Чаепитие на зимней дороге.

5 июня 2018 - Борис Аксюзов

Чаепитием сопровождался каждый мой отъезд на каникулы к деду на лесозавод.
Дед был там директором, поэтому к нашему дому подъезжала «полуторка» лучшего шофера лесозавода Коли Царикаева, который приглашал меня занять место в кабине так громко и радостно, как будто это у него начиналась эта прекрасная пора избавления от школьных мучений.
Мы пили с ним чай, после чего мама провожала нас в далекий путь.
В тот декабрьский день, с утра зарядил густой снег. Мама собирала мои вещи и продукты на дорогу, и Коля поторапливал ее, глядя из окна, как его новенькая машина превращается в сугроб.
Наконец, мама уложила в сумку мою одежду, пирожки на дорогу, подарки родителям и сунула мне под мышку огромный термос, нашу семейную гордость.
Дело в том, что дед привез с войны два трофея: большой и неописуемо красивый аккордеон и этот термос, на котором был изображен тевтонский рыцарь с копьем наперевес. Аккордеон он оставил себе, так как был очень музыкален и умел играть практически на всех инструментах, кроме духовых, а термос подарил нам с мамой.

Я до сих пор очень хорошо помню то наше путешествие.
Мы выходим на улицу, Коля открывает кабину, аккуратно рассовывает по ее закоулкам все наши вещи, а затем усаживает туда и меня. После этого заводит машину и принимается сметать небольшим веником снег с капота и стекол. Делает он это так беззаботно и даже весело, что предстоящая поездка кажется мне легкой недальней прогулкой.
Через пару минут Коля счищает снег со своих сапог, садится за руль и говорит мне:
- Помаши маме ручкой и улыбайся. А то она совсем замерзла и сейчас будет плакать.
Я старательно выполняю его наказ, так как мне очень не хочется, чтобы мама плакала, и мы трогаемся. В зеркало я вижу, что она не уходит со ступенек у дверей нашей квартиры и машет нам рукой.
Как только мы выезжаем из города, я начинаю стаскивать с себя верхнюю одежду, потому что в кабине становится жарко, а Коля затягивает бесконечную и заунывную осетинскую песню. Машина медленно ползет по дороге, покачиваясь на сугробах, и я засыпаю.
Когда я открываю глаза, то вижу, что уже стемнело, яркий свет фар освещает впереди заснеженную, пустынную дорогу и пушистые от снега деревья по обочинам.
- Еще далеко ехать? – спрашиваю я Колю.
- Далеко, - отвечает он. – Еще чайную не проехали. До неё километра четыре осталось. Это будет ровно половина дороги. Ты больше не спи. Минут через пятнадцать будем чай пить с ватрушками.
Эту чайную я хорошо помню, мы всегда останавливаемся возле нее по пути на лесозавод. Но ночью я еду туда в первый раз, и когда вижу впереди ярко освещенное здание, а возле него множество машин, то меня охватывает какая-то непонятная радость, словно среди пустыни я нашел колодец с ключевой водой.
Коля останавливает машину в двух метрах от входа, открывает дверцу кабины с моей стороны и толкает меня в плечо:
- Беги, а я сейчас машину на стоянку поставлю и приду.
- А у меня есть термос с чаем и пирожки, - говорю я, - Давай возьмем с собой.
Коля смотрит на меня, как на маленького неразумного ребенка:
- Ты когда-нибудь видел человека, который в столовую со своим супом идет?
Я с трудом толкаю тяжелую дверь, переступаю порог, и на меня обрушиваются клубы табачного дыма и громкий шум. Люди, сидящие за столом, не разговаривают спокойно, а почему-то кричат, как во время ссоры или драки. Но по улыбкам на их лицах я понимаю, что они не ссорятся и драться вовсе не собираются, просто громко рассказывают друг другу о чем-то очень хорошем.
На меня никто не обращает внимания, и я долго стою у входа и осматриваю помещение и находящихся в нем людей.
Большая комната с низким, закопченным потолком тесно заставлена столами и стульями, которые, как мне кажется, все заняты посетителями. Слева – длинная стойка, за которой стоит толстый мужчина в грязном халате и пишет что-то на маленьких бумажках. К нему подбегают официантки в белых передничках, он отдает им эти бумажки, и они убегают на кухню , откуда вскоре появляются с подносами в руках. Иногда они забирают со стойки какие-то графинчики и несут их к столам.
Мне скучно и неловко стоять у входа, но тут появляется Коля, берет меня за руку и ведет меня к свободному столику, которого я не заметил. По пути к нему Коля кричит:
- Фатима, нам четыре чая с ватрушками!
Симпатичная девушка с косой на груди улыбается ему и отвечает тоже криком:
- Хорошо, Коля! А как насчет водочки?
- Сегодня не пью, Фатима! Со мной ребёнок!
Очень скоро официантка приносит нам чай и пирожки. Она гладит меня по голове и спрашивает Колю:
- Откуда у тебя такой хорошенький мальчик появился? Неужели жену взял с ребеночком?
- Нет, - говорит Коля, - Это внук моего директора. Я его к деду на каникулы везу. А женюсь, Фатима, я только на тебе.
Фатима смеется:
- Ты сегодня десятый, кто мне такое говорит.
Она уходит, а мы пьем сладкий, ароматный чай и едим очень вкусные ватрушки.
Когда мы выходим из чайной, на улице продолжает идти снег и начинает задувать ветер. Коля хмурится и медленно идет к машине, оглядываясь на наш недавний теплый приют: ему явно не хочется уезжать отсюда.
Через час мы проезжаем последнее большое село перед лесозаводом. Уже поздно, улицы пустынны, окна домов темны.
Я знаю, что до лесозавода осталось всего двадцать километров, но эти километры самые трудные. Сразу за селом начинается огромная поляна, которую местные жители называют Долиной Тысячи Дорог.
Дело в том, первая дорога, которую отсыпали на лесозавод по всем инженерным правилам, исчезла через месяц ее эксплуатации. Как будто ее и не было. Вместо тщательно укатанного щебня появились колдобины и лужи, и вскоре машины начали буксовать в глубокой грязи, где не было и признаков отсыпанных камней, песка и гальки. Грязная колея становилась все глубже и глубже, и тогда водители стали искать проезд сбоку дороги, где меж камней росла трава. Но там через неделю машины делали новую колею, шоферы искали другие пути объезда, и таким образом поляна действительно превращалась в место тысячи дорог.
Дед рассказывал мне, что во время войны немцы, оккупировавшие эту местность, тоже хотели построить здесь дорогу, так как она вела прямо к перевалам Большого Кавказского хребта, откуда было рукой подать до Черноморского побережья. Строить дороги они были мастера, но их попытка тоже провалилась в буквальном смысле этого слова: через месяц дорога ушла под землю, а так как у немцев было гораздо больше машин, чем на маленьком лесозаводе, то вся поляна вскоре превратилась в огромное болото .
Сейчас же, когда мы приблизились к ней, она представляет собой очень приятное зрелище: совершенно ровное, покрытое снегом пространство, по которому, как мне казалось, мы помчимся, как по асфальту.
Мы проезжаем еще километров пять по следу какой-то машины, но у колхозной фермы он обрывается, и еще через километр наша «полуторка» начинает буксовать, под кабиной раздаётся громкий стук, и Коля глушит мотор::
- Всё, сели на пузо… Теперь без трактора нам отсюда не выбраться.
Он произносит это совершенно спокойно, словно ничего ужасного в этом нет, но мне становится страшно , потому что вокруг совершенно темно, а по ногам сразу же пополз неприятный холод.
- И что мы будем делать? – спрашиваю я дрожащим голосом.
Коля включает маленькую лампочку наверху кабины и бодро говорит:
- Будем пить чай. Ты говорил, что у тебя есть термос с горячим чаем и пирожки. Так вот я думаю, что нам в самый раз поужинать, а потом поспать. А утром с лесозавода пойдут машины и вытащат нас на дорогу
- Так ведь холодно! – почти кричу я.
- Это ты замерз от страха, - улыбается Коля. – Сейчас мы согреемся чаем, и я укутаю тебя так, что тебе еще жарко будет.
Мы долго пьем чай, едим мамины пирожки, и мне становится уже не так страшно.
Иногда Коля заводит мотор и мигает фарами.
- Зачем ты это делаешь? - говорю я.
- А как ты думаешь, что сейчас делает твой дед? – спрашивает Коля.
- Спит, - уверенно отвечаю я.
- А я так не думаю, - возражает Коля. - Он сейчас стоит у окна, курит и беспокоится о том, почему мы не приехали. И видит, как где-то зажигается и тухнет свет. Он надевает тулуп, идет к трактористу и говорит ему: «Петрович, заводи свой ЧТЗ и дуй на поляну. Там машина с моим внуком застряла».
Мне становится так радостно от этого рассказа, что я даже не замечаю, что на стеклах налипает снег, и наша кабина превращается в ледяной склеп.
Коля начинает укутывать меня в какие-то одеяла, пахнущие бензином, и в это время на ветровом стекле появляется блик далекого света.
- Ну, что я тебе говорил, - спокойно произносит Коля. – Твой дед очень умный человек, клянусь аллахом …

Через час мы заходим в дом деда, бабушка начинает стаскивать с меня ворох одежды, а моя тетка Вера спрашивает:
- Может, чайку попьете? Мы самовар всю ночь подтапливали .
Мы с Колей переглядываемся и начинаем смеяться.
- А почему бы и нет? – говорит Коля - Мы уже сегодня привыкли с утра чай пить.

Это случилось зимой 1948-го. Мне было тогда одиннадцать лет, а Коле – двадцать два.

Три года тому назад мы встретились с ним во Владикавказе. Я чудом нашел свою старую записную книжку, а в ней – его адрес.
Как и много лет тому назад шёл снег, и я издалека увидел человека в тулупе и горской папахе, сидящего на лавочке у своего дома.
Я сразу узнал его, и он меня, как ни странно, тоже.
- Садись, отдохни, - сказал он мне вместо приветствия и смёл рукавом тулупа снег с лавочки рядом с собой. – Ты, я вижу, тоже старый стал, ходишь медленно, да еще и с палкой зачем-то.
Он посмотрел на небо, надвинул поглубже папаху и заворчал:
- Снова снег идет, будь он неладен. Пойдем в дом, чай пить будем. Моя жена Фатима уже давно самовар растопила, как будто знала, что ты придешь …

Регистрационный номер №0417930

от 5 июня 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0417930 выдан для произведения: Чаепитием сопровождался каждый мой отъезд на каникулы к деду на лесозавод.
Дед был там директором, поэтому к нашему дому подъезжала «полуторка» лучшего шофера лесозавода Коли Царикаева, который приглашал меня занять место в кабине так громко и радостно, как будто это у него начиналась эта прекрасная пора избавления от школьных мучений.
Мы пили с ним чай, после чего мама провожала нас в далекий путь.
В тот декабрьский день, с утра зарядил густой снег. Мама собирала мои вещи и продукты на дорогу, и Коля поторапливал ее, глядя из окна, как его новенькая машина превращается в сугроб.
Наконец, мама уложила в сумку мою одежду, пирожки на дорогу, подарки родителям и сунула мне под мышку огромный термос, нашу семейную гордость.
Дело в том, что дед привез с войны два трофея: большой и неописуемо красивый аккордеон и этот термос, на котором был изображен тевтонский рыцарь с копьем наперевес. Аккордеон он оставил себе, так как был очень музыкален и умел играть практически на всех инструментах, кроме духовых, а термос подарил нам с мамой.

Я до сих пор очень хорошо помню то наше путешествие.
Мы выходим на улицу, Коля открывает кабину, аккуратно рассовывает по ее закоулкам все наши вещи, а потом усаживает туда и меня. После этого заводит машину и принимается сметать небольшим веником снег с капота и стекол. Делает он это так беззаботно и даже весело, что предстоящая поездка кажется мне легкой недальней прогулкой.
Через пару минут счищает снег со своих сапог, садится за руль и говорит мне:
- Помаши маме ручкой и улыбайся. А то она совсем замерзла и сейчас будет плакать.
Я старательно выполняю его наказ, так как мне очень не хочется, чтобы мама плакала, и мы трогаемся. В зеркало я вижу, что она не уходит со ступенек у дверей нашей квартиры и машет нам рукой.
Как только мы выезжаем из города, я начинаю стаскивать с себя верхнюю одежду, так как в каине становится жарко, а Коля затягивает бесконечную и заунывную осетинскую песню. Машина медленно ползет по дороге, покачиваясь на сугробах, и я засыпаю.
Когда я открываю глаза, то вижу, что уже стемнело, яркий свет фар освещает впереди заснеженную, пустынную дорогу и пушистые от снега деревья по обочинам.
- Еще далеко ехать? – спрашиваю я Колю.
- Далеко, - отвечает он. – Еще чайную не проехали. До неё километра четыре осталось. Это будет ровно половина дороги. Ты больше не спи. Минут через пятнадцать будем чай пить с ватрушками.
Эту чайную я хорошо помню, так мы всегда останавливаемся возле нее по пути на лесозавод. Но ночью я еду туда в первый раз, и когда вижу впереди ярко освещенное здание, а возле него множество машин, то меня охватывает какая-то непонятная радость, словно среди пустыни я нашел колодец с ключевой водой.
Коля останавливает машину в двух метрах от входа, открывает дверцу кабины с моей стороны и толкает меня в плечо:
- Беги, а я сейчас машину на стоянку поставлю и приду.
- А у меня есть термос с чаем и пирожки, - говорю я, - Давай возьмем с собой.
Коля смотрит на меня, как на маленького неразумного ребенка:
- Ты когда-нибудь видел человека, который в столовую со своим супом идет?
Я с трудом толкаю тяжелую дверь, переступаю порог, и на меня обрушиваются клубы табачного дыма и громкий шум. Люди, сидящие за столом, не разговаривают спокойно, а почему-то кричат, как во время ссоры или драки. Но по улыбкам на их лицах я понимаю, что они не ссорятся и драться вовсе не собираются, просто громко рассказывают друг другу о чем-то очень хорошем.
На меня никто не обращает внимания, и я долго стою у входа и осматриваю помещение и находящихся в нем людей.
Большая комната с низким, закопченным потолком тесно заставлена столами и стульями, которые, как мне кажется, все заняты посетителями. Слева – длинная стойка, за которой стоит толстый мужчина в грязном халате и пишет что-то на маленьких бумажках. К нему подбегают официантки в белых передничках, он отдает им эти бумажки, и они убегают на кухню , откуда вскоре появляются с подносами в руках. Иногда они забирают со стойки какие-то графинчики и несут их к столам.
Мне скучно и неловко стоять у входа, но тут появляется Коля, берет меня за руку и ведет меня к свободному столику, которого я не заметил. По пути к нему Коля кричит:
- Фатима, нам четыре чая с ватрушками!
Симпатичная девушка с косой на груди улыбается ему и отвечает тоже криком:
- Хорошо, Коля! А как насчет водочки?
- Сегодня не пью, Фатима! Со мной ребёнок!
Очень скоро официантка приносит нам чай и пирожки. Она гладит меня по голове и спрашивает Колю:
- Откуда у тебя такой хорошенький мальчик появился? Неужели жену взял с ребеночком?
- Нет, - говорит Коля, - Это внук моего директора. Я его к деду на каникулы везу. А женюсь, Фатима, я только на тебе.
Фатима смеется:
- Ты сегодня десятый, кто мне такое говорит.
Она уходит, а мы пьем сладкий, ароматный чай и едим очень вкусные ватрушки.
Когда мы выходим из чайной, на улице продолжает идти снег и начинает задувать ветер. Коля хмурится и медленно идет к машине, оглядываясь на наш недавний теплый приют: ему явно не хочется уезжать отсюда.
Через час мы проезжаем последнее большое село перед лесозаводом. Уже поздно, улицы пустынны, окна домов темны.
Я знаю, что до лесозавода осталось всего двадцать километров, но эти километры самые трудные. Сразу за селом начинается огромная поляна, которую местные жители называют Долиной Тысячи Дорог.
Дело в том, первая дорога, которую отсыпали на лесозавод по всем инженерным правилам, исчезла через месяц ее эксплуатации. Как будто ее и не было. Вместо тщательно укатанного щебня появились колдобины и лужи, и вскоре машины начали буксовать в глубокой грязи, где не было и признаков отсыпанных камней, песка и гальки. Грязная колея становилась все глубже и глубже, и тогда водители стали искать проезд сбоку дороги, где меж камней росла трава. Но там через неделю машины делали новую колею, шоферы искали другие пути объезда, и таким образом поляна действительно превращалась в место тысячи дорог.
Дед рассказывал мне, что во время войны немцы, оккупировавшие эту местность, тоже хотели построить здесь дорогу, так как она вела прямо к перевалам Большого Кавказского хребта, откуда было рукой подать до Черноморского побережья. Строить дороги они были мастера, но их попытка тоже провалилась в буквальном смысле этого слова: через месяц дорога ушла под землю, а так как у немцев было гораздо больше машин, чем на маленьком лесозаводе, то вся поляна вскоре превратилась в огромное болото .
Сейчас же, когда мы приблизились к ней, она представляет собой очень приятное зрелище: совершенно ровное, покрытое снегом пространство, по которому, как мне казалось, мы помчимся, как по асфальту.
Мы проезжаем еще километров пять по следу какой-то машины, но у колхозной фермы он обрывается, и еще через километр наша «полуторка» начинает буксовать, под кабиной раздаётся громкий стук, и Коля глушит мотор::
- Всё, сели на пузо… Теперь без трактора нам отсюда не выбраться.
Он произносит это совершенно спокойно, словно ничего ужасного в этом нет, но мне становится страшно , так как вокруг совершенно темно, а по ногам сразу же пополз неприятный холод.
- И что мы будем делать? – спрашиваю я дрожащим голосом.
Коля включает маленькую лампочку наверху кабины и бодро говорит:
- Будем пить чай. Ты говорил, что у тебя есть термос с горячим чаем и пирожки. Так вот я думаю, что нам в самый раз поужинать, а потом поспать. А утром с лесозавода пойдут машины и вытащат нас на дорогу
- Так ведь холодно! – почти кричу я.
- Это ты замерз от страха, - улыбается Коля. – Сейчас мы согреемся чаем, потом я укутаю тебя так, что тебе еще жарко будет.
Потом мы долго пьем чай, едим мамины пирожки, и мне становится уже не так страшно.
Иногда Коля заводит мотор и мигает фарами.
- Зачем ты это делаешь? - говорю я.
- А как ты думаешь, что сейчас делает твой дед? – спрашивает Коля.
- Спит, - уверенно отвечаю я.
- А я так не думаю, - возражает Коля. - Он сейчас стоит у окна, курит и беспокоится о том, почему мы не приехали. И видит, как где-то зажигается и тухнет свет. Он надевает тулуп, идет к трактористу и говорит ему: «Петрович, заводи свой ЧТЗ и дуй на поляну. Там машина с моим внуком застряла».
Мне становится так радостно от этого рассказа, что я даже не замечаю, как на стеклах налипает снег, и наша кабина превращается в ледяной склеп.
Коля начинает укутывать меня в какие-то одеяла, пахнущие бензином, и в это время на ветровом стекле появляется блик далекого света.
- Ну, что я тебе говорил, - спокойно произносит Коля. – Твой дед очень умный человек, клянусь аллахом …

Через час мы заходим в дом деда, бабушка начинает стаскивать с меня ворох одежды, а моя тетка Вера спрашивает:
- Может, чайку попьете? Мы самовар всю ночь подтапливали .
Мы с Колей переглядываемся и начинаем смеяться.
- А почему бы и нет? – говорит Коля - Мы уже сегодня привыкли с утра чай пить.

Это случилось зимой 1948-го. Мне было тогда одиннадцать лет, а Коле – двадцать два.

Три года тому назад мы встретились с ним во Владикавказе. Я чудом нашел свою старую записную книжку, а в ней – его адрес.
Как и много лет тому назад шёл снег, и я издалека увидел человека в тулупе и горской папахе, сидящего на лавочке у своего дома.
Я сразу узнал его, и он меня, как ни странно, тоже.
- Садись, отдохни, - сказал он мне вместо приветствия и смёл рукавом тулупа снег с лавочки рядом с собой. – Ты, я вижу, тоже старый стал, ходишь медленно, да еще и с палкой зачем-то.
Он посмотрел на небо, надвинул поглубже папаху и заворчал:
- Снова снег идет, будь он неладен. Пойдем в дом, чай пить будем. Моя жена Фатима уже давно самовар растопила, как будто знала, что ты придешь …

Они уходят...

Трёхлапая.

Рейтинг: +3 331 просмотр

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (1)

Михаил Заскалько # 5 июня 2018 в 11:51 0

Неплохо.Пахнуло приятно соцреализмом.Чуток прополоть надо бы: пропуски букв, частые повторы "потом" и "каки"...

RSS-лента комментариев