Помочь сайту
Поздравления
Я помню...
24 ноября 2012 -
Валерий Тищенко
написано для друзей
часть первая
Дом.
Я не помню, как я родился. Но знаю, что схватки начались в вертолёте над знаменитой Уссурийской тайгой, когда мама летела к мужчине, которого любила.
часть первая
Дом.
Я не помню, как я родился. Но знаю, что схватки начались в вертолёте над знаменитой Уссурийской тайгой, когда мама летела к мужчине, которого любила.
Но лётчиком я не стал. Человек, который наделил меня своими генами и кровью, был начальником геологической партии. Не знаю, был ли он рад такому подарку под Новый 1961 год, или нет, но увидеть, по причине младенческой слепоты, ни радости, ни горя на его лице, я не смог. В 11.40 человек благополучно родился в маленькой, свежесрубленной избушке, которую окружали не трезвые, некрасиво одетые люди, с мозолями на натруженных руках, а так же необъятная тайга, полная тигров, медведей и прочих её обитателей.
Через два месяца начальник геологической партии покинул край вековых кедров, женьшеня и китайского лимонника, плюнул на женщину с ребенком, которым был я и укатил, в неизвестные дали разгадывать новые загадки российских земель, любить, а может и не любить других женщин и детей. Возможно, укатил на ридну Украину, потому как говорил он и пел на чистом хохляцком языке.
А через 16 лет мама показала мне его армейскую фотографию. Красивый, большой мужчина, напоминающий киноактёра играющего роль боцмана. Очень доброе лицо.
Я не помню, когда в моей жизни появился отец. Не появиться он, конечно, не мог, потому что мама была женщина редкой красоты. Черноволосая, с раскосыми глазами, она напоминала цыганку. А может и еврейку, которой возможно и была. Доподлинно этого я так и не узнал никогда. Паспорт был выдан ей в городе Биробиджане еврейской автономной области, а в графе национальность жирно значилось – русская. Тоже записано и в моём паспорте, но меня по этому поводу терзают смутные сомнения. Скорее всего, в моих венах течёт довольно таки гремучая смесь. Но я, кажется, отвлёкся.
А через 16 лет мама показала мне его армейскую фотографию. Красивый, большой мужчина, напоминающий киноактёра играющего роль боцмана. Очень доброе лицо.
Я не помню, когда в моей жизни появился отец. Не появиться он, конечно, не мог, потому что мама была женщина редкой красоты. Черноволосая, с раскосыми глазами, она напоминала цыганку. А может и еврейку, которой возможно и была. Доподлинно этого я так и не узнал никогда. Паспорт был выдан ей в городе Биробиджане еврейской автономной области, а в графе национальность жирно значилось – русская. Тоже записано и в моём паспорте, но меня по этому поводу терзают смутные сомнения. Скорее всего, в моих венах течёт довольно таки гремучая смесь. Но я, кажется, отвлёкся.
Так вот, я стал сыном высокому, невероятно худому человеку, которого друзья звали, почему-то, и Валентином, и Валерием.
Отец был трудяга. Работал он на нефтебазе посменно - то в ночь, то в день. Но, приходя с ночной смены, всё равно шёл опять шабашить на нефтебазу. Надев противогаз и прорезиненный костюм, он чистил дно огромных резервуаров от нехороших осадков. Он выполнял страшно вредную работу. За неё хорошо платили, но делать её не соглашался никто. Кроме отца.
Отец был трудяга. Работал он на нефтебазе посменно - то в ночь, то в день. Но, приходя с ночной смены, всё равно шёл опять шабашить на нефтебазу. Надев противогаз и прорезиненный костюм, он чистил дно огромных резервуаров от нехороших осадков. Он выполнял страшно вредную работу. За неё хорошо платили, но делать её не соглашался никто. Кроме отца.
Мама была поваром от Бога. Поварила она в разных местах - в столовой, в кафе, в школе, в детском саду, на хлебозаводе. От родителей я унаследовал эту проклятую трудоспособность и умение кашеварить на кухне.
Признаюсь честно, я мало, что помню из дошкольного возраста. Как рассказывала мама, я был смышленым мальчишкой, но когда меня спрашивали: « Как же зовут тебя, мальчик?», я отвечал: «Варела». Я долго не выговаривал собственное имя.
Жили мы рядом с нефтебазой в маленьком домишке на двух хозяев. Я помню, что мы въехали в этот домик, когда он был ещё не достроен. Отец сам обивал прихожую дранкой, я подавал ему тонкие деревянные рейки, он вкладывал в мои ладошки молоток, обхватывал их своими загорелыми жесткими руками и, весело смеясь, учил забивать гвозди. Эти уроки до сих пор помогают мне зарабатывать на хлеб.
Я помню, как рядом с нашим домиком довольно быстро вырос двухэтажный кирпичный дом. В нём было восемь просторных, по тем временам, квартир с ванной и туалетом. И в квартиру под №4 въехали мы. У нас появились соседи, а у меня друзья.
Глядя во двор с высоты второго этажа, я представлял себя птицей. Такого двора не было нигде в округе. Территорию нашего королевства огораживал невысокий, симпатичный заборчик в котором, кстати, имелись штакетины, прибитые моей детской рукой, а вдоль забора росли, какие то аккуратно подстриженные кусты. Под огромным тополем стояла, ну просто красавица, шестиугольная беседка с лавочками по периметру и столом в центре. Кроме этого были лавочки под навесами у подъездов и у песочницы. И цветы, цветы, цветы… Клумбы везде, где только можно. Я, конечно, не знал, что все, когда-то изменится…
Но всё менялось. Беседка старела вместе с обитателями нашего дома. В её боках появились дыры. Покосился стол. У людей выпадали зубы, у забора штакетины. Цветов становилось всё меньше и меньше, а потом на клумбы и вовсе плюнули. Но всё это изменилось потом, через много лет, а пока все были красивыми, как и всё, что нас окружало. Мы же, дети этой красоты, росли наперегонки с посаженными вокруг дома деревцами.
К сожалению, некоторые саженцы деревьями так и не стали…
Простите меня, мои дорогие Друзья читатели, но в дальнейших моих рассказах, я, скорее всего, буду, как говорится, «скакать во времени». Ну, никак мне не хочется, что бы это повествование превратилось в скучную автобиографию написанную, скажем, для вступления в ряды КПСС.
Надеюсь, этот винегрет из моих прошлых лет не заставит Вас зевать.
Так вот…
Я смотрю на черно - белую фотографию и мне кажется, я помню каждую минуту этого дня. Пьяненький отец в помятой шляпе набекрень и рядом я, в клетчатой кепке и с кислой физиономией на лице. Май в Приморье жаркий месяц.
Признаюсь честно, я мало, что помню из дошкольного возраста. Как рассказывала мама, я был смышленым мальчишкой, но когда меня спрашивали: « Как же зовут тебя, мальчик?», я отвечал: «Варела». Я долго не выговаривал собственное имя.
Жили мы рядом с нефтебазой в маленьком домишке на двух хозяев. Я помню, что мы въехали в этот домик, когда он был ещё не достроен. Отец сам обивал прихожую дранкой, я подавал ему тонкие деревянные рейки, он вкладывал в мои ладошки молоток, обхватывал их своими загорелыми жесткими руками и, весело смеясь, учил забивать гвозди. Эти уроки до сих пор помогают мне зарабатывать на хлеб.
Я помню, как рядом с нашим домиком довольно быстро вырос двухэтажный кирпичный дом. В нём было восемь просторных, по тем временам, квартир с ванной и туалетом. И в квартиру под №4 въехали мы. У нас появились соседи, а у меня друзья.
Глядя во двор с высоты второго этажа, я представлял себя птицей. Такого двора не было нигде в округе. Территорию нашего королевства огораживал невысокий, симпатичный заборчик в котором, кстати, имелись штакетины, прибитые моей детской рукой, а вдоль забора росли, какие то аккуратно подстриженные кусты. Под огромным тополем стояла, ну просто красавица, шестиугольная беседка с лавочками по периметру и столом в центре. Кроме этого были лавочки под навесами у подъездов и у песочницы. И цветы, цветы, цветы… Клумбы везде, где только можно. Я, конечно, не знал, что все, когда-то изменится…
Но всё менялось. Беседка старела вместе с обитателями нашего дома. В её боках появились дыры. Покосился стол. У людей выпадали зубы, у забора штакетины. Цветов становилось всё меньше и меньше, а потом на клумбы и вовсе плюнули. Но всё это изменилось потом, через много лет, а пока все были красивыми, как и всё, что нас окружало. Мы же, дети этой красоты, росли наперегонки с посаженными вокруг дома деревцами.
К сожалению, некоторые саженцы деревьями так и не стали…
Простите меня, мои дорогие Друзья читатели, но в дальнейших моих рассказах, я, скорее всего, буду, как говорится, «скакать во времени». Ну, никак мне не хочется, что бы это повествование превратилось в скучную автобиографию написанную, скажем, для вступления в ряды КПСС.
Надеюсь, этот винегрет из моих прошлых лет не заставит Вас зевать.
Так вот…
Я смотрю на черно - белую фотографию и мне кажется, я помню каждую минуту этого дня. Пьяненький отец в помятой шляпе набекрень и рядом я, в клетчатой кепке и с кислой физиономией на лице. Май в Приморье жаркий месяц.
Как известно, один раз в год в нашей стране происходит праздник Великой Победы. В нашем городке он происходил на большой горе, которая завершала Первомайскую улицу. Здесь располагалась воинская часть и только в этот знаменательный день с её территории салютовали огромные пушки, а на широкой бетонной площадке, специально для этого случая были установлены большущие подзорные трубы, в которые запросто можно было видеть соседние китайские деревни со всеми их обитателями. Но идти до этих чудес нужно было, примерно пять, шесть километров, а автобусам в этот праздничный день проехать здесь не было никакой возможности и они, конечно же, отдыхали. Через энное количество метров отец встречал своих друзей, они обнимались, наливали, выпивали и продолжали путь. На одном из таких привалов нас и запечатлел один из друзей отца.
Проходя через эти километры частного сектора, я видел красивые, ухоженные дома, впрочем, и непутёвые тоже видел, но для себя решил: у меня будет свой красивый дом. Сейчас мне сорок семь и своего дома я пока не видел, как своих ушей.
Ещё из того времени я помню такой случай. Как-то родители оставили меня у бабушки. Обещали вечером забрать, но не приехали. Ни телефона, ни сотовых! Бабушка, крутого нрава, сунула мне в руку пятак и давай, внучёк, доедешь! От вокзала до дома не далеко, но когда я переходил виадук, какие-то явно выпившие нехорошие дяди, захлопав в ладоши, закричали мне вслед: «Улю, лю!», и так напугали меня, что, прибежав, домой я не смог выговорить ни одного слова. Я стал заикаться перед поступлением в первый класс! Мама повела меня к знахарке. За свои волшебные действия бабуля денег не брала, но не отказывалась от продуктов. Она катала хлебный мякиш по голове, шептала заклинания, а по её избушке витал таинственный пряный запах высушенных трав.
Но на бабку Ёжку она ни сколько не походила. Отец же твёрдо сказал: «Веди к врачу». Врач посоветовал: « Пой песни и читай стихи, которые знаешь наизусть. Громко. И часто». И я пел и читал. И дочитался таки до полного выздоровления.
А может, и бабка
помогла.
В первом классе я учился только на пятёрки. Моей первой любовью была моя первая учительница. На всех фото до третьего класса, я сижу рядом с ней. Светлана Михайловна привила мне любовь к русской литературе, к русскому языку и рисованию. Судя по количеству ошибок допущенных в мемуарах, которые Вы сейчас читаете, с русским языком любовь у меня была не совсем взаимной. Хотя сочинения всегда были примером для других. Мне кажется, я не смогу вспомнить никаких других имён своих последующих учителей. Хотя, кажется, уже соврал, простите…
Я помню, что отчество нашего пеника было Петрович. Петрович жил прямо при школе, лет ему было примерно половина века, он играл на баяне, на уроки приходил частенько пьяненьким и вместе с нами самозабвенно пел: « Там вдали, за рекой загорались огни…» Это был добрейшей души человек. Он говорил: « А сейчас, ребята, Валера нам покажет, как правильно нужно петь песню « У дороги чибис» и я выходил к доске. Я правильно пел «Погоню» из «Неуловимых мстителей», «Школьные годы», занимал первые места на смотрах художественной самодеятельности и Петрович мною очень гордился. Оценки он всем ставил от фонаря, но я свои оценки зарабатывал честно.
Ещё из того времени я помню такой случай. Как-то родители оставили меня у бабушки. Обещали вечером забрать, но не приехали. Ни телефона, ни сотовых! Бабушка, крутого нрава, сунула мне в руку пятак и давай, внучёк, доедешь! От вокзала до дома не далеко, но когда я переходил виадук, какие-то явно выпившие нехорошие дяди, захлопав в ладоши, закричали мне вслед: «Улю, лю!», и так напугали меня, что, прибежав, домой я не смог выговорить ни одного слова. Я стал заикаться перед поступлением в первый класс! Мама повела меня к знахарке. За свои волшебные действия бабуля денег не брала, но не отказывалась от продуктов. Она катала хлебный мякиш по голове, шептала заклинания, а по её избушке витал таинственный пряный запах высушенных трав.
Но на бабку Ёжку она ни сколько не походила. Отец же твёрдо сказал: «Веди к врачу». Врач посоветовал: « Пой песни и читай стихи, которые знаешь наизусть. Громко. И часто». И я пел и читал. И дочитался таки до полного выздоровления.
А может, и бабка
помогла.
В первом классе я учился только на пятёрки. Моей первой любовью была моя первая учительница. На всех фото до третьего класса, я сижу рядом с ней. Светлана Михайловна привила мне любовь к русской литературе, к русскому языку и рисованию. Судя по количеству ошибок допущенных в мемуарах, которые Вы сейчас читаете, с русским языком любовь у меня была не совсем взаимной. Хотя сочинения всегда были примером для других. Мне кажется, я не смогу вспомнить никаких других имён своих последующих учителей. Хотя, кажется, уже соврал, простите…
Я помню, что отчество нашего пеника было Петрович. Петрович жил прямо при школе, лет ему было примерно половина века, он играл на баяне, на уроки приходил частенько пьяненьким и вместе с нами самозабвенно пел: « Там вдали, за рекой загорались огни…» Это был добрейшей души человек. Он говорил: « А сейчас, ребята, Валера нам покажет, как правильно нужно петь песню « У дороги чибис» и я выходил к доске. Я правильно пел «Погоню» из «Неуловимых мстителей», «Школьные годы», занимал первые места на смотрах художественной самодеятельности и Петрович мною очень гордился. Оценки он всем ставил от фонаря, но я свои оценки зарабатывал честно.
Учитель рисования говорил «Друзья мои, тех, кто будет мне мешать вести урок, я переверну вместе с партой». И переворачивал. И я тоже бывал перевёрнутым. Но иногда он воспитывал нас более гуманно - просто бил указкой.
Биологичку звали « Борода», потому что у этой женщины действительно имелась борода. Она брилась, но крутая щетина всё равно была заметна. Других учителей не помню.
Биологичку звали « Борода», потому что у этой женщины действительно имелась борода. Она брилась, но крутая щетина всё равно была заметна. Других учителей не помню.
До седьмого класса я украшал своей физиономией Доску Почёта, но любовь к учёбе как-то неплавно превратилась в любовь к девчонкам, и я покинул это славное место навсегда. К тому же музыка…
О музыке, пожалуй, стоит поговорить подробнее. Моя мама очень хорошо пела. К тому же она играла на баяне. Я помню, как зажигательно она пела частушки, «Семёновну», «Черемшину», но особенно запомнился «Старый вальсок». Эту песню я люблю до сих пор. Конечно, ей очень хотелось, что бы я тоже играл на баяне. Она записала меня в музыкалку, но изучение нот оказалось наискучнейшим занятием и я, не проучившись и месяца, с позором сбежал. В чём, как водится, в дальнейшем очень пожалел.
А в то время я мечтал о гитаре. Я брал доску, натягивал на неё рыболовную леску и извлекал и этого инструмента различные звуки, типа «Во саду ли, в огороде бегала собачка…» Мне по фигу были мопеды, игры в «войнушку» и в «соловьи разбойники». Я бредил гитарой. С этой страстью могли сравниться только книги.
О музыке, пожалуй, стоит поговорить подробнее. Моя мама очень хорошо пела. К тому же она играла на баяне. Я помню, как зажигательно она пела частушки, «Семёновну», «Черемшину», но особенно запомнился «Старый вальсок». Эту песню я люблю до сих пор. Конечно, ей очень хотелось, что бы я тоже играл на баяне. Она записала меня в музыкалку, но изучение нот оказалось наискучнейшим занятием и я, не проучившись и месяца, с позором сбежал. В чём, как водится, в дальнейшем очень пожалел.
А в то время я мечтал о гитаре. Я брал доску, натягивал на неё рыболовную леску и извлекал и этого инструмента различные звуки, типа «Во саду ли, в огороде бегала собачка…» Мне по фигу были мопеды, игры в «войнушку» и в «соловьи разбойники». Я бредил гитарой. С этой страстью могли сравниться только книги.
Книги я читал на уроках, дома за едой, в постели, а когда родители запрещали, умудрялся читать с фонариком под одеялом. Когда мне исполнилось тринадцать лет мама через знакомых записала меня во взрослую библиотеку и я читал Чарльза Диккенса, Джека Лондона и Эдгара По. Я познакомился с бравым солдатом Швейком и Остапом Бендером, узнал Шерлока Холмса, Мисс Марпл, Пуаро и комиссара Мэгрэ. Я перечитал всех фантастов, перелистал Нюрнбергский процесс, втихаря заглянул в медицинские энциклопедии и изучил строение некоторых человеческих органов. Никто из моих друзей сверстников об этих книжных героях ничего не знал, да и знать не хотел. Вполне хватало школьной литературы с её Герасимами и Буратинами.
Почему-то вспомнился случай. Расскажу, пожалуй…
Я читал, зашла мама и спрашивает: «Ты зачем взял из кармана отца пять рублей?» «Я не брал». «Сынок, это последние деньги, до получки ещё несколько дней, ты бы спросил, если очень надо». «Но я не брал». «Понимаешь, отец вкалывает, не покладая рук, что бы одеть тебя и накормить, а ты воруешь! Это нехорошо! Верни деньги!». «Да не брал я ваши, чёртовы деньги!» заорал я и выбежал на улицу. Два дня жил на острове в нашей пацанячьей землянке, в воскресенье вечером пришел домой. И тут мама, виновато улыбаясь, говорит: «Сынок, извини, пожалуйста, отец не в тех брюках искал деньги. Они были в костюме». Сынок не хотел, но слёзы брызнули сами. Я закрылся в комнате и очень долго плакал от обиды. Помогли книги. Зачитался и забыл. Кажется, после этого случая мне купили первую гитару. Маленькую, дамскую.
В четыре года моей жизни у меня появилась сестра. Назвали её в честь папиной мамы Татьяной. Ничего особенного из того времени связанного с сестрёнкой, я вспомнить не могу. Она была как все – куклы, платьица, песочница.
Я ее, наверное, любил, но мы были из совершенно разного теста.
Жители нашего небольшого дома жили дружно. Радовались, горевали и пировали вместе. Позже водочка почти во всех семьях сыграла свою роковую роль, а пока все были молоды, счастливы и беспечны. И живы.
Был жив дядя Саша из квартиры №3. Работал он в школе киномехаником и по субботам приносил домой разные фильмы. Это были праздники для всей округи. На беседке закрепляли простынь, дядя Саша ставил на стол кинопроектор, все приносили стулья и совершенно бесплатно смотрели кино. Здесь я впервые увидел такие фильмы как «Вий», «Таинственный монах», «Призрак замка Моррисвиль» и множество других, не говоря уж о такой классике как «Девчата» и им подобных. Да, это было здорово.
Почему-то вспомнился случай. Расскажу, пожалуй…
Я читал, зашла мама и спрашивает: «Ты зачем взял из кармана отца пять рублей?» «Я не брал». «Сынок, это последние деньги, до получки ещё несколько дней, ты бы спросил, если очень надо». «Но я не брал». «Понимаешь, отец вкалывает, не покладая рук, что бы одеть тебя и накормить, а ты воруешь! Это нехорошо! Верни деньги!». «Да не брал я ваши, чёртовы деньги!» заорал я и выбежал на улицу. Два дня жил на острове в нашей пацанячьей землянке, в воскресенье вечером пришел домой. И тут мама, виновато улыбаясь, говорит: «Сынок, извини, пожалуйста, отец не в тех брюках искал деньги. Они были в костюме». Сынок не хотел, но слёзы брызнули сами. Я закрылся в комнате и очень долго плакал от обиды. Помогли книги. Зачитался и забыл. Кажется, после этого случая мне купили первую гитару. Маленькую, дамскую.
В четыре года моей жизни у меня появилась сестра. Назвали её в честь папиной мамы Татьяной. Ничего особенного из того времени связанного с сестрёнкой, я вспомнить не могу. Она была как все – куклы, платьица, песочница.
Я ее, наверное, любил, но мы были из совершенно разного теста.
Жители нашего небольшого дома жили дружно. Радовались, горевали и пировали вместе. Позже водочка почти во всех семьях сыграла свою роковую роль, а пока все были молоды, счастливы и беспечны. И живы.
Был жив дядя Саша из квартиры №3. Работал он в школе киномехаником и по субботам приносил домой разные фильмы. Это были праздники для всей округи. На беседке закрепляли простынь, дядя Саша ставил на стол кинопроектор, все приносили стулья и совершенно бесплатно смотрели кино. Здесь я впервые увидел такие фильмы как «Вий», «Таинственный монах», «Призрак замка Моррисвиль» и множество других, не говоря уж о такой классике как «Девчата» и им подобных. Да, это было здорово.
Сыном дяди Саши был офицер, кажется лейтенант. Появлялся он редко, в основном, когда бывал в разводах со своими очередными жёнами. Причинами разводов являлись водка и измены. Однажды, когда мне было примерно 16 лет, он увидел меня сидящим в подъезде на бетонных ступенях. Лейтенант был пьян, но сказал при этом здравые слова, которые я запомнил на всю жизнь: «Валера, не сиди яйцами на камне. Я просидел 10 лет на танковой броне, теперь детей у меня нет и три жены, сучки гулящие, бросили меня», и он стал размазывать по щекам слёзы. Танкист плакал. Ещё о нём я знаю только то, что однажды, на природе, он проснулся и застал очередную жену со своим сослуживцем на травке под кустами и избил обоих. Вечером расстрелял из табельного оружия потолок в ресторане «Север», был взят в плен прибывшим нарядом и заключён в вытрезвитель. Дело замяли, но из рядов Советской Армии уволили. Защитника Отечества сгубили водка, броня и женщины.
В квартире №2 жили самые тихие в мире соседи. Никто не знал о них почти ничего, но все знали, что дядя Витя работал на бензовозе и возил дизтопливо для прожорливых тракторов на лесоповалы в отдалённых уголках Приморского края. Именно с ним я каждое лето на каникулы, ездил в посёлок Измайлиха к нашей родне. Без сомнения это были счастливые дни в моей жизни. Думаю, об этом счастье я позже расскажу…
А вот в квартире №1 жила удивительная семья. Вы только представьте, дядя Федя был отцом 8 дочерей! Когда они въехали в дом, их было 5 и, выпивший на очередных родинах дядя Федя говорил гостям: «Все слышите? В следующем году у меня родится сын! Клянусь, я сделаю сына!» Его жена хихикала, толкала в бок соседку и шептала: «Слышь, Петровна, каждый год клянётся старый хрыч. Скоро делалка отпадет, а он всё делает. А я и сама ведь, жуть как сыночка хочу».
У дяди Феди появились несколько внуков, а делалка всё не падала и жена родила ему ещё трёх дочерей. Кстати сказать, редкие его внуки имели отца. Слева от дома, прямо напротив окон его квартиры находилась воинская часть Дальневосточного Пограничного округа. За высоким забором
расположились большие материальные склады, а над забором торчали вышки. Молодые часовые с тоской глядели на окна Фединых дочерей, дочери делали им ручкой, вечером знакомились, калитка открывалась как Сезам и солдатики, отбросив автоматы Калашникова пускали в ход совсем другое оружие.
Менялись часовые, видоизменялись животики Фединых дочерей, и менялось количество человек живущих в квартире №1.
В квартире №2 жили самые тихие в мире соседи. Никто не знал о них почти ничего, но все знали, что дядя Витя работал на бензовозе и возил дизтопливо для прожорливых тракторов на лесоповалы в отдалённых уголках Приморского края. Именно с ним я каждое лето на каникулы, ездил в посёлок Измайлиха к нашей родне. Без сомнения это были счастливые дни в моей жизни. Думаю, об этом счастье я позже расскажу…
А вот в квартире №1 жила удивительная семья. Вы только представьте, дядя Федя был отцом 8 дочерей! Когда они въехали в дом, их было 5 и, выпивший на очередных родинах дядя Федя говорил гостям: «Все слышите? В следующем году у меня родится сын! Клянусь, я сделаю сына!» Его жена хихикала, толкала в бок соседку и шептала: «Слышь, Петровна, каждый год клянётся старый хрыч. Скоро делалка отпадет, а он всё делает. А я и сама ведь, жуть как сыночка хочу».
У дяди Феди появились несколько внуков, а делалка всё не падала и жена родила ему ещё трёх дочерей. Кстати сказать, редкие его внуки имели отца. Слева от дома, прямо напротив окон его квартиры находилась воинская часть Дальневосточного Пограничного округа. За высоким забором
расположились большие материальные склады, а над забором торчали вышки. Молодые часовые с тоской глядели на окна Фединых дочерей, дочери делали им ручкой, вечером знакомились, калитка открывалась как Сезам и солдатики, отбросив автоматы Калашникова пускали в ход совсем другое оружие.
Менялись часовые, видоизменялись животики Фединых дочерей, и менялось количество человек живущих в квартире №1.
Но я помню, как пришло время, когда склады начали ликвидировать. Вышки убрали, в заборе появились дыры. На бывшей складской территории, как пирамиды Хеопса, возвышались огромные кучи пронафталиненной одежды снятой с призывников. В течение нескольких дней мы с пацанами таскали домой добротные куртки, штаны, рубахи и обувь. Никто нас не гонял, и мы успели хорошо приодеть отцов, да и нам, хоть и великоватая одежда, но досталась.
А между тем, в окно своего второго этажа, я видел за огородами военную часть речных моряков. В аккурат там, где кончается наша Авиаторская улица. Вскоре в окна Фединых дочерей стали стучать бравые, в полосатых тельняшках, матросики. Жизнь продолжалась…
Квартира №5 была жилищем для женщины, имя которой я забыл, а вот имя её дочери я помню. Девушку звали Анна. Анина мама была высокой красивой женщиной без мужа, да и Анечка тоже была высокой и красивой, но кажется, без мозгов. Мама много раз пыталась выйти замуж, но не давала дочь. Она жутко ревновала, следила за каждым маменькиным шагом, скандалила с её мужчинами. Из квартиры частенько слышались женские визги, которые постепенно превращались в трёхэтажный мат. Жизнь разлеталась на осколки, как разбитые о пол дорогие хрустальные сервизы.
Аннушка, однако, хотела стать фотомоделью, но вышла замуж быстрее матери и куда то улетучилась. Женщина, которая её родила, осталась одна. Пить водку она не перестала. Её, как говорится, товарный вид очень даже испортился, и красивого человека как бы не стало…
Там, где должна была быть квартира №7, квартиры не было. Это было временное жилище для командированных на нефтебазу полезных иногородних работников и инженеров. Короче говоря – общага. Люди менялись часто. Я не помню их лиц, но все они имели на своём теле помятые костюмы, а в руках держали кожаные портфели или папки под мышками. Ещё помню, что за стеной часто пели, а под их окнами всегда валялись пустые бутылки, окурки и прочий мусор. Временные пассажиры на чистоту начихали и наплевали. Впрочем, иногда попадались и тихие. Приезжали, конечно, без жён, но по ночам за стеной громко дышали и страстно постанывали. А может, я преувеличивал и это просто кошки с мышками и во всём виновато моё юношеское воображение. Ведь всем известно, что в Советской стране, секса не было!
Квартира №5 была жилищем для женщины, имя которой я забыл, а вот имя её дочери я помню. Девушку звали Анна. Анина мама была высокой красивой женщиной без мужа, да и Анечка тоже была высокой и красивой, но кажется, без мозгов. Мама много раз пыталась выйти замуж, но не давала дочь. Она жутко ревновала, следила за каждым маменькиным шагом, скандалила с её мужчинами. Из квартиры частенько слышались женские визги, которые постепенно превращались в трёхэтажный мат. Жизнь разлеталась на осколки, как разбитые о пол дорогие хрустальные сервизы.
Аннушка, однако, хотела стать фотомоделью, но вышла замуж быстрее матери и куда то улетучилась. Женщина, которая её родила, осталась одна. Пить водку она не перестала. Её, как говорится, товарный вид очень даже испортился, и красивого человека как бы не стало…
Там, где должна была быть квартира №7, квартиры не было. Это было временное жилище для командированных на нефтебазу полезных иногородних работников и инженеров. Короче говоря – общага. Люди менялись часто. Я не помню их лиц, но все они имели на своём теле помятые костюмы, а в руках держали кожаные портфели или папки под мышками. Ещё помню, что за стеной часто пели, а под их окнами всегда валялись пустые бутылки, окурки и прочий мусор. Временные пассажиры на чистоту начихали и наплевали. Впрочем, иногда попадались и тихие. Приезжали, конечно, без жён, но по ночам за стеной громко дышали и страстно постанывали. А может, я преувеличивал и это просто кошки с мышками и во всём виновато моё юношеское воображение. Ведь всем известно, что в Советской стране, секса не было!
Да и чёрт с ними, лучше поговорим о самых дорогих для меня соседях.
Сын дяди Вани Серёга из квартиры №6 был мне настоящим другом. Несмотря на разницу в возрасте, у нас были абсолютно общие интересы. Старший на 4 года, именно он подсовывал мне те книги, которые читал сам. Я ещё мечтал о взрослой библиотеке, а он был в неё записан. Сергей обладал живым умом и обалденным чувством юмора. В его комнате стоял бабинный магнитофон, а на полке почти все записи Владимира Семёновича Высоцкого и «Beatles». У Серёги были усы! Под моим носом были только губы, и я Серёге очень завидовал. После восьмилетки он пошёл учиться в ПТУ и мог стать хорошим изобретателем. Его отец, дядя Ваня, работал на нефтебазе главным инженером и выписывал журнал «Наука и Жизнь», который мы с Серёгой с интересом листали.
Сын дяди Вани Серёга из квартиры №6 был мне настоящим другом. Несмотря на разницу в возрасте, у нас были абсолютно общие интересы. Старший на 4 года, именно он подсовывал мне те книги, которые читал сам. Я ещё мечтал о взрослой библиотеке, а он был в неё записан. Сергей обладал живым умом и обалденным чувством юмора. В его комнате стоял бабинный магнитофон, а на полке почти все записи Владимира Семёновича Высоцкого и «Beatles». У Серёги были усы! Под моим носом были только губы, и я Серёге очень завидовал. После восьмилетки он пошёл учиться в ПТУ и мог стать хорошим изобретателем. Его отец, дядя Ваня, работал на нефтебазе главным инженером и выписывал журнал «Наука и Жизнь», который мы с Серёгой с интересом листали.
Но Серёга не стал ни кем. Его зарезали наркоманы, совершенно без причины, не далеко от дома, прямо напротив милиции, которая была видна из моих кухонных окон. Над дверями этого заведения много лет висел плакат «Моя милиция – меня бережёт!», с изображенным на нём мужественным дядькой в голубой, не побоюсь этого слова, форме. Из застенков милиции тоже частенько были слышны крики и стоны и, возможно они и помешали защитникам трудового народа услышать и защитить Серёгу. А самое страшное было то что, возвращаясь из кино, его нашла родная сестра Галка. Сергей стонал, но до дома не дотянул. Галкин брат и мой друг умер.
А в 73м Серёга был живее всех живых, и будущее было нам не известно. Мы без устали собирали нектар между листьями хороших книг, вечерами слушали «Голос Америки», Вили Токарева и Высоцкого. Он угощал меня дефицитным индийским чаем, который приносила его мачеха, работавшая кем-то на торговой базе. И всегда шутили и дурачились. Серёга придумал забаву: мы садились за стол, открывали карту СССР и с закрытыми глазами тыкали авторучкой в территорию необъятной Родины. Любой город, в который попала ручка, становился объектом нашего внимания. Например, Пермь. Мы, хохоча, начинали писать письмо по адресу: г. Пермь, школа №1, 8А класс, первой девочке по списку в классном журнале. И эти письма, судя по ответам типа «Сами дураки», доходили до адресата. Мы же, покатываясь от смеха, писали примерно так: «Здравствуйте, милая незнакомка! Нас зовут Казимир и Калистрат. Мы близнецы. Один серый, другой белый. Наш папа работает космонавтом-парашютистом, а мама разводит карликовых слоников, скрещенных с ежиком.
Мы учимся в Заборостроительном Институте на 10м курсе. Я буду работать гвоздезабивателем, а Калистрат гвоздевыдирателем. У нас дома живёт ручной Уссурийский тигр, и живой китаец Сунь Хунь Вчай, а у вас?» и дальше всё в этом же духе. В процессе пис;ния письма мы чуть не п;сали в штаны от смеха. Это было глупо, но весело. И далеко не один раз. Иногда, кстати, нам отвечали тем же, и это было ещё интересней.
Мы дурачились и не ведали, что через 6 лет придёт серьёзная старуха смерть и заберёт с собой Серёгу навсегда. Да…
Мы учимся в Заборостроительном Институте на 10м курсе. Я буду работать гвоздезабивателем, а Калистрат гвоздевыдирателем. У нас дома живёт ручной Уссурийский тигр, и живой китаец Сунь Хунь Вчай, а у вас?» и дальше всё в этом же духе. В процессе пис;ния письма мы чуть не п;сали в штаны от смеха. Это было глупо, но весело. И далеко не один раз. Иногда, кстати, нам отвечали тем же, и это было ещё интересней.
Мы дурачились и не ведали, что через 6 лет придёт серьёзная старуха смерть и заберёт с собой Серёгу навсегда. Да…
Странное дело, казалось бы, Галка должна была возненавидеть наркоманов на всю жизнь, а она пристрастилась к наркотикам и всю оставшуюся жизнь провела в галлюцинациях и ломках. Через несколько лет передозировка закопала Галку в землю, а её душа отправилась на свидание с братом.
Другим моим другом был Вовка из квартиры №8. Наши фигуры представляли собой киношную классику – два сверстника, один жирный, другой худой. У Вовки имелась кличка Слон, у меня Сова. В минуты дружеских драк он превращался в Жирную Свинью, Кабана, а я в Пучеглазого Филина или в Ворону. В детском саду наши кровати стояли вместе. В школе мы сидели за одной партой. Между нашими квартирами были протянуты провода с батарейками и лампочками, и мы знали азбуку Морзе. Частенько ночевали друг у друга. И, конечно, хулиганили.
Другим моим другом был Вовка из квартиры №8. Наши фигуры представляли собой киношную классику – два сверстника, один жирный, другой худой. У Вовки имелась кличка Слон, у меня Сова. В минуты дружеских драк он превращался в Жирную Свинью, Кабана, а я в Пучеглазого Филина или в Ворону. В детском саду наши кровати стояли вместе. В школе мы сидели за одной партой. Между нашими квартирами были протянуты провода с батарейками и лампочками, и мы знали азбуку Морзе. Частенько ночевали друг у друга. И, конечно, хулиганили.
Я помню, в первые годы существования нашего дома, в ванных комнатах стояли титаны с дровяным отоплением. Как-то мы напросились помыться вместе в моей ванной. Дурачились, плескались и вдруг, Вовка захотел писать.
Надо сказать, что ванная комната была отделена от туалета. Что же делать? И тут Вовчик произвёл неожиданный манёвр - он извлёк свою пиписку из воды и стал писать на раскалённую печку титана. Горячий вонючий пар наполнил комнату, и она тут же превратилась в газовую камеру. Это было ужасно! Мы получили по голым задницам, а запах ещё долго напоминал мне об этом приключении.
Надо сказать, что ванная комната была отделена от туалета. Что же делать? И тут Вовчик произвёл неожиданный манёвр - он извлёк свою пиписку из воды и стал писать на раскалённую печку титана. Горячий вонючий пар наполнил комнату, и она тут же превратилась в газовую камеру. Это было ужасно! Мы получили по голым задницам, а запах ещё долго напоминал мне об этом приключении.
Нами был изготовлен и взорван не один взрывпакет. Слава Богу, пальцы и глаза остались целы, но с опалёнными волосами и со ссадинами ходили часто.
Помню, как мы воровали на соседних огородах клубнику для Верки. Взамен, как водится в этом возрасте, она на чердаке показывала нам то, что интересовало нас больше всего на свете. О себе скажу честно, этот интерес у меня остался на всю жизнь. Ну, объекты внимания, конечно, постарше…
Помню, как мы воровали на соседних огородах клубнику для Верки. Взамен, как водится в этом возрасте, она на чердаке показывала нам то, что интересовало нас больше всего на свете. О себе скажу честно, этот интерес у меня остался на всю жизнь. Ну, объекты внимания, конечно, постарше…
Вовкина семья жила, пожалуй, побогаче всех остальных жителей нашего дома.
Тётя Рая служила на нефтебазе главным бухгалтером. Наверное, она не воровала, а экономила, и как все главбухи, получала очень много денег. Дядя Коля работал всё на той же нефтебазе старшим смены. Вся Вовкина квартира как дворец персидского шаха была в коврах. Ковры были в моде. Под потолком висели красивые хрустальные люстры, тоже модные, а вдоль стены стояла мебельная стенка полная никем не читанных модных книг. В этой квартире раньше всех соседей появился цветной телевизор.
Тётя Рая служила на нефтебазе главным бухгалтером. Наверное, она не воровала, а экономила, и как все главбухи, получала очень много денег. Дядя Коля работал всё на той же нефтебазе старшим смены. Вся Вовкина квартира как дворец персидского шаха была в коврах. Ковры были в моде. Под потолком висели красивые хрустальные люстры, тоже модные, а вдоль стены стояла мебельная стенка полная никем не читанных модных книг. В этой квартире раньше всех соседей появился цветной телевизор.
Но в семье, как говорится, не без урода. У тёти Раи был сын, родившийся до свадьбы с Вовкиным отцом. Звали его Толя, и он страдал шизофренией. Болезнь усугублял алкоголем, а коктейль из шиза и водки превращал его в зверя. Он бил своих домочадцев, кидал в модные люстры модную посуду и при этом смеялся каким то нечеловеческим хохотом. Он был хромым, бледным, неразговорчивым, работал в часовой мастерской, и жизнь не обещала ему ни чего хорошего. Но через много лет он женился на тихой женщине с некрасивым лицом, и она родила ему ребёнка. Он переехал к ней и как они жили, история предпочла мне не признаваться.
Вовкин отец тоже выпивал не слабо. Недалеко от дома стояли хозяйственные постройки, а короче сараи. Восемь, по количеству квартир. В них хранили весь хлам не нужный в квартире. Это были обители мужчин. Здесь прятали целые бочонки с брагой, в углах стояли старые кровати и диваны, и именно здесь регулярно происходили стихийные мальчишники.
Вовкин отец тоже выпивал не слабо. Недалеко от дома стояли хозяйственные постройки, а короче сараи. Восемь, по количеству квартир. В них хранили весь хлам не нужный в квартире. Это были обители мужчин. Здесь прятали целые бочонки с брагой, в углах стояли старые кровати и диваны, и именно здесь регулярно происходили стихийные мальчишники.
Дядя Коля заходил в сарай дяди Феди поточить на электрическом наждаке нож и к вечеру выходил, пошатываясь с тупым выражением на лице и с таким же тупым ножом в руке.
Моему отцу просто не позволяла совесть пройти мимо, если дядя Коля
чинил Вовкин велосипед. Техника сложная, надо помочь. После трёх закрученных гаек выпивали по одной. Через пол часа после трёх выпитых закручивали одну. Потом забывали о велике и с тостами типа: «Чтоб они все сдохли!» материли начальство, баб и правительство.
чинил Вовкин велосипед. Техника сложная, надо помочь. После трёх закрученных гаек выпивали по одной. Через пол часа после трёх выпитых закручивали одну. Потом забывали о велике и с тостами типа: «Чтоб они все сдохли!» материли начальство, баб и правительство.
Иногда дядя Федя заглядывал к отцу в сарай: «Валь, дай рубанок на пять минут, срочно надо. Давно бабе обещал швабру сделать. Да не, я тороплюсь! Ну ладно, только одну…» Оставался на два часа, оставался на месте рубанок, и оставалась без швабры баба.
Труднее всего извлекать из недр сарая было, конечно, дядю Колю, потому как вес его живого мяса составлял не менее 120 килограмм. Именно от него мы услышали первый раз фразу: «Хорошего человека должно быть много!» А сказал он это, когда мы были на ночной рыбалке.
Дядя Коля – рыбак со стажем. В доме ни у кого не было своей лодки, а у него была не только лодка, но и лодочный мотор «Вихрь». На рыбалку он брал нас не часто. Мы дурачились, бегали по берегу, кричали и кидали в воду «попрыгунчики» - плоские камешки. Рыба от нас «давала дёру» на пол километра и вниз, и вверх по течению. Ближе к вечеру мы бродили по угорам, собирали к ужину дикий лук, «курочку», и чудо приморской природы – черемшу. Те, кто не жил в Приморье, наверняка её не пробовали. Даже не знаю с чем сравнить и как объяснить её вкус. Короче, у черемши обалденный вкус черемши, а запах, примерно, как у чеснока. Изо рта, кстати, тоже.
В общем, насобирав даров природы, мы ложились на душистые ветки наломанного ивняка, смотрели на звёзды и слушали пение сверчков. Пылал жаркий костёр, в свете луны блестели воды реки Иман (в переводе с китайского – козёл), а мы, глотая слюнки, дышали свежим речным воздухом, смешанным с ароматным запахом из котелка. А вскоре уже лопали горячую уху и слушали выпившего дядю Колю. «Вы не должны быть лентяями, потому что должны быть рабочими, как я и Валеркин батька Валентин. А знаете, что означает слово рабочий? А означает оно два слова – РАБ и ОЧИЙ. Короче, гляди и работай. А может и работай – за тобой глядят». Мы тупо пытались сообразить значение сказанного. Он в сердцах бросал папироску в огонь: «Да ну вас, балбесы!», и шел проверять закидушки.
Хочу заметить, мои хорошие, что мне до Бианки или Паустовского, как до луны пешком, и я меньше всего хотел бы описывать красоты природы. Но только что с удивлением обнаружил, что пис;ть об этом приятно. Если не долго.
Так о чём я говорил? Ах, да…
Лентяями мы не стали, это точно. Вместе закончили восьмой класс, и Вовка уехал учиться во Владивосток, толи в училище, толи в техникум. Там у него жила родня и мы не виделись очень долго. Потом он неожиданно приехал с невестой, и два дня всем домом играли чудную свадьбу. Кажется, обошлось без драк. Молодожены укатили в свой славный город-порт и больше мы не виделись лет, примерно, десять.
И вот нелёгкая занесла меня в этот город на целый месяц. Я нашёл в записной книжке его адрес, с трудом отыскал дом на окраине города и поднялся в малосемейку на восьмом этаже.
Двери открыла женщина, в которой я с трудом узнал его жену Ольгу. Вовчик был на работе в ЖКО, кажется водил мусоровоз, а двое детишек пребывали в детском саду. Мы разговорились, и она пожаловалась: Володя последний год сам не свой, его мучают фобии типа «меня никто не любит, меня ненавидят на работе, я неудачник» и он начал выпивать.
Через некоторое время в квартиру ввалился огромный Вовчик. Его папа был по сравнению с ним просто малыш. Мы обнялись, он был весел и на его лице я не обнаружил никаких следов депрессии. Сходили за водкой, выпили, курили и вспоминали детство. Мы старательно избегали разговоров о жизненных проблемах и, наверное, зря. Его груз остался при нём. Я взял у него номер телефона и мы разбежались.
Хочу заметить, мои хорошие, что мне до Бианки или Паустовского, как до луны пешком, и я меньше всего хотел бы описывать красоты природы. Но только что с удивлением обнаружил, что пис;ть об этом приятно. Если не долго.
Так о чём я говорил? Ах, да…
Лентяями мы не стали, это точно. Вместе закончили восьмой класс, и Вовка уехал учиться во Владивосток, толи в училище, толи в техникум. Там у него жила родня и мы не виделись очень долго. Потом он неожиданно приехал с невестой, и два дня всем домом играли чудную свадьбу. Кажется, обошлось без драк. Молодожены укатили в свой славный город-порт и больше мы не виделись лет, примерно, десять.
И вот нелёгкая занесла меня в этот город на целый месяц. Я нашёл в записной книжке его адрес, с трудом отыскал дом на окраине города и поднялся в малосемейку на восьмом этаже.
Двери открыла женщина, в которой я с трудом узнал его жену Ольгу. Вовчик был на работе в ЖКО, кажется водил мусоровоз, а двое детишек пребывали в детском саду. Мы разговорились, и она пожаловалась: Володя последний год сам не свой, его мучают фобии типа «меня никто не любит, меня ненавидят на работе, я неудачник» и он начал выпивать.
Через некоторое время в квартиру ввалился огромный Вовчик. Его папа был по сравнению с ним просто малыш. Мы обнялись, он был весел и на его лице я не обнаружил никаких следов депрессии. Сходили за водкой, выпили, курили и вспоминали детство. Мы старательно избегали разговоров о жизненных проблемах и, наверное, зря. Его груз остался при нём. Я взял у него номер телефона и мы разбежались.
Прошло дней десять, и мне нужно было уезжать. Я решил встретиться, попрощаться и позвонил. Трубку взяла Ольга: «Валера, ты ничего не знаешь? - у меня от её голоса на голове зашевелились волосы – Вова выбросился в окно. Уже похоронили».
Мой второй друг совершил полёт от восьмого этажа до бетонки и улетел из жизни навсегда.
Вот тут, мне кажется, да и Вы, мои Уважаемые читатели это наверняка заметили, что я тоже совершил слишком длинный прыжок во времени и увлёк Вас за собой. И это из приятной ночи на берегу реки да в грустный Владивосток. Улыбнитесь, я возвращаю Вас обратно в детство…
В своей жизни я много раз тонул. Тонул в двойках, тонул в Любви, тонул в долгах.
Но расскажу, как я тонул в воде. У реки Иман очень быстрое течение и потому очень холодные воды. Но у реки Иман была ещё и, так называемая Крупозаводская протока. Как и положено протоке, она вытекала из реки и в туже реку втекала, омывая при этом наш пацанячий остров.
Мой второй друг совершил полёт от восьмого этажа до бетонки и улетел из жизни навсегда.
Вот тут, мне кажется, да и Вы, мои Уважаемые читатели это наверняка заметили, что я тоже совершил слишком длинный прыжок во времени и увлёк Вас за собой. И это из приятной ночи на берегу реки да в грустный Владивосток. Улыбнитесь, я возвращаю Вас обратно в детство…
В своей жизни я много раз тонул. Тонул в двойках, тонул в Любви, тонул в долгах.
Но расскажу, как я тонул в воде. У реки Иман очень быстрое течение и потому очень холодные воды. Но у реки Иман была ещё и, так называемая Крупозаводская протока. Как и положено протоке, она вытекала из реки и в туже реку втекала, омывая при этом наш пацанячий остров.
Но утонуть я умудрился не в протоке, а в Хлебозаводском заливе, который имелся всё у той же реки Иман. Вода в заливе нагревалась гораздо раньше, чем в реке и купальный сезон мы с пацанами открывали уже в начале мая. Ширина залива сорок или пятьдесят метров, но для семилетних угланов это было непреодолимое расстояние. В тот день у нас на всех был один большущий баллон от «мазовской» шины. Многие из нас умели плавать. Я оказался одним из немногих. Кто-то достал из кармана шоколадку. Поделим на всех – получим по горошине, и вдруг родился спор: кто из тех, кто не умеет плавать, переплывёт залив на баллоне, тому и шоколадка. Поплыл я.
Грести я мог только руками, ноги до воды не доставали, и было очень холодно. Поначалу было легко, но к середине залива я выдохся. К тому же страшно замёрзли ноги, они просто онемели. И что вы думаете, когда до берега оставалось рукой подать, и я уже чувствовал во рту сладкий вкус победной шоколадки, моё худое замёрзшее тельце вдруг соскользнуло с мокрого баллона в майские воды Хлебозаводского залива. Дело в том, что я хотел повернуться и с торжеством победителя помахать пацанам рукой. Через секунду махающие руки они видели, а хозяина этих рук нет. Я же даже испугаться не успел, просто барахтался, касаясь ногами дна, отталкивался и опять выныривал на поверхность. Рост метр с гаком, а до дна полтора! И помню, что в воде было куда теплее, чем на воздухе.
Всё приключение длилось не больше минуты. С берега прибежали две героини комсомольского возраста, подхватили меня под руки и выволокли на песок. Автор этих строк был спасён.
На берегу отдыхали мужички, у которых оказалась моторная лодка. Они, смеясь, погрузили в неё утопленника вместе с баллоном, и доставили его к его заслуженной шоколадке. Поразительно! От залива до дома пол часа ходьбы, но через десять минут прибежала заплаканная мама. Ей уже сказали, что меня откачивают и, наверное, бесполезно. И вот теперь все отдыхающие на берегу могли, утирая слёзы наблюдать бесплатное индийское кино: мама обнимает утонувшего сына, который чудесным образом оказался жив. Ещё через минуту драма превратилась в комедию, потому как я получил звонкую оплеуху по расцелованному лицу и после решительного приказа: «Домой!», шёл и думал: «Лучше бы я утонул»…
На берегу отдыхали мужички, у которых оказалась моторная лодка. Они, смеясь, погрузили в неё утопленника вместе с баллоном, и доставили его к его заслуженной шоколадке. Поразительно! От залива до дома пол часа ходьбы, но через десять минут прибежала заплаканная мама. Ей уже сказали, что меня откачивают и, наверное, бесполезно. И вот теперь все отдыхающие на берегу могли, утирая слёзы наблюдать бесплатное индийское кино: мама обнимает утонувшего сына, который чудесным образом оказался жив. Ещё через минуту драма превратилась в комедию, потому как я получил звонкую оплеуху по расцелованному лицу и после решительного приказа: «Домой!», шёл и думал: «Лучше бы я утонул»…
Но с водой я, в конце концов, подружился. Могу хоть на животе, хоть на спине, да и боком тоже сумею. Чёрт, ну и написал, прямо «Камасутра» какая то, простите, получилась. А цензура точно не простит. Ну, да ладно, пусть будет так.
Вспомнились ещё случаи, но, знаете, друзья мои, я вдруг подумал: «Первая часть моих рассказов называется «Дом», со своим Домом я Вас познакомил, так не пора ли мне эту первую часть завершить?»
Вспомнились ещё случаи, но, знаете, друзья мои, я вдруг подумал: «Первая часть моих рассказов называется «Дом», со своим Домом я Вас познакомил, так не пора ли мне эту первую часть завершить?»
В тот день, когда я чуть было, не утонул, кто-то из моих соседей похлопал меня по плечу и сказал: «Что, Валерка, спасли? Ну, раз не утонул, долго жить будешь!» Значит, есть ещё время написать для Вас, друзья мои, и вторую часть своего повествования. А назову, пожалуй, «Школа». Нет, это уже А.Гайдар написал. Будет «Друзья. Школа выживания» Всё, на том и порешили.
Продолжение следует…
С любовью к друзьям, Тищенко Валерий Иванович.
10. 4. 2008.
Жизнь продолжается…
Ночь темнотой мою землю родную укроет.
День победит её мрак на чужом континенте.
Кто-то навеки уходит, а кто-то приходит.
Жизнь возвращается и продолжается в каждом моменте.
Вот и весна, не жалея, снега растопила.
Лёд превратила в бурлящие вешние воды.
Где же, Вы Люди, с которыми Жизнь подружила?
С Вами делил я весёлые дни и невзгоды.
Осень прошлась палачом по нескошенным травам,
и по дрожащим на ветках, испуганным листьям.
Годы скосили Вас, не выбирая неправых и правых,
и уступили Вы место будущим ж;зням…
С любовью к друзьям, Тищенко Валерий Иванович.
10. 4. 2008.
Жизнь продолжается…
Ночь темнотой мою землю родную укроет.
День победит её мрак на чужом континенте.
Кто-то навеки уходит, а кто-то приходит.
Жизнь возвращается и продолжается в каждом моменте.
Вот и весна, не жалея, снега растопила.
Лёд превратила в бурлящие вешние воды.
Где же, Вы Люди, с которыми Жизнь подружила?
С Вами делил я весёлые дни и невзгоды.
Осень прошлась палачом по нескошенным травам,
и по дрожащим на ветках, испуганным листьям.
Годы скосили Вас, не выбирая неправых и правых,
и уступили Вы место будущим ж;зням…
Рейтинг: 0
410 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
