Помочь сайту
Поздравления
Житие ты наше уральское. Ч.2, Гл.7(продолжение 3)
-Глянь! «Матрасники» прибыли!- Толя кивнул на противоположный берег. Берег шумел и разноцветился. Прибыл «штатный сплав». И аж на семи катамаранах! Толя, как человек уже бывалый, прошедший и огонь, и воду имел право посматривать на этих «чайников» свысока.
-Счастливые люди.- Степаныч опять был за уборщицу. – Вырвались. Хотя бы так, цивильно. Всё увидят. Кормёжкой обеспечат, от дождя укроют. На экскурсию сводят. Нет, молодцы ребята, по - человечески организовали!
Толя теперь уже с завистью смотрел на тот, далёкий и благоустроенный берег. Вздохнул тяжело и потащил рюкзак к катамарану: привязывать.
В одиннадцать отчалили. Пересекли реку наискосок, к Клюкле.
-Ребята, я к соседям схожу, пока вы сети снимаете.
Степаныч спрыгнул на берег. Следом спустилась Ульрика. Заскулил в лодке Плюм, просясь с ними. Но мать так на него посмотрела, что прекратилось всякое вяканье.
-За старшего будешь,- погладил его Вовка. – Что ты, туристов не видел, что ли? Нахватаешь ещё блох да клещей от них… Сиди.
А Степаныч с Рикой уже подходили к лагерю. Вокруг сновал народ, опасливо косясь на собачку. Пахнуло костром. Звякнула гитара. Чей- то голос, перекрикивая весь этот гам, распределяя вновь прибывших по палаткам. На этот голос Степаныч и шел.
-Иванова! Я сказал - в пятую палатку, с Косолаповым! Бочарова! Слышишь, Бочаруха? Третья палатка! К Смишалкину! Зюзюкина- тоже в третью!
Кричавший замолчал, когда ему сзади в руку с тетрадкой ткнулась Улька.
-Улька! Улечка!! Как ты здесь?! А где Вовка, где ребята?!
Обернулся.
-Степаныч!!!
Бросились навстречу друг другу, обнялись.
-Ну, ты!.. Ну, ты!.. Бродяга!- с чувством произнёс мужик. – А Вовка где?- И кому- то из своих. – Семён! Иди сюда! НА список! Разбросай ребят по палаткам. Я потом подойду…
Сунул худому высокому Семёну список и потянул Степаныча на берег.
- Айда, айда, без меня справятся! Айда, расскажешь… Подожди!- Обернулся. – Семён! Собаку покорми! Она умная! Улька зовут!
Семён флегматично пожал плечами, поманил Ульку за собой, к костру, где уже раздавали обед.
-Всё! Теперь идём!
По пути залез в выцветший абалаковский рюкзак, вытащил бутылку коньяка и коричневую от въевшейся заварки кружку. Присели на берегу.
-Ну, Степаныч, за встречу!
Чокнулись. Один - кружкой, другой- бутылкой. Выпили.
-А мои, Евгений, вон, сети снимают. Вовка тоже с ними. И Аркадий. Уходим мы уже. Ночь стояли на нашей стоянке. Уходим… А Никола час назад укатил на УАЗике к Картавлам. Оттуда - домой…
-Жаль,- в голосе Евгения сквозило сожаление. Он даже замотал головой. – Блин! Как всё… не стыкуется! Ёлы - палы!..
-Ничего, дай Бог - увидимся ещё, посидим…
-Да сегодня, сейчас вот хочется!!! Может, ещё на ночку тормознётесь?- с надеждой спросил он.
-Нет, Женя, поедем. Здесь связь не берёт. Никола с ума сойдёт, если не приедем. Завтра, в двенадцать, уже снимаемся…
-Жаль! Жаль…
Налил по - новой.
Подняли. Долго смотрели друг на друга, будто в гляделки играли, будто что- то высматривали и запоминали.
-За всех,- тихо сказал Степаныч. Выпили, не чокаясь. И долго молчали, глядя на бегущую мимо воду.
-К нашим- то пойдёшь?- спросил Степаныч.
-Пойду. Поздороваюсь. Э- эх!- с тоской произнёс Евгений. – Что мы вчера- то не прикатили?! Ведь думал ещё!.. Чёрт дёрнул с этими туристами: фоткайтесь, ребята, фоткайтесь! Нафоткались… Вчера ж могли прикатить!
-Брось, Жень… Случилось уже… Брось. А ты всё так и гоняешь по маршруту? Не надоело?
-Да - а…- он неопределённо пожал плечами. – От группы зависит. Да от помощников… Они, вон, каждую смену меняются. Тебя же звали инструктором. Не захотел… Ну, чего тебе, Семён? Опять без меня не можешь?- Евгений недовольно обернулся на подходившего сверху Семёна.
-Дак не ест она!- Тот виновато развёл руками, кивнул на Рику. – Навалили ей- не ест! Отвернулась. Лежит в сторонке - и не ест!
-Куда «навалили»?
-Как куда? На газетку! У Димки лишних чашек нет! Да и кто после собаки есть из неё будет?!
Степаныч отвернулся. Рика подошла к Евгению, села и положила морду ему на колени. И тоже уставилась вдаль, на маячивших у сетей ребят.
Женька с тоской и отчаяньем посмотрел на отвернувшихся Степаныча и Ульку.
-Ну, чего?.. Выбрасывать с газетки?- Семён переминался рядом, торопился уйти.
-Ты сам- то… с газетки… пробовал есть?- Евгений посмотрел в серые внимательные глаза помощника. В глазах того появилось удивление и тревога.
-Евгений! Это ж собака!.. Чего ты?..
-Ладно. Иди. Я приду скоро…
Так и сидели некоторое время. Молчали. Не о чем говорить было. И так всё было понятно. Всем троим.
-Пройстит.- Непривычная для этих мест речь с акцентом заставили их обернуться. Как подошла эта парочка - мужик лет сорока и девушка лет пятнадцати- они не слышали. –Ам, ам! Дог, дог…- жестикулировал мужичок.
-Папа говорит… для дог… для собака… кушать…- Речь дочки была более понятной. В чашке, которую тот держал, лежала каша с кусочками колбасы. Чашка была из нержавейки, с красочной наклеёкой сбоку.
Иностранец вопросительно посмотрел на Степаныча.
-Иди, Улька, кушай. Угощают.
Та поднялась и, не раздумывая, принялась за еду. Немец (ребята почему – то подумали, что - немец) присел на корточки и вновь посмотрел на Степаныча.
-Погладьте, погладьте. Она не против…
«Немец» осторожно погладил. Затем ещё раз. И заулыбался.
Рика вылизала всё, без остатка. Облизнула свою мордашку. А затем обернулась и лизнула в лицо «кормильца». Тот расхохотался. Рядом хохотала дочка. И Евгений хохотал. И Степаныч.
А сверху сбежал возбужденный Семён.
-Чего опять?- досмеивался Евгений.
-Идём, идём! Там ребята такое нашли!- потянул его Семён к палаткам.
-Степаныч, сейчас я… подожди…
-Гут дог!- показал палец «немец».
-Гут, гут.- Степаныч взял чашку, пошел к воде. Девчушка догнала, отобрала.
-Нет, нет!
Сама помыла, вытерла носовым платком, а платок прополоскала в речке. Повязала себе на шею. А сверху семенил встревоженный Евгений.
-Степаныч! Есть ещё время? Пойдём! Посмотришь!
Все потянулись наверх.
-Иностранцы- то давно сплавляются?- по пути поинтересовался у друга Степаныч.
-Да уж года три! А чего?! Летом - самый цимус!
-Гумус.
Евгений стукнул ему по плечу.
-Хай с ним, пущай будет гумус! Не забыл, бродяга!
-Конечно, не забыл.
У зарослей, за палатками толпились «маршрутники», тревожно шумели, как осы над арбузом. Роль арбуза выполнял набивший оскомину отпечаток ступни йети и разбробленный человеческий череп.
-Ёлки зелёные!
Степаныч с Евгением склонились над останками. Пощупали. Поразглядывали.
-Что скажешь?- Женя вопросительно обернулся к Рике. Та внимательно огляделась, обнюхала реквизит и решительно тронулась наверх, к ларьку. Испуганный туристский люд похоронным эскортом тянулся следом. Прошли мимо спящего за прилавком продавца, подошли к месту стоянки УАЗика.
-И чего ты сюда притащилась? Уехали они. Ты след ищи!- занервничал Степаныч, опасаясь конфуза. А Рика покопалась в оставленном ребятами мусоре и вытащила на свет божий осколок разбитого гипсового следа. Евгений недоуменно посмотрел на Степаныча, требуя объяснений.
-Никола… Вот Гапон!- Степаныч, кажется, начинал кое о чём догадываться. – Ты знала?
Рика отвернулась с независимым видом.
-Ясно - понятно. -Женя, айда до Аркаши! Товарищи!- обратился Степаныч к толпе. – Всё в порядке! Это - реквизит после съёмок! Снималась очередная серия «Все чудеса Урала»! Всё в порядке! Если хотите - можете разобрать артифакты на сувениры! Счастливого плавания! Всё, Женя, идём! Подержишь этого ректора, пока я его бить буду! А ты чего сидишь? Идём, идём, сама с ребятами объясняйся! Эх, до большого членовредительства не дошло бы!
…-Вот вы, мужики, обижаетесь, что шутки у нас с Николой дурацкие и жестокие получаются,- философствовал Аркадий, сидя посередине катамарана мокрый после экзекуции с головы до ног. Ламинарии и ряска вычурно облепили белую футболку и шорты. Левый шлепанец сказал «Адью!» и ушел в самостоятельное каботажное плавание под воду. Перед Аркашей лежал мешок с выловленной рыбой, котелок и нож. В принципе, плата за три дня издевательства над командой была не велика. Аркадия возмущало другое. – А я считая, что не «жестокие и дурацкие», а запоминающиеся. Это ж совсем другая разница! А вам, вам, не стыдно?! Я, как- никак, а ректор целого института! Доктор наук, в конце концов! У меня научных работ больше, чем Плюму месяцев, а вы!? Хоть бы седины мои пощадили!- потряс он лысой головой. – И почему я должен один отдуваться за этого чалдона? И за эту, хвостатую?.. В принципе, задумка- то её была, а мы так, подёнщики…
Рика, улыбаясь, лежала на пологе и вылизывала спящего, дергающего лапами во сне Плюма.
-Растёт!- Толя погладил щенка по белесому животу. Но душенька Толина ещё не успокоилась после сатисфакции. – Ты давай, рыбу чисти, а не лясы точи! Не доводи опять до большого! И мокрого.
Санька же Жедяев, в отличие от Мишанова, докторов наук, особенно ректоров, уважал. Посему достал складишок и принялся помогать изгою.
-Аркаш, а ты чем занимаешься? На чём специализируешься?
-Ламброзостика и дольменизм.- Аркадий опасливо покосился на Володьку со Степанычем. Те объявили ему бойкот, в водных пытках участия не принимали, уселись вдвоём в лодку и плыли в отдалении, что- то, по старой привычке, ожесточенно доказывая друг другу.
-Ламброзостика и дольменизм!- уверенно и громко повторил Аркаша, убедившись, что те его не слышат.
-Это ж… Какая область?.. Какие органы? – уважительно удивился Александр. Последние годы заставили его выучить много слов: и гиподинамия, и Паркиссон, и депрессия, и алопеция, и многое- многое другое. Так, на всякий случай. А вот такие «тики и низмы» он не слыхал.
-Сань! Кончай его отвлекать! Пусть чистит!
-Хватит вам! Что ж вы ни одному доктору в простые люди выйти- то не даёте?! Почистит он, успеет!
Аркаша немедленно бросил нож в котёл, привалился к рюкзакам, задымил.
-Это верхние органы,- сказал он, отвечая на Сашкин вопрос. – Черепно- лицевая диагностика и клаустрофобия в купе с контрафобией. Ламброзостика и дольменизм не столь привлекательны сами по себе, как область их применения. Вот, допустим, психоневралогическое состояние контрафобического пациента при рецидиве контагиоза…
. . .
-Ерофеева здесь Виктора по ТВ недавно видел. Интервью давал. Знаешь такого писателя? Он ещё и ведущий какой- то передачи…
-Ну… знаю, наверно… видел как-то на экране…
Степаныч насмешливо посмотрел на Вовку.
-Хорошо, что видел… «Метрополь», альманах, вместе с Аксёновым выпускали. Всё ничего… Но когда себя с матросиками и офицерами кронштадскими сравнил да с Пастернаком - так тошно стало!.. Старичок уже, а гордыня не утихла. Журналистка его чуть ли не в лоб о слабости альманаха спрашивает - не слышит! Как тетерев на току: «Мы- первые!.. Мы - атомный взрыв в литературе! Все - гении!» А начнёшь «гениев» вспоминать, что написали - ничего и не вспоминается, кроме фамилий этих самых «гениев». Один Аксёнов да Высоцкий, да Битов и остались от всей «плеяды»…
Он почерпнул кружкой из реки, припал с наслаждением.
-Не боишься заразу подхватить? Аркашу только- только окунали…
-Не- а! У Аркаши родные бациллы, полезные для организма… Смотри, опять что- то заливает народу,- кивнул Степаныч на катамаран. Утёрся. Пожаловался: -«Сушняк» что- то с утра. Кстати, насчёт «Доктора Живаго»… Ты хоть его- то читал? И как тебе?
Володька неопределенно пожал плечами.
-Вот. И для меня- та же «малина»…- вздохнул он тяжело. –«Нобелевка» эта его… Как с Обамой получилось, честно слово… Один хрен… Долбанная политика… Это ж надо: сравнили- «Живаго» и «Тихий дон»!? Вернее, сровняли!- Степаныч возбудился, сел прямо, бросил вёсла. – В «Доне» страницу открываешь- и уже степью пахнет! Или потом! Или навозом, кузней! Через с л о в о, понимаешь, пахнет!? Через буквочки, точечки, паузы!.. Через абстрактное - а пахнет!!! Или Толстой Алексей! Кат какого- то бродяжку лупцует, а у тебя полосы на заднице появляются! Вот это - да! Это - гениально! И «Живаго»… Что газету прочитал… Я понимаю ещё - за стихи его гениальные!.. Спору нет! Тот же Шолохов, только в поэзии! Давайте! Обеими руками «за»!!! «На свечку дуло из окна, и жар соблазна вздымал, как ангел, два крыла крестообразно» Нет! Им за «Живаго» всучить надо! Политика долбанная…- Опять почерпнул из Юрюзани. Поклянчил у Вовки: – Дай трубочку покурить?.. Арамата захотелось… Погреби пока…- Запыхтел, раскуривая трубку, заёрзал, устраиваясь в полулежачее положение. Под поясницу попалось что- то угловатое. Пошарился, вытащил фляжку со спиртом. – Бум по маленькой? Сейчас, найдём только во что… Во! Ну, будь здоров!- Разбавил. Выпил. Скривился. Запил из реки. Заулыбался. – Дашку твою вспомнил. На, держи, я уже разбавил. На даче, лет семь назад, помнишь? Ужастик какой- то про вампиров смотрели. Или тебя тогда не было?.. Ну, вообщем, насмотрелись, а она ведь у тебя трусиха была, темноты- и то боялась… Спрашивает у меня после фильма: «Дядь Степаныч! А почему у тебя глаза не светятся?» И так все ещё под впечатлением фильма, а я возьми да ляпни: «Кровушки, говорю, ещё человечьей не попил!» Господи! Что было! Натуральная истерика! «Ой, боюсь, боюсь!» Без Рики вечерами года два ко мне не подходила! Это называется: к добротному юмору приучал подрастающее поколение…
-Это ты можешь!
Степаныч недоверчиво посмотрел на Вовку. Тот был невозмутим и убедителен. Налили ещё по чуть- чуть.
-Я, вот, по молодости похорон очень боялся. Жуть как боялся! А после тридцати - уже ничего... Привык я к ним, что ли?..
Вовка кивнул в ответ: это ему было понятно. Тем более, хоронили- то общих друзей.
-А вот Броневой говорил, что у стариков нет друзей. Кто умер. Кто уехал. Кто перестал им быть. Жалко мужика…
-Что поделать… Не всем везёт, как нам с тобой.
-Да… «А через год мы перестали плакать…»
-К чему ты это?
-Да так… взбрело что- то в башку…
-Я уж заметил… Что только тебе в голову не лезет… И заметки у тебя какие- то странные получаются, земеля. Для себя пишешь, земеля, для себя… По - жлобски… Никому не интересно, а ты - лишь бы выговориться…
-Да! Для себя пишу! Чего лезешь?!
-Опять обиделся… Я посоветоваться хотел…
-Ты? Не смеши меня!
-Честное слово. Я вот за весь сплав ни разу фотоаппарат не достал. А ведь любимое хобби!
-Ожидание вдохновения - непозволительная роскошь!- наставительно изрёк Володька, но при его фигуре убедительности фразе не хватило.
-Это я уже где- то слышал. И оттуда, кажется, следующее: «Надо преодолеть это отвращение к чистому листу».
-Ну вот, знаешь же всё… Чего тогда пытаешь?..- Вовка не ожидал такой эрудиции от Степаныча и стушевался.
-Вот то и пытаю, что не могу тебя понять: как так? Без душевного ража - и всё- равно писать?! «Ни дня без строчки»… Уж лучше, действительно, без строчки, чем как у тебя!
-Всё?! Спросил совета?! Дай сюда фляжку!!! Белинский нашелся…
. . .
Погода сменилась в одночастье. Вместо одуряющей жары и безветрия потянуло холодом, нагнало серых облаков. Накрапывало периодически. А потом ещё и громыхать начало где- то вдалеке. Запахло преддверием осени, арбузами и грибами запахло.
Природа злилась на своё трёхдневное разгильдяйство. А до конечной точки оставалось ещё часа два хода.
Команда нахохлилась и засопливила. Толя с Александром лихорадочно рылись в рюкзаках, вытаскивая подзабытую тёплую одежду. Все напялили китайские дождевики. Но всё - равно, когда прибыли на место, трудно было найти сухую нитку или шерстинку.
А перед ними высился крутой глинистый обрыв, по которому стекали грязные ручейки.
-Что, другую Сапун- гору найти не могли? Как туда подниматься- то?
Народ был мокрый и злой.
Наверху, в остроконечных куклусклановских плащ- палатках пасхальными истуканами безмолвно маячили Лёшка с Николой.
-Чего стоите? Помогайте!- В Толином голосе послышалась плаксивость. Кажется, наступало именно то, чего он боялся с момента своего дурацкого согласия на этот дурацкий сплав: лишения наступали.
Верхние сбросили привязанные к деревьям веревки.
-Сначала дрова привяжите! Затем - сами!..
Вытянули наверх дрова. Затем - ребят, навьюченных рюкзаками. А напоследок - резиновую лодку с сидящими в ней Рикой и Плюмом и катамаран. Посудины, не сдувая, бросили посреди поляны - отмываться дождиком от глины, дрова и рюкзаки затащили под навес. И, наконец- то, смогли переодеться в сухое и тёплое.
-И вы это романтикой называете?- бурчал Толя, постоянно шмыгая носом. И носки, и исподнее никак не хотели налезать на мокрые заледеневшие ноги. Рядом елозил на скользском спальнике Сашка и тоже чертыхался. Борщец с «соточкой» на диване перед телевизором казались ему более романтичными, нежели зажженные свечи на клеёнке с ухой и спиртяшкой при сыром и озябшем организме. Дремлющий под Толиным свитером дрожащий Плюм был полностью с ними согласен.
-Не ной. Жить можно.- Серёжка при его миниатюрных габаритах уже успел обсохнуть, переодеться и пробовал делать «гармошку» на резиновых сапогах. – На всё готовенькое приехали. Ноет ещё!.. Переноси и преодолевай все тяготы и лишения!..
-А два часа под дождём - это что, не считается?!
-За лишения - считается, а за тяготы- нет!
-Мужики! Уймите его! Я сейчас чем- нибудь в него кину! Лёха! Забери Плюмку! Разлёгся здесь!..
Анатолий надел на себя свитер. Оставшееся тепло собачьего тела грело, к удивлению Анатолия, намного лучше женского! Уже можно жить!
Саня натянул, наконец- то, левый носок, приостановил деятельность, чтобы отдышаться.
-Вот они какие, оказываются, «тяготы» -то…
Пересчитал оставшиеся: правый носок, двое штанов, тельник, свитер и ещё кое- что, так, по мелочи…
-Не преодолею…- тоскливо подумал он. К тому же в этой локальной войнушке с носком организм согрелся и, что вообще- то было странно, даже малость вспотел. Но сидеть за общим столом в плавках и одном носке, пусть даже левом, Александр посчитал неэтичным, поэтому все- таки отложил ещё три «тяготы» в сторону, остальное забросил обратно в рюкзак.
Громыхнуло. Очень сильно и неподалёку. Все инстинктивно вздрогнули и пригнулись.
-О, даёт небесная канцелярия!.. На всю ночь, поди!..
-Поди, поди… У кого перец молотый?- Николай наводил последний штришок на прожженной обеденной клеёнке. – И у кого- то чернушка должна была остаться…
Возня с тельняшкой у Сани двигалась к завершению. Осталось трико. На обветренных мужественных щеках появилось подобие победной улыбки.
-Тебе что, плохо? Помочь что?- участливо сунулся Сергей, видя застывший вымученный оскал на Санином лице.
-Значит, не мужественно улыбнулся!- с горечью подумал тот. – Как же это- мужественно- хрен её тётю знает!
Вновь громыхнуло. А потом и засверкало. Да так часто, что ребята обомлели и притихли.
-Вовка!- в промежутках между разрывами крикнул Саня. – А нас здесь, на косогоре, не дербалызнет?!
-Не - е!- заорал тот в ответ, гоняясь по палатке за совсем ошалевшим Плюмом. –Снаряд два раз в одну воронку не бьёт!
Поймал, наконец, истошно визжащего щенка, прижал к груди, принялся гладить и что- то тихонько нашептывать тому на ушко.
Сашка прислушался.
-«И тёмное платье снимаю несмело,
Скорей бы увидеть желанное тело,
Губами коснуться единственной в мире…»- заунывно, гундосничая и глассируя по - декадански, бормотал, как заклятье, Вовка. Плюм, широко раскрыв рот, заворожено его слушал и не уже не трясся.
-Странно,- попробовал показаться умным Толя. – Если б мы жили, допустим, в Японии, то по поведению Плюма можно было цунами или, на худой конец, землетрясение ожидать. А ты, Вовка, про какую воронку говорил?
И в это время громыхнуло точнёхонько над ними! И вдобавок сверкнуло. Почти все враз заорали и сощурились, будто и впрямь были в Японии. Лишь Плюм не отрывал глаз от Вовки, ожидая продолжения.
Ливень усилился. И ветер усилился. Но вскоре грозовые тучи отнесло вниз по реке. Отголоски бури ещё долго доносились до палатки, отраженные то башкирскими, то челябинскими берегами.
А тогда, после небесного окрика, ребята онемели и обезножили. Первым опомнился Николай. Разводягой, так и не успевшей окунуться в котелок, он стукнул по своей пустой чашке. Ещё раз. Ещё! Да так складно! Как Гергиев палочкой по пюпитру! И козлиным дребежащим голосом заорал речитативом:
«Чтоб с тоски не удавиться!
Парапонцы понцы понц…»
Через пять минут бурундучок, привлечёный шумом и запахами, с опаской заглянул в палаточную дырку и увидел…
В центре восседает Вовка с Плюмом на коленях. Голосишко пискляво, но громко выводит «Ай, лЮли, ай, люлИ…» Рука с ошейником вскинута вверх, как с завоёванной на Олимпиаде медалью за четвёртое место.
По кругу движутся придурки, громко скандируя всего два выученных куплета, а в припев вставляя каждый своё: кто «люли», кто «асса», кто «банзай», кто привычное «понцы»… И хоровод- то какой- то странный получался: то ли гуцулы после встречи с Дракулой, то ли индейцы нажевались коки, то ли шаманы в трансе.
Очень пикантно выглядел плавочный Сашка. Первоначальных слов он не расслышал, поэтому, как в школьном хоре, орал только «а - а, е - е» и замыкал шествие.
Рика тоже включилась в общее помешательство, лупя радостным хвостом танцующих по ногам и выше, на корню пресекая Толину попытку сбацать танец живота.
С ужасом понаблюдав за массовой вакханалией, бурундучок ринулся в леса.
Отпелись.
Отбоялись.
Отхохотались в изнеможении.
Закурили у входа.
По - прежнему лило, как из ведра. И гремело страшно. Но… не страшно! Уже интересно и весело гремело и сверкало! И уже поторапливали Николая с раздачей и Степаныча с разливом! Никто не дрожал и не щурил глаза. Отчего- то, от какого- то жизненного пустячка все были счастливы.
Бурундук уже давно пропал в ночи, а пропахшее дымом и потом сборище и не думало успокаиваться. В чистом исподнем согревшиеся «аргонавты» хлебали с жадностью уху и попивали «огненную воду». Степаныч наконец- то достал фотоаппарат и в перерывах между тостами ползал по палатке в поисках наиболее удачных ракусов. В ракусы, как в подводной лодке, попадали сплошь волевые подбородки, стальные серые глаза, орлиные собачьи профили. И лишь Серёжкин казачий чуб невольно диссонировал с носом - пуговкой, как Степаныч не старался. Приходилось фотографировать, что есть.
-Вовка! Никола! Кончайте щериться! Штакетники я и в деревне наснимаю! Толя, сними очки - бликуют! Нет, тебе послышалось, я сказал «бликуют»! Да – а, уж… лучше одень, а то вообще как- то… Саш, подтяни живот! А, это тельняшка… Ты смотри, а я, грешным делом, другое подумал…
Потом Степаныч заметил, что Лёшка снимает его на камеру и фотографировать перестал, чего - то засмущавшись.
Заснули далеко за полночь. Первым, так и не дождавшись концовки Володькиного то ли станса, то ли сонета, то ли элегии отвалился Плюм. За ним поочерёдно - остальные. Дежурства не устраивали, так как Толя за сутки возмужал и ничего более не боялся.
. . .
Не спалось. В палатке уже повисла прохладная предрассветная серость, но вставать не хотелось. Степаныч поворочался в спальнике. Оладушки, может, сварганить? Или манку? Опять же, этот писака жрать не будет… В садике, говорит, манки переел. И хвостатая его манку не ест… А о Лёшке ни черта не думают! Вечно голодный ходит! Тогда консервы и оладушки… Как там тесто? Поспело?
Да, всё - равно придётся вставать.
Степаныч неслышно поднялся, вылез из палатки.
На вытоптанных проплешинах стояли лужи. Трава лоснилась от влаги. Сеял мелкий беззвучный дождик. Костровище под тентом почти не дымило.
Степаныч снял крышку с котла. Тесто поднялось под самый верх. Разворошил огонь. Нашел походную самодельную сковородку из нержавейки, смазал её маслом, поставил разогреваться. Рядом – котелок с чаем. И, наконец - то, закурил.
Часов в одиннадцать тронемся. Может, Женьку ещё успеем повидать. Хотя, «матрасников» по такой погоде не добудишься. И на катамараны не усадишь. Ладно, посмотрим…
Чай разогрелся. Степаныч нашел фляжку со спиртом, наполнил маленький полиэтиленовый «мерзавчик». Ну, с приплыздом! Оглядел ещё раз хмурую поникшую поляну и выпил. И сразу налил чая. Тот неприятно обжег послеспиртовое горло, с трудом провалился в пищевод. И сразу же наступило блаженство. И телесное, и душевное. Сумерки развеялись. Костёр раскочегарился. Потеплело внезапно. Ничего не приходилось искать: ни соль, ни сигареты, ни специи. Всё само лезло в руки: от Рикиного поводка до Вовкиного «поминальника». Ладушки - оладушки весело шкворчали на сковороде и чуть ли не сами складировались в миску.
На запахи вышла Ульрика. Потянулась.
-Опять?
-Девочка, не бузи. Иди лучше сюда. Хозяину ноту про тесто накатаем. А то скоро проснутся все…
Подышал на подмёрзший стержень. Начал выводить в дневнике…
Нет комментариев. Ваш будет первым!
