За три недели своей «семейной жизни» Аня звонила домой дважды. Первый раз – в самом начале, кажется, на следующий день после ухода. Пафос пафосом, а чувство долга было, пожалуй, главным её чувством. Она не особо переживала сама и не надеялась на волнения матери, просто подумала, что надо позвонить. Выбрала время, чтобы мамы не было дома (потому что не знала, что ей сказать, и боялась услышать что-нибудь неприятное в ответ), и набрала номер.
Трубку сняли не сразу – значит, дома только отец. Ему никто никогда не звонил, а «работать секретарём» у семейства Виктор Николаевич не желал. Подходил к телефону в двух случаях: если пребывал в исключительно благодушном настроении (что случалось крайне редко) или если телефон орал слишком долго и настойчиво. Когда отец взял, наконец, трубку, Аня испугалась. Вдруг поняла, что не знает, как к нему обратиться. Девушка почти не знала отца, хоть и прожила с ним под одной крышей больше десяти лет. Однажды он хотел её «повоспитывать». Она приняла в штыки его воспитательные приёмы, так как не понимала, какое он имеет право «командовать». Отец пустил в ход руки – может, от бессилия, а может, в этом и виделось ему воспитание… Девочка кричала так, что дрожала единственная люстра. Прибежала мать, получился скандал с бурным обсуждением всех родственников с обеих сторон. С тех пор отец и дочь находились в состоянии холодной войны, которое со временем перетекло в безразличие. Спустя годы, эти «никакие отношения» внешне приобретут дружескую окраску, а по сути так и останутся спокойным равнодушием, впрочем, по-своему удобным: отец - единственный человек, на которого Аня почти никогда не обижалась. Обижаются обычно на близких…
Анюта никогда не произносила слово «папа». То есть разговаривала, конечно, с отцом, но никак его при этом не называла. Это было естественно и привычно дома, а вот разговор по телефону, видимо, предполагал какое-то обращение… Виктор Николаевич в очередной раз пробасил в трубку «Алло!», и Анюта на одном дыхании выпалила текст телеграммы:
- Это я. Скажи маме, что у меня всё нормально.
Всё. Конец связи. Выдохнула и вытерла о джинсы вспотевшие руки. Потом представила, как отец встретит маму в дверях и скажет:
- Звонила твоя лахудра…
Это мерзкое слово не имело в исполнении Виктора Николаевича никакой эмоциональной окраски, а просто являлось наименованием особей женского пола…
Второй раз Аня позвонила домой вечером 31 декабря. Долго готовилась, сосредотачивалась, подбирала фразы. Боялась. Почему-то всегда боялась маминого неодобрения. Не сказать, чтобы уважала её мнение или слишком дорожила отношениями. Их, этих отношений, в общем-то, и не было. Но мама умела так обидно сказать обычную фразу или просто усмехнуться, что портилось не только настроение, но и на какое-то время пропадало желание жить, или, во всяком случае, этой жизни радоваться…
Анюта была не просто удивлена – потрясена - услышав мамино почти ласковое щебетание:
- А, Нетточка, это ты! Ну, как ты там? Отец говорил, что звонила. С Новым годом тебя, с новым счастьем!
- Да, мама, и тебя… Всех вас…- от неожиданности у Анюты стало плохо с речью.
- Ты со своим отмечаешь?
- Да, мама, с Женей…
- А где же вы живёте? – напряжённо спросила мать.
- Мама, у Жени своя квартира. И у нас всё хорошо. Даже…
- Ну, вот и ладно! – перебила Валентина Ивановна с явным облегчением. – А мы тоже тут собираемся за стол. Антошка концерт устроил – всю садиковскую программу нам пока-зал. Умрёшь с ним! Половину слов переврал – а хоть бы смутился! Артист! А песню пел – так мы с отцом чуть от смеха не умерли!
«Сейчас скажет: жаль, что тебя с нами нет…» – подумала Аня и тут же услышала:
- Ну, всё! Пора за стол! И вы там садитесь, пора старый год проводить как следует. Мы уж, правда, с отцом чокнулись коньячком. Помнишь, всё стоял в серванте – который ему на юбилей подарили? Решили открыть. Ничего такой коньячок!
«Это заметно…» – подумала Аня, а вслух сказала:
- Ну, давай, мам! Пока! С праздником! Я, может, заеду, надо кое-что взять, после Нового года сессия…
- Ага, - откликнулась мать. – И это… Надо хоть посмотреть на твоего будет… Что он там из себя представляет!
«Что надо, то и представляет! – подумала Аня и повесила трубку. – Как всё просто! А им без меня хорошо… Ну, и ладно! И мне без них».
Ей действительно было хорошо. Такого Нового года у неё никогда не было. Женя сам накрыл стол – с шампанским, свечами и апельсинами. Шампанского было много. Они напились его до отрыжки и дико захотели есть. Бегом побежали жарить яичницу, чтоб не встречать Новый год на голодный желудок. Проглотили её, хохоча и пытаясь успеть открыть новую бутылку под бой курантов. Пенная струя ударила в потолок и обрушилась им на головы, прихватив часть штукатурки. Мокрые и липкие, они было слились в новогоднем поцелуе, но снова разразились хохотом. Потом решили принять ванну, чтобы не проходить весь наступающий год липкими и грязными. Набрав воду, Женя с таинственным видом удалился в комнату и через минуту вернулся… с букетом в руках! Аня не помнила, чтобы кому-нибудь из её окружения в Новый год дарили цветы. Это были не розы и не орхидеи, а единственно доступные, стандартные красные гвоздики, но они показались Анюте чудом. Поэтому она завопила страшным голосом, когда Евгений начал их ощипывать и лепестки бросать ванну:
- Что ты делаешь!! С ума сошел!
Женя улыбнулся немного пьяной улыбкой:
- А это вместо розовых лепестков… Где я тебе розы найду!
- Не надо мне никаких роз! И ванны с лепестками не надо! Я эти гвоздики хочу! Ну, вот что…что ты с ними сделал, бестолковый!
- Не вели казнить! – дурашливо заревел Женька и рухнул на колени.
Примирение было бурным – влюблённая парочка бухнулась в воду прямо в одежде, вместе с тем, что осталось от пяти ярко-красных гвоздик.
…Аня потом не раз застывала над этой старой облезлой ванной и вспоминала, какие они были влюблённые и бесшабашные… И не верила, что это действительно было с ними.
…Первого января они приходили в себя и поздравляли друзей и знакомых – по теле-фону. Аня позвонила только Люське – бывшей однокласснице, которая никак не хотела за-быть ненавистное старое имя «Антуанетта», а Евгений часа два обзванивал приятелей и объяснял, что он «вовсе не потерялся, а потерял голову». Сначала Анюта гордо улыбалась, вообразив себя роковой женщиной, без особых усилий завоевавшей сердце всеобщего любимца. Но слыша фразу про потерю головы в десятый раз, да ещё и произносимую с одной и той же интонацией, слегка скисла, перестала вслушиваться в Женькины речи и пошла на кухню ставить чайник.
На следующий день начались суровые будни, потому что надо было готовиться к неотвратимо приближавшейся сессии. Ребята расположились со своими конспектами и учебниками на диване. Это было неосмотрительно. Горизонтальное положение и близость друг друга отвлекали от науки и заставляли периодически прерывать учебный процесс… После третьей перемены Женя, наконец, сосредоточился и погрузился в предмет. Анюта же никак не могла собрать себя в кучу и тупо смотрела на одну и ту же страницу. Потом скосила глаза в сторону Евгения и как бы невзначай прижалась к нему. Никакой реакции. Вообще-то, он прав – надо учить… Раньше ведь учила. И всё понимала. А теперь отупела, что ли? Ничего в голову не лезет!
- Жень, я смотрю в книгу, а вижу фигу!
Тишина.
- Жень, я с тобой рядом не могу учить…
- Да? – удивился Евгений, не отрываясь от конспектов. – А я могу…
Ну, и правильно. Так и надо. Как там говорится – «делу - время, потехе – час»? Всё правильно. Но что-то больно кольнуло в груди и почему-то захотелось плакать… Глупость, конечно, мелочь. Но в памяти тоже осталась на всю жизнь.
Аня не заплакала, молча собрала свои тетрадки и ушла на кухню. Женя ничего не за-метил. И хорошо. Она с самого начала хотела быть хорошей женой, не надоедать мужу, не провоцировать конфликты. Правда, пока была не женой. Но чем-то в этом роде…
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Помочь сайту
Поздравления
