ГлавнаяПрозаКрупные формыПовести → От Абула до Кабула

От Абула до Кабула

15 февраля 2013 - Александр Лупооков

Они, кто сжал в один три дня, кто кровь пролил в песках чужбины,

кто воевал, войну кляня, но не узнал её кончины,

кого от стаи воронья в «тюльпане чёрном» вывозили,

кто они были для меня?

Они со мною рядом были…

 

Сразу скажу, что, не смотря на то, что у меня имеется запись в личном деле «в боевых действиях участие принимал», я никогда не стрелял в человека и, слава богу, никого не убил. Читать моё чтиво кому-то будет не интересно, поскольку ни погонь, ни боевых столкновений здесь не найдёте. Обычная повседневная жизнь  военного врача. Полигоны, стрельбища, марши, учения. Это – мои десять лет в войсковом звене. Эпидемии, госпитальные палатки с двухъярусными койками, жёлтые лица всевозможных оттенков – мои десять лет в госпитальном звене.

В представленном отрывке моей исповеди я вкратце освящаю свой путь войскового врача до перехода в госпиталь и несколько подробнее последующую работу до моего появления в Кабульском инфекционном госпитале.  Продолжение, освещающее кабульский период моей работы, будет изложено в дневниковой форме.

 

В ВОЙСКАХ

 

Путь мой из войскового звена в госпитальное был непрост и затянулся на целых десять лет. Бывший двухгодичник, имевший специализацию по терапии и призванный в Армию в 1974 году, продолжил службу в учебном мотострелковом полку Прибалтийского ВО, а в 1978 году был направлен в ГДР начмедом ЗРТБ (зенитной ракетно-технической базы). В  1980 году я сделал попытку уйти из войск, пройдя пятимесячную интернатуру по инфекционным заболеваниям на базе инфекционного госпиталя в Потсдаме. К этому времени СССР  уже почти год воевал в Афганистане, но тогда ещё никто не знал, что мы там завязнем надолго, и война пропустит через своё сито тысячи советских солдат, офицеров и служащих. Но и после интернатуры я продолжил службу в войсках ГСВГ начмедом ЗРП (зенитно-ракетного полка). А в 1983 году был направлен в Закавказский ВО.

В грузинском райцентре Ахалцихе размещалась танковая дивизия, где я приступил к службе начмедом танкового полка. Полк был кадрированным, и много времени занимала моб. работа. Отрабатывались мобилизационные документы, проводилась работа с приписным составом. Летом даже провели учения по частичному призыву. У нас был стационарный подземный Пункт приёма пополнения, вырытый в горе в нескольких километрах от гарнизона. Он представлял собой тоннель с боковыми ответвлениями, в которых находились различные пункты обслуживания (регистрации, экипировки, питания, вооружения, химзащиты, медпункт и прочие). Туда входил гражданский человек, а выходил в конце тоннеля полностью экипированный военнослужащий. Помимо этого я осуществлял медицинское обслуживание вождения танков и стрельб на полигоне.

В Ахалцихе стоял небольшой госпиталь, который располагался в старой полуразрушенной крепости на горе, почти над центром города. Большинство населения составляли армяне. Там сын продолжил учёбу в школе, а дочь пошла в детсад. Помню, как-то после садика она нам спела песню на грузинском языке. Забавно было слышать её лепетание, что-то вроде «нана-манана». Через некоторое время инфекционист из госпиталя убыл в Афган, и начальство госпиталя согласовало с комдивом моё прикомандирование к ним, где я и потрудился два или три летних месяца. Предполагалось, что я буду утверждён в должности начальника инфекционного отделения госпиталя. Но теперь уже и я знал, что с этой должности попасть в Афган намного проще и быстрее, чем с должности начмеда части. Это был полигон не только для боевых офицеров, но и большая школа для медиков. Война, как травматическая эпидемия (как назвал её Пирогов), требовала большого количества врачей хирургического профиля. А настоящие эпидемии инфекционных заболеваний «разгребали» инфекционисты и эпидемиологи. Практически все хирурги и инфекционисты должны были быть прокручены в афганской мясорубке. Конвейер работал, и многие уже заранее знали, куда и когда уйдут.

Зимой меня на целый месяц откомандировали для медобеспечения стрельб артиллерийского полка на полигон «Абул» в районе Ахалкалаки.  Джавахкское высокогорье. Наиболее высокая вершина - гора Абул (3301 м). Снег там лежал почти по пояс. Помню, с начальником  связи (жили в одном кунге) ходили на лыжах в соседнее селение (километрах в трёх) за чачей. А что оставалось делать в холодные зимние ночи? Мысли мои уже были заняты перспективой перехода в госпиталь, а название полигона напоминало о перспективе дальнейшей. Но от Абула до Кабула ещё было далеко.

 

ГОСПИТАЛЬ

 

После пары моих поездок в штаб КЗакВО в Тбилиси я наконец-то получил назначение (секрет открывать не буду) в госпиталь. Но не в Ахалцихский. Мне предстоял очередной переезд. В предгорьях Большого Кавказа стоял небольшой азербайджанский райцентр Куткашен (ныне Габала). Вблизи него в древности была столица легендарной Кавказской Албании. Природа изумительная. Но основной «достопримечательностью» была Станция - Габалинская РЛС с дальностью слежения до шести тысяч километров. В настоящее время мы отказались от её эксплуатации, поскольку Баку потребовал повысить арендную плату с  семи миллионов долларов в год до трёхсот (Москва предлагала пятнадцать).  Сейчас, вроде бы, её функции возьмёт на себя уже введенная в строй РЛС "Воронеж-ДМ" в районе Армавира. А тогда РЛС «Дарьял» представлял собой весьма  «выдающееся» сооружение.  Оно выдавалось на шестнадцать  этажей над землёй, и почти на такую же глубину уходило под землю.  Строила её большая военно-строительная организация УИР (Управление инженерных работ), располагавшаяся в Баку. Госпиталь был придан именно УИРу. Строители уже доводили Станцию до кондиции, а «синие» (так называли здесь ПВО-шников) постепенно по частям принимали сдающиеся объекты комплекса. Поскольку стройка сворачивалась, то большинство частей военных строителей уже убыли к новому месту: в Баку, Сумгаит и Насосный. Пользуясь затишьем, меня отправили на рабочее прикомандирование в ОВГ (окружной военный госпиталь) в Тбилиси на два месяца, где я и поработал под руководством полковника Мыза Бориса Николаевича. Жил в интернатуре медсостава, там же, при ОВГ. Практика была хорошая, но Мыза порекомендовал мне воспользоваться случаем и поучиться в Тбилисском ГИУВе. Там организовывались месячные курсы по специальности «Сепсис». Вёл их профессор Бочоришвили Вахтанг Георгиевич при созданном им Республиканском противосепсисном центре, единственной подобной организацией в Советском Союзе. Полковник медицинской службы в отставке, он когда-то был доцентом на кафедре инфекционных болезней ВМедА (Военно-медицинской академии). После увольнения какое-то время работал министром здравоохранения Грузии. Он был знаменит тем, что во время эпидемии холеры, выступил по телевизору и объяснил людям, что арбузы можно есть (боялись ведь!), только нужно хорошо вымыть их снаружи, а потом помыть руки. И вот, в течение месяца я после обеда ездил на эти курсы, по окончании которых получил официальную корочку о специализации по теме «Сепсис».

Однажды, в связи с какими-то военно-политическими мероприятиями (по давности лет запамятовал), проводимыми в Тбилиси,  я почти неделю прожил в гостинице  толи «Иверия», толи «Тбилиси».  ОВГ должен был оборудовать там точку для оказания возможной неотложной медицинской помощи. На эту точку и откомандировали меня с большой спец-мед. укладкой.  Поселился я в маленьком кабинете гостиничного медпункта. Помощь пришлось оказать только один раз, но не предназначенному контингенту. В холле упала в обморок молодая девушка, а я как раз покидал гостиницу со своим ящиком. Это была группа иностранцев. Девушка лежала бледная, как простыня, пульс почти не прощупывался, давление резко упало. Похлопывание по щекам, некоторые другие приёмчики и поднесённый к носу нашатырь не действовали, и тогда я извлёк из укладки шприц и ввёл ей толи кофеин, толи кордиамин. Девушка почти сразу пришла в себя (возможно, от боли). Но её друзья или родственники вместо благодарности стали что-то возмущённо говорить. Я не сразу понял, что они возмущались моим шприцем, обыкновенным стеклянным шприцем «двойкой», извлечённым из пластмассового футляра со спиртом. Ну не было у нас тогда одноразовых шприцев! Взяв девушку под руки, иностранцы удалились. Уходила она на своих ногах. А мне было стыдно за нашу медицину.

По возвращении в Куткашен я узнал, что и госпиталь должен передислоцироваться на новое место, в Сумгаит. Поскольку там госпиталь только начали строить, меня направили на учёбу на Академические курсы (АК) при ВМедА в Ленинград. Это была осень 1985 года. Через месяц я снял комнату на Лиговке, и ещё целых четыре месяца мы с женой и четырёхлетней дочкой познавали чудеса Северной Пальмиры. Одиннадцатилетнего сына отправили в Волжский, где у него был полный набор дедов и бабушек. Квартирка, где мы жили, была маленькая. В узком коридоре было четыре двери: в две комнаты, на кухню и в туалет. Ванной комнаты не было, но рядом, через дом, была баня. В малюсенькой комнате жили хозяева с интересными именами: Олимпиада Сергеевна и Михаил Евлампиевич. Мы очень интенсивно проводили время. Придя с занятий, перекусив и переодевшись, я со своими «дамами» устремлялся в очередной музей или просто на прогулку по Питеру. По выходным дням старались посетить какую-нибудь экскурсию. Сколько впечатлений! Но была и неприятность: дочурка, неудачно съехав со снежной горки под Новый год, получила перелом предплечья. Но и хорошее и плохое заканчиваются когда-нибудь. Мы вернулись в Куткашен, чтобы перевести вещи в Сумгаит. Новый сборно-щитовой барак, построенный недалеко от госпиталя, принял нашу семью.

 

МАЛЬБРУК В ПОХОД СОБРАЛСЯ

 

А война в Афгане уже шла седьмой год. И посему я купил карту Афганистана, попавшийся на глаза разговорник русско-дари на медицинские темы и ещё какую-то литературу, чтобы готовиться к неизбежному. Всякая литература по Афганистану, Среднему Востоку, прочитывалась мной. Кроме того изучал Словарь по исламу, купил Коран. Ещё с института я знал арабский алфавит и  писал некоторые тексты на русском языке арабскими буквами.  Знакомый студент-араб понимал мою вязь. Языки дари и фарси использовали арабскую графику, но с различными добавочными штрихами, указывающими на отличие данного произношения буквы от арабского.  Я считал, что необходимо знать страну, куда ты едешь, её историю, её людей и их обычаи и нравы.

Прошёл 1986, затем 1987 год. Мне дали двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне. Далековато от госпиталя. Пешком минут сорок пять, сокращая дорогу. Я самозабвенно трудился в инфекционном барачном модуле, привычно развёртывая летом в своём, отгороженном от прочей территории госпиталя, дворике большую госпитальную палатку с двухъярусными койками. Отслеживал по карте ситуацию в Афгане, знал, где стоят наши гарнизоны, где развёрнуты госпиталя.

Наступил 1988 год, и меня в январе направили вновь на АК ВМедА. Только теперь это были специальные двухмесячные курсы для подготовки инфекционистов для Афгана (Курсы А-100). Это значило, что очередь моя пришла. Те же профессора и доценты читали те же лекции, которые были у меня законспектированы всего два года назад. Правда, были ещё и новые методички по отдельным заболеваниям, разработанные на базе афганского опыта. Вот их я прилежно конспектировал во вне учебное время. Был назначен старшим по группе. Жил в общежитии на территории Академии. Здесь я познакомился с Кузьмичом, подполковником Труновым, с которым потом встречусь в Кабуле. Здесь же вновь встретился с бывшим старшим ординатором инфекционного отделения Магдебургского госпиталя Женей Васильевым. На А-100 были не только инфекционисты, но и терапевты, которых готовили к работе в медротах, в которых разворачивали временные изоляторы для инфекционных больных. К этому времени я уже знал, куда поеду.  Меня ждала должность начальника инфекционного отделения в Кундузе — административном центре одноимённой провинции на северо-востоке страны.

А 9-го февраля в газете "Правда" было опубликовано заявление М.С.Горбачёва по Афганистану. В нём были определены сроки вывода советских войск.

Обстановка на Кавказе и, в частности в Азербайджане, накалялась. Карабахский узел всё туже и туже затягивался, и обе стороны готовы были его разрубить. Я был очень обеспокоен этим, поэтому через месяц учёбы обратился к руководству кафедры с просьбой о досрочной сдаче экзамена. Мне пошли навстречу. Показав все законспектированные методички и сдав устный экзамен, я вернулся в Сумгаит где-то в середине февраля.

То, что произошло там позже, в первые три дня от 28 февраля, описано у меня в очерке «МОЙ ПЕРВЫЙ ОСКОЛОК В СЕРДЦЕ – СУМГАИТ».

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------      

Из советских СМИ 1988 года:

14 апреля подписаны Женевские соглашения о политическом урегулировании положения вокруг ситуации в ДРА.  Советский Союз обязался вывести свой контингент в 9-месячный срок, начиная с 15 мая; США и Пакистан, со своей стороны, должны были прекратить поддерживать моджахедов.

Половина советских войск должна была быть выведена к 15 августа, а вывод всей 40-й армии завершиться в течение девяти месяцев.

На 15 мая - Около 60 процентов территории Афганистана контролировалось оппозицией. Численность нашего Ограниченного контингента  составила 100300 человек.

К 1 августа  Советские войска выведены из гарнизонов Джелалабад, Газни, Гардез, Кандагар, Лашкаргах, Файзабад, Кундуз.

7 августа - Правительственные войска РА, не оказав сопротивления, бежали из Кундуза.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Вот так, продолжая  отслеживать ход вывода войск из Афганистана, я узнал, что наши части, в т.ч. и госпиталь, куда я по плану должен был прибыть, были выведены из Кундуза, а 10 августа моджахеды вошли в город. И это при том, что гарнизон правительственных войск в Кундузе был в три раза больше.

Мой командир, подполковник Скороход, узнав об этом, сказал: «Ну, вот ты и отвоевался!»              Каково же было его (и моё, конечно) удивление, когда всего через месяц после этого пришло указание прибыть мне в штаб КЗакВО, для отправки в распоряжение ТуркВО. Я убывал не в командировку на три месяца, как иногда практиковалось. Я убывал насовсем, с исключением из списков части. Отделение сдал соседу, разделявшему со мной наш отдельный модуль, начальнику кож.-вен. отделения, Володе Шулепину. Когда я прибыл в Тбилиси, наш направленец развёл руками: разнарядку надо выполнять. О новом месте он ничего не знал: в Ташкенте разберутся. Так вскоре я очутился в столице ТуркВО, откуда до Войны было рукой подать.

 

A LA GUERRE

 

Вот и Ташкент. Пересылке в Тузеле (здесь военный аэродром). В штабе округа направленец был озадачен и спросил: зачем я приехал? Я ведь должен был идти в Кундуз, который уже сдали. Это я и сам знал, но нового назначения для меня не было. Мне как-то неуверенно предложили  либо вернуться, либо лететь в Кабул. А там решат. Возвращаться мне было обидно и я согласился на неизвестность. Встретился с главным инфекционистом округа. Он предположил, что я  попаду в Баграм или Шинданд. Позвонил маме в Волжский. Сказал, что на 2 месяца убываю в Тбилиси на прикомандирование в ОВГ.  А дальше мы с Леной (женой) договорились, что я буду писать письма, отсылать их ей, а она их будет вкладывать в заготовленные и подписанные мной конверты. Так мама будет спокойна.  Дня через три транспортный борт перенёс меня «за речку».

И вот я на пересылке в Кабульском аэропорту. Сразу же напугали: сказали, что по сигналу тревоги всем покинуть модуль и укрыться в щелях. А то не так давно один прапорщик проигнорировал и остался лежать на кровати, так осколок разорвавшегося на полосе эрэса пробил стенку модуля и тело прапорщика. Он погиб, по сути, на войне, но, поскольку ещё не был зачислен в списки 40-й Армии, то и «участия в боевых действиях не принимал». А, значит, никаких льгот его вдова и дети, если они были, не получат. Такой расклад меня не устраивал.

Путь в центр Кабула занял примерно 40 минут, и вот уже впереди на возвышенности виден знаменитый дворец Тадж-Бек – основная часть штаба 40-й Армии.  Но медицинская служба находилась в одном из множества модулей, вытянувшихся поблизости. Главный инфекционист, известный мне по академическим курсам, полковник  Волжанин так же, как и в штабе ТуркВО, был в недоумении: «Зачем припёрся?». Опять же упомянули Кундуз, на что я ответил, что всё, мол, знаю, но назад не хочу.

Почему-то я не понравился начмеду Армии полковнику Казмировичу. Видимо он не знал, что со мной делать, поскольку стал спрашивать о моём здоровье: мол, лицо красное, наверное, у меня гипертония, и мне тяжело будет здесь в горах (Кабул находится на высоте 1800 метров над уровнем моря). Гипертония у меня была. Впервые она проявила себя подскоками давления в горах Грузии, в Ахалцихе, где я прослужил около года. Там штаб части находился в нескольких метрах ниже «льготной» высоты в 1500 метров, потому и льгот у нас не было.

 В общем, начмед  направил меня на медкомиссию.  На следующий день я снова поехал в Кабул, и за полдня «успешно» прошёл медкомиссию, уговорив коллег не придираться особо к моим показателям, и был признан  здоровым и годным к службе в условиях высокогорья. Наконец, мне предложили: либо в Шинданд, начальником отделения, либо в Кабул старшим ординатором. Я уже знал, что Шинданд планировался на вывод через месяц, и не видел смысла туда ехать, а на старшего ординатора не соглашались мои амбиции. Я решил немного поломаться и отказался. Ещё через час мне предложили должность начальника отделения в Кабульском инфекционном госпитале. 

На пересылке я познакомился с коллегой, тоже подполковником, Сергеем Станишевским. Вместе с ним мы и прибыли в госпиталь. Он тоже был назначен на должность начальника отделения. Вот тут я и понял, почему меня не очень хотели назначать сюда начальником отделения. Седьмым отделением командовал майор Ёршик, старший ординатор, исполнявший обязанности начальника отделения. И приказ о его назначении на эту должность уже лежал на подпись у начмеда Армии. А тут я, вдруг, перешёл дорогу. Обиженный Ёршик передавал отделение мне.

743 военный инфекционный госпиталь. Когда я принимал отделение, в нём  было 233 больных. Кроме меня там работало два гражданских ординатора, мужчина и женщина, с Украины. Ёршик, сдав дела,  ушёл в другое отделение. Так началась моя работа в Афганистане.

----------------------------------------------------------------------------------------------------

Продолжение - "Между Землёй и Небом - Война..."

© Copyright: Александр Лупооков, 2013

Регистрационный номер №0117393

от 15 февраля 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0117393 выдан для произведения:

Они, кто сжал в один три дня, кто кровь пролил в песках чужбины,

кто воевал, войну кляня, но не узнал её кончины,

кого от стаи воронья в «тюльпане чёрном» вывозили,

кто они были для меня?

Они со мною рядом были…

 

Сразу скажу, что, не смотря на то, что у меня имеется запись в личном деле «в боевых действиях участие принимал», я никогда не стрелял в человека и, слава богу, никого не убил. Читать моё чтиво кому-то будет не интересно, поскольку ни погонь, ни боевых столкновений здесь не найдёте. Обычная повседневная жизнь  военного врача. Полигоны, стрельбища, марши, учения. Это – мои десять лет в войсковом звене. Эпидемии, госпитальные палатки с двухъярусными койками, жёлтые лица всевозможных оттенков – мои десять лет в госпитальном звене.

В представленном отрывке моей исповеди я вкратце освящаю свой путь войскового врача до перехода в госпиталь и несколько подробнее последующую работу до моего появления в Кабульском инфекционном госпитале.  Продолжение, освещающее кабульский период моей работы, будет изложено в дневниковой форме.

 

В ВОЙСКАХ

 

Путь мой из войскового звена в госпитальное был непрост и затянулся на целых десять лет. Бывший двухгодичник, имевший специализацию по терапии и призванный в Армию в 1974 году, продолжил службу в учебном мотострелковом полку Прибалтийского ВО, а в 1978 году был направлен в ГДР начмедом ЗРТБ (зенитной ракетно-технической базы). В  1980 году я сделал попытку уйти из войск, пройдя пятимесячную интернатуру по инфекционным заболеваниям на базе инфекционного госпиталя в Потсдаме. К этому времени СССР  уже почти год воевал в Афганистане, но тогда ещё никто не знал, что мы там завязнем надолго, и война пропустит через своё сито тысячи советских солдат, офицеров и служащих. Но и после интернатуры я продолжил службу в войсках ГСВГ начмедом ЗРП (зенитно-ракетного полка). А в 1983 году был направлен в Закавказский ВО.

В грузинском райцентре Ахалцихе размещалась танковая дивизия, где я приступил к службе начмедом танкового полка. Полк был кадрированным, и много времени занимала моб. работа. Отрабатывались мобилизационные документы, проводилась работа с приписным составом. Летом даже провели учения по частичному призыву. У нас был стационарный подземный Пункт приёма пополнения, вырытый в горе в нескольких километрах от гарнизона. Он представлял собой тоннель с боковыми ответвлениями, в которых находились различные пункты обслуживания (регистрации, экипировки, питания, вооружения, химзащиты, медпункт и прочие). Туда входил гражданский человек, а выходил в конце тоннеля полностью экипированный военнослужащий. Помимо этого я осуществлял медицинское обслуживание вождения танков и стрельб на полигоне.

В Ахалцихе стоял небольшой госпиталь, который располагался в старой полуразрушенной крепости на горе, почти над центром города. Большинство населения составляли армяне. Там сын продолжил учёбу в школе, а дочь пошла в детсад. Помню, как-то после садика она нам спела песню на грузинском языке. Забавно было слышать её лепетание, что-то вроде «нана-манана». Через некоторое время инфекционист из госпиталя убыл в Афган, и начальство госпиталя согласовало с комдивом моё прикомандирование к ним, где я и потрудился два или три летних месяца. Предполагалось, что я буду утверждён в должности начальника инфекционного отделения госпиталя. Но теперь уже и я знал, что с этой должности попасть в Афган намного проще и быстрее, чем с должности начмеда части. Это был полигон не только для боевых офицеров, но и большая школа для медиков. Война, как травматическая эпидемия (как назвал её Пирогов), требовала большого количества врачей хирургического профиля. А настоящие эпидемии инфекционных заболеваний «разгребали» инфекционисты и эпидемиологи. Практически все хирурги и инфекционисты должны были быть прокручены в афганской мясорубке. Конвейер работал, и многие уже заранее знали, куда и когда уйдут.

Зимой меня на целый месяц откомандировали для медобеспечения стрельб артиллерийского полка на полигон «Абул» в районе Ахалкалаки.  Джавахкское высокогорье. Наиболее высокая вершина - гора Абул (3301 м). Снег там лежал почти по пояс. Помню, с начальником  связи (жили в одном кунге) ходили на лыжах в соседнее селение (километрах в трёх) за чачей. А что оставалось делать в холодные зимние ночи? Мысли мои уже были заняты перспективой перехода в госпиталь, а название полигона напоминало о перспективе дальнейшей. Но от Абула до Кабула ещё было далеко.

 

ГОСПИТАЛЬ

 

После пары моих поездок в штаб КЗакВО в Тбилиси я наконец-то получил назначение (секрет открывать не буду) в госпиталь. Но не в Ахалцихский. Мне предстоял очередной переезд. В предгорьях Большого Кавказа стоял небольшой азербайджанский райцентр Куткашен (ныне Габала). Вблизи него в древности была столица легендарной Кавказской Албании. Природа изумительная. Но основной «достопримечательностью» была Станция - Габалинская РЛС с дальностью слежения до шести тысяч километров. В настоящее время мы отказались от её эксплуатации, поскольку Баку потребовал повысить арендную плату с  семи миллионов долларов в год до трёхсот (Москва предлагала пятнадцать).  Сейчас, вроде бы, её функции возьмёт на себя уже введенная в строй РЛС "Воронеж-ДМ" в районе Армавира. А тогда РЛС «Дарьял» представлял собой весьма  «выдающееся» сооружение.  Оно выдавалось на шестнадцать  этажей над землёй, и почти на такую же глубину уходило под землю.  Строила её большая военно-строительная организация УИР (Управление инженерных работ), располагавшаяся в Баку. Госпиталь был придан именно УИРу. Строители уже доводили Станцию до кондиции, а «синие» (так называли здесь ПВО-шников) постепенно по частям принимали сдающиеся объекты комплекса. Поскольку стройка сворачивалась, то большинство частей военных строителей уже убыли к новому месту: в Баку, Сумгаит и Насосный. Пользуясь затишьем, меня отправили на рабочее прикомандирование в ОВГ (окружной военный госпиталь) в Тбилиси на два месяца, где я и поработал под руководством полковника Мыза Бориса Николаевича. Жил в интернатуре медсостава, там же, при ОВГ. Практика была хорошая, но Мыза порекомендовал мне воспользоваться случаем и поучиться в Тбилисском ГИУВе. Там организовывались месячные курсы по специальности «Сепсис». Вёл их профессор Бочоришвили Вахтанг Георгиевич при созданном им Республиканском противосепсисном центре, единственной подобной организацией в Советском Союзе. Полковник медицинской службы в отставке, он когда-то был доцентом на кафедре инфекционных болезней ВМедА (Военно-медицинской академии). После увольнения какое-то время работал министром здравоохранения Грузии. Он был знаменит тем, что во время эпидемии холеры, выступил по телевизору и объяснил людям, что арбузы можно есть (боялись ведь!), только нужно хорошо вымыть их снаружи, а потом помыть руки. И вот, в течение месяца я после обеда ездил на эти курсы, по окончании которых получил официальную корочку о специализации по теме «Сепсис».

Однажды, в связи с какими-то военно-политическими мероприятиями (по давности лет запамятовал), проводимыми в Тбилиси,  я почти неделю прожил в гостинице  толи «Иверия», толи «Тбилиси».  ОВГ должен был оборудовать там точку для оказания возможной неотложной медицинской помощи. На эту точку и откомандировали меня с большой спец-мед. укладкой.  Поселился я в маленьком кабинете гостиничного медпункта. Помощь пришлось оказать только один раз, но не предназначенному контингенту. В холле упала в обморок молодая девушка, а я как раз покидал гостиницу со своим ящиком. Это была группа иностранцев. Девушка лежала бледная, как простыня, пульс почти не прощупывался, давление резко упало. Похлопывание по щекам, некоторые другие приёмчики и поднесённый к носу нашатырь не действовали, и тогда я извлёк из укладки шприц и ввёл ей толи кофеин, толи кордиамин. Девушка почти сразу пришла в себя (возможно, от боли). Но её друзья или родственники вместо благодарности стали что-то возмущённо говорить. Я не сразу понял, что они возмущались моим шприцем, обыкновенным стеклянным шприцем «двойкой», извлечённым из пластмассового футляра со спиртом. Ну не было у нас тогда одноразовых шприцев! Взяв девушку под руки, иностранцы удалились. Уходила она на своих ногах. А мне было стыдно за нашу медицину.

По возвращении в Куткашен я узнал, что и госпиталь должен передислоцироваться на новое место, в Сумгаит. Поскольку там госпиталь только начали строить, меня направили на учёбу на Академические курсы (АК) при ВМедА в Ленинград. Это была осень 1985 года. Через месяц я снял комнату на Лиговке, и ещё целых четыре месяца мы с женой и четырёхлетней дочкой познавали чудеса Северной Пальмиры. Одиннадцатилетнего сына отправили в Волжский, где у него был полный набор дедов и бабушек. Квартирка, где мы жили, была маленькая. В узком коридоре было четыре двери: в две комнаты, на кухню и в туалет. Ванной комнаты не было, но рядом, через дом, была баня. В малюсенькой комнате жили хозяева с интересными именами: Олимпиада Сергеевна и Михаил Евлампиевич. Мы очень интенсивно проводили время. Придя с занятий, перекусив и переодевшись, я со своими «дамами» устремлялся в очередной музей или просто на прогулку по Питеру. По выходным дням старались посетить какую-нибудь экскурсию. Сколько впечатлений! Но была и неприятность: дочурка, неудачно съехав со снежной горки под Новый год, получила перелом предплечья. Но и хорошее и плохое заканчиваются когда-нибудь. Мы вернулись в Куткашен, чтобы перевести вещи в Сумгаит. Новый сборно-щитовой барак, построенный недалеко от госпиталя, принял нашу семью.

 

МАЛЬБРУК В ПОХОД СОБРАЛСЯ

 

А война в Афгане уже шла седьмой год. И посему я купил карту Афганистана, попавшийся на глаза разговорник русско-дари на медицинские темы и ещё какую-то литературу, чтобы готовиться к неизбежному. Всякая литература по Афганистану, Среднему Востоку, прочитывалась мной. Кроме того изучал Словарь по исламу, купил Коран. Ещё с института я знал арабский алфавит и  писал некоторые тексты на русском языке арабскими буквами.  Знакомый студент-араб понимал мою вязь. Языки дари и фарси использовали арабскую графику, но с различными добавочными штрихами, указывающими на отличие данного произношения буквы от арабского.  Я считал, что необходимо знать страну, куда ты едешь, её историю, её людей и их обычаи и нравы.

Прошёл 1986, затем 1987 год. Мне дали двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне. Далековато от госпиталя. Пешком минут сорок пять, сокращая дорогу. Я самозабвенно трудился в инфекционном барачном модуле, привычно развёртывая летом в своём, отгороженном от прочей территории госпиталя, дворике большую госпитальную палатку с двухъярусными койками. Отслеживал по карте ситуацию в Афгане, знал, где стоят наши гарнизоны, где развёрнуты госпиталя.

Наступил 1988 год, и меня в январе направили вновь на АК ВМедА. Только теперь это были специальные двухмесячные курсы для подготовки инфекционистов для Афгана (Курсы А-100). Это значило, что очередь моя пришла. Те же профессора и доценты читали те же лекции, которые были у меня законспектированы всего два года назад. Правда, были ещё и новые методички по отдельным заболеваниям, разработанные на базе афганского опыта. Вот их я прилежно конспектировал во вне учебное время. Был назначен старшим по группе. Жил в общежитии на территории Академии. Здесь я познакомился с Кузьмичом, подполковником Труновым, с которым потом встречусь в Кабуле. Здесь же вновь встретился с бывшим старшим ординатором инфекционного отделения Магдебургского госпиталя Женей Васильевым. На А-100 были не только инфекционисты, но и терапевты, которых готовили к работе в медротах, в которых разворачивали временные изоляторы для инфекционных больных. К этому времени я уже знал, куда поеду.  Меня ждала должность начальника инфекционного отделения в Кундузе — административном центре одноимённой провинции на северо-востоке страны.

А 9-го февраля в газете "Правда" было опубликовано заявление М.С.Горбачёва по Афганистану. В нём были определены сроки вывода советских войск.

Обстановка на Кавказе и, в частности в Азербайджане, накалялась. Карабахский узел всё туже и туже затягивался, и обе стороны готовы были его разрубить. Я был очень обеспокоен этим, поэтому через месяц учёбы обратился к руководству кафедры с просьбой о досрочной сдаче экзамена. Мне пошли навстречу. Показав все законспектированные методички и сдав устный экзамен, я вернулся в Сумгаит где-то в середине февраля.

То, что произошло там позже, в первые три дня от 28 февраля, описано у меня в очерке «МОЙ ПЕРВЫЙ ОСКОЛОК В СЕРДЦЕ – СУМГАИТ».

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------      

Из советских СМИ 1988 года:

14 апреля подписаны Женевские соглашения о политическом урегулировании положения вокруг ситуации в ДРА.  Советский Союз обязался вывести свой контингент в 9-месячный срок, начиная с 15 мая; США и Пакистан, со своей стороны, должны были прекратить поддерживать моджахедов.

Половина советских войск должна была быть выведена к 15 августа, а вывод всей 40-й армии завершиться в течение девяти месяцев.

На 15 мая - Около 60 процентов территории Афганистана контролировалось оппозицией. Численность нашего Ограниченного контингента  составила 100300 человек.

К 1 августа  Советские войска выведены из гарнизонов Джелалабад, Газни, Гардез, Кандагар, Лашкаргах, Файзабад, Кундуз.

7 августа - Правительственные войска РА, не оказав сопротивления, бежали из Кундуза.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Вот так, продолжая  отслеживать ход вывода войск из Афганистана, я узнал, что наши части, в т.ч. и госпиталь, куда я по плану должен был прибыть, были выведены из Кундуза, а 10 августа моджахеды вошли в город. И это при том, что гарнизон правительственных войск в Кундузе был в три раза больше.

Мой командир, подполковник Скороход, узнав об этом, сказал: «Ну, вот ты и отвоевался!»              Каково же было его (и моё, конечно) удивление, когда всего через месяц после этого пришло указание прибыть мне в штаб КЗакВО, для отправки в распоряжение ТуркВО. Я убывал не в командировку на три месяца, как иногда практиковалось. Я убывал насовсем, с исключением из списков части. Отделение сдал соседу, разделявшему со мной наш отдельный модуль, начальнику кож.-вен. отделения, Володе Шулепину. Когда я прибыл в Тбилиси, наш направленец развёл руками: разнарядку надо выполнять. О новом месте он ничего не знал: в Ташкенте разберутся. Так вскоре я очутился в столице ТуркВО, откуда до Войны было рукой подать.

 

A LA GUERRE

 

Вот и Ташкент. Пересылке в Тузеле (здесь военный аэродром). В штабе округа направленец был озадачен и спросил: зачем я приехал? Я ведь должен был идти в Кундуз, который уже сдали. Это я и сам знал, но нового назначения для меня не было. Мне как-то неуверенно предложили  либо вернуться, либо лететь в Кабул. А там решат. Возвращаться мне было обидно и я согласился на неизвестность. Встретился с главным инфекционистом округа. Он предположил, что я  попаду в Баграм или Шинданд. Позвонил маме в Волжский. Сказал, что на 2 месяца убываю в Тбилиси на прикомандирование в ОВГ.  А дальше мы с Леной (женой) договорились, что я буду писать письма, отсылать их ей, а она их будет вкладывать в заготовленные и подписанные мной конверты. Так мама будет спокойна.  Дня через три транспортный борт перенёс меня «за речку».

И вот я на пересылке в Кабульском аэропорту. Сразу же напугали: сказали, что по сигналу тревоги всем покинуть модуль и укрыться в щелях. А то не так давно один прапорщик проигнорировал и остался лежать на кровати, так осколок разорвавшегося на полосе эрэса пробил стенку модуля и тело прапорщика. Он погиб, по сути, на войне, но, поскольку ещё не был зачислен в списки 40-й Армии, то и «участия в боевых действиях не принимал». А, значит, никаких льгот его вдова и дети, если они были, не получат. Такой расклад меня не устраивал.

Путь в центр Кабула занял примерно 40 минут, и вот уже впереди на возвышенности виден знаменитый дворец Тадж-Бек – основная часть штаба 40-й Армии.  Но медицинская служба находилась в одном из множества модулей, вытянувшихся поблизости. Главный инфекционист, известный мне по академическим курсам, полковник  Волжанин так же, как и в штабе ТуркВО, был в недоумении: «Зачем припёрся?». Опять же упомянули Кундуз, на что я ответил, что всё, мол, знаю, но назад не хочу.

Почему-то я не понравился начмеду Армии полковнику Казмировичу. Видимо он не знал, что со мной делать, поскольку стал спрашивать о моём здоровье: мол, лицо красное, наверное, у меня гипертония, и мне тяжело будет здесь в горах (Кабул находится на высоте 1800 метров над уровнем моря). Гипертония у меня была. Впервые она проявила себя подскоками давления в горах Грузии, в Ахалцихе, где я прослужил около года. Там штаб части находился в нескольких метрах ниже «льготной» высоты в 1500 метров, потому и льгот у нас не было.

 В общем, начмед  направил меня на медкомиссию.  На следующий день я снова поехал в Кабул, и за полдня «успешно» прошёл медкомиссию, уговорив коллег не придираться особо к моим показателям, и был признан  здоровым и годным к службе в условиях высокогорья. Наконец, мне предложили: либо в Шинданд, начальником отделения, либо в Кабул старшим ординатором. Я уже знал, что Шинданд планировался на вывод через месяц, и не видел смысла туда ехать, а на старшего ординатора не соглашались мои амбиции. Я решил немного поломаться и отказался. Ещё через час мне предложили должность начальника отделения в Кабульском инфекционном госпитале. 

На пересылке я познакомился с коллегой, тоже подполковником, Сергеем Станишевским. Вместе с ним мы и прибыли в госпиталь. Он тоже был назначен на должность начальника отделения. Вот тут я и понял, почему меня не очень хотели назначать сюда начальником отделения. Седьмым отделением командовал майор Ёршик, старший ординатор, исполнявший обязанности начальника отделения. И приказ о его назначении на эту должность уже лежал на подпись у начмеда Армии. А тут я, вдруг, перешёл дорогу. Обиженный Ёршик передавал отделение мне.

743 военный инфекционный госпиталь. Когда я принимал отделение, в нём  было 233 больных. Кроме меня там работало два гражданских ординатора, мужчина и женщина, с Украины. Ёршик, сдав дела,  ушёл в другое отделение. Так началась моя работа в Афганистане.

 
Рейтинг: +3 838 просмотров
Комментарии (3)
Алексей Прохоров # 17 февраля 2013 в 12:56 0
Легкий слог, и названия знакомые.
Александр Лупооков # 19 февраля 2013 в 21:15 0
Спасибо! Когда и где?
.. # 20 февраля 2013 в 22:18 0
50ba589c42903ba3fa2d8601ad34ba1e super