Для Ольги Го

28 октября 2015 - Neihardt
***

Ольга Го

Я замираю над листом – 
Сияет чистота тревожно.
Что оживёт? Добро ли… зло…
Страшусь начать.
Но отказаться невозможно.

Рисую.
Только это и могу.
Причудливо орнамент вьётся,
И кисточки послушное крыло
Неутомимо до восхода солнца.

В славянскую вплетаю вязь
Арабские, еврейские мотивы.
Многоголосых распрей грязь 
Смывают красок переливы.

Для Библии,
Где каждая страница – кровь,
Обиды, притеснения, посулы,
Не веря Соломону, вновь и вновь
Красивое без устали рисую…

Стихотворение Ольги Го «Я замираю над листом» пришлось мне по душе благодаря своему продуманному содержанию и четко оформленной лирической идее: творческий человек созидает прекрасное. Вопреки жизненным обстоятельствам, которые могут содержать сколь угодно зла, или, как сейчас принято говорить, «негатива», но, переосмысленные художником, очищаются от всего наносного и сиюминутного, становятся прекрасными мгновениями истории…

Поэтесса пишет от первого лица, отождествляя себя с лирической героиней. Этот прием придает сюжету стихотворения очень личную направленность, и вместе с тем, откровенность: автор раскрывается навстречу читателю с дружеской простотой, доверяет заочному собеседнику и как бы приглашает к ответной откровенности. Для лирики способ не нов, но действует, пожалуй, безотказно: хорошие стихи должны «цеплять читателя за душу», а одним из способов такого «цепляния» как раз и является придание произведению формы откровенного рассказа о себе.

Приступим к построфному анализу текста.

«Я замираю над листом –

Сияет чистота тревожно.

Что оживёт? Добро ли… зло…

Страшусь начать.

Но отказаться невозможно».

Автор, конечно, имел в виду лист бумаги. Но, как мне кажется, по тексту это совершенно не очевидно, следовало бы быть немного конкретнее: что лирическая героиня хочет сделать с этим листом. Дело в том, что перед читателем – стихотворный текст, и ассоциативно он скорее подумает, что на этом листе, сияющем тревожной чистотой, будут написаны новые стихи, а не нарисованы некие орнаменты, как в дальнейшем оказывается по сюжету стихотворения.

Форма строфы похожа на пятистишие по записи, но на самом деле это все-таки катрен с перекрестной рифмовкой, схема которого выглядит примерно так:

!--!-!-! (8) А

-!---!-!- (9)б

!--!-!-! (8)А

-!-!---!---!- (13)б

«Чистой» силлабо-тоники здесь нет, классические стихотворные размеры вроде ямба или хорея ритмически не вырисовываются, есть лишь совпадения по месту ударения в строках. Первая строка совпадает по ритму с третьей полностью, вторая и четвертая – похожи, но содержат разное количество слогов, что создает эффект сбивчивого, встревоженного «дыхания», усиливая эмоционально яркие слова «тревожно» и «страшусь». Ритм – своего рода «пульс» стихотворения, сбит, но ошибка ли это, ведь сбит он как-то уж очень вовремя? Думается, на этот вопрос может ответить только сам автор.

Итак, мы имеем дело со способом стихосложения, который в русском языке более древен, нежели силлабо-тонический с фиксированными размерами. Это – модификация дольника, которая у литературоведов носит название тактовика. Считайте – тот же дольник, но с числом безударных слогов, иногда превышающем 2. «Чистый» дольник - от 0 до 2 безударных слогов между ударениями, тактовик - 3 безударных, акцентный стих – от 4 и более. В данном случае мы имеем дело именно с тактовиком, но нестабильным, с варьирующимся числом безударных слогов от 1 до 3. В русской поэзии дольник является очень старой стиховой формой. Например, тактовых стихов много среди текстов народных песен. "Серебряный век" русской литературы тоже любил эту форму. И автор применяет ее, пожалуй, к месту: творчество вечно, а в последующих строфах мы еще и узнаем, что лирическая героиня намерена не просто «рисовать красивое», но иллюстрировать Библию. В этом контексте «древность» формы хорошо коррелирует с содержанием стихотворения.

«Рисую.

Только это и могу.

Причудливо орнамент вьётся,

И кисточки послушное крыло

Неутомимо до восхода солнца».

Здесь нет такого выраженного сбоя по ритму, текст начинает идти более размеренно. Это и понятно: художница - лирическая героиня – преодолела сомнения. Подавила страх и приступила к работе над росписью чистой страницы. «Только это и могу» - немного смутило. Основное занятие в жизни, профессия и призвание – рисование? Но ведь автор, отождествленный с лирическим героем, ещё и стихи пишет, и неплохие! Интересен образ кисти как крыла, ассоциирующийся с «полетом фантазии», раньше мне его часто встречать не доводилось, пожалуй, это несомненная авторская находка.

«В славянскую вплетаю вязь

Арабские, еврейские мотивы.

Многоголосых распрей грязь

Смывают красок переливы».

Здесь, в этих незамысловатых строках, стихотворение приобретает необходимое, на мой взгляд, гражданственное звучание. Да, душа лирической героини тянется к вечной красоте. Но красота невозможна для нее без мира, а мир – без взаимного проникновения культур разных народов, поэтому и сливаются в рисунке разные национальные мотивы. А это уже – выражение гражданской позиции самой поэтессы.

«Для Библии,

Где каждая страница – кровь,

Обиды, притеснения, посулы,

Не веря Соломону, вновь и вновь

Красивое без устали рисую»…

Библия – действительно очень жестокая книга, и в Ветхом и в Новом Завете хватает и войн, и крови, и смерти. Но в чем лирическая героиня не верит мудрости Соломона? В том, что «все пройдет»?.. В тексте это не очевидно. Зато бросается в глаза набившая оскомину частотой употребления рифма «кровь-вновь», которая, на мой взгляд, значительно портит впечатление от строфы.

Кстати, о рифмах: «посулы - рисую» - неточно, но оригинально. А вот «крыло» и «могу» - вообще не рифма. Есть и другие нерифмованные строки там, где им, казалось бы, положено быть рифмованными. С этим, пожалуй, автору придется еще поработать.

Творческих удач!

 

© Copyright: Neihardt, 2015

Регистрационный номер №0313998

от 28 октября 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0313998 выдан для произведения: ***

Ольга Го

Я замираю над листом – 
Сияет чистота тревожно.
Что оживёт? Добро ли… зло…
Страшусь начать.
Но отказаться невозможно.

Рисую.
Только это и могу.
Причудливо орнамент вьётся,
И кисточки послушное крыло
Неутомимо до восхода солнца.

В славянскую вплетаю вязь
Арабские, еврейские мотивы.
Многоголосых распрей грязь 
Смывают красок переливы.

Для Библии,
Где каждая страница – кровь,
Обиды, притеснения, посулы,
Не веря Соломону, вновь и вновь
Красивое без устали рисую…

Стихотворение Ольги Го «Я замираю над листом» пришлось мне по душе благодаря своему продуманному содержанию и четко оформленной лирической идее: творческий человек созидает прекрасное. Вопреки жизненным обстоятельствам, которые могут содержать сколь угодно зла, или, как сейчас принято говорить, «негатива», но, переосмысленные художником, очищаются от всего наносного и сиюминутного, становятся прекрасными мгновениями истории…

Поэтесса пишет от первого лица, отождествляя себя с лирической героиней. Этот прием придает сюжету стихотворения очень личную направленность, и вместе с тем, откровенность: автор раскрывается навстречу читателю с дружеской простотой, доверяет заочному собеседнику и как бы приглашает к ответной откровенности. Для лирики способ не нов, но действует, пожалуй, безотказно: хорошие стихи должны «цеплять читателя за душу», а одним из способов такого «цепляния» как раз и является придание произведению формы откровенного рассказа о себе.

Приступим к построфному анализу текста.

«Я замираю над листом –

Сияет чистота тревожно.

Что оживёт? Добро ли… зло…

Страшусь начать.

Но отказаться невозможно».

Автор, конечно, имел в виду лист бумаги. Но, как мне кажется, по тексту это совершенно не очевидно, следовало бы быть немного конкретнее: что лирическая героиня хочет сделать с этим листом. Дело в том, что перед читателем – стихотворный текст, и ассоциативно он скорее подумает, что на этом листе, сияющем тревожной чистотой, будут написаны новые стихи, а не нарисованы некие орнаменты, как в дальнейшем оказывается по сюжету стихотворения.

Форма строфы похожа на пятистишие по записи, но на самом деле это все-таки катрен с перекрестной рифмовкой, схема которого выглядит примерно так:

!--!-!-! (8) А

-!---!-!- (9)б

!--!-!-! (8)А

-!-!---!---!- (13)б

«Чистой» силлабо-тоники здесь нет, классические стихотворные размеры вроде ямба или хорея ритмически не вырисовываются, есть лишь совпадения по месту ударения в строках. Первая строка совпадает по ритму с третьей полностью, вторая и четвертая – похожи, но содержат разное количество слогов, что создает эффект сбивчивого, встревоженного «дыхания», усиливая эмоционально яркие слова «тревожно» и «страшусь». Ритм – своего рода «пульс» стихотворения, сбит, но ошибка ли это, ведь сбит он как-то уж очень вовремя? Думается, на этот вопрос может ответить только сам автор.

Итак, мы имеем дело со способом стихосложения, который в русском языке более древен, нежели силлабо-тонический с фиксированными размерами. Это – модификация дольника, которая у литературоведов носит название тактовика. Считайте – тот же дольник, но с числом безударных слогов, иногда превышающем 2. «Чистый» дольник - от 0 до 2 безударных слогов между ударениями, тактовик - 3 безударных, акцентный стих – от 4 и более. В данном случае мы имеем дело именно с тактовиком, но нестабильным, с варьирующимся числом безударных слогов от 1 до 3. В русской поэзии дольник является очень старой стиховой формой. Например, тактовых стихов много среди текстов народных песен. "Серебряный век" русской литературы тоже любил эту форму. И автор применяет ее, пожалуй, к месту: творчество вечно, а в последующих строфах мы еще и узнаем, что лирическая героиня намерена не просто «рисовать красивое», но иллюстрировать Библию. В этом контексте «древность» формы хорошо коррелирует с содержанием стихотворения.

«Рисую.

Только это и могу.

Причудливо орнамент вьётся,

И кисточки послушное крыло

Неутомимо до восхода солнца».

Здесь нет такого выраженного сбоя по ритму, текст начинает идти более размеренно. Это и понятно: художница - лирическая героиня – преодолела сомнения. Подавила страх и приступила к работе над росписью чистой страницы. «Только это и могу» - немного смутило. Основное занятие в жизни, профессия и призвание – рисование? Но ведь автор, отождествленный с лирическим героем, ещё и стихи пишет, и неплохие! Интересен образ кисти как крыла, ассоциирующийся с «полетом фантазии», раньше мне его часто встречать не доводилось, пожалуй, это несомненная авторская находка.

«В славянскую вплетаю вязь

Арабские, еврейские мотивы.

Многоголосых распрей грязь

Смывают красок переливы».

Здесь, в этих незамысловатых строках, стихотворение приобретает необходимое, на мой взгляд, гражданственное звучание. Да, душа лирической героини тянется к вечной красоте. Но красота невозможна для нее без мира, а мир – без взаимного проникновения культур разных народов, поэтому и сливаются в рисунке разные национальные мотивы. А это уже – выражение гражданской позиции самой поэтессы.

«Для Библии,

Где каждая страница – кровь,

Обиды, притеснения, посулы,

Не веря Соломону, вновь и вновь

Красивое без устали рисую»…

Библия – действительно очень жестокая книга, и в Ветхом и в Новом Завете хватает и войн, и крови, и смерти. Но в чем лирическая героиня не верит мудрости Соломона? В том, что «все пройдет»?.. В тексте это не очевидно. Зато бросается в глаза набившая оскомину частотой употребления рифма «кровь-вновь», которая, на мой взгляд, значительно портит впечатление от строфы.

Кстати, о рифмах: «посулы - рисую» - неточно, но оригинально. А вот «крыло» и «могу» - вообще не рифма. Есть и другие нерифмованные строки там, где им, казалось бы, положено быть рифмованными. С этим, пожалуй, автору придется еще поработать.

Творческих удач!

 
 
Рейтинг: 0 675 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!