На сегодня с холодеющим или охлаждённым сердцем я констатирую, что мной «прожит день без любви». (Аналогия с текстом Гришковца: «Я прожил год без любви»). День прошёл, как обычно, конечно, в нормальной повседневной «любви» к ближним, кого нельзя не любить. Это муж и дети, разумеется. Но я не глючила по ВИРу, не входила с его фантомом не только в спальню двадцатилетней давности, как на экскурсию, но и вовсе не вспомнила за день, что он был в моей жизни. Сначала я себя с этим поздравила. Это же выздоровление. Потом страшно разозлилась – на себя – за чувство вины, утраты и опустошённости. Потом на ВИРа – за равнодушие – он - то о моём существовании и не помнил прочно, до тех самых пор, пока я не стала его через 15 лет собой напрягать и теребить его, как дети, докучливые и настырные, лишают покоя взрослых против всякой их воли. ВИР дорос уже до того, чтобы монументально и бесчувственно созерцать окружающее, да ещё и не первого плана, с абсолютным равнодушием. «Пусть идёт, как идёт!» - это от китайцев и прежде было основной философией разведённых рук – что зацепится между пальчиками, с таким уловом себя и поздравим, лишнее стряхнём – фильтровать надо! Страсти и желание не затмевают мозг немедленно. Не по моему поводу, во всяком случае. Как и раньше. Это женщине трудно наглядно представить картину в период острой влюблённости в партнёра, как её мужчина за перегородкой, имитирующую приватность, почти синхронно с произошедшей между ними физической близостью уже спит с другой. А мужчине это честно не трудно. ВИРу просто. И у него тоже валюта искренности заготовлена на этот случай: «Извини, но я никого не люблю!» Это чтобы никто не сомневался, что ему так можно: «Брать, что хочет, когда хочет, если хочет…» Это без обязательств. Зато как честно! Браво! А мы не все именно такие? И я такая же точно. Это мне нужен ВИР из прямого эгоизма. Сбой программы, что он мне – да, а я ему – нет, так и сразу же понятно было! Это с первого момента было ясно, как Божий день! ВИР же при расставании н ни разу не поинтересовался будущим контактом со мной, даже совсем уж потенциальным – на всякий случай. Даже совсем уже про запас он не оставлял мне нового шанса на встречу с собой! Это так принципиально честно? И только мне неочевидно, что за всем этим кроется… По неведению за грани смысла хотелось: потайное от него прочитать – заглянешь за рамочку – а там записка с признанием… Сюрприз!!! И не скелет в шкафу. И не гарем. И не «по пьяни» «завертелось». А все те глупости – мифический ряд тупых женских несбыточных романов, где серийные принцы с конями белой масти и без них. А из «жесткого» видеоряда запретного к жизни мне в реальности «грубого порно» нужна только нерассуждающая страсть с единственной анестезией – ударом в голову. Чувства, конечно. Мне нужно именно так, как оно и было: против правил, не считаясь с реальностью и всей здравостью, а зачем, а что за этим последует… Одно это оказывается важным, и не требуется двоим себя ничем подогревать специально, утрачивая то и дело былой накал… Желание первично. Его неутолимость. Ненасытность. Договорилась: «Подлинная страсть одна имеет значение в женской биографии, но к делу не относится». А «дело» - это семья и есть. Туда вкладываться надо. Пахать и строить. Отвечать за стабильность. Размеренно планировать, чтобы надолго хватило… Чтобы успеть, например, детей вырастить с тем, с кем и зачали, с кем начиналось таинство брака… ВИРу плевать, есть дети, нет ли, свои они или чужие, он их всех «любит» дистанционно, не особенно вникая в то, что скучно – если процесс обобщить, выйдет всего лишь схема… Прикрепил на рабочий стол – ещё одна теория коммуникации заочной жизни. Прекрасный отец: «Дал жизнь – вольно!» Все разбежались по жизни, если случайно набредёт, то погладит по головке… От него кто-то большего требовал? Нет! Я попыталась издалека счета предъявить («…игрушки где были, одёжка, деньги на питание?...»), так он немедленно возмутился: «Что за жанр?» Претензии семейной тётки к холостому и свободному не прокатывают, он же только имитирует отцовство, откуда ему самому знать, что это подразумевает? Я-то, дурочка, собралась детей ему доверить на воспитание… Подростково-ледникового периода… Ему-то откуда знать, это как вообще происходит? Кроме теории – ничего личного. Ладно, выросли, как сумели с его образцом в моей интерпретации «самого лучшего». Было полезно, и я польстила себе и ему…
Искренне заблуждаясь.
Любовь нельзя вызвать… Она не Джин из бутылки. Это мне надо стоять у еврейской стены плача и вместе со Стеллочкой горевать по ВИРу со всей мировой скорбью: «Чего Бог не дозволит, тому и не бывать».
А тогда, в 2007, осознав всё - всё это интуитивно, решила немедленно расправиться с собой. В этом и вызов был от отчаяния – мой утробный малыш погиб с какой-то целью – отца моего атеистического смягчить и разжалобить, мне показать, что я не имею любви, только страсти кипят нешуточные? Или что никто-никто, кроме матери, не ждёт этого ребёнка должным образом? Или что я в школе подзадержалась – надо было уходить сразу, не трепать себе нервы. Я слишком агрессивно защищалась – и сама лишилась ребёнка. Мои самообвинения иногда проецировались вовне… Старшие дети всё больше отдалялись – их измучили проблемы взрослых, голод в семье и гонка на выживание, они ничего не выражали, кроме недоумения. Когда ребёнка не стало, мне так хотелось крикнуть всем в лицо, что он был никому из них не нужен! И это были «мои проблемы»…
Чудный магазинчик игрушек подруги – эзотерика давал массу бесплатного времени подумать при смене деятельности на досуге, куда именно себя деть с пользой. У ВИРа были операции и проблемы со зрением. У меня тоска по ушедшему на тот свет крохотному сыну – мне хотелось за ним немедленно. Я металась по лабиринту вины и стыда – моя семья на грани нищеты, кто спасёт, если не я сама? Я одна всё затеяла - и вот она – пропасть! От глагола «пропАсть»! Кто поможет, кроме Господа Бога? Ау?
Чтобы оказать себе психологическую поддержку, я нашла несколько рисуночных техник на осознание. Но все нарисованное было подобно безвыходности Питера Брейгеля… Во мне вдали от любви и света маялись только порождённые страхами монстры и уродцы. Как в Тамани «море наступает на сушу», так и на меня, грешную, наступал ад – смертью невинного ребёнка, нелюбовью ВИРа, тем, что старшие напролом двинулись против течения и стали игнорировать учёбу в школе. Я ещё мечтала всё поворотить вспять, но силы были неравные. Парни были формально ещё «лицеисты», форма их должна была дисциплинировать, но они уже готовили побег из строя. Они забегали ко мне на огонёк, чтобы подкрепиться, в строго форменных близнецовых одинаковых лицейских костюмах: белые воротнички из-под чёрных глухих свитеров и классические брюки - и метко подмечали сходство: «Слово пастыря!» В это же время меня стал своим вниманием преследовать хозяин нескольких бутиков, которого я знала ещё по работе на рынке. Его звали Илья. Ему было столько же, сколько ВИРу, и он олицетворял ту «возможность» увлечься мной, которой ВИР меня лишал напрочь. Мне не было тягостно внимание Ильи – он вёл себя крайне деликатно, а в отдел игрушек зашёл только раз поздороваться и совпал с моими парнями. Парадокс и комизм заключались в том, что все трое выглядели одинаково – Илья был одет при параде точно так же, как и мои сыновья. Я знала всю семью Ильи, его жену, нескольких детей, причём, младший Федя был ровесник моим старшим, и он очень беспокоился за отца, даже счёл необходимым поговорить со мной – уже так явно и далеко зашло. На деле не далее того, что Илья мне чаще всего на все просьбы отвечал: «Для тебя – что угодно, дорогая!» Это было лестно, хоть и неправдой. Мужской( а это не перепутать) жар желания тревожил меня – я же не бесчувственна, но когда однажды Илья тяжело положил мне на плечо руку, я сочла правильным раскрыть перед ним страничку детского альбома и продемонстрировать всю огромную семью. Илья тоже был семьянин, и он медленно отступил. Мы оба долго выдыхали, снимая некоторое напряжение возникшей взаимной симпатии. Встреча Ильи с моими сыновьями явилась точкой обратного отсчёта, а близнецы обнаружили сходство Ильи со своим отцом: «Он такой же хомячок!» Так как этот небольшой эпизод возник по контрасту с отчуждением ВИРа, я под горячую руку похвалилась перед ВИРом, что и в 60 лет возможно ещё увлечься мной. Конечно, это было всё так же тупо, как и всё, что вытворяла во мне блондинка. Мне не хватало харизмы с ВИРом, как и всегда, как и теперь со школьниками не хватает именно её как некупленного авторитета. … Я для сложного ВИРа оставалась простушкой и пустышкой – глупышкой.
И я всё больше склонялась к мысли перестать существовать, а пойти на запчасти, если ребёнка всё равно не выносила и жизнь больше никому дать не способна. Я твердо решила подзаработать собой напоследок – папе от меня нужны только деньги – заплатить за «коммуналку», мужу – только деньги, он сам их никогда не заработает, старшим – естественно, они же есть хотят постоянно, впроголодь живут… Младшим такая мать, которая проблем не способна решить, тоже - зачем? В результате неприкрыто спекулятивной моей женской истерики, когда одна половина тебя казнит, а другая жалеет, выяснилось, что проще всего в моём случае почку продать. Это желание подкреплялось некоторыми сопутствующими обстоятельствами, о которых я расскажу отдельно и последовательно. А пока злющая на меня Лариса на работе в Интернете открыла мне доску объявлений о продаже органов. И каждый из них по отдельности стоил гораздо больше, чем я вся сама. Так я тогда искренне считала. Моя депрессия требовала именно такого развития событий. ВИР позже об этом скажет словами Рериха: «Пройти под знаком!» Может, я его внимания таким образом и добивалась?
Помочь сайту
Поздравления
