ГлавнаяПрозаМалые формыРассказы → Апология пьющего философа

Апология пьющего философа

article198919.jpg
     Признавая за собою все прямые или косвенные признаки, симптомы, нюансы патологии алкоголизма как статьи медицинской энциклопедии, я, тем не менее и сенсибельно, и интеллигибельно, понятийно против самого этого слова алкоголик. В фонетике его, как, скажем, в словах историк, стоик, циник, прагматик присутствует большая доля убежденности, научности и системного подхода к предмету, а термин алкоголизм звучит и вовсе концептуальной парадигмой типа платонизма или марксизма-ленинизма. Ежели говорить об алкоголизме как о теоретической и духовной ортодоксии, то логичнее, но вряд ли приютно уху, было бы назвать его алкоголианством, по аналогии с кантианством или христианством. Впрочем, русский язык (и за то ему нижайший поклон), будучи самым богатым на земле по широте и точности синтактических своих конструкций, называет таких как я мягко и уютно – пьяница, бухарик, выпивоха, гуляка, зюзя, сизый нос и еще полсотни весьма извинительных или даже сострадательных, как вся русская душа, терминов-аллюзий, ну а пьянство звучит вполне уже равноценно, к примеру, ницшеанству.

     С болезнью нужно жить в мире, говорили мудрые: болезнь нельзя победить, но, подчинившись ей, можно прожить в рамках отпущенного срока жизнь свою вполне даже и комфортно, в гармонии с телом и совестью. Болезнь настолько сильнее человека, насколько сама природа огромнее человечества в целом и бороться с ней (с ними) - все равно, что, как говорят в Одессе, отбивать ж…й волны. Только пусть не подумает читатель, что апология моя здесь есть инфантильное и малодушное оправдание развращенности собственной натуры или обыкновенного отсутствия воли. Поверьте философу (не по образованию, а по аутентичной транскрипции слова – любовь к мудрости), сил, сосредоточенности и терпения на послушание патологии требуется куда как больше, нежели на войну с нею, глядя хотя бы на тот факт, что против борца послушник живет куда как дольше, платя старостью (как верно замечает великий одессит-философ), покорностью за продление жизни. 

     Среди многих и многих аспектов пьянства (больше ни слова об алкоголизме – договорились?) более всего для досужего наблюдателя представляет интерес состояние, ипостась похмелья. Все мы знаем, что храбрость пьяного никакая не храбрость, мудрость пьяного никакая не мудрость, ну а влюбленность пьяного, конечно, никакая не любовь. Как в том, что ни один стоящий, заслуживающий аплодисмента поступок на земле не совершался спьяну (исключая признание в любви, где вино являлось лишь катализатором преодоления смущения), я убежден, что все хоть сколько-то мудрые или значимые действия и мысли случались с людьми именно с похмелья. Ваш покорный слуга, будучи искренним противником всякой религии как кавычек, коросты чистого разума и прозрачного суждения, тем не менее убежден в глубочайшем смысле поста. Аскетизм тела рождает… нет, пока еще не мудрость, но освобожденное от тягот желудка миросозерцание. Однако, тогда как в религиях страдания голодом призваны очистить душу всего лишь к пониманию Бога - тяжелейшее страдание похмельем делает рассудок ясным и свободным для мысли всякой, абстрагированной от каких-либо доктрин и концепций. Против постов у абстинентного синдрома есть и еще одно уже не только качественное, но и количественное преимущество: очищение происходит не за семь-две недели и не всего четыре раза в год, а за, бывает, только одну бурную ночь и «Светлое Воскресение» может случаться (в зависимости от здоровья и финансов отдельно взятого субъекта сознания) до нескольких десятков за оборот земли вокруг солнца. Конечно, непохмеленный индивид еще не есть источник или ретранслятор априорной мысли, а лишь tabula rasa онтологии или метафизики, но вот принявший дрожащей рукою первую рюмку на грудь… О, какой неудержимый поток трансцендентной истины выплескивается в тот момент в девственно-чистый сосуд имманентного восприятия! Не знаю, пил ли Кант (думаю, как всякий запредельно тщеславный человек, все-таки пил), но что его «Критика чистого разума», как не ярчайшее озарение, осмысление непознаваемой в принципе вещи в себе, как онтологической первоосновы бытия? 

     Какое еще (если только читатель проникся уже ассоциативным сопереживанием к философу-пьянице) можно отметить здесь преимущество? Оставив за скобками оценку всей эпохи Сталина, там, среди прочих достойных внимания социальных аспектов, можно обнаружить, что в юриспруденции тогдашней пункт о «в состоянии алкогольного опьянения» был смягчающим, а не отягчающим вину обстоятельством. Я вот к чему. Давайте не станем потакать глупости, высказанной спьяну, но будемте снисходительно внимательны к написанному с похмелья ибо речь здесь идет о чистой и непорочной мысли, неотягощённой никакими условностями политической, социальной или религиозной морали. Давайте смотреть на утреннего философа, как на Шварцева ребенка, вдруг обращающего наивное внимание свое на факт очевидной обнаженности короля. 

     Сим вступлением я предваряю цикл размышлений, кои приходили когда-либо в голову мою исключительно с похмелья. Я не прошу снисхождения, а только понимания, что все сказанное впереди есть, как поэтично сказал Андрей Белый, «воспоминания о стране, где я жил до рождения». По жанру это вряд ли будет сборник эссе или сборник рассказов, скорее, это дневник души пьющего философа, где вечерним итогом дня является утренняя мысль.

© Copyright: Владимир Степанищев, 2014

Регистрационный номер №0198919

от 9 марта 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0198919 выдан для произведения:
     Признавая за собою все прямые или косвенные признаки, симптомы, нюансы патологии алкоголизма как статьи медицинской энциклопедии, я, тем не менее и сенсибельно, и интеллигибельно, понятийно против самого этого слова алкоголик. В фонетике его, как, скажем, в словах историк, стоик, циник, прагматик присутствует большая доля убежденности, научности и системного подхода к предмету, а термин алкоголизм звучит и вовсе концептуальной парадигмой типа платонизма или марксизма-ленинизма. Ежели говорить об алкоголизме как о теоретической и духовной ортодоксии, то логичнее, но вряд ли приютно уху, было бы назвать его алкоголианством, по аналогии с кантианством или христианством. Впрочем, русский язык (и за то ему нижайший поклон), будучи самым богатым на земле по широте и точности синтактических своих конструкций, называет таких как я мягко и уютно – пьяница, бухарик, выпивоха, гуляка, зюзя, сизый нос и еще полсотни весьма извинительных или даже сострадательных, как вся русская душа, терминов-аллюзий, ну а пьянство звучит вполне уже равноценно, к примеру, ницшеанству.

     С болезнью нужно жить в мире, говорили мудрые: болезнь нельзя победить, но, подчинившись ей, можно прожить в рамках отпущенного срока жизнь свою вполне даже и комфортно, в гармонии с телом и совестью. Болезнь настолько сильнее человека, насколько сама природа огромнее человечества в целом и бороться с ней (с ними) - все равно, что, как говорят в Одессе, отбивать ж…й волны. Только пусть не подумает читатель, что апология моя здесь есть инфантильное и малодушное оправдание развращенности собственной натуры или обыкновенного отсутствия воли. Поверьте философу (не по образованию, а по аутентичной транскрипции слова – любовь к мудрости), сил, сосредоточенности и терпения на послушание патологии требуется куда как больше, нежели на войну с нею, глядя хотя бы на тот факт, что против борца послушник живет куда как дольше, платя старостью (как верно замечает великий одессит-философ), покорностью за продление жизни. 

     Среди многих и многих аспектов пьянства (больше ни слова об алкоголизме – договорились?) более всего для досужего наблюдателя представляет интерес состояние, ипостась похмелья. Все мы знаем, что храбрость пьяного никакая не храбрость, мудрость пьяного никакая не мудрость, ну а влюбленность пьяного, конечно, никакая не любовь. Как в том, что ни один стоящий, заслуживающий аплодисмента поступок на земле не совершался спьяну (исключая признание в любви, где вино являлось лишь катализатором преодоления смущения), я убежден, что все хоть сколько-то мудрые или значимые действия и мысли случались с людьми именно с похмелья. Ваш покорный слуга, будучи искренним противником всякой религии как кавычек, коросты чистого разума и прозрачного суждения, тем не менее убежден в глубочайшем смысле поста. Аскетизм тела рождает… нет, пока еще не мудрость, но освобожденное от тягот желудка миросозерцание. Однако, тогда как в религиях страдания голодом призваны очистить душу всего лишь к пониманию Бога - тяжелейшее страдание похмельем делает рассудок ясным и свободным для мысли всякой, абстрагированной от каких-либо доктрин и концепций. Против постов у абстинентного синдрома есть и еще одно уже не только качественное, но и количественное преимущество: очищение происходит не за семь-две недели и не всего четыре раза в год, а за, бывает, только одну бурную ночь и «Светлое Воскресение» может случаться (в зависимости от здоровья и финансов отдельно взятого субъекта сознания) до нескольких десятков за оборот земли вокруг солнца. Конечно, непохмеленный индивид еще не есть источник или ретранслятор априорной мысли, а лишь tabula rasa онтологии или метафизики, но вот принявший дрожащей рукою первую рюмку на грудь… О, какой неудержимый поток трансцендентной истины выплескивается в тот момент в девственно-чистый сосуд имманентного восприятия! Не знаю, пил ли Кант (думаю, как всякий запредельно тщеславный человек, все-таки пил), но что его «Критика чистого разума», как не ярчайшее озарение, осмысление непознаваемой в принципе вещи в себе, как онтологической первоосновы бытия? 

     Какое еще (если только читатель проникся уже ассоциативным сопереживанием к философу-пьянице) можно отметить здесь преимущество? Оставив за скобками оценку всей эпохи Сталина, там, среди прочих достойных внимания социальных аспектов, можно обнаружить, что в юриспруденции тогдашней пункт о «в состоянии алкогольного опьянения» был смягчающим, а не отягчающим вину обстоятельством. Я вот к чему. Давайте не станем потакать глупости, высказанной спьяну, но будемте снисходительно внимательны к написанному с похмелья ибо речь здесь идет о чистой и непорочной мысли, неотягощённой никакими условностями политической, социальной или религиозной морали. Давайте смотреть на утреннего философа, как на Шварцева ребенка, вдруг обращающего наивное внимание свое на факт очевидной обнаженности короля. 

     Сим вступлением я предваряю цикл размышлений, кои приходили когда-либо в голову мою исключительно с похмелья. Я не прошу снисхождения, а только понимания, что все сказанное впереди есть, как поэтично сказал Андрей Белый, «воспоминания о стране, где я жил до рождения». По жанру это вряд ли будет сборник эссе или сборник рассказов, скорее, это дневник души пьющего философа, где вечерним итогом дня является утренняя мысль.
 
Рейтинг: +4 480 просмотров
Комментарии (3)
Дмитрий Криушов # 9 марта 2014 в 17:57 +1
"Не могу поступиться принципами", Владимир! Несогласный я! Не бывает с утра чистых и непорочных мыслей у нормального человека. Тем паче - философа. Похмелье суть то, что оставил в твоей душе славно погулявший вчера зелёный змий, и никакая это не Ding-an-sich (нельзя это переводить как вещь-в-себе! Переводчик был явно с похмелья, гад!), а нечто самое дурное, это - балласт, который змий исторг вчера из своего чрева, чтобы взять тебя себе на спину и полететь! Ах, как славно вы летали! Какие лёгкие, чудесные, почти невесомые мысли устраивали хоровод в твоей голове! Вы парили с змеем в поднебесье, а вокруг вас, словно бы указывая путь, радостно пели, покачивая крыльями, птицы с чудесными именами: Фантазия, Мечта и Удача! И этот мир был целиком твой и твоей бумаги, ты рисовал его со своими спутниками, и он воистину прекрасен! Именно такой мир ждет читатель, а не тот, ограниченный, несвободный и весь "в-себе" похмельного угрюмца.
Короче: уже девять вечера, выходной, а я до сих пор трезвый, как сволочь! Непорядок... 39
Игорь Кичапов # 10 марта 2014 в 06:22 +1
Ну, почитаем...посмотрим, что рождается в голове философа с бодуна)))
Хотя я предпочитаю таки.. похмеляться)
Влад Устимов # 10 марта 2014 в 15:53 0
Итак, утро вечера мудренее, или слава похмелью!
А как же истина в вине?