История одной компании. Глава первая

Где-то есть город тихий, как сон,
Пылью текучей по грудь занесён.
В медленной речке вода, как стекло.
Где-то есть город, в котором тепло...



I


Нас было четверо - четверо неразлучных друзей, одногодков, одноклассников и соседей по дому: я, Костя с Пашей, приходившиеся друг другу троюродными братьями, и Эля, единственная девочка, которую мы соблаговолили принять в нашу ребячью компанию. Ей даже разрешалось здороваться с нами за руку, что являлось для девочки неслыханной привилегией и что мне до сих пор непонятно, но с предрассудками надо считаться, ведь для того их и выдумали, хотя, по большому счёту, они, эти предрассудки, - всего лишь старый хлам, который недостаёт решимости выбросить на свалку.

Дом наш находился на стыке улицы Волгоградской с проспектом Дружбы Народов и был известен всему городу тем, что в нём свои последние годы жизни провёл некий художник, чья фамилия фигурирует в БСЭ. Дом был заселён в конце шестидесятых – в эпоху массового строительства панельных пятиэтажек и считался достопримечательностью районного масштаба - не столько из-за мемориальной таблички, сколько из-за расположенного на первом этаже гастронома и находящегося в пристройке пункта приёма стеклотары, что для того времени было редкостью.

Сейчас, долгие годы спустя, там всё по-другому.

Да и что сейчас не по-другому?

Другое время, другая страна, другие люди, другая малышня играет под «грибочком» в другие игры, другие карапузы ползают на карачках в песочнице и со знанием дела лепят куличики, а патлатые подростки по вечерам под окнами горланят дурными голосами другие песни, синхронно перебирая гитарные струны, и мутят разум другими напитками. Другие бабушки сидят на лавочке и перемывают косточки соседкам помоложе, а их мужья забивают «козла» или сражаются в шахматы и запальчиво обсуждают обострение внешней обстановки.

Так было во все времена и так будет впредь. И в то же время так, как было, уже не будет никогда, но это отдельная, неисчерпаемая тема.

Последняя живая связь с тем временем оборвалась, когда несколько лет назад умерла совсем ещё не старая наша классная руководительница Елена Георгиевна, не в меру эксцентричная и всегда жизнерадостная, также жившая в нашем доме и необычайно хорошо осведомлённая обо всём и вся. Она-то, собственно, и снабжала меня сведениями о бывших соседях по дому – сведениями неутешительными, если не сказать – печальными.

Елена Георгиевна относилась к нашей дружбе довольно неприязненно, но на это у неё существовали свои, сугубо личные причины, речь о которых впереди. Мне же по этому поводу думается, что при всей своей любви к профессии, она так и не научилась уделять всем ученикам равное внимание, как того требует педагогическая мораль, открыто опекая любимчиков, а на остальных глядела с укором. В любимчиках из любимчиков у неё ходил Паша Балясников, за что мы над ним частенько подтрунивали. А вот самым первым объектом нападок в нашем классе являлся Зорик Пинхасов, но не потому что не вылезал из двоек и не потому что был по национальности бухарским евреем, а потому что отец его, дядя Заур, сапожничал в крохотной будке, примыкающей к нашему дому, и этим всё сказано. Сапожником был и старший брат Зорика – Рубик. Не правда ли, быть сапожником - достаточно веское основание, чтобы в народе не только о самом человеке, но и о его сородичах сложилось дурное мнение? Строгая, но справедливая, - да и ещё раз да! - Елена Георгиевна была неподражаема в своей искренности!

Нас четверых знала вся дворовая ребятня, а нам в свою очередь было ужасно лестно, что все соседские пацаны, как малолетки в коротких шортиках на лямках, так и старшие ребята, пижонившие тридцатисантиметровыми клешами, откровенно завидуют нашей крепкой и нерушимой дружбе. Это обстоятельство помнится мне ясно и отчётливо даже теперь, спустя тридцать с лишним лет, когда слоган «крепкая и нерушимая дружба» давно превратился в ничего не значимый, забытый штамп.

Нам же казалось, что наша компания и наша дружба – нечто незыблемое и вечное, как, к примеру, шоу Ларри Кинга на CNN.

В школу и из школы, в кино, в парк пострелять в тире, в «Стекляшку» - так называлось кафе-мороженое недалеко от дома, в котором продавали посыпанный вафельной крошкой пломбир в вазочках и лимонад, - мы всюду ходили только вчетвером.

А в каникулы в урочный час собирались у меня дома, чтобы вместе посмотреть очередную серию «Четырёх танкистов и собаки». Ещё помню, что мы страшно завидовали соседу Володе, у которого была похожая на Шарика овчарка. Звали её цыганским именем Аза. Тогда после фильма «Табор уходит в небо» в моде были всякие цыганские страсти-мордасти, а собак называли Азами и Раддами.

Летом мы каждый день гоняли на великах до Комсомольского озера, хотя дорога туда через загаженные подворотни и узкие улочки вдоль покосившихся заборов была едва ли не извилистей того самого критского Лабиринта. Пока доедешь – всю душу вытряхнешь, но охота пуще неволи, поэтому уж гулять, так с ветерком и по полной!


На пляже первым делом, побросав как попало велосипеды и скинув в кучу одежду, бежали к вышке. Солнце пекло головы, ноги по щиколотку утопали в горячем песке, глаза нестерпимо резало от блеска озёрной глади.

Пока мы возились с рубашками и брюками, Эля, сбросив с ног босоножки и стянув через голову сарафан, оказывалась впереди всех.

Вижу её стоящей на самой верхотуре по стойке «смирно» и готовящейся к прыжку. Под ней сквозь марево знойного лета блестит вода. Солнце бьёт в затылок. Видно, что ей страшно, но отступать не позволяет гордость. Как говорится, и хочется и колется. И всё же нервы у неё не выдерживают. Она переминается с ноги на ногу, делает шаг назад и возвращается в исходное положение. Кричит нам сверху:
- Фигушки всем! Я – первая!

Наконец прыгает.

Высшим классом считалось прыгнуть с вышки «солдатиком» - алле, оп! – и уйти под воду, создавая как можно меньше шума. Потом оттолкнуться от дна и выплыть в неожиданном месте, желательно подальше от берега.

Полный восторг! Это не передать словами. Это надо было видеть! Вот время было! Тут уместным будет напомнить, что никаких аквапарков тогда ещё в помине не было.

Только надо было следить за тем, как бы не потерять плавки и не облажаться.

Вода в озере была холодная, но мы всё равно купались до «гусиной кожи» и посинения губ, а потом усталые, но сияющие и довольные, ближе к вечеру возвращались, чтобы к приходу родителей успеть оказаться дома.

Если же по каким-то причинам случался облом, и один из нас не мог, мероприятие без долгих разговоров отменялось. Ведь друг за друга отдаст, не раздумывая, всё, кроме, чести, разумеется.

Вот вы скажете: так не бывает! А мы не хотели, чтобы было, как бывает! Не хотели и всё.

Однако я отвлёкся. Шутки – в сторону! Приступаю теперь непосредственно к рассказу о нашей компании.

Оглядываясь назад, вспоминаю много событий – важных и второстепенных; что-то помню отчётливо, а что-то из воспоминаний поросло паутиной, трогать которую у меня нет желания. Но, видимо, придётся.

Завязка, интрига, кульминационный момент, развязка – необходимые составляющие любого повествования; так вот, если вы их ждёте, сразу скажу, что ничего этого не будет. Будет обыкновенная история. История одной компании. Или, если хотите, жизнь. Просто жизнь, которая длинна и быстротечна одновременно. Парадокс в том, что вперёд она бежит быстрее, чем, если отматывать воспоминания назад – назад сквозь струящийся песок времени, где каждая песчинка – мгновение прожитой жизни.

А приключения пусть сочиняют другие, кому это положено по месту службы; лишь бы охота не пропала.

Вначале поведаю вкратце о себе. Зовут меня Леонид Зимин. Я родился в тот год, когда на экраны вышел фильм Лукиано Висконти «Рокко и его братья», и ангелоликий красавчик Ален Делон, играющий горячего сицилийского паренька, навсегда покорил сердца советских женщин.

Далее биография моя не представляет собой ничего интересного. Обычные вехи жизненного пути. Как у всех. Бурно проведя молодость, я волею судьбы и жизненных перипетий последние пятнадцать лет живу в Москве, работаю в строительной индустрии. Понятное дело, что не от хорошей жизни; кто ж родину от хорошей жизни покидает?

Искания, метания, сомнения – всё это пройденный этап. Всё позади. К счастью, голос разума прозвучал убедительней, чем зов сердца, поэтому я женат. С женой Светланой мы существуем более-менее в душу. Это нетрудно, если вовремя внушить себе, что о некоторых вещах лучше не догадываться, чем знать наверняка. В семье также значатся дочь Марина, ученица седьмого класса, и тёща Маргарита Степановна, почтенная старая женщина, которая давным-давно живёт с нами, но почти не выходит из своей комнаты и не в свои дела нос не суёт, а это, если кто понимает, далеко не безделица. Ещё есть золотистый ретривер Арчибальд, или в обиходе Арчи, - тоже как бы член семьи. Наше последнее московское жильё находится на улице с поэтичным названием Вешние Воды, а в недалёкой перспективе намечается переезд на проспект Мира; дело – за маленьким.

А что потом? Потом – суп с котом, как любит говорить моя дочь Марина. Хороша Москва, да не дома – это не избитый парафраз, это так и есть.

В общем, всё как у людей, и пожаловаться, собственно, не на что. Если ты любишь мир, мир отвечает тебе тем же. Ведь и мы, в сущности, любим именно тех, кто любит нас, - банально, но факт. Ну и что, что уже «полтинник», а для бессмертия до сих пор ничего не сделано! Плевать. Люди вообще, как правило, о себе чересчур высокого мнения. Сумел состояться, устроить свою жизнь по-своему и ладно; впрочем, самодостаточность и собственная значимость - всё это лишь пустые слова, за которыми ровным счётом ничего не стоит, и которые ничего не говорят ни уму ни сердцу...