Марина Волкова стояла в тени развесистого старого инжира, прислонившись к шершавому стволу, и с видимым безразличием наблюдала за суетой вокруг. Но это безразличие было тщательно отрепетированной маской.
На ней были простые темные джинсы, потертые в самых функциональных местах, и легкая, не мнущаяся куртка из черного хлопка с глубокими внутренними карманами. В кроссовках на тонкой подошве она чувствовала каждую щербинку асфальта. Ее русые волосы были туго стянуты в практичный пучок, открывая высокий лоб и цепкий, оценивающий взгляд серо-зеленых глаз. В них читалась усталость, не физическая, а накопленная за годы жизни на острие — усталость от постоянной бдительности.
Мысленно она уже проверяла маршрут: из этого хаоса — в такси, до аэропорта, регистрация на рейс SU-1452 до Пулково, будто обычная туристка, возвращающаяся с юга.
Ровно в десять, как и было оговорено, из толпы выделился знакомый силуэт. Леонид, грек, с лицом, испещренным морщинами, как старая карта Крыма. Он был одет в мешковатые штаны и светлую рубашку, расстегнутую на груди. В руках он нес два пакета из-под бакалейной лавки, из которых соблазнительно пахло свежей пахлавой и спелыми персиками. Театр для посторонних глаз.
Они встретились взглядами. Леонид кивком показал в сторону глухой стены соседнего дома, отойдя от основного потока людей. Марина оттолкнулась от дерева и последовала за ним, ее движения были плавными и бесшумными.
— Мариночка, солнышко мое, — просипел Леонид, ставя пакеты на выступ низкого каменного забора. Его голос был хриплым, прокуренным. — Как море? Хоть раз искупалась?
— Дела, Леонид, — сухо парировала она, окидывая взглядом его руки. Он был пуст. — Не для отдыха приехала. Где товар?
Грек усмехнулся, обнажив золотую коронку.
— Всегда торопишься. Жизнь, она мимо протечет. Посмотри вокруг! Солнце, люди, торговля кипит. Красота.
— Красота, — без интонации согласилась Марина. — Товар?
Леонид вздохнул, сделал вид, что поправляет пакет, и ловким, отработанным движением извлек из-под пахлавы небольшой, туго свернутый сверток из вощеной ткани. Он был размером с ладонь и перетянут бечевкой.
— Держи. Двенадцать штук, как договаривались. Состояние — музейное.
Марина взяла сверток. Он был на удивление тяжелым для своего размера. Металл чувствовался сразу, плотный, энергетический. Она не стала его разворачивать — не время, не место. Просто на мгновение сжала в ладони, проверяя вес и целостность упаковки, и так же ловко, как он, скрыла его в глубоком внутреннем кармане куртки. Прохлада металла через ткань слабо коснулась ее ребер.
— Половина уже у тебя, — напомнила она, доставая из кармана джинсов конверт с пачкой купюр. — Вторая — после доставки.
Леонид взял конверт, не глядя, сунул его за пазуху. Но его выражение лица изменилось. Шутливость куда-то испарилась, уступив место странной, неподдельной серьезности.
— Слушай, девочка, — он понизил голос почти до шепота, и его глаза стали пристальными, почти пронзительными. — Ты, может, ко всему этому относишься как к простой работе. Зря. Этот груз... он не простой.
— Для коллекционера в Питере он самый что ни на есть простой, — парировала Марина, но внутри что-то екнуло. Предчувствие? Нет, просто раздражение от лишней информации.
— Коллекционер, не коллекционер... — Леонид махнул рукой. — Эти монеты... они старые. Очень. Гораздо старше, чем кажется. Говорят, они отлиты не просто из металла. В них... судьба. Частички судьб тех, кто их держал.
Марина скептически подняла бровь. «Вот именно, — подумала она. — Слишком много времени проводит на солнце».
— Я не суеверна, Леонид.
— И я нет! — он почти всплеснул руками. — Это не суеверие! Это знание. Мой прадед, а его прадед... они хранили эти знания. Эти монеты... они живут своей жизнью. Иногда — теплеют без причины. Иногда — холодными становятся, как лед. А однажды... однажды я видел, как одна из них, та, что с изображением змеи, будто бы... пошевелилась у меня на ладони. Словно крошечная чешуя блеснула иначе.
Он говорил с такой искренней верой, что по спине Марины пробежал противный, холодный мурашек. Она вспомнила странное ощущение, которое испытала, когда брала сверток — не просто тяжесть, а какое-то едва уловимое... напряжение.
— Сказки, — выдавила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Я перевожу предметы старины. Не духов.
— Дух в них есть, — настаивал грек. Его пальцы сжимали край пакета с пахлавой. — Они тянутся друг к другу. Ищут пару. А все вместе... все двенадцать... кто знает, какая сила в них дремлет. Будь осторожна, Марина. Не теряй их и... не дай им овладеть тобой.
Больше слушать эту чепуху она не хотела. Ее миссия была простой: точка А, точка Б. Никакой мистики.
— Передай привет семье, Леонид, — оборвала она его, делая шаг назад. — Я свяжусь после доставки.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и растворилась в толпе, двигаясь быстро и целенаправленно, оставив грека стоять с его пакетами и древними суевериями.
По дороге в аэропорт она сидела на заднем сиденье такси и смотрела на мелькающие за окном кипарисы и беленые домики. Но мысли ее были не здесь. Она снова и снова возвращалась к словам Леонида. «Живут своей жизнью... пошевелилась...» Чушь. Полная чушь. Но почему тогда ее пальцы сами тянулись к карману, чтобы снова прикоснуться к свертку? Почему ей казалось, что сквозь ткань и куртку исходит едва уловимое, едва теплое, почти воображаемое пульсирование?
В аэропорту Симферополя царила предсказуемая суматоха. Очереди, гул голосов, назойливые объявления. Марина прошла все процедуры с лицом, выражавшим легкую скуку уставшего путешественника. Ее документы были безупречны, багаж — стандартен. Когда она проходила рамку металлоискателя, сердце на мгновение екнуло, но она знала, что сплав монет древний, состав нестандартный, и он не должен был вызвать тревоги. Так и произошло. Прибор молчал.
На контрольной пункте досмотра ручной клади серьезная женщина в форме попросила открыть сумку. Марина без возражений расстегнула молнии. Руки досмотрщицы, ловкие и опытные, потрогали туалетную косметичку, пару книг, запасную кофту. Они скользнули по тому самому потайному отделению, но не почувствовали ничего подозрительного — плотная ткань сумки и специальная прослойка делали свое дело. Женщина кивнула, и Марина двинулась дальше, к выходу на посадку.
В самолете, устроившись у иллюминатора, она наконец позволила себе расслабиться на пару градусов. Самолет оторвался от земли, набирая высоту, и Крым под ними превратился в пестрый ковер, окаймленный лазурью моря. Обычно в этот момент она чувствовала легкое удовлетворение — самый рискованный этап позади. Но сегодня его не было. Было какое-то легкое беспокойство.
Она не выдержала, незаметно расстегнула куртку и под предлогом поправления одежды провела ладонью по тому месту, где лежал сверток. И ей снова показалось, что сквозь ткань исходит слабый, едва различимый жар. Как от нагретого на солнце камня.
«Воображение, — сурово сказала она себе. — Его болтовня в голове засела».
Она закрыла глаза, пытаясь заснуть, но перед внутренним взором у нее стояли монеты. Двенадцать древних кружков металла. Какие судьбы они в себе несли? И что за коллекционер в дождливом Петербурге так жаждет их получить? Обычно ее не интересовали вопросы «почему» и «зачем». Ее работа — доставить. Но сейчас, на высоте десяти тысяч метров, между морем, которое осталось позади, и туманами, которые ждали впереди, эти вопросы вдруг показались ей самыми важными.
Она не знала, что в этот самый момент, в ее кармане, одна из монет, та, что с выгравированным сломанным мечом, на секунду стала ледяной, словно кусочек арктического льда. А другая, с изображением пламени, в ответ едва теплым, обнадеживающим импульсом. Они действительно жили своей жизнью. И их путешествие только начиналось.
Помочь сайту
Поздравления
