Год в «тихой обители» притупил остроту страха, заменив его глухой, фоновой тревогой, такой же привычной, как запах дезинфекции в коридорах. Николай стал частью пейзажа. Его игра превратилась в рутину, отточенный навык, как когда-то удар ногой в кикбоксинге. Он знал, когда нужно шептаться с голыми стенами, когда замирать с пустым взглядом, а когда — механически плести свои уродливые корзинки на трудотерапии. Его главной задачей стало сохранение ясности ума в этом монотонном течении дней. Он мысленно решал разнообразные математические задачи, вспоминал рецепты сложных лаков и грунтовок, прокручивал в голове сюжеты картин, которые уже никогда, возможно, не напишет.
Перемену Николай почуял первым. В воздухе палаты витало необычное оживление. Санитары, обычно лениво перебрасывающиеся словами, о чем-то совещались у дверей. Врач на обходе задержал на нем взгляд на секунду дольше обычного.
На следующий день его вызвали в кабинет к заведующему отделением. Тот, щурясь от света лампы, освещающей бумаги на столе, сообщил сухим, казенным тоном:
— Спичкин, у нас ремонт. Отделение закрывается на профилактику. Вас и еще нескольких пациентов переводят в филиал в Новороссийске. Завтра утром. Готовьтесь.
Николай кивнул, уставившись на пятно от чая на столе. Внутри у него все оборвалось. Новороссийск. Дорога. Выезд за периметр его привычного, хоть и диковатого, мирка. Это была уязвимость. Ловушка приоткрывала дверцу.
— Краски тоже повезут? — спросил он шепотом, глядя в пустоту. — Они боятся тряски.
— Никаких красок, — буркнул заведующий. — Только вы и личные вещи. Все.
Вечером, лежа на койке, Николай слушал храп соседей и биение собственного сердца. Перевозка. Это был шанс. Или ловушка. Он мысленно проигрывал варианты. Побег? Нереально в наручниках, под присмотром. Но что, если это подстроено Тенгизом? Или Борисовым? Год затишья не прошел даром — его паранойя, когда-то искусственная, пустила корни и стала почти настоящей. Он был как шахматист, который видит грядущий мат, но не может разглядеть фигуры противника.
***
В это же время в своем кабинете Тенгиз получал ту же информацию. Его человек в регистратуре больницы передал сообщение через третьи руки. Тенгиз слушал, не перебивая, медленно вращая в руках массивную пепельницу из кавказского оникса.
— Завтра утром, — повторил он, когда сообщение было закончено. — По старому шоссе. «Скорая», два санитара, водитель. Координаты и маршрут уточним утром.
Он отложил пепельницу и посмотрел на двух мужчин, сидевших напротив. Они не были уличными громилами. Один, Руслан, по кличке «Химик» - бывший спецназовец, с холодными глазами и спокойными движениями. Другой, Артем, — водитель-ас, знавший каждую тропинку в окрестных местах.
— Задача: остановить машину, убрать свидетелей, забрать груз. Чисто и быстро, - деловым тоном продолжил Тенгиз, - груз должен остаться невредимым. Он мне нужен говорящим.
Руслан кивнул, его лицо не выразило ни эмоций, ни сомнений.
— Какие силы прикрытия?
— Никаких. Его повезут без охраны. Это будет точечный удар. Трех человек хватит для операции. Машину утилизируем в старые карьеры. Утром получите оружие и подробности. Идите, отдыхайте.
Когда они вышли, Тенгиз позволил себе легкую улыбку. Год ожидания не прошел зря. Суета с ремонтом и перевозкой была его собственным, деликатно организованным вбросом через подконтрольных чиновников в здравоохранении. Он создал идеальные условия для нападения — изолированная трасса, предсказуемый маршрут, минимальная охрана. Теперь его «талантливый мальчик» сам поедет к нему в руки. Оставалось только взять.
***
Подполковник Борисов узнал о перевозке из официального уведомления, пришедшего по электронной почте в его управление. Он прочитал его, сидя в своем кабинете за чашкой остывшего кофе. Год прошел для него в напряженном ожидании. Он курировал еще десяток дел, но это, дело Спичкина, было его личным, сокровенным проектом. Его золотым билетом.
Он поднял трубку и набрал номер главврача больницы.
— Аркадий Петрович, добрый вечер. Это Борисов. Получил уведомление о переводе пациента Спичкина… Да, понимаю, ремонт… Скажите, а перед отправкой будет проведен очередной осмотр? Мне важно понимать его состояние… Возможно, он стал более адекватен? Может, что-то проговаривается?
Он слушал, и его лицо оставалось невозмутимым, но пальцы нервно барабанили по столу.
— Понятно. То есть без изменений… Спасибо, что предупредили.
Он положил трубку. Идея, которая зрела в нем все эти месяцы, окончательно оформилась. План Тенгиза был грубым и рискованным. Борисов же видел изящное решение. Дождаться, пока Спичкина привезут в Новороссийск. Там, в новой больнице, под предлогом дополнительного доследования, вызвать его на беседу. Неофициальную. В отдельно взятом кабинете, с верными людьми. И там уже, без лишних глаз и ушей, используя все доступные методы, «разговорить» его. Узнать, где деньги.
А дальше — просто. Забрать кейс. Инсценировать побег Спичкина или его самоубийство. А самому — написать заявление об уходе по состоянию здоровья и исчезнуть с четыреста тысячами евро где-нибудь в теплой стране, где нет ни Тенгиза, ни этой серой, душной российской действительности.
Это был чистый, красивый план. Без лишнего шума и крови. Нужно было только дождаться, пока Спичкин благополучно доедет до Новороссийска и попадет в его юрисдикцию. Он мысленно пожелал санитарам в «скорой» удачной дороги. Впервые за долгое время он почувствовал вкус настоящей, близкой победы.
***
Утро было туманным и промозглым. Николай под присмотром санитара собрал свои жалкие пожитки в пластиковый пакет: смену белья, туалетные принадлежности, блокнотик с каракулями, который он изображал, что заполняет. Его обыскивали — быстро, без интереса. Нашли ничего.
Его вывели через боковой выход к ждущей во дворе машине «скорой помощи», переоборудованной для перевозки пациентов. Санитар, плотный мужчина с усталым лицом, помог ему забраться в кузов.
Двери захлопнулись, щелкнули замки. Машина тронулась. Николай прижался лбом к холодному стеклу. Он видел, как проплывают мимо знакомые корпуса, забор с колючкой, КПП. Ворота открылись, и «скорая» выкатилась на проселочную дорогу, ведущую к старому шоссе.
Николай сидел, слушая рокот мотора и мелодию ритмичной песенки, насвистываемую одним из санитаров, и чувствовал, как каждый нерв его тела напряжен до предела. Он был как лотерейный билет, за которым охотились сразу несколько игроков. И сейчас этот билет везли по проселочной пустынной дороге, не зная, что он уже выигрышный, и что за ним уже вышли обладатели выигрышных номеров.
Он не мог знать, чей план сработает первым — грубая сила Тенгиза или коварная схема Борисова. Он чувствовал лишь одно: его тихое, сумасшедшее затишье заканчивалось.
Помочь сайту
Поздравления
