Перед самым отходом катера веселой стайкой вспорхнули по трапу девушки.
Суровый капитан Михалыч улыбнулся, глядя на них, дернул себя за ус и толкнул Сашку в бок:
- Иди, поприветствуй девчонок. Может, суженую свою меж них сыщешь.
- Больно надо,- хмуро ответил юнга, краснея. - Лучше я на штурвале постою.
Но, спустя минуту, посмотрев на себя в зеркало компаса и пригладив рыжие вихры, он чинно вышел из рубки, а Михалыч, вслед ему усмехнувшись, положил руки на штурвал и задумался.
В сорок втором он юнгой ходил точно на таком прогулочном катере, только на носу его стоял крупнокалиберный пулемет ДШК, а на юте приспособили каким-то чудом зенитную пушчонку.
Ходили они в Геленджик, Туапсе, Сочи и Адлер. Туда они доставляли раненых, а обратно брали оружие, продовольствие и пополнение.
Юнге Кирюше шел тогда пятнадцатый год, но на судне все его называли, как и сейчас, Михалычем: уж больно серьезным и самостоятельным был он пацаном.
Ночью однажды доставили они раненых в Туапсе, загрузились цинками с патронами, а назад их в Новороссийск не отпускают, говорят, что пополнение надо взять. Капитан Зубко Петр Савельевич ругается, так как утро уже скоро, а плыть почти 80 миль в светлое время суток – это, считай, на дно идти.
Отстояли они в ковше остаток ночи, день, а к вечеру слышат: по пирсу сапоги стучат. Выбежали всей командой на палубу, посмотреть, что это за пополнение такое, и застыли: четким шагом идет к катеру взвод девчат, а впереди – пожилой старшина с усами.
Вручил он капитану предписание доставить их в порт Новороссийск, девчата перебежали по сходням на судно, и тут же диспетчер по радио дает им «добро» на выход.
Пополнение разместили на нижней палубе, где в мирное время был салон для некурящих. Девчата оказались не шумными: четко, без лишних слов заняли свои места, трех человек старшина сразу на камбуз отправил ужин готовить, и, когда уже смеркалось, а катер подходил к Новомихайловке, поднялись они наверх и уселись за стол. И тут одна из девушек обращается к юнге, который мимо по своим делам проходил:
- Мальчик, тебя как зовут?
Кирюша, конечно, обиделся из-за «мальчика», потому сразу и не ответил, а тут боцман Холкиди вмешался и сказал вместо него:
- Михалычем у нас его кличут. Чтобы его никто мальчиком не называл, как вы это сделали.
Девушки рассмеялись, а та, что его затронула, говорит, что ее зовут Юлей и просит:
- Михалыч, найди мне ветоши, пожалуйста. Мне винтовку от смазки протереть надо.
Михалыч засмущался, покраснел и отвечает:
- Хорошо, я вам после ужина в кубрик принесу.
Набрал он в машинном отделении полведра ветоши, а когда стемнело, побежал на нижнюю палубу. Юля сидела в уголке и читала тоненькую книжку без переплета. Увидев Михалыча с ведром, она улыбнулась и сказала:
- Ну, зачем так много? Мне всего одну винтовку протереть. Она только у меня новая. Выдали за высокие показатели в стрельбе.
Она достала из чехла винтовку, на которой Михалыч сразу заметил оптический прицел.
- Так ты - снайперша? – спросил он, почему-то переходя на «ты».
- А это тебе знать не положено,- строго ответила Юля. – И никогда не говори, пожалуйста, «снайперша». Нет такого слова. Если я женщина, я все равно буду снайпер.
Тут в кубрике появился капитан Зубко и начал инструктировать молодое пополнение:
- Товарищи рядовые девушки! Мы подходим к зоне действия вражеской авиации. Прошу не трогать затемнение на иллюминаторах и не открывать дверь при включенном свете.
- А петь можно? – спросил кто-то из девушек
- Пойте сколь угодно себе на удовольствие, - улыбнулся капитан. – Немецкие летчики вряд ли вас услышат.
Тут он заметил Михалыча и приказал:
- Юнга Сурков, марш в рубку! Проверить отключение бортовых огней и следить за курсом.
- Есть! – ответил юнга и побежал наверх.
В рубке он услышал, как девчата запели.
Сначала они пели что-то очень грустное, но затем раздалась задорная, хорошо известная ему е песня:
«А ну-ка, девушки! А ну, красавицы!
Пускай поет о нас страна!
И звонкой песнею пускай прославятся
Среди героев наши имена!»
В Новороссийск пришли на исходе ночи, разгружались почти в темноте, лишь при свете блеклой луны. Михалыч был занят на кормовой швартовке и издалека увидел, как девушки построились на пирсе и ушли.
Но он заметил, как одна из них обернулась и взмахнула рукой
Подумал, что ему…
А через две недели они снова шли с ранеными, только теперь в Сочи, так как среди них было много тяжелых.
Юнга помогал санитарам разместить раненых на палубе, когда услышал тихий девичий голос:
- Михалыч!
Он обернулся, и первое, что бросилось ему в глаза, это сплошь забинтованная голова с щелочками глаз, кончиком носа и узкой полоской губ.
- Это я, Юля, - чуть слышно произнесла девушка. – Ты помнишь меня?
Он стал на колени и чуть ли не закричал:
- Конечно, помню!
- Пожалуйста, не уходи,- попросила она и закрыла глаза.
- Я не уйду!. Ты только ничего не говори, не трать силы.
- Хорошо,- пообещала она, - не буду.
Он просидел возле нее всю ночь.
Перед самым утром она тронула его руку и спросила:
- Скажи, от осколков шрамы надолго остаются?
- Не знаю, - честно признался он и улыбнулся. – Но я слышал, что шрамы только украшают.
- Я тоже об этом читала. Но это о мужчинах. А я – девушка…
- А девушки всегда красивые, - уверенно возразил он. – С шрамами или без них.
По тому, как шевельнулись бинты у ее губ, он понял, что она улыбнулась.
В Сочи ярко светило солнце, старые пальмы на набережной слабо шевелили ветвями, похожими на крылья.
Пришли санитары, подняли носилки с Юлей. Она обессилено подняла руку и тут же уронила ее вниз…
Больше они не встречались, как не старался он отыскать ее в многочисленных госпиталях..
- «Магнолия», почему стоим? – раздался по радио женский голос диспетчера.
Михалыч очнулся от воспоминаний и включил громкую связь:
- Отходим, Петровна, отходим…
Когда вышли в открытое море, Михалыч покинул рубку, оставив на штурвале Сашку, и спустился на палубу.
Девчата о чем-то ворковали у борта, любуясь зеленью проплывающего мимо города.
- Красавицы, а чего не поём? – обратился к ним капитан. – Неужели вам не весело?
- А чего нам веселиться? – отозвалась самая бойкая из них. – Мы завтра надолго покидаем наш родной город. Едем на БАМ.
- Что же вы там делать будете делать, на БАМе-то?
- Учить и воспитывать детей, - пояснила всё та же девушка. – Мы окончили педагогический техникум и будем работать там в детских садиках и начальных классах школы.
- Так почему бы вам не попрощаться с родными местами хорошей песней?
«Прощай, любимый город…» - затянули они разом.
- Нет, - возразил Михалыч. – Это слишком грустная песня. Вы знаете такую: «А ну-ка, девушки, а ну красавицы…»
- Конечно, знаем, - сказала тоненькая девушка в голубом платьице. – Это любимая песня моей мамы. Она всегда поет ее, когда вспоминает свою молодость и войну. Давайте, подруги, споем ее для бравого капитана.
Она взмахнула рукой и над морем понеслось:
«А ну-ка, девушки! А ну, красавицы!
Пускай поет о нас страна!
И звонкой песнею пускай прославятся
Среди героев наши имена!»
Михалыч опустился на скамью и прикрыл лицо руками…
… Девчата закончили петь, и девушка в голубом подошла к нему.
- Вам понравилось? – спросила она и тут же осеклась, увидев слезы на его лице.
- Извините, - тихо сказала она. – Вы, наверное, вспомнили о чем-то тяжелом для вас?
- Да нет, - бодро ответил капитан. – Все в порядке.
Он встал и пошел в рубку.
Но на полпути, уже на трапе, остановился и спросил:
- Девушка, а вашу маму, случайно, не Юлей зовут?
Она удивилась:
- Нет, ее зовут Оксаной.
- Ну, тогда извините... Вернетесь с БАМа, приходите на мой катер, чтобы пройтись по морю и поздороваться с родным городом. Я вас бесплатно прокачу А вы мне эту песню споете еще раз…
Помочь сайту
Поздравления
