Его не миновать, если поездом ехать на юг. Но кто же обратит внимание – обычный шлагбаум с красной мигалкой на глухом переезде. А я задолго жду, припадая к окну, и всё-таки он так внезапно проскочит под грохот колёс и тёплой волной обожжёт. Мой шлагбаум…
Горожан тогда гоняли по колхозам. Вдвоём с Володей – тоже научным сотрудником – мы ехали от университета как механизаторы. Сами выбрали себе деревню – Верхний Карабут. Это на Дону, в красивом, тихом месте – я там когда-то проплывал на катере. И ещё очень важно, что этим катером всегда можно домой уехать, а из глубинных сухопутных сёл в весеннюю грязюку поди-ка выберись. Доставили нас на телеге, запряжённой парой «Беларусей». Высоко из-под колёс стаями жирных лягушек прыгали комья весеннего чернозёма, телегу мотало как в шторм. А места вокруг на загляденье – вот дорога обходит громадный овражище, заросший по дну диким лесом, вот жмётся к полосе пирамидальных тополей, которая волнистой линией идёт за горизонт, вот заползаем мы наверх холма и видим из своей телеги простор – ну просто самолётный. И, наконец, между холмами блеснула синева – Дон в самом полном разливе.
Мы прибыли в Чистый четверг.
Досталось мне работать на большом и старом колёсном тракторе. До этого на нём трудился Женя – он трактору подстать по силе и размерам, но – надо же! – оформил себе справочку, что должен перейти на лёгкий труд. Меня определили поначалу как бы стажёром, а заодно и грузчиком; за руль в последний раз сел Женя. Нам поручили привезти тюкованное сено со станции Червоная Долина.
Отправились пораньше, когда грязища ещё морозцем скована. Когда обратно ехали, звонили из райцентра бригадиру, чтобы послал навстречу гусеничный трактор на подмогу – мы с двумя тяжёлыми телегами прекрасно по асфальту шли, но в Белогорье он обрывался и начиналась неописуемая страсть весенней чернозёмной дорожной жути. А мой патрон прямо в райцентре воспринял, наверно для поправки своего здоровья, внушительную дозу самогона и с радостью отдал мне руль. В Белогорье в самом деле ожидал тягач, который протащил нас остальные километров восемь.
Рано утром, в Страстную субботу я подписал какие-то бумаги и принял от ликующего Жени его видавший виды Т-150. Грузчиком придали мне Володю и снова посылают в Червоную Долину. Поели очень наскоро в столовой, которой заправляла супруга бригадира; она ещё даёт нам свёрток с сухим пайком – такая вот забота. Бригадир напомнил напоследок, что можно вызывать тягач, но явно было видно, что накануне праздника он сам не верит в это – уже никто кроме нас не работал.
Хрустя ледком, с телегами пустыми мы очень быстро прошли до Белогорья и хорошо помчались по асфальту. Дорога через райцентр Подгоренский, за ним железнодорожный переезд. Шлагбаум на самом повороте вдруг замигал огнями и прямо перед нами опустился. Стоим очень долго, а мимо с куличами в узелках идут, идут в белых платочках бабоньки. Одна что-то кричит нам и под трактор машет. Мы оба вылезли и ужаснулись: из нашего мотора солярка хлещет – целая лужа уже на асфальте. Немедленно надо мотор заглушить! А шлагбаум как раз поднимается, за мной хвост машин, уже начинают капризно гудеть. За переездом я разглядел пустырь – там разберёмся. Очень быстро рванул. Вдруг вижу, что из будки бабуля выбегает в оранжевой жилетке, руками машет, что-то кричит, вроде как:
– Стой! Стой!
И Володя вскрикнул:
– Смотри! Мы ёкнули шлагбаум!
Я оглянулся – ещё совсем недавно такой категоричный и командный шлагбаум, вывороченный вместе с бетонным основанием, беспомощно валялся на земле у самых рельсов, задумчиво устремив свои большие красные глаза в голубое пасхальное небо. Когда мы трогались, я видел, что он не поднят вертикально, а сильно наклонён – его, конечно же, подальше надо было объезжать. Я в суматохе это упустил и зацепил его бортом второй телеги. Дежурная бежала рядом, смешно пытаясь нас как-то удержать и всё кричала:
– Не вздумай удирать! Стой! Яку шкоду зробыл!
Я очень боялся пожара и взрыва, а удирать совсем не собирался. На пустыре, когда бабуля наверняка решила, что мы сбежали, я заглушил мотор. Володя под него полез смотреть утечку, а я поплёлся отвечать за «шкоду». Дежурная, оттелефонив куда надо, взялась меня срамить:
– Ты же кабель порвал, сломал сигнализацию на всём участке! Поезда остановятся! Это ж великие мильёны!
Но то, что я не убежал, хотя мой трактор был без всяких номеров, ей явно нравилось, а то, что очень огорчён я и не спорю, её совсем смягчило:
– Скажи милиции, что на тебя большо-ой шёл грузовик – я подтвержу.
Поблагодарил за ценную поддержку, разглядывая грустные плоды труда.
Но тут начались чудеса: поверженный шлагбаум стал оживать – задребезжал звоночком, замигал удивлёнными глазками и, лёжа на боку, вдруг трогательно и жалостно съёжился, видимо, закрывшись. Значит, кабель-то цел! Тут подошёл Володя и бодро доложил, что починил мотор. Поблекшее совсем уж было небо опять на глазах голубеет!
Когда пронёсся поезд и живой шлагбаум вновь распрямился, как будто потянувшись, и снова тихо задремал, мы попытались его поставить, но слишком тяжела бетонная опора. Пока искали рычаги, подъехали начальник райотдела и из ГАИ инспектор. Права забрали сразу. То, что я трезв, их явно выбило из ритма ритуала и погрузило в созерцательность какую-то, они немного растерялись. Дежурная при этом меня комично защищала. Начальник слушал вежливо, меня сфотографировал невесть зачем и укатил. Я перед съёмкой шапку снял и аккуратно причесался. Шлагбаум тем временем ещё разок продемонстрировал свои возможности в лежачем положении и снова скромно смолк. «Его уже сто раз ломали, – поведал гаишник, – но исключительно по пьяне. Давайте чинить.» Взяли у бабули ломики, лопаты, инспектор остановил какой-то тракторок. Зацепили тросом, подкопали немного, притоптали – вот и вся недолга.
А зевак собрать успели много. Я залез на бетонный фундамент подправить немного замятый фонарь. Когда к нему тянулся, распластанный на полусогнутой стреле, на ум пришло невольно кощунственное сходство с евангельским сюжетом. И надо же – как раз под Пасху! Роль римского легионера очень шла дюжему гаисту – он был в мотоциклетном шлеме и над толпой заметно возвышался. Володя – конечно, преданный апостол, а вот бабуля – она уже публично каялась, что вызвала ГАИ – сошла бы сразу и за Иуду, и за Марию Магдалину. Что до толпы, она везде, всегда примерно одинакова. Рассмеявшись, я спрыгнул с креста-шлагбаума и, вроде бы, воскрес. Простится мне ужасное кощунство? Гаист вот сразу захотел меня ещё распять суровым протоколом и штрафом. Права не отдадут, пока не принесу квитанцию и справку, что железная дорога претензий не имеет. На том расстались, вроде как дружески, но с множеством неясностей. Долго не было железнодорожников, которых на праздник начальство вызвало из дома. Хорошие ребята, мы договорились махом и справку получили. Вот можно ехать, теперь не заводится трактор – Женя предупреждал, что он с большущим норовом. Была ещё беда – как только выключишь мотор, вода течёт из радиатора. Всё время подливали, пока не завели. Уже с закатным солнцем, когда в церквях торжественно шла служба, мы двинулись за сеном в свою Долину. Наполнили телеги тяжёлыми брикетами, попили из колодца под берёзкой – вот и ночь.
Опять на шоссе запахло соляркой – не доделал Володя чего-то. Встали на узкой дороге. Вода из радиатора уходит. Во что её здесь соберёшь? Лекарства из аптечки высыпали и – в неё. С соляркой, наконец, управились. Заводить – опять не тут-то было. Один всё дёргает за пусковой ремень, другой спасает воду коробкой с крестиком. Передохнуть нельзя – вода уйдёт. И в темноте в нас могут врезаться – мы будем виноваты. Не поднимаются совсем уж руки! Готовы бросить всё, разжечь костёр и ночевать, а уже утром набрать воды в деревне. Но не хотелось так просто сдаться. Да и в Карабуте беспокоятся, наверно; за трактор уж, по крайней мере, точно.
А ночь выдалась ясной и холодной. И такой звёздной! Ярко и успокоительно горит ковш Большой Медведицы, как в детстве над моим двором. И вспомнилось опять, что эта ночь – пасхальная, святая. «Давай, – говорю, – перекрестимся, если умеешь. Больше помощи нам неоткуда ждать». Подставляя аптечку под струйку воды, Володя улыбнулся. Как могли, перекрестились, глядя почему-то на Полярную звезду, и, взявшись вдвоём за ремень, что есть силы рванули – мотор сразу ожил, огласив округу бодрым рёвом и осветив дорогу. Вот вам и атеизм! Резво помчались пустынным шоссе, а когда очень аккуратно проезжали по злополучному переезду, дружески погудели невинно пострадавшему шлагбауму. Он же, спохватившись спросонья, зазвенел в ответ, замигал приветливо и протянул поспешно свою руку, едва опять не зацепив ту же телегу с другого борта – не держал, значит, зла. Наглядное пособие по христианской морали!
На подъезде к Белогорью вспомнили про наш сухой паёк. Как раз уж наступила полночь и, наверно, можно разговляться, а голодны мы так, как будто по всей форме весь соблюдали Великий пост. Володя только зашуршал пакетом, а слюнки потекли. Но тут закончилась хорошая дорога, пошли глубокие канавы с водой и грязью – трактор стало кидать и варёные яйца, кусочки душистого сала – всё куда-то под ноги, на грязный, замасленный пол.
Мы понимали, что вряд ли одолеем бездорожье без тягача, но воевать решили до упора. Трактор дико ревёт, громадные колёса тонут в жиже, телеги почти ложатся набок, заносит нас. Чуть-чуть не сбили какие-то столбы. Однако, движемся. Часа в два ночи подходим к Карабуту! На крутом подъёме нам преграждает путь компания какая-то. Я еле удержал тяжёлую махину и, высунувшись, высказал им всё.
– Не надо ругаться! – вышла вперёд нарядная, очень красивая девушка. – Вы ужинать будете?
От неожиданности я ослабил тормоз – трактор отпрянул. Слова куда-то делись. Красавица – вся в ярком свете фар – тоже паузу держит, усиливая сказочный эффект. Наконец улыбнулась:
– Если хотите есть, приходите в столовую.
– Кто ты такая? – одновременно выпалили мы.
– Галя, дочь вашего бригадира. Христос воскрес!
– Воистину воскрес! – опять мы разом гаркнули.
Она приехала домой на праздники, а мать, прождав напрасно нас, кормление ей поручила. И Галя на околице дежурила с друзьями с восьми часов! Замерзшим и уставшим, и голодным такая вот забота казалась настоящим чудом. Забыв про все мордасти-страсти, наперебой мы отпускали комплименты ангелу, слетевшему с небес пасхальной ночью.
Про нашу «шкоду» мы скромно умолчали в Карабуте. Через месяц домой, под День Победы. В Подгоренском на площади готовятся к параду пионеры. У легковушки с ярким красным крестиком знакомый наш гаишник беседует с девицами в машине. Сам подошёл к нам, приветливо жал руки. Я грамоту держу, не зная, куда деть; он посмотрел, поздравил. Уже достал из сумки мои права. И тут я, сам не ожидая, заявил, что штраф платить не буду.
– Вот справка, – говорю, – что цел шлагбаум, а правила я не нарушил.
Он не обиделся, права опять запрятал и говорит, жди исполнительный лист. Вдруг вижу, из машины с крестиком легко выпорхнул ангел… Да! Это Галя – наш пасхальный ангел! В белом халатике – студентка медучилища – тоже дежурит здесь. Душевно очень поздоровались, а гаишнику она совсем запросто:
– Толик! Что привязался к человеку?
Тот рассказал. Строго красивые брови нахмурились:
– Сейчас же права верни! Мой отец хвалил их! Вот грамоту видишь?
– Я сам хотел… – залепетал Толик, – но протокол оформлен…
Тонкие брови сошлись чуть суровей и он нехотя мне:
– Иди в ГАИ, сейчас подъеду.
– А ты и вправду – ангел, – тихо сказал я Гале; она, смутившись, нежно покраснела. Так и запомнил её – в белой одежде, с розовым личиком, как на пасхальной открытке.
Забавно было слушать, как римский Толик стал выгораживать меня перед подгоренским своим Пилатом, убеждая штрафное распятие аннулировать и в тракторных правах меня восстановить. Тот, крайне удивлённый, кивал на протокол и вопрошал: «Ты писал? А что сейчас городишь?» Я помогал, как мог – составил покаяние и грамоту представил. Всё, дескать, осознал и вот – исправился. Как в сказке получилось – в ГАИ без высших сил такое невозможно.
Давно я не бывал в Подгоренском… Когда же поездом на юг там проезжал, всегда я вглядывался жадно и вслушивался даже. Мне даже чудилось, что сквозь колёсный грохот я различаю знакомый, чуть дребезжащий, такой оптимистический звоночек. Узнавал ли меня мой шлагбаум?
Помочь сайту
Поздравления
