Бахта. Путешествие по-сибирски.

Бахта.
Путешествие по-сибирски.
I
 
 
         Ничто так не захватывает дух, как первая любовь и неведомые края.
Повинуясь авантюрному порыву, решился я на путешествие в Сибирь.
Трудности начались сразу. На новой работе, куда  устроился год назад, пришлось уговаривать директора предоставить мне отпуск на целый месяц.
С выбором  самолета до Красноярска прибег к консультациям с  бывалыми людьми – на каком борту лететь -  честно говоря, воздушные перелеты я переношу плохо. Выбрал Ил-96 авиакомпании «КрасAir».
Мой путь лежал в поселок Бахту, что на Енисее. Там живёт мой деверь Анатолий - брат моей  жены, с которой мы незадолго благополучно разошлись.
   О маршруте мне было известно почти всё: мысленно  я представлял,  в какие края  попаду, и каких увижу людей. Однако то, что на самом деле открылось моим глазам, и сколь неожиданно приятными оказались встречи, как с родными, так и  с незнакомыми людьми, что не могу я больше держать это в себе и горю желанием, дорогой мой читатель, поделиться с Вами.
   Задолго до начала путешествия, устраиваясь на новую работу, я сразу испросил для себя  позволения  взять отпуск  с 15-го августа на целый месяц, чем привёл директора в глубокое замешательство, но, видимо, моя неожиданная просьба и напор сделали своё дело, и «победа» оказалась за мной. Шло время, пора было заказывать билеты на самолёт до Красноярска. Помня с детских лет о своей предрасположенности к морской болезни и проконсультировавшись с очень «мудрыми» товарищами, решил покупать билет на Ил-96 в авиакомпании «KrasAir».  За 45 дней  сделал заказ;  оставалось только ждать, готовиться к поездке, покупать амуницию и подарки, потому что ехал я в поселок Бахту, что на Енисее, в гости к брату моей бывшей жены Анатолию.
Интересный человек - этот Анатолий! По характеру он - личность цельная,  этакий мужичок, ладный, спокойный, делающий все неторопливо, но на совесть. Мне всегда внушала уважение его жизненная позиция – домовит, справедлив, терпелив и приветлив, не трепится по пустякам, никого не осуждает, умеет дорожить дружбой. Анатолия  близкие люди называют Толяном, но это не прозвище или панибратское пренебрежительное обращение, скорее – отголосок детства и простота душевная. Под стать Толяну и его супруга  Валентина Валерьевна – эталон настоящей сибирской жены, умеющей ежегодно провожать мужа в Тайгу на долгие месяцы -  на промысел, сохраняя при этом способность шутить и улыбаться, делать вид, что всё хорошо, хотя сердце  омывается слезами, крепко запертыми суровой северной закалкой. На её плечах лежит вся тяжесть северного быта: воспитание дочери, зарабатывание смехотворной по московским меркам зарплаты и мучительное ожидание мужа, становящееся день ото дня  невыносимее. 
  Наконец, наступил последний день перед отлётом. Подарки куплены, вещи упакованы, деньги положены на мобильный счёт. Узнав об удобной услуге предварительной регистрации на Павелецком вокзале с вечера  и возможности заранее освободиться от багажа, я отправился грузить чемодан в машину. На вокзале  попросил места возле окошечка, мне пошли навстречу и я, счастливый и взволнованный, поехал спать домой. Правда, сон ко мне не шёл. Полночи я вертелся и примащивался, но под утро всё-таки забылся на короткое время. Будильник с нарастающим звуком музыкального сигнала вывел меня из мутного состояния и вернул к действительности. Да, надо вставать, умываться, завтракать и в путь.  Получив от мамы благословение и пожелание счастливого путешествия,  смущённый и слегка раздражённо-взволнованный, я с лёгкой сумкой через плечо быстро зашагал к метро.
«Интересно, а когда я, вообще,  последний раз спускался в метро? Сколько же здесь народу?! Вот серьезные, в деловых костюмах, молодые и солидные мужчины с портфелями и дамы с эффектными импортными сумочками; вот старушки, дрожащими руками мажущие по  диску  турникета  своими кошельками, с вложенными в них проездными картами москвича;  а вот бесцеремонная молодежь, ловко  спортивными прыжками преодолевающая заграждение, - вдогонку улепетывающим зайцам несутся заливистые свистки дежурного контролера, - все эти наблюдения бесстрастно фиксируются в моем свободном от суеты сознании». В тесноту вагона вламываются расхлябанные парни, плюющие на общепринятые нормы поведения, высасывающие пиво из алюминиевых банок и оставляющие кататься их по  вагону, понуждая пассажиров к принудительному  футболу. Поражает завидное количество почти  обнажённых девушек, непонятно чем частично прикрывающих наготу, но при этом  считающих себя высоконравственными и неприступными для мимолётного знакомства. Кто спит, кто читает, а кто делает вид, что читает, наблюдая за красивыми изгибами пары стройных ног, стоящих рядом; кто-то ритмично подёргивается в такт долбящего по ушным перепонкам рока из глубоко засаженных наушников мп-3 плеера. И вся эта стиснутая в объеме и времени людская масса несется и качается, подчиняясь скорости стучащих  колёс и кренам вагонов.
 Приобретя билет на электричку, я вышел на перрон.  Был ясный день. Солнце нещадно жгло, плавя асфальт  под ногами,   но укрыться от него было негде. Истинным спасением оказался комфортабельный вагон с кондиционером, удобными сидениями и мониторами над дверями. Без единой остановки экспресс домчал авиапассажиров до аэропорта Домодедово. Времени было предостаточно. Вволю нагулявшись в тени здания аэропорта, я направился «сдаваться» в руки очень серьёзным людям в зоне досмотра. Пришлось смиренно перенести  унизительную, но оправданную временем процедуру, которая позволяла в качестве награды очутиться в ином мире, где царил дух вечной как мир страсти к путешествиям.
Изучая всё на своём пути, заглядывая в различные киоски, я быстро оценил мои скромные материальные возможности и, разорившись на бутылку минеральной воды, принялся ждать вылета, который почему-то не объявляли.  
 В это время в соседнем отсеке разразился скандал. Пассажиры одного из рейсов что-то бурно обсуждали, кого-то требовали, жаловались друг другу. Гул голосов активно поддерживался отчаянным плачем детей. Наконец, я понял, что произошла задержка рейса более чем на четыре часа без объяснений причины. Люди пребывали в полном неведении о своей судьбе, к тому же и без еды. Обратив внимание на часы, я с ужасом понял, что и меня ждет та же участь. Становилось грустно. Я так надеялся насладиться видами земли,  вылетев именно в первой половине дня. Тут диктор объявила, что наш вылет задерживается по техническим причинам -  просьба не расходиться и ожидать дальнейшей информации. Я попытался убедить себя в том, что путешествий без приключений не бывает. Среди пассажиров нашего рейса просочилась весьма неприятная новость о банкротстве компании «KrasAir» и об отмене вообще всех рейсов. Было, от чего впасть в тоску. Однако в этот момент приятный и  уверенный женский голос из репродукторов пригласил нас к посадке на автобус.  «Вот это чудо! – подумал я».  Но при виде подготовленного к вылету  самолёта, мой оптимизм начал таять. Перед нами вместо Ил-96 стоял Ту-154 М, чуть ли не одногодка мне. Из пучины моих переживаний  наружу вырвалась только одна  едкая фраза: «Ни хрена он усох!». Реакция соседей была неоднозначной -  одни улыбнулись, другие презрительно фыркнули, осудив мою вульгарность. В самолёте  обнаружились новые неприятности:  с моей комплекцией я никак не мог вместиться в специально выбранное мною место, удобное для обзора, около иллюминатора, к тому же и ремень безопасности не желал сходиться на моем животе, сколько я не пытался его втянуть.  Рядом, как назло, уселась симпатичная,  модная дамочка, намного миниатюрнее меня, и явно с солидным опытом полетов.  Она посмотрела в мою сторону с таким отвращением, что мне захотелось выйти из самолёта и отправиться в Сибирь пешком.
 В этот момент мимо проходила стюардесса, и я попросил её помочь мне, на что она с улыбкой ответила:
- Что вы мучаетесь - сзади полно свободных мест, хоть весь ряд занимайте.
-  Ура! - я расположился  на одном из задних рядов наискось прямо над крылом. Обзор явно пострадал, но выбирать не приходилось. Время шло. Под палящим солнцем самолёт раскалился настолько, что стало душно, как в духовке. Посидев  немного, я почувствовал дурноту. Двигатели все еще не были запущены, и тут я понял, что моё недомогание связано с очень резким запахом авиационного керосина, который заполнил весь салон.  Командир экипажа с достоинством ходил из кабины пилотов в хвостовую часть самолёта и обратно, и всё это продолжалось на протяжении минут сорока, пока стюардесса не объявила, что по техническим причинам рейс задерживается, и всех пассажиров просят вернуться в здание аэровокзала.
Люди уже не скрывали свое недовольство, но все-таки послушным стадом переместились в автобус. В ожидании уже непонятно чего, единственным развлечением в терминале зоны отлета оказались хождения в курилку, где от сгущавшихся зловоний можно было, как говорится, вешать топор. Я был в состоянии смешанных чувств: с одной стороны, меня глодало давнишнее желание решительно бросить курить и никогда больше не травить свой организм этой гадостью, с другой стороны, именно  эта гадость в настоящий момент отвлекала меня от нарастающего волнения перед неизвестностью. В  густом смоге я случайно обратил внимание на одного из пассажиров нашего рейса, молодого угловатого парня,  который вполголоса напряженно переговаривался со своими приятелями. Все они были похожи на рабочих технических служб аэропорта. Невольно прислушавшись, я уловил фразу:
- Да ладно тебе! У них там топливный насос накрылся,  пытались вручную запустить, но  не вышло. А может оно и к лучшему. Сейчас другой борт дадут. Прикинь, если б он отказал на высоте?
 Мне стало совсем не по себе. Затушив недокуренную сигарету, я  пулей вылетел из  душегубки, наполненной едким смрадом.  Желание бросить курить укрепилось во мне с новой силой.
 Спустя полтора часа мы в очередной раз  ехали  в автобусе к месту посадки. Я все еще надеялся на Ил, но увидел более современную «Тушку», свежевыкрашенную, чистенькую внутри и без запаха керосина. Командир экипажа - видный мужчина средних лет, с седыми волосами, по наружности  явно относившийся к северным народам, спокойно, с чувством собственного достоинства проследовал  в хвостовую часть самолёта и обратно, и, не меняясь в лице, выслушал все, что думали пассажиры о Домодедове, о самолётах, об авиакомпании, о пропавшем времени. Критика звучала резко, в грубой агрессивной форме. «Какое самообладание надо иметь, - подумалось мне, - чтобы не только не послать всю  эту кучу злобных людей, куда подальше, но   после всего услышанного поднять их  в воздух и бережно доставить в пункт назначения!» Как жаль, что я не запомнил его фамилию! Ещё  полчаса мы стояли, прогревая двигатели. Вдруг напряжённо заработали турбины, лайнер дернулся и покатил  на взлётную полосу. Стюардессы чётко и хорошо поставленными голосами информировали нас о технике безопасности, о мерах при чрезвычайных и нештатных  ситуациях. Чувствуя себя уже в такой ситуации, я с перепугу сумел пристегнуться и даже впал в некое экстатическое состояние: «Господи, прости! – молил я небеса, -  и помоги нам без происшествий долететь до Красноярска». Самолёт застыл на старте. Минуты  превратились в вечность. Наконец турбины взревели, лайнер содрогнулся и, сорвавшись с тормозов, помчался, отсчитывая стыки бетонных плит, быстро набирая скорость. Нос начал задираться…-  отрыв! «Господи, пронеси! – возопила моя душа». Куда пронеси, зачем и над чем? Ничего не соображая, я пытался вглядываться в рельеф местности, которая стремительно удалялась.  Родная земля сверху показалась совершенно неузнаваемой: какие-то речушки, дороги, леса и деревни, - все смешалось с нависшим над Москвой смогом и появившимися облаками. «Неужели летим! Слава Богу!» – отлегло у меня внутри.  Только теперь я осознал, что  все могло закончиться,   не начавшись. Перебирая виды транспорта: метро, электричку, самолет, - я подводил итоги. Путешествие началось!
 Между тем день быстро угасал. Вдали на горизонте начало темнеть, но в иллюминаторы по левому борту солнце продолжало испускать лучи. Под меркнущим небом земля на глазах покрывалась мраком,  поблескивая  редкими огоньками мелких городов и деревень. Появилась луна. Как всё это странно!  Ночь, луна и лучи солнца. Совершенно непонятно, но завораживающе красиво и таинственно тревожно. Спустя несколько минут  отблески светила исчезли - мы оказались во власти ночи и луны. Её отражение в озёрах и  извилистых речушках придавало пейзажу строгость, суровость, вызывая в душе чувство  беспокойства и одиночества. Вдруг вдали что-то блеснуло. Это атмосферный фронт молниями рвал застывшую картинную красоту спящей земли. Самолёт  начал обходить опасную зону заблаговременно и не напрасно. Экипаж наверняка знал, а я только при взлете в Домодедове,  обратил внимание на часть обшивки крыла, которая периодически, то надувалась, то прогибалась внутрь. Начали разносить обед. Пюре, подгоревшее в фольге, голод не утолило, но аппетит перебило. Когда стюардесса забирала у меня поднос,  я поинтересовался  по поводу вспухающей обшивки, на что мне был дан чисто российский ответ:
- Да не волнуйтесь, мы так давно летаем. Там шасси плохо закрываются, вот ветер и гуляет.
 Убитый наповал таким резюме, я даже как-то странно   успокоился, но  упёрся взглядом в кусок дюраля, стараясь отчаянным усилием воли приклепать его. Но вскоре убедился в полном отсутствии у себя гипнотических способностей и переключил внимание на красоту грозового фронта, на яркие оазисы незнакомых мне городов.
«Хребет России» почувствовали все -  самолёт начало трясти восходящими потоками. Казалось, что наша «ласточка» словно крыльями машет в надежде справиться со стихией. В конце четвёртого час полёта на горизонте стало светлеть. Рассвет сверху действовал жёстко, резкими отблесками застилая вид на просыпающиеся населенные пункты, которых становилось все меньше. Огромные пространства болотистой местности, изрезанной большими и малыми реками, с вкраплениями озёр и прудов были безжизненны. И было непонятно -  леса там, или степи, можно там жить, или нельзя. И от этих мыслей становилось тоскливо.
Наконец наш самолёт начал снижение. Как долго всё это тянется! Лично для меня самое страшное – это посадка, когда  стремительное приближение к земле вызывает неодолимое беспокойство. Вот уже просят пристегнуть ремни. Восход пропал, и самолет буквально нырнул в ночь. Где-то близко посадочная полоса аэропорта  Емельяново.  Ничего не видно, мелькают фонари каких-то улиц, затем снова темнота, опять огни. Всё быстрее и быстрее падает самолет, турбины ревут, меняя тональности; крен то влево, то вправо, то носом вниз, то ровнее. Господи, как неприятно понимать, что от тебя ничего не зависит. Да, когда уж это кончится? Немного вильнув и скрипнув покрышками, лайнер мягко и уверенно катится по полосе, затем неожиданно резкое торможение. Почему не предупредили?! Ведь все так напряжены! Наконец всё стихает, мы  спокойно едем и останавливаемся, как на самом дорогом лимузине.
- Браво Аэрофлот! - во весь голос ору я, памятуя  об уникальном фильме Эльдара Рязанова.
По салону прокатился гомерический хохот, снявший напряжение за весь полёт не только с людей, но и  с самого самолёта.
- Сначала выходят пассажиры первого класса, - спокойно предупреждают стюардессы, - не спешите, в автобусе места хватит всем, всех дождётся, сейчас ещё один будет.
 Проходя мимо них, я благодарю и неожиданно для себя произношу:
- Вам памятник надо ставить! - а они мне в ответ:
- За что? Это наша работа! Глупости всё это!
 А я считаю, что не глупости! Эти люди каждый день подвергаются смертельной опасности, перевозя нас  на морально и физически устаревших самолётах и, кто знает, у кого счастливый билет, а у кого - нет.
     После тридцатиградусной московской жары Емельяново встретило нас бодростью морозного утра.  Выудив с транспортёрной ленты свой неподъемный чемодан, я вышел из маленького, но уютного здания аэровокзала. Меня поджидало заказанное ещё из Москвы такси. Вежливый шустрый водитель погрузил мои вещи и повёз в Красноярск. В утренних сумерках  с каждым  поворотом  мне открывались незнакомые холмы, перелески, селения.   Всю дорогу мы  молчали, и только уже в городе шофер лаконично осведомился:
- Если  не ошибаюсь, вам в гостиницу «Север»?»
 - «Так точно», - непонятно с чего, по-военному, ответил я. Гостиница находилась в  центре Красноярска и слыла самой старой. Оформив  документы, я с ужасом обнаружил, что мой номер  на третьем этаже,  ни лифта, ни портье  не было, и чемодан мне предстоит тащить наверх самому.
«Да уж, что-то я погорячился,  набрав с собой лишнего. Зато душа спокойна. Не пропаду, – рассуждал я сам с собой,  останавливаясь  на каждом лестничном пролёте». Вскоре я уже гремел колёсами чемодана по тихому сонному коридору. Номер оказался вполне уютным.  Я резво разделся, принял душ и завалился спать, поставив будильник на шесть утра,  едва  не запутавшись в смене часового пояса. Спать оставалось  меньше двух часов…
II
    Будильник помог мне открыть глаза, и первое,  что я увидел, был   туман бледно-белого цвета, который медленно стлался за окнами моего номера. Быстро приведя себя в порядок, я попросил завтрак  в номер. Надо было видеть, с какой важностью  мне внесли его! Я так и представил себе осетра на огромном блюде, рябчиков, мисочку чёрной икры, изысканный таёжный десерт и запотевшую стопочку сибирской водки… Однако, сняв салфетку, был умилён до боли знакомым школьным завтраком времен перестройки. Но и на том спасибо. Проглотив всё одним махом, нацепив на грудь фотоаппарат, я торжественно двинулся на ознакомление с новым для меня городом.
Первым делом я пошёл в сторону Енисея. Проходя по улицам малоэтажного центрального Красноярска с мешаниной построек прошлого и нынешнего веков, с  яркими рекламными вывесками различных заморских производителей вперемежку с табличками типа: «Адвокатская контора», «Ателье», «Налоговая инспекция»,- приводящими в восторг от того, что и здесь живут люди, я вывалился на набережную.
 Так вот ты какой, Енисей, - широкий от края и до края, кипящий  бурунами, стремительный и могучий! Но при этом какая важность, сколько достоинства -  жалкой щепочкой  в его пучине казалась баржа, которую тянул  мощный буксир с пятиэтажный дом! В рассветном сиянии проступали очертания правого скалистого берега. Там, в туманной дымке скрывается природный заповедник «Столбы». Мои глаза с жадностью схватывали панораму, мозг живо выдавал оценочные характеристики: вон  многоарочный мост, издалека он не производит впечатления массивности, как вблизи, но только подумать… - ведь он связывает не просто берега, а равнинную и болотистую часть Сибири - с горной! Недаром здесь говорят: Сибирь начинается с Батюшки-Енисея, а до него - всё болота. Что ж, пока поверю, а на обратном пути, когда буду возвращаться на поезде, - проверю.
Словно зарядившись невиданной энергией, я пошёл по течению вниз, озираясь по сторонам и время от времени щёлкая затвором фотоаппарата. Мне нужен был порт, так как из Москвы заказать билет на теплоход невозможно. Белоснежный и коренастый корпус корабля я увидел уже издали. Приближаясь к мосту, обратил внимание на гостиницу Красноярск и башню с часами-копией лондонского Биг-бэна. Прямо по ходу, в сухопутной арке моста красиво, как в картинной раме, виднелось здание речного вокзала. Спустившись к причалу, прочитал на борту имя знаменитого летчика, которое теперь носило судно.
Жизнь на корабле явно кипела. От берега его отделял более старый теплоход «Михаил Лермонтов», а со стороны фарватера к нему уже причаливал танкер для заправки  топливом. Пообщавшись с матросами, я узнал много неожиданного и полезного.  Во-первых, теплоход отчаливает не завтра с утра, как указано в расписании, а сегодня вечером, во-вторых, билетов уже давно нет, и, если мне  о ч ч е н ь  надо, то мне было рекомендовано прибыть к девяти часам вечера и испытать свою судьбу… Ошарашенный таким известием, я побрёл в город.
Времени было в обрез. Дело в том, что одновременно со мной  в Красноярске находились Валентина Валерьевна с дочерью Ритой, непосредственной и своеобразно красивой девочкой. Её смело можно было назвать сибирским самородком, если бы она не пользовалась  красотой в корыстных целях. Слава Богу на родителей и преподавателей в школе ее естественное кокетство не действовало, зато магнетически притягивало  ребят. Именно сегодня одна из родственниц Валентины выходила замуж, и я ещё в Москве был предупреждён  не  проскочить мимо такого важнейшего события. Передо мной стояла сложная задача - с пустыми руками на такие мероприятия не ходят. В то же время  я совершенно  не знал этих людей, и размышления о том, что и где купить в подарок новобрачным, совсем завели меня в тупик.
Опьянев от непривычного воздуха, в котором смешивались запахи Енисея  с выхлопами металлургических предприятий, я решил действовать по плану: осматривая город,  заодно заглядывать в  магазины и купить то, что понравится,  лишь бы денег хватило. Бродя по центру  и удивляясь различным архитектурным и ландшафтным сочетаниям, фотографируя всё самое интересное, я набрел на дом великого русского художника Василия Сурикова. Оставив посещение музея на обратный путь, я с сожалением двинулся дальше. Но вскоре новое впечатление ободрило и придало мне духа - удивительной красоты, небесно-голубая церковь Пресвятой Богородицы  на фоне синего неба, объемлющего  величественный холм, на вершине которого стояла ещё одна, но более скромная церковь.  Поймав такси, мне в считанные минуты удалось взлететь на вершину  холма. Первым делом зашёл в храм,  поставил свечку и возблагодарил Бога за удачный перелёт, хорошую погоду и прекрасное настроение. Выйдя из церкви, долго любовался городом, который, скованный высокими берегами и разделённый Енисеем, как на ладони лежал передо мною. Таксист повёз меня обратно, и на моё счастье вскоре попался магазин «Подарки», в котором я высмотрел неожиданный даже для себя подарок – сову – символ мудрости, это как раз то, чего не хватало мне в семейной жизни. Сова была не натуральная, сделанная каким-то мастером из соломы и всяких подсобных предметов, но её размеры почти в метр высоты вселяли в  меня оптимизм на восторженное принятие. С таким негабаритным подарком по городу не погуляешь, и мне снова пришлось ловить такси, чтобы отвезти сову в гостиницу. Было уже время обеда. Пионерский завтрак давно рассосался, и меня начинал грызть голод. Рядом с домом офицеров я нашёл и офицерскую столовую. Обед оказался сытным, вкусным и недорогим. «Вот теперь я точно спою,» – вспомнился любимый  мультик. Погуляв ещё по центру города и приобретя букет цветов, я решил созвониться с Валерьевной.
- Ой, привет! Ты где пропал? Мы тебя уже с утра ждём! – весело и звонко пропела она.
- Да  я тут вот. Осматриваю достопримечательности. Гуляю,- ответствовал я.
- Хватит гулять. Потом нагуляешься. Лови такси и приезжай в рощу,- скомандовала Валентина.
- Какую рощу? – удивлённо спросил я.
- Ах да. Ты же тут ничего не знаешь. Это район так все называют, запиши точный адрес. Ой, только я и сама его не знаю, сейчас у Риты спрошу. Ага. Записывай.
Я быстро вернулся в гостиницу,  без промедления переоделся и вызвал такси. С совой и букетом я прибыл по указанному адресу, немного поплутав в той самой роще с таксистом с Кавказа, что очень сильно напомнило мне  Москву.
Встретила меня Рита, которая так искренно обняла меня, как моя собственная Машуня, чем вызвала бурю положительных эмоций и сняла груз волнений за предстоящее будущее. В квартире я попал в распростёртые объятия Валерьевны. Куча вопросов обрушилась на меня так, что я не  успевал отвечать на них,  и всё это неслось в процессе сборов, нанесения  макияжа, переобувания и примерки очередных аксессуаров. «Едут!» – с  криком влетела с балкона в комнату Рита. И тут я узнал, что невест две – они двойняшки, и свадеб тоже две.
- Вот тебе и на! И что теперь делать? – робко попытался произнести я, но меня уже никто не слушал. Цветы и сову решили оставить дома, так как в машине  было тесно.
Переехав на другой берег Енисея, мы свернули на грунтовую дорогу.
- А куда это мы? – поинтересовался я, всем телом ощущая неровности дорожного полотна.
-В банкетный зал,- ответили мне.
Как бы извиняясь перед московским гостем за весь Красноярск, водитель объяснил, что главную дорогу сейчас ремонтируют, поэтому приходится объезжать.
Ждать кортеж с мужьями и жёнами пришлось недолго. Торжественные хлеб да соль, слезы матерей и смущение отцов, гармонь, частушки и… Веселье продолжилось на втором этаже с виду невзрачного серого здания. Ведущей, то бишь тамадой, была  эффектная,  пышная барышня, которая постоянно приглашала всех на различные  соревнования, после которых надо было пить. По опыту работы в  сфере обслуживания свадебных торжеств я знал  все эти уловки и   хитрости -  сбить меня было невозможно - пил я мало, а вот закусывал, как полагается. Время неумолимо бежало, и мне надо было покидать этот прекрасный праздник живота и сибирского фольклора.  Сказав несколько напутственных слов молодожёнам и поздравив их от имени всех москвичей, я помчался в гостиницу за вещами.
 
 
Ш
 
 
     В порт я прибыл к девяти вечера.  Я никогда не ходил  на таких больших судах, и только сердце сжималось у меня в груди, когда  слушал марш «Прощание славянки» и жалобные стоны корабельных гудков очередного теплохода, отчаливавшего от пристани Южного речного вокзала в Москве. Я частенько наблюдал из окна моей московской квартиры волнующую церемонию готовящегося отплытия, прощания людей, слаженную работу команды. Но то, что я увидел в Красноярске, меня просто поразило. Посадка на корабль скорее походила на загрузку «Ноева ковчега»,  где было разрешено брать с собой всё, что хочется. Толпы серьёзных мужиков, таскавших огромные неподъёмные тюки, коробки и завёрнутые длинномеры,  суетливо встревоженные женщины, затаившиеся в ожидании дети, – вся эта массовка заполнила собой огромную сцену действия. «Наивный московский интеллигент» – именно такую табличку захотелось мне   повесить себе на шею… Но сдаваться я не собирался и, сгруппировавшись,  начал как ледокол протискиваться сквозь толпу на «Михаила Лермонтова», который с кассой и весовой служил своеобразным тамбуром. Возле весов стояла внушительных размеров женщина и грубым сильным голосом орала на пассажиров, готовых    грузом нескончаемой поклажи потопить флагман речного пароходства. Надо отдать ей должное - никто не мог проскочить мимо её бдительного взгляда. Весы ещё не успевали успокоиться на показаниях, как в её уме килограммы умножались на рубли, и она четко проговаривала  итоговую сумму. Никакие  уговоры на неё не действовали, и ее фантастическая реактивность и принципиальность вызвали уважение только у меня, пассажиры, с моей точки зрения, выглядели совершенно обнаглевшими.
 
   По совету доброхотов я начал упрашивать милую девушку в билетной кассе, чтобы она хоть как-то помогла мне попасть на этот рейс. Девушка была явно с опытом.  Мило улыбаясь мне, она делала вид, что  кого-то  высматривает на теплоходе и в то же время  успокаивала меня какими-то неопределенными намеками, что это, в принципе, возможно, может быть, скорее всего, если повезёт, то тогда конечно, если только…
 - В общем, ждите! -  Теплоход отчалит в час ночи, время ещё есть, в крайнем случае, можно на автобусе доехать до Енисейска и там уже спокойно попасть на судно, так как  часть пассажиров  сойдет по пути, - обнадеживающе закончила она.
Теоретически я понимал, что попасть на теплоход именно в Енисейске намного проще, об этом меня предупреждали, но мне хотелось отчалить именно  от Красноярска, чтобы не нарушить цельность предстоящего  впечатления.
   Идя на хитрость, я пустился на  дурацкие комплименты, и спустя пару часов  смог добиться от кассирши важной информации – стоять здесь бессмысленно, надо хватать за «жабры» кого-то из команды и умолять, как угодно взять меня на борт, других вариантов больше нет. Тут она указала пальцем на старпома и обещала присмотреть за моими вещами. Куда там! Весь мой московский опыт по проведению переговоров с любым контингентом был вдребезги разбит о вальяжную монолитность человека с гордым званием Старпом. Ничего не оставалось, как вернуться на исходную позицию и ждать капитана, говорили, что он более душевный человек.
Узнать о великодушии капитана мне так и не довелось. Вдруг, как  из-под земли, вернее палубы, передо мной возникла   молодая особа, которая привлекла мое внимание озорной смешинкой в глазах.
 – Тебе что, на корабль надо? – спросила она у меня.
– Ну да, – недоумённо ответил я.
– А я  и смотрю, давно уже здесь топчешься! Эх вы, мужики! Бестолковые! Короче, бросай вещи, иди на карабь, там справа будет коморка, зайдёшь туда, скажешь, куда тебе надо, если не дадут добро, то скажи про меня, тогда точно дадут! – деловито дала указания моя спасительница.
Преодолев с рождения привитую бдительность, я оставил  вещи незнакомке и пошёл договариваться. В коморке я сразу сослался на мою благодетельницу. При упоминании о ней симпатичного дяденьку затрясло, и он, как выстрелил:
- Только палубный!
 – Не вопрос, - ответил я, ещё не понимая, что это такое, но с полным осознанием, что Господь не оставил меня и через полчаса я отчалю на этом чудесном теплоходе в полную загадок северную сторону.
 
 
IV
 
    Со степенной важностью законного пассажира я затащил свой чемодан на теплоход. Навстречу мне вышел тот самый человек из коморки и тихо буркнул:
- Растворись на второй палубе!
 – Понял, – ответил я и метнулся по лестнице вверх.
Возле прохода к каютам висела фотография легендарного аса с автографом его супруги. Всё казалось большим, необычным, но уютным. Я вышел на открытую палубу. На чёрном небе блестели звёзды. Внизу кипел Енисей, завораживая бурунами и водоворотами, в которых слепящими блестками отражались огни кораблей.  Где-то далеко раздался натужный голос дизеля. Вглядываясь в темноту, с трудом разглядел баржу с буксиром.
« А ведь на юг идут,  против течения, приблизительно посередине, – подумал я, - а их почти не видно! Могучая река! Вот рядом с речным вокзалом высится современное здание с множеством вывесок, но только одна врезалась мне в память – «Енисей–Батюшка». И в правду, Батюшка! Да, ночью он  производит особенное впечатление».
   Я слышал, как что-то говорилось по громкой связи, но что, я так и не разобрал, но явно ощутил всплеск адреналина в крови – мы поплыли. Зябкий сырой воздух меня не брал. Невиданная  сила, не иначе как  от самого Енисея, грела меня изнутри. Я смотрел во все глаза, жадно вдыхал холодный воздух, стараясь не упустить ни одной капельки новых ощущений, которые я испытывал первый раз в  жизни. Над головой проплыл каменный мост, в его сводах отразились огни теплохода, эхом отозвался шум солидной выхлопной трубы,  до слуха донеслись всплески воды, сперва о носовую часть, потом от гребных винтов. Даже в темноте был виден мощный широкий белый волнующийся след корабля. Наконец холод донял меня, и я, решив натянуть свитер,  вернулся в закрытую часть палубы.  Вот это да! Здесь некуда было ногой ступить. Все диваны и укромные уголки были заняты пассажирами, а кому не достались VIP-места, расположились прямо на полу. В то время, как я тихонько достал свитер и собрался уже  вернуться на открытую палубу,  сверху спустился старпом и с весьма зловещим видом поинтересовался, как я сюда попал. Наверное, мое лицо выражало полную растерянность, но на моё счастье появился человек из коморки, который  достаточно откровенно предложил старпому подышать свежим воздухом и отстать от меня - раз и навсегда. Оба развернулись и пошли в разные стороны, а я, переведя дух, отправился любоваться красноярской ночью. Это были непередаваемые впечатления, сравнимые с первым полётом на самолёте, с первой самостоятельной прогулкой ребёнка без присмотра родителей, с восхождением на вершину высоченной горы, с которой открывается вид на горизонт, который никогда не увидишь с равнины, упоительный воздух свободы и безмятежности. Чёрное небо усыпали мириады звёзд, то выстраиваясь в созвездия, то кружа хороводы, когда корабль поворачивал, выискивая лоцию в кипящем Енисее. Когда я был готов уже  совсем раствориться в этой  величественной  ночи,  неожиданно рядом раздался  знакомый хрипловатый голос:
- Ну, ты чего тут? – я обернулся и увидел ту самую девушку, благодаря которой  оказался на борту. Её волосы были зачёсаны назад и собраны в тугой хвостик. Выглядела она  забавно. Внутренний свет теплохода освещал её сзади, выделяя и подчёркивая  непропорциональность довольно крупного носа с горбинкой. Она улыбнулась и спросила:
- Ты чего? Дар речи потерял?
- Нет. Просто наслаждаюсь красотой, а ты так неожиданно подошла.
- Значит, мешаю! – заключила она.
- Да нет же! Просто мне всё так  непривычно и так интересно, - начал было я объяснять ей мое состояние.
- У тебя сигареты есть?
- Вообще-то, я бросаю курить, но сигареты ещё есть, – улыбнувшись, я  полез в карман за полупустой пачкой. Она затянулась, облокотилась о перила и долго всматривалась вдаль.
- Да ни хрена тут не видно! Чем тут можно любоваться? – возмущённо воскликнула она и перевела взгляд на меня. – Ты так и будешь всю ночь стоять здесь?
- А у меня разве есть выбор? – вопросом на вопрос спросил я. Она помолчала, глядя при этом, то на меня, то на тёмный бушующий Енисей, как бы сравнивая что-то несопоставимое.
- Не, ну я так и не поняла! Ты и спать здесь будешь, как ломовая лошадь, стоя?! – и она смерила  меня довольно нагловатым и слегка презрительным взглядом, а я даже не знал,  как  ей объяснить, что я первый раз нахожусь в такой ситуации  и совершенно не представлял, как проведу ночь.
 - Так, ладно, пошли ко мне, – решительно сказала она.
- Погоди! Тебя как звать-то? – ошарашенный таким предложением, спросил я.
- Какая разница! – отрешённо ответила она и добавила – Полина.
 – О, Боже! Подумал я, только этого мне ещё не хватало для полного комплекта удовольствий! Я совершенно не хотел портить свой отпуск случайными связями.
- Что значит, к тебе? Куда, к тебе? – с нескрываемым раздражением попытался уточнить я.
- До утра я еду в четырёхместном купе одна. Так что у тебя есть шанс, по крайней мере, одну ночь провести в горизонтальном положении, а там сам смотри, больше предлагать не буду. Я спать хочу, – и она отвернулась от меня.
Прикинув все за и против, и почувствовав, что меня тоже как-то начинает клонить ко сну, я согласился.
- Вот! Ну, не пять звёзд, зато можно вытянуть ноги в тепле, – явно повеселев, произнесла Полина, рекламируя мне каюту.
- Согласен! А здесь даже очень уютно! – разглядывая всё с большим интересом, согласился я.
- Тогда ты выбирай себе место, а я уже себе перину взбила здесь,  чемоданы засунь в шкаф, а я завтра постараюсь договориться с попутчиками, чтобы твои вещи  остались здесь до конца твоего маршрута, – помолчав и покопавшись в своей бездонной сумке, она спросила:
  – А ты куда, значит, едешь - то?
- До Бахты.
- А-а. Ну да. Есть там такая дыра. А чего тебя туда понесло?
- Я еду в гости к родственникам и другу. Только я не согласен, что это дыра!
- Ну-ну, приедешь, сам всё увидишь. Ладно, давай спать. – Она разделась до ночной рубашки, нисколько не стесняясь меня, и спряталась под одеялом. Я не рискнул устраивать подобный стриптиз и скинул с себя только свитер и кроссовки, и тоже укрылся под  одеялом. Свет она не погасила. Высунув из-под одеяла свой выдающийся нос, она начала расспрашивать меня, кто я да что, откуда, женат, или нет, есть ли дети, как живётся в столице и ещё много в таком роде. Я вежливо отвечал. Скрывать мне было нечего, да и смысла не было никакого. Узнав, что я разведён, она  воодушевилась и принялась рассказывать о себе, о своей тяжкой судьбе, о бедном и горьком детстве, о бурной молодости, о счастливых годах недолгого замужества, постоянно расхваливая своего теперь уже бывшего мужа, хотя юридически их отношения до сих пор не расторгнуты. Она говорила и говорила, а я боролся со сном, иногда даже пытаясь   кивать головой, но она уже не обращала на меня никакого внимания. Ей надо было кому-то излить душу, и в моём лице она нашла именно такого человека, который безропотно слушал её, глубокомысленно мыча и поддакивая. Спустя несколько часов, Полина сжалилась надомной и велела спать. «Могла бы и не велеть, - подумал я, - и тут же провалился в затягивающий омут снов». Они были цветные, мелькали и кружились. Запомнить было ничего невозможно. Теплоход сбавил ход, потом и вовсе остановился и бросил с таким грохотом якорь, что я проснулся.
- Спи! На прикол встали. Здесь будем дожидаться пассажиров. Мало времени осталось. Спи! – сонным хриплым голосом пробурчала Полина. Я не смог отреагировать даже шутливым  «мяу», как снова провалился. Беззаботная нега охватила все мое существо. Тепло, тихо, ноги вытянуты. Как хорошо!
 
V
 
- Славик! Просыпайся! Ну, скорее просыпайся! Сейчас пассажиры приедут! А если старпом увидит, что я тебя здесь приютила, так он знаешь, что сделает? – уже одетая, толкала меня в плечо Полина.
- А-а. Да. Ага. Я сейчас, – протирая глаза  и ничего не соображая, я уселся на кровати.
- А чего он сделает?
- Кто?
- Да, этот, старпом?
- А хрен его знает! Но он мне сразу не понравился! Так, я пошла в туалет, а ты дверь изнутри закрой, я вернусь – скажу, что это я, и ты мне откроешь, – по-деловому распорядилась Полина, схватила в охапку полотенце, мыло, зубную щётку с пастой и скрылась за дверью.
- Ну же! – опять появилась она.
- Что еще?
- Ни что, а дверь закрой! А то вдруг он, – и снова скрылась.
Я запер дверь. Потянулся. Обулся и посмотрел в окно, похожее на окно в купе вагона, но более герметичное. Начинало светать. В густом тумане виднелись только поручни палубы, до которых было не более метра. Я собрал постель. Убрал матрас на вторую полку, как и было до меня.
- Ну! Открывай же! Это я! – прошептала Полина из-за двери.
- Какая же ты нетерпеливая! Сейчас.
- Да, не шуми ты! Разбудишь всех! Ох,  жрать охота! Пойдём.
- Куда?
- Я тут уже с поваром познакомилась. Прикольный мужик. Говорит, рано ещё, но для нас приготовит яичницу, бутерброды и кофе.
 Как  уже повелось со вчерашнего дня, я опять опешил.
– Ладно, ладно! Пошли, давай! Только тихо! Сперва я выхожу, посмотрю, нет ли там старпома, потом кивну тебе!
- Да, погоди! Деловая колбаса! Мне тоже умыться охота!
- Ну, блин! Ладно, давай я тебя выпущу. Только быстро!
- А где он?
- Кто?
- Умывальник с туалетом?
- А-а. Сейчас налево, потом в середине увидишь, там дверь открыта.
С большим интересом я осваивал настоящий корабельный гальюн. Поразила куча труб, шедших откуда-то снизу вверх, справа налево, но как-то  компактно,  продумано и тщательно прокрашено. Посвежевший, умытый и оправившийся, я был готов к новым поворотам судьбы.
- Ну, сколько тебя можно ждать? – опять посыпались упрёки в мой адрес, как только я вернулся в каюту. – Всё. Клади и пошли!
Мы осторожно вышли из каюты,  никем незамеченными, и направились на открытую палубу. Свежий влажный воздух обдал нас прохладой. Полина сразу рванулась вперёд и исчезла за узкой дверью, ведущей на камбуз. Спустя полминуты,  появилась снова:
- Блин, и здесь всё не так! – опять взорвалась она.
- Что опять?
- Да он ждал, чтобы было горячее,  только сейчас начнет готовить!
- Вот видишь, какой он заботливый! – попытался успокоить я.
- А я смотрю, тебя вообще всё устраивает! Стоять на палубе всю ночь как лошадь – тебя устраивает, еду, хрен дождёшься, – тебя устраивает! Нет! Ну я поражаюсь твоему спокойствию!
- А чего нервничать-то! Я на отдыхе! Мне всё нравится! Всё хорошо! Спасибо тебе, что приютила на ночь! Сейчас покушаем, и жизнь совсем наладится! Чего киснуть то?!
- Как у тебя всё складно и ладно, а тут так жрать охота, что если я через минуту ничего в кишки не кину, то помру с голоду, – и она начала дрожать.
- Иди сюда! Что, замерзла? – и я обнял её сзади, накрыв почти всю распахнутым пологом моей куртки. Спустя мгновение, она согрелась и успокоилась.
- Какой ты тёплый и мягкий!
- Ага, я ещё и пушистый.
Мы стояли так достаточно долго. Вдруг на камбузе со скрипом открылась дверь, и оттуда появился весьма внушительных размеров кок в белом халате, натянутом на нём, как на барабане. В одной руке у него были две тарелки с яичницей, в другой - тарелка с бутербродами с сыром. Было забавно, как он грациозно, отточенными движениями просочился сквозь узкую дверь и не менее узкий проход навстречу уже мчавшейся к нему Полине. Эту сцену можно было бы охарактеризовать примерно так: голодный ястреб налетает на белого бегемота. Полина выхватила у кока из рук тарелки, что-то спросила и вернулась. Прежде, чем  кок скрылся за дверью, я успел выкрикнуть:
 – А вилки или ложки?
- Во, блин!  Действительно! Я чего, руками должна жрать, что ли?! – негодующе отреагировала Полина. Страсти ещё не улеглись, как снова дверь открылась, и в проёме показался кок с вилками и двумя стаканами кофе с молоком.
- Денег дай! – сказала мне Полина.
- А сколько?
- Сколько не жалко.
Я достал пятьсот рублей.
- Ты чё! С ума сошёл! Чё, мельче нет, што ли?
- Только пятьдесят.
- Вот это другой разговор, – и она опять со свойственной ей стремительностью метнулась к  коку расплачиваться.
«Да, прямо настоящая  Элиза Дулитл,- подумал я, улыбнувшись про себя, - а я вроде мистера Хиггинса».
Эта была самая вкусная яичница за последние лет двадцать. Мы расположились на  ящике одного из пассажиров. Не торопясь, я вкушал и тщательно прожёвывал каждый кусочек, запивая чуть остывшим кофе и закусывая бутербродом, наслаждаясь не менее вкусным воздухом и рассеивающимся туманом, сквозь который обозначилась маленькая деревенька на обрывистом невысоком берегу..
- Ну, чего ты копаешься? Надо тару вернуть. Жуй быстрее! – торопила Полина.
- Так! – не выдержал я. – Нашла, где командовать! Дай поесть спокойно! Пона… - тут я глянул  в её идеально чистую тарелку и пустой стакан из-под кофе и в очередной раз потерял дар речи.
- …слаждаться…, - с трудом договорил я.
 - Ты что, уже всё съела?  Может, мне поможешь?
- Нет, – отрезала она. – Ты у нас большой, тебе много надо! Так что, кушай на здоровье! – вдруг нежно и ласково проворковала Полина.
- Это - заблуждение! Если я большой, то это не значит, что я много ем, – оправдывался  я, усиленно дожевывая завтрак.
- Вот теперь, – встав и потянувшись, сказала Полина, – жить можно! – и на глазах начала преображаться в нежную и ласковую девушку.
- Батюшки, какие чудеса творит с людьми пища,- удивился я.
- Да, – будто читая мои мысли, протянула она, – как мало человеку надо. Поспал, поел… О! Теперь покурить надо! У тебя сигареты с собой?
Она  отнесла посуду на камбуз. Я оперся на перила. Полина встала рядом. Мы закурили. Она прижалась ко мне сама, а я думал, как это хорошо, что я бросаю курить, что это мои последние сигареты, и я больше никогда не буду зависеть от этой гадости, и продолжал с большим удовольствием втягивать в себя табачный дым. За бортом стремительно нёсся  бурлящий Енисей, пробиваясь сквозь пелену тумана и небольшую утреннюю облачность, появилось солнышко, и я снова почувствовал себя счастливым, но при этом  поймал  на  мысли, что  счастлив ещё и потому, что  не один.
- А ты всё-таки классный! – вдруг изрекла Полина.
- Всё-таки?
- Не цепляйся. Я же искренне говорю. Ты такой спокойный, добрый,  простой и с тобой  интересно. А расскажи мне, как это на лимузине ездить? Я никогда на лимузине не ездила.
- Ну, как это. Представь себе автобус, который сплюснули сверху и с боков, вот и получится лимузин.
- Опять ты надо мной издеваешься! Я же серьёзно.
 И я вынужден был рассказывать, с каким восторгом я начинал работать на лимузинах, а потом привык. Ей хотелось знать, как надо руководить людьми, и  она долго хохотала, когда я рассказал про наших рабочих-узбеков, которые знают русский язык, когда денег хотят, и напрочь не понимают, когда надо работать. Ещё больше смеха вызвал у неё рассказ о том, как я зимой работал на открытом погрузчике, перевозя по территории завода цемент из одного цеха в другой на протяжении двух месяцев, находясь при этом в должности коммерческого директора завода ЖБИ.
- Да. Наверное, это - непередаваемая картина - ты на погрузчике.
Мы хохотали вместе, и в этот момент в нашем знакомстве произошел перелом – оно начало приобретать характер доверительных, дружеских отношений.
Тем временем теплоход пробуждался, и  на палубе появился разный люд.
- Ой, я, наверное, пойду, - смущенно заторопилась Полина. - Надо там порядок навести. А то скоро ракета приплывёт. Я познакомлюсь с соседями, выясню, что за люди, тогда можешь к нам в купе заходить. Не будешь же ты всё время здесь торчать!
- Хорошо. Пойдём. Я возьму фотоаппарат – увлекаюсь фотографией, тем более, что и маме обещал подготовить фотоотчёт о путешествии.
Пересадка пассажиров с ракеты  на борт произошла четко, теплоход напрягся и уверенно двинулся на Север. Тут я и дорвался - фотографировал всё, что мне  казалось важным  и интересным,  изучил все палубы корабля, носился по лестницам вверх и вниз, вперёд и назад. Вдруг по громкой связи объявили о приближении  Казаченского порога. Это, пожалуй, самый сложный порог на пути от Красноярска до Дудинки, учитывая очень низкий уровень воды. Протяжённость его около трёх с половиной километров при ширине хода в обычное время семьдесят метров, сейчас она составляла не более сорока. Сложность заключалась в очень быстром течении и одновременном изгибе русла в виде латинской буквы «S». Не каждое судно в состоянии подняться своим ходом через Казачинский порог, для этого здесь дежурит специально построенный туер «Енисей» для проводки одного или нескольких небольших судов. Он закладывает якорь между скалами на дно реки выше по течению, потом задом, вытравляя трос, спускается по течению, пролагая его за собой, как нить в лабиринте, потом цепляет караван  с  работающими двигателями и, подтягиваясь на тросе,  уверенно преодолевает это природное препятствие,  позволяющее Енисею быть судоходным.
Это надо видеть! И так неспокойный Енисей в этом месте превращается в могучую горную реку. Бакены  в виде бочек с конусом  бултыхаются  в мощном течении, как крошка пенопласта в весеннем бурном ручейке. Повсюду из воды торчат острые большие глыбы. Течение усиливается. Напряжение команды нарастает. Туристы затихли,  и только ветер, шум волн и пронзительный взгляд впередсмотрящего олицетворяют стихию происходящего. Даже чайки  не орут, а проносятся так быстро, будто понимают, что отвлекать никого нельзя. Мы входим на малых оборотах, но течение заставляет повысить скорость. Если самим не двигаться быстрее течения, то можно потерять управление,  стремительный поток развернёт судно и разобьет о скалы. Как жаль, что я не вижу приборов, чтобы точно сказать, сколько узлов мы развиваем. Уже явно идём под сорок километров в час, ложе реки сужается, скорость растет, крен на правый борт, полный ход выравнивает, малый ход - крен налево, опять самый полный. Из трубы валит густой чёрный дым. В моторном сейчас  жарко. Матросы нервничают и готовы в любой момент броситься спасать всех и вся, была бы их воля, они бы на руках  перенесли свой корабль по берегу. Наконец выходим. Браво! Виртуозы! Профессионалы! Так филигранно провести  большое судно, через  узкое извилистое горлышко! Я включил режим видео, вожу рукой во все стороны, а сам наслаждаюсь зрелищем. Да, где же ещё такое можно увидеть?! На Москве-реке, что ли?
Появилась Полина и, не выбирая выражений, включилась в общее азартное состояние.
 Она выглядела забавно, но ее речь оставляла желать лучшего.
Когда все немного успокоились, и корабль с рекой вошли в нормальные отношения, мы решили отобедать вместе в корабельном ресторане.
 
 Зал находился в носовой части первой палубы и походил на трапецию с раздутыми  рёбрами,  сквозь иллюминаторы искрилась отражённым солнцем стремительно проносящаяся вода. Интерьер  был художественно оформлен чучелами экзотических зверушек, рыболовными сетями, аквариумом, в обстановке царил дух домашнего тепла и уюта.  За  баром привлекала внимание миловидная женщина средних лет. Она приветливо улыбалась каждому входящему и была безупречно предупредительна. По залу легко сновали две официантки, успешно привлекавшие взгляды мужского состава гостей, однако девушки держались вежливо, но неприступно. Забегая  вперёд, так и быть, открою тайну - за барной стойкой работала их мама, девушки были родными сёстрами. Сами понимаете, кто ж на работе, да при родителях…
Меню достойно отражало местный колорит: суп «Таёжный», салат «по-Енисейски»,  мясо «по-Таймырски», водка «Диксон».  Было решено попробовать все. Полина познакомила меня со своей попутчицей и куда-то отлучилась. Завязался привычный в таких ситуациях разговор ни о чём -  кто, откуда, да зачем, выяснилось, что она добирается  домой в Игарку. Неожиданно к нам подошёл пенсионных лет крепкий и проворный мужчина с чисто выбритым лицом, в свежем камуфляжном костюме. Вежливо поздоровался и спросил про Полину, мол, не работает ли она на телевидении, уж больно лицо её ему знакомо. Выяснив, что ни на каком телевидении она не работает, он также вежливо откланялся и со словами: «Мы ещё встретимся и попьём»,- удалился за свой столик, где его поджидала весёлая и шумная компания. Незаметно для себя я начал внимательно наблюдать за поведением людей вокруг, разглядывать их украдкой, чтобы никого не смущать. Отметил про себя, что они все вроде русские, но совсем другие, то есть   более русские, чем  я. В Москве таких людей практически нет, а если и встречаются, то под влиянием мегаполиса  так резко меняются, что их необыкновенный сибирский колорит пропадает. Их разговор, построение  фраз,  отдельные слова были мне в диковинку. Тогда я еще не знал, какое влияние окажет  таёжный мир на моё будущее мировоззрение и отношение к жизни и людям.
После  обеда я снова взялся за фотоаппарат. Медленно проплывали берега. Каждый  поворот манил прекрасным неизвестным. Без конца я менял позиции для удачного снимка, догонял убегающий кадр, перемещался с правого борта на левый и обратно, с носа на корму, с верхней палубы на первую и снова на верхнюю. Периодически меня догоняла отчаявшаяся затянуть в  каюту Полина с возгласами:
- Ну что ты здесь нашёл,  уже холодно,  на сегодня хватит, а то все флэшки кончатся.
Зря она так говорила, потому что я основательно подготовился и прихватил с собой семь флэшек внушительного объёма каждая,  я ехал именно за этим, а не для того, чтобы отсиживаться в каюте, когда вокруг такая  красота.
Вдали показался городок на левом берегу. Это был Енисейск. И снова люди сходили, затаскивали здоровенные тюки, устраивались. Всё шло быстро, слаженно и спокойно. Неожиданно из репродукторов зазвучала знакомая мелодия со словами:
 
Чуть охрипший гудок парохода
Уплывает в таёжную тьму.
Две девчонки танцуют на палубе,
Звёзды с неба летят на корму.
Припев:
А река бежит, зовёт куда-то,
Плывут сибирские девчата
Навстречу утренней заре
По Ангаре,
По Ангаре.
Верят девочки в трудное счастье.
Не спугнёт их ни дождь, ни пурга,
Ведь не зря звёзды под ноги падают
И любуется ими тайга!
Припев.
Будут новые плыть пароходы,
Будут годы друг друга сменять,
Но всегда две девчонки на палубе
Под баян будут вальс танцевать.
Припев.
Я узнал популярную в 1963 году песню С. Гребенникова и Н. Добронравова «Девчонки танцуют на палубе». Сейчас 2008-ой, а песня живёт, точно так же, как беспрерывно текут  могучие реки. Я снова бросился на палубу. Ба! Ангара! Какая же она безбрежная! Раза в два больше Енисея! Справа по курсу скрывается Стрелка. Теплоход набирает ход, и вот мы уже мчимся по широченной реке, словно выехали на автомобиле с малой дорожки на магистраль. Так и осталось для меня загадкой,  кто же всё-таки и куда втекает -  Ангара в Енисей, или Енисей в Ангару, - уж как-то это несправедливо, что  такая большая река всего-навсего впадает в куда более скромный Енисей.
Просторы и красота действовали на меня опьяняюще. Солнце склонялось к закату. Небо превратилось в огромную палитру нежнейших красочных сочетаний, благодаря которым  ничем неприметные облака принимали самые неожиданные формы и оттенки. По-деловому летали чайки, проносились встревоженные стайки уток. Заметившие нас рыбаки с явным недовольством, но с уважением освобождали нам фарватер. Корабль  шел мимо них неспешно и торжественно, как проходят уважаемые полководцы мимо построенных по команде «смирно»  солдат. Неожиданно явилась Полина.
- Ну, долго ты ещё здесь будешь?
- Посмотри! – я сделал паузу. – Посмотри, какая панорама!
Мне вдруг вспомнился фильм «Титаник», когда герои стояли на самом носу  гигантского лайнера. У нас получилась схожая ситуация, но гораздо скромнее, чем в кино, зато наяву. Свежий речной ветерок ласково обдавал нас прохладой.
- Неужели тебя не трогает это великолепие природы?
- Ну, почему же. Красиво. И закат классный. А вон, глянь, цаплю спугнули… Или журавля? А, какая разница. Всё равно, красиво, – и в этот момент она начала видеть, вдыхать чистый воздух. Её глаза сделались глубокими, улыбка сошла с лица. Я тихонько обнял её, и мы погрузились в блаженную бесконечность новых ощущений. Я первым нарушил идиллию, схватившись за фотоаппарат и ловя приглянувшийся мне кадр, чем вызвал волну негодования. Но вскоре она тоже заразилась моей «болезнью» и  начала мне подсказывать, что и как  снимать.  
Наступили сумерки, и Полина отправила меня в заветную каморку под лестницей выяснять, какие каюты освободились, и смогу ли я провести ночь уже на законной койке.
  Удивительно, но она была опять права. Мне досталась койка в четырёхместной каюте, в которой ехали вахтовики в Норильск. Они сразу предложили мне составить компанию за их столиком. Я был вынужден отказаться, так как недавно поужинал.
- Ну, как знаешь. А сто грамм?! – спросил один из них.
- Да, нет, мужики! Спасибо! Честное слово, не хочу вас обижать, - ответил я.
- Ну и ладно, мы тогда тоже не будем. Она нам ещё пригодится! – поддержали меня остальные, поняв, что в  каюту подселили нормального, а не халявщика. Мне стало легче, уж больно не хотелось обижать своим отказом. Дабы не смущать их за трапезой, я снова выбрался на палубу.
 День подошёл к концу. Потемнело. Небо затянули облака. Тщетно пробивалась какая-то звезда, но вскоре и она скрылась во мгле. Основное освещение выключили, только дежурный свет из коридора делал видимым чётко очерченный параллелограмм на палубе и перилах. Дальше была ночь. Холодало. Чувствовалось приближение Севера. Незаметно начал моросить дождь. Становилось совсем неуютно и как-то жутковато. Я вернулся в каюту. Мужики уже улеглись, кто-то  храпел, а один, увидав, что это я, с чувством выполненного долга, что, мол, дождался, повернулся к стенке, накрылся с головой одеялом и тут же  задал  храпака. Я разделся, лёг и испытал кайф! Наконец-то приняв горизонтальное положение, я  даже не заметил, как провалился в царство снов, но они мне почему-то совсем не снились. Видно,  здорово я намаялся за этот длинный день.
 
V
   Проснулся  рано. Чтобы никого не будить, тихонько оделся и вышел из каюты. Все спали, кроме вахты на мостике. Можно было гулять по кораблю, как по своей квартире. Совершив утренний моцион, я вышел на палубу и попал в туман. Видимость составляла не более десяти метров. Моросил вчерашний дождик.  Теплоход шёл на малых оборотах. Берегов не было видно, и я решил осмотреть судно. Первым делом  подошёл к фотографиям, висящим на деревянном стенде. Судя по ним, корабль был немного старше меня -  подписи гласили: «Делегация ГДР во главе с первым секретарём СЕПГ Вальтером Ульбрихтом на борту теплохода. 1965 год», «Каюты третьей категории во время строительства судна», «Открытие навигации в заполярной Дудинке», «У пирса далёкого Диксона». Последняя фотография вызвала у меня  улыбку, и я сам себе сказал: «Не такой уж он и далёкий теперь, этот Диксон!» Да. Как я мог такое подумать, ведь до него без малого четверо суток хода, но тогда мне казалось, что он совсем близко…
  Когда я вернулся на открытую палубу, туман рассеялся, и стали видны  далёкие берега неописуемой красоты. Тайга начиналась прямо у воды, на некотором удалении шёл горный хребет, на склонах которого клочьями поднимался  туман, будто множество костров, заваленных свежей листвой, дымили тут и там. Воздух пьянил свежестью. Пахло рекой, тайгой и томило неведомой романтикой.  Енисей успокоился, кругом расстилалась зеркальная гладь, которую слегка будоражили моросящие осадки. Становилось всё светлее, облачность поднималась, утягивая за собой туман. Теплоход понемногу набирал ход. Непередаваемое блаженство единения с природой распирало моё сердце. Я уже не чувствовал утренней прохлады, меня не донимал дождь. Я ощущал, как от радости горят  глаза, как ветер перебирает волосы на  голове, как дождевые капли медленно стекают по щекам, и  благодарил Бога за все, что выпало мне испытать. Только сейчас ко мне пришло сознание реальности, что это всё не сон, что я действительно иду на корабле за многие тысячи километров от дома, что я вырвался из омута нескончаемых дел и просто любуюсь красотой земли.
   Да. Не долго музыка играла. Дверь на палубу с грохотом распахнулась, и появилось сонное существо с помятым  лицом, взъерошенной причёской, в белой футболке и накинутой на плечи кургузой, больше похожей на топик, чем на куртку, турецкой кожанке.
- Ты чего так рано вскочил? – прохрипела Полина.
- А ты чего не спишь? Ещё рано.
- А я по тебе соскучилась, - опустив глаза, она подошла ко мне и прижалась в надежде, что я её обниму и согрею. Выбора у меня не было. Мы опять стояли вместе. И  мне это  начинало нравиться. То ли моё внутреннее состояние приняло и Полину, как часть новой реальности, то ли между нами действительно что-то стало возникать, несмотря на ее грубость и вульгарное поведение, но мне показалось, что она не безнадежна, что  ее можно перевоспитать, и из неё  получится очень даже хороший человечек. Не знаю, как долго мы так стояли,  дождик, наконец, унялся, и небо посветлело. На палубе появились пассажиры обоего пола на перекур, они ёжились от прохладного воздуха, тихо переговаривались о погоде,  а нам всё было нипочем. Вдруг Полина зашевелилась и неожиданно тихо и нежно проворковала:
- А меня не Полиной зовут.
Я не знал, как  отреагировать на такое признание. Пауза явно затянулась. Сначала хотелось ответить: «Так, не играй со мной, девочка!» -  но вымолвил я несколько ироничным тоном:
- Я так и знал. Так какое же твоё настоящее имя?
- Надя.
Тут мне вспомнился фильм «С лёгким паром» Эльдара Рязанова и сцена, когда герой представляет своей маме приехавшую к нему из Ленинграда новую невесту Надю, не обращая внимания на своих друзей, и мама мудро отвечает: «Поживём – увидим», -  я улыбнулся и почти процитировал:.
- Хорошее имя, – и, чуть было не сказав: «А  главное -  редкое», -  добавил:
- Мою маму тоже Надеждой зовут.  Забавно!
- Что тебе забавно?
- Да я тут вспомнил оперетту «Летучая мышь», как герой Юрия Соломина рассказывал про собаку Эмму и жену Эмму, чтобы не запутаться.
- А причём тут Эмма? – совершенно серьёзно спросила меня уже Надя.
- Да так. Бывает со мной. Ляпну что-нибудь, потом сам долго думаю, к чему бы это, – решил успокоить я девушку.
- А ты не обижаешься, что я тебе обманула?
- Значит, на то были свои основания.
- Это ты верно заметил. Ладно, я пойду, приведу себя в порядок, а то люди на меня уже косо смотрят. Ты пойдёшь на завтрак? Закажи там,  что посчитаешь нужным, – это было сказано так доверчиво и ласково, словно мы недавно отпраздновали золотую свадьбу и живем  душа в душу.
Она ушла. Ресторан ещё не открылся, и я перешёл на другой борт посмотреть приближающуюся пристань. Это было Ярцево – еще одна обычная деревня,  только в глаза бросилась аллея из стройных мощных тополей. Мне пояснили, что во время войны каждый солдат, уходя на фронт, сажал тополь. У меня мурашки пошли по телу, и горький спазм сжал горло – деревьев было больше сотни, а домов - намного меньше. В душе мне хотелось поклониться до земли и пропеть вечную память героям.
Тем временем деловито шли чередой  швартовка, выгрузка и посадка пассажиров. Казалось, что огромный теплоход  каждый раз приподнимался, когда мужики выносили на причал очередной неподъёмный баул. Через несколько минут загрохотали цепи якорей, матросы приняли концы и, накренившись, корабль пошёл искать свою лоцию на фарватере. Как раз объявили, что ресторан приглашает желающих.
После завтрака Надя от меня уже  не отходила. Как только я рвался к очередному потрясающему кадру,  тут же за спиной слышался недовольный голос:
 – Ну что ты всё щёлкаешь и щёлкаешь! На обратном пути успеешь наснимать вдоволь! И вообще, тебе что важнее, я или этот твой фотоаппарат?!
- Конечно, фотоаппарат – отвечал я.
Надя сердилась, но не уходила, потом делала вид, что ничего обидного не слышала и снова пыталась меня отвлечь. Но не тут-то было. Фарватер расширился до  морских размеров,  берега тянулись  вдоль горизонта  тоненькой голубоватой полоской.
- Вот это размах!  – восхищался я.
На этом просторе не на шутку разгулялся ветер. Зрелище было фантастическое. Волны с бурунами разбивались о борт и снова воссоединялись. Судно повернуло носом на волну, и  начало рассекать эти валы, холодные брызги окатывали зазевавшихся зрителей. Мы подходили к Осиновской системе островов – настоящему  чуду природы. Но сначала преодолели порог, который в отличие от Казачинского оказался прямым, но с перепадом в несколько метров. На выходе из него скорость теплохода настолько велика, что  дух захватывает. Затем мы приблизились к ущелью между высокими скалами. Его здесь называют  щеками. Из репродуктора предупредили  о сильном ветре впереди. Это природное явление вполне объяснимо, подобно образованию всем известного Баргузина на Байкале. Надя не выдержала пронизывающего шквала и пошла в каюту, а я героически  созерцал буйство природы. Вскоре я остался  один. Всех «сдуло»! Скалы поражали своей мощью и причудливостью образований. В их рельефах угадывались очертания каких-то лиц, фигур и животных. За ними начинался великий простор, в котором просматривалась неровная береговая полоса – это и  были острова. До них предстоял ещё длинный путь, а сильный ветер продул меня насквозь, и я покинул палубу. Репродукторы как раз приглашали всех на обед.
- Ну, пойдём ко мне в каюту. Я с соседками договорилась, они нам дадут время пообщаться, – начала упрашивать меня Надя, как только мы вышли из ресторана.
- Хорошо, – согласился я. Тем более, что  после сытного  обеда хотелось немного отдохнуть в тепле. В каюте меня встретили с большим любопытством, видимо, Надя разрекламировала меня. Но, к счастью, соседки оказались воспитанными и быстро удалились. Разговор из общих фраз достаточно быстро приобрёл конкретный смысл, который вылился в призыв о помощи,  причем душевной. Естественно, что нам не дали договорить. Вернулись соседки и сообщили, что наконец-то душ свободен. Надя упросила меня посидеть в её каюте, пока она примет душ. Как только она ушла, в репродукторах зазвучала песня «Стоит туман над Енисеем» Льва Ошанина, которую он написал, когда проплывал именно на этом теплоходе мимо этих островов:
Стоит туман над Енисеем,
Пути-дороги не дает.
За три часа до Красноярска
Остановился пароход.
Зачем, зачем он бросил якорь,
Зачем же ламп огонь погас?
Второй помощник капитана
Сегодня женится у нас.
Его невеста в белом платье
Глядит на тополь во дворе.
Она из Кинешмы далекой
Сюда приехала к сестре.
Он повстречался с ней случайно,
И все внезапно решено.
И синей Волге с Енисеем
Дружить навеки суждено.
Уже пришли, наверно, гости,
Накрыла теща стол для них,
Но далеко над Енисеем,
Девятый час грустит жених.
— Ты знай, волжанка, знай, невеста,
Не без тумана жизнь порой!
Но свято верь ты сердцу друга,
И друг воротится домой!
И конечно, припев:
Кораблик-Барочка, Кораблик-Барочка,
Кораблик-Барочка – два островка.
Усидеть в каюте я не смог и  рванул на палубу. Мы проходили мимо двух заросших кедрами островов, расположенных друг за другом. У одного из них выступающая скальная часть была очень похожа на нос парохода, он-то и назывался Корабликом, а следующий остров казался как бы на буксире, поэтому и прозвали его Барочкой. Дальше проплывали острова, на которые ссылали провинившихся священников. «Сурово здесь, – мелькнуло у меня в голове, - сейчас лето, а каково тут зимой! Нет, лучше с теплохода на это всё посмотреть». Вдали виднелся очень ровный остров,  напоминающий перевёрнутую сковородку. О нем сложили такую байку, что, мол, когда-то с одного судна нечаянно кок уронил сковороду. С тех пор природа доделала своё дело - намыла песок, и получился остров. В этом архипелаге, если не знать лоцию и расположение островов, можно заблудиться, как в лабиринте. Говорят, такое часто  случается  среди туристов.
Ветер не утихал. Было явно холодно. Я решил  переместиться с носовой части на корму. В этот момент с нижней палубы по лестнице выскочила Надя с мокрыми волосами, с макияжем на лице,  сияющая от счастья, что нашла меня. Руки сами подняли фотоаппарат и запечатлели её на всю мою жизнь.
 
 
 
- Наконец-то я тебя нашла! Ты что от меня бегаешь! Я же просила тебя подождать  в каюте!
 - Я не от тебя бегаю, а за кадрами! И потом, тебе-то как раз и надо побыть в каюте. Куда ты выскочила после душа на такой холод и ветер? Ты что - хочешь простудиться?
- А мне всё равно! Я хочу быть рядом с тобой!
Я понял, что фотоаппарат  придётся отложить. Надя не отпускала меня  ни на шаг. Делать снимки я ухитрялся только во время выхода на перекур.
Наконец, мне удалось уговорить ее переместиться в кормовую часть. Ветер стих, облачность рассеялась, и стало теплее. Мы устроились на лавочке.  Снимать было неудобно, к тому же к нам подсел забавный мужчина преклонных лет и понес такую несуразицу, что мы расхохотались до слез. Он принял это,  как похвалу, и продолжал нас смешить – у меня сводило живот, челюсти, не хватало воздуха, мы уже не понимали, что вызвало этот гомерический хохот, нам просто было весело и беззаботно радостно.
Тем временем теплоход подходил к  Ворогову. Это самый северный населённый пункт на Енисее, где население занимается хлебопашеством. Деревенька выглядела уютно, но я особенно не разглядывал берега, так как мое внимание полностью было занято Надей. Время исчезло,  я не заметил, как наступил закат, осыпая золотом тайгу и искрясь в водах реки. Только в ресторане за ужином я встрепенулся, увидев в иллюминаторе высокий обрывистый берег с деревянной лестницей, дебаркадер с короткой сказочной надписью – «Бор» и вспомнил, что это последний крупный населённый пункт перед Бахтой. Кто-то сказал: «Дальше причалов больше не будет». Меня охватила смутная  тревога: «Что значит, не будет! А как я буду высаживаться»?! Несмотря на Надины уговоры остаться, я  выскочил на открытую палубу. Надежда последовала за мной.
- Ты представляешь! Дальше причалов не будет!
- Я знаю! Ничего, вплавь доберёшься, ты же хорошо плаваешь! – шутила она.
- Нет! Я серьёзно! А как же?
- Да не волнуйся. Там лодки подплывают обычно. Тебя же ждут – значит встретят.
- А если Валентина не дозвонилась, или телеграмма не дошла, и никто вообще не подъедет, тогда как?
- Тогда  спускают одну из спасательных шлюпок, и матросы отвозят на берег. Это, конечно, никому не нравится, так как занимает уйму времени. А бывает, подходит носом к берегу и спускают трап, но это иногда даже хуже чем на лодке, так как трап качается, а ночью плохо видно. Свалиться можно, – с явным наслаждением испытывала мои нервы Надя.
- Подожди, что значит ночью?
- А ты не видишь, сколько времени? В Бахту уже ночью придём. Дай Бог, к часам двенадцати  припрёмся. Зато у нас ещё есть время пообщаться. Правда, хорошо?
- Ну да, – вынужденно согласился я, - но сначала пойду, соберу вещи и подготовлюсь к высадке, - ты не возражаешь?
В каюте готовились ко сну, и я, чтобы не мешать мужичкам, перетащил свой скарб на корму в тамбур. Пока я, обвешанный сумками и громыхая колесиками увесистого  чемодана, перемещался к месту швартовки лодок, меня одолевали волнения, как я покину теплоход и Надю. Я чувствовал, что нравлюсь ей,  да и она произвела на меня сильное впечатление, так как была  не похожа на девушек, с которыми мне приходилось общаться в Москве. В моем воображении она слилась с образом Милены Фармер, в которой потрясающим образом уживались диаметральные манеры поведения – жесткость и чувственность, мужчина в юбке и чарующая женственность, ее голос звучал в моей голове. Апофеозом её творчества для меня стал единственный увиденный мною концерт «Миллениум» на рубеже двадцать первого века. Я понимал, что внешнее сходство обманчиво, но так хотелось в это верить. На этом я и попался.
Надя влетела в тамбур следом за мной и с места в карьер начала плакать и уговаривать взять ее в Бахту.  Она клялась в верности и послушании, обещала исправиться, победить все свои недостатки, лишь бы быть рядом со мной. Я не смог устоять под натиском ее откровенностей – сердце у меня не камень, к тому же я уже год, как был холост, и, хотя рана в моём сердце от развода ещё не зажила, соблазн выбить клин клином был велик, -  я дал слабину. Я пообещал, что вытащу её из  омута, спасу от всех напастей, и мы будем жить долго и счастливо, но и она должна пообещать мне стараться и быть настоящей супругой, а не просто сожительницей.  Незаметно пролетели часы. Ночь выдалась такой же бурной, как и наши выяснения отношений и клятвы верности. Поднялся ветер, время от времени срывался дождь. Я сунул ей для связи рекламный проспект моего завода, где  работал, и указал свою электронную почту. Теплоход пошел на разворот, появились матросы. Помимо меня выходили ещё двое. Расставание было нежным, но решительным.
 
VI
Я подошёл к открытой калитке,  глянул в непроглядную темень бушующего Енисея. Первым по металлической лестнице, которая елозила вдоль направляющей трубы,  спустился паренёк. Следующим был я.  В это время в отблесках корабельных огней появилась моторка. За румпелем сидел незнакомый мужчина с очень серьёзным лицом и виртуозно управлял лодкой. Посредине  в полный рост стоял Анатолий, держа в руках швартовочный канат. Увидев меня,  помахал рукой, улыбнулся и тут же переключил своё внимание на заброс  верёвки на корму. С первого же  раза он  ловким движением  практически вложил конец в руки матросу. Тот подтянул лодку к борту теплохода. Сначала спустили чемодан и сумки. Не имея должной физической подготовки, боясь высоты,  и содрогаясь от страха искупаться  в ледяном Енисее, я,  ожидая своей участи, нервничал. Волна болтала лодку, как щепку, во всех мыслимых направлениях. Думать было некогда, и,  решительно развернувшись, я стал спускаться. Эти несколько ступенек вниз были для меня равносильны спуску с Эвереста. Каким-то чудом я все-таки оказался в лодке и радостно обнял дорогого моего Анатолия. К нам попросился и третий пассажир, которого никто не встречал.  Матрос отдал швартовый, и наш капитан заправски отрулил от теплохода. Это были незабываемые ощущения. В последний раз я смотрел на Надю, которая выглядывала из-за спины матроса и махала мне рукой. Я тоже прощально помахал ей. «Да, бедная девчонка,- подумал я, - вроде и Богом не обижена, не глупа и может быть весьма привлекательна, а жизнь у неё горькая. Нет, ну не могу я не помочь ей,  - и тут же вспомнил её горящие от счастья глаза,- может, это и есть настоящая любовь?»
- Я смотрю, ты пользуешься популярностью у девушек, – прервав мои мысли, пошутил Анатолий.
- Да уж. Это длинная история. Потом расскажу, – попытался улыбнуться я.
Мы обогнули теплоход и на полном ходу понеслись к берегу. С воды наш океанский лайнер, весь в огнях, выглядел впечатляюще, но по мере приближения к берегу,  он уменьшался и представлялся уже игрушечным корабликом в бушующих  темных водах могучей реки. Палубное освещение погасло, и, развернувшись на север, теплоход стал набирать ход, вспенивая за собой и без того неспокойные воды Енисея.
 «Прощай, Надя!» - рыдало мое сердце. Но внешне я старался выглядеть спокойным.
- Как вы тут ориентируетесь, ведь ничего не видно?! Хоть бы фонарь повесили на берегу, – недоумённо произнёс я.
- Ну-ну! – только и отмахнулся Анатолий.
Постепенно глаза  привыкли к темноте, и я начал различать силуэты  деревенских домов на высоком берегу. Наш рулевой - товарищ Анатолия - заглушил мотор и поднял его из воды. Анатолий перешагнул за борт и уверенным движением  вытащил лодку с тремя мужиками   на берег. Пассажир поблагодарил нас за доставку и поспешил домой. Я благодарно попрощался с  Толиным товарищем, и он тут же исчез в темноту.
- Ну что, самечек, пошли, – важно и ответственно произнес Анатолий.
- Уже готов, – с нескрываемой радостью, что все закончилось благополучно, я выбрался из лодки, - командуй, куда идти?
- Такого уважаемого гостя   на берегу ждет машин, но  придётся немного попотеть, зато потом с ветерком, – это было сказано так трогательно и с таким неподдельным чувством уважения, что я даже немного смутился.
- Иди за мной след в след, а то тут камни, песок, можно ногу подвернуть, а ты,  я смотрю, очень городской. Завтра начнёшь осваиваться, я тебе покажу наш станок.
- Какой станок?
- Привыкай, здесь деревни станками называют. Кстати, скоро мы станем селом. У нас крест установили,  церковь ставить будут. Уже и поп приехал.
- Ну, не поп, а батюшка, – поправил я.
- Хрен редьки не слаще. Ты же знаешь, как мы тут к вере относимся, –  помолчал и добавил:
 – Нет, вера у нас есть, но своя. К Православию относимся с уважением, но не более того. Ты же знаешь, когда меня мама крестила. Я, вообще, ни к тем, ни к другим не отношусь, что-то конечно есть, но мне пока не до этого. Так, задумываешься, когда один в Тайге в ненастье, или когда что-то не так пошло, но, в основном, себя винишь.
- Так ты и есть самый православный человек, коли во всех бедах только себя  винишь.
- А кто его знает, может и так.
Мы карабкались по крутому склону, увязая в рыхлом песке.  Коварные камни пытались вывернуть ноги и порвать городскую обувь.  Тяжеленный чемодан оттягивал руки, а подъём все не кончался. Наконец, пошли валуны, сквозь которые надо было протиснуться, не потеряв равновесия, и вот мы  на укатанной грунтовой дороге. Пройдя  некоторое расстояние, мы наткнулись на ГАЗ-66.
- Во! Смотри, какое у нас теперь с Михаилом чудо есть! – явно с гордостью произнёс Толя и добавил, – единственный грузовик на всю деревню.
- Да ладно! - удивился я.
- А ты как думал! У нас тут три трактора, один трилёвочник, одна Нива, два УАЗика и с десяток мотоциклов, зато снегоходы почти в каждом дворе. Ладно, сумки давай положим в кабину, чемодан на клеенку,  сам полезай в кузов, а то у меня тут…
Оказавшись один в кузове,  я погрузился в новые ощущения. Сквозь проплывающие по небу тучи пробивались звёзды. Воздух был таким чистым и ароматным, что у меня с непривычки закружилась голова. Шишига ехала медленно, покачиваясь на неровностях дороги, шлёпая внедорожной резиной по лужам. Вокруг из темноты появлялись собаки, которые не обращали на нас внимания и бежали по своим собачьим делам. Тусклые фары едва светились, из-за чего профиль дороги казался очень страшным.   Вскоре мы подъехали к какому-то забору,  двигатель заглох. Открыв  дверцу,  Анатолий возвестил:
- Всё. Слазь. Приехали.
Залаяли собаки. Забрав вещи,  мы пошли к дому.
- Туман! А ну, хватит! Свои! Иди спать! – строго осадил  собаку Толя. -  Ну, заходи. Чувствуй себя,  как дома! Мы поднялись на веранду и вошли в дом, который ничем особенно не отличался от обычных в России деревенских строений, но колорит таежного Севера сразу бросился в глаза – над входом в кладовку красовалось чучело белой совы.
- Зачем же ты её? –   укоризненно спросил я.
- Ты что! – явно с обидой в голосе отреагировал Толя. – Это знаешь, как получилось? Прихожу я от Серёги вечером. Был мороз под пятьдесят. Смотрю, на крыше сарая сова сидит, красивая такая, и не улетает. Она в «Красную книгу» занесена. Я на неё посмотрел, полюбовался, мне и невдомёк, что она голодная,  мы-то  с Серёгой посидели неплохо. А мороз пробирает, особо любоваться не будешь, я и ушёл в дом. Утром выхожу, а она по-прежнему сидит на том же самом месте. А ночью мороз за пятьдесят вдарил. Я к ней, а она даже не шевелится. Тогда я шест взял и решил её расшевелить, только дотронулся, как она камнем прямо мне под ноги и упала. Замёрзла бедняга, а может больная была. Ну не выкидывать же такую красоту. Пришлось чучело делать, да только я не по этой части, - видишь, хвост пришлось отдельно приделывать. Ну, ты входи, раздевайся, завтра успеешь насмотреться. Я хряпать хочу. А ты хряпать будешь?
- Что, прости? Хряпать? – удивился я.
- Ну да, хряпать. Мы тут со своим словарём живём. Потом привыкнешь. Короче, есть будешь?
- Не помешало бы. Я тут водочки из Красноярска хорошей прихватил. Там её не пробовал, а на теплоходе с удовольствием пошла в ресторане. «Диксон» называется, серебряный.
- А, знаю, качественный продукт, но у меня лучше, – лукаво произнёс Толя. – Ты когда-нибудь самогон на чаге пробовал?
-Нет. Я, если честно,   к самогону не испытываю тяги, но если хороший, то можно.
- Обижашь! У нас плохого не бывает. Давай,  мой руки и садись. У меня уже всё подготовлено.
Зайдя на кухню,  увидел выкрашенную в голубой цвет печку, удивился:
- Это что за фантазия такая?
- Хм. А у нас  так все красят, с синькой. Так красивее. А то что,  на белую пялиться.
- Интересно. Никогда голубых печек не видел.
- Да что ты видел-то, окромя своей оголтелой Москвы. Я не знаю, как вы там живёте? Дышать нечем, народу не протолкнуться, все несутся куда-то, суетятся. Машин больше, чем у нас комарья. Вонь, гарь, круглые сутки покоя нет. А тут хорошо! Правда, вот дизель круглые сутки гудит, так это наше электричество местное. Сперва хотел, куда подальше от него, а потом прикинул, я же первый получаюсь, значит и напруга будет хорошая, да и случись что с проводами, ко мне к первому дотянут. Но ничего, с непривычки раздражает, а потом уже не замечаешь. В Москве-то,  поди,  шуму во сто крат больше.
- Ну не скажи,- возмутился я, решив похвалиться.  –  В Тверской области был? Был. В Псковской был? Был. А Крым, а Архангельская область, а Карелия?! Ты чего это меня уж прям каким-то сиднем считаешь?
- Ну, я это так. Здесь-то ты ни разу не был! – как бы извиняясь, произнес Толя. – В Сибири-то, в первый раз? Вот! И я о чём. И вообще, ты чего-то много говоришь, а всё стынет.
Я вымыл руки и подошёл к столу. Батюшки! Чего только тут не было! Стол ломился от диковинной для горожанина еды. На шипящей шкварками сковороде томились  тёмные котлеты с запахом, сводящим с ума, на другой сковороде  -  какие-то светлые, а также: картошечка отварная, огурчики ароматные с пупырышками, помидорчики сахарные, порезанные, присыпанные солью и политые душистым настоящим подсолнечным маслом. На тарелке лежала неизвестная мне мелкая рыбёшка, рядом в миске, я узнал, была обжаренная стерлядка, хлеб крупными ломтями, зелёный лучок, какие-то японские соусы - один явно был настоящим соевым.
- Толя! Это что? – с восхищением воскликнул я.
- Да ты садись, не мешкай. Там,  позади тебя в буфете достань рюмочки, а в ящике - вилки, и ложки. Так, чуть было не забыл. – Толя пошёл в комнату и из неё громко  выкрикнул:
- Ты строганину ешь?
- Толя! Ты что? Издеваешься? Откуда я знаю, ем я её или нет, если я её никогда не ел!
- Тогда сейчас попробуешь.- И он принёс кусок замороженной рыбы. Её мясо было нежно розовое.  – Мы, конечно, не браконьеры, но хороший экземпляр попался. Я с ним минут сорок воевал, пока вытащил. Он бы всё равно погиб  после таких мучений, да и губу  себе почти всю отодрал, как охотиться-то будет? А обрезать леску - это тоже ему погибель - как он будет с блесной во рту? Вот и пришлось его в лодку затащить. А я на щуку кидал спиннинг.
- Так это кто?
-  Да таймень, – гордо произнёс Толя. – К Мишке тут товарищ приехал с острова Кунашир. Он там директором заповедника работает. Так он всякие японские приправы для суши привёз и мне подарил. На вкус - они приятные. Попробуй, может и тебе понравятся.
Тем временем большим охотничьим ножом он настругал ломтики тайменя.
- Ну, наливай! – скомандовал Толя.
- А что наливать-то? – смутился я.
- Тьфу ты! Там сзади, внизу, в буфете бутылка из-под импортного ликёра стоит, - уточнил он.
- Ну вот. Теперь, вроде,  ничего не забыл. Так,  накладывай, что хочешь. Извини, у меня тут не ресторан, так что сам, давай, - и он гостеприимно развел руками.
- Да тут, поди, лучше, чем в ресторане. А это что за котлетки?
- Объясняю: эти -  из сахатины, а те -  из щуки с добавлением чего-то, их Валерьевна перед отъездом в Красноярск наделала. А завтра попробуешь  пельмени из оленины. Ты ел когда-нибудь пельмени из оленины? – хитро улыбнулся хозяин тайги.
- Слушай, Толь! Хватит надо мной издеваться. Я ещё дух никак не переведу, а ты меня дара речи лишаешь ежесекундно!
- Ну, давай! За приезд! Сколько ты ко мне собирался?
- Да уж лет десять точно!
- Ну, поехали.
Самогон был удивительно хорош. Пошёл, как по маслу, -  без сивушных привкусов и запахов, даже закусывать не хотелось, но уж очень тянуло всё попробовать. От описания вкусовых наслаждений всех испробованных мною натуральных деликатесов я воздержусь, так как язык мой слаб описать этот пир чревоугодия.
 Во время трапезы Толя расспрашивал  о моей жизни, о том, как поживают его «европейские» родные. Я рассказывал без прикрас.  Когда к концу подошла вторая бутылка самогона, и  всё было съедено, Толя предложил прилечь отдохнуть. Я не сопротивлялся.
- Слав, спать будешь в большой комнате. Давай, разложим диван. Вот бельё. Сам постелешь, я в этом не мастак, особенно одеяло в пододеяльник всовывать не люблю, а у Валерьевны это так лихо получается! Вот они - женщины!  Как  у них  всё ладится!?
 Толя  скрылся в своей комнате. А я вышёл на крыльцо подымить напоследок.
- Не забудь двери закрыть! Тут никто ничего, но мало ли что, – фраза была многозначительна, но понятна.
 Ветер стих. На небе из-за плотных облаков ничего не было видно. Непривычная тишина оглушила. Рассудок горожанина спасал гудящий дизель электростанции. Вдруг из будки вылезла здоровенная лайка, потянула носом, попыталась гавкнуть, но передумала и ушла обратно, гремя цепью и петлёй на натянутом тросе. Не знаю, от чего я больше был пьян - от самогона? - или от этого чистого и свежего воздуха, которого никогда в жизни не вдыхали мои лёгкие. И тут я вдруг понял, что курить совсем не хочется. Посёлок спал. Ночная прохлада загнала меня обратно в дом. Часы показывали половину четвёртого. Я улёгся и тут же заснул.
VII
 Удивительно, но  проснулся я около десяти, что  по московскому времени соответствовало  шести утра. Толя ещё спал. Во мне боролись два чувства: с одной стороны, хотелось ещё поваляться, да и Толю не хотелось будить, с другой, - я так ждал этого момента, чтобы побыстрее увидеть Бахту. Последнее перебороло лень. Быстро одевшись и застелив постель, я вышел на улицу. Сквозь туман и серые облака тускло пробивалось солнышко. На меня тут же среагировали собаки, а их во дворе у Толи было целых три - все лайки. Дружное хоровое лаянье с сольными партиями вынудило меня ретироваться.
- Ну что тебе не спится! – сонным возмущённым голосом произнёс Толя.
- Прости, пожалуйста. Я не подумал, что поднимется такой шум.
- Да я и не сплю уже, просто валяюсь, пока можно. Была бы сейчас Валерьевна, она бы меня давно уже каким-нибудь делом озадачила. А я думал, ты соня, а ты вон как!
- Толь, ты меня, конечно, извини, но не за тем я сюда добрался, чтобы проспать всю красоту, - пытался оправдаться я.
- Красота не здесь, – авторитетно заявил Толя, – красота в Тайге.
- Ничего ты не понимаешь, для меня красота началась уже тогда, когда я взял билет на самолёт, а у тебя здесь просто рай.
- Ладно, лирик, пойдём, познакомлю тебя с барбосами, а иначе так и будут на тебя лаять.
Как только мы вышли, все барбосы тут же  заходили ходуном, у них вилял не только хвост, но и тело. Собаки лаяли, вставали на задние лапы, скулили и подвывали.
- Жрать хотят. А ну! Тихо! Я кому сказал! – уверенным рычащим голосом ругнулся Толя, но им всё было нипочём. – Вот это Туман. С ним я в Тайгу хожу, любимец наш. Ритка и Валентина его балуют, а я ругаюсь, вот так и живём. Ну, давай, знакомься.
Я подошёл к Туману и присел. Это был симпатичный кобель, поджарый и с очень умными глазами. Его спина была бежево-серая, брюхо и передние лапы – белые. Он обнюхал меня,  тут же положил  передние лапы мне на плечи и начал вылизывать мне лицо. Я обнял его и начал гладить. Контакт наладился у нас с первого же момента. Не уверен, что я ему уж так сразу понравился, просто пёс был умный и, увидев, что хозяин ко мне благожелательно настроен, решил признать меня своим. Потом мы подошли к следующему лающему «товарищу». Он жил в собственной вольере. Это был молодой пёс с  неравномерным серым окрасом спины и белой грудью.
- Его Топ-кит зовут.
- Как?
- Топ-кит.
- А что это значит?
-Здесь речка такая есть -  в Бахту впадает. Этот пока молодой, необученный, пробовал его брать с собой, пока хвалиться нечем, но в паре с Туманом может толк и выйдет. Посмотрим. Однажды его отпустил, так замучился звать его, в общем, паразит он  пока. У меня его забрать хотят. Наверное, отдам. А ну, тихо! Я кому сказал!
Топ-кит слез с крыши своей будки и, виновато отводя морду, пошёл что-то обнюхивать в углу вольера.
- А это - Рыжий. Ты к нему близко не подходи. Пёс серьёзный, Мишкин. Он пока в отъезде, так я за ним слежу. Чужих не любит. Может цапнуть. В общем, не я его воспитывал, поэтому, что у него на уме, только ему самому  известно, но в Тайге по соболю работает очень хорошо.
Рыжий и в правду был огненно-рыжий, к холке  - почти коричневый, к брюху - совсем белый. Несмотря на то, что он линял, и с боков свисали клочья прежней шерсти, он производил впечатление  мощного и опытного пса. Глаза у него были какие-то непонятные, может, поэтому Толя предупреждал не зря. Уж простит меня Михаил, но мне они показались  дикими и действительно звериными. Когда я подошёл поближе, Рыжий зарычал. Рисковать не хотелось, и я остановился на определённой дистанции.
- Ты лучше ближе не подходи. А то он может лежать, типа ничего, а потом, как бросится, пикнуть не успеешь. Я тебя не пугаю, просто будь осторожен и внимателен – перед тобой зверь! Давай, пока я его держу, проходи. Вот это -  наш старый дом. Здесь мы жили, теперь тут сарай, мастерская, склад. О! И сюда Валерьевна со своей картошкой влезла! Ведь крыльцо специально не ремонтирую! Она  меня ругает, что мол, все ноги переломать можно, а я ей  говорю: «Валерьевна! У тебя новый дом есть, баня, кладовки, летняя кухня. Давай так, это - мужское царство». - А она отвечает: «Ага». - И, пока я не вижу, всё равно хоть что-нибудь да подложит мне сюда, - вся эта обличительная тирада была произнесена только внешне ворчливо и с желанием показать, кто в доме хозяин, а на самом же деле с глубокой нежностью и любовью к своей верной супруге. Чувствуя это, я ехидно улыбался и поддакивал, Толя, выговорившись, излучал хорошее настроение и жаждал показать мне свое владение.
 Ступеньки на крыльце и вправду здорово подгнили, пара из них  проломилась, но лаги пока еще хранили былую крепость - по ним я и забрался. Внутри царил порядок. На   гвоздюках - так здесь называют самодельные гвозди, сделанные из стальной проволоки с загнутым кончиком - висели цепи от бензопил, шестерни, подшипники, гаечные ключи, проволочки, верёвочки; на полках стояли многочисленные баночки и коробочки, детали от снегоходов и лодочных моторов; вдоль свободных стен развешаны рыболовные сети. Центральное место в бывшей комнате вместо стола занимал  полуразобранный снегоход «Буран», а рядом с ним громоздилась большая коробка с той самой старой проросшей картошкой, которая и  вызвала показушный гнев у супруга. В общем, это был истинный рай для нормального домовитого мужика, коим Толя вне всяких сомнений и является. Там, где он по-настоящему хозяин, всё чисто, удобно и аккуратно. Подтверждение этому я скоро получил и в других местах его обитания.
- Ну, ладно. Здесь нам делать пока нечего. Пойдём, баню покажу, - продолжая экскурсию по усадьбе, Толя повел меня к отдельно стоящему срубу, окруженному со всех сторон  кедрами, пихтами и лиственницами. Его чёрную крышу плотно покрывали сброшенные деревьями иголки. Внутри было скромно, но уютно. Сквозь маленькое оконце пробивался дневной свет. Посредине высилась самодельная печь с котлом, сваренная из листового железа. Рядом были сложены сухие дрова.  Бросалось в глаза, что здесь все делают своими руками.  Привезти из цивилизации даже самую мелочь - большая проблема, а стоимость  возрастает в разы. В бытовом отношении трудно жить отдаленно от мира, зато несопоставимо  спокойнее.  Вдоль стены были устроены полати. В предбаннике на стене  висели тазы, мочалки и веники. Почётное место здесь занимала стиральная машина «Сибирь». Забавным показалось   сочетание - исстари настоящая северная бревенчатая баня и современная электрическая стиральная машина. Все равно, что увидеть на современной космической станции обычные деревянные счёты. И все-таки было приятно, что люди даже в самой глухой деревне могут пользоваться благами цивилизации. Большой шаг вперед после лампочки Ильича.
- А теперь, пойдём, я тебе покажу, какой гостевой дом я строю – с гордостью в голосе сказал Толя.
Мы снова прошествовали мимо  четвероногих охранников и оказались около  бревенчатого сооружения, крыша которого была покрыта новой оцинковкой.
- Ты думаешь,  это - оцинковка? Это платина! – с затаенной гордостью констатировал Толя.
- Да ладно!
- Судя по стоимости, это так,  – и Толя улыбнулся.- Вот, осталось только веранду докрыть. Надо четыре листа, а у меня только три осталось, немного промахнулся с расчётами, теперь придётся из обрезков кроить. Ты мне поможешь? А то я со своими рёбрами по лестнице не напрыгаюсь, да и неудобно их с земли туда тащить.
- Конечно, помогу. В чём вопрос-то. А что значит, с рёбрами?
- Незадолго до твоего приезда я в лабазок полез за крупой. Мне Валерьевна давно говорила, чтобы упор прибил, а я всё никак. А тут дожди были, дерево намокло и стало скользким. Я полез, а лестница возьми, да и отползи, я рёбрами на порог и оделся. Из глаз искры, больно, конечно, было. Сам и смеюсь,  и ругаюсь. Ведь  уже не маленький, всё понимаю, а не прибил, вот и наказал  себя.
- Так тебе к врачу надо срочно! Рентген сделать! – возопил я.
- Куда? – усмехнулся Толя, – да тут одна фельдшерица с градусником и клизмой. Нет, она грамотная, знающая, но у неё кроме знаний под рукой ничего толком нет. Я к ней уже ходил. Она потрогала, помяла. Сказала, что скорее всего трещины есть, надо обмотаться простынёй покрепче и не делать резких движений.
- Толя, но так же жить нельзя! Это не шутки! – продолжал я причитать.
- Так, всё! Я сказал! Тему закрыли. Всё нормально, уже легче, дышать  не больно. Значит всё идет соим чередом. Поберегусь пока. Ты вот лучше скажи, как тебе хибара?
- Отличный дом! Я бы сам в нём с удовольствием пожил.
- Кстати, а что это за девица на теплоходе была?
- Да, как тебе сказать-то, поначалу была, вообще, никто, потом помогла мне попасть на теплоход, потом подружились, разговорились, хочет стать мне женой…
- Ну вот, приедешь на будущий год, будет, куда вас поселить, чтобы мы вам не мешали, – Толя выдержал паузу и спросил:
 – А это ты сейчас серьёзно, или издеваешься?
- А кто ж его знает. Поклялась в верности и любви, призналась, что понравился я ей, а что у неё на уме, я не знаю, но вроде девчонка симпатичная и прикольная.
- Все они прикольные до поры, до времени.
- Так ведь поживём – увидим.
- И то верно.  Вот только я её плохо разглядел.
- А я тебе её фотографии покажу, я же всю дорогу фотографировал.
- Да-да, обязательно покажи. Завтракать будешь?
- Если кормят, то можно.
После «скромного» завтрака из пельменей с олениной, кофе с бутербродами я с трудом встал из-за стола с полным осознанием, что, то ли я недоспал, то ли переел, так  хотелось принять горизонтальное положение. Но не валяться же я сюда приехал.
- Поможешь мне хахаряшки убрать?
- Что, прости, убрать?
- Да хахаряшки. А, ну да, тебе же  перевести  надо, – усмехаясь, сказал Толя.
– Хахаряшки -  в данном случае означает еду,  а так - всякую мелочь - инструмент, запчасти, снасти, патроны, да что угодно, просто в том или ином случае всякую хрень мы хахаряшками называем. Понял?
- Нет,  теперь-то, конечно! Нет, ну а чего, всё логично, вроде и культурно, а смысл тот же, – с юморком ответил я.
- Ну да, как-то так. В общем, ты меня мужик понял, да?  А то. Как в том анекдоте. Правильно понял, – и мы оба рассмеялись. Настроение было не то что  замечательное, а в самой превосходнейшей степени, какая только может быть.
- Толя, а я же вам подарки привёз!
- Да ну! – и Толя  засмущался, но было видно, что ему очень приятно.
- Тут кое-что для Ритульки, Валентины, Мишки и тебе, естественно. Вот! На!
- Это что?
- Извини, на крутой  - денег пока не заработал, но этот вроде тоже хороший.
- Так это что, фотик что ли?
- Он самый. Кэнон. Я когда выбирал, сказали, что самая лучшая модель, а там уж жизнь покажет.
Толя открыл коробку и вытащил камеру.
- А как тут всё? И чего нажимать надо? – растерявшись, спросил Толя.
- Так тут всё просто, вот здесь нажимаешь, объектив выезжает, а здесь «щёлкать», смотреть сюда или на экран.
- Так, погоди! Я должен разобраться, – Толя достал инструкцию и начал внимательно всё изучать. Потом пробовать. Сделав несколько кадров, произнёс:
- Спасибо, Слава! Очень кстати этот подарочек! Пригодится в хозяйстве. Ладно, потом разберусь, – и Толя всё аккуратно сложил обратно. Мне было приятно, что я угодил подарком и не менее приятно, как бережно он отнёсся к нему. Когда люди живут в таких условиях, они начинают ценить каждую мелочь, и не потому, что они такие «куркули», а потому, что знают цену каждой вещи,  и понимают, что даже безделушка, подаренная от души, дороже любых бриллиантов.
- Так, а теперь надо братьям нашим меньшим еду приготовить. Пойдёшь со мной?
- Нет! Буду здесь валяться! Щас! Не дождёшься! Конечно, иду! – возмущённо и весело хорохорился я.
Приготовление пищи для собак оказалось весьма не простым делом. Толя принёс налима и щуку, достаточно быстро почистил, нарубил на куски. Развёл костер в специальном  для этого месте, где стояла тренога с крючком для котелка. Потом пошёл в лабаз за крупой и хлебом.
- Удобно! – сказал я.
-Что удобно? – спросил Толя.
- Да лабаз - удобно. На высоких ногах. Зимой получается естественный холодильник.
- Холодильник зимой у нас здесь везде, – отшутился Толя,– а лабаз нужен, чтобы спасти продукты - ну там крупы всякие и так далее - от мышей. Видишь, ноги металлом обшиты, мыши залезть не могут.
Похлёбка для собак оказалась на вид очень привлекательной и ароматной, был бы  пёсиком, сам бы съел.
- Пока остывает, пойдём, я тебе наш посёлок покажу.
Выйдя за калитку, я сразу обратил внимание, что все тротуары выложены досками.
- А это - наша центральная площадь, – улыбаясь, Толя указал на небольшую поляну, на которой стоял большой стол с лавками под навесом. Чуть ниже по склону на пеньках, стоящих рядами, были прибиты доски. Получилось что-то вроде партера на открытом воздухе. Здесь же две коровы щипали траву. Идиллическая картина. От умиления на моём лице возникла улыбка.
- Ты чего? – спросил Толя.
- Я представил себе, как бы у нас на Красной площади коровы паслись.
- А что им там делать, травы-то там нет. Хотя, да, забавно, – пройдя несколько шагов, добавил:
 – А это -  наш Дом культуры, можно сказать - Центр для молодёжи. Там внизу, – и он показал куда-то направо вниз, – наш аэродром, туда вертолёты садятся. А это - наш магазин. Хочешь, зайдём.
- С большим удовольствием, – ответил я. Мне на самом деле было интересно, что тут в глухой тайге можно купить. На  удивление  ассортимент был,  как в любом московском магазине,  -  самые ходовые продукты имелись:  хлеб, молоко, сыр, колбаса, майонез, сливочное и подсолнечное масло, куриные окорочка, конфеты, спички, пиво и водка «Диксон». Правда, когда я обратил внимание на цены, то был шокирован. В Москве пакет долгоиграющего молока стоил тогда от двадцати трёх до двадцати восьми рублей, здесь же, этот же пакет стоил, минимум, восемьдесят пять! И так почти со всеми продуктами, кроме хлеба.
- А кто же это у вас тут покупает за такие деньги? Ведь у вас зарплаты на один день жизни не хватит!
- А мы тут почти ничего и не покупаем, только хлеб, бывает -  масло, пиво. Кстати, ты будешь пиво?
- Я как-то не очень по пиву-то, да и не знаю, хорошее оно здесь.
- Омское - хорошее. Мне Бархатное нравится, и Жигулёвское ничего.
- А давай!
- Под тугуна хорошо идёт.
- Подо что?
- Это рыбка у нас есть такая, маленькая, чтобы тебе было понятно - типа кильки, даже меньше. Очень нежная, но удивительно вкусная. Водится только у нас и севернее на Енисее, больше её нигде нет. Вечером на рыбалку - ты как?
- Спрашиваешь! Я всегда «за». Только у меня снастей нет.
- А её частиком ловят.
- А это что за зверь?
- Поясняю. Извини, опять забыл. Это сеть  с мелкой ячеёй. Один на берегу остаётся, другой с лодки вытравляет ее постепенно  в воду и идёт на вёслах такой дугой. Потом причаливает к берегу и начинает подтягивать свой край, а тот, другой, -  свой. Впрочем, что я тебе рассказываю, поедем, сам всё увидишь и поучаствуешь.
- Добро.
- Лидия Николавна, будьте добры, дайте нам пивка и пару буханок. А-а - и спички - чуть не забыл.
- И бутылку Диксона серебряного, – добавил я.
- Тебе чего, мой самогон не понравился?
- А ты эту водку пробовал?
- Нет.
- А я пробовал, хочу, чтобы и ты отведал. Так -  и плачу!  я.
- За водку, пожалуйста, а за остальное, извини.
- Толя! Иди в баню! Ты меня кормишь, поишь, уделяешь мне столько времени, а я не могу заплатить за то, что я же выпью и съем!
- Молчу, молчу! Я забыл! Мы же крутые! Из Москвы понаехали! – и Толя сам же от своей подколки рассмеялся и расплылся в улыбке.
Мы вышли из магазина.
- Эх! надо было на обратном пути в магазин зайти, что-то мы с тобой не сообразили, – глубокомысленно произнёс Толя.
- Да  ладно, своя ноша  рук не тянет.
 
Уже от магазина открывался вид на Енисей. Я специально старался не смотреть, чтобы, выйдя на берег, охватить  всю панораму  великой картины природы. Так оно и произошло. Дар речи был потерян. Какая там Москва-река! Жалкий ручеёк по сравнению с могучим и широченным Енисеем. Простор и ощущение полёта -  только так можно было охарактеризовать мои впечатления.  Если бы на другом берегу вышел из Тайги человек, мне потребовалось бы  немало усилий, чтобы его разглядеть. Получалось,  что Бахта стоит на правом  высоком берегу или, как здесь принято говорить, - на яру. Енисей делает изгиб. На Север он проглядывается далеко вперёд,  а на Юг - поворачивает к Западу. Помню по рассказам Миши Тарковского, когда в половодье задул шквалистый юго-западный ветер,  волна била о берег с морской силой. Уровень  поднялся больше, чем на десять метров, дальше на севере образовался ледяной затор,  и волна с каждым ударом уносила по солидному куску суши, подмывая обрыв. Михаил думал, что снесет его дом, который стоял на самом краю. Однако на сей раз стихия сжалилась, отступив от дома всего в нескольких метрах от края обрыва.
Я очень удивился, обратив внимание на деревянную автобусную остановку с вывеской «БАХТА». 
- А это что?
- Да вот беседку построили здесь для ожидания теплоходов в ненастье. Не все же на берегу живут, как Михаил, а теплоходы, это такая штука, - их можно ждать и по нескольку часов. Обычно мы узнаём от метеорологов, когда судно вышло к нам  из Верхнеимбатска или Бора, так как теплоход запрашивает погоду по рации. Но это не только пункт ожидания, это еще и  хороший наблюдательный пункт за ледоходом, за рыбнадзором. Молодёжь здесь собирается летом. Здесь почти всегда ветрено, мошки мало, а общаться охота, так что  можно считать это место  своеобразным клубом  на свежем воздухе. А вон и дом Михаила. Видишь? Вон, самый крайний к обрыву, покосившийся уже весь. Он там себе чуть дальше новый строит. Мы потом сходим к нему. А не протопить ли нам баньку! Тебе с дороги надо, и мне не помешает, тем более пивко мы взяли. Ща мы это дело забацаем, - азартно завелся Толя.
На обратном пути договорились о связи с Москвой по стационарному спутниковому телефону - единственному на весь посёлок. Мне хотелось поскорее успокоить маму, что я добрался, и у меня всё в порядке.  Довольные, что всё у нас ладно, мы двинулись домой.
Я ходил за Толей по пятам,  не  понимая, что и как надо делать. Он действовал молча. На мои просьбы помочь,  ухмылялся и говорил:
-  А что тут делать-то,  уже всё готово. Как ловко и быстро у него всё получалось! Даже самую тяжёлую работу он проделывал без эмоций, и со стороны казалось, что это легко и просто.
Попариться в настоящей деревенской баньке я мечтал давно. Толя не стал испытывать меня на жаропрочность, - ему вообще было не свойственно издеваться над людьми. Он был чище сердцем и мудрее  многих новомодных экспериментаторов в области жизненного комфорта. Мне было с ним просто и надежно. Иногда мне удавалось его вывести из себя своими навязчивыми мыслями и необдуманными фразами. Слава Богу, что Толя  долго не дулся, хотя поводов послать меня куда подальше, было предостаточно.
Ведро холодной воды после парной смыло не только  дорожную пыль, но и все тревоги. На кухне за столом в махровом халате голубого цвета восседал Толя. На столе стояла сковорода с жареной стерлядкой и  вчерашней варёной картошкой. На доске была строганина из тайменя. В эмалированной миске заправленный майонезом красовался салат.
- Толя,  когда ты всё успел? Ты же вышел незадолго до меня! – поразился я приготовленному столу.
- Хватит трепаться, садись, давай, я тебя уже заждался! Ну, за баньку! Хорошо, а?!
- Ой, и не говори!
Всё было так вкусно, что я снова объелся.  Поехал за здоровым образом жизни, называется. И главное, ничего с собой поделать не могу, и Толя всё подливает и подначивает попробовать еще что-нибудь. Такой праздник вкуса и живота можно было прекратить только усилием воли. С большим трудом я прекратил обжорство. Помыв посуду и убрав со стола,  вышел на улицу. Толя возился  с собаками, потом приводил в порядок баню. Как ураган вдруг налетел Миша Тарковский.
- О! Славка! Здорово! Ты уже, это, приехал, да? Молодец! Ага. Толян! – я не успел и слово вымолвить, как Миша отрывистыми  фразами переключил всё  внимание на Толю. Вдогонку помчавшемуся в обратном направлении Михаилу Толя крикнул, что ключи в замке, тормоза кончились совсем, и чтобы он не забывал отключать массу. С криком: «Ага, сейчас!», - Миша долго терзал шишигу, чтобы она завелась, пока не подоспел Толя, мгновенно ожививший ее. Видимо, Миша забыл что-то включить или выдернуть.
- Вот загадка, вроде и ездить тут особо некуда, на берег и обратно, а машина чувствует, кто ею управляет и ведёт себя по-разному,  – задумчиво произнёс Толя и пошёл заниматься дальше своими делами.
- Толя, поручи мне хоть что-нибудь? – взмолился я.
- Отдыхай!
- Я так не могу!
- Ладно, печку умеешь топить?
- Конечно.
- Тогда протопи ту, которая в моей комнате, а то скоро дождь пойдёт, сыро и холодно будет в доме. После рыбалки приедем, надо будет просушиться, а печка как раз успеет прогреться.
Удовлетворенный, что мне  доверили ответственное задание, с важным видом я направился в дом. Топить печку мне было не впервой. Тем временем к нам пожаловали гости -  Михаил и его товарищ, директор Кунаширского заповедника Евгений Михайлович Григорьев. Евгений, внешне солидный, могучий, импозантный и симпатичный мужчина средних лет с короткой седоватой стрижкой и милой улыбкой, выглядел обаятельно. Его глаза излучали проницательность, ум и большой жизненный опыт. Очень хотелось с ним поговорить, но в центре  внимания оказался Михаил, который слыл прекрасным рассказчиком и завораживал артистичностью речи и выражением. Было явно, что гены предков на нём не отдыхали. Михаил – это уникальное явление и как человек, и как писатель, и краевед, и охотник-промысловик, натуралист, романтик и удивительно сочетающаяся в нем со всем этим любовь к технике. Своими рассказами он вовлекал слушателя в свое видение мира. К большому сожалению, времени на беседу не хватило, так как Евгению и Михаилу надо было зайти ещё к кому-то, а вечером Евгений должен был успеть на теплоход – его отпуск заканчивался. «Счастливые люди, - подумал я, -  круглый год  они живут в гармонии с природой. Там у него заповедник, а в отпуск поехал не в Москву, но сюда, в дикую природу, где на пять квадратных километров приходится один житель, а в реалии, кучкуются по станкам вдоль Енисея и его притоков. Тайга же живёт своей, неведомой нам жизнью».
Проводы гостей были долгими. Возле калитки все ещё о чём-то толковали. Миша обещал вечером зайти, а мы с Толей пошли звонить в Москву моей маме. Связь была односторонней. Позвонить можно было только в Москву, что я и сделал, но мама, видимо, не услышала телефон. Я попробовал снова, но результат был тот же. Когда я вышел из избы, Толя разговаривал с хозяйкой про жизнь. Разговор затянулся, и тут вдруг зазвонил телефон. Хозяйка поспешила к аппарату и спустя мгновение с удивлённым видом протянула мне трубку со словами:
 – Это вас, из Москвы! Удивительно! Ведь сюда невозможно дозвониться!
Сила материнского сердца победила все технические барьеры. Наверное, спутники перевернулись на орбите, пробило все дроссели и диоды, и я услышал радостный голос мамы.
- Ну, как ты? Доехал? Всё нормально?
- Да, всё хорошо! Как я доехал, я тебе потом расскажу, но здесь всё здорово! Меня встретили, сейчас на рыбалку поедем. Ты там как?
- У меня всё хорошо. Давай, отдыхай там за всех нас, мающихся в этой душегубке -Москве. Передай мои самые искренние пожелания Толеньке, Валентине и расцелуй за меня Риточку.
- Обязательно. Толя тебе тоже передаёт привет. Я постараюсь ещё как-нибудь позвонить, но обещать не буду, так как техника здесь на уровне фантастики, хочет,  работает, а хочет, и нет. Всё, давай. Береги себя! Целую!
Я выключил телефон и обнаружил, как изумленно смотрят на меня Толя и хозяйка.
- Ну что! Мама у меня такая! Её энергетика чудеса творит, главное, в нужное русло направить, тогда всё хорошо будет.
- Да уж , – многозначительно хором произнесла озадаченная пара.
Когда мы пошли обратно, Толя периодически качал головой и никак не мог понять, как же моей маме удалось сюда дозвониться, ведь, кто только не пробовал, никому не удавалось.
- Пойдём, к Серёжке зайдём, – не расставаясь со своими мыслями, сказал Толя.
- Давай.
Перед калиткой стоял мотоцикл Иж-Юпитер с коляской красного цвета. Как давно я не видел  такой техники. К мотоциклам я не очень-то тяготею, но тут на меня нахлынули  детские воспоминания, как мы, кто на велосипедах, кто на мопедах, мчались на Истринское водохранилище купаться, а один из наших - по кличке Малыш - видимо потому, что был старше нас всех, гордо ехал на полуразбитом  Восходе. Это  был мотоцикл! И надо было видеть наши физиономии, как мы гордились дружбой с таким крутым парнем, и глубоко внутри каждый из нас завидовал ему. И еще многое вспомнилось из детства.
- Ты чего замер? Мотоцикла не видел? – вдруг спросил Толя.
- Ой, что-то я задумался.
- Ты в порядке? – встревожился  Толя.
- Нет, нет. Всё хорошо. Просто вспомнил, как я первый раз на мотоцикле прокатился.
- Ну и как?
- Что, ну и как? Как прокатился,  или как вспомнил?
- Ну, и то, и другое, – растерянно произнёс Толя, явно не ожидая от меня такого резкого изменения настроения.
- Нормально всё. Я тебя здесь подожду. Иди один. Ты же не долго?
- Я только спрошу, поедет он с нами на рыбалку, или нет.
Я стоял и смотрел на мотоцикл. «Интересно всё-таки устроен человек. Только что я радовался общению с мамой, радовался красотам и далям, а увидел железяку, и волна воспоминаний захлестнула меня».
- Он с нами поедет,  – вдруг появившийся перед калиткой Толя вернул меня к реальности.
- Слав, с тобой точно,  всё в порядке?- снова озабоченно спросил Толя.
- Да нормально. Честно. Просто задумался и уплыл в прошлое.
Я действительно начал приходить в себя,  Толя меня  встряхнул:
- Нет, ты мужичок, давай, это самое, прекращай тут меланхолию! Ты меня хорошо понял?
- А ты меня «на понял» не бери! – улыбнувшись, отпарировал я.
- Вот то-то! Так, сейчас надо на рыбалку собираться. У тебя как с одеждой? На воде холодно будет. У тебя там свитера всякие есть? Носки шерстяные, подштанники, шапка?
- А как ты думал! Я же на Север ехал! Я подготовился! – авторитетно ответил я.
Толя ушёл в дом, а я остался на крыльце покурить и успокоиться.
- Всё куришь и куришь! Когда же вы все бросите?! Валерьевна тоже всё дымит и дымит! Что с вами делать?
- Ой, а давно сам-то бросил? И ведь поди, - не сам! Жареный петух помог!
- А ты тоже хочешь его дождаться?
- Так я за тем и приехал, чтобы бросить!
- Ой, ли!
- Представь себе! В Тайгу поедем, не буду с собой брать, там сигарет негде купить, вот и брошу.
- Ну-ну! Молилась бабка на ночь…
На берег пошли пешком.
- А за Серёгой заходить не будем?
- Он сам подъедет.
Спускаться к воде оказалось куда легче, чем подниматься с чемоданами вверх. Возле самой воды  на возвышении стояли небольшие деревянные сарайчики. В них хранили всё, что нужно для лодки и рыбалки, дабы не таскать  каждый раз с собой домой и обратно.
Мы подошли к алюминиевой лодке под названием «Крым». Забавно было представить, где - настоящий Крым, а где - одноимённая лодка. В своё время, я очень мечтал о такой лодке. Вроде не большая, но вместительная и проворная по сравнению с «Казанкой». Это -  как «Жигули» супротив «Волги», если переводить на автомобильный язык. Сергей, периодически увязая в песке,  притарахтел на Иже прямо к лодке,
- Здравствуйте, – поздоровался я, – меня Слава зовут.
- А, здравствуйте, Толя меня уже уведомил. Сергей, – представился он.
 Внешне он мне показался  похожим на трагикомического клоуна из коллектива Славы Полунина, но на деле был настолько серьёзен и собран, что мне стало неловко за такое сравнение, и я прогнал эти дурацкие мысли из своей головы. Мужчины тем временем перегрузили какой-то большой баул из мотоцикла в лодку и спустили ее на воду.
- Залазь, – скомандовал Толя и сам последовал за мной.
- Так как ты у нас человек большой, то садись здесь, а мы с Серёгой сзади.
Мотор взревел, и мы помчались по изрезанной водоворотами тёмной воде Енисея на противоположный берег. Ближе к фарватеру волнение усилилось, и лодка начала прыгать так,  что брызги летели в разные стороны и зачастую сильно били в лицо. Плыли долго. Берег казался недосягаемой линией горизонта. И все-таки мы преодолели могучую ширь реки. Я вылез из лодки. «Эх, сейчас бы искупаться!» Чистая прозрачная вода манила, а песчаный пляж располагал к принятию солнечных ванн. Правда окружающий воздух в восемь градусов и закат солнца сквозь свинцовые тучи быстро остудили мой порыв.
- Значит так, держи за этот конец, а я с Серёгой поеду. Стой на месте, не отпускай. Когда мы где-то там подойдём к берегу, начинай потихоньку тянуть верёвку на себя и двигайся к нам. Понял? – дав мне инструкции по неводу, Толя запрыгнул в лодку. Сергей включил заднюю передачу и медленно начал описывать дугу, Толя равномерно спускал сеть  в воду. Когда лодка подошла к берегу, я начал подтягивать верёвку,  перебирая её руками и  невольно  двигаясь к судну.
- Вот так и ловят тугуна, – кричал мне Толя. Я казался себе очень важным, так как наконец-то приобщился к настоящей рыбалке, да что там рыбалке, к настоящей жизни местных аборигенов. Из воды начала показываться сеть. Рыбы не было.
- Погоди, она вся в серёдке, – предвидя моё недоумение, опередил Толя.
Так оно и вышло. На протяжении трёх-четырёх метров сети множество мелких рыбёшек отчаянно бились, пытаясь высвободиться. Сергей достал из лодки бак, и мы начали собирать рыбу  в ёмкость. Среди  мелочи, переливающейся серебром, попались пара крупных окуньков и несколько ершей, которых Толя и Сергей тут же водворили обратно в реку.
- Да, хреново. В основном елец. Что-то тугуна совсем мало.
- А где тугун-то?
- Так вот же он! -  Толя поднял одну из мелких рыбёшек и начал мне рассказывать, чем он отличается от ельца. Я внимательно слушал, и, подняв очередную малявку, с гордостью произнёс:
 – Так вот он какой, этот тугун!
- Это не тугун, это елец! – улыбаясь до ушей, подметил Сергей. Я смутился и сказал:
 – Не важно, главное поймать, а там разберёмся.
- Это точно! – поддержал меня Сергей, и мне стало легче на душе, что я среди нормальных людей, которые не издеваются и  готовы объяснять до тех пор, пока не придёт понимание.
- Толян, давай ещё разок, если здесь не фига, то в Бахту пойдём, – с серьёзным видом предложил Сергей.
Тем временем на горизонте появилось огненно-красное солнце  и  из-под туч  озарило всё оранжево-розовым светом. Пляж приобрел  какой-то  лунный оттенок, а в  хаотично разбросанных впадинах, заполненных водой, ярко, как в зеркале, отражалось солнце. Теневая часть бархан сделалась чёрной, а контур горел алой окантовкой. «Немыслимые краски! - я выхватил фотоаппарат и начал щёлкать».
- Хорош же ты ерундой заниматься! Тяни, давай! Слав! Ну, чего ты! Ещё успеешь наиграться! – закричал на меня Толя.
- Извините, мужики! Я не могу оторваться от этой красоты. Я обязан её запечатлеть. Это вы тут каждый день на это смотрите, и уже не замечаете, какая удивительная природа, какие краски. У вас  иммунитет выработался на всё это! Сейчас. Ещё чуть-чуть, солнце зайдёт, и всё исчезнет.
- Ну, ты не прав! Мы очень любим нашу природу и ценим эту красоту и не устаём ею восторгаться, но прежде надо дело сделать, а если только любоваться, то кто за тебя работу сделает! – возмутился Толя.
- Не ругайтесь. Оба вы правы. Действительно,  удивительные краски, потрясающий закат. Но и частик надо вытаскивать, а то скоро стемнеет, и мы не успеем на Бахту, – разрешил наш спор Сергей.
- Простите,  ещё раз. Вот видите, уже всё, нет той красоты, и я готов работать за двоих.
- За себя лучше работай! Фотокорреспондент несчастный! – пробурчал Толя.
- Всё, хватит. Давайте рыбу собирать, – снова вмешался Сергей – Видишь, опять хрень одна идёт. Поехали отсюда. Василий здесь тоже вчера пробовал, говорит, что тоже, не фига.
Худо- бедно, а целый бак разнообразной рыбы мы набрали.
- Да уж, здесь точно с голоду помереть не судьба, – вырвалось у меня.
- Если только фотографировать, то можно и умереть, – возразил Толя.
- Ну ладно тебе! Да, я виноват. Прошу прощения. Больше не буду.
Тут уже Толе стало неудобно, и он сказал:
- Да ладно, нормально всё. Ты же здесь первый раз. Я что, не понимаю что ли, что тебе всё это в диковинку, и маме ты обещал фото-отчёт привезти, так что щелкай,  сколько нужно. Спустя минуту он добавил:
 – Но не во время рыбалки, – и улыбнулся так по-доброму, что все разногласия испарились.  Мы весело погрузили снасти и улов в лодку и двинулись в Бахту.
 
Она показалась мне  похожей на подмосковную речку, только устье напоминало о севере  - слева был высокий скалистый берег с лиственницами и кедром,  справа -  каменистый плёс, за ним заливные луга, а выше виднелся посёлок. Дальше никаких отличий от Подмосковья  не наблюдалось -  те же кустарники и заросли ивняка, ровное зеркало воды и надвигающаяся по нижнему краю неба большая туча,  верхний -  уже давно был затянут плотными облаками. Ветер стих. Лодка шла мягко и быстро. Ещё в сумерках мы успели дважды завести частик. Улов превзошёл  мои ожидания. В сети попалось много тугуна, четыре налима, пара мелких щук, с десяток окушков, несчётное количество ершей, ведра полтора ельца и даже язь. Все были довольны уловом. Я опять достал фотоаппарат и начал щёлкать.
- Ну вот, понеслось! Опять за своё. Лучше поди в лодку и достань… Хотя нет,  я сам, – и Толя пошёл к лодке, повозился там не долго и повернулся к нам:
 – Давай, подходи! За удачный улов! И за твою первую рыбалку в Бахте! – обращаясь ко мне, провозгласил он. На сидении в лодке стояли рюмки полные самогона, в миске лежала обжаренная стерлядка, малосольные огурцы и ломти хлеба.
- Ну, будем! – и Толя запрокинул рюмку. Не дотрагиваясь до закуски,  снова налил рюмку и вылил её в реку:
 – И тебе спасибо! Хоть я и не до такой степени, но что-то в этом есть, – многозначительно произнёс он. Сергей, молча,  выплеснул остатки в реку, я решил не выделяться и пару оставшихся капель тоже вытряхнул в воду.
 – Нам не жалко, а ему приятно, что благодарят! – пауза немного затянулась. – А всё же как хорошо-то, мужики!
Пошёл мелкий дождик.
- Ну что, поехали домой, или ещё разок? – спросил Толя.
- Давай ещё, – предложил я.
- А что, не плохо бы, – поддержал Сергей, и Толя потянулся за бутылкой.
- Я не это имел в виду, я думал, может,  ещё разок невод закинем, – робко произнёс я.
- А-а, ну и невод тоже закинем, – с удовольствием согласился Толя.
- Давай, хряпнем и закинем!
- Я не могу! – сказал я.
- Что? Что ты не можешь? Почему? – спросил обеспокоенно Сергей.
- Я…  Я не могу … отказаться! – ответил я. И все дружно захохотали.
- Ну, юморист! И ведь главное, с каким серьёзным видом разыграл! Я подумал,  уж не случилось ли  что! Ай, молодец! –  Серёга пожал мне руку и ещё долго не мог успокоиться, продолжая подсмеиваться и что-то приговаривать себе под нос.
Последний невод оказался ещё более удачным.
- Видать, время их пришло, – научно обосновал мысль Сергей.
- Точно, – согласился Толя.
- А, может, это нас Бахта отблагодарила? – неожиданно  для себя произнес я и начал усерднее перекладывать улов в баки.
- А ведь верно! Ну, Слава, ты - наш человек! Толян! Нормальный у тебя родственник, с пониманием! – авторитетно заявил Сергей.
Уже в кромешной темноте мы вошли в Енисей. Посёлок освещали три фонаря и какая-то иллюминация, меняющая цвет. Подплывая ближе, я разглядел цифру «400».
- А что это значит?
- Что? – спросил Толя.
- А вот это,  четыреста,  разноцветное?
- Ха, так у нас в этом году юбилей! 400 лет нашей  Бахте! Вот, если бы пораньше приехал, то застал здесь такие бы гуляния... Всем посёлком справляли, из Туруханска люди прилетали, из Красноярска,  само собой,  – гордо ответил Сергей.
- Здорово! Так я вас поздравляю! То-то я никак в толк не мог взять, почему на остановке, ну, где пароходы встречают, написано: «Бахта 400». Теперь ясно. А фонарей у вас не густо!
- Чай, не Москва тебе! Скажи спасибо, что хоть эти работают! Спасибо нашему председателю ЖСК! – так я и не понял, - на самом деле они благодарили председателя или издевались.
Мы перегрузили баки с уловом в коляску мотоцикла. Рыбы было столько, что    нам с Толей пришлось нести один бак врастяжку между собой и еще каждому по ведру в свободной руке. Потом ждали Сергея,  чтобы разобрать рыбу по виду и поделить. Не думал я, что этот процесс займёт столько времени. Мне с трудом удавалось отличать тугуна от ельца, разница была очевидна, но в зависимости от размеров я начинал путаться. Вдруг из темноты возник  Михаил. Он долго рассказывал, как они с Григом к кому-то заходили, как  он его провожал, а потом, глядя на изобилие рыбы, выдал  фразу, ставшую для нас девизом в любой ситуации:
- Это ж надо жить на Енисее и не иметь рыбы! – и без паузы, в одной тональности, добавил:
 – Дайте пару налимов.
Наступило неловкое молчание. Первым ожил Толя и, не проявляя эмоций, протянул ему две рыбины. В тот же миг Миша попрощался и со словами, что завтра зайдёт, быстро скрылся в ночи. Через несколько минут нас пробил дикий  хохот.  Потом хватили по маленькой, закончили с рыбой и помогли Сергею дотащить улов. Толя присолил тугуна, и мы улеглись спать. Первый полноценный день был прожит насыщенно и с удовольствием. Как только моя голова коснулась подушки, богатырский храп заполонил всё пространство дома.
 
 
 
VIII
 
Я опять проснулся легко ни свет ни заря. Толя давил храпака от всей души, он вообще любил поспать, когда это было возможно. Собаки, как по команде, оживились, увидав меня на крыльце. Где была их кормёжка, я знал и позволил себе накормить четвероногих друзей. Как-то незаметно мне удалось наладить контакт со всеми тремя псами. Даже Рыжий уже не смотрел на меня, как на врага народа,  и позволил погладить себя по голове, одновременно  подставив  зад, чтобы я почесал возле хвоста. Он с удовольствием урчал, но, как только я прекращал,  начинал активно вертеть хвостом и передней лапой царапать мою руку, мол, чего прекратил, давай ещё. Мне было очень приятно, что собаки признали меня своим. Их доверие дорогого стоит, это человек готов обманываться, а собаки чувствуют каким-то неведомым нам чутьем, с какими намерениями к ним пожаловал гость.
Густой туман над Бахтой белой пеленой закрывал противоположный берег. Небо по-прежнему было серое. Моё внимание привлёк столб, на макушке которого сидел явно пернатый хищник, а рядом на проводах расположились несколько ворон.
- Чего ты там увидел? – раздался вдруг голос сонного Толи, который только что встал и, не найдя меня в доме, вышел с ревизией на улицу.
- А вон там, видишь,  сидит кто-то, – и я указал на столб.
- А-а, этот? Он тут частый гость. Всегда с воронами летает, вернее,  это они его сопровождают, как  группа телохранителей. На самом  деле -  он охотится, а они доедают за ним, вот и ошиваются около него. Ты мне вот что скажи, ты, надеюсь, не в деревне приехал сидеть?
- В смысле?
- В Тайгу поедем?
- И ты ещё спрашиваешь!
- Тогда надо собираться. Завтра с утра и рванём. У нас не так много времени, через несколько дней мои должны вернуться, так что надо поторопиться. Ты как себя ощущал вчера в лодке?
- Нормально.
- Я не об этом. Тепло ли тебе было или на грани?
- Если честно…
- Только честно, – перебил меня решительно Толя, – Север не шутит, погода может измениться в любой момент, всё же осень наступила.
Было двадцатое августа. По ночам температура падала почти до нуля, да и днём не поднималась выше десяти. Мелкий срывающийся дождь не раздражал, но вымачивал всё до нитки. В подтверждение Толиных слов поднялся ветер. Мне было всё равно, какая погода, главное, что я здесь и дышу этим воздухом, вижу эту красоту и с каждым часом становлюсь ближе к природе. Слова Толи заставили меня серьёзно задуматься. Одежда, в которой я себя чувствовал комфортно зимой в Москве, здесь оказалась никчёмной даже осенью. А что было бы со мной, если бы я решился приехать сюда зимой, когда минус сорок – это норма да еще сильный северный ветер? Даже жутко себе  представить.
- У меня тут куртка есть, тёплая, вроде большая. Пойдём, примеришь, – прервал мои мысли Толя.
- Вряд ли у тебя здесь найдется подходящий размер.
- В прошлом году один англичанин гостил,  не меньше тебя был, уезжая,  оставил её, так как вещей было много и ему подарки некуда было складывать.
Но куртка оказалась мне мала.
- Здоров ты, братец! – озадаченно сказал Толя.
- Уж что выросло, то выросло, – пошутил я.
- Это точно! – ухмыльнулся Толя и добавил:
 – Тут у нас магазин ещё один есть, промтоварный, может, найдём тебе там телогрейку, ведь самое милое дело. А плащ у тебя  какой?
- Да вот,  классная безразмерная накидка с капюшоном.
- Так, хорошо, а то у меня химзащита имеется.
- Да ну, она слишком плотная и неудобная.
- Зато сухим останешься,  и ветер не пропускает. Ладно, я её всё равно с собой возьму.
 
После фантастически вкусного завтрака мы отправились в магазин. Располагался он в  деревянном доме, стоящим под прямым углом к склону, - получалось, что с одной стороны он был одноэтажным, а с другой - из земли вырастала часть первого этажа,  и северный фасад выглядел уже двухэтажным. Несмотря на  удалённость от большой земли, выбор товаров в магазине оказался  не самым скудным, правда, цены и здесь были  заоблачными. Продавщица долго пропадала в подсобном помещении и, принеся телогрейку, сказала, что это самый большой размер, если не подойдёт, то ничем помочь уже не сможет. Телогрейка на меня налезла. Не могу сказать, что мне в ней было очень комфортно: «Эх! Хотя бы на один  размер больше, - пронеслось в голове, - но и на том спасибо».  Довольные, мы зашли к Толиным родственникам -   брату и сестре Валентины. Жили они в настоящем северном доме, который  совмещался с сараем огромными сенями.  Стены -  из бревен, полы застелены досками, и над всем  хозяйством  - общая крыша. Нас встретили радушно. Пригласили на чай с пирогами. Брата Валентины, которого тоже звали Анатолием, дома не оказалось –  он  был на рыбалке. Беседа завязалась чисто родственная: о том и сём, о приезде Валентины, о племяннике Ваньке.
 Поблагодарив за чай и угощение, мы вышли на улицу, и Толя решил показать мне, где обитает Михаил. Проходя мимо Мишкиных старого и нового домов, мы наткнулись на остатки развалившейся довольно большой дюралевой лодки  с  названием «Крокодил».  Сделана она была из какой-то авиационной гондолы, в качестве лодки послужила не долго, но воспоминаний  оставила  много. Толя  тут  же начал оживленно рассказывать, как они с Михаилом перевозили на ней грузы, как глох мотор в самый ответственный момент на перекатах. Я понял, что лодке суждено стать  вечным памятником, потому как ни у кого рука не поднимется сдать её в Цветмет, а может, просто,  сдавать здесь некуда, а везти до города дороже выйдет. На обратном пути  зашли  в  продуктовый магазин,  и Толя докупил что-то на своё усмотрение. На все мои потуги помочь деньгами  он мерил   меня слегка презрительным взглядом и  приговаривал, что, мол, ещё успеешь.
Сборы проходили неспешно, но  по-деловому.  Я хвостиком ходил за  хозяином то в кладовку, то в сарай, то в недостроенный дом, чуть не утыкаясь ему в спину, когда  он останавливался, и вновь передвигался за ним в непонятном мне направлении.
- Так, надо не забыть взять спиннинги и блёсны, – сам себе говорил Толя. Потом,  спустя какое-то время приговаривал:
 – Так, а что я ещё хотел-то? А! Ну да! Надо бензопилу взять, там мне надо кое-что на базовой стоянке сделать. Еще нужно о  хахаряшках подумать. Ты гречку ешь?
- Ем.
- Так, хорошо.
- Учти, мяса не будет.
- Ну и ладно. Я спокойно к этому отношусь.
- Но я же должен предупредить! – хитро улыбаясь и явно радуясь, что он снова едет в Тайгу, – приговаривал Толя.
Мы достали большой пластиковый фирменный ящик с плотно закрывающейся крышкой.
- Сюда мы поместим продукты, – авторитетно заявил Толя.
И в ящик аккуратно стали укладываться: крупы, хлеб, чай, кофе, сахар, какие-то консервы и ещё очень много всего мне непонятного в кулёчках, баночках и коробочках.
- Мужик! – обратился ко мне Толя, – а не взять ли нам с собой пивка?
- А почему бы и нет, – подхватил я.
- Тогда  дуй в магазин, пока не закрылся,  и возьми каких-нибудь конфет или печенья. Только ты там, это, если кто подойдёт и начнёт что-то не то говорить, ты сразу скажи, к кому  приехал, и что я тебя очень жду обратно. Здесь люди, в основном, добрые, но всякое бывает. Ты для них – чужак. Поэтому будь начеку, предельно вежлив и доброжелателен. В Тайге расслабишься.
Я гордо шагал  по посёлку с  чувством заслуженной свободы. Вспомнились советские времена, когда даже в соцстранах к нашим туристам приставляли людей в штатском, -  как бы чего не вышло. Конечно, я понимал, что я здесь в своих новых кроссовках и камуфляжном костюме, как белая ворона. Здесь так никто не ходит. Навстречу мне появилась пара местных аборигенов. Их происхождение выдавали явно выраженные северные черты лица. Это были Кеты – коренные жители этих мест. Один был в пиджаке, надетом на футболку, в потерявших форму брюках и полуразвалившихся ботинках, второй -  в выцветших тренировочных штанах, кедах и фуфайке, натянутой на вельветовую рубашку. Мужчина в фуфайке был коротко подстрижен, лицо и шея у него были загорелые и обветренные. Другой, в пиджаке, оброс  огромной лохматой шевелюрой цвета перец с солью. Они  шли,  пошатываясь из стороны в сторону, и громко о чём-то разговаривали. Поравнявшись со мной, мужик в пиджаке повернулся и протянул мне руку для приветствия. В ответ  я тоже протянул ему руку, сознавая, что  впервые в  жизни  здороваюсь с представителем  малочисленной народности, которых осталось  на земле меньше тысячи. Оба были пьяны, но доброжелательны. Что-то пытались мне сказать. Понял только одно, не хочу ли я предложить им заработок. Им было всё равно, что делать, главное, чтобы хватило на выпивку. Я сказал, что приехал в гости и вряд ли смогу чем-то помочь. Они ещё долго стояли на том же месте, жестикулируя руками, что-то громко обсуждали, потом двинулись дальше. Я вернулся из магазина с полными авоськами.
- Куда ты столько, – воскликнул Толя – хотя, правильно! Пригодится. Клади сюда, – и он указал на ящик.
Сборы подходили к концу. Толя, не спеша, передвигался  по участку, подтягивая каждый раз что-то нужное.
- Вроде ничего не забыли. А теперь пойдём тугуна коптить, – предложил он.
 – Тугун, конечно, очень вкусный копчёный, но процесс этот чрезвычайно нудный, – и Толя принёс деревянные рейки, декорированные  с двух сторон  аккуратным и равномерным частоколом из гвоздей.
 – Значит так, берёшь тугунчика, насаживаешь через глаза на гвоздик. Всё просто. Но о-о-очень долго, –  Толя улыбнулся во весь рот и протянул мне рейку. Мы довольно быстро нагрузили две рейки, я приноровился на ходу.
- Ты  насаживай, а я пойду коптильню приготовлю, – с этими словами он удалился надолго. Я нацепил всех рыбёшек и вышел покурить на крыльцо.
- Всё куришь и куришь! – снова стыдил меня Толя.
- Вот сегодня же будет последняя! Ведь завтра мы с утра поедем? – оправдываясь, уточнил я.
- Конечно,  с утра. Путь не близкий.
Вдруг послышался шум приближающегося вертолёта. Я отпросился у Толи  посмотреть посадку. Это был МИ-8, оранжевого цвета с двумя синими полосами и надписью «Туруханск». Он приземлился на местности, которая весьма отдаленно напоминала  аэродром, разве что имелись некие его атрибуты:  бетонная площадка, полосатый «чулок» на шесте для определения направления и силы ветра и деревянная вывеска «БАХТА».  К кому-то доставили доктора из Туруханска. Двигатель ещё некоторое время работал, потом затих, и винты остановились. Я подошёл поближе, но с лётчиками поговорить не удалось – их окружили местные жители. Пока я ходил за фотоаппаратом, запустили двигатели, и  спустя несколько минут оранжевая «стрекоза» лихо взмыла в небо.  Ее долго было видно  над  Енисеем, она держала курс на север. Я оказался  единственным зрителем,  провожавшим это чудо техники.
Тем временем погода начала меняться к лучшему. Ветер стих, сквозь плотные серые облака пробилось  ещё тёплое осеннее солнце. Я вернулся обратно. Толя с озадаченным  видом стоял возле  кучи вещей.
- Давай, занесём это всё на веранду, – предложил он.
- Согласен, – и я активно начал таскать наши пожитки в дом.
- Бензин бы завтра не забыть, – заключил Толя.
 – А теперь пойдём тугуна коптить.
Коптильня напомнила  мне миниатюрную избушку на курьих ножках, только крыша подкачала, оказалась больно ровной,  с небольшим наклоном.
- Тащи рейки, – приказал Толя.
Через небольшую дверцу он   аккуратно просунул и установил рейки. Когда все тугуны висели внутри,  зажёг лучину.
- Теперь, главное,  не дать возможность уличному воздуху попасть внутрь, иначе всё испортим.
Коптильня устроена по принципу баньки по-чёрному. Если уличный воздух проникнет в коптильню,  тугун покроется слизью, и ничего хорошего не получится.
Искусно приготовленная рыбёшка обладала приятным вкусом и запахом. В ход пошло пиво. Сидя на крыльце и созерцая  поселковую улицу, мы легко приговорили под тугуна двухлитровую бутыль «Бархатного». Незаметно наступила ночь. Я закурил.
- Говоришь, завтра бросишь? Ну-ну! – с подковыркой спросил Толя.
- Я сказал, что брошу, значит, брошу! Вот сейчас докуриваю эту сигарету и, чтобы не было соблазна, оставшуюся пачку  - в печь.
- Вот прямо так?!
- А как ещё!
Я сделал пару последних затяжек, потушил бычок в пепельнице, сделанной из консервной банки, и, чтобы сигаретная вонь больше никого не раздражала,  сразу отнёс жестянку на помойку. Толя уже стелил постель. В его комнате  догорали дрова в печке, и я демонстративно швырнул в топку пачку.
- Вот это поступок настоящего мужика! – важно, но с затаенной усмешкой оценил мои отчаянные действия  Толя.
- Всё! Хватит! Спокойной ночи!
- И тебе спокойной!
 
IX
 
 
- Хватит дрыхнуть! Или ты в тайгу не поедешь? – весело разбудил меня бодрый и деловой Толя.
- Как это не поеду! Ты что? Всё, встаю! – не приходя в сознание ото сна, пробубнил я.
-  Давай, Славик, вставай быстрее, завтракаем, вещи у тебя уже собраны?
- А как же.
- Вот и хорошо! Сейчас в грузовик всё перенесем,  а Мишка его потом отгонит обратно.
- А как он узнал?
- Так он уже приходил! Ты всё проспал!
- А сколько времени?
- Что-то около восьми.
- Это когда же ты встал?
- Часа два назад.
- Вот что делает с людьми тайга! В обычный день не добудишься, а тут  - ни свет ни заря вскочил!
- А ты как думал! Это же не в деревне хозяйством заниматься! – хитро улыбаясь, пояснил Толя и добавил:
 – Да Мишка меня разбудил, ему там одна хахаряшка понадобилась, вот и разбудил. Ты же Мишку знаешь. Нет, но он молодец! На самом деле, если бы не он, мы бы с тобой ещё спали, а так - я всё успел доделать, дособрать,  и мы вовремя отчалим. Я думаю, ему ещё спасибо сказать надо!
После  завтрака мы принялись загружать шишигу. Толя из разных углов тащил всё новые хахаряшки, пока не завалил весь кузов.
- Ну, кажись, ничего не забыли. Ты всё взял?
- Обижаешь!
- Не согласен! Лучше всё сейчас ещё раз проверить, чем потом в тайге из-за ерунды мучаться. Сигареты брать не будешь?
- А у меня их  больше  нет.
- Ой, прямо и не знаю, что тебе сказать. Смотри, а то будешь потом листву да мхи в газетку заворачивать. По себе знаю, сам через такие муки проходил. Зараза страшная! Аж выть хотелось. По разным избушкам ходил в поисках чинарика или нычки, из старой пепельницы выковыривал бычки, вытряхивал из них оставшийся табак, делал новую самокрутку и балдел.
- Нет, я так не буду.
- Ну, смотри. Если уж совсем плохо будет, то… Ладно, это я тебе уже в лодке расскажу, только напомни, хорошо?
- Обязательно напомню.
Толя спустил с цепи Тумана, который радовался больше всех, лаял, скулил и крутился волчком. Топ-кит и Рыжий сходили с ума от зависти, их поддерживали соседские собаки. Мы поехали. Туман убежал далеко вперёд. Он лучше нас знал, как и куда бежать. Дороги в посёлке были сильно раскисшими. Шишига уверенно преодолевала лужи и вязкую глину, подпрыгивая на скрытых под жижей камнях. Из посёлка мы выехали на заливные луга. Только теперь я понял, почему мы так долго ехали в первый день после парохода. Дорога сильно петляла, и все это время взгляд не уставал любоваться живописным видом - слиянием речки Бахты и Енисея. Наконец, мы спустились на берег к лодкам. По тропинке к нам уже спешили Михаил с  сыном, симпатичным долговязым молодым человеком с умными внимательными глазами и четким поведением. Сразу по-деловому мы поздоровались и начали спускать длинную деревянную лодку, сделанную староверами по специальному заказу,  длиной метров в семь,  шириной  около полутора метров, с острым носом и высоким транцем. Перегрузив продукты и вещи,  мы залезли в лодку,  и Толя завёл мотор.  Михаил с сыном, пожелав нам удачи, поехали ставить шишигу на место, а мы, сделав почётный разворот, помчались навстречу приключениям. На сей раз оделся я правильно. Было тепло и комфортно. Туман застыл в классической  стойке лайки  на носу лодки, и было видно, как он радовался, что едет в тайгу. Любой путь по воде начинается с Енисея. В этот раз он был благосклонен к нам. Мы свернули в Бахту, мимо проплывал  уже знакомый мне после рыбалки пейзаж. Я с нетерпением глядел вперед. Постепенно берега начали преображаться. Ивовые кустарники исчезли, и вплотную к воде  подступила тайга, только узкая полоска  густой  зелёной травы, отделяла её от воды. На очередном изгибе на небольшом пляже я неожиданно заметил лису. Она сидела неподвижно и внимательно наблюдала за нами до тех пор, пока мы не приблизились к ней достаточно близко, тогда она неохотно встала и потрусила  сначала вдоль воды, потом  исчезла в высокой густой траве. Я ликовал. Первое знакомство с дикой природой состоялось. К моему удивлению Туман никак не отреагировал на зверя, более того, он с чувством собственного достоинства спустился с носа лодки и улёгся на дне, положив  морду мне на ногу, глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Я чесал ему за ухом, и мы оба блаженствовали. Пейзажи менялись один за  другим, периодически мы спугивали уток, среди которых были гагары, черношеи, крохоли и шилохвости. После очередного поворота реки, важно и недовольно взмахивая крыльями, поднялась цапля. Ямаховский двигатель легко нёс лодку по водной глади. Справа появился приток под названием «Сухая Бахта», хотя с виду он походил на бурную  полноводную  реку. Вообще, у Бахты много притоков, больших и маленьких, но их названия были такими выразительными, что будоражили воображение: Нимэ, Яшинда, Топ-кит, Хурчами, Тынеп. В верховье Бахты есть речка Хуринда, говорят, что в каком-то её расширении живут и размножаются таймени.
Толя время от времени вычерпывал воду из лодки самодельным черпаком, сделанным из пластиковой канистры.
- Подрассохлась маленько, пока без дела на берегу стояла, – объяснил он мне.
– Не боись! Сейчас намокнет, разбухнет и перестанет.
- Веришь, а я и не боюсь.
Я и впрямь не боялся, у меня было чувство уверенности и надёжности во всём, что делал мой друг Толя.
Вдруг обороты двигателя упали почти до холостых, нос лодки опустился. Туман тут же вскочил и начал озираться.
- Ну что! Давай это дело отметим! Перебирайся сюда поближе.
Толя открыл пластиковый чемодан, достал оттуда сумку, а из неё начал выкладывать на среднюю лавку миску с жареной стерлядкой, малосольные огурцы, хлеб, две кружки и флягу с самогоном. Нарезал хлеб, наполнил «бокалы» и произнёс тост:
- Я хочу выпить за то, что я очень рад, что ты ко мне приехал, что ты не капризничаешь, что тебя не пугает непогода, и это хорошо! А ещё, что мы наконец-то поехали в тайгу! Ну, самечек, давай! За тебя! – и Толя приподнял вверх кружку.
- А я хочу выпить за тебя! Так как, не будь тебя, не бывать мне здесь и не увидеть никогда этой красоты! Не понять, какие люди живут на нашей земле! Я очень благодарен тебе за всё!
- Так! Мужик! Ты мне зубы не заговаривай! Мог бы это и под вторую сказать! Что у тебя за натура такая, всегда своё алаверды  должен вставить! Ты,  как моя Валерьевна! Обязательно её слово должно быть последним! Это что за дела! – можно было подумать, что он сердится, но   довольная физиономия и улыбка  выдавали  его отличное  настроение.
 – Ладно, это я так. Поворчать же надо! А тут такой благодарный слушатель! – и Толя рассмеялся. – Ну, дёрнули!
Кружки с грохотом ударились друг об друга и потеряли своё содержимое в наших глотках. Толя тут же плеснул ещё немного  и вылил в реку, при этом немного смущаясь меня.
- Толя! Да хватит тебе! Я же всё понимаю! Я, бывало, и машине своей в бак спирта подливал после дальней дороги в знак благодарности, что довезла и не подвела.
- Ну,  хорошо,  успокоил! Ты закусывай. А то дорога не близкая. Нам ещё пилить и пилить. Скоро пороги начнутся. Первый «Косой» называется. Ты не устал?
- Не дождёшься!
- Вот это по-нашему! Давай, ещё по одной, – Толя немного подправил румпель и вернулся с флягой к импровизированному столу.
Погода как-то не хотела налаживаться. Ветер был порывистый, иногда эти порывы принимали затяжной характер. По серому небу неслись рваные  тучи,  проливая на нас холодные дожди. Когда лодка шла против ветра, капли ощутимо били по лицу. «Как жалко, что на моих очках нет «дворников», - во время очередного дождевого залпа подумал я». Впереди показался порог «Косой». Дожди сделали своё дело, и вода в Бахте немного поднялась, что позволило нам без особого труда преодолеть этот сложный участок. Вокруг всё кипело и бурлило, стремительные воды Бахты с шумом ударялись о торчащие камни и, разбрызгиваясь, неслись дальше. Толя знал «проход», так как уверенно вел лодку между камнями. Вскоре мы сделали остановку. Было приятно походить по земле, размять косточки. Туман сразу направился к лесу, с деловым видом вынюхивая свежие следы. Толя достал спиннинг. Забрасывал легко и непринуждённо отработанными движениями.
- Если хочешь покидать, то там ещё один есть, – удаляясь от меня вдоль берега, предложил Толя.
- Конечно, хочу!
Я взял второй спиннинг и направился в другую сторону. Несмотря на то, что я  давно не рыбачил, руки помнили технику, и забросы мне тоже удавались. Я радовался. Течение было сильное, блесну уводило, и, чтобы избежать зацепов, приходилось достаточно быстро мотать леску. Минут через пятнадцать Толя вернулся к лодке и занялся мотором.
- Бросай это дело. Раз сразу не пошло,  нечего  и мучиться, – крикнул он мне.
Я вернулся и увидел, как  Толя, стоя в воде, со знанием дела  крутил гаечными ключами, примащивая какого-то жуткого вида конструкцию.
- Это защита на винт. Сами придумали. Варим в посёлке из подручных железок.  Без неё здесь никак нельзя – чуть зацепишь о камень или песчаное дно – всё, кранты! Шпонку сорвёт, - течение сильное - лодку развернёт и со всего размаху об камни бочиной. Мы так поначалу пару лодок разбили, вещи утопили, хорошо, хоть сами живы остались. Это сейчас ещё тепло, а когда на сезон уходим, так забереги уже во льду, шуга прёт, вода совсем ледяная. Ну, вот. Можно и дальше двигаться. Ты готов?
- Всегда готов.
- Ты сможешь столкнуть лодку и заскочить?
- Попробую.
- Тогда я полез.
Манёвр прошёл успешно, и мы двинулись дальше. Через пару километров появился следующий порог.
- Мы его «Баня» зовём.
- Почему?
- А тут раньше охотник был, помер уже, так у него здесь баня прямо у кромки леса была. Обычно мы строимся так, чтобы с воды не очень хорошо было видно, а эта прямо в глаза бросалась. На самом деле, у остяков свои названия, у русских свои, а иной раз и мы свои придумываем. После этого будет  «Ганькин».
Мне очень хотелось спросить, откуда пошло это название, но «Банька» так шумела, что говорить было невозможно.  Да и Толе было не до ответов. Он внимательно вглядывался в бурную реку, привставал, находил, только ему ведомые ориентиры. Не зная их, пройти здесь нельзя. Я мог только догадываться, какими жертвами были проложены эти «лоции». Толя время от времени кидал спиннинг, но всё было как-то неудачно. Правда, после порога ему удалось поймать небольшую стерлядку.
- Ну вот, с голоду мы уже не помрём, – улыбаясь, заметил Толя.
- Я так думаю, что с теми запасами, что ты набрал, нам тут месяц можно жить,  ни о чём не задумываясь, – отпарировал я.
- Ну, ты знаешь! Ты это, мужик, брось мне тут такие разговоры. Я без рыбы или мяса жить не могу, вернее, без мяса могу долго, а вот без рыбы… А то, что не съедим,  оставим на «сезон». У нас тут ничего не пропадает.
Через час мы уже выгружались на каменистом пологом берегу. Еле заметная тропинка вела сквозь заросли высокого кустарника, за которым сразу начиналась тайга. Вещи из лодки я подносил к кустам, а Толя нёс их в избушку. С берега её не было видно, и мне очень хотелось быстрее перетаскать всё из лодки, чтобы увидеть быт настоящего охотника-промысловика.
Уютно среди кедров и пихт стоял, если так можно выразиться, целый комплекс избушек, соединённых между собой навесами. На самом деле, избушка была всё же одна, а рядом стояла бревенчатая баня, к ней пристроены дровяники, сараи и кладовки. Рядом через тропинку, ведущую в тайгу, возвышался на длинных столбах лабаз, на котором был аккуратно прикреплён советский, выгоревший на солнце флаг с серпом и молотом в левом верхнем углу. Он давно потерял  красный цвет, и теперь выглядел сиренево-серым.  Подле лабаза присоседился ещё один дровяник. Ближе к берегу, прямо напротив лабаза был сколочен утеплённый закут  для трёх собак с отдельными входами,  «дверной проём» которых был занавешен брезентом. Возле тропинки, ведущей к реке, красовался длинный сколоченный из жердин стол, загороженный от ветра кустарником, с двумя лавками и непокрытым остовом навеса. Таким образом, получался  симпатичный дворик, в центре которого располагалось костровище с самодельной плитой.
- Вот это и есть базовая избушка. Здесь у меня рация для связи с посёлком и другими охотниками. Располагайся. Здесь мы поживём пару дней. Потом дальше поедем, в следующую избушку, там мне надо кое-что доделать, – довольным тоном  изрек Толя. Глаза его сияли радостью.
- Ну, как тебе здесь? – не терпелось узнать ему моё мнение.
-  Здорово! Я что-то подобное ожидал увидеть, но тут так ладно все, так гармонично с природой! Мне нравится! Давай, я тебе помогу что-нибудь сделать, –  вызвался я, так как мною овладело необъяснимое ликование. Я вдруг почувствовал мощный прилив сил.
- Если не трудно,  сходи за водой. Вот вёдра. Мимо избушки идешь налево, там метрах в десяти течёт ручей. Вот из него и набери. Вода в нём  вкусная. Он никогда не замерзает, даже в лютые морозы, – Толя помолчал немного и  продолжил, – да и летом он не прогревается. Круглый год у него одинаковая температура. Помню, Мишка градусник привёз и температуру измерил, так я потом в течение года замерами занимался. Вот и получилось, что он летом градусов до шести прогревается, а зимой ниже двух не опускается. В нём какие-то полезные соли есть.  Мишка, вроде, даже на анализ воду возил. Сейчас уже и не помню, что там и как, но целебная водичка. А называется он «Холодный ручей».
Пока я ходил с вёдрами, Толя развёл костёр и поставил чёрный от копоти чайник.
- Это знаешь кто? – тыча пальцем в чайник, ехидно улыбаясь,  спросил Толя.
- Чайник, – твёрдо ответил я.
- Не-е! Это не просто чайник! Это – Копчёный, он же  - Остяк, он же  - Чифирбак! Понял? – и мы оба рассмеялись. Толя вытащил сковороду, подсолнечное масло и пойманную по дороге стерлядку.
- Пока Копчёный греется, пойдём рыбку половим, а то уж очень маловата стерлядка-то. Ты как?
- Давай, – воодушевленно ответил я.
- А как ловить? На что ловить и кого?
- Как кого, хариуса, может ленок возьмёт. Ловить удочкой на мормышку.
Мы спустились к реке.
- Вот здесь, где Холодный втекает в Бахту, всегда харюза околачиваются.
- Кто?
- Хариус, мы их харюза называем. А знаешь, как щука по-нашему будет? Сардон. А как называется место, где она водится?
- Так откуда же я знаю, раз у вас так всё запутано.
- Сардонарий,  – и Толя, хихикая, забросил удочку.
После третьего заброса и проводки он вытащил первого хариуса. Такую рыбу живьём я видел в первый раз. Красивая. Ее серебристые чешуйки с тёмным окаймлением располагались ровными рядами от головы до самого хвоста. Светлый оттенок они принимали возле брюшка, а  возле спинного плавника он становился  чёрным. Хаотично и редко разбросанные чёрные и бурые мелкие пятна подчёркивали породистость. Вскоре и мне повезло. Я радовался первому пойманному в моей жизни хариусу. Толя разделял со мной мою удачу, но недолго, так как этот хариус оказался не только первым, но и последним. Сколько не пытался, всё было тщетно. Наконец, кто-то натянул леску и стал отчаянно сопротивляться. Это был сиг.
- Так у тебя сижок! Поздравляю! Тоже вкусная рыбка, – прокомментировал Толя. – А у меня ещё один харюзок попался. Но, ты знаешь, мужик, что-то мне это всё не нравится! Какая-то ерунда. Я тут обычно за полчаса ведро хариусов налавливал, а тут глянь, вообще брать не хочет. Что-то тут не так.
- Может погода?
- Это у вас там погода на рыбу влияет и  на ваши головы. Магнитные бури понапридумывали! Кстати, что-то я тоже начал их ощущать. Раньше жили спокойно. Ничего ни у кого не болело, теперь, ой, магнитная буря, и весь посёлок ходит и подыхает. Ладно. Хрен с ними. Пойдём, этих пожарим, а то костёр придётся разводить заново.
Мы вернулись к избушке. Туман как-то странно пятился то задом, то боком, то вилял хвостом, то поджимал его между задними ногами. Оказалось, что он не смог устоять перед соблазном полакомиться свежей стерлядкой. Толя начал наказывать собаку сердитыми криками:
- Ах ты, зараза! Ты что это себе позволяешь?!
Туман скулил и пытался увернуться, но у Толи хватка была крепкая.
- Да ладно! Отпусти его! – , попытался я заступиться.
- Знаешь что! Не лезь! А то и тебе попадёт под горячую руку!
Я  удивленно замолчал, впервые видя Толю  таким крутым и даже свирепым.
- Ты пойми! Я очень люблю животных! Мне самому это очень тяжело, но, если я его не воспитаю, как нужно, то мы с ним зимой оба погибнем! Мне некогда будет этим заниматься, да и погода иная будет. Если эта тварь у меня будет жрать всё, что плохо лежит, то ни добычи не будет, ни пропитания. Теперь понимаешь?! Да и не так сильно я его, главное -  создать видимость наказания. Он же понять должен, что можно, а что нет. Пищу он должен есть только с моего разрешения и только то, что дам. Это тайга! Здесь гуманность – понятие прикладное и более правильное, а не эта показуха по телевизору. Лайка в московской квартире – вот это жестокость, а здесь, извини, воспитание! В тайге - жестокие и жадные не выживают…
Туман, поджав хвост, спрятался в закут, а Толя принялся чистить свежий улов.
 
 
Я понимал, что он во всём прав, -  именно здесь настоящая жизнь со своей философией и своими законами, непонятными для  горожанина, и,  чем больше стрелка часов наматывала круги, тем яснее становился мне смысл, если не жизни, то чего-то очень важного в ней.
Тем временем неприветливо-серое небо становилось всё темнее. День подходил к концу. Толя возился возле избушки, а я увлекся странным видом стоящего  под навесом снегохода «Тайга», сиденье которого в нескольких местах были разодраны.
- Это медведи балуются. Вечно им надо что-то разломать, порвать, нагадить. Если и не найдут чего съестного, то обязательно всё в щепки разнесут, раскидает. Их тут  много развелось. Местные перестали их отстреливать. Червивые они.
- В смысле?
- Больны все паразитами. Такого и есть-то опасно. Сам сдохнешь. Вот они и обнаглели совсем. Ладно. У меня уже всё готово. Даже печку  растопил в избушке. Так что давай, мой руки и к столу.
В избушке горела керосиновая лампа, потрескивали дрова в железной печурке, сделанной из старых ржавых бочек. Возле маленького окошка прямо к стене был приколочен самодельный стол, на котором стояли две сковороды: одна - с жареной рыбой,  другая -  с домашней овощной икрой. Рядом теснился нарезанный хлеб, из банки торчали малосольные огурчики, пучок зелени прикрывал отварную картошку. В небольших рюмках, поблёскивая отражённым светом керосиновой лампы, покачивался в такт шагам самогон.
- Ну-с! За то, что ты, наконец, здесь! За то, что мы смогли сюда приехать! За здоровье наше, наших родных и друзей! Ну! Погнали! – и Толя махом опрокинул рюмку.
- Ох! Хорошо-то как! А-а?!
- Ой, и не говори!
Закусив огурчиком и занюхав хлебушком, я набросился на жареного хариуса. Нет ничего вкуснее, чем свежая рыба, которая меньше часа назад плавала в реке. Для рядового москвича – это такой же деликатес, как коньяк «Martell»  посреди пустыни.
 - Толя! Давай помянем тех, кто мог бы быть рядом с нами, - предложил я.
- Не согласен. Они все рядом с нами! Это живые не едут к нам, а они…, - и Толя указал пальцем наверх, – всегда с нами!
- Согласен.
Не чокаясь, пролетела вторая рюмка. И какая-то сказочная благодать снизошла на нас. Нам было так хорошо, что ни словом сказать, ни пером описать. Некоторое время мы помолчали. 
- Слушай, Толь, а ты меня просил напомнить про Шиштындыр. Так что это такое? – спросил я.
- А-а! Хорошо! Ты разливай, а я расскажу. Кстати, тебе курить-то неохота?
- Нет. Нормально всё.
- Ну-ну! Ещё не вечер!
- Это точно! Уже ночь! – и мы вместе рассмеялись.
- Ладно, слушай. Мы с Мишелем…
- С кем?
- Да это я так Мишку зову. Когда как, то Мишель, то Мишлен, то… Так, не сбивай меня. Ну, ты меня понял, мужик?
- Естессстно, – ответил я,  шутливо изображая перебравшего собутыльника.
 
 
- Ну,  вот. Мы с Мишкой давно хотели до истока Бахты дойти. Она длинная. Чем дальше вверх, тем больше порогов и шивер. Мы думали, что там никто, кроме староверов, не живёт. Оказывается, там есть метеостанция, и посёлок  раньше был, Шиштындыр назывался. На этой метеостанции живёт и работает Полинка Зимогляд. Там всё цивильно,  даже магазин есть. В нем она и  продаёт староверам, геологам и заблудшим охотникам всё, что надо. Ассортимент  -  круче, чем в любом супермаркете Москвы. Всё есть. А когда нет гостей, то сама себе продаёт. Когда всё заканчивается, то можно к ней мотануться и прикупить, чего не хватает. Ну и сам понимаешь, когда несколько месяцев один в тайге, до дома далеко, а природа берёт своё, то и… Ну, ты меня, мужик, понял! А она  - девка безотказная. Красивая, зараза. Как она там одна? Ума не приложу.
- А почему у неё там так много всего, а живёт одна? Почему у вас в посёлке не так?
- А кто его знает. Вертолёты туда часто залетают. Видать, в качестве благодарности и оставляют что-нибудь. Когда мы с Мишкой курили, а сигареты, как всегда не вовремя,  заканчивались, то мы -  к ней. Так и выживали. Так что, если прижмёт без цигарок, то можно будет заскочить на огонёк.
Я задумался. Порой молодые, сильные мужики не выдерживают и нескольких месяцев в тайге, а тут молодая девчонка одна, на таком удалении от цивилизации. Как она справляется зимой с многометровыми сугробами, как расчищает метеооборудование и снимает показания. Неожиданно в моей памяти возник образ Нади. Интересно, что все это время я ни разу не вспомнил о ней.
- Ты чего? – спросил Толя.
- Да так. Какие-то мысли полезли в голову. Про Надю вспомнил.
- Да, кстати, ты обещал мне рассказать про неё, как познакомились.
Я стал рассказывать, как благодаря  ее ловкости попал на корабль, как она откровенно поведала мне о своей жизни, как рвалась сойти вместе со мной, а я отказал ей, понимая, в какое неловкое положение поставлю всех, включая и себя. Толя внимательно меня слушал и периодически давал дельные советы. Он был очень благосклонен к моему легкомысленному и скоропалительному решению связать наши судьбы.
Когда хариус и сиг были съедены, мы вышли на улицу. Была  глубокая ночь. По небу стремительно неслись облака. Но на земле царила звенящая тишина. 
- Надо же, какая тишь! – воскликнул я.
- А то! Теперь понимаешь, почему все нормальные люди в тайге сидят, – улыбаясь, сказал Толя.
Опустив голову к земле и виновато виляя хвостом, к нам подошёл Туман.
- Ну, что лезешь! Подлиза! Ты смотри у меня! Будешь себя и дальше так вести, не возьму тебя больше в тайгу, – поглаживая по мохнатой голове, приговаривал Толя.
Спустя несколько минут я начал слышать, как тихонько журчит ручей за пригорком, шумит на перекатах Бахта. Откуда-то издалека донёсся тихий крик   зверя, а может и птицы. Меня захлестнула волна неведомых  ощущений торжества победы над самим собой, над обстоятельствами, над рутиной городской жизни, и в душе возникло удивительное чувство свободы и независимости от всех материальных благ, без которых нельзя прожить  в обыденной жизни.  В тайге они потеряли свою ценность. Мне захотелось остаться  здесь навсегда. Единственное, что мысленно возвращало меня в Москву, -  это мои родные и друзья.
- Ну что, надышался? Тогда пошли спать.
На деревянных самодельных топчанах, разделённых небольшим столиком по принципу купе в вагоне «СВ», лежали медвежьи шкуры. Поверх них ватные матрасы, подушки, одеяла, старые куртки и телогрейки.
- Тебе предлагаю занять левую лежанку,  а я  уж привык к правой, – распорядился Толя.
Над топчанами висели полки с книгами и журналами давно минувших лет, что вызвало у меня большой интерес, однако сил читать уже не было, да и тускловатый мерцающий свет керосинки скорее клонил ко сну, нежели к бодрствованию. Толя улёгся и взял с подоконника радиоприёмник. Похрюкав частотами, в эфир вырвался какой-то радиоспектакль. О чём он, мне не суждено было узнать, так как сон овладел мною, как только моя голова коснулась подушки. Пару раз  я просыпался, смотрел с удивлением на озарённую керосиновым светом избушку, на мирно спящего Толю, на непроглядную ночь за окном и снова засыпал.
 
X
 
Утром я проснулся от того, что всё моё тело ломило. За окном уже занялся серый день. Толина кровать была пуста. Я встал, слегка покачиваясь и пробуждаясь на ходу, вышел на улицу.
- С добрым утром! – бодро поприветствовал  меня Толя. – Как спалось на новом месте?
- С добрым! Я ещё не проснулся. Тело что-то ломит, а так всё нормально.
- Это с непривычки. Ты, видать, на твёрдом давно не спал. Это полезно, и скоро всё пройдёт. Умывайся. Будем завтракать.
Я взял зубную щётку и пошёл на реку. Утром она выглядела  иначе, чем вчера. Облачность немного поднялась, сквозь её пелену пробивалось блёклое солнце. Было  свежо. Я зачерпнул воду и умыл лицо – сон, как рукой, сняло. Бодрая водица сделала своё дело. Пока чистил зубы, думал, что челюсти сведёт от холода. Вернулся  я свежий и проснувшийся, готовый к подвигам и новым приключениям.
 - А что у тебя карабины прямо на улице стоят? Не порядок! – решил  я проявить бдительность.
- Это у вас там  не порядок, а у нас здесь наоборот,  порядок. Чай тайга, а не город. Если что, то имей ввиду - они заряжены. Снимай с предохранителя и стреляй. Ты же вроде тоже охотник у нас.
- Вроде да. А что если что?
- Если что, то сам поймёшь, не маленький. Если вдруг в тайгу намылишься, то ствол возьми с собой. Только не охоться! Сейчас не сезон, да и не люблю  я   шуметь без толку.
- Значит,  на охоту не пойдём?
- А оно тебе надо? Дай отдохнуть от неё. Давай лучше на рыбалку съездим, а потом в баньке попаримся.
- Давай.
Однако рыбалка не задалась и сегодня. Толе повезло, -  сразу поймал «кобылу», так он обозвал большую щуку. Потом долго сокрушался, что нет рыбалки, и в толк никак не возьмёт, почему её нет.
- Только перед твоим приездом вернулся из тайги, всё было нормально, вот только чуть сама в лодку не запрыгивала, впрочем, как обычно, а тут на тебе! – невольно оправдываясь, сетовал Толя.
- Ну, мало ли, что у неё на уме. Может, я ей не нравлюсь, вот и не ловится, – решил разрядить я обстановку, томясь, что и у меня ничего не зацепилось.
Удрученный Толя с щукой побрел к избушке, а я остался на берегу ещё немного покидать спиннинг. Потом попробовал на удочку,  в надежде наловить хариусов, благо всё в лодке под рукой лежало, но и здесь облом.
- Иди сюда! Баня готова! – крикнул мне Толя.
Как только я вошёл в парилку, уже знакомая мне по ощущениям банька обдала жарким паром.
- Ну, как? Хорошо?
- Да, что там хорошо! Здорово!
Толя поддавал пару, и сделалось невыносимо.
- Толенька, пожалей меня – взмолился я.
- Слабак! – хихикая, ответил он.
- Я не о себе, я о том, что с непривычки мне плохо может стать.
- А ты иди, облейся. Там я воды натаскал. Сразу полегчает,  и обратно захочется.
 Опрокинув на себя ведро ледяной воды из ручья, от которой у меня глаза чуть не вылезли из орбит, мне и впрямь захотелось обратно.
Напарились мы от души. Организм свыкся, состояние улучшилось. Мне стало жарко даже на улице. Подойдя к висящему на избушке градуснику, я с удивлением обнаружил, что он показывает только около семи градусов.
- Вот тебе и конец августа, – заметил я.
- А что же ты хочешь? Полярный круг уже рядом! Дыхание Арктики сказывается. Видишь, Хивус дует, - авторитетно пояснил Толя.
- Кто?
- Хивус. Это такой северо-восточный слабый ветер. Бриз знаешь?
- Бриз знаю.
- Хивус тянет бриз с туманом по ручьям и низинам к большим рекам. Видел когда-нибудь, как туман с гор стекает в долину? Ну да. Откуда ты мог это видеть?. Ну, может по телевизору, когда про природу что-нибудь показывали.
- По телевизору видел. Красиво.
- Мы находимся на правом берегу Енисея, а он считается плоскогорным, а левый – низкий, равнинный. Вот так оно всё и получается как-то. Понял?
- Ну-у, в общем, понял, – ставя на место «шарики» и «ролики», произнёс я.
С задумчивым видом я неспешно направился  по тропинке, идущей вглубь тайги, с намерением  немного прогуляться.
- Ты куда? – резко спросил Толя.
- Да хочу пройтись. Недалеко. Просто интересно посмотреть на тайгу чуть подальше.
- Хорошо. Пойдём.
Тропинка шла по высокому берегу вдоль ручья. Пройдя метров сто от избушки, я наткнулся на какое-то приспособление. Я сразу понял, что это какая-то ловушка для соболя, но решил расспросить.
- Толя, а это что такое?
- Это Кулёмка.
- Забавное название.
- Я не думаю, чтобы соболь также думал.
- А как она работает?
- Смотри. Это самый настоящий капкан из двух жердин. Нижняя лежит между двумя стволами, опершись на них, а вторая жердина настораживается с помощью этих челночков и закрепляется привадой. Когда соболь подходит по нижней жердине, пытаясь унести приваду, челночки выходят из зацепления,  и верхняя жердина падает на нижнюю, и соболь оказывается между ними. Это сейчас верхняя жердина пустая, а так мы на ней всякие ветки примащиваем, потом снег на них ложится, вес существенно возрастает и шансов вырваться или выжить у соболя уже не остается. На самом деле, это - один из самых гуманных способов ловли, так как он не успевает даже помучиться, - хребет сразу переламывается,  и зверёк погибает.
- Вы только такими капканами  ловите?
- Почему? Разные бывают. «Чекан» например, это  - такая лукообразная кулёмка. Ещё «Домик» есть. Делается она так: возле ствола или большого корня  сооружается шалашик, куда вкладывается капкан, чтобы снег его  не завалил, а чтобы соболя потом не съели мыши,  или росомаха не утащила, капкан прикрепляют к пригнутой к земле подходящей ветке, закрепленной на  самодельный крюк. Попав в капкан, зверек начинает биться и высвобождает из зацепления наклоненную ветку – она и вздергивает его вверх, подальше от земли, и никто его уже не съест.  Но мне этот способ меньше нравится, так как он более жестокий - и зверёк дольше мучается, и шерсть портится. Бывали случаи, когда  в капкане оставалась только лапа -  зверёк её сам отгрызал и убегал на трёх. Погибал потом, конечно. Так что, я предпочитаю древние способы, придуманные прадедами много столетий, а может, и тысячелетий назад. Какие же они умные были! А мы  их изобретениями по сей день пользуемся, ничего лучше сами придумать не смогли. А на более крупного зверя, например, на волка можно использовать «Пасть». Это - та же кулёмка, только очень большая. Нижняя жердина лежит на земле, вдоль неё с двух сторон набивается частокол, а посерёдке кладут приваду. Зверь заходит как бы в такой коридор, дёргает приваду, тут верхняя, специально утяжелённая камнями жердина падает на нижнюю. А вообще, много ещё чего. Везде есть свои тонкости.
В стороне во мхах лежала крупная коряга  с торчащими в разные стороны корнями и дуплом между ними. Один корень был отпилен. Коряга удивительно напоминала морду миттельшнауцера. Лежала  она здесь очень давно и была привычного этой породе цвета – перца с солью.
По дороге мы набрали немного грибов, поели черники и голубики.
- Надо будет по ягоду сходить, – деловито подметил Толя.
Пройдя ещё немного, он неожиданно спросил:
- А как ты смотришь, если мы по пивку дёрнем?
- Как ни странно, положительно. Если ещё и под тугуна, то всеми конечностями «за», – воскликнул я.
Решили расположиться за столом на воздухе. Наслаждение вкусовыми ощущениями притупило наши речевые центры, и мы обменивались невразумительными междометиями и восхищенными  вздохами.
Настроение заметно улучшилось. Я принялся мыть посуду. Вспомнилась народная мудрость о том, чем отличается женщина от мужчины. Женщина моет посуду после еды, а мужчина перед ней. Я оказался среднего рода, так как до обеда  было далеко, а про завтрак мы уже забыли. Тем временем Толя взял ведро, приспособление для сбора ягод, под громким названием «комбайн» и пошёл на заготовку. Покончив с посудой, я с чувством выполненного долга  устроился на пеньке, откинулся на бревенчатую стену и с большим удовольствием углубился в чтение. Толя вернулся довольно скоро с полным ведром, достал из кладовки специальную доску с бортами, пристроил её с небольшим наклоном над тазом, достал гусиное перо и довольно быстро перебрал содержимое, отделив ягоду от листьев и мусора.
- Ну вот. Валерьевна довольна будет, – заключил он, пересыпав чистую ягоду в чистое ведро.
 – Может, ещё на рыбалочку сгоняем?
- Давай!
С большим энтузиазмом мы двинулись навстречу удаче. Спустя час энтузиазм как-то стремительно сошёл на нет. Рыба совсем не ловилась. Толя чувствовал себя виноватым,  будто он управлял рыбами, а они его не слушались.
- Ладно. Поехали домой. У нас там щука есть. Всё равно бесполезно, – огорченно заключил он.
Уже темнело. Я развёл костёр и стал ждать, пока вскипит «копчёный», чтобы заварить свежий чай с листьями черники и брусники. В окошке блеснул огонёк керосиновой лампы. Подойдя ближе, я впал в умиление - Толя прокручивал через мясорубку куски щуки. Завидев меня,  улыбнулся и крикнул:
- Котлеты из щуки будут. Ты ел когда-нибудь котлеты из щуки?
- Да. Твоя мама  готовила. Мне нравились.
- Вот и я их умею делать. Готовь сковородку, масло и там под навесом  - миска с мукой.
Процесс приготовления оказался завораживающим действом - скворчащее масло вокруг котлет, самовольный огонь под сковородой, ругающийся на непослушный дым Толя и тихонько подкравшийся поближе  Туман. Все занимались своим делом: Толя переворачивал пышущие жаром котлеты, Туман глотал слюну и облизывался, а я ходил вокруг с фотоаппаратом и любовался идиллической картиной. Особенно красиво это выглядело издалека с  тропинки, которая круто  уходила вниз.
- Ты где там ходишь? Иди, помогай! – решительно приказал Толя,  потеряв меня из виду. Не могу сказать, что ему нужна была моя помощь, скорее он контролировал каждый мой шаг, понимая, какую ответственность  взвалил на свои плечи, таская меня по дикой тайге.
- Фонарик неси и миску для готовых котлет прихвати, а то ни зги не видать.
Я был вынужден немедленно метнуться и выполнить волю моего друга.
- Свети сюда, – и Толя кивнул на сковородку.
Пока приготовление еды двигалось к завершению, я отметил про себя, как ловко Толя употребил выражение: «ни зги не видно» и,  будучи в тайге за четыре тысячи километров от дома,  задумался над его смыслом. Ответ я нашёл уже по приезде в Москву. Оказывается, в упряжи лошади есть кованое кольцо. Оно находится на дуге. Через него продевают вожжи. Это кольцо называется ЗГА. В движении  из-за трения вожжей ЗГА постепенно полировалась. В быту крестьян прошлых веков было очень мало блестящих предметов, и  зеркального блеска ЗГА послужила метафорой для определения темноты. Не видно НИ ЗГИ - это значит темно настолько, что даже полированное кольцо ЗГА не блестит. Очень жаль, что мы мало-помалу начинаем забывать исконно русские слова и их значения, из-за чего наш язык становится бедным и менее красивым, особенно в крупных городах.
 Я недаром сделал это небольшое отступление в своем повествовании,  так как время от времени  у нас с Толей возникали разговоры на разные темы: о нравственности нынешнего поколения, об отношении к различным вероисповеданиям, о чистоте русского языка, о культуре и искусстве, о различных направлениях в науках. Мне нравились эти беседы. Толя проявлял в них свою   самобытность. Его   отношения к людям и к природе были полны мужественного благородства, его мощный нравственный и духовный стержень не давал ему оступиться. В своих взглядах на жизнь мы во многом были схожи, но его опыт многомесячного одиночества  в тайге служил для меня недосягаемой вершиной бытия. Получалось, что такой ритм жизни решал массу семейных проблем. Тайга одновременно являлась виновницей многих бед и спасительницей. Когда супруги рядом долгие годы изо дня в день, то  нет-нет, да и случаются непонимания, конфликты и даже ссоры с печальным концом. Когда же жена провожает мужа одного на встречу с судьбой, полной опасностей, она прощает ему всё, а когда ждёт, готова разбиться в лепёшку, лишь бы любимый вернулся живой и здоровый. Жёны охотников-промысловиков острее понимают народную поговорку:  что имеем, не храним, потерявши – плачем. Дважды  в год эти женщины теряют своих мужей. Поэтому, если и  ругают их, то только по любви - они панически боятся их потерять. Так разлука укрепляет настоящую любовь.
- О чём задумался? – неожиданно перебил мои размышления  Толя.
- А как ты относишься к Православию? – задал я ему мучающий меня главный вопрос жизни.
- Эка тебя завернуло, – попытался отшутиться он.
- А если всё же серьёзно? – настаивал я.
- Не простой вопрос ты мне задал. Ты же знаешь, что крестился я уже в весьма зрелом возрасте и больше по настоянию мамы. Здесь у нас отношение ко всяким религиям, как тебе сказать, чтобы не обидеть, спокойное. Остяки живут со своими Духами, Духами предков, даже куклы делают резные из дерева, украшают их и называются они Аллы. Условно коренные местные раньше  ближе к язычеству были,   их вера  передавалась по наследству - многие и по сей день благодарят Енисей, Солнце, Тайгу. Православие здесь приживается трудно. К нам Батюшка приехал. Крест поставили. Будут церковь строить. Я тебе показывал. Может со временем многое поменяется. Я отношусь ко всему с большим уважением. Душой я понимаю, что Кто-то есть, а умом - пока трудно.
- А может и надо это только душой понимать?
- Наверное, ты прав…
Мы ещё долго сидели возле костра, смотрели, как языки пламени ласкают самодельную чугунину плиты, как искры взмывали в чёрное ночное небо,  как от всполохов огня проявлялись ветки кедров
- Может, пойдём, поедим, да спать ляжем, а то у нас завтра сложный день – поедем в дальнюю избушку.
- Конечно.
- Что-то ты совсем у меня скис, – тревожно заметил Толя.
- Нет. Что ты! Совсем нет. Я просто задумался. А так,  я абсолютно нормален и в хорошем настроении. Я тебе сейчас докажу это, и я начал напевать: «Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой…». Толя с удовольствие подхватил. Я знал, что это - его любимая песня. У него прекрасный голос и хороший слух, а ещё, в отличие от меня, он помнит слова песен, поэтому после первого куплета уже я был на подхвате у него. Пошёл дождь, и мы переместились в избушку. Очередной праздничный ужин получился на славу. Котлеты таяли во рту, были нежными и сочными. Много ли человеку надо! Сон сморил нас мгновенно.  Вдруг звонко и яростно залаял Туман, так, что мы выскочили на улицу. Туман лаял на вершину пихты.
- Ну, что ты! Хватит уже. Он не выходной ещё. Потерпи до сезона. Молодец! Ну хватит, – пытался успокоить кобеля Толя.
- А теперь мне объясни, на кого он лает и что значит не выходной?
- Лает он на соболя. Видишь, там ветка качнулась. А не выходным называют ещё не полинявшего соболя, а ещё говорят так, не выкунивший. Шкурка у него пока бедная, и он сейчас никому не нужен. Вот, когда сезон наступит, шкурка красивая будет, тогда и промысел начнётся.
- Про шкурку я всё понял, а где он, я не вижу. Сейчас за фотоаппаратом схожу, может, во время вспышки увижу его.
Я сделал несколько кадров. К своему удивлению у меня получилась пихта с двумя светящимися бледно-зелёным цветом глазами. Самого зверька распознать было невозможно, уж больно высоко он сидел,  и вспышка не выхватывала его из темноты. Я не расстроился, но скорее был  удивлён, как близка здесь природа к человеку. Туман никак не хотел успокаиваться, пока Толя крепко не ругнулся на него, тогда, поджав хвост, он неохотно пошёл в закут. Мы тоже не стали стоять и смотреть в кромешную темень, а вернулись к тёплым кроватям, мимоходом Толя подложил дрова в печку, и уже через пару минут мы наперегонки давали храпака.
 
 
XI
 
Проснулись мы одновременно. Лениво потягиваясь, не делая резких движений, Толя встал и пошёл к печке подкинуть дрова. Я тоже не стал залёживаться.
- Пока я тут сварганю завтрак, ты собирайся. Не стоит затягивать отъезд.
- Хорошо. Как скажете, товарищ командир, – бодрым тоном ответил я.
- Ну, командир - не командир, а товарищ-то уж точно, – усмехаясь, и явно радуясь моему весёлому настроению, Толя в считанные минуты накрыл на стол.
 – Ну-с! Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста, – процитировал он фразу из популярного  фильма. За это время и я успел собраться  и упаковать  рюкзак, который мне ещё в посёлке вручил Толя со словами: «Чтобы я тут больше чемоданов не видел! Здесь тебе не столица, здесь тайга!»
Только мы успели позавтракать, как Туман снова залился звонким лаем.
- Опять соболь пришёл? – спросил я, радуясь, что при дневном свете  наконец-то смогу его хорошенько рассмотреть.
- Нет. Это он не на соболя. Или на белку, или на бурундука, – серьёзно вслушиваясь в тональность и интонацию лая, пояснил Толя.
Я тут же выскочил на улицу с фотоаппаратом. В десяти метрах от избушки на нижней ветке кряжистого кедра сидел бурундук. Туман залёг во мху и внимательно следил за всеми его передвижениями.
- Какой он симпатичный! – воскликнул я и принялся делать фотосессию бурундука. Не могу сказать, что он с удовольствием  позировал, но деваться ему явно было некуда - с одной стороны начеку  Туман, с другой – я с фотокамерой. Наши совместные старания увенчались успехом, портрет бурундука получился. Вскоре подошёл Толя. Сперва отогнал Тумана, потом и меня, мол, этих бурундуков здесь, как народу в метро в час пик, а нам ехать уже надо. Я с пониманием отнёсся к такому требованию, чему очень обрадовался бурундук, который тут же, соскочив с кедра, скрылся между кочек мха.
Загрузив все хахаряшки в лодку и обойдя ещё не один раз базу для уверенности, что всё в порядке, ничего не забыли, печку на всякий пожарный разгрузили от оставшихся головешек, потушив их в костровище, мы поплыли дальше.
С погодой нам опять не везло - периодически срывался мелкий дождик, но ничто не могло испортить нам настроение. Природа с каждым изгибом реки преображалась, становясь  более суровой. Всё чаще попадались скалы, выползающие на берег прямо из тайги. Река то расширялась и радовала своей гладью, то сужалась и бурлила на перекатах и шиверах.
Время от времени Толя сбрасывал обороты и кидал спиннинг, но всё было бесполезно. Рыба не желала ловиться.
- Что с ней происходит? Ничего не понимаю, – сокрушался он.
Вдалеке показался остров.
- Давай, остановимся  и попробуем половить. Здесь я всегда ловлю, – крикнул он мне.
Это был почти плоский каменистый остров с густым пучком леса посредине. Как только мы причалили, Толя быстро взял спиннинг и сразу начал кидать, удаляясь всё дальше   от лодки. Я последовал его примеру. Вскоре мне повезло. Это был довольно увесистый окунь тёмного окраса с крупной чешуёй и чёрными выпученными глазами. Он так растопырил все  плавники, что я долго не знал, как его схватить, чтобы не наколоть руку. Толе тоже повезло. Он с удовлетворенным видом нёс весьма крупного ленка. Я принялся его рассматривать, так как никогда в жизни не видел эту красивую рыбу живьём.
- Ну хоть что-то! – с досадой сказал Толя. – Я не знаю, что с ней. Обычно, я здесь штук пять ленков вытаскиваю, бывает и тайменя, а тут совсем глухо. А ты -  молодец, хороший окушок! Ладно, поехали дальше, там ещё места есть, где можно будет половить.
 После того, как лодка обогнула остров, я с восторгом увидел высокий обрывистый берег. Он был порядочной высоты, так как деревья на его вершине казались игрушечными. Слоями спрессованная красная, коричневая и светло-серая глина отражалась в водной глади. На небе появились промоины с яркой голубизной. В какой-то момент нас озарило солнце. Ветер разметал тучи, и  солнечный луч упал на обрыв. Только сейчас я обратил внимание на то, что наступила осень. Среди хвойной зелени яркими жёлтыми пятнами, освещённые солнцем золотились стайками берёзки. Солнце выхватывало все новые красноватые пятна. Казалось, солнечные лучи прихотливо сами живописуют затейливые пейзажи.
- Это граница с Эвенкией, – заглушая рёв мотора, прокричал мне Толя, – правда, красиво!
- Толя, у меня нет слов! Это не просто красиво, это...! – только и  смог произнести я, но отвалившаяся челюсть и горящие глаза выражали  мой неописуемый  восторг.
Погода стала налаживаться. Яркое солнце грело так, что хотелось раздеться и загорать, если бы не встречный сильный ветер.  Это было так необычно. Только что холод и дождь, а тут тёплое солнце. Вскоре серые тучки совсем сменились высокими белыми облаками. Всё заиграло, заискрилось. На охоту вылетели хищные птицы. Из тайги доносилось пение какой-то птахи. Туман на своих четырёх лапах крепко стоял на носу лодки и олицетворял собой полное слияние с таежной красотой. Постепенно по берегам сквозь сосны, кедры и пихты начали проявляться белесые срезы известковых скал. Всё это буйство красок и форм, отражаясь в воде, создавало ощущение  сказочного мира. Впереди, искрясь белой пеной, появилась  шивера весьма большой протяжённости. Как и все предыдущие препятствия, Толя уверенно преодолел и это мелководье. Слева вдали показалась высокая скала с  разномастным лесом, беспорядочно поднимающимся  вверх и резко обрываясь над отвесной стеной, за которой виднелся дальний план с узкой полоской голубоватого у горизонта леса.
- Ух ты! Вот это да! – воскликнул я.
- Это - «Чёрные ворота».
- Я бы не сказал, что они чёрные.
- Это они с этой стороны лесом поросшие, а с другой  - они чёрные, пояснил Толя.
Подплывая ближе, я обратил внимание  на  многослойные известняковые скалы с обеих сторон, на которых, вгрызаясь корнями в трещины, росли стройные пихты, кедры и причудливой формы сосны, окружённые редкими невысокими, но очень привлекательными берёзками и краснолистными в преддверии осени рябинами. Мы обогнули маленький полуостров из хаотично наваленных серых камней и оказались в заливе с такой прозрачной водой, что можно было рассмотреть гладкие известковые плиты на дне, тщательно уложенные непонятно кем. Мы причалили к природной белой пристани.
- Мишка её «Пирсингом» обозвал.
- Почему?
- Ну, пирс, это слишком уж, а так  небольшой и красивый пирсик, значит, уменьшительно-ласкательно  будет «Пирсинг».
- Забавно.
- Нам самим забавно.
Я сразу понял, что мы приехали к следующей избушке, как только увидел живописно вытекающий из леса ручей. Он струился множеством потоков по скале, огибая валуны и раскачивая крупные листья, очень похожие на чётко обрезанные светло-зелёные лопухи. Мы вылезли из лодки. Взгляд сразу притянули маленькие кусты шиповника с ярко-красными и оранжевыми ягодами на белом фоне слоёного среза скалы. 
- Мне здесь уже нравиться, – вырвалось у меня.
- Нам с Мишкой тоже понравилось, вот мы и решили здесь избушку поставить.
По природным ступеням я поднялся наверх и увлекся обзором окружающей меня  красоты. Куда ни глянешь, глаз радуется, можно фотографировать в любом направлении, с любого ракурса, и каждый кадр будет шедевром, и каждый шедевр создан самой природой! Тропа вела через песчаную полосу, на которой росли молодые стройные кедры, дальше она поднималась по небольшому склону, и я попал в очередную сказку. До чего же уютно стояла избушка из ещё не потемневшего бревна, среди вековых сосен, елей, кедров, лиственниц и пихт, сквозь их кроны пробивались солнечные лучи и пятнами ложились на кровлю, стены и небольшую полянку перед ней.
- Вот и наша новая избушка! Ну как, нравится?
-  Толя, я готов здесь жить вечно! Это рай!
- Так кто ж тебе мешает? Бросай свою Москву и перебирайся сюда. Будешь мне помогать.
- Ох, Толя, Толя. Если бы всё было так просто. А как же мама, Маша, могилы родных.
- Ну, маму в Бахте поселим, там за ней Валентина присмотрит, к Машке ездить будешь, а может, и она хоть раз сюда приедет и увидит всё своими глазами. А на могилы… Мне самому надо. Давно уже не был. Да, года четыре уже не был. В этом ты прав, отсюда не наездишься.
- Нет уж. Каждому своё. Вот приехал я к тебе, впечатлений на всю жизнь хватит,  Бог даст, ещё приеду, а жить здесь скорее не смогу - рождённый ползать, летать не может. Я не привык к такой свободе. У нас там, в Москве, свобода воспринимается как вседозволенность, а здесь, это совсем другое понятие. Здесь ты свободен от чиновников, от политики. Ты свободен в выборе, чем тебе заниматься…
- Я не согласен! – перебил меня Толя. – Здесь природа диктует, чем ты должен заниматься, стоит хоть  немного забыться в  отдыхе, как зима сразу накажет тебя за  халатность, так что и здесь понятие свободы весьма условно. Трудись, и всё у тебя будет, а не будешь трудиться, ничего не будет, с голоду помрёшь, зимой замёрзнешь. Поэтому свобода – понятие везде относительное.
- Ты снова прав. Но всё равно, живёте вы здесь более размеренно, чем мы.
- Вот с этим я согласен. Но это не значит, что мы тут всё делаем медленно, просто научились распределять свои силы, а вы рвёте пупок каждый день. А ещё я согласен с тем, что нам, действительно, всё равно, кто у власти, какой курс доллара и о чём договорилась большая восьмёрка. А вот баррель нас и здесь достаёт, когда топливо дорожает, а цена на пушнину падает.
- Ага, значит, не такие уж вы тут и независимые от остального мира.
- К сожалению, это так. Но зато мы в полной автономии можем прожить несколько лет, а вы в городе не более нескольких дней.
- Не правда, я в своём гараже могу месяцами жить.
- Твой гараж не в счёт, это у тебя бункер, а не гараж. Я помню, какие у тебя там запасы, даже ящик водки стоял. Не выпил?
- Так ведь я практически не пью. Ведь я туда на машине приезжаю, обратно тоже, так как же я пить-то буду? Это у тебя тут можно, даже пока едешь!
- Да уж. Может в этом и есть наша свобода? Хочу - пью, не хочу - не пью, но это не мешает делу. Ты же знаешь, мы тут не напиваемся и большую часть времени нам пить тоже некогда, а то,  кто за тебя работать будет.
- Как всегда -  начали за здравие, а закончили водкой.
- Вот именно! Вечно ты какие-то разговоры начинаешь! Нудный ты какой-то!
- Здрасьте вам! Я же ещё и нудный!
- Конечно! Такое настроение хорошее было, а ты тоску навёл!
- А кто спорить со мной начал?
- А что ты ерунду всякую мелишь?
- Я про природу, про красоту, про свободу!
- Про природу, про красоту,  пожалуйста, а вот про свободу больше не надо! Хорошо?!
- Добро! Замяли. Давай пивка!
- О как тебя заколбасило! Ты же пиво не очень!
- Так это я там не очень, а здесь даже очень ничего!
- Ну, наливай! И всё же, как тебе тут?
- Здорово! И душой и телом отдыхаю!
 - Вот и я тут отдыхаю! Ну, погнали! – Толя большими глотками опустошил кружку и вытер рукавом густую пену с усов.
 – Эх, хорошо-то как! И погодка вроде налаживается.
- Чтоб не сглазить.
- Это ты мне тут брось! Ишь! Сглазить! Не надо нам этого! Давай, обустроимся, перекусим и на рыбалку съездим.
- Я уже пошёл обустраиваться.
Взяв свой и Толин рюкзаки, направился к избушке. Перед входом  земля была прикрыта аккуратно уложенными плоскими каменными плитами  естественной природной формы.  Я залюбовался этим творением и  невольно пошел в обход.
- Это я их сюда с берега каждый раз таскаю по камешку, чтобы мусор в избу не заносить, – крикнул мне вдогонку Толя.
- Понял, – и я тут же ступил на них. Весь лесной мусор и впрямь отвалился. Дернув за обтёсанную почти белую корягу, прибитую вместо дверной ручки, я с чистыми ногами и добрыми помыслами вошёл в дом. В нос шибанул дурманящий аромат свежей древесины. Сквозь небольшое оконце, заделанное прозрачным полиэтиленом, метнулся солнечный луч, и на душе радостно потеплело. Помещение было небольшое, но ещё светлые брёвна стен, пола и потолка создавали ощущение простора. Так же, как и в базовой избушке, справа от входа гостей встречала металлическая печка; напротив, под окошком, был прибит самодельный стол, около которого примостились два табурета, а дальше - уже привычное купе с двумя топчанами и столиком между ними. И в этом кажущемся однообразном аскетизме проступало что-то очень надёжное, мужское и настоящее.
Пока я обустраивался, раскладывал вещи и переодевался, Толя уже успел развести костёр, почистить пойманную рыбу и начать её жарить.
- Какой ты шустрый! – удивлённо воскликнул я.
- Мы такие! – растягивая букву «и», подметил Толя.
В быстром порядке я начал помогать сервировать стол, резать огурчики и помидорчики, хлеб. Почистил картошку и закинул её в котелок. Уже через полчаса, любуясь искрящейся на солнце рябью Бахты, узорчато проступающей сквозь свисающие ветки кедрача, под шум лёгкого ветерка и журчание ручья, вкушали мы с дымком приготовленную пищу. Засунув всю морду в котелок и с удовольствием чавкая, укрепляя дух коллективизма, насыщался и Туман.
- После такого обеда необходимо немного отдохнуть. Не желаешь? Минут сорок задвинем, потом на рыбалку,  как раз успеем на вечернюю.
- Глупо сопротивляться естеству. Уж коли организм  требует, то надобно подчиниться. Только я здесь никогда не похудею, если мы будем трапезничать  так каждый раз .
- А ты сюда худеть приехал? – весело спросил Толя.
- Ну, хотелось бы, конечно, соединить приятное с полезным.
- Это у тебя вряд ли получится. В смысле, и приятное и полезное у тебя получится, а вот похудеть, это не здесь. Вот вернёмся в посёлок, Валерьевна приедет, она тебе покажет, как в Сибири кушают.
- Толя! Ты издеваешься? Это меня тогда ни на один корабль не возьмут, скажут, -  сухогруз заказывайте, – и мы  расхохотались.
Удивительное блаженство овладело мной, когда залегли по топчанам. Спать не хотелось. Я лежал на спине и изучал ленивым взглядом, как коси-нога  пыталась преодолеть сплетённую паутину. Паук был рядом, и было видно, как ему не хочется упускать такую добычу, но она была уж слишком велика, и он,  то дёргался навстречу, то хитро перебирая лапками, отступал назад. В открытую дверь влетела крупная муха и,  громко жужжа,  заносилась кругами  по избушке.
- Вертолёт не вызывали, – недовольно высказался Толя, не поворачивая головы.
Муха будто услышала и тут же вылетела наружу.
- Дрессированная, – подметил я.
- У меня не забалуешь, – с явным удовлетворением подтвердил Толя, и через мгновение послышалось ровное сопение, переходящее в тихое похрапывание. Поддавшись чарам сна, незаметно для себя  и я  заснул.
- Долго спать будешь? Всю рыбалку проспишь, – важно расхаживая по комнате, громко провозгласил Толя.
-  А я что, заснул, что ли? – спросонья, ничего не понимая, пытался я оправдаться.
- От твоего храпа стены ходуном ходили, – посмеивался Толя.
 – Я пошёл к лодке. Догоняй.
- Ага. Сей момент.
Подойдя к лодке, я спросил:
 – И долго мы спали?
- Как и положено, полчасика.
- Надо же,  а состояние такое, что целые сутки проспал.
- Хвойный воздух делает своё дело. Здесь силы быстрее восстанавливаются. Чай, чистый кислород, это тебе даже не в Тверской (он имел ввиду Тверскую область, где жила его мама,  и куда он так долго все никак не мог вырваться).
С каждой минутой тайга, подчиняясь  заходящему солнцу,  меняла свой завораживающий окрас. Я разрывался между спиннингом и фотоаппаратом. Толя смеялся надо мной, понимая мои чувства и уважая мою любовь к природе. Пока я ловил очередной эффектный кадр, Толя поймал очень крупную щуку.
- О, кобыла какая! – радуясь улову, он позировал мне в объектив, держа её за жабры двумя руками.
– Теперь мы с голоду не помрём.
- Мы и так с голоду не помрём, нам сегодняшнего обеда на три дня хватит.
- Я бы, конечно, с этим поспорил, но если ты категорически отказываешься от таких угощений, то я…,  - издевался надо мной Толя.
- Уговорил,  худеть буду в Москве, а то  и вспомнить будет нечего.
- Нетушки! Умерла, так умерла! Ты торжественно заявил, что объявляешь голодовку…
- Не правда! Я такого не говорил!
Так, играючи, мы бранились, но  не долго. Вскоре  и у меня  кто-то попался. Это тоже была щука, правда,  более скромная, но по московским меркам,  вполне приличная. На этом рыбалка закончилась.  Мы продолжали кидать блесну, но ничего не ловилось. Наши перемещения по реке результатов не дали. И Толя был снова озадачен, что же произошло с рыбой.
- Здесь всегда брала! А вон там у них  целый сардонарий. Сколько не кинешь, столько и поймаешь, а сегодня  - голяк. Странно всё это.
- Это в честь меня. Рыба  испугалась и попряталась.
Солнце завалилось за горизонт. Ночная прохлада сразу стала пробирать до  костей. Влажность была стопроцентная. Небо еще удерживало нежные пастельные тона, в то  время как тайга становилась всё темнее и неприветливее. Вдруг что-то запищало на берегу и стало как-то жутковато.
- Это кто?
- А это? Пищуха. Зверёк такой забавный. Он здесь живёт.
- А кто тут вообще водится?
- В смысле?
- Ну, какие звери тут водятся?
- А-а. Из куньих: соболь, горностай, ласка и росомаха. Бурундука ты видел, пищуху сейчас слышишь, белка, белка-летяга. А так ещё, естественно, медведь, лису ты тоже видел.
- Медвежьи следы тоже видел.
- Вот видишь, как тебе повезло, что только следы. Лось, олень, кабарга. Очень редко к нам захаживает волк. Кстати, я там возле входа карабины поставил, они заряжены, только с предохранителя снять.
- Так ты же сказал, что охотиться не будем.
- А я не про охоту, я на всякий случай. Это тебе не подмосковный перелесок, это тайга, здесь надо быть всегда начеку.
Лодка вошла в «бухту». Туман первый выскочил на «пирсинг» и неторопливой походкой устремился к избушке. Мы закрепили лодку, взяли улов и тоже пошли к избушке.
Небо на закате светилось нежно-голубой полоской, а с востока надвигалась ночь. Было как-то подозрительно тихо. Никаких звуков, кроме журчания ручья. Тайга замерла. Вскоре начали появляться звёзды. С каждой минутой их становилось всё больше и больше. Столько звёзд я никогда не видел. Создавалось впечатление, что и чёрного космоса нет, одни звёзды. Из-за леса появился тоненький серпик луны.
- Как жаль, что не полнолуние, – посетовал я.
- Ну и хорошо, что не полнолуние, а то светила бы сейчас как днём солнце, и звёзд не было бы видно. А так, смотри, сколько их. Вон - Млечный путь. А это - Полярная звезда, а то  - Большая Медведица.
- Ты хорошо созвездия знаешь? Помню в детстве, я с бабушкой ходил в московский планетарий. Сколько всего интересного я там узнал. Даже астрофизиком хотел стать.  Впечатлений на всю жизнь осталось. Жаль, что  сейчас не могу своих детей туда  сводить. Я бы и сам с удовольствием всё с самого начала стал бы узнавать. Память у меня некудышняя.
- А что так?
- Ты про память?
- Нет, про планетарий.
- Так ведь его на ремонт лет пятнадцать назад, как закрыли. Целое поколение выросло, не ведая, что есть  удивительный  мир Вселенной.
- Да уж. Это, по сути, преступление перед нашими детьми.
- Согласен. Только толку с того…
- Ты не замёрз?
- Нет. Мне хорошо. Зябко, конечно, но хорошо. Интересно. Душа открывается. Начинаешь задумываться о вечном и земном, о Вере, о тех, кого нет уже рядом с нами. Интересно, почему так происходит?
- Ближе к Богу становишься.
- Возможно.
- Ладно, романтик, пойдём спать, а то простудишься у меня ещё, что  я Валерьевне скажу? Не досмотрел? Не доглядел? Мне же и влетит за тебя.
- Эх, Толя. Так не хочется уходить. Ну, да ладно. Пойдём.
Мы легли.
- Толя, а почему ты керосинку не тушишь?
- Так спокойней, если вдруг гости пожалуют.
- Какие гости?
- Так, спи, давай! Это я пошутил. Спокойной ночи!
- И тебе, спокойной ночи!
Повернувшись набок, я ещё долго лежал и думал. Толя мирно засопел. Как хорошо, что он рядом, подумал я. Как же он здесь зимой один?  И рядом никто не сопит. Сейчас хоть ручей журчит, а зимой, наверное, и его не слышно. У меня в ушах так свистит от тишины, даже ручей не спасает. А зимой ещё и холод дикий. Какой же он всё-таки мужественный человек - этот Толя. На этой мысли сон победил меня. Проснулся я от странного слухового ощущения. Такое бывает,  когда идёшь по подземному переходу между станциями метро над тоннелем в тот момент, когда по нему проносится поезд. Я резко повернулся. Было абсолютно тихо. Толя мирно посапывал. Но на столе, в стеклянной пол-литровой банке успокаивалась чем-то встревоженная вода. Качнуть стол я не мог, он приколочен к стене, стену раскачать я тоже не мог, или мог? А кто его знает. Может, когда поворачивался резко, избушка небольшая, а я внушительных размеров. Да. Всё может быть. Ну и ладно. Буду спать дальше. И было дело, почти заснул, но вдруг какой-то животный инстинкт опять разбудил меня. Глаза широко открылись, и в этот момент «состав метро» снова пронёсся под избушкой. Сперва я подумал, что у меня что-то с рассудком, но услышав, как кратковременно затрепетали деревья, как опять растревожилась вода в банке,  я понял -  это было землетрясение. Первый толчок я проспал, а второй засёк. Я не раз замечал за собой, что в отличие от большинства людей, когда я сплю,  и вдруг потянет дымом, я тут же просыпаюсь, реагирую на похолодание, на атмосферные фронты и магнитные бури, а теперь ещё и на землетрясения. Может, это с детства пошло, когда в 1977, кажется, году однажды поздно вечером, когда мама только уложила нас с сестрой спать, Москву тряханула волна докатившегося от Молдавии землетрясения. Я ещё долго не мог заснуть. Толчков больше не было.
 
XII
 
Утром я встал позже Толи. Он уже вовсю что-то рубил топором и отмерял какой-то верёвочкой.
- Доброе утро, Толенька!
- А-а. Проснулся, романтик? Доброе. Я уже почти навес сделал над столом, пока ты спишь.
- А ты знаешь, почему рыба не ловится? – спросил я.
- Ну и почему же? – с явным интересом переспросил Толя.
- Сегодня ночью землетрясение было.
- Ой, не смеши меня. Здесь его отродясь не бывало. Да и как я мог его проспать?
- Честное слово, я его почувствовал. Я проснулся из-за первого толчка, а второй я уже отчётливо ощутил.
- Это ты вчера на звёзды пересмотрел. Нет, ну это надо? Приехал тут в кой веки раз в Сибирь, а ему тут тридцать три удовольствия, даже землетрясение продемонстрировали. Ты хоть знаешь, как оно выглядит, это землетрясение? Не дури мне голову! Я люблю всякие разные байки, но когда уже с перебором начинается, это уже меня раздражать начинает.
- Я тебе правду говорю! Было оно. Словно метро под нами проехало.
- Так, а что же я его не услышал? Не гудело? Нет?
- Нет. Не гудело. Да и шума такого не было. По ощущениям это было так.
- А почему я не ощущал тогда?
- Ты спал.
- Нет. Ну, надо же! Землетрясение проспать! А чего не разбудил?
- А откуда я мог знать, что два толчка будет? Я первому-то и сам не сильно поверил.
- Ой, ладно, Славик! Давай, завязывай! Приснилось тебе это. Здесь землетрясений не бывает. И точка! Хватит! Давай, вон лучше чайник повесь и дров подкинь, сейсмолог!
И не могу сказать, что я тогда обиделся на Толю, но неприятно, точно, было, хотя и сам отчасти виноват - есть у меня грех - люблю байки всякие и небылицы потравить, а тут  явно получилось. И не виноват он вовсе, что не услышал землетрясение, потом я уже  и сам начал сомневаться, но память во мне осталась.
Я повесил чайник, подкинул дров в костёр и стал помогать Толе. У меня складывалось впечатление, что я больше мешаюсь, нежели помогаю, но Толя снисходительно просил меня, то столб придержать, то глазом «стрельнуть» уровень. В какой-то момент мне даже удалось завладеть топором и забить несколько гвоздей.
- А откуда гвозди? – спросил я,  зная, что здесь это - неслыханная роскошь. Часто вместо них используют нарубленную тем же топором стальную проволоку и загибают кончик. Этакое нехитрое и вынужденное изобретение здесь называется «гвоздюками».
- Серёжка подарил, – уважительно произнёс Толя. Моё сердце как-то сжалось и появилось неудержимое желание заработать много денег, нанять баржу и притащить в Бахту всё: гвозди, шурупы, металл, кирпич, различный инструмент. Список можно продолжать до бесконечности, так как здесь не бывает мелочей,  ко всему относятся с большим уважением и умеют ценить даже маленький обрезок старой верёвочки.
Когда навес был готов, мы приступили к трапезе. Толя задумчиво смотрел на костёр. Пока я мыл посуду, он снова начал тюкать топором.
- Ты что задумал? – спросил я.
- Пока не знаю, что получится, но хочу попробовать, – загадочно произнёс он, так и не раскрыв свой замысел, пока я сам не догадался. Он модернизировал перекладину над костром. Теперь можно было регулировать уровень подвеса чайника или котелка в зависимости от силы огня. Я каждый раз приходил в восторг от  неистощимой выдумки и сноровки лесного народа в стремлении создать комфорт здесь, посреди тайги. Хотя и сам, будучи с родителями в походах на байдарке по Карелии, Архангельской или Тверской областях, «грешил» тем же – сооружал печки из подручных камней, строил навесы и изгороди от непогоды и сильных ветров, мастерил столы и лавки, даже причалы строил. Но в присутствии Толи я не лез со своими новациями. Он был хозяин, я – городской гость. Для виду он со мной советовался, проявляя благородство души, но решал и делал все сам. - Так. Ну, что же. Мы неплохо потрудились. По-моему, хорошо получилось. Да? Самечек?- обращался ко мне Толя.
«Самец» или «самечек» - здесь как дворянский титул, как проявление высшего уважения. Конечно, мне было приятно такое обращение, но я всё больше мучился от своей никчемности и роли балласта. Фраза: «Мы неплохо потрудились», - добила меня окончательно, вернее, слово «мы» в этой фразе.
- Толя! Ты издеваешься надо мной? Кто мы? Это ты всё сделал! – взорвался я.
- Значит так, самечек. Во-первых, здесь не к месту «я», нас здесь двое, значит,  «мы». Во-вторых, ты мне всё же помогал. В-третьих, ты уже достал меня своим ворчанием и гудением! Тебе здесь не нравится? Тебе неприятно моё общество?
- Что ты! Мне всё нравится! Я очень благодарен тебе за всё! Я счастлив от того, что нахожусь здесь рядом с тобой!
- Тогда перестань изводить себя и меня! Я этого очень не люблю! Ты же никогда не был в таких местах, вот и растерялся, а потом, как ты будешь здесь что-то делать, если я тебе не позволю? Ты гость. Ты для меня очень почётный гость, а ты видел, чтобы гостя заставляли что-то делать, тем более такого гостя? – и Толя поднял к небу указательный палец. Затянувшаяся после этого пауза разрядилась диким хохотом, вплоть до коликов в животе.
- Спасибо тебе, Толенька! Ты настоящий Мужик с большой буквы!
- Я знаю! – скромно ответил Толя. – Знаешь что, поехали, я тебе покажу кое-что.
Заведя мотор, мы направились на другой берег к симпатичному холму, который Толя называл «Чёрными воротами». Подойдя поближе, он сбросил обороты и стал медленно двигаться вдоль берега. Я чувствовал, как у меня «отваливается»  челюсть. Огромная чёрная скала на глазах вырастала нависавшими и еле державшимися огромными выступами. У подножия образовался хаос из огромных валунов, отполированных мощными весенними половодьями. Как только лодка коснулась подходящего для высадки места, Туман деловито спрыгнул на сушу, сразу устремившись в навалы за следами, ведомыми только ему. Пока я с открытым ртом любовался очередным чудом природы, Толя ловко перебравшись через валуны, принялся кидать спиннинг. Прозрачная вода манила в свой подводный мир. Стайка молодых окуньков, обогнув подводную скалу, со снайперской скоростью пронеслась в сторону заводи гонять мальков. В этот момент я обратил внимание на  чёрный предмет, плывущий прямо на рыбака. Это был муляж мыши для ловли тайменя, подтягиваемый самим Толей. Хоть у меня и не было такой хитрой приманки, я тоже начал бросать блесну. Полчаса тщетных забросов вывели Толю из равновесия.
- Да что же это такое творится? Здесь всегда брал! Нет, ну точно, что-то происходит.
Туман, вдоволь набегавшись по валунам, забрался на самое высокое место у подножия скалы и улёгся.
- Толя! Глянь! Прямо Акелла! Красавиц! – воскликнул я.
- Да уж, позировать он любит. А вообще, он у меня действительно красавец, это правда. Любимец наш. Ритка в нём души не чает. А знаешь что, хочешь, наверх заберёмся?
- На скалу-то?
- Ну да. С той стороны можно.
- Конечно, хочу.
Пришлось вернуться в лодку и обогнуть непроходимый по берегу участок. Восхождение было не таким мучительным, как мне  показалось, хотя дышал тяжело. Сказывалось отсутствие должной физической подготовки и многолетнее злоупотребление никотина. «Как же долго организм восстанавливается, - подумал я, тяжело пыхтя, преодолевая последние метры». Дальше было намного легче -  сплошь заваленный разнокалиберными камнями, обросшими мхами, лишайниками и мелкой растительностью, немного отклонённый от вертикали подъём перешёл в почти пологую таёжную тропу. Кто её здесь натоптал, я мог только догадываться, так как людей здесь почти не бывает. В подтверждение моим догадкам, чуть в сторонке лежала подсохшая кучка медвежьего помета. Толя уже давно добрался до края скалы и любовался открывшимся видом. Дыша как паровоз, я поравнялся с ним.
- А она снизу не казалась такой большой! – подметил я.
- Всё большое снизу кажется небольшим до тех пор, пока на это большое не залезешь. Зато вид-то какой!
У подножия скалы огромные валуны сверху казались просто камушками, мимо них, огибая выступ, несла свои воды Бахта. Со всех сторон подступала зеленая тайга. Кое-где жёлтыми всполохами выделялись берёзки. Ощущение полёта и всеобъемлющего счастья овладели мною. Несколько минут мы,  молча,  не двигаясь, смотрели.
- Давай я тебя сфотографирую, – предложил Толя.
- Я не люблю фотографироваться, но с большим удовольствием не отказался  бы запечатлеть себя именно здесь. Долгий путь мы проделали сюда. Столько же идти обратно, но это стоило того!
-  И я о том же, – довольно улыбаясь, Толя начал прицеливать камеру.
Спуск оказался более впечатляющим.
Сколько всего интересного я упустил, когда, задыхаясь,  карабкался наверх!  Сквозь белые мхи проступали чёрные камни, над ними свисали ярко-красные ягоды костяники, тут же взмывали под самую высь стволы пихт и кедров, выше которых раскинулось  голубое небо  с надвигающейся лиловой тучей.
- Смотри, на грозу похоже, – крикнул я Толе.
- Я её уже давно засёк. Если и зацепит, то стороной.
Мы вернулись в лодку.
- Брось-ка в этот сардонарий, – предложил мне Толя.
- Местечко такое уютное и  красивое, что здесь бы сам поселился  с удовольствием, не то что щука, – пошутил я, разматывая удилище и любуясь крохотной заводью, окаймлённой каменистым берегом, на фоне которого  из воды живописно тянулись ярко-зелёные растения с длинными узкими листьями. Уже второй заброс увенчался успехом. Мощно сопротивляясь, щука пыталась сорваться, водила натянутую леску  влево и вправо, потом рванула под лодку, снова вышла и начала то выныривать и бить хвостом о поверхность воды, то   уходить на глубину. Толя что-то пытался мне советовать, но я его не слышал. Увлечённый противостоянием  рыбы, согнув спиннинг почти пополам, я вытащил пятнистую красавицу из воды и завёл в лодку, поближе к Толе  в надежде, что он снимет её с блесны.
- Эх ты, рыбак! Значит, ты таскаешь, а я должен её обухом по башке тюкать? Грех на душу брать, – ехидно улыбаясь, Толя потянулся за топором. -  Поздравляю! Хороший экземпляр!
Как только блесна освободилась из пасти, я начал кидать снова и снова, но повторной  добычи не получилось.
- Поехали к перекату. Там попробуем тайменя поймать. Я знаю, что они там есть. – крикнул мне Толя.
В небе сверкали молнии. С большим запозданием до нас докатывался гром, и создавалось впечатление, что сначала шли раскаты грома, а потом сверкала молния, нарушая все законы физики. Крупные капли начали барабанить по лодке и, выбивая большие пузыри, дождь смешивался с водной стихией реки.  Не доплыв до переката, Толя направил лодку в сторону берега. Пока я примащивал якорь между торчащим валуном и лиственницей, он уже пробирался по наваленным камням поближе к стремнине. Когда же  я, покинув лодку, начал приближаться к нему, выбирая, на какой камень наступить, радостный возглас заставил меня остановиться и наблюдать, как Толя вываживает царя сибирских рек. Этот процесс занял несколько минут. Таймень боролся отчаянно, но опыт и терпение рыбака сделали своё дело. Первый раз в жизни я увидел живого тайменя.
- Не очень-то я доволен -  маловат. Прямо на грани -  будь чуточку поменьше,  я бы его отпустил. Мы таких не ловим. Это всё ради тебя, – сдерживая  радость, пояснял Толя.
- Ничего себе! - ахнул я.  Рыба была  почти метр в длину с почти чёрной спиной и малиновым хвостом, очень выразительной мордой и острыми многочисленными зубами.
- Беги за фотоаппаратом. А то,  когда уснёт, он теряет свою красоту и становится белесым.
На обратном пути Толя поймал ещё одну щуку.
Подплывая  к избушке, переключившись с рыбной ловли на природу, я был в очередной раз очарован ее красотой. Река вдоль течения, отражая небо, четко  разделилась в цвете  на голубой и серый. Прямо от верхушек омытого недавним дождем пихтача,  позади избушки, выросла радуга, пересекая семицветной дугой серую тучу. Отнеся улов к жилищу,  и   возвратившись к лодке за фотоаппаратом,  я застыл, любуясь потрясающей феерией красок. Растрёпанные облака, выплывающие  из-за тайги с противоположного берега, подсвечивались расплавленным золотом заходящего солнца, и создавалось  впечатление, что гигантскими всполохами горела тайга. Небо постепенно приобрело зловещий желтоватый окрас, на фоне которого тайга выглядела неприветливо-чёрной. Не щадя матрицы, я делал кадр за кадром.
Ужин был царским.
- Я захватил с собой соусы, которые привёз Григ. Макай тайменя и будет баще, – советовал Толя.
- Никак не привыкну я к твоему новоязу. «Баще» – это как?
- Хм. «Баще», – хмыкнул Толя и, выдержав паузу, добавил:
 – «Баще» – значит вкуснее, лучше, интереснее. Как-то так.
- А-а-а, тогда другое дело. Тогда это мы, пожалуйста, – поддерживая общее приподнятое настроение, я начал дегустировать свежайшего тайменя с разными соусами. Неоднократно  пробуя суши в различных московских ресторанах, должен заявить, что им до тайменя, мягко говоря, как мне до полёта на Марс.
Ужин затянулся. Пошли задушевные разговоры сначала про  охоту, потом про будущее наших детей.
- Умом понимаю, что без высшего образования в двадцать первом веке жить  трудно и надо перебираться в город, чтобы Ритка могла учиться, но всё мое существо противится этому, - говорил Толя.
 - Ведь, помимо благ цивилизации на нее обрушится и негатив, как бы я не пытался оградить её от всего пошлого и мерзкого. Да и  старость не за горами, все труднее выживать собственными силами.
 В конце концов, как всегда бывает в мужской компании,  разговор уперся в тему женщин, которые настолько  эмансипировалось, что полностью утратили способность быть  просто любящей женой.
- Одни феминистки или девицы лёгкого поведения остались, - в запальчивости осуждения утверждал я, -  и суть даже не в этом, даже если они не гулящие, все равно,  весь  их образ жизни, отношение к мужчине у них совершенно исказились. Только требовать умеют, а взамен ничего - ни заботы, ни любви, - извергал я наболевшее, благо женских ушей вокруг на сотню верст не было. 
- И всё же, исключения бывают – возражал мне Толя.
- Согласен. Не все ещё перевелись. Но где их искать-то? Тебе вон повезло, у тебя Валерьевна – золото!
- Да! Мне повезло! И тебе повезёт. Может, с Надей?
- Дай Бог! Мне и самому этого хочется. Только работать с ней много придётся, но она обещала мне. Может, что и получится?
Незаметно перешли в сферу мужских дел. Я рассказал о лимузинах, на которых  недавно работал, а Толя - о шишиге и снегоходах, о Мишкиной Ямахе с четырёхтактным движком для лодки.  Со скрытой незлобной завистью объяснял, что она идёт тише и  более  экономична, но двух таких не оказалось, и ему пришлось довольствоваться двухтактником. Мне понравилась Толина способность радоваться тому, что есть, и уж если завидовать, то только белой завистью. Совершенно случайно я глянул на часы. Было полвторого ночи.
- А хорошо посидели! – вставая из-за стола и поглаживая живот, протяжно произнёс Толя.
- Да уж! Пойдём на улицу?
- Пойдём, глянем, что там.
Глаза долго свыкались с темнотой. Сделав несколько шагов от избушки, я поднял голову. Звёзды обрушились на меня миллионами ярких голубовато-белых искр. Удивительное ощущение надвигающегося неба чуть не лишило меня равновесия. Оно было так близко, так отчётливо, что даже невооруженным глазом просматривались далёкие галактики и туманности.
XIII
 
Утром я проснулся почему-то очень рано. Посмотрев в окно,  сразу ничего не понял. Сильный туман не давал возможности увидеть даже рядом растущую молодую ель. «Как вовремя  проснулся, – подумал я и, взяв фотоаппарат, тихонько, дабы не будить Толю, пошёл к выходу». Только я попал в объятия густого и ароматного тумана, как четвероногий Туман радостно решил поздороваться со мной, заливисто огласив  всю округу звонким лаем.  Вместе с  хвостом виляло  всё собачье тело. Он подбежал ко мне и начал притираться к ногам, вставать на задние лапы, а передними норовил повиснуть на моей руке.
- Что вам не спится? – одновременно сонным и радостным голосом протянул Толя, выйдя из избушки.
- Глянь, какая красота! Я не могу такое проспать, – восторженно ответил я.
- Да уж. Осень! Теперь всё чаще такая красота будет. Вот, обрати внимание, если туман опускаться будет, то к росе, а если подниматься, то к дождю. Ты только далеко не уходи!
- Я на берег. Хочу дождаться, когда туман начнёт рассеиваться, красивые кадры должны получиться.
- Давай, а я спать пойду. Для меня ещё рано.  Толя достал кастрюлю с собачьей едой и поставил перед Туманом, а сам пошёл досыпать. С большой охотой всеобщий любимец смолотил всё за считанные минуты и догнал меня уже возле воды. На полуострове я заприметил совсем ещё молодой кедр, живописно растущий в навале камней и в пестром окружении разнотравья. Самым лучшим ракурсом оказалось расположить камеру сантиметрах в сорока над землёй, таким образом кедр казался густым на фоне молокообразного тумана. Я так увлёкся поиском красивых кадров, что не заметил, как ушёл по берегу километра на два вниз по течению. Четвероногий друг провожал меня недолго и вскоре вернулся к хозяину, а я любовался и фотографировал. Постепенно туман начал подниматься всё выше и выше, обрывками цепляясь за сопку. Сквозь него пробивалось чистое голубое небо и яркое солнце. Становилось всё светлее и чётче. Вскоре солнышко стало так припекать, что захотелось вернуться обратно к избушке под тени пихт и лиственниц. На обратном пути меня развлекала кедровка, перелетая с одного дерева на другое. Настроение было чудесное. Бодрым шагом я добрался до избушки. Толя ещё нежился в постели.
- Ты ещё спишь? – беззаботно спросил я.
- Нет, – воинственно и агрессивно ответил Толя.
Я не стал беспокоить человека, раз он не в духе и пошёл разводить костёр  для  завтрака. Когда огонь уже вовсю полыхал, облизывая своими языками дно чайника, появился Толя, мрачный и недружелюбный. Всё делал, молча, и старался на меня не смотреть. Я и в толк не мог взять, чем вызвана такая резкая перемена  в его отношении ко мне.  Начал судорожно перебирать в памяти обрывки слов и фраз, которые, бывает, вылетают из моих уст раньше, чем я успеваю подумать. То ли память меня подводила, то ли и вправду я ничего оскорбительного не наговорил, но вопрос оставался открытым.
- У тебя что-то болит? – не выдержав муки неопределённости и молчания, спросил я.
- Нет, – сухо ответил он.
- Может я что-то не так сказал?
- Всё нормально.
- Толя! Я так не могу! Что случилось? – допытывался я, не предполагая, какая буря сейчас начнётся.
- Я тебе зачем про карабины говорил? Ты куда ушёл? Я тебе кричал! Ты слышал? Ты отозвался? Ты что думаешь, здесь тебе курорт? Здесь Тайга! Здесь медведь голодный ходит! Осень неурожайная! Уж коли ты попёрся,  хрен знает куда, почему ствол не взял? Я что это всё для елей рассказывал? Головой он мотал! Делал вид, что всё понимает! Ни хрена ты не понимаешь! Я за тебя отвечаю! Идиот! Перед мамой твоей в ответе, перед дочерью, перед сыновьями!
Ему надо было выговориться. Всё, что он говорил, была сущая правда. Каждый день он предупреждал меня, что надо быть начеку, что это дикий мир,  и медведю всё равно, кто я и откуда приехал, он есть хочет, и стволы он специально ставил на самом видном месте, чтобы всегда можно было ими воспользоваться.
- Толя! Прости меня! Я так увлёкся красотой, что про всё забыл, вернее, не подумал вовсе.
- Прости! Ишь! А если бы что, тогда что? – продолжал ругаться Толя, но обороты явно начал сбрасывать. – У нас тут знаешь, сколько случаев уже было? Каждый год одно и то же. Приедут, типа хозяин жизни, а тут хозяин он – косолапый, да и в тайге заблудиться проще пареной репы.
- Ну, прости меня, дурака. Я больше так не буду.
- Не будет он! Как малые дети! Ей-Богу! Ладно, давай завтракать. Проехали!
Завтрак прошёл без единой реплики. Пока я мыл посуду, Толя сходил за своим фотоаппаратом, уселся на чурбачок рядом со мной и начал просматривать отснятые кадры.
- Вот, смотри. Хорошо получилось? – неожиданно сказал Толя и повернул экран ко мне.
Он сделал всего три кадра, но какие! Пока я гулял по берегу, он искал меня и попутно сделал только три этих снимка. Они были удивительные, хорошо сбалансированные, сюжетные и  завораживающие.
- Класс! Отличные фотографии! Ты прирождённый фотограф! А я сделал почти сотню кадров, но они все какие-то повествовательные, а у тебя художественные получились.
- Да ладно тебе! Просто понравилось, вот и щёлкнул, – смущаясь, произнёс Толя. – А ты далече ходил?
- А где ты тайменя поймал.
- Да уж! Занесла тебя нелёгкая!
 
XIV
 
По времени мы были ограничены приездом Валентины Валерьевны и Ритки из Красноярска и, пробыв ещё несколько дней в тайге, стали собираться в обратный путь. Выехали рано утром. По Толиному плану мы должны были ещё раз  заскочить на базовую избушку и в тот же день прибыть в Бахту. Лодка неслась по водной глади, подгоняемая течением. Иногда мы останавливались, чтобы половить рыбу, но она, по-прежнему, ловилась   плохо. В основном попадались щуки, доставляя нам большую радость. Вскоре мне повезло поймать ленка. Толя долго обзывал меня браконьером и взывал к совести. Они «таких» здесь отпускают, а я, поймавший первый раз в жизни такую благородную рыбу, никак не соглашался и умолял оставить. По моим меркам это была не такая уж и маленькая рыбёшка, к тому же породистая. Спустя полчаса Толя поймал ещё одного ленка. Он был раз в пять больше, и мне стало стыдно за моё тщеславие. Возле небольшого абсолютно голого каменистого островка, где река делилась на мелководный шивер и глубокую узкую протоку, Толя посоветовал мне покидать спиннинг. Почти на выходе из протоки что-то очень крепко прихватило за блесну. Поначалу я даже подумал, что это зацеп, но вскоре плетёнка начала дёргать и перемещаться.
- Толя! Что-то очень крупное попалось! – восторженно вскричал я.
- Давай, аккуратненько! Это таймень, – спокойным голосом сказал Толя.
Я никогда раньше не ловил такую крупную рыбу. Вспомнил  «Старика и море» Эрнеста Хемингуэя, как старик боролся с Рыбой, сколько сил у него ушло на это! Но я никак не мог предположить, что мне, ловившему рыбу не в море, а в реке, нужно не меньше ловкости, терпения и ума.  Фрикцион на катушке был затянут до упора, поэтому, когда таймень  дёргал с неимоверной силой, плетенка  натягивалась, как струна, спиннинг сгибался, руки твёрдо держали удилище изо всех сил, но степени свободы не было, чтобы измотать «царя северных рек». В какой-то момент, когда мне уже стало казаться, что вот-вот я затащу его в лодку, таймень предпринял отчаянную попытку освободиться. Сперва он здорово ослабил натяг, но затем  дёрнул с такой силой, что я чуть не выпал из лодки, и в то же мгновение сильно согнувшийся спиннинг со свистом выдернул плетёнку вместе с поводком из воды. Я на мгновение замер, не ожидав такого исхода.
- Он сорвался! – заорал я – он блесну откусил!
Подмотав катушку и ухватившись за поводок, я с отчаянием прокричал Толе:
 – Да тут карабин не выдержал! Он металл порвал!
- Дай сюда! – грозно сказал Толя.
В этот момент  таймень начал делать «свечи» - выпрыгивать в полный рост из воды. Это был очень большой таймень, из его пасти  торчала грохочущая на всю округу  блестящая на солнце блесна.
- Стреляй! – крикнул я Толе, но выстрела не последовало. Таймень ещё два раза взмывал из воды, пытаясь освободиться от блесны. Больше мы его не видели.
- Толя! Что у тебя за снасти! – начал ругаться я на Толю. Он слушал долго, примащивая новый карабин и блесну на спиннинг.
- Во-первых, почему у тебя фрикцион закручен до упора? Во-вторых, кто так ловит? Не умеешь ловить, так бы и сказал! В-третьих, как бы я стрелял в него, если ты на линии огня? Теперь рыбу погубил! Он же с блесной во рту не сможет охотиться, значит, погибнет от голода! Да ну тебя!
Он положил спиннинг возле себя, завёл мотор, и мы поехали дальше. Постепенно отходя от шока, я начал осознавать случившееся. Из-за собственной самонадеянности, какой-то глупой бравады, я погубил такую великую рыбу. И по сей день совесть мучает меня за это, по сути, убийство.
 
XV
 
Словно в наказание,  небо принялось поливать нас холодным дождём, а пронизывающий ветер не добавлял оптимизма. К исходу дня, осадки прекратились, но температура воздуха опустилась  ниже нуля. Я сидел в мрачном оцепенении. Только Туман не давал мне совсем уйти в отчаяние: то пихая носом мою руку, чтобы я гладил его, то улёгшись на мои ноги, так многозначительно вздыхал, что, казалось,  говорил мне: «Не расстраивайся, с кем не бывает, все делали поначалу ошибки, ты тоже не исключение, любого обидеть легко, но лучше объяснить  причину его оплошности, а мой хозяин тебе объяснил, так что не надо печалиться». Потом поднимал   морду и смотрел на меня своими умными глазами.
- Хороший ты, Туман! Ты всё понимаешь, – говорил я ему. – И хозяин твой хороший, и ругал  меня за дело. Я ни на кого не в обиде, кроме себя.
- Что ты там ворчишь? – крикнул мне Толя.
- С Туманом разговариваю.
- Хорош хандрить! Скоро приедем уже!
- А я и не хандрю! Я за тайменя переживаю! И совесть меня мучает!
- Как ты мне надоел, хватит сопли жевать! Ну, прокололся, бывает,  сделал выводы и пошёл дальше! Нет! Ему надо извести себя, потом окружающих! Ты это, кончай! Достал уже! Понял? Лучше собирай всё, а то скоро стемнеет, потом выяснится, что половину в лодке забыли.
К посёлку мы подходили уже в сумерках. Енисейский простор озарился удивительной красоты закатом с причудливыми «П»-образными облаками на горизонте, которые подсвечивались невидимым уже солнцем и напоминали  больше северное сияние с ярко желтым и малиновым неоновым окрасом. Нас никто не ждал. Михаил поехал встречать гостей в Бор. Я остался возле лодки, а Толя пошёл за шишигой, с помощью которой и вытащили лодку на берег по брёвнам.
Было приятно вернуться в дом, где  всё  было привычно и удобно. Телевизор после тайги показался  инопланетным чудом. Удивление возросло,  когда диктор местного телевидения  сообщил о происшедшем на днях землетрясении под Иркутском с магнитудой в два-три балла, толчки от которого ощущались и в Красноярском крае. Толя долго возмущался, что прозевал такое событие, и причитал:
 – Нет, ну надо же! Приехал тут! Ему всё и сразу, и Тайгу показали, и Енисей, и даже землетрясение!
- А я тебе говорил, а ты не верил, – приговаривал я, – жаль, что я с тобой на пузырь не поспорил, а то бы сейчас его выпили.
- Ну, за этим дело не станет, – и Толя достал бутылочку самогона,  настоянного на чаге. – Ну, наливай тогда уж. Заодно отметим благополучное возвращение домой. Понравилось в Тайге-то?
- Очень. Я ещё хочу.
- Мы ещё съездим. У нас тут с Мишкой дело одно есть, поэтому обязательно съездим, только жить придётся в палатке. Ты как на счёт -  пожить в палатке?
- Я только «за»!
- Ну и хорошо. Тогда за благополучное возвращение!
 
 
 
В запасе у нас было ещё два дня, и  мы успели  сходить в тайгу за грибами, хотя  в посёлке говорили, что неурожай, и грибов совсем нет.  Наша корзинка, полная белых, подосиновиков и подберёзовиков,  вызвала  неимоверное удивление. Вечером ездили на рыбалку с неводом. Получился неплохой улов тугуна, попалась стерлядка и несколько налимов. Толя покрыл крышу веранды в гостевом доме, я подавал ему листы драгоценной оцинковки, которые он тщательно обмерял и резал «болгаркой», и всё же маленького кусочка не хватило. С севера донёсся гудок теплохода, и я отпросился у Толи сходить посмотреть с высокого берега, как происходит высадка пассажиров. Это был теплоход «Александр Матросов». Каким маленьким он казался посреди огромного Енисея! Множество моторок устремились к нему. Кто-то провожал гостей, кто-то встречал родных, кто-то пытался заработать, предлагая рыбу пассажирам. Воистину, приход теплохода –  целое событие для жителей, высыпавших  на берег.
Последний день выдался хлопотным. Мы убирались, готовили различные блюда, а вечером пошли к брату Валентины Анатолию. Их дом находился на краю обрывистого берега. Погодка выдалась штормовая. Сильный ветер гнал волну, прибой напоминал морской, срывающийся дождь хлестал крупными каплями. Мы расположились во внутреннем крытом дворике и мирно беседовали на разные темы. Смеркалось. Время от времени кто-нибудь из нас выходил на улицу и вглядывался в кромешную тьму с надеждой увидеть корабельные огни, но  возвращались с серьёзными лицами и качали головой. Дискуссия об очередном лодочном моторе прервалась далёким гудком. Все неспешно встали со своих мест, застегнулись, надели рукавицы и спокойно двинулись к лодкам. Оба Анатолия, забравшись в лодку,  мгновенно скрылись из виду во тьму бушующего Енисея. Шум ветра и прибоя очень скоро перекрыли рычание мотора. Вместе с младшей Валиной сестрой мы должны были фонариками указывать при возвращении место причала. Наблюдая за кораблём, создавалось впечатление, что он еле движется, но  стоило отвлечься, как он становился всё ближе и ближе. Метрах в трёхстах от берега теплоход остановился, и только теперь мы увидели взлетающие на волнах моторки. Вскоре мелькнула лодка с четырьмя пассажирами - значит наши, и мы стали размахивать фонариками. Вскоре на корабле зажёгся мощный прожектор, его яркий луч начал шарить по берегу, указывая путь лодкам и высматривая, нет ли кого из тех, кого не довезли на теплоход.  Я  не представлял,  как нашим удастся причалить с таким прибоем. Неожиданно из темноты  прямо на нас вынырнул «Крым» с сияющими от радости  лицами Валентины и Риты.  Всё дальнейшее произошло стремительно. Лодка на полном ходу вылетела на берег. Толя крикнул:
 – Тяни!
Я схватился за носовую часть и, что было сил, подтянул лодку, подоспевший  на помощь Валин брат, помог вытянуть её из воды полностью.
- А черпануть всё же успели, – посмеиваясь, сказал Толя, – весь зад мокрый.
- Здравствуйте, дорогие  мои Валентина Валерьевна и Ритуля, – торжественно произнёс я.
- Здравствуй, Славочка! – смутилась Валентина – Не надо меня так официально! Просто, Валя, мы же родные!
- Здравствуй, дядя Слава, – улыбаясь,  поздоровалась Рита.
- Ну, как вы тут без нас? – поинтересовалась Валентина.
 – Тебя Толя голодом не морил?
- Мы тут хорошо. А по поводу голода, я бы обратное сказал -  закормил так, что вместо похудания, я вроде на размер больше стал.
Все рассмеялись и потащили вещи наверх. Дом сразу наполнился жизнью. Ритка хихикала и висла на папе, опрометью бегала то в комнату, то на кухню. Валентина сразу принялась хозяйничать на кухне, а Толя с облегчением, что все в сборе, и бытовые хлопоты теперь на плечах супруги, довольный и счастливый, развалился в кресле и серьёзным голосом расспрашивал  о поездке в Красноярск, что говорили доктора про здоровье Риты, что удалось приобрести из одежды. Когда все уселись за стол, произнёс тост за воссоединение семьи. Дальше было ещё веселее - Толя пожаловался на меня Валентине, что я засёк землетрясение, а он проспал, на что Валентина ответила, что и они не в курсе об этом, только по телевизору-то и узнали. Усталость с дороги сделала своё дело, и вместо песен, которые обещала Валя, мы отправились спать.
 
XVI
 
Следующий день выдался тихим и солнечным.  Ритка убежала к подругам, Толя что-то мастерил, а Валя устроила прачечный день. Глядя на них, я тоже решил не выделяться и стал колоть дрова, за что сразу получил нагоняй от Вали:
- Это ты что вздумал-то? Ты сюда отдыхать приехал, вот и отдыхай, нечего тебе тут дрова колоть!
- Так это и есть для меня отдых! Смена вида деятельности и есть отдых! – оправдывался я.
- Тогда ладно, а то, что это такое! У тебя есть что постирать?
- Я уже вчера всё постирал.
- Молодец! А мой мне, видишь, сколько навалил! – улыбнулась она, указывая на кучу белья.
– Сегодня баньку затопим. Ты уже парился у нас?
- А как же!
- Понравилось? Здесь не то, что у вас в ванной под душем! Так и не поймёшь, то ли помылся, то ли только намочился и чуток мочалкой потёрся! Здесь любая хворь, как рукой, снимается.
- Это точно.
Вскоре появился Михаил.
- Здорово! Ой, Слав, привет! Валентина! Приветствую! Как съездили? – и, не дожидаясь ответа,  обратился к Толе:
 – Тут Наталья англичанина привезла с переводчицей, мы к тебе на обед придём. Ага? А то,  ты знаешь, у меня там не развернуться, да и запасов нет.
- Конечно. Давайте. Мы сейчас в баню, а потом приводи, -  размеренно ответил Толя.
- Ага. Хорошо. Тогда как? Часа через два? А Славка в нашем музее был?
- А у вас тут ещё и музей есть? – спросил я.
- А как же! Краеведческий! В школе сделали. Тогда так, сперва идём все в музей, потом к вам. Всё. Давай, –  и Миша исчез также внезапно,  как появился.
- Вот тебе, пожалуйста. Примчался, распорядился и убёг. А тут  - расхлёбывай, – заворчала Валентина.
- Так. Спокойно. Я пошёл баню топить. А ты потом достираешь, иди. Надо чего-нибудь приготовить этакого, – важно произнёс Толя.
- А чего этакого? У меня всё готово! Я специально ничего делать не буду! Будь он хоть с Марса! – разволновалась Валентина.
- Вот и хорошо. Тоже правильно.
Только страсти улеглись, опять появился Михаил.
- Это, как его, давайте сейчас в музей сходим, нам там уже открыли. Потом помоетесь – отрывисто и непринуждённо выговорил Михаил.
- Миш! Вот ты все карты смешал! То так, то эдак! – возмутилась Валя.
- А что, правильно Михаил говорит! Куда мы после бани в музей пойдём! Сейчас сходим, потом в баню, а после и посидим, – расставил всё на свои места Толя.
- Нет. Я не пойду. Я баню топить буду. Мы с Риткой помоемся, достираю всё, а вы идите. Что я там не видела? Я же там была уже не раз, – решительно отказалась Валя.
- Слав, пошли! – скомандовал Толя.
Я не пожалел, что посетил   уютный школьный музей, где экскурсоводами были сами школьники. От волнения немного сбиваясь, тем не менее, уверенно и по-взрослому они рассказали нам всю историю Бахты, показали предметы быта и объяснили их назначение, отдельно выделили археологические находки останков мамонтов. Почётный стенд был посвящён ветеранам Отечественной войны. Всё было так трогательно и интересно, что я не удержался и  записал  слова благодарности в книге отзывов. Идейным руководителем  музея был  Михаил, ему помогали и директор школы, и преподаватели, и сами ребята, и, конечно, жители посёлка. Во время экскурсии было  интересно наблюдать за иностранным гостем, за его мимикой, за тем, как живо реагировал  он на каждое  сообщение, качал головой, поджимал подбородок, улыбался, поднимал брови.
Когда я вышел из бани, все уже сидели за столом на веранде и о чём-то громко говорили. Я присоединился. Нас представили ещё раз друг другу. Он с удивлением смотрел на меня, понимая, где Москва, а я на него, не менее понимая, где Лондон. Ел он с удовольствием, а от рюмочки отказывался. Мы, тем временем, не пропускали ни одной. Англичанин пил пиво. Глядя на нас, он поражался, что нам хорошо, но при этом мы не становимся пьяными, в конце концов он не выдержал моего натиска. Уж что-что, а уговаривать я умею, и мне всё равно, кто передо мной, русский или убеждённый англичанин. В нашей беседе нам помогала переводчица,  милая дама с Украины, давно перебравшаяся сперва в Москву, а теперь живущая в Лондоне. После второй бутылки мы понимали друг друга без переводчицы, спорили, доказывали что-то друг другу. Его вдруг заинтересовала моя работа в посольстве Америки в Москве. Об этом мы объяснялись до тех пор, пока нас не прервали почти в грубой форме, так как я сконцентрировал на себе всё внимание заморского гостя, а это не входило в планы Михаила, и он увёл уже весёлого англичанина к себе. Настроение было чудесное. Мы ещё долго сидели в узком кругу, смеялись и беседовали на разные темы, а Валентина удивлялась, как это мы с англичанином понимали друг друга.
Следующий день был не менее насыщенным и интересным. С утра мы с Ритой разбирались с фотографиями в её ноутбуке, потом пошли с Толей к его другу Сергею Гребенщикову.  Пока они о чём-то договаривались, я любовался козами, пасущимися возле изгороди.
- Слав, а ты в электрике силён? – спросил вдруг Толя.
- Как тебе сказать? Смотря что, – насторожённо ответил я. - Не могу сказать, чтобы я был профи в этой области, но институтское образование и моё собственное увлечение в детстве радиоэлектроникой  давали мне возможность разбираться с несложными схемами.
- У Сергея на мотоцикле электрика шалит, фара работать не хочет. Ты сможешь посмотреть? – на всякий случай подготовил меня Толя.
- С мотоциклами я уже  давно не общался, но могу попробовать. Хуже не сделаю, это точно, а вот сделаю ли вообще, тут я обещать пока не могу.
- Тогда давай так, Сергей мотоцикл пригонит, а ты посмотри.
На том и решили. Спустя час Сергей пригнал мотоцикл. С каким удовольствием я стал разбирать его. Снял бак, сидение, добрался до «соплей», которые шли непонятно откуда и куда. Ликвидировал всё лишнее, проложил новые жгуты, пристроил какой-то выключатель от бытовой техники, и всё заработало. Моему счастью не было предела. Пока я возился с ИЖем, ко мне подбежала забавная собачонка с лохматыми лапами, стоячими ушами, умильной мордой и размером раза в три меньше лайки, но  похожая на неё. Пёс оказался  ласковым и игривым.
- Это наша Бахтинская лайка, – гордо представил собаку Толя, возвратившийся  из магазина.
- Удивительная порода. Нигде такую не видал.
- А нигде и не увидишь! Они только здесь и водятся. Кто-то  когда-то приезжал сюда  с каким-то кобелём,  он тут дел  и натворил, в результате получилась наша уникальная порода. Правда, они бестолковые. Не охотники, не защитники. Так - просто собаки. Только что симпатичные. Они тут сами по себе живут, кто-то их кормит. Хочешь, в Москву забери себе.
- Куда же я его? Да и потом, как? На пароходе,  в гостинице,  на поезде. Без ветеринарных справок его не пустят, уж в поезд точно.
- И то верно. Ну как, получается что-то?
- Да я уже почти всё сделал, осталось собрать.
- Ну, добре, давай, собирай. Я тут Мишку встретил, завтра в тайгу поедем?
- Ты ещё спрашиваешь?
- Вот и хорошо! – и Толя пошёл к дому.
Я собрал мотоцикл и довольный вернулся домой.
- На рыбалку съездим? – спросил Толя.
-  Дело сделано, можно и на рыбалку! – бодро подхватил я.
- Но-но! Рыбалка – это тоже дело! И ещё неизвестно, что важнее в тайге, рыба или мотоцикл! – подшучивал надо мной Толя.
- Слав, а ты что, курить бросил? – вдруг спохватилась Валя.
- Ага. Еще в тайге.
- Я подтверждаю, – сказал Толя. – Я был уверен, что  листву станет собирать, а он нет, кремень! Вот тебе пример!
- Ага, значит, вы теперь оба против меня будете ворчать!
- Почему это вдвоём, я тоже буду, – присоединилась, вдруг откуда не возьмись, прибежавшая Ритка.
- С вами всё ясно. Брошу. Обязательно брошу. Обещаю! – торжественно заявила Валя.
Совершенно случайно выяснилось, что Толя рассказал жене о моем романтическом приключении. Валя начала по-женски расспрашивать о подробностях. 
- Забавная девчонка, – рассматривала  Валентина фото на ноутбуке. – А как её зовут?
- Надя, – ответил я.
- Хорошее имя, а главное, редкое, – смеясь, отреагировала она. – А фамилия у неё какая?
- Шнель.
- Как?
- Шнель.
- Интересно.
На рыбалку мы поехали втроём: Толя, Сергей и  я. Вернулись уже на закате. Сергей на отремонтированном мотоцикле повёз рыбу к себе. Мы зашли к нему, когда  стемнело. Первым делом Сергей предложил обмыть ремонт мотоцикла и принёс литровую банку клюквенной настойки, его супруга подала нам хлеб, нарезанную копчёную и жареную рыбу, банку с солёными огурцами. Всегда серьёзный и молчаливый Сергей спустя некоторое время начал улыбаться и рассказывать всякие истории. Раньше он мне казался каким-то уж слишком замкнутым, а сейчас, в процессе общения,  я увидел, насколько он дружелюбен, гостеприимен и приятен. В будни ему приходится работать с утра до ночи и дома, и в тайге. У него  трое детишек и большое хозяйство.
- Ты здесь уже несколько дней. Как тебе у нас? – поинтересовался Сергей.
- Сказать, что я счастлив, значит - ничего не сказать! – ответил я. – Мне здесь не просто очень нравится, я буквально ошеломлен  красотой природы, просторами, но ещё больше удивили меня  люди! Я уже давно не встречал таких бескорыстных, искренних и трудолюбивых людей. В Москве таких  днем с огнем не сыщешь.
- А в избушке,  как?  Не скучно было? – продолжал Сергей.
- Ну, вообще-то,  зная, что до ближайшего населённого пункта больше ста пятидесяти километров, нет никакой связи, нет дорог, вокруг голодные мишки ходят - порой становилось немного жутковато, но рядом был всегда Толя – мой оплот безопасности.
- Не скажи, не всегда я был рядом. Как ты рванул без меня утром? Фотограф, блин! – шутливо выругался Толя.
- Подумаешь. Часок погулял без присмотра и карабина, – отшутился я.
- Вот именно! Без карабина!
- Ладно тебе. Ведь всё обошлось. Мне повезло, и с мишкой я не встретился.
- Это мне повезло, что ты с ним не встретился, – не унимался Толя.
- А до Шиштындыра ты меня так и не довёз, а обещал, – пошёл я в атаку.
- Они и тебе голову заморочили? – вдруг встрял Сергей.
- Что значит -  заморочили? – удивился я.
- Ну, зачем? Зачем ты нас проколол? – посетовал Толя.
- Да ну, вас. Вечно с Мишкой какую-нибудь ерунду придумаете, а потом из нас дураков делаете, – засмеялся Сергей. – А ведь верим, как малые дети. Ты что думаешь, ты один тут так попал? Они тут всех дурят. То Шиштындыром, то Сардоном.
- Не понял! Так это получается, что никакого Шиштындыра нет? – удивлённо спросил я.
- Так ты в само название вдумайся, – смеясь вместе с Толей, посоветовал Сергей.
- Ах ты, Толя! Нет, ну надо же! Вроде и не дурак, а повёлся! И впрямь, «шиш» и «дыра»! Молодцы! – я тоже расхохотался вместе с мужиками.
- А «Сардон» – это что? – еле успокоившись и отдышавшись, спросил я.
- Так они тут такое название щуке придумали. Приезжим говорят: «За сардоном поедем». Те спрашивают, удивляются, мол, не знают такую рыбу. Если щуку поймают, то  гости расстраиваются, мол, тайменя хотели, а попалась щука, вот тут они и придумали, что, мол, это -  не щука, а сардон. Звучит солидно. Людям приятно, – раскрывал тайны Сергей.
- Да уж, молодцы! Ничего не скажешь. Зато весело, – поддержал я.
- Это точно. И главное - не скучно, – заключил Толя.
 Мы сидели ещё долго. Казалось, что банка с настойкой бездонная,  помню, что капли уже из неё выжимали, ан нет - опять полная, и когда он успевал её наполнять, вроде мы все время  вместе были? Точку поставила жена Сергея, которая вышла с улыбкой на лице и поинтересовалась, не худо ли нам будет поутру. Она была права. Утром и впрямь было не очень. Спасибо Валентине, которая заботливо предвидя наше состояние, с утра сходила за пивом. После первой же кружки состояние улучшилось, настроение поднялось, неприятные ощущения пропали. Вскоре пришли Михаил с сыном, забрали Толю и уехали на шишиге. Я решил поправить здоровье физическими нагрузками и снова принялся за дрова. Отличный способ согнать хмель! Я потел, темнело в глазах, руки делались ватными, но спустя  полчаса я окончательно выздоровел. Трудотерапия в сочетании с чистым таёжным воздухом сделали своё дело.
- Ты как,  готов? –  с озадаченным видом спросил  внезапно появившийся Толя.
- О! А ты уже вернулся?
- Да. Всё. Поехали.
Я  схватил свой дежурный рюкзак и фотоаппарат,  Толя забрал сумку с едой,  и мы пошли к лодке, в которой  что-то умащивал поглощенный хлопотами Михаил.
- У меня всё готово, можем отчаливать, – отрывисто доложил он.
- Мы тоже готовы, – шутливо,  с  протяжной интонацией ответил Толя.
Михаил с сыном плыли на «Обушке» -  так ласково называли они дюралевую лодку «Обь», а я с Толей  - на уже знакомой деревянной посудине. Был чудесный солнечный и тёплый вечер. Природное спокойствие  благотворно влияло на наше настроение. Когда мы добрались до места, солнце было ещё достаточно высоко, что давало возможность не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Все вместе достали интересную конструкцию из нашей лодки и понесли вверх по крутому склону в лес. Это было приспособление какой-то скандинавской фирмы для распускания брёвен на доски, в основе которого был стол, к нему на каретку крепилась обычная ручная бензопила и с помощью нехитрой лебёдки с ручным приводом она отпиливала доску за доской, надо было только правильно выставить уровень.
- А почему мы так далеко уехали? – спросил я.
- Возле посёлка  не осталось поваленных деревьев, а свежие пилить -   вредно  и накладно, если что, а здесь, смотри, сколько лежака. Так что мы и дело доброе делаем и строительные материалы получаем, – объяснил суть дела Михаил.
- Действительно. А я и не заметил. А откуда  их здесь столько?
- Ураган прошёл полосой, вот и повалило. Я это место уже давно заприметил, – не отвлекаясь от дела, прокомментировал Михаил. – Так, ну что, пойдём подготавливать первое бревно?
- С какого начнём? – спросил Толя.
- С ближнего, – подшутил я.
- А это правильно! И путь себе расчистим и таскать ближе, а то день к закату идёт, – совершенно серьёзно отреагировал Михаил.
 После обрезки сучьев Михаил с Толей долго изучали бревно на предмет трещин и решали, в каком месте его отпилить. Наконец, мы все, вспоминая Ленина на субботнике, тащили пятиметровое бревно к установке. Михаил  ловко  настроил станок, и на наших глазах бревно стало превращаться в ароматно пахнущие доски. До наступления сумерек было распущено целых три бревна. Не найдя поблизости подходящей полянки для лагеря, мы  решили застелить доски прямо на кочки и на них установить палатки - получилось ровно и даже комфортно. Развели костёр, достали запасённую из дома еду.
- Ну что? За первые доски? Здорово получается, – предложил тост Толя.
- Ага. Нормально! Я тут прикинул, эта хахаряшка за пятнадцать кубов окупится, а мы, считай, уже куб нарезали, – в своей манере отрывисто  произнёс Миша.
Мы сидели возле костра,  разговаривали на разные темы. «Копчёный» фыркал кипятком из изогнутого носика. Стекающие капли тщетно пытались погасить ярко-красные угли. Полупрозрачный дым поднимался прямо, затягивая с собой редкие красные искорки. Было тихо. Казалось, что всё вокруг нас спит. Чистое небо светилось яркими звёздами. Все очень расстроились, когда выяснилось, что фляжка с настойкой закончилась. Впереди нас ждал ещё один трудовой день, и все пошли спать. Это была незабываемая ночь. Сознание того, что я сплю в беззащитной палатке, вокруг которой могут ходить настоящие и не вполне сытые медведи, возбуждало волнение, но при всём этом спалось замечательно.
Утром мы все проснулись практически одновременно.
Яркое солнце грело по-летнему, лёгкий ветерок ласково теребил огненно-красные листья рябины. На удивление ни комар, ни мошка не досаждали. Из своих палаток, лениво потягиваясь, вылезли Миша и Толя.
- Кажется,  и сегодня денёк погожий! – надевая сапоги, обрадовался Толя.
- Ага. Подвезло. А как насчет чайку? – заметив закипающий чайник, спросил Михаил.
- Сейчас позавтракаем, и за работу, – пресек праздную болтовню Толя.
Завтрак оказался скудным. Выяснилось, что мы вчера почти всё съели. Три картофелины на четверых, два солёных огурчика и по пирожку, впрочем, нам хватило. Толя предложил мне съездить на рыбалку. Для меня это была почётная миссия -  мне первый раз доверили самостоятельно управлять моторной лодкой. Вообще-то, я в своё время получил права на управление маломерным судном с подвесным мотором, да и ездил не раз в Тверской области, но здесь - это совсем другое дело - и лодка огромная, и мотор импортный, а главное, река серьёзная, мощное течение, много подводных камней. Самостоятельно управляя лодкой, я понял, какая сложная здесь лоция - даже дрейфуя,  нельзя ослаблять внимания. Улов оказался  скромным - всего две небольшие щучки, но и им я был  рад. Ветер становился всё сильнее. Поиск  рыбных мест потребовал бы большого расхода бензина, который здесь был на весь золота, я решил вернуться обратно.
- Хоть что-нибудь поймал? – спросил Толя.
- Две небольшие щучки, –  извиняясь, ответил я.
- А что, и две щучки совсем не плохо, тем более, когда ничего больше нет, – подбодрил меня Михаил.
- Сейчас допилим это бревно, и на рыбалку все вместе пойдём. Частик мы взяли, так что поневодим, – не отвлекаясь от дела, заключил Толя.
В частик рыба шла тоже неохотно, в основном, мелочь, которую мы сразу отпускали. Вскоре нам удалось поймать стайку сигов. Этими семью рыбками и ограничились. Все были голодны, да и погожий денёк неумолимо шёл к завершению. На глазах еще светлое  небо окрасилось в пастельные тона,  солнце из ослепительно белого сначала пожелтело,  затем покраснело, словно извиняясь, что покидает нас на целую ночь.
Костёр рвался к небу длинными яркими языками. Я нарезал хлеб и заварил  чай. Толя колдовал над сигами, готовящимися на рожне. Подоспевшие не успевали остывать - их фантастически сочное и вкусное мясо таяло во рту. Михаил рассказывал нам о своей очередной поездке на Дальний Восток. Было хорошо, и  никто не хотел идти спать.
Следующий день был не менее продуктивным.
 Когда стали спускать на берег и укладывать в лодку напиленные доски,  стало ясно, что на одной лодке всё не увезти.  Михаил с сыном  уплыли в Бахту, чтобы сменить алюминиевую лодку на  деревянную. Мы снова остались с Толей вдвоём. Неспешно разобрали палатки, собрали вещи и отнесли всё в лодку. Очередной вечер был тихим и безмятежным. Я изучал растения на берегу и фотографировал их, а Толя пытался ловить рыбу с берега, но всё оказалось тщетным. Уже на закате издалека начал доноситься ровный вой мотора, и  спустя минут двадцать из-за поворота показалась лодка с тремя пассажирами, чему Толя очень удивился. Третьим оказался Ванька, высокий крепкий парень – племянник Валентины. Как же мы обрадовались, что ребята приехали не с пустыми руками, но дело - прежде всего. После того, как все доски были погружены, мы вернулись к  месту нашего лагеря, развели костёр и с большим удовольствием поужинали перед отплытием домой.
Наши лодки шли рядом, и  мы могли переговариваться, не  повышая голос. Причудливой геометрической формы след, идущий за нами по воде, завораживал не меньше пламени костра. Мы сделали вынужденную остановку на месте слияния Бахты с Сухой Бахтой на песчаном плёсе. С востока надвигалась ночь, накрывая землю шатром звёздного неба. Стареющая луна набирала  световую силу. Шумел грозный перекат в устье Сухой Бахты. Очарованные этой гармонией мы замерли, но  природа заставила нас двинуться дальше, существенно понижая температуру воздуха.
- А вчера намного теплее было, – констатировал я.
- Во-первых, мы были в лесу, а не на воде, а во-вторых, возле костра всегда тепло, – шутливо разбил вдребезги  результаты моих метеонаблюдений Толя.
- Тогда поехали дальше,  мы здесь и так  долго задержались, – скомандовал Михаил. Все беспрекословно расселись по лодкам.  Незаметно со всех сторон нас начал обступать туман. Когда мы вышли в Енисей,  другого берега видно не было,  несмотря на  природный прожектор в виде  луны. В пути я здорово продрог, и с  удовольствием ринулся  помогать в загрузке досок на шишигу - это был единственный способ согреться и размять закостеневшие суставы. При подъезде к Мишиному дому луна предательски скрылась за горизонт, а туман приобрел густоту сметаны. Толе приходилось  буквально на слух  пятиться задом, чтобы ненароком не снести  соседскую ограду. Благодаря отлаженным движениям,  процесс выгрузки  не занял много времени.  Разбившись попарно на две бригады, мы дружно и споро заносили аккуратные стопки  досок  в дом. После работы всей компанией завалились к  Толе, где нас ждала полусонная, но мгновенно повеселевшая   Валентина. На столе нас  дожидался праздничный ужин.
 
До теплохода оставалось двое суток. Я сознательно оттягивал время, живя одним днем,  подолгу  общался с людьми, наблюдал за природой. Валентина хлопотала, готовя  в Москву сибирские гостинцы. В иной ситуации я бы отказался тащить пять тысяч километров копченую рыбу, стеклянные банки с соленьями и вареньями, но все было собраны с  любовью и уважением, и мне это было очень приятно.
В последний день после завтрака Толя двинулся копать картошку. Найдя подходящую лопату,  я пошёл помогать.
- Откуда начинать, капитан? – спросил я.
- Откуда хочешь. Убирать надо всё. Потом у меня времени не будет, – не отвлекаясь от  работы,  сухо пояснил он.
После пятнадцатой грядки поясница заныла так, что я не на шутку начал волноваться за моё благополучное возвращение из отпуска, но бросить начатое дело не позволяла совесть. Когда осталось всего три грядки, я понял, что если не остановлюсь, то прихватит так, что я не только не смогу забраться из лодки на теплоход, но и  принять  следом тяжеленный чемодан. Мучительное состояние усугублялось жарой и мошкой.
- Толя, я больше не могу! – вытирая  майкой пот с лица, взвыл я.
- Ну и на том спасибо. Молодец. Во, как помог! – снисходительно поблагодарил меня Толя.
- Издеваешься? Чем я тебе помог? Несколько грядок и всё, спёкся! – тяжело дыша, причитал я.
- Ничего себе, несколько грядок, практически целую сотку перепахал. Ну да, здесь и есть сотка, – уже с интересом оглядывая мой участок, подводил итог Толя
- Ага. А сам-то! Ты уже две сотки убрал! – в запале продолжал я.
- Ну, во-первых, я сельский житель, во-вторых, мне Ритка помогала, – успокаивал меня Толя.
- Ладно, в любом случае, я сдох, иначе спина меня здесь оставит минимум на неделю.
- Так, оставайся! Будешь мне помогать, когда Толя в тайгу уйдет. И Жу-жу свою сюда вези, – добавила, откуда не возьмись,  появившаяся Валентина.
- Какую  Жу-жу? – спросил я.
- Ну  Вжик, – не унималась Валя.
- А почему Вжик?
- Так сам посуди, как её?
- Шнель.
- Это же запомнить надо! А так, Шнель – Шмель – Вжик – Жу-жу. Понял?! – смеясь от души, объяснила мне Валя. С её лёгкой руки прозвище Жу-жу между нами прочно  закрепилось за Надей.
А ехать обратно и впрямь не хотелось. Отсюда  Москва выглядела  ужасной,    загазованной, сумасшедшей и дикой. Как случилось, что из спокойного, хлебосольного, красивого и родного града она превратилась в монстра из стекла и бетона, где царят суета, обман,   хапужничество,  и невежество!  
Толя ходил на метеостанцию узнать, когда точно будет теплоход. Мы всматривались в голубоватую даль Енисея, даже просили соседей сообщить нам о его приближении, если заметят его раньше нас. Он появился неожиданно, оповестив всю округу протяжным гудком.  Времени было в обрез. Толя подхватил мой тяжеленный чемодан и закинул себе на загривок, сухим от волнения голосом скомандовал:
 - Шевелись, он тут полчаса стоять не будет, а нам ещё надо не только с берега его увидеть, но и доплыть до него! И никогда больше не приезжай ко мне с чемоданом! Здесь асфальта нет! – с этими словами он быстро  зашагал вперед. Я схватил ещё две сумки и почти бегом еле догнал его. На берегу  уже ждали Валентина, Рита и Михаил. Прощание было  скоротечным, но душевным.
- Вот тебе подарок! – Михаил протянул мне плоскую овальную деревяшку с почти квадратным отверстием возле грани. – Это поплавок от старинной рыбацкой сети. Будь всегда на плаву!
- Спасибо, Миша! Лучшего подарка и придумать нельзя! Ты даже не представляешь, как он мне дорог! – чуть не прослезившись, поблагодарил я.
- Ну, Славочка, приезжай к нам почаще! Передавай там всем привет: маме, Машеньке, ребятам. Спасибо, что приехал и помог! Дай я тебя поцелую! – прощалась со мной Валентина.
- Дядя Слава. Приезжайте ещё. Мы скучать будем! – не скрывая чувств, выпалила Ритка.
- Это вам всем большое спасибо! За то, что так тепло приняли меня! За угощения спасибо! Да за всё спасибо! Я вас всех очень люблю! – с трудом сдерживая слезы, прощался я.
- Ты ещё долго? Теплоход ждать не будет! – рявкнул на меня Толя. Когда я обернулся, все вещи были в лодке, за румпелем был Михаил, а Толя придерживал лодку возле берега. Я запрыгнул в неё, и мы помчались, но душа моя осталась в Бахте навсегда.
 Погрузка  на теплоход произошла так быстро, что я не успел и  глазом моргнуть.
- Давай, Самечик! Не поминай лихом! Ждём тебя! – кричал мне с удаляющейся лодки Толя. – Хошь, один, а хошь,  с Жу-жу, приезжай. Всегда рады будем!
- Спасибо тебе, Толенька за всё! Мишенька, и тебе спасибо! Я обязательно ещё приеду! – кричал я им.
Матрос поднял лестницу и закрыл калитку, а я  стоял до тех пор, пока Бахта не скрылась за поворотом.
 
XVII
 
 
Всё моё существо рвалось обратно, но жизнь диктовала иной сценарий. Бурлаком на Енисее  потащил я свою поклажу к заветной комнатке, где продавались билеты. Выбор оказался не велик: или в трюм, или в первый класс. Я выбрал последнее и только потом сообразил, что вещи придётся тащить на верхнюю палубу, но делать было нечего. Проходя по коридорам и взбираясь по лестницам, тоскливые мысли о Бахте постепенно начали сменяться воспоминаниями о Жу-жу. В какой-то момент я даже представил, как она выходит из каюты с широкой улыбкой, хитрыми,  игривыми и пылающими глазами, а её невысохшие после душа, но уже уложенные каштановые волосы приподнимаются в такт поступи, я бросаю все вещи на пол, и мы замираем в объятиях друг друга,  не говоря ни слова, а только прижимаясь, всё крепче и крепче. «Надо же, а я и впрямь не остыл в тайге, -  подумал я, -  значит это не просто влечение». Мне было приятно сознавать, что я не опустился до банальной физиологии, значит, Купидон не промахнулся… С таким помутневшим рассудком я волочил за собой неподъёмный чемодан, собирая в тугие волны ковровую дорожку.  Неожиданно в конце коридора открылась дверь каюты люкс, и передо мной возник тот самый мужчина, который подходил к нам в ресторане по дороге в Бахту.
- О, я вас приветствую! Значит, мы снова плывём вместе? – с торжественной радостью воскликнул он.
- Здравствуйте! Да, так получилось, – смущаясь и улыбаясь, ответил я.
- Это судьба! – убедительно зафиксировал нашу встречу старый знакомый. – Скоро ужин. Пойдёте?
- Скорее да, чем нет.
- Прекрасно! Тогда до встречи в ресторане. Обустраивайтесь. Вы в какой каюте?
- А вот… в этой.
- Вот и хорошо, значит, соседями будем. Я  жду вас! – с этими словами он исчез также внезапно, как и появился.
Каюта была скромных размеров, но  уютная. Старинный диван с высоченной спинкой был увенчан  книжной полкой, в центре которой был установлен репродуктор со старомодной рукояткой регулятора громкости. Возле окна красовался изящный столик с настольной лампой. Приглушённый свет вселял спокойствие. Убранство этой каюты почему-то щемяще и пронизывающе  напомнило мне квартиру  бабушки. Впрочем, в  этом не было ничего удивительного,  ведь они были  ровесниками. Боже! Как же тяжело мне было в этот момент! Душа рвалась на части, хотелось вернуться: в Бахту, в квартиру бабушки, в объятия Жу-жу и домой. Но взяв себя в руки, быстро переоделся и с большим терпением дождался объявления по репродуктору об открытии ресторана. Мой сосед был уже там и раздавал комплименты всем попадающимся ему в поле зрения дамам. Увидев меня, он призывно махнул рукой и проследовал за столик.
- Будем знакомы, Курс Юрий Николаевич – директор ООО «Таёжный», - как-то по-военному представился он.
- Будем! Кудрявцев Святослав Валерьевич – коммерческий директор завода ЖБИ.
- Давайте так, во-первых, сразу на ты,  и меня можно -  просто Юрий.
- Тогда я  - просто Слава.
- Во-вторых, ты пьёшь?
- В смысле?
- Я водочку нам заказал, надеюсь, не откажешь?
- А почему бы и нет!
- Наш человек! Уже приятно! Но не из Красноярска точно.
- Нет. Не из Красноярска.
- Судя по разговору, похоже  столичный.
- Верно.
- У меня дочь в Москве живёт. Я туда периодически езжу, иногда по работе.
- А «Таёжный» - это…
- Охота, рыбалка, эко-туризм, путешествия на Северный Полюс и так далее. Ну, за встречу!
- За встречу!
Первая пошла на удивление  мягко, согревая изнутри и отдавая мелкой пульсацией в капиллярах. Не успел  закусить, как перед моим взором возникла до краёв наполненная следующая рюмка.
- Между первой и второй… Традиции нарушать нельзя! На том стояла, стоит и будет стоять Русь! – это было сказано так торжественно и без ложного пафоса, что мне ничего не оставалось, как запрокинуть вторую. Пока Юрий занюхивал черняшкой, я набросился на удивительно вкусный таёжный суп из папоротника. Настроение улучшилось, щемящая тревога за всё и за всех исчезла.  Выяснилось, что Юрий в недалёком прошлом офицер советской, а потом и российской армии, воевал в Афганистане, был другом губернатора Красноярского края Александра Лебедя, в прошлом тоже воевавшего в Афгане вместе с Юрой, собственно они там и познакомились, отбиваясь от «духов» и выводя уцелевших молодых и не обстрелянных солдат из окружения. Много им пришлось пережить: и горечь утрат наших бойцов,  слёзы и упрёки матерей, и бессмысленность самой этой  идеи интернационального долга, так и не поняв, чьего долга и перед кем. Но всё это закалило характер, дало решительную переоценку жизненным ценностям и те, кто был не слаб, стали созидать духом. Великий, могучий, как физически, так и духовно,  русский мужик – всегда защитник и хранитель  глубокого смысла  русской земли и души. Юрий олицетворял и величие, и могущество, и духовность. Рождённый в СССР, пропитанный порохом, со скупой мужской слезой о невосполнимости потерь, он стал верующим человеком, немного коряво осознающим, что же такое  - Православие, но убеждённым, что это - единственный правильный путь. Он много мне рассказал о красоте природы, о разных случаях на охоте и рыбалке. Однажды  перевернулся на УАЗике посреди тайги в канун Нового года. Сотовая связь, естественно, не работала, как назло у спутникового телефона на морозе сел аккумулятор, до ближайшего населённого пункта  - свыше полутора сотен километров, ночь, снежная пурга. Но не таков он, русский мужик, чтобы сдаваться в таких ситуациях, одно радовало, что шею не свернул. И на том спасибо. Топор, лопата и домкрат, да смекалка с  ядрёным словцом, и через три часа внедорожник со скособоченной крышей уже стоял на колёсах. К новогоднему застолью Юрий прибыл за пять минут до боя Курантов. Рассказывал, как возил группу иностранных туристов на Северный Полюс. Были они людьми не бедными, но скупыми на каждую копейку, и путешествие с ними не доставило  удовольствия. Их все раздражало: и резкие перемены  погоды, и  четырехдневное проживание в тесной  гостинице, большей похожей на общагу,  в ожидании самолёта, и неожиданная нехватка  топлива. Тогда, чтобы окончательно не разочаровать заморских гостей, решили отвезти их просто на льдину и сказать, что это и есть Северный Полюс. К счастью, у единственного обладателя GPS-приёмника случилась диарея, а доверять свой дорогой прибор он никому не пожелал и сидел с ним в сортире норильской гостиницы.  Остальные со  страхом приземлились на только что очищенной полосе где-то на льдине, чуть не зацепив крылом бульдозер, из которого вылез возмущённый тракторист и  долго «обкладывал» многоэтажным матом самолёт, туристов, льдину и всю Арктику за то, что ему не дали дочистить полосу. Неподалёку стоял Ми-8. Пилоты и техники, наводя ужас на иностранцев, как-то нервно суетились вокруг него, Вскоре винты начали вращаться, и чья-то рука в меховой рукавице призывно махнула из дверного проёма. Ещё час животного страха над ослепительными просторами Арктики, и туристы, уже стоя своими ногами на почти Полюсе, открыли бутылку очень дорогого французского шампанского и распили из горла. Лёгкий морозец в районе пятидесяти шести градусов заставил их шевелиться. В этот момент та же рука в рукавице выкинула из вертолёта футбольный мяч, и тут началось что-то невообразимое. Чопорные и вечно недовольные иностранцы, как дети, весело и резво гоняли кожаный шарик. Но не прошло и пятнадцати минут, как та же рука попросила всех вернуться на борт. Двигатели не глушили, видимо, из соображений безопасности. Кто  знает, завелся  бы он на таком морозе вновь?... Уже на борту выяснилось, что снова приближается снежный циклон.   Предстояло успеть сперва долететь на вертаке с Полюса, а потом ещё и на самолёте до Норильска. Дальше туристами занимались другие фирмы. Но и в Норильске они пробыли ещё девять дней, так как бушевала «чёрная буря». Её так называют за то, что не видно ничего, порой даже на расстоянии вытянутой руки, и сквозь эту жуть не пробивает даже мощный прожектор. Жизнь практически замирает. Когда же всё закончилось,  иностранцы долго обсуждали на своём  языке новоявленные коридоры, прорытые в четырёхметровых сугробах. А в самолёте на Красноярск весьма эмоционально рассказывали своему товарищу с медвежьей болезнью, как было здорово на Полюсе. Создавалось  впечатление, что они впитали в себя какую-то микроскопическую частичку русской души, уж больно сильно выделялся на их фоне своей чопорностью товарищ с GPS-приёмником, которым они так и не воспользовались на большую радость Юрия. В том же ключе я тоже рассказывал ему всякие истории, связанные с моей работой.
 
Юрию очень понравился мой рассказ о том, как работая в американском посольстве, я должен был привезти некие документы на российско-американскую встречу. Была обычная работа. Утром мы кавалькадой из восьми машин, большинство которых были с красными дипломатическими номерами поехали во Внуково забирать делегацию высших военных чинов американской армии. Всё шло по плану, машины сопровождения, «зелёная» улица, большие скорости, адреналин и высокая степень ответственности. Все машины без приключений добрались до подмосковного Солнечногорска. Там мы должны были провести два-три дня. Со знакомым штатным водителем Володей мы прогуливались по берегу озера Сенеж, любовались природой и мечтали о том, как мы весело проведём эти ночи, пообщаемся, поедим от души, может даже и пригубим грамм по пятьдесят перед сном, а то общение во время работы урывками только раздражало. Но не успели мы представить всего, как меня окликнул военный атташе Ричард Эйкридж:
- Святослав, я вас очень прошу, сейчас езжайте домой, отдыхайте, а завтра подъезжайте к посольству к семи утра к южным воротам. К вам выйдет наш сотрудник и передаст конверт с документами. Привезите его, пожалуйста, сюда. – Эйкридж говорил по-русски очень свободно и с небольшим акцентом. Не знаю, каким он был военным и политиком, но уважение к себе вызвал у меня сразу превосходным образованием, выдержкой, вежливостью и какой-то внутренней культурой, что шло вразрез с общепринятым представлением об американцах в принципе. И уж никак нельзя было ему приклеить излюбленный ярлык одного нашего любимого юмориста – «они тупые!». Кстати, ещё очень много встречал американских гостей и сотрудников посольства, которые вызывали восхищение культурой и знаниями, в том числе о нашей стране, и что удивительно, совсем не искажёнными, такими, какие они есть на самом деле. Я был приятно удивлён, когда они мне говорили, что радио первым изобрёл Попов, что первая нефтяная скважина была пробурена Смирновым и лучший автомат в мире – это Калашников, а не М-16. Правда к этому ещё добавлялось, что самые красивые девушки русские, а лучше водки может быть только виски. На что я им отвечал, что лучше водки может быть только русский самогон. Хотя и невежды тоже встречались, особенно из служб безопасности, но что с них взять, они целыми днями физподготовкой занимаются, где уж им ума набираться.
Как договаривались, я подъехал к семи утра к посольству. Я уже привык, что «их» надо ждать, и ждать порой подолгу, но у меня время было сильно ограничено началом переговоров, на которую должен был приехать сам Манилов. Переговоры должны были начаться в двенадцать часов дня. Мои часы показывали уже без пяти одиннадцать, а ехать предстояло через пол Москвы и ещё около сотни километров по весьма загруженной трассе. Я начал нервничать, и даже сходил на КПП посольства с просьбой связаться с тем, кто мне должен был вынести этот злосчастный конверт с документами. Наконец, пол двенадцатого появился американец с ярко-жёлтым конвертом и почти бегом направился ко мне. Запыхавшись и извиняясь за задержку, (ничего себе задержка!) он пожелал мне удачного пути. Через Москву я проскочил мухой, а в Химках встал намертво. Как потом выяснилось, на мосту через железную дорогу ленинградского направления случилась авария и для движения осталась только одна полоса, а так как это была первая половина дня и все ехали в Москву, то на тех, а их было значительно меньше, всем было наплевать, вот и лезли все в по встречке, не давая возможности нам проехать. На преодоление затора ушло более двух часов. После населённого пункта с ужасающим названием «Чёрная грязь», с дороги как будто всех сдуло. Я мчался с некоторым превышением скоростного режима, но на моё счастье, дядечек с полосатыми палочками в кустах мне не встретилось. Километров за пять до Солнечногорска с громким воем сирены и синим проблесковым маячком меня обогнала чёрная «Волга». Я сразу понял, что в ней был Манилов. Видимо они тоже попали крепко в дорожную засаду на выезде из Москвы и опаздывали на переговоры. Я вдавил педаль в пол, но «заботливые» американские производители ограничили максимальную скорость моего автобуса сотней миль в час, что по-нашему, чуть больше ста шестидесяти километров в час. Но догнать «Волгу» мне так и не удалось, она явно «шла» под двести. Через несколько минут не сбавляя хода я мчался уже по Солнечногорску, но и тут меня ждал сюрприз – движение перекрыли как раз для проезда Манилова. Но мне нельзя было стоять и ждать, ведь я вёз документы! По обочине, подскакивая на ухабах и уворачиваясь от фонарных столбов, в клубах пыли я выскочил к заветному перекрёстку. Боковым зрением я увидел, как та самая «Волга» разворачивается, видимо на такой скорости они проскочили этот поворот, а я тем временем не сбавляя темпа уже гнал к воротам воинской части с гордым названием «Выстрел». Там ждали Манилова, и ворота были уже открыты. Я влетел туда даже не притормаживая и по узким пешеходным дорожкам проскочил к центральному входу главного здания. «Успел» - только одно было у меня на уме. Схватил конверт и побежал вовнутрь. Мой тёмно-синий костюм с подаренными американцами значками ФБР и российско-американской дружбы позволили беспрепятственно пройти сквозь кордон охраны. Меня даже не спросили, кто я и что тут делаю. У встретившегося мне в коридоре подполковника  я узнал, где проходят переговоры и то что Эйкридж уже давно в зале. Открыв массивную дверь, моему взору открылся большой зал с колонами по периметру, чуть отступив к центру, в форме прямоугольника стояли накрытые скатертями столы. Переговоры уже шли. Мне, к большому сожалению, из-за колон не было видно всех сидящих, а перебивать переговоры и спрашивать нужного человека не позволило воспитание. Я тихонько вышел обратно и закрыл дверь. Я не знал что делать. На моё счастье, в конце коридора появился наш русский полковник. Я бросился к нему с просьбой, чтобы он нашёл Ричарда Эйкриджа и передал ему этот конверт. Полковник начал со мной спорить, что он не курьер и ничего никому передавать не будет. В этот момент к нам подошёл Манилов с группой генералов и поздоровался со мной за руку. Спросил, как дела, я ответил, что всё «окей». Вся анекдотичность этой ситуации заключалась в том, что он общался только со мной, не обращая внимания на полковника. Как только Манилов нас покинул, я увидел изумлённое лицо полковника и поймав его врасплох, вручил ему конверт. Быстрым шагом вышел из здания с чувством выполненного долга. Вдалеке увидел коллег-водителей и Володю и поспешил к ним. Я рассказал о своих приключениях. Все радовались за меня. Но вдруг улыбающееся лицо Володи стало  каменеть, а взгляд смотрел сквозь меня. В какой-то момент мне показалось, что ему плохо, но знакомый голос Эйкриджа, возникший за моей спиной поверг и меня в замешательство.
- Здравствуйте, Слава. Вы привезли то, что я вас просил?
- Да, конечно. Мне сказали, что вы на переговорах, я пытался вас там найти, но за колонами было не понять, где вы сидите, да и не корректно было бы прерывать своим визитом обсуждение темы. Поэтому я передал конверт полковнику.
- Хорошо. А какому полковнику вы передали?
- Нашему.
- Какому нашему?
- Обычному нашему.
- Простите. Нашему, или вашему?
- Нашему.
Первый раз я слышал, как этот культурный и сдержанный человек ругался матом на своём родном языке. Дословно я не могу это изложить на бумаге, а продолжить – пожалуйста.
- Так это был американский или русский полковник?
- Наш, русский.
Мат продолжился.
- И как теперь можно найти этот конверт? – весь побогровевший и уже трясущийся от гнева Эйкридж, с трудом сдерживая себя, чтобы не распустить руки, сквозь зубы задал мне вопрос. Изображая из себя святую овечку, но уже осознавая, что сделал что-то не не совсем так, как это надо было, легко и непринуждённо ответил:
- Не волнуйтесь. Сейчас найдём.
- Интересно, как вам это удастся? – далее шло уже знакомое словоизвержение, из которого единственным культурным слово было «щед». Я не стал дожидаться, когда он перейдёт снова на русский и поспешил к главному входу. Мне повезло, навстречу шёл тот самый полковник. Я поинтересовался, кому он передал конверт, на что он ответил, что конверт находится сейчас в кабинете на втором этаже. Я побежал туда, но при входе меня задержала охрана. Я объяснил им проблему, один из них зашёл в кабинет и пробыл там минут пять, выходя, охранник передал мне документы с ехидной ухмылкой на лице. Я тут же пошёл обратно и в коридоре нос к носу столкнулся с Эйкриджем, который молча забрал у меня конверт и быстрым шагом пошёл на переговоры. Выйдя на улицу, я почувствовал, какой груз свалился с моих плеч. Володя уже спешил ко мне, чтобы узнать подробности.
- В наше время тебе бы орден выдали, посмертно – ехидно заметил Юрий.
- Вот и мне так же сказал Володя. Но по большому счёту, если эти документы являлись бы какими-то секретными, то он должен был попросить специальных курьеров из посольства, а не посылать меня. Хотели сэкономить – получите.
- Прямо детектив получился. Даже и не знаю, плакать или смеяться. А потом что было?
- Потом мы долго ещё не общались с Эйкриджем. Он избегал со мной встреч, да и я не горел большим желанием встречаться с ним. Но после визита Генри Шелтона, когда я во внештатной ситуации повёл себя весьма профессионально, он поменял ко мне отношение и даже сам подошёл и поблагодарил меня за мой поступок. С тех пор наши отношения наладились.
- Что же там было такого?
- Давай так, не всё сразу, а то я сейчас комплексовать начну, типа во, какой я крутой со всех сторон.
- Ладно, не комплексуй. Давай, выпьем за российско-американскую дружбу, ну и за тебя, что ты не ударил лицом в грязь!
- А давай!
 
 
 
Я и не заметил, как в ресторане остались  мы одни.
- Это же сколько мы выпили? – с ужасом спросил я.
- Какая разница…  главное -  в компании с хорошим человеком! – заключил Юрий.
- А ты уверен, что с хорошим?
- А то!
- Тогда наливай!
- Вот это по-нашему! Уважаю!
 В конце концов, работники ресторана определили, что мы дошли до кондиции и вежливо  предложили нам пойти отдохнуть.  Смутно  помню, как добирался до каюты, и совершенно стерлось из памяти, как я лег.
 
 
Утро я встретил  рано в  бодром,  хорошем настроении. Случись такая гулянка в Москве, я бы ещё двое суток приходил в себя, а тут - чистый енисейский воздух, ядреная свежесть осени оказались лучшими лекарствами от похмелья. Я вспомнил про фотоаппарат и пошёл гулять по палубам в поисках интересных пейзажей.
Позавтракать я успел до Юрия, что спасло меня от  пива. Но пообедать в одиночестве   не удалось. Застолье  плавно перетекло в ужин. К середине второго дня в корабельном баре не осталось ни одной бутылки со спиртным. Вообще-то, я не люблю пить и  в большинстве тостов пришлось  только делать  вид, что выпиваю.
Несмотря на «побочные» явления, Юрий мне  понравился,  и,  судя по всему, я ему  тоже.  Когда теплоход подошёл к «Подтёсово», выяснилось, что конечной остановкой будет Енисейск. Вода спала настолько, что подниматься по Енисею дальше оказалось делом рискованным. Густой утренний туман поглотил корабль и все вокруг. Сквозь его пелену с большим трудом пробивались хаотично расположенные фонари. Только спустя пару часов  появились очертания речных буксиров. Я сошёл на берег. Было зябко, но это меня не раздражало - скорее бодрило и даже радовало. Я любовался  теплоходом с необычного ракурса, спустившись к воде. Тут по громкой связи объявили о скором отплытии, и мне пришлось вернуться на борт и приступить к упаковке вещей.
- Ну что, вместе рванём до Красноярска? – спросил неожиданно возникший в проеме  двери Юрий.
- Еще бы! – радостно согласился я.
- Вот и хорошо.  Поможешь мне кое-какие вещички донести до машины?
- О чем разговор?
- Сейчас должна грузовая машина подъехать, – с этими словами Юрий скрылся в толпе пассажиров и появился вскоре  с огромными лодочными моторами, один  из которых был уже на плече, другой  - в руке.
- Подсоби! – выдохнул он.
Я никогда не считал себя силачом, но и на дохляка не был похож, однако я с большим трудом смог всего лишь помочь забросить ему второй мотор. Весу в нём было никак не меньше ста килограммов, и этот,  уже не молодой человек уверенно понёс на своих плечах такую тяжесть! Да уж, богатыри -  не мы,  не я уж,  точно. Следующей ходкой  был вынос катамарана. Сперва и я впрягся вместе с помогающими Юрию матросами, но вскоре мне предложили не мешать и не тормозить ход. Я ещё толком не помог, а спина уже раскалывалась от боли. Очередной удар по  самолюбию я воспринял с достоинством, но выводы сделал правильные. Когда грузовик, закапываясь в прибрежном песке, всё-таки выехал на дорогу, мы погрузились в такси и отправились в Красноярск.  В дороге    я с интересом наблюдал природу и приметы индустриализации. Сочетание советского наследия с ростками частного предпринимательства зачастую вызывали улыбку, но больше - удручали. Радовало одно - это красота сибирской земли.  Бесконечные просторы,  возвышенности, откуда открывались все новые и новые  пейзажи, которым конца и края не было, будоражили душу,  заставляли дышать глубже.
В Красноярск мы въезжали в плотном потоке автомобилей. Непривычная суета большого города подействовала удручающе. Только недавно бурлил  суровый Енисей, окружала  величественная тайга! Калейдоскоп событий последних трёх недель вдруг ненавязчиво проявил в моей памяти встречу с Надей. Её улыбка и растрёпанные енисейским ветром  волосы так отчётливо представились мне,  будто это было вчера, что стало вдруг тревожно в груди. Я  задумался о нашей встрече. Ничего не бывает случайным, все встречи, будь то с хорошими или плохими людьми, несут  неоценимое богатство, которое мудрые люди называют жизненным опытом. Тогда я даже представить себе не мог, какое, так называемое,  богатство я приобрел.
- Мы уже приехали. Чего сидишь? О чём задумался? – неожиданно для меня спросил Юрий.
- Ой! Да? А я что-то задумался. Как-то не могу состыковать реальность со своими впечатлениями.
- Я так думаю, здесь не только впечатления виновны, – усмехаясь, подметил Юрий.
- Откуда ты знаешь?
- У тебя всё на лице написано, батенька! Любовь -  не морковь, её не спрячешь за пазуху…
- Да ладно! Неужели так видно?
- Глаза горят, как два прожектора перестройки. Даже твои очки не помогают. Хе-хе. А это случайно не та девица, с которой я тебя по дороге туда встретил? Мне  уже тогда всё стало ясно. Крепко она тебя зацепила. Нет. Девка-то  она видная, симпатичная, только странноватая, впрочем, все мы в чём-то странные. А где она сейчас?
- На севере.
- К родне что ли поехала, или как?
- Типа того.
- Понятно. Ну-ну. Аккуратным будь! Всё! Тему закрыли. Каждый гибнет от своей руки.
- Вот это верно!
- Ну, где он? Забодай его кабан.
- Кто?
- Грузовик. Мы ж ему фору дали. Обедать останавливались. Сперва мы его, потом он нас обогнал, я видел, потом мы его -  уже перед Красноярском. Мы тут  полчаса торчим! Я есть  хочу!
- Опять?
- Война войной, а обед по расписанию! Эх, рюмочку бы сейчас,  под малосольный огурчик, хотя нет, лучше  супчику наваристого с фрикадельками, а на второе -  пюре картофельное с молодой сахатинкой с черносливом и курагой, грамм сто пятьдесят и черняшкой душистой занюхать.
- Что же ты, варвар,  со мною делаешь? У меня у самого аппетит прорезался!
- Вот это хорошо. Сейчас разгрузим, потом -  ко мне, ни в какую гостиницу я тебя не пущу! И точка! Потом поедем в офицерскую столовую, там отменно готовят. А вечером, я позвоню одному моему знакомому нефтянику, в ресторан сходим. Мне с ним надо о делах поговорить, заодно познакомишься,  и отдохнём душевно.
Наконец грузовик появился. Юрий махнул рукой, и из беседки подошли несколько молодых людей, которые за несколько минут перетаскали все тяжести в арендуемое помещение. После офицерской столовой, в которой и впрямь кормили  качественно, мы вернулись домой, и Юрий предложил  перед рестораном хорошенько выспаться.
Ночной Красноярск оказался не менее красивым, по крайней мере, его центральная часть. Разноцветные подсветки и мигающие витрины воспринимались как что-то родное и одновременно виртуальное. По одной из главных улиц мы подъехали к ресторану с символичным названием «Берлога». Уютное и тихое заведение мне сразу понравилось, тем более, что мы были первыми посетителями, и все официанты с радостью «набросились» нас обслуживать. Вскоре подошли двое Юриных знакомых, один из которых был очень влиятельным человеком в нефтяном бизнесе. Не знаю, каков он был в работе, но произвел на меня приятное впечатление, вёл себя как нормальный человек, не выделывался, разговаривал на любые темы. Водка лилась рекой, и в какой-то момент я потерял над собой контроль.
- А ты говорил, что бандит. А он вполне нормальный мужик. Пока вы там шушукались, мы обсудили «Преступление и наказание» Достоевского. И вот что интересно, мы оправдали всех, даже топор…, - неожиданно громко сообщил я.
Надо было видеть их лица. Нефтяник покрылся пятнами и капельками пота, Юрий мгновенно протрезвел и готов был провалиться сквозь землю, а сопровождавший нефтяника товарищ нервно дёрнул скулой. Все внимательно уставились на меня. В ту же секунду я понял, что перегнул палку. Надо было срочно исправлять ситуацию.
- Мужики! – протяжно начал я. – Да пошутил я. Сидите так скучно, о чём-то серьёзно говорите так, а вы посмотрите вокруг, как прекрасна наша жизнь, какие люди нас окружают…
Все начали оглядываться. За самым дальним столом сидели два интеллигента-бухарика и что-то так же бурно обсуждали под пиво, не обращая на нас никакого внимания, официанты стояли за барной стойкой спиной к нам и разбирались  с записями в большой тетради. Повисшая пауза показалась мне вечностью, но вдруг нефтяник разразился таким заливистым смехом, что все начали хохотать так, что слёзы брызгали из глаз, сводило животы и скулы, невозможно было дышать. Торжество истерического хохота длилось  долго, но  только все начинали успокаиваться, как кто-то опять срывался и все вместе с ним.
- Ну, ты молодец! – еле переводя дух, выдал нефтяник. – Я уже лет сто так не смеялся. Жванецкий отдыхает. Приходи ко мне работать. Я давно хотел себе в замы взять  остроумного человека.
- Это надо подумать, – не приходя в сознание,  ответил я.
- А что тут думать? Завтра на Таймыр и полетим. Потом на Ямал. Я тебе такую красоту покажу! Ух!
- Завтра, говоришь? До завтра дожить ещё надо.
- Вот это ты верно подметил. Наливай!
 
Сколько мы ещё сидели, я уже и не помню. Потом  мы пытались попасть в другой ресторан, но он уже закрывался, и мы чуть не разнесли это заведение в щепки. К тому времени я начал  трезветь и с большими усилиями мне удалось отговорить моих новых друзей от противоправных поступков. После боевых действий возникло желание посетить  сауну, но тут вовремя подоспело такси, в которое нам удалось втиснуть   нефтяника с сопровождавшим его «телом». Махнув на прощание рукой, мы искренне перекрестились, что никого не забрали в милицию, все почти живы и местами здоровы. До дома мы добрались уже на рассвете. Утренняя свежесть подействовала отрезвляюще, и нами овладело единственным желание - завалиться в постель и спать, спать, спать…
Вся эта пьянка-гулянка совершенно не входила в мои планы. Я намеревался посетить усадьбу  В.Сурикова, осмотреть  краеведческий музей, побывать в природном заповеднике «Столбы». К сожалению, последующие два дня пропали в пьяном угаре. Так я никуда и не попал.  Жаль, конечно, зато познакомился и пообщался с  удивительными людьми  неуемной породы  сибиряков. Ведь,  если бы не Юрий, я  бы уехал с представлением, что  во всей Сибири хорошие люди живут только в Бахте,  но оказалось, что  они повсюду -  эти  гостеприимные, до глубины души радушные  русские люди.
Накануне отъезда я чуть не опоздал на поезд. Время отправления  в билете было указано московское, почему я решил отнимать, а не прибавлять четыре часа, я так и не понял до сих пор.  Юрий проводил меня до камеры хранения, похлопал по плечу, попрощался и, как бы извиняясь, сказал, что у него сегодня запланировано много дел, и он не сможет провести со мной оставшиеся восемь часов. Это меня не сильно огорчило. Наконец-то я был предоставлен сам себе. Взяв фотоаппарат, я вновь  на прощанье прошёл весь город вдоль и поперёк, делая снимки и наслаждаясь свободой.
В Москву я возвращался на проходящем поезде из Северобайкальска.  В купе СВ я оказался единственным пассажиром, а после Тюмени и вовсе одним - в целом вагоне.  В последнем купе меня находились два милиционера  охраны поезда, а в первом -  два проводника, которые  каждый раз, как я открывал дверь, предлагали мне  чай или кофе и обязательно печенье. Им явно было скучно. А я во все глаза  смотрел в окно и старался насытиться нескончаемыми просторами родной необъятной моей страны. Мне очень хотелось посмотреть на Урал, но мы его проехали ночью. Последней остановкой был Нижний Новгород, потонувший в ночи и проливном дожде.
 
 
Москва встретила меня лучезарной улыбкой моего друга Андрея, который заставил меня понервничать, когда не выходил на связь, из чего я сделал вывод, что он проспал. Ан, нет. Зря я так плохо подумал о человеке. Чувство нереальности ещё долго не покидало меня. Даже когда я вернулся на работу, очень трудно было совместить пережитое за месяц отпуска с реальностью. На второй день я заглянул в свою электронную почту и увидел письмо, полное взрывной обиды и возмущения: «Ты когда-нибудь свою почту смотришь? Вот мой мобильный…….». Оно было от Нади. Интонация этого бешеного послания расстроила меня,  ведь я предупредил ее о дате моего возвращения в  Москву. Решение позвонить далось мне с трудом. На удивление в её голосе послышалась радость встречи, она говорила  много приятных слов, которые согревали  душу, рассказывала о своих трудностях жизни и страстно просилась приехать ко мне. Умудрённый жизненным опытом, я понимал, что так быстро сходиться просто опасно, ведь я её совсем не знаю.  То, что в моём сердце зародились нежные чувства к Наде,  у меня не вызывало сомнения, но не было ли это самообманом, может, это всего-навсего влечение к молодой и симпатичной девушке? Из-за высокой стоимости тарифа  было решено перейти на общение с помощью «эсэмэсок» и только в крайнем случае созваниваться. Постепенно мы всё больше узнавали друг о друге. Каждое  ее сообщение разрывало душу и вызывало неуёмное желание помочь. Уже через неделю я не выдержал и позвонил, чтобы услышать её голос.
Мне ещё надо было как-то подготовить  маму к тому, что в наш тихий и волшебный мир взаимопонимания и любви ворвётся угловато-неокультуренное существо. Меня успокаивало только, что Надя обещала полностью слушаться меня и подстраиваться под нашу жизнь. «В чужой монастырь со своим уставом не ходят, – именно так я объяснял ей ещё на корабле, и она  соглашалась  молниеносно реагировать на мои замечания». Когда я показал  Надину фотографию маме и рассказал о ней, мама  встревожилась, но пережив с этой мыслью ночь, утром выдала мне  фразу, которую может сказать только очень любящая мать: «Вот что я тебе скажу. Хорошо. Пускай приезжает. Я не имею право мешать твоему счастью, если таковое может быть именно с ней. Я буду только счастлива, если ты будешь счастлив. А там -  поживём, увидим». Я был бесконечно благодарен, что она, жертвуя своим покоем, была согласна на эту «интервенцию».
Жизнь шла своим чередом. Мы продолжали общаться, наша переписка была тёплой и романтичной. Постепенно Надя рассказала мне  о своих проблемах со здоровьем,  с работой,  с жильём. Я  начал помогать ей деньгами,  даже занимал, когда своих не хватало. Запланированный приезд сразу после Нового года из-за многочисленных проблем был перенесен на начало лета. Совсем потеряв голову от страсти,  я выслал  ей последние деньги на билет.  Как назло, именно в  день  прилета прибыли долгожданные вагоны со щебнем,  мне необходимо было  встречать состав и  контролировать разгрузку.   Назначив ответственного и пообещав  быстро вернуться, благо самолёт приземлялся во Внуково, что в пятнадцати километрах от места моей работы,  я стартанул навстречу своему счастью. Но  машина повела себя странно и предательски заглохла напротив задних ворот нашего завода. Трудно было тогда  поверить, что это -  знак свыше.  Потеряв уйму времени, но так и не обнаружив поломки, я поймал такси и помчался в аэропорт. Трасса туда была свободна, а вот обратно машины  стояли в пробке. Опоздал на пятнадцать минут,  влетел в зал прилёта и начал судорожно искать Надю. Не найдя её, стал звонить, но  телефон был отключён. Наконец,  за стеклянной витриной в зале выдачи багажа я заметил знакомую одежду.  Вместо радостной встречи с нежным поцелуем на меня обрушился шквал упрёков. Когда она узнала, что нам придётся сначала заехать  на работу и только потом домой, самообладание покинуло ее окончательно. В какой-то момент во мне вспыхнула обида, - я сделал всё, чтобы вырвать её из плена таймырского полуострова, крутился, как белка в колесе, унижался, занимая деньги и ущемляя интересы моих родных – и все это ради того, чтобы услышать бурю упреков?
Совершенно неведомыми дорожками по каким-то дачным  просёлкам таксист доставил нас на работу, по ходу взяв мою машину на буксир, которая, кстати, тут же предательски завелась  и больше не глохла. Когда мы въехали на территорию завода, тепловоз уже цеплял вагоны. Я быстро осмотрел все  вокруг и дал отмашку на вывоз. Поблагодарив рабочих за добросовестный труд,  повёл Надю в кабинет. Пока она приводила себя в порядок, я разогрел взятый из дома обед и накормил этого «монстра», по кличке Жу-жу. После  домашнего супа Надя подобрела. Я изумленно  смотрел на неё и никак не мог понять, почему она так грубо обращалась со мной?
 Мама ждала нас дома, затаив дыхание, и старалась изо всех сил угодить нам обоим. А я пребывал в полной растерянности от бестактного поведения  Нади, которая вытворяла, что хотела, и абсолютно не слушалась меня. Пока мы были на работе, она отсыпалась и ела только то, что ей нравилось. Когда мы возвращались, она читала или сидела в Интернете, не удосуживаясь оторваться от своего занятия и встретить любимого, как подобает. По дому Надя ничего не делала, даже не мыла за собой посуду, не пыталась помочь  маме по хозяйству,  порой вступала с ней в споры, которые не превращались в перепалку только благодаря выдержке  мамы.
Мне стало тоскливо от того, что я сделался героем бродячего сюжета мировой литературы: романтическое, сулящее счастье приключение на борту теплохода вдруг обернулось чудовищной трясиной неразрешимых проблем.
 Со здоровьем у Жу-жу тоже оказалось далеко не всё в порядке,  потребовались дорогостоящие лекарства. Большого труда мне стоило уговорить врача выписать рецепт, при этом  врач сказал: «Надеюсь, это не тебе? Тогда вот что, покажи-ка этого человека специалистам, что-то здесь не так». Постепенно все тайны «мадридского двора» открывались передо мной ужасающими фактами. Надя перенесла энцефалит, пыталась покончить с собой, попадала в весьма печальные ситуации. Когда я привёз её к своему знакомому доктору, и он осмотрел её, она призналась, что употребляла героин, хотя и  утверждала, что это уже всё в далёком прошлом. Оставшись наедине,  он строго предупредил меня, что ничего из этой «любви» не получится, так как я не олигарх, и денег на её лечение у меня никогда не хватит, в ее теперешнем состоянии  мы обречены, да и сама она не хочет ничего менять. Дома я случайно зашёл в историю посещения сайтов и обнаружил, что Надя искала медикаменты, по своим свойствам приближающихся к наркотикам. А на седьмой день вдруг выяснилось, что её муж, с которым она до сих пор не развелась, совершенно случайно оказался в Москве и предложил ей вернуться домой, чтобы оформить развод и забрать документы, необходимые для прописки в Москве и получения медицинского полиса. Тут я утратил последние иллюзии и начал решительно действовать. Я спокойно отпустил её с мужем, а потом уже по телефону посоветовал ей не возвращаться назад. Мне стало больно и грустно. До сих пор я вспоминаю ту Надю, на теплоходе, такую милую и родную и никак не могу понять эту Жу-жу, которая свалилась на меня с неба. В одном из телефонных разговоров она рассказала, как однажды  подружка назвала её бешеной белкой из мультфильма «Ледниковый период». Это оказалось самым точным определением ее личности.
Я  долго переживал, пытался понять,  почему ко мне приехала не Надя, а бешеная белка, корил себя, что у меня не хватило сил спасти человека. Беспокойство за её судьбу не покидает меня и поныне, но узнать, что с ней сейчас,  как она живёт и жива ли  вообще - не представляется возможным. Да и надо ли это …
Шли дни, недели, месяцы. История с  Надей и  впечатления от поездки слились воедино и живут во мне теперь одним целым романом-повестью. Тревога и радость, новый открытый мир земли и удивительные люди - трудолюбивые,  выносливые, честные,  искренние.  Любовь всеобъемлющая и корысть, настоящая мужская дружба  и  суровая реальность будней. Все это заставило меня  пересмотреть свою жизнь, отношения к родным и близким, друзьям и недругам, к работе и отдыху, к вере и отчаянию, к искусству в любом его проявлении  и пошлости;  дошло до того, что я начал писать. А ведь до поездки только в кошмарных снах я мог видеть себя сидящим за письменным столом и пишущим что-то более интересное, чем деловой договор между партнёрами. И не важно, понравится ли моя писанина кому-нибудь или нет, главное - я  делаю это с большим удовольствием.
Иногда мне кажется, что мир мог бы измениться к лучшему, если бы каждый начал с себя.
 
 
 

© Copyright: Святослав Кудрявцев, 2018

Регистрационный номер №0421031

от 19 июля 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0421031 выдан для произведения: Бахта.
Путешествие по-сибирски.
I
 
 
         Ничто так не захватывает дух, как первая любовь и неведомые края.
Повинуясь авантюрному порыву, решился я на путешествие в Сибирь.
Трудности начались сразу. На новой работе, куда  устроился год назад, пришлось уговаривать директора предоставить мне отпуск на целый месяц.
С выбором  самолета до Красноярска прибег к консультациям с  бывалыми людьми – на каком борту лететь -  честно говоря, воздушные перелеты я переношу плохо. Выбрал Ил-96 авиакомпании «КрасAir».
Мой путь лежал в поселок Бахту, что на Енисее. Там живёт мой деверь Анатолий - брат моей  жены, с которой мы незадолго благополучно разошлись.
   О маршруте мне было известно почти всё: мысленно  я представлял,  в какие края  попаду, и каких увижу людей. Однако то, что на самом деле открылось моим глазам, и сколь неожиданно приятными оказались встречи, как с родными, так и  с незнакомыми людьми, что не могу я больше держать это в себе и горю желанием, дорогой мой читатель, поделиться с Вами.
   Задолго до начала путешествия, устраиваясь на новую работу, я сразу испросил для себя  позволения  взять отпуск  с 15-го августа на целый месяц, чем привёл директора в глубокое замешательство, но, видимо, моя неожиданная просьба и напор сделали своё дело, и «победа» оказалась за мной. Шло время, пора было заказывать билеты на самолёт до Красноярска. Помня с детских лет о своей предрасположенности к морской болезни и проконсультировавшись с очень «мудрыми» товарищами, решил покупать билет на Ил-96 в авиакомпании «KrasAir».  За 45 дней  сделал заказ;  оставалось только ждать, готовиться к поездке, покупать амуницию и подарки, потому что ехал я в поселок Бахту, что на Енисее, в гости к брату моей бывшей жены Анатолию.
Интересный человек - этот Анатолий! По характеру он - личность цельная,  этакий мужичок, ладный, спокойный, делающий все неторопливо, но на совесть. Мне всегда внушала уважение его жизненная позиция – домовит, справедлив, терпелив и приветлив, не трепится по пустякам, никого не осуждает, умеет дорожить дружбой. Анатолия  близкие люди называют Толяном, но это не прозвище или панибратское пренебрежительное обращение, скорее – отголосок детства и простота душевная. Под стать Толяну и его супруга  Валентина Валерьевна – эталон настоящей сибирской жены, умеющей ежегодно провожать мужа в Тайгу на долгие месяцы -  на промысел, сохраняя при этом способность шутить и улыбаться, делать вид, что всё хорошо, хотя сердце  омывается слезами, крепко запертыми суровой северной закалкой. На её плечах лежит вся тяжесть северного быта: воспитание дочери, зарабатывание смехотворной по московским меркам зарплаты и мучительное ожидание мужа, становящееся день ото дня  невыносимее. 
  Наконец, наступил последний день перед отлётом. Подарки куплены, вещи упакованы, деньги положены на мобильный счёт. Узнав об удобной услуге предварительной регистрации на Павелецком вокзале с вечера  и возможности заранее освободиться от багажа, я отправился грузить чемодан в машину. На вокзале  попросил места возле окошечка, мне пошли навстречу и я, счастливый и взволнованный, поехал спать домой. Правда, сон ко мне не шёл. Полночи я вертелся и примащивался, но под утро всё-таки забылся на короткое время. Будильник с нарастающим звуком музыкального сигнала вывел меня из мутного состояния и вернул к действительности. Да, надо вставать, умываться, завтракать и в путь.  Получив от мамы благословение и пожелание счастливого путешествия,  смущённый и слегка раздражённо-взволнованный, я с лёгкой сумкой через плечо быстро зашагал к метро.
«Интересно, а когда я, вообще,  последний раз спускался в метро? Сколько же здесь народу?! Вот серьезные, в деловых костюмах, молодые и солидные мужчины с портфелями и дамы с эффектными импортными сумочками; вот старушки, дрожащими руками мажущие по  диску  турникета  своими кошельками, с вложенными в них проездными картами москвича;  а вот бесцеремонная молодежь, ловко  спортивными прыжками преодолевающая заграждение, - вдогонку улепетывающим зайцам несутся заливистые свистки дежурного контролера, - все эти наблюдения бесстрастно фиксируются в моем свободном от суеты сознании». В тесноту вагона вламываются расхлябанные парни, плюющие на общепринятые нормы поведения, высасывающие пиво из алюминиевых банок и оставляющие кататься их по  вагону, понуждая пассажиров к принудительному  футболу. Поражает завидное количество почти  обнажённых девушек, непонятно чем частично прикрывающих наготу, но при этом  считающих себя высоконравственными и неприступными для мимолётного знакомства. Кто спит, кто читает, а кто делает вид, что читает, наблюдая за красивыми изгибами пары стройных ног, стоящих рядом; кто-то ритмично подёргивается в такт долбящего по ушным перепонкам рока из глубоко засаженных наушников мп-3 плеера. И вся эта стиснутая в объеме и времени людская масса несется и качается, подчиняясь скорости стучащих  колёс и кренам вагонов.
 Приобретя билет на электричку, я вышел на перрон.  Был ясный день. Солнце нещадно жгло, плавя асфальт  под ногами,   но укрыться от него было негде. Истинным спасением оказался комфортабельный вагон с кондиционером, удобными сидениями и мониторами над дверями. Без единой остановки экспресс домчал авиапассажиров до аэропорта Домодедово. Времени было предостаточно. Вволю нагулявшись в тени здания аэропорта, я направился «сдаваться» в руки очень серьёзным людям в зоне досмотра. Пришлось смиренно перенести  унизительную, но оправданную временем процедуру, которая позволяла в качестве награды очутиться в ином мире, где царил дух вечной как мир страсти к путешествиям.
Изучая всё на своём пути, заглядывая в различные киоски, я быстро оценил мои скромные материальные возможности и, разорившись на бутылку минеральной воды, принялся ждать вылета, который почему-то не объявляли.  
 В это время в соседнем отсеке разразился скандал. Пассажиры одного из рейсов что-то бурно обсуждали, кого-то требовали, жаловались друг другу. Гул голосов активно поддерживался отчаянным плачем детей. Наконец, я понял, что произошла задержка рейса более чем на четыре часа без объяснений причины. Люди пребывали в полном неведении о своей судьбе, к тому же и без еды. Обратив внимание на часы, я с ужасом понял, что и меня ждет та же участь. Становилось грустно. Я так надеялся насладиться видами земли,  вылетев именно в первой половине дня. Тут диктор объявила, что наш вылет задерживается по техническим причинам -  просьба не расходиться и ожидать дальнейшей информации. Я попытался убедить себя в том, что путешествий без приключений не бывает. Среди пассажиров нашего рейса просочилась весьма неприятная новость о банкротстве компании «KrasAir» и об отмене вообще всех рейсов. Было, от чего впасть в тоску. Однако в этот момент приятный и  уверенный женский голос из репродукторов пригласил нас к посадке на автобус.  «Вот это чудо! – подумал я».  Но при виде подготовленного к вылету  самолёта, мой оптимизм начал таять. Перед нами вместо Ил-96 стоял Ту-154 М, чуть ли не одногодка мне. Из пучины моих переживаний  наружу вырвалась только одна  едкая фраза: «Ни хрена он усох!». Реакция соседей была неоднозначной -  одни улыбнулись, другие презрительно фыркнули, осудив мою вульгарность. В самолёте  обнаружились новые неприятности:  с моей комплекцией я никак не мог вместиться в специально выбранное мною место, удобное для обзора, около иллюминатора, к тому же и ремень безопасности не желал сходиться на моем животе, сколько я не пытался его втянуть.  Рядом, как назло, уселась симпатичная,  модная дамочка, намного миниатюрнее меня, и явно с солидным опытом полетов.  Она посмотрела в мою сторону с таким отвращением, что мне захотелось выйти из самолёта и отправиться в Сибирь пешком.
 В этот момент мимо проходила стюардесса, и я попросил её помочь мне, на что она с улыбкой ответила:
- Что вы мучаетесь - сзади полно свободных мест, хоть весь ряд занимайте.
-  Ура! - я расположился  на одном из задних рядов наискось прямо над крылом. Обзор явно пострадал, но выбирать не приходилось. Время шло. Под палящим солнцем самолёт раскалился настолько, что стало душно, как в духовке. Посидев  немного, я почувствовал дурноту. Двигатели все еще не были запущены, и тут я понял, что моё недомогание связано с очень резким запахом авиационного керосина, который заполнил весь салон.  Командир экипажа с достоинством ходил из кабины пилотов в хвостовую часть самолёта и обратно, и всё это продолжалось на протяжении минут сорока, пока стюардесса не объявила, что по техническим причинам рейс задерживается, и всех пассажиров просят вернуться в здание аэровокзала.
Люди уже не скрывали свое недовольство, но все-таки послушным стадом переместились в автобус. В ожидании уже непонятно чего, единственным развлечением в терминале зоны отлета оказались хождения в курилку, где от сгущавшихся зловоний можно было, как говорится, вешать топор. Я был в состоянии смешанных чувств: с одной стороны, меня глодало давнишнее желание решительно бросить курить и никогда больше не травить свой организм этой гадостью, с другой стороны, именно  эта гадость в настоящий момент отвлекала меня от нарастающего волнения перед неизвестностью. В  густом смоге я случайно обратил внимание на одного из пассажиров нашего рейса, молодого угловатого парня,  который вполголоса напряженно переговаривался со своими приятелями. Все они были похожи на рабочих технических служб аэропорта. Невольно прислушавшись, я уловил фразу:
- Да ладно тебе! У них там топливный насос накрылся,  пытались вручную запустить, но  не вышло. А может оно и к лучшему. Сейчас другой борт дадут. Прикинь, если б он отказал на высоте?
 Мне стало совсем не по себе. Затушив недокуренную сигарету, я  пулей вылетел из  душегубки, наполненной едким смрадом.  Желание бросить курить укрепилось во мне с новой силой.
 Спустя полтора часа мы в очередной раз  ехали  в автобусе к месту посадки. Я все еще надеялся на Ил, но увидел более современную «Тушку», свежевыкрашенную, чистенькую внутри и без запаха керосина. Командир экипажа - видный мужчина средних лет, с седыми волосами, по наружности  явно относившийся к северным народам, спокойно, с чувством собственного достоинства проследовал  в хвостовую часть самолёта и обратно, и, не меняясь в лице, выслушал все, что думали пассажиры о Домодедове, о самолётах, об авиакомпании, о пропавшем времени. Критика звучала резко, в грубой агрессивной форме. «Какое самообладание надо иметь, - подумалось мне, - чтобы не только не послать всю  эту кучу злобных людей, куда подальше, но   после всего услышанного поднять их  в воздух и бережно доставить в пункт назначения!» Как жаль, что я не запомнил его фамилию! Ещё  полчаса мы стояли, прогревая двигатели. Вдруг напряжённо заработали турбины, лайнер дернулся и покатил  на взлётную полосу. Стюардессы чётко и хорошо поставленными голосами информировали нас о технике безопасности, о мерах при чрезвычайных и нештатных  ситуациях. Чувствуя себя уже в такой ситуации, я с перепугу сумел пристегнуться и даже впал в некое экстатическое состояние: «Господи, прости! – молил я небеса, -  и помоги нам без происшествий долететь до Красноярска». Самолёт застыл на старте. Минуты  превратились в вечность. Наконец турбины взревели, лайнер содрогнулся и, сорвавшись с тормозов, помчался, отсчитывая стыки бетонных плит, быстро набирая скорость. Нос начал задираться…-  отрыв! «Господи, пронеси! – возопила моя душа». Куда пронеси, зачем и над чем? Ничего не соображая, я пытался вглядываться в рельеф местности, которая стремительно удалялась.  Родная земля сверху показалась совершенно неузнаваемой: какие-то речушки, дороги, леса и деревни, - все смешалось с нависшим над Москвой смогом и появившимися облаками. «Неужели летим! Слава Богу!» – отлегло у меня внутри.  Только теперь я осознал, что  все могло закончиться,   не начавшись. Перебирая виды транспорта: метро, электричку, самолет, - я подводил итоги. Путешествие началось!
 Между тем день быстро угасал. Вдали на горизонте начало темнеть, но в иллюминаторы по левому борту солнце продолжало испускать лучи. Под меркнущим небом земля на глазах покрывалась мраком,  поблескивая  редкими огоньками мелких городов и деревень. Появилась луна. Как всё это странно!  Ночь, луна и лучи солнца. Совершенно непонятно, но завораживающе красиво и таинственно тревожно. Спустя несколько минут  отблески светила исчезли - мы оказались во власти ночи и луны. Её отражение в озёрах и  извилистых речушках придавало пейзажу строгость, суровость, вызывая в душе чувство  беспокойства и одиночества. Вдруг вдали что-то блеснуло. Это атмосферный фронт молниями рвал застывшую картинную красоту спящей земли. Самолёт  начал обходить опасную зону заблаговременно и не напрасно. Экипаж наверняка знал, а я только при взлете в Домодедове,  обратил внимание на часть обшивки крыла, которая периодически, то надувалась, то прогибалась внутрь. Начали разносить обед. Пюре, подгоревшее в фольге, голод не утолило, но аппетит перебило. Когда стюардесса забирала у меня поднос,  я поинтересовался  по поводу вспухающей обшивки, на что мне был дан чисто российский ответ:
- Да не волнуйтесь, мы так давно летаем. Там шасси плохо закрываются, вот ветер и гуляет.
 Убитый наповал таким резюме, я даже как-то странно   успокоился, но  упёрся взглядом в кусок дюраля, стараясь отчаянным усилием воли приклепать его. Но вскоре убедился в полном отсутствии у себя гипнотических способностей и переключил внимание на красоту грозового фронта, на яркие оазисы незнакомых мне городов.
«Хребет России» почувствовали все -  самолёт начало трясти восходящими потоками. Казалось, что наша «ласточка» словно крыльями машет в надежде справиться со стихией. В конце четвёртого час полёта на горизонте стало светлеть. Рассвет сверху действовал жёстко, резкими отблесками застилая вид на просыпающиеся населенные пункты, которых становилось все меньше. Огромные пространства болотистой местности, изрезанной большими и малыми реками, с вкраплениями озёр и прудов были безжизненны. И было непонятно -  леса там, или степи, можно там жить, или нельзя. И от этих мыслей становилось тоскливо.
Наконец наш самолёт начал снижение. Как долго всё это тянется! Лично для меня самое страшное – это посадка, когда  стремительное приближение к земле вызывает неодолимое беспокойство. Вот уже просят пристегнуть ремни. Восход пропал, и самолет буквально нырнул в ночь. Где-то близко посадочная полоса аэропорта  Емельяново.  Ничего не видно, мелькают фонари каких-то улиц, затем снова темнота, опять огни. Всё быстрее и быстрее падает самолет, турбины ревут, меняя тональности; крен то влево, то вправо, то носом вниз, то ровнее. Господи, как неприятно понимать, что от тебя ничего не зависит. Да, когда уж это кончится? Немного вильнув и скрипнув покрышками, лайнер мягко и уверенно катится по полосе, затем неожиданно резкое торможение. Почему не предупредили?! Ведь все так напряжены! Наконец всё стихает, мы  спокойно едем и останавливаемся, как на самом дорогом лимузине.
- Браво Аэрофлот! - во весь голос ору я, памятуя  об уникальном фильме Эльдара Рязанова.
По салону прокатился гомерический хохот, снявший напряжение за весь полёт не только с людей, но и  с самого самолёта.
- Сначала выходят пассажиры первого класса, - спокойно предупреждают стюардессы, - не спешите, в автобусе места хватит всем, всех дождётся, сейчас ещё один будет.
 Проходя мимо них, я благодарю и неожиданно для себя произношу:
- Вам памятник надо ставить! - а они мне в ответ:
- За что? Это наша работа! Глупости всё это!
 А я считаю, что не глупости! Эти люди каждый день подвергаются смертельной опасности, перевозя нас  на морально и физически устаревших самолётах и, кто знает, у кого счастливый билет, а у кого - нет.
     После тридцатиградусной московской жары Емельяново встретило нас бодростью морозного утра.  Выудив с транспортёрной ленты свой неподъемный чемодан, я вышел из маленького, но уютного здания аэровокзала. Меня поджидало заказанное ещё из Москвы такси. Вежливый шустрый водитель погрузил мои вещи и повёз в Красноярск. В утренних сумерках  с каждым  поворотом  мне открывались незнакомые холмы, перелески, селения.   Всю дорогу мы  молчали, и только уже в городе шофер лаконично осведомился:
- Если  не ошибаюсь, вам в гостиницу «Север»?»
 - «Так точно», - непонятно с чего, по-военному, ответил я. Гостиница находилась в  центре Красноярска и слыла самой старой. Оформив  документы, я с ужасом обнаружил, что мой номер  на третьем этаже,  ни лифта, ни портье  не было, и чемодан мне предстоит тащить наверх самому.
«Да уж, что-то я погорячился,  набрав с собой лишнего. Зато душа спокойна. Не пропаду, – рассуждал я сам с собой,  останавливаясь  на каждом лестничном пролёте». Вскоре я уже гремел колёсами чемодана по тихому сонному коридору. Номер оказался вполне уютным.  Я резво разделся, принял душ и завалился спать, поставив будильник на шесть утра,  едва  не запутавшись в смене часового пояса. Спать оставалось  меньше двух часов…
II
    Будильник помог мне открыть глаза, и первое,  что я увидел, был   туман бледно-белого цвета, который медленно стлался за окнами моего номера. Быстро приведя себя в порядок, я попросил завтрак  в номер. Надо было видеть, с какой важностью  мне внесли его! Я так и представил себе осетра на огромном блюде, рябчиков, мисочку чёрной икры, изысканный таёжный десерт и запотевшую стопочку сибирской водки… Однако, сняв салфетку, был умилён до боли знакомым школьным завтраком времен перестройки. Но и на том спасибо. Проглотив всё одним махом, нацепив на грудь фотоаппарат, я торжественно двинулся на ознакомление с новым для меня городом.
Первым делом я пошёл в сторону Енисея. Проходя по улицам малоэтажного центрального Красноярска с мешаниной построек прошлого и нынешнего веков, с  яркими рекламными вывесками различных заморских производителей вперемежку с табличками типа: «Адвокатская контора», «Ателье», «Налоговая инспекция»,- приводящими в восторг от того, что и здесь живут люди, я вывалился на набережную.
 Так вот ты какой, Енисей, - широкий от края и до края, кипящий  бурунами, стремительный и могучий! Но при этом какая важность, сколько достоинства -  жалкой щепочкой  в его пучине казалась баржа, которую тянул  мощный буксир с пятиэтажный дом! В рассветном сиянии проступали очертания правого скалистого берега. Там, в туманной дымке скрывается природный заповедник «Столбы». Мои глаза с жадностью схватывали панораму, мозг живо выдавал оценочные характеристики: вон  многоарочный мост, издалека он не производит впечатления массивности, как вблизи, но только подумать… - ведь он связывает не просто берега, а равнинную и болотистую часть Сибири - с горной! Недаром здесь говорят: Сибирь начинается с Батюшки-Енисея, а до него - всё болота. Что ж, пока поверю, а на обратном пути, когда буду возвращаться на поезде, - проверю.
Словно зарядившись невиданной энергией, я пошёл по течению вниз, озираясь по сторонам и время от времени щёлкая затвором фотоаппарата. Мне нужен был порт, так как из Москвы заказать билет на теплоход невозможно. Белоснежный и коренастый корпус корабля я увидел уже издали. Приближаясь к мосту, обратил внимание на гостиницу Красноярск и башню с часами-копией лондонского Биг-бэна. Прямо по ходу, в сухопутной арке моста красиво, как в картинной раме, виднелось здание речного вокзала. Спустившись к причалу, прочитал на борту имя знаменитого летчика, которое теперь носило судно.
Жизнь на корабле явно кипела. От берега его отделял более старый теплоход «Михаил Лермонтов», а со стороны фарватера к нему уже причаливал танкер для заправки  топливом. Пообщавшись с матросами, я узнал много неожиданного и полезного.  Во-первых, теплоход отчаливает не завтра с утра, как указано в расписании, а сегодня вечером, во-вторых, билетов уже давно нет, и, если мне  о ч ч е н ь  надо, то мне было рекомендовано прибыть к девяти часам вечера и испытать свою судьбу… Ошарашенный таким известием, я побрёл в город.
Времени было в обрез. Дело в том, что одновременно со мной  в Красноярске находились Валентина Валерьевна с дочерью Ритой, непосредственной и своеобразно красивой девочкой. Её смело можно было назвать сибирским самородком, если бы она не пользовалась  красотой в корыстных целях. Слава Богу на родителей и преподавателей в школе ее естественное кокетство не действовало, зато магнетически притягивало  ребят. Именно сегодня одна из родственниц Валентины выходила замуж, и я ещё в Москве был предупреждён  не  проскочить мимо такого важнейшего события. Передо мной стояла сложная задача - с пустыми руками на такие мероприятия не ходят. В то же время  я совершенно  не знал этих людей, и размышления о том, что и где купить в подарок новобрачным, совсем завели меня в тупик.
Опьянев от непривычного воздуха, в котором смешивались запахи Енисея  с выхлопами металлургических предприятий, я решил действовать по плану: осматривая город,  заодно заглядывать в  магазины и купить то, что понравится,  лишь бы денег хватило. Бродя по центру  и удивляясь различным архитектурным и ландшафтным сочетаниям, фотографируя всё самое интересное, я набрел на дом великого русского художника Василия Сурикова. Оставив посещение музея на обратный путь, я с сожалением двинулся дальше. Но вскоре новое впечатление ободрило и придало мне духа - удивительной красоты, небесно-голубая церковь Пресвятой Богородицы  на фоне синего неба, объемлющего  величественный холм, на вершине которого стояла ещё одна, но более скромная церковь.  Поймав такси, мне в считанные минуты удалось взлететь на вершину  холма. Первым делом зашёл в храм,  поставил свечку и возблагодарил Бога за удачный перелёт, хорошую погоду и прекрасное настроение. Выйдя из церкви, долго любовался городом, который, скованный высокими берегами и разделённый Енисеем, как на ладони лежал передо мною. Таксист повёз меня обратно, и на моё счастье вскоре попался магазин «Подарки», в котором я высмотрел неожиданный даже для себя подарок – сову – символ мудрости, это как раз то, чего не хватало мне в семейной жизни. Сова была не натуральная, сделанная каким-то мастером из соломы и всяких подсобных предметов, но её размеры почти в метр высоты вселяли в  меня оптимизм на восторженное принятие. С таким негабаритным подарком по городу не погуляешь, и мне снова пришлось ловить такси, чтобы отвезти сову в гостиницу. Было уже время обеда. Пионерский завтрак давно рассосался, и меня начинал грызть голод. Рядом с домом офицеров я нашёл и офицерскую столовую. Обед оказался сытным, вкусным и недорогим. «Вот теперь я точно спою,» – вспомнился любимый  мультик. Погуляв ещё по центру города и приобретя букет цветов, я решил созвониться с Валерьевной.
- Ой, привет! Ты где пропал? Мы тебя уже с утра ждём! – весело и звонко пропела она.
- Да  я тут вот. Осматриваю достопримечательности. Гуляю,- ответствовал я.
- Хватит гулять. Потом нагуляешься. Лови такси и приезжай в рощу,- скомандовала Валентина.
- Какую рощу? – удивлённо спросил я.
- Ах да. Ты же тут ничего не знаешь. Это район так все называют, запиши точный адрес. Ой, только я и сама его не знаю, сейчас у Риты спрошу. Ага. Записывай.
Я быстро вернулся в гостиницу,  без промедления переоделся и вызвал такси. С совой и букетом я прибыл по указанному адресу, немного поплутав в той самой роще с таксистом с Кавказа, что очень сильно напомнило мне  Москву.
Встретила меня Рита, которая так искренно обняла меня, как моя собственная Машуня, чем вызвала бурю положительных эмоций и сняла груз волнений за предстоящее будущее. В квартире я попал в распростёртые объятия Валерьевны. Куча вопросов обрушилась на меня так, что я не  успевал отвечать на них,  и всё это неслось в процессе сборов, нанесения  макияжа, переобувания и примерки очередных аксессуаров. «Едут!» – с  криком влетела с балкона в комнату Рита. И тут я узнал, что невест две – они двойняшки, и свадеб тоже две.
- Вот тебе и на! И что теперь делать? – робко попытался произнести я, но меня уже никто не слушал. Цветы и сову решили оставить дома, так как в машине  было тесно.
Переехав на другой берег Енисея, мы свернули на грунтовую дорогу.
- А куда это мы? – поинтересовался я, всем телом ощущая неровности дорожного полотна.
-В банкетный зал,- ответили мне.
Как бы извиняясь перед московским гостем за весь Красноярск, водитель объяснил, что главную дорогу сейчас ремонтируют, поэтому приходится объезжать.
Ждать кортеж с мужьями и жёнами пришлось недолго. Торжественные хлеб да соль, слезы матерей и смущение отцов, гармонь, частушки и… Веселье продолжилось на втором этаже с виду невзрачного серого здания. Ведущей, то бишь тамадой, была  эффектная,  пышная барышня, которая постоянно приглашала всех на различные  соревнования, после которых надо было пить. По опыту работы в  сфере обслуживания свадебных торжеств я знал  все эти уловки и   хитрости -  сбить меня было невозможно - пил я мало, а вот закусывал, как полагается. Время неумолимо бежало, и мне надо было покидать этот прекрасный праздник живота и сибирского фольклора.  Сказав несколько напутственных слов молодожёнам и поздравив их от имени всех москвичей, я помчался в гостиницу за вещами.
 
 
Ш
 
 
     В порт я прибыл к девяти вечера.  Я никогда не ходил  на таких больших судах, и только сердце сжималось у меня в груди, когда  слушал марш «Прощание славянки» и жалобные стоны корабельных гудков очередного теплохода, отчаливавшего от пристани Южного речного вокзала в Москве. Я частенько наблюдал из окна моей московской квартиры волнующую церемонию готовящегося отплытия, прощания людей, слаженную работу команды. Но то, что я увидел в Красноярске, меня просто поразило. Посадка на корабль скорее походила на загрузку «Ноева ковчега»,  где было разрешено брать с собой всё, что хочется. Толпы серьёзных мужиков, таскавших огромные неподъёмные тюки, коробки и завёрнутые длинномеры,  суетливо встревоженные женщины, затаившиеся в ожидании дети, – вся эта массовка заполнила собой огромную сцену действия. «Наивный московский интеллигент» – именно такую табличку захотелось мне   повесить себе на шею… Но сдаваться я не собирался и, сгруппировавшись,  начал как ледокол протискиваться сквозь толпу на «Михаила Лермонтова», который с кассой и весовой служил своеобразным тамбуром. Возле весов стояла внушительных размеров женщина и грубым сильным голосом орала на пассажиров, готовых    грузом нескончаемой поклажи потопить флагман речного пароходства. Надо отдать ей должное - никто не мог проскочить мимо её бдительного взгляда. Весы ещё не успевали успокоиться на показаниях, как в её уме килограммы умножались на рубли, и она четко проговаривала  итоговую сумму. Никакие  уговоры на неё не действовали, и ее фантастическая реактивность и принципиальность вызвали уважение только у меня, пассажиры, с моей точки зрения, выглядели совершенно обнаглевшими.
 
   По совету доброхотов я начал упрашивать милую девушку в билетной кассе, чтобы она хоть как-то помогла мне попасть на этот рейс. Девушка была явно с опытом.  Мило улыбаясь мне, она делала вид, что  кого-то  высматривает на теплоходе и в то же время  успокаивала меня какими-то неопределенными намеками, что это, в принципе, возможно, может быть, скорее всего, если повезёт, то тогда конечно, если только…
 - В общем, ждите! -  Теплоход отчалит в час ночи, время ещё есть, в крайнем случае, можно на автобусе доехать до Енисейска и там уже спокойно попасть на судно, так как  часть пассажиров  сойдет по пути, - обнадеживающе закончила она.
Теоретически я понимал, что попасть на теплоход именно в Енисейске намного проще, об этом меня предупреждали, но мне хотелось отчалить именно  от Красноярска, чтобы не нарушить цельность предстоящего  впечатления.
   Идя на хитрость, я пустился на  дурацкие комплименты, и спустя пару часов  смог добиться от кассирши важной информации – стоять здесь бессмысленно, надо хватать за «жабры» кого-то из команды и умолять, как угодно взять меня на борт, других вариантов больше нет. Тут она указала пальцем на старпома и обещала присмотреть за моими вещами. Куда там! Весь мой московский опыт по проведению переговоров с любым контингентом был вдребезги разбит о вальяжную монолитность человека с гордым званием Старпом. Ничего не оставалось, как вернуться на исходную позицию и ждать капитана, говорили, что он более душевный человек.
Узнать о великодушии капитана мне так и не довелось. Вдруг, как  из-под земли, вернее палубы, передо мной возникла   молодая особа, которая привлекла мое внимание озорной смешинкой в глазах.
 – Тебе что, на корабль надо? – спросила она у меня.
– Ну да, – недоумённо ответил я.
– А я  и смотрю, давно уже здесь топчешься! Эх вы, мужики! Бестолковые! Короче, бросай вещи, иди на карабь, там справа будет коморка, зайдёшь туда, скажешь, куда тебе надо, если не дадут добро, то скажи про меня, тогда точно дадут! – деловито дала указания моя спасительница.
Преодолев с рождения привитую бдительность, я оставил  вещи незнакомке и пошёл договариваться. В коморке я сразу сослался на мою благодетельницу. При упоминании о ней симпатичного дяденьку затрясло, и он, как выстрелил:
- Только палубный!
 – Не вопрос, - ответил я, ещё не понимая, что это такое, но с полным осознанием, что Господь не оставил меня и через полчаса я отчалю на этом чудесном теплоходе в полную загадок северную сторону.
 
 
IV
 
    Со степенной важностью законного пассажира я затащил свой чемодан на теплоход. Навстречу мне вышел тот самый человек из коморки и тихо буркнул:
- Растворись на второй палубе!
 – Понял, – ответил я и метнулся по лестнице вверх.
Возле прохода к каютам висела фотография легендарного аса с автографом его супруги. Всё казалось большим, необычным, но уютным. Я вышел на открытую палубу. На чёрном небе блестели звёзды. Внизу кипел Енисей, завораживая бурунами и водоворотами, в которых слепящими блестками отражались огни кораблей.  Где-то далеко раздался натужный голос дизеля. Вглядываясь в темноту, с трудом разглядел баржу с буксиром.
« А ведь на юг идут,  против течения, приблизительно посередине, – подумал я, - а их почти не видно! Могучая река! Вот рядом с речным вокзалом высится современное здание с множеством вывесок, но только одна врезалась мне в память – «Енисей–Батюшка». И в правду, Батюшка! Да, ночью он  производит особенное впечатление».
   Я слышал, как что-то говорилось по громкой связи, но что, я так и не разобрал, но явно ощутил всплеск адреналина в крови – мы поплыли. Зябкий сырой воздух меня не брал. Невиданная  сила, не иначе как  от самого Енисея, грела меня изнутри. Я смотрел во все глаза, жадно вдыхал холодный воздух, стараясь не упустить ни одной капельки новых ощущений, которые я испытывал первый раз в  жизни. Над головой проплыл каменный мост, в его сводах отразились огни теплохода, эхом отозвался шум солидной выхлопной трубы,  до слуха донеслись всплески воды, сперва о носовую часть, потом от гребных винтов. Даже в темноте был виден мощный широкий белый волнующийся след корабля. Наконец холод донял меня, и я, решив натянуть свитер,  вернулся в закрытую часть палубы.  Вот это да! Здесь некуда было ногой ступить. Все диваны и укромные уголки были заняты пассажирами, а кому не достались VIP-места, расположились прямо на полу. В то время, как я тихонько достал свитер и собрался уже  вернуться на открытую палубу,  сверху спустился старпом и с весьма зловещим видом поинтересовался, как я сюда попал. Наверное, мое лицо выражало полную растерянность, но на моё счастье появился человек из коморки, который  достаточно откровенно предложил старпому подышать свежим воздухом и отстать от меня - раз и навсегда. Оба развернулись и пошли в разные стороны, а я, переведя дух, отправился любоваться красноярской ночью. Это были непередаваемые впечатления, сравнимые с первым полётом на самолёте, с первой самостоятельной прогулкой ребёнка без присмотра родителей, с восхождением на вершину высоченной горы, с которой открывается вид на горизонт, который никогда не увидишь с равнины, упоительный воздух свободы и безмятежности. Чёрное небо усыпали мириады звёзд, то выстраиваясь в созвездия, то кружа хороводы, когда корабль поворачивал, выискивая лоцию в кипящем Енисее. Когда я был готов уже  совсем раствориться в этой  величественной  ночи,  неожиданно рядом раздался  знакомый хрипловатый голос:
- Ну, ты чего тут? – я обернулся и увидел ту самую девушку, благодаря которой  оказался на борту. Её волосы были зачёсаны назад и собраны в тугой хвостик. Выглядела она  забавно. Внутренний свет теплохода освещал её сзади, выделяя и подчёркивая  непропорциональность довольно крупного носа с горбинкой. Она улыбнулась и спросила:
- Ты чего? Дар речи потерял?
- Нет. Просто наслаждаюсь красотой, а ты так неожиданно подошла.
- Значит, мешаю! – заключила она.
- Да нет же! Просто мне всё так  непривычно и так интересно, - начал было я объяснять ей мое состояние.
- У тебя сигареты есть?
- Вообще-то, я бросаю курить, но сигареты ещё есть, – улыбнувшись, я  полез в карман за полупустой пачкой. Она затянулась, облокотилась о перила и долго всматривалась вдаль.
- Да ни хрена тут не видно! Чем тут можно любоваться? – возмущённо воскликнула она и перевела взгляд на меня. – Ты так и будешь всю ночь стоять здесь?
- А у меня разве есть выбор? – вопросом на вопрос спросил я. Она помолчала, глядя при этом, то на меня, то на тёмный бушующий Енисей, как бы сравнивая что-то несопоставимое.
- Не, ну я так и не поняла! Ты и спать здесь будешь, как ломовая лошадь, стоя?! – и она смерила  меня довольно нагловатым и слегка презрительным взглядом, а я даже не знал,  как  ей объяснить, что я первый раз нахожусь в такой ситуации  и совершенно не представлял, как проведу ночь.
 - Так, ладно, пошли ко мне, – решительно сказала она.
- Погоди! Тебя как звать-то? – ошарашенный таким предложением, спросил я.
- Какая разница! – отрешённо ответила она и добавила – Полина.
 – О, Боже! Подумал я, только этого мне ещё не хватало для полного комплекта удовольствий! Я совершенно не хотел портить свой отпуск случайными связями.
- Что значит, к тебе? Куда, к тебе? – с нескрываемым раздражением попытался уточнить я.
- До утра я еду в четырёхместном купе одна. Так что у тебя есть шанс, по крайней мере, одну ночь провести в горизонтальном положении, а там сам смотри, больше предлагать не буду. Я спать хочу, – и она отвернулась от меня.
Прикинув все за и против, и почувствовав, что меня тоже как-то начинает клонить ко сну, я согласился.
- Вот! Ну, не пять звёзд, зато можно вытянуть ноги в тепле, – явно повеселев, произнесла Полина, рекламируя мне каюту.
- Согласен! А здесь даже очень уютно! – разглядывая всё с большим интересом, согласился я.
- Тогда ты выбирай себе место, а я уже себе перину взбила здесь,  чемоданы засунь в шкаф, а я завтра постараюсь договориться с попутчиками, чтобы твои вещи  остались здесь до конца твоего маршрута, – помолчав и покопавшись в своей бездонной сумке, она спросила:
  – А ты куда, значит, едешь - то?
- До Бахты.
- А-а. Ну да. Есть там такая дыра. А чего тебя туда понесло?
- Я еду в гости к родственникам и другу. Только я не согласен, что это дыра!
- Ну-ну, приедешь, сам всё увидишь. Ладно, давай спать. – Она разделась до ночной рубашки, нисколько не стесняясь меня, и спряталась под одеялом. Я не рискнул устраивать подобный стриптиз и скинул с себя только свитер и кроссовки, и тоже укрылся под  одеялом. Свет она не погасила. Высунув из-под одеяла свой выдающийся нос, она начала расспрашивать меня, кто я да что, откуда, женат, или нет, есть ли дети, как живётся в столице и ещё много в таком роде. Я вежливо отвечал. Скрывать мне было нечего, да и смысла не было никакого. Узнав, что я разведён, она  воодушевилась и принялась рассказывать о себе, о своей тяжкой судьбе, о бедном и горьком детстве, о бурной молодости, о счастливых годах недолгого замужества, постоянно расхваливая своего теперь уже бывшего мужа, хотя юридически их отношения до сих пор не расторгнуты. Она говорила и говорила, а я боролся со сном, иногда даже пытаясь   кивать головой, но она уже не обращала на меня никакого внимания. Ей надо было кому-то излить душу, и в моём лице она нашла именно такого человека, который безропотно слушал её, глубокомысленно мыча и поддакивая. Спустя несколько часов, Полина сжалилась надомной и велела спать. «Могла бы и не велеть, - подумал я, - и тут же провалился в затягивающий омут снов». Они были цветные, мелькали и кружились. Запомнить было ничего невозможно. Теплоход сбавил ход, потом и вовсе остановился и бросил с таким грохотом якорь, что я проснулся.
- Спи! На прикол встали. Здесь будем дожидаться пассажиров. Мало времени осталось. Спи! – сонным хриплым голосом пробурчала Полина. Я не смог отреагировать даже шутливым  «мяу», как снова провалился. Беззаботная нега охватила все мое существо. Тепло, тихо, ноги вытянуты. Как хорошо!
 
V
 
- Славик! Просыпайся! Ну, скорее просыпайся! Сейчас пассажиры приедут! А если старпом увидит, что я тебя здесь приютила, так он знаешь, что сделает? – уже одетая, толкала меня в плечо Полина.
- А-а. Да. Ага. Я сейчас, – протирая глаза  и ничего не соображая, я уселся на кровати.
- А чего он сделает?
- Кто?
- Да, этот, старпом?
- А хрен его знает! Но он мне сразу не понравился! Так, я пошла в туалет, а ты дверь изнутри закрой, я вернусь – скажу, что это я, и ты мне откроешь, – по-деловому распорядилась Полина, схватила в охапку полотенце, мыло, зубную щётку с пастой и скрылась за дверью.
- Ну же! – опять появилась она.
- Что еще?
- Ни что, а дверь закрой! А то вдруг он, – и снова скрылась.
Я запер дверь. Потянулся. Обулся и посмотрел в окно, похожее на окно в купе вагона, но более герметичное. Начинало светать. В густом тумане виднелись только поручни палубы, до которых было не более метра. Я собрал постель. Убрал матрас на вторую полку, как и было до меня.
- Ну! Открывай же! Это я! – прошептала Полина из-за двери.
- Какая же ты нетерпеливая! Сейчас.
- Да, не шуми ты! Разбудишь всех! Ох,  жрать охота! Пойдём.
- Куда?
- Я тут уже с поваром познакомилась. Прикольный мужик. Говорит, рано ещё, но для нас приготовит яичницу, бутерброды и кофе.
 Как  уже повелось со вчерашнего дня, я опять опешил.
– Ладно, ладно! Пошли, давай! Только тихо! Сперва я выхожу, посмотрю, нет ли там старпома, потом кивну тебе!
- Да, погоди! Деловая колбаса! Мне тоже умыться охота!
- Ну, блин! Ладно, давай я тебя выпущу. Только быстро!
- А где он?
- Кто?
- Умывальник с туалетом?
- А-а. Сейчас налево, потом в середине увидишь, там дверь открыта.
С большим интересом я осваивал настоящий корабельный гальюн. Поразила куча труб, шедших откуда-то снизу вверх, справа налево, но как-то  компактно,  продумано и тщательно прокрашено. Посвежевший, умытый и оправившийся, я был готов к новым поворотам судьбы.
- Ну, сколько тебя можно ждать? – опять посыпались упрёки в мой адрес, как только я вернулся в каюту. – Всё. Клади и пошли!
Мы осторожно вышли из каюты,  никем незамеченными, и направились на открытую палубу. Свежий влажный воздух обдал нас прохладой. Полина сразу рванулась вперёд и исчезла за узкой дверью, ведущей на камбуз. Спустя полминуты,  появилась снова:
- Блин, и здесь всё не так! – опять взорвалась она.
- Что опять?
- Да он ждал, чтобы было горячее,  только сейчас начнет готовить!
- Вот видишь, какой он заботливый! – попытался успокоить я.
- А я смотрю, тебя вообще всё устраивает! Стоять на палубе всю ночь как лошадь – тебя устраивает, еду, хрен дождёшься, – тебя устраивает! Нет! Ну я поражаюсь твоему спокойствию!
- А чего нервничать-то! Я на отдыхе! Мне всё нравится! Всё хорошо! Спасибо тебе, что приютила на ночь! Сейчас покушаем, и жизнь совсем наладится! Чего киснуть то?!
- Как у тебя всё складно и ладно, а тут так жрать охота, что если я через минуту ничего в кишки не кину, то помру с голоду, – и она начала дрожать.
- Иди сюда! Что, замерзла? – и я обнял её сзади, накрыв почти всю распахнутым пологом моей куртки. Спустя мгновение, она согрелась и успокоилась.
- Какой ты тёплый и мягкий!
- Ага, я ещё и пушистый.
Мы стояли так достаточно долго. Вдруг на камбузе со скрипом открылась дверь, и оттуда появился весьма внушительных размеров кок в белом халате, натянутом на нём, как на барабане. В одной руке у него были две тарелки с яичницей, в другой - тарелка с бутербродами с сыром. Было забавно, как он грациозно, отточенными движениями просочился сквозь узкую дверь и не менее узкий проход навстречу уже мчавшейся к нему Полине. Эту сцену можно было бы охарактеризовать примерно так: голодный ястреб налетает на белого бегемота. Полина выхватила у кока из рук тарелки, что-то спросила и вернулась. Прежде, чем  кок скрылся за дверью, я успел выкрикнуть:
 – А вилки или ложки?
- Во, блин!  Действительно! Я чего, руками должна жрать, что ли?! – негодующе отреагировала Полина. Страсти ещё не улеглись, как снова дверь открылась, и в проёме показался кок с вилками и двумя стаканами кофе с молоком.
- Денег дай! – сказала мне Полина.
- А сколько?
- Сколько не жалко.
Я достал пятьсот рублей.
- Ты чё! С ума сошёл! Чё, мельче нет, што ли?
- Только пятьдесят.
- Вот это другой разговор, – и она опять со свойственной ей стремительностью метнулась к  коку расплачиваться.
«Да, прямо настоящая  Элиза Дулитл,- подумал я, улыбнувшись про себя, - а я вроде мистера Хиггинса».
Эта была самая вкусная яичница за последние лет двадцать. Мы расположились на  ящике одного из пассажиров. Не торопясь, я вкушал и тщательно прожёвывал каждый кусочек, запивая чуть остывшим кофе и закусывая бутербродом, наслаждаясь не менее вкусным воздухом и рассеивающимся туманом, сквозь который обозначилась маленькая деревенька на обрывистом невысоком берегу..
- Ну, чего ты копаешься? Надо тару вернуть. Жуй быстрее! – торопила Полина.
- Так! – не выдержал я. – Нашла, где командовать! Дай поесть спокойно! Пона… - тут я глянул  в её идеально чистую тарелку и пустой стакан из-под кофе и в очередной раз потерял дар речи.
- …слаждаться…, - с трудом договорил я.
 - Ты что, уже всё съела?  Может, мне поможешь?
- Нет, – отрезала она. – Ты у нас большой, тебе много надо! Так что, кушай на здоровье! – вдруг нежно и ласково проворковала Полина.
- Это - заблуждение! Если я большой, то это не значит, что я много ем, – оправдывался  я, усиленно дожевывая завтрак.
- Вот теперь, – встав и потянувшись, сказала Полина, – жить можно! – и на глазах начала преображаться в нежную и ласковую девушку.
- Батюшки, какие чудеса творит с людьми пища,- удивился я.
- Да, – будто читая мои мысли, протянула она, – как мало человеку надо. Поспал, поел… О! Теперь покурить надо! У тебя сигареты с собой?
Она  отнесла посуду на камбуз. Я оперся на перила. Полина встала рядом. Мы закурили. Она прижалась ко мне сама, а я думал, как это хорошо, что я бросаю курить, что это мои последние сигареты, и я больше никогда не буду зависеть от этой гадости, и продолжал с большим удовольствием втягивать в себя табачный дым. За бортом стремительно нёсся  бурлящий Енисей, пробиваясь сквозь пелену тумана и небольшую утреннюю облачность, появилось солнышко, и я снова почувствовал себя счастливым, но при этом  поймал  на  мысли, что  счастлив ещё и потому, что  не один.
- А ты всё-таки классный! – вдруг изрекла Полина.
- Всё-таки?
- Не цепляйся. Я же искренне говорю. Ты такой спокойный, добрый,  простой и с тобой  интересно. А расскажи мне, как это на лимузине ездить? Я никогда на лимузине не ездила.
- Ну, как это. Представь себе автобус, который сплюснули сверху и с боков, вот и получится лимузин.
- Опять ты надо мной издеваешься! Я же серьёзно.
 И я вынужден был рассказывать, с каким восторгом я начинал работать на лимузинах, а потом привык. Ей хотелось знать, как надо руководить людьми, и  она долго хохотала, когда я рассказал про наших рабочих-узбеков, которые знают русский язык, когда денег хотят, и напрочь не понимают, когда надо работать. Ещё больше смеха вызвал у неё рассказ о том, как я зимой работал на открытом погрузчике, перевозя по территории завода цемент из одного цеха в другой на протяжении двух месяцев, находясь при этом в должности коммерческого директора завода ЖБИ.
- Да. Наверное, это - непередаваемая картина - ты на погрузчике.
Мы хохотали вместе, и в этот момент в нашем знакомстве произошел перелом – оно начало приобретать характер доверительных, дружеских отношений.
Тем временем теплоход пробуждался, и  на палубе появился разный люд.
- Ой, я, наверное, пойду, - смущенно заторопилась Полина. - Надо там порядок навести. А то скоро ракета приплывёт. Я познакомлюсь с соседями, выясню, что за люди, тогда можешь к нам в купе заходить. Не будешь же ты всё время здесь торчать!
- Хорошо. Пойдём. Я возьму фотоаппарат – увлекаюсь фотографией, тем более, что и маме обещал подготовить фотоотчёт о путешествии.
Пересадка пассажиров с ракеты  на борт произошла четко, теплоход напрягся и уверенно двинулся на Север. Тут я и дорвался - фотографировал всё, что мне  казалось важным  и интересным,  изучил все палубы корабля, носился по лестницам вверх и вниз, вперёд и назад. Вдруг по громкой связи объявили о приближении  Казаченского порога. Это, пожалуй, самый сложный порог на пути от Красноярска до Дудинки, учитывая очень низкий уровень воды. Протяжённость его около трёх с половиной километров при ширине хода в обычное время семьдесят метров, сейчас она составляла не более сорока. Сложность заключалась в очень быстром течении и одновременном изгибе русла в виде латинской буквы «S». Не каждое судно в состоянии подняться своим ходом через Казачинский порог, для этого здесь дежурит специально построенный туер «Енисей» для проводки одного или нескольких небольших судов. Он закладывает якорь между скалами на дно реки выше по течению, потом задом, вытравляя трос, спускается по течению, пролагая его за собой, как нить в лабиринте, потом цепляет караван  с  работающими двигателями и, подтягиваясь на тросе,  уверенно преодолевает это природное препятствие,  позволяющее Енисею быть судоходным.
Это надо видеть! И так неспокойный Енисей в этом месте превращается в могучую горную реку. Бакены  в виде бочек с конусом  бултыхаются  в мощном течении, как крошка пенопласта в весеннем бурном ручейке. Повсюду из воды торчат острые большие глыбы. Течение усиливается. Напряжение команды нарастает. Туристы затихли,  и только ветер, шум волн и пронзительный взгляд впередсмотрящего олицетворяют стихию происходящего. Даже чайки  не орут, а проносятся так быстро, будто понимают, что отвлекать никого нельзя. Мы входим на малых оборотах, но течение заставляет повысить скорость. Если самим не двигаться быстрее течения, то можно потерять управление,  стремительный поток развернёт судно и разобьет о скалы. Как жаль, что я не вижу приборов, чтобы точно сказать, сколько узлов мы развиваем. Уже явно идём под сорок километров в час, ложе реки сужается, скорость растет, крен на правый борт, полный ход выравнивает, малый ход - крен налево, опять самый полный. Из трубы валит густой чёрный дым. В моторном сейчас  жарко. Матросы нервничают и готовы в любой момент броситься спасать всех и вся, была бы их воля, они бы на руках  перенесли свой корабль по берегу. Наконец выходим. Браво! Виртуозы! Профессионалы! Так филигранно провести  большое судно, через  узкое извилистое горлышко! Я включил режим видео, вожу рукой во все стороны, а сам наслаждаюсь зрелищем. Да, где же ещё такое можно увидеть?! На Москве-реке, что ли?
Появилась Полина и, не выбирая выражений, включилась в общее азартное состояние.
 Она выглядела забавно, но ее речь оставляла желать лучшего.
Когда все немного успокоились, и корабль с рекой вошли в нормальные отношения, мы решили отобедать вместе в корабельном ресторане.
 
 Зал находился в носовой части первой палубы и походил на трапецию с раздутыми  рёбрами,  сквозь иллюминаторы искрилась отражённым солнцем стремительно проносящаяся вода. Интерьер  был художественно оформлен чучелами экзотических зверушек, рыболовными сетями, аквариумом, в обстановке царил дух домашнего тепла и уюта.  За  баром привлекала внимание миловидная женщина средних лет. Она приветливо улыбалась каждому входящему и была безупречно предупредительна. По залу легко сновали две официантки, успешно привлекавшие взгляды мужского состава гостей, однако девушки держались вежливо, но неприступно. Забегая  вперёд, так и быть, открою тайну - за барной стойкой работала их мама, девушки были родными сёстрами. Сами понимаете, кто ж на работе, да при родителях…
Меню достойно отражало местный колорит: суп «Таёжный», салат «по-Енисейски»,  мясо «по-Таймырски», водка «Диксон».  Было решено попробовать все. Полина познакомила меня со своей попутчицей и куда-то отлучилась. Завязался привычный в таких ситуациях разговор ни о чём -  кто, откуда, да зачем, выяснилось, что она добирается  домой в Игарку. Неожиданно к нам подошёл пенсионных лет крепкий и проворный мужчина с чисто выбритым лицом, в свежем камуфляжном костюме. Вежливо поздоровался и спросил про Полину, мол, не работает ли она на телевидении, уж больно лицо её ему знакомо. Выяснив, что ни на каком телевидении она не работает, он также вежливо откланялся и со словами: «Мы ещё встретимся и попьём»,- удалился за свой столик, где его поджидала весёлая и шумная компания. Незаметно для себя я начал внимательно наблюдать за поведением людей вокруг, разглядывать их украдкой, чтобы никого не смущать. Отметил про себя, что они все вроде русские, но совсем другие, то есть   более русские, чем  я. В Москве таких людей практически нет, а если и встречаются, то под влиянием мегаполиса  так резко меняются, что их необыкновенный сибирский колорит пропадает. Их разговор, построение  фраз,  отдельные слова были мне в диковинку. Тогда я еще не знал, какое влияние окажет  таёжный мир на моё будущее мировоззрение и отношение к жизни и людям.
После  обеда я снова взялся за фотоаппарат. Медленно проплывали берега. Каждый  поворот манил прекрасным неизвестным. Без конца я менял позиции для удачного снимка, догонял убегающий кадр, перемещался с правого борта на левый и обратно, с носа на корму, с верхней палубы на первую и снова на верхнюю. Периодически меня догоняла отчаявшаяся затянуть в  каюту Полина с возгласами:
- Ну что ты здесь нашёл,  уже холодно,  на сегодня хватит, а то все флэшки кончатся.
Зря она так говорила, потому что я основательно подготовился и прихватил с собой семь флэшек внушительного объёма каждая,  я ехал именно за этим, а не для того, чтобы отсиживаться в каюте, когда вокруг такая  красота.
Вдали показался городок на левом берегу. Это был Енисейск. И снова люди сходили, затаскивали здоровенные тюки, устраивались. Всё шло быстро, слаженно и спокойно. Неожиданно из репродукторов зазвучала знакомая мелодия со словами:
 
Чуть охрипший гудок парохода
Уплывает в таёжную тьму.
Две девчонки танцуют на палубе,
Звёзды с неба летят на корму.
Припев:
А река бежит, зовёт куда-то,
Плывут сибирские девчата
Навстречу утренней заре
По Ангаре,
По Ангаре.
Верят девочки в трудное счастье.
Не спугнёт их ни дождь, ни пурга,
Ведь не зря звёзды под ноги падают
И любуется ими тайга!
Припев.
Будут новые плыть пароходы,
Будут годы друг друга сменять,
Но всегда две девчонки на палубе
Под баян будут вальс танцевать.
Припев.
Я узнал популярную в 1963 году песню С. Гребенникова и Н. Добронравова «Девчонки танцуют на палубе». Сейчас 2008-ой, а песня живёт, точно так же, как беспрерывно текут  могучие реки. Я снова бросился на палубу. Ба! Ангара! Какая же она безбрежная! Раза в два больше Енисея! Справа по курсу скрывается Стрелка. Теплоход набирает ход, и вот мы уже мчимся по широченной реке, словно выехали на автомобиле с малой дорожки на магистраль. Так и осталось для меня загадкой,  кто же всё-таки и куда втекает -  Ангара в Енисей, или Енисей в Ангару, - уж как-то это несправедливо, что  такая большая река всего-навсего впадает в куда более скромный Енисей.
Просторы и красота действовали на меня опьяняюще. Солнце склонялось к закату. Небо превратилось в огромную палитру нежнейших красочных сочетаний, благодаря которым  ничем неприметные облака принимали самые неожиданные формы и оттенки. По-деловому летали чайки, проносились встревоженные стайки уток. Заметившие нас рыбаки с явным недовольством, но с уважением освобождали нам фарватер. Корабль  шел мимо них неспешно и торжественно, как проходят уважаемые полководцы мимо построенных по команде «смирно»  солдат. Неожиданно явилась Полина.
- Ну, долго ты ещё здесь будешь?
- Посмотри! – я сделал паузу. – Посмотри, какая панорама!
Мне вдруг вспомнился фильм «Титаник», когда герои стояли на самом носу  гигантского лайнера. У нас получилась схожая ситуация, но гораздо скромнее, чем в кино, зато наяву. Свежий речной ветерок ласково обдавал нас прохладой.
- Неужели тебя не трогает это великолепие природы?
- Ну, почему же. Красиво. И закат классный. А вон, глянь, цаплю спугнули… Или журавля? А, какая разница. Всё равно, красиво, – и в этот момент она начала видеть, вдыхать чистый воздух. Её глаза сделались глубокими, улыбка сошла с лица. Я тихонько обнял её, и мы погрузились в блаженную бесконечность новых ощущений. Я первым нарушил идиллию, схватившись за фотоаппарат и ловя приглянувшийся мне кадр, чем вызвал волну негодования. Но вскоре она тоже заразилась моей «болезнью» и  начала мне подсказывать, что и как  снимать.  
Наступили сумерки, и Полина отправила меня в заветную каморку под лестницей выяснять, какие каюты освободились, и смогу ли я провести ночь уже на законной койке.
  Удивительно, но она была опять права. Мне досталась койка в четырёхместной каюте, в которой ехали вахтовики в Норильск. Они сразу предложили мне составить компанию за их столиком. Я был вынужден отказаться, так как недавно поужинал.
- Ну, как знаешь. А сто грамм?! – спросил один из них.
- Да, нет, мужики! Спасибо! Честное слово, не хочу вас обижать, - ответил я.
- Ну и ладно, мы тогда тоже не будем. Она нам ещё пригодится! – поддержали меня остальные, поняв, что в  каюту подселили нормального, а не халявщика. Мне стало легче, уж больно не хотелось обижать своим отказом. Дабы не смущать их за трапезой, я снова выбрался на палубу.
 День подошёл к концу. Потемнело. Небо затянули облака. Тщетно пробивалась какая-то звезда, но вскоре и она скрылась во мгле. Основное освещение выключили, только дежурный свет из коридора делал видимым чётко очерченный параллелограмм на палубе и перилах. Дальше была ночь. Холодало. Чувствовалось приближение Севера. Незаметно начал моросить дождь. Становилось совсем неуютно и как-то жутковато. Я вернулся в каюту. Мужики уже улеглись, кто-то  храпел, а один, увидав, что это я, с чувством выполненного долга, что, мол, дождался, повернулся к стенке, накрылся с головой одеялом и тут же  задал  храпака. Я разделся, лёг и испытал кайф! Наконец-то приняв горизонтальное положение, я  даже не заметил, как провалился в царство снов, но они мне почему-то совсем не снились. Видно,  здорово я намаялся за этот длинный день.
 
V
   Проснулся  рано. Чтобы никого не будить, тихонько оделся и вышел из каюты. Все спали, кроме вахты на мостике. Можно было гулять по кораблю, как по своей квартире. Совершив утренний моцион, я вышел на палубу и попал в туман. Видимость составляла не более десяти метров. Моросил вчерашний дождик.  Теплоход шёл на малых оборотах. Берегов не было видно, и я решил осмотреть судно. Первым делом  подошёл к фотографиям, висящим на деревянном стенде. Судя по ним, корабль был немного старше меня -  подписи гласили: «Делегация ГДР во главе с первым секретарём СЕПГ Вальтером Ульбрихтом на борту теплохода. 1965 год», «Каюты третьей категории во время строительства судна», «Открытие навигации в заполярной Дудинке», «У пирса далёкого Диксона». Последняя фотография вызвала у меня  улыбку, и я сам себе сказал: «Не такой уж он и далёкий теперь, этот Диксон!» Да. Как я мог такое подумать, ведь до него без малого четверо суток хода, но тогда мне казалось, что он совсем близко…
  Когда я вернулся на открытую палубу, туман рассеялся, и стали видны  далёкие берега неописуемой красоты. Тайга начиналась прямо у воды, на некотором удалении шёл горный хребет, на склонах которого клочьями поднимался  туман, будто множество костров, заваленных свежей листвой, дымили тут и там. Воздух пьянил свежестью. Пахло рекой, тайгой и томило неведомой романтикой.  Енисей успокоился, кругом расстилалась зеркальная гладь, которую слегка будоражили моросящие осадки. Становилось всё светлее, облачность поднималась, утягивая за собой туман. Теплоход понемногу набирал ход. Непередаваемое блаженство единения с природой распирало моё сердце. Я уже не чувствовал утренней прохлады, меня не донимал дождь. Я ощущал, как от радости горят  глаза, как ветер перебирает волосы на  голове, как дождевые капли медленно стекают по щекам, и  благодарил Бога за все, что выпало мне испытать. Только сейчас ко мне пришло сознание реальности, что это всё не сон, что я действительно иду на корабле за многие тысячи километров от дома, что я вырвался из омута нескончаемых дел и просто любуюсь красотой земли.
   Да. Не долго музыка играла. Дверь на палубу с грохотом распахнулась, и появилось сонное существо с помятым  лицом, взъерошенной причёской, в белой футболке и накинутой на плечи кургузой, больше похожей на топик, чем на куртку, турецкой кожанке.
- Ты чего так рано вскочил? – прохрипела Полина.
- А ты чего не спишь? Ещё рано.
- А я по тебе соскучилась, - опустив глаза, она подошла ко мне и прижалась в надежде, что я её обниму и согрею. Выбора у меня не было. Мы опять стояли вместе. И  мне это  начинало нравиться. То ли моё внутреннее состояние приняло и Полину, как часть новой реальности, то ли между нами действительно что-то стало возникать, несмотря на ее грубость и вульгарное поведение, но мне показалось, что она не безнадежна, что  ее можно перевоспитать, и из неё  получится очень даже хороший человечек. Не знаю, как долго мы так стояли,  дождик, наконец, унялся, и небо посветлело. На палубе появились пассажиры обоего пола на перекур, они ёжились от прохладного воздуха, тихо переговаривались о погоде,  а нам всё было нипочем. Вдруг Полина зашевелилась и неожиданно тихо и нежно проворковала:
- А меня не Полиной зовут.
Я не знал, как  отреагировать на такое признание. Пауза явно затянулась. Сначала хотелось ответить: «Так, не играй со мной, девочка!» -  но вымолвил я несколько ироничным тоном:
- Я так и знал. Так какое же твоё настоящее имя?
- Надя.
Тут мне вспомнился фильм «С лёгким паром» Эльдара Рязанова и сцена, когда герой представляет своей маме приехавшую к нему из Ленинграда новую невесту Надю, не обращая внимания на своих друзей, и мама мудро отвечает: «Поживём – увидим», -  я улыбнулся и почти процитировал:.
- Хорошее имя, – и, чуть было не сказав: «А  главное -  редкое», -  добавил:
- Мою маму тоже Надеждой зовут.  Забавно!
- Что тебе забавно?
- Да я тут вспомнил оперетту «Летучая мышь», как герой Юрия Соломина рассказывал про собаку Эмму и жену Эмму, чтобы не запутаться.
- А причём тут Эмма? – совершенно серьёзно спросила меня уже Надя.
- Да так. Бывает со мной. Ляпну что-нибудь, потом сам долго думаю, к чему бы это, – решил успокоить я девушку.
- А ты не обижаешься, что я тебе обманула?
- Значит, на то были свои основания.
- Это ты верно заметил. Ладно, я пойду, приведу себя в порядок, а то люди на меня уже косо смотрят. Ты пойдёшь на завтрак? Закажи там,  что посчитаешь нужным, – это было сказано так доверчиво и ласково, словно мы недавно отпраздновали золотую свадьбу и живем  душа в душу.
Она ушла. Ресторан ещё не открылся, и я перешёл на другой борт посмотреть приближающуюся пристань. Это было Ярцево – еще одна обычная деревня,  только в глаза бросилась аллея из стройных мощных тополей. Мне пояснили, что во время войны каждый солдат, уходя на фронт, сажал тополь. У меня мурашки пошли по телу, и горький спазм сжал горло – деревьев было больше сотни, а домов - намного меньше. В душе мне хотелось поклониться до земли и пропеть вечную память героям.
Тем временем деловито шли чередой  швартовка, выгрузка и посадка пассажиров. Казалось, что огромный теплоход  каждый раз приподнимался, когда мужики выносили на причал очередной неподъёмный баул. Через несколько минут загрохотали цепи якорей, матросы приняли концы и, накренившись, корабль пошёл искать свою лоцию на фарватере. Как раз объявили, что ресторан приглашает желающих.
После завтрака Надя от меня уже  не отходила. Как только я рвался к очередному потрясающему кадру,  тут же за спиной слышался недовольный голос:
 – Ну что ты всё щёлкаешь и щёлкаешь! На обратном пути успеешь наснимать вдоволь! И вообще, тебе что важнее, я или этот твой фотоаппарат?!
- Конечно, фотоаппарат – отвечал я.
Надя сердилась, но не уходила, потом делала вид, что ничего обидного не слышала и снова пыталась меня отвлечь. Но не тут-то было. Фарватер расширился до  морских размеров,  берега тянулись  вдоль горизонта  тоненькой голубоватой полоской.
- Вот это размах!  – восхищался я.
На этом просторе не на шутку разгулялся ветер. Зрелище было фантастическое. Волны с бурунами разбивались о борт и снова воссоединялись. Судно повернуло носом на волну, и  начало рассекать эти валы, холодные брызги окатывали зазевавшихся зрителей. Мы подходили к Осиновской системе островов – настоящему  чуду природы. Но сначала преодолели порог, который в отличие от Казачинского оказался прямым, но с перепадом в несколько метров. На выходе из него скорость теплохода настолько велика, что  дух захватывает. Затем мы приблизились к ущелью между высокими скалами. Его здесь называют  щеками. Из репродуктора предупредили  о сильном ветре впереди. Это природное явление вполне объяснимо, подобно образованию всем известного Баргузина на Байкале. Надя не выдержала пронизывающего шквала и пошла в каюту, а я героически  созерцал буйство природы. Вскоре я остался  один. Всех «сдуло»! Скалы поражали своей мощью и причудливостью образований. В их рельефах угадывались очертания каких-то лиц, фигур и животных. За ними начинался великий простор, в котором просматривалась неровная береговая полоса – это и  были острова. До них предстоял ещё длинный путь, а сильный ветер продул меня насквозь, и я покинул палубу. Репродукторы как раз приглашали всех на обед.
- Ну, пойдём ко мне в каюту. Я с соседками договорилась, они нам дадут время пообщаться, – начала упрашивать меня Надя, как только мы вышли из ресторана.
- Хорошо, – согласился я. Тем более, что  после сытного  обеда хотелось немного отдохнуть в тепле. В каюте меня встретили с большим любопытством, видимо, Надя разрекламировала меня. Но, к счастью, соседки оказались воспитанными и быстро удалились. Разговор из общих фраз достаточно быстро приобрёл конкретный смысл, который вылился в призыв о помощи,  причем душевной. Естественно, что нам не дали договорить. Вернулись соседки и сообщили, что наконец-то душ свободен. Надя упросила меня посидеть в её каюте, пока она примет душ. Как только она ушла, в репродукторах зазвучала песня «Стоит туман над Енисеем» Льва Ошанина, которую он написал, когда проплывал именно на этом теплоходе мимо этих островов:
Стоит туман над Енисеем,
Пути-дороги не дает.
За три часа до Красноярска
Остановился пароход.
Зачем, зачем он бросил якорь,
Зачем же ламп огонь погас?
Второй помощник капитана
Сегодня женится у нас.
Его невеста в белом платье
Глядит на тополь во дворе.
Она из Кинешмы далекой
Сюда приехала к сестре.
Он повстречался с ней случайно,
И все внезапно решено.
И синей Волге с Енисеем
Дружить навеки суждено.
Уже пришли, наверно, гости,
Накрыла теща стол для них,
Но далеко над Енисеем,
Девятый час грустит жених.
— Ты знай, волжанка, знай, невеста,
Не без тумана жизнь порой!
Но свято верь ты сердцу друга,
И друг воротится домой!
И конечно, припев:
Кораблик-Барочка, Кораблик-Барочка,
Кораблик-Барочка – два островка.
Усидеть в каюте я не смог и  рванул на палубу. Мы проходили мимо двух заросших кедрами островов, расположенных друг за другом. У одного из них выступающая скальная часть была очень похожа на нос парохода, он-то и назывался Корабликом, а следующий остров казался как бы на буксире, поэтому и прозвали его Барочкой. Дальше проплывали острова, на которые ссылали провинившихся священников. «Сурово здесь, – мелькнуло у меня в голове, - сейчас лето, а каково тут зимой! Нет, лучше с теплохода на это всё посмотреть». Вдали виднелся очень ровный остров,  напоминающий перевёрнутую сковородку. О нем сложили такую байку, что, мол, когда-то с одного судна нечаянно кок уронил сковороду. С тех пор природа доделала своё дело - намыла песок, и получился остров. В этом архипелаге, если не знать лоцию и расположение островов, можно заблудиться, как в лабиринте. Говорят, такое часто  случается  среди туристов.
Ветер не утихал. Было явно холодно. Я решил  переместиться с носовой части на корму. В этот момент с нижней палубы по лестнице выскочила Надя с мокрыми волосами, с макияжем на лице,  сияющая от счастья, что нашла меня. Руки сами подняли фотоаппарат и запечатлели её на всю мою жизнь.
 
 
 
- Наконец-то я тебя нашла! Ты что от меня бегаешь! Я же просила тебя подождать  в каюте!
 - Я не от тебя бегаю, а за кадрами! И потом, тебе-то как раз и надо побыть в каюте. Куда ты выскочила после душа на такой холод и ветер? Ты что - хочешь простудиться?
- А мне всё равно! Я хочу быть рядом с тобой!
Я понял, что фотоаппарат  придётся отложить. Надя не отпускала меня  ни на шаг. Делать снимки я ухитрялся только во время выхода на перекур.
Наконец, мне удалось уговорить ее переместиться в кормовую часть. Ветер стих, облачность рассеялась, и стало теплее. Мы устроились на лавочке.  Снимать было неудобно, к тому же к нам подсел забавный мужчина преклонных лет и понес такую несуразицу, что мы расхохотались до слез. Он принял это,  как похвалу, и продолжал нас смешить – у меня сводило живот, челюсти, не хватало воздуха, мы уже не понимали, что вызвало этот гомерический хохот, нам просто было весело и беззаботно радостно.
Тем временем теплоход подходил к  Ворогову. Это самый северный населённый пункт на Енисее, где население занимается хлебопашеством. Деревенька выглядела уютно, но я особенно не разглядывал берега, так как мое внимание полностью было занято Надей. Время исчезло,  я не заметил, как наступил закат, осыпая золотом тайгу и искрясь в водах реки. Только в ресторане за ужином я встрепенулся, увидев в иллюминаторе высокий обрывистый берег с деревянной лестницей, дебаркадер с короткой сказочной надписью – «Бор» и вспомнил, что это последний крупный населённый пункт перед Бахтой. Кто-то сказал: «Дальше причалов больше не будет». Меня охватила смутная  тревога: «Что значит, не будет! А как я буду высаживаться»?! Несмотря на Надины уговоры остаться, я  выскочил на открытую палубу. Надежда последовала за мной.
- Ты представляешь! Дальше причалов не будет!
- Я знаю! Ничего, вплавь доберёшься, ты же хорошо плаваешь! – шутила она.
- Нет! Я серьёзно! А как же?
- Да не волнуйся. Там лодки подплывают обычно. Тебя же ждут – значит встретят.
- А если Валентина не дозвонилась, или телеграмма не дошла, и никто вообще не подъедет, тогда как?
- Тогда  спускают одну из спасательных шлюпок, и матросы отвозят на берег. Это, конечно, никому не нравится, так как занимает уйму времени. А бывает, подходит носом к берегу и спускают трап, но это иногда даже хуже чем на лодке, так как трап качается, а ночью плохо видно. Свалиться можно, – с явным наслаждением испытывала мои нервы Надя.
- Подожди, что значит ночью?
- А ты не видишь, сколько времени? В Бахту уже ночью придём. Дай Бог, к часам двенадцати  припрёмся. Зато у нас ещё есть время пообщаться. Правда, хорошо?
- Ну да, – вынужденно согласился я, - но сначала пойду, соберу вещи и подготовлюсь к высадке, - ты не возражаешь?
В каюте готовились ко сну, и я, чтобы не мешать мужичкам, перетащил свой скарб на корму в тамбур. Пока я, обвешанный сумками и громыхая колесиками увесистого  чемодана, перемещался к месту швартовки лодок, меня одолевали волнения, как я покину теплоход и Надю. Я чувствовал, что нравлюсь ей,  да и она произвела на меня сильное впечатление, так как была  не похожа на девушек, с которыми мне приходилось общаться в Москве. В моем воображении она слилась с образом Милены Фармер, в которой потрясающим образом уживались диаметральные манеры поведения – жесткость и чувственность, мужчина в юбке и чарующая женственность, ее голос звучал в моей голове. Апофеозом её творчества для меня стал единственный увиденный мною концерт «Миллениум» на рубеже двадцать первого века. Я понимал, что внешнее сходство обманчиво, но так хотелось в это верить. На этом я и попался.
Надя влетела в тамбур следом за мной и с места в карьер начала плакать и уговаривать взять ее в Бахту.  Она клялась в верности и послушании, обещала исправиться, победить все свои недостатки, лишь бы быть рядом со мной. Я не смог устоять под натиском ее откровенностей – сердце у меня не камень, к тому же я уже год, как был холост, и, хотя рана в моём сердце от развода ещё не зажила, соблазн выбить клин клином был велик, -  я дал слабину. Я пообещал, что вытащу её из  омута, спасу от всех напастей, и мы будем жить долго и счастливо, но и она должна пообещать мне стараться и быть настоящей супругой, а не просто сожительницей.  Незаметно пролетели часы. Ночь выдалась такой же бурной, как и наши выяснения отношений и клятвы верности. Поднялся ветер, время от времени срывался дождь. Я сунул ей для связи рекламный проспект моего завода, где  работал, и указал свою электронную почту. Теплоход пошел на разворот, появились матросы. Помимо меня выходили ещё двое. Расставание было нежным, но решительным.
 
VI
Я подошёл к открытой калитке,  глянул в непроглядную темень бушующего Енисея. Первым по металлической лестнице, которая елозила вдоль направляющей трубы,  спустился паренёк. Следующим был я.  В это время в отблесках корабельных огней появилась моторка. За румпелем сидел незнакомый мужчина с очень серьёзным лицом и виртуозно управлял лодкой. Посредине  в полный рост стоял Анатолий, держа в руках швартовочный канат. Увидев меня,  помахал рукой, улыбнулся и тут же переключил своё внимание на заброс  верёвки на корму. С первого же  раза он  ловким движением  практически вложил конец в руки матросу. Тот подтянул лодку к борту теплохода. Сначала спустили чемодан и сумки. Не имея должной физической подготовки, боясь высоты,  и содрогаясь от страха искупаться  в ледяном Енисее, я,  ожидая своей участи, нервничал. Волна болтала лодку, как щепку, во всех мыслимых направлениях. Думать было некогда, и,  решительно развернувшись, я стал спускаться. Эти несколько ступенек вниз были для меня равносильны спуску с Эвереста. Каким-то чудом я все-таки оказался в лодке и радостно обнял дорогого моего Анатолия. К нам попросился и третий пассажир, которого никто не встречал.  Матрос отдал швартовый, и наш капитан заправски отрулил от теплохода. Это были незабываемые ощущения. В последний раз я смотрел на Надю, которая выглядывала из-за спины матроса и махала мне рукой. Я тоже прощально помахал ей. «Да, бедная девчонка,- подумал я, - вроде и Богом не обижена, не глупа и может быть весьма привлекательна, а жизнь у неё горькая. Нет, ну не могу я не помочь ей,  - и тут же вспомнил её горящие от счастья глаза,- может, это и есть настоящая любовь?»
- Я смотрю, ты пользуешься популярностью у девушек, – прервав мои мысли, пошутил Анатолий.
- Да уж. Это длинная история. Потом расскажу, – попытался улыбнуться я.
Мы обогнули теплоход и на полном ходу понеслись к берегу. С воды наш океанский лайнер, весь в огнях, выглядел впечатляюще, но по мере приближения к берегу,  он уменьшался и представлялся уже игрушечным корабликом в бушующих  темных водах могучей реки. Палубное освещение погасло, и, развернувшись на север, теплоход стал набирать ход, вспенивая за собой и без того неспокойные воды Енисея.
 «Прощай, Надя!» - рыдало мое сердце. Но внешне я старался выглядеть спокойным.
- Как вы тут ориентируетесь, ведь ничего не видно?! Хоть бы фонарь повесили на берегу, – недоумённо произнёс я.
- Ну-ну! – только и отмахнулся Анатолий.
Постепенно глаза  привыкли к темноте, и я начал различать силуэты  деревенских домов на высоком берегу. Наш рулевой - товарищ Анатолия - заглушил мотор и поднял его из воды. Анатолий перешагнул за борт и уверенным движением  вытащил лодку с тремя мужиками   на берег. Пассажир поблагодарил нас за доставку и поспешил домой. Я благодарно попрощался с  Толиным товарищем, и он тут же исчез в темноту.
- Ну что, самечек, пошли, – важно и ответственно произнес Анатолий.
- Уже готов, – с нескрываемой радостью, что все закончилось благополучно, я выбрался из лодки, - командуй, куда идти?
- Такого уважаемого гостя   на берегу ждет машин, но  придётся немного попотеть, зато потом с ветерком, – это было сказано так трогательно и с таким неподдельным чувством уважения, что я даже немного смутился.
- Иди за мной след в след, а то тут камни, песок, можно ногу подвернуть, а ты,  я смотрю, очень городской. Завтра начнёшь осваиваться, я тебе покажу наш станок.
- Какой станок?
- Привыкай, здесь деревни станками называют. Кстати, скоро мы станем селом. У нас крест установили,  церковь ставить будут. Уже и поп приехал.
- Ну, не поп, а батюшка, – поправил я.
- Хрен редьки не слаще. Ты же знаешь, как мы тут к вере относимся, –  помолчал и добавил:
 – Нет, вера у нас есть, но своя. К Православию относимся с уважением, но не более того. Ты же знаешь, когда меня мама крестила. Я, вообще, ни к тем, ни к другим не отношусь, что-то конечно есть, но мне пока не до этого. Так, задумываешься, когда один в Тайге в ненастье, или когда что-то не так пошло, но, в основном, себя винишь.
- Так ты и есть самый православный человек, коли во всех бедах только себя  винишь.
- А кто его знает, может и так.
Мы карабкались по крутому склону, увязая в рыхлом песке.  Коварные камни пытались вывернуть ноги и порвать городскую обувь.  Тяжеленный чемодан оттягивал руки, а подъём все не кончался. Наконец, пошли валуны, сквозь которые надо было протиснуться, не потеряв равновесия, и вот мы  на укатанной грунтовой дороге. Пройдя  некоторое расстояние, мы наткнулись на ГАЗ-66.
- Во! Смотри, какое у нас теперь с Михаилом чудо есть! – явно с гордостью произнёс Толя и добавил, – единственный грузовик на всю деревню.
- Да ладно! - удивился я.
- А ты как думал! У нас тут три трактора, один трилёвочник, одна Нива, два УАЗика и с десяток мотоциклов, зато снегоходы почти в каждом дворе. Ладно, сумки давай положим в кабину, чемодан на клеенку,  сам полезай в кузов, а то у меня тут…
Оказавшись один в кузове,  я погрузился в новые ощущения. Сквозь проплывающие по небу тучи пробивались звёзды. Воздух был таким чистым и ароматным, что у меня с непривычки закружилась голова. Шишига ехала медленно, покачиваясь на неровностях дороги, шлёпая внедорожной резиной по лужам. Вокруг из темноты появлялись собаки, которые не обращали на нас внимания и бежали по своим собачьим делам. Тусклые фары едва светились, из-за чего профиль дороги казался очень страшным.   Вскоре мы подъехали к какому-то забору,  двигатель заглох. Открыв  дверцу,  Анатолий возвестил:
- Всё. Слазь. Приехали.
Залаяли собаки. Забрав вещи,  мы пошли к дому.
- Туман! А ну, хватит! Свои! Иди спать! – строго осадил  собаку Толя. -  Ну, заходи. Чувствуй себя,  как дома! Мы поднялись на веранду и вошли в дом, который ничем особенно не отличался от обычных в России деревенских строений, но колорит таежного Севера сразу бросился в глаза – над входом в кладовку красовалось чучело белой совы.
- Зачем же ты её? –   укоризненно спросил я.
- Ты что! – явно с обидой в голосе отреагировал Толя. – Это знаешь, как получилось? Прихожу я от Серёги вечером. Был мороз под пятьдесят. Смотрю, на крыше сарая сова сидит, красивая такая, и не улетает. Она в «Красную книгу» занесена. Я на неё посмотрел, полюбовался, мне и невдомёк, что она голодная,  мы-то  с Серёгой посидели неплохо. А мороз пробирает, особо любоваться не будешь, я и ушёл в дом. Утром выхожу, а она по-прежнему сидит на том же самом месте. А ночью мороз за пятьдесят вдарил. Я к ней, а она даже не шевелится. Тогда я шест взял и решил её расшевелить, только дотронулся, как она камнем прямо мне под ноги и упала. Замёрзла бедняга, а может больная была. Ну не выкидывать же такую красоту. Пришлось чучело делать, да только я не по этой части, - видишь, хвост пришлось отдельно приделывать. Ну, ты входи, раздевайся, завтра успеешь насмотреться. Я хряпать хочу. А ты хряпать будешь?
- Что, прости? Хряпать? – удивился я.
- Ну да, хряпать. Мы тут со своим словарём живём. Потом привыкнешь. Короче, есть будешь?
- Не помешало бы. Я тут водочки из Красноярска хорошей прихватил. Там её не пробовал, а на теплоходе с удовольствием пошла в ресторане. «Диксон» называется, серебряный.
- А, знаю, качественный продукт, но у меня лучше, – лукаво произнёс Толя. – Ты когда-нибудь самогон на чаге пробовал?
-Нет. Я, если честно,   к самогону не испытываю тяги, но если хороший, то можно.
- Обижашь! У нас плохого не бывает. Давай,  мой руки и садись. У меня уже всё подготовлено.
Зайдя на кухню,  увидел выкрашенную в голубой цвет печку, удивился:
- Это что за фантазия такая?
- Хм. А у нас  так все красят, с синькой. Так красивее. А то что,  на белую пялиться.
- Интересно. Никогда голубых печек не видел.
- Да что ты видел-то, окромя своей оголтелой Москвы. Я не знаю, как вы там живёте? Дышать нечем, народу не протолкнуться, все несутся куда-то, суетятся. Машин больше, чем у нас комарья. Вонь, гарь, круглые сутки покоя нет. А тут хорошо! Правда, вот дизель круглые сутки гудит, так это наше электричество местное. Сперва хотел, куда подальше от него, а потом прикинул, я же первый получаюсь, значит и напруга будет хорошая, да и случись что с проводами, ко мне к первому дотянут. Но ничего, с непривычки раздражает, а потом уже не замечаешь. В Москве-то,  поди,  шуму во сто крат больше.
- Ну не скажи,- возмутился я, решив похвалиться.  –  В Тверской области был? Был. В Псковской был? Был. А Крым, а Архангельская область, а Карелия?! Ты чего это меня уж прям каким-то сиднем считаешь?
- Ну, я это так. Здесь-то ты ни разу не был! – как бы извиняясь, произнес Толя. – В Сибири-то, в первый раз? Вот! И я о чём. И вообще, ты чего-то много говоришь, а всё стынет.
Я вымыл руки и подошёл к столу. Батюшки! Чего только тут не было! Стол ломился от диковинной для горожанина еды. На шипящей шкварками сковороде томились  тёмные котлеты с запахом, сводящим с ума, на другой сковороде  -  какие-то светлые, а также: картошечка отварная, огурчики ароматные с пупырышками, помидорчики сахарные, порезанные, присыпанные солью и политые душистым настоящим подсолнечным маслом. На тарелке лежала неизвестная мне мелкая рыбёшка, рядом в миске, я узнал, была обжаренная стерлядка, хлеб крупными ломтями, зелёный лучок, какие-то японские соусы - один явно был настоящим соевым.
- Толя! Это что? – с восхищением воскликнул я.
- Да ты садись, не мешкай. Там,  позади тебя в буфете достань рюмочки, а в ящике - вилки, и ложки. Так, чуть было не забыл. – Толя пошёл в комнату и из неё громко  выкрикнул:
- Ты строганину ешь?
- Толя! Ты что? Издеваешься? Откуда я знаю, ем я её или нет, если я её никогда не ел!
- Тогда сейчас попробуешь.- И он принёс кусок замороженной рыбы. Её мясо было нежно розовое.  – Мы, конечно, не браконьеры, но хороший экземпляр попался. Я с ним минут сорок воевал, пока вытащил. Он бы всё равно погиб  после таких мучений, да и губу  себе почти всю отодрал, как охотиться-то будет? А обрезать леску - это тоже ему погибель - как он будет с блесной во рту? Вот и пришлось его в лодку затащить. А я на щуку кидал спиннинг.
- Так это кто?
-  Да таймень, – гордо произнёс Толя. – К Мишке тут товарищ приехал с острова Кунашир. Он там директором заповедника работает. Так он всякие японские приправы для суши привёз и мне подарил. На вкус - они приятные. Попробуй, может и тебе понравятся.
Тем временем большим охотничьим ножом он настругал ломтики тайменя.
- Ну, наливай! – скомандовал Толя.
- А что наливать-то? – смутился я.
- Тьфу ты! Там сзади, внизу, в буфете бутылка из-под импортного ликёра стоит, - уточнил он.
- Ну вот. Теперь, вроде,  ничего не забыл. Так,  накладывай, что хочешь. Извини, у меня тут не ресторан, так что сам, давай, - и он гостеприимно развел руками.
- Да тут, поди, лучше, чем в ресторане. А это что за котлетки?
- Объясняю: эти -  из сахатины, а те -  из щуки с добавлением чего-то, их Валерьевна перед отъездом в Красноярск наделала. А завтра попробуешь  пельмени из оленины. Ты ел когда-нибудь пельмени из оленины? – хитро улыбнулся хозяин тайги.
- Слушай, Толь! Хватит надо мной издеваться. Я ещё дух никак не переведу, а ты меня дара речи лишаешь ежесекундно!
- Ну, давай! За приезд! Сколько ты ко мне собирался?
- Да уж лет десять точно!
- Ну, поехали.
Самогон был удивительно хорош. Пошёл, как по маслу, -  без сивушных привкусов и запахов, даже закусывать не хотелось, но уж очень тянуло всё попробовать. От описания вкусовых наслаждений всех испробованных мною натуральных деликатесов я воздержусь, так как язык мой слаб описать этот пир чревоугодия.
 Во время трапезы Толя расспрашивал  о моей жизни, о том, как поживают его «европейские» родные. Я рассказывал без прикрас.  Когда к концу подошла вторая бутылка самогона, и  всё было съедено, Толя предложил прилечь отдохнуть. Я не сопротивлялся.
- Слав, спать будешь в большой комнате. Давай, разложим диван. Вот бельё. Сам постелешь, я в этом не мастак, особенно одеяло в пододеяльник всовывать не люблю, а у Валерьевны это так лихо получается! Вот они - женщины!  Как  у них  всё ладится!?
 Толя  скрылся в своей комнате. А я вышёл на крыльцо подымить напоследок.
- Не забудь двери закрыть! Тут никто ничего, но мало ли что, – фраза была многозначительна, но понятна.
 Ветер стих. На небе из-за плотных облаков ничего не было видно. Непривычная тишина оглушила. Рассудок горожанина спасал гудящий дизель электростанции. Вдруг из будки вылезла здоровенная лайка, потянула носом, попыталась гавкнуть, но передумала и ушла обратно, гремя цепью и петлёй на натянутом тросе. Не знаю, от чего я больше был пьян - от самогона? - или от этого чистого и свежего воздуха, которого никогда в жизни не вдыхали мои лёгкие. И тут я вдруг понял, что курить совсем не хочется. Посёлок спал. Ночная прохлада загнала меня обратно в дом. Часы показывали половину четвёртого. Я улёгся и тут же заснул.
VII
 Удивительно, но  проснулся я около десяти, что  по московскому времени соответствовало  шести утра. Толя ещё спал. Во мне боролись два чувства: с одной стороны, хотелось ещё поваляться, да и Толю не хотелось будить, с другой, - я так ждал этого момента, чтобы побыстрее увидеть Бахту. Последнее перебороло лень. Быстро одевшись и застелив постель, я вышел на улицу. Сквозь туман и серые облака тускло пробивалось солнышко. На меня тут же среагировали собаки, а их во дворе у Толи было целых три - все лайки. Дружное хоровое лаянье с сольными партиями вынудило меня ретироваться.
- Ну что тебе не спится! – сонным возмущённым голосом произнёс Толя.
- Прости, пожалуйста. Я не подумал, что поднимется такой шум.
- Да я и не сплю уже, просто валяюсь, пока можно. Была бы сейчас Валерьевна, она бы меня давно уже каким-нибудь делом озадачила. А я думал, ты соня, а ты вон как!
- Толь, ты меня, конечно, извини, но не за тем я сюда добрался, чтобы проспать всю красоту, - пытался оправдаться я.
- Красота не здесь, – авторитетно заявил Толя, – красота в Тайге.
- Ничего ты не понимаешь, для меня красота началась уже тогда, когда я взял билет на самолёт, а у тебя здесь просто рай.
- Ладно, лирик, пойдём, познакомлю тебя с барбосами, а иначе так и будут на тебя лаять.
Как только мы вышли, все барбосы тут же  заходили ходуном, у них вилял не только хвост, но и тело. Собаки лаяли, вставали на задние лапы, скулили и подвывали.
- Жрать хотят. А ну! Тихо! Я кому сказал! – уверенным рычащим голосом ругнулся Толя, но им всё было нипочём. – Вот это Туман. С ним я в Тайгу хожу, любимец наш. Ритка и Валентина его балуют, а я ругаюсь, вот так и живём. Ну, давай, знакомься.
Я подошёл к Туману и присел. Это был симпатичный кобель, поджарый и с очень умными глазами. Его спина была бежево-серая, брюхо и передние лапы – белые. Он обнюхал меня,  тут же положил  передние лапы мне на плечи и начал вылизывать мне лицо. Я обнял его и начал гладить. Контакт наладился у нас с первого же момента. Не уверен, что я ему уж так сразу понравился, просто пёс был умный и, увидев, что хозяин ко мне благожелательно настроен, решил признать меня своим. Потом мы подошли к следующему лающему «товарищу». Он жил в собственной вольере. Это был молодой пёс с  неравномерным серым окрасом спины и белой грудью.
- Его Топ-кит зовут.
- Как?
- Топ-кит.
- А что это значит?
-Здесь речка такая есть -  в Бахту впадает. Этот пока молодой, необученный, пробовал его брать с собой, пока хвалиться нечем, но в паре с Туманом может толк и выйдет. Посмотрим. Однажды его отпустил, так замучился звать его, в общем, паразит он  пока. У меня его забрать хотят. Наверное, отдам. А ну, тихо! Я кому сказал!
Топ-кит слез с крыши своей будки и, виновато отводя морду, пошёл что-то обнюхивать в углу вольера.
- А это - Рыжий. Ты к нему близко не подходи. Пёс серьёзный, Мишкин. Он пока в отъезде, так я за ним слежу. Чужих не любит. Может цапнуть. В общем, не я его воспитывал, поэтому, что у него на уме, только ему самому  известно, но в Тайге по соболю работает очень хорошо.
Рыжий и в правду был огненно-рыжий, к холке  - почти коричневый, к брюху - совсем белый. Несмотря на то, что он линял, и с боков свисали клочья прежней шерсти, он производил впечатление  мощного и опытного пса. Глаза у него были какие-то непонятные, может, поэтому Толя предупреждал не зря. Уж простит меня Михаил, но мне они показались  дикими и действительно звериными. Когда я подошёл поближе, Рыжий зарычал. Рисковать не хотелось, и я остановился на определённой дистанции.
- Ты лучше ближе не подходи. А то он может лежать, типа ничего, а потом, как бросится, пикнуть не успеешь. Я тебя не пугаю, просто будь осторожен и внимателен – перед тобой зверь! Давай, пока я его держу, проходи. Вот это -  наш старый дом. Здесь мы жили, теперь тут сарай, мастерская, склад. О! И сюда Валерьевна со своей картошкой влезла! Ведь крыльцо специально не ремонтирую! Она  меня ругает, что мол, все ноги переломать можно, а я ей  говорю: «Валерьевна! У тебя новый дом есть, баня, кладовки, летняя кухня. Давай так, это - мужское царство». - А она отвечает: «Ага». - И, пока я не вижу, всё равно хоть что-нибудь да подложит мне сюда, - вся эта обличительная тирада была произнесена только внешне ворчливо и с желанием показать, кто в доме хозяин, а на самом же деле с глубокой нежностью и любовью к своей верной супруге. Чувствуя это, я ехидно улыбался и поддакивал, Толя, выговорившись, излучал хорошее настроение и жаждал показать мне свое владение.
 Ступеньки на крыльце и вправду здорово подгнили, пара из них  проломилась, но лаги пока еще хранили былую крепость - по ним я и забрался. Внутри царил порядок. На   гвоздюках - так здесь называют самодельные гвозди, сделанные из стальной проволоки с загнутым кончиком - висели цепи от бензопил, шестерни, подшипники, гаечные ключи, проволочки, верёвочки; на полках стояли многочисленные баночки и коробочки, детали от снегоходов и лодочных моторов; вдоль свободных стен развешаны рыболовные сети. Центральное место в бывшей комнате вместо стола занимал  полуразобранный снегоход «Буран», а рядом с ним громоздилась большая коробка с той самой старой проросшей картошкой, которая и  вызвала показушный гнев у супруга. В общем, это был истинный рай для нормального домовитого мужика, коим Толя вне всяких сомнений и является. Там, где он по-настоящему хозяин, всё чисто, удобно и аккуратно. Подтверждение этому я скоро получил и в других местах его обитания.
- Ну, ладно. Здесь нам делать пока нечего. Пойдём, баню покажу, - продолжая экскурсию по усадьбе, Толя повел меня к отдельно стоящему срубу, окруженному со всех сторон  кедрами, пихтами и лиственницами. Его чёрную крышу плотно покрывали сброшенные деревьями иголки. Внутри было скромно, но уютно. Сквозь маленькое оконце пробивался дневной свет. Посредине высилась самодельная печь с котлом, сваренная из листового железа. Рядом были сложены сухие дрова.  Бросалось в глаза, что здесь все делают своими руками.  Привезти из цивилизации даже самую мелочь - большая проблема, а стоимость  возрастает в разы. В бытовом отношении трудно жить отдаленно от мира, зато несопоставимо  спокойнее.  Вдоль стены были устроены полати. В предбаннике на стене  висели тазы, мочалки и веники. Почётное место здесь занимала стиральная машина «Сибирь». Забавным показалось   сочетание - исстари настоящая северная бревенчатая баня и современная электрическая стиральная машина. Все равно, что увидеть на современной космической станции обычные деревянные счёты. И все-таки было приятно, что люди даже в самой глухой деревне могут пользоваться благами цивилизации. Большой шаг вперед после лампочки Ильича.
- А теперь, пойдём, я тебе покажу, какой гостевой дом я строю – с гордостью в голосе сказал Толя.
Мы снова прошествовали мимо  четвероногих охранников и оказались около  бревенчатого сооружения, крыша которого была покрыта новой оцинковкой.
- Ты думаешь,  это - оцинковка? Это платина! – с затаенной гордостью констатировал Толя.
- Да ладно!
- Судя по стоимости, это так,  – и Толя улыбнулся.- Вот, осталось только веранду докрыть. Надо четыре листа, а у меня только три осталось, немного промахнулся с расчётами, теперь придётся из обрезков кроить. Ты мне поможешь? А то я со своими рёбрами по лестнице не напрыгаюсь, да и неудобно их с земли туда тащить.
- Конечно, помогу. В чём вопрос-то. А что значит, с рёбрами?
- Незадолго до твоего приезда я в лабазок полез за крупой. Мне Валерьевна давно говорила, чтобы упор прибил, а я всё никак. А тут дожди были, дерево намокло и стало скользким. Я полез, а лестница возьми, да и отползи, я рёбрами на порог и оделся. Из глаз искры, больно, конечно, было. Сам и смеюсь,  и ругаюсь. Ведь  уже не маленький, всё понимаю, а не прибил, вот и наказал  себя.
- Так тебе к врачу надо срочно! Рентген сделать! – возопил я.
- Куда? – усмехнулся Толя, – да тут одна фельдшерица с градусником и клизмой. Нет, она грамотная, знающая, но у неё кроме знаний под рукой ничего толком нет. Я к ней уже ходил. Она потрогала, помяла. Сказала, что скорее всего трещины есть, надо обмотаться простынёй покрепче и не делать резких движений.
- Толя, но так же жить нельзя! Это не шутки! – продолжал я причитать.
- Так, всё! Я сказал! Тему закрыли. Всё нормально, уже легче, дышать  не больно. Значит всё идет соим чередом. Поберегусь пока. Ты вот лучше скажи, как тебе хибара?
- Отличный дом! Я бы сам в нём с удовольствием пожил.
- Кстати, а что это за девица на теплоходе была?
- Да, как тебе сказать-то, поначалу была, вообще, никто, потом помогла мне попасть на теплоход, потом подружились, разговорились, хочет стать мне женой…
- Ну вот, приедешь на будущий год, будет, куда вас поселить, чтобы мы вам не мешали, – Толя выдержал паузу и спросил:
 – А это ты сейчас серьёзно, или издеваешься?
- А кто ж его знает. Поклялась в верности и любви, призналась, что понравился я ей, а что у неё на уме, я не знаю, но вроде девчонка симпатичная и прикольная.
- Все они прикольные до поры, до времени.
- Так ведь поживём – увидим.
- И то верно.  Вот только я её плохо разглядел.
- А я тебе её фотографии покажу, я же всю дорогу фотографировал.
- Да-да, обязательно покажи. Завтракать будешь?
- Если кормят, то можно.
После «скромного» завтрака из пельменей с олениной, кофе с бутербродами я с трудом встал из-за стола с полным осознанием, что, то ли я недоспал, то ли переел, так  хотелось принять горизонтальное положение. Но не валяться же я сюда приехал.
- Поможешь мне хахаряшки убрать?
- Что, прости, убрать?
- Да хахаряшки. А, ну да, тебе же  перевести  надо, – усмехаясь, сказал Толя.
– Хахаряшки -  в данном случае означает еду,  а так - всякую мелочь - инструмент, запчасти, снасти, патроны, да что угодно, просто в том или ином случае всякую хрень мы хахаряшками называем. Понял?
- Нет,  теперь-то, конечно! Нет, ну а чего, всё логично, вроде и культурно, а смысл тот же, – с юморком ответил я.
- Ну да, как-то так. В общем, ты меня мужик понял, да?  А то. Как в том анекдоте. Правильно понял, – и мы оба рассмеялись. Настроение было не то что  замечательное, а в самой превосходнейшей степени, какая только может быть.
- Толя, а я же вам подарки привёз!
- Да ну! – и Толя  засмущался, но было видно, что ему очень приятно.
- Тут кое-что для Ритульки, Валентины, Мишки и тебе, естественно. Вот! На!
- Это что?
- Извини, на крутой  - денег пока не заработал, но этот вроде тоже хороший.
- Так это что, фотик что ли?
- Он самый. Кэнон. Я когда выбирал, сказали, что самая лучшая модель, а там уж жизнь покажет.
Толя открыл коробку и вытащил камеру.
- А как тут всё? И чего нажимать надо? – растерявшись, спросил Толя.
- Так тут всё просто, вот здесь нажимаешь, объектив выезжает, а здесь «щёлкать», смотреть сюда или на экран.
- Так, погоди! Я должен разобраться, – Толя достал инструкцию и начал внимательно всё изучать. Потом пробовать. Сделав несколько кадров, произнёс:
- Спасибо, Слава! Очень кстати этот подарочек! Пригодится в хозяйстве. Ладно, потом разберусь, – и Толя всё аккуратно сложил обратно. Мне было приятно, что я угодил подарком и не менее приятно, как бережно он отнёсся к нему. Когда люди живут в таких условиях, они начинают ценить каждую мелочь, и не потому, что они такие «куркули», а потому, что знают цену каждой вещи,  и понимают, что даже безделушка, подаренная от души, дороже любых бриллиантов.
- Так, а теперь надо братьям нашим меньшим еду приготовить. Пойдёшь со мной?
- Нет! Буду здесь валяться! Щас! Не дождёшься! Конечно, иду! – возмущённо и весело хорохорился я.
Приготовление пищи для собак оказалось весьма не простым делом. Толя принёс налима и щуку, достаточно быстро почистил, нарубил на куски. Развёл костер в специальном  для этого месте, где стояла тренога с крючком для котелка. Потом пошёл в лабаз за крупой и хлебом.
- Удобно! – сказал я.
-Что удобно? – спросил Толя.
- Да лабаз - удобно. На высоких ногах. Зимой получается естественный холодильник.
- Холодильник зимой у нас здесь везде, – отшутился Толя,– а лабаз нужен, чтобы спасти продукты - ну там крупы всякие и так далее - от мышей. Видишь, ноги металлом обшиты, мыши залезть не могут.
Похлёбка для собак оказалась на вид очень привлекательной и ароматной, был бы  пёсиком, сам бы съел.
- Пока остывает, пойдём, я тебе наш посёлок покажу.
Выйдя за калитку, я сразу обратил внимание, что все тротуары выложены досками.
- А это - наша центральная площадь, – улыбаясь, Толя указал на небольшую поляну, на которой стоял большой стол с лавками под навесом. Чуть ниже по склону на пеньках, стоящих рядами, были прибиты доски. Получилось что-то вроде партера на открытом воздухе. Здесь же две коровы щипали траву. Идиллическая картина. От умиления на моём лице возникла улыбка.
- Ты чего? – спросил Толя.
- Я представил себе, как бы у нас на Красной площади коровы паслись.
- А что им там делать, травы-то там нет. Хотя, да, забавно, – пройдя несколько шагов, добавил:
 – А это -  наш Дом культуры, можно сказать - Центр для молодёжи. Там внизу, – и он показал куда-то направо вниз, – наш аэродром, туда вертолёты садятся. А это - наш магазин. Хочешь, зайдём.
- С большим удовольствием, – ответил я. Мне на самом деле было интересно, что тут в глухой тайге можно купить. На  удивление  ассортимент был,  как в любом московском магазине,  -  самые ходовые продукты имелись:  хлеб, молоко, сыр, колбаса, майонез, сливочное и подсолнечное масло, куриные окорочка, конфеты, спички, пиво и водка «Диксон». Правда, когда я обратил внимание на цены, то был шокирован. В Москве пакет долгоиграющего молока стоил тогда от двадцати трёх до двадцати восьми рублей, здесь же, этот же пакет стоил, минимум, восемьдесят пять! И так почти со всеми продуктами, кроме хлеба.
- А кто же это у вас тут покупает за такие деньги? Ведь у вас зарплаты на один день жизни не хватит!
- А мы тут почти ничего и не покупаем, только хлеб, бывает -  масло, пиво. Кстати, ты будешь пиво?
- Я как-то не очень по пиву-то, да и не знаю, хорошее оно здесь.
- Омское - хорошее. Мне Бархатное нравится, и Жигулёвское ничего.
- А давай!
- Под тугуна хорошо идёт.
- Подо что?
- Это рыбка у нас есть такая, маленькая, чтобы тебе было понятно - типа кильки, даже меньше. Очень нежная, но удивительно вкусная. Водится только у нас и севернее на Енисее, больше её нигде нет. Вечером на рыбалку - ты как?
- Спрашиваешь! Я всегда «за». Только у меня снастей нет.
- А её частиком ловят.
- А это что за зверь?
- Поясняю. Извини, опять забыл. Это сеть  с мелкой ячеёй. Один на берегу остаётся, другой с лодки вытравляет ее постепенно  в воду и идёт на вёслах такой дугой. Потом причаливает к берегу и начинает подтягивать свой край, а тот, другой, -  свой. Впрочем, что я тебе рассказываю, поедем, сам всё увидишь и поучаствуешь.
- Добро.
- Лидия Николавна, будьте добры, дайте нам пивка и пару буханок. А-а - и спички - чуть не забыл.
- И бутылку Диксона серебряного, – добавил я.
- Тебе чего, мой самогон не понравился?
- А ты эту водку пробовал?
- Нет.
- А я пробовал, хочу, чтобы и ты отведал. Так -  и плачу!  я.
- За водку, пожалуйста, а за остальное, извини.
- Толя! Иди в баню! Ты меня кормишь, поишь, уделяешь мне столько времени, а я не могу заплатить за то, что я же выпью и съем!
- Молчу, молчу! Я забыл! Мы же крутые! Из Москвы понаехали! – и Толя сам же от своей подколки рассмеялся и расплылся в улыбке.
Мы вышли из магазина.
- Эх! надо было на обратном пути в магазин зайти, что-то мы с тобой не сообразили, – глубокомысленно произнёс Толя.
- Да  ладно, своя ноша  рук не тянет.
 
Уже от магазина открывался вид на Енисей. Я специально старался не смотреть, чтобы, выйдя на берег, охватить  всю панораму  великой картины природы. Так оно и произошло. Дар речи был потерян. Какая там Москва-река! Жалкий ручеёк по сравнению с могучим и широченным Енисеем. Простор и ощущение полёта -  только так можно было охарактеризовать мои впечатления.  Если бы на другом берегу вышел из Тайги человек, мне потребовалось бы  немало усилий, чтобы его разглядеть. Получалось,  что Бахта стоит на правом  высоком берегу или, как здесь принято говорить, - на яру. Енисей делает изгиб. На Север он проглядывается далеко вперёд,  а на Юг - поворачивает к Западу. Помню по рассказам Миши Тарковского, когда в половодье задул шквалистый юго-западный ветер,  волна била о берег с морской силой. Уровень  поднялся больше, чем на десять метров, дальше на севере образовался ледяной затор,  и волна с каждым ударом уносила по солидному куску суши, подмывая обрыв. Михаил думал, что снесет его дом, который стоял на самом краю. Однако на сей раз стихия сжалилась, отступив от дома всего в нескольких метрах от края обрыва.
Я очень удивился, обратив внимание на деревянную автобусную остановку с вывеской «БАХТА». 
- А это что?
- Да вот беседку построили здесь для ожидания теплоходов в ненастье. Не все же на берегу живут, как Михаил, а теплоходы, это такая штука, - их можно ждать и по нескольку часов. Обычно мы узнаём от метеорологов, когда судно вышло к нам  из Верхнеимбатска или Бора, так как теплоход запрашивает погоду по рации. Но это не только пункт ожидания, это еще и  хороший наблюдательный пункт за ледоходом, за рыбнадзором. Молодёжь здесь собирается летом. Здесь почти всегда ветрено, мошки мало, а общаться охота, так что  можно считать это место  своеобразным клубом  на свежем воздухе. А вон и дом Михаила. Видишь? Вон, самый крайний к обрыву, покосившийся уже весь. Он там себе чуть дальше новый строит. Мы потом сходим к нему. А не протопить ли нам баньку! Тебе с дороги надо, и мне не помешает, тем более пивко мы взяли. Ща мы это дело забацаем, - азартно завелся Толя.
На обратном пути договорились о связи с Москвой по стационарному спутниковому телефону - единственному на весь посёлок. Мне хотелось поскорее успокоить маму, что я добрался, и у меня всё в порядке.  Довольные, что всё у нас ладно, мы двинулись домой.
Я ходил за Толей по пятам,  не  понимая, что и как надо делать. Он действовал молча. На мои просьбы помочь,  ухмылялся и говорил:
-  А что тут делать-то,  уже всё готово. Как ловко и быстро у него всё получалось! Даже самую тяжёлую работу он проделывал без эмоций, и со стороны казалось, что это легко и просто.
Попариться в настоящей деревенской баньке я мечтал давно. Толя не стал испытывать меня на жаропрочность, - ему вообще было не свойственно издеваться над людьми. Он был чище сердцем и мудрее  многих новомодных экспериментаторов в области жизненного комфорта. Мне было с ним просто и надежно. Иногда мне удавалось его вывести из себя своими навязчивыми мыслями и необдуманными фразами. Слава Богу, что Толя  долго не дулся, хотя поводов послать меня куда подальше, было предостаточно.
Ведро холодной воды после парной смыло не только  дорожную пыль, но и все тревоги. На кухне за столом в махровом халате голубого цвета восседал Толя. На столе стояла сковорода с жареной стерлядкой и  вчерашней варёной картошкой. На доске была строганина из тайменя. В эмалированной миске заправленный майонезом красовался салат.
- Толя,  когда ты всё успел? Ты же вышел незадолго до меня! – поразился я приготовленному столу.
- Хватит трепаться, садись, давай, я тебя уже заждался! Ну, за баньку! Хорошо, а?!
- Ой, и не говори!
Всё было так вкусно, что я снова объелся.  Поехал за здоровым образом жизни, называется. И главное, ничего с собой поделать не могу, и Толя всё подливает и подначивает попробовать еще что-нибудь. Такой праздник вкуса и живота можно было прекратить только усилием воли. С большим трудом я прекратил обжорство. Помыв посуду и убрав со стола,  вышел на улицу. Толя возился  с собаками, потом приводил в порядок баню. Как ураган вдруг налетел Миша Тарковский.
- О! Славка! Здорово! Ты уже, это, приехал, да? Молодец! Ага. Толян! – я не успел и слово вымолвить, как Миша отрывистыми  фразами переключил всё  внимание на Толю. Вдогонку помчавшемуся в обратном направлении Михаилу Толя крикнул, что ключи в замке, тормоза кончились совсем, и чтобы он не забывал отключать массу. С криком: «Ага, сейчас!», - Миша долго терзал шишигу, чтобы она завелась, пока не подоспел Толя, мгновенно ожививший ее. Видимо, Миша забыл что-то включить или выдернуть.
- Вот загадка, вроде и ездить тут особо некуда, на берег и обратно, а машина чувствует, кто ею управляет и ведёт себя по-разному,  – задумчиво произнёс Толя и пошёл заниматься дальше своими делами.
- Толя, поручи мне хоть что-нибудь? – взмолился я.
- Отдыхай!
- Я так не могу!
- Ладно, печку умеешь топить?
- Конечно.
- Тогда протопи ту, которая в моей комнате, а то скоро дождь пойдёт, сыро и холодно будет в доме. После рыбалки приедем, надо будет просушиться, а печка как раз успеет прогреться.
Удовлетворенный, что мне  доверили ответственное задание, с важным видом я направился в дом. Топить печку мне было не впервой. Тем временем к нам пожаловали гости -  Михаил и его товарищ, директор Кунаширского заповедника Евгений Михайлович Григорьев. Евгений, внешне солидный, могучий, импозантный и симпатичный мужчина средних лет с короткой седоватой стрижкой и милой улыбкой, выглядел обаятельно. Его глаза излучали проницательность, ум и большой жизненный опыт. Очень хотелось с ним поговорить, но в центре  внимания оказался Михаил, который слыл прекрасным рассказчиком и завораживал артистичностью речи и выражением. Было явно, что гены предков на нём не отдыхали. Михаил – это уникальное явление и как человек, и как писатель, и краевед, и охотник-промысловик, натуралист, романтик и удивительно сочетающаяся в нем со всем этим любовь к технике. Своими рассказами он вовлекал слушателя в свое видение мира. К большому сожалению, времени на беседу не хватило, так как Евгению и Михаилу надо было зайти ещё к кому-то, а вечером Евгений должен был успеть на теплоход – его отпуск заканчивался. «Счастливые люди, - подумал я, -  круглый год  они живут в гармонии с природой. Там у него заповедник, а в отпуск поехал не в Москву, но сюда, в дикую природу, где на пять квадратных километров приходится один житель, а в реалии, кучкуются по станкам вдоль Енисея и его притоков. Тайга же живёт своей, неведомой нам жизнью».
Проводы гостей были долгими. Возле калитки все ещё о чём-то толковали. Миша обещал вечером зайти, а мы с Толей пошли звонить в Москву моей маме. Связь была односторонней. Позвонить можно было только в Москву, что я и сделал, но мама, видимо, не услышала телефон. Я попробовал снова, но результат был тот же. Когда я вышел из избы, Толя разговаривал с хозяйкой про жизнь. Разговор затянулся, и тут вдруг зазвонил телефон. Хозяйка поспешила к аппарату и спустя мгновение с удивлённым видом протянула мне трубку со словами:
 – Это вас, из Москвы! Удивительно! Ведь сюда невозможно дозвониться!
Сила материнского сердца победила все технические барьеры. Наверное, спутники перевернулись на орбите, пробило все дроссели и диоды, и я услышал радостный голос мамы.
- Ну, как ты? Доехал? Всё нормально?
- Да, всё хорошо! Как я доехал, я тебе потом расскажу, но здесь всё здорово! Меня встретили, сейчас на рыбалку поедем. Ты там как?
- У меня всё хорошо. Давай, отдыхай там за всех нас, мающихся в этой душегубке -Москве. Передай мои самые искренние пожелания Толеньке, Валентине и расцелуй за меня Риточку.
- Обязательно. Толя тебе тоже передаёт привет. Я постараюсь ещё как-нибудь позвонить, но обещать не буду, так как техника здесь на уровне фантастики, хочет,  работает, а хочет, и нет. Всё, давай. Береги себя! Целую!
Я выключил телефон и обнаружил, как изумленно смотрят на меня Толя и хозяйка.
- Ну что! Мама у меня такая! Её энергетика чудеса творит, главное, в нужное русло направить, тогда всё хорошо будет.
- Да уж , – многозначительно хором произнесла озадаченная пара.
Когда мы пошли обратно, Толя периодически качал головой и никак не мог понять, как же моей маме удалось сюда дозвониться, ведь, кто только не пробовал, никому не удавалось.
- Пойдём, к Серёжке зайдём, – не расставаясь со своими мыслями, сказал Толя.
- Давай.
Перед калиткой стоял мотоцикл Иж-Юпитер с коляской красного цвета. Как давно я не видел  такой техники. К мотоциклам я не очень-то тяготею, но тут на меня нахлынули  детские воспоминания, как мы, кто на велосипедах, кто на мопедах, мчались на Истринское водохранилище купаться, а один из наших - по кличке Малыш - видимо потому, что был старше нас всех, гордо ехал на полуразбитом  Восходе. Это  был мотоцикл! И надо было видеть наши физиономии, как мы гордились дружбой с таким крутым парнем, и глубоко внутри каждый из нас завидовал ему. И еще многое вспомнилось из детства.
- Ты чего замер? Мотоцикла не видел? – вдруг спросил Толя.
- Ой, что-то я задумался.
- Ты в порядке? – встревожился  Толя.
- Нет, нет. Всё хорошо. Просто вспомнил, как я первый раз на мотоцикле прокатился.
- Ну и как?
- Что, ну и как? Как прокатился,  или как вспомнил?
- Ну, и то, и другое, – растерянно произнёс Толя, явно не ожидая от меня такого резкого изменения настроения.
- Нормально всё. Я тебя здесь подожду. Иди один. Ты же не долго?
- Я только спрошу, поедет он с нами на рыбалку, или нет.
Я стоял и смотрел на мотоцикл. «Интересно всё-таки устроен человек. Только что я радовался общению с мамой, радовался красотам и далям, а увидел железяку, и волна воспоминаний захлестнула меня».
- Он с нами поедет,  – вдруг появившийся перед калиткой Толя вернул меня к реальности.
- Слав, с тобой точно,  всё в порядке?- снова озабоченно спросил Толя.
- Да нормально. Честно. Просто задумался и уплыл в прошлое.
Я действительно начал приходить в себя,  Толя меня  встряхнул:
- Нет, ты мужичок, давай, это самое, прекращай тут меланхолию! Ты меня хорошо понял?
- А ты меня «на понял» не бери! – улыбнувшись, отпарировал я.
- Вот то-то! Так, сейчас надо на рыбалку собираться. У тебя как с одеждой? На воде холодно будет. У тебя там свитера всякие есть? Носки шерстяные, подштанники, шапка?
- А как ты думал! Я же на Север ехал! Я подготовился! – авторитетно ответил я.
Толя ушёл в дом, а я остался на крыльце покурить и успокоиться.
- Всё куришь и куришь! Когда же вы все бросите?! Валерьевна тоже всё дымит и дымит! Что с вами делать?
- Ой, а давно сам-то бросил? И ведь поди, - не сам! Жареный петух помог!
- А ты тоже хочешь его дождаться?
- Так я за тем и приехал, чтобы бросить!
- Ой, ли!
- Представь себе! В Тайгу поедем, не буду с собой брать, там сигарет негде купить, вот и брошу.
- Ну-ну! Молилась бабка на ночь…
На берег пошли пешком.
- А за Серёгой заходить не будем?
- Он сам подъедет.
Спускаться к воде оказалось куда легче, чем подниматься с чемоданами вверх. Возле самой воды  на возвышении стояли небольшие деревянные сарайчики. В них хранили всё, что нужно для лодки и рыбалки, дабы не таскать  каждый раз с собой домой и обратно.
Мы подошли к алюминиевой лодке под названием «Крым». Забавно было представить, где - настоящий Крым, а где - одноимённая лодка. В своё время, я очень мечтал о такой лодке. Вроде не большая, но вместительная и проворная по сравнению с «Казанкой». Это -  как «Жигули» супротив «Волги», если переводить на автомобильный язык. Сергей, периодически увязая в песке,  притарахтел на Иже прямо к лодке,
- Здравствуйте, – поздоровался я, – меня Слава зовут.
- А, здравствуйте, Толя меня уже уведомил. Сергей, – представился он.
 Внешне он мне показался  похожим на трагикомического клоуна из коллектива Славы Полунина, но на деле был настолько серьёзен и собран, что мне стало неловко за такое сравнение, и я прогнал эти дурацкие мысли из своей головы. Мужчины тем временем перегрузили какой-то большой баул из мотоцикла в лодку и спустили ее на воду.
- Залазь, – скомандовал Толя и сам последовал за мной.
- Так как ты у нас человек большой, то садись здесь, а мы с Серёгой сзади.
Мотор взревел, и мы помчались по изрезанной водоворотами тёмной воде Енисея на противоположный берег. Ближе к фарватеру волнение усилилось, и лодка начала прыгать так,  что брызги летели в разные стороны и зачастую сильно били в лицо. Плыли долго. Берег казался недосягаемой линией горизонта. И все-таки мы преодолели могучую ширь реки. Я вылез из лодки. «Эх, сейчас бы искупаться!» Чистая прозрачная вода манила, а песчаный пляж располагал к принятию солнечных ванн. Правда окружающий воздух в восемь градусов и закат солнца сквозь свинцовые тучи быстро остудили мой порыв.
- Значит так, держи за этот конец, а я с Серёгой поеду. Стой на месте, не отпускай. Когда мы где-то там подойдём к берегу, начинай потихоньку тянуть верёвку на себя и двигайся к нам. Понял? – дав мне инструкции по неводу, Толя запрыгнул в лодку. Сергей включил заднюю передачу и медленно начал описывать дугу, Толя равномерно спускал сеть  в воду. Когда лодка подошла к берегу, я начал подтягивать верёвку,  перебирая её руками и  невольно  двигаясь к судну.
- Вот так и ловят тугуна, – кричал мне Толя. Я казался себе очень важным, так как наконец-то приобщился к настоящей рыбалке, да что там рыбалке, к настоящей жизни местных аборигенов. Из воды начала показываться сеть. Рыбы не было.
- Погоди, она вся в серёдке, – предвидя моё недоумение, опередил Толя.
Так оно и вышло. На протяжении трёх-четырёх метров сети множество мелких рыбёшек отчаянно бились, пытаясь высвободиться. Сергей достал из лодки бак, и мы начали собирать рыбу  в ёмкость. Среди  мелочи, переливающейся серебром, попались пара крупных окуньков и несколько ершей, которых Толя и Сергей тут же водворили обратно в реку.
- Да, хреново. В основном елец. Что-то тугуна совсем мало.
- А где тугун-то?
- Так вот же он! -  Толя поднял одну из мелких рыбёшек и начал мне рассказывать, чем он отличается от ельца. Я внимательно слушал, и, подняв очередную малявку, с гордостью произнёс:
 – Так вот он какой, этот тугун!
- Это не тугун, это елец! – улыбаясь до ушей, подметил Сергей. Я смутился и сказал:
 – Не важно, главное поймать, а там разберёмся.
- Это точно! – поддержал меня Сергей, и мне стало легче на душе, что я среди нормальных людей, которые не издеваются и  готовы объяснять до тех пор, пока не придёт понимание.
- Толян, давай ещё разок, если здесь не фига, то в Бахту пойдём, – с серьёзным видом предложил Сергей.
Тем временем на горизонте появилось огненно-красное солнце  и  из-под туч  озарило всё оранжево-розовым светом. Пляж приобрел  какой-то  лунный оттенок, а в  хаотично разбросанных впадинах, заполненных водой, ярко, как в зеркале, отражалось солнце. Теневая часть бархан сделалась чёрной, а контур горел алой окантовкой. «Немыслимые краски! - я выхватил фотоаппарат и начал щёлкать».
- Хорош же ты ерундой заниматься! Тяни, давай! Слав! Ну, чего ты! Ещё успеешь наиграться! – закричал на меня Толя.
- Извините, мужики! Я не могу оторваться от этой красоты. Я обязан её запечатлеть. Это вы тут каждый день на это смотрите, и уже не замечаете, какая удивительная природа, какие краски. У вас  иммунитет выработался на всё это! Сейчас. Ещё чуть-чуть, солнце зайдёт, и всё исчезнет.
- Ну, ты не прав! Мы очень любим нашу природу и ценим эту красоту и не устаём ею восторгаться, но прежде надо дело сделать, а если только любоваться, то кто за тебя работу сделает! – возмутился Толя.
- Не ругайтесь. Оба вы правы. Действительно,  удивительные краски, потрясающий закат. Но и частик надо вытаскивать, а то скоро стемнеет, и мы не успеем на Бахту, – разрешил наш спор Сергей.
- Простите,  ещё раз. Вот видите, уже всё, нет той красоты, и я готов работать за двоих.
- За себя лучше работай! Фотокорреспондент несчастный! – пробурчал Толя.
- Всё, хватит. Давайте рыбу собирать, – снова вмешался Сергей – Видишь, опять хрень одна идёт. Поехали отсюда. Василий здесь тоже вчера пробовал, говорит, что тоже, не фига.
Худо- бедно, а целый бак разнообразной рыбы мы набрали.
- Да уж, здесь точно с голоду помереть не судьба, – вырвалось у меня.
- Если только фотографировать, то можно и умереть, – возразил Толя.
- Ну ладно тебе! Да, я виноват. Прошу прощения. Больше не буду.
Тут уже Толе стало неудобно, и он сказал:
- Да ладно, нормально всё. Ты же здесь первый раз. Я что, не понимаю что ли, что тебе всё это в диковинку, и маме ты обещал фото-отчёт привезти, так что щелкай,  сколько нужно. Спустя минуту он добавил:
 – Но не во время рыбалки, – и улыбнулся так по-доброму, что все разногласия испарились.  Мы весело погрузили снасти и улов в лодку и двинулись в Бахту.
 
Она показалась мне  похожей на подмосковную речку, только устье напоминало о севере  - слева был высокий скалистый берег с лиственницами и кедром,  справа -  каменистый плёс, за ним заливные луга, а выше виднелся посёлок. Дальше никаких отличий от Подмосковья  не наблюдалось -  те же кустарники и заросли ивняка, ровное зеркало воды и надвигающаяся по нижнему краю неба большая туча,  верхний -  уже давно был затянут плотными облаками. Ветер стих. Лодка шла мягко и быстро. Ещё в сумерках мы успели дважды завести частик. Улов превзошёл  мои ожидания. В сети попалось много тугуна, четыре налима, пара мелких щук, с десяток окушков, несчётное количество ершей, ведра полтора ельца и даже язь. Все были довольны уловом. Я опять достал фотоаппарат и начал щёлкать.
- Ну вот, понеслось! Опять за своё. Лучше поди в лодку и достань… Хотя нет,  я сам, – и Толя пошёл к лодке, повозился там не долго и повернулся к нам:
 – Давай, подходи! За удачный улов! И за твою первую рыбалку в Бахте! – обращаясь ко мне, провозгласил он. На сидении в лодке стояли рюмки полные самогона, в миске лежала обжаренная стерлядка, малосольные огурцы и ломти хлеба.
- Ну, будем! – и Толя запрокинул рюмку. Не дотрагиваясь до закуски,  снова налил рюмку и вылил её в реку:
 – И тебе спасибо! Хоть я и не до такой степени, но что-то в этом есть, – многозначительно произнёс он. Сергей, молча,  выплеснул остатки в реку, я решил не выделяться и пару оставшихся капель тоже вытряхнул в воду.
 – Нам не жалко, а ему приятно, что благодарят! – пауза немного затянулась. – А всё же как хорошо-то, мужики!
Пошёл мелкий дождик.
- Ну что, поехали домой, или ещё разок? – спросил Толя.
- Давай ещё, – предложил я.
- А что, не плохо бы, – поддержал Сергей, и Толя потянулся за бутылкой.
- Я не это имел в виду, я думал, может,  ещё разок невод закинем, – робко произнёс я.
- А-а, ну и невод тоже закинем, – с удовольствием согласился Толя.
- Давай, хряпнем и закинем!
- Я не могу! – сказал я.
- Что? Что ты не можешь? Почему? – спросил обеспокоенно Сергей.
- Я…  Я не могу … отказаться! – ответил я. И все дружно захохотали.
- Ну, юморист! И ведь главное, с каким серьёзным видом разыграл! Я подумал,  уж не случилось ли  что! Ай, молодец! –  Серёга пожал мне руку и ещё долго не мог успокоиться, продолжая подсмеиваться и что-то приговаривать себе под нос.
Последний невод оказался ещё более удачным.
- Видать, время их пришло, – научно обосновал мысль Сергей.
- Точно, – согласился Толя.
- А, может, это нас Бахта отблагодарила? – неожиданно  для себя произнес я и начал усерднее перекладывать улов в баки.
- А ведь верно! Ну, Слава, ты - наш человек! Толян! Нормальный у тебя родственник, с пониманием! – авторитетно заявил Сергей.
Уже в кромешной темноте мы вошли в Енисей. Посёлок освещали три фонаря и какая-то иллюминация, меняющая цвет. Подплывая ближе, я разглядел цифру «400».
- А что это значит?
- Что? – спросил Толя.
- А вот это,  четыреста,  разноцветное?
- Ха, так у нас в этом году юбилей! 400 лет нашей  Бахте! Вот, если бы пораньше приехал, то застал здесь такие бы гуляния... Всем посёлком справляли, из Туруханска люди прилетали, из Красноярска,  само собой,  – гордо ответил Сергей.
- Здорово! Так я вас поздравляю! То-то я никак в толк не мог взять, почему на остановке, ну, где пароходы встречают, написано: «Бахта 400». Теперь ясно. А фонарей у вас не густо!
- Чай, не Москва тебе! Скажи спасибо, что хоть эти работают! Спасибо нашему председателю ЖСК! – так я и не понял, - на самом деле они благодарили председателя или издевались.
Мы перегрузили баки с уловом в коляску мотоцикла. Рыбы было столько, что    нам с Толей пришлось нести один бак врастяжку между собой и еще каждому по ведру в свободной руке. Потом ждали Сергея,  чтобы разобрать рыбу по виду и поделить. Не думал я, что этот процесс займёт столько времени. Мне с трудом удавалось отличать тугуна от ельца, разница была очевидна, но в зависимости от размеров я начинал путаться. Вдруг из темноты возник  Михаил. Он долго рассказывал, как они с Григом к кому-то заходили, как  он его провожал, а потом, глядя на изобилие рыбы, выдал  фразу, ставшую для нас девизом в любой ситуации:
- Это ж надо жить на Енисее и не иметь рыбы! – и без паузы, в одной тональности, добавил:
 – Дайте пару налимов.
Наступило неловкое молчание. Первым ожил Толя и, не проявляя эмоций, протянул ему две рыбины. В тот же миг Миша попрощался и со словами, что завтра зайдёт, быстро скрылся в ночи. Через несколько минут нас пробил дикий  хохот.  Потом хватили по маленькой, закончили с рыбой и помогли Сергею дотащить улов. Толя присолил тугуна, и мы улеглись спать. Первый полноценный день был прожит насыщенно и с удовольствием. Как только моя голова коснулась подушки, богатырский храп заполонил всё пространство дома.
 
 
 
VIII
 
Я опять проснулся легко ни свет ни заря. Толя давил храпака от всей души, он вообще любил поспать, когда это было возможно. Собаки, как по команде, оживились, увидав меня на крыльце. Где была их кормёжка, я знал и позволил себе накормить четвероногих друзей. Как-то незаметно мне удалось наладить контакт со всеми тремя псами. Даже Рыжий уже не смотрел на меня, как на врага народа,  и позволил погладить себя по голове, одновременно  подставив  зад, чтобы я почесал возле хвоста. Он с удовольствием урчал, но, как только я прекращал,  начинал активно вертеть хвостом и передней лапой царапать мою руку, мол, чего прекратил, давай ещё. Мне было очень приятно, что собаки признали меня своим. Их доверие дорогого стоит, это человек готов обманываться, а собаки чувствуют каким-то неведомым нам чутьем, с какими намерениями к ним пожаловал гость.
Густой туман над Бахтой белой пеленой закрывал противоположный берег. Небо по-прежнему было серое. Моё внимание привлёк столб, на макушке которого сидел явно пернатый хищник, а рядом на проводах расположились несколько ворон.
- Чего ты там увидел? – раздался вдруг голос сонного Толи, который только что встал и, не найдя меня в доме, вышел с ревизией на улицу.
- А вон там, видишь,  сидит кто-то, – и я указал на столб.
- А-а, этот? Он тут частый гость. Всегда с воронами летает, вернее,  это они его сопровождают, как  группа телохранителей. На самом  деле -  он охотится, а они доедают за ним, вот и ошиваются около него. Ты мне вот что скажи, ты, надеюсь, не в деревне приехал сидеть?
- В смысле?
- В Тайгу поедем?
- И ты ещё спрашиваешь!
- Тогда надо собираться. Завтра с утра и рванём. У нас не так много времени, через несколько дней мои должны вернуться, так что надо поторопиться. Ты как себя ощущал вчера в лодке?
- Нормально.
- Я не об этом. Тепло ли тебе было или на грани?
- Если честно…
- Только честно, – перебил меня решительно Толя, – Север не шутит, погода может измениться в любой момент, всё же осень наступила.
Было двадцатое августа. По ночам температура падала почти до нуля, да и днём не поднималась выше десяти. Мелкий срывающийся дождь не раздражал, но вымачивал всё до нитки. В подтверждение Толиных слов поднялся ветер. Мне было всё равно, какая погода, главное, что я здесь и дышу этим воздухом, вижу эту красоту и с каждым часом становлюсь ближе к природе. Слова Толи заставили меня серьёзно задуматься. Одежда, в которой я себя чувствовал комфортно зимой в Москве, здесь оказалась никчёмной даже осенью. А что было бы со мной, если бы я решился приехать сюда зимой, когда минус сорок – это норма да еще сильный северный ветер? Даже жутко себе  представить.
- У меня тут куртка есть, тёплая, вроде большая. Пойдём, примеришь, – прервал мои мысли Толя.
- Вряд ли у тебя здесь найдется подходящий размер.
- В прошлом году один англичанин гостил,  не меньше тебя был, уезжая,  оставил её, так как вещей было много и ему подарки некуда было складывать.
Но куртка оказалась мне мала.
- Здоров ты, братец! – озадаченно сказал Толя.
- Уж что выросло, то выросло, – пошутил я.
- Это точно! – ухмыльнулся Толя и добавил:
 – Тут у нас магазин ещё один есть, промтоварный, может, найдём тебе там телогрейку, ведь самое милое дело. А плащ у тебя  какой?
- Да вот,  классная безразмерная накидка с капюшоном.
- Так, хорошо, а то у меня химзащита имеется.
- Да ну, она слишком плотная и неудобная.
- Зато сухим останешься,  и ветер не пропускает. Ладно, я её всё равно с собой возьму.
 
После фантастически вкусного завтрака мы отправились в магазин. Располагался он в  деревянном доме, стоящим под прямым углом к склону, - получалось, что с одной стороны он был одноэтажным, а с другой - из земли вырастала часть первого этажа,  и северный фасад выглядел уже двухэтажным. Несмотря на  удалённость от большой земли, выбор товаров в магазине оказался  не самым скудным, правда, цены и здесь были  заоблачными. Продавщица долго пропадала в подсобном помещении и, принеся телогрейку, сказала, что это самый большой размер, если не подойдёт, то ничем помочь уже не сможет. Телогрейка на меня налезла. Не могу сказать, что мне в ней было очень комфортно: «Эх! Хотя бы на один  размер больше, - пронеслось в голове, - но и на том спасибо».  Довольные, мы зашли к Толиным родственникам -   брату и сестре Валентины. Жили они в настоящем северном доме, который  совмещался с сараем огромными сенями.  Стены -  из бревен, полы застелены досками, и над всем  хозяйством  - общая крыша. Нас встретили радушно. Пригласили на чай с пирогами. Брата Валентины, которого тоже звали Анатолием, дома не оказалось –  он  был на рыбалке. Беседа завязалась чисто родственная: о том и сём, о приезде Валентины, о племяннике Ваньке.
 Поблагодарив за чай и угощение, мы вышли на улицу, и Толя решил показать мне, где обитает Михаил. Проходя мимо Мишкиных старого и нового домов, мы наткнулись на остатки развалившейся довольно большой дюралевой лодки  с  названием «Крокодил».  Сделана она была из какой-то авиационной гондолы, в качестве лодки послужила не долго, но воспоминаний  оставила  много. Толя  тут  же начал оживленно рассказывать, как они с Михаилом перевозили на ней грузы, как глох мотор в самый ответственный момент на перекатах. Я понял, что лодке суждено стать  вечным памятником, потому как ни у кого рука не поднимется сдать её в Цветмет, а может, просто,  сдавать здесь некуда, а везти до города дороже выйдет. На обратном пути  зашли  в  продуктовый магазин,  и Толя докупил что-то на своё усмотрение. На все мои потуги помочь деньгами  он мерил   меня слегка презрительным взглядом и  приговаривал, что, мол, ещё успеешь.
Сборы проходили неспешно, но  по-деловому.  Я хвостиком ходил за  хозяином то в кладовку, то в сарай, то в недостроенный дом, чуть не утыкаясь ему в спину, когда  он останавливался, и вновь передвигался за ним в непонятном мне направлении.
- Так, надо не забыть взять спиннинги и блёсны, – сам себе говорил Толя. Потом,  спустя какое-то время приговаривал:
 – Так, а что я ещё хотел-то? А! Ну да! Надо бензопилу взять, там мне надо кое-что на базовой стоянке сделать. Еще нужно о  хахаряшках подумать. Ты гречку ешь?
- Ем.
- Так, хорошо.
- Учти, мяса не будет.
- Ну и ладно. Я спокойно к этому отношусь.
- Но я же должен предупредить! – хитро улыбаясь и явно радуясь, что он снова едет в Тайгу, – приговаривал Толя.
Мы достали большой пластиковый фирменный ящик с плотно закрывающейся крышкой.
- Сюда мы поместим продукты, – авторитетно заявил Толя.
И в ящик аккуратно стали укладываться: крупы, хлеб, чай, кофе, сахар, какие-то консервы и ещё очень много всего мне непонятного в кулёчках, баночках и коробочках.
- Мужик! – обратился ко мне Толя, – а не взять ли нам с собой пивка?
- А почему бы и нет, – подхватил я.
- Тогда  дуй в магазин, пока не закрылся,  и возьми каких-нибудь конфет или печенья. Только ты там, это, если кто подойдёт и начнёт что-то не то говорить, ты сразу скажи, к кому  приехал, и что я тебя очень жду обратно. Здесь люди, в основном, добрые, но всякое бывает. Ты для них – чужак. Поэтому будь начеку, предельно вежлив и доброжелателен. В Тайге расслабишься.
Я гордо шагал  по посёлку с  чувством заслуженной свободы. Вспомнились советские времена, когда даже в соцстранах к нашим туристам приставляли людей в штатском, -  как бы чего не вышло. Конечно, я понимал, что я здесь в своих новых кроссовках и камуфляжном костюме, как белая ворона. Здесь так никто не ходит. Навстречу мне появилась пара местных аборигенов. Их происхождение выдавали явно выраженные северные черты лица. Это были Кеты – коренные жители этих мест. Один был в пиджаке, надетом на футболку, в потерявших форму брюках и полуразвалившихся ботинках, второй -  в выцветших тренировочных штанах, кедах и фуфайке, натянутой на вельветовую рубашку. Мужчина в фуфайке был коротко подстрижен, лицо и шея у него были загорелые и обветренные. Другой, в пиджаке, оброс  огромной лохматой шевелюрой цвета перец с солью. Они  шли,  пошатываясь из стороны в сторону, и громко о чём-то разговаривали. Поравнявшись со мной, мужик в пиджаке повернулся и протянул мне руку для приветствия. В ответ  я тоже протянул ему руку, сознавая, что  впервые в  жизни  здороваюсь с представителем  малочисленной народности, которых осталось  на земле меньше тысячи. Оба были пьяны, но доброжелательны. Что-то пытались мне сказать. Понял только одно, не хочу ли я предложить им заработок. Им было всё равно, что делать, главное, чтобы хватило на выпивку. Я сказал, что приехал в гости и вряд ли смогу чем-то помочь. Они ещё долго стояли на том же месте, жестикулируя руками, что-то громко обсуждали, потом двинулись дальше. Я вернулся из магазина с полными авоськами.
- Куда ты столько, – воскликнул Толя – хотя, правильно! Пригодится. Клади сюда, – и он указал на ящик.
Сборы подходили к концу. Толя, не спеша, передвигался  по участку, подтягивая каждый раз что-то нужное.
- Вроде ничего не забыли. А теперь пойдём тугуна коптить, – предложил он.
 – Тугун, конечно, очень вкусный копчёный, но процесс этот чрезвычайно нудный, – и Толя принёс деревянные рейки, декорированные  с двух сторон  аккуратным и равномерным частоколом из гвоздей.
 – Значит так, берёшь тугунчика, насаживаешь через глаза на гвоздик. Всё просто. Но о-о-очень долго, –  Толя улыбнулся во весь рот и протянул мне рейку. Мы довольно быстро нагрузили две рейки, я приноровился на ходу.
- Ты  насаживай, а я пойду коптильню приготовлю, – с этими словами он удалился надолго. Я нацепил всех рыбёшек и вышел покурить на крыльцо.
- Всё куришь и куришь! – снова стыдил меня Толя.
- Вот сегодня же будет последняя! Ведь завтра мы с утра поедем? – оправдываясь, уточнил я.
- Конечно,  с утра. Путь не близкий.
Вдруг послышался шум приближающегося вертолёта. Я отпросился у Толи  посмотреть посадку. Это был МИ-8, оранжевого цвета с двумя синими полосами и надписью «Туруханск». Он приземлился на местности, которая весьма отдаленно напоминала  аэродром, разве что имелись некие его атрибуты:  бетонная площадка, полосатый «чулок» на шесте для определения направления и силы ветра и деревянная вывеска «БАХТА».  К кому-то доставили доктора из Туруханска. Двигатель ещё некоторое время работал, потом затих, и винты остановились. Я подошёл поближе, но с лётчиками поговорить не удалось – их окружили местные жители. Пока я ходил за фотоаппаратом, запустили двигатели, и  спустя несколько минут оранжевая «стрекоза» лихо взмыла в небо.  Ее долго было видно  над  Енисеем, она держала курс на север. Я оказался  единственным зрителем,  провожавшим это чудо техники.
Тем временем погода начала меняться к лучшему. Ветер стих, сквозь плотные серые облака пробилось  ещё тёплое осеннее солнце. Я вернулся обратно. Толя с озадаченным  видом стоял возле  кучи вещей.
- Давай, занесём это всё на веранду, – предложил он.
- Согласен, – и я активно начал таскать наши пожитки в дом.
- Бензин бы завтра не забыть, – заключил Толя.
 – А теперь пойдём тугуна коптить.
Коптильня напомнила  мне миниатюрную избушку на курьих ножках, только крыша подкачала, оказалась больно ровной,  с небольшим наклоном.
- Тащи рейки, – приказал Толя.
Через небольшую дверцу он   аккуратно просунул и установил рейки. Когда все тугуны висели внутри,  зажёг лучину.
- Теперь, главное,  не дать возможность уличному воздуху попасть внутрь, иначе всё испортим.
Коптильня устроена по принципу баньки по-чёрному. Если уличный воздух проникнет в коптильню,  тугун покроется слизью, и ничего хорошего не получится.
Искусно приготовленная рыбёшка обладала приятным вкусом и запахом. В ход пошло пиво. Сидя на крыльце и созерцая  поселковую улицу, мы легко приговорили под тугуна двухлитровую бутыль «Бархатного». Незаметно наступила ночь. Я закурил.
- Говоришь, завтра бросишь? Ну-ну! – с подковыркой спросил Толя.
- Я сказал, что брошу, значит, брошу! Вот сейчас докуриваю эту сигарету и, чтобы не было соблазна, оставшуюся пачку  - в печь.
- Вот прямо так?!
- А как ещё!
Я сделал пару последних затяжек, потушил бычок в пепельнице, сделанной из консервной банки, и, чтобы сигаретная вонь больше никого не раздражала,  сразу отнёс жестянку на помойку. Толя уже стелил постель. В его комнате  догорали дрова в печке, и я демонстративно швырнул в топку пачку.
- Вот это поступок настоящего мужика! – важно, но с затаенной усмешкой оценил мои отчаянные действия  Толя.
- Всё! Хватит! Спокойной ночи!
- И тебе спокойной!
 
IX
 
 
- Хватит дрыхнуть! Или ты в тайгу не поедешь? – весело разбудил меня бодрый и деловой Толя.
- Как это не поеду! Ты что? Всё, встаю! – не приходя в сознание ото сна, пробубнил я.
-  Давай, Славик, вставай быстрее, завтракаем, вещи у тебя уже собраны?
- А как же.
- Вот и хорошо! Сейчас в грузовик всё перенесем,  а Мишка его потом отгонит обратно.
- А как он узнал?
- Так он уже приходил! Ты всё проспал!
- А сколько времени?
- Что-то около восьми.
- Это когда же ты встал?
- Часа два назад.
- Вот что делает с людьми тайга! В обычный день не добудишься, а тут  - ни свет ни заря вскочил!
- А ты как думал! Это же не в деревне хозяйством заниматься! – хитро улыбаясь, пояснил Толя и добавил:
 – Да Мишка меня разбудил, ему там одна хахаряшка понадобилась, вот и разбудил. Ты же Мишку знаешь. Нет, но он молодец! На самом деле, если бы не он, мы бы с тобой ещё спали, а так - я всё успел доделать, дособрать,  и мы вовремя отчалим. Я думаю, ему ещё спасибо сказать надо!
После  завтрака мы принялись загружать шишигу. Толя из разных углов тащил всё новые хахаряшки, пока не завалил весь кузов.
- Ну, кажись, ничего не забыли. Ты всё взял?
- Обижаешь!
- Не согласен! Лучше всё сейчас ещё раз проверить, чем потом в тайге из-за ерунды мучаться. Сигареты брать не будешь?
- А у меня их  больше  нет.
- Ой, прямо и не знаю, что тебе сказать. Смотри, а то будешь потом листву да мхи в газетку заворачивать. По себе знаю, сам через такие муки проходил. Зараза страшная! Аж выть хотелось. По разным избушкам ходил в поисках чинарика или нычки, из старой пепельницы выковыривал бычки, вытряхивал из них оставшийся табак, делал новую самокрутку и балдел.
- Нет, я так не буду.
- Ну, смотри. Если уж совсем плохо будет, то… Ладно, это я тебе уже в лодке расскажу, только напомни, хорошо?
- Обязательно напомню.
Толя спустил с цепи Тумана, который радовался больше всех, лаял, скулил и крутился волчком. Топ-кит и Рыжий сходили с ума от зависти, их поддерживали соседские собаки. Мы поехали. Туман убежал далеко вперёд. Он лучше нас знал, как и куда бежать. Дороги в посёлке были сильно раскисшими. Шишига уверенно преодолевала лужи и вязкую глину, подпрыгивая на скрытых под жижей камнях. Из посёлка мы выехали на заливные луга. Только теперь я понял, почему мы так долго ехали в первый день после парохода. Дорога сильно петляла, и все это время взгляд не уставал любоваться живописным видом - слиянием речки Бахты и Енисея. Наконец, мы спустились на берег к лодкам. По тропинке к нам уже спешили Михаил с  сыном, симпатичным долговязым молодым человеком с умными внимательными глазами и четким поведением. Сразу по-деловому мы поздоровались и начали спускать длинную деревянную лодку, сделанную староверами по специальному заказу,  длиной метров в семь,  шириной  около полутора метров, с острым носом и высоким транцем. Перегрузив продукты и вещи,  мы залезли в лодку,  и Толя завёл мотор.  Михаил с сыном, пожелав нам удачи, поехали ставить шишигу на место, а мы, сделав почётный разворот, помчались навстречу приключениям. На сей раз оделся я правильно. Было тепло и комфортно. Туман застыл в классической  стойке лайки  на носу лодки, и было видно, как он радовался, что едет в тайгу. Любой путь по воде начинается с Енисея. В этот раз он был благосклонен к нам. Мы свернули в Бахту, мимо проплывал  уже знакомый мне после рыбалки пейзаж. Я с нетерпением глядел вперед. Постепенно берега начали преображаться. Ивовые кустарники исчезли, и вплотную к воде  подступила тайга, только узкая полоска  густой  зелёной травы, отделяла её от воды. На очередном изгибе на небольшом пляже я неожиданно заметил лису. Она сидела неподвижно и внимательно наблюдала за нами до тех пор, пока мы не приблизились к ней достаточно близко, тогда она неохотно встала и потрусила  сначала вдоль воды, потом  исчезла в высокой густой траве. Я ликовал. Первое знакомство с дикой природой состоялось. К моему удивлению Туман никак не отреагировал на зверя, более того, он с чувством собственного достоинства спустился с носа лодки и улёгся на дне, положив  морду мне на ногу, глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Я чесал ему за ухом, и мы оба блаженствовали. Пейзажи менялись один за  другим, периодически мы спугивали уток, среди которых были гагары, черношеи, крохоли и шилохвости. После очередного поворота реки, важно и недовольно взмахивая крыльями, поднялась цапля. Ямаховский двигатель легко нёс лодку по водной глади. Справа появился приток под названием «Сухая Бахта», хотя с виду он походил на бурную  полноводную  реку. Вообще, у Бахты много притоков, больших и маленьких, но их названия были такими выразительными, что будоражили воображение: Нимэ, Яшинда, Топ-кит, Хурчами, Тынеп. В верховье Бахты есть речка Хуринда, говорят, что в каком-то её расширении живут и размножаются таймени.
Толя время от времени вычерпывал воду из лодки самодельным черпаком, сделанным из пластиковой канистры.
- Подрассохлась маленько, пока без дела на берегу стояла, – объяснил он мне.
– Не боись! Сейчас намокнет, разбухнет и перестанет.
- Веришь, а я и не боюсь.
Я и впрямь не боялся, у меня было чувство уверенности и надёжности во всём, что делал мой друг Толя.
Вдруг обороты двигателя упали почти до холостых, нос лодки опустился. Туман тут же вскочил и начал озираться.
- Ну что! Давай это дело отметим! Перебирайся сюда поближе.
Толя открыл пластиковый чемодан, достал оттуда сумку, а из неё начал выкладывать на среднюю лавку миску с жареной стерлядкой, малосольные огурцы, хлеб, две кружки и флягу с самогоном. Нарезал хлеб, наполнил «бокалы» и произнёс тост:
- Я хочу выпить за то, что я очень рад, что ты ко мне приехал, что ты не капризничаешь, что тебя не пугает непогода, и это хорошо! А ещё, что мы наконец-то поехали в тайгу! Ну, самечек, давай! За тебя! – и Толя приподнял вверх кружку.
- А я хочу выпить за тебя! Так как, не будь тебя, не бывать мне здесь и не увидеть никогда этой красоты! Не понять, какие люди живут на нашей земле! Я очень благодарен тебе за всё!
- Так! Мужик! Ты мне зубы не заговаривай! Мог бы это и под вторую сказать! Что у тебя за натура такая, всегда своё алаверды  должен вставить! Ты,  как моя Валерьевна! Обязательно её слово должно быть последним! Это что за дела! – можно было подумать, что он сердится, но   довольная физиономия и улыбка  выдавали  его отличное  настроение.
 – Ладно, это я так. Поворчать же надо! А тут такой благодарный слушатель! – и Толя рассмеялся. – Ну, дёрнули!
Кружки с грохотом ударились друг об друга и потеряли своё содержимое в наших глотках. Толя тут же плеснул ещё немного  и вылил в реку, при этом немного смущаясь меня.
- Толя! Да хватит тебе! Я же всё понимаю! Я, бывало, и машине своей в бак спирта подливал после дальней дороги в знак благодарности, что довезла и не подвела.
- Ну,  хорошо,  успокоил! Ты закусывай. А то дорога не близкая. Нам ещё пилить и пилить. Скоро пороги начнутся. Первый «Косой» называется. Ты не устал?
- Не дождёшься!
- Вот это по-нашему! Давай, ещё по одной, – Толя немного подправил румпель и вернулся с флягой к импровизированному столу.
Погода как-то не хотела налаживаться. Ветер был порывистый, иногда эти порывы принимали затяжной характер. По серому небу неслись рваные  тучи,  проливая на нас холодные дожди. Когда лодка шла против ветра, капли ощутимо били по лицу. «Как жалко, что на моих очках нет «дворников», - во время очередного дождевого залпа подумал я». Впереди показался порог «Косой». Дожди сделали своё дело, и вода в Бахте немного поднялась, что позволило нам без особого труда преодолеть этот сложный участок. Вокруг всё кипело и бурлило, стремительные воды Бахты с шумом ударялись о торчащие камни и, разбрызгиваясь, неслись дальше. Толя знал «проход», так как уверенно вел лодку между камнями. Вскоре мы сделали остановку. Было приятно походить по земле, размять косточки. Туман сразу направился к лесу, с деловым видом вынюхивая свежие следы. Толя достал спиннинг. Забрасывал легко и непринуждённо отработанными движениями.
- Если хочешь покидать, то там ещё один есть, – удаляясь от меня вдоль берега, предложил Толя.
- Конечно, хочу!
Я взял второй спиннинг и направился в другую сторону. Несмотря на то, что я  давно не рыбачил, руки помнили технику, и забросы мне тоже удавались. Я радовался. Течение было сильное, блесну уводило, и, чтобы избежать зацепов, приходилось достаточно быстро мотать леску. Минут через пятнадцать Толя вернулся к лодке и занялся мотором.
- Бросай это дело. Раз сразу не пошло,  нечего  и мучиться, – крикнул он мне.
Я вернулся и увидел, как  Толя, стоя в воде, со знанием дела  крутил гаечными ключами, примащивая какого-то жуткого вида конструкцию.
- Это защита на винт. Сами придумали. Варим в посёлке из подручных железок.  Без неё здесь никак нельзя – чуть зацепишь о камень или песчаное дно – всё, кранты! Шпонку сорвёт, - течение сильное - лодку развернёт и со всего размаху об камни бочиной. Мы так поначалу пару лодок разбили, вещи утопили, хорошо, хоть сами живы остались. Это сейчас ещё тепло, а когда на сезон уходим, так забереги уже во льду, шуга прёт, вода совсем ледяная. Ну, вот. Можно и дальше двигаться. Ты готов?
- Всегда готов.
- Ты сможешь столкнуть лодку и заскочить?
- Попробую.
- Тогда я полез.
Манёвр прошёл успешно, и мы двинулись дальше. Через пару километров появился следующий порог.
- Мы его «Баня» зовём.
- Почему?
- А тут раньше охотник был, помер уже, так у него здесь баня прямо у кромки леса была. Обычно мы строимся так, чтобы с воды не очень хорошо было видно, а эта прямо в глаза бросалась. На самом деле, у остяков свои названия, у русских свои, а иной раз и мы свои придумываем. После этого будет  «Ганькин».
Мне очень хотелось спросить, откуда пошло это название, но «Банька» так шумела, что говорить было невозможно.  Да и Толе было не до ответов. Он внимательно вглядывался в бурную реку, привставал, находил, только ему ведомые ориентиры. Не зная их, пройти здесь нельзя. Я мог только догадываться, какими жертвами были проложены эти «лоции». Толя время от времени кидал спиннинг, но всё было как-то неудачно. Правда, после порога ему удалось поймать небольшую стерлядку.
- Ну вот, с голоду мы уже не помрём, – улыбаясь, заметил Толя.
- Я так думаю, что с теми запасами, что ты набрал, нам тут месяц можно жить,  ни о чём не задумываясь, – отпарировал я.
- Ну, ты знаешь! Ты это, мужик, брось мне тут такие разговоры. Я без рыбы или мяса жить не могу, вернее, без мяса могу долго, а вот без рыбы… А то, что не съедим,  оставим на «сезон». У нас тут ничего не пропадает.
Через час мы уже выгружались на каменистом пологом берегу. Еле заметная тропинка вела сквозь заросли высокого кустарника, за которым сразу начиналась тайга. Вещи из лодки я подносил к кустам, а Толя нёс их в избушку. С берега её не было видно, и мне очень хотелось быстрее перетаскать всё из лодки, чтобы увидеть быт настоящего охотника-промысловика.
Уютно среди кедров и пихт стоял, если так можно выразиться, целый комплекс избушек, соединённых между собой навесами. На самом деле, избушка была всё же одна, а рядом стояла бревенчатая баня, к ней пристроены дровяники, сараи и кладовки. Рядом через тропинку, ведущую в тайгу, возвышался на длинных столбах лабаз, на котором был аккуратно прикреплён советский, выгоревший на солнце флаг с серпом и молотом в левом верхнем углу. Он давно потерял  красный цвет, и теперь выглядел сиренево-серым.  Подле лабаза присоседился ещё один дровяник. Ближе к берегу, прямо напротив лабаза был сколочен утеплённый закут  для трёх собак с отдельными входами,  «дверной проём» которых был занавешен брезентом. Возле тропинки, ведущей к реке, красовался длинный сколоченный из жердин стол, загороженный от ветра кустарником, с двумя лавками и непокрытым остовом навеса. Таким образом, получался  симпатичный дворик, в центре которого располагалось костровище с самодельной плитой.
- Вот это и есть базовая избушка. Здесь у меня рация для связи с посёлком и другими охотниками. Располагайся. Здесь мы поживём пару дней. Потом дальше поедем, в следующую избушку, там мне надо кое-что доделать, – довольным тоном  изрек Толя. Глаза его сияли радостью.
- Ну, как тебе здесь? – не терпелось узнать ему моё мнение.
-  Здорово! Я что-то подобное ожидал увидеть, но тут так ладно все, так гармонично с природой! Мне нравится! Давай, я тебе помогу что-нибудь сделать, –  вызвался я, так как мною овладело необъяснимое ликование. Я вдруг почувствовал мощный прилив сил.
- Если не трудно,  сходи за водой. Вот вёдра. Мимо избушки идешь налево, там метрах в десяти течёт ручей. Вот из него и набери. Вода в нём  вкусная. Он никогда не замерзает, даже в лютые морозы, – Толя помолчал немного и  продолжил, – да и летом он не прогревается. Круглый год у него одинаковая температура. Помню, Мишка градусник привёз и температуру измерил, так я потом в течение года замерами занимался. Вот и получилось, что он летом градусов до шести прогревается, а зимой ниже двух не опускается. В нём какие-то полезные соли есть.  Мишка, вроде, даже на анализ воду возил. Сейчас уже и не помню, что там и как, но целебная водичка. А называется он «Холодный ручей».
Пока я ходил с вёдрами, Толя развёл костёр и поставил чёрный от копоти чайник.
- Это знаешь кто? – тыча пальцем в чайник, ехидно улыбаясь,  спросил Толя.
- Чайник, – твёрдо ответил я.
- Не-е! Это не просто чайник! Это – Копчёный, он же  - Остяк, он же  - Чифирбак! Понял? – и мы оба рассмеялись. Толя вытащил сковороду, подсолнечное масло и пойманную по дороге стерлядку.
- Пока Копчёный греется, пойдём рыбку половим, а то уж очень маловата стерлядка-то. Ты как?
- Давай, – воодушевленно ответил я.
- А как ловить? На что ловить и кого?
- Как кого, хариуса, может ленок возьмёт. Ловить удочкой на мормышку.
Мы спустились к реке.
- Вот здесь, где Холодный втекает в Бахту, всегда харюза околачиваются.
- Кто?
- Хариус, мы их харюза называем. А знаешь, как щука по-нашему будет? Сардон. А как называется место, где она водится?
- Так откуда же я знаю, раз у вас так всё запутано.
- Сардонарий,  – и Толя, хихикая, забросил удочку.
После третьего заброса и проводки он вытащил первого хариуса. Такую рыбу живьём я видел в первый раз. Красивая. Ее серебристые чешуйки с тёмным окаймлением располагались ровными рядами от головы до самого хвоста. Светлый оттенок они принимали возле брюшка, а  возле спинного плавника он становился  чёрным. Хаотично и редко разбросанные чёрные и бурые мелкие пятна подчёркивали породистость. Вскоре и мне повезло. Я радовался первому пойманному в моей жизни хариусу. Толя разделял со мной мою удачу, но недолго, так как этот хариус оказался не только первым, но и последним. Сколько не пытался, всё было тщетно. Наконец, кто-то натянул леску и стал отчаянно сопротивляться. Это был сиг.
- Так у тебя сижок! Поздравляю! Тоже вкусная рыбка, – прокомментировал Толя. – А у меня ещё один харюзок попался. Но, ты знаешь, мужик, что-то мне это всё не нравится! Какая-то ерунда. Я тут обычно за полчаса ведро хариусов налавливал, а тут глянь, вообще брать не хочет. Что-то тут не так.
- Может погода?
- Это у вас там погода на рыбу влияет и  на ваши головы. Магнитные бури понапридумывали! Кстати, что-то я тоже начал их ощущать. Раньше жили спокойно. Ничего ни у кого не болело, теперь, ой, магнитная буря, и весь посёлок ходит и подыхает. Ладно. Хрен с ними. Пойдём, этих пожарим, а то костёр придётся разводить заново.
Мы вернулись к избушке. Туман как-то странно пятился то задом, то боком, то вилял хвостом, то поджимал его между задними ногами. Оказалось, что он не смог устоять перед соблазном полакомиться свежей стерлядкой. Толя начал наказывать собаку сердитыми криками:
- Ах ты, зараза! Ты что это себе позволяешь?!
Туман скулил и пытался увернуться, но у Толи хватка была крепкая.
- Да ладно! Отпусти его! – , попытался я заступиться.
- Знаешь что! Не лезь! А то и тебе попадёт под горячую руку!
Я  удивленно замолчал, впервые видя Толю  таким крутым и даже свирепым.
- Ты пойми! Я очень люблю животных! Мне самому это очень тяжело, но, если я его не воспитаю, как нужно, то мы с ним зимой оба погибнем! Мне некогда будет этим заниматься, да и погода иная будет. Если эта тварь у меня будет жрать всё, что плохо лежит, то ни добычи не будет, ни пропитания. Теперь понимаешь?! Да и не так сильно я его, главное -  создать видимость наказания. Он же понять должен, что можно, а что нет. Пищу он должен есть только с моего разрешения и только то, что дам. Это тайга! Здесь гуманность – понятие прикладное и более правильное, а не эта показуха по телевизору. Лайка в московской квартире – вот это жестокость, а здесь, извини, воспитание! В тайге - жестокие и жадные не выживают…
Туман, поджав хвост, спрятался в закут, а Толя принялся чистить свежий улов.
 
 
Я понимал, что он во всём прав, -  именно здесь настоящая жизнь со своей философией и своими законами, непонятными для  горожанина, и,  чем больше стрелка часов наматывала круги, тем яснее становился мне смысл, если не жизни, то чего-то очень важного в ней.
Тем временем неприветливо-серое небо становилось всё темнее. День подходил к концу. Толя возился возле избушки, а я увлекся странным видом стоящего  под навесом снегохода «Тайга», сиденье которого в нескольких местах были разодраны.
- Это медведи балуются. Вечно им надо что-то разломать, порвать, нагадить. Если и не найдут чего съестного, то обязательно всё в щепки разнесут, раскидает. Их тут  много развелось. Местные перестали их отстреливать. Червивые они.
- В смысле?
- Больны все паразитами. Такого и есть-то опасно. Сам сдохнешь. Вот они и обнаглели совсем. Ладно. У меня уже всё готово. Даже печку  растопил в избушке. Так что давай, мой руки и к столу.
В избушке горела керосиновая лампа, потрескивали дрова в железной печурке, сделанной из старых ржавых бочек. Возле маленького окошка прямо к стене был приколочен самодельный стол, на котором стояли две сковороды: одна - с жареной рыбой,  другая -  с домашней овощной икрой. Рядом теснился нарезанный хлеб, из банки торчали малосольные огурчики, пучок зелени прикрывал отварную картошку. В небольших рюмках, поблёскивая отражённым светом керосиновой лампы, покачивался в такт шагам самогон.
- Ну-с! За то, что ты, наконец, здесь! За то, что мы смогли сюда приехать! За здоровье наше, наших родных и друзей! Ну! Погнали! – и Толя махом опрокинул рюмку.
- Ох! Хорошо-то как! А-а?!
- Ой, и не говори!
Закусив огурчиком и занюхав хлебушком, я набросился на жареного хариуса. Нет ничего вкуснее, чем свежая рыба, которая меньше часа назад плавала в реке. Для рядового москвича – это такой же деликатес, как коньяк «Martell»  посреди пустыни.
 - Толя! Давай помянем тех, кто мог бы быть рядом с нами, - предложил я.
- Не согласен. Они все рядом с нами! Это живые не едут к нам, а они…, - и Толя указал пальцем наверх, – всегда с нами!
- Согласен.
Не чокаясь, пролетела вторая рюмка. И какая-то сказочная благодать снизошла на нас. Нам было так хорошо, что ни словом сказать, ни пером описать. Некоторое время мы помолчали. 
- Слушай, Толь, а ты меня просил напомнить про Шиштындыр. Так что это такое? – спросил я.
- А-а! Хорошо! Ты разливай, а я расскажу. Кстати, тебе курить-то неохота?
- Нет. Нормально всё.
- Ну-ну! Ещё не вечер!
- Это точно! Уже ночь! – и мы вместе рассмеялись.
- Ладно, слушай. Мы с Мишелем…
- С кем?
- Да это я так Мишку зову. Когда как, то Мишель, то Мишлен, то… Так, не сбивай меня. Ну, ты меня понял, мужик?
- Естессстно, – ответил я,  шутливо изображая перебравшего собутыльника.
 
 
- Ну,  вот. Мы с Мишкой давно хотели до истока Бахты дойти. Она длинная. Чем дальше вверх, тем больше порогов и шивер. Мы думали, что там никто, кроме староверов, не живёт. Оказывается, там есть метеостанция, и посёлок  раньше был, Шиштындыр назывался. На этой метеостанции живёт и работает Полинка Зимогляд. Там всё цивильно,  даже магазин есть. В нем она и  продаёт староверам, геологам и заблудшим охотникам всё, что надо. Ассортимент  -  круче, чем в любом супермаркете Москвы. Всё есть. А когда нет гостей, то сама себе продаёт. Когда всё заканчивается, то можно к ней мотануться и прикупить, чего не хватает. Ну и сам понимаешь, когда несколько месяцев один в тайге, до дома далеко, а природа берёт своё, то и… Ну, ты меня, мужик, понял! А она  - девка безотказная. Красивая, зараза. Как она там одна? Ума не приложу.
- А почему у неё там так много всего, а живёт одна? Почему у вас в посёлке не так?
- А кто его знает. Вертолёты туда часто залетают. Видать, в качестве благодарности и оставляют что-нибудь. Когда мы с Мишкой курили, а сигареты, как всегда не вовремя,  заканчивались, то мы -  к ней. Так и выживали. Так что, если прижмёт без цигарок, то можно будет заскочить на огонёк.
Я задумался. Порой молодые, сильные мужики не выдерживают и нескольких месяцев в тайге, а тут молодая девчонка одна, на таком удалении от цивилизации. Как она справляется зимой с многометровыми сугробами, как расчищает метеооборудование и снимает показания. Неожиданно в моей памяти возник образ Нади. Интересно, что все это время я ни разу не вспомнил о ней.
- Ты чего? – спросил Толя.
- Да так. Какие-то мысли полезли в голову. Про Надю вспомнил.
- Да, кстати, ты обещал мне рассказать про неё, как познакомились.
Я стал рассказывать, как благодаря  ее ловкости попал на корабль, как она откровенно поведала мне о своей жизни, как рвалась сойти вместе со мной, а я отказал ей, понимая, в какое неловкое положение поставлю всех, включая и себя. Толя внимательно меня слушал и периодически давал дельные советы. Он был очень благосклонен к моему легкомысленному и скоропалительному решению связать наши судьбы.
Когда хариус и сиг были съедены, мы вышли на улицу. Была  глубокая ночь. По небу стремительно неслись облака. Но на земле царила звенящая тишина. 
- Надо же, какая тишь! – воскликнул я.
- А то! Теперь понимаешь, почему все нормальные люди в тайге сидят, – улыбаясь, сказал Толя.
Опустив голову к земле и виновато виляя хвостом, к нам подошёл Туман.
- Ну, что лезешь! Подлиза! Ты смотри у меня! Будешь себя и дальше так вести, не возьму тебя больше в тайгу, – поглаживая по мохнатой голове, приговаривал Толя.
Спустя несколько минут я начал слышать, как тихонько журчит ручей за пригорком, шумит на перекатах Бахта. Откуда-то издалека донёсся тихий крик   зверя, а может и птицы. Меня захлестнула волна неведомых  ощущений торжества победы над самим собой, над обстоятельствами, над рутиной городской жизни, и в душе возникло удивительное чувство свободы и независимости от всех материальных благ, без которых нельзя прожить  в обыденной жизни.  В тайге они потеряли свою ценность. Мне захотелось остаться  здесь навсегда. Единственное, что мысленно возвращало меня в Москву, -  это мои родные и друзья.
- Ну что, надышался? Тогда пошли спать.
На деревянных самодельных топчанах, разделённых небольшим столиком по принципу купе в вагоне «СВ», лежали медвежьи шкуры. Поверх них ватные матрасы, подушки, одеяла, старые куртки и телогрейки.
- Тебе предлагаю занять левую лежанку,  а я  уж привык к правой, – распорядился Толя.
Над топчанами висели полки с книгами и журналами давно минувших лет, что вызвало у меня большой интерес, однако сил читать уже не было, да и тускловатый мерцающий свет керосинки скорее клонил ко сну, нежели к бодрствованию. Толя улёгся и взял с подоконника радиоприёмник. Похрюкав частотами, в эфир вырвался какой-то радиоспектакль. О чём он, мне не суждено было узнать, так как сон овладел мною, как только моя голова коснулась подушки. Пару раз  я просыпался, смотрел с удивлением на озарённую керосиновым светом избушку, на мирно спящего Толю, на непроглядную ночь за окном и снова засыпал.
 
X
 
Утром я проснулся от того, что всё моё тело ломило. За окном уже занялся серый день. Толина кровать была пуста. Я встал, слегка покачиваясь и пробуждаясь на ходу, вышел на улицу.
- С добрым утром! – бодро поприветствовал  меня Толя. – Как спалось на новом месте?
- С добрым! Я ещё не проснулся. Тело что-то ломит, а так всё нормально.
- Это с непривычки. Ты, видать, на твёрдом давно не спал. Это полезно, и скоро всё пройдёт. Умывайся. Будем завтракать.
Я взял зубную щётку и пошёл на реку. Утром она выглядела  иначе, чем вчера. Облачность немного поднялась, сквозь её пелену пробивалось блёклое солнце. Было  свежо. Я зачерпнул воду и умыл лицо – сон, как рукой, сняло. Бодрая водица сделала своё дело. Пока чистил зубы, думал, что челюсти сведёт от холода. Вернулся  я свежий и проснувшийся, готовый к подвигам и новым приключениям.
 - А что у тебя карабины прямо на улице стоят? Не порядок! – решил  я проявить бдительность.
- Это у вас там  не порядок, а у нас здесь наоборот,  порядок. Чай тайга, а не город. Если что, то имей ввиду - они заряжены. Снимай с предохранителя и стреляй. Ты же вроде тоже охотник у нас.
- Вроде да. А что если что?
- Если что, то сам поймёшь, не маленький. Если вдруг в тайгу намылишься, то ствол возьми с собой. Только не охоться! Сейчас не сезон, да и не люблю  я   шуметь без толку.
- Значит,  на охоту не пойдём?
- А оно тебе надо? Дай отдохнуть от неё. Давай лучше на рыбалку съездим, а потом в баньке попаримся.
- Давай.
Однако рыбалка не задалась и сегодня. Толе повезло, -  сразу поймал «кобылу», так он обозвал большую щуку. Потом долго сокрушался, что нет рыбалки, и в толк никак не возьмёт, почему её нет.
- Только перед твоим приездом вернулся из тайги, всё было нормально, вот только чуть сама в лодку не запрыгивала, впрочем, как обычно, а тут на тебе! – невольно оправдываясь, сетовал Толя.
- Ну, мало ли, что у неё на уме. Может, я ей не нравлюсь, вот и не ловится, – решил разрядить я обстановку, томясь, что и у меня ничего не зацепилось.
Удрученный Толя с щукой побрел к избушке, а я остался на берегу ещё немного покидать спиннинг. Потом попробовал на удочку,  в надежде наловить хариусов, благо всё в лодке под рукой лежало, но и здесь облом.
- Иди сюда! Баня готова! – крикнул мне Толя.
Как только я вошёл в парилку, уже знакомая мне по ощущениям банька обдала жарким паром.
- Ну, как? Хорошо?
- Да, что там хорошо! Здорово!
Толя поддавал пару, и сделалось невыносимо.
- Толенька, пожалей меня – взмолился я.
- Слабак! – хихикая, ответил он.
- Я не о себе, я о том, что с непривычки мне плохо может стать.
- А ты иди, облейся. Там я воды натаскал. Сразу полегчает,  и обратно захочется.
 Опрокинув на себя ведро ледяной воды из ручья, от которой у меня глаза чуть не вылезли из орбит, мне и впрямь захотелось обратно.
Напарились мы от души. Организм свыкся, состояние улучшилось. Мне стало жарко даже на улице. Подойдя к висящему на избушке градуснику, я с удивлением обнаружил, что он показывает только около семи градусов.
- Вот тебе и конец августа, – заметил я.
- А что же ты хочешь? Полярный круг уже рядом! Дыхание Арктики сказывается. Видишь, Хивус дует, - авторитетно пояснил Толя.
- Кто?
- Хивус. Это такой северо-восточный слабый ветер. Бриз знаешь?
- Бриз знаю.
- Хивус тянет бриз с туманом по ручьям и низинам к большим рекам. Видел когда-нибудь, как туман с гор стекает в долину? Ну да. Откуда ты мог это видеть?. Ну, может по телевизору, когда про природу что-нибудь показывали.
- По телевизору видел. Красиво.
- Мы находимся на правом берегу Енисея, а он считается плоскогорным, а левый – низкий, равнинный. Вот так оно всё и получается как-то. Понял?
- Ну-у, в общем, понял, – ставя на место «шарики» и «ролики», произнёс я.
С задумчивым видом я неспешно направился  по тропинке, идущей вглубь тайги, с намерением  немного прогуляться.
- Ты куда? – резко спросил Толя.
- Да хочу пройтись. Недалеко. Просто интересно посмотреть на тайгу чуть подальше.
- Хорошо. Пойдём.
Тропинка шла по высокому берегу вдоль ручья. Пройдя метров сто от избушки, я наткнулся на какое-то приспособление. Я сразу понял, что это какая-то ловушка для соболя, но решил расспросить.
- Толя, а это что такое?
- Это Кулёмка.
- Забавное название.
- Я не думаю, чтобы соболь также думал.
- А как она работает?
- Смотри. Это самый настоящий капкан из двух жердин. Нижняя лежит между двумя стволами, опершись на них, а вторая жердина настораживается с помощью этих челночков и закрепляется привадой. Когда соболь подходит по нижней жердине, пытаясь унести приваду, челночки выходят из зацепления,  и верхняя жердина падает на нижнюю, и соболь оказывается между ними. Это сейчас верхняя жердина пустая, а так мы на ней всякие ветки примащиваем, потом снег на них ложится, вес существенно возрастает и шансов вырваться или выжить у соболя уже не остается. На самом деле, это - один из самых гуманных способов ловли, так как он не успевает даже помучиться, - хребет сразу переламывается,  и зверёк погибает.
- Вы только такими капканами  ловите?
- Почему? Разные бывают. «Чекан» например, это  - такая лукообразная кулёмка. Ещё «Домик» есть. Делается она так: возле ствола или большого корня  сооружается шалашик, куда вкладывается капкан, чтобы снег его  не завалил, а чтобы соболя потом не съели мыши,  или росомаха не утащила, капкан прикрепляют к пригнутой к земле подходящей ветке, закрепленной на  самодельный крюк. Попав в капкан, зверек начинает биться и высвобождает из зацепления наклоненную ветку – она и вздергивает его вверх, подальше от земли, и никто его уже не съест.  Но мне этот способ меньше нравится, так как он более жестокий - и зверёк дольше мучается, и шерсть портится. Бывали случаи, когда  в капкане оставалась только лапа -  зверёк её сам отгрызал и убегал на трёх. Погибал потом, конечно. Так что, я предпочитаю древние способы, придуманные прадедами много столетий, а может, и тысячелетий назад. Какие же они умные были! А мы  их изобретениями по сей день пользуемся, ничего лучше сами придумать не смогли. А на более крупного зверя, например, на волка можно использовать «Пасть». Это - та же кулёмка, только очень большая. Нижняя жердина лежит на земле, вдоль неё с двух сторон набивается частокол, а посерёдке кладут приваду. Зверь заходит как бы в такой коридор, дёргает приваду, тут верхняя, специально утяжелённая камнями жердина падает на нижнюю. А вообще, много ещё чего. Везде есть свои тонкости.
В стороне во мхах лежала крупная коряга  с торчащими в разные стороны корнями и дуплом между ними. Один корень был отпилен. Коряга удивительно напоминала морду миттельшнауцера. Лежала  она здесь очень давно и была привычного этой породе цвета – перца с солью.
По дороге мы набрали немного грибов, поели черники и голубики.
- Надо будет по ягоду сходить, – деловито подметил Толя.
Пройдя ещё немного, он неожиданно спросил:
- А как ты смотришь, если мы по пивку дёрнем?
- Как ни странно, положительно. Если ещё и под тугуна, то всеми конечностями «за», – воскликнул я.
Решили расположиться за столом на воздухе. Наслаждение вкусовыми ощущениями притупило наши речевые центры, и мы обменивались невразумительными междометиями и восхищенными  вздохами.
Настроение заметно улучшилось. Я принялся мыть посуду. Вспомнилась народная мудрость о том, чем отличается женщина от мужчины. Женщина моет посуду после еды, а мужчина перед ней. Я оказался среднего рода, так как до обеда  было далеко, а про завтрак мы уже забыли. Тем временем Толя взял ведро, приспособление для сбора ягод, под громким названием «комбайн» и пошёл на заготовку. Покончив с посудой, я с чувством выполненного долга  устроился на пеньке, откинулся на бревенчатую стену и с большим удовольствием углубился в чтение. Толя вернулся довольно скоро с полным ведром, достал из кладовки специальную доску с бортами, пристроил её с небольшим наклоном над тазом, достал гусиное перо и довольно быстро перебрал содержимое, отделив ягоду от листьев и мусора.
- Ну вот. Валерьевна довольна будет, – заключил он, пересыпав чистую ягоду в чистое ведро.
 – Может, ещё на рыбалочку сгоняем?
- Давай!
С большим энтузиазмом мы двинулись навстречу удаче. Спустя час энтузиазм как-то стремительно сошёл на нет. Рыба совсем не ловилась. Толя чувствовал себя виноватым,  будто он управлял рыбами, а они его не слушались.
- Ладно. Поехали домой. У нас там щука есть. Всё равно бесполезно, – огорченно заключил он.
Уже темнело. Я развёл костёр и стал ждать, пока вскипит «копчёный», чтобы заварить свежий чай с листьями черники и брусники. В окошке блеснул огонёк керосиновой лампы. Подойдя ближе, я впал в умиление - Толя прокручивал через мясорубку куски щуки. Завидев меня,  улыбнулся и крикнул:
- Котлеты из щуки будут. Ты ел когда-нибудь котлеты из щуки?
- Да. Твоя мама  готовила. Мне нравились.
- Вот и я их умею делать. Готовь сковородку, масло и там под навесом  - миска с мукой.
Процесс приготовления оказался завораживающим действом - скворчащее масло вокруг котлет, самовольный огонь под сковородой, ругающийся на непослушный дым Толя и тихонько подкравшийся поближе  Туман. Все занимались своим делом: Толя переворачивал пышущие жаром котлеты, Туман глотал слюну и облизывался, а я ходил вокруг с фотоаппаратом и любовался идиллической картиной. Особенно красиво это выглядело издалека с  тропинки, которая круто  уходила вниз.
- Ты где там ходишь? Иди, помогай! – решительно приказал Толя,  потеряв меня из виду. Не могу сказать, что ему нужна была моя помощь, скорее он контролировал каждый мой шаг, понимая, какую ответственность  взвалил на свои плечи, таская меня по дикой тайге.
- Фонарик неси и миску для готовых котлет прихвати, а то ни зги не видать.
Я был вынужден немедленно метнуться и выполнить волю моего друга.
- Свети сюда, – и Толя кивнул на сковородку.
Пока приготовление еды двигалось к завершению, я отметил про себя, как ловко Толя употребил выражение: «ни зги не видно» и,  будучи в тайге за четыре тысячи километров от дома,  задумался над его смыслом. Ответ я нашёл уже по приезде в Москву. Оказывается, в упряжи лошади есть кованое кольцо. Оно находится на дуге. Через него продевают вожжи. Это кольцо называется ЗГА. В движении  из-за трения вожжей ЗГА постепенно полировалась. В быту крестьян прошлых веков было очень мало блестящих предметов, и  зеркального блеска ЗГА послужила метафорой для определения темноты. Не видно НИ ЗГИ - это значит темно настолько, что даже полированное кольцо ЗГА не блестит. Очень жаль, что мы мало-помалу начинаем забывать исконно русские слова и их значения, из-за чего наш язык становится бедным и менее красивым, особенно в крупных городах.
 Я недаром сделал это небольшое отступление в своем повествовании,  так как время от времени  у нас с Толей возникали разговоры на разные темы: о нравственности нынешнего поколения, об отношении к различным вероисповеданиям, о чистоте русского языка, о культуре и искусстве, о различных направлениях в науках. Мне нравились эти беседы. Толя проявлял в них свою   самобытность. Его   отношения к людям и к природе были полны мужественного благородства, его мощный нравственный и духовный стержень не давал ему оступиться. В своих взглядах на жизнь мы во многом были схожи, но его опыт многомесячного одиночества  в тайге служил для меня недосягаемой вершиной бытия. Получалось, что такой ритм жизни решал массу семейных проблем. Тайга одновременно являлась виновницей многих бед и спасительницей. Когда супруги рядом долгие годы изо дня в день, то  нет-нет, да и случаются непонимания, конфликты и даже ссоры с печальным концом. Когда же жена провожает мужа одного на встречу с судьбой, полной опасностей, она прощает ему всё, а когда ждёт, готова разбиться в лепёшку, лишь бы любимый вернулся живой и здоровый. Жёны охотников-промысловиков острее понимают народную поговорку:  что имеем, не храним, потерявши – плачем. Дважды  в год эти женщины теряют своих мужей. Поэтому, если и  ругают их, то только по любви - они панически боятся их потерять. Так разлука укрепляет настоящую любовь.
- О чём задумался? – неожиданно перебил мои размышления  Толя.
- А как ты относишься к Православию? – задал я ему мучающий меня главный вопрос жизни.
- Эка тебя завернуло, – попытался отшутиться он.
- А если всё же серьёзно? – настаивал я.
- Не простой вопрос ты мне задал. Ты же знаешь, что крестился я уже в весьма зрелом возрасте и больше по настоянию мамы. Здесь у нас отношение ко всяким религиям, как тебе сказать, чтобы не обидеть, спокойное. Остяки живут со своими Духами, Духами предков, даже куклы делают резные из дерева, украшают их и называются они Аллы. Условно коренные местные раньше  ближе к язычеству были,   их вера  передавалась по наследству - многие и по сей день благодарят Енисей, Солнце, Тайгу. Православие здесь приживается трудно. К нам Батюшка приехал. Крест поставили. Будут церковь строить. Я тебе показывал. Может со временем многое поменяется. Я отношусь ко всему с большим уважением. Душой я понимаю, что Кто-то есть, а умом - пока трудно.
- А может и надо это только душой понимать?
- Наверное, ты прав…
Мы ещё долго сидели возле костра, смотрели, как языки пламени ласкают самодельную чугунину плиты, как искры взмывали в чёрное ночное небо,  как от всполохов огня проявлялись ветки кедров
- Может, пойдём, поедим, да спать ляжем, а то у нас завтра сложный день – поедем в дальнюю избушку.
- Конечно.
- Что-то ты совсем у меня скис, – тревожно заметил Толя.
- Нет. Что ты! Совсем нет. Я просто задумался. А так,  я абсолютно нормален и в хорошем настроении. Я тебе сейчас докажу это, и я начал напевать: «Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой…». Толя с удовольствие подхватил. Я знал, что это - его любимая песня. У него прекрасный голос и хороший слух, а ещё, в отличие от меня, он помнит слова песен, поэтому после первого куплета уже я был на подхвате у него. Пошёл дождь, и мы переместились в избушку. Очередной праздничный ужин получился на славу. Котлеты таяли во рту, были нежными и сочными. Много ли человеку надо! Сон сморил нас мгновенно.  Вдруг звонко и яростно залаял Туман, так, что мы выскочили на улицу. Туман лаял на вершину пихты.
- Ну, что ты! Хватит уже. Он не выходной ещё. Потерпи до сезона. Молодец! Ну хватит, – пытался успокоить кобеля Толя.
- А теперь мне объясни, на кого он лает и что значит не выходной?
- Лает он на соболя. Видишь, там ветка качнулась. А не выходным называют ещё не полинявшего соболя, а ещё говорят так, не выкунивший. Шкурка у него пока бедная, и он сейчас никому не нужен. Вот, когда сезон наступит, шкурка красивая будет, тогда и промысел начнётся.
- Про шкурку я всё понял, а где он, я не вижу. Сейчас за фотоаппаратом схожу, может, во время вспышки увижу его.
Я сделал несколько кадров. К своему удивлению у меня получилась пихта с двумя светящимися бледно-зелёным цветом глазами. Самого зверька распознать было невозможно, уж больно высоко он сидел,  и вспышка не выхватывала его из темноты. Я не расстроился, но скорее был  удивлён, как близка здесь природа к человеку. Туман никак не хотел успокаиваться, пока Толя крепко не ругнулся на него, тогда, поджав хвост, он неохотно пошёл в закут. Мы тоже не стали стоять и смотреть в кромешную темень, а вернулись к тёплым кроватям, мимоходом Толя подложил дрова в печку, и уже через пару минут мы наперегонки давали храпака.
 
 
XI
 
Проснулись мы одновременно. Лениво потягиваясь, не делая резких движений, Толя встал и пошёл к печке подкинуть дрова. Я тоже не стал залёживаться.
- Пока я тут сварганю завтрак, ты собирайся. Не стоит затягивать отъезд.
- Хорошо. Как скажете, товарищ командир, – бодрым тоном ответил я.
- Ну, командир - не командир, а товарищ-то уж точно, – усмехаясь, и явно радуясь моему весёлому настроению, Толя в считанные минуты накрыл на стол.
 – Ну-с! Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста, – процитировал он фразу из популярного  фильма. За это время и я успел собраться  и упаковать  рюкзак, который мне ещё в посёлке вручил Толя со словами: «Чтобы я тут больше чемоданов не видел! Здесь тебе не столица, здесь тайга!»
Только мы успели позавтракать, как Туман снова залился звонким лаем.
- Опять соболь пришёл? – спросил я, радуясь, что при дневном свете  наконец-то смогу его хорошенько рассмотреть.
- Нет. Это он не на соболя. Или на белку, или на бурундука, – серьёзно вслушиваясь в тональность и интонацию лая, пояснил Толя.
Я тут же выскочил на улицу с фотоаппаратом. В десяти метрах от избушки на нижней ветке кряжистого кедра сидел бурундук. Туман залёг во мху и внимательно следил за всеми его передвижениями.
- Какой он симпатичный! – воскликнул я и принялся делать фотосессию бурундука. Не могу сказать, что он с удовольствием  позировал, но деваться ему явно было некуда - с одной стороны начеку  Туман, с другой – я с фотокамерой. Наши совместные старания увенчались успехом, портрет бурундука получился. Вскоре подошёл Толя. Сперва отогнал Тумана, потом и меня, мол, этих бурундуков здесь, как народу в метро в час пик, а нам ехать уже надо. Я с пониманием отнёсся к такому требованию, чему очень обрадовался бурундук, который тут же, соскочив с кедра, скрылся между кочек мха.
Загрузив все хахаряшки в лодку и обойдя ещё не один раз базу для уверенности, что всё в порядке, ничего не забыли, печку на всякий пожарный разгрузили от оставшихся головешек, потушив их в костровище, мы поплыли дальше.
С погодой нам опять не везло - периодически срывался мелкий дождик, но ничто не могло испортить нам настроение. Природа с каждым изгибом реки преображалась, становясь  более суровой. Всё чаще попадались скалы, выползающие на берег прямо из тайги. Река то расширялась и радовала своей гладью, то сужалась и бурлила на перекатах и шиверах.
Время от времени Толя сбрасывал обороты и кидал спиннинг, но всё было бесполезно. Рыба не желала ловиться.
- Что с ней происходит? Ничего не понимаю, – сокрушался он.
Вдалеке показался остров.
- Давай, остановимся  и попробуем половить. Здесь я всегда ловлю, – крикнул он мне.
Это был почти плоский каменистый остров с густым пучком леса посредине. Как только мы причалили, Толя быстро взял спиннинг и сразу начал кидать, удаляясь всё дальше   от лодки. Я последовал его примеру. Вскоре мне повезло. Это был довольно увесистый окунь тёмного окраса с крупной чешуёй и чёрными выпученными глазами. Он так растопырил все  плавники, что я долго не знал, как его схватить, чтобы не наколоть руку. Толе тоже повезло. Он с удовлетворенным видом нёс весьма крупного ленка. Я принялся его рассматривать, так как никогда в жизни не видел эту красивую рыбу живьём.
- Ну хоть что-то! – с досадой сказал Толя. – Я не знаю, что с ней. Обычно, я здесь штук пять ленков вытаскиваю, бывает и тайменя, а тут совсем глухо. А ты -  молодец, хороший окушок! Ладно, поехали дальше, там ещё места есть, где можно будет половить.
 После того, как лодка обогнула остров, я с восторгом увидел высокий обрывистый берег. Он был порядочной высоты, так как деревья на его вершине казались игрушечными. Слоями спрессованная красная, коричневая и светло-серая глина отражалась в водной глади. На небе появились промоины с яркой голубизной. В какой-то момент нас озарило солнце. Ветер разметал тучи, и  солнечный луч упал на обрыв. Только сейчас я обратил внимание на то, что наступила осень. Среди хвойной зелени яркими жёлтыми пятнами, освещённые солнцем золотились стайками берёзки. Солнце выхватывало все новые красноватые пятна. Казалось, солнечные лучи прихотливо сами живописуют затейливые пейзажи.
- Это граница с Эвенкией, – заглушая рёв мотора, прокричал мне Толя, – правда, красиво!
- Толя, у меня нет слов! Это не просто красиво, это...! – только и  смог произнести я, но отвалившаяся челюсть и горящие глаза выражали  мой неописуемый  восторг.
Погода стала налаживаться. Яркое солнце грело так, что хотелось раздеться и загорать, если бы не встречный сильный ветер.  Это было так необычно. Только что холод и дождь, а тут тёплое солнце. Вскоре серые тучки совсем сменились высокими белыми облаками. Всё заиграло, заискрилось. На охоту вылетели хищные птицы. Из тайги доносилось пение какой-то птахи. Туман на своих четырёх лапах крепко стоял на носу лодки и олицетворял собой полное слияние с таежной красотой. Постепенно по берегам сквозь сосны, кедры и пихты начали проявляться белесые срезы известковых скал. Всё это буйство красок и форм, отражаясь в воде, создавало ощущение  сказочного мира. Впереди, искрясь белой пеной, появилась  шивера весьма большой протяжённости. Как и все предыдущие препятствия, Толя уверенно преодолел и это мелководье. Слева вдали показалась высокая скала с  разномастным лесом, беспорядочно поднимающимся  вверх и резко обрываясь над отвесной стеной, за которой виднелся дальний план с узкой полоской голубоватого у горизонта леса.
- Ух ты! Вот это да! – воскликнул я.
- Это - «Чёрные ворота».
- Я бы не сказал, что они чёрные.
- Это они с этой стороны лесом поросшие, а с другой  - они чёрные, пояснил Толя.
Подплывая ближе, я обратил внимание  на  многослойные известняковые скалы с обеих сторон, на которых, вгрызаясь корнями в трещины, росли стройные пихты, кедры и причудливой формы сосны, окружённые редкими невысокими, но очень привлекательными берёзками и краснолистными в преддверии осени рябинами. Мы обогнули маленький полуостров из хаотично наваленных серых камней и оказались в заливе с такой прозрачной водой, что можно было рассмотреть гладкие известковые плиты на дне, тщательно уложенные непонятно кем. Мы причалили к природной белой пристани.
- Мишка её «Пирсингом» обозвал.
- Почему?
- Ну, пирс, это слишком уж, а так  небольшой и красивый пирсик, значит, уменьшительно-ласкательно  будет «Пирсинг».
- Забавно.
- Нам самим забавно.
Я сразу понял, что мы приехали к следующей избушке, как только увидел живописно вытекающий из леса ручей. Он струился множеством потоков по скале, огибая валуны и раскачивая крупные листья, очень похожие на чётко обрезанные светло-зелёные лопухи. Мы вылезли из лодки. Взгляд сразу притянули маленькие кусты шиповника с ярко-красными и оранжевыми ягодами на белом фоне слоёного среза скалы. 
- Мне здесь уже нравиться, – вырвалось у меня.
- Нам с Мишкой тоже понравилось, вот мы и решили здесь избушку поставить.
По природным ступеням я поднялся наверх и увлекся обзором окружающей меня  красоты. Куда ни глянешь, глаз радуется, можно фотографировать в любом направлении, с любого ракурса, и каждый кадр будет шедевром, и каждый шедевр создан самой природой! Тропа вела через песчаную полосу, на которой росли молодые стройные кедры, дальше она поднималась по небольшому склону, и я попал в очередную сказку. До чего же уютно стояла избушка из ещё не потемневшего бревна, среди вековых сосен, елей, кедров, лиственниц и пихт, сквозь их кроны пробивались солнечные лучи и пятнами ложились на кровлю, стены и небольшую полянку перед ней.
- Вот и наша новая избушка! Ну как, нравится?
-  Толя, я готов здесь жить вечно! Это рай!
- Так кто ж тебе мешает? Бросай свою Москву и перебирайся сюда. Будешь мне помогать.
- Ох, Толя, Толя. Если бы всё было так просто. А как же мама, Маша, могилы родных.
- Ну, маму в Бахте поселим, там за ней Валентина присмотрит, к Машке ездить будешь, а может, и она хоть раз сюда приедет и увидит всё своими глазами. А на могилы… Мне самому надо. Давно уже не был. Да, года четыре уже не был. В этом ты прав, отсюда не наездишься.
- Нет уж. Каждому своё. Вот приехал я к тебе, впечатлений на всю жизнь хватит,  Бог даст, ещё приеду, а жить здесь скорее не смогу - рождённый ползать, летать не может. Я не привык к такой свободе. У нас там, в Москве, свобода воспринимается как вседозволенность, а здесь, это совсем другое понятие. Здесь ты свободен от чиновников, от политики. Ты свободен в выборе, чем тебе заниматься…
- Я не согласен! – перебил меня Толя. – Здесь природа диктует, чем ты должен заниматься, стоит хоть  немного забыться в  отдыхе, как зима сразу накажет тебя за  халатность, так что и здесь понятие свободы весьма условно. Трудись, и всё у тебя будет, а не будешь трудиться, ничего не будет, с голоду помрёшь, зимой замёрзнешь. Поэтому свобода – понятие везде относительное.
- Ты снова прав. Но всё равно, живёте вы здесь более размеренно, чем мы.
- Вот с этим я согласен. Но это не значит, что мы тут всё делаем медленно, просто научились распределять свои силы, а вы рвёте пупок каждый день. А ещё я согласен с тем, что нам, действительно, всё равно, кто у власти, какой курс доллара и о чём договорилась большая восьмёрка. А вот баррель нас и здесь достаёт, когда топливо дорожает, а цена на пушнину падает.
- Ага, значит, не такие уж вы тут и независимые от остального мира.
- К сожалению, это так. Но зато мы в полной автономии можем прожить несколько лет, а вы в городе не более нескольких дней.
- Не правда, я в своём гараже могу месяцами жить.
- Твой гараж не в счёт, это у тебя бункер, а не гараж. Я помню, какие у тебя там запасы, даже ящик водки стоял. Не выпил?
- Так ведь я практически не пью. Ведь я туда на машине приезжаю, обратно тоже, так как же я пить-то буду? Это у тебя тут можно, даже пока едешь!
- Да уж. Может в этом и есть наша свобода? Хочу - пью, не хочу - не пью, но это не мешает делу. Ты же знаешь, мы тут не напиваемся и большую часть времени нам пить тоже некогда, а то,  кто за тебя работать будет.
- Как всегда -  начали за здравие, а закончили водкой.
- Вот именно! Вечно ты какие-то разговоры начинаешь! Нудный ты какой-то!
- Здрасьте вам! Я же ещё и нудный!
- Конечно! Такое настроение хорошее было, а ты тоску навёл!
- А кто спорить со мной начал?
- А что ты ерунду всякую мелишь?
- Я про природу, про красоту, про свободу!
- Про природу, про красоту,  пожалуйста, а вот про свободу больше не надо! Хорошо?!
- Добро! Замяли. Давай пивка!
- О как тебя заколбасило! Ты же пиво не очень!
- Так это я там не очень, а здесь даже очень ничего!
- Ну, наливай! И всё же, как тебе тут?
- Здорово! И душой и телом отдыхаю!
 - Вот и я тут отдыхаю! Ну, погнали! – Толя большими глотками опустошил кружку и вытер рукавом густую пену с усов.
 – Эх, хорошо-то как! И погодка вроде налаживается.
- Чтоб не сглазить.
- Это ты мне тут брось! Ишь! Сглазить! Не надо нам этого! Давай, обустроимся, перекусим и на рыбалку съездим.
- Я уже пошёл обустраиваться.
Взяв свой и Толин рюкзаки, направился к избушке. Перед входом  земля была прикрыта аккуратно уложенными плоскими каменными плитами  естественной природной формы.  Я залюбовался этим творением и  невольно пошел в обход.
- Это я их сюда с берега каждый раз таскаю по камешку, чтобы мусор в избу не заносить, – крикнул мне вдогонку Толя.
- Понял, – и я тут же ступил на них. Весь лесной мусор и впрямь отвалился. Дернув за обтёсанную почти белую корягу, прибитую вместо дверной ручки, я с чистыми ногами и добрыми помыслами вошёл в дом. В нос шибанул дурманящий аромат свежей древесины. Сквозь небольшое оконце, заделанное прозрачным полиэтиленом, метнулся солнечный луч, и на душе радостно потеплело. Помещение было небольшое, но ещё светлые брёвна стен, пола и потолка создавали ощущение простора. Так же, как и в базовой избушке, справа от входа гостей встречала металлическая печка; напротив, под окошком, был прибит самодельный стол, около которого примостились два табурета, а дальше - уже привычное купе с двумя топчанами и столиком между ними. И в этом кажущемся однообразном аскетизме проступало что-то очень надёжное, мужское и настоящее.
Пока я обустраивался, раскладывал вещи и переодевался, Толя уже успел развести костёр, почистить пойманную рыбу и начать её жарить.
- Какой ты шустрый! – удивлённо воскликнул я.
- Мы такие! – растягивая букву «и», подметил Толя.
В быстром порядке я начал помогать сервировать стол, резать огурчики и помидорчики, хлеб. Почистил картошку и закинул её в котелок. Уже через полчаса, любуясь искрящейся на солнце рябью Бахты, узорчато проступающей сквозь свисающие ветки кедрача, под шум лёгкого ветерка и журчание ручья, вкушали мы с дымком приготовленную пищу. Засунув всю морду в котелок и с удовольствием чавкая, укрепляя дух коллективизма, насыщался и Туман.
- После такого обеда необходимо немного отдохнуть. Не желаешь? Минут сорок задвинем, потом на рыбалку,  как раз успеем на вечернюю.
- Глупо сопротивляться естеству. Уж коли организм  требует, то надобно подчиниться. Только я здесь никогда не похудею, если мы будем трапезничать  так каждый раз .
- А ты сюда худеть приехал? – весело спросил Толя.
- Ну, хотелось бы, конечно, соединить приятное с полезным.
- Это у тебя вряд ли получится. В смысле, и приятное и полезное у тебя получится, а вот похудеть, это не здесь. Вот вернёмся в посёлок, Валерьевна приедет, она тебе покажет, как в Сибири кушают.
- Толя! Ты издеваешься? Это меня тогда ни на один корабль не возьмут, скажут, -  сухогруз заказывайте, – и мы  расхохотались.
Удивительное блаженство овладело мной, когда залегли по топчанам. Спать не хотелось. Я лежал на спине и изучал ленивым взглядом, как коси-нога  пыталась преодолеть сплетённую паутину. Паук был рядом, и было видно, как ему не хочется упускать такую добычу, но она была уж слишком велика, и он,  то дёргался навстречу, то хитро перебирая лапками, отступал назад. В открытую дверь влетела крупная муха и,  громко жужжа,  заносилась кругами  по избушке.
- Вертолёт не вызывали, – недовольно высказался Толя, не поворачивая головы.
Муха будто услышала и тут же вылетела наружу.
- Дрессированная, – подметил я.
- У меня не забалуешь, – с явным удовлетворением подтвердил Толя, и через мгновение послышалось ровное сопение, переходящее в тихое похрапывание. Поддавшись чарам сна, незаметно для себя  и я  заснул.
- Долго спать будешь? Всю рыбалку проспишь, – важно расхаживая по комнате, громко провозгласил Толя.
-  А я что, заснул, что ли? – спросонья, ничего не понимая, пытался я оправдаться.
- От твоего храпа стены ходуном ходили, – посмеивался Толя.
 – Я пошёл к лодке. Догоняй.
- Ага. Сей момент.
Подойдя к лодке, я спросил:
 – И долго мы спали?
- Как и положено, полчасика.
- Надо же,  а состояние такое, что целые сутки проспал.
- Хвойный воздух делает своё дело. Здесь силы быстрее восстанавливаются. Чай, чистый кислород, это тебе даже не в Тверской (он имел ввиду Тверскую область, где жила его мама,  и куда он так долго все никак не мог вырваться).
С каждой минутой тайга, подчиняясь  заходящему солнцу,  меняла свой завораживающий окрас. Я разрывался между спиннингом и фотоаппаратом. Толя смеялся надо мной, понимая мои чувства и уважая мою любовь к природе. Пока я ловил очередной эффектный кадр, Толя поймал очень крупную щуку.
- О, кобыла какая! – радуясь улову, он позировал мне в объектив, держа её за жабры двумя руками.
– Теперь мы с голоду не помрём.
- Мы и так с голоду не помрём, нам сегодняшнего обеда на три дня хватит.
- Я бы, конечно, с этим поспорил, но если ты категорически отказываешься от таких угощений, то я…,  - издевался надо мной Толя.
- Уговорил,  худеть буду в Москве, а то  и вспомнить будет нечего.
- Нетушки! Умерла, так умерла! Ты торжественно заявил, что объявляешь голодовку…
- Не правда! Я такого не говорил!
Так, играючи, мы бранились, но  не долго. Вскоре  и у меня  кто-то попался. Это тоже была щука, правда,  более скромная, но по московским меркам,  вполне приличная. На этом рыбалка закончилась.  Мы продолжали кидать блесну, но ничего не ловилось. Наши перемещения по реке результатов не дали. И Толя был снова озадачен, что же произошло с рыбой.
- Здесь всегда брала! А вон там у них  целый сардонарий. Сколько не кинешь, столько и поймаешь, а сегодня  - голяк. Странно всё это.
- Это в честь меня. Рыба  испугалась и попряталась.
Солнце завалилось за горизонт. Ночная прохлада сразу стала пробирать до  костей. Влажность была стопроцентная. Небо еще удерживало нежные пастельные тона, в то  время как тайга становилась всё темнее и неприветливее. Вдруг что-то запищало на берегу и стало как-то жутковато.
- Это кто?
- А это? Пищуха. Зверёк такой забавный. Он здесь живёт.
- А кто тут вообще водится?
- В смысле?
- Ну, какие звери тут водятся?
- А-а. Из куньих: соболь, горностай, ласка и росомаха. Бурундука ты видел, пищуху сейчас слышишь, белка, белка-летяга. А так ещё, естественно, медведь, лису ты тоже видел.
- Медвежьи следы тоже видел.
- Вот видишь, как тебе повезло, что только следы. Лось, олень, кабарга. Очень редко к нам захаживает волк. Кстати, я там возле входа карабины поставил, они заряжены, только с предохранителя снять.
- Так ты же сказал, что охотиться не будем.
- А я не про охоту, я на всякий случай. Это тебе не подмосковный перелесок, это тайга, здесь надо быть всегда начеку.
Лодка вошла в «бухту». Туман первый выскочил на «пирсинг» и неторопливой походкой устремился к избушке. Мы закрепили лодку, взяли улов и тоже пошли к избушке.
Небо на закате светилось нежно-голубой полоской, а с востока надвигалась ночь. Было как-то подозрительно тихо. Никаких звуков, кроме журчания ручья. Тайга замерла. Вскоре начали появляться звёзды. С каждой минутой их становилось всё больше и больше. Столько звёзд я никогда не видел. Создавалось впечатление, что и чёрного космоса нет, одни звёзды. Из-за леса появился тоненький серпик луны.
- Как жаль, что не полнолуние, – посетовал я.
- Ну и хорошо, что не полнолуние, а то светила бы сейчас как днём солнце, и звёзд не было бы видно. А так, смотри, сколько их. Вон - Млечный путь. А это - Полярная звезда, а то  - Большая Медведица.
- Ты хорошо созвездия знаешь? Помню в детстве, я с бабушкой ходил в московский планетарий. Сколько всего интересного я там узнал. Даже астрофизиком хотел стать.  Впечатлений на всю жизнь осталось. Жаль, что  сейчас не могу своих детей туда  сводить. Я бы и сам с удовольствием всё с самого начала стал бы узнавать. Память у меня некудышняя.
- А что так?
- Ты про память?
- Нет, про планетарий.
- Так ведь его на ремонт лет пятнадцать назад, как закрыли. Целое поколение выросло, не ведая, что есть  удивительный  мир Вселенной.
- Да уж. Это, по сути, преступление перед нашими детьми.
- Согласен. Только толку с того…
- Ты не замёрз?
- Нет. Мне хорошо. Зябко, конечно, но хорошо. Интересно. Душа открывается. Начинаешь задумываться о вечном и земном, о Вере, о тех, кого нет уже рядом с нами. Интересно, почему так происходит?
- Ближе к Богу становишься.
- Возможно.
- Ладно, романтик, пойдём спать, а то простудишься у меня ещё, что  я Валерьевне скажу? Не досмотрел? Не доглядел? Мне же и влетит за тебя.
- Эх, Толя. Так не хочется уходить. Ну, да ладно. Пойдём.
Мы легли.
- Толя, а почему ты керосинку не тушишь?
- Так спокойней, если вдруг гости пожалуют.
- Какие гости?
- Так, спи, давай! Это я пошутил. Спокойной ночи!
- И тебе, спокойной ночи!
Повернувшись набок, я ещё долго лежал и думал. Толя мирно засопел. Как хорошо, что он рядом, подумал я. Как же он здесь зимой один?  И рядом никто не сопит. Сейчас хоть ручей журчит, а зимой, наверное, и его не слышно. У меня в ушах так свистит от тишины, даже ручей не спасает. А зимой ещё и холод дикий. Какой же он всё-таки мужественный человек - этот Толя. На этой мысли сон победил меня. Проснулся я от странного слухового ощущения. Такое бывает,  когда идёшь по подземному переходу между станциями метро над тоннелем в тот момент, когда по нему проносится поезд. Я резко повернулся. Было абсолютно тихо. Толя мирно посапывал. Но на столе, в стеклянной пол-литровой банке успокаивалась чем-то встревоженная вода. Качнуть стол я не мог, он приколочен к стене, стену раскачать я тоже не мог, или мог? А кто его знает. Может, когда поворачивался резко, избушка небольшая, а я внушительных размеров. Да. Всё может быть. Ну и ладно. Буду спать дальше. И было дело, почти заснул, но вдруг какой-то животный инстинкт опять разбудил меня. Глаза широко открылись, и в этот момент «состав метро» снова пронёсся под избушкой. Сперва я подумал, что у меня что-то с рассудком, но услышав, как кратковременно затрепетали деревья, как опять растревожилась вода в банке,  я понял -  это было землетрясение. Первый толчок я проспал, а второй засёк. Я не раз замечал за собой, что в отличие от большинства людей, когда я сплю,  и вдруг потянет дымом, я тут же просыпаюсь, реагирую на похолодание, на атмосферные фронты и магнитные бури, а теперь ещё и на землетрясения. Может, это с детства пошло, когда в 1977, кажется, году однажды поздно вечером, когда мама только уложила нас с сестрой спать, Москву тряханула волна докатившегося от Молдавии землетрясения. Я ещё долго не мог заснуть. Толчков больше не было.
 
XII
 
Утром я встал позже Толи. Он уже вовсю что-то рубил топором и отмерял какой-то верёвочкой.
- Доброе утро, Толенька!
- А-а. Проснулся, романтик? Доброе. Я уже почти навес сделал над столом, пока ты спишь.
- А ты знаешь, почему рыба не ловится? – спросил я.
- Ну и почему же? – с явным интересом переспросил Толя.
- Сегодня ночью землетрясение было.
- Ой, не смеши меня. Здесь его отродясь не бывало. Да и как я мог его проспать?
- Честное слово, я его почувствовал. Я проснулся из-за первого толчка, а второй я уже отчётливо ощутил.
- Это ты вчера на звёзды пересмотрел. Нет, ну это надо? Приехал тут в кой веки раз в Сибирь, а ему тут тридцать три удовольствия, даже землетрясение продемонстрировали. Ты хоть знаешь, как оно выглядит, это землетрясение? Не дури мне голову! Я люблю всякие разные байки, но когда уже с перебором начинается, это уже меня раздражать начинает.
- Я тебе правду говорю! Было оно. Словно метро под нами проехало.
- Так, а что же я его не услышал? Не гудело? Нет?
- Нет. Не гудело. Да и шума такого не было. По ощущениям это было так.
- А почему я не ощущал тогда?
- Ты спал.
- Нет. Ну, надо же! Землетрясение проспать! А чего не разбудил?
- А откуда я мог знать, что два толчка будет? Я первому-то и сам не сильно поверил.
- Ой, ладно, Славик! Давай, завязывай! Приснилось тебе это. Здесь землетрясений не бывает. И точка! Хватит! Давай, вон лучше чайник повесь и дров подкинь, сейсмолог!
И не могу сказать, что я тогда обиделся на Толю, но неприятно, точно, было, хотя и сам отчасти виноват - есть у меня грех - люблю байки всякие и небылицы потравить, а тут  явно получилось. И не виноват он вовсе, что не услышал землетрясение, потом я уже  и сам начал сомневаться, но память во мне осталась.
Я повесил чайник, подкинул дров в костёр и стал помогать Толе. У меня складывалось впечатление, что я больше мешаюсь, нежели помогаю, но Толя снисходительно просил меня, то столб придержать, то глазом «стрельнуть» уровень. В какой-то момент мне даже удалось завладеть топором и забить несколько гвоздей.
- А откуда гвозди? – спросил я,  зная, что здесь это - неслыханная роскошь. Часто вместо них используют нарубленную тем же топором стальную проволоку и загибают кончик. Этакое нехитрое и вынужденное изобретение здесь называется «гвоздюками».
- Серёжка подарил, – уважительно произнёс Толя. Моё сердце как-то сжалось и появилось неудержимое желание заработать много денег, нанять баржу и притащить в Бахту всё: гвозди, шурупы, металл, кирпич, различный инструмент. Список можно продолжать до бесконечности, так как здесь не бывает мелочей,  ко всему относятся с большим уважением и умеют ценить даже маленький обрезок старой верёвочки.
Когда навес был готов, мы приступили к трапезе. Толя задумчиво смотрел на костёр. Пока я мыл посуду, он снова начал тюкать топором.
- Ты что задумал? – спросил я.
- Пока не знаю, что получится, но хочу попробовать, – загадочно произнёс он, так и не раскрыв свой замысел, пока я сам не догадался. Он модернизировал перекладину над костром. Теперь можно было регулировать уровень подвеса чайника или котелка в зависимости от силы огня. Я каждый раз приходил в восторг от  неистощимой выдумки и сноровки лесного народа в стремлении создать комфорт здесь, посреди тайги. Хотя и сам, будучи с родителями в походах на байдарке по Карелии, Архангельской или Тверской областях, «грешил» тем же – сооружал печки из подручных камней, строил навесы и изгороди от непогоды и сильных ветров, мастерил столы и лавки, даже причалы строил. Но в присутствии Толи я не лез со своими новациями. Он был хозяин, я – городской гость. Для виду он со мной советовался, проявляя благородство души, но решал и делал все сам. - Так. Ну, что же. Мы неплохо потрудились. По-моему, хорошо получилось. Да? Самечек?- обращался ко мне Толя.
«Самец» или «самечек» - здесь как дворянский титул, как проявление высшего уважения. Конечно, мне было приятно такое обращение, но я всё больше мучился от своей никчемности и роли балласта. Фраза: «Мы неплохо потрудились», - добила меня окончательно, вернее, слово «мы» в этой фразе.
- Толя! Ты издеваешься надо мной? Кто мы? Это ты всё сделал! – взорвался я.
- Значит так, самечек. Во-первых, здесь не к месту «я», нас здесь двое, значит,  «мы». Во-вторых, ты мне всё же помогал. В-третьих, ты уже достал меня своим ворчанием и гудением! Тебе здесь не нравится? Тебе неприятно моё общество?
- Что ты! Мне всё нравится! Я очень благодарен тебе за всё! Я счастлив от того, что нахожусь здесь рядом с тобой!
- Тогда перестань изводить себя и меня! Я этого очень не люблю! Ты же никогда не был в таких местах, вот и растерялся, а потом, как ты будешь здесь что-то делать, если я тебе не позволю? Ты гость. Ты для меня очень почётный гость, а ты видел, чтобы гостя заставляли что-то делать, тем более такого гостя? – и Толя поднял к небу указательный палец. Затянувшаяся после этого пауза разрядилась диким хохотом, вплоть до коликов в животе.
- Спасибо тебе, Толенька! Ты настоящий Мужик с большой буквы!
- Я знаю! – скромно ответил Толя. – Знаешь что, поехали, я тебе покажу кое-что.
Заведя мотор, мы направились на другой берег к симпатичному холму, который Толя называл «Чёрными воротами». Подойдя поближе, он сбросил обороты и стал медленно двигаться вдоль берега. Я чувствовал, как у меня «отваливается»  челюсть. Огромная чёрная скала на глазах вырастала нависавшими и еле державшимися огромными выступами. У подножия образовался хаос из огромных валунов, отполированных мощными весенними половодьями. Как только лодка коснулась подходящего для высадки места, Туман деловито спрыгнул на сушу, сразу устремившись в навалы за следами, ведомыми только ему. Пока я с открытым ртом любовался очередным чудом природы, Толя ловко перебравшись через валуны, принялся кидать спиннинг. Прозрачная вода манила в свой подводный мир. Стайка молодых окуньков, обогнув подводную скалу, со снайперской скоростью пронеслась в сторону заводи гонять мальков. В этот момент я обратил внимание на  чёрный предмет, плывущий прямо на рыбака. Это был муляж мыши для ловли тайменя, подтягиваемый самим Толей. Хоть у меня и не было такой хитрой приманки, я тоже начал бросать блесну. Полчаса тщетных забросов вывели Толю из равновесия.
- Да что же это такое творится? Здесь всегда брал! Нет, ну точно, что-то происходит.
Туман, вдоволь набегавшись по валунам, забрался на самое высокое место у подножия скалы и улёгся.
- Толя! Глянь! Прямо Акелла! Красавиц! – воскликнул я.
- Да уж, позировать он любит. А вообще, он у меня действительно красавец, это правда. Любимец наш. Ритка в нём души не чает. А знаешь что, хочешь, наверх заберёмся?
- На скалу-то?
- Ну да. С той стороны можно.
- Конечно, хочу.
Пришлось вернуться в лодку и обогнуть непроходимый по берегу участок. Восхождение было не таким мучительным, как мне  показалось, хотя дышал тяжело. Сказывалось отсутствие должной физической подготовки и многолетнее злоупотребление никотина. «Как же долго организм восстанавливается, - подумал я, тяжело пыхтя, преодолевая последние метры». Дальше было намного легче -  сплошь заваленный разнокалиберными камнями, обросшими мхами, лишайниками и мелкой растительностью, немного отклонённый от вертикали подъём перешёл в почти пологую таёжную тропу. Кто её здесь натоптал, я мог только догадываться, так как людей здесь почти не бывает. В подтверждение моим догадкам, чуть в сторонке лежала подсохшая кучка медвежьего помета. Толя уже давно добрался до края скалы и любовался открывшимся видом. Дыша как паровоз, я поравнялся с ним.
- А она снизу не казалась такой большой! – подметил я.
- Всё большое снизу кажется небольшим до тех пор, пока на это большое не залезешь. Зато вид-то какой!
У подножия скалы огромные валуны сверху казались просто камушками, мимо них, огибая выступ, несла свои воды Бахта. Со всех сторон подступала зеленая тайга. Кое-где жёлтыми всполохами выделялись берёзки. Ощущение полёта и всеобъемлющего счастья овладели мною. Несколько минут мы,  молча,  не двигаясь, смотрели.
- Давай я тебя сфотографирую, – предложил Толя.
- Я не люблю фотографироваться, но с большим удовольствием не отказался  бы запечатлеть себя именно здесь. Долгий путь мы проделали сюда. Столько же идти обратно, но это стоило того!
-  И я о том же, – довольно улыбаясь, Толя начал прицеливать камеру.
Спуск оказался более впечатляющим.
Сколько всего интересного я упустил, когда, задыхаясь,  карабкался наверх!  Сквозь белые мхи проступали чёрные камни, над ними свисали ярко-красные ягоды костяники, тут же взмывали под самую высь стволы пихт и кедров, выше которых раскинулось  голубое небо  с надвигающейся лиловой тучей.
- Смотри, на грозу похоже, – крикнул я Толе.
- Я её уже давно засёк. Если и зацепит, то стороной.
Мы вернулись в лодку.
- Брось-ка в этот сардонарий, – предложил мне Толя.
- Местечко такое уютное и  красивое, что здесь бы сам поселился  с удовольствием, не то что щука, – пошутил я, разматывая удилище и любуясь крохотной заводью, окаймлённой каменистым берегом, на фоне которого  из воды живописно тянулись ярко-зелёные растения с длинными узкими листьями. Уже второй заброс увенчался успехом. Мощно сопротивляясь, щука пыталась сорваться, водила натянутую леску  влево и вправо, потом рванула под лодку, снова вышла и начала то выныривать и бить хвостом о поверхность воды, то   уходить на глубину. Толя что-то пытался мне советовать, но я его не слышал. Увлечённый противостоянием  рыбы, согнув спиннинг почти пополам, я вытащил пятнистую красавицу из воды и завёл в лодку, поближе к Толе  в надежде, что он снимет её с блесны.
- Эх ты, рыбак! Значит, ты таскаешь, а я должен её обухом по башке тюкать? Грех на душу брать, – ехидно улыбаясь, Толя потянулся за топором. -  Поздравляю! Хороший экземпляр!
Как только блесна освободилась из пасти, я начал кидать снова и снова, но повторной  добычи не получилось.
- Поехали к перекату. Там попробуем тайменя поймать. Я знаю, что они там есть. – крикнул мне Толя.
В небе сверкали молнии. С большим запозданием до нас докатывался гром, и создавалось впечатление, что сначала шли раскаты грома, а потом сверкала молния, нарушая все законы физики. Крупные капли начали барабанить по лодке и, выбивая большие пузыри, дождь смешивался с водной стихией реки.  Не доплыв до переката, Толя направил лодку в сторону берега. Пока я примащивал якорь между торчащим валуном и лиственницей, он уже пробирался по наваленным камням поближе к стремнине. Когда же  я, покинув лодку, начал приближаться к нему, выбирая, на какой камень наступить, радостный возглас заставил меня остановиться и наблюдать, как Толя вываживает царя сибирских рек. Этот процесс занял несколько минут. Таймень боролся отчаянно, но опыт и терпение рыбака сделали своё дело. Первый раз в жизни я увидел живого тайменя.
- Не очень-то я доволен -  маловат. Прямо на грани -  будь чуточку поменьше,  я бы его отпустил. Мы таких не ловим. Это всё ради тебя, – сдерживая  радость, пояснял Толя.
- Ничего себе! - ахнул я.  Рыба была  почти метр в длину с почти чёрной спиной и малиновым хвостом, очень выразительной мордой и острыми многочисленными зубами.
- Беги за фотоаппаратом. А то,  когда уснёт, он теряет свою красоту и становится белесым.
На обратном пути Толя поймал ещё одну щуку.
Подплывая  к избушке, переключившись с рыбной ловли на природу, я был в очередной раз очарован ее красотой. Река вдоль течения, отражая небо, четко  разделилась в цвете  на голубой и серый. Прямо от верхушек омытого недавним дождем пихтача,  позади избушки, выросла радуга, пересекая семицветной дугой серую тучу. Отнеся улов к жилищу,  и   возвратившись к лодке за фотоаппаратом,  я застыл, любуясь потрясающей феерией красок. Растрёпанные облака, выплывающие  из-за тайги с противоположного берега, подсвечивались расплавленным золотом заходящего солнца, и создавалось  впечатление, что гигантскими всполохами горела тайга. Небо постепенно приобрело зловещий желтоватый окрас, на фоне которого тайга выглядела неприветливо-чёрной. Не щадя матрицы, я делал кадр за кадром.
Ужин был царским.
- Я захватил с собой соусы, которые привёз Григ. Макай тайменя и будет баще, – советовал Толя.
- Никак не привыкну я к твоему новоязу. «Баще» – это как?
- Хм. «Баще», – хмыкнул Толя и, выдержав паузу, добавил:
 – «Баще» – значит вкуснее, лучше, интереснее. Как-то так.
- А-а-а, тогда другое дело. Тогда это мы, пожалуйста, – поддерживая общее приподнятое настроение, я начал дегустировать свежайшего тайменя с разными соусами. Неоднократно  пробуя суши в различных московских ресторанах, должен заявить, что им до тайменя, мягко говоря, как мне до полёта на Марс.
Ужин затянулся. Пошли задушевные разговоры сначала про  охоту, потом про будущее наших детей.
- Умом понимаю, что без высшего образования в двадцать первом веке жить  трудно и надо перебираться в город, чтобы Ритка могла учиться, но всё мое существо противится этому, - говорил Толя.
 - Ведь, помимо благ цивилизации на нее обрушится и негатив, как бы я не пытался оградить её от всего пошлого и мерзкого. Да и  старость не за горами, все труднее выживать собственными силами.
 В конце концов, как всегда бывает в мужской компании,  разговор уперся в тему женщин, которые настолько  эмансипировалось, что полностью утратили способность быть  просто любящей женой.
- Одни феминистки или девицы лёгкого поведения остались, - в запальчивости осуждения утверждал я, -  и суть даже не в этом, даже если они не гулящие, все равно,  весь  их образ жизни, отношение к мужчине у них совершенно исказились. Только требовать умеют, а взамен ничего - ни заботы, ни любви, - извергал я наболевшее, благо женских ушей вокруг на сотню верст не было. 
- И всё же, исключения бывают – возражал мне Толя.
- Согласен. Не все ещё перевелись. Но где их искать-то? Тебе вон повезло, у тебя Валерьевна – золото!
- Да! Мне повезло! И тебе повезёт. Может, с Надей?
- Дай Бог! Мне и самому этого хочется. Только работать с ней много придётся, но она обещала мне. Может, что и получится?
Незаметно перешли в сферу мужских дел. Я рассказал о лимузинах, на которых  недавно работал, а Толя - о шишиге и снегоходах, о Мишкиной Ямахе с четырёхтактным движком для лодки.  Со скрытой незлобной завистью объяснял, что она идёт тише и  более  экономична, но двух таких не оказалось, и ему пришлось довольствоваться двухтактником. Мне понравилась Толина способность радоваться тому, что есть, и уж если завидовать, то только белой завистью. Совершенно случайно я глянул на часы. Было полвторого ночи.
- А хорошо посидели! – вставая из-за стола и поглаживая живот, протяжно произнёс Толя.
- Да уж! Пойдём на улицу?
- Пойдём, глянем, что там.
Глаза долго свыкались с темнотой. Сделав несколько шагов от избушки, я поднял голову. Звёзды обрушились на меня миллионами ярких голубовато-белых искр. Удивительное ощущение надвигающегося неба чуть не лишило меня равновесия. Оно было так близко, так отчётливо, что даже невооруженным глазом просматривались далёкие галактики и туманности.
XIII
 
Утром я проснулся почему-то очень рано. Посмотрев в окно,  сразу ничего не понял. Сильный туман не давал возможности увидеть даже рядом растущую молодую ель. «Как вовремя  проснулся, – подумал я и, взяв фотоаппарат, тихонько, дабы не будить Толю, пошёл к выходу». Только я попал в объятия густого и ароматного тумана, как четвероногий Туман радостно решил поздороваться со мной, заливисто огласив  всю округу звонким лаем.  Вместе с  хвостом виляло  всё собачье тело. Он подбежал ко мне и начал притираться к ногам, вставать на задние лапы, а передними норовил повиснуть на моей руке.
- Что вам не спится? – одновременно сонным и радостным голосом протянул Толя, выйдя из избушки.
- Глянь, какая красота! Я не могу такое проспать, – восторженно ответил я.
- Да уж. Осень! Теперь всё чаще такая красота будет. Вот, обрати внимание, если туман опускаться будет, то к росе, а если подниматься, то к дождю. Ты только далеко не уходи!
- Я на берег. Хочу дождаться, когда туман начнёт рассеиваться, красивые кадры должны получиться.
- Давай, а я спать пойду. Для меня ещё рано.  Толя достал кастрюлю с собачьей едой и поставил перед Туманом, а сам пошёл досыпать. С большой охотой всеобщий любимец смолотил всё за считанные минуты и догнал меня уже возле воды. На полуострове я заприметил совсем ещё молодой кедр, живописно растущий в навале камней и в пестром окружении разнотравья. Самым лучшим ракурсом оказалось расположить камеру сантиметрах в сорока над землёй, таким образом кедр казался густым на фоне молокообразного тумана. Я так увлёкся поиском красивых кадров, что не заметил, как ушёл по берегу километра на два вниз по течению. Четвероногий друг провожал меня недолго и вскоре вернулся к хозяину, а я любовался и фотографировал. Постепенно туман начал подниматься всё выше и выше, обрывками цепляясь за сопку. Сквозь него пробивалось чистое голубое небо и яркое солнце. Становилось всё светлее и чётче. Вскоре солнышко стало так припекать, что захотелось вернуться обратно к избушке под тени пихт и лиственниц. На обратном пути меня развлекала кедровка, перелетая с одного дерева на другое. Настроение было чудесное. Бодрым шагом я добрался до избушки. Толя ещё нежился в постели.
- Ты ещё спишь? – беззаботно спросил я.
- Нет, – воинственно и агрессивно ответил Толя.
Я не стал беспокоить человека, раз он не в духе и пошёл разводить костёр  для  завтрака. Когда огонь уже вовсю полыхал, облизывая своими языками дно чайника, появился Толя, мрачный и недружелюбный. Всё делал, молча, и старался на меня не смотреть. Я и в толк не мог взять, чем вызвана такая резкая перемена  в его отношении ко мне.  Начал судорожно перебирать в памяти обрывки слов и фраз, которые, бывает, вылетают из моих уст раньше, чем я успеваю подумать. То ли память меня подводила, то ли и вправду я ничего оскорбительного не наговорил, но вопрос оставался открытым.
- У тебя что-то болит? – не выдержав муки неопределённости и молчания, спросил я.
- Нет, – сухо ответил он.
- Может я что-то не так сказал?
- Всё нормально.
- Толя! Я так не могу! Что случилось? – допытывался я, не предполагая, какая буря сейчас начнётся.
- Я тебе зачем про карабины говорил? Ты куда ушёл? Я тебе кричал! Ты слышал? Ты отозвался? Ты что думаешь, здесь тебе курорт? Здесь Тайга! Здесь медведь голодный ходит! Осень неурожайная! Уж коли ты попёрся,  хрен знает куда, почему ствол не взял? Я что это всё для елей рассказывал? Головой он мотал! Делал вид, что всё понимает! Ни хрена ты не понимаешь! Я за тебя отвечаю! Идиот! Перед мамой твоей в ответе, перед дочерью, перед сыновьями!
Ему надо было выговориться. Всё, что он говорил, была сущая правда. Каждый день он предупреждал меня, что надо быть начеку, что это дикий мир,  и медведю всё равно, кто я и откуда приехал, он есть хочет, и стволы он специально ставил на самом видном месте, чтобы всегда можно было ими воспользоваться.
- Толя! Прости меня! Я так увлёкся красотой, что про всё забыл, вернее, не подумал вовсе.
- Прости! Ишь! А если бы что, тогда что? – продолжал ругаться Толя, но обороты явно начал сбрасывать. – У нас тут знаешь, сколько случаев уже было? Каждый год одно и то же. Приедут, типа хозяин жизни, а тут хозяин он – косолапый, да и в тайге заблудиться проще пареной репы.
- Ну, прости меня, дурака. Я больше так не буду.
- Не будет он! Как малые дети! Ей-Богу! Ладно, давай завтракать. Проехали!
Завтрак прошёл без единой реплики. Пока я мыл посуду, Толя сходил за своим фотоаппаратом, уселся на чурбачок рядом со мной и начал просматривать отснятые кадры.
- Вот, смотри. Хорошо получилось? – неожиданно сказал Толя и повернул экран ко мне.
Он сделал всего три кадра, но какие! Пока я гулял по берегу, он искал меня и попутно сделал только три этих снимка. Они были удивительные, хорошо сбалансированные, сюжетные и  завораживающие.
- Класс! Отличные фотографии! Ты прирождённый фотограф! А я сделал почти сотню кадров, но они все какие-то повествовательные, а у тебя художественные получились.
- Да ладно тебе! Просто понравилось, вот и щёлкнул, – смущаясь, произнёс Толя. – А ты далече ходил?
- А где ты тайменя поймал.
- Да уж! Занесла тебя нелёгкая!
 
XIV
 
По времени мы были ограничены приездом Валентины Валерьевны и Ритки из Красноярска и, пробыв ещё несколько дней в тайге, стали собираться в обратный путь. Выехали рано утром. По Толиному плану мы должны были ещё раз  заскочить на базовую избушку и в тот же день прибыть в Бахту. Лодка неслась по водной глади, подгоняемая течением. Иногда мы останавливались, чтобы половить рыбу, но она, по-прежнему, ловилась   плохо. В основном попадались щуки, доставляя нам большую радость. Вскоре мне повезло поймать ленка. Толя долго обзывал меня браконьером и взывал к совести. Они «таких» здесь отпускают, а я, поймавший первый раз в жизни такую благородную рыбу, никак не соглашался и умолял оставить. По моим меркам это была не такая уж и маленькая рыбёшка, к тому же породистая. Спустя полчаса Толя поймал ещё одного ленка. Он был раз в пять больше, и мне стало стыдно за моё тщеславие. Возле небольшого абсолютно голого каменистого островка, где река делилась на мелководный шивер и глубокую узкую протоку, Толя посоветовал мне покидать спиннинг. Почти на выходе из протоки что-то очень крепко прихватило за блесну. Поначалу я даже подумал, что это зацеп, но вскоре плетёнка начала дёргать и перемещаться.
- Толя! Что-то очень крупное попалось! – восторженно вскричал я.
- Давай, аккуратненько! Это таймень, – спокойным голосом сказал Толя.
Я никогда раньше не ловил такую крупную рыбу. Вспомнил  «Старика и море» Эрнеста Хемингуэя, как старик боролся с Рыбой, сколько сил у него ушло на это! Но я никак не мог предположить, что мне, ловившему рыбу не в море, а в реке, нужно не меньше ловкости, терпения и ума.  Фрикцион на катушке был затянут до упора, поэтому, когда таймень  дёргал с неимоверной силой, плетенка  натягивалась, как струна, спиннинг сгибался, руки твёрдо держали удилище изо всех сил, но степени свободы не было, чтобы измотать «царя северных рек». В какой-то момент, когда мне уже стало казаться, что вот-вот я затащу его в лодку, таймень предпринял отчаянную попытку освободиться. Сперва он здорово ослабил натяг, но затем  дёрнул с такой силой, что я чуть не выпал из лодки, и в то же мгновение сильно согнувшийся спиннинг со свистом выдернул плетёнку вместе с поводком из воды. Я на мгновение замер, не ожидав такого исхода.
- Он сорвался! – заорал я – он блесну откусил!
Подмотав катушку и ухватившись за поводок, я с отчаянием прокричал Толе:
 – Да тут карабин не выдержал! Он металл порвал!
- Дай сюда! – грозно сказал Толя.
В этот момент  таймень начал делать «свечи» - выпрыгивать в полный рост из воды. Это был очень большой таймень, из его пасти  торчала грохочущая на всю округу  блестящая на солнце блесна.
- Стреляй! – крикнул я Толе, но выстрела не последовало. Таймень ещё два раза взмывал из воды, пытаясь освободиться от блесны. Больше мы его не видели.
- Толя! Что у тебя за снасти! – начал ругаться я на Толю. Он слушал долго, примащивая новый карабин и блесну на спиннинг.
- Во-первых, почему у тебя фрикцион закручен до упора? Во-вторых, кто так ловит? Не умеешь ловить, так бы и сказал! В-третьих, как бы я стрелял в него, если ты на линии огня? Теперь рыбу погубил! Он же с блесной во рту не сможет охотиться, значит, погибнет от голода! Да ну тебя!
Он положил спиннинг возле себя, завёл мотор, и мы поехали дальше. Постепенно отходя от шока, я начал осознавать случившееся. Из-за собственной самонадеянности, какой-то глупой бравады, я погубил такую великую рыбу. И по сей день совесть мучает меня за это, по сути, убийство.
 
XV
 
Словно в наказание,  небо принялось поливать нас холодным дождём, а пронизывающий ветер не добавлял оптимизма. К исходу дня, осадки прекратились, но температура воздуха опустилась  ниже нуля. Я сидел в мрачном оцепенении. Только Туман не давал мне совсем уйти в отчаяние: то пихая носом мою руку, чтобы я гладил его, то улёгшись на мои ноги, так многозначительно вздыхал, что, казалось,  говорил мне: «Не расстраивайся, с кем не бывает, все делали поначалу ошибки, ты тоже не исключение, любого обидеть легко, но лучше объяснить  причину его оплошности, а мой хозяин тебе объяснил, так что не надо печалиться». Потом поднимал   морду и смотрел на меня своими умными глазами.
- Хороший ты, Туман! Ты всё понимаешь, – говорил я ему. – И хозяин твой хороший, и ругал  меня за дело. Я ни на кого не в обиде, кроме себя.
- Что ты там ворчишь? – крикнул мне Толя.
- С Туманом разговариваю.
- Хорош хандрить! Скоро приедем уже!
- А я и не хандрю! Я за тайменя переживаю! И совесть меня мучает!
- Как ты мне надоел, хватит сопли жевать! Ну, прокололся, бывает,  сделал выводы и пошёл дальше! Нет! Ему надо извести себя, потом окружающих! Ты это, кончай! Достал уже! Понял? Лучше собирай всё, а то скоро стемнеет, потом выяснится, что половину в лодке забыли.
К посёлку мы подходили уже в сумерках. Енисейский простор озарился удивительной красоты закатом с причудливыми «П»-образными облаками на горизонте, которые подсвечивались невидимым уже солнцем и напоминали  больше северное сияние с ярко желтым и малиновым неоновым окрасом. Нас никто не ждал. Михаил поехал встречать гостей в Бор. Я остался возле лодки, а Толя пошёл за шишигой, с помощью которой и вытащили лодку на берег по брёвнам.
Было приятно вернуться в дом, где  всё  было привычно и удобно. Телевизор после тайги показался  инопланетным чудом. Удивление возросло,  когда диктор местного телевидения  сообщил о происшедшем на днях землетрясении под Иркутском с магнитудой в два-три балла, толчки от которого ощущались и в Красноярском крае. Толя долго возмущался, что прозевал такое событие, и причитал:
 – Нет, ну надо же! Приехал тут! Ему всё и сразу, и Тайгу показали, и Енисей, и даже землетрясение!
- А я тебе говорил, а ты не верил, – приговаривал я, – жаль, что я с тобой на пузырь не поспорил, а то бы сейчас его выпили.
- Ну, за этим дело не станет, – и Толя достал бутылочку самогона,  настоянного на чаге. – Ну, наливай тогда уж. Заодно отметим благополучное возвращение домой. Понравилось в Тайге-то?
- Очень. Я ещё хочу.
- Мы ещё съездим. У нас тут с Мишкой дело одно есть, поэтому обязательно съездим, только жить придётся в палатке. Ты как на счёт -  пожить в палатке?
- Я только «за»!
- Ну и хорошо. Тогда за благополучное возвращение!
 
 
 
В запасе у нас было ещё два дня, и  мы успели  сходить в тайгу за грибами, хотя  в посёлке говорили, что неурожай, и грибов совсем нет.  Наша корзинка, полная белых, подосиновиков и подберёзовиков,  вызвала  неимоверное удивление. Вечером ездили на рыбалку с неводом. Получился неплохой улов тугуна, попалась стерлядка и несколько налимов. Толя покрыл крышу веранды в гостевом доме, я подавал ему листы драгоценной оцинковки, которые он тщательно обмерял и резал «болгаркой», и всё же маленького кусочка не хватило. С севера донёсся гудок теплохода, и я отпросился у Толи сходить посмотреть с высокого берега, как происходит высадка пассажиров. Это был теплоход «Александр Матросов». Каким маленьким он казался посреди огромного Енисея! Множество моторок устремились к нему. Кто-то провожал гостей, кто-то встречал родных, кто-то пытался заработать, предлагая рыбу пассажирам. Воистину, приход теплохода –  целое событие для жителей, высыпавших  на берег.
Последний день выдался хлопотным. Мы убирались, готовили различные блюда, а вечером пошли к брату Валентины Анатолию. Их дом находился на краю обрывистого берега. Погодка выдалась штормовая. Сильный ветер гнал волну, прибой напоминал морской, срывающийся дождь хлестал крупными каплями. Мы расположились во внутреннем крытом дворике и мирно беседовали на разные темы. Смеркалось. Время от времени кто-нибудь из нас выходил на улицу и вглядывался в кромешную тьму с надеждой увидеть корабельные огни, но  возвращались с серьёзными лицами и качали головой. Дискуссия об очередном лодочном моторе прервалась далёким гудком. Все неспешно встали со своих мест, застегнулись, надели рукавицы и спокойно двинулись к лодкам. Оба Анатолия, забравшись в лодку,  мгновенно скрылись из виду во тьму бушующего Енисея. Шум ветра и прибоя очень скоро перекрыли рычание мотора. Вместе с младшей Валиной сестрой мы должны были фонариками указывать при возвращении место причала. Наблюдая за кораблём, создавалось впечатление, что он еле движется, но  стоило отвлечься, как он становился всё ближе и ближе. Метрах в трёхстах от берега теплоход остановился, и только теперь мы увидели взлетающие на волнах моторки. Вскоре мелькнула лодка с четырьмя пассажирами - значит наши, и мы стали размахивать фонариками. Вскоре на корабле зажёгся мощный прожектор, его яркий луч начал шарить по берегу, указывая путь лодкам и высматривая, нет ли кого из тех, кого не довезли на теплоход.  Я  не представлял,  как нашим удастся причалить с таким прибоем. Неожиданно из темноты  прямо на нас вынырнул «Крым» с сияющими от радости  лицами Валентины и Риты.  Всё дальнейшее произошло стремительно. Лодка на полном ходу вылетела на берег. Толя крикнул:
 – Тяни!
Я схватился за носовую часть и, что было сил, подтянул лодку, подоспевший  на помощь Валин брат, помог вытянуть её из воды полностью.
- А черпануть всё же успели, – посмеиваясь, сказал Толя, – весь зад мокрый.
- Здравствуйте, дорогие  мои Валентина Валерьевна и Ритуля, – торжественно произнёс я.
- Здравствуй, Славочка! – смутилась Валентина – Не надо меня так официально! Просто, Валя, мы же родные!
- Здравствуй, дядя Слава, – улыбаясь,  поздоровалась Рита.
- Ну, как вы тут без нас? – поинтересовалась Валентина.
 – Тебя Толя голодом не морил?
- Мы тут хорошо. А по поводу голода, я бы обратное сказал -  закормил так, что вместо похудания, я вроде на размер больше стал.
Все рассмеялись и потащили вещи наверх. Дом сразу наполнился жизнью. Ритка хихикала и висла на папе, опрометью бегала то в комнату, то на кухню. Валентина сразу принялась хозяйничать на кухне, а Толя с облегчением, что все в сборе, и бытовые хлопоты теперь на плечах супруги, довольный и счастливый, развалился в кресле и серьёзным голосом расспрашивал  о поездке в Красноярск, что говорили доктора про здоровье Риты, что удалось приобрести из одежды. Когда все уселись за стол, произнёс тост за воссоединение семьи. Дальше было ещё веселее - Толя пожаловался на меня Валентине, что я засёк землетрясение, а он проспал, на что Валентина ответила, что и они не в курсе об этом, только по телевизору-то и узнали. Усталость с дороги сделала своё дело, и вместо песен, которые обещала Валя, мы отправились спать.
 
XVI
 
Следующий день выдался тихим и солнечным.  Ритка убежала к подругам, Толя что-то мастерил, а Валя устроила прачечный день. Глядя на них, я тоже решил не выделяться и стал колоть дрова, за что сразу получил нагоняй от Вали:
- Это ты что вздумал-то? Ты сюда отдыхать приехал, вот и отдыхай, нечего тебе тут дрова колоть!
- Так это и есть для меня отдых! Смена вида деятельности и есть отдых! – оправдывался я.
- Тогда ладно, а то, что это такое! У тебя есть что постирать?
- Я уже вчера всё постирал.
- Молодец! А мой мне, видишь, сколько навалил! – улыбнулась она, указывая на кучу белья.
– Сегодня баньку затопим. Ты уже парился у нас?
- А как же!
- Понравилось? Здесь не то, что у вас в ванной под душем! Так и не поймёшь, то ли помылся, то ли только намочился и чуток мочалкой потёрся! Здесь любая хворь, как рукой, снимается.
- Это точно.
Вскоре появился Михаил.
- Здорово! Ой, Слав, привет! Валентина! Приветствую! Как съездили? – и, не дожидаясь ответа,  обратился к Толе:
 – Тут Наталья англичанина привезла с переводчицей, мы к тебе на обед придём. Ага? А то,  ты знаешь, у меня там не развернуться, да и запасов нет.
- Конечно. Давайте. Мы сейчас в баню, а потом приводи, -  размеренно ответил Толя.
- Ага. Хорошо. Тогда как? Часа через два? А Славка в нашем музее был?
- А у вас тут ещё и музей есть? – спросил я.
- А как же! Краеведческий! В школе сделали. Тогда так, сперва идём все в музей, потом к вам. Всё. Давай, –  и Миша исчез также внезапно,  как появился.
- Вот тебе, пожалуйста. Примчался, распорядился и убёг. А тут  - расхлёбывай, – заворчала Валентина.
- Так. Спокойно. Я пошёл баню топить. А ты потом достираешь, иди. Надо чего-нибудь приготовить этакого, – важно произнёс Толя.
- А чего этакого? У меня всё готово! Я специально ничего делать не буду! Будь он хоть с Марса! – разволновалась Валентина.
- Вот и хорошо. Тоже правильно.
Только страсти улеглись, опять появился Михаил.
- Это, как его, давайте сейчас в музей сходим, нам там уже открыли. Потом помоетесь – отрывисто и непринуждённо выговорил Михаил.
- Миш! Вот ты все карты смешал! То так, то эдак! – возмутилась Валя.
- А что, правильно Михаил говорит! Куда мы после бани в музей пойдём! Сейчас сходим, потом в баню, а после и посидим, – расставил всё на свои места Толя.
- Нет. Я не пойду. Я баню топить буду. Мы с Риткой помоемся, достираю всё, а вы идите. Что я там не видела? Я же там была уже не раз, – решительно отказалась Валя.
- Слав, пошли! – скомандовал Толя.
Я не пожалел, что посетил   уютный школьный музей, где экскурсоводами были сами школьники. От волнения немного сбиваясь, тем не менее, уверенно и по-взрослому они рассказали нам всю историю Бахты, показали предметы быта и объяснили их назначение, отдельно выделили археологические находки останков мамонтов. Почётный стенд был посвящён ветеранам Отечественной войны. Всё было так трогательно и интересно, что я не удержался и  записал  слова благодарности в книге отзывов. Идейным руководителем  музея был  Михаил, ему помогали и директор школы, и преподаватели, и сами ребята, и, конечно, жители посёлка. Во время экскурсии было  интересно наблюдать за иностранным гостем, за его мимикой, за тем, как живо реагировал  он на каждое  сообщение, качал головой, поджимал подбородок, улыбался, поднимал брови.
Когда я вышел из бани, все уже сидели за столом на веранде и о чём-то громко говорили. Я присоединился. Нас представили ещё раз друг другу. Он с удивлением смотрел на меня, понимая, где Москва, а я на него, не менее понимая, где Лондон. Ел он с удовольствием, а от рюмочки отказывался. Мы, тем временем, не пропускали ни одной. Англичанин пил пиво. Глядя на нас, он поражался, что нам хорошо, но при этом мы не становимся пьяными, в конце концов он не выдержал моего натиска. Уж что-что, а уговаривать я умею, и мне всё равно, кто передо мной, русский или убеждённый англичанин. В нашей беседе нам помогала переводчица,  милая дама с Украины, давно перебравшаяся сперва в Москву, а теперь живущая в Лондоне. После второй бутылки мы понимали друг друга без переводчицы, спорили, доказывали что-то друг другу. Его вдруг заинтересовала моя работа в посольстве Америки в Москве. Об этом мы объяснялись до тех пор, пока нас не прервали почти в грубой форме, так как я сконцентрировал на себе всё внимание заморского гостя, а это не входило в планы Михаила, и он увёл уже весёлого англичанина к себе. Настроение было чудесное. Мы ещё долго сидели в узком кругу, смеялись и беседовали на разные темы, а Валентина удивлялась, как это мы с англичанином понимали друг друга.
Следующий день был не менее насыщенным и интересным. С утра мы с Ритой разбирались с фотографиями в её ноутбуке, потом пошли с Толей к его другу Сергею Гребенщикову.  Пока они о чём-то договаривались, я любовался козами, пасущимися возле изгороди.
- Слав, а ты в электрике силён? – спросил вдруг Толя.
- Как тебе сказать? Смотря что, – насторожённо ответил я. - Не могу сказать, чтобы я был профи в этой области, но институтское образование и моё собственное увлечение в детстве радиоэлектроникой  давали мне возможность разбираться с несложными схемами.
- У Сергея на мотоцикле электрика шалит, фара работать не хочет. Ты сможешь посмотреть? – на всякий случай подготовил меня Толя.
- С мотоциклами я уже  давно не общался, но могу попробовать. Хуже не сделаю, это точно, а вот сделаю ли вообще, тут я обещать пока не могу.
- Тогда давай так, Сергей мотоцикл пригонит, а ты посмотри.
На том и решили. Спустя час Сергей пригнал мотоцикл. С каким удовольствием я стал разбирать его. Снял бак, сидение, добрался до «соплей», которые шли непонятно откуда и куда. Ликвидировал всё лишнее, проложил новые жгуты, пристроил какой-то выключатель от бытовой техники, и всё заработало. Моему счастью не было предела. Пока я возился с ИЖем, ко мне подбежала забавная собачонка с лохматыми лапами, стоячими ушами, умильной мордой и размером раза в три меньше лайки, но  похожая на неё. Пёс оказался  ласковым и игривым.
- Это наша Бахтинская лайка, – гордо представил собаку Толя, возвратившийся  из магазина.
- Удивительная порода. Нигде такую не видал.
- А нигде и не увидишь! Они только здесь и водятся. Кто-то  когда-то приезжал сюда  с каким-то кобелём,  он тут дел  и натворил, в результате получилась наша уникальная порода. Правда, они бестолковые. Не охотники, не защитники. Так - просто собаки. Только что симпатичные. Они тут сами по себе живут, кто-то их кормит. Хочешь, в Москву забери себе.
- Куда же я его? Да и потом, как? На пароходе,  в гостинице,  на поезде. Без ветеринарных справок его не пустят, уж в поезд точно.
- И то верно. Ну как, получается что-то?
- Да я уже почти всё сделал, осталось собрать.
- Ну, добре, давай, собирай. Я тут Мишку встретил, завтра в тайгу поедем?
- Ты ещё спрашиваешь?
- Вот и хорошо! – и Толя пошёл к дому.
Я собрал мотоцикл и довольный вернулся домой.
- На рыбалку съездим? – спросил Толя.
-  Дело сделано, можно и на рыбалку! – бодро подхватил я.
- Но-но! Рыбалка – это тоже дело! И ещё неизвестно, что важнее в тайге, рыба или мотоцикл! – подшучивал надо мной Толя.
- Слав, а ты что, курить бросил? – вдруг спохватилась Валя.
- Ага. Еще в тайге.
- Я подтверждаю, – сказал Толя. – Я был уверен, что  листву станет собирать, а он нет, кремень! Вот тебе пример!
- Ага, значит, вы теперь оба против меня будете ворчать!
- Почему это вдвоём, я тоже буду, – присоединилась, вдруг откуда не возьмись, прибежавшая Ритка.
- С вами всё ясно. Брошу. Обязательно брошу. Обещаю! – торжественно заявила Валя.
Совершенно случайно выяснилось, что Толя рассказал жене о моем романтическом приключении. Валя начала по-женски расспрашивать о подробностях. 
- Забавная девчонка, – рассматривала  Валентина фото на ноутбуке. – А как её зовут?
- Надя, – ответил я.
- Хорошее имя, а главное, редкое, – смеясь, отреагировала она. – А фамилия у неё какая?
- Шнель.
- Как?
- Шнель.
- Интересно.
На рыбалку мы поехали втроём: Толя, Сергей и  я. Вернулись уже на закате. Сергей на отремонтированном мотоцикле повёз рыбу к себе. Мы зашли к нему, когда  стемнело. Первым делом Сергей предложил обмыть ремонт мотоцикла и принёс литровую банку клюквенной настойки, его супруга подала нам хлеб, нарезанную копчёную и жареную рыбу, банку с солёными огурцами. Всегда серьёзный и молчаливый Сергей спустя некоторое время начал улыбаться и рассказывать всякие истории. Раньше он мне казался каким-то уж слишком замкнутым, а сейчас, в процессе общения,  я увидел, насколько он дружелюбен, гостеприимен и приятен. В будни ему приходится работать с утра до ночи и дома, и в тайге. У него  трое детишек и большое хозяйство.
- Ты здесь уже несколько дней. Как тебе у нас? – поинтересовался Сергей.
- Сказать, что я счастлив, значит - ничего не сказать! – ответил я. – Мне здесь не просто очень нравится, я буквально ошеломлен  красотой природы, просторами, но ещё больше удивили меня  люди! Я уже давно не встречал таких бескорыстных, искренних и трудолюбивых людей. В Москве таких  днем с огнем не сыщешь.
- А в избушке,  как?  Не скучно было? – продолжал Сергей.
- Ну, вообще-то,  зная, что до ближайшего населённого пункта больше ста пятидесяти километров, нет никакой связи, нет дорог, вокруг голодные мишки ходят - порой становилось немного жутковато, но рядом был всегда Толя – мой оплот безопасности.
- Не скажи, не всегда я был рядом. Как ты рванул без меня утром? Фотограф, блин! – шутливо выругался Толя.
- Подумаешь. Часок погулял без присмотра и карабина, – отшутился я.
- Вот именно! Без карабина!
- Ладно тебе. Ведь всё обошлось. Мне повезло, и с мишкой я не встретился.
- Это мне повезло, что ты с ним не встретился, – не унимался Толя.
- А до Шиштындыра ты меня так и не довёз, а обещал, – пошёл я в атаку.
- Они и тебе голову заморочили? – вдруг встрял Сергей.
- Что значит -  заморочили? – удивился я.
- Ну, зачем? Зачем ты нас проколол? – посетовал Толя.
- Да ну, вас. Вечно с Мишкой какую-нибудь ерунду придумаете, а потом из нас дураков делаете, – засмеялся Сергей. – А ведь верим, как малые дети. Ты что думаешь, ты один тут так попал? Они тут всех дурят. То Шиштындыром, то Сардоном.
- Не понял! Так это получается, что никакого Шиштындыра нет? – удивлённо спросил я.
- Так ты в само название вдумайся, – смеясь вместе с Толей, посоветовал Сергей.
- Ах ты, Толя! Нет, ну надо же! Вроде и не дурак, а повёлся! И впрямь, «шиш» и «дыра»! Молодцы! – я тоже расхохотался вместе с мужиками.
- А «Сардон» – это что? – еле успокоившись и отдышавшись, спросил я.
- Так они тут такое название щуке придумали. Приезжим говорят: «За сардоном поедем». Те спрашивают, удивляются, мол, не знают такую рыбу. Если щуку поймают, то  гости расстраиваются, мол, тайменя хотели, а попалась щука, вот тут они и придумали, что, мол, это -  не щука, а сардон. Звучит солидно. Людям приятно, – раскрывал тайны Сергей.
- Да уж, молодцы! Ничего не скажешь. Зато весело, – поддержал я.
- Это точно. И главное - не скучно, – заключил Толя.
 Мы сидели ещё долго. Казалось, что банка с настойкой бездонная,  помню, что капли уже из неё выжимали, ан нет - опять полная, и когда он успевал её наполнять, вроде мы все время  вместе были? Точку поставила жена Сергея, которая вышла с улыбкой на лице и поинтересовалась, не худо ли нам будет поутру. Она была права. Утром и впрямь было не очень. Спасибо Валентине, которая заботливо предвидя наше состояние, с утра сходила за пивом. После первой же кружки состояние улучшилось, настроение поднялось, неприятные ощущения пропали. Вскоре пришли Михаил с сыном, забрали Толю и уехали на шишиге. Я решил поправить здоровье физическими нагрузками и снова принялся за дрова. Отличный способ согнать хмель! Я потел, темнело в глазах, руки делались ватными, но спустя  полчаса я окончательно выздоровел. Трудотерапия в сочетании с чистым таёжным воздухом сделали своё дело.
- Ты как,  готов? –  с озадаченным видом спросил  внезапно появившийся Толя.
- О! А ты уже вернулся?
- Да. Всё. Поехали.
Я  схватил свой дежурный рюкзак и фотоаппарат,  Толя забрал сумку с едой,  и мы пошли к лодке, в которой  что-то умащивал поглощенный хлопотами Михаил.
- У меня всё готово, можем отчаливать, – отрывисто доложил он.
- Мы тоже готовы, – шутливо,  с  протяжной интонацией ответил Толя.
Михаил с сыном плыли на «Обушке» -  так ласково называли они дюралевую лодку «Обь», а я с Толей  - на уже знакомой деревянной посудине. Был чудесный солнечный и тёплый вечер. Природное спокойствие  благотворно влияло на наше настроение. Когда мы добрались до места, солнце было ещё достаточно высоко, что давало возможность не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Все вместе достали интересную конструкцию из нашей лодки и понесли вверх по крутому склону в лес. Это было приспособление какой-то скандинавской фирмы для распускания брёвен на доски, в основе которого был стол, к нему на каретку крепилась обычная ручная бензопила и с помощью нехитрой лебёдки с ручным приводом она отпиливала доску за доской, надо было только правильно выставить уровень.
- А почему мы так далеко уехали? – спросил я.
- Возле посёлка  не осталось поваленных деревьев, а свежие пилить -   вредно  и накладно, если что, а здесь, смотри, сколько лежака. Так что мы и дело доброе делаем и строительные материалы получаем, – объяснил суть дела Михаил.
- Действительно. А я и не заметил. А откуда  их здесь столько?
- Ураган прошёл полосой, вот и повалило. Я это место уже давно заприметил, – не отвлекаясь от дела, прокомментировал Михаил. – Так, ну что, пойдём подготавливать первое бревно?
- С какого начнём? – спросил Толя.
- С ближнего, – подшутил я.
- А это правильно! И путь себе расчистим и таскать ближе, а то день к закату идёт, – совершенно серьёзно отреагировал Михаил.
 После обрезки сучьев Михаил с Толей долго изучали бревно на предмет трещин и решали, в каком месте его отпилить. Наконец, мы все, вспоминая Ленина на субботнике, тащили пятиметровое бревно к установке. Михаил  ловко  настроил станок, и на наших глазах бревно стало превращаться в ароматно пахнущие доски. До наступления сумерек было распущено целых три бревна. Не найдя поблизости подходящей полянки для лагеря, мы  решили застелить доски прямо на кочки и на них установить палатки - получилось ровно и даже комфортно. Развели костёр, достали запасённую из дома еду.
- Ну что? За первые доски? Здорово получается, – предложил тост Толя.
- Ага. Нормально! Я тут прикинул, эта хахаряшка за пятнадцать кубов окупится, а мы, считай, уже куб нарезали, – в своей манере отрывисто  произнёс Миша.
Мы сидели возле костра,  разговаривали на разные темы. «Копчёный» фыркал кипятком из изогнутого носика. Стекающие капли тщетно пытались погасить ярко-красные угли. Полупрозрачный дым поднимался прямо, затягивая с собой редкие красные искорки. Было тихо. Казалось, что всё вокруг нас спит. Чистое небо светилось яркими звёздами. Все очень расстроились, когда выяснилось, что фляжка с настойкой закончилась. Впереди нас ждал ещё один трудовой день, и все пошли спать. Это была незабываемая ночь. Сознание того, что я сплю в беззащитной палатке, вокруг которой могут ходить настоящие и не вполне сытые медведи, возбуждало волнение, но при всём этом спалось замечательно.
Утром мы все проснулись практически одновременно.
Яркое солнце грело по-летнему, лёгкий ветерок ласково теребил огненно-красные листья рябины. На удивление ни комар, ни мошка не досаждали. Из своих палаток, лениво потягиваясь, вылезли Миша и Толя.
- Кажется,  и сегодня денёк погожий! – надевая сапоги, обрадовался Толя.
- Ага. Подвезло. А как насчет чайку? – заметив закипающий чайник, спросил Михаил.
- Сейчас позавтракаем, и за работу, – пресек праздную болтовню Толя.
Завтрак оказался скудным. Выяснилось, что мы вчера почти всё съели. Три картофелины на четверых, два солёных огурчика и по пирожку, впрочем, нам хватило. Толя предложил мне съездить на рыбалку. Для меня это была почётная миссия -  мне первый раз доверили самостоятельно управлять моторной лодкой. Вообще-то, я в своё время получил права на управление маломерным судном с подвесным мотором, да и ездил не раз в Тверской области, но здесь - это совсем другое дело - и лодка огромная, и мотор импортный, а главное, река серьёзная, мощное течение, много подводных камней. Самостоятельно управляя лодкой, я понял, какая сложная здесь лоция - даже дрейфуя,  нельзя ослаблять внимания. Улов оказался  скромным - всего две небольшие щучки, но и им я был  рад. Ветер становился всё сильнее. Поиск  рыбных мест потребовал бы большого расхода бензина, который здесь был на весь золота, я решил вернуться обратно.
- Хоть что-нибудь поймал? – спросил Толя.
- Две небольшие щучки, –  извиняясь, ответил я.
- А что, и две щучки совсем не плохо, тем более, когда ничего больше нет, – подбодрил меня Михаил.
- Сейчас допилим это бревно, и на рыбалку все вместе пойдём. Частик мы взяли, так что поневодим, – не отвлекаясь от дела, заключил Толя.
В частик рыба шла тоже неохотно, в основном, мелочь, которую мы сразу отпускали. Вскоре нам удалось поймать стайку сигов. Этими семью рыбками и ограничились. Все были голодны, да и погожий денёк неумолимо шёл к завершению. На глазах еще светлое  небо окрасилось в пастельные тона,  солнце из ослепительно белого сначала пожелтело,  затем покраснело, словно извиняясь, что покидает нас на целую ночь.
Костёр рвался к небу длинными яркими языками. Я нарезал хлеб и заварил  чай. Толя колдовал над сигами, готовящимися на рожне. Подоспевшие не успевали остывать - их фантастически сочное и вкусное мясо таяло во рту. Михаил рассказывал нам о своей очередной поездке на Дальний Восток. Было хорошо, и  никто не хотел идти спать.
Следующий день был не менее продуктивным.
 Когда стали спускать на берег и укладывать в лодку напиленные доски,  стало ясно, что на одной лодке всё не увезти.  Михаил с сыном  уплыли в Бахту, чтобы сменить алюминиевую лодку на  деревянную. Мы снова остались с Толей вдвоём. Неспешно разобрали палатки, собрали вещи и отнесли всё в лодку. Очередной вечер был тихим и безмятежным. Я изучал растения на берегу и фотографировал их, а Толя пытался ловить рыбу с берега, но всё оказалось тщетным. Уже на закате издалека начал доноситься ровный вой мотора, и  спустя минут двадцать из-за поворота показалась лодка с тремя пассажирами, чему Толя очень удивился. Третьим оказался Ванька, высокий крепкий парень – племянник Валентины. Как же мы обрадовались, что ребята приехали не с пустыми руками, но дело - прежде всего. После того, как все доски были погружены, мы вернулись к  месту нашего лагеря, развели костёр и с большим удовольствием поужинали перед отплытием домой.
Наши лодки шли рядом, и  мы могли переговариваться, не  повышая голос. Причудливой геометрической формы след, идущий за нами по воде, завораживал не меньше пламени костра. Мы сделали вынужденную остановку на месте слияния Бахты с Сухой Бахтой на песчаном плёсе. С востока надвигалась ночь, накрывая землю шатром звёздного неба. Стареющая луна набирала  световую силу. Шумел грозный перекат в устье Сухой Бахты. Очарованные этой гармонией мы замерли, но  природа заставила нас двинуться дальше, существенно понижая температуру воздуха.
- А вчера намного теплее было, – констатировал я.
- Во-первых, мы были в лесу, а не на воде, а во-вторых, возле костра всегда тепло, – шутливо разбил вдребезги  результаты моих метеонаблюдений Толя.
- Тогда поехали дальше,  мы здесь и так  долго задержались, – скомандовал Михаил. Все беспрекословно расселись по лодкам.  Незаметно со всех сторон нас начал обступать туман. Когда мы вышли в Енисей,  другого берега видно не было,  несмотря на  природный прожектор в виде  луны. В пути я здорово продрог, и с  удовольствием ринулся  помогать в загрузке досок на шишигу - это был единственный способ согреться и размять закостеневшие суставы. При подъезде к Мишиному дому луна предательски скрылась за горизонт, а туман приобрел густоту сметаны. Толе приходилось  буквально на слух  пятиться задом, чтобы ненароком не снести  соседскую ограду. Благодаря отлаженным движениям,  процесс выгрузки  не занял много времени.  Разбившись попарно на две бригады, мы дружно и споро заносили аккуратные стопки  досок  в дом. После работы всей компанией завалились к  Толе, где нас ждала полусонная, но мгновенно повеселевшая   Валентина. На столе нас  дожидался праздничный ужин.
 
До теплохода оставалось двое суток. Я сознательно оттягивал время, живя одним днем,  подолгу  общался с людьми, наблюдал за природой. Валентина хлопотала, готовя  в Москву сибирские гостинцы. В иной ситуации я бы отказался тащить пять тысяч километров копченую рыбу, стеклянные банки с соленьями и вареньями, но все было собраны с  любовью и уважением, и мне это было очень приятно.
В последний день после завтрака Толя двинулся копать картошку. Найдя подходящую лопату,  я пошёл помогать.
- Откуда начинать, капитан? – спросил я.
- Откуда хочешь. Убирать надо всё. Потом у меня времени не будет, – не отвлекаясь от  работы,  сухо пояснил он.
После пятнадцатой грядки поясница заныла так, что я не на шутку начал волноваться за моё благополучное возвращение из отпуска, но бросить начатое дело не позволяла совесть. Когда осталось всего три грядки, я понял, что если не остановлюсь, то прихватит так, что я не только не смогу забраться из лодки на теплоход, но и  принять  следом тяжеленный чемодан. Мучительное состояние усугублялось жарой и мошкой.
- Толя, я больше не могу! – вытирая  майкой пот с лица, взвыл я.
- Ну и на том спасибо. Молодец. Во, как помог! – снисходительно поблагодарил меня Толя.
- Издеваешься? Чем я тебе помог? Несколько грядок и всё, спёкся! – тяжело дыша, причитал я.
- Ничего себе, несколько грядок, практически целую сотку перепахал. Ну да, здесь и есть сотка, – уже с интересом оглядывая мой участок, подводил итог Толя
- Ага. А сам-то! Ты уже две сотки убрал! – в запале продолжал я.
- Ну, во-первых, я сельский житель, во-вторых, мне Ритка помогала, – успокаивал меня Толя.
- Ладно, в любом случае, я сдох, иначе спина меня здесь оставит минимум на неделю.
- Так, оставайся! Будешь мне помогать, когда Толя в тайгу уйдет. И Жу-жу свою сюда вези, – добавила, откуда не возьмись,  появившаяся Валентина.
- Какую  Жу-жу? – спросил я.
- Ну  Вжик, – не унималась Валя.
- А почему Вжик?
- Так сам посуди, как её?
- Шнель.
- Это же запомнить надо! А так, Шнель – Шмель – Вжик – Жу-жу. Понял?! – смеясь от души, объяснила мне Валя. С её лёгкой руки прозвище Жу-жу между нами прочно  закрепилось за Надей.
А ехать обратно и впрямь не хотелось. Отсюда  Москва выглядела  ужасной,    загазованной, сумасшедшей и дикой. Как случилось, что из спокойного, хлебосольного, красивого и родного града она превратилась в монстра из стекла и бетона, где царят суета, обман,   хапужничество,  и невежество!  
Толя ходил на метеостанцию узнать, когда точно будет теплоход. Мы всматривались в голубоватую даль Енисея, даже просили соседей сообщить нам о его приближении, если заметят его раньше нас. Он появился неожиданно, оповестив всю округу протяжным гудком.  Времени было в обрез. Толя подхватил мой тяжеленный чемодан и закинул себе на загривок, сухим от волнения голосом скомандовал:
 - Шевелись, он тут полчаса стоять не будет, а нам ещё надо не только с берега его увидеть, но и доплыть до него! И никогда больше не приезжай ко мне с чемоданом! Здесь асфальта нет! – с этими словами он быстро  зашагал вперед. Я схватил ещё две сумки и почти бегом еле догнал его. На берегу  уже ждали Валентина, Рита и Михаил. Прощание было  скоротечным, но душевным.
- Вот тебе подарок! – Михаил протянул мне плоскую овальную деревяшку с почти квадратным отверстием возле грани. – Это поплавок от старинной рыбацкой сети. Будь всегда на плаву!
- Спасибо, Миша! Лучшего подарка и придумать нельзя! Ты даже не представляешь, как он мне дорог! – чуть не прослезившись, поблагодарил я.
- Ну, Славочка, приезжай к нам почаще! Передавай там всем привет: маме, Машеньке, ребятам. Спасибо, что приехал и помог! Дай я тебя поцелую! – прощалась со мной Валентина.
- Дядя Слава. Приезжайте ещё. Мы скучать будем! – не скрывая чувств, выпалила Ритка.
- Это вам всем большое спасибо! За то, что так тепло приняли меня! За угощения спасибо! Да за всё спасибо! Я вас всех очень люблю! – с трудом сдерживая слезы, прощался я.
- Ты ещё долго? Теплоход ждать не будет! – рявкнул на меня Толя. Когда я обернулся, все вещи были в лодке, за румпелем был Михаил, а Толя придерживал лодку возле берега. Я запрыгнул в неё, и мы помчались, но душа моя осталась в Бахте навсегда.
 Погрузка  на теплоход произошла так быстро, что я не успел и  глазом моргнуть.
- Давай, Самечик! Не поминай лихом! Ждём тебя! – кричал мне с удаляющейся лодки Толя. – Хошь, один, а хошь,  с Жу-жу, приезжай. Всегда рады будем!
- Спасибо тебе, Толенька за всё! Мишенька, и тебе спасибо! Я обязательно ещё приеду! – кричал я им.
Матрос поднял лестницу и закрыл калитку, а я  стоял до тех пор, пока Бахта не скрылась за поворотом.
 
XVII
 
 
Всё моё существо рвалось обратно, но жизнь диктовала иной сценарий. Бурлаком на Енисее  потащил я свою поклажу к заветной комнатке, где продавались билеты. Выбор оказался не велик: или в трюм, или в первый класс. Я выбрал последнее и только потом сообразил, что вещи придётся тащить на верхнюю палубу, но делать было нечего. Проходя по коридорам и взбираясь по лестницам, тоскливые мысли о Бахте постепенно начали сменяться воспоминаниями о Жу-жу. В какой-то момент я даже представил, как она выходит из каюты с широкой улыбкой, хитрыми,  игривыми и пылающими глазами, а её невысохшие после душа, но уже уложенные каштановые волосы приподнимаются в такт поступи, я бросаю все вещи на пол, и мы замираем в объятиях друг друга,  не говоря ни слова, а только прижимаясь, всё крепче и крепче. «Надо же, а я и впрямь не остыл в тайге, -  подумал я, -  значит это не просто влечение». Мне было приятно сознавать, что я не опустился до банальной физиологии, значит, Купидон не промахнулся… С таким помутневшим рассудком я волочил за собой неподъёмный чемодан, собирая в тугие волны ковровую дорожку.  Неожиданно в конце коридора открылась дверь каюты люкс, и передо мной возник тот самый мужчина, который подходил к нам в ресторане по дороге в Бахту.
- О, я вас приветствую! Значит, мы снова плывём вместе? – с торжественной радостью воскликнул он.
- Здравствуйте! Да, так получилось, – смущаясь и улыбаясь, ответил я.
- Это судьба! – убедительно зафиксировал нашу встречу старый знакомый. – Скоро ужин. Пойдёте?
- Скорее да, чем нет.
- Прекрасно! Тогда до встречи в ресторане. Обустраивайтесь. Вы в какой каюте?
- А вот… в этой.
- Вот и хорошо, значит, соседями будем. Я  жду вас! – с этими словами он исчез также внезапно, как и появился.
Каюта была скромных размеров, но  уютная. Старинный диван с высоченной спинкой был увенчан  книжной полкой, в центре которой был установлен репродуктор со старомодной рукояткой регулятора громкости. Возле окна красовался изящный столик с настольной лампой. Приглушённый свет вселял спокойствие. Убранство этой каюты почему-то щемяще и пронизывающе  напомнило мне квартиру  бабушки. Впрочем, в  этом не было ничего удивительного,  ведь они были  ровесниками. Боже! Как же тяжело мне было в этот момент! Душа рвалась на части, хотелось вернуться: в Бахту, в квартиру бабушки, в объятия Жу-жу и домой. Но взяв себя в руки, быстро переоделся и с большим терпением дождался объявления по репродуктору об открытии ресторана. Мой сосед был уже там и раздавал комплименты всем попадающимся ему в поле зрения дамам. Увидев меня, он призывно махнул рукой и проследовал за столик.
- Будем знакомы, Курс Юрий Николаевич – директор ООО «Таёжный», - как-то по-военному представился он.
- Будем! Кудрявцев Святослав Валерьевич – коммерческий директор завода ЖБИ.
- Давайте так, во-первых, сразу на ты,  и меня можно -  просто Юрий.
- Тогда я  - просто Слава.
- Во-вторых, ты пьёшь?
- В смысле?
- Я водочку нам заказал, надеюсь, не откажешь?
- А почему бы и нет!
- Наш человек! Уже приятно! Но не из Красноярска точно.
- Нет. Не из Красноярска.
- Судя по разговору, похоже  столичный.
- Верно.
- У меня дочь в Москве живёт. Я туда периодически езжу, иногда по работе.
- А «Таёжный» - это…
- Охота, рыбалка, эко-туризм, путешествия на Северный Полюс и так далее. Ну, за встречу!
- За встречу!
Первая пошла на удивление  мягко, согревая изнутри и отдавая мелкой пульсацией в капиллярах. Не успел  закусить, как перед моим взором возникла до краёв наполненная следующая рюмка.
- Между первой и второй… Традиции нарушать нельзя! На том стояла, стоит и будет стоять Русь! – это было сказано так торжественно и без ложного пафоса, что мне ничего не оставалось, как запрокинуть вторую. Пока Юрий занюхивал черняшкой, я набросился на удивительно вкусный таёжный суп из папоротника. Настроение улучшилось, щемящая тревога за всё и за всех исчезла.  Выяснилось, что Юрий в недалёком прошлом офицер советской, а потом и российской армии, воевал в Афганистане, был другом губернатора Красноярского края Александра Лебедя, в прошлом тоже воевавшего в Афгане вместе с Юрой, собственно они там и познакомились, отбиваясь от «духов» и выводя уцелевших молодых и не обстрелянных солдат из окружения. Много им пришлось пережить: и горечь утрат наших бойцов,  слёзы и упрёки матерей, и бессмысленность самой этой  идеи интернационального долга, так и не поняв, чьего долга и перед кем. Но всё это закалило характер, дало решительную переоценку жизненным ценностям и те, кто был не слаб, стали созидать духом. Великий, могучий, как физически, так и духовно,  русский мужик – всегда защитник и хранитель  глубокого смысла  русской земли и души. Юрий олицетворял и величие, и могущество, и духовность. Рождённый в СССР, пропитанный порохом, со скупой мужской слезой о невосполнимости потерь, он стал верующим человеком, немного коряво осознающим, что же такое  - Православие, но убеждённым, что это - единственный правильный путь. Он много мне рассказал о красоте природы, о разных случаях на охоте и рыбалке. Однажды  перевернулся на УАЗике посреди тайги в канун Нового года. Сотовая связь, естественно, не работала, как назло у спутникового телефона на морозе сел аккумулятор, до ближайшего населённого пункта  - свыше полутора сотен километров, ночь, снежная пурга. Но не таков он, русский мужик, чтобы сдаваться в таких ситуациях, одно радовало, что шею не свернул. И на том спасибо. Топор, лопата и домкрат, да смекалка с  ядрёным словцом, и через три часа внедорожник со скособоченной крышей уже стоял на колёсах. К новогоднему застолью Юрий прибыл за пять минут до боя Курантов. Рассказывал, как возил группу иностранных туристов на Северный Полюс. Были они людьми не бедными, но скупыми на каждую копейку, и путешествие с ними не доставило  удовольствия. Их все раздражало: и резкие перемены  погоды, и  четырехдневное проживание в тесной  гостинице, большей похожей на общагу,  в ожидании самолёта, и неожиданная нехватка  топлива. Тогда, чтобы окончательно не разочаровать заморских гостей, решили отвезти их просто на льдину и сказать, что это и есть Северный Полюс. К счастью, у единственного обладателя GPS-приёмника случилась диарея, а доверять свой дорогой прибор он никому не пожелал и сидел с ним в сортире норильской гостиницы.  Остальные со  страхом приземлились на только что очищенной полосе где-то на льдине, чуть не зацепив крылом бульдозер, из которого вылез возмущённый тракторист и  долго «обкладывал» многоэтажным матом самолёт, туристов, льдину и всю Арктику за то, что ему не дали дочистить полосу. Неподалёку стоял Ми-8. Пилоты и техники, наводя ужас на иностранцев, как-то нервно суетились вокруг него, Вскоре винты начали вращаться, и чья-то рука в меховой рукавице призывно махнула из дверного проёма. Ещё час животного страха над ослепительными просторами Арктики, и туристы, уже стоя своими ногами на почти Полюсе, открыли бутылку очень дорогого французского шампанского и распили из горла. Лёгкий морозец в районе пятидесяти шести градусов заставил их шевелиться. В этот момент та же рука в рукавице выкинула из вертолёта футбольный мяч, и тут началось что-то невообразимое. Чопорные и вечно недовольные иностранцы, как дети, весело и резво гоняли кожаный шарик. Но не прошло и пятнадцати минут, как та же рука попросила всех вернуться на борт. Двигатели не глушили, видимо, из соображений безопасности. Кто  знает, завелся  бы он на таком морозе вновь?... Уже на борту выяснилось, что снова приближается снежный циклон.   Предстояло успеть сперва долететь на вертаке с Полюса, а потом ещё и на самолёте до Норильска. Дальше туристами занимались другие фирмы. Но и в Норильске они пробыли ещё девять дней, так как бушевала «чёрная буря». Её так называют за то, что не видно ничего, порой даже на расстоянии вытянутой руки, и сквозь эту жуть не пробивает даже мощный прожектор. Жизнь практически замирает. Когда же всё закончилось,  иностранцы долго обсуждали на своём  языке новоявленные коридоры, прорытые в четырёхметровых сугробах. А в самолёте на Красноярск весьма эмоционально рассказывали своему товарищу с медвежьей болезнью, как было здорово на Полюсе. Создавалось  впечатление, что они впитали в себя какую-то микроскопическую частичку русской души, уж больно сильно выделялся на их фоне своей чопорностью товарищ с GPS-приёмником, которым они так и не воспользовались на большую радость Юрия. В том же ключе я тоже рассказывал ему всякие истории, связанные с моей работой.
 
Юрию очень понравился мой рассказ о том, как работая в американском посольстве, я должен был привезти некие документы на российско-американскую встречу. Была обычная работа. Утром мы кавалькадой из восьми машин, большинство которых были с красными дипломатическими номерами поехали во Внуково забирать делегацию высших военных чинов американской армии. Всё шло по плану, машины сопровождения, «зелёная» улица, большие скорости, адреналин и высокая степень ответственности. Все машины без приключений добрались до подмосковного Солнечногорска. Там мы должны были провести два-три дня. Со знакомым штатным водителем Володей мы прогуливались по берегу озера Сенеж, любовались природой и мечтали о том, как мы весело проведём эти ночи, пообщаемся, поедим от души, может даже и пригубим грамм по пятьдесят перед сном, а то общение во время работы урывками только раздражало. Но не успели мы представить всего, как меня окликнул военный атташе Ричард Эйкридж:
- Святослав, я вас очень прошу, сейчас езжайте домой, отдыхайте, а завтра подъезжайте к посольству к семи утра к южным воротам. К вам выйдет наш сотрудник и передаст конверт с документами. Привезите его, пожалуйста, сюда. – Эйкридж говорил по-русски очень свободно и с небольшим акцентом. Не знаю, каким он был военным и политиком, но уважение к себе вызвал у меня сразу превосходным образованием, выдержкой, вежливостью и какой-то внутренней культурой, что шло вразрез с общепринятым представлением об американцах в принципе. И уж никак нельзя было ему приклеить излюбленный ярлык одного нашего любимого юмориста – «они тупые!». Кстати, ещё очень много встречал американских гостей и сотрудников посольства, которые вызывали восхищение культурой и знаниями, в том числе о нашей стране, и что удивительно, совсем не искажёнными, такими, какие они есть на самом деле. Я был приятно удивлён, когда они мне говорили, что радио первым изобрёл Попов, что первая нефтяная скважина была пробурена Смирновым и лучший автомат в мире – это Калашников, а не М-16. Правда к этому ещё добавлялось, что самые красивые девушки русские, а лучше водки может быть только виски. На что я им отвечал, что лучше водки может быть только русский самогон. Хотя и невежды тоже встречались, особенно из служб безопасности, но что с них взять, они целыми днями физподготовкой занимаются, где уж им ума набираться.
Как договаривались, я подъехал к семи утра к посольству. Я уже привык, что «их» надо ждать, и ждать порой подолгу, но у меня время было сильно ограничено началом переговоров, на которую должен был приехать сам Манилов. Переговоры должны были начаться в двенадцать часов дня. Мои часы показывали уже без пяти одиннадцать, а ехать предстояло через пол Москвы и ещё около сотни километров по весьма загруженной трассе. Я начал нервничать, и даже сходил на КПП посольства с просьбой связаться с тем, кто мне должен был вынести этот злосчастный конверт с документами. Наконец, пол двенадцатого появился американец с ярко-жёлтым конвертом и почти бегом направился ко мне. Запыхавшись и извиняясь за задержку, (ничего себе задержка!) он пожелал мне удачного пути. Через Москву я проскочил мухой, а в Химках встал намертво. Как потом выяснилось, на мосту через железную дорогу ленинградского направления случилась авария и для движения осталась только одна полоса, а так как это была первая половина дня и все ехали в Москву, то на тех, а их было значительно меньше, всем было наплевать, вот и лезли все в по встречке, не давая возможности нам проехать. На преодоление затора ушло более двух часов. После населённого пункта с ужасающим названием «Чёрная грязь», с дороги как будто всех сдуло. Я мчался с некоторым превышением скоростного режима, но на моё счастье, дядечек с полосатыми палочками в кустах мне не встретилось. Километров за пять до Солнечногорска с громким воем сирены и синим проблесковым маячком меня обогнала чёрная «Волга». Я сразу понял, что в ней был Манилов. Видимо они тоже попали крепко в дорожную засаду на выезде из Москвы и опаздывали на переговоры. Я вдавил педаль в пол, но «заботливые» американские производители ограничили максимальную скорость моего автобуса сотней миль в час, что по-нашему, чуть больше ста шестидесяти километров в час. Но догнать «Волгу» мне так и не удалось, она явно «шла» под двести. Через несколько минут не сбавляя хода я мчался уже по Солнечногорску, но и тут меня ждал сюрприз – движение перекрыли как раз для проезда Манилова. Но мне нельзя было стоять и ждать, ведь я вёз документы! По обочине, подскакивая на ухабах и уворачиваясь от фонарных столбов, в клубах пыли я выскочил к заветному перекрёстку. Боковым зрением я увидел, как та самая «Волга» разворачивается, видимо на такой скорости они проскочили этот поворот, а я тем временем не сбавляя темпа уже гнал к воротам воинской части с гордым названием «Выстрел». Там ждали Манилова, и ворота были уже открыты. Я влетел туда даже не притормаживая и по узким пешеходным дорожкам проскочил к центральному входу главного здания. «Успел» - только одно было у меня на уме. Схватил конверт и побежал вовнутрь. Мой тёмно-синий костюм с подаренными американцами значками ФБР и российско-американской дружбы позволили беспрепятственно пройти сквозь кордон охраны. Меня даже не спросили, кто я и что тут делаю. У встретившегося мне в коридоре подполковника  я узнал, где проходят переговоры и то что Эйкридж уже давно в зале. Открыв массивную дверь, моему взору открылся большой зал с колонами по периметру, чуть отступив к центру, в форме прямоугольника стояли накрытые скатертями столы. Переговоры уже шли. Мне, к большому сожалению, из-за колон не было видно всех сидящих, а перебивать переговоры и спрашивать нужного человека не позволило воспитание. Я тихонько вышел обратно и закрыл дверь. Я не знал что делать. На моё счастье, в конце коридора появился наш русский полковник. Я бросился к нему с просьбой, чтобы он нашёл Ричарда Эйкриджа и передал ему этот конверт. Полковник начал со мной спорить, что он не курьер и ничего никому передавать не будет. В этот момент к нам подошёл Манилов с группой генералов и поздоровался со мной за руку. Спросил, как дела, я ответил, что всё «окей». Вся анекдотичность этой ситуации заключалась в том, что он общался только со мной, не обращая внимания на полковника. Как только Манилов нас покинул, я увидел изумлённое лицо полковника и поймав его врасплох, вручил ему конверт. Быстрым шагом вышел из здания с чувством выполненного долга. Вдалеке увидел коллег-водителей и Володю и поспешил к ним. Я рассказал о своих приключениях. Все радовались за меня. Но вдруг улыбающееся лицо Володи стало  каменеть, а взгляд смотрел сквозь меня. В какой-то момент мне показалось, что ему плохо, но знакомый голос Эйкриджа, возникший за моей спиной поверг и меня в замешательство.
- Здравствуйте, Слава. Вы привезли то, что я вас просил?
- Да, конечно. Мне сказали, что вы на переговорах, я пытался вас там найти, но за колонами было не понять, где вы сидите, да и не корректно было бы прерывать своим визитом обсуждение темы. Поэтому я передал конверт полковнику.
- Хорошо. А какому полковнику вы передали?
- Нашему.
- Какому нашему?
- Обычному нашему.
- Простите. Нашему, или вашему?
- Нашему.
Первый раз я слышал, как этот культурный и сдержанный человек ругался матом на своём родном языке. Дословно я не могу это изложить на бумаге, а продолжить – пожалуйста.
- Так это был американский или русский полковник?
- Наш, русский.
Мат продолжился.
- И как теперь можно найти этот конверт? – весь побогровевший и уже трясущийся от гнева Эйкридж, с трудом сдерживая себя, чтобы не распустить руки, сквозь зубы задал мне вопрос. Изображая из себя святую овечку, но уже осознавая, что сделал что-то не не совсем так, как это надо было, легко и непринуждённо ответил:
- Не волнуйтесь. Сейчас найдём.
- Интересно, как вам это удастся? – далее шло уже знакомое словоизвержение, из которого единственным культурным слово было «щед». Я не стал дожидаться, когда он перейдёт снова на русский и поспешил к главному входу. Мне повезло, навстречу шёл тот самый полковник. Я поинтересовался, кому он передал конверт, на что он ответил, что конверт находится сейчас в кабинете на втором этаже. Я побежал туда, но при входе меня задержала охрана. Я объяснил им проблему, один из них зашёл в кабинет и пробыл там минут пять, выходя, охранник передал мне документы с ехидной ухмылкой на лице. Я тут же пошёл обратно и в коридоре нос к носу столкнулся с Эйкриджем, который молча забрал у меня конверт и быстрым шагом пошёл на переговоры. Выйдя на улицу, я почувствовал, какой груз свалился с моих плеч. Володя уже спешил ко мне, чтобы узнать подробности.
- В наше время тебе бы орден выдали, посмертно – ехидно заметил Юрий.
- Вот и мне так же сказал Володя. Но по большому счёту, если эти документы являлись бы какими-то секретными, то он должен был попросить специальных курьеров из посольства, а не посылать меня. Хотели сэкономить – получите.
- Прямо детектив получился. Даже и не знаю, плакать или смеяться. А потом что было?
- Потом мы долго ещё не общались с Эйкриджем. Он избегал со мной встреч, да и я не горел большим желанием встречаться с ним. Но после визита Генри Шелтона, когда я во внештатной ситуации повёл себя весьма профессионально, он поменял ко мне отношение и даже сам подошёл и поблагодарил меня за мой поступок. С тех пор наши отношения наладились.
- Что же там было такого?
- Давай так, не всё сразу, а то я сейчас комплексовать начну, типа во, какой я крутой со всех сторон.
- Ладно, не комплексуй. Давай, выпьем за российско-американскую дружбу, ну и за тебя, что ты не ударил лицом в грязь!
- А давай!
 
 
 
Я и не заметил, как в ресторане остались  мы одни.
- Это же сколько мы выпили? – с ужасом спросил я.
- Какая разница…  главное -  в компании с хорошим человеком! – заключил Юрий.
- А ты уверен, что с хорошим?
- А то!
- Тогда наливай!
- Вот это по-нашему! Уважаю!
 В конце концов, работники ресторана определили, что мы дошли до кондиции и вежливо  предложили нам пойти отдохнуть.  Смутно  помню, как добирался до каюты, и совершенно стерлось из памяти, как я лег.
 
 
Утро я встретил  рано в  бодром,  хорошем настроении. Случись такая гулянка в Москве, я бы ещё двое суток приходил в себя, а тут - чистый енисейский воздух, ядреная свежесть осени оказались лучшими лекарствами от похмелья. Я вспомнил про фотоаппарат и пошёл гулять по палубам в поисках интересных пейзажей.
Позавтракать я успел до Юрия, что спасло меня от  пива. Но пообедать в одиночестве   не удалось. Застолье  плавно перетекло в ужин. К середине второго дня в корабельном баре не осталось ни одной бутылки со спиртным. Вообще-то, я не люблю пить и  в большинстве тостов пришлось  только делать  вид, что выпиваю.
Несмотря на «побочные» явления, Юрий мне  понравился,  и,  судя по всему, я ему  тоже.  Когда теплоход подошёл к «Подтёсово», выяснилось, что конечной остановкой будет Енисейск. Вода спала настолько, что подниматься по Енисею дальше оказалось делом рискованным. Густой утренний туман поглотил корабль и все вокруг. Сквозь его пелену с большим трудом пробивались хаотично расположенные фонари. Только спустя пару часов  появились очертания речных буксиров. Я сошёл на берег. Было зябко, но это меня не раздражало - скорее бодрило и даже радовало. Я любовался  теплоходом с необычного ракурса, спустившись к воде. Тут по громкой связи объявили о скором отплытии, и мне пришлось вернуться на борт и приступить к упаковке вещей.
- Ну что, вместе рванём до Красноярска? – спросил неожиданно возникший в проеме  двери Юрий.
- Еще бы! – радостно согласился я.
- Вот и хорошо.  Поможешь мне кое-какие вещички донести до машины?
- О чем разговор?
- Сейчас должна грузовая машина подъехать, – с этими словами Юрий скрылся в толпе пассажиров и появился вскоре  с огромными лодочными моторами, один  из которых был уже на плече, другой  - в руке.
- Подсоби! – выдохнул он.
Я никогда не считал себя силачом, но и на дохляка не был похож, однако я с большим трудом смог всего лишь помочь забросить ему второй мотор. Весу в нём было никак не меньше ста килограммов, и этот,  уже не молодой человек уверенно понёс на своих плечах такую тяжесть! Да уж, богатыри -  не мы,  не я уж,  точно. Следующей ходкой  был вынос катамарана. Сперва и я впрягся вместе с помогающими Юрию матросами, но вскоре мне предложили не мешать и не тормозить ход. Я ещё толком не помог, а спина уже раскалывалась от боли. Очередной удар по  самолюбию я воспринял с достоинством, но выводы сделал правильные. Когда грузовик, закапываясь в прибрежном песке, всё-таки выехал на дорогу, мы погрузились в такси и отправились в Красноярск.  В дороге    я с интересом наблюдал природу и приметы индустриализации. Сочетание советского наследия с ростками частного предпринимательства зачастую вызывали улыбку, но больше - удручали. Радовало одно - это красота сибирской земли.  Бесконечные просторы,  возвышенности, откуда открывались все новые и новые  пейзажи, которым конца и края не было, будоражили душу,  заставляли дышать глубже.
В Красноярск мы въезжали в плотном потоке автомобилей. Непривычная суета большого города подействовала удручающе. Только недавно бурлил  суровый Енисей, окружала  величественная тайга! Калейдоскоп событий последних трёх недель вдруг ненавязчиво проявил в моей памяти встречу с Надей. Её улыбка и растрёпанные енисейским ветром  волосы так отчётливо представились мне,  будто это было вчера, что стало вдруг тревожно в груди. Я  задумался о нашей встрече. Ничего не бывает случайным, все встречи, будь то с хорошими или плохими людьми, несут  неоценимое богатство, которое мудрые люди называют жизненным опытом. Тогда я даже представить себе не мог, какое, так называемое,  богатство я приобрел.
- Мы уже приехали. Чего сидишь? О чём задумался? – неожиданно для меня спросил Юрий.
- Ой! Да? А я что-то задумался. Как-то не могу состыковать реальность со своими впечатлениями.
- Я так думаю, здесь не только впечатления виновны, – усмехаясь, подметил Юрий.
- Откуда ты знаешь?
- У тебя всё на лице написано, батенька! Любовь -  не морковь, её не спрячешь за пазуху…
- Да ладно! Неужели так видно?
- Глаза горят, как два прожектора перестройки. Даже твои очки не помогают. Хе-хе. А это случайно не та девица, с которой я тебя по дороге туда встретил? Мне  уже тогда всё стало ясно. Крепко она тебя зацепила. Нет. Девка-то  она видная, симпатичная, только странноватая, впрочем, все мы в чём-то странные. А где она сейчас?
- На севере.
- К родне что ли поехала, или как?
- Типа того.
- Понятно. Ну-ну. Аккуратным будь! Всё! Тему закрыли. Каждый гибнет от своей руки.
- Вот это верно!
- Ну, где он? Забодай его кабан.
- Кто?
- Грузовик. Мы ж ему фору дали. Обедать останавливались. Сперва мы его, потом он нас обогнал, я видел, потом мы его -  уже перед Красноярском. Мы тут  полчаса торчим! Я есть  хочу!
- Опять?
- Война войной, а обед по расписанию! Эх, рюмочку бы сейчас,  под малосольный огурчик, хотя нет, лучше  супчику наваристого с фрикадельками, а на второе -  пюре картофельное с молодой сахатинкой с черносливом и курагой, грамм сто пятьдесят и черняшкой душистой занюхать.
- Что же ты, варвар,  со мною делаешь? У меня у самого аппетит прорезался!
- Вот это хорошо. Сейчас разгрузим, потом -  ко мне, ни в какую гостиницу я тебя не пущу! И точка! Потом поедем в офицерскую столовую, там отменно готовят. А вечером, я позвоню одному моему знакомому нефтянику, в ресторан сходим. Мне с ним надо о делах поговорить, заодно познакомишься,  и отдохнём душевно.
Наконец грузовик появился. Юрий махнул рукой, и из беседки подошли несколько молодых людей, которые за несколько минут перетаскали все тяжести в арендуемое помещение. После офицерской столовой, в которой и впрямь кормили  качественно, мы вернулись домой, и Юрий предложил  перед рестораном хорошенько выспаться.
Ночной Красноярск оказался не менее красивым, по крайней мере, его центральная часть. Разноцветные подсветки и мигающие витрины воспринимались как что-то родное и одновременно виртуальное. По одной из главных улиц мы подъехали к ресторану с символичным названием «Берлога». Уютное и тихое заведение мне сразу понравилось, тем более, что мы были первыми посетителями, и все официанты с радостью «набросились» нас обслуживать. Вскоре подошли двое Юриных знакомых, один из которых был очень влиятельным человеком в нефтяном бизнесе. Не знаю, каков он был в работе, но произвел на меня приятное впечатление, вёл себя как нормальный человек, не выделывался, разговаривал на любые темы. Водка лилась рекой, и в какой-то момент я потерял над собой контроль.
- А ты говорил, что бандит. А он вполне нормальный мужик. Пока вы там шушукались, мы обсудили «Преступление и наказание» Достоевского. И вот что интересно, мы оправдали всех, даже топор…, - неожиданно громко сообщил я.
Надо было видеть их лица. Нефтяник покрылся пятнами и капельками пота, Юрий мгновенно протрезвел и готов был провалиться сквозь землю, а сопровождавший нефтяника товарищ нервно дёрнул скулой. Все внимательно уставились на меня. В ту же секунду я понял, что перегнул палку. Надо было срочно исправлять ситуацию.
- Мужики! – протяжно начал я. – Да пошутил я. Сидите так скучно, о чём-то серьёзно говорите так, а вы посмотрите вокруг, как прекрасна наша жизнь, какие люди нас окружают…
Все начали оглядываться. За самым дальним столом сидели два интеллигента-бухарика и что-то так же бурно обсуждали под пиво, не обращая на нас никакого внимания, официанты стояли за барной стойкой спиной к нам и разбирались  с записями в большой тетради. Повисшая пауза показалась мне вечностью, но вдруг нефтяник разразился таким заливистым смехом, что все начали хохотать так, что слёзы брызгали из глаз, сводило животы и скулы, невозможно было дышать. Торжество истерического хохота длилось  долго, но  только все начинали успокаиваться, как кто-то опять срывался и все вместе с ним.
- Ну, ты молодец! – еле переводя дух, выдал нефтяник. – Я уже лет сто так не смеялся. Жванецкий отдыхает. Приходи ко мне работать. Я давно хотел себе в замы взять  остроумного человека.
- Это надо подумать, – не приходя в сознание,  ответил я.
- А что тут думать? Завтра на Таймыр и полетим. Потом на Ямал. Я тебе такую красоту покажу! Ух!
- Завтра, говоришь? До завтра дожить ещё надо.
- Вот это ты верно подметил. Наливай!
 
Сколько мы ещё сидели, я уже и не помню. Потом  мы пытались попасть в другой ресторан, но он уже закрывался, и мы чуть не разнесли это заведение в щепки. К тому времени я начал  трезветь и с большими усилиями мне удалось отговорить моих новых друзей от противоправных поступков. После боевых действий возникло желание посетить  сауну, но тут вовремя подоспело такси, в которое нам удалось втиснуть   нефтяника с сопровождавшим его «телом». Махнув на прощание рукой, мы искренне перекрестились, что никого не забрали в милицию, все почти живы и местами здоровы. До дома мы добрались уже на рассвете. Утренняя свежесть подействовала отрезвляюще, и нами овладело единственным желание - завалиться в постель и спать, спать, спать…
Вся эта пьянка-гулянка совершенно не входила в мои планы. Я намеревался посетить усадьбу  В.Сурикова, осмотреть  краеведческий музей, побывать в природном заповеднике «Столбы». К сожалению, последующие два дня пропали в пьяном угаре. Так я никуда и не попал.  Жаль, конечно, зато познакомился и пообщался с  удивительными людьми  неуемной породы  сибиряков. Ведь,  если бы не Юрий, я  бы уехал с представлением, что  во всей Сибири хорошие люди живут только в Бахте,  но оказалось, что  они повсюду -  эти  гостеприимные, до глубины души радушные  русские люди.
Накануне отъезда я чуть не опоздал на поезд. Время отправления  в билете было указано московское, почему я решил отнимать, а не прибавлять четыре часа, я так и не понял до сих пор.  Юрий проводил меня до камеры хранения, похлопал по плечу, попрощался и, как бы извиняясь, сказал, что у него сегодня запланировано много дел, и он не сможет провести со мной оставшиеся восемь часов. Это меня не сильно огорчило. Наконец-то я был предоставлен сам себе. Взяв фотоаппарат, я вновь  на прощанье прошёл весь город вдоль и поперёк, делая снимки и наслаждаясь свободой.
В Москву я возвращался на проходящем поезде из Северобайкальска.  В купе СВ я оказался единственным пассажиром, а после Тюмени и вовсе одним - в целом вагоне.  В последнем купе меня находились два милиционера  охраны поезда, а в первом -  два проводника, которые  каждый раз, как я открывал дверь, предлагали мне  чай или кофе и обязательно печенье. Им явно было скучно. А я во все глаза  смотрел в окно и старался насытиться нескончаемыми просторами родной необъятной моей страны. Мне очень хотелось посмотреть на Урал, но мы его проехали ночью. Последней остановкой был Нижний Новгород, потонувший в ночи и проливном дожде.
 
 
Москва встретила меня лучезарной улыбкой моего друга Андрея, который заставил меня понервничать, когда не выходил на связь, из чего я сделал вывод, что он проспал. Ан, нет. Зря я так плохо подумал о человеке. Чувство нереальности ещё долго не покидало меня. Даже когда я вернулся на работу, очень трудно было совместить пережитое за месяц отпуска с реальностью. На второй день я заглянул в свою электронную почту и увидел письмо, полное взрывной обиды и возмущения: «Ты когда-нибудь свою почту смотришь? Вот мой мобильный…….». Оно было от Нади. Интонация этого бешеного послания расстроила меня,  ведь я предупредил ее о дате моего возвращения в  Москву. Решение позвонить далось мне с трудом. На удивление в её голосе послышалась радость встречи, она говорила  много приятных слов, которые согревали  душу, рассказывала о своих трудностях жизни и страстно просилась приехать ко мне. Умудрённый жизненным опытом, я понимал, что так быстро сходиться просто опасно, ведь я её совсем не знаю.  То, что в моём сердце зародились нежные чувства к Наде,  у меня не вызывало сомнения, но не было ли это самообманом, может, это всего-навсего влечение к молодой и симпатичной девушке? Из-за высокой стоимости тарифа  было решено перейти на общение с помощью «эсэмэсок» и только в крайнем случае созваниваться. Постепенно мы всё больше узнавали друг о друге. Каждое  ее сообщение разрывало душу и вызывало неуёмное желание помочь. Уже через неделю я не выдержал и позвонил, чтобы услышать её голос.
Мне ещё надо было как-то подготовить  маму к тому, что в наш тихий и волшебный мир взаимопонимания и любви ворвётся угловато-неокультуренное существо. Меня успокаивало только, что Надя обещала полностью слушаться меня и подстраиваться под нашу жизнь. «В чужой монастырь со своим уставом не ходят, – именно так я объяснял ей ещё на корабле, и она  соглашалась  молниеносно реагировать на мои замечания». Когда я показал  Надину фотографию маме и рассказал о ней, мама  встревожилась, но пережив с этой мыслью ночь, утром выдала мне  фразу, которую может сказать только очень любящая мать: «Вот что я тебе скажу. Хорошо. Пускай приезжает. Я не имею право мешать твоему счастью, если таковое может быть именно с ней. Я буду только счастлива, если ты будешь счастлив. А там -  поживём, увидим». Я был бесконечно благодарен, что она, жертвуя своим покоем, была согласна на эту «интервенцию».
Жизнь шла своим чередом. Мы продолжали общаться, наша переписка была тёплой и романтичной. Постепенно Надя рассказала мне  о своих проблемах со здоровьем,  с работой,  с жильём. Я  начал помогать ей деньгами,  даже занимал, когда своих не хватало. Запланированный приезд сразу после Нового года из-за многочисленных проблем был перенесен на начало лета. Совсем потеряв голову от страсти,  я выслал  ей последние деньги на билет.  Как назло, именно в  день  прилета прибыли долгожданные вагоны со щебнем,  мне необходимо было  встречать состав и  контролировать разгрузку.   Назначив ответственного и пообещав  быстро вернуться, благо самолёт приземлялся во Внуково, что в пятнадцати километрах от места моей работы,  я стартанул навстречу своему счастью. Но  машина повела себя странно и предательски заглохла напротив задних ворот нашего завода. Трудно было тогда  поверить, что это -  знак свыше.  Потеряв уйму времени, но так и не обнаружив поломки, я поймал такси и помчался в аэропорт. Трасса туда была свободна, а вот обратно машины  стояли в пробке. Опоздал на пятнадцать минут,  влетел в зал прилёта и начал судорожно искать Надю. Не найдя её, стал звонить, но  телефон был отключён. Наконец,  за стеклянной витриной в зале выдачи багажа я заметил знакомую одежду.  Вместо радостной встречи с нежным поцелуем на меня обрушился шквал упрёков. Когда она узнала, что нам придётся сначала заехать  на работу и только потом домой, самообладание покинуло ее окончательно. В какой-то момент во мне вспыхнула обида, - я сделал всё, чтобы вырвать её из плена таймырского полуострова, крутился, как белка в колесе, унижался, занимая деньги и ущемляя интересы моих родных – и все это ради того, чтобы услышать бурю упреков?
Совершенно неведомыми дорожками по каким-то дачным  просёлкам таксист доставил нас на работу, по ходу взяв мою машину на буксир, которая, кстати, тут же предательски завелась  и больше не глохла. Когда мы въехали на территорию завода, тепловоз уже цеплял вагоны. Я быстро осмотрел все  вокруг и дал отмашку на вывоз. Поблагодарив рабочих за добросовестный труд,  повёл Надю в кабинет. Пока она приводила себя в порядок, я разогрел взятый из дома обед и накормил этого «монстра», по кличке Жу-жу. После  домашнего супа Надя подобрела. Я изумленно  смотрел на неё и никак не мог понять, почему она так грубо обращалась со мной?
 Мама ждала нас дома, затаив дыхание, и старалась изо всех сил угодить нам обоим. А я пребывал в полной растерянности от бестактного поведения  Нади, которая вытворяла, что хотела, и абсолютно не слушалась меня. Пока мы были на работе, она отсыпалась и ела только то, что ей нравилось. Когда мы возвращались, она читала или сидела в Интернете, не удосуживаясь оторваться от своего занятия и встретить любимого, как подобает. По дому Надя ничего не делала, даже не мыла за собой посуду, не пыталась помочь  маме по хозяйству,  порой вступала с ней в споры, которые не превращались в перепалку только благодаря выдержке  мамы.
Мне стало тоскливо от того, что я сделался героем бродячего сюжета мировой литературы: романтическое, сулящее счастье приключение на борту теплохода вдруг обернулось чудовищной трясиной неразрешимых проблем.
 Со здоровьем у Жу-жу тоже оказалось далеко не всё в порядке,  потребовались дорогостоящие лекарства. Большого труда мне стоило уговорить врача выписать рецепт, при этом  врач сказал: «Надеюсь, это не тебе? Тогда вот что, покажи-ка этого человека специалистам, что-то здесь не так». Постепенно все тайны «мадридского двора» открывались передо мной ужасающими фактами. Надя перенесла энцефалит, пыталась покончить с собой, попадала в весьма печальные ситуации. Когда я привёз её к своему знакомому доктору, и он осмотрел её, она призналась, что употребляла героин, хотя и  утверждала, что это уже всё в далёком прошлом. Оставшись наедине,  он строго предупредил меня, что ничего из этой «любви» не получится, так как я не олигарх, и денег на её лечение у меня никогда не хватит, в ее теперешнем состоянии  мы обречены, да и сама она не хочет ничего менять. Дома я случайно зашёл в историю посещения сайтов и обнаружил, что Надя искала медикаменты, по своим свойствам приближающихся к наркотикам. А на седьмой день вдруг выяснилось, что её муж, с которым она до сих пор не развелась, совершенно случайно оказался в Москве и предложил ей вернуться домой, чтобы оформить развод и забрать документы, необходимые для прописки в Москве и получения медицинского полиса. Тут я утратил последние иллюзии и начал решительно действовать. Я спокойно отпустил её с мужем, а потом уже по телефону посоветовал ей не возвращаться назад. Мне стало больно и грустно. До сих пор я вспоминаю ту Надю, на теплоходе, такую милую и родную и никак не могу понять эту Жу-жу, которая свалилась на меня с неба. В одном из телефонных разговоров она рассказала, как однажды  подружка назвала её бешеной белкой из мультфильма «Ледниковый период». Это оказалось самым точным определением ее личности.
Я  долго переживал, пытался понять,  почему ко мне приехала не Надя, а бешеная белка, корил себя, что у меня не хватило сил спасти человека. Беспокойство за её судьбу не покидает меня и поныне, но узнать, что с ней сейчас,  как она живёт и жива ли  вообще - не представляется возможным. Да и надо ли это …
Шли дни, недели, месяцы. История с  Надей и  впечатления от поездки слились воедино и живут во мне теперь одним целым романом-повестью. Тревога и радость, новый открытый мир земли и удивительные люди - трудолюбивые,  выносливые, честные,  искренние.  Любовь всеобъемлющая и корысть, настоящая мужская дружба  и  суровая реальность будней. Все это заставило меня  пересмотреть свою жизнь, отношения к родным и близким, друзьям и недругам, к работе и отдыху, к вере и отчаянию, к искусству в любом его проявлении  и пошлости;  дошло до того, что я начал писать. А ведь до поездки только в кошмарных снах я мог видеть себя сидящим за письменным столом и пишущим что-то более интересное, чем деловой договор между партнёрами. И не важно, понравится ли моя писанина кому-нибудь или нет, главное - я  делаю это с большим удовольствием.
Иногда мне кажется, что мир мог бы измениться к лучшему, если бы каждый начал с себя.
 
 
 

 

Коллекционер

Урок