Гильгамеш и змея

Царь спал в пустоши. Жадные ветра вились вокруг, желая исцарапать кожу человека. Иссохшие рты растрескавшейся земли раскрывались все шире, надеясь проглотить его. Небо искало его жадными очами Иштар. Но как ни искала его богиня, ветра-посланцы не могли обнаружить место его ночлега, почва так и не смогла поглотить его, а звездные глаза богини слепли, когда ее взгляд приближался к спящему. Гильгамеша хранили боги, а еще — собственная беззаботность. Цари не знают спокойного сна, ведь они вершат судьбы подданных и каждый день их жизни— борьба, но Гильгамеш был плохим царем, бесшабашным и безумным. Он развалил свою страну и, когда она была объята голодом и войной, в козьем плаще покинул ее, будто ничто и не связывало их. Но почему же боги продолжали благоволить ему, будто не клятвопреступник пред ними и разрушитель, а живот Земли, драгоценность Эа?

Лишь одна из них решилась восстановить порядок, и имя ей было Иштар. Пусть ее глаза ослепли от бесконечных поисков, пусть ее помощников обманывали другие боги, отказывающиеся вершить правосудие, она всегда знала, как добиться желаемого. Серебристая змея, дитя кедровых лесов, была принесена соколом в пустошь, чтобы яд отравил падшего царя и Эрешкигаль раскрыла врата перед поверженным нечестивцем. Гильгамеш должен утратить красоту, которой посмел очаровывать Царицу Цариц — красив телом, а душа безобразна. Драгоценный камень, под оболочкой которого грязь. Воин, лишенный доблести и превратившийся в зверя. Осквернитель богов, присвоивший себе благой облик. Он должен умереть. Сейчас.

Змея подползала к горлу спящего. Она метила в артерию, чтобы яд скорее разошелся по плоти, обратив ее в прах. Но змея была неосторожна — ее холодные глаза обратились к лицу спящего царя, и в то мгновение боги вновь явили милость Гильгамешу. И жестокость — змее. Чешуя слезла с ее плоти, тело за несколько мгновений разрослось и изменилось, а сердце забилось человеческим ритмом – тук-тук, тук-тук.

Теперь в пустоши, рядом со спящим мужчиной, сидела женщина. Она гладила его скулы и едва дышала, завороженная загорелым, но светящимся изнутри лицом, волевыми чертами, сильными руками и звездой души. Превращенной змее казалось, что та светит так ярко, что вот-вот сожжет ее, новорожденную, за один лишь брошенный на истинную красоту взгляд. И женщина плакала, ведь жертвой Эрешкигаль теперь станет она — замена герою, которого не сможет отравить.

Гильгамеш очнулся — чужое присутствие потревожило его.

— Кто ты и почему прервала мой сон?

— Я сбежала от врага и блуждала по пустоши. Думала, что гибель настигнет меня. Но вот вижу — живая душа, и плачу от радости, что не одна.

— Я три дня и три ночи шел сюда, и столько же идти отсюда. Не верю я, что ты в столь легкой одежде прошла так много, даже спасаясь от врага.

— Нет лжи в моих словах! Ненависть может гнать далеко, но желание жить — еще дальше. Ведь и ты не просто так оказался здесь, ведь и ты хочешь умирать?

— Да, я желаю жизни. Вечной, неукротимой, назло богам и на радость себе. Я хочу видеть, как сменяются поколения за поколениями, и быть неуязвимым для стрел и когтей, для пожаров и голода, я хочу стать подобным богу. И для этого не пожалею ни зверя, ни человека, ни слабой женщины.

Руки его сжались на нежном горле, а глаза засияли — он наслаждался убийством.

— Я знаю, как тебе достигнуть бессмертия! — вскричала женщина, прежде чем герой оборвал ее жизнь. — И я подарю его тебе.

— Как знать мне, что ты не погубишь меня, ведь только колдуньи знают такие секреты, а они злы?

— Потому что я полюбила тебя. И если ты хочешь убедиться в правдивости моих слов, погляди в мои глаза, прими мое тело, пойми меня по касанию моих рук. Я люблю тебя! И любовь согревает меня, как лучи рассветного солнца землю, как вода утоляет жажду, как небо делает птицу свободной! Я отдам тебе тепло, я сойду за тебя в мир мертвых, я одарю тебя запретным!

— Твои слова горячи, как пустынный ветер, но вдруг и столь же опасны? Расскажи мне о бессмертии, и я поверю тебе.

— Слушай же, воин. Три дня ты будешь идти по пустыне, три — через земли черного народа, три — плыть по великой реке. Когда ее воды соединятся с морем, жди луны, и жди рыбы с золотой чешуей, что трижды в одном месте вынырнет и вновь умчится в пучину. Приметь это место, останови дыхание и ныряй в глубины. Стремись ко дну. На дне увидишь ты алое сияние. Хватай его крепко и, как бы ни жгла добыча, не отпускай и плыви вверх. Так сияет цветок огня жизни, так хранят его от смертных не боги, а Древний Океан. Съев его лепестки, обретешь ты пламя вечной молодости и жизни, и станешь равен богам, станешь неуязвим для них! Но ты должен спешить — девять дней осталось до его цветения, девять дней до времени рыбы с золотой чешуей. Веришь ли ты мне теперь, герой? Не отринешь ли ты меня, дающую так много?

Герой поверил ей, ведь память о том, как он упустил бессмертие, все еще жгла его. На этот раз Гильгамеш заполучит заветный цветок. Однако вместо ответа Гильгамеш сжал пальцы сильнее, и когда дыхание женщины прервалось, отбросил ее тело на иссохшую почву, словно и не стоила ее жизнь ничего.

— Мне нужно спешить, а ты же будешь обузой, — сказал он, и вновь под его шагами задрожала земля.

Он шел за вечной жизнью, оставляя позади смерть.

Так думал он, но кто не был рожден человеком, не может человеком и умереть. Вновь стала виться серебристая змея, не в агонии, но в плаче по возлюбленному, разбившему ее сердце. Сокол вновь поднял ее в небо, чтобы сбросить вниз, ведь проклятая чешуйчатая тварь обманула их госпожу. И тогда змея взмолилась к Царице Цариц:

— Не губи меня раньше, чем исполню твое желание, великая Иштар! Боги помутили мой разум, заволокли жалостью к смертному, но теперь знаю я, как его погубить. В ловушку идет Гильгамеш, последние дни считает преступник пред богами и людьми. Пусть сокол отнесет меня к морю и окунет меня в лазурь вод. Клянусь — лишится оскорбивший богиню благодати небес, беззащитным попадет в ее руки, игрушкой станет до тех пор, пока сама она не пожелает отдать его на забаву сестре!

Сокол унес змею к краю земли, где берега вечно грызет океан, и доверил волнам ее гибкое тело. И принялась змея глотать воду, пока сама не стала океаном и его волей. Так она стала ждать Гильгамеша.

— Море древней неба, не так ли, Гильгамеш?

Лодка царя разбилась в щепы.

— Море не замечает смертных, не так ли, Гильгамеш?

Густой туман окутал берега, и не знал царь, в какую сторону ему плыть.

— Море — бессмертная хищная бездна, и ты у его жадных губ, Гильгамеш.

Волны завращались вокруг человека, течение помешало ему донести цветок до рта. Воды сбили лепестки со стебля, и Гильгамеш смотрел, как огонь жизни уносился в глубины океана… Штиль отметил его поражение.

Гильгамеш открыл глаза, смеженные сном и солью. Он помнил, как достал со дня моря цветок, как ухватился за борт лодки, как нагой и уставший рухнул на ее дно, как сморил его сон… Кажется, женский голос пел ему о непобедимом море и несокрушимых богах. Кажется, он уже слышал его раньше. Гильгамеш с трепетом смотрел на сжатые пальцы. В них — пустота. Он вскочил и начал озираться, но на спокойной глади моря герой не нашел ни единого алого пятна, а значит, он снова потерял цветок бессмертия.

Что-то приближалось к нему. Это по волнам скользил, величественно подняв голову, серебряная змея. В ее глазах — холод и нечто подобное тому, что он видел в глазах Иштар. Бессмертие. И презрение к тем, кто его не обрел.

— Ты не достоин быть богом, царь. Ты не достоин быть царем, герой. Ты не достоин быть героем, слабак. Видишь эти две точки на своей руке? В теле твоем — яд. Он будет медленно убивать тебя, но ты пересилишь его — ценой немощи. Ты будешь многих любить, Гильгамеш, потому что боги больше не защищают тебя от любви, даримой Иштар, но ни одна не полюбит того уродливого старика, в которого превратит тебя мой яд. Поправ мои чувства и подло убив меня, Гильгамеш, ты утратил остатки человечности. Боги любили тебя, Гильгамеш, потому что ты был смертным, творящим чудеса. Но попытки стать богом они тебе не простили. Ты умрешь в немощи, Гильгамеш, тебе страшно?

— Кто ты?

— Я та искорка божественного, что была тобою задушена. Я та грань между человеком и зверем, которую ты переступил. Но быть зверем тебе так же не по плечу, как быть богом. Потому твоя старость будет жалка, Гильгамеш. Слуги царицы смерти не будут тебя торопить, но ты сам возжелаешь войти в ее врата. Прощай же, Гильгамеш. Я любила тебя, но, отвергнув меня, ты сделал шаг к смерти.