Кн. III, ч 1, гл 8 Шумел камыш
26 мая 2013 -
Cdtnf Шербан
С «Банного» мы на память об озере привезли с собой сухой камыш, мальчикам очень понравились его коричневые мягкие на ощупь трубки. Нас отговаривали очевидцы: это плохая примета, как перо Жар-Птицы в сказках, но мы были выше предрассудков.
Он напоминал нам историю братского мужества и ответственности. Ванечка сорвался вниз с моста. Это была стремнина на лесной речке по колено. Маленькому ребёнку достаточно попасть под течение и не суметь подняться. Минуту назад я его увещевала: «Сынок, не свешивайся с перил, можно упасть!» И вот старший беспомощно барахтается внизу. Не раздумывая, в одежде за ним секунду спустя сигает брат-близнец! И ещё через мгновение мой муж в парадном костюме держит двоих сыновей за шиворот и со всех моих мужчин льёт потоками вода…
Мы поставили высохший камыш в трёхлитровую банку вместо напольной вазы, и зажили по-прежнему дружно в обедневшей квартире с жёлтой побелкой стен от хрущёвских времён. Планировать ремонт было не из чего. Началась работа за «бесплатно», потому что при перечислении стоимости шести уроков по расписанию на продукты, получалось, что за день работы можно приобрести одну котлету. Мои попытки репетиторства оканчивались неудачно: у меня была слишком низкая самооценка, чтобы «продавать себя» за достойные деньги, заказчики слишком быстро понимали, что можно ничего не платить, мои визиты носили нерегулярный характер по прихоти клиента, всё более походили на позицию официанта с «Чего изволите?» Особенно доконало, когда юноша Гриша лет 15-и рассказал, как он понял «Гамлета» после моих многоаспектных комментариев к образу: «Это эгоист такой! Он всё себе хотел!» Нет, «Музы молчат!» В другом случае мне принципиально отказывались платить деньгами, предлагая забирать всё «борзыми щенками», как взятки у Гоголя в текстах. Сначала банка варенья, потом шерстяные носочки для близнецов, а по результатам занятий – старую цигейковую шубу, которую после реставрации пуговиц я передарила маме. Главное, мы так и не исправили с учеником Антоном его «тройку» по литературе. Все сочинения он писал на «хорошо». Подготовленные нами задания отвечал порой на «отлично», но к концу четверти так и не выучил ни одного стихотворения к зачёту. Бедный Лермонтов, автор так и не дождался усердия моего подопечного читателя. В итоге все усилия насмарку, потому что маму устраивал формальный результат больше фактически нами пройденного. И так со всеми «кадрами»: мои усилия и «время затраты» превышали заработки в разы, это было нерентабельно, учитывая полноценную нагрузку в выпускных. Я выматывалась в школе и истощалась эмоционально до предела. Для коммерческого успеха нужны были связи с теми, кто гарантирует поступление. Нужен был весомый авторитет. Я стояла на грани нищеты и не чувствовала поддержки государства, как человек, «служащий» ему. Всё, что я умела, - давать уроки целому классу так, чтобы не подавлять никого конкретно, с полной самоотдачей и своими немалыми знаниями литературы и текстов. «Знание предмета» мне дети выставляли на анкетировании всегда 100%, это и спасало. В школе я была белой вороной, потому что в норме там побеждает характер деспотический. «Держать» класс моим способом – «проживание»: увеличивать участие на уроке – делиться энергией и совершенствовать знания по предмету. Все другие в массе практикуют метод давления. Что мне об этом сейчас говорить – каждый учился в школе и помнит несколько «типажей». Если ты не «силовичок», который всех «застроил», дети будут глумиться до тех пор и устраивать бедлам на уроке, пока окончательно не добьют «слабака». Чтобы быть посередине, не стать изгоем, нужно было не просто «зубки показывать», а держать всех под напряжением интереса: я жила предметом искренне, и многих увлекала этим же по-настоящему. Учились все, шли за мной большинство. Те, кто доверяли методу, становились по-своему «профи». Все были научены писать тексты, владеть письменной речью – это мой хлеб. Кто-то из коллег это понимал – это мой высокий уровень, кто-то «троллил» с самого начала. «Не покупаются честное имя, талант и любовь!» - словами Окуджавы лейтмотивом задала собственное кредо. Запомнились яркие дни поэтического пленера – старшеклашки в осеннем парке собирают материал для поэзии – вылазку разрешает директор. Нина Петровна относилась ко мне критично, но талант признавала, смиряясь с моей нетипичностью, особенно в годы моей молодости. Запомнила, что нормальные люди с удивлением смотрели из окна офиса на мой ажиотаж. Наташа, жена брата, позже поделилась впечатлением от увиденного: целый класс бродит по осенней листве, а вдохновенная учительница не замечает ничего вокруг. Я себя запомнила в обтягивающем тиснёной кожи зелёном костюме с подаренной моей Ларисой янтарной брошью – корабликом. Пока ещё у меня пышная причёска «Аврора» со времён студенчества самая «идущая» к лицу, волосы падают на плечи «каскадом», оставаясь длинными, но уложенными. Но вскоре муж пожелает увидеть мой выстриженный затылок: «Должно быть, это очень эротично?» Я сделала короткую стрижку, уступив его просьбе, но он произнёс: «Как раньше, было лучше!» Это не могло не расстроить! «Баба Надя» в родственниках, чего же вы хотели! Но всё это мелочи.
С «Маминой школой» пришлось расстаться из-за невиданной дороговизны. Пришлось поменять детский сад не на столь элтитный. Нас приняли в музыкальный садик «Соловушка» по великому блату - меня запомнил его психолог с общего факультета. В нашем бывшем заведении за опоздания после шести часов с родителей брали денежные штрафы, а мы с Толиком ещё часто были заняты друг другом вечерами, непременно опаздывая за нашими близнецами. Мы заходили за ними всегда только вместе, принося им по шоколадке и соку, это было как ритуал. Если вдруг финансово это срывалось, то воспринималось катастрофой. Я наливала в баночку из-под мёда варенье, подписывала её «От Карлсона» и на ходу сочиняла историю, чтобы не услышать разочарованного рёва сыновей.
Муж был добр и ласков со всеми. Однажды он позвал меня настойчивее, чем обычно, а я всю ночь проверяла сочинения, была уставшей и ответила не очень приветливо: «Чего хочешь? Не видишь, я работаю?» А оглянувшись в гневе праведном, вдруг увидела, как муж на подносе протягивает мне заботливо бутерброды: хлеб с маслом и чашечку кофе. От неожиданности и благодарности я умилилась сразу же до слёз: «Так никто никогда обо мне не заботился!»
В октябре не стало моей любимой бабуси. Бог дал нам пожать друг другу руки последний раз – перед самой смертью. Пелена затмения спала с ума Александры Михайловны Щелкановой, и она, умирающая, снова была собой. Она узнала меня, назвала по имени. Я очень любила её в тот момент, она это почувствовала. Сколько мы держались за руки? Минуту, не больше. В детстве я хваталась за её руку из детской кроватки, воображая, что бабуся когда-нибудь умрёт раньше меня. Мне хотелось её удержать рядом с собой на этом свете, и я плакала от будущей потери где-то в грядущем. Бог принимал мою детскую молитву за неё! Я это чувствовала. Теперь мы простились, смиряясь с неизбежным. Её не стало 7 октября 1996 года, ей было 86 лет. При жизни я обещала, что девочку назову её именем в её честь. Через 12 лет в день похорон бабуси, день рождения её внука Андрея, девятого октября, я рожу пятую деточку, наречённую Александрой. Запомнился день похорон: муж был мрачен, сострадая мне искренне. Он молча копал могилу, провожая самого близкого мне человека из детства и отрочества в путь.
А в ноябре я крестилась. Крещение происходило в Свято – Михайловском Храме, куда мы пятого ноября несколько спонтанно и вдвоем отправились с подругой Юлией А. Ничего прекраснее вида куполов на осеннем небе, отчётливо очерченных золотых крестов, я не видела. Священник совершал ритуал доброжелательно, не погружая в купель. Позже я засомневалась, всё ли исполнено, как положено и смоются ли все мои смертные грехи, особенно «блуд». Переоценивая свои революционные разведвыходки, мне хотелось навсегда оставить в прошлом полученный опыт с чужими мужчинами. Так, чтобы перед Лицом Бога всё это страстное и тайное стало несуществующим. Я настраивалась на брак. Фаталистка поняла, что встреча с мужем судьбоносна: нас ждали страшные испытания, но на «берегу» я словами аввакумовской жены обещала, что мы ещё «побредём вместе по жизни». Её нешуточные трудности только начинались.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0138647 выдан для произведения:
С «Банного» мы на память об озере привезли с собой сухой камыш, мальчикам очень понравились его коричневые мягкие на ощупь трубки. Нас отговаривали очевидцы: это плохая примета, как перо Жар-Птицы в сказках, но мы были выше предрассудков.
Он напоминал нам историю братского мужества и ответственности. Ванечка сорвался вниз с моста. Это была стремнина на лесной речке по колено. Маленькому ребёнку достаточно попасть под течение и не суметь подняться. Минуту назад я его увещевала: «Сынок, не свешивайся с перил, можно упасть!» И вот старший беспомощно барахтается внизу. Не раздумывая, в одежде за ним секунду спустя сигает брат-близнец! И ещё через мгновение мой муж в парадном костюме держит двоих сыновей за шиворот и со всех моих мужчин льёт потоками вода…
Мы поставили высохший камыш в трёхлитровую банку вместо напольной вазы, и зажили по-прежнему дружно в обедневшей квартире с жёлтой побелкой стен от хрущёвских времён. Планировать ремонт было не из чего. Началась работа за «бесплатно», потому что при перечислении стоимости шести уроков по расписанию на продукты, получалось, что за день работы можно приобрести одну котлету. Мои попытки репетиторства оканчивались неудачно: у меня была слишком низкая самооценка, чтобы «продавать себя» за достойные деньги, заказчики слишком быстро понимали, что можно ничего не платить, мои визиты носили нерегулярный характер по прихоти клиента, всё более походили на позицию официанта с «Чего изволите?» Особенно доконало, когда юноша Гриша лет 15-и рассказал, как он понял «Гамлета» после моих многоаспектных комментариев к образу: «Это эгоист такой! Он всё себе хотел!» Нет, «Музы молчат!» В другом случае мне принципиально отказывались платить деньгами, предлагая забирать всё «борзыми щенками», как взятки у Гоголя в текстах. Сначала банка варенья, потом шерстяные носочки для близнецов, а по результатам занятий – старую цигейковую шубу, которую после реставрации пуговиц я передарила маме. Главное, мы так и не исправили с учеником Антоном его «тройку» по литературе. Все сочинения он писал на «хорошо». Подготовленные нами задания отвечал порой на «отлично», но к концу четверти так и не выучил ни одного стихотворения к зачёту. Бедный Лермонтов, автор так и не дождался усердия моего подопечного читателя. В итоге все усилия насмарку, потому что маму устраивал формальный результат больше фактически нами пройденного. И так со всеми «кадрами»: мои усилия и «время затраты» превышали заработки в разы, это было нерентабельно, учитывая полноценную нагрузку в выпускных. Я выматывалась в школе и истощалась эмоционально до предела. Для коммерческого успеха нужны были связи с теми, кто гарантирует поступление. Нужен был весомый авторитет. Я стояла на грани нищеты и не чувствовала поддержки государства, как человек, «служащий» ему. Всё, что я умела, - давать уроки целому классу так, чтобы не подавлять никого конкретно, с полной самоотдачей и своими немалыми знаниями литературы и текстов. «Знание предмета» мне дети выставляли на анкетировании всегда 100%, это и спасало. В школе я была белой вороной, потому что в норме там побеждает характер деспотический. «Держать» класс моим способом – «проживание»: увеличивать участие на уроке – делиться энергией и совершенствовать знания по предмету. Все другие в массе практикуют метод давления. Что мне об этом сейчас говорить – каждый учился в школе и помнит несколько «типажей». Если ты не «силовичок», который всех «застроил», дети будут глумиться до тех пор и устраивать бедлам на уроке, пока окончательно не добьют «слабака». Чтобы быть посередине, не стать изгоем, нужно было не просто «зубки показывать», а держать всех под напряжением интереса: я жила предметом искренне, и многих увлекала этим же по-настоящему. Учились все, шли за мной большинство. Те, кто доверяли методу, становились по-своему «профи». Все были научены писать тексты, владеть письменной речью – это мой хлеб. Кто-то из коллег это понимал – это мой высокий уровень, кто-то «троллил» с самого начала. «Не покупаются честное имя, талант и любовь!» - словами Окуджавы лейтмотивом задала собственное кредо. Запомнились яркие дни поэтического пленера – старшеклашки в осеннем парке собирают материал для поэзии – вылазку разрешает директор. Нина Петровна относилась ко мне критично, но талант признавала, смиряясь с моей нетипичностью, особенно в годы моей молодости. Запомнила, что нормальные люди с удивлением смотрели из окна офиса на мой ажиотаж. Наташа, жена брата, позже поделилась впечатлением от увиденного: целый класс бродит по осенней листве, а вдохновенная учительница не замечает ничего вокруг. Я себя запомнила в обтягивающем тиснёной кожи зелёном костюме с подаренной моей Ларисой янтарной брошью – корабликом. Пока ещё у меня пышная причёска «Аврора» со времён студенчества самая «идущая» к лицу, волосы падают на плечи «каскадом», оставаясь длинными, но уложенными. Но вскоре муж пожелает увидеть мой выстриженный затылок: «Должно быть, это очень эротично?» Я сделала короткую стрижку, уступив его просьбе, но он произнёс: «Как раньше, было лучше!» Это не могло не расстроить! «Баба Надя» в родственниках, чего же вы хотели! Но всё это мелочи.
С «Маминой школой» пришлось расстаться из-за невиданной дороговизны. Пришлось поменять детский сад не на столь элтитный. Нас приняли в музыкальный садик «Соловушка» по великому блату - меня запомнил его психолог с общего факультета. В нашем бывшем заведении за опоздания после шести часов с родителей брали денежные штрафы, а мы с Толиком ещё часто были заняты друг другом вечерами, непременно опаздывая за нашими близнецами. Мы заходили за ними всегда только вместе, принося им по шоколадке и соку, это было как ритуал. Если вдруг финансово это срывалось, то воспринималось катастрофой. Я наливала в баночку из-под мёда варенье, подписывала её «От Карлсона» и на ходу сочиняла историю, чтобы не услышать разочарованного рёва сыновей.
Муж был добр и ласков со всеми. Однажды он позвал меня настойчивее, чем обычно, а я всю ночь проверяла сочинения, была уставшей и ответила не очень приветливо: «Чего хочешь? Не видишь, я работаю?» А оглянувшись в гневе праведном, вдруг увидела, как муж на подносе протягивает мне заботливо бутерброды: хлеб с маслом и чашечку кофе. От неожиданности и благодарности я умилилась сразу же до слёз: «Так никто никогда обо мне не заботился!»
В октябре не стало моей любимой бабуси. Бог дал нам пожать друг другу руки последний раз – перед самой смертью. Пелена затмения спала с ума Александры Михайловны Щелкановой, и она, умирающая, снова была собой. Она узнала меня, назвала по имени. Я очень любила её в тот момент, она это почувствовала. Сколько мы держались за руки? Минуту, не больше. В детстве я хваталась за её руку из детской кроватки, воображая, что бабуся когда-нибудь умрёт раньше меня. Мне хотелось её удержать рядом с собой на этом свете, и я плакала от будущей потери где-то в грядущем. Бог принимал мою детскую молитву за неё! Я это чувствовала. Теперь мы простились, смиряясь с неизбежным. Её не стало 7 октября 1996 года, ей было 86 лет. При жизни я обещала, что девочку назову её именем в её честь. Через 12 лет в день похорон бабуси, день рождения её внука Андрея, девятого октября, я рожу пятую деточку, наречённую Александрой. Запомнился день похорон: муж был мрачен, сострадая мне искренне. Он молча копал могилу, провожая самого близкого мне человека из детства и отрочества в путь.
А в ноябре я крестилась. Крещение происходило в Свято – Михайловском Храме, куда мы пятого ноября несколько спонтанно и вдвоем отправились с подругой Юлией А. Ничего прекраснее вида куполов на осеннем небе, отчётливо очерченных золотых крестов, я не видела. Священник совершал ритуал доброжелательно, не погружая в купель. Позже я засомневалась, всё ли исполнено, как положено и смоются ли все мои смертные грехи, особенно «блуд». Переоценивая свои революционные разведвыходки, мне хотелось навсегда оставить в прошлом полученный опыт с чужими мужчинами. Так, чтобы перед Лицом Бога всё это страстное и тайное стало несуществующим. Я настраивалась на брак. Фаталистка поняла, что встреча с мужем судьбоносна: нас ждали страшные испытания, но на «берегу» я словами аввакумовской жены обещала, что мы ещё «побредём вместе по жизни». Её нешуточные трудности только начинались.
С «Банного» мы на память об озере привезли с собой сухой камыш, мальчикам очень понравились его коричневые мягкие на ощупь трубки. Нас отговаривали очевидцы: это плохая примета, как перо Жар-Птицы в сказках, но мы были выше предрассудков.
Он напоминал нам историю братского мужества и ответственности. Ванечка сорвался вниз с моста. Это была стремнина на лесной речке по колено. Маленькому ребёнку достаточно попасть под течение и не суметь подняться. Минуту назад я его увещевала: «Сынок, не свешивайся с перил, можно упасть!» И вот старший беспомощно барахтается внизу. Не раздумывая, в одежде за ним секунду спустя сигает брат-близнец! И ещё через мгновение мой муж в парадном костюме держит двоих сыновей за шиворот и со всех моих мужчин льёт потоками вода…
Мы поставили высохший камыш в трёхлитровую банку вместо напольной вазы, и зажили по-прежнему дружно в обедневшей квартире с жёлтой побелкой стен от хрущёвских времён. Планировать ремонт было не из чего. Началась работа за «бесплатно», потому что при перечислении стоимости шести уроков по расписанию на продукты, получалось, что за день работы можно приобрести одну котлету. Мои попытки репетиторства оканчивались неудачно: у меня была слишком низкая самооценка, чтобы «продавать себя» за достойные деньги, заказчики слишком быстро понимали, что можно ничего не платить, мои визиты носили нерегулярный характер по прихоти клиента, всё более походили на позицию официанта с «Чего изволите?» Особенно доконало, когда юноша Гриша лет 15-и рассказал, как он понял «Гамлета» после моих многоаспектных комментариев к образу: «Это эгоист такой! Он всё себе хотел!» Нет, «Музы молчат!» В другом случае мне принципиально отказывались платить деньгами, предлагая забирать всё «борзыми щенками», как взятки у Гоголя в текстах. Сначала банка варенья, потом шерстяные носочки для близнецов, а по результатам занятий – старую цигейковую шубу, которую после реставрации пуговиц я передарила маме. Главное, мы так и не исправили с учеником Антоном его «тройку» по литературе. Все сочинения он писал на «хорошо». Подготовленные нами задания отвечал порой на «отлично», но к концу четверти так и не выучил ни одного стихотворения к зачёту. Бедный Лермонтов, автор так и не дождался усердия моего подопечного читателя. В итоге все усилия насмарку, потому что маму устраивал формальный результат больше фактически нами пройденного. И так со всеми «кадрами»: мои усилия и «время затраты» превышали заработки в разы, это было нерентабельно, учитывая полноценную нагрузку в выпускных. Я выматывалась в школе и истощалась эмоционально до предела. Для коммерческого успеха нужны были связи с теми, кто гарантирует поступление. Нужен был весомый авторитет. Я стояла на грани нищеты и не чувствовала поддержки государства, как человек, «служащий» ему. Всё, что я умела, - давать уроки целому классу так, чтобы не подавлять никого конкретно, с полной самоотдачей и своими немалыми знаниями литературы и текстов. «Знание предмета» мне дети выставляли на анкетировании всегда 100%, это и спасало. В школе я была белой вороной, потому что в норме там побеждает характер деспотический. «Держать» класс моим способом – «проживание»: увеличивать участие на уроке – делиться энергией и совершенствовать знания по предмету. Все другие в массе практикуют метод давления. Что мне об этом сейчас говорить – каждый учился в школе и помнит несколько «типажей». Если ты не «силовичок», который всех «застроил», дети будут глумиться до тех пор и устраивать бедлам на уроке, пока окончательно не добьют «слабака». Чтобы быть посередине, не стать изгоем, нужно было не просто «зубки показывать», а держать всех под напряжением интереса: я жила предметом искренне, и многих увлекала этим же по-настоящему. Учились все, шли за мной большинство. Те, кто доверяли методу, становились по-своему «профи». Все были научены писать тексты, владеть письменной речью – это мой хлеб. Кто-то из коллег это понимал – это мой высокий уровень, кто-то «троллил» с самого начала. «Не покупаются честное имя, талант и любовь!» - словами Окуджавы лейтмотивом задала собственное кредо. Запомнились яркие дни поэтического пленера – старшеклашки в осеннем парке собирают материал для поэзии – вылазку разрешает директор. Нина Петровна относилась ко мне критично, но талант признавала, смиряясь с моей нетипичностью, особенно в годы моей молодости. Запомнила, что нормальные люди с удивлением смотрели из окна офиса на мой ажиотаж. Наташа, жена брата, позже поделилась впечатлением от увиденного: целый класс бродит по осенней листве, а вдохновенная учительница не замечает ничего вокруг. Я себя запомнила в обтягивающем тиснёной кожи зелёном костюме с подаренной моей Ларисой янтарной брошью – корабликом. Пока ещё у меня пышная причёска «Аврора» со времён студенчества самая «идущая» к лицу, волосы падают на плечи «каскадом», оставаясь длинными, но уложенными. Но вскоре муж пожелает увидеть мой выстриженный затылок: «Должно быть, это очень эротично?» Я сделала короткую стрижку, уступив его просьбе, но он произнёс: «Как раньше, было лучше!» Это не могло не расстроить! «Баба Надя» в родственниках, чего же вы хотели! Но всё это мелочи.
С «Маминой школой» пришлось расстаться из-за невиданной дороговизны. Пришлось поменять детский сад не на столь элтитный. Нас приняли в музыкальный садик «Соловушка» по великому блату - меня запомнил его психолог с общего факультета. В нашем бывшем заведении за опоздания после шести часов с родителей брали денежные штрафы, а мы с Толиком ещё часто были заняты друг другом вечерами, непременно опаздывая за нашими близнецами. Мы заходили за ними всегда только вместе, принося им по шоколадке и соку, это было как ритуал. Если вдруг финансово это срывалось, то воспринималось катастрофой. Я наливала в баночку из-под мёда варенье, подписывала её «От Карлсона» и на ходу сочиняла историю, чтобы не услышать разочарованного рёва сыновей.
Муж был добр и ласков со всеми. Однажды он позвал меня настойчивее, чем обычно, а я всю ночь проверяла сочинения, была уставшей и ответила не очень приветливо: «Чего хочешь? Не видишь, я работаю?» А оглянувшись в гневе праведном, вдруг увидела, как муж на подносе протягивает мне заботливо бутерброды: хлеб с маслом и чашечку кофе. От неожиданности и благодарности я умилилась сразу же до слёз: «Так никто никогда обо мне не заботился!»
В октябре не стало моей любимой бабуси. Бог дал нам пожать друг другу руки последний раз – перед самой смертью. Пелена затмения спала с ума Александры Михайловны Щелкановой, и она, умирающая, снова была собой. Она узнала меня, назвала по имени. Я очень любила её в тот момент, она это почувствовала. Сколько мы держались за руки? Минуту, не больше. В детстве я хваталась за её руку из детской кроватки, воображая, что бабуся когда-нибудь умрёт раньше меня. Мне хотелось её удержать рядом с собой на этом свете, и я плакала от будущей потери где-то в грядущем. Бог принимал мою детскую молитву за неё! Я это чувствовала. Теперь мы простились, смиряясь с неизбежным. Её не стало 7 октября 1996 года, ей было 86 лет. При жизни я обещала, что девочку назову её именем в её честь. Через 12 лет в день похорон бабуси, день рождения её внука Андрея, девятого октября, я рожу пятую деточку, наречённую Александрой. Запомнился день похорон: муж был мрачен, сострадая мне искренне. Он молча копал могилу, провожая самого близкого мне человека из детства и отрочества в путь.
А в ноябре я крестилась. Крещение происходило в Свято – Михайловском Храме, куда мы пятого ноября несколько спонтанно и вдвоем отправились с подругой Юлией А. Ничего прекраснее вида куполов на осеннем небе, отчётливо очерченных золотых крестов, я не видела. Священник совершал ритуал доброжелательно, не погружая в купель. Позже я засомневалась, всё ли исполнено, как положено и смоются ли все мои смертные грехи, особенно «блуд». Переоценивая свои революционные разведвыходки, мне хотелось навсегда оставить в прошлом полученный опыт с чужими мужчинами. Так, чтобы перед Лицом Бога всё это страстное и тайное стало несуществующим. Я настраивалась на брак. Фаталистка поняла, что встреча с мужем судьбоносна: нас ждали страшные испытания, но на «берегу» я словами аввакумовской жены обещала, что мы ещё «побредём вместе по жизни». Её нешуточные трудности только начинались.
Рейтинг: 0
376 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения