Алёнка

 

     Уже в животе матушки Аленка была, что называют, конь-баба. Так взбрыкивала, что было ясно – до срока не усидит, но, как подошло отсчитанное время, затаилась и выскакивать на божий свет не спешила, словно готовила какой-то хитрый план, а может, и испугалась в последний момент. Но это был первый и последний испуг в ее будущем. Просидела она там против положенного месяц и две недели лишних и нагуляла пять шестьсот. Матушка ее, женщина субтильного сложения и религиозная, в кесарево не верила и расписалась в документе, что хоть до смерти, но будет рожать, как бог устроил. Чего добилась? Аленка застряла на плечиках, ни туда, ни сюда, порвала все, что только можно было маме порвать, та потеряла сознание и добрый доктор попросил у ассистента скальпель.

 

     Так она и явилась на свет. Со скандалом, полу-так, полу-кесарем. Чем мучительней роды, тем глубже любовь. Родители не чаяли в ней души. Японцы воспитывают детей любовью, без наказаний, и те вырастают-таки добропорядочными японцами. Что бы ни рассказывал Блок о том, что, мол де, мы азиаты, не накладывайте восточную палетку на русскую душу. Аленка выросла… просто стервой. Красивой стервой. Фигура ее была не столько стройна, сколько сексуальна. Визуального эталона такому термину нет. Сексуальна, это когда лишь взглянешь и сразу хочешь. Черные волосы ее больше походили на гриву льва, так они были густы и растрепаны. Она намеренно почти не расчесывала их, подчеркивая тем свою дикую натуру или сама дикая натура ее проявлялась таким образом. Черные глаза ее… Это был омут. Не было мужчины, от школьника до учителя, от дворника до милиционера (она, по молодости, была частым гостем в милиции, но стоило ей поднять ресницы на дежурного и тот отпускал ее), что не падал бы к ее ногам, лишь стоило ему, не приведи господь, взглянуть в эти дьявольские глаза. Как она поступила в историко-архивный? – просто взглянула в глаза экзаменатора.

 

     Ну, хватит о плохом. Аленка была поцелована богом. Она великолепно пела удивительным, густым и чувственным контральто, она профессионально и даже где-то по-мужски тонко и виртуозно владела альтовым саксофоном, она  свободно изъяснялась на английском и немецком, она вкусно готовила, в институт бы она поступила без запинки, просто ей нравилось пользоваться своим колдовством больше, чем умом, она… Она умела все, но… она была несчастна. Вкруг нее вились десятки, если не сотни поклонников, она кружила головы всем, кому повезло (или, правильнее, не повезло) взглянуть на нее. Постелей было много, без счета, и не от разврата, но от поиска. Она искала и не находила. Что шло в отходы? – разбитые сердца, растоптанные души. Расставаясь с очередным, она не просто говорила «мы не подходим друг другу» или «я не готова для семьи». Она уничтожала, втаптывала в грязь и вовсе не потому, что капризничала, просто она и вправду так плохо думала уже наутро. Не из-за слабенького секса. Бывали и крутые мачо. Просто Аленка не терпела глупости, а все мужчины, в конце концов, стали казаться ей глупыми, тупыми баранами, которые, может и семи пядей, да только пока не увидят ее. Это проклятие.

 

     Но Аленка, в конце концов, успокоилась. Как? А с невзрачной своей подружкой Асей. Ася, хоть и была весьма симпатична, белокура да голубоглаза, но была глупа (ну, с Аленкиной колокольни, конечно). К девушкам у Аленки не было столь высокой планки, а лесбийская связь, как и все, что угодно на этой земле, ее смутить не могла. Относилась она к бедной Асе, как к болонке. Не знаю, преданы ли болонки собачьи, но эта была верна. Она просто молилась на свою хозяйку и была счастлива лишь быть рядом, ну а уж если удостаивалась ласки… Надо сказать, что Ася (впрочем, как и Аленка) была правильно ориентированной девочкой, просто магия, власть колдуньи была столь безгранична, что воля несчастной провинциалки потерялась в бурных ее водах. Потерялась до срока.

 

     Случилось так, что влюбился в Асю Костик. Все на курсе знали, что Ася живет с Аленкой, но Костику стало вдруг на этот факт наплевать. Более… Следуя своим природным инстинктам, и заметив настойчивые знаки внимания к себе, Ася полюбила этого Костика. Но как? Как выйти из тюрьмы? Все, что может сделать болонка в защиту своих прав, это тяпнуть, да нет, чуть прикусить руку хозяина. Да только не такого, как Аленка.

 

- Аленка, - тяжело дыша откинулась на спину Ася, – отпусти меня. Нам хорошо, мне хорошо с тобой, но… Отпусти.

Аленка встала, достала из пачки сигарету и закурила. Выкурив ее, она прикурила другую. Молчание это для Аси становилось невыносимым. Она и так-то неделю готовилась, что сбросила пять килограммов от того малого, что у нее было.

- Костик? – наконец вымолвила Аленка на третьей сигарете.

- Костик, - потупилась Ася.

- Сделаем так, - будто выговаривала вердикт без кассаций Аленка. – Я поговорю с ним, и если он меня убедит в твердости своих намерений на твой счет - ты свободна.

- Боже! – выдохнула Ася. – Аленка, как я тебя люблю!

Она бросилась к подруге и… 

Как это такое возможно? Любить мужчину и, в благодарность за эту любовь, ласкать женщину? Любовь, это очень темные аллеи.

 

 

- Здравствуй, Костик. Спасибо, что согласился поговорить со мной.

Они сидели в «Славянском Базаре» на Большой Ордынке. Аленка сама заказала столик и оплатила меню вперед, чтобы к ним больше никто не подходил.

- Здравствуй, Аленка, - Костик был напряжен, но настроен решительно.

- Значит, ты любишь Асю?

- Люблю, - хмуро буркнул он.

- Если мужчина говорит «люблю» таким тоном, то это вряд ли так.

Аленка наклонила голову набок и внимательно посмотрела на Костика. Тот знал, что лучше не встречаться с этим колдовским ее взглядом и уперся глазами в тарелку с оливье.

- Мне трудно говорить с тобой, Аленка, - продолжал он буравить салат. – Будь ты мужчиной, я набил бы тебе морду, но эта ситуация…

- Нестандартна? Согласна, - мягко улыбнулась Аленка. – Но будь ко мне снисходителен. Я ведь все это для вас сделала. Правда. Пойми, Костик. Ася девушка зависимая, очень. Я люблю ее не как женщина, поверь. Это просто дурацкий, если хочешь, эксперимент. Женщина рождена, чтобы рожать самой. Зачем? Не знаю, знаю, что рожать нужно и рожать от мужчины, конечно. Неужели ты мог подумать, что мы с Асей можем вступить в лесбийский брак? Абсурд. Я просто дала ей, да больше даже себе, передышку. Возможность понять, что, на самом деле, есть главное на этой земле. Тысячи, миллионы женщин доживают до старости, исполнив инстинкт, но так и не поняв своего предназначения. Не поняв той красоты, что заключает в себе секс и то, что следует за ним. Ну подумай. Как все происходит обычно? Встречаются двое, якобы влюбляются, бросаются в постель, зачинают, женятся, детишки, заботы, кредиты, старость, внуки…, смерть. Я сократила ряд, но это ведь так? Я понимаю, что это нужно Богу, хоть и не понимаю зачем. Но где здесь человек? Индивидуальность? Где здесь ты, Костик? Где Ася? Мы что? Тараканы? Кролики? Панды? Любовь есть преодоление, а не траханье. Любовь, это мечта и боль за эту мечту. Любовь это то, что нельзя потрогать, как нельзя потрогать Бога. Любовь, это миф, с которым только и возможно пересечь этот тяжкий майдан. Любовь…

Аленка опустила глаза и заплакала. Тихо-тихо.

- Что с тобой, Аленка, - бросил свой салат Костик и схватил ее за руку.

- Прости, Костик, - всхлипнула Аленка. – Мне не следовало быть такой откровенной. Я только внешне крута, но поверь, это наносное, это защита. Я всего лишь женщина. Женщина, способная рожать, любить и быть любимой мужчиной…

Аленка медленно подняла свои опахало-ресницы, вперила свой черный, непреодолимый ни для кого на свете взгляд в серые глаза Костика и… 

 

 

- Аленка? Ты дома? – вошла в квартиру Ася и включила свет в прихожей. – Как все прошло?

 

     Она сбросила туфли и, ставя их у двери, вдруг увидела знакомые кроссовки. Это были кроссовки Костика. Ася так обрадовалась. Она прошла в комнату и…, пакеты, что держала она в руках, рухнули на пол звуком падения мертвого тела.

 

- Костик…, Аленка…, - шептала она в полубреду. – Боже мой…

Ася прислонилась к стене спиной и, медленно, расстрелянной комсомолкой сползла на пол. Костик весь как-то съежился, чуть ни вдвое, Аленка же встала и набросила на свое божественное обнаженное тело черного бархата халат. Она, неспешно, будто смакуя мизансцену, подошла к подруге, опустилась перед ней на колени и погладила по белокурым ее волосам.

- Прости, малышка. Я должна была это сделать. Сделать для тебя. Тебе, я это знаю, сейчас очень больно. Жизнь, вообще, это боль. Но зато ты отныне знаешь, чего на самом деле стоит мужик. Любой мужик. Ты посмотри теперь на него, - подняла Аленка ее подбородок указательным пальцем. – На того, с кем хотела связать свою жизнь. Он, спустя лишь пять минут нашего серьезного разговора, пустил слюни и оказался в моей, в нашей с тобой постели. Хорошо, что так. Но, пойми. Если он может переспать с лютым своим врагом, то что он будет делать с просто хорошенькими девочками во всю свою жизнь? Твою жизнь…

 

     И правда. Костик представлял из себя зрелище убогое. Испуганные глазки его прыгали, словно зайчики. Они пробегали всю комнату по кругу, но никак не могли остановиться на Асе. Тощие его руки сжимали на груди одеяло, будто он хотел от чего отгородиться, будто его били ногами.

 

     А действительно били. И били жестоко. Наповал.

Мужчина с годами меняется. Один в лучшую, который в другую сторону, но меняется, однозначно. Что до женщины… - она от белой пеленки, через белую фату и до белого савана неизменна. Такая, как подал ее на блюде к столу жизни господь. Но бела ли?..