А в родном селе гадали: куда пропала девка? Разные были предположения: от того, что утонула, до того, что сбежала с деньгами.
Когда односельчане её увидели, то первым их вопросом было: где наши деньги, Маруська?
Конечно, в то, что её ограбил какой-то артист по имени Владислав, никто Маруське не поверил. Напрасно она говорила об этом людям, в том числе и участковому милиционеру дяде Тимофею. Через несколько дней за нею пришли.
В тюрьме, куда привезли Маруську, её первым делом обшмонали, отобрали всё, что можно отобрать, усатый прапорщик заглянул во все её естественные дырки, а в пиписку к ней даже слазил пальцами, точно гинеколог.
Камера Маруську встретила духотой и смрадом давно немытых женских тел. На десять камерных шконок приходилось пятнадцать баб. Тем, кому не досталась шконка, ютились под ними. Туда пришлось лезть и Маруське. Там она провела полтора месяца, выползая на белый свет только поесть тюремного хлёбова, на парашу и на допросы к следователю.
Потом был показательный выездной суд в классе школы. Маруську привезли на суд из тюрьмы в родное село. Она пришла на него, как на праздник: судья должен был понять, что она не воровка. В зале сидели односельчане, знакомы лица, строгие, отчуждённые.
Секретарь суда, маленькая, рыжая, в строгой белой блузке скомандовала:
– Встать! Суд идёт!
Все поднялись, издав грохот откидными сидениями скамеек.
На сцене появился судья, бегемот, в помятом, обсыпанном перхотью пиджаке. Усаживаясь за стол, покрытый зелёным сукном, маленькими глазами он окинул Маруськину фигуру на скамейке подсудимых. За судьёй вышли народные заседатели, пожилой мужчина с орденской колодкой на лацкане пиджака и топорщащимся галстуком, и сухая в сером платье старая дева с серёжками «под золото» и жидкими пегими волосами, убранными в убогую причёску. Они сели по бокам от судьи.
Судья первым крохотными ушками выслушал длинного, как карандаш, обвинителя в прокурорском кителе, потребовавшего для Маруськи сурового приговора. Зал встретил его слова одобрительным шорохом. Вторым говорил Маруськин адвокат. Был он неимоверно толст и близорук, и читал, ползая по бумажке очками с толстыми стёклами. Он обратил внимание судьи и народных заседателей на то, что подсудимая сама вернулась в деревню, повинилась в содеянном преступлении и чистосердечно раскаивается.
Последнее слово дали Маруське, но она только плакала и твердила:
– Больше не буду…
После короткого перерыва, хватившего присутствовавшим на суде только на то, чтобы перекурить в коридоре, судья неожиданно для бегемота тонким голосом зачитал приговор Маруське: три года колонии общего режима.
…В колонию Маруську попала уже по первому снегу. Её записали в четвёртый отряд, выдали чёрный суконный бушлат и чёрную суконную юбку. На бушлат слева на груди ей приказали нашить белую ленточку с номером.
В отряде было тридцать человек. Все они размещались в одном бараке на двухъярусных нарах. Когда Маруську ввели в барак, на неё уставились тридцать пар настороженных глаз, голубых, зеленоватых, карих, янтарных – разных оттенков.
Маруська, проинструктированная ещё на киче опытными сокамерницами о том, как вести себя на зоне, стояла, прижимая к себе матрас с одеялом, ожидая команды смотрящей. Но прежде смотрящей перед Маруськой выскочила бабёнка, так, сморчок, в одной рубашке без рукавов, кожа на руках от плеч до кончиков пальцев синяя от наколок, и протараторила:
– Откуда? Кто такая? По какой статье? Сколько дали?
Маруська назвалась.
– Видать, хороший адвокат у тебя был, коль столько дали, – выступила вперёд зечка в отглаженном бушлате. От неё исходил запах хороших духов. Было ей лет сорок, но выглядела она, несмотря на пребывание в лагере свежо. Её каштановые волосы, хоть и коротко, были красиво подстрижены, на губах лежала неяркая помада, едва заметные тени подчёркивали её карие глаза. Маруська догадалась, что это и есть смотрящая.
Маруська пожала плечами, какого дали адвоката, тот и защищал её.
– Ляжешь рядом со мной, – распорядилась смотрящая и указала место.
Маруська послушно направилась к указанной шконке. Какая-то молодушка, не слишком довольная приказом смотрящей, быстро сворачивала в рулон свои постельные принадлежности.
– Меня зовут Нина Михайловна, – сказала смотрящая.
[Скрыть]Регистрационный номер 0146994 выдан для произведения:
(продолжение)
2
А в родном селе гадали: куда пропала девка? Разные были предположения: от того, что утонула, до того, что сбежала с деньгами.
Когда односельчане её увидели, то первым их вопросом было: где наши деньги, Маруська?
Конечно, в то, что её ограбил какой-то артист по имени Владислав, никто Маруське не поверил. Напрасно она говорила об этом людям, в том числе и участковому милиционеру дяде Тимофею. Через несколько дней за нею пришли.
В тюрьме, куда привезли Маруську, её первым делом обшмонали, отобрали всё, что можно отобрать, усатый прапорщик заглянул во все её естественные дырки, а в пиписку к ней даже слазил пальцами, точно гинеколог.
Камера Маруську встретила духотой и смрадом давно немытых женских тел. На десять камерных шконок приходилось пятнадцать баб. Тем, кому не досталась шконка, ютились под ними. Туда пришлось лезть и Маруське. Там она провела полтора месяца, выползая на белый свет только поесть тюремного хлёбова, на парашу и на допросы к следователю.
Потом был показательный выездной суд в классе школы. Маруську привезли на суд из тюрьмы в родное село. Она пришла на него, как на праздник: судья должен был понять, что она не воровка. В зале сидели односельчане, знакомы лица, строгие, отчуждённые.
Секретарь суда, маленькая, рыжая, в строгой белой блузке скомандовала:
– Встать! Суд идёт!
Все поднялись, издав грохот откидными сидениями скамеек.
На сцене появился судья, бегемот, в помятом, обсыпанном перхотью пиджаке. Усаживаясь за стол, покрытый зелёным сукном, маленькими глазами он окинул Маруськину фигуру на скамейке подсудимых. За судьёй вышли народные заседатели, пожилой мужчина с орденской колодкой на лацкане пиджака и топорщащимся галстуком, и сухая в сером платье старая дева с серёжками «под золото» и жидкими пегими волосами, убранными в убогую причёску. Они сели по бокам от судьи.
Судья первым крохотными ушками выслушал длинного, как карандаш, обвинителя в прокурорском кителе, потребовавшего для Маруськи сурового приговора. Зал встретил его слова одобрительным шорохом. Вторым говорил Маруськин адвокат. Был он неимоверно толст и близорук, и читал, ползая по бумажке очками с толстыми стёклами. Он обратил внимание судьи и народных заседателей на то, что подсудимая сама вернулась в деревню, повинилась в содеянном преступлении и чистосердечно раскаивается.
Последнее слово дали Маруське, но она только плакала и твердила:
– Больше не буду…
После короткого перерыва, хватившего присутствовавшим на суде только на то, чтобы перекурить в коридоре, судья неожиданно для бегемота тонким голосом зачитал приговор Маруське: три года колонии общего режима.
…В колонию Маруську попала уже по первому снегу. Её записали в четвёртый отряд, выдали чёрный суконный бушлат и чёрную суконную юбку. На бушлат слева на груди ей приказали нашить белую ленточку с номером.
В отряде было тридцать человек. Все они размещались в одном бараке на двухъярусных нарах. Когда Маруську ввели в барак, на неё уставились тридцать пар настороженных глаз, голубых, зеленоватых, карих, янтарных – разных оттенков.
Маруська, проинструктированная ещё на киче опытными сокамерницами о том, как вести себя на зоне, стояла, прижимая к себе матрас с одеялом, ожидая команды смотрящей. Но прежде смотрящей перед Маруськой выскочила бабёнка, так, сморчок, в одной рубашке без рукавов, кожа на руках от плеч до кончиков пальцев синяя от наколок, и протараторила:
– Откуда? Кто такая? По какой статье? Сколько дали?
Маруська назвалась.
– Видать, хороший адвокат у тебя был, коль столько дали, – выступила вперёд зечка в отглаженном бушлате. От неё исходил запах хороших духов. Было ей лет сорок, но выглядела она, несмотря на пребывание в лагере свежо. Её каштановые волосы, хоть и коротко, были красиво подстрижены, на губах лежала неяркая помада, едва заметные тени подчёркивали её карие глаза. Маруська догадалась, что это и есть смотрящая.
Маруська пожала плечами, какого дали адвоката, тот и защищал её.
– Ляжешь рядом со мной, – распорядилась смотрящая и указала место.
Маруська послушно направилась к указанной шконке. Какая-то молодушка, не слишком довольная приказом смотрящей, быстро сворачивала в рулон свои постельные принадлежности.
– Меня зовут Нина Михайловна, – сказала смотрящая.