Алёшенька.

  – Ты, почему крышку не опустил? Я тебе сто раз говорила: опускай за собой крышку! Ты что куда-то спешил или что? Я ещё могу понять, когда спешат в туалет, но ты-то, куда спешил из туалета? Ты же не забываешь подтереться, так почему же ты забываешь опустить за собой крышку? Я не для того выходила замуж, чтобы потом всю жизнь за тобой опускать крышку. Ты мне всё настроение уже испортил. Я так жду выходных, а ты их с самого утра мне паскудишь.

        Так, ну или почти так, начиналось каждое утро Алексея Пронина, или, как его ещё называли, Алёшеньки. Это был худощавый инфантильный молодой человек двадцати семи лет. Глядя на него, женщины испытывали умиление и жалость, тогда как мужчины, при виде такого сородича, вкушали чувство стыда, за столь нелепый образец мужеского пола. Выросши в семье военных, его детство, отрочество, а затем и юность протекали в гарнизонных буднях, часто меняющих место дислокации. С приходом совершеннолетия, он не пошёл по стопам своих родителей, а точнее, они сами не видели в нём качеств присущих этому ремеслу, поэтому и отправили его учиться на физико-математический факультет. По окончании же учёбы, он собрался было жениться на своей сокурснице, но его родители, вовремя спохватившись, расстроили, чуть было не состоявшуюся свадьбу. Покуда он учился, они уже заприметили себе в невестки дородную девушку с мужскими чертами, не только внешности, но и характера. Её родители были довольно обеспеченные люди, так как являлись совладельцами небольшого заводика по производству кисломолочных продуктов. Этот брак по расчёту был настолько неестественен, что даже бездомные собаки, при виде этой парочки, невольно сторонились, провожая их косым любопытством. Но безропотное повиновение молодого супруга, и властное, безапелляционное поведение молодой хозяйки предопределяло их семейное благополучие на долгие годы. Его тесть был заядлый охотник, а с тем решил, во что бы то ни стало, сделать из своего зятя настоящего мужчину при помощи этой тысячелетней процедуры. Алёшенька же очень любил животных, и за всю свою жизнь не обидел маломальской букашки, но спорить с тестем было бесполезно, тем более что сам Алёшенька не имел привычки, не только спорить, но и даже возражать. Его первый урок возмужания ознаменовался тем, что он, в процессе обучения, нечаянно разрыхлил тестю обе ягодицы, после чего был признан недееспособным мужчиной. Такой же вердикт ему был поставлен и на вахте супружеского ложа после того, как однажды он разглядел в своей супруге мускулистого паренька. Но если тесть махнул на своего зятя рукой, то его тёща не оставила надежду сделать из него, если не мужчину, то хотя бы уважаемого человека. Благодаря её инициативе и твёрдому характеру Алёшенька был назначен на должность начальника производственного цеха, где ему вменялось в обязанность, окромя всего прочего, руководство над действиями своих подопечных. Что-что, а подчинение себе подобных – ну, никак не вязалось с его физиологией. С детства он мечтал стать пастухом или, на худой конец, кочегаром, но чтобы начальником – это уж увольте. Но выбора у него не было. Сидя в своём кабинете за рабочим столом, он чувствовал себя ужасно неловко, словно нагая невеста на выданье. Раздавая задания служебному персоналу, он, то и дело, краснел и извинялся, и, как бы его тёща не старалась, уважаемого человека из него также не вышло, как не вышло охотника и мужа. Но, как показала практика, быть уважаемым человеком, сидя в кресле начальника, не так уж и важно, посему карьера Алёшеньки шла в гору, без какой-либо инициативы с его стороны.

        Единственной отрадой и отдушиной Алёшенки было увлечение, приобретённое им ещё в отроческие годы, и называлось оно – судомоделизм, то бишь он мастерил из подручных материалов модели всевозможных плавучих сооружений разных эпох. В его коллекцию входили миниатюрные корветы, фрегаты, крейсера, и тому подобные морские обитатели человеческой смекалки и эрудиции. Для воссоздания более точной идентичности своих поделочных произведений, он много читал исторической литературы, вследствие чего, как говорится, летал в облаках минувших столетий, тогда как в настоящем веке прозябал и маялся. Такова участь всех романтиков. Но это невинное увлечение со времени его женитьбы всячески ущемлялось, и вскоре вовсе исчезло из его серого будничного существования. Как он тогда завидовал своему безногому товарищу, имевшему такое же хобби, а с тем и возможность творить в инвалидном кресле, не заботясь о пропитании своей семьи. Но и это было ещё не всё: быт Алёшеньки, начиная с распределения досуга и рациона питания, и заканчивая выбором его нижнего белья, производился без его непосредственного участия, тем самым окончательно лишив Алёшеньку какой-либо индивидуальности. И однажды, возвратившись с работы раньше обычного, он застал свою жену в объятьях её давней подружки. Эти объятья были настолько интимны, что ему сделалось дурно, и он вырвал содержимым своего желудка прямо на глазах у воркующей парочки. В скором времени эта близкая подружка поселилась у них, и они зажили втроём. Соседи и знакомые, видя эту «семейную идиллию», жалели Алёшеньку, но ничем помочь не могли. Ему порою казалось, что он не проживает свою жизнь, а наблюдает за нею со стороны, словно это не его жизнь, а жизнь соседа. В этот момент ему хотелось смеяться, но ком в горле мешал ему это сделать, и тогда он плакал, плакал, как ребёнок.

        В один из осенних вечеров, придя с работы домой, он увидел накрытый праздничный стол со свечами и шампанским. На его вопрос о причине столь пышных приготовлений, его супруга, переглянувшись со своей зазнобой, загадочно улыбнулась ему в ответ, и лишь после того, как они все втроём расположились у стола дружной семьёй и разлили шампанское по бокалам, ему было торжественно объявлено об их намерении завести ребёночка. Его супруга была бесплодной, а вот её подружка оказалась вполне годной для деторождения. Таким образом, для зачатия новой жизни им не хватало лишь некоторого участия с его стороны. После таких заявлений, Алёша первый раз в жизни поднял свой голос, в результате чего получил увесистую оплеуху, и был отлучён от семейной трапезы. Его категоричный отказ стать отцом таким безнравственным способом, лишь на какое-то время отсрочил планы двух женщин жаждущих материнства, и уже через годик одна из них ходила с пузом, а другая исправно терпела все капризы, подобающие беременной женщине.

        И вот, как-то вечером, Алёшенька, сопровождая двух своих дам на прогулке, находясь в привычном для себя отрешённом состоянии, был выведен из оного дикой истерикой сразу двух своих женщин. Оказалось, что какой-то подросток вырвал сумочку из рук его супруги и бросился наутёк, тогда как Алёша тем временем ловил ртом мух. И теперь, подгоняемый упрёками и толчками в спину, его вынуждали преследовать малолетнего преступника. И он побежал. Он бежал, не понимая, куда он бежит и зачем? но он бежал. Ему вдруг стало на душе так легко и просторно, бег непроизвольно ускорялся, и ему уже казалось, будто он не бежит, а парит над землёй. Свернув в подворотню, глазам Алёшеньки предстал ночной Нью-Йорк в неоновых огнях; скользнув по Таймс-сквер, он выскочил на площадь Святого Петра в Риме; оттуда ноги его вынесли на Сен-Жерменский бульвар в Париже; затем он помчался вдоль Амазонки к сказочным землям Востока. Он бежал без оглядки, не останавливаясь, покуда не ступил на песчаный берег, по левую сторону от него распластал свои объятья океан, а по правую – дремали в мирной неге необъятные просторы Австралии. Он на миг приостановился, вдохнул солёный бриз океана, и снова побежал на встречу восходящему солнцу.