ДОРОГА
С тяжёлыми сумками и двумя детьми, годовалым Димой и семилетним Ваней, измученная Людмила стояла перед проводницей толстой и хамоватой, которая кричала без зазрения совести:
- Прутся! Куда вы трое на одно место, да ещё на верхнее? Ты что, девка, с ума сошла? Чокнутая!
- А ваше, какое дело? Билет есть! Пропускай! – не менее нагло отвечала она.
Уже двое суток на вокзале. На восток нет мест ни в одном поезде. И в комнате матери и ребёнка всё забито. А деньги на исходе. Телефона нет и мужу не позвонить. Хоть ложись и помирай. У касс не просто столпотворение, а вообще что-то невообразимое. Она стояла в очереди, без какой либо надежды. Вдруг крикнули, что есть до Алма-Аты один билет. А у неё там живет сестра мужа. Как оглашенная Людмила заорала, что берёт билет. Толпа расступилась. Кому нужен билет, да ещё один до Алма-Аты, когда все хотят на восток, да к тому же целыми семействами живут на вокзале Новосибирска не одни сутки. Взяла один билет себе и попросила один без места на детей. Кассир чуть не умерла от её нахальства, но дала. А теперь они стоят у вагона, готовые на штурм. Проводница плюнула:
- Лезь! Посмотрю на тебя хорошую, когда реветь будешь.
Закинув сумки, потом поочерёдно детей, она тащится в купе. Дима только начал ходить, поэтому вцепившись в подол, еле
Как опостылел душе легендарный Братск, в котором она чувствует себя рабыней. Давно бы уехала, но куда? Квартиру невозможно обменять. Какой дурак поедет в Сибирь? В этот голодный край, где всё по талонам, да по блату? Да есть работа. Есть жильё. Серые дома, как зэки, сгрудившиеся в глинистой котловине. Низкое серое небо. Вокруг тайга, а в городе чахлые берёзы. На работу в такой давке едешь, что, кажется, кишки выдавят. Бесконечные очереди. Всё покупают ящиками, независимо это мороженое или сгущёнка, или тушёнка. Потом можешь эти продукты не увидеть год, а то и больше. Конечно врачи, торгаши и приблатнённый народ живёт иначе. Но они с мужем, как большинство. Даже живя в одно время, все живут по-разному. Бывают и радости. Хорошо весной, когда лиственницы облачаются в нежную хвою, расцветают медуницы, а самое главное полыхают жарки. Море огней согревают душу, дарят какую-то непредсказуемую надежду. А ещё пораньше, когда снег лежит в распадках цветёт багульник нежно сиреневым цветом, феерическим, неземным. Весна! Особое состояние чувственности, оправдывающее покорность сложившимся обстоятельствам. Да, может быть, август и середина сентября радуют сердце. Или тайга манит брусникой, черникой, голубикой и обязательно грибами. Эти походы с горбовиками на спине по увалам истинное удовольствие. Больше всего Людмила любит голубику: сочную, крупную. Клюква на болотах тоже есть, добраться до неё нелегко. Хорошо-то хорошо. И в кедрачах полазить неплохо.
Но всё остальное время радости не приносит. И поэтому в каждый отпуск все рвут с детьми на юг, где много солнца и совсем другая сытая жизнь. Где местные жители даже представить не могут, что молоко может быть однопроцентным. Не говоря уже обо всём другом. А ближе к сентябрю, когда все опять, как перелётные птицы возвращаются домой, случаются такие истории, как с нами. Дверь купе резко открылась. Проводница вдруг сочувственно проорала:
- Через два часа вон тот сходит. Займёшь его место! Что думаешь, я зверюга?
Ошалев, Людмила прошептала:
- Спасибо.
Два часа пролетели быстро. Наконец смогла прилечь и она. Колёса пели свою песню. Можно сказать – колыбельную. Молодая женщина до сих пор молчавшая, заговорила. Людмиле совсем не хотелось вступать в разговор. Она в пол - уха слушала, кемаря, о чужой не сложившейся жизни, о великих надеждах и мечтах о домработнице, о дворцах, о несчастной любви. Ей никогда не приходили мысли о том, что есть другая непохожая жизнь. Она и её подруги даже думали другими категориями: наш Братск, наш завод, наша страна, общая судьба. А не то, что в ней есть точный расчёт за кого надо выходить замуж, что самое главное это положение семьи будущего мужа, что у детей должна быть няня, а для ведения домашнего хозяйства домработница.
Впервые она задумалась, почувствовав себя полной дурой, потому что считала неловким попросить прибавку к зарплате, ждала честного неотвратимого повышения оклада. А оказалось, что всё это фикция, что достаточно начальнику сделать подарок и должность повыше у тебя в кармане, а с ним и новый оклад. И Людмила стала припоминать, а ведь и правда наверно, иначе, как бы Зойку поставили старшим инженером и оклад дали сто восемьдесят рублей, а она ничем не блистала и даже в партии не состояла. Людмила тоже беспартийная. Ходить рядами как-то не её хобби. Да ей и не предлагали. Наверно партийному боссу она не показалась, как Ваня Солнцев. Есть в ней внутреннее сопротивление, она не выносит никакого давления, легче совсем уйти, чем встать в преданную стойку. Поэтому она точно не могла иметь лучшей доли ни в чём, хотя всегда отмечали её добросовестность, но не более.
Однажды Людмила попыталась переломить себя, но получился только конфуз. Наконец соседка умолкла. Ребятишки сладко сопели. Они такие разные, такие любимые, свет в окошке в её жизни. И она тоже уснула. Усталость взяла своё. Незаметно пролетели двое суток пути в разговорах и размышлениях, и резких спорах. А что делать? Только вперёд! Как этот поезд, набиравший скорость, но к великому сожалению, вёзший их в другую сторону, ибо из двух зол, как мы думаем, выбираем меньшее. Реально только в худшую сторону, из которой тоже надо выбираться с не меньшими потерями, а вероятнее всего даже с большими. Но всегда вперёд!
С тяжёлыми сумками и двумя детьми, годовалым Димой и семилетним Ваней, измученная Людмила стояла перед проводницей толстой и хамоватой, которая кричала без зазрения совести:
- Прутся! Куда вы трое на одно место, да ещё на верхнее? Ты что, девка, с ума сошла? Чокнутая!
- А ваше, какое дело? Билет есть! Пропускай! – не менее нагло отвечала она.
Уже двое суток на вокзале. На восток нет мест ни в одном поезде. И в комнате матери и ребёнка всё забито. А деньги на исходе. Телефона нет и мужу не позвонить. Хоть ложись и помирай. У касс не просто столпотворение, а вообще что-то невообразимое. Она стояла в очереди, без какой либо надежды. Вдруг крикнули, что есть до Алма-Аты один билет. А у неё там живет сестра мужа. Как оглашенная Людмила заорала, что берёт билет. Толпа расступилась. Кому нужен билет, да ещё один до Алма-Аты, когда все хотят на восток, да к тому же целыми семействами живут на вокзале Новосибирска не одни сутки. Взяла один билет себе и попросила один без места на детей. Кассир чуть не умерла от её нахальства, но дала. А теперь они стоят у вагона, готовые на штурм. Проводница плюнула:
- Лезь! Посмотрю на тебя хорошую, когда реветь будешь.
Закинув сумки, потом поочерёдно детей, она тащится в купе. Дима только начал ходить, поэтому вцепившись в подол, еле
Как опостылел душе легендарный Братск, в котором она чувствует себя рабыней. Давно бы уехала, но куда? Квартиру невозможно обменять. Какой дурак поедет в Сибирь? В этот голодный край, где всё по талонам, да по блату? Да есть работа. Есть жильё. Серые дома, как зэки, сгрудившиеся в глинистой котловине. Низкое серое небо. Вокруг тайга, а в городе чахлые берёзы. На работу в такой давке едешь, что, кажется, кишки выдавят. Бесконечные очереди. Всё покупают ящиками, независимо это мороженое или сгущёнка, или тушёнка. Потом можешь эти продукты не увидеть год, а то и больше. Конечно врачи, торгаши и приблатнённый народ живёт иначе. Но они с мужем, как большинство. Даже живя в одно время, все живут по-разному. Бывают и радости. Хорошо весной, когда лиственницы облачаются в нежную хвою, расцветают медуницы, а самое главное полыхают жарки. Море огней согревают душу, дарят какую-то непредсказуемую надежду. А ещё пораньше, когда снег лежит в распадках цветёт багульник нежно сиреневым цветом, феерическим, неземным. Весна! Особое состояние чувственности, оправдывающее покорность сложившимся обстоятельствам. Да, может быть, август и середина сентября радуют сердце. Или тайга манит брусникой, черникой, голубикой и обязательно грибами. Эти походы с горбовиками на спине по увалам истинное удовольствие. Больше всего Людмила любит голубику: сочную, крупную. Клюква на болотах тоже есть, добраться до неё нелегко. Хорошо-то хорошо. И в кедрачах полазить неплохо.
Но всё остальное время радости не приносит. И поэтому в каждый отпуск все рвут с детьми на юг, где много солнца и совсем другая сытая жизнь. Где местные жители даже представить не могут, что молоко может быть однопроцентным. Не говоря уже обо всём другом. А ближе к сентябрю, когда все опять, как перелётные птицы возвращаются домой, случаются такие истории, как с нами. Дверь купе резко открылась. Проводница вдруг сочувственно проорала:
- Через два часа вон тот сходит. Займёшь его место! Что думаешь, я зверюга?
Ошалев, Людмила прошептала:
- Спасибо.
Два часа пролетели быстро. Наконец смогла прилечь и она. Колёса пели свою песню. Можно сказать – колыбельную. Молодая женщина до сих пор молчавшая, заговорила. Людмиле совсем не хотелось вступать в разговор. Она в пол - уха слушала, кемаря, о чужой не сложившейся жизни, о великих надеждах и мечтах о домработнице, о дворцах, о несчастной любви. Ей никогда не приходили мысли о том, что есть другая непохожая жизнь. Она и её подруги даже думали другими категориями: наш Братск, наш завод, наша страна, общая судьба. А не то, что в ней есть точный расчёт за кого надо выходить замуж, что самое главное это положение семьи будущего мужа, что у детей должна быть няня, а для ведения домашнего хозяйства домработница.
Впервые она задумалась, почувствовав себя полной дурой, потому что считала неловким попросить прибавку к зарплате, ждала честного неотвратимого повышения оклада. А оказалось, что всё это фикция, что достаточно начальнику сделать подарок и должность повыше у тебя в кармане, а с ним и новый оклад. И Людмила стала припоминать, а ведь и правда наверно, иначе, как бы Зойку поставили старшим инженером и оклад дали сто восемьдесят рублей, а она ничем не блистала и даже в партии не состояла. Людмила тоже беспартийная. Ходить рядами как-то не её хобби. Да ей и не предлагали. Наверно партийному боссу она не показалась, как Ваня Солнцев. Есть в ней внутреннее сопротивление, она не выносит никакого давления, легче совсем уйти, чем встать в преданную стойку. Поэтому она точно не могла иметь лучшей доли ни в чём, хотя всегда отмечали её добросовестность, но не более.
Однажды Людмила попыталась переломить себя, но получился только конфуз. Наконец соседка умолкла. Ребятишки сладко сопели. Они такие разные, такие любимые, свет в окошке в её жизни. И она тоже уснула. Усталость взяла своё. Незаметно пролетели двое суток пути в разговорах и размышлениях, и резких спорах. А что делать? Только вперёд! Как этот поезд, набиравший скорость, но к великому сожалению, вёзший их в другую сторону, ибо из двух зол, как мы думаем, выбираем меньшее. Реально только в худшую сторону, из которой тоже надо выбираться с не меньшими потерями, а вероятнее всего даже с большими. Но всегда вперёд!