Помочь сайту
Поздравления
ЭВА-4
7 июня 2017 -
Николай Бредихин
Эва. Роман в рассказах и письмах
Часть седьмая
Лора, Сара, Эвелина
Эпистолярий
Чёрт побери! Какие громкие имена
я цитирую при каждом удобном случае!
Видите ли, нам, маленьким литераторам,
ценою в два су, нужны крепкие костыли
для того чтобы двигаться.
Иван Тургенев.
Из переписки с Полиной Виардо.
* * *
13. Эва – Мастеру.
Париж
Я полагаю, что это наш последний цикл писем. Однако прежде чем перейти к самому могучему и любимому нашему автору, который сам себя, не без основания, назвал Прометеем своим определяющим, бескомпромиссным тезисом: «Если выбирать между Фаустом и Прометеем, я предпочитаю Прометея», и героине, именем которой назван роман, который вы сейчас пишете, а я вам, по мере своих сил и возможностей, воплощать ваш замысел помогаю, мне хотелось бы закончить наш разговор о Тургеневе.
Пушкин дал наставление своим творческим потомкам в произведении «Поэту» (1830):
Поэт! Не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдёт минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм…
Иван Сергеевич счёл необходимым расшифровать и дополнить эти строки в своём стихотворении в прозе
«УСЛЫШИШЬ СУД ГЛУПЦА…»
Пушкин
Ты всегда говорил правду, великий наш певец; ты сказал её и на этот раз.
«Смех глупца и смех толпы»… Кто не изведал и того и другого?
Всё это можно - и должно переносить; а кто в силах – пусть презирает!
Но есть удары, которые больнее бьют по самому сердцу. Человек сделал всё, что мог; работал усиленно, любовно, честно… И честные души гадливо отворачиваются от него; честные лица загораются негодованием при его имени.
- Удались! Ступай вон! – кричат ему честные молодые голоса. – Ни ты нам не нужен, ни твой труд; ты оскверняешь наше жилище – ты нас не знаешь и не понимаешь… Ты наш враг!
Что тогда делать этому человеку? Продолжать трудиться, не пытаться оправдываться – и даже не ждать справедливой оценки.
Некогда землепашцы проклинали путешественника, принесшего им картофель, замену хлеба, ежедневную пищу бедняка. Они выбивали из протянутых к ним рук драгоценный дар, бросали его в грязь, топтали ногами.
Теперь они питаются им – и даже не ведают имени своего благодетеля.
Пускай! На что им его имя? Он, и безымянный, спасает их от голода.
Будем стараться только о том, чтобы приносимое нами было точно полезною пищей.
Горька неправая укоризна в устах людей, которых любишь… Но перенести можно и это…
«Продолжать трудиться, не пытаться оправдываться – и даже не ждать справедливой оценки».
Иногда он не выдерживал, срывался, называя, к примеру, Чернышевского просто змеёй, а Добролюбова змеёй очковой.
«Горька неправая укоризна в устах людей, которых любишь… Но перенести можно и это…»
Полина Виардо после смерти Ивана Сергеевича первым делом уничтожила свои письма к нему, затем вымарала из его писем к ней, всё, что касалось их личных отношений.
Переписке Бальзака и Ганской больше повезло. После его смерти она была издана в пяти томах под общим названием «Письма к иностранке».
«Услышишь суд глупца…». Мне кажется, в своих контактах с читателями, критиками и коллегами вы придерживаетесь всё-таки пушкинской линии. Не только я одна, многие удивляются, как вам это удаётся. Ну а в переписке нашей вообще нет ни одного с вашей стороны срыва, изъяна. Хотя «достают» вас, насколько мне известно, изрядно.
Во всех случаях, мне теперь гораздо понятнее стал один очень важный момент в вашей творческой манере письма: бесконечные выдержки, цитаты, афоризмы великих людей. Что ж, если уж сам Иван Сергеевич не считал зазорным уничижительно называть себя «художником за два су», которому никак не обойтись без крепких костылей-ссылок на поучения мудрецов в своих произведениях, то вам сам Бог повелел.
* * *
Лора де Берни. Одно время было популярно выражение «женщина бальзаковского возраста», оно быстро превратилось в клише, как в литературе, так и в журналистике, однако мало кто знал, что родилось оно из названия романа мсье Оноре «Тридцатилетняя женщина». Лора было гораздо старше в то время, когда разгорелась их любовь с неуклюжим, но невероятно обаятельным юношей вдвое моложе её возрастом – сорок пять и двадцать два. Даже по современным меркам это перебор, ну а тогда мадам де Берни, мать целого выводка детей (9 от мужа и 1 от любовника), казалась в глазах высшего света совершенной старухой. Она сама подчёркивала это:
«...Не говорите мне более о любви, мсье Оноре. Когда вы ещё лежали в колыбели и бегали босым по лугу у домика кормилицы, я уже похоронила одного из своих детей и думала, что мир вокруг меня навсегда потерял для меня яркость красок и прелесть ароматов…
Кокетство, не более того. Разве могла столь многоопытная и страстная женщина в подобном, увядающем, своём состоянии упустить столь лакомую добычу, которую не надо было даже и заманивать, она сама шла к ней в руки? Как бы то ни было, чувства их были невероятно искренни, хотя всеми вокруг осуждались. Лора стала для Оноре искусной любовницей, даже наперсницей, заботливой матерью, преданной подругой и, главное – единственным человеком на всём белом свете, поверившим в его необыкновенный талант. При ней появилась первая книга, которую он подписал своим настоящим именем: «Шуаны», с которой началось его профессиональное творчество, и был заложен первый камень его грядущей мировой славы. Они постоянно переписывались, он называл её Dilecta – Избранница, с которой по духовному и душевному влиянию на него никто не мог конкурировать до самой её смерти, почти полтора десятка лет. Она поддерживала молодого гения и материально, даже дала ему деньги на покупку типографии. Естественно, приобретение это обернулось не успехом и достатком, а первыми непомерными долгами, которые преследовали потом великого маэстро всю жизнь.
Кстати, сударь, как у вас с долгами? Если их нет, то будем считать, что вам ещё очень далеко до Мастера.
Эва.
14. Мастер – Эве.
Коломна
К сожалению, вы ошибаетесь, моя милая Эва, и меня тоже, как всех прочих моих коллег по ремеслу, частенько посещают и сомнения, и отчаяния. Слава Богу, что я отучился, наконец, от ужасной привычки уничтожать в такие моменты свои произведения.
«Продолжать трудиться…», об альтернативе я даже никогда и не помышлял.
Оправдываться? За что? Перед кем?
Уповать на справедливость? Лучше Вольтера никто точнее не выразился на сей счёт: «Мы оставим этот мир столь же глупым, и столь же злым, каким застали его». Я что, мудрее Вольтера? И, кстати, Бог миловал, женщины, которых я хоть когда-то любил в своей жизни, а уж тем паче, которых сейчас люблю, столь же далеки от литературы, как в своё время всякого рода революционеры, по суждению В. И. Ленина, были далеки от народа (В. И Ленин «Памяти Герцена», 1912). Ну а Полина Виардо, что ж осуждать-то её? Как любила, так и напоследок поступила.
Вы думаете, с перепиской Бальзака и Ганской дело обстояло лучше? Её спасла чистейшей воды случайность. Когда после смерти Эвелины в её дом нагрянули кредиторы (кое-какие упрямцы остались всё-таки, не желали признавать факта полной расплаты), соседи, вообще все, кому не лень - тащили они, что поценнее, а рукописи, письма и прочий «хлам» просто выбросили на помойку. Торговцы сочли, что кое-что из этого «хлама» ещё может пригодиться, как ценный упаковочный материал. Так бы и отлетело в тартарары уникальное творческое наследие великого писателя, если бы не случайно оказавшийся на месте глумления над его памятью большой поклонник Бальзака виконт Шарль Спульберх де Ловенжуль. Быстро разобравшись в чём дело, он обошёл все дома, выгребные ямы, лавчонки и магазинчики в округе, выкупив, а впоследствии и бережно приведя в порядок то, что ещё можно было спасти после варварского стихийного погрома. Так и увидел свет тот неоценимый по своему значению для понимания личности и творчества Оноре пятитомник «Письма к иностранке», о котором вы упоминали.
Судьба художника, как много в ней зависит от вовремя протянутой руки помощи! Что интересно, никто так не помогал Пушкину, как царь Николай I, как материально, так и морально. Александр Сергеевич сравнивал его с Петром I, писал, что «Государство без полномочного монарха – то же, что оркестр без капельмейстера», посвящал ему стихи («николаевский цикл»). В свою очередь царь оплатил после смерти великого поэта все его долги, назначил вполне приличное содержание его семье, переиздал все его произведения. Да и Гоголь не смог бы обойтись без высокой поддержки, особенно в своих путешествиях по Италии. Отсюда и львиная доля их патриотизма.
Даже Сталин делал всё, чтобы вернуть на родину таких деятелей культуры, как Максим Горький, Алексей Толстой, Илья Эренбург, Александр Куприн, Александр Вертинский, Сергей Прокофьев и других. Кажется странным, но именно при нём удалось реализовать свой талант таким корифеям, как Михаил Зощенко, Исаак Бабель, Михаил Булгаков, Дмитрий Шостакович, Михаил Шолохов, Константин Симонов и иже с ними.
Что касается меня, то мне никогда и никто в жизни не помогал. Признаться, я даже не знаю, к какому полу принадлежит существо, именуемое «спонсор». В словаре написано: «человек», но мне кажется, что тут речь может идти исключительно об ангеле. Иногда, засыпая, я даже слышу в темноте шелест его крыльев («по небу ангел пролетел»).
«Но есть удары, которые больнее бьют по самому сердцу…». С диссидентами было совершенно иначе. Их травили, как могли. Ни о каком патриотизме с их стороны уже не могло быть и речи, они существовали только на подачки с Запада, что и закончилось в итоге трагедией для страны.
Что происходит сейчас? Духовное загнивание некогда великой державы. Литературный мусор, издательский навоз похоронили последние надежды на её возрождение.
Лора де Берни… На мой взгляд, вы несколько идеализируете личность этой уникальной в своём роде женщины. В одном вы правы: роман с молодым, полным неукротимого сексуального рвения, юнцом, будущим великим писателем, которого она не могла не разглядеть в беззубом увальне, с таким упорством её домогавшемся, как она могла такое упустить? А уж её «благотворительность»… Исключительно благодаря Оноре и его первым из преследовавших его впоследствии провалов на почве предпринимательства, она смогла сколотить неплохое состояние для своих детей, справедливо рассудив, что с долгами он ещё не раз приползёт к ней, а вот с деньгами непременно бросит. Не верите мне, почитайте соответствующий эпизод в книге Пьера Сиприо «Бальзак без маски».
«Шуаны»… Первая вещь, написанная действительно мастерски, но успеха роман не имел никакого, исключительно только у горстки знатоков. По- настоящему известность пришла к Бальзаку лишь после его трактата-романа «Физиология брака», который никак не мог бы появиться без наставлений, как практических, так и теоретических в области любви, брака, подоплёки жизни высшего света, столь щедро расточаемых Избранницей. Она знала о мире, в котором всю жизнь вращалась, столько, что материала хватило бы на десяток, а то и на добрую сотню томов собраний сочинений. Хотя здесь, пожалуй, ничуть не в меньшей степени помогла Оноре соперница и тёзка Лоры, к которой де Берни своего возлюбленного бешено ревновала - бесшабашная и неистовая герцогиня Лора д’Абрантес. В жизни многих великих и знаменитых людей женщины играли определяющую роль: духовную, чувственную и даже материальную, но у Бальзака их было особенно много: Зюльма Карро, маркиза де Кастри, баронесса леди Джейн Элленборо. Лично меня особенно поразила графиня Сара Гвидобони-Висконти. Она не только одаривала великого писателя изысканными ласками и помогала ему оплачивать некоторые, самые неотложные долги, но и устраивала ему поездки в Италию, чтобы он смог хоть на какое-то время укрыться от своих кредиторов, и даже не возражала, когда он поехал туда однажды с любовницей, переодетой вроде как в секретаря мсье Оноре. Конечно, мистификация раскрылась в итоге, но лишь добавила Прометею популярности, воспринятая, как смешной курьёз.
Что касается «художника за два су», то я тоже лишь в результате нашей переписки наткнулся на это очаровательное признание. Да, не стану скрывать, здесь важная составляющая моего литературного стиля. Во-первых, в своих произведениях я никогда ничего не строю на пустом месте, то есть, не претендую на лавры новатора. Я либо продолжаю какую-нибудь линию, тему, начатую до меня, либо заполняю пропущенную нишу. Ну а во-вторых, читатель сейчас настолько, в основной своей массе, переполнен псевдоинтеллектуальной пульпой и малообразован, что хочется обозначить ему хоть какими-то метками путь к нему же самому, любимому, в современном житейском болоте, где, не ровён час, можно и утонуть.
Займы… с самого детства я возвёл для себя в догму принцип: никогда и никому не давать деньги в долг, и самому ни у кого не одалживаться. На том и стою.
Чужестранка… Дело вкуса, конечно, но я считаю полячек самыми красивыми женщинами в мире. На втором месте, безусловно, украинки, и только на третьем - русские. По характеру, комфортности в браке всё с точностью до наоборот. Как лукаво пошутил сопровождавший нашу группу гид Анджей во время одной из моих поездок в Польшу в ответ на мои дифирамбы в адрес его соотечественниц: «У нас так говорят по этому поводу: есть мужчины, женщины, и польские женщины».
Польская аристократка – загадка вдвойне. Поистине бездонная.
Мастер.
15. Эва – Мастеру.
Париж
Полина Виардо оказалась предусмотрительной, сразу же после смерти Тургенева уничтожив свои письма к нему, Эвелину Ганскую начали шантажировать ещё при жизни Бальзака, когда одна из его бесчисленных любовниц, госпожа де Бреньоль, похитила несколько её писем к Прометею и назначила за них большой выкуп. Вот почему Оноре, по просьбе Эвы, большинство её писем к нему вынужден был уничтожить. Существенная потеря для литературоведов. Другую историю, близкую к анекдотической, вы уже рассказали. Что я могу ещё добавить к уже нами сказанному? Загадочный роман. Бальзак мечтал о том, что благодаря Эвелине он когда-нибудь разбогатеет, оплатит свои долги, покончит с нуждой, которая всю жизнь наступала ему на пятки. Эвелине было невыносимо тошно в той глуши, где она обитала, её привлекала столица мира - Париж, возможность блистать в нём, сохранить своё имя навеки в истории. По сути, их мечты сбылись, несмотря на то, что богатство Эвы сильно поубавилось с её отъездом из России. Хоть она и выиграла все судебные тяжбы, но вынуждена была, в качестве условия брака с Оноре, отказаться от всех угодий в Верховне в пользу своей дочери Анны, ограничившись сама лишь пожизненной рентой. Но и из неё потом большая часть ушла на оплату долгов знаменитого супруга.
Однако при чём тут любовь? Лично я совсем по-другому себе её представляю. Мой муж – мот, гуляка, нищий, постоянно залезает в мой кошелёк, но при том знаменит? И зачем он мне такой, даже если мне деньги с неба упали, и их просто некуда девать? Уж я бы нашла им применение получше. Так что не было никакой любви, всего лишь сделка. Вы большой любитель цитат, как вам такая из них: «Мне никогда не приходилось читать книгу, в которой была бы описана счастливая любовь»? Бальзак из письма Эвелине Ганской, Милан, 20 мая 1838 года.
Он что, надеялся первым, благодаря своему чувству, что-либо подобное написать?
Как бы то ни было, я решила сделать нам обоим небольшой подарок: посетить места, связанные с великой любовью Эвы и Оноре. Начала я, естественно, с небольшого городка Невшатель, буквально 35 тысяч жителей, по нашим меркам посёлок городского типа, места их первой встречи. Вообще, я представляла себе Швейцарию очень скучной для туризма страной, а тут у меня просто глаза разбежались. Великолепный Новый Замок, построенный в 1011 году на месте древнеримской колонии Novum Castellum, который, собственно, и дал название городу. Разнообразные и очень своеобычные здания, фонтаны (говорят, их было здесь чуть ли не полторы сотни в Средние века), бесчисленные магазинчики, и, конечно, готика, готика, готика. Русская православная церковь, где Фёдор Михайлович Достоевский крестил свою дочь Софию. Не удержалась я и от того, чтобы не побывать в Центре Фридриха Дюрренмата – оказывается, он жил в Невшателе с 1952 года, там же и умер в 1990 году. Для меня стало открытием, что он был не только прозаиком, драматургом, публицистом, а ещё и художником, оставил после себя свыше тысячи картин и рисунков, некоторые из которых меня совершенно потрясли.
Однако не буду заниматься рекламой. Первым делом, конечно, я полюбовалась долиной Травер, которая так поразила своей красотой наших знаменитых влюблённых, затем побывала на озере Биль (их там всего три: ещё Невшательское и Муртенское), где Эва и Оноре в тени огромного дуба обменялись первым поцелуем, а заодно и клятвами в верности и вечной любви.
Вот что он напишет ей потом в своём письме:
«Я остановился, чтобы подумать о тебе, отдался мечтам, на глазах моих появились слезы, слезы счастья. Я не нахожу слов, чтобы выразить все свои чувства, посылаю тебе поцелуй любви. Пусть раскроется тебе душа моя!»
24. 10. 1833.
Остров Сен-Пьер, где им удалось побывать наедине, вырвавшись совсем ненадолго из-под неусыпного надзора мужа Эвы, сурового графа Венцеслава Ганского, с тех памятных времён превратился практически в полуостров, сейчас его отделяет от суши лишь маленькая полоска в виде канала. Будь у меня время и деньги, я с удовольствием провела бы денёк-другой в тамошнем отеле Святого Петра.
От Невшателя до Женевы ехать было чуть больше часа на поезде, но что-то во мне перегорело, и я решила ограничиться описаниями биографов. Да, именно здесь Бальзак добился, наконец, близости своей возлюбленной. Эвелина наслаждалась своей любовью буквально под носом у своего мужа, дочери и многочисленной челяди, пробираясь в темноте от дома Мирабо, где они остановились, к гостинице «Лук», где она сняла номер для Прометея. Возможно, будь я постарше, меня бы это восхитило, а так… Отказалась я и от идеи съездить на экскурсию в Верховню, которую сейчас столь интенсивно раскручивают - современная Украина как-то не вдохновляет.
Во всех случаях, я рада тому, что мои временные сомнения рассеялись, и я снова очень счастлива сделанным в жизни выбором. Буду и дальше верно служить Её Величеству Литературе.
Эва.
16. Мастер – Эве.
Коломна
Мне очень понравился ваш рассказ, да и вообще вся инициатива.
«Я остановился, чтобы подумать о тебе, отдался мечтам, на глазах моих появились слезы, слезы счастья…».
Сравните это с тем, что Оноре писал в полном отчаянии более чем за полгода ранее своей закадычной приятельнице:
Г-же Зюльме Карро.
Париж, февраль 1833 г.
«Если говорить о настроении, то признаюсь, что грущу. Только работа поддерживает мою жизнь. Неужели во всем мире я не встречу женщину? Моя меланхолия и физическое недомогание усиливаются и все больше дают себя чувствовать. Погибнуть под бременем работы, ничего не добившись, не чувствуя возле себя нежного и ласкового внимания женщины, которой я бы всё отдал! Но хватит об этом».
Как бы то ни было, я в свою очередь не удержался от ответного дара, и решил посетить Музей заповедник Ивана Сергеевича Тургенева в его имении Спасское-Лутовиново. За сутки вполне уложился. Мне повезло: желающих набралось больше двадцати человек, так что вместо микроавтобуса я добирался с гораздо большим комфортом, на Neoplane.
Вы, конечно, догадались, что даже эту усадьбу Иван Сергеевич завещал в дар своей любимой Полине, которая не проявляла к ней ни малейшего интереса, да и по российским законам того времени не имела права ею управлять. В результате, имение оказалось совершенно бесхозным, а в 1906 году и вообще сгорело. Лишь в 1918 году, когда проходили торжества по поводу 100-летия великого писателя, новоявленные культуртрегеры сообразили, что на одном только пролеткульте далеко не уедешь, и с лёгкой руки тогдашнего наркома просвещения Анатолия Луначарского объявили Спасское-Лутовиново национальным достоянием. Однако к тому времени многое было уже в нём расхищено, как из мебели, так и личных вещей писателя, вот почему, в основном, при осмотре достопримечательностей приходится довольствоваться новоделом и тем, что было собрано, а порой и отобрано, у местного населения. Большой урон историческому памятнику был нанесён во время оккупации, а также при артобстрелах, бомбёжках, ввиду непосредственной близости фронта. Находился там долгое время и госпиталь для раненых. Но вот парк, как бы то ни было, выше всяких похвал: вековые и даже двухвековые деревья, дуб, самолично посаженный Иваном Сергеевичем, а главное - благоговейное отношение к личности великого творца и всего, что с его именем связано, обслуживающего персонала, экскурсоводов.
У поворота к имению возведён небольшой памятник писателю в виде его бюста с надписью на нём: «Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу, родине поклонитесь, которую я уже вероятно не увижу» (выдержка из письма к Я. П. Полонскому, написанного Тургеневым незадолго перед своей смертью).
Ещё я привёз оттуда, из захваченного с собой томика собрания сочинений, и пропущенное мной по всё тем же молодости и легкомыслию, стихотворение.
ТОЛПА
(Посвящено В. Г. Белинскому)
Среди людей, мне близких… и чужих,
Скитаюсь я – без цели, без желанья.
Мне иногда смешны забавы их…
Мне самому смешней мои страданья.
Страданий тех толпа не признаёт;
Толпа – наш царь - и ест и пьёт исправно
И, что в душе задумчивой живёт,
Болезнию считает своенравной.
И права ты, толпа! Ты велика,
Ты широка – ты глубока, как море…
В твоих волнах всё тонет: и тоска
Нелепая, и истинное горе.
И ты сильна… И знает тебя бог –
И над тобой он носится тревожно…
Перед тобой я преклониться мог,
Но полюбить тебя - мне невозможно.
Я ни одной тебе не дам слезы…
Не от тебя я ожидаю счастья –
Но ты растёшь, как море в час грозы,
Без моего ненужного участья.
Гордись, толпа! Ликуй, толпа моя!
Лишь для тебя так ярко блещет небо…
Но всё ж я рад, что независим я,
Что не служу тебе я ради хлеба…
1843 г.
Примечательно, что Виссарион Григорьевич, которого Иван Сергеевич очень ценил, отнёсся довольно холодно, как к посвящению, так и к самому стихотворению. Но куда более поражает цензурный истеризм, характерный для того времени. Издателя «Отечественных записок» А. А Краевского смущали даже такие строки: «там бог тревожно носится над толпою (этого нельзя), «толпа растёт, как море в день грозы», «лишь для неё ярко блещет небо». Такая шизофрения даже для времён сталинизма не характерна.
Что касается вашего отношения к «царице Верховни», то в чём-то я вас понимаю, но всё равно ничего даже близкого к этому великому роману в мировой истории не нахожу. Во всём велик был Прометей: как в творчестве, так и в любви. Как бы то ни было, вы и в самом деле мой добрый ангел - во время переписки с вами я наткнулся на ещё одни свои наброски, которые позволили мне разгадать до конца тайну, над которой я бился всю свою жизнь. Приведу их полностью, хотя наверняка они вам не понравятся.
Три лица женщины
Маленькое эссе
Три лица женщины, в чем они? Когда-то в своём одноимённом рассказе, ныне утраченном, я определил их, как: жена, любимая женщина и любовница. Есть мужчины, которые, положа руку на сердце, могут утверждать, что им удалось увидеть все эти три лица одновременно, в одной женщине? Если да, то снимаю перед ними шляпу.
Меня часто спрашивают, почему я так много пишу о женщинах, и даже от лица женщин? Что я могу ответить? Так сложилась моя жизнь.
Начну с того, что я вырос безотцовщиной. Мать моего отца ненавидела вплоть до самой своей смерти. Было за что: он издевался над ней, бил, мог зимой голой выгнать на мороз, а потом и вообще бросил. Так и осталась она одна-одинёшенька в голодной послевоенной деревне с двумя маленькими детьми. Но выжила. И всех своих сестёр в город перетащила, удачно замуж выдала, да и мы с братом без высшего образования не остались.
Может, со стороны это выглядело предательством, но я пытался наладить с отцом нормальные отношения. Жаль, что из моих попыток ничего хорошего не получилось. А вот две мои бабушки… Та, что со стороны матери - была ревностной, до фанатизма, верующей. Её даже звали Марией. Она была очень строгой, суровой - в одежде и то предпочитала исключительно чёрный цвет. Другая, Ариша, или Арина (почти как у Пушкина, только не Родионовна, а Даниловна), была полной ей противоположностью. Двух сыновей она воспитала без мужа в бедности вопиющей, но жизнерадостность, неутомимая энергия буквально переполняли её. Сколько она знала сказок, песен, частушек – уму непостижимо, но самый уникальный дар её заключался в причитаниях. При встрече после долгой разлуки, или если нужно было оплакать умершего, на свадьбах, чтобы чествовать молодых – да по любому поводу, тут ей не было равных. Ах, как она, к примеру, голосила!
Ну а дальше, когда я вырос… В медицинском училище – одни девчата, лишь наша группа от военкомата. Что мы там вытворяли, особенно когда получали нищенскую свою стипендию в двадцать рублей, ни в сказке сказать, ни пером описать! «А, эти свиньи-фельдшера!» - по-другому о нас преподаватели и не отзывались. Хотя из этих «свиней» впоследствии немало прекрасных врачей, особенно хирургов, после дальнейшей учебы, уже в институте, выковалось. Но как раз тут Чехова из меня не получилось. Кишка оказалась тонка! Боль, кровь, страдания – отгородиться от них можно было только чёрствостью, а порой и цинизмом. Такое не для меня.
Торговля… да там вообще одни женщины, работал продавцом, заведующим магазином, дослужился до заместителя директора торга.
Потом посыпались выговоры, почему-то по партийной линии.
Преподавал. Исключительно женщинам и в окружении коллег-женщин.
Учёба на заочном отделении в торговом техникуме, в педагогическом институте – тоже те ещё цветники.
Водокачка? Один мужчина на всех станциях в Водоканале. Ещё вопросы имеются?
При всём при том воспитал я себя и двух своих сыновей настоящими мужиками. Не в том смысле, чтобы пить, курить, сквернословить – всё это я отрицал всегда и до сих пор не приемлю, а в том, чтобы слово сказанное держать, семью худо-бедно содержать, старость уважать, «пахать» без продыха на нескольких работах, но и о душе не забывать.
Моё отношение к женщинам… Я пишу не научное исследование и не юмористическое повествование. Тем более, не претендую здесь на какую-то энциклопедичность. Ну а ещё: хочу сразу предупредить: суждения мои сугубо индивидуальные, я не гонюсь за обобщениями. Счёл бы большой удачей, если бы удалось хоть немного дополнительных штришков внести в тот загадочный, бездонный в своей сложности и красоте, портрет, который веками пытаются разгадать мужчины. Не «Мона Лиза» Леонардо да Винчи, и не «Форнарина» Рафаэля Санти, а тот, который вообще пока ещё не написан. И уж наверняка не будет написан в живописи, время великих мастеров здесь безнадёжно прошло.
Однако что я всё о себе, да о себе, пора бы уже ближе к существу вопроса притулиться. Хотя начну я здесь опять издалека. Жил в нашем маленьком городе прекрасный беллетрист – Володя Соловьёв. Рассказы у него – просто жемчужинки. Но особенно хорош он был, когда писал о любви. Мы так и прозвали его – «коломенским Мопассаном». В разговорах с ним я поражался, насколько глубоко проник он в женскую душу. История мало что о Володеньке сохранила, сейчас уж и не разберёшь, как он жил, как умер, но было одно интервью с ним редактора местного «Коломенского альманаха» Виктора Мельникова, которое врезалось мне в память на всю жизнь. Отрывок из него я и хочу поставить во главу угла своего бесхитростного повествования.
« - Отношение к женщинам у меня менялось на протяжении жизни. В раннем детстве и юношеском периоде женщина мне представлялась какой-то влекущей, загадочной тайной и чем-то божественным, то есть запретная какая-то тайна, которая требует поклонения. Потом, когда я влюбился в техникуме, женщина начала мне представляться источником великой радости просто одним тем, что она существует. После окончания института я приехал в Коломну. И опять влюбился, несчастливо, и в это время женщина уже представлялась мне не загадочным существом, а приземлённым. Я увидел, что она, при всей своей привлекательности, увы, далека от романтики. И после этого у меня были встречи с женщинами. Была, правда, ещё одна любовь – уже счастливая… Но она была замужняя женщина. Она поправила моё впечатление о женщинах. А потом, после неё, я уже – всё… Где-то там увлекался… И к женщинам у меня сейчас отношение… ну просто… Я рассматриваю в первую очередь женщину сейчас как возможного друга, а уже потом – как женщину. Что поделаешь? Вот такое у меня сейчас отношение. И не знаю, мне кажется, оно уже не изменится. То есть, в первую очередь я рассматриваю женщину как товарища: как у Ремарка».
Что же получается? Выходит, я не прав? Вот, к примеру, уже добавились к моим прежним трём лицам, ещё женщина-богиня, женщина-тайна, женщина-друг. Но кто ж станет спорить: женщина, действительно, удивительна и многолика, и размышлять о Ней можно до скончания Бытия.
Казалось бы, зачем я вытащил на свет божий из своих творческих закромов двадцатилетней давности набросок? Но неисповедимы пути Господни: столько времени я пытался решить для себя загадку самого загадочного из всех великих любовных романов, которые я знаю, но ничего не получалось, уж слишком противоречивы были мысли и поступки, как самого Оноре, так и его возлюбленной, Эвелины Ганской, на их пути друг к другу. Но наложив то эссе, как кальку, я внезапно вековой ребус для себя расшифровал.
Во-первых, удалось ли великому Прометею достичь того счастья, о котором я упоминал? Как ни странно, да.
Любимая женщина? Безусловно. Влюблялся Оноре много, но, по сути, оказался однолюб.
Чего стоят, к примеру, такие его строки:
«О, дорогая моя Ева, у меня только ты одна во всём мире, вся моя жизнь заключена в твоём дорогом сердце, к нему я прикован всеми человеческими чувствами. Я дышу, думаю, работаю лишь благодаря тебе и только для тебя. Что за прекрасная жизнь: любовь и творчество! Но какое несчастье всё время биться в тисках нищеты! Как дорого природа продаёт нам счастье!»
«Для меня в мире нет больше женщин, кроме тебя. Я счастлив верой в свою любовь, тем великим, что вошло в мою жизнь, счастлив жить вечностью нашего чувства, пусть ограниченной временем, но всё же вечностью для нас».
24.10. 1833.
Самая желанная любовница? Сколь ни искусны были в «страсти нежной» Лора де Берни, Лора д’Абрантес, Сара Гвидони-Висконти, Бильбоке не случайно сказал как-то: «Я сосредоточил свою жизнь не в сердце, которое может быть разбито, не в чувствах, которые притупляются, но в мозгу, который не изнашивается и переживает всё».
Может здесь как раз и кроется секрет той редчайшей гармонии их великого чувства, «трёх лиц», о которых я упоминал?
Жена.
«В любовнице ищи всего, чего хочешь: ума, темперамента, поэтического настроения, впечатлительности, но с женой нужно жить всю жизнь, а потому ищи в ней то, на что можно положиться, ищи основу». Генрик Сенкевич.
Они прожили вместе в браке всего пять месяцев, Бильбоке уже был тяжело болен, но Ганская ухаживала за ним, как за маленьким ребёнком до самого его конца.
Вдова.
Тоже качество уникальное, всплыло как-то само собой.
Но и вдовой Эвелина показала себя безупречной: хоть и пришлось ей ради заключения этого брака, тут вы правы, пожертвовать практически всем своим богатством, ограничившись лишь пожизненной рентой. Да и та большей частью была потрачена впоследствии на оплату долгов Оноре, содержание его матери и приведение в порядок его творческого наследия.
Женщина-богиня. Бильбоке повезло сверх всякой меры. Именно такой силы была его любовь к Эвелине.
Женщина-тайна. Бальзака всю жизнь влекли к себе Эвелина, Верховня, Польша и Россия. Он восхищался ими за невозможностью понять.
Женщина-друг.
«Слишком долго в женщине были скрыты раб и тиран. Поэтому женщина не способна ещё к дружбе: она знает только любовь». Ф. Ницше.
Казалось бы, не было у Оноре большего друга, чем Зюльма Карро, но и здесь Эвелина представляла собой тот редчайший случай, когда ни любовь, ни обожествление, ни загадочность не мешают делиться с дорогим человеком самыми сокровенными своими тайнами, без малейшей боязни обнажать перед ним свою душу.
Мне не остаётся ничего другого, как вот на такой высокой, прерванной ноте закончить наш маленький эпистолярный роман. Я понимаю, он оставляет двойственные чувства - в нём много недосказанности, но есть вещи, которые нельзя в душе ломать, пусть каждый воспринимает их, как от юности сложилось – индивидуально.
Две Эвы так навсегда и останутся в моём воображении: зрелая, мудрая и эмоциональная, порывистая, молодая. А между ними великий маэстро - Оноре де Бальзак.
Мастер.
Часть седьмая
Лора, Сара, Эвелина
Эпистолярий
Чёрт побери! Какие громкие имена
я цитирую при каждом удобном случае!
Видите ли, нам, маленьким литераторам,
ценою в два су, нужны крепкие костыли
для того чтобы двигаться.
Иван Тургенев.
Из переписки с Полиной Виардо.
* * *
13. Эва – Мастеру.
Париж
Я полагаю, что это наш последний цикл писем. Однако прежде чем перейти к самому могучему и любимому нашему автору, который сам себя, не без основания, назвал Прометеем своим определяющим, бескомпромиссным тезисом: «Если выбирать между Фаустом и Прометеем, я предпочитаю Прометея», и героине, именем которой назван роман, который вы сейчас пишете, а я вам, по мере своих сил и возможностей, воплощать ваш замысел помогаю, мне хотелось бы закончить наш разговор о Тургеневе.
Пушкин дал наставление своим творческим потомкам в произведении «Поэту» (1830):
Поэт! Не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдёт минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм…
Иван Сергеевич счёл необходимым расшифровать и дополнить эти строки в своём стихотворении в прозе
«УСЛЫШИШЬ СУД ГЛУПЦА…»
Пушкин
Ты всегда говорил правду, великий наш певец; ты сказал её и на этот раз.
«Смех глупца и смех толпы»… Кто не изведал и того и другого?
Всё это можно - и должно переносить; а кто в силах – пусть презирает!
Но есть удары, которые больнее бьют по самому сердцу. Человек сделал всё, что мог; работал усиленно, любовно, честно… И честные души гадливо отворачиваются от него; честные лица загораются негодованием при его имени.
- Удались! Ступай вон! – кричат ему честные молодые голоса. – Ни ты нам не нужен, ни твой труд; ты оскверняешь наше жилище – ты нас не знаешь и не понимаешь… Ты наш враг!
Что тогда делать этому человеку? Продолжать трудиться, не пытаться оправдываться – и даже не ждать справедливой оценки.
Некогда землепашцы проклинали путешественника, принесшего им картофель, замену хлеба, ежедневную пищу бедняка. Они выбивали из протянутых к ним рук драгоценный дар, бросали его в грязь, топтали ногами.
Теперь они питаются им – и даже не ведают имени своего благодетеля.
Пускай! На что им его имя? Он, и безымянный, спасает их от голода.
Будем стараться только о том, чтобы приносимое нами было точно полезною пищей.
Горька неправая укоризна в устах людей, которых любишь… Но перенести можно и это…
«Продолжать трудиться, не пытаться оправдываться – и даже не ждать справедливой оценки».
Иногда он не выдерживал, срывался, называя, к примеру, Чернышевского просто змеёй, а Добролюбова змеёй очковой.
«Горька неправая укоризна в устах людей, которых любишь… Но перенести можно и это…»
Полина Виардо после смерти Ивана Сергеевича первым делом уничтожила свои письма к нему, затем вымарала из его писем к ней, всё, что касалось их личных отношений.
Переписке Бальзака и Ганской больше повезло. После его смерти она была издана в пяти томах под общим названием «Письма к иностранке».
«Услышишь суд глупца…». Мне кажется, в своих контактах с читателями, критиками и коллегами вы придерживаетесь всё-таки пушкинской линии. Не только я одна, многие удивляются, как вам это удаётся. Ну а в переписке нашей вообще нет ни одного с вашей стороны срыва, изъяна. Хотя «достают» вас, насколько мне известно, изрядно.
Во всех случаях, мне теперь гораздо понятнее стал один очень важный момент в вашей творческой манере письма: бесконечные выдержки, цитаты, афоризмы великих людей. Что ж, если уж сам Иван Сергеевич не считал зазорным уничижительно называть себя «художником за два су», которому никак не обойтись без крепких костылей-ссылок на поучения мудрецов в своих произведениях, то вам сам Бог повелел.
* * *
Лора де Берни. Одно время было популярно выражение «женщина бальзаковского возраста», оно быстро превратилось в клише, как в литературе, так и в журналистике, однако мало кто знал, что родилось оно из названия романа мсье Оноре «Тридцатилетняя женщина». Лора было гораздо старше в то время, когда разгорелась их любовь с неуклюжим, но невероятно обаятельным юношей вдвое моложе её возрастом – сорок пять и двадцать два. Даже по современным меркам это перебор, ну а тогда мадам де Берни, мать целого выводка детей (9 от мужа и 1 от любовника), казалась в глазах высшего света совершенной старухой. Она сама подчёркивала это:
«...Не говорите мне более о любви, мсье Оноре. Когда вы ещё лежали в колыбели и бегали босым по лугу у домика кормилицы, я уже похоронила одного из своих детей и думала, что мир вокруг меня навсегда потерял для меня яркость красок и прелесть ароматов…
Кокетство, не более того. Разве могла столь многоопытная и страстная женщина в подобном, увядающем, своём состоянии упустить столь лакомую добычу, которую не надо было даже и заманивать, она сама шла к ней в руки? Как бы то ни было, чувства их были невероятно искренни, хотя всеми вокруг осуждались. Лора стала для Оноре искусной любовницей, даже наперсницей, заботливой матерью, преданной подругой и, главное – единственным человеком на всём белом свете, поверившим в его необыкновенный талант. При ней появилась первая книга, которую он подписал своим настоящим именем: «Шуаны», с которой началось его профессиональное творчество, и был заложен первый камень его грядущей мировой славы. Они постоянно переписывались, он называл её Dilecta – Избранница, с которой по духовному и душевному влиянию на него никто не мог конкурировать до самой её смерти, почти полтора десятка лет. Она поддерживала молодого гения и материально, даже дала ему деньги на покупку типографии. Естественно, приобретение это обернулось не успехом и достатком, а первыми непомерными долгами, которые преследовали потом великого маэстро всю жизнь.
Кстати, сударь, как у вас с долгами? Если их нет, то будем считать, что вам ещё очень далеко до Мастера.
Эва.
14. Мастер – Эве.
Коломна
К сожалению, вы ошибаетесь, моя милая Эва, и меня тоже, как всех прочих моих коллег по ремеслу, частенько посещают и сомнения, и отчаяния. Слава Богу, что я отучился, наконец, от ужасной привычки уничтожать в такие моменты свои произведения.
«Продолжать трудиться…», об альтернативе я даже никогда и не помышлял.
Оправдываться? За что? Перед кем?
Уповать на справедливость? Лучше Вольтера никто точнее не выразился на сей счёт: «Мы оставим этот мир столь же глупым, и столь же злым, каким застали его». Я что, мудрее Вольтера? И, кстати, Бог миловал, женщины, которых я хоть когда-то любил в своей жизни, а уж тем паче, которых сейчас люблю, столь же далеки от литературы, как в своё время всякого рода революционеры, по суждению В. И. Ленина, были далеки от народа (В. И Ленин «Памяти Герцена», 1912). Ну а Полина Виардо, что ж осуждать-то её? Как любила, так и напоследок поступила.
Вы думаете, с перепиской Бальзака и Ганской дело обстояло лучше? Её спасла чистейшей воды случайность. Когда после смерти Эвелины в её дом нагрянули кредиторы (кое-какие упрямцы остались всё-таки, не желали признавать факта полной расплаты), соседи, вообще все, кому не лень - тащили они, что поценнее, а рукописи, письма и прочий «хлам» просто выбросили на помойку. Торговцы сочли, что кое-что из этого «хлама» ещё может пригодиться, как ценный упаковочный материал. Так бы и отлетело в тартарары уникальное творческое наследие великого писателя, если бы не случайно оказавшийся на месте глумления над его памятью большой поклонник Бальзака виконт Шарль Спульберх де Ловенжуль. Быстро разобравшись в чём дело, он обошёл все дома, выгребные ямы, лавчонки и магазинчики в округе, выкупив, а впоследствии и бережно приведя в порядок то, что ещё можно было спасти после варварского стихийного погрома. Так и увидел свет тот неоценимый по своему значению для понимания личности и творчества Оноре пятитомник «Письма к иностранке», о котором вы упоминали.
Судьба художника, как много в ней зависит от вовремя протянутой руки помощи! Что интересно, никто так не помогал Пушкину, как царь Николай I, как материально, так и морально. Александр Сергеевич сравнивал его с Петром I, писал, что «Государство без полномочного монарха – то же, что оркестр без капельмейстера», посвящал ему стихи («николаевский цикл»). В свою очередь царь оплатил после смерти великого поэта все его долги, назначил вполне приличное содержание его семье, переиздал все его произведения. Да и Гоголь не смог бы обойтись без высокой поддержки, особенно в своих путешествиях по Италии. Отсюда и львиная доля их патриотизма.
Даже Сталин делал всё, чтобы вернуть на родину таких деятелей культуры, как Максим Горький, Алексей Толстой, Илья Эренбург, Александр Куприн, Александр Вертинский, Сергей Прокофьев и других. Кажется странным, но именно при нём удалось реализовать свой талант таким корифеям, как Михаил Зощенко, Исаак Бабель, Михаил Булгаков, Дмитрий Шостакович, Михаил Шолохов, Константин Симонов и иже с ними.
Что касается меня, то мне никогда и никто в жизни не помогал. Признаться, я даже не знаю, к какому полу принадлежит существо, именуемое «спонсор». В словаре написано: «человек», но мне кажется, что тут речь может идти исключительно об ангеле. Иногда, засыпая, я даже слышу в темноте шелест его крыльев («по небу ангел пролетел»).
«Но есть удары, которые больнее бьют по самому сердцу…». С диссидентами было совершенно иначе. Их травили, как могли. Ни о каком патриотизме с их стороны уже не могло быть и речи, они существовали только на подачки с Запада, что и закончилось в итоге трагедией для страны.
Что происходит сейчас? Духовное загнивание некогда великой державы. Литературный мусор, издательский навоз похоронили последние надежды на её возрождение.
Лора де Берни… На мой взгляд, вы несколько идеализируете личность этой уникальной в своём роде женщины. В одном вы правы: роман с молодым, полным неукротимого сексуального рвения, юнцом, будущим великим писателем, которого она не могла не разглядеть в беззубом увальне, с таким упорством её домогавшемся, как она могла такое упустить? А уж её «благотворительность»… Исключительно благодаря Оноре и его первым из преследовавших его впоследствии провалов на почве предпринимательства, она смогла сколотить неплохое состояние для своих детей, справедливо рассудив, что с долгами он ещё не раз приползёт к ней, а вот с деньгами непременно бросит. Не верите мне, почитайте соответствующий эпизод в книге Пьера Сиприо «Бальзак без маски».
«Шуаны»… Первая вещь, написанная действительно мастерски, но успеха роман не имел никакого, исключительно только у горстки знатоков. По- настоящему известность пришла к Бальзаку лишь после его трактата-романа «Физиология брака», который никак не мог бы появиться без наставлений, как практических, так и теоретических в области любви, брака, подоплёки жизни высшего света, столь щедро расточаемых Избранницей. Она знала о мире, в котором всю жизнь вращалась, столько, что материала хватило бы на десяток, а то и на добрую сотню томов собраний сочинений. Хотя здесь, пожалуй, ничуть не в меньшей степени помогла Оноре соперница и тёзка Лоры, к которой де Берни своего возлюбленного бешено ревновала - бесшабашная и неистовая герцогиня Лора д’Абрантес. В жизни многих великих и знаменитых людей женщины играли определяющую роль: духовную, чувственную и даже материальную, но у Бальзака их было особенно много: Зюльма Карро, маркиза де Кастри, баронесса леди Джейн Элленборо. Лично меня особенно поразила графиня Сара Гвидобони-Висконти. Она не только одаривала великого писателя изысканными ласками и помогала ему оплачивать некоторые, самые неотложные долги, но и устраивала ему поездки в Италию, чтобы он смог хоть на какое-то время укрыться от своих кредиторов, и даже не возражала, когда он поехал туда однажды с любовницей, переодетой вроде как в секретаря мсье Оноре. Конечно, мистификация раскрылась в итоге, но лишь добавила Прометею популярности, воспринятая, как смешной курьёз.
Что касается «художника за два су», то я тоже лишь в результате нашей переписки наткнулся на это очаровательное признание. Да, не стану скрывать, здесь важная составляющая моего литературного стиля. Во-первых, в своих произведениях я никогда ничего не строю на пустом месте, то есть, не претендую на лавры новатора. Я либо продолжаю какую-нибудь линию, тему, начатую до меня, либо заполняю пропущенную нишу. Ну а во-вторых, читатель сейчас настолько, в основной своей массе, переполнен псевдоинтеллектуальной пульпой и малообразован, что хочется обозначить ему хоть какими-то метками путь к нему же самому, любимому, в современном житейском болоте, где, не ровён час, можно и утонуть.
Займы… с самого детства я возвёл для себя в догму принцип: никогда и никому не давать деньги в долг, и самому ни у кого не одалживаться. На том и стою.
Чужестранка… Дело вкуса, конечно, но я считаю полячек самыми красивыми женщинами в мире. На втором месте, безусловно, украинки, и только на третьем - русские. По характеру, комфортности в браке всё с точностью до наоборот. Как лукаво пошутил сопровождавший нашу группу гид Анджей во время одной из моих поездок в Польшу в ответ на мои дифирамбы в адрес его соотечественниц: «У нас так говорят по этому поводу: есть мужчины, женщины, и польские женщины».
Польская аристократка – загадка вдвойне. Поистине бездонная.
Мастер.
15. Эва – Мастеру.
Париж
Полина Виардо оказалась предусмотрительной, сразу же после смерти Тургенева уничтожив свои письма к нему, Эвелину Ганскую начали шантажировать ещё при жизни Бальзака, когда одна из его бесчисленных любовниц, госпожа де Бреньоль, похитила несколько её писем к Прометею и назначила за них большой выкуп. Вот почему Оноре, по просьбе Эвы, большинство её писем к нему вынужден был уничтожить. Существенная потеря для литературоведов. Другую историю, близкую к анекдотической, вы уже рассказали. Что я могу ещё добавить к уже нами сказанному? Загадочный роман. Бальзак мечтал о том, что благодаря Эвелине он когда-нибудь разбогатеет, оплатит свои долги, покончит с нуждой, которая всю жизнь наступала ему на пятки. Эвелине было невыносимо тошно в той глуши, где она обитала, её привлекала столица мира - Париж, возможность блистать в нём, сохранить своё имя навеки в истории. По сути, их мечты сбылись, несмотря на то, что богатство Эвы сильно поубавилось с её отъездом из России. Хоть она и выиграла все судебные тяжбы, но вынуждена была, в качестве условия брака с Оноре, отказаться от всех угодий в Верховне в пользу своей дочери Анны, ограничившись сама лишь пожизненной рентой. Но и из неё потом большая часть ушла на оплату долгов знаменитого супруга.
Однако при чём тут любовь? Лично я совсем по-другому себе её представляю. Мой муж – мот, гуляка, нищий, постоянно залезает в мой кошелёк, но при том знаменит? И зачем он мне такой, даже если мне деньги с неба упали, и их просто некуда девать? Уж я бы нашла им применение получше. Так что не было никакой любви, всего лишь сделка. Вы большой любитель цитат, как вам такая из них: «Мне никогда не приходилось читать книгу, в которой была бы описана счастливая любовь»? Бальзак из письма Эвелине Ганской, Милан, 20 мая 1838 года.
Он что, надеялся первым, благодаря своему чувству, что-либо подобное написать?
Как бы то ни было, я решила сделать нам обоим небольшой подарок: посетить места, связанные с великой любовью Эвы и Оноре. Начала я, естественно, с небольшого городка Невшатель, буквально 35 тысяч жителей, по нашим меркам посёлок городского типа, места их первой встречи. Вообще, я представляла себе Швейцарию очень скучной для туризма страной, а тут у меня просто глаза разбежались. Великолепный Новый Замок, построенный в 1011 году на месте древнеримской колонии Novum Castellum, который, собственно, и дал название городу. Разнообразные и очень своеобычные здания, фонтаны (говорят, их было здесь чуть ли не полторы сотни в Средние века), бесчисленные магазинчики, и, конечно, готика, готика, готика. Русская православная церковь, где Фёдор Михайлович Достоевский крестил свою дочь Софию. Не удержалась я и от того, чтобы не побывать в Центре Фридриха Дюрренмата – оказывается, он жил в Невшателе с 1952 года, там же и умер в 1990 году. Для меня стало открытием, что он был не только прозаиком, драматургом, публицистом, а ещё и художником, оставил после себя свыше тысячи картин и рисунков, некоторые из которых меня совершенно потрясли.
Однако не буду заниматься рекламой. Первым делом, конечно, я полюбовалась долиной Травер, которая так поразила своей красотой наших знаменитых влюблённых, затем побывала на озере Биль (их там всего три: ещё Невшательское и Муртенское), где Эва и Оноре в тени огромного дуба обменялись первым поцелуем, а заодно и клятвами в верности и вечной любви.
Вот что он напишет ей потом в своём письме:
«Я остановился, чтобы подумать о тебе, отдался мечтам, на глазах моих появились слезы, слезы счастья. Я не нахожу слов, чтобы выразить все свои чувства, посылаю тебе поцелуй любви. Пусть раскроется тебе душа моя!»
24. 10. 1833.
Остров Сен-Пьер, где им удалось побывать наедине, вырвавшись совсем ненадолго из-под неусыпного надзора мужа Эвы, сурового графа Венцеслава Ганского, с тех памятных времён превратился практически в полуостров, сейчас его отделяет от суши лишь маленькая полоска в виде канала. Будь у меня время и деньги, я с удовольствием провела бы денёк-другой в тамошнем отеле Святого Петра.
От Невшателя до Женевы ехать было чуть больше часа на поезде, но что-то во мне перегорело, и я решила ограничиться описаниями биографов. Да, именно здесь Бальзак добился, наконец, близости своей возлюбленной. Эвелина наслаждалась своей любовью буквально под носом у своего мужа, дочери и многочисленной челяди, пробираясь в темноте от дома Мирабо, где они остановились, к гостинице «Лук», где она сняла номер для Прометея. Возможно, будь я постарше, меня бы это восхитило, а так… Отказалась я и от идеи съездить на экскурсию в Верховню, которую сейчас столь интенсивно раскручивают - современная Украина как-то не вдохновляет.
Во всех случаях, я рада тому, что мои временные сомнения рассеялись, и я снова очень счастлива сделанным в жизни выбором. Буду и дальше верно служить Её Величеству Литературе.
Эва.
16. Мастер – Эве.
Коломна
Мне очень понравился ваш рассказ, да и вообще вся инициатива.
«Я остановился, чтобы подумать о тебе, отдался мечтам, на глазах моих появились слезы, слезы счастья…».
Сравните это с тем, что Оноре писал в полном отчаянии более чем за полгода ранее своей закадычной приятельнице:
Г-же Зюльме Карро.
Париж, февраль 1833 г.
«Если говорить о настроении, то признаюсь, что грущу. Только работа поддерживает мою жизнь. Неужели во всем мире я не встречу женщину? Моя меланхолия и физическое недомогание усиливаются и все больше дают себя чувствовать. Погибнуть под бременем работы, ничего не добившись, не чувствуя возле себя нежного и ласкового внимания женщины, которой я бы всё отдал! Но хватит об этом».
Как бы то ни было, я в свою очередь не удержался от ответного дара, и решил посетить Музей заповедник Ивана Сергеевича Тургенева в его имении Спасское-Лутовиново. За сутки вполне уложился. Мне повезло: желающих набралось больше двадцати человек, так что вместо микроавтобуса я добирался с гораздо большим комфортом, на Neoplane.
Вы, конечно, догадались, что даже эту усадьбу Иван Сергеевич завещал в дар своей любимой Полине, которая не проявляла к ней ни малейшего интереса, да и по российским законам того времени не имела права ею управлять. В результате, имение оказалось совершенно бесхозным, а в 1906 году и вообще сгорело. Лишь в 1918 году, когда проходили торжества по поводу 100-летия великого писателя, новоявленные культуртрегеры сообразили, что на одном только пролеткульте далеко не уедешь, и с лёгкой руки тогдашнего наркома просвещения Анатолия Луначарского объявили Спасское-Лутовиново национальным достоянием. Однако к тому времени многое было уже в нём расхищено, как из мебели, так и личных вещей писателя, вот почему, в основном, при осмотре достопримечательностей приходится довольствоваться новоделом и тем, что было собрано, а порой и отобрано, у местного населения. Большой урон историческому памятнику был нанесён во время оккупации, а также при артобстрелах, бомбёжках, ввиду непосредственной близости фронта. Находился там долгое время и госпиталь для раненых. Но вот парк, как бы то ни было, выше всяких похвал: вековые и даже двухвековые деревья, дуб, самолично посаженный Иваном Сергеевичем, а главное - благоговейное отношение к личности великого творца и всего, что с его именем связано, обслуживающего персонала, экскурсоводов.
У поворота к имению возведён небольшой памятник писателю в виде его бюста с надписью на нём: «Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу, родине поклонитесь, которую я уже вероятно не увижу» (выдержка из письма к Я. П. Полонскому, написанного Тургеневым незадолго перед своей смертью).
Ещё я привёз оттуда, из захваченного с собой томика собрания сочинений, и пропущенное мной по всё тем же молодости и легкомыслию, стихотворение.
ТОЛПА
(Посвящено В. Г. Белинскому)
Среди людей, мне близких… и чужих,
Скитаюсь я – без цели, без желанья.
Мне иногда смешны забавы их…
Мне самому смешней мои страданья.
Страданий тех толпа не признаёт;
Толпа – наш царь - и ест и пьёт исправно
И, что в душе задумчивой живёт,
Болезнию считает своенравной.
И права ты, толпа! Ты велика,
Ты широка – ты глубока, как море…
В твоих волнах всё тонет: и тоска
Нелепая, и истинное горе.
И ты сильна… И знает тебя бог –
И над тобой он носится тревожно…
Перед тобой я преклониться мог,
Но полюбить тебя - мне невозможно.
Я ни одной тебе не дам слезы…
Не от тебя я ожидаю счастья –
Но ты растёшь, как море в час грозы,
Без моего ненужного участья.
Гордись, толпа! Ликуй, толпа моя!
Лишь для тебя так ярко блещет небо…
Но всё ж я рад, что независим я,
Что не служу тебе я ради хлеба…
1843 г.
Примечательно, что Виссарион Григорьевич, которого Иван Сергеевич очень ценил, отнёсся довольно холодно, как к посвящению, так и к самому стихотворению. Но куда более поражает цензурный истеризм, характерный для того времени. Издателя «Отечественных записок» А. А Краевского смущали даже такие строки: «там бог тревожно носится над толпою (этого нельзя), «толпа растёт, как море в день грозы», «лишь для неё ярко блещет небо». Такая шизофрения даже для времён сталинизма не характерна.
Что касается вашего отношения к «царице Верховни», то в чём-то я вас понимаю, но всё равно ничего даже близкого к этому великому роману в мировой истории не нахожу. Во всём велик был Прометей: как в творчестве, так и в любви. Как бы то ни было, вы и в самом деле мой добрый ангел - во время переписки с вами я наткнулся на ещё одни свои наброски, которые позволили мне разгадать до конца тайну, над которой я бился всю свою жизнь. Приведу их полностью, хотя наверняка они вам не понравятся.
Три лица женщины
Маленькое эссе
Три лица женщины, в чем они? Когда-то в своём одноимённом рассказе, ныне утраченном, я определил их, как: жена, любимая женщина и любовница. Есть мужчины, которые, положа руку на сердце, могут утверждать, что им удалось увидеть все эти три лица одновременно, в одной женщине? Если да, то снимаю перед ними шляпу.
Меня часто спрашивают, почему я так много пишу о женщинах, и даже от лица женщин? Что я могу ответить? Так сложилась моя жизнь.
Начну с того, что я вырос безотцовщиной. Мать моего отца ненавидела вплоть до самой своей смерти. Было за что: он издевался над ней, бил, мог зимой голой выгнать на мороз, а потом и вообще бросил. Так и осталась она одна-одинёшенька в голодной послевоенной деревне с двумя маленькими детьми. Но выжила. И всех своих сестёр в город перетащила, удачно замуж выдала, да и мы с братом без высшего образования не остались.
Может, со стороны это выглядело предательством, но я пытался наладить с отцом нормальные отношения. Жаль, что из моих попыток ничего хорошего не получилось. А вот две мои бабушки… Та, что со стороны матери - была ревностной, до фанатизма, верующей. Её даже звали Марией. Она была очень строгой, суровой - в одежде и то предпочитала исключительно чёрный цвет. Другая, Ариша, или Арина (почти как у Пушкина, только не Родионовна, а Даниловна), была полной ей противоположностью. Двух сыновей она воспитала без мужа в бедности вопиющей, но жизнерадостность, неутомимая энергия буквально переполняли её. Сколько она знала сказок, песен, частушек – уму непостижимо, но самый уникальный дар её заключался в причитаниях. При встрече после долгой разлуки, или если нужно было оплакать умершего, на свадьбах, чтобы чествовать молодых – да по любому поводу, тут ей не было равных. Ах, как она, к примеру, голосила!
Ну а дальше, когда я вырос… В медицинском училище – одни девчата, лишь наша группа от военкомата. Что мы там вытворяли, особенно когда получали нищенскую свою стипендию в двадцать рублей, ни в сказке сказать, ни пером описать! «А, эти свиньи-фельдшера!» - по-другому о нас преподаватели и не отзывались. Хотя из этих «свиней» впоследствии немало прекрасных врачей, особенно хирургов, после дальнейшей учебы, уже в институте, выковалось. Но как раз тут Чехова из меня не получилось. Кишка оказалась тонка! Боль, кровь, страдания – отгородиться от них можно было только чёрствостью, а порой и цинизмом. Такое не для меня.
Торговля… да там вообще одни женщины, работал продавцом, заведующим магазином, дослужился до заместителя директора торга.
Потом посыпались выговоры, почему-то по партийной линии.
Преподавал. Исключительно женщинам и в окружении коллег-женщин.
Учёба на заочном отделении в торговом техникуме, в педагогическом институте – тоже те ещё цветники.
Водокачка? Один мужчина на всех станциях в Водоканале. Ещё вопросы имеются?
При всём при том воспитал я себя и двух своих сыновей настоящими мужиками. Не в том смысле, чтобы пить, курить, сквернословить – всё это я отрицал всегда и до сих пор не приемлю, а в том, чтобы слово сказанное держать, семью худо-бедно содержать, старость уважать, «пахать» без продыха на нескольких работах, но и о душе не забывать.
Моё отношение к женщинам… Я пишу не научное исследование и не юмористическое повествование. Тем более, не претендую здесь на какую-то энциклопедичность. Ну а ещё: хочу сразу предупредить: суждения мои сугубо индивидуальные, я не гонюсь за обобщениями. Счёл бы большой удачей, если бы удалось хоть немного дополнительных штришков внести в тот загадочный, бездонный в своей сложности и красоте, портрет, который веками пытаются разгадать мужчины. Не «Мона Лиза» Леонардо да Винчи, и не «Форнарина» Рафаэля Санти, а тот, который вообще пока ещё не написан. И уж наверняка не будет написан в живописи, время великих мастеров здесь безнадёжно прошло.
Однако что я всё о себе, да о себе, пора бы уже ближе к существу вопроса притулиться. Хотя начну я здесь опять издалека. Жил в нашем маленьком городе прекрасный беллетрист – Володя Соловьёв. Рассказы у него – просто жемчужинки. Но особенно хорош он был, когда писал о любви. Мы так и прозвали его – «коломенским Мопассаном». В разговорах с ним я поражался, насколько глубоко проник он в женскую душу. История мало что о Володеньке сохранила, сейчас уж и не разберёшь, как он жил, как умер, но было одно интервью с ним редактора местного «Коломенского альманаха» Виктора Мельникова, которое врезалось мне в память на всю жизнь. Отрывок из него я и хочу поставить во главу угла своего бесхитростного повествования.
« - Отношение к женщинам у меня менялось на протяжении жизни. В раннем детстве и юношеском периоде женщина мне представлялась какой-то влекущей, загадочной тайной и чем-то божественным, то есть запретная какая-то тайна, которая требует поклонения. Потом, когда я влюбился в техникуме, женщина начала мне представляться источником великой радости просто одним тем, что она существует. После окончания института я приехал в Коломну. И опять влюбился, несчастливо, и в это время женщина уже представлялась мне не загадочным существом, а приземлённым. Я увидел, что она, при всей своей привлекательности, увы, далека от романтики. И после этого у меня были встречи с женщинами. Была, правда, ещё одна любовь – уже счастливая… Но она была замужняя женщина. Она поправила моё впечатление о женщинах. А потом, после неё, я уже – всё… Где-то там увлекался… И к женщинам у меня сейчас отношение… ну просто… Я рассматриваю в первую очередь женщину сейчас как возможного друга, а уже потом – как женщину. Что поделаешь? Вот такое у меня сейчас отношение. И не знаю, мне кажется, оно уже не изменится. То есть, в первую очередь я рассматриваю женщину как товарища: как у Ремарка».
Что же получается? Выходит, я не прав? Вот, к примеру, уже добавились к моим прежним трём лицам, ещё женщина-богиня, женщина-тайна, женщина-друг. Но кто ж станет спорить: женщина, действительно, удивительна и многолика, и размышлять о Ней можно до скончания Бытия.
Казалось бы, зачем я вытащил на свет божий из своих творческих закромов двадцатилетней давности набросок? Но неисповедимы пути Господни: столько времени я пытался решить для себя загадку самого загадочного из всех великих любовных романов, которые я знаю, но ничего не получалось, уж слишком противоречивы были мысли и поступки, как самого Оноре, так и его возлюбленной, Эвелины Ганской, на их пути друг к другу. Но наложив то эссе, как кальку, я внезапно вековой ребус для себя расшифровал.
Во-первых, удалось ли великому Прометею достичь того счастья, о котором я упоминал? Как ни странно, да.
Любимая женщина? Безусловно. Влюблялся Оноре много, но, по сути, оказался однолюб.
Чего стоят, к примеру, такие его строки:
«О, дорогая моя Ева, у меня только ты одна во всём мире, вся моя жизнь заключена в твоём дорогом сердце, к нему я прикован всеми человеческими чувствами. Я дышу, думаю, работаю лишь благодаря тебе и только для тебя. Что за прекрасная жизнь: любовь и творчество! Но какое несчастье всё время биться в тисках нищеты! Как дорого природа продаёт нам счастье!»
«Для меня в мире нет больше женщин, кроме тебя. Я счастлив верой в свою любовь, тем великим, что вошло в мою жизнь, счастлив жить вечностью нашего чувства, пусть ограниченной временем, но всё же вечностью для нас».
24.10. 1833.
Самая желанная любовница? Сколь ни искусны были в «страсти нежной» Лора де Берни, Лора д’Абрантес, Сара Гвидони-Висконти, Бильбоке не случайно сказал как-то: «Я сосредоточил свою жизнь не в сердце, которое может быть разбито, не в чувствах, которые притупляются, но в мозгу, который не изнашивается и переживает всё».
Может здесь как раз и кроется секрет той редчайшей гармонии их великого чувства, «трёх лиц», о которых я упоминал?
Жена.
«В любовнице ищи всего, чего хочешь: ума, темперамента, поэтического настроения, впечатлительности, но с женой нужно жить всю жизнь, а потому ищи в ней то, на что можно положиться, ищи основу». Генрик Сенкевич.
Они прожили вместе в браке всего пять месяцев, Бильбоке уже был тяжело болен, но Ганская ухаживала за ним, как за маленьким ребёнком до самого его конца.
Вдова.
Тоже качество уникальное, всплыло как-то само собой.
Но и вдовой Эвелина показала себя безупречной: хоть и пришлось ей ради заключения этого брака, тут вы правы, пожертвовать практически всем своим богатством, ограничившись лишь пожизненной рентой. Да и та большей частью была потрачена впоследствии на оплату долгов Оноре, содержание его матери и приведение в порядок его творческого наследия.
Женщина-богиня. Бильбоке повезло сверх всякой меры. Именно такой силы была его любовь к Эвелине.
Женщина-тайна. Бальзака всю жизнь влекли к себе Эвелина, Верховня, Польша и Россия. Он восхищался ими за невозможностью понять.
Женщина-друг.
«Слишком долго в женщине были скрыты раб и тиран. Поэтому женщина не способна ещё к дружбе: она знает только любовь». Ф. Ницше.
Казалось бы, не было у Оноре большего друга, чем Зюльма Карро, но и здесь Эвелина представляла собой тот редчайший случай, когда ни любовь, ни обожествление, ни загадочность не мешают делиться с дорогим человеком самыми сокровенными своими тайнами, без малейшей боязни обнажать перед ним свою душу.
Мне не остаётся ничего другого, как вот на такой высокой, прерванной ноте закончить наш маленький эпистолярный роман. Я понимаю, он оставляет двойственные чувства - в нём много недосказанности, но есть вещи, которые нельзя в душе ломать, пусть каждый воспринимает их, как от юности сложилось – индивидуально.
Две Эвы так навсегда и останутся в моём воображении: зрелая, мудрая и эмоциональная, порывистая, молодая. А между ними великий маэстро - Оноре де Бальзак.
Мастер.
Рейтинг: +3
523 просмотра
Комментарии (4)
| ORIT GOLDMANN # 19 сентября 2017 в 06:43 0 | ||
|
В рукопашном бою главное, чтобы патроны не кончились. 
| Николай Бредихин # 22 сентября 2017 в 17:14 0 | ||
|
| Алексей Курганов # 20 ноября 2017 в 16:52 0 | ||
|
| Николай Бредихин # 20 ноября 2017 в 17:18 0 | ||
|
Новые произведения
