Некоторые стихи глубже раскрываются перед читателем, когда есть возможность поставить им в параллель произведения других авторов. Возникает семантическая перекличка, одни смыслы оттеняют другие, в каждом стихе проступает нечто, незаметное на первый взгляд, что может быть упущено при изолированном прочтении.
Другие стихи удобнее разбирать сами по себе. Обычно такие стихи имеют сложную, выстроенную структуру с динамическим смыслом. Двигаясь по стиху, можно проследить как включаются разные значения, чтобы в итоге читатель оказался в нужной семантической точке – достиг той перспективы восприятия, к которой его хотел подвести автор.
Примером такого стиха может быть «Слово» («Das Wort») Аннеты фон Дросте-Гюльсгоф (в современной транслитерации ее имя чаще передается как Аннетте фон Дросте-Хюльсхофф) (1797-1848). Эта немецкая поэтесса у нас не очень известна, хотя ее творчество по-своему совершенно, сочетая простоту, благозвучность и глубину. Возможно, дело в том, что поэзия ее религиозна, поэтому в советское время ее не особенно стремились переводить, а мы живём в значительной мере богатством переводов именно советского периода.
В переводе Ирины Грицковой «Слово» звучит так:
Крылато слово, как стрела.
Сам на себя пеняй за спешку,
Коль произнес его в насмешку
Или сказал его со зла.
Похоже слово на зерно.
Обронишь ты его случайно,
Но в землю твердую отчаянно
Корнями вцепится оно.
Подобно искре, хмурым днем
Погаснув, истлевает слово.
И на ветру воспрянет снова,
И все заполонит огнем.
Едва родимся мы на свет,
Весь мир словами обозначим.
Смеемся из-за них и плачем.
Поверь, что слов никчемных нет.
Молитвам, Господи, внемли,
Несчастным ниспошли спасенье.
Даруй слепому исцеленье,
Чтоб видеть красоту земли.
Словами одарил нас Бог.
Но Ты, Всесильный, Всемогущий,
Сокрыл от нас их смысл грядущий,
Чтоб их постичь никто не смог.
Зажги ж огонь средь темноты!
Пусть в цель летит стрела крылато!
Ведь то, что праведно и свято,
На свете знаешь только Ты!
Первые три строфы задают три образа.
Сначала слово сравнивается со стрелой, которая должна быть пущена в цель, а может уйти в «молоко», если стрелок неловок. Стрела крылата. В переводе свойство крылатости прилагается сразу к слову, усиливая воздействие. Мы вспоминаем фразеологизм, ставший теперь термином, обозначающим фразеологизмы вообще, – «крылатые слова». Образ крылатого слова восходит ещё к поэзии Гомера – это его устойчивое выражение, встречающееся и в Илиаде, и в Одиссее: «…Голос потом свой возвысил и бросил крылатое слово…».
Но стрела не просто летит, она – средство поражения. Стрела – метафора меткости. И опять находится устойчивый оборот – «меткое слово». У Некрасова в «Кому на Руси жить хорошо» читаем:
И часто в речь Петрушкину
Вставляют слово меткое,
Какое не придумаешь,
Хоть проглоти перо!
Итак, слово вылетело и поразило цель.
Во второй строфе слово сравнивается с зерном. Это, конечно, евангельский образ: «вышел сеятель сеять». В Евангелии от Марка к притче о сеятеле добавляется сюжет о невидимо растущем семени: «человек бросит семя в землю, и спит, и встаёт ночью и днём; и, как семя всходит и растёт, не знает он». Семя брошено и, прорастая, пускает корни. Мы видим эти корни в картине, что рисует нам поэтесса.
Третья строфа даёт нам образ огня. Который может быть тлеющим, а может – всепожирающим. Все три образа связаны между собой, это три этапа одного процесса: сначала слово летит от человека к человеку; попав на новую почву, оно прорастает и вызревает; дальше мы видим результат – это может быть высокое пламя.
Автор утверждает, что ни одно слово не остаётся безрезультатным. Правда, результат может быть различным. Слово может вызвать слёзы или подарить надежду.
К сожалению, идеальных переводов не существует. И у Грицковой логика внутреннего развития повествования далее нарушается.
У нас есть ещё один перевод «Das Wort», современного переводчика – Александра Гантмана. Он, конечно, художественно менее совершенен, но смысловое наполнение концовки стиха в нём передано более точно.
Как схоже слово со стрелой,
Однажды пущенной из лука,
Всерьез, иль в шутку, иль от скуки –
Побойся спешки роковой.
Слова, как зернышки, что вдруг
Твои ладони уронили,
Они в момент ростки пустили;
И в корнях почва вся вокруг.
Слова, как искры: от дождя,
Возможно, тут же и потухнут,
Иль будут тлеть средь листьев жухлых,
Иль вспыхнет океан огня.
В твой адрес брошенным словам
Не отворяй от сердца двери:
Лишь тем словам ты можешь верить,
В которых ты уверен сам.
Мой Бог! Свои лучи – слова
Шлешь робкому Ты и слепому;
И цель свою, и тропку к дому
Без слов нашли б они? Едва!
Ты словом, Бог, нас одарил,
Чтоб мы его оберегали,
Твоим дыханьем наполняли,
Чтоб каждый словом дорожил.
Направь же в цель полет стрелы!
Зерну покоя дай водицы!
Пусть искра спит иль возгорится!
Как сделать – знаешь только Ты!
Мы видим, что Аннета фон Дросте-Гюльсгоф как бы поднимается над человеческой коммуникацией. Слова, которыми мы обмениваемся между особой, остаются внизу, а общая картина, видимая с высоты, такова, что мы топчемся, как слепые, как будто ещё не знакомые с словом.
Осознание этого человеческого бессилия заставляет обратиться к Богу, вспомнить, что именно Бог – источник смыслов и дара слова как такового. И молитва поэтессы – это просьба ниспослать умение правильно обращаться с словами.
В последней строфе все три образа – стрелы, прорастающего зерна, затухающего или разгорающегося огня – возвращаются снова. Автор не берётся сама определять, какое будущее справедливо в её случае, оставляя конечный выбор Богу, поскольку именно Он – Всевидящий и Всемогущий – знает, что будет во благо, а что нет.
Стихотворение – не просто гимн слову и не просто призыв к осторожному и внимательному обращению с ним, это пример истинно христианского отношения: нечто очень важное (а что для поэта важнее дара слова?) воспринимается не как своё, исходящее изнутри, а как предоставленное в пользование извне, принадлежащее Богу и Им управляемое. Только так, смиряясь и предоставляя себя Божьей воле, поэт может ожидать толка от своего творчества. Автор предлагает некое, по своему убеждению, идеальное лекало, которому должен следовать каждый поэт.
Помочь сайту
Поздравления
