Иваны

- Бать! А ты как в генералы вышел!?

- Вышел!? Ха! Выскочил – это верно!  Был я, Ваньша, о ту пору молодцом-прапором. Служба веселая, жизнь ещё веселей – кабаки, да пьянки, да с бабами махалки! Зацепила меня одна краля. Знатнющая, страсть! Ну, и я не промах!

Жили – не тужили! Как-то еду к ней в вечор! И тут меня хвать под микитки и в пытошную.

Что, как!? Непонятно!

«А скажи нам, мил человек, как ты императрицу нашу поносными словами поносил!?» - спрашивает  Ушаков, палач-то тот ещё.

Я - в отказ! Меня плетьми. Оказалось, Тишка-писарь на меня наклепал, пёс смердящий. Я тогда крепкий был – молчу.   Потом вроде отстали. Сижу в цепях. Понял я, что дело не во мне, а в крале моей. Это они под неё яму-то подводят.  Ну, опять потянули – теперь на дыбу.  Невмоготу, но терплю. А сволота  эта,  Ванька Топильский, ласково так, спрашивает: «Хочешь с дыбы слезть? Так отрекись от себя, скажи, что ты есть «Иван, родства не помнящий»! Иначе сгинешь!»   Я молчал, покуда веником горящим меня не оходили. Огня не стерпел! Сдался.

Иван я, - говорю, - родства непомнящий!

Мне кандалы, и в закрытую кошею. И повезли, невесть куда! Оконцев нету, лишь дырка в полу. А в ней всё снег скрип, да скрип. Оброс, завшивел, а всё везут. Ни разу на одном месте два раза не ночевали. Наконец, остановились.

 Выволокли меня, сам уже не стоял. Мать родная! Окиян и скалы.  Так на Камчатке  десять годков и обретался с камчадалами.

Уже крест на себе поставил, а тут меня подпоручик Булгаков по указу царскому разыскал. Долго обратно гнали на перекладных!

И предстал я пред очи императрицы нашей! Не забылась прежняя любовь! Что генерал! Я в премьер-майоры гвардии выскочил! Фигура!

По жизни рассудить, все мы в Рассее «Иваны» - и сволота, и палачи, и фавориты, и праведники!  А не захочешь, так сделают!

- Алексей Яковлевич! Там курьер от Ярославского губернатора. Генерала Шубина спрашивают! Звать!? – спросила в открытое окно дворовая девка.

- Зови! Верно, депеша мне с проздравкой по случаю именин!