На следующий день Виолетта пошла сразу в школу. Она боялась напомнить о себе матери, боясь дешёвой истерики, ведь она сказала, что идёт к подруге, отцу.
В классе она вглядывалась в лица мальчишек, ища новенького. Ей хотелось первой увидеть этого парня, увидеть и почувствовать. Аромат Светкиного дыхания всё ещё оставался у неё на щеках, он был неистребим, словно запах духов.
«Господи, неужели все догадываются, что мы были любовницами. Но это гадко, гадко. Впрочем, если бы я это сделала с новеньким, то могла бы забеременеть!».
Виолетта ещё не до конца понимала, что определяет этим загадочным трёхбуквенным словом. Оно было так же загадочно, как и другое, площадное, обозначающее детородный орган у мужчин. Виолетте доводилось видеть его на заборах, и она тотчас покраснела, представив, как это слово расплывается перед её глазами.
Новенький так и не пришёл. Виолетта вдруг рассердилась на болтливую Светку. Та взбудоражила все её чувства, Виолетте так хотелось стать живой, превратиться из маминой куклы вновь в живого человека. Учителя не интересовались её попой. Они даже не замечали, как она возвращается из уборной с мокрыми глазами, наверняка думая, что Виолетта просто постеснялась воспользоваться казенным полотенцем.
Из школы до дома можно было пройти дворами.
Виолетта шла не спеша старательно обходя лужи и вдыхая бодрящий осенний воздух. Ей хотелось уверить саму себя, что она не боится материнских угроз. Та наверняка всё знает, и похвалит её за предусмотрительность.
«А разве было бы лучше, если бы я вернулась домой голышом?!»
Виолетта понимала, что вряд ли могла защитить себя – ей было противно быть злой, она не могла быть сильной и безжалостной и наверняка просто потеряла бы сознание от омерзения. Или наполнилась предательским равнодушием, от которого тело сразу становится слишком податливым.
Она не сразу заметила стоящую у подъезда «Газель» Люди носили какие-то вещи, а парень в черной куртке и тёмных брюках сидел на скамейке и делал вид, что совершенно не озабочен этой суетой с коробками.
«Наверное это он?» - подумала Виолетта. Она вдруг побоялась, что может помешать этим людям и не знала, что лучше – пойти покататься на качелях или подняться к себе.
«Если я останусь и стану кататься, то он подумает, что я в него втюрилась. И вовсе он некрасивый. Задохлик какой-то. И всё-таки он интересный. И почему он не смотрит на меня, что он «Газели» никогда не видел?!»
Обида на парня мешалась со страхом перед матерью. Она вдруг представила, что будет осыпаема ругательствами при этом парне. Мать любила давать волю рукам.
Виолетта вспомнила картинку на кафельной стенке и улыбнулась. В детстве она смотрела мультфильм про девочку, которой был подарен чудесный цветок, и как та в одном лишь платьице оказалась среди полярных льдов.
Она и сейчас чувствовала стыдную прохладу. Ветер своим наглым дыханием полировал её ноги, а этот парень всё сидел и сидел, смотря на грязное колесо «Газели».
Станиславу было не по себе. Он сразу обратил внимание на эту девушку, но старательно пытался быть равнодушным к ней. Нанятые матерью грузчики довольно быстро разгружали «Газель». Мать старательно делала вид, что не уязвлена разрывом с отцом и вообще была против всяких жалостливых слов в свой адрес.
А сам Станислав был озабочен вливанием в новый коллектив. Мать решила перевести его в новую школу совершенно внезапно, к тому же здесь в этой школе были свободные места в старших классах. А он уже сожалел, что не решил свою судьбу сразу после девятого класса, когда намеривался попытать счастья в Боголюбовском училище.
Теперь его манило иное искусство – архитектура. Он собирался подражать то Корбюзье, то Бернини, то восхищался гением Константина Тонна. Станислав решил, что будет создавать лучшие на земле церкви, и не только возводить здания, но и украшать их фресками, как Миккеланджелло.
Мальчишки сначала дразнили его мазилой. Это было обидно, но взрослея, они нуждались в красивых картинках для своих физиологических нужд. Станислав не понимал, как можно тупо балдеть от чужого оголенного тела, каждая обнажившаяся женщина казалась ему богиней, а смешки одноклассников заставляли сравнивать их с обитателями обезьянника из заезжего зверинца.
Их приятельницы мало чем отличались от мартышек. Они так же глупо смеялись, так же нелепо украшали свои глупые физиономии, и также любили всё сладкое. Особенно это сходство усиливалось, когда они начинали смачно поедать бананы, представляя в своём рту не экзотический фрукт, а нечто более весомое и мерзкое. Девчонки думали, что этим заводят своих приятелей, но парни только тупо вдыхали ароматы их распущенных волос и пытались разобраться в хитросплетении застёжек.
Такие девочки сразу становились ему противны. Они, будучи раздетыми, сразу бы стали походить на тупых резиновых кукол. Кукол, к телам которых противно прикасаться.
Но эта незнакомца была совершенно иной. Нельзя было и подумать, чтобы она носила мини-юбку, сетчатые колготки или сидела на чьих-нибудь бёдрах, обтянутых драными джинсами. Некоторые девчонки не скрывали, что сами преклоняют колени и теребят то, что обычно скрывают за мужскими трусами.
И всё же у этой девочки была тайна. Возможно, что её мать также не смогла жить с мужем, или её папа погиб. Станислав любил фантазировать. Он думал, что это прибавляет ему проницательности. Ведь художник должен уметь читать лица людей, как раскрытую книгу…
Когда «Газель» уехала, Виолетта мышкой прошмыгнула в подъезд. Дверь родительской квартиры тупо бордовела пред глазами. Виолетта молча открыла её и прислушалась.
В комнатах было тихо. Разумеется, мать не простит ей ночного загула, но терпеть дальше боль и страх она уже не могла.
«Что я – кукла ей что ли? Да я вообще могу пойти и милиционерам пожаловаться… Ведь она побоится тогда меня бить. Ой, а если её в тюрьму посадят, вдруг и отец от меня откажется…»
Взрослость и так стояла на пороге. И Виолетте не хотелось её лишний раз торопить. Она вдруг представила, как будет вынуждена зарабатывать, а чем может заниматься девушка с такой дикой смесью из фамилии, имени и отчества?
Светка горела желанием побыстрее выйти замуж. Она думала, что мужчина это забор. Сначала женщина прячется за отцом, затем за мужем и, наконец, состарившись и одряхлев переходит под тень сына. Она верила в эту смену заборов. И теперь ужасно гордилась, что её отец получает большие деньги вдалеке от дома, таки не согласившись бросить то, что привлекло его в юности – север.
Эта дурацкая картинка на кафеле связывало его с Заполярьем. Было бы здорово помечтать о романтическом безлюдье лёжа в тёплой воде. Виолетта вдруг вспомнила о своей помывке, и той странно горячей возне под одеялом, когда они обе были похожи на самок осьминога.
Последняя суббота сентября. В этот день мать особенно старалась быть радушной. Старухи иногда приносили с собой домашнюю выпечку. Есть пирожки с незамысловатой начинкой и вспоминать о голых ягодицах только что наказанной подавальщицы было приятно. Виолетта понимала, что своими гольфами и передником окончательно лишает их чувства реальности, что всегда такая надменная Олимпиада Львовна в душе презирает Розалию Тарасовну. А та, помня свои заслуги перед Районо с некоторым пренебрежением относится к Наталье Игоревне, которая приходит всегда со своей престарелой тётей.
Тётя носила ужасно толстые очки. Она передвигалась, опираясь на трость и в последнее время требовала, чтобы дочка брата вызывала для неё легковое такси. А ещё лучше запечатлела бы весь процесс порки на видеокамеру.
Виолетта давно уже привыкла считать себя лицедейкой. То же самое было с ней, вообрази она себя Зоей Космодемьянской. Стоять обнаженной и сносить чужое глумление, быть для кого-то обыкновенной игрушкой… Теперь ей стало стыдно так относиться к собственной плоти.
«Что он подумает обо мне? Что я дура, идиотка, а может и вовсе кретинка. Что мне нравится. Но я не хочу, чтобы меня пороли. А возможно, это мне заменят это…»
Виолетта покраснела и стала очень быстро раздеваться, желая понять, кто она такая, когда на ней нет одежды. Нагота делала её безымянной. Виолетта вдруг представила, как обманывает этого парня называясь более приличным именем. Не таким изысканным. Как наконец чувствует радость от чего-то другого, чем еженедельные порки, от которых так глупо чесалась попа и лились из глаз слёзы.
Та обнаженная незнакомка из Зазеркалья никогда бы не решилась рыдать под этим опостылевшим кушачком, не стала бы плакать и просто смирилась с тем, что могло произойти после.
«А вдруг мать умрёт. Вдруг у неё случится инфаркт или разрыв сердца, вдруг всё это необходимо, чтобы она жила. Какая же я бессердечная, раз не могу потерпеть ради родного человека! Но теперь у меня есть он. Он, а вдруг он догадается?? Нет, только не это. Как же глупо. И ещё эти старухи. Почему они такие глупые и жестокие???
И она села на диван и горько расплакалась, стараясь не думать о будущем.
Калерия Романовна была рада, застав дочь в чём мать родила.
Теперь нужно было вновь показать ей свою силу.
Виолетта смирялась со многими её капризами, смирилась бы и с этим. К тому же никто не видел её кроме мебели и обоев на стенах. А розовое тело, розовое тело было безучастно к страданиям души.
Чтобы хоть как-то угодить матери, Виолетта стала чистить картофель. Полоска из кожуры всё удлинялась, а бледно-жёлтые картофелины были особенно красивы без этой маскировочной униформы.
Калерия старалась не думать о самом страшном. Дочь вряд ли потеряла девственность, но её отсутствие, её демарш. А что, если она возмутится и откажется играть по её правилам?!
Приходящие в дом старухи были слишком капризны. Они смотрели на неё, как на маленькую девочку, которая наказывает свою куколку им в угоду, но им ужасно хочется наказать и её…
А что, если попытаться поиграть с ней? Подойти, дотронуться до поясницы, провести пальцем по позвонкам. Быть для неё самой нежной любовницей. Или уже поздно?
Копчик дочери притягивал как магнит. По своему характеру Калерия Романовна мечтала о мужеской роли. А муж. Муж, который становился с каждым годом всё более амёбистым раздражал, как раздражает безумец или законченный импотент.
Дочь, дочь была её соперницей. Она могла соблазнить своего «отца» сама того не желая. И теперь было глупо виниться в обмане, этот мямля сам желал быть обманутым.
А его милая, углубленная в скопище чисел мамаша ничего не видела кроме того, что хранилось в бухгалтерских книгах.
Стоя у стола с ножом в руках Виолетта ощущала странное равнодушие. Она могла бы взять и сделать то же самое, что и её мать – закричать, словно бы открывая клапан у парового котла, закричать и метнуть в неё свое кухонное орудие.
Вряд ли нож мог убить её. Но заставил бы бояться. Вряд ли эта женщина побежала бы к аппарату, набирать две заветных цифры. Ей хотелось коснуться израненной плоти, той самой плоти, которой она мстила за что-то.
Константин Иванович подоспел к уже накрытому столу. Он вошёл с чистыми кистями рук, от них ещё приторно пахло мылом, разгладил на коленях салфетку и потребовал апператив.
Мать не любила давать повод для пьянки. Но Константину Ивановичу хотелось скинуть свой обычный страх перед не слишком гостеприимным городом.
А Виолетта, накинувшая в последний момент на своё тело не слишком скромный халатик, сидела на своём месте и ждала разыгрывания очередной мизансцены из лживо счастливой семейной жизни.
- Каля, ты знаешь, что в нашем доме появились новые люди?
- Новые люди?
- Да, Верочкины наконец съехались со своей старушкой – удалось получить неплохую квартиру. И теперь в их квартире будут жить мать с сыном.
- Мать с сыном?
- Да, представь, и прямо над нами. Надеюсь, что они не затопят нас. А то Верочкины…
- К чёрту Верочкиных. Это ведь, это ведь…
Она задохнулась от волнения. Новые люди, да ещё так близко. А если этот мальчишка придётся по душе этой скромнице? Она явно была готова к таким играм…
Виолетта была рада видеть растерянность на лице своей мучительницы. Мать была напугана. Она вдруг почувствовала себя слабой… Очень слабой.
Калерия Романовна уставала от ночного одиночества. Муж демонстративно спал на софе, оставляя её метаться по двуспальной кровати, как хищницу в глухом и грязном вольере. Он, видимо, брезговал ею. Особенно сейчас, когда она стала палачом для собственной дочери.
Калерия Романовна иногда подумывала о соитии с Виолеттой. Надо было как-то подготовить её к неизбежному. А кто это может сделать лучше матери.
«Да ещё говорят, что секс полезен для сердечнососудистой системы. Я не смогу и дальше кипеть втихомолку, меня просто разорвёт на части, как перегретый паровой котёл.
Она молча вышла из спальни и пошла к уборной, стараясь не выдать своей тайны. В уборной ей не было надо. Зато дверь дочкиной комнаты, рука так и тянулась к дверной ручке, ведь там то ли спала, то ли притворялась, что спит её Виолетта.
В голове сразу зазвучали первые звуки знаменито увертюры Верди. Как-то Калерии Романовне удалось попасть на сеанс фильма-оперы по «Травиате». Она слегка сочувствовала этой изнеженной и слабой женщине. Сочувствовала, хотя знала, что в их стране таких Травиат не может быть в принципе, разве что в Москве или Ленинграде.
Дочь лежала на своей постели, словно гипсовая статуя. Калерия Романовна не выдержала. Она встала на колени и стала медленно ласкать это недвижное тело. Было похоже, что она готовится обмыть свою дочь перед тем, как положить её в гроб. Виолетта обычно спала нагишом, особенно сейчас, когда тело ловило последние летние вздохи.
Помочь сайту
Поздравления
