Другая женщина.

Стоя на площадке у входа в институт, Платонов увидел внизу  эту женщину и застыл в непонятном для него изумлении.  Прежде чем ступить на первую ступеньку лестницы, она каким-то легким и изящным прикосновением ладони приподняла  своё длинное платье и пошла наверх, не  отнимая руки от бедра.

  Он стал следить за ней, словно увидел такое в первый раз за всю свою долгую жизнь,  не отрывая глаз от ног женщины и сопровождая взглядом каждый ее шаг, до тех пор, пока она не промелькнула мимо него, скрывшись в здании института. Он даже не успел рассмотреть, какая она: молодая или пожилая, красивая или нет. Платонов кинул в урну окурок сигареты, которая уже обожгла его пальцы, и постарался понять, что случилось с ним.

  Но мысли не хотели сложиться в его голове во что-то стройное и понятное, и тогда ему вдруг стало смешно, потому что он представил, как он, старый и  мудрый Платонов, директор проектного института, оторопело смотрит на поднимающуюся по лестнице женщину, лишь только из-за того, что та чуточку приподняла платье, чтобы ступить  на ступеньку.

  Это была настолько комичная картина, что он даже засмеялся вслух, вызвав у проходящих мимо людей  веселое недоумение. Но тут из дверей выскочил  его заместитель Фурман и, заметив на  лице Платонова еще не исчезнувшую улыбку, закричал:

  - Чему радуешься, старик? Как будто мы едем не на ковер в Смольный, а на недельку в Комарово. И мы не опаздываем уже на пять минут из-за этих бесконечных пробок. Представляешь, Саша не может выгнать машину из гаража! Когда такое было?

  Совещание в городской администрации затянулось почти до вечера. Решался один из самых больных вопросов: о застройке старых районов Петербурга.  Платонов с Фурманом одержали важную для города и для их института победу, отстояв от сноса завод, построенный еще в начале девятнадцатого века, но далось это им нелегко: заместитель прикончил  к концу совещания упаковку валидола, а директор, сев в машину, сразу попросил отвезти его домой.  

  - Ты, Михаил Семёнович, направь своих девчат в архив, пусть поищут старые эскизы этого завода – сказал он Фурману. - План его реставрации должен быть готов через неделю. Пока в Смольном не передумали.

  - Хорошо, Пётр Сергеевич, - согласился Фурман. – Завтра Наташа занесет тебе копии эскизов.

  - А кто такая Наташа? – удивился Платонов.

  - Моя новая секретарша, -  ответил Михаил Семенович  с застенчивой улыбкой, похлопывая себя по карманам в надежде найти завалявшееся лекарство.

  - Что-то часто ты стал их менять. Смотри, допрыгаешься, -  пожурил его Платонов…

  Фурман только махнул рукой на это дружеское  предупреждение и попросил водителя   Сашу остановить машину у аптеки.

  А Платонов, откинувшись на спинку сиденья, прикрыл  глаза и собрался вздремнуть, к чему он уже приучился в этих проклятых пробках.

  И тут с ним снова произошло что-то странное: перед его глазами  повторилась    картина сегодняшнего утра: женщина в длинном платье, которую он не успел разглядеть, дотрагивается рукой до  своего бедра  и, чуть касаясь его, открывает носки белых туфелек. Не больше…

  На этот раз он не рассмеялся и даже не улыбнулся.

  «Чертовщина какая-то, - подумал он устало. – В твоем возрасте да на такой работе тебе осталось только на баб засматриваться…»

   Утром за завтраком, допивая ритуальный стакан ненавистного  кефира, он думал о предстоящей работе, но когда жена перебила его мысли каким-то пустячным вопросом, неожиданно спросил её:

  - Зоя, а ты когда-нибудь носила длинные платья? Чтобы прямо до пола?

  - Ни разу не надевала, -  весело отозвалась она. - А зачем? У меня всегда были прекрасные стройные ноги, и  я старалась показать их во всей красе. Ты разве не помнишь?

  - Помню, помню, - пробурчал он, - А что, длинные платья носят только для того, что скрыть кривые ноги?

  - Нет, не обязательно.  Сейчас, например, на них мода пошла. Но нынешние франтихи порой забывают, что такие платья  надо еще уметь носить. А почему ты спрашиваешь? Ты решил ввести в своем институте новый дресс – код? Откажись от этой затеи. Твои ученые дамы тебя не поймут. Им надо по лестницам бегать, а не шлейф за собой таскать.

  Он ничего не ответил жене, и она не обиделась, за много лет супружества привыкнув к его привычке не реагировать на её вопросы. Она даже забыла о том, что первым разговор о длинных платьях завёл он сам.

 Предстоящая работа была большой и интересной, и Платонов целиком ушел в нее, забыв о  прекрасной незнакомке. Спустя неделю прямо с объекта ему позвонил Фурман:

 - Слушай, Петр Сергеевич, у меня здесь небольшой скандальчик с нашим специалистом по реставрации фасадов. Не буду отнимать у тебя сейчас времени, но ты завтра удели часок для того, чтобы  разобраться в сути конфликта.

  - Что за специалист? Откуда он взялся?

  - Не он, а она. Ты был в Москве, и принимал её на работу я. На свою голову, получается.

  - Хорошо, пусть зайдет завтра утром, в девять тридцать.

  - Ну, и славно. А то она со мной уже и разговаривать не хочет, твердит одно и то же: «Буду говорить только с директором!» Её зовут Олеся Макаровна Ветлицкая. Звучит весьма экзотично, ты не находишь?

     На следующее утро Платонов, разложив на большом столе старые схемы заводских зданий, принялся за их детальное изучение, когда в дверь постучали.

  - Входите! – крикнул он, не отрывая взгляда от бумаг.

  - Я – Ветлицкая, - услышал он тихий приятный голос и поднял голову.

  Первым делом он взглянул в лицо вошедшей. Оно было красивым и молодым, но глаза на нем смотрели слишком уж строго, и Петр Сергеевич поспешил занять своё место и пригласить её:

  - Присаживайтесь, пожалуйста.

  Женщина подошла к его столу, и тут произошло чудо: он вдруг заметил, что она одета в длинное васильковое платье, которое, опускаясь в кресло, она приподняла хорошо знакомым ему движением руки!  

    - Я совершенно не согласна с планом реставрации фасадов на новом объекте, - сразу же заявила она и достала из сумочки изящную записную книжку.

  Но Платонов, казалось, не услышал этого, он смотрел на неё и улыбался.

  Заметив это, она запнулась и растерянно спросила:

  - Чему вы улыбаетесь? Разве я сказала что-нибудь смешное?

  Платонов тоже растерялся и, погасив улыбку, ответил:

  - Нет – нет, простите! Просто я вспомнил одну очень смешную знакомую из моей молодости. Она тоже носила длинное платье и приподнимала его ладошкой, когда садилась… Так почему вы не согласны с нашим планом  реставрации?

  Ветлицкая ответила не сразу: видимо, её удивило и смутило его объяснение. Она неожиданно покраснела и начала терзать свою записную книжку.

  - Понимаете, Петр Сергеевич, - начала она  спустя минуту, но уже совершенно другим тоном, не слишком уверенным и слегка нервным. – Реставрировать фасады в том виде, в каком они сейчас находятся, нельзя. Во-первых, их  зачем-то штукатурили, хотя по замыслу архитектора должна  ясно проглядываться кирпичная  фактура здания с  многочисленными выступами. Во-вторых, к нему пристроено множество новых помещений, которые портят весь его вид. А в нашем плане ничего не говорится  об удалении  этих пристроек и штукатурки.

  - Извините, Олеся Макаровна, - остановил он её, -  но я сам  ещё не был на объекте. Разбираюсь пока с этим ворохом бумаг. Давайте поедем туда вместе и разберемся. Я жду вас у себя сразу после обеденного перерыва.

  Когда Ветлицкая вышла из кабинета, Платонов вернулся к столу, где лежали бумаги, но вникнуть в их суть уже не смог. Почему-то слегка кружилась голова  и дрожали руки. Он вышел в комнату для отдыха и умылся холодной водой, но легче не стало. Тогда  он подошел к зеркалу и пристально взглянул на себя. И именно это тусклое отражение старого, седого человека  с мешками под глазами успокоило его. Ему даже стало смешно, как тогда на лестнице у входа, когда он впервые увидел эту женщину, но теперь он не рассмеялся, а зло подумал, словно стараясь причинить себе боль: «Старый ты пень, Платонов. Захотелось новых ощущений? Сходи в театр и получи их под завязку. А сам ты уже ни на что неспособен».

  Но, отойдя от зеркала,  Пётр Сергеевич тут же позвонил водителю и   сказал ему, что поедет на объект сам.

  - Не хочу терять навыки вождения, - объяснил он удивившемуся  Саше, испытывая  при этом угрызения совести, потому что он никогда не врал и не оправдывался перед своими подчиненными.

  Ветлицкая появилась, едва прозвенел звонок с обеденного перерыва. Теперь она была одета в джинсовый костюм, и Платонов  не удержался от оценки её внешнего вида, сказав с улыбкой:

  - Вот и славно! Этот наряд больше идет вам…

  Но он сразу почувствовал некую  фривольность в этой фразе и закончил её по начальнически сухо, согнав с лица ненужную улыбку:

  - … как специалисту по реставрации фасадов.

  Она вновь покраснела и зачем-то посмотрела на часы.   Платонов понял это так: «Пора ехать, старый козёл! Оставь свои глупые комплименты при себе».

  Он быстро затолкал эскизы  в папку, и они вышли на улицу. Машина уже стояла у главного входа, Платонов сел за руль, краем глаза заметив удивленное и слегка испуганное выражение на лице своей спутницы.

  «Ага, - подумал он, - боишься! Я сейчас покажу тебе, какой я старый козел!»

  Выехав на запруженный Лиговский проспект, он начал лихачить,  обгоняя   не по правилам впереди  идущие машины, но, к своему удивлению, увидел, что Ветлицкая восприняла это без всякой  боязни, а даже с каким-то девчачьим восторгом, торжествующе улыбаясь  водителям обгоняемых автомобилей.

После этого Петру Сергеевичу стало не интересно показывать свою прыть, и он прекратил это показное лихачество.

  Вид здания, которое предстояло отреставрировать, вызвал у Платонова чувство глубокой обеспокоенности. От замысла архитектора в нем осталось лишь одно напоминание: изящный фронтон с гербом заводчика, который почему-то не заштукатурили.

  - Да-а, - задумчиво произнес он и, не успев  закончить, услышал взволнованный голос Ветлицкой:

 - Ну, что я вам говорила, Петр Сергеевич!  Здание надо очистить от всех последующих наслоений, а потом уже думать, как его привести в первоначальный вид.

  - Тут вы, правы, Олеся Макаровна, – грустно отозвался Платонов.  – Но  возникает одна очень скандальная проблема. Штукатурку мы уберем без всяких затруднений, а вот рушить пристройки нам может не позволить новый собственник завода, который собирается возобновить здесь производство. Надо срочно встретиться с ним и провести переговоры.

  - А вы пошлите к нему меня! – с энтузиазмом воскликнула Ветлицкая. – Я смогу его убедить в том, что завод надо воссоздать в его прежнем облике.  Потом  он сам будет гордиться его красотой! Ведь он русский человек!

  - Вы в этом уверены? Я еще не выяснил, кто купил этот завод, но это может быть и швед, и финн, и даже китаец. Ладно, разберемся.  А уговаривать хозяина поедете вы, как вы и просили.

  «Если ты не убедишь его, - добавил он про себя, - то очаруешь  уж точно».

  Потом они долго  ходили по территории старого завода,  обсуждая детали его реставрации, Платонов даже устал от этой ходьбы по порушенным дорожкам, но, сев за руль, неожиданно предложил:

 - А давайте съездим  в Царское Село. У нас там есть еще один объект реставрации, посмотрим,  в каком он состоянии.

  - Давайте! – горячо поддержала она его, и его усталость мигом прошла от одной только мысли, что он проведет рядом с нею еще два часа.

  Уже вечерело, но солнце стояло еще высоко: наступала пора белых ночей.

  - А вы сами из Питера? - спросил Платонов, когда они выбрались из города.

  - Нет, - ответила Ветлицкая. - Я родом из Карелии, Там окончила школу, затем поступила в Московский архитектурный институт. Еще студенткой вышла замуж за морского офицера, который служил в Кронштадте, и таким образом оказалась здесь. Но нигде не работала, так как у меня родился сын. Но потом мы с мужем развелись, Егорка пошел в садик, а я нашла работу в вашем институте. Вот это и вся моя биография.

  - А я понимаю, почему вас потянуло в архитектуру.

  - Почему?

  - Потому что вы родились и выросли в Карелии. Я там был в экспедиции еще студентом, но до сих пор вспоминаю её деревянные церквушки и избы. И никогда не забуду нашего профессора, который, уходя из  какой-нибудь древней деревеньки с покосившейся церквушкой на взгорке, крестил её и говорил: «Храни тебя Бог!»  

  Вскоре они въехали в Царское Село, оставили машину на стоянке и пошли пешком к дворцам.  По пути говорили о работе, о ближайших планах, но, ступив под прохладную парковую сень, замолчали и не проронили ни слова, пока не обошли   всю заповедную часть города.

  Потом, присев на скамейку напротив Екатерининского дворца, он спросил ее:

  - Ну, как, Олеся Макаровна, взялись бы вы реставрировать это великолепный фасад?

  Она улыбнулась ему в ответ и тихо сказала:

  - Пока еще нет… Я еще не готова работать с такими шедеврами. Но надеюсь, что вы меня научите. Мне повезло, что я нашла работу именно у вас.

  Впервые за многие годы заведования своим институтом Платонов услышал в свой адрес такие слова, сказанные от всей души  женщиной, с которой познакомился лишь вчера,  и которая понравилась ему с первого взгляда. И он вдруг почувствовал себя молодым и уверенным, способным на всё. Но ответил он ей сухо и скупо, с печалью в голосе, свойственной старикам:

 - Если не вы, то кто же будет хранить для потомков это чудо… Мы уходим, оставляя все это вам..

  Потом он отменил поездку на царскосельский  объект, который и не думал посещать изначально, и они пошли  к машине, снова молча и не глядя друг на друга.

   В город они вернулись, когда его суета уже чуть приутихла, пробки почти исчезли, но Платонов не спешил, медленно проезжая по широкому Московскому проспекту.

  - Вы никуда не торопитесь? – спросил он, когда они въехали на Лиговку.

 - Нет, - ответила она. – Егорку забирает из садика мама, он уже спит, наверное. Вы меня высадите у метро, я домой сама доберусь.

  - А я хотел предложить вам поужинать со мной.         

  - Я страшно не люблю эти ужины в ресторанах. Хотя и изрядно проголодалась.

  - А я вас в ресторан и не приглашаю. Я люблю тишину и… окрошку. А вы?

  - Я тоже! – почти вскрикнула она.

  - Так вот, именно для этого  существует  предприятие общественного питания под названием «Погребок». И совсем рядом. Так что вы не успеете умереть от голода.

  Они сидели за столом друг против друга, наслаждаясь тишиной и полумраком, и молчали, когда их взгляды неожиданно встретились.

  «Ты очень хорошая женщина, - сказал он ей глазами. – Я еще такой не встречал. Ты другая, непохожая ни на кого… Ты мне очень нравишься. В это трудно поверить, глядя на меня, но это так».

  «Я верю тебе, - ответила она ему. – Ты мне тоже очень нравишься. Но я не знаю, как нам быть дальше?»

   «Я тоже не знаю, - потухли его глаза. – Но все решится само собой. И мы будем счастливы». 

  - Ты почему так поздно? – спросила жена, как только он вошел в прихожую.

  - Дела, - коротко ответил он и как бы в подтверждение этого бросил на тумбочку папку с документами.

  - Ужинать будешь?

  - Нет. Я поел в «Погребке».

  - Один?

  - Нет, с дамой. Специалисткой по реставрации фасадов.

   - С той, что носит длинное платье до пола?

   Он вздрогнул и удивленно посмотрел на неё:

   - А ты откуда знаешь?

   - А я сразу догадалась, когда неделю тому назад ты спросил меня, носила ли я длинные платья. Ты влюбился или у тебя просто появилась другая женщина?

  Он задумался, а потом ответил, сам ощущая какую-то неуверенность в своем голосе:

  - Не то и не другое. Просто мы полдня провели вместе с ней на объекте и оба проголодались. А ты, Зоя, обязательно подумай, прежде чем говорить такую ерунду. И внимательно посмотри на меня. Тогда ты поймешь, что влюбиться я уже не могу, а другая женщина мне не нужна.

  - Она молодая?

  - Да. И очень красивая. И у нее  необычное имя – Олеся Макаровна. А фамилия - Ветлицкая. С мужем она развелась, и у нее есть сын, шести лет от роду.

  - Так вы с ней обсуждали производственные дела, или она рассказывала тебе свою биографию?

  - Первое мы делали на объекте, а второе происходило за ужином. Что еще тебя интересует?

  - Больше ничего. Могу только дать тебе совет: держись от нее подальше. Если она постоянно будет мелькать у тебя перед глазами, ты влюбишься в неё окончательно и бесповоротно. А так как ты, Платонов, очень порядочный человек, то никогда не предложишь ей быть твоей любовницей. Ты бросишь меня и женишься на ней…

  Она выключила свет в прихожей и ушла. А он остался стоять в темноте, уставший и пустой. Все прекрасные ощущения этого дня покинули его, словно их и не было…  

  На следующий  день, сразу по приходу на работу, он вызвал к себе Фурмана и сказал, бесцельно роясь в бумагах, лишь бы не смотреть ему в  глаза:

  - Михаил Семёнович, напиши, пожалуйста, приказ о переводе Ветлицкой завотделом нашего филиала в Колпино.

  - Хорошо, - ответил Фурман, ни о чем не спрашивая.

  Этот старый еврей с его мудрой проницательностью всегда понимал его без всяких объяснений.