Переход

(повесть)

1.
Если бы в тот день не отменили урок алгебры, всё могло быть иначе. Но рыхлая болезненная математичка заболела, и Надя Крижановская вместе со своей верной, не то фрейлиной, не то оруженосицей,  Галей Лядовой пошли на поиски приключений.
Они сначала собирались пойти погулять в парк, но оголенные осенью деревья были скучны. И девочки решили пойти на ту сторону проспекта и даже спустились в подземный переход.
А там, у стенки, на расстеленной прямо на грязном асфальте картонке, сидели грязные попрошайки. Они показались красивым школьницам сверстницами.
-Смотри... какие они грязные, - шепнула Крижановская, очень гордясь своими чистыми легинсами и красивой болоньевой курточкой.
Лядова солидарно поморщилась. Попрошайки смотрели как бы сквозь них, но от их взгляда неприятно чесалось всё тело.
-Надя, пошли отсюда, они, наверное, заразные! - испуганно предложила Лядова.
Надя уже сама собиралась отойти прочь от нищенок. Ей вдруг стало стыдно за свою одежду, и за потраченные в школьном буфете деньги.
Между тем к нищенкам подходила смуглолицая полноватая тётка. Она смотрела не столько на них, сколько на растерянных школьниц. Тётка что-то сказала на звучном, но непонятном языке.
-Надька, пойдем! Я  боюсь, - захныкала Лядова. машинально оправляя подол платья.
Она уже была готова бежать прочь, но вдруг Крижановская растерянно улыбнулась и пошла, словно лунатик, за этой громогласной толстухой.
Лядова пошла за подругой - он дёргала её за рукав куртки, но Крижановская ничего не чувствовала.
Так они вышли из перехода и поспешили дальше, сворачивая то влево, то вправо. В одном из дворов стояла старая замызганная «копейка».
Задняя правая дверца была открыта. Крижановская молча забралась внутрь.
- Эй, ты чего? Я с тобой!
Лядова с трудом втиснулась в салон и замерла. Тихо зашуршал мотор. Девочки отчего-то боялись взглянуть друг другу в лицо.
«Куда нас везут?» - спрашивала саму себя Лядова. Но скоро этот вопрос перестал её волновать. Она просто закрыла глаза и задремала. Задремала и щеголеватая и горделивая Крижановская.

В комнате, где сидел темноволосый смуглолицый мужчина, было тихо. Даже уставшие и сонные мухи теперь смирно сидели на подоконнике. Мужчина смотрел телевизор с выключенным звуком.
Он не обернулся даже тогда, когда в комнату вошла темноволосая скуластая толстуха с испуганными потупившимися девочками.
-Что новеньких привела?.. Толстоваты больно. Ну, ладно, пусть раздеваются - будем обрабатывать.
Крижановская посмотрела в бездонные глаза незнакомой толстухи. Эти тёмные глаза походили на чёрные дыры, они высасывали всю её прежнюю гордость.
Всё походило на странный сон. Руки Нади потянулись к язычку «молнии», потянула его вниз.
Раздевание не заняло много времени - толстуха собрала сброшенную с девочкиных тел одежду. Собрала и ушла прочь, оставив новеньких, в чём мать родила в обществе незнакомого им мужчины.
Лядова тупо разглядывала себя. Она удивилась, увидев свои бледные пальцы на ногах, но рядом содрогалась от неизвестности её соседка по парте.
  «Неужели, и она - голая!?» - спрашивала саму себя Лядова. Ей очень хотелось проверить гордячку Надю на одетость. Рука дотянулась до чего-то мягкого и тёплого.
«Хва, меня за попу хватать. Всюду люди, блин!» - взвизгнула Крижановская и вдруг осеклась.
Совсем недавно она гордилась своей революционной фамилией, а теперь не узнавала в этой совокупности голых ног, рук и живота саму себя.
«Танька, а чего это с нами? Где мы? Где наши шмотки, блин?..» - шепотом проворила Надя, тупо массируя неожиданно потный живот.
«Эй, чего ругаешься?! Хулиганка, да?» - донесся до ушей Нади чей-то ворчливый голос.
Девочка вздрогнула, её руки потянулись вверх.
  - Вы чего на нас пялитесь? Мы голые - не видите что ли? - с испуганой дерзостью пролепетала она.
Только теперь Надя поняла, что попала в совершенно другой мир. В комнате было пусто и грязно. Она посмотрела на старый продавленный диван и испуганно сжалась, не решаясь опустить свои чистые ягодицы на столь замусоренную ткань.
-Танька, нас убьют, да? - пролепетала она, машинально поглаживая невольно озябший сосок.
- Зачем убьют? Работать будете, - проворил мужчина.
-Как работать? Мы не умеем.
- Просить милостыня. Плакать умеешь?
Надя закусила губу. Она что-то стала вспоминать, но всё расплывалось перед её мысленным взором. Она посмотрела на старую мебель, посмотрела и заплакала, всерьёз содрогаясь вся, от макушки до пяток.
Надя взглянула на хнычущую сопартницу. И, выйдя на середину комнаты, гордо заявила: «А я не буду просить милостыню!».
-Чего шумишь? Тётя Соня скажешь, ты и раком встанешь. Не будешь смирной, мы тебе травки дадим - в миг улетишь.
Лядова потупилась. Она не помнила, как оказалась в этом доме, но ей уже всерьёз было не по себе, от этого молчаливого человека. С экрана телевизора беззвучно вещала миловидная дикторша.
- А мы, что голыми будем её просить? - проскулила Крижановская.
Незнакомец смерил её презрительным взглядом.
«Будешь языком болтать, мы и ему дело найдём», - проговорил он, как-то плакатно улыбаясь и подмигивая левым глазом.
-Какое дело? - хотелось спросить Крижановской.
Но кто-то невидимый уже вдувал ей в ухо страшные слова.
Наде доводилось читать сексуальную энциклопедию. Там ничего не говорилось о миньете или анальном сексе. Но это потаённо знание пробуждалось в ней, заставляя щеки медленно и необратимо краснеть.
Вскоре она сидела, крепко прижавшись к Лядовой и разглядывая босые стопы. Мужчина уставился в телевизор. только теперь Надя заметила провод, тянущийся к уху этого жгучего брюнета.
«Так, он в наушниках! Но, как же он нас слышит?.. Наверное, по губам читает. Уж лучше молчать.
И она принялась, как-то по-детски ударять одной коленной чашечкой о другую, боясь вновь ощутить позывы к мочеиспусканию или дефекации

2
Комната погрузилась во мрак. Светился лишь экран телевизора, освещая собой фигуру незнакомца. Крижановская была готова расплакаться, она вдруг от испуга забыла своё имя и помнила лишь фамилию - её взрослые привыкли звать по фамилии.
Но, наконец, устав блуждать в лабиринтах памяти, она толкнула в бок дремлющую подругу.
Та вздрогнула и как-то глупо заморгала.
-Слышишь, Лядова, ты помнишь, как тебя зовут?
-Галя...
-А меня - как?
- Надя...
Крижановская с силой ударила себя по бедру и ойкнула от боли.
В это самое мгновение, как по волшебству, вспыхнул электрический свет. Наде показалось, что кто-то раздёрнул занавес перед сценой в актовом зале, и что они просто играют в самодеятельном театре.
Она посмотрела на смуглолицую крепкорукую толстуху и сжалась, словно лишённый иголок ёжик.
В руках этой суровой незнакомки угадывалась баночка с коричневым гуталином. Именно такими. совсем недавно они с подругой играли в классики. Но та баночка была пуста.
Девочки испуганно переглянулись. Им обеим разом захотелось по-большому и по-маленькому. Надя уже по школьной привычке тянула вверх руку и подскакивала на диване, заставляя глухо звенеть пружины.
Толстуха с интересом посмотрела на неё: «Чего тебе?» - сорвалось с её крепких губ.
Надя подскочила и завопила: «Я какать хочу... И писать - тоже...»
Тут Надя осеклась. Она до сих пор не знала имени отчества этой женщины, а называть её тётенькой, и набиваться в племянницы было как-то неловко.
«Иди, в сенях -  ведро. Смотри, не нагадь на пол!»
Надя взвизгнула и трусцой, словно пони, направилась на поиски нужника.
Крижановской даже понравилось, что она будет испражняться первой. Она представила, как эта пролетарка Лядова будет нюхать её какашки, добавляя свои фекалии. «Наверняка, ей прикажут вынести ведро!» Надя представила одноклассницу в темноте, совершенно голую и мысленно засмеялась.
Фекалии выползли из зада, словно по мановению волшебного жезла, точно также выползал и фарш из маминой мясорубки. Надя ещё пару раз потужилась для порядка и стала шарить вокруг, отыскивая для подтирки что-либо бумажное.
«Ой, ведь я ещё не поссала!» - подумала она, давая волю своему мочевому пузырю.
«Эй, ты там скоро! А то тётенька ругается. Ещё выпорет нас, - прошелестела, словно летучая мышь, затерявшаяся во тьме сеней Галя.
Крижановская вздрогнула. Её ягодицы как-то избегали встречи с отцовским ремнём. Но теперь, инстинктивно уже чесались, то ли от засыхающего на них кала, то ли от странного предчувствия болезненной и стыдной процедуры.
- Я ещё попу себе не подтёрла. Помоги.
Просьба звучала как-то по-детски, словно бы Надя вновь стала детсадовкой и сидела на казенном горшке с инвентарным номером на боку. Наде было не по себе - она чувствовала, как Галя пытается помочь ей.
-Щекотно, - засмеялась Крижановская и, не выдержав, выдохнула нечто на половину пахнущее апельсином.
Когда обе пленницы вернулись в комнату, их ожидало новое испытание. Женщина сунула каждой в руку по баночке с коричневым гуталином, сунула и потребовала намазаться  от макушки до пяток.
-Зачем? - хотелось спросить Наде, но шаловливые руки Гали уже скользили по бокам животу и спине невинной и глуповатой отличницы.
«Мы теперь, как папуаски!» - подумала Надя.
Она теперь понимала, что стала настоящей нищенкой, и теперь её ни за что не узнают.
Ночь пролетела быстро - еще было темно, когда их подняли и заставили надевать грязные обноски. Надя брезгливо морщилась, но всё же натягивала все эти странные вещи - она ощущала себя внезапно осиротевшей.
Она побоялась грубить тёмноволосой женщине. Та потребовала, чтобы они с Галей сели в автомобиль.
«Поедете на точку. Чтоб тысяч двести принесли ясно! А то...»
Надя сжалась. Ей тошнило от неприятного запаха - казалось, что на неё пролили жирный и уже наполовину прокисший борщ.
Она хотела заплакать, закричать, но противный язык прилип к нёбу.
Автомобиль вновь стал кружить по едва знакомым улицам. Надя пыталась незаметно открыть дверцу машины, но страх оказаться под колёсами и стать на всю жизнь инвалидкой заставляла одёргивать руку от такого притягательного крючка.
Галя сидела тихо. Лишь губами шевелила, словно жевала что-либо. Вскоре машина остановилась
Их выпустили и повели в какой-то закуток. Надя боялась садиться на грязный асфальт. Под грязным фланелевым халатиком не было даже трусов.
Надя заплакала. Она никогда раньше не чувствовала себя такой жалкой, даже тогда, когда получала незаслуженную двойку. Теперь ей могли дать подзатыльник, или, завернув подол халата, брезгливо отшлёпать по попе.
Надя покосилась на Галю. Из носа подружки свисала полузасохшая козюлька. Галя, непонятно отчего, широко разводила губы в улыбке.
Между тем ей на шею повесили картонку с корявыми буквами. Надя вспомнила рассказ учительницы истории о подвиге Зои Космодемьянской и содрогнулась. Тогда, сидя за первой партой, она едва не описалась, представив в руках немцев двуручную пилу.
«Садитесь на колени!» - велела толстуха.
Девочки подогнули ноги и стали смотреть на чужие ноги. Им было стыдно подавать голос: буквы на картонках взывали с чужому милосердию.   Но незнакомые прохожие лишь тупо хмыкали, и иногда освобождались от завалявшейся в карманах мелочи.
Надя давала себе честное слово, что вот-вот вскочит, и словно бы оленёнок Бемби, метнётся в кусты. Но вместо этого глотала лезущие из носа сопли и канючила, канючила, канючила.
Уже порядком озябшая Галя посмотрела в сторону подруги.
«Надька, там, кажется, милиционер. Пошли, пожалуемся!
Надя попыталась встать, но что-то держало её на грязном месте, может быть страх.
Человек в форме даже не смотрел в их сторону.

3.
Святослав Павлович не любил нищих. Он знал, что те распространяют заразу, и потому никогда не подавал им милостыню.
Он привык не замечать ни исхудавших стариков, ни малолетних детей, ни девочек-подростков с глазами загнанных газелей.
Он слишком привык к своему чистому мирку, и теперь не чувствовал ничего кроме досады.
В милиции, куда он пришёл, чтобы сообщить о пропаже дочери на него посмотрели косо и дали понять, что у хороших родителей дети не пропадают.
Святослав Павлович был раздосадован. Он не привык чувствовать себя виновным, и от того ещё сильнее невзлюбил дочь.
Он шёл по тротуару, не смотря ни по сторонам, ни себе под ноги. Он смотрел в небо - было жаль, что чистая и предсказуемая Надя куда-то исчезла.
Вдруг его взгляд упал на какую-то чумазую девочку. Она была чем-то похожа на дочь, но эта чумазость сбивала с толку. Он тотчас отвёл глаза - хотелось избавиться от этого видения, словно от страшного нелепого морока.
«Неужели, это Надежда. Но она уходила в школу совсем в другой одежде. Её могли, конечно, раздеть...»
Фантазия рафинированного интеллигента набирала обороты.
Он привык относиться к дочери, словно к сестриной кукле. Надя была послушна, словно забавная комнатная собачка, что-то вроде левретки, умеющей танцевать вальс и считать до десяти.
В газетах, посвященных криминалу, много говорилось об изнасилованных и ограбленных старшеклассницах. Репортёры не жалели красок описывая чужие мучения.
Святослав Павлович даже не думал, что его дочь может быть голой и жалкой. Что она будет облизывать чужой член, словно бы брикет эскимо.
От этого видения он едва не поперхнулся, словно бы член застрял в его глотке, подобно плохо проваренной сосиске.
«Нет, только не это!» - пролепетал он, чувствуя, как предательски влажнеют ладони.


Надя теперь смотрела на чужую обувь. Она не решалась поднять взгляд выше коленных сгибов проходящих мимо людей.
Рядом тупо втягивала в себя сопли опостылевшая одноклассница. Казалось, что Лядова уже давно сходила под себя и по-маленькому и по-большому.
- Фу, как же от неё воняет. Или  это я так пахну?..
Надя завертела головой и тотчас покраснела. Румянец был заметен даже через довольно явный слой коричневого гуталина.  Она закусила губу и вдруг увидела знакомые ботинки - такие же были и у  отца. Он аккуратно чистил их бархоткой и всегда ставил в шкаф.
Надя попыталась оторвать зад от холодного места, вскрикнуть - но голос куда-то пропал, а зад вёл себя, как последний предатель, он, словно приклеился к изгаженной газете.
-Папа, папа... - беззвучно молила Надя, показывая проходящему человеку лишь свою макушку. Но тот или не узнавал её, или был обыкновенным чужаком по случайности предпочитавшим такой же цвет и фасон обуви.
Галя вдруг громко и протяжно пукнула. Она вела себя, как свинья, никого не стесняясь и довольно артистично выпевая жалобные слова. Надя попыталась вновь оторвать свои ягодицы от газеты, но те словно прилипли к ненавистному обрывку.
Осеннее солнце не грело, а лишь светило, постепенно перебираясь сначала в зенит, а затем спускаясь к западу, словно уставший от дальней дороги путник.
Только под вечер за ними приехали. Хозяйка довольно жадно кусала свежий лаваш, казалось, она делает это специально, чтобы вызвать нелепое бурчание в животах своих пленниц.
Девочки с трудом приняли вертикальное положение. Катя уже чувствовала в своём заду нелепую боль, она с трудом сделала шаг другой.

4.
Ночью у темноволосой нищенки поднялась температура. Она лежала и видела страшных рыгающих чудовищ. Они играли ею с Галей, словно Духи Земли Неле и Уленшпигелем из романа Шарля де Костера.
Надя старалась не думать о той боли, что теперь пронзала её анус. Ей казалось, что в неё ради смеха всыпали битое стекло, и теперь осколки двигаются в ней, подобно стекляшкам
 в калейдоскопе.
Лишь к утру, она с трудом пробудилась. Рядом ворочалась голая бледно-синяя Галя.
-Ты чего? От тебя жар идёт, как от печки, - странно, почти участливо проговорила Надина подруга, дыхнув на сопартницу запахом пережаренного репчатого  лука.
Надю едва не вырвало от этого мерзкого амбре. Она попыталась оторвать ягодицы от грязной простыни - на ней уже расплывались какие-то беловато-желтоватые пятна.
«Что это. Неужели я описалась, фу, как гадко!»
Надя вспомнила, как пару раз оконфуживалась, но это было еще до школы, в глубоком детстве, и писалась она оттого, что ей снился глумливый хулиган Лёшка Васильев - ужас и проклятие всей их детсадовской группы.
Теперь же от этих пятен не пахло солоноватой мочой, от них пахло чем-то еще более вонючим. Надя поморщилась - и попыталась встать.
Но в её попу, словно, острый нож был вставлен. Он проникал в неё, словно в мякоть яблока и при первом неловком движении грозился разорвать её напополам.
-Тётенька, Надьке плохо! - завопила Галя и побежала куда-то в угол, смешно подрагивая ягодицами.
Надя с трудом улыбнулась. Она догадывалась, что Лядова от усердия непременно испортит воздух, она часто так поступала на контрольных, когда задумывалась над сложным примером.
Толстуха подошла и стала смотреть на несчастную однофамилицу революционера. Надя чувствовала себя виноватой, но как поправиться и перестать морщиться от боли, она не знала.
К кровати приблизился и незнакомец. Он что-то гортанно сказал женщине, та ответила - и очень скоро в комнате заплясала словесная перепалка.
Голенькая Галя смотрела то на корчащуюся подругу, то на новых людей, которых она отчего-то беспрекословно слушалась.
Галя поняла, что  её подругу оставят здесь одну. Что она наверняка просто умрёт от боли и страшного стыда. На неё с укором смотрела неказистая мебель, даже потухший экран телевизора словно бы хотел спросить: «Как же ты это, а?»
Гале было стыдно. Она покраснела. но ничего не могла поделать. «Надо бежать! Но как?»
Гале было противно покрывать своё тело вонючими обносками. Но не идти на улицу голышом!? Тогда она вообще заболеет.
Галя вдруг представила, что бежит по грязному тротуару босиком, ветер подхватывает подол халата и заголяет не только бёдра, но и лобок.
На щеках тотчас выступили помидорно-алые пятна, а на время утихомирившийся мочевой пузырь вновь дал о себе знать....

Святослав Павлович подчинялся воле своих ног. Те вели его к знакомому закутку. Именно здесь он и видел двойника своей дочери.
Он еще не знал, как поступит, позовёт ли скучающего на углу ППСника, или попросту потянет дочь за собой. Он вообще не был готов к дерзким поступкам, что-то внутри его говорило: «Ты должен, она твоя дочь...»
Но на знакомом месте было пусто. Не было и другой девчонки.


5.
Галя не сводила глаз с лежавшей на грязном тюфяке подруги.
Эта девочка была не похожа на прежнюю, избалованную и внешне очень гордую, Надю. Она теперь, словно шкуру меняла. Лежала и морщилась от приступов режущей боли.
Гале было стыдно. Она теперь жалела, что пошла вслед за Надей за этой страшной женщиной.
- Надя, тебе очень больно? - спрашивала темноволосую отличницу белобрысая троечница.
Крижановская молчала. Она лишь сильнее закусывала губу и странно морщилась, словно бы прогоняла залетевшего комара.
- Галя, найди папу. Скажи, что я здесь... - прошептала дочь Святослава Павловича.
- Я не могу. Я не могу уйти. Тётка заперла дверь, и к тому же - я голая, а на улице дождь. Вот почему мы не пошли попрошайничать.
Но Надя не слышала. Она вновь погружалась в почти безмолвное существование - губы подруги расплывались перед глазами, они становились огромными и толстыми, как у аквариумной рыбы.
Гале стало не по себе. Она сама содрогалась от приступа озноба - комната наполнялась стылостью и страхом. Их мучители могли вернуться в любое мгновение.
Галя решила поискать какие-нибудь лекарства, она стала осторожно искать аптечку - наверняка, эти люди чем-то побеждали возможные хвори.
Двигаясь, она даже перестала мёрзнуть. Гале нравилась эта невольная зарядка - она теперь воображала себя спартанкой и даже радовалась своей наготе...
Наконец, ей удалось найти маленькую стеклянную баночку с чем-то пахучим и чёрным. Галя осторожно отвернула крышку и, приложив поочерёдно обе ноздри к баночке, осторожно втянула воздух.
Мазь пахла дёгтем...


Наконец-то наступил вечер.
Надя лежала на животе, она старалась не обращать внимания на ползающие по экрану телевизора фигуры - кинескоп был слабым, но смуглолицего хозяина это не волновало.
Было непонятно, на что эти люди жили. В коробку для подаянья бросали лишь мелочь, а на столе бывало даже мясо.
Живот Нади подавал свой голос, словно маленький потерявшийся щенок. Но она знала, что если съест что-либо - то будет страдать - рано или поздно придётся испражняться.
Голодала и Галя. Она где-то отыскала растрепанную книгу и вполголоса читала подруге какой-то странный рассказ. Надя слушала её голос, как музыку.
Хозяйка изредка бросала строгий взгляд на ягодицы больной. Она что-то говорила смуглолицему мужчине, он отвечал тихо и невнятно, словно сердясь.
Боль постепенно отпускала.

Святослав Павлович так же, как смуглолицый, тупо смотрел телевизор. Он приглушил звук - по экрану порхали обнажённые женщины, но ни голова, ни член телезрителя не реагировали на этих пышных красоток.
Перед внутренним взором возникала странно молчаливая смуглокожая нищенка. Святослав Павлович усмехнулся - он вспомнил, как читал в юности роман Александра Фадеева «Последний из удэге» - особенно его испугала сцена на базаре. Эта девочка чем-то напоминала героиню романа Лену, но в то же время странно походила на отобранную Судьбой дочь.
Святослав взглянул на трясущую своими пышными бёдрами голышку, и тотчас скривился, словно от приступа зубной боли. Ведь и его дочь могла не только протягивать руку за подаянием, но и демонстрировать свои прелести, позируя фотографу или снимаясь в порнофильме...
«Нет, я не могу так. А что, если она уже не девочка?! Если она занимается проституцией, отсасывает мужикам, или попросту даёт?» - подумал чистый опрятный мужчина и поспешил выключить телевизор.
Но тишина не дала ему покоя. Мысли стали острее, они двигались, подобно лезвиям бритвы и кромсали напряженный мозг.
«А смогу ли я жить рядом с ней? Садиться на тот же унитаз, на который садилась она?» Что-то брезгливое появилось на его лице, словно он проглотил случайно залетевшее в рот насекомое.

Надя также страдала бессонницей. Ей уже много раз меняли повязку с целебной мазью. Гной постепенно отсасывался. Но Наде не хотелось выздоравливать, она знала, её ждёт лишь грязная картонка и тупая фраза о сгоревшем доме и потерянных родственниках.
Она теперь и  сама не верила, что когда-то ходила в школу, сидела на чистых стульях, брезговала едой из школьной столовой и задирала нос при всяком удобном случае.
Даже на заботу Гали привыкла отвечать глупым кобыльим фырканьем.
Теперь она не замечала в Гале никаких недостатков. Они были наконец-то равны - голые, вымазанные от головы до пят в светло-коричневом гуталине. Галя как-то крепилась, а Надя, уже не смущаясь, пускала струю, увлажняя  газету.
Утро пришло - серое городское утро. Никто не собирался кормить Надежду Святославовну манной кашей, она вообще почувствовала себя жалким приблудным зверёнышем, которого лишь по доброте душевной взяли в дом.
«А если нас в милицию заберут?» - подумала она, натягивая опостылевший халатик.
Стражей порядка толстуха со смуглолицым называли просто «ментами». Они не любили этих людей, точно так же, как люди в форме не любили их - грязных и иноязычных.
Надя чувствовала, что попала в настоящий переплёт - по вечерам в комнате царил горьковатый запах, смуглолицый курил какое-то странное зелье, от которого его рот расплывался в улыбке наподобие лягушачьей пасти.
Надя догадывалась, что и её придётся попробовать дури. Она была согласна на всё, лишь бы не терять девственность. Толстуха могла легко лишить её этого дара, засунув  щель между ног пленницы смуглый морщинистый палец...
«А если это уже случилось? Но ведь должна быть кровь, хоть капелька?»
Надя с тревогой оглядела свои худые бёдра. Крови не было, но её же могли смыть! Надя взглянула на невозмутимо жующую чебурек Галю.
«Галя, посмотри, пожалуйста, я ещё девочка?» - попросила она подругу.
Та удивленно посмотрела на всё еще голую Надю.
-Зачем?
- Ну, я боюсь, что меня дефлорировали, пока я болела...
Надя поспешно распахнула ноги, подобно крыльям бабочки и показала самое заветное своё сокровище. Родители берегли это достояние дочери гораздо сильнее, чем ключи от квартиры.
Гале ещё не приходилось играть в гинеколога. Она вообще не думала о врачебной карьере, потому что до одури боялась пауков и змей.
Из всех уроков ей нравились лишь уроки литературы и истории. Галя с детства любила слушать сказки и даже писала их сама, воображая себя то Принцессой, то Доброй Феей.
Разобраться в анатомии подруги было сложно. Галя не помнила, как выглядит мамино влагалище, она слишком давно не ходила в баню.
- Ну, что? -  не выдержала её темноволосая одноклассница.
Галя напряжённо сопела. Она то видела девственную плеву, то не замечала её.
«Кажется, ты - девочка...» - пролепетала Надя и кротко улыбнулась.

Святослав Павлович весь день ощущал какую-то вину. Это бывает, когда не помнишь, выключил утюг, или же, закрыл дверь на два оборота ключа -  или всё же на один.
Он то и дело отправлялся в курилку и дымил, сжигая сигареты одну за другой.
«А если это была твоя дочь - а ты прошёл мимо!» - напоминала неприятную мысль совесть.
Святослав Павлович гнал прочь эту странную назойливую надоеду.
Он вообще не был готов к собственному бичеванию. Гораздо проще было винить кого-то третьего.
«Если бы эта математичка не заболела - ничего не было бы... И почему Надя не дождалась меня?»
Ответа не было...
Он спустился в переход. Желание как-то отыскать дочь не проходило. Он достал из кармана распечатанный на принтере розыскной лист и принялся самостоятельно прикреплять его к гладкой кафельной стенке.
-Нарушаем, гражданин, - раздался за спиной ровный и почти дружелюбный баритон.
-Извините, - интеллигентски заискивая, проговорил Святослав Павлович. - Просто у меня дочь пропала. Вот её фото. Вы не видели случайно?.. Красивая девочка, отличница.
Страж порядка взял слегка смятый листок и уставился на чёрно-белую фотокопию. Лицо Нади было похоже на изображение на  фотоовале, что на надгробном памятнике Она улыбалась, подобно театральной марионетке.
-Нет, не видал. Тут много народа толчётся, место бойкое. Тут знаете и напёрсточники, и нищета. И вот бабки разные. А у меня, извините, служба...
И сержант отошёл, думая про себя, какие всё же странные люди - эти интеллигенты...

Наконец-то Надя поняла правила игры. Она теперь приглядывалась к красивым и беззаботным сверстницам. Те шли мимо со скрипичными футлярами в руках, с рюкзачками за спиной.
Любая из них могла занять их с Галиной место. Но толстухе обязательно нужна была пара пленниц.
Она зорко смотрела за красивыми девушками - так, вероятно, энтомолог следит за бабочками, намереваясь пополнить свою коллекцию.
Надя боялась стать прежней. Она понимала, что ей придётся возвращаться в чужих вещах, к тому же голос внутри ехидно спрашивал: «А ты уверенна, что тебя отпустят?» Ответа не было. Была лишь убийственная скука и боль.
Коробка для подаяний наполнялась медленно - люди не спешили расставаться со своими богатствами. К тому же Надя казалась кому-то слишком упитанной, кому-то наоборот слишком слабой и почти доходягой.
Галя старательно делала всё. что требовала от неё толстая женщина. Она была очень смирной, и эта смирность казалась более испорченной гордостью Наде - слабостью. Вот и теперь Галя незаметно зыркала по сторонам, ища тех, кто мог оказаться на этой картонке.


6.
Надя не верила своим глазам. Она так долго ждала этого мгновения. К ним приближалась пара хорошо упакованных девчонок.
Одна из них артистично облизывала брикет эскимо, а другая заискивающе смотрела ей в рот и как-то по-шенячьи облизывалась.
Галя также заметила этих двух бабочек и кивнула Наде. Крижановская покраснела, она чувствовала, что и толстая тётка навострила уши и уже готовила своё тайное оружие.
«Ну, зачем вы сюда пришли?! Вас же похитят!» - мысленно кричала она.
Но девушки не слышали её. Они были самодовольными и глупыми. Надя в мыслях давно уже раздела их донага, и теперь любовалась розовыми изнеженными телами.
«Ну, и чёрт с Вами!» - крикнула она.
Девушки, словно рыбки на крепкой леске, подплывали к ним. Толстуха уже готовилась подсекать.


Галя и Надя пришли в себя только в парке. Всё случившееся казалось лишь нелепым сном. Чужая одежда оказалась впору.
Надя вспоминала чужие потерянные тела. Те красавицы вели себя также покорно. Они легко расстались с модными шмотками и полудремали, в чём мать родила.
Надя вдруг вспомнила, что хочет домой. Она встала и пошла к проезжей части. Сделала шаг, другой... Для неё начиналась совершенно новая жизнь.
сентябрь 08
г Покровск.