Темны пути любви...

 В спальне тихо тикали часы. Она смотрела на него. Спящий, он казался ещё моложе, совсем мальчик. Длинные ресницы, редкостного, золотисто-каштанового цвета, чуть подрагивали на щеках. Как всегда, - неправдоподобно прекрасен, живая статуя Амура, около которого она застыла Психеей, любующейся на запретное видение, - любимое лицо…

Удивительно, что он не проснулся от её взгляда, - обычно ей доставалось всего несколько секунд, чтобы насладиться его видом, потом огромные, голубые глаза распахивались, и он встревожено хмурился, обнаружив её рядом. Мысленно она попросила: «Спи…спи, не бойся, - это только я…Я рядом, храню твой сон, с тобой ничего не случится, пока я здесь…». Словно подслушав её мысли, он глубоко вздохнул, и повернулся на бок, подложив одну ладонь под щёку. Она, не дыша, достала листок бумаги, карандаш, и принялась набрасывать его лицо, стараясь не шуршать грифелем.

Когда он, наконец, зашевелился, рисунок был уже почти готов, - оставалось только глубже проработать тени, и фон, - угол подушки, смятое одеяло, и складки рубашки на его груди. Заметив, что он просыпается, она поспешно сунула рисовальные принадлежности под стул, стоящий у кровати, и приготовила улыбку на лице, призванную уверить его, что она только что вошла.

Каждый раз она наблюдала это чудо, - его пробуждение, и никак не могла наглядеться! Ресницы затрепетали, губы приоткрылись, и он, не открывая глаз, закинул вверх руки, потягиваясь. Под рубашкой обрисовались мускулы, пальцы напряглись, - последнее движение, и ...

- Доброе утро! – радостно сказала она, счастливая тем, что заполучила целый час его сна, пусть даже он не знал об этом.

- Здравствуй, - отозвался он, садясь на кровати.

И опять, - это неуловимое выражение, промелькнувшее в его глазах в самый первый момент, когда он увидел её. Что это было? Она никак не могла догадаться.. А потом он снова спрятался от неё, забираясь в скорлупу, сквозь которую она пыталась пробиться всё это время, но, пока – тщетно…

- Подожди пожалуйста, я сейчас приду, - вежливо попросил он, не вставая с кровати.

Она кивнула и вышла. Удивительно, - она никогда не встречала никого прекраснее, чем он, - и при этом настолько целомудренного… Она ни разу не видела его даже с засученными рукавами. Что бы он ни делал, - всегда застёгнутый на все пуговицы, как в прямом, так и в переносном смысле.

Не задерживаясь в домике, она вышла сразу на улицу, и остановилась, захлебнувшись холодной, безмерной голубизной неба, которое здесь казалось одновременно и близким, и недосягаемо высоким. Горы вокруг уже начинали сбрасывать свои снежные мантии, готовясь к быстрому альпийскому лету, и солнце светило совершенно по-летнему, слепя глаза. Она улыбнулась всему миру вокруг, счастливая одним тем, что всё ещё находилась, здесь, рядом с ним…

Позади хлопнула дверь, и она быстро обернулась, радуясь возможности ещё раз посмотреть на него. Он вышел уже одетый, в шотландском свитере и куртке, но без шапки. Яркое солнце заискрилось в бледном золоте его кудрей, отразилось искорками в голубых глазах, таких же холодных, как ледники. Вообще, он был тут очень к месту, - невероятно красивый, бледный, холодный. На память приходили какие-то сравнения, наподобие «горних высей», «полёта ангелов», «вечного спокойствия и величия»…

Впрочем, она догадывалась, что он может быть и другим, совсем другим. Только не хочет показывать ей свою вторую половину, словно боясь её.

Прищурившись, он посмотрел на небо и сказал:

- Утро, действительно, прекрасное… Я пойду, нарублю дров для камина.

Кивнув, она смотрела ему вслед, пока он шёл к сараю, и опять её не покидало ощущение, что он делает всё нарочито медленно и неуклюже, словно притворяясь перед ней… Не может быть чтобы он был таким, - при одном взгляде на него становилось ясно, что он рождён летать!

Прихрамывая, она вернулась в дом, прикрыла за собой дверь, и пошла на кухонку, где стояла немудрёная газовая плита и шкафчик с посудой. Всё новое, непоцарапанное, - похоже, до неё здесь ничем не пользовались. Сварить кашу и бросить в неё полбанки тушёнки, - в обычных обстоятельствах это дело десяти минут, но здесь, в горах, это занимало около часа, потому что крупа никак не желала вариться…

Вздохнув, она присела около стола, прислушиваясь к мерным ударам топора, доносившимся снаружи. Итак, она здесь уже две недели, и нисколько не продвинулась в понимании того, кем же был её нежданный спаситель. Раз за разом в памяти всплывало смутное воспоминание о лавине, плотной пелене снега, удушье, а потом… А потом она помнила только обрывки: ночь, сильную боль в спине и в ногах, холодное звёздное небо, и чей-то голос, упрашивавший: «Дыши, ну пожалуйста, дыши…» Тогда она решила, что уже попала на небеса, потому что такой голос мог принадлежать только небожителю. Она старалась дышать, но у неё никак не получалось, и она огорчилась, подумав, что ангел решит, что ей наплевать на его просьбы…

А вот потом было совершенно непостижимое воспоминание, которое она хранила подальше даже от себя самой: чьи-то губы на её губах, обжигающие страстью и желанием, зовущие к жизни, обещающие неземное наслаждение, - и в неё вливается воздух, напоённый томлением, как электрическим напряжением, так что она чувствовала в груди потрескивание от разрядов. Даже сейчас, вспоминая об этом, она ощущала его, - невероятное возбуждение, которое, казалось, и вернуло её к жизни, потому что рядом с такой страстью места смерти просто не было!

Потом, когда она очнулась в этом доме, и увидела его, то решила, что это был он, - тот, кто спас её, откопал из снежной могилы, но он только покачал головой и ответил, что он тут не при чём: её просто принесли к его порогу, постучали и ушли. И он понятия не имеет, кто это был. На вопрос: почему её принесли именно сюда, он ответил, что пользуется репутацией травника и ведуна у здешних жителей, поэтому они довольно часто навещают его, когда кто-нибудь заболевает, несмотря на удалённость его жилища от всех ближайших селений.

Помнится, в тот момент, она испытала такое жгучее разочарование, что застыдилась самой себя, - так ей хотелось, чтобы её спас именно он, - нечеловечески красивый юноша, с таким странным взглядом… Она упрекала себя в неблагодарности и чёрствости, пока не заметила одну странную особенность: он всячески избегал прикосновений. Каждый раз, когда он приносил ей еду, или лекарство, которое удивительно быстро подняло её на ноги, он ставил поднос рядом, и отходил в сторону, словно боясь, что она дотронется до него. И у неё проснулась робкая, маленькая надежда, что всё-таки это был он.

А потом, когда она начала вставать и выходить, - буквально на второй день, он пристально посмотрел на её ноги и сказал извиняющимся тоном:

- Боюсь, что даже я не в силах полностью исправить твои повреждения, - хромота останется на всю жизнь…

Она тогда пожала плечами, и ответила что-то в том духе, что она должна была уже быть мёртвой, так что теперешнее состояние рассматривает, как второе рождение и шанс на новую жизнь.

На третий день она спросила, нет ли у него бумаги и карандаша, - ей вдруг остро захотелось рисовать. Она не солгала, когда сказала ему, что родилась заново, именно так она себя и ощущала: новорождённой, которая заново открывает весь мир.

Удивившись, он выдал ей всё требуемое, и с тех пор она рисовала каждый день всё, что видела: горы, шапки ледников, одинокое облако, зависшее над крохотной горной долиной, овец, пасущихся далеко-далеко внизу, дерево, растущее рядом с его домом, сарай, на крыше которого пробивались чудом не сдутые ветрами травинки, сам дом, - основательный и длинный, словно прижавшийся к склону, чтобы не быть сброшенным вниз снегом… Она рисовала абсолютно всё, и только одного она не могла нарисовать, - его лица. Хотя этого она хотела больше всего: попытаться изобразить его, поймать быстрый отблеск какой-то мысли, прячущийся в его глазах, нарисовать его улыбку, - такую редкую и мимолётную, что каждый раз она гадала: а была ли та улыбка? Куда там Моне Лизе…

Но в самый первый день, отдавая ей карандаши и пачку бумаги, он сказал:

- Сразу же хочу предупредить, во избежание возможных недоразумений: не нужно рисовать меня.

- Почему?.. – удивилась она.

- Потому что я не хочу этого. Я очень прошу тебя с уважением отнестись к моей просьбе, и не хотел бы повторять её дважды. Меня рисовать не надо. Никогда.

Смутившись, она кивнула, не посмев даже спросить о причинах этого запрета. А потом, обнаружив, что это желание сильнее её, стала рисовать его украдкой, сначала по памяти, а потом – дождавшись, когда он заснёт. Эти визиты в его комнату стали для неё чем-то вроде отдушины, позволяющей побыть с ним наедине, насмотреться на него, когда он не прятался и не отворачивался. Правда, он очень быстро просыпался, словно чувствовал её присутствие, и ей приходилось изобретать всё новые причины своего прихода… Она боялась, что он заподозрит правду, но сегодня всё вышло просто чудесно: он даже не проснулся! Может быть, он начал привыкать к ней, перестал подсознательно ощущать её присутствие, как угрозу? Потому что иногда ей казалось, что он действительно боится её…

Дверь скрипнула, и он вошёл с охапкой дров в руках, мельком взглянул на неё и сразу прошёл в большую комнату, к камину. Поколебавшись, она пошла следом. Он раскладывал дрова аккуратной стопкой, заботясь о том, чтобы они просыхали. Потом добавил в огонь пару поленьев, помешал угли и закрыл дверцу. Получив новую пищу, огонь с удвоенной силой разгорелся, облизывая иногда даже стеклянную дверцу топки.

- Как твоя нога? – спросил он, не поворачиваясь к ней.

- Спасибо, сегодня хорошо, - ответила она радостно.

- Главное, не перетруди её, не стоит слишком нагружать пока твои кости, - предупредил он.

- Хорошо, - отозвалась она, - тогда я возьму стул, хочу порисовать там, возле дерева.

- Я отнесу, - кивнул он, стремительно поднявшись, - тебе нельзя пока носить тяжести. А потом я ненадолго уйду, хорошо?

Она молча кивнула, опять до глубины души поражённая внезапной быстротой и слитностью его движения. Который раз она поймала себя на мысли, что на самом деле он невероятно пластичен, быстр и ловок, - это пробивалось наружу, как скрытый огонь, несмотря все его попытки притвориться неуклюжим и неловким. Когда он забывал об этом, маска слетала, и она видела совершенно другого человека… Впрочем, человека ли?

Вынеся стул на улицу, он не вернулся в дом, а, взглянув на наручные часы, стал спускаться по узенькой, еле заметной тропке, ведущей как раз в узкую горную долину, которую она так любила рисовать.

Проследив за ним взглядом, она вздохнула и пошла завтракать.

Она рисовала до самого позднего вечера, видела как он вернулся, зашёл в дом, но оставалась на улице, набрасывая один рисунок за другим, - ей так не хватало красок! Карандаш не мог отразить всю палитру изменяющихся цветов ледниковых шапок, облаков и неба. Даже трава, выросшая в щелях, между камнями, казалось, меняла свой цвет, становясь то темнее утром, то ярче днём… И она торопилась запомнить всё это, чтобы отразить потом, когда у неё будет такая возможность… Ведь рано или поздно, но ей придётся уйти отсюда. Впрочем, ей не хотелось думать об этом настолько сильно, что иногда она подумывала, не сломать ли снова что-нибудь, только чтобы не покидать этот затерянный в горах дом, с его молчаливым, необыкновенным хозяином.

Несмотря на молодость, она уже знала, что такое любовь, и могла отличить её от симпатии или влечения. Все признаки, которые она обнаруживала у себя, явственно говорили о том, что она влюбилась. С первого взгляда, с первого слова, - она влюбилась в этого странного юношу, который был одной сплошной загадкой. Ломая ночами голову над его странным поведением, она мучилась от тяжёлых мыслей, которые невольно приходили в голову. Кто он? Преступник? Маньяк? Душевнобольной? Монах? Аскет? Солнцепоклонник?

Перебирая все свои наблюдения, она приходила к одному и тому же безрадостному выводу: с ним что-то явно было не то! Например, она ни разу не видела, чтобы он что-то ел, или даже готовил. Более того, когда она стряпала что-нибудь на скорую руку для себя, он всегда старался уйти из дома, а вернувшись, тщательно проветривал комнаты и кухню, словно запах еды был для него неприятен.

Он ни разу не попытался заигрывать с ней, - несмотря на то, что она отнюдь не была уродиной! Конечно, может быть, она была не в его вкусе, - тоже блондинка, с серыми глазами, узким лицом и хрупкой фигурой. «Астенический тип!» - всегда вздыхала мама. Она, понурившись, печально посмотрела на свои тонкие ладони, - слишком костлявые, наверное, поэтому он не проявляет к ней никакого внимания… Или, может быть, она ужасно выглядит, - как можно судить о своей внешности, если в доме нет ни одного – ни одного! – зеркала,  и единственное, что ей остаётся, - смотреться в оконное стекло…

И ещё его речь, - в ней тоже было что-то неправильное, неуловимое и мимолётное, но оно наводило на мысли о том, что юноша перечитал рыцарских романов.

Ночью, когда он уснул, она долго смотрела в окно своей комнаты, решаясь на страшную авантюру. Уже несколько дней ей безумно хотелось прикоснуться к нему. Понимая, что днём из этого ничего не выйдет, - он просто ускользнёт, она выбрала ночное время, когда он спал, и не помешал бы ей. По крайней мере, не сразу… Конечно, она отчаянно трусила, не зная, как он отреагирует на её самовольство,  и боялась, что после этого поступка хрупкое равновесие между ними будет нарушено, но и дальше жить с такм грузом сомнений и вопросов тоже не могла.

Закрыв глаза, она прочитала про себя молитву, перекрестилась, поручив себя заботам святых, и встала. Не тратя времени на то, чтоб одеться, она проскользнула в коридор, а потом, уже знакомым путём, - к его комнате. Осторожно приоткрыв дверь, она заглянула.

Он спал, причём довольно беспокойно, - при свете свечи (ещё одна странность!), которую он всегда оставлял рядом со своей кроватью, она видела, как двигаются его губы, хмурятся брови. Вот он разметался, наполовину сбросив одеяло, и она решилась. Подкравшись на цыпочках, она обошла кровать и опустилась на колени рядом с ним. В первый раз за всё время, что она провела здесь, он был так близко. Так близко, что она могла бы, наклонившись, коснуться губами его губ… От этой мысли у неё закружилась голова. Его близость волновала и возбуждала её, впервые за всё время она испытывала такие странные чувства, - её тянуло к нему, всё сильнее и сильнее. Почти машинально, она протянула руку и дотронулась до его щеки.

Ей показалось, что её ударило током, - по крайней мере, первое впечатление было именно таким. Она ждала с ужасом, что сейчас он проснётся и увидит её, - ведь нельзя не почувствовать такой удар! В голове опять промелькнуло сравнение, - ах, бедная Психея, её тоже сгубило любопытство…

Но секунды текли, а он не просыпался, только его сон стал ещё беспокойнее. Тогда она, едва дыша, снова коснулась его. Всё её тело опять пронизал разряд, подобный электрическому, только теперь он вызвал сильнейшее желание, она вдруг ощутила уже знакомое возбуждение, призыв к страсти, любви, наслаждению, - всё то же самое, что она чувствовала, когда её вернули к жизни!

На этот раз, вздрогнув всем телом, он распахнул глаза, и резко сел, уставившись на неё. Глаза у него быстро темнели, словно наполняясь возрастающим ужасом.

- Что ты здесь делаешь? Что-то случилось? – спросил он, отодвинувшись от неё и бросив быстрый взгляд вокруг.

- Дай мне руку, – взволнованно попросила она, отбросив все сомнения прочь.

Он отрицательно покачал головой, натягивая на себя одеяло.

- Дай, - снова попросила она, забираясь на кровать. – Ну, пожалуйста, почему ты боишься? Прошу тебя!

Несколько секунд он смотрел на неё в упор, а потом как-то обречённо опустил глаза, и усмехнулся одними губами. Когда он снова посмотрел на неё, в глазах у него была тоска и обречённость зверя, которого загнали в угол. Вытащив из-под одеяла руку, он положил её сверху, давая ей возможность коснуться его.

Она бережно, ещё не веря, что всё происходит на самом деле, взяла его ладонь, чувствуя, как внутри опять закручивается водоворот.

- Почему ты не сказал мне, что это был ты? – спросила она. – Почему солгал?

Он молча покачал головой, словно не зная, что ответить.

- Это ведь был ты, правда? – убеждённо сказала она. – Это ты вернул меня к жизни, там, в долине!

- Нет, - это было кое-что другое, - тихо ответил он.

- Лекарство? Ну да, конечно, - но это было потом! Я помню эти ощущения, - именно они позвали меня обратно. Ты понимаешь? Я не хотела возвращаться, я хотела умереть… Но ты вернул меня к жизни! Ведь это ты просил меня: дыши! И мне захотелось опять стать живой, чтобы почувствовать всё это, - она сжала его руку, - мне захотелось любить!

- Никогда не слышал ничего подобного, - пробормотал он.

- Как ты это делаешь? – с восторгом спросила она. - Как тебе удаётся вызывать это?

Он покачал головой.

- Я ничего не делаю. Это… особенность моего тела. Для этого ничего не нужно делать специально, просто прикоснуться ко мне…

- Вот так? – спросила она тихонько, скользя пальцами по его руке вверх, к локтю.

Он не мешал ей, смирившись с тем, что произошло. Она, осмелев, потянулась к его лицу, и оба вздрогнули от незримой молнии, пронзившей их. Она принялась гладить его лоб, щёки, губы… Он не сопротивлялся, только дыхание стало глубже и реже. Словно сломавшись изнутри, он начал меняться внешне: она зачарованно наблюдала, как его глаза окончательно затопляет чернота, как губы под её пальцами вздрагивают, на щеках появляется лёгкий румянец, а кожа словно начинает светиться изнутри.

- Боже мой, - прошептала она, - это невероятно… Ты просто излучаешь силу, желание, саму жизнь… Ты…ты удивительный… нереальный… просто сказочный… О, Господи, не могу поверить…

Тут, он, закусив губу, перехватил её руку, и попросил:

- Не надо, пожалуйста… Мы пожалеем потом, ты пожалеешь… давай остановимся, пока ещё не совсем поздно…

- Поздно для чего? Для кого? Если ты имеешь в виду меня, то для меня уже поздно. Я уже не смогу легко оторваться от тебя, и уехать, как ни в чём не бывало. Ты уже стал нужен мне, - как воздух, как солнце, как моё собственное сердце. Если отнять у меня тебя, то я просто не смогу дальше жить!

- Зачем ты говоришь мне всё это? – тихо спросил он, глядя на неё так пристально, словно пытаясь заглянуть прямо в душу.

- Потому что боюсь… - также тихо ответила она, не отводя глаз. – Потому что думаю, что больше у меня не будет такой возможности. Может быть, ты никогда уже не позволишь мне сказать тебе о том, что я чувствую…

- Ты не понимаешь, о чём говоришь, - с горечью парировал он. – Ты понятия не имеешь даже с кем ты говоришь! Ты ничего, ничего обо мне не знаешь!

- И ты обо мне – тоже… Так давай расскажем! Хочешь, я начну первая?.. Помнишь, когда я очнулась, ты спросил меня, кому нужно сообщить о том, что я жива, и я ответила, что у меня никого нет? Так вот, у меня действительно никого нет. Только дальние родственники, с которыми я даже не знакома, и они для меня совершенно чужие люди.

- Не в этом дело, - с досадой возразил он. – Ты не можешь остаться! Эта жизнь, которую я веду здесь, - она ни для кого больше не годится. Здесь нет ни телефона, ни телевидения, ни компьютера, ни соседей, ни магазинов, ни журналов, - ни-че-го! Ни одна женщина, как бы она ни старалась, не сможет прожить здесь! Это вообще не жизнь для… человека.

- Может быть, - тихо ответила она. – Только я – не какая-то там женщина… Я – влюблённая в тебя женщина. И там, внизу, у меня нет никакой жизни, о которой я могла бы начать сожалеть. Подожди, выслушай меня, пожалуйста! Пять месяцев назад погибли мои родители, оба сразу.

Он прошептал:

- Сочувствую. Я знаю, это больно.

- Спасибо. Но дело не только в том, что я осталась одна… Понимаешь, на те каникулы мы в первый раз с родителями поехали отдыхать отдельно. Я сказала, что уже большая и самостоятельная, поэтому хочу уехать куда-нибудь без них, на свой выбор. Они согласились, и в результате отправились в Италию, а я с друзьями – сюда, на горнолыжный курорт. Здесь я и узнала, что произошла авиакатастрофа… Около месяца я ждала только, когда привезут их тела, чтобы похоронить. Их привезли в закрытых гробах, мне не показали. Сказали, что они сильно изуродованы. Поэтому я даже не знаю, кого похоронила, - родителей, или кого-то другого... Потом я несколько месяцев пыталась наладить свою жизнь, но поняла, что не могу. Она просто кончилась, вместе с их смертью. И через какое-то время я осознала, что совершенно никому не нужна. Из художественной академии, где я училась, меня отпустили. Подруги перестали звонить уже через месяц, когда поняли, что я больше не пойду ни на вечеринки, ни в кино, ни в клубы. И тогда я решила вернуться сюда, чтобы попытаться продолжить свою жизнь с того места, где она закончилась…

Приехав, я принялась кататься со всех склонов, на которые ни за что не полезла бы раньше. Я рисковала жизнью, потому что чувствовала, что мне она больше не нужна. В конце концов, я стала просить у Бога знак, который бы помог мне понять, что делать дальше? И когда передали предупреждение о возможном сходе лавины, я подумала, что это – как раз то, что я ищу. Я загадала: если есть на свете хоть один человек, которому я нужна, то со мной ничего не случится. А если нет… То тогда я отправлюсь к родителям, раз больше мне нечего здесь делать. И когда я услышала за спиной грохот падающего снега, я подумала, что поняла, в чём была воля Бога, - я должна была уйти отсюда. И я смирилась, мне на самом деле захотелось умереть… Но потом появился ты!

Вспоминая, она невольно коснулась своих губ.

- Ты буквально вдохнул в меня жизнь! Я вдруг подумала, что ещё никогда не испытывала ничего подобного, - столько наслаждения, столько радости, столько света… Мне безумно захотелось жить, чтобы почувствовать всё это ещё раз! Наверное, я полюбила тебя ещё тогда, не зная, и не видя… Я думаю, что прежняя я и вправду умерла там, под снегом. Ты подарил мне новую жизнь, и наполнил её новым смыслом. Поэтому мне действительно некуда возвращаться, и незачем,  и я хотела бы… хотела бы остаться здесь. Если ты, конечно, позволишь… - почти шёпотом закончила она.

Пока она рассказывала, он напряжённо слушал, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Казалось, он даже не дышал. Когда она замолчала, он глубоко вздохнул и сказал, не поднимая глаз:

- Я меньше всех гожусь для того, чтобы быть чьим-нибудь смыслом жизни.

- Откуда ты знаешь? – горячо возразила она. – Только потому, что у тебя были сложности в любви? Но они есть у всех! И это не повод запирать себя в одиночестве.

Он снова покачал головой.

- То, что ты чувствуешь ко мне – вовсе не любовь. Это… простое влечение тела. И это происходит с каждым, кто встречает меня. Без исключений. Поверь мне, я очень рад, что спас тебя, и даже помог в трудный момент твоей жизни, но лучше бы ты поискала смысл существования в чём-нибудь другом. Или в ком-нибудь другом. Из всех вариантов, которые ты могла бы выбрать, чтобы заново начать жизнь, я – самый худший.

- Нет, не так. Для меня ты – единственный… Мне вообще не нужны никакие варианты. Пожалуйста, разреши мне остаться! Если ты против, - я никогда больше не прикоснусь к тебе без твоего разрешения! Я не сделаю ничего, что огорчит или расстроит тебя, клянусь! Позволь мне просто остаться, чтобы заботиться о тебе, - ничего больше мне не надо!

Спрятав лицо в ладонях, он посидел некоторое время, а потом глухо сказал, не глядя на неё:

- Я был бы самым большим эгоистом, если бы согласился. Через четыре дня сюда должен прилететь вертолёт, он заберёт тебя. И я надеюсь, что у тебя всё будет хорошо. А теперь иди, - нам обоим нужно поспать.

Она покорно встала, постояла несколько секунд, потом, покачнувшись, пошла к двери. Открыв её, она остановилась, и сказала:

- Жаль, что она оказалась такой короткой, эта моя новая жизнь. Всего восемнадцать дней… меньше трёх недель. Но я не жалею, нисколько. Я была очень счастлива всё это время! Прости, что я… ошиблась. Я и вправду думала, что в моём спасении есть смысл, а оказалось, что я не нужна тебе. Совсем-совсем. Я знаю, так бывает, ты не виноват. Всё равно, спасибо тебе…

- За что? – глухо спросил он, стиснув руки, так что побелели костяшки.

- За то, что ты есть. За то, что я увидела тебя. За то, что ты был рядом всё это время… За всё.

Она улыбнулась ему сквозь слёзы, светло и нежно.

- Я желаю тебе, чтобы ты был счастлив. И тоже нашёл кого-то, кто стал бы для тебя смыслом жизни.

- Ты тоже найдёшь свой смысл, - также глухо ответил он.

- Нет, - медленно покачав головой, сказала она. – Я свой только что потеряла.

И тут он, одним прыжком, взвился из постели, одеяло отлетело в противоположный конец комнаты. Очутившись около неё, он заглянул ей в глаза и сказал:

- Я не сказал, что ты не нужна мне…

- Значит, ты хочешь, чтобы я осталась? – спросила она, задохнувшись от того, во что боялась поверить.

- Хочу. И не хочу, одновременно… - он, застонав, изо всей силы ударил кулаком в стену. – Я как будто разрываюсь на части. Я не должен, не должен позволять тебе быть здесь!

- Но в любом другом месте я умру, - прошептала она, потянувшись к нему, но тут же прижав руки к груди. – Ты приручил меня, и теперь ты за меня в ответе…

Слабо улыбнувшись, она вытерла слёзы и сказала:

- Знаешь, это моя слабость, - я постоянно ищу сравнения в книгах… Вот сейчас мне пришло на ум, что ты – мой принц. А знаешь, что мне напоминали наши отношения до этого?

- Что? – машинально спросил он.

- Сказку про Амура и Психею. Помнишь, когда она пыталась узнать, кто её муж? А потом Венера заставила её тяжко трудиться, чтобы вернуть возлюбленного…

- Да… Тяжести и у нас будет, хоть отбавляй, - горько сказал он. – Что ж, надеюсь, ты не станешь проклинать меня, когда узнаешь получше. Беда в том, что я тоже хочу быть с тобой…

Внезапно он порывисто шагнул к ней, и обнял, стараясь не коснуться открытого тела.

- Мы попробуем, и будь, что будет… Да поможет тебе Бог, - его губы на какую-то долю секунды коснулись её лба, заставив их обоих вздрогнуть. – А теперь иди спать.

Она послушно кивнула, и абсолютно счастливая, вышла из его спальни. Как хорошо, что чудеса всё-таки бывают! Ей не придётся уезжать, и он постепенно привыкнет к ней, обязательно. Завтра опять будет утро, когда она увидит его, а потом ещё одно, и ещё… Этого вполне достаточно, чтобы жить и продолжать любить его. Больше ничего и не надо.