Ч. 7. , гл. 3 Бомба

Если бы не школа и родные дети, можно было бы подумать, что для меня наступили дни имитации жизни. Сколько могла избегать боли, я не заходила к себе в подвал подсознания, где всегда «только что», сколько бы ни прошло времени,    меня бросил  Светило, чтобы  о нём не вспоминать. Мне хватало своих социальных ролей без осознания произошедшего между  своей внутренней женщиной -  влюблённой Моной -  и просто альфа -  самцом, кому теоретически подходят почти все самки.  Я редко позволяла себе включать экран сознания на том месте, где прокручивался взад и вперёд один и тот же заезженный и запретный порноролик про нас с ним. Там даже не было ничего непристойного, потому что я уже изучила его досконально на истинность… Оба партнёра были просты и естественны, без вызова, и не распознать, что мужчина  не любит ту, кем обладает со всей страстью. Но  мне смотреть на это  было больно и с закрытыми глазами. Иногда я чувствовала  у себя на лице при  внутреннем и сокровенном этом просмотре такие «слёзы клоуна», которые не просто льются, а выпрыскиваются сквозь ресницы под напором, как   фонтанчики.  Разве можно было допустить эти страдания в реальности? И насмерть перепугать своих близнецов неутешной женской истерикой по их исчезнувшему отцу.
 Мне вспоминался ранний Горький, какой-то его  безобразный рассказ о том, как молодожёны оставались в каюте на первую брачную ночь, а муж продал девственность своей супруги кому-то там ещё. И все матросы, приготовившиеся тайно  подсматривать за действом на ложе молодых, отвратили от этого ужаса  свои любопытные  прежде лица, а мальчишке - юнге просто закрыли  ладонями глаза, чтобы он не увидел эту грязь. 
  По ассоциации  с этой   продажностью   «любви» в рассказе   я ощущала только сожаление, что «чуда не произошло». И я винила себя, внешность и тело, личность во всю её матрёшечную глубину,  неприспособленную к жизни, повторяя, что «насильно мил не будешь» и упрекая себя бесчисленное количество  раз за то, что не понравилась, не подошла Его Величеству, что Стеллочка в личном первенстве лучше настолько, что мы втроём с детьми не перетягиваем  чашу весов  интересов ВИРа. Тут можно было уже рыдать, но как раз абсурд самообвинений достигал  своего предела. Я твердила в самобичевании: мне всего только за двадцать, а я никому не нужна, но дети обнимали меня наяву, заглядывали в глаза, и слёзы пересыхали сами собой, падая вновь на самое дно колодца в подвале, где узница Дракона  с мальчиками-сыновьями  в заложниках  ни жива, ни мертва ожидала  своего освободителя. Им, конечно, должен быть сам благородный Светило, но  его – то  и след простыл…  ВИРа я  чувствовала собой без напряжения даже на огромном расстоянии , но у меня  при этом  работала чёткая установка: табу на всё, что ниже пояса. Я же не имею права вторгаться в интимную зону его энергий без высочайшего на то соизволения!
Если же абстрагироваться от всего метафорического, получается, что наши пути  с ВИРом расходятся всё дальше и дальше, что время не лечит, что дело не в сексе, а в моей зависимости от объявленной ценности чужого мужчины, который был близок со мной   ошибкой, ошибочно стал отцом детей от меня… То есть, я его использовала?!  Вывод  мне категорически не нравился, хотя это так и есть биологически  – женщина выбрала лучшее из возможного, чтобы произвести на свет  своё генномодифицированное потомство. Её об этом мужчина не просил, но разве он сам понимает своё счастье?
Так я иронизировала по своему поводу и мучила себя морально куда сильнее Дракона-Виктора.
Мне хотелось использовать по выдворению Светила из себя любое народное средство, но я уже была научена тем, как ударять человека в «связке» с самой собой – бьёшь по нему – болит твоё, поэтому с ВИРом приходилось поступать бережно,  как   с обожженной кожей.  Мой ожог от не взаимной любви составлял такой процент, с которым жить возможно, но лёжа на снегу для обезболивания.
Виктор в феврале собрался в очередной раз от меня уходить, но я научилась настолько манипулировать тем, что неважно, настолько легко аргументировать, упрашивать и льстить, что поверив обещаниям после окончания психфака посвятить себя только семье и детям, а не диплому по креативности, Дракон  занял исходное положение на диване справа.
А я рвалась влево.
Случай с врачом был анекдотичным, если посмотреть цинично и трезво на произошедшее – я нашла любовника, который применил мой сценарий из «садо-мазо»: «согласие не имеет значения»,  а исполнить угрозы ему было попросту нечем! Облом я расценивала как  усмешку свыше.
Для собственного исправления  дала про себя  шутливый и отчаянный  обет выйти замуж за Виктора, если в свадебном салоне «Рондо» мне на прокат в новогоднюю ночь оформят вечернее платье. Почему бы и нет? Одно чёрное французское из тонкого кружева на спине ушло от меня прямо из-под носа  в комиссионке.
И вот я представляла, как вместо  привычных  уже чулочков на поясе, явившись ко мне ночью, крадучись, чтобы не поднять малышей из их кроваток, Виктор вдруг обнаруживает  на мне праздничное убранство с предложением: «Давай поженимся?!» Всё дальнейшее  вообразить было трудно.  Я не могла заставить себя с ним целоваться и непременно по возможности принимала позу, чтобы не видеть его лица и не встречаться глазами…
Недавно Виктор посетил тренинг по моей просьбе, изучал семейные отношения. Там он зарекомендовал себя бобылём-единоличником и напугал моих коллег депрессивным  взглядом на брак. Он несколько раз проговорил, что я нужна ему, чтобы перевоспитывать, что он для меня – кара небесная. Это уже становилось симптоматичным. Опасное не вылечивалось само. Меня эти его «примочки» достали окончательно. С одной стороны, маниакальный шизоид, а с другой – недостижимый эгоцентрист. 
Где нормальный?
Славочка так любит повторять: «От чего заболел, тем и лечись!» Что от него самого панацея, если не он сам?  Был да весь вышел. И не собирается спасать от  моего предприятия! Героиня вот-вот выйдет замуж, скорее появись… Не смешно? И мне!
В «Рондо», на   моё удивление  и    возмущение  всех подруг,  категорически отказались дать на прокат любое платье. Меня обвинили, что я сумасшедшая, раз хочу сыграть «свадьбу» в новогоднюю ночь, исключив отдыхающий  в это время ЗАГС, бюрократы! Это опять всё и решило – я не пошла насильно  от себя самой замуж.  Русская рулетка крутанулась в мою пользу…
На установочных лекциях февраля, перед самыми ГОСами, меня на перекусе занесло в тёмный буфет. На лекции  по математической  статистике только что преподаватель написал в мою тетрадь семинарский  ответ, согласившись, что мой внешний вид – эротический символ… 
Я съедала безвкусный   салатик, прячась в тень от прилавка,  и думала, что  имел ввиду статист – обтягивающая красная футболка без декольте, но на замочке, призывно спускающемся за силуэт дозволенного, джинсовая чёрная юбка из прежних брюк по рецепту пошива  Ляли Чёрной – почти до колена, а писк моды – ажурные перчатки на руке, укороченные из хулиганства – это, конечно, не студенческий вид, но так хочется от дресскода школы оторваться! Попробовала  бы я так явиться в класс. А в стенах альма-матер я всего лишь студентка…  А дома я вновь стану мирной мамой в чёрном шёлковом халатике с аистами – траур  по ушедшему прочь.
Я даже не в образе.  Так, играю с безвоздушным пространством… внутри себя: замри – отомри…
Откуда бы  в моё призывное одиночество  и явиться новому эксперименту, как не из Японии  с цирковыми гастролями проездом.  Мужчина, скромно оккупировавший мой столик, не слишком утруждал себя дальнейшими завоеваниями, потому что  полностью совпадал с параметрами запроса. Если моя жизнь – печальный цирк, то почему бы не этот пожилой армянский фокусник по имени Сурен? Прекрасный случай проверить две вещи, если со Светилом мы встретимся в его глубокой старости – после   пятидесяти – это ли не конец жизни? – сможем ли остаться любовниками?  (Ну, стыдно!) И попутно: клинит ли меня на армянах просто потому, что это национальность такая, или же Армен – это  любимый человек без  излюбленного колорита – гражданин мира? Я не могу на глаз определить разницу в возрасте: точно тридцать…  Или много больше… Мне уже сказано, что предпочитают блондинок, как я,  у меня спрошено, буду ли я шампанское с шоколадкой – это расточительно, потому что в «занюханном» кафе  - ресторанные цены. И довершает всё дежавю от Армена: «Не мелочись, детка, ничего же не жалко!» Я вздрагиваю и про себя плачу уже.
Нет, я ничего не боюсь! (Не порежет же он меня на ремни, не маньяк же скрытый? ) Просто мне грустно, а у гостиницы название «Арена» не под настроение!

Но я прихожу к нему вскоре, «на днях»  в холл сама, потому  что даже с ним мне лучше, чем с Виктором, ведь он всё ещё джентльмен, не тащит меня в постель, которая только угадывается,  а  говорит со мной по душам.
- Детка, расскажи, кто ты такая?
Он мудр  от возраста и одновременно простоват: сыплет дурацкими анекдотами,  сам и смеётся, не чувствует моего минорного настроя, слишком жизнерадостный. 
Лейтмотивом наступления выбрана фраза: «Совсем скоро и нас будут грызть могильные черви, поэтому займёмся любовью!»  Для меня это, по его логике,   всё ещё не следует. Но я сама пришла.
Сразило меня то, что каждый кусочек шоколадки для меня он обёртывал  фольгой и протягивал мне его с благоговением:
- Такую, как ты, нельзя упускать!
Старомодные поцелуи рук – это хорошо.
Но скажите, какая такая «близость», когда через резиновую перегородку чувствуешь  только стерильность и защищённость… Мужчина слишком брезглив, не выдерживает  заданного высокого  стиля.  Я чувствую себя именно одной из тех, что по вызову. Сколько пренебрежения к партнёрше!  Какая дура внушила ему, что можно щипаться? У меня слишком чувствительная кожа, чтобы её так увечить… Больше не дамся, и не проси! Дистанция нарастает.
И рассказы про какую-то Маринку  совсем неуместны…  И хвалить себя ой, как рано!  Да, я рада за тебя, что уже, а мной ты не поинтересуешься, хотя бы мнением?
- На сколько это было?
Я не сразу врубаюсь в коннотации: время, деньги или школьные баллы? На три с минусом, разумеется!
- Молодец, садись, «пять»! (Нет,  дорогой Армен, сознаюсь, что «просто армяне» - это не  «коньяк» - напиток Богов. Один ты сводил с ума… «Прости меня, моя любовь!»)
Зря Сурен это! Он мне показывает сувенир из Японии, явно куплено для другой бабы – не мой размерчик, но похвалился – не удержался! Даже мужчинам нравится «половой гигант»  в созерцании, но я не проявляю ни малейшего интереса – это – резиновая игрушка для  какой-нибудь весёлой особы, а я гляжу на мальчишеские проказы строго: «Мне не нравится!»    Сурен требует  кофе и вызывает в номер своего администратора,   бесцеремонно не давая мне одеться до конца… И я с головой заныриваю под одеяло. Оно всё такое же стерильное, как и всё в этой кровати.  Я почти не дышу и очень боюсь чего-нибудь извращённого типа «секса втроём»… У меня  там даже нос холодеет,  и я из укрытия прошу всех лишних отослать из номера. С меня довольно экстрима   - выберусь – больше сюда ни  ногой!     
Сурен  наедине несколько снимает напряжение   - делится секретами  мастерства – он иллюзионист, свободно разъезжает по миру. Ему хочется гулянок и веселья, а мне – уединения и покоя…
Мне симпатично, что больше всего на свете он ценит дружбу.
Но я тут ни при чём!
Он больше не оборачивает шоколадные дольки в «золотку»! Он даже не предлагает мне кофе. Тем более – шампанского…  Он сам съедает  остатки шоколада, а я хотела забрать детям!
Ещё до того, как я захожу  в душ, он засыпает.  

А наутро, как ни в чём не бывало, я прошу Виктора купить билеты в цирк, и мы смотрим представление «всем семейством», и Сурен появляется со мной рядом – только «поздороваться!» И я тихонько спрашиваю у него:
- Тебе не больно? (Имеется в виду ревность к моему эпицентру в семье)
- На здоровье не жалуюсь! Я мужественный…
Мне суждено было  заболеть ОРВИ уже к вечеру, подхватив какую-то инфекцию, и Сурен при встрече только развёл руками:
- Хорошая ты девочка, но так и заразить меня сможешь, не ровён час?! Он высказался на тему своих фанаток: «Если бы ты увидела моё выступление на сцене, тебе было бы проще любить меня…»   
А на  другой раз вовсе  явился небритым и с похмелья …  Не судьба!

У меня нет особых угрызений совести – в этих экспериментах, как учит ВИР, ничего личного.

Госы сданы. Диплом красный. Гастролёр укатил в Москву! ( И он – москвич!) Думать о смерти и заниматься любовью…

А я несу в школу диплом и коробку зефира в шоколаде, чтобы не так горько было моему коллективу «обмывать»   окончание  вуза на бис, получение повторного высшего.

На подступах к школе столпотворение. Классы построены на плацу, которого нет. Кто-то с утра позвонил и сообщил, что внутрь заложена «бомба!»
Конечно, это безобразие и телефонный терроризм, но какое несказанное счастье – не работать! И я с нежностью абсурдно повторяю про себя: «БОМ – БА!»