Кн. 3, ч. 2, гл. 7 Планы строителей коммунизма

Я всегда работала с энтузиазмом и полной самоотдачей. Вероятней всего, деваться было некуда. И школу всё-таки любила. И умела интерпретировать тексты так, чтобы находить в них смысл на  опережение  версий учеников. У меня были совсем неплохие результаты для матери троих детей: первые места  старшеклассников по журналистике в городе на олимпиаде и победа лицеистов и девятиклассников в конкурсе «Законы Темплтона» - мы удачно написали эссе – нам раздали тома этого автора.  И, конечно, медалисты. Правда, медали, даже «серебро», шли со скрипом – за детей их откровенно писали   коллективы «МО» русского языка. Этакий поединок маститых литераторов – кому дозволено в авторском стиле имитировать выпускников, а кто «рылом не вышел».  Это беззастенчивая ложь всех, кроме меня, вполне устраивала. Почему я была недовольна? Кроме морального аспекта был ещё вопрос профессионализма. Это был мой фирменный конёк: обучить всех владеть письменной  речью в самых разных жанрах. Умные это понимали. Любой мой выпускник умел создавать письменные тексты – я за это ручаюсь.  Чем выше были  достижения, тем хуже отношения в коллективе. Это парадоксально, но это сам собой воспроизводящийся факт. Что-что, а врагов я умела не только «наживать», но и «выращивать». Так из летнего лагеря я пригласила юное дарование – «историчку». Мне почему-то так понравилась хрупкая девушка с чуть асимметричным лицом,  дерзкая  и откровенная, по имени «Анечка», что я, несмотря на разницу в возрасте , стала явно ей симпатизировать. Она так напиталась ненавистью ко мне, что за три года знакомства стала чуть ли не самой лютой   вражиной, как выяснилось в кризисный момент моей жизни. Я не обратила внимания на предвестники зарождающейся вражды, потому что чутьё притуплялось моим безусловным принятием этого опасного для меня человека. Сначала она меня сдала, вынеся на люди моё приватное мнение по поводу «третьего лица», но тогда сумела оправдаться, что не придала значения конфиденциальности информации. А потом высказалась обо мне столь нелицеприятное, что моя  ученица, расположенная ко мне, просто расплакалась на уроке от несправедливости.  А это я пригласила её в свою школу! У нас долгое время  была текучка кадров «историков». Как было глупо сидеть на её уроках в своих «окнах» - мне же было так комфортно думать, что  и «Анечка» дорожит нашими «дружескими» отношениями.  Как же она была мне симпатична! Возможно, она мне напомнила мою Ларису в молодости. Очнулась я только,  получив пинком под дых – это, конечно, метафора. Но зато какая точность!
Вторая беда возникла тоже из  лагеря.   Мы были  знакомы с  Еленой Ф. именно оттуда. Не скажу, чтобы  мы были подругами. Её боялась даже наша  начальница, говоря про неё, что Елена Ф. с удовольствием подставит её любой комиссии, чтобы только выслужиться и её, Н.А., не спасут никакие совместные гулянки и вечеринки. Это была «подсадная» и перспективная девушка, родители которой в деревне занимали какой-то пост и были почему-то «нужными людьми» в образовании. Карьера дочери была предрешена – в администрацию или директором. Это не обсуждалось. Ей нужно было только перекантоваться в нашей школе. Её нам подарили на год! Но какой это был год! Она развила безумную деятельность, вся школа содрогалась от слова «мониторинг», она показывала  всем этим , что никто не способен так работать, как она. Всюду были одни схемы и графики, бесконечные  замеры всего и вся – от техники чтения  до огромных «простыней»  самоанализа уроков. Кстати,  с её отъездом провалилась пропадом в тар-тарары и вся её наукообразная «продукция» для отвода глаз. Это была нахальная и циничная особа, неприкрытая карьеристка. Она могла вызвать к себе, как завуч, любого из «русаков», чтобы прошипеть, глядя сквозь модные очки коброй: « А у Вас вообще есть высшее образование?» Мы этого почему-то стыдились.  С подругой Юлией А. мы боялись встретить её на этаже и избегали лишний раз проходить маршрутом рядом с её кабинетом. Выяснилось, что  она всем говорила одно и то же, но никто не рассказывал о своём унижении остальным.  Все тихо стонали. Меня она избрала лузером номер один, страстно ненавидя «мою несостоятельность». Пару раз её уличили в присвоении чужих результатов.  Она «заказала»  мне  стихи – я  всем писала безвозмездные тексты на заданную тему, наедине льстиво благодарила меня так: «Мне так многому нужно ещё учиться от Вас». А директору предъявила сценарий, как свой. Надо ли говорить, что золотую медаль она  приписала всецело собственным заслугам, не добавив в мой текст ни единого слова. На своё счастье,  я вовремя сохранила черновик собственной рукописи.  И выложила его на директорские восторги  Еленой Ф. Эта дама нагнала на нас такого страху, что мне захотелось отсидеться в очередном «декретном» отпуске, чтобы только её власть закончилась надо мной побыстрее. Елена Ф. хвалилась своими связями и тем, что любовники её ценят столь высоко, что дарят шубы. И демонстрировала норковый палантин до пят. Она выдвинула версию, что не дарят ничего только тем, кто ничего не стоит. «Вы все – дешёвки!» - так и читалось в её презрительном хмыканье. Я шутила потом, что если бы не Елена Ф.,  у меня бы и сын не родился – Глебушка, ты мой спаситель от злобной школьной тётки! Елена Ф. хвалилась во время всех наших жалоб на зарплату, что знает, как получать много, не напрягаясь: «Нужно просто быть в директорской тусовке! Вот и весь рецепт.» Это гарантирует приписные часы, неведомые коллективу, распределение премий, да мало ли что! Прекрасно работать под  прикрытием и заочно защищать категорию. Можно и в школе быть вип-персоной, но при этом даже не становиться девочкой по вызову, как некоторые  выдвинутые профкомовки для  сопровождения полезных шефов на праздниках с продолжениями. Их тоже зарплатой не обделяли. А я всё это время места себе не находила, хватаясь за все подработки. Но честно готовилась при этом к урокам. Потому «наезды» начальства  воспринимались как несправедливость. Раз в марте на  праздники меня вызвали на ковёр . Начальство потребовало объяснений, что это за тема по Толстому: «Вселенная Наташи Ростовой». Как умела, я объяснила весь креатив. Ничего криминального не нашлось. Меня отпустили,  и с пылающими  щеками я полетела домой прямо через тающий снег, ручьи и лужи. Отметила, что почему-то  мужчины смотрят вслед, порадовалась, что их интересуют всё же  мои лёгкие ножки, должно быть. Разгадка этого пристального внимания крылась в другом: я рванула, досадуя на выговор,  из школы во второй обуви, забыв снять босоножки – да так и бежала по снегу на каблучках с открытым верхом!
Мы посещали со всеми выпускными классами спектакли «Буратино», «ретросеансы» кино для  наглядности – смотрели  экранизацию школьной программы  и даже лекции моего вуза. 
Полноценной мамой своим близнецам при этом  я могла быть  лишь  в летних лагерях. Там меня искренне любили вожатые – студенты.  Например, Катя В. была целое лето моей  истинной подругой и деловым партнёром, а когда-то она училась у меня, была медалисткой, к счастью, самостоятельно написавшей своё «медальное» сочинение.  Наши отношения строились на абсолютном доверии и уважении друг к другу. Другим летом я тоже оказалась среди приятелей. Но тут было некоторое нарушение режима – мы отмечали  пивом по ночам наши первые места, если выигрывали у всего лагеря  - «полторушка» делилась на семерых – вожатых и их друзей. Я прикрывала своих – всё было цивилизованно. За это время создалось несколько пар.  Я понимала молодёжь. В подарок мне презентовали картину. Пейзаж был  написан студенткой Наташей  Г. Для меня был организован незабываемый вечер под отрядную песню: «Белая гвардия» Зои Ященко. Августовский звездопад делал моё счастье общности нереальным. Мои близнецы следили, не пьяна ли их мама, ревновали к скрытой ночной жизни. В обыденности я не пила ничего и никогда, ведь нельзя  терять контроль. Ведь неизвестно, что вдруг может приключиться с ребёнком, и нужно быть со светлой и ясной  головой, чтобы немедленно принять решение или ехать  в больницу. Я не умела расслабляться! Мои доброжелательные студенты подарили мне компанию, которой я очень дорожила. Потом у меня не будет такой роскоши – быть кому-то другом, кроме «своих», кто не предаст.  Мы пару раз встретились за общим столом уже вне лагерной жизни. Нас грели воспоминания.  Мы пели под гитару. Я обнаружила в себе дар проникаться настроениями той возрастной группы, в которой нахожусь – я понимала желания и разделяла интересы совсем маленьких, и  принимала сторону детей абсолютно всех возрастов. Это помогает адаптироваться и теперь. Зачем-то этот дар дан мне свыше. К добру или худу.
Вот интересно, а ВИР уже стал моим врагом? Он же должен чем-то оправдывать моё отсутствие в своей жизни. Я мучаю себя  тем, что сходство у любовницы со шлюхой  в сознании бывшего мужчины  должно быть очень велико – «женщины» для утех выступают только в одной единственной роли, какой я придаю значение «сакральной», а  другой, и мой партнёр тоже,  – всецело «случайной».  И необязательной. Я хочу занять всё своё сознание семьёй и бытом. Не пишу стихов. Нахожусь в ссылке без права переписки. Какие планы у него?  Предположительно, прежнее интеллектуальное превосходство. А какие у меня? Я произношу, обнимая мужа: «Когда у нас будет ребёнок?» И муж отвечает: «Не волнуйся, вот Василисе исполнится три года,  и ты забеременеешь". Так и происходит. Сразу же после сентября и моего студенческого лета. Это приговор – в школе  даже директор не удержится от вопроса: «Вы что, не умеете предохраняться? Как Вы будете жить дальше?» Это мои планы – строителя коммунизма в отдельно взятой…
Мой папа в это время  замахнулся на грандиозное строительство второго этажа поселкового дома, но остался в гордом одиночестве, потому что от вечной стройки подальше перебрался с семьёй даже брат Герман. Его жена вызволила  детей из грязи открытой стройки. Папа слишком увлекался, ни с кем не считался и действовал, как в фильме «День Ангела» И. Сельянова: он строил дом, забывая, где из него выход. Папа мечтал с какими-то вымышленными родственниками пить чай на веранде , а сам из экономии люто сокращал расходы даже на любимых  своих внуков, кстати, один из близнецов носил его имя, о чём отец вынуждал меня пожалеть пару раз  в последние годы  своей жизни. Мои пацаны ещё помнили вкусные ужины у «тёти Наташи», бутерброды с колбасой и сыром, щедро намазанные маслом от дедушки. Но, заметив мой растущий живот,  папа убрал со стола не только хлеб, но и чайник с кипятком уже навсегда. Сердца родных всё ожесточались: «Что, твоему мужу  уже не хватает на презервативы?»  Этот вопрос  якобы интеллигентный отец посмел озвучить вслух, но я тогда не обижалась – только смущалась. Одна мама, впадающая в юродивость, приговаривала отвлечённо: «Пусть бегают ребятишки – они все будут добрыми, как Толик».
Беременность была самая зашифрованная. Она сама наступила,  без врачебных вмешательств,  потому что  будущий Глеб уже тогда бросался меня защищать. От зверства школы.  Меня стали донимать «моббингом» - этот термин  - сознательное «выдавливание» из коллектива нежелательного сотрудника. Один из способов – давать  непопулярные поручения. Директор на субботнике распорядилась, чтобы я, не имея классного руководства, поработала дворником, собирая по кустам шприцы наркоманов. Меня это потрясло настолько, что я, на что-то напоровшись, в голос разрыдалась – беременным же свойственен некоторый эксцентричный неадекват. «Вы – настоящие фашисты!» - и меня увела школьная подруга Ольга Ш. от греха подальше  Со мной, конечно, боролись, но иногда жалели.
В это время  все ждали, что брат пригласит меня в какую-нибудь свою фирму. Почему-то всем хотелось, чтобы зажиточные на моём фоне родственники протянули мне руку помощи, но  этого не произошло – и я понимала, что последним  человеком, кто сам захочет меня поддержать , станет родной брат. 
Беременность  второй половины сразу же началась с отёков и токсикоза. Уже в мае я лежала под капельницами, а муж занимал денег на дорогостоящие лекарства, которые только в реанимации были бесплатными. Беременность была  отмечена жуткими болями в позвоночнике – они не унимались, и  мне казалось, что я никогда не рожу, потому что не смогу даже лечь на кушетку, не извиваясь от судорог. Именно в родах вдруг боль отпустила. Врач очень  спокойно наблюдала мою родовую деятельность с шести утра плановой амниатомии и до трёх часов дня, а когда уже все из предродовой родили, она принесла мне магнитофон с записями песен Марины Хлебниковой. Глеб родился  под песню «Чашка кофею» на целый месяц раньше срока, потому что держать меня  с дозревающим малышом – это угрожало предэклампсией.   Меня никто из родных, кроме мужа,  в роддоме не поздравил. Ему ошибкой сообщили, что у меня родилась девочка, он отметил это с моими родителями. Всем было приятно узнать, что у нас всё-таки сын. На пуповине совсем серый в смазке с белыми волосами, яркими под лампами, как от гидроперита, сын был похож на инопланетянина. Он лежал на груди – прижимался ко мне, и было видно, что он меня очень любит – сразу как-то иначе, чем другие дети – он же пришёл меня защищать от жестокости мира!
У Глеба только  на втором  осмотре  обнаружили сломанную ключицу. Врач наказала обращаться  с дитём, как с хрустальной вазой. Я родила его сама и очень  спокойно, но он был хрупким, так как ему было ещё не пора – он родился на день позже Дня Рождения ВИРа – Близнец и «Конь» по гороскопу. Я забывала, как его зовут, потому что внутри себя называла его только «Армен» и никак иначе. Но мне запретили  обижать  мужа, и я подчинилась здравому смыслу. «Прости меня, моя любовь!»
Для крещения Глеба, а назван он в честь святого великомученика Глеба, я стала вербовать Ларису, потому что крещёных друзей было в дефиците. Юлии А.  мама запретила становиться крёстной вторично – хватит ей и одной Василисы. Герман с Наташей были на грани развода и всё дальше от нас , чтобы проблемы и нищета и на них не перекинулись ненароком.
Папа строил дом с остервенением. Кем же  он собирался его заселить? Мама впервые выпала из реальности настолько, что завела семь или девять кошек одновременно. Они-то и хозяйничали в дому.