Три Тысячи Километров. Пункт первый

                                                                                                                                                День и ночь, чёрно-белое время,

Не спеши, не спеши, не спеши,

Дай мне что-нибудь, кроме скорости,

Для души, для души, для души…

Михаил Танич

П У Н К Т   П Е Р В Ы Й.

1.1.0.

Рано или поздно в жизни любого студента, будь то безнадёжный «ботаник» или хронический пофигист-троечник, наступает момент прозрения, осознания скучности бытия, и душа начинает вопить, требуя свежего адреналина, запросто глуша этим воплем жалкий лепет разума…

– Такси прибыло! – сообщил Серёга, распахивая общажную дверь.

– Ну, двинули. Баул не забудь только.

Лёгкая рука случая свела нас на химико-биологическом факультете Тульского пединститута ещё в 1989-м. Первый курс был потрачен на знакомство и освоение студенческого быта; второй – на притирку друг к другу и к окружающим, а в середине третьего душа-то и позвала за адреналином. Его поиски решено было начать летом. Где? Очевидно, в путешествии! Организованная экскурсия как варинант отверглась сразу: из-за кабальной привязанности к автобусу, когда шаг вправо – шаг влево считается побегом и карается по закону. Вариант пешего похода так же был отвергнут: низкая скорость подразумевает и малую величину пройденного расстояния. Поэтому выбор способа передвижения остановился на…

– Машину-то смотри, не растряси, трубки не растеряй, – говорю Серёге.

– Да ни в коей мере! – друг поправил лежащий на коленях рюкзак.

– Какая тряска? – возмутился таксист. – Я, вон, каждой яме кланяюсь!..

Велосипед! Да!! Идеальное средство для добычи больших доз адреналина и новизны ощущений – по максимуму! Но велосипеды для двоих если и были в продаже, то нам бы они стали не по карману. Поэтому я буквально с февраля стал подрабатывать ночным сторожем в родном институте, и возникшая материальная проблема решилась несколько по-иному. В моём распоряжении среди прочих оказался ключ от велобазы, куда спортфак регулярно поставлял «бывавшие в употреблении» гоночные велосипеды, точнее – то, что от них оставалось. Там мы с Серёгой и призаначили все необходимые детали, начиная с лёгких трубок от рамы и заканчивая «горными» колёсами. Затем, вскрыв слесарную мастерскую, в течение трёх месяцев методом проб и ошибок мы сооружали нехилую раму, чтоб её легко можно было разобрать на трубочки. Когда это удалось – остались простые формальности: приделать колёса, руль, тормозá, сразу два счётчика расстояния и ещё ряд технических излишеств. Сёдла, адаптируя к длинным ногам, пришлось поднять едва ли не выше уровня руля. В итоге у нас вышел настоящий велоброневик! Завершив сборку, мы его покрасили, и вся машина, от сёдел до покрышек, приобрела металлический цвет. Точнее – стальной цвет. А ещё точнее – цвет ванадиевой стали.

Следующий этап – испытания: их проведение было возможно так же лишь ночью, да и то – только во внутреннем дворе института (либо в спортзале) – чтоб ни одна посторонняя душа не заморочилась вопросом на предмет обретения нами столь крутого транспортного средства. Зато в сложенном состоянии носить машину можно безбоязненно: при массе всего в пятнадцать килограммов она свободно умещалась в рюкзак.

И теперь, когда с транспортным средством определились, резонно возникает новый вопрос: куда же мы нынче едем в такси, 10-го августа 1992-го года, в понедельник, в 5 часов утра?

Ответ: на Московский вокзал города-героя Тула, ибо начальной точке путешествия суждено было разместиться в Москве.

Кстати: почему на такси? Потому что если к рюкзаку с велосипедом присовокупить рюкзак с палаткой, рюкзак с посудой и инвентарём и ещё такой небольшой (на полкубометра) баул с провизией и одеждой, то у читателя появится первое поверхностное представление о нашей экипировке.

В чём же цель замысленного похода? Задаваться неуместными вопросами целеполагания именно когда дело УЖЕ начато, нас научила одна бестолковая методичка по педагогике, где с несвойственной для названной науки логикой указано, что делая что-нибудь, надо знать, что именно надо делать и для чего надо делать. Если с первым пунктом вышепроцитированной инструкции всё было ясно, то со вторым возникли проблемы. Ответы типа «поиск адреналина» и «новизна ощущений» стали казаться недостаточными. Удовлетворительное решение пришло внезапно.

– Давай, Серёг, поглядим слегка, как там поживают наши коллеги, студенты-химики, биологи и иже с ними? – предложил друг.

– Да? Только кто ж нам о своей нехилой жизни говорить-то захочет? – я задал вполне уместный вопрос.

– Слухами земля полнится. Вот их-то мы слегка и подслушаем, как завещал великий Сенека.

Три года студенческой жизни не прошли даром: у нас прочно сформировался не только свой быт, свои интересы и кумиры, но и свои поговорки, понятные только нам.

1.1.1.

В начале среднерусского августа всегда наступает такой особый период, когда дни уже не жаркие, как в темпераментном июне, но ещё и не прохладные, как в капризном октябре; когда вечера уже не столь поздние, как ранним летом, но и не столь ранние, как поздней осенью; когда насыщенный запахом сена и фруктов воздух совершенно неподвижен и прозрачен настолько, что возможно разглядеть каждую его молекулу; когда флегматичное солнце изредка лениво припекает, показывая, что есть ещё порох в пороховницах, хоть силы уж и не те; а дожди пока не торопятся излиться сплошным потоком, экономя воду для близкой осенней слякоти. Именно этот период вызывает в душе непостижимый, ностальгически волнующий трепет: дни лета сочтены, как-никак; именно этот период наиболее остро возбуждает желание изведать нечто новое, дотоле не знакомое, и именно этот период станет порождать самые красочные воспоминания долгими зимними вечерами в хорошей компании за бутылочкой пива и иными стимуляторами откровения…

Электропоезд постепенно наматывал километры пути на óси, неотвратимо приближая пассажиров к столице. Он то еле полз, будто чем-то недовольный; то летел изо всех сил, и тогда каждый вагон трясся, точно нерадивый студент на семинаре по истории КПСС. Примерно до Серпухова мы безуспешно пытались компенсировать время, недоспанное этой ночью.

– А вот, Серёг, – наконец, подал я голос, поняв всю тщетность своих попыток вздремнуть.

– Чего? – осознавая то же самое, трагически спросил друг.

– Серёг, а водицы испить – надо?

– Надо бы...

Тяжело привстав, из кармана рюкзака Серёга достал поллитру из-под «Столичной», наполненную водой. Но по внешнему виду определить это, естественно, никто из окружающих не мог.

– Нá, верши приступление, – произведя существительное от глагола «приступай», друг протянул пузырь мне.

Пассажиры неслабо покосились в нашу сторону. Серёгина фраза, в сочетании с его наголо бритой головой и слегка нахальным взглядом исподлобья, восторга, кажется, не вызвала. Тем временем я приложился к бутылке, одолев в три глотка половину её содержимого.

– У-у, силён! – восхитился Серёга, прикончив остатки воды в одно касание.

– Ты тоже неслабый, – поддел я. – Песни горланить будем?

Соседи разом обречёно уставились в окна в ожидании худшего. Но мой товарищ решил пощадить соседей:

– Может, вычит лёгкий устроить?

– Надо бы.

Серёга, вернув опорожнённый пузырь в рюкзак, достал оттуда книгу размером с хороший кирпич.

– «Quo vadis?», – прочитал я. – Ого! Преклоняюсь перед твоим мужеством!

– А чё, интересная. Тут и про друга Сенеку есть...

Я ограничился газетой, которая, к сожалению, интересной не оказалась; и снова потянулись бесконечные минуты вынужденного безделья. Ну и где она, новизна ощущений??!

К счастью, всё рано или поздно кончается. Кончилась и нынешняя поездка. На платформе «Москворечье» мы быстренько выгрузили полегчавший на полкило скарб, собрали тандем, и с великим трудом уложив на него пожитки, поехали. Начался отсчёт километров нашего абсолютно героического путешествия.

– Куда направимся? – спросил один.

– Разве не всё равно? – отозвался другой. – Дабы не думать лишнего, рванём в Калугу?

– Абгемахт, как говорил великий Сенека. «Решено» в переводе означает.

9:30. Солнце успело приподняться над здешними «небоскрёбами», совершенно чистое небо уже приобрело матовый оттенок, специфичный в условиях мегаполиса. В воздухе ещё ощущались остатки утренней свежести, изрядно разбавленные автомобильными выхлопами. Сидя за рулём, я, словно слаломист, еле успевал уворачиваться от разного рода препятствий, будь то скамейка, урна, дерево или прохожий, пока мы выбирались на Каширское шоссе. По нему и направились на юг, в сторону МКАД.

На переднем багажнике ехала палатка, на заднем разместился чуть похудевший баул. Оставшиеся два рюкзака устроились по бокам, позади первого седла, в предназначенные для того ячейки. Слева в такт дорожным дефектам гулко громыхала трёхлитровая походная кухня, набитая для экономии места свёрнутой полиэтиленовой канистрой. С другого боку гнусаво звенел хор мисок, ложек, ножей и кружек, в котором хриплым басом уверенно солировал трёхлитровый чайник-самовар. С панели из оргстекла между рогами руля, из специальных зажимов на меня смотрели часы, компас и довольно подробная карта центра Европейской части РСФСР в виде книжечки. Последняя словно посмеивалась: подумаешь, до Калуги всего-то шестнадцать сантиметров, линия Киевского шоссе – как гнутая проволочка на гладкой бумаге; а мы – трудись, обливайся пóтом, чтобы покорить эти бумажные сантиметры! Весь приборный ансамбль украшал собой глазастый спидометр, стрелка которого из скромности не лезла пока выше отметки «17». Небольшие, с широкими шинами, колёса, безропотно взвалившие на себя почти четверть тонны, бойко крутились, а задорные солнечные лучи весело играли на спицах.

Каширское шоссе кончилось минут через пятнадцать, мы благополучно выбрались на Московскую кольцевую автодорогу и повернули на запад. Здесь не было небоскрёбов, поэтому солнце теперь нахально пялилось нам в спины, намереваясь сегодня задать нехилого жáру всей подотчётной территории. Машины неслись нескончаемым потоком, словно эритроциты по коронарной артерии. Были, были такие времена, когда автомобили по МКАДу – носились!..

Я много раз посещал Москву, и с самого раннего детства название этого города ассоциировалось не с видами Кремля или Красной площади, не с боем часов на Спасской башне, а с постоянной спешкой, бесконечными очередями в «колбасных» магазинах, вечной толкотнёй в метро, тóлпами таких же провинциалов на вокзалах, и ещё – с хамством и высокомерием аборигенов, возомнивших себя пупами земли только из-за того, что живут в столице. А обязательное наличие здешней прописки при поступлении в престижные вузы или при посещении магазинов ещё больше «подняло» авторитет столицы в моих глазах. Сегодня, конечно, мы не собирались посещать магазины и поступать в престижные вузы, хотелось поскорей покинуть этот негостеприимный для провинциала город.

1.1.2.

Через час перед нами вырос знак, сообщающий всем подряд, что если свернуть влево и пройти ровно сто шестьдесят камэ, то можно оказаться в Калуге. А счётчики на переднем колесе смущённо показывали только двадцать два. Лихо: ещё всего восемь раз по столько, и вот она, Калуга! Да-с... Ощущение возникло такое, будто мы задумали переплыть Атлантический океан на двухвёсельной лодке, и сейчас пытаемся противостоять натиску волн. Новизна ощущений…

Вскоре нагрянул и «девятый вал» в виде крутого спуска и длинного пологого подъёма. Стрелка спидометра резко пошла вверх: тридцать, сорок, сорок семь... Ещё чуть-чуть, и прибор задымится. Ветер в ушах не свистел, он пронзительно визжал, словно первокурсница, увидевшая на плече живого таракана. Мурашки бежали по спине стройными табунами. Необходимость дышать отпала сама собой: встречный поток воздуха абсолютно самостоятельно через ноздри доходил до самых глубоких альвеол. От одной мысли, что я не удержу руль, душа уходила в пятки. А от вида предстоящего подъёма отнимались ноги и темнело в глазах. Боже, сколько ж ещё таких подъёмов коварно распахнут нам свою пасть?!

В самой нижней точке спуска тандем удивлённо крякнул всеми болтами, а мне стало ещё страшнее, ведь теперь предстояло поднять двести пятьдесят кагэ на приличную высоту. Новизна ощущений…

Согласно законам механики, большая масса сперва помогала: треть подъёма мы прошли по инерции. Дальше пришлось неслабо налечь на педали. С трудом, с трудом, с бо-ольшим трудом, но всё-таки взлезли мы на этот несчастный подъём. Сердце грозилось выскочить из горла, по лёгким будто прошлись наждаком, а по спине вместо мурашек бежал пот, и не только по спине. Новизна ощущений…

И хотя на спуск мы затратили секунд тридцать, а на подъём – минуты три, казалось, прошёл час. В душе, тем не менее, пели соловьи: мы победили! Правда, после указателя «Калуга – 152 км» всю эйфорию как рукой сняло. И кто его тут воткнул?

– Ничего, Серёг, некоторые и вплавь океан одолевали, – сказал я вслух. Странно, с самого «Москворечья» мы почти не разговаривали.

– Чё? – спросил пыхтевший сзади Серёга, его мысли, наверно, были далеки от моих, хотя и шли параллельно.

– Может, перекурим?

– Надо бы, – Серёга полез в карман за сигаретами.

– Да я, эта, чисто образно сказал про перекур-то, – я лишь на мгновение представил, чтó произойдёт, если изодранные недавним подъёмом лёгкие обработать табачным дымом.

– Вот ты и прав, – согласился друг. – Ещё не время курить.

– Ага. На привале – самое время будет.

Выбрав местечко поудобней, мы остановились. Машину прислонили к металлической ограде шоссе, сами уселись на травку чуть поодаль. Двенадцатый час. Солнце светило прямо в глаза, и назойливые лучи жадно впивались во все незащищённые части тела.

– У-у! – озираясь, восторженно произнёс Серёга. – Хорошо!

– Чё – хорошо-то?

– Со-осны.

– Ну и что. А чё хорошего?

– Как – чё? Фитонци-иды! – ответил друг с привычкой растягивать ударный слог.

– А-а, фитонци-иды! – я произнёс с видом знатока.

– Целебный воздух, от микробов помогает, – изрёк Серёга с пафосом.

– Надо бы неслабый распорядок дневной слегка соорудить, – предложил я. Комнатный общежитский жаргон столь крепко въелся в нашу речь, что если сказать просто: «Нам нужен распорядок дня», то друг мог бы и не понять.

– Надо бы, – согласился Серёга. – Какой?

– Предположим, едем мы с тобой в Калугу. Вот тридцать камэ отмахали – перекурили. В смысле – отдохнули. Ещё тридцать – ещё перекурили. До Обнинска доехали – нехило ужрались. Я имею в виду, покушали, молочка деревенского испили...

– До Обнинска? – перебил Серёга. – Так это ж, малость, хреново. Там, говорят, АЭС, радионуклиды всякие валяются.

– Ты прав! Пообедаем в другом месте. Только обязательно в Калужской области. Ну как?

– А доедем? – Серёга встал и направился к тандему.

– Надо бы доехать. Пока до Калуги не доберёмся, спать не ляжем, – я тоже встал.

До обеда предстояло одолеть почти семьдесят километров, до ночлега – ещё восемьдесят. Какой чёрт погнал нас в такую даль?

– Правильно! Как учил друг Сенека, стóики не сдаются! – желая подбодрить себя и меня, произнёс Серёга.

– Победа или смерть! – я поддержал мысль. Как ни пóшло звучала бы последняя фраза, обесцененная нынешним «новейшим временем», для нас она стала весьма актуальной.

– Ну-с, теперь твоя очередь быть управляющим, – я уселся на заднее седло. – До следующего перекура.

Машины так же летели мимо; одни –  навстречу, другие – обгоняли, нещадно обдавая тугим потоком воздуха с сильным бензиновым перегаром. География номеров самая обширная: Москва, Калуга, Киев, Одесса, Молдавия и даже Тюмень и Иркутск. Что-то заставляло людей ехать в Москву из всех концов бывшего Союза. Большинство водителей не обращало на нас никакого внимания. Некоторые приветливо помахивали рукой – мы их так же приветствовали;  а иные, особенно – обгоняющие, демонстрировали пошлый жест из поднятого вверх среднего пальца. На таких мы не реагировали: может, у человека и есть-то одна радость в жизни – подразниться, так зачем же лишать его этого удовольствия? Новизна ощущений, блиннн…

Всякий, кто ездил на тандеме, знает, как непривычно первое время сидеть на втором месте: руки так и норовят повернуть руль или начинают искать рукоятки тормозов. Затем этот дискомфорт, конечно, проходит, и тогда за руль можно и не держаться вовсе, а только знай, педали накручивать. Можно хорошенько оглядеться. Можно испить водички или снять ветровку. Точно, это мысль. Вслед за курткой в баул к консервным банкам и картошке отправилась и рубаха. Я теперь отважно подставил лучам свой худосочный торс. Наблюдая за мной в зеркальце заднего вида, Серёга тоже начал разоблачаться и, не выпуская руля, передал вещички мне. Едва я успел завязать баул, как новый спуск нагло навязал объятия. Снова завизжал ветер, опять побежали мурашки. На сей раз не было страха, что я выроню руль, так как таковой держал Серёга, но постоянно казалось, что мы летим в пропасть... Не улетели. А после подъёма чувство победы уже не было столь сильным. Когда же через какое-то время начался новый спуск, то и мурашек стало меньше.

– Серёг, – задыхаясь, подал я голос после одоления подъёма. – Cколько накрутили?

– Сорок два.

– За полчаса – двенадцать камэ. Плохо?

– Сгоди-ится.

– А скорость-то какая? – одышка еле позволяла говорить.

– Сейчас – двадцать. На спуске было почти пятьдесят, а на подъёме – восемь-десять.

– Что-то я, Серёг, малость, подустал, – проговорил я.

– Перекур неслабый? – оживился друг.

– Ага, через восемнадцать камэ, как уговорено.

– Врёшь, уже через семнадцать…

Если такими темпами двигаться и дальше, то до перекура будет минут сорок, а до обеда – почти три часа. Но чё это я всё об обеде? Вокруг-то вон как хорошо: с обеих сторон дороги колосятся хлебá... Какой умник догадался их тут посеять? Здесь же бензин, тетраэтилсвинец, яд!.. Так, я отвлёкся. Вон лес сосновый на краю поля. Хороший лес, светлый. С фитонцидами. Вот полежать бы сейчас там на травке да «бонда» потянуть, а фитонцидами занюхать... Так, опять я не о том. Ой, вон автобус в Москву поехал. Пассажиры-то как развалились в мягких креслах! Стоп!.. А что это за дома сзади? Москва, что ли? Точно, «небоскрёбы» Тёплого Стана видны довольно отчётливо. Ах ты, чёрт подери! В общем, надо опустить глаза, стиснуть зубы и сильнее врезать по педалям!

1.1.4.

– Вон дярёвня какая-то виднеется, – бойкий Серёгин голос разогнал мои безрадостные мысли.

– Небось, Апрелевка? – проговорил я, озирая скромно маячившие в отдалении жилые массивы.

– Наве-ерно, – Серёга вгляделся в карту. Минут через двадцать наши догадки получили неоспоримое подтверждение.

– Ну чё, перекур? – с надеждой поинтересовался друг.

– Так ведь расстояние ещё не вышло.

– А, ерунда. Счётчик можно и рукой подкрутить, – Серёга рассмеялся.

– Ах, Серёг, если б Калуга от этого приблизилась, – вздохнул я с меланхоличной улыбкой.

– Тогда, мож, пивка? – надежда в его голосе и не думала умирать.

– Так ты же за рулём, – я понял, что сопротивляться бесполезно.

– А к обеду сгодится, – Серёга, как мне показалось, сглотнул слюну.

Мы ехали по главной магистрали столицы отечественного винила. В общем, типичный городок Подмосковья с довольно чистыми тенистыми улочками и домами, изрядно уступающими в высоте тополям и десятком одноподъездных «небоскрёбов» на спальной окраине. Возле невесть откуда взявшегося пивного ларька Серёга так резко нажал оба тормоза, будто в полуметре от себя увидел пропасть.

– Ты, эта, пока документально зафиксируй, а я схожу, – он достал из рюкзака пузырь из-под «Столичной».

– Пузырёк-то слегка плюгавый! Что это – по стакану на человека? Малость, нехорошо.

Я вынулл свою – литровую – флягу, наполненную водой. Половину перелил в пузырь, остатками окропил апрелевский асфальт.

Пока спутник был в отлучке, я рассматривал карту. На зелёной ткани лесов, пронизанной венами рек и артериями дорог, Москва лежала огромной опухолью, охватившей метастазами Видное, Химки и Подольск. Пятнышко Апрелевки было всего в трёх сантиметрах от неё. Синей ручкой я обвёл весь пройденный путь, начиная с «Москворечья», а возле Апрелевки написал: «10.08.92. 12:28. Пиво. 1 л.».

Вернулся довольный Серёга.

– Как сказал бы великий Сенека, дас ист зер гут! – произнёс он, протягивая закрученную флягу.

– Плохо, Серёг: пиво-то нагреется слегка неслабо.

– Точно. Значит, надо его выпить, – он всегда найдёт что ответить.

– А как же обед? – у меня аргументы тоже не исчерпаны.

Убрав флягу поглубже в рюкзак, двинулись дальше. Интересно, но пока ехали по городу, казалось, что мы не на утлом судёнышке плывём по течению, а на мощном катере стремительно рассекаем любые волны. Правда, после столба с перечёркнутой надписью «Апрелевка» всё вернулось на круги своя.

– На меня бабка в киоске том покосилась неслабо, когда я пивище брал, – застенчиво похвастался Серёга.

– А-а, на твои мускулы? А мужики с тобой не подружились? Надо было тебе кепку-то снять.

– Да, на-адо бы, – Серёга заулыбался.

– Подошёл бы, сказал, что мы, в натуре, с Воркуты едем, чисто пивка охота, мужики, типа, разойдись, – говорил я уже сквозь смех.

– Не, лучше с Магада-ана, тогда и пропусти-или бы неслабо, и нали-или бы за так, – от нашего смеха задрожал тандем.

Смеяться сильнее стало опасно, поэтому Серёга начал что-то вяло напевать под нос, я же, стиснув зубы, снова стал налегать на педали.

– От, чёрт! – давя на тормозá, вскрикнул друг так горестно, словно в этот момент от велосипеда отвалились сразу оба колеса.

– Чё такое? – я испугался почти искренне.

– Перекур-то прозевали! На целых тыщу триста метров нехилых, – он слез с тандема.

– А, Серёга, обмануть, значит, хотел? – я прислонил машину к ограде.

Мы успели привыкнуть к периодическим спускам-подъёмам, а поток машин воспринимали как данность. Окружающая природа так же перестала производить впечатление. Хотя мы не шибко усердствовали, усталость всё же давала знать. Шутка ли – шестьдесят километров за неполные три часа! Может, конечно, и шутка, но тогда казалось, что сил на эти километры ушло как на весь стольник, хотя сколько их на стольник обычно уходит – ещё только предстояло узнать. Солнце тут своим жаром так и норовит заставить сойти с дистанции. Да и лёгкий завтрак, имевший место быть ещё в Туле, теперь, по-моему, полностью перешёл в энергию мышечных сокращений...

А в чём, собственно, дело? В конце концов, тут недалеко электричка проходит, так что в любой момент можно вернуться, только зачем тогда, спрашивается, нужно было затевать всю эту шизандрáцею?[1] Трудно ведь только сдвинуть тандем, дальше-то сам идёт.

– Давай, шоль, отдохнём малость? – Серёга по глазам прочитал мои мысли.

– Если только минут десять. А то когда ж в Калугу-то приедем? – проговорил я с показной настойчивостью.

– Так куда ж спешить-то? – Серёга достал бутылку с водой и, отпив малость, протянул мне. Тепловатая жидкость с «устойчивым, неповторимым ароматом» хлора всосалась ещё во рту. Тем не менее, это слегка компенсировало количество влаги, ушедшей сегодня из тела в атмосферу.

– А чё мы радио не слушаем?

– Я и забыл о нём, – отвечаю, открывая рюкзак. – А пиво-то нагрелось. Термодинамика своё берёт.

– Ерунда, выльем в родниковую воду, оно и остынет, – Серёга нарвал какой-то травы и стал запихивать себе в кеды.

– Можно и по-другому, – я вспомнил, что где-то читал, как охладить напиток в жару.

– Как? Сразу выпить? – Серёга снова сглотнул слюну.

– Всё бы тебе выпить! Гляди!

Остатками воды я смочил полотенце, завернул в него флягу и привязал к раме тандема.

– Главное теперь – ехать побыстрее. А чё это ты с кедами делаешь? – надев приёмник на шею, я уселся за руль.

– Да, лёгкой полыни положил туда малость, – Серёга тоже погрузился, и мы поехали. – Это так римские скороходы дурью неслабо маялись.

– Как? Полынь себе в кеды сували? И это помогало идти быстрее? – удивился я.

– Ну! Это я вычитал в какой-то почти умной книге. Наверно, помогало, а то тáк-то они зачем её пихать будут?

– А хефрен их знает. Они же, небось, глупые: видят, полынь растёт, да и думают: а чего бы нам её себе в кеды не подсунуть?

– Кто-кто их знает? – спросил Серёга после смеховой паузы.

– Хефрен. Это такой фараон был, Хеопсов сынулька. И пирамиду рядом с батьком отгрохал. Сказать «хрен» – типа, некультурно, вот я и говорю «хефрен». Главное, по звучанию похоже.

– Да, что-то есть, – успел проговорить Серёга, и мы начали схватку с новым спуском-подъёмом.

Господи, каких там кирпичей нагрузили на несчастный тандем?! И как прикалывается сейчас над нами солнце! Жарит, как в тропиках. Август на дворе, скромнее быть надо!

Но светило, естественно, не могло читать мои мысли. Зато я знал точно, и это непреложная истина, что с каждым метром и даже с каждым микрометром Калуга становится всё ближе. Ещё один отрезок – и привал. Потом ещё три отрезка – и спать. Однако, несмотря на это, сил у меня, к сожалению, не прибавляется. И спидометр опять показывает «17», зато часы – 13:40.

– Ты радио включи, да?! – вежливо попросил Серёга. Я, опять увлечённый безрадостными думами, совсем забыл о приёмнике.

– Лень, Серёг.

– Что? Почему так? – от удивления друг просто не находил слов для выражения мыслей.

– Так ведь скажи, друган, какой основной, самый, так сказать, фундаментальный закон природы?

– Закон сохранения энергии? – будто «плавающий» студент, ляпнул наугад Серёга.

– Это – только следствие. А я имею в виду принцип лени.

– Лени? Интересно. И почему?

– Возьми любое природное явление: всё упирается только в лень. Почему вот асфальт быстро не испаряется сейчас? Или наш тандем сам не покатится в гору?

– Энергетически неслабо невыгодно.

– Правильно. Вот и мне энергетически невыгодно радио включать. Иначе говоря, лень, – закончил я с улыбкой.

– Ну, раз так, – и друг заулыбался. – Давай, включу.

– Лень, Серёг, давать-то.

– Ну что ж, лень – дело святое...

Радио я, конечно, включил. И лучше бы, правда, поленился сделать это.

«Отвезите меня в Гималаи, отвезите меня насовсем!..», – затребовала одна известная обладательница пропитого голоса, и из-за этого, казалось, даже от динамика стало разить водочным перегаром. Затем следовали угрозы: завыть, залаять и даже кого-нибудь съесть. Интересно, если вот так она поёт, то как же она воет? Странно, почему её до сих пор не отвезли туда, куда просит?

– Серёг, ты знаешь, где у нас Гималаи? – поинтересовался друг.

– Знаю, в Петелино. Там и гималайцы, и наполеоны, и прочие друганы. Ей бы там самое место было.

Вскоре появился поворот на Наро-Фоминск и указатель «Балабаново 22; Обнинск 35; Калуга 101». Да? Всего-то? Хотя, нет:  ц е л ы й  сто один!

Ещё через полчаса началась долгожданная Калужская область. С шоссе исчезла металлическая ограда, зато на душе снова запели соловьи: мы победили Столичный регион!!!