​Агриппиша 3

[Скрыть] Регистрационный номер 0420363 выдан для произведения: Агриппиша 3
Расправившись с Андреем, Агриппина заметно повеселела. Они с Толяшей верно рассчитали, что оклемавшись, Андрей не станет связываться с милицией, просто не позволит обнародования такого позора, а обойдется разными частными врачами да знахарями, специалистами по зашиванию и заговору порванных задниц. 
Помыкались, помыкались Агриппиша с Толяном и решили поискать работу по умению, по профилю, так сказать. Для чего и направили свои стопы на юг, в столицу, в Южную Пальмиру по имени Одесса... 

… Возвращаясь из магазина, Агриппиша обратила внимание на яркую рекламу. Над аркой горела неоновая надпись «Ришелье» . Любопытствуя, зашла она в старинный двор этой бывшей торговой биржи, бывшей филармонии, и разглядела в створе тяжелых дверей двух атлетов в камуфляжной форме, один – белобрысый, нос проломлен, другой – брюнет с помятыми ушами, похаживали они между игорными столами в зале казино, зорко присматривая за порядком. Заходили они и в боковой зал ресторана, и в уютное кафе за колоннами. 
Агриппиша осмотрелась, подошла к атлетам. 
– Чего стережете, мужики? 
– Тебя стережем, сестренка, ответил брюнет. – Ты как? В кафе или поиграть? 
– Не-е, я так... Ну, а чего стеречь? От кого? 
– Фью! – сказал белобрысый. – Знаешь, сколько отморозков тут шляется! А чё это ты с картошкой-то здесь?.. 
– Да я ж мимо проходила... А чего им надо-то, этим, отморозкам? 
– Много надо. Они же кто? Рэкетиры, бандиты, ворье – хватает.
«Так, – решила Агриппиша, – эта работа мне подходит».
– А ты, сестренка, красавица. У меня смена в восемь кончается, давай угощу, шампанское попьем вон в этом кафе. Или куда в другое место смоемся, а? Покайфуем. 
– Смоемся... – задумчиво повторила Агриппиша, и тут глаза ее враз пожелтели. – Покайфуем... Ты, мужик, чего? Террорист, што ль? А ну, пошел вон, козел! И ты – пошел вон! Давайте, давайте, валите отседа! Я тута и без вас справлюся, – говорила Агриппиша, аккуратно пристраивая картошку за колонной. 
– Ух ты! – воскликнул брюнет. – Во дает! Ты, никак, с дуба упала? Давай-ка, забирай свою торбу. 
– Слышь, козлина, – спокойно сказала Агриппина, – вали по-хорошему! Ты ж, хотя и лигарх, а по-русски разбираешь. Вали, пока я не разозлилася. Я тута работать буду!
Из холла вышел к ним тощий господин в «жириновке» . Глаза у него были колючие, пристальные. Спросил: 
– Почему шум? 
– Вот она, – показал пальцем брюнет, – Шумит чего-то, Михал Петрович, хулиганит. Приперлась тут с мешком... Еще и босая…
Михал Петрович, директор заведения, посмотрел на Агриппишу, глаза у него стали ласковыми. 
– Ой, какая девонька! Ну вы, ребята, неправы... Девонька, оставь их в покое, идем со мной, я угощаю. Не пожалеешь, сладкая. 
– Сладкая... – пробормотала Агриппиша. – Тоже лигарх… И ты двигай отседа, нето накостыляю! 
Михал Петрович обиделся и сказал: 
– Ладно, ребята. Не хочет – ее дело. Выбросьте ее на улицу. Дура деревенская! В шею ее, да не церемоньтесь! 
Он повернулся и ушел. 
Белобрысый протянул руку, чтобы схватить Агриппишу за ворот. Агриппиша чуть подалась назад, так что вышибале пришлось потянуться, потом чуть сдвинулась вправо, присела и легонько махнула ногой. Вышибала свалился на спину. Он тут же вскочил, виновато усмехнулся напарнику, дескать, надо же, чего дура несмышленая вытворяет, и вновь протянул руку к Агриппише. 
– Я ж предупреждала, козел. Ну, а щас я уже разозлилася – сам виноват. 
Агриппиша мгновенно подняла ногу вертикально вверх и смаху опустила пятку в основание бычьей шеи вышибалы. Тот осел, хлопая скосившимися к носу глазами. 
– Эге-е! – протянул брюнет с мятыми ушами. – Надо же предупреждать, красавица. 
– Чего предупреждать? 
– Что вооружена, вот чего. А то некрасиво выходит. Не думаешь же ты теперь, что со мной справишься, когда я знаю. 
– Ты, конечно, мешок тяжелый, но мешок-то – с чем? 
– С чем? 
– С дерьмом! Што ж ты ничего про себя не знаешь? Так што, даже не мечтай, я справлюся! Отморозок! 
– Кто отморозок? – оскорбился брюнет. – Ну, ты меня достала. А ну, пошла отсюда, я сказал! 
– Ой-ой-ой! – Агриппиша внезапно сменила боевую стойку на жеманное покачивание плечами, чем ввела в заблуждение брюнета, потому что этот образ хрупкой девушки с томными телодвижениями как-то больше гармонировал с ее очень даже отчетливо видимым женским естеством. – Какой страшный! Я прям вся щас уписаюся... 
И вдруг взорвалась она вихрем движений, в результате которых брюнет спиной влетел в старинный витраж окна и вместе с его осколками остался лежать на полу. 
– Нигде житья от их русскому человеку!.. – пробормотала Агриппиша. – Ну, я вам щас покажу советскую власть! 
С этими словами ринулась она в дверь, за створками которой скрылся Михал Петрович. Там – вращалась рулетка, сидели вкруговую какие-то люди в малиновых пиджаках. А за столиком в уютном уголке утопал в кресле Михал Петрович с роскошной девицей на коленях. Девица усердно вылизывала Михал Петровичу шею. Михал Петрович мурлыкал от удовольствия и выгибал свой кадык навстречу губам очаровательницы. 

Я сижу на вишеньке, 
Не могу накушаться, – 

в темпе марша бормотала Агриппиша, – 

Дядя Ленин говорил – 
Надо маму слушаться.
Она энергично впечатывала шаг в ритм программных стихов и неумолимо приближалась к столу Михал Петровича, который воскликнул, завидев решительную диву: 
– О-о! Ты все-таки пришла! А ну, Оленька, иди отдохни, иди, детка... 
Девица сползла с его колен, встала во весь свой почти двухметровый рост и сердито уставилась на Агриппишу, затем, безошибочно угадав в ней деревенское происхождение и не сказав лишнего слова, кинулась на конкурентку с намерением вцепиться той в волосы и выцарапать ее коровьи глаза. 
– Ах ты, быдло с Крыжополя! – завопила она. 
Агриппиша избавилась от помехи, легонько, но презрительно ткнув модельную Оленьку пальцем чуть поверх живота. Оленька икнула и села на пол. Не дав Михал Петровичу опомниться, Агриппиша выдернула его из кресла и швырнула прямо на вращающееся колесо рулетки. 

У тебя ж душа большая, 
Рази ж ей не хочется... –

уговаривала Агриппиша Михал Петровича. – 

Помечтать об урожае,
Об ткачихе-летчице. –

декламировала она, транслируя стишки и обнаруживая тем самым изрядный поэтический талант. Репертуар у Агриппиши был неиссякаем и разнообразен, поэтому исправно летали в воздухе осколки коньячных бутылок, рушились зеркала и мелькал среди побоища фейерверк из ног, рук и пронзительных желтых глаз Агриппиши. И слышен был ее голос: 

С оборванцем подрался матрос... – 

она восстанавливала справедливость. – 

Это Клим Ворошилов 
И братишка Буденный...– 

сочно выводила она, видя во всех этих малиновых пиджаках, бильярдных киях и квадратных неорусских физиономиях покушение на родное неосоветское законодательство. – 

Подарили свободу,
И их любит народ...

...Наряд милиции – его вызвал доползший до телефона Михал Петрович – сориентировался в том смысле, что правильно оценил свои возможности в предполагаемой борьбе с цунами по имени «Агриппиша» и обошелся с этим стихийным бедствием умело: улучив момент, патрульный аккуратно побрызгал чем-то из баллончика на девушку, как брызгает на бегонии в цветочной оранжерее заботливый садовник. Ему это без труда удалось, потому что Агриппиша не ожидала никаких подвохов со стороны родной неосоветской милиции, в которую она свято верила. Теперь это был уже не «цунами», а вертящийся на месте клубок из чиханий, кашля и слез. 
Докашливала Агриппиша уже в отделении милиции.
…Здесь и нашел ее Толян, сбившийся с ног в поисках жены. 
Бравая милиция, облизываясь на Агриппишу, пугала ее всякими страшными уголовными карами. 
– Ты, Агриппина, пойдешь по статье за учинение хулиганских действий в зоне культурных учреждений... 
– Ихде? – удивлялась Агриппиша. – Ихде культурных учириждений? Этот клоповник? Там же одни террористы. Они ж тока и умеют што жрать. И над людями издеваться. 
– Ну, не скажи, Агриппина. Они платят налоги... А Михаил Петрович, так он вообще никакой не террорист. 
– Видала я таких! Ты же, товарыш старший лейтенант, не знаешь как он девку эту на колени взгромоздил. 
– Ты какая-то необразованная, Агриппина. Взгромоздил... Просто культурно проводит время. Имеет право. За свои, между прочим, деньги. В общем, так... Если ты согласна сотрудничать с нами, тем более – ты карате умеешь, то один разговор. А нет – загремишь по статье. – Старший лейтенат ласково обнял Агриппишу за плечи. – Ты ж пойми, Агриппина, мы же кто? Мы – новая советская власть, мы должны блюсти... А, с другой стороны, ты для нас очень ценный кадр. 
– Тут я согласная. Тока я прямо заявляю заявление: спуску от меня не будет: если увижу, што гад, што лигарх... И вапше, товарыш старший лейтенант, когда же ж мы уже их всех выженем, а? 
– Агриппина! Ты что! Еще поплачем, когда без них, без олигархов, останемся… 
– Тут я несогласная! Ты это запомни! 
Лейтенант переложил утешительную длань на Агриппишино бедро и в этот самый момент в конторку влетел Толян. Он радостно заулыбался Агриппише, но, увидав на бедре своей жены снующую руку лейтенанта, взвился в воздух – «Ки-ия-а!» – и лейтенант закатился под стол, а Толян ухватил Агриппишу за руку и потянул к выходу – «Бежим!» 
– Ты чего, Толяша? – упиралась Агриппиша. – Што ты! Это ж нашая рóдная милиция! Глупой ты какой-то. Самая работа начинается... 
Она стала тащить милиционера из-под стола, тот замычал и открыл глаза. Увидел Толяна, и его мычание оформилось: 
– Под суд отдам! По этапу пущу... 
– Што ты, што ты, товарыш старший лейтенант! Это ж мой муж Толян. 
– А чего он... Муж... Чей муж?.. Зачем нам с тобой муж, Агриппина? – приходил в себя старший лейтенант, с досадой глядя на девушку. – Еще и с ногами... 
– Так он же ж тоже каратист. Вместе будем работать на благо. 
– Нельзя! – отрезал старший лейтенант, отряхиваясь и устраиваясь за своим столом. – Семейственность в нашей работе, Агриппина, недопустима. Поэтому буду оформлять хулигана на пятнадцать суток за нападение при исполнении... 
– Не согласная я! – твердо сказала Агриппиша. – Я этого не уважаю. Если што – тада и меня оформляй. Я тока не пойму, товарыш старший лейтенант, тебе што – бойцы не нужны? 
– Фамилия! – упрямо гнул свое старший лейтенант, грозно глядя на Толяна и делая вид, что ему не до Агриппиши. 
– Чего – фамилия? – нервничал Толян. – Ты чего это мою жену лапал? 
– Обвиняемый! Ведите себя пристойно! Я при исполнении, поэтому никого я не лапал. Вам показалось. 
– Толяша, што ты, што ты! Он не лапал, Толяша. Ты ж меня знаешь – я же ж такого не люблю. 
– А ты, жена, помолчи! – стукнул кулаком по столу Толян. – Расселась тут с этим кобелем, а он и руки распустил... 
– Та-ак! – протянул старший лейтенант. – Оскорбление при исполнении. Точно по этапу пущу. Но ради справедливости информирую: я, гражданин Толян, не распускал... Я успокаивал эту гражданку, так как она была в полном расстройстве чувств. А долг советской милиции... 
– У него жа долг, Толяша, пойми. И нервенная работа. И про расстройство чуйств он правду говорит. Ты жа не знаешь как я расстроилася. Я тебе потом все-все расскажу чего было. 
– Ладно! – рубанул рукой старший лейтенант. – Я принял решение. Обвиняемый Толян будет сотрудничать, но во избежание семейственности – в другом наряде... 
– Чего это – обвиняемый? – стал успокаиваться Толян. 
– А нападение при исполнении это тебе что? Так что кровью искупать будешь, на передовой. Попирчук! – крикнул он. 
На зов явился милиционер в лейтенантских звездочках. 
– Я здесь, Николай. 
– Вот что, Попирчук, оформи этого условно осýжденного в свой наряд как нештатного сотрудника. Каратист! Классно дерется – сам наблюдал. Пусть докажет на деле... Так что забирай к себе и оформляй. 
Попирчук расправил пышные соломенные усы и сказал, встав во фрунт: 
– Условно осýжденный! Руки за спину! Вперед! 
Толян и его начальство скрылись за дверью, Агриппиша сказала: 
– Он докажет! Ты, товарыш старший лейтенант, даже не сумлевайся. 
– Я и не сомневаюсь, – говорил старший лейтенант, вплотную придвигаясь к Агриппише и возобновляя собеседование непосредственно с того места, на котором оно было прервано, а именно – с установления своей длани на уютном бедре Агриппиши. – Я, Агриппина, верю в торжество справедливости, поэтому мы с тобой сейчас обсудим общие места нашей деятельности... Хищный оскал преступного мира, Агриппина, требует концентрации всех наших духовных и физических сил. Наши сердца, Агриппина, должны биться в едином ритме. 
Сказав это, старший лейтенант наложил ладонь на сердце каратистки и лично убедился: ее сердце билось в нужном ритме. 
– Ах, Агриппишечка, – простонал старший лейтенант, – бывает, что и ночей недосыпаем, и в ласке женской себе отказываем. Но мы должны стараться... Рэкет, бандиты... Наш долг, Агриппишечка... 
– Конешно, товарыш старший лейтенант Коляша, – шептала Агриппиша расстрогано, – рази ж я не понимаю... Я постараюся... Я, Коляша, завсегда... 
 
(продолжение следует)