Нулевой рейс

                                                                         Из цикла "Трамвайные байки"

  - Диспетчер! Куда поставить систему 926 – 27 ночной? – - послышалось из репродуктора внутридеповской связи.. И тут же прозвучал всё из того же репродуктора сонный голос диспетчера.-  

            - Ставь на седьмую канаву. Он сегодня -  смотровой.

Сразу  после этого самого первого диалога, началась целая серия команд, вопросов и чьих-то ответов.

            - Дежурный мастер! Вагон 916. Не работает третья дверь. Заявка была. Стою на пятой открытой.

            - Дежурный электрик! Вагон 775, стою на одиннадцатой. Нет света в салоне.

            - Во сколько выезд?

            - Что?

            - Выезд во сколько? – это уже, очевидно, спрашивает не электрик, а диспетчер-

            - В пять двадцать четыре.

            И тогда уже диспетчер отнюдь не сонным, а вполне собранным и даже приказным голосом объявляет:

- Дежурный мастер по КТМмам! Срочно подойди на одиннадцатую открытую. Вагон задерживается. Перегонщики! Уберите с шестой канавы систему 924 – 25. мешает выезду девятьсот девяносто второму.

И вот, под аккомпанемент всех этих диалогов и отдельных выкриков из деповского репродуктора, я, сбросив с себя последние остатки недавно прошедшего сладкого сна, бегу к своему любимому трамвайчику с заветным и таким, ставшим за последнее время, родным для меня бортовым номером «905». Впереди его стоят в открытом парке ещё несколько вагонов. Скоро они выйдут в линию, а после них и мой черёд. Поездной журнал подписан, тяжёлый и такой неудобный инструментальный ящик тоже при мне. Что ж, пора принимать вагон и готовиться. Впереди изнурительная девятичасовая смена. А это значит шесть туров, то есть шесть раз ездить мне от конечной до конечной туда и обратно.

Аккумуляторы включены, пантограф поднят, салон сразу же озарился ярким дневным светом. Вагон, как и я проснулся.

Как всегда надо где-то искать ломик для ручного перевода стрелок. Почему-то эти ломики у нас – страшный дефицит. И, на сколько мне известно, не только у нас.  А вокруг, всё таже кутерьма. Не умолкает всё тот же репродуктор на столбе в центре деповского двора, суетятся перегонщики, переставляя и подгоняя вагоны, неуклюже, переваливаясь с ноги на ногу бредёт слесарь, одетый в чёрную, засмальцованную тёплую техническую куртку и такие же бесформенные штаны. В полумраке, он похож на только что проснувшегося медведя, насилу изгнанного из берлоги. За ним, обвешанная сумками, в одной руке – ящик с инструментами, в другой – ломик, семенит толстая трамвайщица. Как видно скоро выезд, а её вагон ещё не подготовлен. Проспала, наверное, а может быть поздно привёз её служебный автобус.

Ну вроде бы всё на месте, всё в порядке. Вагонов впереди уже нет. Пора на выезд в линию!

И вот уже вся суета позади. Позади родные деповские ворота. Я – один на один с родной стихией своих ежедневных странствий по городским улицам. Город уже начал просыпаться. Кое-где светятся разноцветные квадратики окон, а мертвецки зелёные уличные светильники едва бросают свои блики на мокрый асфальт. Начинаются самые первые километры рейса, который почему-то на профессиональном языке называется «Нулевым». Как не странно, но такие уж правила, так уж принято считать, что в линии трамвай находится только после того, как на первой конечной станции маршрута назначения, диспетчер поставит в Путевом листе отметку в виде ромбика и круглого колечка. Вот только с того момента, можно считать вагон принят к эксплуатации и может, согласно графика, двигаться по своему законному маршруту. А до этого момента, я со своим трамвайчиком, вроде, как «между небом и землёй».

            Когда-то, совсем недавно это было, бабушка везла меня в детский сад. Жили они с дедом в старой, полуразвалившейся лачуге, на окраине города в так называемом «Заводском районе».

Сейчас, конечно, это место вряд ли можно считать окраиной. Ведь до Центра города – каких-нибудь пять-шесть остановок. Да и вообще, за этим местом, где жили мои старики, появились новые современные прекрасные спальные районы и целые жилые массивы. Но тогда, в послевоенные пятидесятые годы, этот район считался весьма отдалённым и, разумеется, не престижным. Трамвай пятого маршрута, на котором бабушка возила меня в детский сад, был здесь своеобразным связующим звеном того аристократического района, куда я ехал с этим простым, пролетарским.

Шипя, скрипя и, кряхтя, трамвай, что было сил, тянул сам себя, а заодно и набитый до отказа прицепной вагон. Я сидел у окна, разглядывая давно знакомые мне дома, вывески над магазинами, спешащих куда-то прохожих и серые автомобили, которые то и дело пытались догнать и обогнать нас.

            - Искрыньськая. Силедуюча – Никитиньська, - то и дело выкрикивала на задней площадке тётенька кондуктор. Ей в ответ, трамвай одобрительно вздыхал, хлопал дверями и лениво плёлся дальше. Кондуктор открывала свою дерматиновую сумку, звенела в ней мелочью и отрывала кому-то билет. У неё на пальце, как кольцо была прикреплена белая катушка с билетами и ещё две катушки висели на ремне, что держал ту самую дерматиновую сумку. Тем временем, трамвай снова останавливался, снова устало вздыхал и снова хлопал дверями. И вновь звонкий голос тёти кондуктора громко объявлял: - Никитиньска. Следуща – Площа Руднева.

Так, вот, каждый день утром мы на этом трамвае. Бабушка его называла «Пятой маркой». Почему-то принято было называть маршруты именно трамваев «марками». Говорят, такое слово «марка» было придумано в Одессе. Оттуда и пошло. Я уже на столько привык к этой дороге и к этой обстановке; к запахам и утренней давке, что однажды, не дожидаясь кондуктора, принялся громко орать, ещё перед тем, как трамвай подъедет к остановке: - Никитинская. Следующая – Площадь Руднева. Площадь Руднева. Следующая – Харьковский мост.

Услышав мой звонкий детский голос, пассажиры весело хохотали, кондуктор, тоже что-то шутливое отпускал в мой адрес, мол, не надо «хлеб отбивать». А бабушка, слегка смутившись от моей выходки и столь многочисленного внимания пассажиров, шутливо подмечала: - Ну теперь я за тебя могу быть спокойна. Ты уж, в этом городе не заблудишься. Доедешь, куда надо и сам. А когда вырастишь, станешь кондуктором или вагоновожатым.

            Ох, неужели её слова стали такими пророческими? Было же мне тогда всего-то четыре годика от роду. Наш город был не таким уж и большим, как сейчас. И трамваи тоже были совсем не такие, как этот мой красавец девятьсот пятый. Кабина, как купе в поезде. Правда, тесновато в этом «купе». Зато, за спиной – стенка. А за ней – совсем другой мир, другая жизнь. Ну, а что передо мной?  - Приборная доска с тумблерами и кнопками и необъятная живая панорама городского пейзажа, который время от времени меняется прямо на глазах. Вот и сейчас – узкий, серый склон Спуска Пассионарии, окаймлённый с обеих сторон зелёными обрывами. И, подобно межконтинентальному воздушному лайнеру,  начинающему свой разбег по взлётно-посадочной полосе, я разгоняюсь и словно взлетаю по этому Спуску, чтобы  в один миг очутиться в совсем другом месте, именуемом старожилами, Нагорном районе. Лечу стрелой туда, к исполинской громадине  Дома государственной промышленности, - к Госпрому. Оттуда, на встречу мне несутся автомобили разных марок, моделей и расцветок. И огни их фар – тоже совеем разные. У одних, весёлый, приветливый, какой-то добрый свет. Другие же, зло и беспощадно слепят меня прямо на ходу. Я даже на расстоянии ощущаю эту злость и ненависть ко мне. Только, вот, за что?  Никак не могу понять.

Но вот – поворот и я подъезжаю к госпромовской остановке. Здесь есть промежуточный диспетчерский пункт, но встреча с его хозяином ожидается у меня на обратном пути. А пока…

            До боли знакомо мне это место. Здесь недалеко находится дом, где я родился, где прошли самые первые и счастливые годы моего беззаботного и прекрасного детства. Именно сюда, на эту остановку часто по воскресным дням шёл я с мамой и папой для того, чтобы поехать за покупками на наш Центральный рынок, на Благовещенский базар, как тогда мы его называли. Тогда мне казалось, что ехать туда очень далеко. Смешно, конечно. Ведь от Госпрома до Благбаза – всего-то две остановки. Каких-нибудь пять-семь минут езды. А тогда я мысленно фантазировал, что еду вовсе не в трамвае, а в настоящем поезде из одного города в другой. Помню, когда я учился в четвёртом классе, мы с Игорёшкой Белоцерковским, сэкономив мелочь, которую нам давали родители на обед, решили совершить такое самостоятельное трамвайное «Кругосветное путешествие».

Тогда ходили через Госпром два так называемых «кольцевых маршрута»: «А», которую харьковчане ласково называли «Аннушкой» и «Десятка». Разница между ними заключалась в том, что «Аннушка» шла по малому кольцу: Госпром-Клочковская-Центр-Пушкинская-Бассейная-Маяковская-Тринклера и снова – Госпром. А «Десятка» следовала почти также, но, выйдя в Центр, делала петлю, захватывая ещё и Москалевку с Заиковкой, - так называемое «Большое кольцо». Такая дорога была намного интереснее и увлекательнее для нас, мальчишек решивших на минуту стать самостоятельными. Ведь до этого, без родителей мы дальше родного двора и дороги в школу сами не ходили. Отправились мы сразу же после уроков, рассчитывая, что к приходу с работы наших родителей, никто ничего и не заметит. Сели мы на «Десятку»,заплатили за проезд, как положено и поехали. Сперва на нас в трамвае никто и внимания не обратил. Но потом, кондуктору показалось через, чур, подозрительным, что мы всю дорогу никуда не выходим. Разумеется, пошли расспросы; кто такие и откуда мы. Я молчал, как партизан, а Игорёшка сразу же распустил сопли и начал оправдываться. Кондуктор с водителем, увидев на одной остановке милиционера, сразу же вызвали его и нас высадили. Позже в подрайоне стали разбираться. Тут уж и я не выдержал и заревел с Игорёшкой на пару в два голоса. В подрайоне нас долго не держали. Позвонили, кому надо и снова посадили уже в другой трамвай. А на Госпроме, конечно,  ждали горе-путешественников  дорогие и любимые родители. Что было за это моему напарнику, не знаю. Я же от отца получил хорошую трёпку. И это, разумеется, сказано очень мягко. А, если к этому ещё и прибавить то, что Игорёк в целях самооправдания ещё и всю вину за этот случай полностью переложил на мои плечи, сказав, что будто бы я его, чуть ли не силой заставил со мной ехать, то можно себе представить, даже не пользуясь фантазией и богатым воображением.

Вообще этот мальчуган не раз подводил меня. Что интересно, именно он научил меня первым матерным словам. Как-то раз, совсем не зная их смысл и значение, наивно думая, что те самые термины есть ничто иное, как слова подобные таким, как: «дурак, идиот» и так далее, я позволил себе выразится в слух при своих родителях. Что тут было!...

Наказания всех степеней и уровней, начиная от битья по губам и, заканчивая лишения меня посещения кинотеатра сроком на один месяц, последовали тут же. Позже мои родители сменили гнев на милость, долго и дотошно объясняя, что даже, если меня будут убивать, то даже в предсмертной агонии я не смел, произносить в слух эти и подобные им слова. Было заключено перемирие и всё, вроде бы стало на свои места.

И тут этот самый Игорёк, этот мерзавец, в отместку за то, что я не дал ему какую-то ерунду (точно даже и не помню, что именно), пожаловался моему отцу, когда тот пришёл в школу: - А Вы знаете, Ваш Юра матом кроет.

Я тогда долго недоумевал, как это я КРОЮ МАТОМ? Ведь маты я видел тогда только на уроках физкультуры в нашем школьном спортзале и никак никого ими не укрывал. Отец, почему-то поверил ему больше, чем мне и наказание последовало тут же. Причём в более суровом исполнении, чем в первый раз.

До самого окончания школы я больше не общался со своим бывшим товарищем и, тогда ещё незаменимым партнёром по всем дворовым играм.

А потом мой отец внезапно умер. Мы с мамой переехали на новую квартиру и вся моя жизнь начала протекать, как-то по-другому. Я быстро почувствовал себя взрослым и самостоятельным. Одним словом, мужчиной в нашей семье. Мама же по-прежнему считала меня ребёнком и беспокоилась по каждому даже самому безобидному поводу.

             Сжимается сердце, когда мой вагон едет по тем самым улицам, где я проводил все те прекрасные годы своего детства. Где с пацанами  нашего двора мы, каждый раз становились: то полярниками на льдине в роли которой была куча песка, то вдруг авиаторами, а асфальтовая дорожка между подъездами дома была аэродромом, то полиграфистами, вырезая из ластика буквы алфавита, набирая из них слова и, при помощи обыкновенной штемпельной подушки и чернил, делали различные оттиски. Улица Тринклера мне близка по-особому. Именно здесь проходили наши основные маршруты, когда мы играли в «Сыщика-разбойника». Здесь есть тот самый роддом, откуда я и пришёл  в этот грешный, но такой прекрасный мир. А вот и улица Маяковского. Всё такая же. Здесь ничего не изменилось за прошедшие тридцать лет. Серые дома довоенной постройки, хлебный магазинчик и парикмахерская, куда ещё в школьные годы меня каждые две недели водили стричься. В школе с этим было очень строго тогда. А ещё вспомнилось мне, как я спешил на своё первое самое серьёзное свидание с любимой девушкой. Она жила здесь неподалёку. Я уже тогда закончил заниматься в училище и готовился к поступлению в институт. И вот, на октябрьские праздники, одна моя давняя подруга пригласила в какую-то молодёжную компанию. Там был у них почти, что полный девичник, ну, в общем, дефицит на кавалеров и я, должен был тогда «спасать положение». Так я и познакомился со своей первой любовью. А дальше были частые встречи, которых всеравно нам было мало. Я робко, но настойчиво продолжал ухаживать за ней и вскоре наши отношения стали самыми, что нинаесть серьёзными. Я боготворил не только её, а и всё то, к чему прикасалась её рука или нога:  улицу, на которой она жила, эти серые дома, университет, в котором она училась, книги, которые  читала. Я даже тогда стал писать стихи.  Ох, же, как наивно всё это было! Наивно, но по-настоящему, искренне, прекрасно, божественно! Мы часто ссорились, потом мирились, опять ссорились и опять заключали друг друга в крепкие объятия..

            Светает. Мой девятьсот пятый, миновав Мироносицкую, проезжает мимо Центрального парка культуры. Вот ещё пять остановок и я у цели. Я и не заметил, как салон моего вагона заполнился пассажирами. Куда им надо в такую рань? В прочем, каждый едет по своим делам и стоит ли ещё думать об этом. Моя задача – совсем простая: вовремя и безопасно перевезти их в, искомый пункт назначения, кому куда или, как в том задачнике: - Из пункта «А» в пункт «Б» вышел поезд,… А чем мой вагончик не поезд? Тоже ведь, по рельсам мчит. Даже стук колёс – точно такой же, как на железной дороге. Особенно это чувствуется здесь, проезжая мимо Горпарка и Лесопарка.

 Впереди меня тянется трамвай седьмого маршрута. Объегорил всё-таки, негодяй. Ему-то наверное, минуты на три раньше прибыть, чем мне. А он, возьми да влезь. И откуда он взялся на мою голову? Этот трамвай не из нашего депо. Это – «Октябрёнок», - так мы называем наших коллег и постоянных соперников из Октябрьского трамвайного депо. У этих «Октябрят», какая-то патологическая привычка не ездить, а тянуться и тянуть всех за собой. То ли у них времени больше в графиках заложено, то ли они по-настоящему ездить не умеют. А может быть, просто не спешат, чтобы побольше пассажиров захватить на остановках. Больше пассажиров – больше проданных билетов. А больше проданных билетов – план выполнен, и премия за безкондукторное обслуживание гарантирована. Расчет тонкий.

Ладно, если ему некуда спешить, то и я не стану у него на хвосте висеть. Успею по графику. Время терпит.

А, между прочим, даже хорошо, что Семёрка впереди меня. Было бы всё наоборот, висела бы она у меня на хвосте до самой конечной. А потом, объясняйся с диспетчером за ранний приезд. Ведь ранний приезд, как и опоздание, наказуется незачётом регулярности, за которую тоже полагается премия. Я даже и не знаю, кто там у нас в диспетчерской станции «Лесопарк». А надо было бы и знать. Ведь диспетчеры, как и все мы, бывают самые разные. И всё-таки со многими из них можно договориться и без всяких скандалов решать все вопросы.

Стучат колёса. Я вспоминаю, как всегда, ещё мама была жива, как, что не клеется у меня на работе, в порыве отчаяния кричал тогда:  - Всё! Баста! Ухожу! Ухожу, куда глаза глядят.

- Ну и куда же ты уйти-то можешь? – успокаивала тогда меня она, - Ты же сам говорил, что цирк это – болото. Зайти в него легко, выйти невозможно.

- Кем угодно работать пойду. Да, хоть, трамваи водить буду.

Эта фраза не только хорошо врезалась в моё сознание, но и действительно стала своеобразным подспорьем. Во всяком случае, самоутешением и психологической гарантией на тот случай, что без работы не останусь.

И вот такое, наконец-то произошло.

На встречу светлой полосе, пришла и чёрная. Как-то внезапно и в одночасье, я потерял самых близких мне людей. И пошло одно за другим: сначала надо было оставить цирк. Потому, что больше гастролировать я не мог, в то время, когда мама буквально на глазах угасала. Пошли нелады в семье. Сменив одно место работы, я пришёл в другой коллектив, где было относительно всё спокойнее и стабильно. Я устроился в большой Дворец культуры заведующим политмассовым отделом. Но не грела меня эта работа. Не по мне было заниматься сплошным бумаготворчеством и очковтиранием, придумывая дутые цифры и всякие липовые отчёты. Приходя вечером со своей службы, я чувствовал такую усталость, будто и не сидел там в тёплом кабинете, а разгружал вагоны с углём.

К тому времени мамы уже не было и я, находясь в четырёх стенах своей квартиры, буквально готов был выть по-волчьи от безысходного одиночества и неустроенности.

Вот тогда-то я и решил уйти из….

- Нет! Не подумайте, что из жизни! Я всегда был и остаюсь убеждённым жизнелюбом во всех её смыслах.

Я решил раз и навсегда порвать с той неопределённостью, с той жизнью, которой всё это время жил, начать всё с начала, с нуля.  Как говорится «с чистого листа», где будет у меня совсем другой распорядок, дня, другие обязанности, другой ритм и, конечно не та копеечная зарплата, которую получал, тратя моральные силы и нервы в этом ДК.

Кто-то мне сказал, что, работая на заводе, где-нибудь в литейке или малярке, можно зарабатывать неплохие деньги. В одно прекрасное утро я так и сделал, - пошёл в Отдел кадров одного завода. Помню, ещё возле проходной висел огромный яркораскрашенный щит, приглашавший на работу. Там говорилось обо всех удобствах и преимуществах от хорошей зарплаты до таких социальных благ, как летняя база в Коктебеле и так далее. А дальше, шёл перечень требуемых специальностей, в которых этот завод нуждался.

Я гордым и победным шагом зашёл в Отдел кадров, но вскоре моя эйфория прошла мгновенно, как и не было её вовсе. Начальница, недоверчиво изучив мои документы, отрицательно покачала головой. Несмотря на то, что они были, что нинаесть самые идеальные, с точки зрения всех злободневных кадровых вопросов, какой-то червь подозрения вселился в её душу. Ведь в том-то и дело, что они были, через, чур, идеальными! Оказывается, в подобных случаях это – тоже не совсем нормально с точки зрениях их, - кадровиков. И  впрямь, в Армии служил, на воинском учёте стою, противопоказаний по здоровью никаких не имею, не летун, не прогульщик, по дисциплинарным статьям не увольнялся и даже имею в Трудовой книжке несколько поощрений за свою работу. К тому же – высшее образование. И, при всём этом, добровольно пришёл устраиваться простым рабочим. Уж это – более, чем подозрительно!!! Возможно, ей показалось, что я в политическом плане – какой-нибудь отщепенец. В те годы такое бывало не редко. А у кадровиков глаз на эти дела был больше, чем  намётан. Врага народа видели в каждом столбе, не то, что в человеке. Не знаю, но она, после этого придирчивого ознакомления с моими бумагами, тут же сказала, что нет на этом заводе для меня никакой работы.

- Как это нет?! – от отчаяния я чуть ли не закричал ей в ответ, - Ведь там у вас, на проходной метровыми буквами написано – ТРЕБУЕТСЯ!!!

- Уже не требуются. Это – устаревшее объявление. -  цинично, с ехидной улыбочкой ответила кадровичка.

- Но почему? – всё не унимался я.

- Хотите, честно? – вдруг, как-то другим тоном, по-родственному, по-человечески сказала она. – Если честно, то вряд ли у вас, что-то получится здесь. Понимаете, это – завод, а не Большой театр или, как там у вас, - Большой цирк.  – И, чтобы было полностью ясен её отказ добавила , -   Уж больно интеллигентный у вас вид.

Этим кадровичка меня просто убила. В одно мгновение, я почувствовал, что оказался в каком-то заколдованном круге. Заниматься своими гуманитарными делами я не хотел. Назад дороги не было. Так я решил раз и навсегда! Но и на производство мне была заказана дорога. На рабочего я ни сколько не был похож. Куда идти?

Вот тогда-то я и вспомнил, как говорил по случаю и без такового: «Пойду водить трамваи».

А, если и там обратят также, как и здесь внимание на мой интеллигентный вид? Тогда, что?

Ни на что, не надеясь, не веря в приметы и удачу, я в тот же день, с теми же документами отправился в Учкомбинат Трамвайно троллейбусного управления.

К моему удивлению, начальник Отдела кадров, принял мои документы, дал для заполнения бланк заявления о приёме и направление на водительскую медкомиссию.

- И, что, у вас не возникает никаких вопросов в отношении моего Личного дела? – спросил я у начальника тамошнего Отдела кадров.

- А какие у меня должны быть к вам вопросы? – взглянув на меня из-под толстых линз очков, недоумевая, переспросил он.

Я сразу же почувствовал нелепость своего вопроса, но все же, решил продолжить с чего начал.

- Ну, то, что с высшим образованием, что работал в культуре.

- И, что из этого?

- Да так, ничего, - ответил я, не найдя больше ничего, что можно было бы ещё добавить к сказанному.

Кадровик догадался, почему я задал такой вопрос и также спокойно, равнодушно бросил мне в ответ, -

- Дорогой ты мой! Не ты первый такой у нас. У нас, если хочешь знать водителями работают: и с высшим, и с двумя высшими образованиями, и кандидаты наук, и отставные военные даже. Всяких мне принимать доводилось. Лишь бы ты не бухал, не прогуливал и выдержал те условия, при которых будешь трудиться. Ясно? А условия, скажу тебе честно, у нас – не сладкие. Большие деньги, которые зарабатывают наши водители, даром не даются. Вот и всё! – заключил он.

И вот, началась совсем другая жизнь: ранние подъёмы, поздние отбои, пыль, слякоть, юз во время осеннего листопада, жестокие зимние морозы, беспощадная летняя жара, когда кабина накалялась на солнце, как духовка.

Но это была действительно другая жизнь. Жизнь, которая, подобно «Нулевому рейсу», началась действительно с Абсолютного нуля. Новые знакомые, новые друзья. Действительно ДРУЗЬЯ! Причём, настоящие! В то время, как не так уж и много друзей у меня в жизни было. Зарплата тоже стала вполне такой, что чувствовалось, когда получал её. Появились какие-то планы и цели, куда и, как потратить эти деньги. Появился настоящий интерес в жизни. И не исчезли те духовные ценности, которые, при этом, окружали меня. Наоборот, побольше стало свободного времени. Конечно, уставал сильно, но, всё-таки, чувствовал себя на этом новом рабочем месте более свободным и ни от кого независимым. Это – главное!

Вскоре у меня появилась и новая семья. А, что может быть дороже и прекраснее этого?

            Как легко идёт мой вагон здесь, на обособленном участке. В салоне пассажиров мало. Позади моего трамвая – тоже пока никого. Я смотрю на часы и ловлю себя на том, что, как не странно, но почему-то прибываю на конечную станцию раньше своего графика. Семёрка, которая шла впереди меня, уже давно стоит на кольце под посадку. Я же, заметно замедляю ход и почти ползу со скоростью пешехода к конечной остановке.

И всёравно рано. Ладно! Раз сзади никого, постою здесь. Не буду спешить заезжать на кольцо. Тогда и с диспетчером объясняться не придется.

            Мой милый добрый трамвайчик! Ты не просто стал для меня, чем-то родным и я не просто полюбил тебя. Сам удивляюсь, как такое могло случиться? А ведь случилось же!

Но почему? Ведь я, занимаясь чисто интеллектуальным трудом, вдруг стал настоящим работягой. Вот даже руки стали совсем другими. Грубыми, мозолистыми, вроде, как. А может быть мне всё это кажется? Может и не было у меня другой прежней жизни? Не работал я в цирке, не ездил с гастролями по всему Союзу и не было прежде у меня никакой семьи? Может всё это сон? Но тогда, какой сон, приятный или страшный?

Да нет! Вовсе не сон это! И люблю я тебя тоже по-настоящему. В чём секрет такого резкого перевоплощения?

- Да всё – очень просто. Важно, найти себя нужным, где бы ты не находился. Творчески, что ли, смотреть на всё. Важно научиться понимать и любить людей, воздавая каждому по заслугам. И тогда не покажется монотонной та работа, которая по-настоящему приносит радость. Ведь можно просто сесть за приборы управления и тупо ездить, открывая и закрывая двери на остановках, соблюдая Правила дорожного движения. А можно в этой самой езде видеть город своими глазами, любоваться и оценивать всё то, что предстаёт перед твоим взором, вообразить себя вечным странником, путешественником. А ещё можно гидом по этим, безусловно имеющим свою интересную историю, улицам. Не только объявлять остановки, а и рассказывать пассажирам о той или иной достопримечательности моего города. Ведь любая незначительная мелочь, всёравно имеет свою историю. И, поверьте, она очень интересная! Время многое меняет. И вот уже нет в моём городе таких названий: «Бассейная, Девичья, Садовая, Черноглазовская» . «Стеклянная струя» почему-то стала «Зеркальной». Не знает молодое поколение горожан, что такое «Пулемёт» и «Стометровка». Исчезла кольцевая «Аннушка». Все почему-то думают, что она ходила только мимо Патриарших прудов, в Булгаковском «Мастере», но не у нас. А ведь ходила! Да и исчезли те самые старые, смешные, полудеревянные скрипучие вагоны, которые старые водители называют «Стандартными», а полное их название –  Трамвай серии «Х». Это потому, что ещё в 20х годах на Подмосковном Мытищинском машзаводе была выпущена самая первая их партия именно для нашего города. Старый, ржавый корпус этого вагона до сих пор стоит в нашем депо, где-то в дальнем тупике. Вот бы возродить его! И, даже мечтая об этом, тоже есть что-то такое, что притягивает и искренне заставляет меня любить эту работу. В трудную душевную минуту, когда депрессия целиком охватила меня всего, именно ты, мой добрый друг трамвай единственный, кто по-настоящему понял меня. Понял и принял к себе! Вот в чём весь секрет!

                                   ПОСЛЕСЛОВИЕ

             Однажды по Наряду, я должен был заступить на вторую смену. Это значит, выехать из депо в четырнадцать часов и во сколько-то, там, минут. Я уже, было делал последние приготовления, чтобы вскоре выйти из дому, как вдруг зазвонил телефон. Я снял трубку и, по привычке буркнул в неё своё недовольное «Алло». Этот звонок был ну явно не к стати. Тут пора побыстрее выходить, так нет, начинаются всякие звонки, дёргания и прочая ерунда.

           - Юрий Борисович? – услышал я приветливый голос в трубке.

           - Ну да, он самый, а что? - сохраняя всё то же недовольство отозвался я.

            -Извините, я не помешал Вам? Вы никуда не спешите?

            - Если честно, то спешу. А в чём, собственно, дело?

        - Ещё раз прошу прощения за беспокойство. С вами говорит директор Старого цирка. Евгений       Петрович меня зовут.

В тот момент, меня охватило какое-то оцепенение. Так неожиданно. И откуда? Из цирка. Нет! Вовсе это был не розыгрыш. Но вдруг, что-то невообразимое сделалось со мной. Я стоял обалделый, лишившийся дара речи всего от одной фразы, которая прозвучала с того конца провода. Но, быстро овладев собой, почувствовал, даже как-то неловко себя от того, что так сухо, раздражённо и  недоброжелательно ответил.

            - Да-да! Слушаю вас, Евгений Петрович, - уже более смягчённо ответил я.

        - Извините ещё раз, но есть у меня к вам есть один разговор. Вы не могли бы приехать к нам, когда освободитесь? Ну, скажем, завтра.

От такого неожиданного вопроса я ещё больше оторопел.

            - Завтра? – растерянно переспросил я.

            - Ну да, если можно.

И, недождавшись моего ответа, директор добавил, -

            - Во сколько вам было бы удобно посетить нас?

            - Завтра. Завтра, завтра, завтра…

 То  ли радостно, то ли как-то по-детски глупо я всё ещё пытался искать, что ему ответить.

            - А во сколько было бы удобно Вам, Евгений Петрович, принять меня?

            - Ну, давайте где-то часов в одиннадцать. Вас устраивает такое время?

            - Вполне!

         Ну, а вкратце, если конечно не секрет, на какую тему будет наш с Вами разговор? Извините,  за   любопытство.

- Ну, что Вы, секретов у меня нет к Вам.  Вкратце, я хотел бы предложить Вам работать у нас. Как Вы смотрите на это?

Радости моей не было предела в те минуты. Я забыл обо всём. Забыл о том, что пора выходить, о том, что могу опоздать на смену, о неприятностях, которые могут за этим последовать. Да при чём тут это? Ведь цирк вновь приехал в мою жизнь, приехал, чтобы забрать меня.

        - А подробности мы уже уточним с вами на месте, -  продолжал директор, сами понимаете, по телефону такие вопросы не решаются.

 Нулевой рейс предусмотрен для того, чтобы оценить техническое состояние трамвайного вагона перед предстоящей сменой. А для меня этот рейс даёт бесценную возможность, собраться с мыслями, вспомнить былое, подумать, а может быть и пофантазировать на тему будущего. И, чем больше, чем чаще я переживаю этот внутренний монолог, тем, как мне кажется, всё ближе подхожу к превращению своей мечты в явь. Здесь возможно всё: реальное и нереальное, желаемое и то, что выдаётся за желаемое. Но потом, когда заканчивается смена и я возвращаюсь обратно в депо, все мечты и фантазии отступают на второй план. Кстати, обратная дорога в депо тоже, почему-то считается Нулевым рейсом.

 Этот шанс, это приглашение было для меня более, чем шоком. Значит опять всё начинается с чистого листа? Опять я взлетаю в непонятное, переполненное радостью достижений и горечью разочарований, что нередко сопутствовало мне все те годы работы в цирке? Опять – "между небом и землёй", но всё-таки, преследуя конкретную, а не какую-то абстрактную цель в жизни? Это - цирк. Это – та, такая знакомая мне стихия. Это -  тот самый золотой круг манежа, который всегда манил и продолжает притягивать к себе своей магической силой. Возможно я сам от себя скрывал это, но это так! И никуда от себя не убежишь, не уедешь даже на трамвае. Его я никогда не забуду. Не забуду и тех , на первый взгляд, суровых, но добрых и простых людях. И теперь уже никогда не стану относиться к ним с пренебрежением, как многие пассажиры. А своё возвращение туда, откуда некогда раз и навсегда решил безвозвратно уйти,  всегда буду расценивать, как Великий подарок судьбы, посланный мне с Неба . И, как знать, возможно это – ещё один мой Нулевой рейс.

                                                                                                      Харьков 1995г.