Помочь сайту
Поздравления
Домашнее задание
26 января 2017 -
Юрий Радзиковицкий
Домашнее задание
Магией книги я был покорён ещё в подрост-
ковом возрасте. В четырнадцать лет повстре-
чался с Робинзоном Крузо, главным персо-
нажем одноимённого романа Даниэля Дефо,
проведшим на необитаемом острове двадцать
восемь лет. Но не науку выживаемости он мне
преподал. Не за уроками этой мудрости я всё
возвращался и возвращался, многократно пе-
речитывая роман. Дело дошло до того, что я
даже завёл специальный блокнот, время от
времени записывая в него нравственные мак-
симы Крузо. Именно они стали тогда опреде-
лять многие мои мысли, поступки и оценки.
Это произведение надолго стало своего рода
Библией, нравственные императивы которой
были мне очень близки. Вот некоторые вы-
писки из того блокнота, сделанные в те года из
этой книги.
Никогда не пренебрегайте тайным предчув-
ствием, предостерегающим вас об опасно-
сти, даже в тех случаях, когда вам кажется, что
нет никакого основания придавать ему веру.
Как часто в течение нашей жизни зло, кото-
рого мы всего более страшимся, и которое,
когда оно нас постигло, представляется нам
верхом человеческих испытаний, – как час-
то это зло становится вернейшим и единст-
венным путём избавиться от преследующих
нас несчастий.
Такова уж человеческая натура: мы никогда
не видим своего положения в истинном све-
те, пока не изведаем на опыте положения
еще худшего, и никогда не ценим тех благ,
которыми обладаем, покуда не лишимся их.
Все наши сетования по поводу того, чего
мы лишены, проистекают, мне кажется, от
недостатка благодарности за то, что мы
имеем.
Люди, особенно в молодости, считают за-
зорными не те бессовестные поступки, за
которые мы зовём их глупцами, а те добрые
и благородные дела, что совершаются ими в
минуты раскаяния, хотя только за эти дела и
можно называть их разумными.
Несмотря на всю бедственность и ужас наше-
го положения, в нём всегда найдётся, за что
поблагодарить провидение, если мы сравним
его с положением ещё более ужасным.
Обычно молодые люди убеждаются в своём
безрассудстве только спустя годы, как прави-
ло, дорого заплатив за приобретённый опыт.
Но, видно, совершать безумства – удел мо-
лодёжи, как удел людей зрелого возраста,
умудрённого дорого купленным опытом, –
осуждать безрассудства молодежи.
Какое игралище судьбы человеческая жизнь!
И как странно меняются с переменой об-
стоятельств тайные пружины, управляющие
нашими влечениями! Сегодня мы любим то,
что завтра будем ненавидеть; сегодня ищем
то, что завтра будем избегать. Завтра нас
будет приводить в трепет одна мысль о том,
чего мы жаждем сегодня.
Я заключаю, что ожидание зла несравненно
хуже самого зла, особенно когда ожиданию
и страхам не предвидится конца.
Природа, опыт и размышления научили
меня понимать, что мирские блага ценны
для нас лишь в той степени, в какой они спо-
собны удовлетворять наши потребности, и
что, сколько бы мы ни накопили богатств,
мы получаем от них удовольствие лишь в
той мере, в какой можем использовать их,
но не больше.
Человеку, постигшему истину, избавление
от греха приносит больше счастья, чем из-
бавление от страданий.
Во всяком зле можно найти добро, стоит
только подумать, что могло быть иначе.
Всегда легче излить горе словами или слеза-
ми, чем таить его в себе.
В минуты сомнения, когда человек колеб-
лется, когда он …стоит на распутье, не зная,
по какой дороге ему идти, и даже тогда, ког-
да он выбрал дорогу и уже готов вступить на
неё, какой-то тайный голос удерживает его.
…Потом всегда оказывается, что, если б он
пошёл по той дороге, которую выбрал сна-
чала и которую …должен был выбрать, она
привела бы его к гибели.
Сколь нелогична и непоследовательна че-
ловеческая природа, особенно в молодости:
отвергая соображения, которыми следовало
бы руководствоваться в подобных случаях,
люди не стыдятся греха, а стыдятся раская-
ния, не стыдятся поступков, за которые их
по справедливости должно назвать безумца-
ми, а стыдятся образумиться и жить почтен-
ной и разумной жизнью.
Страх так же ослабляет душу, как физичес-
кий недуг изнуряет тело.
Моё сознание тех и некоторых последу-
ющих лет было апеллирующим сознанием.
Среди адресатов, к которым я обращался тог-
да, был и роман «Робинзон Крузо», как не-
кий источник ответов на мои повседневные
вопросы. Однако сейчас он мне мыслится как
некая притча. Притча о том, что каждый из
нас живёт на своём необитаемом острове. И
что после безрассудства молодости предсто-
ит нам построить свой дом, окружив его все-
возможной защитой, взрастить из нескольких
зерён своих способностей богатый урожай
своего благоденствия, приручить и полюбить
тех, кто близок нам духом и сердцем. И когда
пристанет к нашему берегу ладья Харона, мы
отплывём к своим предкам, оставив на своём
острове дом, возделанную землю и благодар-
ную память тех, кто с нашей помощью укоре-
нился на ней.
Многие произведения русской классики
видятся мне притчами со своеобразными нрав-
ственно этическими канонами. Об этом час-
то заходил разговор на моих уроках русской
словесности в старших классах гимназии. Но
история с одним из таких произведением сыг-
рала особую роль в моей жизни. Речь идёт о
рассказе Ивана Бунина «Лёгкое дыхание».
Судьба, трагическая и несправедливая, вы-
пала на долю Оленьки Мещерской, девоч-
ки-подростка из этого произведения. Кон-
стантин Паустовский, собрат Ивана Бунина
по творчеству и уникальный мастер россий-
ской словесности, оставил удивительный по
искренности чувств отклик на трагическую
историю, описанную в данном шедевре рус-
ской малой прозы.
Я сел в буфете за стол около пустого мель-
хиорового ведра для шампанского и развер-
нул газету...
Опомнился я только через час <...>
Все внутри у меня дрожало от печали и
любви. К кому?
К дивной девушке, к убитой вот на этом
вокзале гимназистке Оле Мещерской.
В газете был напечатан рассказ Бунина
«Лёгкое дыхание».
Я не знаю, можно ли назвать эту вещь рас-
сказом? Это не рассказ, а озарение, сама
жизнь с её трепетом и любовью, печальное
и спокойное размышление писателя, эпита-
фия девичьей красоте.
Я был уверен, что проходил на кладбище
мимо могилы Оли Мещерской, и ветер робко
позванивал в старом венке, как бы призывая
меня остановиться.
10
Но я прошёл, ничего не зная. О, если бы я
знал! И если бы я мог! Я бы усыпал эту моги-
лу всеми цветами, какие только цветут на
земле.
Я уже любил эту девушку. Я содрогался от
непоправимости её судьбы.
За окнами (поезда, увозящего Паустовско-
го) дрожали, погасая, редкие и жалкие огни
деревень. Я смотрел на них и наивно успо-
каивал себя тем, что Оля Мещерская – это
бунинский вымысел, что только моя склон-
ность к романтическому приятию мира за-
ставляет меня страдать из-за внезапной
любви к этой погибшей девушке.
И было лето, и был июнь, и был вечер дня
десятого. А потом всё стало другим, и, преж-
де всего, другой стала она, пятнадцатилетняя
гимназистка. В этот день она стала женщиной,
но не так, как если бы ей это могло пригрезить-
ся в её ещё невинных мечтаниях о столь далё-
ком, предстоящем когда-то для неё событии:
без любви, влюблённости и безумного порыва
юности, а случайно и неотвратимо…
А потом, далеко за полночь, Оленька дела-
ет запись в своём дневнике, которая поражает
своей трагичностью и безысходностью.
Я не понимаю, как это могло случиться, я
сошла с ума, я никогда не думала, что я та-
11
кая! Теперь мне один выход... Я чувствую к
нему такое отвращение, что не могу пере-
жить этого!..
И нужно задаться вопросом, какой выход,
вызывающий у неё резкое неприятие, нашла
она, потрясённая новым открытием о себе?
Что нового и мерзкого о себе она узнала, раз-
бираясь в случившемся, приведшем к потере
невинности? И тут во всей полноте встаёт
противоречие между её подростковым со-
знанием и таким обстоятельством взрослой
жизни, как интимная жизнь. Автор даёт уди-
вительную картину её внутреннего мира на-
кануне падения.
Я утром гуляла в саду, в поле, была в лесу,
мне казалось, что я одна во всём мире, и я ду-
мала, так хорошо, как никогда в жизни. Я и
обедала одна, потом целый час играла, под
музыку у меня было такое чувство, что я
буду жить без конца и буду так счастлива,
как никто.
Чистота и природная естественность вос-
приятия вдруг сталкивается с тайным, тёмным
и плотским в ней. Подросток не может ещё по-
нять, что этот опытный в делах соблазнения, в
три раза старший её мужчина смог разбудить
в ней чувственные механизмы пола, которые
на некоторое время подавили в ней все естест-
12
венные механизмы сопротивления. Ситуацию
ещё усугубила рано сформировавшаяся у неё
линия поведения на часто встречаемые при-
знания её красоты и неотразимости.
Незаметно стала она девушкой, и неза-
метно упрочилась её гимназическая сла-
ва, и уже пошли толки, что она ветрена,
не может жить без поклонников, что в неё
безумно влюблен гимназист Шеншин, что
будто бы и она его любит, но так изменчи-
ва в обращении с ним, что он покушался на
самоубийство.
Её склонность к лёгкому, ни к чему не обя-
зывающему флирту папиным знакомым была
истолкована превратно. И случилось то, что
случилось.
Но для Оленьки это был непростой случай.
Она решила, что она порочна по своей при-
роде. И что другой ей не стать. И дальнейший
путь её жизни – путь любовных игр без всяких
обязательств, путь использования красоты
своего тела для побед над особами мужско-
го пола. Игра, опасная для взрослых, а уж тем
более для пятнадцатилетней девочки, которой
ещё не дано знать ничего существенного о
мужском характере, его самолюбии и чести.
И вот финальный аккорд этой опрометчивой
и роковой игры.
13
Офицер (застреливший Олю) заявил судеб-
ному следователю, что Мещерская завлекла
его, была с ним близка, поклялась быть его
женой, а на вокзале, в день убийства, про-
вожая его в Новочеркасск, вдруг сказала ему,
что она и не думала никогда любить его, что
все эти разговоры о браке – одно её издева-
тельство над ним.
Что же заставило Паустовского, чьи замет-
ки были приведены чуть ранее в этом тексте,
написать в них такие щемящие строки: «Я уже
любил эту девушку. Я содрогался от непопра-
вимости её судьбы»?
Но как не полюбить девичью душу, так на-
полненную всеми красками бытия, красотой и
чистотой, так устремлённой к счастью?!
Кажется, что слышишь взволнованный голос
Оленьки, поведывающей подружке свои со-
кровенные соображения:
– Я в одной папиной книге, – у него мно-
го старинных смешных книг, – прочла, ка-
кая красота должна быть у женщины... Там,
понимаешь, столько насказано, что всего
не упомнишь: ну, конечно, чёрные, кипящие
смолой глаза, – ей-богу, так и написано:
кипящие смолой! – чёрные, как ночь, ресни-
цы, нежно играющий румянец, тонкий стан,
длиннее обыкновенного руки, – понимаешь,
1
длиннее обыкновенного! – маленькая ножка,
в меру большая грудь, правильно округлен-
ная икра, колена цвета раковины, покатые
плечи, – я многое почти наизусть выучила,
так все это верно! – но главное, знаешь ли,
что? – Лёгкое дыхание! А ведь оно у меня
есть, – ты послушай, как я вздыхаю, – ведь
правда, есть?
И как не содрогнуться от мысли, что есть в
жизни нечто такое, что может остановить на-
всегда это «лёгкое дыхание», оставив на земле
лишь невыносимо грустное мироощущение.
На кладбище, над свежей глиняной насыпью
стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжё-
лый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладбища,
просторного, уездного, ещё далеко видны
сквозь голые деревья, и холодный ветер зве-
нит и звенит фарфоровым венком у подно-
жия креста.
В самый же крест вделан довольно большой,
выпуклый фарфоровый медальон, а в медаль-
оне – фотографический портрет гимназис-
тки с радостными, поразительно живыми
глазами.
Это Оля Мещерская.
Я обычно начинал урок, посвящённый это-
му произведению, с собственного чтения на-
1
изусть данного рассказа. На слушающих он
производил огромное впечатление. Я видел
это по их глазам. Во многих стояли слёзы. Со-
переживание трагедии было весьма эмоци-
ональным. Иногда, по окончанию чтения, я
отворачивался от класса, подходил к окну, и
смотрел в него две-три минуты, давая учени-
кам некоторое время, чтобы прийти в себя, да и
мне не мешало перевести дух. Стояла тишина,
но в ней был особенный нерв. Ребячьи души
замерли, осознавая таинство и трагедию чело-
веческой жизни. Они в этот момент взросле-
ли, не ощущая этого.
Как-то София Михайловна, учительница ли-
тературы из соседней школы, позвонила мне
и попросила прочесть «Лёгкое дыхание» в её
одиннадцатом гуманитарном классе. Она ска-
зала, что девочки из её класса дружат с моими
девчонками, и те рассказали ей о потрясающем,
с их слов, удовольствии, которые они получили
на моём уроке. «Словом, извините, я обещала,
что уговорю вас прийти к нам на урок. Неуже-
ли вы подведёте меня?» Мне оставалось ниче-
го, как только согласиться. Пришёл, прочёл и
провёл два урока по тексту рассказа. Выслушал
благодарности и, откланявшись, ушёл. И через
некоторое время забыл об этих незапланиро-
ванных уроках…
1
Но недели через две мне позвонили в дверь.
Я пошёл открывать, досадую, что Тёмка, мой
приватный ученик, опять пришёл ранее уста-
новленного времени. Готовый высказать ему
всё, что я думаю по этому поводу, я открыл
дверь и замер в некотором удивлении. То был
не Тёмка. Передо мной стояло совершенно
очаровательное создание лет семнадцати.
Услышав: «Можно мне войти?» – я посторо-
нился и пропустил гостью в комнату. Та, сту-
ча каблучками, прошла в гостиную и остано-
вилась у стола, где лежали тетради, которые я
проверял в ожидании любимца, умницы-бал-
беса Тимофея.
– Вы, видимо, пришли насчёт моих заня-
тий с вами? Не так ли? Но боюсь, что я вас
огорчу. Я уже не беру учеников. Мой лимит
времени на это исчерпан. Мне жаль, но вы
пришли напрасно.
– Вы позволите мне сесть? Спасибо. Нет, я
не собираюсь брать у вас уроки литературы. Я
к вам совершенно по личному поводу.
– По личному поводу? Мы знакомы? Я что-то
должен вам? Скажите об этом со всей откро-
венностью.
– Мы с вами не знакомы. Вернее так, вы меня
не знаете, а я вас знаю, очень хорошо знаю. Вы
мне очень близки.
1
– Вы меня знаете? Я вам очень близок? Но
я вас никогда не видел. Прекратите морочить
мне голову. Как такое может быть?
– Всё очень просто. Вы давали в нашем классе
урок. То, что вы сделали на том уроке со мной,
потрясло меня, вот почему я здесь.
– Ничего, насколько помню, ни с кем ничего
не сделал. Прочёл «Лёгкое дыхание», погово-
рил о разном с юным народом и ушёл.
– Здесь вы, наверно, правы. На уроке я про-
сто тихо плакала. Но потом, всё это вспоминая
и обдумывая, я поняла, что полюбила вас, по-
любила, и всё тут.
– Милая, прости, но ты полюбила не меня, а
нечто придуманное тобой и не связанное со
мной. Надо немножко подождать, и эти твои
фантазии сменятся другими фантазиями. Так
бывает иногда в девичьей юности.
– Это не фантазии. Я вас люблю и хочу, что-
бы вы были моим первым мужчиной. Сегодня,
сейчас или… когда вы скажете.
– Что за блажь! Ты что, поспорила с под-
ругами, что совратишь меня? Но зачем тебе
надо? Посмотри на меня, я почти на двадцать
лет старше тебя, и, вообще, выбрось эту дурь
из головы.
– А насколько этот папин знакомый был
старше Ольги Мещерской? Ольга не любила
1
его, но отдалась ему в порыве мимолётного
чувства. Но я чётко понимаю, что полюбила
вас на всю жизнь. И счастлива от своего выбо-
ра. И вы полюбите меня, по-другому просто
не может быть…
Тут она встала и подошла ко мне, стоявшему
около окна.
– Возьмите мою руку, обнимите меня, я вся
дрожу…
Но в это время опять раздался дверной зво-
нок, и я, мягко отстранив девушку, пошёл от-
крывать дверь, точно зная, что меня выручить
пришёл припозднившийся Тёмка. Когда мы с
ним входили в комнату, Дарья, так она пред-
ставилась впервые минуты нашей встречи, шла
уже навстречу, собираясь уйти.
– Я вижу, у вас сейчас будет урок. Поста-
раюсь быть у вас завтра. Я не собираюсь от-
казываться от моего выбора, и ничто в вас не
помешает мне.
– Давай так, ты придёшь тогда, когда выучишь
наизусть «Лёгкое дыхание». Не выучишь, ни-
какого разговора с тобой не будет. Пока, и
будь умницей, постарайся принимать решения
не только сердцем, но и умом.
В течение последующих нескольких дней я
с неким ужасом ждал вторичного пришествия
юной охотницы за моим скальпом. И уготав-
1
ливал разные варианты своего поведения. Са-
мым лучшим мне казался вариант, связанный
с моим побегом из города на неопределён-
ное время: уж больно сильна была она в своей
юной, отчаянной решимости. Но время шло,
однако звонка в дверь, извещавшего о начале
охоты на меня, так и не было. Тут я облегчен-
но вздохнул: или ей никак не удаётся выучить
наизусть текст предложенного мной рассказа,
или она нашла иной объект для своего роман-
тического набега.
Но сказать, что на этом эта история закон-
чилась, я никак не могу. Через четыре года, в
одно из воскресений октября, где-то после
обеда, я возвращался с собакой домой. На-
строение было умиротворённое, если не ска-
зать, несколько минорное. Прелестная тихая
осень, разноцветье парковых аллей, где мы
бродили с Джулией, тепло погожего денька,
отсутствие каких-либо причин для волнений
и переживаний личного свойства, – всё как-то
сошлось во мне. Я воспринимал себя частью
всеобщей гармонии бытия. Такое ощущение
редко посещало меня, и я радовался каждому
такому случаю. Дома меня никто не ждал. Но
и я не переживал насчёт своего одиночества.
Оно меня устраивало, и я всё еще находил в нём
массу достоинств. Скажем, скопилась или не
20
скопилась пыль на моих книгах и пластинках.
Главное – её не трогать, тогда она не взлетит
и не заставит кого-либо чихать, и нервничать
по этому поводу, и выдавать при этом акаде-
мическую лекцию о вреде пыли в планетарном
масштабе. Дома меня ждал чай и прелестный
бисквит. Про ожидания моего велюрового ди-
вана я молчу: его страсть ко мне не поддаётся
описанию, так что обломовский диван может,
на горе Илюше, сгореть от зависти.
Когда я подходил к своему подъезду, кто-то
встал с лавочки, где сидели наши старушки:
приветливые и заботливые создания. И я тут же
узнал Дарью и вспомнил всё, что было связано с
ней. Но никакой тревоги я не испытывал. Даже
обрадовался, правда, не знаю почему.
– Дарья, здравствуй. Какими судьбами? Ты ко
мне или к кому-либо из нашего дома?
– День добрый. Вы не возражаете, я к вам на
чай. Вот тортик испекла сама. Хочу вас угос-
тить. Подымемся к вам, да и пёсик устал: вон,
как тяжело дышит животина, пить и отдыхать
хочет. А мы ему кусочек торта дадим, всё ра-
достней будет собачине жить.
– Её и так ждёт кусочек бисквита. Но и толи-
ка тортика ей не помешает попробовать: пусть
у моей псины будут именины сердца, как гова-
ривал самый любезнейший персонаж русской
21
литературы. И мне не хочется уступать ему в
гостеприимности. Прошу в дом.
– Вы имеете в виду Манилова, которому ав-
тор не дал ни имени, ни отчества по неведомо
каким соображениям?
– У человека неопределённых и непостоян-
ных чувств, желаний и мыслей никак не могла
быть определённость в имени и отчестве, – от-
ветствовал я, открывая дверь подъезда и про-
пуская юную даму. Тут и моя пушистая оча-
ровашка рванула поводок: она никак не могла
спокойно перенести факт удаления от неё
будоражащих запахов обещанного торта. Я
поспешил вслед за гостьей, невольно рассмат-
ривая её стройную фигуру, одетую в платье не
только весьма скромных размеров, но и изыс-
кано предъявляющее все достоинства молодо-
го тела. Всё это, пока мы поднимались на чет-
вёртый этаж, поселило в моей голове целый
рой мыслей, последней из которых перед тем,
как мы остановились перед дверью в мою квар-
тиру, была: «Удастся ли мне сегодня устоять и
стоит ли сопротивляться?».
Стол был накрыт на кухне, так как от гости-
ной Дарья отказалась, заявив, что на кухне всё
получается душевнее, особенно, когда вдвоём.
Я уже изготовился разливать чай по чашкам,
но гостья меня остановила:
22
– Подождите. Прежде всего – проверка до-
машнего задания. Я выучила текст рассказа
«Лёгкое дыхание». Сейчас я его расскажу, а
вы, мой учитель, поставите мне за это оценку.
И она, встав около газовой плиты и глядя
мимо меня в окно, начала читать:
«На кладбище, над свежей глиняной насы-
пью стоит новый крест из дуба, крепкий,
тяжелый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладби-
ща, просторного уездного, ещё далеко видны
сквозь голые деревья, и холодный ветер зве-
нит фарфоровым венком у подножия креста.
В самый же крест вделан довольно большой,
выпуклый фарфоровый медальон, а в медальо-
не фотографический портрет гимназистки с
радостными, поразительно живыми глазами.
Это Оля Мещерская».
Дарья читала, и её голос, мягкий и тёплый,
обволакивал мою душу, стучась в её затаённые
пределы. Я смотрел на нервически обострён-
ные черты её миловидного лица, чувствовал,
что ей трудно даётся чтение под моим при-
стальным взором, но не мог отвести его. Она
была удивительно хороша в этом несколько
экзальтированном чтении. Её грудь высоко
поднималась и опускалась, давая жизнь уди-
23
вительным звукам. Они напомнили мне то
моё состояние, когда я сам читал на уроках
своим подопечным эти пронзительные стро-
ки. Я произносил их и сейчас вместе с ней, но
про себя. Волна нежности и благодарности
к этой самоотверженной чтице всё более и
более охватывала меня. И когда прозвучала
последняя строка: «Теперь это лёгкое дыха-
ние снова рассеялось в мире, в этом облачном
небе, в этом холодном весеннем ветре», – я
почувствовал, что наступил мой черёд сопе-
реживать: глаза увлажнились, и слёзы непро-
шено набрякли в них.
– Ну, как? Я справилась с заданием? И какая
будет оценка?
– Ты что не видишь, до чего меня довела? Ка-
кая может быть оценка? Ты умница, но это…
– Не продолжайте. Подойдите и поцелуйте
меня за это. И не бойтесь. Я навязываться не
буду, загоняя вас, как та давняя дурочка, в лю-
бовь. Той взбалмошной девчонки уже нет. Я
повзрослела, у меня было несколько романти-
ческих увлечений… Но я всё это время не за-
бывала о своей мечте быть вашей. Но сейчас я
хочу поддерживать просто дружеские отноше-
ния с вами: пить чай, ходить на прогулки, гово-
рить о литературе. Последнее мне очень важ-
но, я ведь студентка третьего курса филфака.
2
На дружбу нас хватило едва на месяц. И она
переехала ко мне. Незаметно пролетели три
самых светлых года в моей жизни. Но по окон-
чании института она вдруг заявила, что хочет
уехать из нашего маленького курортного го-
родка куда-нибудь в центр и что стала тяго-
титься нашей разницей в годах, поэтому наши
отношения, на её взгляд, исчерпаны. Ей очень
жаль, но она расстаётся со мной, хотя такое
решение было принять нелегко, так как знала,
что мне будет очень обидно и горько. Однако
она рассчитывает, что я прощу её жизненный
эгоизм.
Я ответил, что понимаю её и отпускаю: в не-
воле любви не бывает.
Годков через пять я узнал стороной, что
Дарья живёт в Киеве, защитила диссертацию
кандидата наук, вышла замуж и родила сына.
Ему уже два года. Своего первенца она назвала
моим именем.
Иногда мне очень хочется посмотреть на
этих двух дорогих моему сердцу созданий. Но
между нами огромная полоса отчуждения. Или
мне это только кажется? Незримое и неслыш-
ное лёгкое дыхание всё же связывает нас.
Магией книги я был покорён ещё в подрост-
ковом возрасте. В четырнадцать лет повстре-
чался с Робинзоном Крузо, главным персо-
нажем одноимённого романа Даниэля Дефо,
проведшим на необитаемом острове двадцать
восемь лет. Но не науку выживаемости он мне
преподал. Не за уроками этой мудрости я всё
возвращался и возвращался, многократно пе-
речитывая роман. Дело дошло до того, что я
даже завёл специальный блокнот, время от
времени записывая в него нравственные мак-
симы Крузо. Именно они стали тогда опреде-
лять многие мои мысли, поступки и оценки.
Это произведение надолго стало своего рода
Библией, нравственные императивы которой
были мне очень близки. Вот некоторые вы-
писки из того блокнота, сделанные в те года из
этой книги.
Никогда не пренебрегайте тайным предчув-
ствием, предостерегающим вас об опасно-
сти, даже в тех случаях, когда вам кажется, что
нет никакого основания придавать ему веру.
Как часто в течение нашей жизни зло, кото-
рого мы всего более страшимся, и которое,
когда оно нас постигло, представляется нам
верхом человеческих испытаний, – как час-
то это зло становится вернейшим и единст-
венным путём избавиться от преследующих
нас несчастий.
Такова уж человеческая натура: мы никогда
не видим своего положения в истинном све-
те, пока не изведаем на опыте положения
еще худшего, и никогда не ценим тех благ,
которыми обладаем, покуда не лишимся их.
Все наши сетования по поводу того, чего
мы лишены, проистекают, мне кажется, от
недостатка благодарности за то, что мы
имеем.
Люди, особенно в молодости, считают за-
зорными не те бессовестные поступки, за
которые мы зовём их глупцами, а те добрые
и благородные дела, что совершаются ими в
минуты раскаяния, хотя только за эти дела и
можно называть их разумными.
Несмотря на всю бедственность и ужас наше-
го положения, в нём всегда найдётся, за что
поблагодарить провидение, если мы сравним
его с положением ещё более ужасным.
Обычно молодые люди убеждаются в своём
безрассудстве только спустя годы, как прави-
ло, дорого заплатив за приобретённый опыт.
Но, видно, совершать безумства – удел мо-
лодёжи, как удел людей зрелого возраста,
умудрённого дорого купленным опытом, –
осуждать безрассудства молодежи.
Какое игралище судьбы человеческая жизнь!
И как странно меняются с переменой об-
стоятельств тайные пружины, управляющие
нашими влечениями! Сегодня мы любим то,
что завтра будем ненавидеть; сегодня ищем
то, что завтра будем избегать. Завтра нас
будет приводить в трепет одна мысль о том,
чего мы жаждем сегодня.
Я заключаю, что ожидание зла несравненно
хуже самого зла, особенно когда ожиданию
и страхам не предвидится конца.
Природа, опыт и размышления научили
меня понимать, что мирские блага ценны
для нас лишь в той степени, в какой они спо-
собны удовлетворять наши потребности, и
что, сколько бы мы ни накопили богатств,
мы получаем от них удовольствие лишь в
той мере, в какой можем использовать их,
но не больше.
Человеку, постигшему истину, избавление
от греха приносит больше счастья, чем из-
бавление от страданий.
Во всяком зле можно найти добро, стоит
только подумать, что могло быть иначе.
Всегда легче излить горе словами или слеза-
ми, чем таить его в себе.
В минуты сомнения, когда человек колеб-
лется, когда он …стоит на распутье, не зная,
по какой дороге ему идти, и даже тогда, ког-
да он выбрал дорогу и уже готов вступить на
неё, какой-то тайный голос удерживает его.
…Потом всегда оказывается, что, если б он
пошёл по той дороге, которую выбрал сна-
чала и которую …должен был выбрать, она
привела бы его к гибели.
Сколь нелогична и непоследовательна че-
ловеческая природа, особенно в молодости:
отвергая соображения, которыми следовало
бы руководствоваться в подобных случаях,
люди не стыдятся греха, а стыдятся раская-
ния, не стыдятся поступков, за которые их
по справедливости должно назвать безумца-
ми, а стыдятся образумиться и жить почтен-
ной и разумной жизнью.
Страх так же ослабляет душу, как физичес-
кий недуг изнуряет тело.
Моё сознание тех и некоторых последу-
ющих лет было апеллирующим сознанием.
Среди адресатов, к которым я обращался тог-
да, был и роман «Робинзон Крузо», как не-
кий источник ответов на мои повседневные
вопросы. Однако сейчас он мне мыслится как
некая притча. Притча о том, что каждый из
нас живёт на своём необитаемом острове. И
что после безрассудства молодости предсто-
ит нам построить свой дом, окружив его все-
возможной защитой, взрастить из нескольких
зерён своих способностей богатый урожай
своего благоденствия, приручить и полюбить
тех, кто близок нам духом и сердцем. И когда
пристанет к нашему берегу ладья Харона, мы
отплывём к своим предкам, оставив на своём
острове дом, возделанную землю и благодар-
ную память тех, кто с нашей помощью укоре-
нился на ней.
Многие произведения русской классики
видятся мне притчами со своеобразными нрав-
ственно этическими канонами. Об этом час-
то заходил разговор на моих уроках русской
словесности в старших классах гимназии. Но
история с одним из таких произведением сыг-
рала особую роль в моей жизни. Речь идёт о
рассказе Ивана Бунина «Лёгкое дыхание».
Судьба, трагическая и несправедливая, вы-
пала на долю Оленьки Мещерской, девоч-
ки-подростка из этого произведения. Кон-
стантин Паустовский, собрат Ивана Бунина
по творчеству и уникальный мастер россий-
ской словесности, оставил удивительный по
искренности чувств отклик на трагическую
историю, описанную в данном шедевре рус-
ской малой прозы.
Я сел в буфете за стол около пустого мель-
хиорового ведра для шампанского и развер-
нул газету...
Опомнился я только через час <...>
Все внутри у меня дрожало от печали и
любви. К кому?
К дивной девушке, к убитой вот на этом
вокзале гимназистке Оле Мещерской.
В газете был напечатан рассказ Бунина
«Лёгкое дыхание».
Я не знаю, можно ли назвать эту вещь рас-
сказом? Это не рассказ, а озарение, сама
жизнь с её трепетом и любовью, печальное
и спокойное размышление писателя, эпита-
фия девичьей красоте.
Я был уверен, что проходил на кладбище
мимо могилы Оли Мещерской, и ветер робко
позванивал в старом венке, как бы призывая
меня остановиться.
10
Но я прошёл, ничего не зная. О, если бы я
знал! И если бы я мог! Я бы усыпал эту моги-
лу всеми цветами, какие только цветут на
земле.
Я уже любил эту девушку. Я содрогался от
непоправимости её судьбы.
За окнами (поезда, увозящего Паустовско-
го) дрожали, погасая, редкие и жалкие огни
деревень. Я смотрел на них и наивно успо-
каивал себя тем, что Оля Мещерская – это
бунинский вымысел, что только моя склон-
ность к романтическому приятию мира за-
ставляет меня страдать из-за внезапной
любви к этой погибшей девушке.
И было лето, и был июнь, и был вечер дня
десятого. А потом всё стало другим, и, преж-
де всего, другой стала она, пятнадцатилетняя
гимназистка. В этот день она стала женщиной,
но не так, как если бы ей это могло пригрезить-
ся в её ещё невинных мечтаниях о столь далё-
ком, предстоящем когда-то для неё событии:
без любви, влюблённости и безумного порыва
юности, а случайно и неотвратимо…
А потом, далеко за полночь, Оленька дела-
ет запись в своём дневнике, которая поражает
своей трагичностью и безысходностью.
Я не понимаю, как это могло случиться, я
сошла с ума, я никогда не думала, что я та-
11
кая! Теперь мне один выход... Я чувствую к
нему такое отвращение, что не могу пере-
жить этого!..
И нужно задаться вопросом, какой выход,
вызывающий у неё резкое неприятие, нашла
она, потрясённая новым открытием о себе?
Что нового и мерзкого о себе она узнала, раз-
бираясь в случившемся, приведшем к потере
невинности? И тут во всей полноте встаёт
противоречие между её подростковым со-
знанием и таким обстоятельством взрослой
жизни, как интимная жизнь. Автор даёт уди-
вительную картину её внутреннего мира на-
кануне падения.
Я утром гуляла в саду, в поле, была в лесу,
мне казалось, что я одна во всём мире, и я ду-
мала, так хорошо, как никогда в жизни. Я и
обедала одна, потом целый час играла, под
музыку у меня было такое чувство, что я
буду жить без конца и буду так счастлива,
как никто.
Чистота и природная естественность вос-
приятия вдруг сталкивается с тайным, тёмным
и плотским в ней. Подросток не может ещё по-
нять, что этот опытный в делах соблазнения, в
три раза старший её мужчина смог разбудить
в ней чувственные механизмы пола, которые
на некоторое время подавили в ней все естест-
12
венные механизмы сопротивления. Ситуацию
ещё усугубила рано сформировавшаяся у неё
линия поведения на часто встречаемые при-
знания её красоты и неотразимости.
Незаметно стала она девушкой, и неза-
метно упрочилась её гимназическая сла-
ва, и уже пошли толки, что она ветрена,
не может жить без поклонников, что в неё
безумно влюблен гимназист Шеншин, что
будто бы и она его любит, но так изменчи-
ва в обращении с ним, что он покушался на
самоубийство.
Её склонность к лёгкому, ни к чему не обя-
зывающему флирту папиным знакомым была
истолкована превратно. И случилось то, что
случилось.
Но для Оленьки это был непростой случай.
Она решила, что она порочна по своей при-
роде. И что другой ей не стать. И дальнейший
путь её жизни – путь любовных игр без всяких
обязательств, путь использования красоты
своего тела для побед над особами мужско-
го пола. Игра, опасная для взрослых, а уж тем
более для пятнадцатилетней девочки, которой
ещё не дано знать ничего существенного о
мужском характере, его самолюбии и чести.
И вот финальный аккорд этой опрометчивой
и роковой игры.
13
Офицер (застреливший Олю) заявил судеб-
ному следователю, что Мещерская завлекла
его, была с ним близка, поклялась быть его
женой, а на вокзале, в день убийства, про-
вожая его в Новочеркасск, вдруг сказала ему,
что она и не думала никогда любить его, что
все эти разговоры о браке – одно её издева-
тельство над ним.
Что же заставило Паустовского, чьи замет-
ки были приведены чуть ранее в этом тексте,
написать в них такие щемящие строки: «Я уже
любил эту девушку. Я содрогался от непопра-
вимости её судьбы»?
Но как не полюбить девичью душу, так на-
полненную всеми красками бытия, красотой и
чистотой, так устремлённой к счастью?!
Кажется, что слышишь взволнованный голос
Оленьки, поведывающей подружке свои со-
кровенные соображения:
– Я в одной папиной книге, – у него мно-
го старинных смешных книг, – прочла, ка-
кая красота должна быть у женщины... Там,
понимаешь, столько насказано, что всего
не упомнишь: ну, конечно, чёрные, кипящие
смолой глаза, – ей-богу, так и написано:
кипящие смолой! – чёрные, как ночь, ресни-
цы, нежно играющий румянец, тонкий стан,
длиннее обыкновенного руки, – понимаешь,
1
длиннее обыкновенного! – маленькая ножка,
в меру большая грудь, правильно округлен-
ная икра, колена цвета раковины, покатые
плечи, – я многое почти наизусть выучила,
так все это верно! – но главное, знаешь ли,
что? – Лёгкое дыхание! А ведь оно у меня
есть, – ты послушай, как я вздыхаю, – ведь
правда, есть?
И как не содрогнуться от мысли, что есть в
жизни нечто такое, что может остановить на-
всегда это «лёгкое дыхание», оставив на земле
лишь невыносимо грустное мироощущение.
На кладбище, над свежей глиняной насыпью
стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжё-
лый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладбища,
просторного, уездного, ещё далеко видны
сквозь голые деревья, и холодный ветер зве-
нит и звенит фарфоровым венком у подно-
жия креста.
В самый же крест вделан довольно большой,
выпуклый фарфоровый медальон, а в медаль-
оне – фотографический портрет гимназис-
тки с радостными, поразительно живыми
глазами.
Это Оля Мещерская.
Я обычно начинал урок, посвящённый это-
му произведению, с собственного чтения на-
1
изусть данного рассказа. На слушающих он
производил огромное впечатление. Я видел
это по их глазам. Во многих стояли слёзы. Со-
переживание трагедии было весьма эмоци-
ональным. Иногда, по окончанию чтения, я
отворачивался от класса, подходил к окну, и
смотрел в него две-три минуты, давая учени-
кам некоторое время, чтобы прийти в себя, да и
мне не мешало перевести дух. Стояла тишина,
но в ней был особенный нерв. Ребячьи души
замерли, осознавая таинство и трагедию чело-
веческой жизни. Они в этот момент взросле-
ли, не ощущая этого.
Как-то София Михайловна, учительница ли-
тературы из соседней школы, позвонила мне
и попросила прочесть «Лёгкое дыхание» в её
одиннадцатом гуманитарном классе. Она ска-
зала, что девочки из её класса дружат с моими
девчонками, и те рассказали ей о потрясающем,
с их слов, удовольствии, которые они получили
на моём уроке. «Словом, извините, я обещала,
что уговорю вас прийти к нам на урок. Неуже-
ли вы подведёте меня?» Мне оставалось ниче-
го, как только согласиться. Пришёл, прочёл и
провёл два урока по тексту рассказа. Выслушал
благодарности и, откланявшись, ушёл. И через
некоторое время забыл об этих незапланиро-
ванных уроках…
1
Но недели через две мне позвонили в дверь.
Я пошёл открывать, досадую, что Тёмка, мой
приватный ученик, опять пришёл ранее уста-
новленного времени. Готовый высказать ему
всё, что я думаю по этому поводу, я открыл
дверь и замер в некотором удивлении. То был
не Тёмка. Передо мной стояло совершенно
очаровательное создание лет семнадцати.
Услышав: «Можно мне войти?» – я посторо-
нился и пропустил гостью в комнату. Та, сту-
ча каблучками, прошла в гостиную и остано-
вилась у стола, где лежали тетради, которые я
проверял в ожидании любимца, умницы-бал-
беса Тимофея.
– Вы, видимо, пришли насчёт моих заня-
тий с вами? Не так ли? Но боюсь, что я вас
огорчу. Я уже не беру учеников. Мой лимит
времени на это исчерпан. Мне жаль, но вы
пришли напрасно.
– Вы позволите мне сесть? Спасибо. Нет, я
не собираюсь брать у вас уроки литературы. Я
к вам совершенно по личному поводу.
– По личному поводу? Мы знакомы? Я что-то
должен вам? Скажите об этом со всей откро-
венностью.
– Мы с вами не знакомы. Вернее так, вы меня
не знаете, а я вас знаю, очень хорошо знаю. Вы
мне очень близки.
1
– Вы меня знаете? Я вам очень близок? Но
я вас никогда не видел. Прекратите морочить
мне голову. Как такое может быть?
– Всё очень просто. Вы давали в нашем классе
урок. То, что вы сделали на том уроке со мной,
потрясло меня, вот почему я здесь.
– Ничего, насколько помню, ни с кем ничего
не сделал. Прочёл «Лёгкое дыхание», погово-
рил о разном с юным народом и ушёл.
– Здесь вы, наверно, правы. На уроке я про-
сто тихо плакала. Но потом, всё это вспоминая
и обдумывая, я поняла, что полюбила вас, по-
любила, и всё тут.
– Милая, прости, но ты полюбила не меня, а
нечто придуманное тобой и не связанное со
мной. Надо немножко подождать, и эти твои
фантазии сменятся другими фантазиями. Так
бывает иногда в девичьей юности.
– Это не фантазии. Я вас люблю и хочу, что-
бы вы были моим первым мужчиной. Сегодня,
сейчас или… когда вы скажете.
– Что за блажь! Ты что, поспорила с под-
ругами, что совратишь меня? Но зачем тебе
надо? Посмотри на меня, я почти на двадцать
лет старше тебя, и, вообще, выбрось эту дурь
из головы.
– А насколько этот папин знакомый был
старше Ольги Мещерской? Ольга не любила
1
его, но отдалась ему в порыве мимолётного
чувства. Но я чётко понимаю, что полюбила
вас на всю жизнь. И счастлива от своего выбо-
ра. И вы полюбите меня, по-другому просто
не может быть…
Тут она встала и подошла ко мне, стоявшему
около окна.
– Возьмите мою руку, обнимите меня, я вся
дрожу…
Но в это время опять раздался дверной зво-
нок, и я, мягко отстранив девушку, пошёл от-
крывать дверь, точно зная, что меня выручить
пришёл припозднившийся Тёмка. Когда мы с
ним входили в комнату, Дарья, так она пред-
ставилась впервые минуты нашей встречи, шла
уже навстречу, собираясь уйти.
– Я вижу, у вас сейчас будет урок. Поста-
раюсь быть у вас завтра. Я не собираюсь от-
казываться от моего выбора, и ничто в вас не
помешает мне.
– Давай так, ты придёшь тогда, когда выучишь
наизусть «Лёгкое дыхание». Не выучишь, ни-
какого разговора с тобой не будет. Пока, и
будь умницей, постарайся принимать решения
не только сердцем, но и умом.
В течение последующих нескольких дней я
с неким ужасом ждал вторичного пришествия
юной охотницы за моим скальпом. И уготав-
1
ливал разные варианты своего поведения. Са-
мым лучшим мне казался вариант, связанный
с моим побегом из города на неопределён-
ное время: уж больно сильна была она в своей
юной, отчаянной решимости. Но время шло,
однако звонка в дверь, извещавшего о начале
охоты на меня, так и не было. Тут я облегчен-
но вздохнул: или ей никак не удаётся выучить
наизусть текст предложенного мной рассказа,
или она нашла иной объект для своего роман-
тического набега.
Но сказать, что на этом эта история закон-
чилась, я никак не могу. Через четыре года, в
одно из воскресений октября, где-то после
обеда, я возвращался с собакой домой. На-
строение было умиротворённое, если не ска-
зать, несколько минорное. Прелестная тихая
осень, разноцветье парковых аллей, где мы
бродили с Джулией, тепло погожего денька,
отсутствие каких-либо причин для волнений
и переживаний личного свойства, – всё как-то
сошлось во мне. Я воспринимал себя частью
всеобщей гармонии бытия. Такое ощущение
редко посещало меня, и я радовался каждому
такому случаю. Дома меня никто не ждал. Но
и я не переживал насчёт своего одиночества.
Оно меня устраивало, и я всё еще находил в нём
массу достоинств. Скажем, скопилась или не
20
скопилась пыль на моих книгах и пластинках.
Главное – её не трогать, тогда она не взлетит
и не заставит кого-либо чихать, и нервничать
по этому поводу, и выдавать при этом акаде-
мическую лекцию о вреде пыли в планетарном
масштабе. Дома меня ждал чай и прелестный
бисквит. Про ожидания моего велюрового ди-
вана я молчу: его страсть ко мне не поддаётся
описанию, так что обломовский диван может,
на горе Илюше, сгореть от зависти.
Когда я подходил к своему подъезду, кто-то
встал с лавочки, где сидели наши старушки:
приветливые и заботливые создания. И я тут же
узнал Дарью и вспомнил всё, что было связано с
ней. Но никакой тревоги я не испытывал. Даже
обрадовался, правда, не знаю почему.
– Дарья, здравствуй. Какими судьбами? Ты ко
мне или к кому-либо из нашего дома?
– День добрый. Вы не возражаете, я к вам на
чай. Вот тортик испекла сама. Хочу вас угос-
тить. Подымемся к вам, да и пёсик устал: вон,
как тяжело дышит животина, пить и отдыхать
хочет. А мы ему кусочек торта дадим, всё ра-
достней будет собачине жить.
– Её и так ждёт кусочек бисквита. Но и толи-
ка тортика ей не помешает попробовать: пусть
у моей псины будут именины сердца, как гова-
ривал самый любезнейший персонаж русской
21
литературы. И мне не хочется уступать ему в
гостеприимности. Прошу в дом.
– Вы имеете в виду Манилова, которому ав-
тор не дал ни имени, ни отчества по неведомо
каким соображениям?
– У человека неопределённых и непостоян-
ных чувств, желаний и мыслей никак не могла
быть определённость в имени и отчестве, – от-
ветствовал я, открывая дверь подъезда и про-
пуская юную даму. Тут и моя пушистая оча-
ровашка рванула поводок: она никак не могла
спокойно перенести факт удаления от неё
будоражащих запахов обещанного торта. Я
поспешил вслед за гостьей, невольно рассмат-
ривая её стройную фигуру, одетую в платье не
только весьма скромных размеров, но и изыс-
кано предъявляющее все достоинства молодо-
го тела. Всё это, пока мы поднимались на чет-
вёртый этаж, поселило в моей голове целый
рой мыслей, последней из которых перед тем,
как мы остановились перед дверью в мою квар-
тиру, была: «Удастся ли мне сегодня устоять и
стоит ли сопротивляться?».
Стол был накрыт на кухне, так как от гости-
ной Дарья отказалась, заявив, что на кухне всё
получается душевнее, особенно, когда вдвоём.
Я уже изготовился разливать чай по чашкам,
но гостья меня остановила:
22
– Подождите. Прежде всего – проверка до-
машнего задания. Я выучила текст рассказа
«Лёгкое дыхание». Сейчас я его расскажу, а
вы, мой учитель, поставите мне за это оценку.
И она, встав около газовой плиты и глядя
мимо меня в окно, начала читать:
«На кладбище, над свежей глиняной насы-
пью стоит новый крест из дуба, крепкий,
тяжелый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладби-
ща, просторного уездного, ещё далеко видны
сквозь голые деревья, и холодный ветер зве-
нит фарфоровым венком у подножия креста.
В самый же крест вделан довольно большой,
выпуклый фарфоровый медальон, а в медальо-
не фотографический портрет гимназистки с
радостными, поразительно живыми глазами.
Это Оля Мещерская».
Дарья читала, и её голос, мягкий и тёплый,
обволакивал мою душу, стучась в её затаённые
пределы. Я смотрел на нервически обострён-
ные черты её миловидного лица, чувствовал,
что ей трудно даётся чтение под моим при-
стальным взором, но не мог отвести его. Она
была удивительно хороша в этом несколько
экзальтированном чтении. Её грудь высоко
поднималась и опускалась, давая жизнь уди-
23
вительным звукам. Они напомнили мне то
моё состояние, когда я сам читал на уроках
своим подопечным эти пронзительные стро-
ки. Я произносил их и сейчас вместе с ней, но
про себя. Волна нежности и благодарности
к этой самоотверженной чтице всё более и
более охватывала меня. И когда прозвучала
последняя строка: «Теперь это лёгкое дыха-
ние снова рассеялось в мире, в этом облачном
небе, в этом холодном весеннем ветре», – я
почувствовал, что наступил мой черёд сопе-
реживать: глаза увлажнились, и слёзы непро-
шено набрякли в них.
– Ну, как? Я справилась с заданием? И какая
будет оценка?
– Ты что не видишь, до чего меня довела? Ка-
кая может быть оценка? Ты умница, но это…
– Не продолжайте. Подойдите и поцелуйте
меня за это. И не бойтесь. Я навязываться не
буду, загоняя вас, как та давняя дурочка, в лю-
бовь. Той взбалмошной девчонки уже нет. Я
повзрослела, у меня было несколько романти-
ческих увлечений… Но я всё это время не за-
бывала о своей мечте быть вашей. Но сейчас я
хочу поддерживать просто дружеские отноше-
ния с вами: пить чай, ходить на прогулки, гово-
рить о литературе. Последнее мне очень важ-
но, я ведь студентка третьего курса филфака.
2
На дружбу нас хватило едва на месяц. И она
переехала ко мне. Незаметно пролетели три
самых светлых года в моей жизни. Но по окон-
чании института она вдруг заявила, что хочет
уехать из нашего маленького курортного го-
родка куда-нибудь в центр и что стала тяго-
титься нашей разницей в годах, поэтому наши
отношения, на её взгляд, исчерпаны. Ей очень
жаль, но она расстаётся со мной, хотя такое
решение было принять нелегко, так как знала,
что мне будет очень обидно и горько. Однако
она рассчитывает, что я прощу её жизненный
эгоизм.
Я ответил, что понимаю её и отпускаю: в не-
воле любви не бывает.
Годков через пять я узнал стороной, что
Дарья живёт в Киеве, защитила диссертацию
кандидата наук, вышла замуж и родила сына.
Ему уже два года. Своего первенца она назвала
моим именем.
Иногда мне очень хочется посмотреть на
этих двух дорогих моему сердцу созданий. Но
между нами огромная полоса отчуждения. Или
мне это только кажется? Незримое и неслыш-
ное лёгкое дыхание всё же связывает нас.
Рейтинг: +3
466 просмотров
Комментарии (2)
| Лидия Копасова # 26 января 2017 в 23:15 0 | ||
|
| Куст Восточный # 3 февраля 2017 в 19:05 0 | ||
|
