Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 17

17.          По минному  полю.
 
 
- Маша! Дядя! Где вы? – весело кричала Уланулуна, и уносилось к сводчатым потолкам озорное звонкое эхо, цепляясь по пути за хрустальные грани люстры.
Кирилл стоял рядом, и душа его радовалась новой встрече с этим домом. Он всегда ощущал здесь необыкновенное тепло, испытывал необъяснимое чувство защищенности, какое возникало, наверное, у одинокого странника, когда он входил в ворота крепости, за ним запирались тяжелые засовы на кованых створах, и теперь крепкие стены надежно охраняли его от невзгод и опасностей, сопровождавших во время долгого пути.
Правда, Кириллу показалось, что сегодня это чувство было не таким сильным, как обычно, но задумываться было некогда. Из библиотеки уже вышла Мария Николаевна и махала им рукой, свесившись с перилл третьего этажа.
- Я сейчас к вам спущусь, - крикнула она – голодные, наверное, так у меня уже все готово.
- А дядя где? – спросила Уланулуна.
- Вчера приезжал, а сегодня опять уехал.
- Я соскучилась… - грустно вздохнула девушка, – Машенька, нам нужно столько интересного тебе рассказать, просто ужас! Ты не поверишь - мы побывали в настоящем раю. Я Кириллу тоже сначала не верила, что рай на земле еще есть, а оказалось, что это правда. Он, знаешь какой, он солнечный, хвойный и с тайной. А еще он с памятью. Она живет в людях, в старой заброшенной церкви и в нашем будущем, потому что мы теперь  перед этой памятью в долгу.
 …Мария Николаевна? – неожиданно прервала свою речь Луна, –что это с вами?
- Что? – не поняла Маша и даже осмотрела свое платье.
- По-моему, ты помолодела.
- Правда, Мария Николаевна – восхищенно подтвердил Кирилл, Вы всегда были интересной женщиной, но сейчас…!
- Да, ладно вам, - засмущалась Маша. – Какая была, такая и осталась.
- Нет! – требовательно возразила Луна – лучше тебе признаться. Правду говори, тебе дядя предложение сделал?
- Какое? – оторопела Маша.
- Руки и сердца, будто не понимаешь.
- С ума сошла! – рассмеялась Мария Николаевна, – вот придумала.
- И ничего я не придумала. Я сколько раз видела, как он на тебя смотрит. Он на тебя такими глазами смотрит!
- Хватит глупости говорить, - Маша даже начала немного сердиться, – лучше идите в душ, а потом бегом в столовую – я ужин накрывать пошла. Тем более, что мне тоже вам кое что рассказать нужно. …Да, не про это совсем! – укоризненно посмотрела она на Луну, видя, как та снова хитро замотала головой.
Когда из сумок были вынуты кедровые шишки, душистый  сибирский мед и все прочие таежные дары, а из души выплеснута значительная часть радостных воспоминаний, Кирилл, наконец, заметил, что Мария Николаевна не притрагивается к пище:
- А почему вы ничего не едите? – спросил он.
- Пост держу. Сегодня Апостольский заканчивается – ничего есть нельзя.
- Ты же обычно другой пост соблюдаешь, а что в этот раз случилось?
- Не знаю, не задумывалась -  душа велела, а я в таких делах с ней не спорю. Лучше послушайте, что я вам расскажу. Я утром была у Нины, меня туда Генрих по дороге подвез. И я хочу вам сказать, что с ней что-то произошло. Я даже вашу радость до конца разделить не могу - все время над ее словами думаю.
- Как это, над словами? – удивилась Луна. – Она же ни с кем не разговаривает. Она  тебе что-то сказала?
- В том то и дело, что сказала, только я понять никак не могу, что. Когда я  к ней в палату вошла, то сначала все, как обычно, было. Сидим мы друг напротив друга, и она смотрит сквозь меня своим пустым взглядом, а рядом Ниночка глаз с обеих не спускает.
- Это медицинская сестра, - пояснила Кириллу Луна, – ее тоже Ниной зовут. Она такая, вроде бы и приветливая, и доброжелательная, но это все напускное. Без ее ведома мы там ни одного шага сделать не можем, как будто она к Нине Ивановне соглядатаем приставлена. Это вообще не клиника, а тюрьма какая-то, только что условия, как в дорогом пансионате. Мы  когда-то хотели тетю Нину другим врачам показать, но Иннокентий был  категорически против. Тогда мы решили запросить копию медицинской карты, чтобы заочно проконсультироваться, но нам их тоже не дали.
- Да, забыла совсем, - неожиданно опомнилась Маша, - лучше сначала я вам про другое расскажу. Тут ведь еще одно событие произошло. Ко мне Денис в гости приходил. Это нынешний Нинин муж, приемный отец Кеши, – кивнула она Кириллу.
- Да ты что? – ахнула Луна, – и чего хотел?
- Душу свою отмыть хотел, - тяжко вздохнула Мария. – Позвонил в ворота, я к нему вышла, а он несчастный такой, похудел очень сильно. И он мне говорит:
- В дом пустишь, или здесь будем разговаривать?
А я отвечаю:
- Отчего же здесь, проходи. Мой дом всегда открыт, это ты меня когда-то к подруге не пускал.
- Прости, - пробормотал он, – только там все не совсем так было, как ты думаешь. Плохо мне Маша, - говорит, – и вообще все плохо, и особенно без Нины.
- Что, - спрашиваю, – бизнес, что ли рушится?
- Да, нет, - отвечает, – бизнес в крепких руках. Жизнь моя, Маша, рушится. Спиваюсь я совсем, и Нина никак не выздоравливает.
- А давно ли ты по ней скучать начал? – удивилась я.
- Не поверишь, уже почти год, как меня эта тоска  грызет.
- Так проблема-то в чем? Возьми жену, поезжайте за границу к хорошим докторам, может быть, они вас обоих и вылечат.
- Я хотел. Давно уже хотел, - вздохнул он, – только сын не разрешает. Сказал, что и тут доктора не хуже, а в ее случае покой необходим, смена обстановки ей только навредит. Меня, правда, и доктор об этом же предупреждал. Он вообще говорил, что после посещений у нее обострения случаются. А какие обострения, она же такая спокойная?
- Этот доктор и нам то же самое твердит, - вмешалась в Машин рассказ Луна. – Только мне кажется, что он Кешей купленный.
- И я так Денису сказала.
- Маш, а я вот о чем часто думаю. Не просто так он маму в больнице держит. Она ведь вправду спокойная, вполне могла бы и дома находиться. А таких медсестер, как Ниночка, батальон нанять можно. Мне иногда кажется, что она ему чем-то мешает - как будто он ее боится. Он даже в больницу ездить перестал.
- Чего ее бояться – она ангел. Она за свою жизнь никого не обидела, не то что грубого слова не сказала, ни разу без ласки ни к кому не обратилась.
- Да, Кирилл, знаешь, какая Нина Ивановна светлая женщина,  - согласилась Луна, - только она мне всегда очень слабой казалась и беззащитной.
Маша согласно кивнула головой:
- Она и сама о себе так же говорила.
- А дальше-то что было? – опомнилась Луна.
- А дальше я ему говорю: «Что ты его слушаешь, будто ты сам не хозяин»? А он, знаете, что мне отвечает?
- Я уже год, как все на сына переписал. Дела такие были, что одного из-под удара выводить пришлось, вот я и решил, что, в случае чего, он мне больше поможет. Только я не думал тогда, что в такую зависимость от него попаду. Да, если бы не Нина, я, может быть, сейчас об этом даже не жалел. У меня такое чувство в последнее время, будто за моей спиной беда стоит и уже руку на плечо положила. Так чего ж дергаться - с собой все равно в другую жизнь ничего не заберешь…
- Много не заберешь, но кое-что взять все-таки нужно, если, конечно, ты это накопить сумел. С пустыми руками, Денис Павлович, мы там тоже не нужны. Там ведь душу свою предъявлять придется. Ну, это тебе, наверное, понять трудно…. Так ты пришел-то чего? – спрашиваю. – Чтобы я тебя пожалела?
- Чтобы ты меня простила, - говорит, и по щекам слезы потекли. Ну, тут мне его и вправду жалко стало. Чувствую, что у меня внутри на него злобы прежней нет, что он уже давно самым страшным судом к наказанию приговорен. И только я ему об этом сказать хотела, как он вдруг добавляет:
- И, если можешь, за Нину меня прости, она ведь сама теперь этого не сделает.
- Я-то, - говорю – тебя прощаю, а за нее не могу. Права у меня такого от жизни нет, это ты чудное что-то придумал.
Он помолчал немного, а потом сказал:
- Сам не знаю, на что надеялся, только чувствую, что ты очень многое можешь, чего другим не дано.
- Что? – не поняла я.
- Не знаю… многое.
- Посмотрела я на него, - в очередной раз вздохнула Маша, – и, знаете, какая мне страшная мысль в голову пришла? А что если скоро Кеша и  его в какую-нибудь психушку положит?
- Тут никто, кроме Дениса не виноват, - рассудила Луна, – он сам свою жизнь сделал. Ты всегда говорила, что грехов у него счесть.
- Говорила, только не нам его за это судить, - строго поправила ее Мария.
- А почему? – вмешался Кирилл. – Разве люди не должны иметь свое мнение?
- Мнение они иметь, конечно, могут, - согласилась Мария Николаевна, -  а судить должен суд.
- Знаем мы, какой у нас суд, - улыбнулся Кирилл.
- А мы еще и про другой суд знаем, от него ни один из нас не уйдет, не беспокойся. Так что прежде, чем о людских грехах заботиться, лучше нам, пока не поздно, со своими разобраться. А то в чужом покопаемся, а на свое уже ни сил, ни желания  не остается.
 Ладно, не будем больше ни про грехи, ни про Дениса вспоминать. Короче говоря, я Нине яблок принесла и одно ей прямо в руку положила. Она его в другую перекладывать стала, да уронила, и яблоко к стенке откатилось.
Нина сидит и на яблоко смотрит. Я сначала его поднять хотела, но потом что-то меня удержало. Вспоминаю, как она его перекладывала, и понимаю, что не просто так оно упало. И тут я медсестре говорю:
- Яблоко поднимите, разве не видите, что она на него смотрит.
Когда та за яблоком пошла, Нина вдруг посмотрела на меня, и взгляд у нее был совершенно здоровый. Луна, ну, поверь мне! Ну, прямо такой, как прежде: ясный и добрый, но только в нем столько было силы – ты даже представить себе не можешь. Вот ты сказала, что она всегда была беззащитной. Я согласна, раньше – да. Раньше я только один раз у нее такой взгляд видела, когда она свое право на Кешу отстаивала. Лун, ну скажи, ты веришь, что я это видела, а то мне уже самой начинает казаться, что померещилось.
- Нет, Маша, я тебе верю, – твердо сказала Луна. -  Если ты тогда так решила, зачем теперь сомневаешься?
Кирилл никогда не слышал в голосе своей любимой столько воли. И от этой ее убежденности он и сам поверил, что Мария Николаевна точно не ошибается.
- А потом, когда Ниночка к нам повернулась, - продолжила она, –  Нинин взгляд снова потух, но она вдруг произнесла:
- Хочу, чтобы было душно!
Мы переглянулись с медсестрой, а она снова:
- Хочу, чтобы было душно!
- Может быть, она окно просит открыть? – предположила я.
Пока сестра открывала окно, Нина снова посмотрела на меня своим светлыми и умными глазами и в третий раз настойчиво повторила:
- Хочу, чтобы было душно!
И вот я сегодня весь день над этими ее словами думаю.
- Да, интересно, чтобы это могло значить? – тоже задумалась Луна.
- Я, как человек, побывавший в детективной переделке, и набравшийся аналитического опыта, - улыбнулся Кирилл, - хочу вам сказать:
Пункт первый. То, что у нее прояснилось сознание – очевидно.
Пункт второй. То, что она видит для себя опасность в том, что об этом узнает медперсонал, еще раз подтверждает первый пункт.
Пункт третий. Если действительно существует такая опасность, лучше идти обходными путями.
- Можно дядю попросить, - вмешалась Луна, – мы его никогда в этом деле о помощи не просили, а я чувствую, что он может все.
- Не проси. Не может, - твердо сказала Маша, и Кирилл увидел, как замерла Луна, а в ее глазах застыло молчаливое удивление.
- Как только в этой клинике узнают, что она здорова,  - продолжил Кирил, - они ей таких уколов навкалывают, что она опять рассудок потеряет – и ни одна комиссия потом не разберется. Поэтому, пункт четвертый. Она вам, Мария Николаевна, явно о чем-то напоминала. Наверное, у вас был или разговор с ней очень важный, или случай особенный, когда что-то было связанное с духотой, или удушьем. Вспоминайте! Ты сама-то, Луна, ничего такого не помнишь?
- Сижу и уже думаю, - послушно ответила та.
- Я весь день над этим думаю, сколько еще можно? – расстроено спросила Маша.
- Главное, не сдаваться, - ответил Кирилл. – Помните того лягушонка, который из сметаны взбил масло. Он себе вопросов не задавал, он дело делал. А ничего не придумаете, опять в больницу ехать придется,  наверняка Нина Ивановна что-то еще подскажет. Только вы же понимаете, что процесс хождения не может быть бесконечным. Так что лучше все-таки думать.
Через некоторое время Луна нарушила тишину:
 –  Моя память предъявила все, что смогла на данный момент. Велела заходить позже – говорит, что должна побыть немного в одиночестве и сосредоточиться, – вздохнула она. – Маш, а какое у тебя еще дело на сегодня намечено?
- Да я его уже  на утро отложила, поздно для него сейчас. А потом я думаю, может, это и к лучшему, что так получилось.
- А хотела-то что?
- Как что? Когда мне совет нужен, я куда иду?
- В церковь, - догадалась Луна.
- А давайте, мы вас туда на машине отвезем, - предложил Кирилл, но Маша отрицательно покачала головой:
- Спасибо, только я в церковь всегда пешком хожу, тут через лес не так уж и далеко. Понимаешь, Кирилл, это трудно объяснить, но я чувствую, что дорога к храму – это труд. Труд во всем: в своем сердце, разуме, в прожитии собственной жизни, а для меня еще и в этой дороге. Вот прийти туда покаяться я могу и просто так - «бесплатно», а если чего-то попросить хочу, то право на это заработать должна. А может быть, пойдем туда вместе? Завтра очень большой церковный праздник.
- Я очень хочу, - сразу же согласилась Луна и с надеждой посмотрела на Кирилла.
Присутствие на службе его совсем не привлекало, но от прогулки по свежему воздуху, да еще в приятной компании отказываться не захотелось.
- У нас, Кирилл, раньше священник был очень хороший, только совсем уже старенький, - сказала Маша. - Он до последнего своего дня отслужил. И вот, когда он отошел в мир иной, к нам прислали другого. Крепкий такой сорокалетний мужик, как потом выяснилось, бывший военный. Объяснил, что когда в Чечне воевал, ему был дан знак службу сменить, и больше он тогда никаких подробностей рассказывать не стал.
 Мы с ним очень сильно за это время сдружились. Зовут его отец Александр, он  удивительно интересный собеседник. Проповеди – это одно, а вот душевные беседы – это уже совсем другое. Он очень много знает, не так, конечно как Генрих…
И глаза Маши на секунду вспыхнули гордостью.
- Только с Генрихом можно разговаривать лишь тогда, когда он приезжает, а с отцом Александром всегда, когда потребность в этом испытываешь. И потом меня не оставляет ощущение, что Генрих знает гораздо больше, чем говорит, он иногда будто на полуслове себя обрывает. Рядом с ним требуется совсем немного – желание слушать.
А с отцом Александром все по-другому. Он когда в первый раз на мой вопрос ответить не смог, то сказал так:
- Мне не стыдно признаться, что я этого еще не знаю Я иду по пути познания, у которого нет конца, зато я твердо знаю, куда ведет эта дорога. И я предлагаю идти по этой дороге вместе. Я обязательно найду ответ, но если с вами это случится раньше, то с благодарностью приму от вас помощь.
Понимаешь, - все это время Маша обращалась исключительно к Кириллу, - рядом с отцом Александром возникает потребность трудиться самому. Я, Кирюш, теперь не только библию читаю, или книги церковные, я еще разные лекции по Интернету слушаю. И  богословские, и научные: и те которые «за», и те, которые «против», и сама потом своим выводам удивляюсь. Да и не я одна – и Луна также, и многие другие.
«Где-то я уже это слышал»? – мысленно улыбнулся Кирилл.
- И знаешь, сколько во мне этого знания накопилось? Только оно необычное, оно в одиночестве сидеть не хочет и все время наружу просится: то радуется, то плачет, то кулаками стучит. Поэтому я постоянно испытываю потребность делиться накопленным. Отец Александр это понимает и устраивает для нас замечательные вечера, а мы их называем беседами.
 А вот недавно он мне про тот случай на войне все-таки рассказал:
 «Я холостой был, - говорит - уже двадцать седьмой год пошел, а судьбу свою все никак встретить не мог, поэтому, когда в Чечню направили, жалеть было не о чем.  Однажды в горах мы  попали в засаду. К тому месту, где мы находились, вело два ущелья: одно узкое, и там засели боевики, а второе широкое, но они его заминировали. Патроны у нас заканчивались, связи нет, а, значит, помощи ждать неоткуда. Двое наших рискнули пробраться через минное поле. Только недолго они бежали, почти одновременно на мины наскочили. Дело к вечеру, еще немного, и солнце за горы сядет. И вдруг вижу, как по этому ущелью бежит парень, наш русский офицер, но странно так бежит, будто препятствия огибает. А прямо над ним летит белый ангел, и как только он взмахивает крыльями, человек сразу обходит невидимое препятствие.
      Я товарищам кричу: «Смотрите, смотрите»! Но никто кроме меня этого ангела не увидел. И тогда я зарок дал, что если он нас  отсюда выведет, то уйду к монахам в монастырь. И, что вы думаете, вывел! Нас на следующий день перебросили в другое место, так что даже поговорить с ним толком не получилось. Знаю только, что парня того звали Николаем и, что он на четыре года младше меня был. Недавно вот запрос сделал, может, найдется?
Когда я в ущелье умирать собирался, то много чего себе наобещал, и каждому своему слову верил. А потом закрутило, и прошедшие события перестали казаться такими уж значительными, потеряли силу и данные мною обещания.
Но жизнь так устроена, что мы забываем про свои слова, только жизнь не забывает про нас.  Через год я тяжело заболел. И главное, врачи никак понять не могли, что  со мной происходит. Вроде бы ничего не болит, а силы уходят, тощий стал, от ветра качаюсь.
 И начал мне сниться один и тот же сон: будто бежит по полю Николай, а ангел, который над ним, неожиданно улетает, и сразу  после этого яркая вспышка, будто мина подорвалась. На этом самом месте я каждый раз в холодном поту просыпался. Посмотрел я это кино недели три, рапорт на увольнение написал и в далекий Успенский монастырь, что под Читой, отправился. Почему туда? Не знаю – случай. Пять лет там, среди братьев жил, здоровье мое как-то само собой поправилось, но монашеский постриг я принять так и не смог.
Я раньше думал, что в этом ничего особенного нет. Одел черную одежду, молитву выучил, а телевизор выключил – вот и вся наука. А потом понял, что к монашескому служению великое призвание нужно, тяга непреодолимая, даже особенный талант, если хотите. А просто так идти – это все равно, что на инженера выучиться, а потом проситься в хирургическое отделение аппендицит вырезать. Но туда без медицинского диплома не пустят, а без таланта, то даже и с дипломом лучше не соваться.
Но жизнь я себе вне церковных стен уже не видел. Поступил в семинарию, пока учился, матушку свою встретил, а потом дорога к вам привела».
Такая вот история, - поучительным тоном закончила Мария Николаевна.
- А моего полицейского спасителя тоже Николаем звали…, - задумчиво произнес Кирилл.
- Почему же он спаситель? – удивилась Луна. – Просто очень хороший человек. Против тебя никаких улик не было.
- Знаете, я потом об этом  много думал. Если бы он тогда захотел, то кое-что вполне уликами могло бы стать. Это ведь только от его желания зависело, опровергать их или присваивать им обвинительный статус. И, глядишь, сидел бы я бы сейчас все в том же изоляторе и наставлял Ивана Дмитриевича на путь истинный, или это он меня? – мечтательно закончил Кирилл, в ответ на что Луна показала ему свой кулачок.
Молодежь ушла наверх, а Маша стояла у окна, смотрела на затухающий небосвод и ждала, когда белая лодочка полумесяца приплывет на свое звездное озеро…
                 …
 
Нина поднялась с кровати, и через прозрачную штору взглянула на небо. Месяц еще только поднимался над линией горизонта. Наверное, к своему озеру он плыл из очень далекой гавани, потому что, звездное и безбрежное, оно уже разлилось по небу без него.
- Господи, помоги Маше все вспомнить, помоги ей понять, что я здорова, что мне нужна ее помощь, чтобы выбраться отсюда, - чуть слышно шептали Нинины губы. – Машенька, прошу тебя, вспомни, ты же видела мои глаза. Господи, помоги Маше…
Она бесконечно повторяла одни и те же слова, она вырывала их из самого сердца, а когда небо начало избавляться от черных красок, она вернулась на кровать и перед ее глазами уже в который раз встала картина недельной давности.
…В ту ночь сон никак не приходил.
Уже наступило такое вот раннее утро, и проникающий через тонкую штору свет напомнил комнату тревожным полумраком.
Медленно начала открываться дверь.
Не было дробного стука быстрых шагов, предваряющих приход медицинской сестры, не щелкал ключ в замочной скважине…
Дверь открылась бесшумно.
Из дверного проема в комнату хлынул удивительный свет, в  котором появился отчетливый силуэт мужчины. Нина уже хотела обрадоваться тому, что пришел Иннокентий, но не успела – на пороге стоял совсем другой человек, а из-за его спины исходило чудесное сияние. Оно согрело, уняло телесный озноб, и из глубины сознания Нина услышала собственный голос:
- Как хорошо, что это не Рок…
Мужчина подошел к Нине и положил на ее голову. Рука была теплой, и ощущать ее было приятно. Она смотрела на него снизу вверх и никак не могла вспомнить, где уже видела это лицо.
- Вы кто? – Нина почувствовала, что все больше радуется гостю.
- Меня зовут Николай.
Имя ей ни о чем не говорило, но и оно почему-то тоже радовало.
- Не плачьте, Нани, не надо, - голос незнакомца был таким же теплым, как рука, и Нина, коснувшись своей щеки, нашла ее мокрой от слез.
- Да, меня звали так когда-то. Очень давно, еще в детстве. А вы откуда это знаете?
- Мне сказал об этом один хороший человек.
- Он прислал вас за мной?
- Нет, он просил вам передать, что вы очень сильная. Только вы должны это твердо знать. Вы… очень… сильная…, - произнес он с расстановкой. Рука его стала горячей, почти огненной, и веки Нины сомкнулись.
                                      …          
 
Двенадцатилетняя она стоит на тротуаре и смотрит на ненавистный автобус, который через несколько минут увезет ее отца. О приближении этого события её каждый раз предупреждала мама. «Папа скоро уходит в море», - говорила она.
 Нина уже была на море дважды и знала, как оно велико и прекрасно, но каждый раз, когда он начинал собираться, она представляла себе это «Вморе» в виде темного тоннеля, по которому медленно уходит ее отец. Но сегодня в конце тоннеля горел свет, поэтому больше всего она ненавидит сейчас этот автобус.
По ее щекам потекли слезы, и она стиснула зубы, отчего получилось смешное дрожащее мычание. Подходит отец и привычно кладет свою большую ладонь на ее голову. Рука тяжелая, но Нина готова терпеть эту тяжесть бесконечно.
А еще она знает, что сейчас он прочитает стишок, придуманный им в ее крошечном детстве. Она очень рано научилась говорить. Даже самые сложные слова давались ей легко, и только простое свое имя лет до трех она произносила, меняя нем буквы местами...
 
- Ты не плачь, моя Нани, не плачь.
Солнца луч пусть иссушит слезу.
В Золотую страну унесу
Я тебя ото всех неудач.
 
                                       …
 
Нина открыла глаза – в комнате никого не было, и только яркий солнечный свет радостно бился в оконное стекло. По коридору простучали Ниночкины каблучки, и щелкнул замок.
- Добрый день, Нина Ивановна, - дежурно пробормотала медсестра.
- Добрый,  - чуть слышно прошептала Нина.
Уже много лет Нина не разговаривала абсолютно ни с кем, кроме Иннокентия. Но даже с ним она могла произнести только несколько самых простых слов. Ниночка не сразу сообразила, что произошло, а когда опомнилась, быстро выскочила из палаты. Ключ снова повернулся в замочной скважине, и раздалось ее испуганное:
- Ой!
- Смотреть надо, куда идешь, - услышала Нина недовольный голос своего доктора и тихо подошла к двери. – Что у тебя вид такой, будто что случилось? С пациенткой что-то не так?
- Не так! В том смысле, что хорошо все с ней. Поздоровалась со мной и смотрит совершенно нормальными глазами. Я ее такой первый раз вижу.
- Этого не может быть. Эта пациентка неизлечима. Она – стабильная и продолжительная статья дохода в бюджете нашей клиники.
- По-моему эта статья очень скоро может укоротиться. И что-то мне подсказывает, что родственника не сильно обрадует позитив произошедшего, - Ниночка язвила довольно смело, потому что считала, что это право она сполна отрабатывает каждое совместное ночное дежурство за закрытой дверью ординаторской комнаты. 
Виктор Алексеевич был уставшим, поэтому раздраженным и к юмору не расположенным.
- Открывай, - буркнул  он, – посмотрим.Нина сидела на кровати, привычно ссутулившись, и безразлично смотрела в пол.
- Здравствуйте, - Нина не реагировала, и Виктор Алексеевич вопросительно посмотрел на девушку, – та только удивленно пожала плечами.
Он подошел к больной, сел на стул и приподнял ее голову за подбородок. Взгляд Нины ничего не выражал и по-прежнему искал пол. Виктор Алексеевич тоже пожал плечами.
- Понаблюдай за ней сегодня внимательнее, - сказал он, когда они вышли в коридор. – Но я думаю, что ты ошиблась. В ее ситуации уже ничего изменить нельзя.
 
                       …
 
Утренний воздух был спокоен, лес безмолвен, а туман прятал от глаз дальние деревья, и отдавал их с большой неохотой, будто в награду за каждый проделанный путниками шаг. Неподвижные листья собирали в зеленые ладони влагу, изредка роняя мелкие прохладные капли.
Они шли гуськом по узкой тропинке и молчали. Кирилл и Луна думали друг о друге, а Маша думала о них, о Хранителе, но больше всего о Нине…
Вот так же  тринадцать лет назад они  в последний раз шли с ней меж этих деревьев, только дело было к вечеру, и тропа была немного  шире. До обеда моросил мелкий дождь, а потом небо немного просветлело.
Очередная капля упала Маше на лицо. «И это тоже, как тогда…» - вспомнила она.
Когда они подошли к церкви, Кирилл хотел остаться на улице, но Уланулуна посмотрела на него умоляюще, и он сдался. Храмовое пространство было ему плохо знакомым и даже чужим. Ему не нравился излишний блеск золота, неправильные с точки зрения привычной живописи изображения людей на стенах, а запах горящих свечей напоминал скорее панихиду, чем большой праздник.
 Он остановился недалеко от входа. Луна дала ему три тонкие длинные свечки, и он поставил их все возле висевшей рядом иконы. Почти сразу по свечам потекли прозрачные недолгие слезы. «Как будто они плачут по моим грехам, - подумал Кирилл и закрыл глаза.
Там, в невидимом ему мире, все время что-то происходило: звучали слова, музыка, а временами даже тишина… Он вспомнил про свою тишину, вспомнил, как долго уже он живет без нее, почувствовал, как остро ее не хватает. И она тут же охотно откликнулась. Сначала ее мысли были о каждодневном – никакой особенной мудрости она ему сегодня не подарила. Только некоторое время спустя, она вдруг начала рассказывать Кириллу о нем самом.
И откуда она только откапывала эту информацию? Странным образом начали вспоминаться все его промахи и жизненные косяки. Стало стыдно за то, что не смог или забыл когда-то исправить. Исправлять некоторые вещи он просто не посчитал нужным, и вот только сейчас начал понимать, что зря принимал такие решения. Он даже успел почувствовать, будто где-то рядом есть нечто вроде опоры, или помощи… Но чувство это пришло слишком поздно, когда все уже закончилось, и Луна тронула его за плечо:
- Спишь? – ласково спросила она.
- Да, вроде бы нет, наоборот, просыпаюсь, – ответил Кирилл.
Ответ был неосмысленным, скорее, в тональности вопроса, но неожиданно Кириллу показалось, что это сказал не он, а кто-то другой произнес для него эти слова. Что-то непонятное, неуловимое снова возникло рядом. Это ощущение длилось всего лишь миг, но было настолько необычным, что Кириллу захотелось непременно повторить когда-нибудь этот эксперимент.
Они заметили, как грустная Маша подошла к тому месту, где продают свечи, купила еще несколько и начала по второму разу ставить их к иконам, непрестанно шевеля губами. Неожиданно пара свечей выпала из ее рук, и Луна, опомнившись первой, подбежала, собрала их и протянула Марии Николаевне:
- Ты свечи поставь, - сказала она, -  а мы пока на воздух выйдем.
…И тут Маша вспомнила!
Она так и застыла, как вкопанная, не видя, как Луна подошла к Кириллу, как выходили на улицу люди. Перед ее глазами стояла совсем иная картина:
«По Нининому лбу и щекам выступили крупные капли пота. Капель становилось все больше, они собирались в тонкие струйки, скапывали с подбородка. Нина начала хватать ртом воздух и еле слышно сказала:
- Мне душно, душно… я выйду на воздух…
- Пойдем, пойдем, - заторопилась Маша.
- Нет, ты свечи поставь, - она сильно отодвинула Машу рукой и нетвердой походкой двинулась к выходу, – …и за мою душу тоже, - обернувшись, прошептала она».
- И за мою душу тоже… - повторила Мария, и тут же пришла мысль: «Нина просится в церковь».
«Или она хочет, чтобы к ней привели священника?  - уже по-другому рассудила она. – Да, правильно! Правильно. Нина хочет исповедаться.
Мария Николаевна поискала глазами батюшку и отозвала его в сторону:
- Отец Александр, я к вам с просьбой. Только я не знаю, как эту мою просьбу у вас исполнить получится.
Про Нину батюшка знал и раньше, но тут Маша выложила ему абсолютно все, включая все свои домыслы и предположения.
- Вот я и боюсь, что вас к ней не допустят, - со вздохом закончила она.
- Как не допустят? – удивился отец Александр, - какое они право имеют? Хотя… если все и вправду, как вы говорите… Но это еще проверить нужно, может быть ситуация не такая уж безнадежная. А за исполнение намеченного я сегодня молиться буду, и вам того же советую, а завтра после утренней службы я за вами заеду.
 
- Иван Дмитриевич, дорогой! Ты тут какими судьбами? – удивленно воскликнул Кирилл, встретившись с хитрым взглядом бывшего сокамерника.
Случилось это сразу, как только Кирилл вышел из церкви и неизвестно, что он испытал при встрече больше: удивление, или искреннюю радость:
 – Ты же в турне по родным краям собирался, в последнюю ходку, так сказать?
- Неисповедимы пути, - важно изрек Дмитрич и крепко пожал протянутую ему руку.
- Да, тесен мир… - никак не мог опомниться Кирилл.
- Мир, Кирюшка, просторен и велик, - услышал Кирилл знакомые интонации, – только умные люди по его лесам и буеракам, как оголтелые, не носятся. Умные люди столбовыми дорогами ходят. Их не так уж и много, дорог этих, поэтому мы на перекрестках и встречаемся. Только, видишь как, мы с тобой в прошлый раз на красный свет проскочить захотели, да, слава Богу - не вышло.
- А если короче? – засмеялся Кирилл.
- Ну, если тебе философия жизни не интересна, то рассказу тебе о ее прозе. Короче, забрала та женщина, у которой я деньги украл, свое заявление. В тот же день, что тебя выпустили, пришла и забрала. Сказала, что ошиблась, а деньги дома нашлись.
- Так ты украл или нет? – переспросил Кирилл.
- Я же сказал – украл.
- Не понял.
- Вот и я ничего не понял, - вздохнул Дмитрич, – дождался я субботы и прямо с утра поехал к ней за ответом на этот вопрос, ну, и деньги ее еще вернуть – пятьдесят тысяч, все-таки. Она как раз в этом селе живет, мне ее адрес Соболев дал.
– И как же тебе эта женщина сей феномен объяснила?
- Удивительно! Оказалось, что она  эти деньги дочери на шубу собирала. Та в городе живет и сильно об этой шубе мечтает. Вот Татьяна моя ей деньги как раз и везла.
- Твоя? – улыбнулся Кирилл.
 Иван Дмитриевич тоже улыбнулся и озорно подмигнул:
- Не опережай события, парень - чтобы кусок пирога удовлетворил не только желудок, но и душу, дрожжи в тесте должны перебродить. Так что, все по порядку. Приехал я к ее дому и вижу, что у калитки одна петля совсем разболталась, доски на крыльце поскрипывают, а занавесочки на окошках беленькие, и стеклышки чистотой сверкают. Одним словом, я понял, что хозяйка она хорошая, а вот мужика в доме нет.
Когда она мне дверь открыла, я ей сразу деньги протянул:
- Спасибо тебе, - говорю, – только мне больше злые деньги не нужны.
- Отчего же злые? - спрашивает она. – Я их честным трудом заработала.
- Ты – честным, а мне их Зло в руки положило.
-  Почему в руки? – возразил Кирилл. - Я твои теории хорошо запомнил. Если следовать их логике, то ты Зло себе в душу впустил, а уж руки сами действовать начали.
- Видишь, какой толковый у меня ученик? - обратился Дмитрич к Луне, которая все это время стояла рядом с Кириллом. – С блеском экзамен прошел. Крепкая пятерка тебе, Кирюша. Главное, что я Злу глубоко в душу пробраться не дал – это меня и спасло.
В общем, Татьяна меня спрашивает:
-  А на что же ты жить будешь, опять ведь воровать придется.
- Не придется, – отвечаю, - я верю, что когда Бог помогать начинает, то он свой промысел на половине пути не бросает, обязательно что-то подскажет.
- Ну, тогда заходи, - говорит она, - хоть чайку с дорожки попьешь. Я вчера пирогов напекла, и повода, вроде никакого не было, а что-то меня заставило. Может, это я тебя дожидалась?
И вижу я, что смотрит она на меня с тоскливой надеждой – даже сердце защемило.
- Нет, говорю, пироги твои мне еще заработать нужно, а то мне твое прощение и так уже даром досталось. Так что давай инструмент, буду тебе калитку чинить.
- Хорошо, - отвечает она, – как раз щи доварятся, так что сразу и пообедаем. У меня даже бутылка  красного вина с майских праздников осталась.
Но ты ведь знаешь, что я не пить, не курить не люблю, благодаря чему здоровье имею отменное. Видишь, бороду сбрил - уже и не старик, вроде? Да? – и Дмитрич озорно подмигнул Кириллу.
- Угу, - одобрительно откликнулся тот.
- Так вот, мы с ней за разговорами до позднего вечера просидели,  - продолжил Дмитрич -  я ей про всю свою жизнь рассказал, она мне про свою, даже на ночлег оставаться пришлось. Одинокая она: дочь с мужем в городе своей жизнью живут. И как живут, она понять не может. Детей не хотят, готовить себе пищу тоже не хотят, по кафе и ресторанам ходят. Каждый  отпуск на заморских курортах тела греют. А кто их душу согреет, если желания у них такого нет?
- Я когда на них смотрю, - говорит Татьяна – только две мысли у них в глазах вижу: чтобы еще купить и где на это денег взять? А в твоих глазах тогда на опознании я совсем другое разглядела, мне показалась, что душа твоя вся израненная и будто в клетку запертая, и что очень ей из этой клетки на волю хочется. Подумала, может быть это твой последний шанс. А моя дочь и дубленкой обойдется, еще только одну зиму ее относила.
 Утром, когда проснулся, Татьяны в доме не было, она только через час пришла. Я уже и картошки наварить успел, и салат из огурцов с помидорами нарезал. У меня на все дела руки заточены. Карманник – это моя вторая специализация, этому меня один талантливый человек во время первой отсидки научил, - и Дмитрич опасливо покосился на Уланулуну, но та, отчего-то, безмятежно улыбалась, – а поначалу-то я классным медвежатником был, до сих пор интересуюсь новейшими разработками, но сменил, так сказать, романтику на эстетику. Так что я не только головой работать умею, я на зоне даже иконы из дерева вырезал.
Когда Татьяна вернулась, то объяснила, что ходила в церковь, а после службы спросила у отца Александра, нет ли для меня работы при храме, рассказала ему, что руки у меня золотые. Она слышала, что батюшка уже давно себе помощника по хозяйственной части ищет.
- Только я за тебя, Ваня, - говорит она, – твердое слово дала. Ты уж меня не подведи. Не погуби мою душу.
Я, Кирюш, уже давно забыл, что у меня слезы есть, а тут в голос плакал и не стыжусь этого. А она меня утешала.
В этот момент к ним подошла маленькая рыжеватая женщина с веселыми веснушкам на лице. Она уже давно смотрела на них со стороны, но не решалась прерывать разговор. И вот теперь, сильно стесняясь, она ласково спросила:
- Иван Дмитриевич, ты домой-то не скоро? А то дочка моя позвонила, говорит, что они на пару часов заехать решили. Так они в пути уже.
- Иду, Танечка, иду, - заботливо погладил ее по плечу Дмитрич.
И тут Луна в каком-то необъяснимом порыве  крепко обняла Татьяну и прошептала:
- Спасибо вам, светлая женщина.
- И тебе спасибо, солнышко, - все также ласково отозвалась та.
- Мне-то за что, и, потом, я Луна, - улыбнулась Уланулуна.
- Нет, ты Солнышко, ты согревать умеешь, - покачала головой Татьяна Петровна.
 
 
Вечером Кирилл уехал в город - нужно было подготовиться к работе. Прошедшие две недели казались ему теперь такими же длинными, как вся прежняя жизнь. Оставалось только непонятным, почему они так быстро закончились. А еще непонятным оставалось то чувство, которое прикоснулось к нему в храме. Память уже стерла ощущение, но крепко хранила убежденность в том, что это точно было.
 
Около одиннадцати утра следующего дня Маша села в «девятку» отца Александра, и через час они стояли в вестибюле клиники.
- Я должна переговорить с лечащим врачом, - ответила на их просьбу медицинская сестра, сидевшая за стойкой у входа.
- Виктор Алексеевич, тут к больной из двести шестой палаты священника привели для исповеди. Пропустить можно? – спросила дежурная в трубку телефона.
- Нет, не он.
- Хорошо, я поняла, - с чем-то согласилась женщина и обратилась уже к Маше. – Сегодня нельзя. Сегодня ей не очень хорошо. Доктор вам сообщит, когда это станет возможным.
- Как это он мне сообщит? – удивилась Маша, – у него что, номер моего телефона есть?
- Я не знаю, он так сказал. Извините, но здесь вам больше находиться незачем.
- Да это я уже и сама поняла, - вздохнула Мария. – До свидания.
- До свидания, - повторил вслед за ней отец Александр.
В дверях они неожиданно столкнулись с Иннокентием. Маша очень сильно удивилась, увидев здесь столь редкого посетителя. А вот Кешин взгляд был таким, будто он наверняка ожидал встретиться с какой-нибудь неприятностью. Причем, из всех прочих, до недавнего времени Маша была  для него неприятностью самой большой.
Они холодно кивнули друг другу, и молодой человек стремительно проскочил мимо. Не здороваясь, он беспрепятственно прошел мимо дежурной и уже через минуту пытал лечащего врача:
- Чего они хотели? – и Виктор Алексеевич съежился, будто обожженный разрядом электричества.
- Больную исповедать.
- Ни в коем случае! Слышите? Ни в коем!
- Я так и сказал, - начал оправдываться врач.
- И эту тоже пока не пускайте. Под любым предлогом.
- Воля ваша.
- Да, кстати,  как Нина Ивановна?
- Как обычно,   - пожал плечами Виктор Алексеевич.
Ему и в голову не пришло рассказывать о том, что померещилось этой бестолковой Ниночке. За то время, что он наблюдал больную, он прекрасно изучил характер этого человека. Иногда он даже сомневался, сын ли он ей вообще? Не сомневался Виктор Алексеевич только в одном – за малейший допущенный им  промах та весьма приличная сумма, которая заметно пополняет его личный бюджет, быстро окажется в кармане какого-нибудь другого доктора.
 
- Кто это на вас так посмотрел, будто из винтовки выстрелил? – спросил отец Александр, когда они подходили к машине.
- А это «вроде бы Нинин сын», - горько усмехнулась Маша.
- Не мне судить, но боюсь, что человек он не очень хороший.
- Не бойтесь, и не судите, - оно все именно так и есть, - подтвердила его слова Маша,– только, думаю я, что после этой встречи уже и вас, и меня к ней не скоро пустить позволят.
- Тогда мы поступим по-другому, - решительно заявил отец Александр, – мы будем прорываться через «заминированное ущелье». Иного пути я не вижу потому, как теперь убежден, что все ваши предположения абсолютно правильные.
- А если подорвемся? – еще не понимая, о чем идет речь, грустно улыбнулась Мария Николаевна, но в душе почувствовала надежду на  успех предстоящей операции.
- А вот такие мысли я попрошу из головы выкинуть, – озорно сверкнул глазами батюшка, и Маша увидела в них такой азарт, и такую решимость, что банальная фраза «Бывших десантников не бывает» мгновенно начерталась на невидимом знамени их боевого отряда.
Впрочем, план, который они придумали в воскресенье вечером, потребовал привлечения в отряд дополнительных бойцов. И вот в четверг в особняке кроме Маши, Луны и отца Александра присутствовали еще Кирилл и Иван Дмитриевич.
Отец Александр объяснил ситуацию.
- Дело серьезное, друзья мои, ошибаться мы, как саперы, права  не имеем. Я с твоим предположением, Кирилл, полностью согласен. Если они не хотят, чтобы Нина Ивановна вылечилась, они ей этого и не позволят, поэтому у нас есть только одна попытка.
- А если Мария Николаевна все-таки ошиблась? – на всякий случай предположил Кирилл.
- Не ошиблась! – так же твердо, как и в прошлый раз, ответила за Машу Луна.
- Не ошиблась, - повторила уже без прежних сомнений Мария Николаевна.
- Тогда так, - продолжил отец Александр, – слово имеет Иван Дмитриевич, которому было поручено провести разведку наружной охраны.
- Сотрудники охраны дежурят сутки – через двое, - степенно начал свою речь  Дмитрич.
- Нарушают  трудовое законодательство, - заметил Кирилл.
-  Я ко всем присмотрелся. В будке на входе самая подходящая смена была позавчера. Мужики разговорчивые и пьющие. Я с ними уже в некоторый диалог вступил, так что думаю, уболтать мне их будет нетрудно. Выпить они тоже не откажутся, поэтому подсыпаем в бутылку с водкой снотворное, и нейтрализуем их в нужный момент.
- Мне уже дали в одном хосписе подходящее лекарство, и безопасную дозировку тоже сказали, - отчеканила Луна.
- Так, когда в следующий раз будет дежурить эта смена… – хотел посчитать батюшка, но Дмитрич перехватил инициативу:
- Сегодня, в воскресенье, в среду, в  субботу...
- Дальше не надо. Таким количеством времени мы не располагаем.
- Можно, и я скажу? - попросил Кирилл.
- Давай.
- Мария Николаевна говорила, что в девять часов вечера клиника изнутри запирается на ключ. Остаются там только одна медицинская сестра на ресепшне в качестве ночного сторожа и вторая в ординаторской при дежурном враче. Вы, отец Александр, разрешили мне привлечь к нашему мероприятию еще одного надежного человека. Я за него ручаюсь, как за себя. Все дело в том, что Ромка у нас такой, что против него ни одна женщина устоять не может, ни при отце Александре будет сказано. Так вот, он уже четвертый день этот ресепшн мониторит, и одна барышня очень им заинтересовалась. Он гарантирует, что в нужный момент сумеет отвлечь ее внимание.
- Греха не хочу, - насторожился батюшка.
- Попросим, чтобы обошлось малыми потерями для нравственности, - улыбнулся Кирилл, – но ведь по минному полю идем – могут случиться осколочные ранения. Кстати, эта девушка в ближайшее  воскресенье  тоже дежурит.
- Этого не может быть, - охнула Маша, и все разом повернулись в ее сторону.
 – Не может быть, чтобы все так удачно совпало, - пояснила она, - у меня в этой клинике уже давно одна знакомая из числа персонала завелась. Она мне иногда что-что про Нину рассказывает, не просто так, конечно, но к делу это отношения не имеет. Я у нее график ночных дежурств разузнала. В ночь с воскресенья на понедельник дежурят Виктор Алексеевич с Ниночкой. А они каждое дежурство после вечернего обхода на всю ночь запираются в ординаторской.
- Откуда столь пикантные подробности стали известны широкой общественности? – поинтересовался Кирилл.
- Моей знакомой охранники рассказывали, у них ведь все коридоры на мониторе просматриваются.
- Это знак судьбы! – и Дмитрич поднял вверх указательный палец.
- Кстати, ты как с ними выпивать собираешься, ты же не пьющий? – поинтересовался у него Кирилл.
- Не пить – не значит не иметь силы сделать. Это значит иметь силу этого не делать! – и он снова многозначительно поднял палец вверх. - Только тут мне другое искусство потребуется – нужно исхитриться так дело повернуть, чтобы они мою трезвость не разглядели.
- Если мужики к вопросам о смысле существования неравнодушны, то исхитриться у тебя получится на раз, - поддержал деда Кирилл.
- Ну, с этим, кажется, определились, - улыбнулся отец Александр.
- А как же твой Роман в клинику попадет? – вспомнила Мария Николаевна.
- Об этом вы не беспокойтесь, - ответил Кирилл, – об этом даже я не беспокоюсь. Что-то я не припоминаю, чтобы он хоть раз в этом направлении поражение терпел. Я сейчас беспокоюсь совсем о другом. Как выяснилось, внутри здания  имеются камеры видеонаблюдения, а значит, их тоже нужно как-то отключить.
- Это да, - согласился отец Александр.
-  Я с Романом поговорю, он компьютерщик, в таких делах должен разбираться.
- Так, - подытожил батюшка, – прикинем план действий: Иван Дмитриевич усыпляет охрану и отвечает за дверные замки, Роман отвлекает медсестру на ресепшне и пытается нейтрализовать систему видеонаблюдения, Мария Николаевна выводит Нину Ивановну, я обеспечиваю им прикрытие, а молодежь стоит на стреме. Ой, извините, наблюдает за обстановкой возле ворот.
Но извинение уже не помогло, потому что все, включая самого батюшку, дружно захохотали.
По дороге домой Кирилл думал о том, что этот план настолько фантастичен, что действительно больше напоминает прогулку по минному полю.
 
В следующее воскресенье рано утром отряд собрался в каминном зале в полном составе.
- А ведь и вправду хорош, - шепнула Кириллу Мария Николаевна, искоса поглядывая в сторону Романа. – За Луну не боишься?
- Я - нет, а вы?
- За нее-то нисколечко, а вот, другим девушкам ой, как его опасаться нужно.
- Ну, давайте хотя бы сегодня об этом жалеть не будем, - улыбнулся Кирилл.
Его же самого сильно удивила внешность Дмитрича. Тот был в аккуратном пиджаке и при галстуке. На голову был нахлобучен весьма натурального вида каштановый парик, под которым надежно прятались его седые жидкие кудри. На подбородке «выросла» небольшая профессорская бородка,  но апофеозом «инсталляции»  явились элегантные очки в тонкой золоченой оправе с какими-то немыслимыми диоптриями, вследствие  чего глаза Дмитрича существенно увеличились в размерах. Но, видимо, эта красота давалась им с большим трудом, потому что они слезились и постоянно пытались посмотреть на мир без посторонней помощи, то и дело, возникая поверх оправы.
- Профессор! – восхищенно одобрил Кирилл, но потом весело рассмеялся, – только боюсь, что нас с тобой сюда больше, как криминальных авторитетов пригласили.
Однако сегодня Иван Дмитриевич к шуткам расположен не был.
В этот момент слово попросил Роман:
- Хочу доложить обстановку относительно видеокамер. С моей точки зрения, они везде уставлены нелогично, но это нам только на руку. Одна из них находится на внешней стороне помещения, предназначенного для охранников, и  просматривает улицу на подъезде к воротам, при этом имеет довольно большую слепую зону. Вторая уже с другой стороны этого же строения, и в ее поле зрения попадает дорожка от входных ворот до дверей, ведущих в здание клиники. Больше уличного наблюдения мы с Кириллом не обнаружили. Думаю, что обе эти камеры можно отключить непосредственно в самой будке. В отношении оборудования внутренних помещений, я могу говорить только о том, что обнаружил в холле. Там всего одна камера и она тоже расположена совершенно безграмотно.
- Наверное, сэкономить хотели, когда подрядчика выбирали, - предположил Кирилл.
- Другого объяснения не вижу, - согласился Рома, – поэтому решение по отключению внутренних камер  буду принимать уже на месте. Гарантии, что это получится наверняка, естественно, дать не могу. А сейчас я хотел бы спросить вас, Иван Дмитриевич, вы, в компьютерах разбираетесь?
- Нет! – гордо ответил «профессор».
- Так я и предполагал, - Рома произнес эти слова так естественно, что Дмитрич сразу сник, – Будем учить!
- Да, меня, философического человека, от этих ноу-хау с души воротит.
- Дмитрич, не сопротивляйся, - улыбнулся Кирилл, – жизнь сейчас такая, что она тебя все равно учиться заставит. Это тебе не лобзиком по дереву.
- Я могу еще и чеканом по металлу. Для меня главное, чтобы материал при рождении был крещен светом солнца или огня.
- А знаешь, каким мощным интеллектуальным потенциалом крестили эти, как ты выразился, ноу-хау, - никак не желал сдаваться Кирилл – какое горение человеческого разума  сопровождало рождение всех этих детенышей прогресса, знаешь?
- Меня это твое выступление совершенно не трогает, - равнодушно отозвался Дмитрич, – пусть молодое поколение этому гимны поет, а я уж как-нибудь, доскриплю свою старую песню.
- Не волнуйтесь, Иван Дмитриевич, - попытался успокоить его Роман, - мы с вами практически одну кнопку выучить должны,  Когда охрана уснет, вам просто нужно будет на нее нажать. Она называется «Пауза», только это  пишется по-английски.
- Не пугай - я английский в университете изучал, - сказал Дмитрич, но при этом важным почему-то не сделался.- Так, оказывается, нам остались сущие пустяки, - и улыбающийся Роман достал из сумки небольшую стопку листов с распечатками. – Я вот тут несколько типов видеорегистраторов подготовил, чтобы вам  потом было легче ориентироваться.
- Милый, знал бы ты, сколько типов замков в моей голове хранится, - в свою очередь улыбнулся Дмитрич.
- Ну, вот и отлично. Позвольте нам уединиться на некоторое время, - обратился Роман к остальным присутствующим и увел озабоченного Дмитрича в дальний угол комнаты.
- Кирилл, ты почему такой грустный? – спросила у него Луна.
- А чему радоваться? Все при делах, только мы с тобой «на стреме». Что мы на нем делать будем, семечки, что ли, лузгать?
- Зря ты так думаешь. Представляешь, как они будут волноваться, а так они уверены, что у них крепкий тыл. И, потом, кто знает, что и где случиться может…
Кирилл подошел к камину, взял спичечный коробок и зажег спичку. Он смотрел, как ярко вспыхнув серной головкой, спичка перешла к плавному горению, излучая тепло, но, отжив свой недолгий век, скрючилась и погасла едким голубоватым дымком.
«Вот так и человеческая жизнь, - подумал он, – родился ребенок. Вспышка радости и света, к которому тянутся, как к костру в холодную ночь. Потом он вырастает, начинает работать, растить своих детей, отдавая тепло тела и души. А потом приходит старость – голубой дымок счастливых воспоминаний, но едкий и горький от осознания невозвратности и близкого конца. Все так же, как у спички…»
Стало совсем тоскливо. Но все сразу прошло, когда  он вдруг отказался сравнивать человека с простой деревяшкой.
А вскоре  Роман удовлетворенно объявил:
- Мы уже закончили! Талантливый ученик - на лету знания хватает.
Очки Дмитрича к этому времени уже окончательно нашли себе пристанище на его макушке, и избавившиеся от ненужной помощи глаза смотрели на всех привычным хитроватым взглядом.
- Только я за тебя, Ромка, немного волнуюсь, - сказал он, – что ж ты безо всякой конспирации на дело-то идешь?
- А что именно нужно? – не понял Роман.
- Ну, лицо что ли как-то замаскировать.
- Да, как же он его замаскирует, - рассмеялся Кирилл, – если это его главное боевое оружие. Это, как если перед атакой саблю не из ножен вынимать, а, наоборот, туда ее запихивать.
- Да, парень, с лицом тебе явно не повезло, - подумал о своем Дмитрич, но все остальные поняли выражение буквально и вслед за Кириллом дружно засмеялись.
- А, знаете, - отдышавшись, сказал Роман – я думаю, что мне  тоже нужно снотворного взять. Я его заранее, как Иван Дмитриевич, в бутылку сыпать не буду, я лучше потом по ходу сориентируюсь.
- Пойдем, - ответила ему Луна, - я объясню тебе, сколько нужно добавлять.
За разговорами день прошел незаметно, чувствовалось, особенно у женщин, некоторое волнение, и вот уже большие напольные часы в каминном зале пробили половину седьмого.
- Пора выдвигаться, - скомандовал отец Александр, – лучше поближе к больнице где-нибудь под березкой остановимся, а то, не дай Бог, пробки или еще что.
Ну, березки никакой подходящей не попалось, а вот пышные кусты орешника недалеко от дороги вполне подошли. Разложив на капоте одной из машин небольшое количество съестных припасов, еще целых сорок минут они изображали импровизированный пикник.
 
Дмитрич и Роман отправились на задание первыми. Клиника располагалась за городской чертой возле небольшого поселка. Со всех сторон она была обнесена высоким кирпичным забором, от чего создавалось впечатление, что здесь находится престижный пансионат. И только неброские решетки на некоторых окнах могли насторожить внимательного наблюдателя.
Около девяти Роман остановил машину, немного не доезжая до клиники.
- Вот что, - сказал ему Дмитрич, – пожалуй, я из своей бутыли немного сонной водички вылью, скажу, что не вытерпел и по дороге отхлебнул.
После чего он бодро пошагал к воротам больницы, а Рома, опередив его на машине, поставил ее в «слепую зону». Потом он позвонил по сотовому телефону своей новой знакомой – Людмиле:
- Привет, Людочка.
- Привет, - радостно отозвалась на том конце девушка.
- Счастлив снова тебя услышать.
- Я тоже, только где же ты целых три дня пропадал?
- Да родственницу свою все искал. Если ее в вашей клинике не оказалось, значит она в какой-то другой должна находиться. Зато сейчас я практически у твоего порога. Увидеться хочешь?
- Хочу, конечно. Только если на десять минут, то прямо сейчас заходи.
- А если на подольше? - понял намек Роман.
- Тогда минут сорок подождать придется. К этому времени уже совсем стемнеет. Ты через забор перелезть сможешь?
- Попробую.
- Там справа, если на ворота смотреть, за углом у четвертого столба в стене есть глубокие щербины. Постарайся, у других это получалось.
- А что, их много было? – Роман сделал вид, будто напрягся.
- Да, нет, всего один. Но не волнуйся – это уже в прошлом. В окне на первом этаже за зелеными жалюзи будет гореть свет. Стукнешь – я открою. Только на дорожку не выходи, она на мониторе просматривается.
- Жди – обязательно буду, - пообещал Роман.
В этот момент раздался жизнерадостный возглас Дмитрича:
- Ребятушки, здорово! Пришел, как  обещал, принес, как просили. Тему дальше развивать будем, или как?
- Зачем ненужные вопросы! – навстречу ему вышел улыбающийся охранник. – Заходи, профессор, в прошлый раз на самом интересном остановились. Вот, минут через десять ворота закроем, и никто нас больше не потревожит.
И они скрылись за железной дверью.
Ровно через сорок минут  Роман перелез через кирпичную стену. Это оказалось совсем несложно, и единственное, что его беспокоило, так это целостность бутылки.
На той стороне, как разрешающий свет светофора, призывно горело зеленое окно. Три коротких удара по стеклу - окно распахнулось, и еще через несколько секунд он оказался в небольшой душной комнате, забитой мешками с чем-то мягким. Он даже забеспокоился, как бы прямо в этой антисанитарной обстановке «грешить» не пришлось,  но Людмила будто услышала его мысли:
- Пойдем, в вестибюле есть диван, который под наблюдения не попадает, и пока там посидим. А потом, когда все успокоится, я камеры в здании отключу.
- Чего? – не поверил такой удаче Рома.
- У нас хозяин до того скупой, что медсестры по ночам еще и за порядком наблюдают. А мне мой бывший друг объяснил, как их отключать. Он компьютерщик, только женатый, потому здесь и встречались. А ты?
- Я нет, я учитель истории, - ответил Рома.
- Женатый, спрашиваю?
- Женатый, - соврал Роман.
- Понятно, - грустно вздохнула Людмила, – только слишком жирно будет ей  одной таким красавчиком пользоваться.
- Справедливо, - охотно согласился Роман.
В этот момент наверху послышался какой-то шум:
- Люда, ты где? – раздался строгий женский голос.
- Иду, - отозвалась Людмила. – Сиди здесь и не высовывайся, -  прошептала она Роме, – они уже скоро в ординаторской запрутся.
И в следующую секунду Роман услышал ее быстрые шаги по лестнице.
 Однако не было ее около часа.
- Кажется, все угомонились, - сообщила она, когда вернулась. – Даже Нинка со своим доктором раньше времени в ординаторскую подались. Подожди еще минуту - камеры отключу, и установится в больнице  абсолютный покой и полный порядок.
- Тогда я шампанское открываю? – спросил Роман.
- Открывай.
Роман даже не надеялся, что все сложится так удачно. Он насыпал в ее пластмассовый стакан снотворное, и через пару минут они уже пили на брудершафт пузырящийся напиток.
- Только нам еще минут пятнадцать подождать придется, на всякий случай, - предупредила она извиняющимся голосом.
- Ничего, - согласился Роман и провел рукой по ее волосам, – у тебя такие шелковые кудри...
Через пять минут она уснула глубоким, безмятежным сном, а еще через пять Роман набрал номер телефона Ивана Дмитриевича, и сбросил звонок после первого сигнала. Это было условным знаком того, что путь свободен.
Потом он подошел к двери и отодвинул щеколду, однако открыть дверь не получилось, так как она оказалась запертой еще на ключ. В боковое окно он увидел, как по дорожке идут Дмитрич, батюшка и Мария Николаевна. Через минуту что-то щелкнуло в замке, и дверь легко распахнулась.
- Нам на второй этаж – скомандовала Маша.
Роман остался в холле наблюдать за спящей девушкой.
Проходя мимо ординаторской, они расслышали за ее дверью приглушенное воркование. Дмитрич бесшумно вставил что-то в замочную скважину и быстро догнал остальных. Так же быстро он открыл Нинину дверь, и Маша вошла в комнату.
Возле окна стояла Нина. Она была одета и смотрела на Машу счастливыми глазами.
- Я две недели каждую ночь тебя жду, - прошептала она и бросилась к подруге.
- Пойдем, - обняла ее Мария Николаевна.
Они уже спускались по лестнице, когда Дмитрич вдруг негромко охнул и быстро поспешил назад. Его не было совсем недолго, но Нина начала сильно беспокоится. Сразу стало заметно, как расшатана ее нервная система. Однако, вскоре выяснилось, что Дмитрич просто забыл вынуть из двери свое приспособление.
- Дороги теперь не будет, - расстроено прошептал он.
- Суеверие,  - успокоил его отец Александр, – это добрый знак -  Господь от чего-то плохого предупредил.
- А ведь, правда, - эта мысль очень понравилась Роману, – например, вам было суждено на следующей ступеньке ногу подвернуть, а  вы вернулись, и произошел временной скачок через событие. Жалко, что проверить это никогда не получится.
- Хорошо, если так, - не стал сопротивляться  Дмитрич, а отец Александр незаметно улыбнулся.
Пока длился этот короткий разговор, Иван Дмитриевич открыл дверь, и все, кроме Романа, вышли на улицу, после чего Дмитрич снова закрыл ее снаружи ключом, а Рома изнутри на щеколду. Потом он выпрыгнул из окна кладовки и догнал товарищей уже на входе в сторожевое помещение:
- Быстро идите к машинам, а я видеорегистратор включу.
После чего он запер наружную дверь сторожки, а сам перебрался уже опробованным способом через забор. Все были готовы к отъезду и ждали в машинах с потушенными фарами. Только Маша и Нина еще оставались на улице.
- Дай, я хоть пять минут свободой подышу, - попросила подругу Нина, – даже и не знаю, сколько времени на улицу не выходила. А тут такой воздух...
Где-то рядом были сады, и в ночном воздухе тихо пахло зрелым яблоком.
- Ну, все, пора. Дома подышишь, - через некоторое время начала торопить Маша, – дома как-то спокойнее.
- Да, да, - согласилась Нина.
В этот момент раздался нарастающий звук мотора, и из-за угла кирпичного забора выскочил автомобиль. Его фары мгновенно ослепил всех невозможно ярким светом. Машина остановилась метрах в пяти от женщин, и из нее вышел человек.
Первым опомнился Роман. Он тоже включил фары, и все увидели Иннокентия, который медленно двинулся к Нине Ивановне. Маша хотела преградить ему дорогу, но Нина крепко сжала ее руку, будто запрещая ей это делать. Все остальные выскочили из машин, но, увидев, что Иннокентий один, замерли в ожидании.
Он остановился в трех шагах от матери и жестко спросил:
- Ты куда?
- Домой, - спокойно ответила Нина.
- Садись! – указал он в сторону своей машины, - Я тебя отвезу.
- Куда? – Нина была по-прежнему спокойна.
- Домой, - несколько удивился вопросу Иннокентий.
- Ах, да, ты ведь не знаешь, у  меня теперь другой дом, – сказала она.
- Это ты не понимаешь, что делаешь, - необычно медленно начал говорить Рок. - Ты слабая, очень слабая, и ты все больше теряешь свои силы,  - с каждым звуком его голос становился все настойчивее, – ты не можешь уйти  от меня, потому что только я являюсь смыслом твоего существования.
И тут произошло то, чего он совершенно не ожидал. Нина посмотрела на него ясными, почти любящими глазами, и очень уверенно произнесла:
- Нет, Рок, я сильная!
Он замер на мгновение, а потом, чуть запнувшись, спросил:
- С чего ты взяла?
- Мне об этом сказал Николай, - и тут она вспомнила, где видела своего таинственного гостя. Он был на Машиных детских фотографиях.
- Это еще кто такой? – надменно произнес Рок.
- Это Машин отец, - улыбнулась Нина.
«Опять уже в который раз эта женщина переходит мне дорогу»! –подумал Иннокентий и тут же поменял тактику.
- Мамочка, ты не можешь меня бросить! Ты не можешь оставить меня одного! Я же твой сын!
- Нет, Рок, - голос Нины зазвучал непривычно твердо, - ты убил моего сына, ты вытравил у него душу. А ведь он действительно мог любить меня, и мы, все трое, могли быть счастливыми. Уходи!  - устало сказала она.
Рок попытался к ней приблизиться, но не смог сдвинуться с места, потому что испытал невыносимую жгучую боль. И тут он увидел, что сзади к Нине подходит отец Александр, и что-то шепчет, осеняя пространство перед собой крестным знамением.
… Рок так и стоял неподвижно, пока она уходила, охраняемая этой  неведомой силой. А когда она садилась в машину, он в последний раз увидел ее глаза. Они были сухими, потому что выплакали свои слезы. А еще они кричали ему:
- Я простила бы тебе себя. Но я не могу простить тебе Анатолия, и еще я никогда не прощу тебе маленького мальчика с таким хорошим именем Кеша!
 
Машины его врагов уже уехали, а Инноекнтий все еще был объят непонятными ощущениями. Но постепенно он начал чувствовать, что снова начинает приятно наполняться пустотой.
- А, пошли вы все… - закричал он в черноту ночи. – Это правда, что ничто не должно мне мешать, никакая связь с этим миром. Нечего цепляться за несуществующие источники тепла, нужно иметь свой собственный генератор энергии и  не растрачивать эту энергию ни на что, кроме достижения указанной цели,  ни на  кого и ни капли.
 И только где-то очень глубоко в душе тихо пульсировало ненужное чувство с таким желанным именем Луна, да еще ехидно посверкивал глазок камеры видеонаблюдения, будто издевался: «А тебя-то я увидел».
 
 
В десять часов утра Иннокентию позвонил Виктор Алексеевич и  голосом, в котором слышалось плохо скрываемое волнение, задал странный вопрос:
- Иннокентий Денисович, Вы, случайно, не знаете, где Нина Ивановна?
- А вы? – ухмыльнулся Иннокентий.
- Дело в том, что сегодня утром ее не оказалось в палате.
- Интересно, и где же она?
- Не знаем, - голос доктора совсем сник.
- И, что же, совсем никто ничего ночью не видел?
- Медицинская сестра и охрана утверждают, что все было спокойно, и никого постороннего на территории клиники не было.
- А камеры видеонаблюдения?
- На них тоже не отмечено ничего необычного.
- А причем же здесь я?
- Просто, вы единственный, кто находился возле ворот клиники этой ночью.  И, потом вы там с кем-то разговаривали…
- С представителями иных миров, - Рок уже откровенно издевался над доктором.
- Иннокентий Денисович, мы будем вынуждены вызвать полицию, и тогда этот вопрос вам зададут другие люди.
- Хорошо, - согласился Рок, – я разговаривал с Ниной Ивановной.
- И … - Виктор Алексеевич никак не мог сообразить, какой  же теперь нужно задавать вопрос.
- И она ушла домой, - помог ему Иннокентий.
- К вам?
- Нет, теперь она живет в другом месте.
- Тогда будьте так любезны, заберите, пожалуйста, ее документы, - чувствовалось, что человеку на том конце стало значительно лучше.
- А вот это пусть сделает она сама. Тем более, что вам, наверное, будет любопытно увидеть, как, не смотря на прилагаемые медициной усилия, пациент остался совершенно здоров.
- То есть, вы к нам никаких претензий не имеете?
- Я уже несколько часов абсолютно не вспоминаю о вашем существовании.
- Извините, пожалуйста, последний вопрос, а как она оказалась на улице?
- И об этом вы тоже можете спросить только у нее. Кто знает, может быть, вы станете первыми, кому будет открыта тайна телепортации.

© Copyright: Светлана Чабанюк, 2015

Регистрационный номер №0273317

от 23 февраля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0273317 выдан для произведения: 17.          По минному  полю.
 
 
- Маша! Дядя! Где вы? – весело кричала Уланулуна, и уносилось к сводчатым потолкам озорное звонкое эхо, цепляясь по пути за хрустальные грани люстры.
Кирилл стоял рядом, и душа его радовалась новой встрече с этим домом. Он всегда ощущал здесь необыкновенное тепло, испытывал необъяснимое чувство защищенности, какое возникало, наверное, у одинокого странника, когда он входил в ворота крепости, за ним запирались тяжелые засовы на кованых створах, и теперь крепкие стены надежно охраняли его от невзгод и опасностей, сопровождавших во время долгого пути.
Правда, Кириллу показалось, что сегодня это чувство было не таким сильным, как обычно, но задумываться было некогда. Из библиотеки уже вышла Мария Николаевна и махала им рукой, свесившись с перилл третьего этажа.
- Я сейчас к вам спущусь, - крикнула она – голодные, наверное, так у меня уже все готово.
- А дядя где? – спросила Уланулуна.
- Вчера приезжал, а сегодня опять уехал.
- Я соскучилась… - грустно вздохнула девушка, – Машенька, нам нужно столько интересного тебе рассказать, просто ужас! Ты не поверишь - мы побывали в настоящем раю. Я Кириллу тоже сначала не верила, что рай на земле еще есть, а оказалось, что это правда. Он, знаешь какой, он солнечный, хвойный и с тайной. А еще он с памятью. Она живет в людях, в старой заброшенной церкви и в нашем будущем, потому что мы теперь  перед этой памятью в долгу.
 …Мария Николаевна? – неожиданно прервала свою речь Луна, –что это с вами?
- Что? – не поняла Маша и даже осмотрела свое платье.
- По-моему, ты помолодела.
- Правда, Мария Николаевна – восхищенно подтвердил Кирилл, Вы всегда были интересной женщиной, но сейчас…!
- Да, ладно вам, - засмущалась Маша. – Какая была, такая и осталась.
- Нет! – требовательно возразила Луна – лучше тебе признаться. Правду говори, тебе дядя предложение сделал?
- Какое? – оторопела Маша.
- Руки и сердца, будто не понимаешь.
- С ума сошла! – рассмеялась Мария Николаевна, – вот придумала.
- И ничего я не придумала. Я сколько раз видела, как он на тебя смотрит. Он на тебя такими глазами смотрит!
- Хватит глупости говорить, - Маша даже начала немного сердиться, – лучше идите в душ, а потом бегом в столовую – я ужин накрывать пошла. Тем более, что мне тоже вам кое что рассказать нужно. …Да, не про это совсем! – укоризненно посмотрела она на Луну, видя, как та снова хитро замотала головой.
Когда из сумок были вынуты кедровые шишки, душистый  сибирский мед и все прочие таежные дары, а из души выплеснута значительная часть радостных воспоминаний, Кирилл, наконец, заметил, что Мария Николаевна не притрагивается к пище:
- А почему вы ничего не едите? – спросил он.
- Пост держу. Сегодня Апостольский заканчивается – ничего есть нельзя.
- Ты же обычно другой пост соблюдаешь, а что в этот раз случилось?
- Не знаю, не задумывалась -  душа велела, а я в таких делах с ней не спорю. Лучше послушайте, что я вам расскажу. Я утром была у Нины, меня туда Генрих по дороге подвез. И я хочу вам сказать, что с ней что-то произошло. Я даже вашу радость до конца разделить не могу - все время над ее словами думаю.
- Как это, над словами? – удивилась Луна. – Она же ни с кем не разговаривает. Она  тебе что-то сказала?
- В том то и дело, что сказала, только я понять никак не могу, что. Когда я  к ней в палату вошла, то сначала все, как обычно, было. Сидим мы друг напротив друга, и она смотрит сквозь меня своим пустым взглядом, а рядом Ниночка глаз с обеих не спускает.
- Это медицинская сестра, - пояснила Кириллу Луна, – ее тоже Ниной зовут. Она такая, вроде бы и приветливая, и доброжелательная, но это все напускное. Без ее ведома мы там ни одного шага сделать не можем, как будто она к Нине Ивановне соглядатаем приставлена. Это вообще не клиника, а тюрьма какая-то, только что условия, как в дорогом пансионате. Мы  когда-то хотели тетю Нину другим врачам показать, но Иннокентий был  категорически против. Тогда мы решили запросить копию медицинской карты, чтобы заочно проконсультироваться, но нам их тоже не дали.
- Да, забыла совсем, - неожиданно опомнилась Маша, - лучше сначала я вам про другое расскажу. Тут ведь еще одно событие произошло. Ко мне Денис в гости приходил. Это нынешний Нинин муж, приемный отец Кеши, – кивнула она Кириллу.
- Да ты что? – ахнула Луна, – и чего хотел?
- Душу свою отмыть хотел, - тяжко вздохнула Мария. – Позвонил в ворота, я к нему вышла, а он несчастный такой, похудел очень сильно. И он мне говорит:
- В дом пустишь, или здесь будем разговаривать?
А я отвечаю:
- Отчего же здесь, проходи. Мой дом всегда открыт, это ты меня когда-то к подруге не пускал.
- Прости, - пробормотал он, – только там все не совсем так было, как ты думаешь. Плохо мне Маша, - говорит, – и вообще все плохо, и особенно без Нины.
- Что, - спрашиваю, – бизнес, что ли рушится?
- Да, нет, - отвечает, – бизнес в крепких руках. Жизнь моя, Маша, рушится. Спиваюсь я совсем, и Нина никак не выздоравливает.
- А давно ли ты по ней скучать начал? – удивилась я.
- Не поверишь, уже почти год, как меня эта тоска  грызет.
- Так проблема-то в чем? Возьми жену, поезжайте за границу к хорошим докторам, может быть, они вас обоих и вылечат.
- Я хотел. Давно уже хотел, - вздохнул он, – только сын не разрешает. Сказал, что и тут доктора не хуже, а в ее случае покой необходим, смена обстановки ей только навредит. Меня, правда, и доктор об этом же предупреждал. Он вообще говорил, что после посещений у нее обострения случаются. А какие обострения, она же такая спокойная?
- Этот доктор и нам то же самое твердит, - вмешалась в Машин рассказ Луна. – Только мне кажется, что он Кешей купленный.
- И я так Денису сказала.
- Маш, а я вот о чем часто думаю. Не просто так он маму в больнице держит. Она ведь вправду спокойная, вполне могла бы и дома находиться. А таких медсестер, как Ниночка, батальон нанять можно. Мне иногда кажется, что она ему чем-то мешает - как будто он ее боится. Он даже в больницу ездить перестал.
- Чего ее бояться – она ангел. Она за свою жизнь никого не обидела, не то что грубого слова не сказала, ни разу без ласки ни к кому не обратилась.
- Да, Кирилл, знаешь, какая Нина Ивановна светлая женщина,  - согласилась Луна, - только она мне всегда очень слабой казалась и беззащитной.
Маша согласно кивнула головой:
- Она и сама о себе так же говорила.
- А дальше-то что было? – опомнилась Луна.
- А дальше я ему говорю: «Что ты его слушаешь, будто ты сам не хозяин»? А он, знаете, что мне отвечает?
- Я уже год, как все на сына переписал. Дела такие были, что одного из-под удара выводить пришлось, вот я и решил, что, в случае чего, он мне больше поможет. Только я не думал тогда, что в такую зависимость от него попаду. Да, если бы не Нина, я, может быть, сейчас об этом даже не жалел. У меня такое чувство в последнее время, будто за моей спиной беда стоит и уже руку на плечо положила. Так чего ж дергаться - с собой все равно в другую жизнь ничего не заберешь…
- Много не заберешь, но кое-что взять все-таки нужно, если, конечно, ты это накопить сумел. С пустыми руками, Денис Павлович, мы там тоже не нужны. Там ведь душу свою предъявлять придется. Ну, это тебе, наверное, понять трудно…. Так ты пришел-то чего? – спрашиваю. – Чтобы я тебя пожалела?
- Чтобы ты меня простила, - говорит, и по щекам слезы потекли. Ну, тут мне его и вправду жалко стало. Чувствую, что у меня внутри на него злобы прежней нет, что он уже давно самым страшным судом к наказанию приговорен. И только я ему об этом сказать хотела, как он вдруг добавляет:
- И, если можешь, за Нину меня прости, она ведь сама теперь этого не сделает.
- Я-то, - говорю – тебя прощаю, а за нее не могу. Права у меня такого от жизни нет, это ты чудное что-то придумал.
Он помолчал немного, а потом сказал:
- Сам не знаю, на что надеялся, только чувствую, что ты очень многое можешь, чего другим не дано.
- Что? – не поняла я.
- Не знаю… многое.
- Посмотрела я на него, - в очередной раз вздохнула Маша, – и, знаете, какая мне страшная мысль в голову пришла? А что если скоро Кеша и  его в какую-нибудь психушку положит?
- Тут никто, кроме Дениса не виноват, - рассудила Луна, – он сам свою жизнь сделал. Ты всегда говорила, что грехов у него счесть.
- Говорила, только не нам его за это судить, - строго поправила ее Мария.
- А почему? – вмешался Кирилл. – Разве люди не должны иметь свое мнение?
- Мнение они иметь, конечно, могут, - согласилась Мария Николаевна, -  а судить должен суд.
- Знаем мы, какой у нас суд, - улыбнулся Кирилл.
- А мы еще и про другой суд знаем, от него ни один из нас не уйдет, не беспокойся. Так что прежде, чем о людских грехах заботиться, лучше нам, пока не поздно, со своими разобраться. А то в чужом покопаемся, а на свое уже ни сил, ни желания  не остается.
 Ладно, не будем больше ни про грехи, ни про Дениса вспоминать. Короче говоря, я Нине яблок принесла и одно ей прямо в руку положила. Она его в другую перекладывать стала, да уронила, и яблоко к стенке откатилось.
Нина сидит и на яблоко смотрит. Я сначала его поднять хотела, но потом что-то меня удержало. Вспоминаю, как она его перекладывала, и понимаю, что не просто так оно упало. И тут я медсестре говорю:
- Яблоко поднимите, разве не видите, что она на него смотрит.
Когда та за яблоком пошла, Нина вдруг посмотрела на меня, и взгляд у нее был совершенно здоровый. Луна, ну, поверь мне! Ну, прямо такой, как прежде: ясный и добрый, но только в нем столько было силы – ты даже представить себе не можешь. Вот ты сказала, что она всегда была беззащитной. Я согласна, раньше – да. Раньше я только один раз у нее такой взгляд видела, когда она свое право на Кешу отстаивала. Лун, ну скажи, ты веришь, что я это видела, а то мне уже самой начинает казаться, что померещилось.
- Нет, Маша, я тебе верю, – твердо сказала Луна. -  Если ты тогда так решила, зачем теперь сомневаешься?
Кирилл никогда не слышал в голосе своей любимой столько воли. И от этой ее убежденности он и сам поверил, что Мария Николаевна точно не ошибается.
- А потом, когда Ниночка к нам повернулась, - продолжила она, –  Нинин взгляд снова потух, но она вдруг произнесла:
- Хочу, чтобы было душно!
Мы переглянулись с медсестрой, а она снова:
- Хочу, чтобы было душно!
- Может быть, она окно просит открыть? – предположила я.
Пока сестра открывала окно, Нина снова посмотрела на меня своим светлыми и умными глазами и в третий раз настойчиво повторила:
- Хочу, чтобы было душно!
И вот я сегодня весь день над этими ее словами думаю.
- Да, интересно, чтобы это могло значить? – тоже задумалась Луна.
- Я, как человек, побывавший в детективной переделке, и набравшийся аналитического опыта, - улыбнулся Кирилл, - хочу вам сказать:
Пункт первый. То, что у нее прояснилось сознание – очевидно.
Пункт второй. То, что она видит для себя опасность в том, что об этом узнает медперсонал, еще раз подтверждает первый пункт.
Пункт третий. Если действительно существует такая опасность, лучше идти обходными путями.
- Можно дядю попросить, - вмешалась Луна, – мы его никогда в этом деле о помощи не просили, а я чувствую, что он может все.
- Не проси. Не может, - твердо сказала Маша, и Кирилл увидел, как замерла Луна, а в ее глазах застыло молчаливое удивление.
- Как только в этой клинике узнают, что она здорова,  - продолжил Кирил, - они ей таких уколов навкалывают, что она опять рассудок потеряет – и ни одна комиссия потом не разберется. Поэтому, пункт четвертый. Она вам, Мария Николаевна, явно о чем-то напоминала. Наверное, у вас был или разговор с ней очень важный, или случай особенный, когда что-то было связанное с духотой, или удушьем. Вспоминайте! Ты сама-то, Луна, ничего такого не помнишь?
- Сижу и уже думаю, - послушно ответила та.
- Я весь день над этим думаю, сколько еще можно? – расстроено спросила Маша.
- Главное, не сдаваться, - ответил Кирилл. – Помните того лягушонка, который из сметаны взбил масло. Он себе вопросов не задавал, он дело делал. А ничего не придумаете, опять в больницу ехать придется,  наверняка Нина Ивановна что-то еще подскажет. Только вы же понимаете, что процесс хождения не может быть бесконечным. Так что лучше все-таки думать.
Через некоторое время Луна нарушила тишину:
 –  Моя память предъявила все, что смогла на данный момент. Велела заходить позже – говорит, что должна побыть немного в одиночестве и сосредоточиться, – вздохнула она. – Маш, а какое у тебя еще дело на сегодня намечено?
- Да я его уже  на утро отложила, поздно для него сейчас. А потом я думаю, может, это и к лучшему, что так получилось.
- А хотела-то что?
- Как что? Когда мне совет нужен, я куда иду?
- В церковь, - догадалась Луна.
- А давайте, мы вас туда на машине отвезем, - предложил Кирилл, но Маша отрицательно покачала головой:
- Спасибо, только я в церковь всегда пешком хожу, тут через лес не так уж и далеко. Понимаешь, Кирилл, это трудно объяснить, но я чувствую, что дорога к храму – это труд. Труд во всем: в своем сердце, разуме, в прожитии собственной жизни, а для меня еще и в этой дороге. Вот прийти туда покаяться я могу и просто так - «бесплатно», а если чего-то попросить хочу, то право на это заработать должна. А может быть, пойдем туда вместе? Завтра очень большой церковный праздник.
- Я очень хочу, - сразу же согласилась Луна и с надеждой посмотрела на Кирилла.
Присутствие на службе его совсем не привлекало, но от прогулки по свежему воздуху, да еще в приятной компании отказываться не захотелось.
- У нас, Кирилл, раньше священник был очень хороший, только совсем уже старенький, - сказала Маша. - Он до последнего своего дня отслужил. И вот, когда он отошел в мир иной, к нам прислали другого. Крепкий такой сорокалетний мужик, как потом выяснилось, бывший военный. Объяснил, что когда в Чечне воевал, ему был дан знак службу сменить, и больше он тогда никаких подробностей рассказывать не стал.
 Мы с ним очень сильно за это время сдружились. Зовут его отец Александр, он  удивительно интересный собеседник. Проповеди – это одно, а вот душевные беседы – это уже совсем другое. Он очень много знает, не так, конечно как Генрих…
И глаза Маши на секунду вспыхнули гордостью.
- Только с Генрихом можно разговаривать лишь тогда, когда он приезжает, а с отцом Александром всегда, когда потребность в этом испытываешь. И потом меня не оставляет ощущение, что Генрих знает гораздо больше, чем говорит, он иногда будто на полуслове себя обрывает. Рядом с ним требуется совсем немного – желание слушать.
А с отцом Александром все по-другому. Он когда в первый раз на мой вопрос ответить не смог, то сказал так:
- Мне не стыдно признаться, что я этого еще не знаю Я иду по пути познания, у которого нет конца, зато я твердо знаю, куда ведет эта дорога. И я предлагаю идти по этой дороге вместе. Я обязательно найду ответ, но если с вами это случится раньше, то с благодарностью приму от вас помощь.
Понимаешь, - все это время Маша обращалась исключительно к Кириллу, - рядом с отцом Александром возникает потребность трудиться самому. Я, Кирюш, теперь не только библию читаю, или книги церковные, я еще разные лекции по Интернету слушаю. И  богословские, и научные: и те которые «за», и те, которые «против», и сама потом своим выводам удивляюсь. Да и не я одна – и Луна также, и многие другие.
«Где-то я уже это слышал»? – мысленно улыбнулся Кирилл.
- И знаешь, сколько во мне этого знания накопилось? Только оно необычное, оно в одиночестве сидеть не хочет и все время наружу просится: то радуется, то плачет, то кулаками стучит. Поэтому я постоянно испытываю потребность делиться накопленным. Отец Александр это понимает и устраивает для нас замечательные вечера, а мы их называем беседами.
 А вот недавно он мне про тот случай на войне все-таки рассказал:
 «Я холостой был, - говорит - уже двадцать седьмой год пошел, а судьбу свою все никак встретить не мог, поэтому, когда в Чечню направили, жалеть было не о чем.  Однажды в горах мы  попали в засаду. К тому месту, где мы находились, вело два ущелья: одно узкое, и там засели боевики, а второе широкое, но они его заминировали. Патроны у нас заканчивались, связи нет, а, значит, помощи ждать неоткуда. Двое наших рискнули пробраться через минное поле. Только недолго они бежали, почти одновременно на мины наскочили. Дело к вечеру, еще немного, и солнце за горы сядет. И вдруг вижу, как по этому ущелью бежит парень, наш русский офицер, но странно так бежит, будто препятствия огибает. А прямо над ним летит белый ангел, и как только он взмахивает крыльями, человек сразу обходит невидимое препятствие.
      Я товарищам кричу: «Смотрите, смотрите»! Но никто кроме меня этого ангела не увидел. И тогда я зарок дал, что если он нас  отсюда выведет, то уйду к монахам в монастырь. И, что вы думаете, вывел! Нас на следующий день перебросили в другое место, так что даже поговорить с ним толком не получилось. Знаю только, что парня того звали Николаем и, что он на четыре года младше меня был. Недавно вот запрос сделал, может, найдется?
Когда я в ущелье умирать собирался, то много чего себе наобещал, и каждому своему слову верил. А потом закрутило, и прошедшие события перестали казаться такими уж значительными, потеряли силу и данные мною обещания.
Но жизнь так устроена, что мы забываем про свои слова, только жизнь не забывает про нас.  Через год я тяжело заболел. И главное, врачи никак понять не могли, что  со мной происходит. Вроде бы ничего не болит, а силы уходят, тощий стал, от ветра качаюсь.
 И начал мне сниться один и тот же сон: будто бежит по полю Николай, а ангел, который над ним, неожиданно улетает, и сразу  после этого яркая вспышка, будто мина подорвалась. На этом самом месте я каждый раз в холодном поту просыпался. Посмотрел я это кино недели три, рапорт на увольнение написал и в далекий Успенский монастырь, что под Читой, отправился. Почему туда? Не знаю – случай. Пять лет там, среди братьев жил, здоровье мое как-то само собой поправилось, но монашеский постриг я принять так и не смог.
Я раньше думал, что в этом ничего особенного нет. Одел черную одежду, молитву выучил, а телевизор выключил – вот и вся наука. А потом понял, что к монашескому служению великое призвание нужно, тяга непреодолимая, даже особенный талант, если хотите. А просто так идти – это все равно, что на инженера выучиться, а потом проситься в хирургическое отделение аппендицит вырезать. Но туда без медицинского диплома не пустят, а без таланта, то даже и с дипломом лучше не соваться.
Но жизнь я себе вне церковных стен уже не видел. Поступил в семинарию, пока учился, матушку свою встретил, а потом дорога к вам привела».
Такая вот история, - поучительным тоном закончила Мария Николаевна.
- А моего полицейского спасителя тоже Николаем звали…, - задумчиво произнес Кирилл.
- Почему же он спаситель? – удивилась Луна. – Просто очень хороший человек. Против тебя никаких улик не было.
- Знаете, я потом об этом  много думал. Если бы он тогда захотел, то кое-что вполне уликами могло бы стать. Это ведь только от его желания зависело, опровергать их или присваивать им обвинительный статус. И, глядишь, сидел бы я бы сейчас все в том же изоляторе и наставлял Ивана Дмитриевича на путь истинный, или это он меня? – мечтательно закончил Кирилл, в ответ на что Луна показала ему свой кулачок.
Молодежь ушла наверх, а Маша стояла у окна, смотрела на затухающий небосвод и ждала, когда белая лодочка полумесяца приплывет на свое звездное озеро…
                 …
 
Нина поднялась с кровати, и через прозрачную штору взглянула на небо. Месяц еще только поднимался над линией горизонта. Наверное, к своему озеру он плыл из очень далекой гавани, потому что, звездное и безбрежное, оно уже разлилось по небу без него.
- Господи, помоги Маше все вспомнить, помоги ей понять, что я здорова, что мне нужна ее помощь, чтобы выбраться отсюда, - чуть слышно шептали Нинины губы. – Машенька, прошу тебя, вспомни, ты же видела мои глаза. Господи, помоги Маше…
Она бесконечно повторяла одни и те же слова, она вырывала их из самого сердца, а когда небо начало избавляться от черных красок, она вернулась на кровать и перед ее глазами уже в который раз встала картина недельной давности.
…В ту ночь сон никак не приходил.
Уже наступило такое вот раннее утро, и проникающий через тонкую штору свет напомнил комнату тревожным полумраком.
Медленно начала открываться дверь.
Не было дробного стука быстрых шагов, предваряющих приход медицинской сестры, не щелкал ключ в замочной скважине…
Дверь открылась бесшумно.
Из дверного проема в комнату хлынул удивительный свет, в  котором появился отчетливый силуэт мужчины. Нина уже хотела обрадоваться тому, что пришел Иннокентий, но не успела – на пороге стоял совсем другой человек, а из-за его спины исходило чудесное сияние. Оно согрело, уняло телесный озноб, и из глубины сознания Нина услышала собственный голос:
- Как хорошо, что это не Рок…
Мужчина подошел к Нине и положил на ее голову. Рука была теплой, и ощущать ее было приятно. Она смотрела на него снизу вверх и никак не могла вспомнить, где уже видела это лицо.
- Вы кто? – Нина почувствовала, что все больше радуется гостю.
- Меня зовут Николай.
Имя ей ни о чем не говорило, но и оно почему-то тоже радовало.
- Не плачьте, Нани, не надо, - голос незнакомца был таким же теплым, как рука, и Нина, коснувшись своей щеки, нашла ее мокрой от слез.
- Да, меня звали так когда-то. Очень давно, еще в детстве. А вы откуда это знаете?
- Мне сказал об этом один хороший человек.
- Он прислал вас за мной?
- Нет, он просил вам передать, что вы очень сильная. Только вы должны это твердо знать. Вы… очень… сильная…, - произнес он с расстановкой. Рука его стала горячей, почти огненной, и веки Нины сомкнулись.
                                      …          
 
Двенадцатилетняя она стоит на тротуаре и смотрит на ненавистный автобус, который через несколько минут увезет ее отца. О приближении этого события её каждый раз предупреждала мама. «Папа скоро уходит в море», - говорила она.
 Нина уже была на море дважды и знала, как оно велико и прекрасно, но каждый раз, когда он начинал собираться, она представляла себе это «Вморе» в виде темного тоннеля, по которому медленно уходит ее отец. Но сегодня в конце тоннеля горел свет, поэтому больше всего она ненавидит сейчас этот автобус.
По ее щекам потекли слезы, и она стиснула зубы, отчего получилось смешное дрожащее мычание. Подходит отец и привычно кладет свою большую ладонь на ее голову. Рука тяжелая, но Нина готова терпеть эту тяжесть бесконечно.
А еще она знает, что сейчас он прочитает стишок, придуманный им в ее крошечном детстве. Она очень рано научилась говорить. Даже самые сложные слова давались ей легко, и только простое свое имя лет до трех она произносила, меняя нем буквы местами...
 
- Ты не плачь, моя Нани, не плачь.
Солнца луч пусть иссушит слезу.
В Золотую страну унесу
Я тебя ото всех неудач.
 
                                       …
 
Нина открыла глаза – в комнате никого не было, и только яркий солнечный свет радостно бился в оконное стекло. По коридору простучали Ниночкины каблучки, и щелкнул замок.
- Добрый день, Нина Ивановна, - дежурно пробормотала медсестра.
- Добрый,  - чуть слышно прошептала Нина.
Уже много лет Нина не разговаривала абсолютно ни с кем, кроме Иннокентия. Но даже с ним она могла произнести только несколько самых простых слов. Ниночка не сразу сообразила, что произошло, а когда опомнилась, быстро выскочила из палаты. Ключ снова повернулся в замочной скважине, и раздалось ее испуганное:
- Ой!
- Смотреть надо, куда идешь, - услышала Нина недовольный голос своего доктора и тихо подошла к двери. – Что у тебя вид такой, будто что случилось? С пациенткой что-то не так?
- Не так! В том смысле, что хорошо все с ней. Поздоровалась со мной и смотрит совершенно нормальными глазами. Я ее такой первый раз вижу.
- Этого не может быть. Эта пациентка неизлечима. Она – стабильная и продолжительная статья дохода в бюджете нашей клиники.
- По-моему эта статья очень скоро может укоротиться. И что-то мне подсказывает, что родственника не сильно обрадует позитив произошедшего, - Ниночка язвила довольно смело, потому что считала, что это право она сполна отрабатывает каждое совместное ночное дежурство за закрытой дверью ординаторской комнаты. 
Виктор Алексеевич был уставшим, поэтому раздраженным и к юмору не расположенным.
- Открывай, - буркнул  он, – посмотрим.Нина сидела на кровати, привычно ссутулившись, и безразлично смотрела в пол.
- Здравствуйте, - Нина не реагировала, и Виктор Алексеевич вопросительно посмотрел на девушку, – та только удивленно пожала плечами.
Он подошел к больной, сел на стул и приподнял ее голову за подбородок. Взгляд Нины ничего не выражал и по-прежнему искал пол. Виктор Алексеевич тоже пожал плечами.
- Понаблюдай за ней сегодня внимательнее, - сказал он, когда они вышли в коридор. – Но я думаю, что ты ошиблась. В ее ситуации уже ничего изменить нельзя.
 
                       …
 
Утренний воздух был спокоен, лес безмолвен, а туман прятал от глаз дальние деревья, и отдавал их с большой неохотой, будто в награду за каждый проделанный путниками шаг. Неподвижные листья собирали в зеленые ладони влагу, изредка роняя мелкие прохладные капли.
Они шли гуськом по узкой тропинке и молчали. Кирилл и Луна думали друг о друге, а Маша думала о них, о Хранителе, но больше всего о Нине…
Вот так же  тринадцать лет назад они  в последний раз шли с ней меж этих деревьев, только дело было к вечеру, и тропа была немного  шире. До обеда моросил мелкий дождь, а потом небо немного просветлело.
Очередная капля упала Маше на лицо. «И это тоже, как тогда…» - вспомнила она.
Когда они подошли к церкви, Кирилл хотел остаться на улице, но Уланулуна посмотрела на него умоляюще, и он сдался. Храмовое пространство было ему плохо знакомым и даже чужим. Ему не нравился излишний блеск золота, неправильные с точки зрения привычной живописи изображения людей на стенах, а запах горящих свечей напоминал скорее панихиду, чем большой праздник.
 Он остановился недалеко от входа. Луна дала ему три тонкие длинные свечки, и он поставил их все возле висевшей рядом иконы. Почти сразу по свечам потекли прозрачные недолгие слезы. «Как будто они плачут по моим грехам, - подумал Кирилл и закрыл глаза.
Там, в невидимом ему мире, все время что-то происходило: звучали слова, музыка, а временами даже тишина… Он вспомнил про свою тишину, вспомнил, как долго уже он живет без нее, почувствовал, как остро ее не хватает. И она тут же охотно откликнулась. Сначала ее мысли были о каждодневном – никакой особенной мудрости она ему сегодня не подарила. Только некоторое время спустя, она вдруг начала рассказывать Кириллу о нем самом.
И откуда она только откапывала эту информацию? Странным образом начали вспоминаться все его промахи и жизненные косяки. Стало стыдно за то, что не смог или забыл когда-то исправить. Исправлять некоторые вещи он просто не посчитал нужным, и вот только сейчас начал понимать, что зря принимал такие решения. Он даже успел почувствовать, будто где-то рядом есть нечто вроде опоры, или помощи… Но чувство это пришло слишком поздно, когда все уже закончилось, и Луна тронула его за плечо:
- Спишь? – ласково спросила она.
- Да, вроде бы нет, наоборот, просыпаюсь, – ответил Кирилл.
Ответ был неосмысленным, скорее, в тональности вопроса, но неожиданно Кириллу показалось, что это сказал не он, а кто-то другой произнес для него эти слова. Что-то непонятное, неуловимое снова возникло рядом. Это ощущение длилось всего лишь миг, но было настолько необычным, что Кириллу захотелось непременно повторить когда-нибудь этот эксперимент.
Они заметили, как грустная Маша подошла к тому месту, где продают свечи, купила еще несколько и начала по второму разу ставить их к иконам, непрестанно шевеля губами. Неожиданно пара свечей выпала из ее рук, и Луна, опомнившись первой, подбежала, собрала их и протянула Марии Николаевне:
- Ты свечи поставь, - сказала она, -  а мы пока на воздух выйдем.
…И тут Маша вспомнила!
Она так и застыла, как вкопанная, не видя, как Луна подошла к Кириллу, как выходили на улицу люди. Перед ее глазами стояла совсем иная картина:
«По Нининому лбу и щекам выступили крупные капли пота. Капель становилось все больше, они собирались в тонкие струйки, скапывали с подбородка. Нина начала хватать ртом воздух и еле слышно сказала:
- Мне душно, душно… я выйду на воздух…
- Пойдем, пойдем, - заторопилась Маша.
- Нет, ты свечи поставь, - она сильно отодвинула Машу рукой и нетвердой походкой двинулась к выходу, – …и за мою душу тоже, - обернувшись, прошептала она».
- И за мою душу тоже… - повторила Мария, и тут же пришла мысль: «Нина просится в церковь».
«Или она хочет, чтобы к ней привели священника?  - уже по-другому рассудила она. – Да, правильно! Правильно. Нина хочет исповедаться.
Мария Николаевна поискала глазами батюшку и отозвала его в сторону:
- Отец Александр, я к вам с просьбой. Только я не знаю, как эту мою просьбу у вас исполнить получится.
Про Нину батюшка знал и раньше, но тут Маша выложила ему абсолютно все, включая все свои домыслы и предположения.
- Вот я и боюсь, что вас к ней не допустят, - со вздохом закончила она.
- Как не допустят? – удивился отец Александр, - какое они право имеют? Хотя… если все и вправду, как вы говорите… Но это еще проверить нужно, может быть ситуация не такая уж безнадежная. А за исполнение намеченного я сегодня молиться буду, и вам того же советую, а завтра после утренней службы я за вами заеду.
 
- Иван Дмитриевич, дорогой! Ты тут какими судьбами? – удивленно воскликнул Кирилл, встретившись с хитрым взглядом бывшего сокамерника.
Случилось это сразу, как только Кирилл вышел из церкви и неизвестно, что он испытал при встрече больше: удивление, или искреннюю радость:
 – Ты же в турне по родным краям собирался, в последнюю ходку, так сказать?
- Неисповедимы пути, - важно изрек Дмитрич и крепко пожал протянутую ему руку.
- Да, тесен мир… - никак не мог опомниться Кирилл.
- Мир, Кирюшка, просторен и велик, - услышал Кирилл знакомые интонации, – только умные люди по его лесам и буеракам, как оголтелые, не носятся. Умные люди столбовыми дорогами ходят. Их не так уж и много, дорог этих, поэтому мы на перекрестках и встречаемся. Только, видишь как, мы с тобой в прошлый раз на красный свет проскочить захотели, да, слава Богу - не вышло.
- А если короче? – засмеялся Кирилл.
- Ну, если тебе философия жизни не интересна, то рассказу тебе о ее прозе. Короче, забрала та женщина, у которой я деньги украл, свое заявление. В тот же день, что тебя выпустили, пришла и забрала. Сказала, что ошиблась, а деньги дома нашлись.
- Так ты украл или нет? – переспросил Кирилл.
- Я же сказал – украл.
- Не понял.
- Вот и я ничего не понял, - вздохнул Дмитрич, – дождался я субботы и прямо с утра поехал к ней за ответом на этот вопрос, ну, и деньги ее еще вернуть – пятьдесят тысяч, все-таки. Она как раз в этом селе живет, мне ее адрес Соболев дал.
– И как же тебе эта женщина сей феномен объяснила?
- Удивительно! Оказалось, что она  эти деньги дочери на шубу собирала. Та в городе живет и сильно об этой шубе мечтает. Вот Татьяна моя ей деньги как раз и везла.
- Твоя? – улыбнулся Кирилл.
 Иван Дмитриевич тоже улыбнулся и озорно подмигнул:
- Не опережай события, парень - чтобы кусок пирога удовлетворил не только желудок, но и душу, дрожжи в тесте должны перебродить. Так что, все по порядку. Приехал я к ее дому и вижу, что у калитки одна петля совсем разболталась, доски на крыльце поскрипывают, а занавесочки на окошках беленькие, и стеклышки чистотой сверкают. Одним словом, я понял, что хозяйка она хорошая, а вот мужика в доме нет.
Когда она мне дверь открыла, я ей сразу деньги протянул:
- Спасибо тебе, - говорю, – только мне больше злые деньги не нужны.
- Отчего же злые? - спрашивает она. – Я их честным трудом заработала.
- Ты – честным, а мне их Зло в руки положило.
-  Почему в руки? – возразил Кирилл. - Я твои теории хорошо запомнил. Если следовать их логике, то ты Зло себе в душу впустил, а уж руки сами действовать начали.
- Видишь, какой толковый у меня ученик? - обратился Дмитрич к Луне, которая все это время стояла рядом с Кириллом. – С блеском экзамен прошел. Крепкая пятерка тебе, Кирюша. Главное, что я Злу глубоко в душу пробраться не дал – это меня и спасло.
В общем, Татьяна меня спрашивает:
-  А на что же ты жить будешь, опять ведь воровать придется.
- Не придется, – отвечаю, - я верю, что когда Бог помогать начинает, то он свой промысел на половине пути не бросает, обязательно что-то подскажет.
- Ну, тогда заходи, - говорит она, - хоть чайку с дорожки попьешь. Я вчера пирогов напекла, и повода, вроде никакого не было, а что-то меня заставило. Может, это я тебя дожидалась?
И вижу я, что смотрит она на меня с тоскливой надеждой – даже сердце защемило.
- Нет, говорю, пироги твои мне еще заработать нужно, а то мне твое прощение и так уже даром досталось. Так что давай инструмент, буду тебе калитку чинить.
- Хорошо, - отвечает она, – как раз щи доварятся, так что сразу и пообедаем. У меня даже бутылка  красного вина с майских праздников осталась.
Но ты ведь знаешь, что я не пить, не курить не люблю, благодаря чему здоровье имею отменное. Видишь, бороду сбрил - уже и не старик, вроде? Да? – и Дмитрич озорно подмигнул Кириллу.
- Угу, - одобрительно откликнулся тот.
- Так вот, мы с ней за разговорами до позднего вечера просидели,  - продолжил Дмитрич -  я ей про всю свою жизнь рассказал, она мне про свою, даже на ночлег оставаться пришлось. Одинокая она: дочь с мужем в городе своей жизнью живут. И как живут, она понять не может. Детей не хотят, готовить себе пищу тоже не хотят, по кафе и ресторанам ходят. Каждый  отпуск на заморских курортах тела греют. А кто их душу согреет, если желания у них такого нет?
- Я когда на них смотрю, - говорит Татьяна – только две мысли у них в глазах вижу: чтобы еще купить и где на это денег взять? А в твоих глазах тогда на опознании я совсем другое разглядела, мне показалась, что душа твоя вся израненная и будто в клетку запертая, и что очень ей из этой клетки на волю хочется. Подумала, может быть это твой последний шанс. А моя дочь и дубленкой обойдется, еще только одну зиму ее относила.
 Утром, когда проснулся, Татьяны в доме не было, она только через час пришла. Я уже и картошки наварить успел, и салат из огурцов с помидорами нарезал. У меня на все дела руки заточены. Карманник – это моя вторая специализация, этому меня один талантливый человек во время первой отсидки научил, - и Дмитрич опасливо покосился на Уланулуну, но та, отчего-то, безмятежно улыбалась, – а поначалу-то я классным медвежатником был, до сих пор интересуюсь новейшими разработками, но сменил, так сказать, романтику на эстетику. Так что я не только головой работать умею, я на зоне даже иконы из дерева вырезал.
Когда Татьяна вернулась, то объяснила, что ходила в церковь, а после службы спросила у отца Александра, нет ли для меня работы при храме, рассказала ему, что руки у меня золотые. Она слышала, что батюшка уже давно себе помощника по хозяйственной части ищет.
- Только я за тебя, Ваня, - говорит она, – твердое слово дала. Ты уж меня не подведи. Не погуби мою душу.
Я, Кирюш, уже давно забыл, что у меня слезы есть, а тут в голос плакал и не стыжусь этого. А она меня утешала.
В этот момент к ним подошла маленькая рыжеватая женщина с веселыми веснушкам на лице. Она уже давно смотрела на них со стороны, но не решалась прерывать разговор. И вот теперь, сильно стесняясь, она ласково спросила:
- Иван Дмитриевич, ты домой-то не скоро? А то дочка моя позвонила, говорит, что они на пару часов заехать решили. Так они в пути уже.
- Иду, Танечка, иду, - заботливо погладил ее по плечу Дмитрич.
И тут Луна в каком-то необъяснимом порыве  крепко обняла Татьяну и прошептала:
- Спасибо вам, светлая женщина.
- И тебе спасибо, солнышко, - все также ласково отозвалась та.
- Мне-то за что, и, потом, я Луна, - улыбнулась Уланулуна.
- Нет, ты Солнышко, ты согревать умеешь, - покачала головой Татьяна Петровна.
 
 
Вечером Кирилл уехал в город - нужно было подготовиться к работе. Прошедшие две недели казались ему теперь такими же длинными, как вся прежняя жизнь. Оставалось только непонятным, почему они так быстро закончились. А еще непонятным оставалось то чувство, которое прикоснулось к нему в храме. Память уже стерла ощущение, но крепко хранила убежденность в том, что это точно было.
 
Около одиннадцати утра следующего дня Маша села в «девятку» отца Александра, и через час они стояли в вестибюле клиники.
- Я должна переговорить с лечащим врачом, - ответила на их просьбу медицинская сестра, сидевшая за стойкой у входа.
- Виктор Алексеевич, тут к больной из двести шестой палаты священника привели для исповеди. Пропустить можно? – спросила дежурная в трубку телефона.
- Нет, не он.
- Хорошо, я поняла, - с чем-то согласилась женщина и обратилась уже к Маше. – Сегодня нельзя. Сегодня ей не очень хорошо. Доктор вам сообщит, когда это станет возможным.
- Как это он мне сообщит? – удивилась Маша, – у него что, номер моего телефона есть?
- Я не знаю, он так сказал. Извините, но здесь вам больше находиться незачем.
- Да это я уже и сама поняла, - вздохнула Мария. – До свидания.
- До свидания, - повторил вслед за ней отец Александр.
В дверях они неожиданно столкнулись с Иннокентием. Маша очень сильно удивилась, увидев здесь столь редкого посетителя. А вот Кешин взгляд был таким, будто он наверняка ожидал встретиться с какой-нибудь неприятностью. Причем, из всех прочих, до недавнего времени Маша была  для него неприятностью самой большой.
Они холодно кивнули друг другу, и молодой человек стремительно проскочил мимо. Не здороваясь, он беспрепятственно прошел мимо дежурной и уже через минуту пытал лечащего врача:
- Чего они хотели? – и Виктор Алексеевич съежился, будто обожженный разрядом электричества.
- Больную исповедать.
- Ни в коем случае! Слышите? Ни в коем!
- Я так и сказал, - начал оправдываться врач.
- И эту тоже пока не пускайте. Под любым предлогом.
- Воля ваша.
- Да, кстати,  как Нина Ивановна?
- Как обычно,   - пожал плечами Виктор Алексеевич.
Ему и в голову не пришло рассказывать о том, что померещилось этой бестолковой Ниночке. За то время, что он наблюдал больную, он прекрасно изучил характер этого человека. Иногда он даже сомневался, сын ли он ей вообще? Не сомневался Виктор Алексеевич только в одном – за малейший допущенный им  промах та весьма приличная сумма, которая заметно пополняет его личный бюджет, быстро окажется в кармане какого-нибудь другого доктора.
 
- Кто это на вас так посмотрел, будто из винтовки выстрелил? – спросил отец Александр, когда они подходили к машине.
- А это «вроде бы Нинин сын», - горько усмехнулась Маша.
- Не мне судить, но боюсь, что человек он не очень хороший.
- Не бойтесь, и не судите, - оно все именно так и есть, - подтвердила его слова Маша,– только, думаю я, что после этой встречи уже и вас, и меня к ней не скоро пустить позволят.
- Тогда мы поступим по-другому, - решительно заявил отец Александр, – мы будем прорываться через «заминированное ущелье». Иного пути я не вижу потому, как теперь убежден, что все ваши предположения абсолютно правильные.
- А если подорвемся? – еще не понимая, о чем идет речь, грустно улыбнулась Мария Николаевна, но в душе почувствовала надежду на  успех предстоящей операции.
- А вот такие мысли я попрошу из головы выкинуть, – озорно сверкнул глазами батюшка, и Маша увидела в них такой азарт, и такую решимость, что банальная фраза «Бывших десантников не бывает» мгновенно начерталась на невидимом знамени их боевого отряда.
Впрочем, план, который они придумали в воскресенье вечером, потребовал привлечения в отряд дополнительных бойцов. И вот в четверг в особняке кроме Маши, Луны и отца Александра присутствовали еще Кирилл и Иван Дмитриевич.
Отец Александр объяснил ситуацию.
- Дело серьезное, друзья мои, ошибаться мы, как саперы, права  не имеем. Я с твоим предположением, Кирилл, полностью согласен. Если они не хотят, чтобы Нина Ивановна вылечилась, они ей этого и не позволят, поэтому у нас есть только одна попытка.
- А если Мария Николаевна все-таки ошиблась? – на всякий случай предположил Кирилл.
- Не ошиблась! – так же твердо, как и в прошлый раз, ответила за Машу Луна.
- Не ошиблась, - повторила уже без прежних сомнений Мария Николаевна.
- Тогда так, - продолжил отец Александр, – слово имеет Иван Дмитриевич, которому было поручено провести разведку наружной охраны.
- Сотрудники охраны дежурят сутки – через двое, - степенно начал свою речь  Дмитрич.
- Нарушают  трудовое законодательство, - заметил Кирилл.
-  Я ко всем присмотрелся. В будке на входе самая подходящая смена была позавчера. Мужики разговорчивые и пьющие. Я с ними уже в некоторый диалог вступил, так что думаю, уболтать мне их будет нетрудно. Выпить они тоже не откажутся, поэтому подсыпаем в бутылку с водкой снотворное, и нейтрализуем их в нужный момент.
- Мне уже дали в одном хосписе подходящее лекарство, и безопасную дозировку тоже сказали, - отчеканила Луна.
- Так, когда в следующий раз будет дежурить эта смена… – хотел посчитать батюшка, но Дмитрич перехватил инициативу:
- Сегодня, в воскресенье, в среду, в  субботу...
- Дальше не надо. Таким количеством времени мы не располагаем.
- Можно, и я скажу? - попросил Кирилл.
- Давай.
- Мария Николаевна говорила, что в девять часов вечера клиника изнутри запирается на ключ. Остаются там только одна медицинская сестра на ресепшне в качестве ночного сторожа и вторая в ординаторской при дежурном враче. Вы, отец Александр, разрешили мне привлечь к нашему мероприятию еще одного надежного человека. Я за него ручаюсь, как за себя. Все дело в том, что Ромка у нас такой, что против него ни одна женщина устоять не может, ни при отце Александре будет сказано. Так вот, он уже четвертый день этот ресепшн мониторит, и одна барышня очень им заинтересовалась. Он гарантирует, что в нужный момент сумеет отвлечь ее внимание.
- Греха не хочу, - насторожился батюшка.
- Попросим, чтобы обошлось малыми потерями для нравственности, - улыбнулся Кирилл, – но ведь по минному полю идем – могут случиться осколочные ранения. Кстати, эта девушка в ближайшее  воскресенье  тоже дежурит.
- Этого не может быть, - охнула Маша, и все разом повернулись в ее сторону.
 – Не может быть, чтобы все так удачно совпало, - пояснила она, - у меня в этой клинике уже давно одна знакомая из числа персонала завелась. Она мне иногда что-что про Нину рассказывает, не просто так, конечно, но к делу это отношения не имеет. Я у нее график ночных дежурств разузнала. В ночь с воскресенья на понедельник дежурят Виктор Алексеевич с Ниночкой. А они каждое дежурство после вечернего обхода на всю ночь запираются в ординаторской.
- Откуда столь пикантные подробности стали известны широкой общественности? – поинтересовался Кирилл.
- Моей знакомой охранники рассказывали, у них ведь все коридоры на мониторе просматриваются.
- Это знак судьбы! – и Дмитрич поднял вверх указательный палец.
- Кстати, ты как с ними выпивать собираешься, ты же не пьющий? – поинтересовался у него Кирилл.
- Не пить – не значит не иметь силы сделать. Это значит иметь силу этого не делать! – и он снова многозначительно поднял палец вверх. - Только тут мне другое искусство потребуется – нужно исхитриться так дело повернуть, чтобы они мою трезвость не разглядели.
- Если мужики к вопросам о смысле существования неравнодушны, то исхитриться у тебя получится на раз, - поддержал деда Кирилл.
- Ну, с этим, кажется, определились, - улыбнулся отец Александр.
- А как же твой Роман в клинику попадет? – вспомнила Мария Николаевна.
- Об этом вы не беспокойтесь, - ответил Кирилл, – об этом даже я не беспокоюсь. Что-то я не припоминаю, чтобы он хоть раз в этом направлении поражение терпел. Я сейчас беспокоюсь совсем о другом. Как выяснилось, внутри здания  имеются камеры видеонаблюдения, а значит, их тоже нужно как-то отключить.
- Это да, - согласился отец Александр.
-  Я с Романом поговорю, он компьютерщик, в таких делах должен разбираться.
- Так, - подытожил батюшка, – прикинем план действий: Иван Дмитриевич усыпляет охрану и отвечает за дверные замки, Роман отвлекает медсестру на ресепшне и пытается нейтрализовать систему видеонаблюдения, Мария Николаевна выводит Нину Ивановну, я обеспечиваю им прикрытие, а молодежь стоит на стреме. Ой, извините, наблюдает за обстановкой возле ворот.
Но извинение уже не помогло, потому что все, включая самого батюшку, дружно захохотали.
По дороге домой Кирилл думал о том, что этот план настолько фантастичен, что действительно больше напоминает прогулку по минному полю.
 
В следующее воскресенье рано утром отряд собрался в каминном зале в полном составе.
- А ведь и вправду хорош, - шепнула Кириллу Мария Николаевна, искоса поглядывая в сторону Романа. – За Луну не боишься?
- Я - нет, а вы?
- За нее-то нисколечко, а вот, другим девушкам ой, как его опасаться нужно.
- Ну, давайте хотя бы сегодня об этом жалеть не будем, - улыбнулся Кирилл.
Его же самого сильно удивила внешность Дмитрича. Тот был в аккуратном пиджаке и при галстуке. На голову был нахлобучен весьма натурального вида каштановый парик, под которым надежно прятались его седые жидкие кудри. На подбородке «выросла» небольшая профессорская бородка,  но апофеозом «инсталляции»  явились элегантные очки в тонкой золоченой оправе с какими-то немыслимыми диоптриями, вследствие  чего глаза Дмитрича существенно увеличились в размерах. Но, видимо, эта красота давалась им с большим трудом, потому что они слезились и постоянно пытались посмотреть на мир без посторонней помощи, то и дело, возникая поверх оправы.
- Профессор! – восхищенно одобрил Кирилл, но потом весело рассмеялся, – только боюсь, что нас с тобой сюда больше, как криминальных авторитетов пригласили.
Однако сегодня Иван Дмитриевич к шуткам расположен не был.
В этот момент слово попросил Роман:
- Хочу доложить обстановку относительно видеокамер. С моей точки зрения, они везде уставлены нелогично, но это нам только на руку. Одна из них находится на внешней стороне помещения, предназначенного для охранников, и  просматривает улицу на подъезде к воротам, при этом имеет довольно большую слепую зону. Вторая уже с другой стороны этого же строения, и в ее поле зрения попадает дорожка от входных ворот до дверей, ведущих в здание клиники. Больше уличного наблюдения мы с Кириллом не обнаружили. Думаю, что обе эти камеры можно отключить непосредственно в самой будке. В отношении оборудования внутренних помещений, я могу говорить только о том, что обнаружил в холле. Там всего одна камера и она тоже расположена совершенно безграмотно.
- Наверное, сэкономить хотели, когда подрядчика выбирали, - предположил Кирилл.
- Другого объяснения не вижу, - согласился Рома, – поэтому решение по отключению внутренних камер  буду принимать уже на месте. Гарантии, что это получится наверняка, естественно, дать не могу. А сейчас я хотел бы спросить вас, Иван Дмитриевич, вы, в компьютерах разбираетесь?
- Нет! – гордо ответил «профессор».
- Так я и предполагал, - Рома произнес эти слова так естественно, что Дмитрич сразу сник, – Будем учить!
- Да, меня, философического человека, от этих ноу-хау с души воротит.
- Дмитрич, не сопротивляйся, - улыбнулся Кирилл, – жизнь сейчас такая, что она тебя все равно учиться заставит. Это тебе не лобзиком по дереву.
- Я могу еще и чеканом по металлу. Для меня главное, чтобы материал при рождении был крещен светом солнца или огня.
- А знаешь, каким мощным интеллектуальным потенциалом крестили эти, как ты выразился, ноу-хау, - никак не желал сдаваться Кирилл – какое горение человеческого разума  сопровождало рождение всех этих детенышей прогресса, знаешь?
- Меня это твое выступление совершенно не трогает, - равнодушно отозвался Дмитрич, – пусть молодое поколение этому гимны поет, а я уж как-нибудь, доскриплю свою старую песню.
- Не волнуйтесь, Иван Дмитриевич, - попытался успокоить его Роман, - мы с вами практически одну кнопку выучить должны,  Когда охрана уснет, вам просто нужно будет на нее нажать. Она называется «Пауза», только это  пишется по-английски.
- Не пугай - я английский в университете изучал, - сказал Дмитрич, но при этом важным почему-то не сделался.- Так, оказывается, нам остались сущие пустяки, - и улыбающийся Роман достал из сумки небольшую стопку листов с распечатками. – Я вот тут несколько типов видеорегистраторов подготовил, чтобы вам  потом было легче ориентироваться.
- Милый, знал бы ты, сколько типов замков в моей голове хранится, - в свою очередь улыбнулся Дмитрич.
- Ну, вот и отлично. Позвольте нам уединиться на некоторое время, - обратился Роман к остальным присутствующим и увел озабоченного Дмитрича в дальний угол комнаты.
- Кирилл, ты почему такой грустный? – спросила у него Луна.
- А чему радоваться? Все при делах, только мы с тобой «на стреме». Что мы на нем делать будем, семечки, что ли, лузгать?
- Зря ты так думаешь. Представляешь, как они будут волноваться, а так они уверены, что у них крепкий тыл. И, потом, кто знает, что и где случиться может…
Кирилл подошел к камину, взял спичечный коробок и зажег спичку. Он смотрел, как ярко вспыхнув серной головкой, спичка перешла к плавному горению, излучая тепло, но, отжив свой недолгий век, скрючилась и погасла едким голубоватым дымком.
«Вот так и человеческая жизнь, - подумал он, – родился ребенок. Вспышка радости и света, к которому тянутся, как к костру в холодную ночь. Потом он вырастает, начинает работать, растить своих детей, отдавая тепло тела и души. А потом приходит старость – голубой дымок счастливых воспоминаний, но едкий и горький от осознания невозвратности и близкого конца. Все так же, как у спички…»
Стало совсем тоскливо. Но все сразу прошло, когда  он вдруг отказался сравнивать человека с простой деревяшкой.
А вскоре  Роман удовлетворенно объявил:
- Мы уже закончили! Талантливый ученик - на лету знания хватает.
Очки Дмитрича к этому времени уже окончательно нашли себе пристанище на его макушке, и избавившиеся от ненужной помощи глаза смотрели на всех привычным хитроватым взглядом.
- Только я за тебя, Ромка, немного волнуюсь, - сказал он, – что ж ты безо всякой конспирации на дело-то идешь?
- А что именно нужно? – не понял Роман.
- Ну, лицо что ли как-то замаскировать.
- Да, как же он его замаскирует, - рассмеялся Кирилл, – если это его главное боевое оружие. Это, как если перед атакой саблю не из ножен вынимать, а, наоборот, туда ее запихивать.
- Да, парень, с лицом тебе явно не повезло, - подумал о своем Дмитрич, но все остальные поняли выражение буквально и вслед за Кириллом дружно засмеялись.
- А, знаете, - отдышавшись, сказал Роман – я думаю, что мне  тоже нужно снотворного взять. Я его заранее, как Иван Дмитриевич, в бутылку сыпать не буду, я лучше потом по ходу сориентируюсь.
- Пойдем, - ответила ему Луна, - я объясню тебе, сколько нужно добавлять.
За разговорами день прошел незаметно, чувствовалось, особенно у женщин, некоторое волнение, и вот уже большие напольные часы в каминном зале пробили половину седьмого.
- Пора выдвигаться, - скомандовал отец Александр, – лучше поближе к больнице где-нибудь под березкой остановимся, а то, не дай Бог, пробки или еще что.
Ну, березки никакой подходящей не попалось, а вот пышные кусты орешника недалеко от дороги вполне подошли. Разложив на капоте одной из машин небольшое количество съестных припасов, еще целых сорок минут они изображали импровизированный пикник.
 
Дмитрич и Роман отправились на задание первыми. Клиника располагалась за городской чертой возле небольшого поселка. Со всех сторон она была обнесена высоким кирпичным забором, от чего создавалось впечатление, что здесь находится престижный пансионат. И только неброские решетки на некоторых окнах могли насторожить внимательного наблюдателя.
Около девяти Роман остановил машину, немного не доезжая до клиники.
- Вот что, - сказал ему Дмитрич, – пожалуй, я из своей бутыли немного сонной водички вылью, скажу, что не вытерпел и по дороге отхлебнул.
После чего он бодро пошагал к воротам больницы, а Рома, опередив его на машине, поставил ее в «слепую зону». Потом он позвонил по сотовому телефону своей новой знакомой – Людмиле:
- Привет, Людочка.
- Привет, - радостно отозвалась на том конце девушка.
- Счастлив снова тебя услышать.
- Я тоже, только где же ты целых три дня пропадал?
- Да родственницу свою все искал. Если ее в вашей клинике не оказалось, значит она в какой-то другой должна находиться. Зато сейчас я практически у твоего порога. Увидеться хочешь?
- Хочу, конечно. Только если на десять минут, то прямо сейчас заходи.
- А если на подольше? - понял намек Роман.
- Тогда минут сорок подождать придется. К этому времени уже совсем стемнеет. Ты через забор перелезть сможешь?
- Попробую.
- Там справа, если на ворота смотреть, за углом у четвертого столба в стене есть глубокие щербины. Постарайся, у других это получалось.
- А что, их много было? – Роман сделал вид, будто напрягся.
- Да, нет, всего один. Но не волнуйся – это уже в прошлом. В окне на первом этаже за зелеными жалюзи будет гореть свет. Стукнешь – я открою. Только на дорожку не выходи, она на мониторе просматривается.
- Жди – обязательно буду, - пообещал Роман.
В этот момент раздался жизнерадостный возглас Дмитрича:
- Ребятушки, здорово! Пришел, как  обещал, принес, как просили. Тему дальше развивать будем, или как?
- Зачем ненужные вопросы! – навстречу ему вышел улыбающийся охранник. – Заходи, профессор, в прошлый раз на самом интересном остановились. Вот, минут через десять ворота закроем, и никто нас больше не потревожит.
И они скрылись за железной дверью.
Ровно через сорок минут  Роман перелез через кирпичную стену. Это оказалось совсем несложно, и единственное, что его беспокоило, так это целостность бутылки.
На той стороне, как разрешающий свет светофора, призывно горело зеленое окно. Три коротких удара по стеклу - окно распахнулось, и еще через несколько секунд он оказался в небольшой душной комнате, забитой мешками с чем-то мягким. Он даже забеспокоился, как бы прямо в этой антисанитарной обстановке «грешить» не пришлось,  но Людмила будто услышала его мысли:
- Пойдем, в вестибюле есть диван, который под наблюдения не попадает, и пока там посидим. А потом, когда все успокоится, я камеры в здании отключу.
- Чего? – не поверил такой удаче Рома.
- У нас хозяин до того скупой, что медсестры по ночам еще и за порядком наблюдают. А мне мой бывший друг объяснил, как их отключать. Он компьютерщик, только женатый, потому здесь и встречались. А ты?
- Я нет, я учитель истории, - ответил Рома.
- Женатый, спрашиваю?
- Женатый, - соврал Роман.
- Понятно, - грустно вздохнула Людмила, – только слишком жирно будет ей  одной таким красавчиком пользоваться.
- Справедливо, - охотно согласился Роман.
В этот момент наверху послышался какой-то шум:
- Люда, ты где? – раздался строгий женский голос.
- Иду, - отозвалась Людмила. – Сиди здесь и не высовывайся, -  прошептала она Роме, – они уже скоро в ординаторской запрутся.
И в следующую секунду Роман услышал ее быстрые шаги по лестнице.
 Однако не было ее около часа.
- Кажется, все угомонились, - сообщила она, когда вернулась. – Даже Нинка со своим доктором раньше времени в ординаторскую подались. Подожди еще минуту - камеры отключу, и установится в больнице  абсолютный покой и полный порядок.
- Тогда я шампанское открываю? – спросил Роман.
- Открывай.
Роман даже не надеялся, что все сложится так удачно. Он насыпал в ее пластмассовый стакан снотворное, и через пару минут они уже пили на брудершафт пузырящийся напиток.
- Только нам еще минут пятнадцать подождать придется, на всякий случай, - предупредила она извиняющимся голосом.
- Ничего, - согласился Роман и провел рукой по ее волосам, – у тебя такие шелковые кудри...
Через пять минут она уснула глубоким, безмятежным сном, а еще через пять Роман набрал номер телефона Ивана Дмитриевича, и сбросил звонок после первого сигнала. Это было условным знаком того, что путь свободен.
Потом он подошел к двери и отодвинул щеколду, однако открыть дверь не получилось, так как она оказалась запертой еще на ключ. В боковое окно он увидел, как по дорожке идут Дмитрич, батюшка и Мария Николаевна. Через минуту что-то щелкнуло в замке, и дверь легко распахнулась.
- Нам на второй этаж – скомандовала Маша.
Роман остался в холле наблюдать за спящей девушкой.
Проходя мимо ординаторской, они расслышали за ее дверью приглушенное воркование. Дмитрич бесшумно вставил что-то в замочную скважину и быстро догнал остальных. Так же быстро он открыл Нинину дверь, и Маша вошла в комнату.
Возле окна стояла Нина. Она была одета и смотрела на Машу счастливыми глазами.
- Я две недели каждую ночь тебя жду, - прошептала она и бросилась к подруге.
- Пойдем, - обняла ее Мария Николаевна.
Они уже спускались по лестнице, когда Дмитрич вдруг негромко охнул и быстро поспешил назад. Его не было совсем недолго, но Нина начала сильно беспокоится. Сразу стало заметно, как расшатана ее нервная система. Однако, вскоре выяснилось, что Дмитрич просто забыл вынуть из двери свое приспособление.
- Дороги теперь не будет, - расстроено прошептал он.
- Суеверие,  - успокоил его отец Александр, – это добрый знак -  Господь от чего-то плохого предупредил.
- А ведь, правда, - эта мысль очень понравилась Роману, – например, вам было суждено на следующей ступеньке ногу подвернуть, а  вы вернулись, и произошел временной скачок через событие. Жалко, что проверить это никогда не получится.
- Хорошо, если так, - не стал сопротивляться  Дмитрич, а отец Александр незаметно улыбнулся.
Пока длился этот короткий разговор, Иван Дмитриевич открыл дверь, и все, кроме Романа, вышли на улицу, после чего Дмитрич снова закрыл ее снаружи ключом, а Рома изнутри на щеколду. Потом он выпрыгнул из окна кладовки и догнал товарищей уже на входе в сторожевое помещение:
- Быстро идите к машинам, а я видеорегистратор включу.
После чего он запер наружную дверь сторожки, а сам перебрался уже опробованным способом через забор. Все были готовы к отъезду и ждали в машинах с потушенными фарами. Только Маша и Нина еще оставались на улице.
- Дай, я хоть пять минут свободой подышу, - попросила подругу Нина, – даже и не знаю, сколько времени на улицу не выходила. А тут такой воздух...
Где-то рядом были сады, и в ночном воздухе тихо пахло зрелым яблоком.
- Ну, все, пора. Дома подышишь, - через некоторое время начала торопить Маша, – дома как-то спокойнее.
- Да, да, - согласилась Нина.
В этот момент раздался нарастающий звук мотора, и из-за угла кирпичного забора выскочил автомобиль. Его фары мгновенно ослепил всех невозможно ярким светом. Машина остановилась метрах в пяти от женщин, и из нее вышел человек.
Первым опомнился Роман. Он тоже включил фары, и все увидели Иннокентия, который медленно двинулся к Нине Ивановне. Маша хотела преградить ему дорогу, но Нина крепко сжала ее руку, будто запрещая ей это делать. Все остальные выскочили из машин, но, увидев, что Иннокентий один, замерли в ожидании.
Он остановился в трех шагах от матери и жестко спросил:
- Ты куда?
- Домой, - спокойно ответила Нина.
- Садись! – указал он в сторону своей машины, - Я тебя отвезу.
- Куда? – Нина была по-прежнему спокойна.
- Домой, - несколько удивился вопросу Иннокентий.
- Ах, да, ты ведь не знаешь, у  меня теперь другой дом, – сказала она.
- Это ты не понимаешь, что делаешь, - необычно медленно начал говорить Рок. - Ты слабая, очень слабая, и ты все больше теряешь свои силы,  - с каждым звуком его голос становился все настойчивее, – ты не можешь уйти  от меня, потому что только я являюсь смыслом твоего существования.
И тут произошло то, чего он совершенно не ожидал. Нина посмотрела на него ясными, почти любящими глазами, и очень уверенно произнесла:
- Нет, Рок, я сильная!
Он замер на мгновение, а потом, чуть запнувшись, спросил:
- С чего ты взяла?
- Мне об этом сказал Николай, - и тут она вспомнила, где видела своего таинственного гостя. Он был на Машиных детских фотографиях.
- Это еще кто такой? – надменно произнес Рок.
- Это Машин отец, - улыбнулась Нина.
«Опять уже в который раз эта женщина переходит мне дорогу»! –подумал Иннокентий и тут же поменял тактику.
- Мамочка, ты не можешь меня бросить! Ты не можешь оставить меня одного! Я же твой сын!
- Нет, Рок, - голос Нины зазвучал непривычно твердо, - ты убил моего сына, ты вытравил у него душу. А ведь он действительно мог любить меня, и мы, все трое, могли быть счастливыми. Уходи!  - устало сказала она.
Рок попытался к ней приблизиться, но не смог сдвинуться с места, потому что испытал невыносимую жгучую боль. И тут он увидел, что сзади к Нине подходит отец Александр, и что-то шепчет, осеняя пространство перед собой крестным знамением.
… Рок так и стоял неподвижно, пока она уходила, охраняемая этой  неведомой силой. А когда она садилась в машину, он в последний раз увидел ее глаза. Они были сухими, потому что выплакали свои слезы. А еще они кричали ему:
- Я простила бы тебе себя. Но я не могу простить тебе Анатолия, и еще я никогда не прощу тебе маленького мальчика с таким хорошим именем Кеша!
 
Машины его врагов уже уехали, а Инноекнтий все еще был объят непонятными ощущениями. Но постепенно он начал чувствовать, что снова начинает приятно наполняться пустотой.
- А, пошли вы все… - закричал он в черноту ночи. – Это правда, что ничто не должно мне мешать, никакая связь с этим миром. Нечего цепляться за несуществующие источники тепла, нужно иметь свой собственный генератор энергии и  не растрачивать эту энергию ни на что, кроме достижения указанной цели,  ни на  кого и ни капли.
 И только где-то очень глубоко в душе тихо пульсировало ненужное чувство с таким желанным именем Луна, да еще ехидно посверкивал глазок камеры видеонаблюдения, будто издевался: «А тебя-то я увидел».
 
 
В десять часов утра Иннокентию позвонил Виктор Алексеевич и  голосом, в котором слышалось плохо скрываемое волнение, задал странный вопрос:
- Иннокентий Денисович, Вы, случайно, не знаете, где Нина Ивановна?
- А вы? – ухмыльнулся Иннокентий.
- Дело в том, что сегодня утром ее не оказалось в палате.
- Интересно, и где же она?
- Не знаем, - голос доктора совсем сник.
- И, что же, совсем никто ничего ночью не видел?
- Медицинская сестра и охрана утверждают, что все было спокойно, и никого постороннего на территории клиники не было.
- А камеры видеонаблюдения?
- На них тоже не отмечено ничего необычного.
- А причем же здесь я?
- Просто, вы единственный, кто находился возле ворот клиники этой ночью.  И, потом вы там с кем-то разговаривали…
- С представителями иных миров, - Рок уже откровенно издевался над доктором.
- Иннокентий Денисович, мы будем вынуждены вызвать полицию, и тогда этот вопрос вам зададут другие люди.
- Хорошо, - согласился Рок, – я разговаривал с Ниной Ивановной.
- И … - Виктор Алексеевич никак не мог сообразить, какой  же теперь нужно задавать вопрос.
- И она ушла домой, - помог ему Иннокентий.
- К вам?
- Нет, теперь она живет в другом месте.
- Тогда будьте так любезны, заберите, пожалуйста, ее документы, - чувствовалось, что человеку на том конце стало значительно лучше.
- А вот это пусть сделает она сама. Тем более, что вам, наверное, будет любопытно увидеть, как, не смотря на прилагаемые медициной усилия, пациент остался совершенно здоров.
- То есть, вы к нам никаких претензий не имеете?
- Я уже несколько часов абсолютно не вспоминаю о вашем существовании.
- Извините, пожалуйста, последний вопрос, а как она оказалась на улице?
- И об этом вы тоже можете спросить только у нее. Кто знает, может быть, вы станете первыми, кому будет открыта тайна телепортации.

 

Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 18

Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 16