Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 11

11.          Напрасно не любим неизвестность
 
 
Кирилл стоял возле своей машины и пытался прийти в себя после случившегося.
 « А что, собственно, произошло? – размышлял он. - Ты пришел в рабочее время в чужую организацию к другу по личным вопросам. Тебе сделали замечание. Все правильно! Правда, сделали это в грубой  форме, настроение тебе подгадили, но ты же понял, что случилось это неспроста, что тому человеку по какой-то причине было очень плохо».
То, что думают о нем люди, раньше Кириллу было безразлично. Главное - что он знал о себе сам. Это, конечно, важно, если другие понимают тебя правильно, но, прежде всего ты прав или виноват перед самим собой. О людях можно забыть, но человек никогда не сможет забыть о себе. Поэтому очень нужно, чтобы у него работали и мозг, и душа, и чтобы они все время между собой договаривались.
 Если Кирилл был виноват, то находил в себе мужество первым сделать шаг к примирению. А если считал, что прав, что ничего плохого о человеке не думал, не говорил и пакостей ему не делал, то оставался вполне самодостаточен, и уже проблемой другого человека становилась вера или неверие в его, Кирины, светлые чувства.
Но с некоторых пор все изменилось, и ему стало необходимо, чтобы люди непременно знали о нем правду. Он не бил кулаком в грудь, не рвал на себе волосы, доказывая свою любовь, он просто испытывал эту внутреннюю потребность.
Вот и сейчас перед его глазами стояла та несчастная девушка. Не злая, не грубая, а именно несчастная. Ведь не просто так она разглядела в Кирилле то, чего в нем не было. Он почувствовал это очень остро. «Будто куропатка в силках» - почему-то подумал он.
 Кирилл представил, как было бы хорошо в конце рабочего дня приехать к ней с букетом цветов и сказать несколько теплых слов. Он был абсолютно уверен, что, пусть немного, но ей стало бы легче. Он вообще часто замечал, как искренне удивляются люди, сталкиваясь с добротой и вниманием,  и как они бывают благодарны, когда ты помогаешь им так, как помог бы своим близким. А ведь ничего особенного и делать-то не нужно: сумку поднести, дверь в метро чуть дольше придержать,  да просто доброе слово сказать, и ты такие удивительные глаза увидишь, и таким теплом твоя душа отзовется… «Обязательно сегодня заеду», - окончательно решил он.
Потом он вспомнил женщину, сидевшую на диване в холле второго этажа. Она привлекла его внимание непонятной, неуловимой схожестью с мамой. Сходство было даже не внешним, и моложе эта женщина лет на десять была, и прическа, и черты лица немного другие. Сходство ощущалось за гранью объяснимого. «Это было притяжение. Да, точно, я почувствовал именно притяжение», - догадался Кирилл, и тут его кто-то тронул за плечо.
Девушка, которая еще недавно обошлась с ним грубо, теперь стояла напротив и смотрела на него бесконечно счастливыми глазами.
- Вы меня извините, пожалуйста, - виновато улыбнулась она, Вообще-то я не такая, это в меня сегодня бес какой-то вселился. А вы к нам в любое время заходите, я только рада буду. На самом деле, я уже давно вам рада, с тех самых пор, как вы нашлись, - засмеялась она.
- Я догадался, - радостно откликнулся Кирилл, - Спасибо вам.  Просто камень с души! Вот сейчас стоял и думал, что обязательно заеду к вам вечером…
- А вот видите, как жизнь сама нас примирила, - и девушка весело побежала по ступеням.
Дорогой, вспоминая этот разговор, Кирилл испытывал самые добрые или, как он определил их для себя, «согревающие» чувства. У него не было желания задумываться над тем, что ее заставило переменить свое отношение. «Просто, закончилось плохое» - решил он и очень обрадовался, вспомнив, как удивительно она похорошела.
Когда вечером Кирилл вернулся домой, по телевизору шла передача о возникновении Вселенной. Высказывались различные гипотезы, но все они сводились к тому, что она родилась из ничего около четырнадцати миллиардов лет назад в результате большого взрыва и неизбежно когда-нибудь снова уйдет в небытие. И, как когда-то ничего не было, так когда-то снова ничего не будет.
- А почему, - мысленно обратился Кирилл к ученым, – вам так нравится это одномерное и одноуровневое пространство? Нет, внутри Вселенной вы много чего нагородили: и антропные принципы придумали, и с помощью квантовой физики параллельные миры разглядели, и даже бедного кота Шредингера в ящик с синильной кислотой запихнули. Но почему вы так уверены, что кроме нашей Вселенной ничего больше нет. Почему бы не задуматься над таким понятием, как Мироздание. Может быть, наша Вселенная - это только крыльцо перед этим величественным сооружение, только одна ступень этого крыльца, да и то самая нижняя? А может быть она лифт, с помощью которого что-то куда-то все время перемещается?
Кирилл выключил телевизор и решил, что лучше он будет слушать тишину. Сегодня тишина была особенно разговорчивой, а он очень внимательным и отзывчивым собеседником.
Например, она спросила его:
- Если ты все так хорошо представляешь, то почему не можешь разглядеть в этом Бога?
- Могу, – ответил тишине Кирилл. – Я Его и представить, и разглядеть могу. Я только почувствовать Его не могу, а значит, поверить, понимаешь?
И тишина его понимала. Она понимала его даже лучше, чем он понимал себя сам.
Только один раз прервалась их беседа. В десять часов позвонила Уланулуна и сообщила, что проблемы каким-то непонятным образом отпали сами собой так же неожиданно, как и возникли, что она сейчас дома и Маша передает ему большой привет, и что они обе нежно желают ему спокойной ночи.
После этого звонка Кирилл отключил телефон, чтобы уже никто больше не мешал их задушевной беседе.
И очень много важного  обсудили они в этот вечер, и очень много хороших мыслей подсказала ему тишина. А потом, в благодарность за внимание, она подарила ему стихотворение.
 Сначала оно довольно беспорядочным текстом упало на белый листок. Кирилл даже расстроился, потому что ожидал от тишины большего, но потом, как сказал учитель Егора, он эту информацию «запихнул в схему»: поменял местами четверостишия, внутри них строки, а внутри строк некоторые слова и получилось вот что:
 
В лабиринты сплелись перекрестки дорог вечных.
В одиночку и в шумной толпе на дорогах люди.
Где-то точкой-тире и мой собственный путь будет.
И далеким огнем уже манит меня Встреча.
 
В то, что лето придет проливными дождями печали,
В то, что солнце взойдет золотыми лучами, верю.
В то, что в добрых домах распахнутся навстречу двери.
И взметнутся когда-то два белых крыла за плечами.
 
Уже далеко за полночь Кир уснул глубоким, беспробудным сном, а рядом с ним на стуле беззаботно спал его сотовый телефон.
 
Во сне Кирилл увидел незнакомую планету, он понимал, что это не Земля, что все происходит где-то далеко, наверное, совершенно в другой галактике. Его самого на этой планете не было, и за происходящим он наблюдал как будто со стороны. Очень близко он видел широкую мужскую спину с накинутым на плечи черным плащом. Капюшон от плаща укрывал его голову. Человек прятался за выступ скалы, но иногда он выглядывал, стараясь оставаться незамеченным, и наблюдал за теми, кто расположился в долине.
А там растеклось огромное людское море. Разглядеть хорошо не получалось, но было очевидно, что все они воины.
Сон снова был безмолвен, но Кирилл видел, что воины поют. Он чувствовал, что они вкладывают в песню душу, что хор их строен, и пение  красиво. Этот черный тоже пытался петь, но только у него отчего-то не получалось.
Неожиданно там, вдалеке, будто из ниоткуда возник человек с длинными белоснежными волосами. Он тоже стоял к Кириллу спиной. Но зато теперь  Кирилл сумел хорошо разглядеть воинов, находящихся рядом с прибывшим: японца в самурайском костюме; серьезного монаха с грустным пытливым взглядом; рыжеволосого и кудрявого, одетого в зеленую тунику; и еще двоих высоких в отливающих металлом одеждах. Но особенное его внимание привлек последний из них, но не только тем, что по сравнению с остальными он был огромен, а его лицо изрезали глубокие  боевые шрамы. Он притягивал Кирилла чем-то иным, непонятной, волнующей радостью от встречи.
                              …
 
Звездные воины отдыхали на огромной безжизненной планете. Она была скалиста и пуста, но давала им огромную силу, потому что принадлежала к типу их родных голубых планет. В Космосе было спокойно, и силу они копили про запас.
Сегодня их душа настойчиво попросила песню. Они не стали отказывать себе в этом удовольствии, и уже в который раз звезды с благодарностью услышали этот потрясающий хор, исполняющий великую песнь веков и цивилизаций.
Пели они уже довольно долго, и вряд ли бы сейчас прекратили это  занятие, если бы неожиданно из связи не возник Хранитель.  Воины сразу же прервали пение и затихли в ожидании новостей.
- Как дела у Олега? – спросил кто-то из них.
- Все идет своим чередом, - ответил Хранитель.
- Скоро ли мы увидим его рядом с нами?
- В Космосе очень быстрое время, и нам придется еще подождать. А там у него на Земле оно течет медленно, но все равно неумолимо приближает неизбежные испытания.
- А какая есть нужда испытывать его еще раз? – не выдержал огромный воин по имени Сигурд.
- Он сам выбрал такой сон.
- И он знал, что будут испытания?
- Да! Он только не знал, что это умножит его силу, а мы об этом знали и поэтому не стали его останавливать. Мы даже знали, что Зло обязательно вмешается в его непрожитую жизнь. Как много Зла на той планете…, - задумчиво продолжил Хранитель. - И совершенно непостижимо, почему люди, наблюдая его разрушающее воздействие, так мало используют защиту, подаренную им два тысячелетия назад.
- А если остановить процесс в тот момент, когда события уже свершатся, а боль от пережитого еще не успеет измучить его душу? – спросил монах по имени Звездочет.
- Исключено! – твердо ответил Хранитель. - Тогда его сила навсегда застынет на низком уровне. Нельзя выпить яд и остаться живым, если не принять противоядие. Никогда не станешь сильным, если сам не отыщешь в себе силу.
- Ему нужно помочь! –  и Сигурд изо всей силы ударил кулаком себе в грудь.
- Разве вы не можете помогать ему? – поддержал друга Тэцуо.
- Мы можем многое, почти все! – спокойно ответил Хранитель. - И мы все время помогаем, всю его жизнь мы рядом и охраняем его. Мы будем продолжать это делать и впредь, до того самого дня, когда наступит  его космическое совершеннолетие. Но  мы можем делать это только там, где ничего не зависит от его воли: когда на него влияют  внешние  причины и факторы. В тех же случаях, когда решение принимает он сам, мы бессильны. 
- Что такое «космическое совершеннолетие»? – поинтересовался рыжеволосый Коко.
- Возраст, когда душа окончательно наполняется мудростью, силой и светом, когда для будущего воина уже не страшен исход из той жизни, потому что теперь вы легко  можете воссоединиться с его энергией.
- И каков должен быть этот возраст? – спросил Дебер.
- Спроси лучше, сколько ему осталось? – поправил друга Звездочет.
- Ты прав, монах. На разных планетах он разный. Для него он равен тридцати трем годам, и ему осталось совсем немного.
- А как же он там один? - забеспокоился Тэцуо. - Не гложет ли его безумная тоска по любимой? Не обливается ли слезами его горячее сердце? - он, как обычно, постарался сделать свою речь как можно более поэтичной.
- Она рядом, и она сама захотела этого.
- О, это прекрасно! – обрадовался японец.
- Как знать…, -  тихо вздохнул Хранитель.
                    Он разговаривал с воинами, но думал совершенно о другом. Уже  несколько раз, бывая у этих воинов голубых планет, он ощущал, что здесь же неподалеку находится Черный Ветер. Он точно знал, что он здесь, он мог даже место указать. Вот только у него никак не получалось разгадать его темный замысел. Ветер ничего не мог сделать воинам один, он не мог причинить им серьезного вреда. Тогда зачем уже в который раз он тут?
                     Эта ситуация не то чтобы сильно беспокоила Хранителя, нет, просто он очень не любил неизвестность.
В тот самый момент, когда Тэцуо собирался задать следующий вопрос, из связи возник крепкий рыжеволосый красавец.
- Приветствую вас, друзья мои! - жизнерадостно крикнул он. – Особое почтение тебе, уважаемый Генрих… О, прости меня, Хранитель, оговорился. Как-то очень быстро привыкаешь к земным делам.
- Смотри, Георгий, как бы ты также быстро к коньяку там не привык, и не пришлось бы нам бросать тебя в лаву Монтэгэро, дабы излечить от этой пагубной привычки, - рассмеялся Хранитель.
- Уверяю тебя, – испуганно произнес Георгий, но в его синих глазах вспыхнули озорные искры, - это желание только от одной мысли о лаве сразу же пропадает. Но предложи мне какой-нибудь другой способ сделать так, чтобы они оставляли меня в покое хотя бы на время. Ты же не всегда можешь отправлять меня в заграничные командировки, да и нужды иногда нет в столь долгом моем пребывании в Космосе. А так, пока они думают, что я сплю, я за эти их двадцать-тридцать минут столько  дел здесь сделать успеваю – жуть! – и он, наконец, тоже  рассмеялся.
- Что ж, - обратился к воинам Хранитель, – оставляю вас с вашим другом и моим помощником. Очень рад был с вами увидеться.
- Ты на Землю? – спросил у него Георгий.
- Нет, у меня еще есть здесь дела. Так что ты сам долго не задерживайся.
- Только одна двадцатиминутная коньячная доза! Я обещаю.
- Ну, хорошо, – снова улыбнулся Хранитель.
 
                         …
 
- Е-мое! – стрелки на часах приближались к девяти, а будильник на телефоне предательски молчал. – Да ты, братец, походу, спишь?
Кирилл включил телефон, и тот радостно высветил целый список желающих общаться прошлым вечером.
Машина стояла под окнами, но вариант с тем, чтобы добраться до работы на метро, показался ему оптимальным с точки зрения скорости перемещения в пространстве. Он позвонил только двоим: послал Луне огромную порцию любви, а Михачу информацию о том, что проспал и немного опаздывает.
В вагоне метро народу было довольно много. К тем офисным служащим, чей день начинается позже, добавились оживленные гости столицы. Они заметно отличались от сонных клерков, уткнувшихся в  планшеты и простенькие книжные переплеты.
Кириллу нужно было выходить на следующей станции, когда пассажиров сильно прибавилось, и его прижало к противоположной двери. Он решил немного подождать, пока другие произведут определенную рокировку, а уже потом продвигаться к выходу самому.
Неожиданно поезд резко затормозил, и в вагоне потух свет.
Люди, ехавшие стоя, по инерции проделали неловкие телодвижения, а находящийся рядом мужчина навалился на Кирилла всей тяжестью своего мощного тела. Кто-то в темноте «заойкал», запричитал, а сидящая  рядом бабушка быстрой скороговоркой отчаянно зашептала молитву. Кирилл услышал, как дыхание мужчины участилось, стало громким, похожим на астматическое.
Но всего через несколько секунд, все также неожиданно свет вспыхнул, и поезд продолжил свое движение. Кирилл посмотрел на соседа.
- Может, вам помощь нужна? – обратился он к мужчине.
- Нет, - глухо и почти враждебно ответил тот, не поворачивая головы.
Его лица Кирилл рассмотреть не сумел, потому что мужчина все время вытирал носовым платком со лба пот. Зато ему бросился в глаза необычный перстень: прозрачный граненый камень, сверкающий тысячами разноцветных огней, был зажат в страшные платиновые когти.
- Круто! - думал Кирилл, когда людской поток выносил его из душной утробы вагона.
Этот перстень всю дорогу, пока он шел к зданию своего офиса, никак не выходил у него из головы. «Интересно, - думал Кирилл, – если это настоящий бриллиант, то он стоит бешеных денег. Зачем мужику с такими бабками пользоваться услугами подземки? А если это безделушка, то на фига она  такому респектабельному мэну. Да, что же ты так озаботился-то?- оборвал он себя, наконец – мало ли, какие камни бывают? Тоже мне, знаток ювелирного дела».
И все-таки, сидело внутри Кирилла что-то такое, что никак не давало ему возможности успокоиться. «И чего я к этому камню привязался? – и тут он неожиданно подумал – А, может это и не камень вовсе так на меня подействовал, может быть, это от его владельца такая сильная энергетика исходила»? - сначала мысль показалась Кириллу абсурдной, потом он почувствовал, что его ощущения движутся в нужном направлении, потом…
…Потом он распахнул дверь в помещение «мозгового центра», и совсем другие мысли и проблемы заняли его голову.
Кирилл еще только успел поздороваться, как дверь снова открылась, и в помещение вошел высокий пожилой мужчина с умными, но по-детски озорными глазами и аккуратно подстриженной бородкой.
- Здравствуйте, - уверенно произнес он. – А не подскажете ли, уважаемые, как я могу увидеть Михаила Александровича или Кирилла. Извините, но отчества мне не указали.
- Кирилл – это я, а отчество совсем не обязательно, -  человек этот сразу же расположил к себе простым и уважительным обращением. - Пойдемте, я провожу вас в кабинет директора.
И уже там гость все объяснил:
- Меня зовут Петр Иванович. Я директор школы, в которой учился Егор.  Так случилось, что неожиданно вызывали в столицу. На меня, знаете ли, за мои педагогические эксперименты областные власти в министерство нажаловались, так я думал, что меня здесь с треском выгонят, а мне грамоту вручили, да еще дополнительное финансирование под новую учебную программу пообещали, представляете?
Чувствовалось, что человек никак не может опомниться от свалившегося на него счастья, и ему просто необходимо хоть с кем-то этим счастьем поделиться. И вот уже и Кирилл, и Михач начинали слышать у себя в душе отголоски этой радости.
- Да, что же я все о своем. Меня Егор просил вам письмо передать. А на словах сказал, что у него все хорошо, а Ольга Ивановна начала поправляться.Ребята не знали, как зовут маму Егора, но сразу догадались, что речь идет о ней. И тут Кирилл  вспомнил про свою Ольгу Ивановну, и опять заскулил бездомный щенок. Чтобы унять тоску, он решил придумать, как могло бы выглядеть то место, в котором он так уверенно обещал женщине непременную радость, но смог представить себе только свет и тепло. И вдруг на малую долю мгновения он почувствовал необыкновенный покой и защищенность.
Тем временем Петр Иванович достал из портфеля заклеенный бумажный конверт и протянул его Михаилу.
- Ну, а сами-то что про нашего Егора расскажете? – спросил Михач, забирая конверт.
- А, как он передавал, так и есть. Все у него нормально. За матушкой он очень заботливо ухаживает, отцу в церкви помогает. Они там такой ремонт затеяли – истинная красота получается! Говорит, что к осени в Москву вернется. А что, соскучились? Он ведь у нас парень редкой души. Одно слово – потомственный священник! Настоящий!
- Так он же не священник, – возразил Кирилл.
- А он им обязательно будет. Вот помяните мое слово – обязательно!
В письме Егор вкратце повторил то, о чем уже было сказано, но совсем не ради этих новостей утруждал он своего односельчанина:
«Никогда не думал,  - писал Егор, - что придется размышлять над вопросами конспирации. Но, что поделать, если жизнь становится такая, что все мы уже, как на ладони. Шагу ступить нельзя без того, чтобы кто-то про этот не узнал. Я даже «симку» в своем телефоне заменил - так, на всякий случай, чтобы связь между нами невозможно было установить. Я мог бы, конечно, о событиях своей жизни и по возвращении рассказать, но раз уж случилась такая оказия, думаю, что вам будет интересно.
Ровно через неделю после того, как я приехал домой, в поселке появился незнакомый человек. Он стал ходить по домам и расспрашивать, не знает ли кто некую Елизавету Петрищеву. Фамилия эта у нее по первому мужу, а какая была в девичестве – он не знает. Известно только, что она родом из этих мест.
На вопрос, зачем она понадобилась, человек объяснял, что он помощник нотариуса и исполняет поручение доверителя. Якобы тот разыскивает свою мать, которая бросила его еще в раннем детстве, что документов она не оставила, но по некоторым наметкам дороги ведут в эти края. Он сказал, что доверитель - человек теперь очень состоятельный и за достоверную информацию обещает приличное вознаграждение.
В первый день этот помощник только половину села успел обойти, так как, заслышав о вознаграждении, люди вспоминали всю свою родню, аж до седьмого колена. А на ночлег он устроился к нашей тете Поле -  женщина она одинокая и хорошему гостю всегда бывает рада, тем более, что человек оказался набожный и всю вечернюю службу в храме отстоял.
Это уже после Поля рассказала, что он батюшку очень хвалил и его семьей сильно интересовался. Я в тот день немного прихворнул и вечернюю, а потом и утреннюю службу пропустил. Так человек этот после заутренней прямым ходом к нашему дому двинулся. Тут мы с ним и встретились. Он меня тоже про эту Петрищеву расспрашивал, но на меня известие о вознаграждении повлиять не могло, поэтому я очень хорошо видел, что ни какая Петрищева ему и даром не нужна.
 То, что это он мое присутствие устанавливал, стало окончательно понятно после того, как он потом еще только в два дома зашел и быстро уехал.
 
Я тут на досуге вот о чем подумал (я даже вижу, как вы сейчас улыбнетесь) - вот летят к нам незримые вестники, шелестят прозрачными крыльями, бесценные весточки передать торопятся. А кидать-то им эти письма некуда – всякой всячиной забиты «почтовые ящики» нашей души. В моей, например, тревог, страхов и сомнений столько было, что хоть коленом утрамбовывай. А сейчас, чувствую, что уже освободился, уже могу. Но я все-таки еще немного здесь побуду, потому как, оказалось, что и тут я нужен не менее.
Прав ты был, Кирюша, гениально прав»!  
А вот через месяц обязательно вернусь в Москву».
 
 
- Что же ты такое «гениальное» мог нашему гению подсказать? – поинтересовался Михач.
- Я ему посоветовал не очень увлекаться альпинизмом, - улыбнулся Кирилл.
- А чего на звонки вчера не отвечал?
- А у меня гостья была очень важная.
- Уланулуна?
- Нет, Тишина.
Михач удивленно поднял бровь.
- Понимаешь, я научился ее слышать, - объяснил Кирилл. -  Классный собеседник, между прочим, – рекомендую. Вчера, например,  она нашептала мне стихотворение, - и Кирилл прочитал о перекрестках дорог.
- Действительно, классно! А ты, Кира, молодец, можно даже сказать – талант, - похлопал друга по плечу Михач.
- А, знаешь, писать оказалось не так уж и сложно. Гораздо труднее было расстаться с суетой и приучить себя слушать.
 
Петр Иванович уже давно ушел, а то светлое, что он принес с собой, все еще оставалось. И только через час, когда вновь открылась дверь кабинета, жизнь выкрасилась в совершенно иной цвет, зачем-то спрятав все свои радужные оттенки.
 
                                …
 
Майор Соболев был зол.  Еще со вчерашнего дня он никак не мог погасить в себе это паршивое чувство. А причина, была, на первый взгляд до такой степени банальна, что и внимания обращать не стоило, если бы не одно «но».
Он возвращался с работы привычно поздно. Дома его ждал холодильник, такой же одинокий и опустошенный, как он сам. Правда, у холодильника был собрат по интеллекту – телевизор. Соболев в этом был убежден абсолютно. Чтобы телевизор становился хоть чуточку умнее, приходилось прикладывать определенные усилия, бесконечно переключая каналы в поисках толковой информации.
До недавнего времени все в этой жизни для майора было ясно и понятно. Он был довольно упрям, редко менял принятые  решения,  всегда точно зная, где белое, а где черное, и очень сильно не любил полутона: недосказанность, недодуманность, незавершенность. Ему казалось, что мир прост и понятен, как топографическая карта, нужно только научиться ее читать, правильно расставлять приоритеты и выбирать верное направление. А еще, он очень не любил неизвестность. Может быть, именно поэтому его теперешняя работа, позволяющая распутывать, разыскивать и объяснять, так крепко легла ему на душу.
И только совсем недавно что-то непонятное зашевелилось в его душе, какие-то совершенно ненужные и даже вредные, как он считал, сомнения. Однажды,  в конце стайерского забега по каналам, телевизор поведал ему об особенностях мужской психологии и проблемах кризиса среднего возраста. Передачу эту он стал слушать из профессионального интереса, но постепенно начал понимать, что уже сам стоит на берегу этой коварной реки, и уже ему самому нужно переходить опасный Рубикон.
Все чаще он начал задумываться над тем, чего он в этой жизни достиг, что еще можно успеть, а что уже не сбудется никогда. Да и вообще, кто он такой - Николай Петрович Соболев, одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения.
В девяносто втором поступил в десантное училище.
В девяносто шестом окончил его и женился.
В девяносто восьмом родился сын Пашка, а он вместе со своим батальоном отправился в командировку в Чеченскую республику для наведение правопорядка на ее территории.
В двухтысячном вернулся домой и сразу же демобилизовался.
В начале две тысячи первого года устроился на работу в органы внутренних дел оперативным уполномоченным, а уже в конце этого же года, накануне Новогодних праздников, поставил в паспорте штамп о расторжении брака.
Такая вот нехитрая биография. Всего несколько строк, в которых растворились метания, утраты, радость и боль. Если уж не повесть, то небольшой рассказ наверняка бы  получился.
 Его сегодняшнее одиночество не пришло в его дом неожиданным гостем, он сам постепенно открывал ему дверь. Впервые это случилось, когда родился ребенок. Он тогда имел законное право отказаться от командировки. Но поступать так Николай счел неправильным и даже предательским по отношению к товарищам.
- А по отношению ко мне, это правильно? – спросила тогда Маришка. – По отношению ко мне это не предательство?
- Ты поедешь к маме, и она тебе поможет,- отрезал он.
Какими словами можно было ей объяснить, что здесь, в мирной жизни он хирел. Даже боевые учения казались ему чем-то ненастоящим, будто игрой в казаков-разбойников. Николай нутром своим чувствовал, что был создан для настоящей войны, для преодоления страха, боли, усталости; для проверки организма на мужество и прочность. В общем, тот, кто сделан  по-другому, этого не поймет, а кто слеплен из того же теста, тому объяснять не нужно.
Он  хлебнул на войне всего и полной мерой. Действительность оказалась не совсем такой, как он ее себе представлял. Но в главном он, все-таки, не ошибся – именно там его сущность имела самые правильные и даже красивые проявления.
Удивило там его другое - рядом со смертью, буквально в двух шагах от нее, была спокойная и временами даже счастливая жизнь. В перерывах между боями они пели, шутили, сумасшедшие романы с полковыми барышнями закручивали. И такие страсти разгорались, что Шекспир бы растерялся от остроты и обилия сюжетов.
Словом, там тоже оказалась жизнь, и жизнь эта ощущалась даже ярче, наверное, потому, что проходила рядом со смертью и, наверное, именно поэтому, в ней тогда казалось больше смысла.
Но главным, все-таки, оставалась война. Николаю даже повезло совершить подвиг. Он именно так и считал – сложились обстоятельства боя, при которых ему повезло спасти солдатам жизнь. Он тогда не думал, что за это может быть положена награда - а его представили к званию героя. Николай узнал об этом во время тяжелых изнурительных боев, он снова терял товарищей, и было совсем не до этих радостных переживаний. Чувства он испытал позже, и чувства эти были противными и даже мерзкими. Его охватила сильная злость, больше похожая на ярость, когда ему сообщили, что в силу некоторых кулуарных обстоятельств генерал эту награду подписал другому, а ему полагался только орден.
Он сотни раз потом спрашивал себя, почему поступил тогда так глупо - ведь не за орден, не за медальку товарищей своих спасал! Ну не присвоили это высокое звание, да пусть даже ничего бы не дали, разве стоило из-за этого самое важное дело своей жизни предавать?
Но это он потом умным стал, а в ту пору был молод, горяч, да и нервы, наверное, оказались все-таки не железные. В бою не дрогнули, а вот после… Словом, сразу по возвращении он подал рапорт на увольнение. И надо же было такому случиться, что именно тот генерал проводил с ним последнюю беседу.
- Может быть, передумаете, товарищ старший лейтенант? – вполне доброжелательно обратился он к Соболеву.
Эх, если бы это был любой другой командир, он бы позволил себя уговорить, но этому Соболевская гордость позволила ответить только «нет».
 Маришка изменениям, произошедшим в их жизни, очень обрадовалась. Они переехали в Москву и сняли комнату в квартире у одинокой бабули. У жены заладилось сразу все: как хороший бухгалтер, она быстро устроилась на прилично оплачиваемую работу, с бабулей сильно подружилась, и та со временем даже  подписала ей свою жилплощадь .
А вот Николай найти себя на гражданке поначалу никак не мог. С такими же, как он, досрочно демобилизованными друзьями он подался в бизнес, но быстро понял, что это совсем не его. Потом ему помогли устроиться в личную охрану одного олигарха. Зарплата была достойная, но от высокомерия, показухи и наглости его тошнило, да и стоять часами, как  истукан, возле дверей тоже было невыносимо.
Он ушел и оттуда, а жена в очередной раз постаралась его понять. Не выдержала она только после того, как за гроши, но с энтузиазмом и  даже радостью он начал пропадать на работе в должности оперативного уполномоченного районного отдела, оставляя ее одну и по выходным, и по праздникам. И она подала на развод. А он чувствовал, что эта работа - единственное, что он еще может делать в жизни, и отпустил ее без уговоров, и решение ее для себя полностью оправдал. Они и до сих пор оставались надежными и верными товарищами.
Через два года Марина вышла замуж. И, как ни странно, Николай и Сергей быстро нашли общий язык, и даже иногда по праздникам они звали его к себе в гости.
Одно в его жизни было неразменным и бесценным – его дружба с сыном. Пашка был весь в Соболевскую породу: невысокий, крепкий и рыжеватый. И только в тринадцать лет объявился в нем какой-то ген по материнской линии, и он за одну зиму обогнал отца на целую голову, чем еще больше усилил отцовскую гордость.
Сын рос таким же бессеребренником, как отец. Его увлекало только оружие и боевые виды спорта  (теперь они даже в секцию ходили вместе). И конечно он безумно мечтал стать военным. Словом, они были единомышленниками, а точнее даже командой.
 Постепенно дела Сергея пошли в гору. Толковый юрист, он начал получать за свою работу достойные деньги, их семья переехала в новую четырехкомнатную квартиру. К тому времени бабуля уже покинула этот мир, до последнего дня старательно присмотренная Мариной, и бывшая жена, только что не силой, заставила Николая переехать из ведомственной общаги на освободившуюся жилплощадь.
- Коль, ну что ты такой упертый? - уговаривала она. – Глядя на тебя, мне иногда кажется, что гордость и глупость – это одинаковые слова не только по количеству букв… Научись, наконец, не совершать из-за своей гордости поступки, которые в итоге называются глупостью.
- Правда, - поддерживал жену Сергей, – чего тебе по общагам болтаться?
Но самый убедительный довод привел сын:
- Пап, а ты зря отказываешься. Ты меня еще одной собственной комнаты лишаешь. Представляешь, как будет здорово, если у тебя тоже будет комната для сына! А потом я всегда смогу сказать маме, что пошел к отцу, тебе соврать, что остался дома, а сам… с девушкой и к девушке!
В итоге Пашка получил легкий подзатыльник, а Николай двухкомнатную квартиру.
С тех пор в ней почти ничего не изменилось. Правда, недавно пришлось поменять сгоревший телевизор, но только новый отличался от предшественника еще большей бестолковостью.
Соболев уже и забыл бы совсем про того генерала, если бы два года назад их пути снова не пересеклись. В городе прошла серия заказных убийств. Было понятно, что связано это с очередным переделом собственности, и дело вела прокуратура. Николай получил информацию о заказчике из своих источников случайно.  И он спокойно передал бы ее куда следует, если бы не одна деталь. Заказчиком оказался как раз тот самый генерал. Только теперь он входил в совет директоров крупной корпорации и таким способом устранял конкурентов.
Было совершенно ясно, что генерал обязательно «отмажется», и тогда Николай слил информацию надежному журналисту. В итоге дело оказалось резонансным, и генералу влепили шесть лет строгого режима.
Когда оглашали приговор, Николай впервые не испытывал удовлетворения, как это случалось обычно, когда после грамотно выполненной работы, выносилось справедливое решение. Просто сейчас ему показалось, что здесь было что-то другое. Здесь была месть. Он убеждал себя, что думать так глупо, что он честно выполнял свой долг, но чувство не проходило. В тот день он понял, что лично для него месть – не самое сладкое чувство.
Он тогда генерала даже пожалел, подумал, как этот раздобревший, уже привыкший к мягким кабинетным креслам человек будет выживать там, на зоне? «Вот я бы там смог», - решил Николай, но тут кто-то рядом раздраженно произнес:
- Года через два выйдет по УДО и будет опять сыром в масле кататься.
После этих слов жалость сразу же пропала.
И вот вчера, поздно вечером голодный и усталый, возвращаясь с работы домой, Николай заехал в супермаркет, а когда вышел обратно, то увидел, что его девятка «заперта» чьим-то внедорожником. Смачно выругавшись, Николай поставил пакет на капот своей машины, отломил себе черного хлеба и кусок копченой колбасы.
- А если бы я вареную купил, - нервно подумал он, – я что, так от всего «полкила» и кусал бы?
Минут через десять появился владелец машины. Он неторопливо, а скорее даже тяжело, прошел мимо Соболева, не обратив на него никакого внимания, также не спеша открыл дверь, сел на водительское сидение и уехал. А Николай, внезапно переставший ощущать запах колбасы, остался стоять до тех пор, пока не дожевал этот безликий бутерброд до конца. В  сильно располневшем и совершенно седом человеке он сразу узнал давнего знакомого. «Надо же, гнида, даже двух лет не отсидел, - с досадой подумал он, –  и там приспособился, вон харю какую себе отъел». И лишь потом он понял, что полнота эта была не от избытка вкусной и здоровой пищи, а, скорее, от большого недостатка этого самого здоровья. Только в этот раз пожалеть генерала у него уже не получилось.
И даже сегодня, лишь только он вспомнил о событиях вчерашнего вечера, гадкое чувство вернулось, и у него снова никак не получалось избавиться от той, казалось навсегда забытой злости, так сильно похожей на ярость. Уже по дороге на работу ему позвонили и сообщили адрес, по которому совершено покушение на убийство. Это был его участок, и Николай развернул машину.
Ровно в восемь он был уже на месте. Потерпевшую увезла машина скорой помощи, но это ничего не меняло, потому что девушка в сознание не приходила. До девяти опергруппа работала, просматривая записи с камеры наружного наблюдения, а с девяти до половины одиннадцатого опрашивали сотрудников и показывали им видео с подозреваемым. Картина   более или менее сложилась, но чем-то она для Соболева была неубедительна. Он думал о том, что если вина подозреваемого подтвердится, тот он окажется психопатом, потому что именно повод для преступления как раз и не убеждал Николая.
 
Он приехал в контору, где работает подозреваемый в совершении преступления человек почти перед самым обедом. Стоя возле двери кабинета директора, Николай подумал о том, что где-то вот так же в мягком кресле сидит сейчас этот козел – бывший его генерал, и начихать ему и на страну, и на Соболева, который когда-то так отчаянно защищал интересы  этой страны…
- Михаил Александрович, к вам старший уполномоченный майор Соболев, - сообщила Таня по селекторной связи. – Проходите, - и она махнула рукой в сторону двери.
«Такой же, наверное, зажравшийся», - мелькнуло в его голове, когда он взялся за ручку, но увидел совсем другое.  
Рядом с  большим письменным столом стоял симпатичный улыбающийся парень, а второй, немного постарше, сидел на стуле возле стены. Кресло за столом было пусто. Молодые люди смотрели на него спокойно и доброжелательно. Ни испуга, ни напряжения он в глазах не заметил. Напротив, они сразу понравились ему, показались какими-то правильными, настоящими. 
- Старший уполномоченный майор Соболев, - представился он, но потом подумал и добавил – Николай Петрович.
- Михаил, -  взгляд Михача стал серьезен.
- Кирилл, - беззаботно улыбнулся второй.
По описанию Соболев уже понял, кто из них ему нужен, и обратился к тому, что моложе:
- Кирилл, у меня к вам будет несколько вопросов, - Николаю вдруг до смерти захотелось, чтобы всю вчерашнюю ночь этот молодой улыбчивый человек отжигал бы в каком-нибудь ночном клубе вместе с целой кучей таких же веселых товарищей… -  Где вы были вчера примерно с одиннадцати до двенадцати часов ночи?
- А что, собственно, происходит? – не выдержал Михач, но Соболев осадил его спокойным тяжелым взглядом.
- Дома, а что?
- Подтвердить это кто-нибудь может?
- Один был.
- По телефону с кем-то общались?
- Да, нет. Отключил я его.
- Зачем?
- С Тишиной разго… - Кирилл хотел пошутить, но в этот момент до него окончательно дошло, что ситуация, по всей видимости, складывается не совсем шуточная. – Настроение было такое, тишины захотелось, - исправился он. - Я в десять часов со своей девушкой попрощался и все. А, действительно, почему вы меня допрашиваете?
- Совершено покушение на убийство, и к вам возникли вопросы.
В кармане Кирилла зазвонил сотовый телефон. Когда он доставал аппарат, из кармана что-то выпало и закатилось под стол. Он хотел достать упавший предмет, но телефон неожиданно замолчал. Абонент на телефоне не определился, и Кирилл несколько секунд рассматривал незнакомый номер, а когда он перевел взгляд на пол, то увидел возле своих ног зажигалку.
Она была очень красивая – перламутровая и очевидно женская. Очевидным было и то, что этот совершенно незнакомый ему предмет выпал из кармана именно его брюк. И тут какое-то внутреннее чувство очень громко и убедительно подсказало ему: «Не твое, значит лучше не трогать. И, вообще, выключай «смехопанораму», и запускай в работу другой принцип мышления. По всей вероятности, ты попал в крепкий переплет».
Соболев аккуратно поднял зажигалку и положил ее в полиэтиленовый пакет.
- Ваше? – показал он зажигалку Кириллу.
 Именно такая зажигалка пропала из личных вещей потерпевшей. Она была уникальная, сделанная на заказ, другой такой в природе не существовало. Сослуживцы не могли знать ни точной суммы денег в кошельке девушки, ни полного перечня ее имущества. Осмотр показал только очевидное отсутствие одной единственно вещи – перламутровой зажигалки с нанесенным на ее поверхность именем «Олга».
- Не мое. Я, товарищ майор, очень давно сигареты уважать перестал. Можете проверять – моих отпечатков там быть не может, хотя я сам видел, что вещица эта выпала из моего кармана.
- Да мало ли таких зажигалок… – тихо произнес  Михач. Все, что сейчас происходило в кабинете, его, конечно, сильно напрягло, но то, что  минуту назад увидел только он один, его не просто поразило, его это привело в шоковое состояние.
- Погоди, - остановил его Кирилл. Он смотрел только на Михача и говорил только ему, будто Мишино доверие было сейчас самым важным  в жизни Кирилла. -  Дело не в зажигалке, а в том, что я ее первый раз в жизни вижу. И то, что она оказалась в моем кармане, что-то как раз должно означать, понимаешь? Она не могла оказаться у меня сама, она же не волшебная!
С последним утверждением Михач как раз согласиться не мог. Дело в том, что после того как выпавший предмет закатился под стол, он непроизвольно попытался там его разглядеть, но увидел только что-то неопределенно светлое. И вдруг, секунд через пять, зажигалка выскочила оттуда так, будто кто-то незримый тихонько пнул ее ногой, и остановилась прямо возле Кириных ботинок.
Несмотря ни на что Михач сумел сохранить абсолютную трезвость ума, и именно поэтому рассказывать об увиденном не пришло ему в голову. Зато одна за другой пронеслись мысли: во первых, Кир влип серьезно; во вторых, кто-то очень грамотно все это организовал и нужен хороший адвокат; а в третьих…, жалко, что нет Егора, потому что здесь явно происходит какая-то чертовщина.
- Сам понимаешь, парень, что на время я вынужден тебя задержать, - Николай испытывал искреннее сочувствие к Кириллу, но поступить по-другому он сейчас не мог. Больше на уровне интуиции он понимал, что Кирилл тут, скорее всего, не причем. Плохо в этой ситуации было другое – дело поручили вести следователю Шевчуку, а мужик он паршивый: ленивый и  злобный. Ему человека закрыть ничего не стоит, даже если доказательная база шита белыми нитками. Среди следователей управления больше всего дел в суде рассыпалось именно у него.
Сказанное было настолько неожиданно и прозвучало так дико, что Кирилл почувствовал, как на его спине выступила испарина. Он постарался взять себя в руки, но получалось это с большим трудом. Вот тут он и увидел, каким серым и безликим стал мир вокруг. И больше всего его сейчас пугала неизвестность. Он вообще по жизни сильно не любил это состояние.
- С девушкой попрощаться можно? – попытался улыбнуться он, но улыбка вышла невеселая.
- Прощайся, - также невесело улыбнулся Николай.Кирилл быстро набрал номер Уланулуны и услышал ее жизнерадостный голос.
- Извини, родная, я очень тороплюсь – неожиданная командировка на…, - он замялся и кивком головы попросил у майора подсказки. Соболев показал ему три пальца – …на три дня. Ты ни о чем не беспокойся, я сам тебе позвоню, как только появится возможность. Хорошо?
- Я готов, - обратился он уже к майору.
И тут снова в разговор вмешался Михач:
- Ты, Кира, не беспокойся. Я знаю, что ты здесь не причем. И я сегодня же найду хорошего адвоката.
- Вот это правильное решение, на всякий случай не помешает, - одобрил Николай.
Через час они уже сидели в кабинете у Соболева.
- Ты вчера к Вадиму на работу заходил? – начал допрос оперативный уполномоченный.
- Да.
- Конфликт у тебя там с начальником отдела случился?
- С кем? – не понял Кирилл.
-  У них начальник отдела - девушка, зовут ее Ольга. Свидетели показали, что она вчера очень грубо с тобой обошлась.
- А…, вот вы о чем. Да, она меня, в общем-то, правильно ругала, грубо, конечно, но по существу верно. Только она это не со зла, у нее видимо беда какая-то случилась, я это точно почувствовал. А потом на улице мы помирились, она сама ко мне подошла.
- А зачем ты обещал приехать к ней вечером?
- Да, это я так конец рабочего дня обозначил, ну, оговорился, что ли. В общем,  она меня поняла. А откуда вы об этом знаете?
- Свидетель дал такие показания.
Кирилл ненадолго задумался, а потом вспомнил:
- Девушка мимо проходила из их отдела, такая маленькая симпатичная? Она еще куда-то отпрашивалась? Так это она, наверное, слышала, как я Ольге рассказывал, что вечером к ней с цветами собирался.  Но к тому моменту это уже не нужно было.
- Зачем с цветами? – не понял Николай, – она же тебя обругала.
- Так я же понял, что ей плохо – хотел настроение поднять.
- Знаешь…, - медленно произнес Соболев, - я когда о мотиве преступления думал, то твой вариант мне совсем неубедительным показался. Чтобы из-за простой ссоры человека убить, нужно быть психом. Когда я тебя увидел, то понял, что ты абсолютно нормальный человек. А вот теперь я что-то начал сомневаться. Ты мне скажи, тебе это зачем надо было?
- Ну, я даже и не знаю, как это объяснить. Я просто чувствую, что если можно сделать человеку добро, то его нужно делать. Я тогда решил, что этот букет ей поможет.
Соболев снова на некоторое время задумался:
- Я тебя не как мент, я тебя как мужик спросить хочу - твоя-то подруга за что в этот вечер страдать должна была?
- А она не страдала, она на работе была занята.
- Угу…, - и майор  кисло улыбнулся.
 В этот момент в кабинет вошел симпатичный, но уж слишком какой-то «отутюженный» человек: костюм с иголочки; прическа – волосок к волоску. Но когда он начал говорить, Кирилл  сразу же испытал к нему сильную неприязнь.
- С подозреваемым работаешь? Молодец! - несколько вальяжно произнес вошедший.-  Тут такое дело, моя пиявка опять присосалась со своей дачей. Там мужики приедут колодец рыть, так она, видите ли, сама с ними находиться не может, боится она их, представляешь? Она – их! Это кто кого бояться должен? Короче, я на два дня отпросился. А этого  ты закрывай. Вернусь – разберемся. - И человек стремительно вышел из кабинета.
«Разберется он, - подумал Соболев, – знаю я, как ты, Шевчук, разбираешься.  Так что лучше мне самому все успеть до твоего возвращения. Ладно, результаты по отпечаткам пальцев эксперты завтра утром обещали, а об остальном будем думать»
Николай понял, что Шевчука снова достала теща. Это она проходила у него под таким прелестным именем. Про его тещу в отделе ходили легенды, и мужики даже искренне Семена жалели, хотя в остальном он особым уважением у коллектива не пользовался.
- Слушай сюда, - вернулся к разговору Николай, – вчера ты, или кто-то очень похожий на тебя в половине двенадцатого ночи вошел в дверь учреждения. Это показала камера наружного наблюдения.
- Не понял, - решил уточнить Кирилл, – прямо моя точная копия?
- Лицо преступник прятал, но рост, телосложение и, главное, одежда - все твое. Уж слишком приметно ты был одет.
- А вам не кажется, что «на дело» так не одеваются?
- Кажется, но только ты заранее мог и не предполагать, чем эта встреча закончится.
- Знаете, одежда у меня не совсем уникальная. Мне ее моя девушка подарила. Она в фонде помощи онкологическим больным работает, и они специально заказали партию таких ярких курток, чтобы обратить внимание людей к размещенной на ней информации. Рекламный ход, для привлечения дополнительных спонсоров. Они эту униформу всем желающим раздавали. Я уже третий день в этой акции участвую. Так что такая одежда обязательно есть у кого-то еще. А дальше что случилось?
- А дальше человек, похожий на тебя, через восемнадцать минут вышел обратно. А Ольгу, истекающую кровью,  в бессознательном состоянии в восемь часов утра обнаружила девушка с ресепшена.
- Что же она ее так долго искала? А потом, она же наверняка видела лицо преступника! – ухватился за спасительную мысль Кирилл.
- Ничего она не видела, она в восемь вечера домой ушла. У них там вообще очень странная система – все на доверии. Кто последний уходит, тот здание на охранную сигнализацию и ставит. А если кто-то внутри остается, то запирает дверь на замок. Так что Ольга сама к себе преступника впустила, а, это значит, что она его не боялась. Вот тебя она боялась?
- Меня нет. Она меня вообще в гости приглашала. Мы с ней помирились – я же говорил. Слушайте, а мне эту запись посмотреть можно?
- Смотри, - и Николай включил компьютер.
Кирилл уже второй десяток раз просматривал короткий фрагмент, сохраненный в памяти компьютера, а майор сидел и думал над его словами. Он не был верующим человеком, хотя бывало, что крестился под минометным огнем истово. Да разве он один - многие так делали. И Бога он о помощи в те минуты просил отчаянно и даже верил, что Он ему помогает. А потом, в жизненной обыденности быстро забывались тяжелые минуты, и, спроси его сейчас, есть ли Он, Бог, он ответил бы, что не знает. Но он точно знал другое - если судьба опять пошлет тяжкий случай, то он снова будет креститься. Да разве он один – многие так делают.
И вот сейчас он вспомнил одну библейскую заповедь, с которой смерть, как был не согласен: ударили по одной  щеке -  подставь другую. А этот парень, Кирилл, он именно так и поступил - его обижали, а он  не обиделся, он нашел в себе мудрость понять обидчика, и попытался даже что-то сделать для того, что бы тот смог раскаяться. А ведь он рисковал, подставляя вторую щеку.
- Вот, смотрите! - Кирилл устало выдохнул и протянул в сторону Николая обе свои руки, - видите?
- Что?
- Видите, что у меня нет часов, а у этого, когда он нажимает на звонок, из-под рукава выглядывает край циферблата, видите?
- Ну, и что? – снова повторил Николай.
- А, да, вы же не знаете, я ведь часов не ношу, у кого хотите - спросите. Они на моем организме почему-то не работают: больше трех дней еще ни один механизм не выдержал. Хорошо хоть на телефон это античудо не распространяется.
Но Соболева Кирина речь почему-то не вдохновила:
- Для меня этот факт, может, что-то и значит, а вот для доказательства твоей невиновности – неубедительно. Сам понимаешь.
- Понимаю, - сник Кирилл.
В этот момент память Николая вытащила из своих загашников какую-то информацию. Информация уже легла на поверхность сознания, уже чесала и щекотала его мозг, но мозг чего-то тупил и никак не мог ее распознать.
- Подожди, подожди, - забормотал Соболев. И тут мозг, наконец, мобилизовался и выдал, – а ну-ка, повернись той стороной. А теперь прогони запись еще раз. Стоп! Увеличь! Есть! У тебя что за царапина такая на щеке возле уха?
- Да, это я в начале месяца в лесу потерялся. Точнее, меня там ребята забыли.
- А вы, как я погляжу, ребята веселые, - покачал головой Николай, - то цветы обидчикам приносите, то друзей в лесу забываете.
- Да, уж, мы такие. Мы и не такие еще … короче, я там ночью за какую-то ветку зацепился, даже не почувствовал. Уже потом эту царапину нашел. И была-то пустячная, но, то ли ее чем-то помазать нужно было, а я этого вовремя не сделал, только она болела долго, и вот теперь, наверное, шрам останется.
- В твоей ситуации такому ущербу радоваться нужно. Видишь, у парня на пленке щека гладкая. Теперь понял, как нужно материал отрабатывать? Только, если ты выкрутишься, мне ведь дальше пахать, - вздохнул Николай. - Кстати, пахать-то мы и с тобой еще не закончили.
- Зажигалка! – понял Кирилл. – Я не забыл, я про нее все время думаю.
- А когда ты у них в офисе был, тебе ее никто подбросить не мог? Та девушка, например, которая слышала, что ты к Ольге собирался?
- Нет, она все время на расстоянии находилась. Нет. Это вообще только сегодня могло случиться. Я кроме телефона в этот карман ничего не кладу, и когда я утром его туда убирал, точно помню - карман был пустой. Да, у меня уже есть первая версия, точнее одна единственная, и другая вряд ли появится.
Я на работу поехал в метро. Где-то за минуту до моей станции случилось кратковременное отключение электричества - поезд резко затормозил, и всех изрядно тряхнуло. На меня даже мужик какой-то здоровый навалился. Вот в темноте мне кто-то мог ее засунуть.
- Вагон был сильно заполнен?
- Битком.
- Тогда и темнота не обязательна. Тех, кто рядом находился, опознать, в случае чего, сможешь?
- Кого-то смогу – у меня память на лица хорошая.
- А мужика того?
- Его – нет. Я даже не помню, когда он рядом оказался, может быть, я в это время в другую сторону смотрел. Но он не мог. Я вообще не понял, что он в этом вагоне делал. Такие люди в машину дешевле, чем «Майбах», даже ногу не поставят, а этот в подземке катается. Он из другого мира: костюм с иголочки, холеный, в общем, это словами не передашь. У него, знаете, какой на пальце бриллиант был – во! – и Кирилл, соединив большой и указательный пальцы, предъявил их Николаю.
- Когда свет отключился, - продолжил Кирилл, – ему стало плохо. Я даже подумал, что он астматик – дышал он очень тяжело. Я ему помощь предложил, но он отказался, зло так отказался, а сам платком все время пот с лица вытирал, поэтому я только перстень хорошо и разглядел.
- Слушай, Чиподейл, ты что, всегда всем помогаешь?
Кирилл удивленно пожал плечами:
- Не знаю, не задумывался, - улыбнулся он, – когда вижу, что могу помочь, тогда и помогаю. А я не бескорыстно, я за это плату беру.
- Какую? – не понял Николай.
- Теплом.
- Каким? – в этот момент Соболеву почему-то тоже захотелось улыбнуться.
- Тем, которое потом душу греет. А вы проверьте, Николай Петрович, может вам это тоже понравится.
- А я проверю, я все проверю: и тепло, - и Николай, наконец-то, улыбнулся, - и факт отключения электричества, и отпечатки пальцев на зажигалке, и не замазан ли пудрой шрам у того, что на пленке, тоже проверю. А тебе пока придется в камере посидеть. Ты не бойся, туда сегодня только одного дедка определили, но он мирный карманник и личность очень любопытная. Ты можешь теперь ему свои сказки про душевное тепло рассказать, глядишь, за трое суток и перевоспитаешь.
- Я так понимаю, что другого выхода у меня нет, - почти улыбнулся Кирилл.
Дед действительно оказался карманником непростым - сорок с лишним лет назад он окончил философский факультет Московского университета. Иван Дмитриевич довольно подробно рассказал Кириллу, как дошел до жизни такой, а потом они до утра вели жаркие философские споры.
Происходило это, примерно,  так:
- Вот ты, Кирющка, говоришь, что Бог любит праведников.
Ничего подобного Кирилл деду не говорил, он вообще никогда не задумывался над тем, кого любит Бог.
- Конечно, они Ему нужны. Но подумай сам, из чего они сделаны? Их при рождении создали из светлого и благородного материала. Совсем другое дело – раскаявшиеся грешники. Их жизнь и гнет и корежит, то в жар, то в холод кидает, и если грешник в своих грехах раскается, то вот она – дамасская сталь и выковалась! Вот оно – грозное боевое оружие! Праведники в битвах молитвой побеждать будут, а мы - великой силой.
- Ты что же, Иван Дмитриевич, уже к Нему в воинство записался? - рассмеялся Кирилл, но тут же вспомнил, как сам когда-то говорил Михачу про дамасскую сталь.
- А ты не смейся, я там точно буду. Во-первых, на моем счету две спасенные человеческие жизни имеются, во-вторых, я своими беседами в местах не столь отдаленных не одну темную душу к свету вывел, а в третьих, я свой грех знаю, он меня с некоторых пор смертным поедом ест, поэтому, слово даю, я со своим промыслом завязал. Это будет моя последняя ходка.
- Знаешь, Дмитрич, обещания давать легко, и красивые слова говорить нетрудно, а вот поступок совершить! Я согласен, праведникам легче - они так сделаны. И человек, осознавший а, главное, победивший свой грех, действительно дорого стоит. Но тебе-то уже седьмой десяток пошел, и ты все понимаешь, а все равно грешишь.  Мне кажется, что это гораздо хуже, чем, когда человек не ведает, что он грешен. Ты со своим покаянием опоздать не боишься?
- Я успею. Зарок дал, что если еще хоть раз у меня желание украсть появится, я себе руку отрублю. И я ее отрублю – поверь.
И Кирилл поверил, потому что он увидел глаза Ивана Дмитриевича. Их недавняя улыбчивость и хитроватость мгновенно перековались в холодную дамасскую сталь. «Человек с такими глазами руку себе отрежет –  ты даже не сомневайся»,- решил Кирилл. Но вскоре глаза сокамерника оттаяли, и  он снова заговорил тихим интеллигентным голосом:
- Есть, Кирюшка, такая истина: «Не дьявол силен – человек слаб», и никто не знает, от чего зависит, когда и почему к человеку сила приходит. Если бы это от желания зависело, все бы от рождения святыми стали. Ты думаешь, просто так Бог Сатане после его падения Землю во власти оставил? Нет. Бог просто так ничего не делает. Даже то, что мы здесь, в этой жизни, в полной неизвестности пребываем и одной только верой кормимся, тоже не просто так. Он мог бы нас чудесами осыпать, а Он молчит и ждет. Так что напрасно мы не любим неизвестность, потому что в ней великий смысл скрыт: неизвестность заставляет человека думать!
Уже когда совсем рассвело, Кирилл подумал: « А все не так уж  и плохо сложилось. Пока вы там, на воле, друзья мои, эту жизнь празднуете, я тут времени даром не теряю, совершенствуюсь, так сказать, в духовном и интеллектуальном плане, да еще кое-кого в нужное русло развернуть стараюсь. Только что-то мне подсказывает, что мой воспитательный процесс топчется на одном месте».
 
На самом деле никакого праздника на воле не было. Когда Соболев ближе к вечеру вышел на улицу покурить, то увидел, возле отделения довольно значительную группу молодых людей с тревожными лицами. По тому, что среди них находился Михаил, он понял, что это друзья Кирилла.
- Мы очень хорошего адвоката нашли, - обратился к нему Михач, - если нужно, то он сейчас подъедет. А, кстати, где Кирилл? Он почему-то на телефонные звонки не отвечает.
- Его телефон в моем сейфе, Кирилл задержан на трое суток, адвокат пока не нужен. Если все подтвердится, то я вашего друга возможно уже завтра отпущу. Кстати, хотел спросить, почему у него при себе часов не оказалось?
- А откуда им взяться? – ответил за всех Михаил, – как последние три года назад остановились, так он больше экспериментов с ними не проводил. Не любит его за что-то «время» – оно на нем останавливается.
- Всего доброго, - попрощался Николай и с удовольствием отметил, как просветлели после его слов лица ребят.
У него и самого при этом заметно потеплело на душе. «Ну что ж, - подумал он – получен первый результат экспертизы – при сотворении добрых дел тепло действительно возникает».

© Copyright: Светлана Чабанюк, 2015

Регистрационный номер №0272151

от 17 февраля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0272151 выдан для произведения: 11.          Напрасно не любим неизвестность
 
 
Кирилл стоял возле своей машины и пытался прийти в себя после случившегося.
 « А что, собственно, произошло? – размышлял он. - Ты пришел в рабочее время в чужую организацию к другу по личным вопросам. Тебе сделали замечание. Все правильно! Правда, сделали это в грубой  форме, настроение тебе подгадили, но ты же понял, что случилось это неспроста, что тому человеку по какой-то причине было очень плохо».
То, что думают о нем люди, раньше Кириллу было безразлично. Главное - что он знал о себе сам. Это, конечно, важно, если другие понимают тебя правильно, но, прежде всего ты прав или виноват перед самим собой. О людях можно забыть, но человек никогда не сможет забыть о себе. Поэтому очень нужно, чтобы у него работали и мозг, и душа, и чтобы они все время между собой договаривались.
 Если Кирилл был виноват, то находил в себе мужество первым сделать шаг к примирению. А если считал, что прав, что ничего плохого о человеке не думал, не говорил и пакостей ему не делал, то оставался вполне самодостаточен, и уже проблемой другого человека становилась вера или неверие в его, Кирины, светлые чувства.
Но с некоторых пор все изменилось, и ему стало необходимо, чтобы люди непременно знали о нем правду. Он не бил кулаком в грудь, не рвал на себе волосы, доказывая свою любовь, он просто испытывал эту внутреннюю потребность.
Вот и сейчас перед его глазами стояла та несчастная девушка. Не злая, не грубая, а именно несчастная. Ведь не просто так она разглядела в Кирилле то, чего в нем не было. Он почувствовал это очень остро. «Будто куропатка в силках» - почему-то подумал он.
 Кирилл представил, как было бы хорошо в конце рабочего дня приехать к ней с букетом цветов и сказать несколько теплых слов. Он был абсолютно уверен, что, пусть немного, но ей стало бы легче. Он вообще часто замечал, как искренне удивляются люди, сталкиваясь с добротой и вниманием,  и как они бывают благодарны, когда ты помогаешь им так, как помог бы своим близким. А ведь ничего особенного и делать-то не нужно: сумку поднести, дверь в метро чуть дольше придержать,  да просто доброе слово сказать, и ты такие удивительные глаза увидишь, и таким теплом твоя душа отзовется… «Обязательно сегодня заеду», - окончательно решил он.
Потом он вспомнил женщину, сидевшую на диване в холле второго этажа. Она привлекла его внимание непонятной, неуловимой схожестью с мамой. Сходство было даже не внешним, и моложе эта женщина лет на десять была, и прическа, и черты лица немного другие. Сходство ощущалось за гранью объяснимого. «Это было притяжение. Да, точно, я почувствовал именно притяжение», - догадался Кирилл, и тут его кто-то тронул за плечо.
Девушка, которая еще недавно обошлась с ним грубо, теперь стояла напротив и смотрела на него бесконечно счастливыми глазами.
- Вы меня извините, пожалуйста, - виновато улыбнулась она, Вообще-то я не такая, это в меня сегодня бес какой-то вселился. А вы к нам в любое время заходите, я только рада буду. На самом деле, я уже давно вам рада, с тех самых пор, как вы нашлись, - засмеялась она.
- Я догадался, - радостно откликнулся Кирилл, - Спасибо вам.  Просто камень с души! Вот сейчас стоял и думал, что обязательно заеду к вам вечером…
- А вот видите, как жизнь сама нас примирила, - и девушка весело побежала по ступеням.
Дорогой, вспоминая этот разговор, Кирилл испытывал самые добрые или, как он определил их для себя, «согревающие» чувства. У него не было желания задумываться над тем, что ее заставило переменить свое отношение. «Просто, закончилось плохое» - решил он и очень обрадовался, вспомнив, как удивительно она похорошела.
Когда вечером Кирилл вернулся домой, по телевизору шла передача о возникновении Вселенной. Высказывались различные гипотезы, но все они сводились к тому, что она родилась из ничего около четырнадцати миллиардов лет назад в результате большого взрыва и неизбежно когда-нибудь снова уйдет в небытие. И, как когда-то ничего не было, так когда-то снова ничего не будет.
- А почему, - мысленно обратился Кирилл к ученым, – вам так нравится это одномерное и одноуровневое пространство? Нет, внутри Вселенной вы много чего нагородили: и антропные принципы придумали, и с помощью квантовой физики параллельные миры разглядели, и даже бедного кота Шредингера в ящик с синильной кислотой запихнули. Но почему вы так уверены, что кроме нашей Вселенной ничего больше нет. Почему бы не задуматься над таким понятием, как Мироздание. Может быть, наша Вселенная - это только крыльцо перед этим величественным сооружение, только одна ступень этого крыльца, да и то самая нижняя? А может быть она лифт, с помощью которого что-то куда-то все время перемещается?
Кирилл выключил телевизор и решил, что лучше он будет слушать тишину. Сегодня тишина была особенно разговорчивой, а он очень внимательным и отзывчивым собеседником.
Например, она спросила его:
- Если ты все так хорошо представляешь, то почему не можешь разглядеть в этом Бога?
- Могу, – ответил тишине Кирилл. – Я Его и представить, и разглядеть могу. Я только почувствовать Его не могу, а значит, поверить, понимаешь?
И тишина его понимала. Она понимала его даже лучше, чем он понимал себя сам.
Только один раз прервалась их беседа. В десять часов позвонила Уланулуна и сообщила, что проблемы каким-то непонятным образом отпали сами собой так же неожиданно, как и возникли, что она сейчас дома и Маша передает ему большой привет, и что они обе нежно желают ему спокойной ночи.
После этого звонка Кирилл отключил телефон, чтобы уже никто больше не мешал их задушевной беседе.
И очень много важного  обсудили они в этот вечер, и очень много хороших мыслей подсказала ему тишина. А потом, в благодарность за внимание, она подарила ему стихотворение.
 Сначала оно довольно беспорядочным текстом упало на белый листок. Кирилл даже расстроился, потому что ожидал от тишины большего, но потом, как сказал учитель Егора, он эту информацию «запихнул в схему»: поменял местами четверостишия, внутри них строки, а внутри строк некоторые слова и получилось вот что:
 
В лабиринты сплелись перекрестки дорог вечных.
В одиночку и в шумной толпе на дорогах люди.
Где-то точкой-тире и мой собственный путь будет.
И далеким огнем уже манит меня Встреча.
 
В то, что лето придет проливными дождями печали,
В то, что солнце взойдет золотыми лучами, верю.
В то, что в добрых домах распахнутся навстречу двери.
И взметнутся когда-то два белых крыла за плечами.
 
Уже далеко за полночь Кир уснул глубоким, беспробудным сном, а рядом с ним на стуле беззаботно спал его сотовый телефон.
 
Во сне Кирилл увидел незнакомую планету, он понимал, что это не Земля, что все происходит где-то далеко, наверное, совершенно в другой галактике. Его самого на этой планете не было, и за происходящим он наблюдал как будто со стороны. Очень близко он видел широкую мужскую спину с накинутым на плечи черным плащом. Капюшон от плаща укрывал его голову. Человек прятался за выступ скалы, но иногда он выглядывал, стараясь оставаться незамеченным, и наблюдал за теми, кто расположился в долине.
А там растеклось огромное людское море. Разглядеть хорошо не получалось, но было очевидно, что все они воины.
Сон снова был безмолвен, но Кирилл видел, что воины поют. Он чувствовал, что они вкладывают в песню душу, что хор их строен, и пение  красиво. Этот черный тоже пытался петь, но только у него отчего-то не получалось.
Неожиданно там, вдалеке, будто из ниоткуда возник человек с длинными белоснежными волосами. Он тоже стоял к Кириллу спиной. Но зато теперь  Кирилл сумел хорошо разглядеть воинов, находящихся рядом с прибывшим: японца в самурайском костюме; серьезного монаха с грустным пытливым взглядом; рыжеволосого и кудрявого, одетого в зеленую тунику; и еще двоих высоких в отливающих металлом одеждах. Но особенное его внимание привлек последний из них, но не только тем, что по сравнению с остальными он был огромен, а его лицо изрезали глубокие  боевые шрамы. Он притягивал Кирилла чем-то иным, непонятной, волнующей радостью от встречи.
                              …
 
Звездные воины отдыхали на огромной безжизненной планете. Она была скалиста и пуста, но давала им огромную силу, потому что принадлежала к типу их родных голубых планет. В Космосе было спокойно, и силу они копили про запас.
Сегодня их душа настойчиво попросила песню. Они не стали отказывать себе в этом удовольствии, и уже в который раз звезды с благодарностью услышали этот потрясающий хор, исполняющий великую песнь веков и цивилизаций.
Пели они уже довольно долго, и вряд ли бы сейчас прекратили это  занятие, если бы неожиданно из связи не возник Хранитель.  Воины сразу же прервали пение и затихли в ожидании новостей.
- Как дела у Олега? – спросил кто-то из них.
- Все идет своим чередом, - ответил Хранитель.
- Скоро ли мы увидим его рядом с нами?
- В Космосе очень быстрое время, и нам придется еще подождать. А там у него на Земле оно течет медленно, но все равно неумолимо приближает неизбежные испытания.
- А какая есть нужда испытывать его еще раз? – не выдержал огромный воин по имени Сигурд.
- Он сам выбрал такой сон.
- И он знал, что будут испытания?
- Да! Он только не знал, что это умножит его силу, а мы об этом знали и поэтому не стали его останавливать. Мы даже знали, что Зло обязательно вмешается в его непрожитую жизнь. Как много Зла на той планете…, - задумчиво продолжил Хранитель. - И совершенно непостижимо, почему люди, наблюдая его разрушающее воздействие, так мало используют защиту, подаренную им два тысячелетия назад.
- А если остановить процесс в тот момент, когда события уже свершатся, а боль от пережитого еще не успеет измучить его душу? – спросил монах по имени Звездочет.
- Исключено! – твердо ответил Хранитель. - Тогда его сила навсегда застынет на низком уровне. Нельзя выпить яд и остаться живым, если не принять противоядие. Никогда не станешь сильным, если сам не отыщешь в себе силу.
- Ему нужно помочь! –  и Сигурд изо всей силы ударил кулаком себе в грудь.
- Разве вы не можете помогать ему? – поддержал друга Тэцуо.
- Мы можем многое, почти все! – спокойно ответил Хранитель. - И мы все время помогаем, всю его жизнь мы рядом и охраняем его. Мы будем продолжать это делать и впредь, до того самого дня, когда наступит  его космическое совершеннолетие. Но  мы можем делать это только там, где ничего не зависит от его воли: когда на него влияют  внешние  причины и факторы. В тех же случаях, когда решение принимает он сам, мы бессильны. 
- Что такое «космическое совершеннолетие»? – поинтересовался рыжеволосый Коко.
- Возраст, когда душа окончательно наполняется мудростью, силой и светом, когда для будущего воина уже не страшен исход из той жизни, потому что теперь вы легко  можете воссоединиться с его энергией.
- И каков должен быть этот возраст? – спросил Дебер.
- Спроси лучше, сколько ему осталось? – поправил друга Звездочет.
- Ты прав, монах. На разных планетах он разный. Для него он равен тридцати трем годам, и ему осталось совсем немного.
- А как же он там один? - забеспокоился Тэцуо. - Не гложет ли его безумная тоска по любимой? Не обливается ли слезами его горячее сердце? - он, как обычно, постарался сделать свою речь как можно более поэтичной.
- Она рядом, и она сама захотела этого.
- О, это прекрасно! – обрадовался японец.
- Как знать…, -  тихо вздохнул Хранитель.
                    Он разговаривал с воинами, но думал совершенно о другом. Уже  несколько раз, бывая у этих воинов голубых планет, он ощущал, что здесь же неподалеку находится Черный Ветер. Он точно знал, что он здесь, он мог даже место указать. Вот только у него никак не получалось разгадать его темный замысел. Ветер ничего не мог сделать воинам один, он не мог причинить им серьезного вреда. Тогда зачем уже в который раз он тут?
                     Эта ситуация не то чтобы сильно беспокоила Хранителя, нет, просто он очень не любил неизвестность.
В тот самый момент, когда Тэцуо собирался задать следующий вопрос, из связи возник крепкий рыжеволосый красавец.
- Приветствую вас, друзья мои! - жизнерадостно крикнул он. – Особое почтение тебе, уважаемый Генрих… О, прости меня, Хранитель, оговорился. Как-то очень быстро привыкаешь к земным делам.
- Смотри, Георгий, как бы ты также быстро к коньяку там не привык, и не пришлось бы нам бросать тебя в лаву Монтэгэро, дабы излечить от этой пагубной привычки, - рассмеялся Хранитель.
- Уверяю тебя, – испуганно произнес Георгий, но в его синих глазах вспыхнули озорные искры, - это желание только от одной мысли о лаве сразу же пропадает. Но предложи мне какой-нибудь другой способ сделать так, чтобы они оставляли меня в покое хотя бы на время. Ты же не всегда можешь отправлять меня в заграничные командировки, да и нужды иногда нет в столь долгом моем пребывании в Космосе. А так, пока они думают, что я сплю, я за эти их двадцать-тридцать минут столько  дел здесь сделать успеваю – жуть! – и он, наконец, тоже  рассмеялся.
- Что ж, - обратился к воинам Хранитель, – оставляю вас с вашим другом и моим помощником. Очень рад был с вами увидеться.
- Ты на Землю? – спросил у него Георгий.
- Нет, у меня еще есть здесь дела. Так что ты сам долго не задерживайся.
- Только одна двадцатиминутная коньячная доза! Я обещаю.
- Ну, хорошо, – снова улыбнулся Хранитель.
 
                         …
 
- Е-мое! – стрелки на часах приближались к девяти, а будильник на телефоне предательски молчал. – Да ты, братец, походу, спишь?
Кирилл включил телефон, и тот радостно высветил целый список желающих общаться прошлым вечером.
Машина стояла под окнами, но вариант с тем, чтобы добраться до работы на метро, показался ему оптимальным с точки зрения скорости перемещения в пространстве. Он позвонил только двоим: послал Луне огромную порцию любви, а Михачу информацию о том, что проспал и немного опаздывает.
В вагоне метро народу было довольно много. К тем офисным служащим, чей день начинается позже, добавились оживленные гости столицы. Они заметно отличались от сонных клерков, уткнувшихся в  планшеты и простенькие книжные переплеты.
Кириллу нужно было выходить на следующей станции, когда пассажиров сильно прибавилось, и его прижало к противоположной двери. Он решил немного подождать, пока другие произведут определенную рокировку, а уже потом продвигаться к выходу самому.
Неожиданно поезд резко затормозил, и в вагоне потух свет.
Люди, ехавшие стоя, по инерции проделали неловкие телодвижения, а находящийся рядом мужчина навалился на Кирилла всей тяжестью своего мощного тела. Кто-то в темноте «заойкал», запричитал, а сидящая  рядом бабушка быстрой скороговоркой отчаянно зашептала молитву. Кирилл услышал, как дыхание мужчины участилось, стало громким, похожим на астматическое.
Но всего через несколько секунд, все также неожиданно свет вспыхнул, и поезд продолжил свое движение. Кирилл посмотрел на соседа.
- Может, вам помощь нужна? – обратился он к мужчине.
- Нет, - глухо и почти враждебно ответил тот, не поворачивая головы.
Его лица Кирилл рассмотреть не сумел, потому что мужчина все время вытирал носовым платком со лба пот. Зато ему бросился в глаза необычный перстень: прозрачный граненый камень, сверкающий тысячами разноцветных огней, был зажат в страшные платиновые когти.
- Круто! - думал Кирилл, когда людской поток выносил его из душной утробы вагона.
Этот перстень всю дорогу, пока он шел к зданию своего офиса, никак не выходил у него из головы. «Интересно, - думал Кирилл, – если это настоящий бриллиант, то он стоит бешеных денег. Зачем мужику с такими бабками пользоваться услугами подземки? А если это безделушка, то на фига она  такому респектабельному мэну. Да, что же ты так озаботился-то?- оборвал он себя, наконец – мало ли, какие камни бывают? Тоже мне, знаток ювелирного дела».
И все-таки, сидело внутри Кирилла что-то такое, что никак не давало ему возможности успокоиться. «И чего я к этому камню привязался? – и тут он неожиданно подумал – А, может это и не камень вовсе так на меня подействовал, может быть, это от его владельца такая сильная энергетика исходила»? - сначала мысль показалась Кириллу абсурдной, потом он почувствовал, что его ощущения движутся в нужном направлении, потом…
…Потом он распахнул дверь в помещение «мозгового центра», и совсем другие мысли и проблемы заняли его голову.
Кирилл еще только успел поздороваться, как дверь снова открылась, и в помещение вошел высокий пожилой мужчина с умными, но по-детски озорными глазами и аккуратно подстриженной бородкой.
- Здравствуйте, - уверенно произнес он. – А не подскажете ли, уважаемые, как я могу увидеть Михаила Александровича или Кирилла. Извините, но отчества мне не указали.
- Кирилл – это я, а отчество совсем не обязательно, -  человек этот сразу же расположил к себе простым и уважительным обращением. - Пойдемте, я провожу вас в кабинет директора.
И уже там гость все объяснил:
- Меня зовут Петр Иванович. Я директор школы, в которой учился Егор.  Так случилось, что неожиданно вызывали в столицу. На меня, знаете ли, за мои педагогические эксперименты областные власти в министерство нажаловались, так я думал, что меня здесь с треском выгонят, а мне грамоту вручили, да еще дополнительное финансирование под новую учебную программу пообещали, представляете?
Чувствовалось, что человек никак не может опомниться от свалившегося на него счастья, и ему просто необходимо хоть с кем-то этим счастьем поделиться. И вот уже и Кирилл, и Михач начинали слышать у себя в душе отголоски этой радости.
- Да, что же я все о своем. Меня Егор просил вам письмо передать. А на словах сказал, что у него все хорошо, а Ольга Ивановна начала поправляться.Ребята не знали, как зовут маму Егора, но сразу догадались, что речь идет о ней. И тут Кирилл  вспомнил про свою Ольгу Ивановну, и опять заскулил бездомный щенок. Чтобы унять тоску, он решил придумать, как могло бы выглядеть то место, в котором он так уверенно обещал женщине непременную радость, но смог представить себе только свет и тепло. И вдруг на малую долю мгновения он почувствовал необыкновенный покой и защищенность.
Тем временем Петр Иванович достал из портфеля заклеенный бумажный конверт и протянул его Михаилу.
- Ну, а сами-то что про нашего Егора расскажете? – спросил Михач, забирая конверт.
- А, как он передавал, так и есть. Все у него нормально. За матушкой он очень заботливо ухаживает, отцу в церкви помогает. Они там такой ремонт затеяли – истинная красота получается! Говорит, что к осени в Москву вернется. А что, соскучились? Он ведь у нас парень редкой души. Одно слово – потомственный священник! Настоящий!
- Так он же не священник, – возразил Кирилл.
- А он им обязательно будет. Вот помяните мое слово – обязательно!
В письме Егор вкратце повторил то, о чем уже было сказано, но совсем не ради этих новостей утруждал он своего односельчанина:
«Никогда не думал,  - писал Егор, - что придется размышлять над вопросами конспирации. Но, что поделать, если жизнь становится такая, что все мы уже, как на ладони. Шагу ступить нельзя без того, чтобы кто-то про этот не узнал. Я даже «симку» в своем телефоне заменил - так, на всякий случай, чтобы связь между нами невозможно было установить. Я мог бы, конечно, о событиях своей жизни и по возвращении рассказать, но раз уж случилась такая оказия, думаю, что вам будет интересно.
Ровно через неделю после того, как я приехал домой, в поселке появился незнакомый человек. Он стал ходить по домам и расспрашивать, не знает ли кто некую Елизавету Петрищеву. Фамилия эта у нее по первому мужу, а какая была в девичестве – он не знает. Известно только, что она родом из этих мест.
На вопрос, зачем она понадобилась, человек объяснял, что он помощник нотариуса и исполняет поручение доверителя. Якобы тот разыскивает свою мать, которая бросила его еще в раннем детстве, что документов она не оставила, но по некоторым наметкам дороги ведут в эти края. Он сказал, что доверитель - человек теперь очень состоятельный и за достоверную информацию обещает приличное вознаграждение.
В первый день этот помощник только половину села успел обойти, так как, заслышав о вознаграждении, люди вспоминали всю свою родню, аж до седьмого колена. А на ночлег он устроился к нашей тете Поле -  женщина она одинокая и хорошему гостю всегда бывает рада, тем более, что человек оказался набожный и всю вечернюю службу в храме отстоял.
Это уже после Поля рассказала, что он батюшку очень хвалил и его семьей сильно интересовался. Я в тот день немного прихворнул и вечернюю, а потом и утреннюю службу пропустил. Так человек этот после заутренней прямым ходом к нашему дому двинулся. Тут мы с ним и встретились. Он меня тоже про эту Петрищеву расспрашивал, но на меня известие о вознаграждении повлиять не могло, поэтому я очень хорошо видел, что ни какая Петрищева ему и даром не нужна.
 То, что это он мое присутствие устанавливал, стало окончательно понятно после того, как он потом еще только в два дома зашел и быстро уехал.
 
Я тут на досуге вот о чем подумал (я даже вижу, как вы сейчас улыбнетесь) - вот летят к нам незримые вестники, шелестят прозрачными крыльями, бесценные весточки передать торопятся. А кидать-то им эти письма некуда – всякой всячиной забиты «почтовые ящики» нашей души. В моей, например, тревог, страхов и сомнений столько было, что хоть коленом утрамбовывай. А сейчас, чувствую, что уже освободился, уже могу. Но я все-таки еще немного здесь побуду, потому как, оказалось, что и тут я нужен не менее.
Прав ты был, Кирюша, гениально прав»!  
А вот через месяц обязательно вернусь в Москву».
 
 
- Что же ты такое «гениальное» мог нашему гению подсказать? – поинтересовался Михач.
- Я ему посоветовал не очень увлекаться альпинизмом, - улыбнулся Кирилл.
- А чего на звонки вчера не отвечал?
- А у меня гостья была очень важная.
- Уланулуна?
- Нет, Тишина.
Михач удивленно поднял бровь.
- Понимаешь, я научился ее слышать, - объяснил Кирилл. -  Классный собеседник, между прочим, – рекомендую. Вчера, например,  она нашептала мне стихотворение, - и Кирилл прочитал о перекрестках дорог.
- Действительно, классно! А ты, Кира, молодец, можно даже сказать – талант, - похлопал друга по плечу Михач.
- А, знаешь, писать оказалось не так уж и сложно. Гораздо труднее было расстаться с суетой и приучить себя слушать.
 
Петр Иванович уже давно ушел, а то светлое, что он принес с собой, все еще оставалось. И только через час, когда вновь открылась дверь кабинета, жизнь выкрасилась в совершенно иной цвет, зачем-то спрятав все свои радужные оттенки.
 
                                …
 
Майор Соболев был зол.  Еще со вчерашнего дня он никак не мог погасить в себе это паршивое чувство. А причина, была, на первый взгляд до такой степени банальна, что и внимания обращать не стоило, если бы не одно «но».
Он возвращался с работы привычно поздно. Дома его ждал холодильник, такой же одинокий и опустошенный, как он сам. Правда, у холодильника был собрат по интеллекту – телевизор. Соболев в этом был убежден абсолютно. Чтобы телевизор становился хоть чуточку умнее, приходилось прикладывать определенные усилия, бесконечно переключая каналы в поисках толковой информации.
До недавнего времени все в этой жизни для майора было ясно и понятно. Он был довольно упрям, редко менял принятые  решения,  всегда точно зная, где белое, а где черное, и очень сильно не любил полутона: недосказанность, недодуманность, незавершенность. Ему казалось, что мир прост и понятен, как топографическая карта, нужно только научиться ее читать, правильно расставлять приоритеты и выбирать верное направление. А еще, он очень не любил неизвестность. Может быть, именно поэтому его теперешняя работа, позволяющая распутывать, разыскивать и объяснять, так крепко легла ему на душу.
И только совсем недавно что-то непонятное зашевелилось в его душе, какие-то совершенно ненужные и даже вредные, как он считал, сомнения. Однажды,  в конце стайерского забега по каналам, телевизор поведал ему об особенностях мужской психологии и проблемах кризиса среднего возраста. Передачу эту он стал слушать из профессионального интереса, но постепенно начал понимать, что уже сам стоит на берегу этой коварной реки, и уже ему самому нужно переходить опасный Рубикон.
Все чаще он начал задумываться над тем, чего он в этой жизни достиг, что еще можно успеть, а что уже не сбудется никогда. Да и вообще, кто он такой - Николай Петрович Соболев, одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения.
В девяносто втором поступил в десантное училище.
В девяносто шестом окончил его и женился.
В девяносто восьмом родился сын Пашка, а он вместе со своим батальоном отправился в командировку в Чеченскую республику для наведение правопорядка на ее территории.
В двухтысячном вернулся домой и сразу же демобилизовался.
В начале две тысячи первого года устроился на работу в органы внутренних дел оперативным уполномоченным, а уже в конце этого же года, накануне Новогодних праздников, поставил в паспорте штамп о расторжении брака.
Такая вот нехитрая биография. Всего несколько строк, в которых растворились метания, утраты, радость и боль. Если уж не повесть, то небольшой рассказ наверняка бы  получился.
 Его сегодняшнее одиночество не пришло в его дом неожиданным гостем, он сам постепенно открывал ему дверь. Впервые это случилось, когда родился ребенок. Он тогда имел законное право отказаться от командировки. Но поступать так Николай счел неправильным и даже предательским по отношению к товарищам.
- А по отношению ко мне, это правильно? – спросила тогда Маришка. – По отношению ко мне это не предательство?
- Ты поедешь к маме, и она тебе поможет,- отрезал он.
Какими словами можно было ей объяснить, что здесь, в мирной жизни он хирел. Даже боевые учения казались ему чем-то ненастоящим, будто игрой в казаков-разбойников. Николай нутром своим чувствовал, что был создан для настоящей войны, для преодоления страха, боли, усталости; для проверки организма на мужество и прочность. В общем, тот, кто сделан  по-другому, этого не поймет, а кто слеплен из того же теста, тому объяснять не нужно.
Он  хлебнул на войне всего и полной мерой. Действительность оказалась не совсем такой, как он ее себе представлял. Но в главном он, все-таки, не ошибся – именно там его сущность имела самые правильные и даже красивые проявления.
Удивило там его другое - рядом со смертью, буквально в двух шагах от нее, была спокойная и временами даже счастливая жизнь. В перерывах между боями они пели, шутили, сумасшедшие романы с полковыми барышнями закручивали. И такие страсти разгорались, что Шекспир бы растерялся от остроты и обилия сюжетов.
Словом, там тоже оказалась жизнь, и жизнь эта ощущалась даже ярче, наверное, потому, что проходила рядом со смертью и, наверное, именно поэтому, в ней тогда казалось больше смысла.
Но главным, все-таки, оставалась война. Николаю даже повезло совершить подвиг. Он именно так и считал – сложились обстоятельства боя, при которых ему повезло спасти солдатам жизнь. Он тогда не думал, что за это может быть положена награда - а его представили к званию героя. Николай узнал об этом во время тяжелых изнурительных боев, он снова терял товарищей, и было совсем не до этих радостных переживаний. Чувства он испытал позже, и чувства эти были противными и даже мерзкими. Его охватила сильная злость, больше похожая на ярость, когда ему сообщили, что в силу некоторых кулуарных обстоятельств генерал эту награду подписал другому, а ему полагался только орден.
Он сотни раз потом спрашивал себя, почему поступил тогда так глупо - ведь не за орден, не за медальку товарищей своих спасал! Ну не присвоили это высокое звание, да пусть даже ничего бы не дали, разве стоило из-за этого самое важное дело своей жизни предавать?
Но это он потом умным стал, а в ту пору был молод, горяч, да и нервы, наверное, оказались все-таки не железные. В бою не дрогнули, а вот после… Словом, сразу по возвращении он подал рапорт на увольнение. И надо же было такому случиться, что именно тот генерал проводил с ним последнюю беседу.
- Может быть, передумаете, товарищ старший лейтенант? – вполне доброжелательно обратился он к Соболеву.
Эх, если бы это был любой другой командир, он бы позволил себя уговорить, но этому Соболевская гордость позволила ответить только «нет».
 Маришка изменениям, произошедшим в их жизни, очень обрадовалась. Они переехали в Москву и сняли комнату в квартире у одинокой бабули. У жены заладилось сразу все: как хороший бухгалтер, она быстро устроилась на прилично оплачиваемую работу, с бабулей сильно подружилась, и та со временем даже  подписала ей свою жилплощадь .
А вот Николай найти себя на гражданке поначалу никак не мог. С такими же, как он, досрочно демобилизованными друзьями он подался в бизнес, но быстро понял, что это совсем не его. Потом ему помогли устроиться в личную охрану одного олигарха. Зарплата была достойная, но от высокомерия, показухи и наглости его тошнило, да и стоять часами, как  истукан, возле дверей тоже было невыносимо.
Он ушел и оттуда, а жена в очередной раз постаралась его понять. Не выдержала она только после того, как за гроши, но с энтузиазмом и  даже радостью он начал пропадать на работе в должности оперативного уполномоченного районного отдела, оставляя ее одну и по выходным, и по праздникам. И она подала на развод. А он чувствовал, что эта работа - единственное, что он еще может делать в жизни, и отпустил ее без уговоров, и решение ее для себя полностью оправдал. Они и до сих пор оставались надежными и верными товарищами.
Через два года Марина вышла замуж. И, как ни странно, Николай и Сергей быстро нашли общий язык, и даже иногда по праздникам они звали его к себе в гости.
Одно в его жизни было неразменным и бесценным – его дружба с сыном. Пашка был весь в Соболевскую породу: невысокий, крепкий и рыжеватый. И только в тринадцать лет объявился в нем какой-то ген по материнской линии, и он за одну зиму обогнал отца на целую голову, чем еще больше усилил отцовскую гордость.
Сын рос таким же бессеребренником, как отец. Его увлекало только оружие и боевые виды спорта  (теперь они даже в секцию ходили вместе). И конечно он безумно мечтал стать военным. Словом, они были единомышленниками, а точнее даже командой.
 Постепенно дела Сергея пошли в гору. Толковый юрист, он начал получать за свою работу достойные деньги, их семья переехала в новую четырехкомнатную квартиру. К тому времени бабуля уже покинула этот мир, до последнего дня старательно присмотренная Мариной, и бывшая жена, только что не силой, заставила Николая переехать из ведомственной общаги на освободившуюся жилплощадь.
- Коль, ну что ты такой упертый? - уговаривала она. – Глядя на тебя, мне иногда кажется, что гордость и глупость – это одинаковые слова не только по количеству букв… Научись, наконец, не совершать из-за своей гордости поступки, которые в итоге называются глупостью.
- Правда, - поддерживал жену Сергей, – чего тебе по общагам болтаться?
Но самый убедительный довод привел сын:
- Пап, а ты зря отказываешься. Ты меня еще одной собственной комнаты лишаешь. Представляешь, как будет здорово, если у тебя тоже будет комната для сына! А потом я всегда смогу сказать маме, что пошел к отцу, тебе соврать, что остался дома, а сам… с девушкой и к девушке!
В итоге Пашка получил легкий подзатыльник, а Николай двухкомнатную квартиру.
С тех пор в ней почти ничего не изменилось. Правда, недавно пришлось поменять сгоревший телевизор, но только новый отличался от предшественника еще большей бестолковостью.
Соболев уже и забыл бы совсем про того генерала, если бы два года назад их пути снова не пересеклись. В городе прошла серия заказных убийств. Было понятно, что связано это с очередным переделом собственности, и дело вела прокуратура. Николай получил информацию о заказчике из своих источников случайно.  И он спокойно передал бы ее куда следует, если бы не одна деталь. Заказчиком оказался как раз тот самый генерал. Только теперь он входил в совет директоров крупной корпорации и таким способом устранял конкурентов.
Было совершенно ясно, что генерал обязательно «отмажется», и тогда Николай слил информацию надежному журналисту. В итоге дело оказалось резонансным, и генералу влепили шесть лет строгого режима.
Когда оглашали приговор, Николай впервые не испытывал удовлетворения, как это случалось обычно, когда после грамотно выполненной работы, выносилось справедливое решение. Просто сейчас ему показалось, что здесь было что-то другое. Здесь была месть. Он убеждал себя, что думать так глупо, что он честно выполнял свой долг, но чувство не проходило. В тот день он понял, что лично для него месть – не самое сладкое чувство.
Он тогда генерала даже пожалел, подумал, как этот раздобревший, уже привыкший к мягким кабинетным креслам человек будет выживать там, на зоне? «Вот я бы там смог», - решил Николай, но тут кто-то рядом раздраженно произнес:
- Года через два выйдет по УДО и будет опять сыром в масле кататься.
После этих слов жалость сразу же пропала.
И вот вчера, поздно вечером голодный и усталый, возвращаясь с работы домой, Николай заехал в супермаркет, а когда вышел обратно, то увидел, что его девятка «заперта» чьим-то внедорожником. Смачно выругавшись, Николай поставил пакет на капот своей машины, отломил себе черного хлеба и кусок копченой колбасы.
- А если бы я вареную купил, - нервно подумал он, – я что, так от всего «полкила» и кусал бы?
Минут через десять появился владелец машины. Он неторопливо, а скорее даже тяжело, прошел мимо Соболева, не обратив на него никакого внимания, также не спеша открыл дверь, сел на водительское сидение и уехал. А Николай, внезапно переставший ощущать запах колбасы, остался стоять до тех пор, пока не дожевал этот безликий бутерброд до конца. В  сильно располневшем и совершенно седом человеке он сразу узнал давнего знакомого. «Надо же, гнида, даже двух лет не отсидел, - с досадой подумал он, –  и там приспособился, вон харю какую себе отъел». И лишь потом он понял, что полнота эта была не от избытка вкусной и здоровой пищи, а, скорее, от большого недостатка этого самого здоровья. Только в этот раз пожалеть генерала у него уже не получилось.
И даже сегодня, лишь только он вспомнил о событиях вчерашнего вечера, гадкое чувство вернулось, и у него снова никак не получалось избавиться от той, казалось навсегда забытой злости, так сильно похожей на ярость. Уже по дороге на работу ему позвонили и сообщили адрес, по которому совершено покушение на убийство. Это был его участок, и Николай развернул машину.
Ровно в восемь он был уже на месте. Потерпевшую увезла машина скорой помощи, но это ничего не меняло, потому что девушка в сознание не приходила. До девяти опергруппа работала, просматривая записи с камеры наружного наблюдения, а с девяти до половины одиннадцатого опрашивали сотрудников и показывали им видео с подозреваемым. Картина   более или менее сложилась, но чем-то она для Соболева была неубедительна. Он думал о том, что если вина подозреваемого подтвердится, тот он окажется психопатом, потому что именно повод для преступления как раз и не убеждал Николая.
 
Он приехал в контору, где работает подозреваемый в совершении преступления человек почти перед самым обедом. Стоя возле двери кабинета директора, Николай подумал о том, что где-то вот так же в мягком кресле сидит сейчас этот козел – бывший его генерал, и начихать ему и на страну, и на Соболева, который когда-то так отчаянно защищал интересы  этой страны…
- Михаил Александрович, к вам старший уполномоченный майор Соболев, - сообщила Таня по селекторной связи. – Проходите, - и она махнула рукой в сторону двери.
«Такой же, наверное, зажравшийся», - мелькнуло в его голове, когда он взялся за ручку, но увидел совсем другое.  
Рядом с  большим письменным столом стоял симпатичный улыбающийся парень, а второй, немного постарше, сидел на стуле возле стены. Кресло за столом было пусто. Молодые люди смотрели на него спокойно и доброжелательно. Ни испуга, ни напряжения он в глазах не заметил. Напротив, они сразу понравились ему, показались какими-то правильными, настоящими. 
- Старший уполномоченный майор Соболев, - представился он, но потом подумал и добавил – Николай Петрович.
- Михаил, -  взгляд Михача стал серьезен.
- Кирилл, - беззаботно улыбнулся второй.
По описанию Соболев уже понял, кто из них ему нужен, и обратился к тому, что моложе:
- Кирилл, у меня к вам будет несколько вопросов, - Николаю вдруг до смерти захотелось, чтобы всю вчерашнюю ночь этот молодой улыбчивый человек отжигал бы в каком-нибудь ночном клубе вместе с целой кучей таких же веселых товарищей… -  Где вы были вчера примерно с одиннадцати до двенадцати часов ночи?
- А что, собственно, происходит? – не выдержал Михач, но Соболев осадил его спокойным тяжелым взглядом.
- Дома, а что?
- Подтвердить это кто-нибудь может?
- Один был.
- По телефону с кем-то общались?
- Да, нет. Отключил я его.
- Зачем?
- С Тишиной разго… - Кирилл хотел пошутить, но в этот момент до него окончательно дошло, что ситуация, по всей видимости, складывается не совсем шуточная. – Настроение было такое, тишины захотелось, - исправился он. - Я в десять часов со своей девушкой попрощался и все. А, действительно, почему вы меня допрашиваете?
- Совершено покушение на убийство, и к вам возникли вопросы.
В кармане Кирилла зазвонил сотовый телефон. Когда он доставал аппарат, из кармана что-то выпало и закатилось под стол. Он хотел достать упавший предмет, но телефон неожиданно замолчал. Абонент на телефоне не определился, и Кирилл несколько секунд рассматривал незнакомый номер, а когда он перевел взгляд на пол, то увидел возле своих ног зажигалку.
Она была очень красивая – перламутровая и очевидно женская. Очевидным было и то, что этот совершенно незнакомый ему предмет выпал из кармана именно его брюк. И тут какое-то внутреннее чувство очень громко и убедительно подсказало ему: «Не твое, значит лучше не трогать. И, вообще, выключай «смехопанораму», и запускай в работу другой принцип мышления. По всей вероятности, ты попал в крепкий переплет».
Соболев аккуратно поднял зажигалку и положил ее в полиэтиленовый пакет.
- Ваше? – показал он зажигалку Кириллу.
 Именно такая зажигалка пропала из личных вещей потерпевшей. Она была уникальная, сделанная на заказ, другой такой в природе не существовало. Сослуживцы не могли знать ни точной суммы денег в кошельке девушки, ни полного перечня ее имущества. Осмотр показал только очевидное отсутствие одной единственно вещи – перламутровой зажигалки с нанесенным на ее поверхность именем «Олга».
- Не мое. Я, товарищ майор, очень давно сигареты уважать перестал. Можете проверять – моих отпечатков там быть не может, хотя я сам видел, что вещица эта выпала из моего кармана.
- Да мало ли таких зажигалок… – тихо произнес  Михач. Все, что сейчас происходило в кабинете, его, конечно, сильно напрягло, но то, что  минуту назад увидел только он один, его не просто поразило, его это привело в шоковое состояние.
- Погоди, - остановил его Кирилл. Он смотрел только на Михача и говорил только ему, будто Мишино доверие было сейчас самым важным  в жизни Кирилла. -  Дело не в зажигалке, а в том, что я ее первый раз в жизни вижу. И то, что она оказалась в моем кармане, что-то как раз должно означать, понимаешь? Она не могла оказаться у меня сама, она же не волшебная!
С последним утверждением Михач как раз согласиться не мог. Дело в том, что после того как выпавший предмет закатился под стол, он непроизвольно попытался там его разглядеть, но увидел только что-то неопределенно светлое. И вдруг, секунд через пять, зажигалка выскочила оттуда так, будто кто-то незримый тихонько пнул ее ногой, и остановилась прямо возле Кириных ботинок.
Несмотря ни на что Михач сумел сохранить абсолютную трезвость ума, и именно поэтому рассказывать об увиденном не пришло ему в голову. Зато одна за другой пронеслись мысли: во первых, Кир влип серьезно; во вторых, кто-то очень грамотно все это организовал и нужен хороший адвокат; а в третьих…, жалко, что нет Егора, потому что здесь явно происходит какая-то чертовщина.
- Сам понимаешь, парень, что на время я вынужден тебя задержать, - Николай испытывал искреннее сочувствие к Кириллу, но поступить по-другому он сейчас не мог. Больше на уровне интуиции он понимал, что Кирилл тут, скорее всего, не причем. Плохо в этой ситуации было другое – дело поручили вести следователю Шевчуку, а мужик он паршивый: ленивый и  злобный. Ему человека закрыть ничего не стоит, даже если доказательная база шита белыми нитками. Среди следователей управления больше всего дел в суде рассыпалось именно у него.
Сказанное было настолько неожиданно и прозвучало так дико, что Кирилл почувствовал, как на его спине выступила испарина. Он постарался взять себя в руки, но получалось это с большим трудом. Вот тут он и увидел, каким серым и безликим стал мир вокруг. И больше всего его сейчас пугала неизвестность. Он вообще по жизни сильно не любил это состояние.
- С девушкой попрощаться можно? – попытался улыбнуться он, но улыбка вышла невеселая.
- Прощайся, - также невесело улыбнулся Николай.Кирилл быстро набрал номер Уланулуны и услышал ее жизнерадостный голос.
- Извини, родная, я очень тороплюсь – неожиданная командировка на…, - он замялся и кивком головы попросил у майора подсказки. Соболев показал ему три пальца – …на три дня. Ты ни о чем не беспокойся, я сам тебе позвоню, как только появится возможность. Хорошо?
- Я готов, - обратился он уже к майору.
И тут снова в разговор вмешался Михач:
- Ты, Кира, не беспокойся. Я знаю, что ты здесь не причем. И я сегодня же найду хорошего адвоката.
- Вот это правильное решение, на всякий случай не помешает, - одобрил Николай.
Через час они уже сидели в кабинете у Соболева.
- Ты вчера к Вадиму на работу заходил? – начал допрос оперативный уполномоченный.
- Да.
- Конфликт у тебя там с начальником отдела случился?
- С кем? – не понял Кирилл.
-  У них начальник отдела - девушка, зовут ее Ольга. Свидетели показали, что она вчера очень грубо с тобой обошлась.
- А…, вот вы о чем. Да, она меня, в общем-то, правильно ругала, грубо, конечно, но по существу верно. Только она это не со зла, у нее видимо беда какая-то случилась, я это точно почувствовал. А потом на улице мы помирились, она сама ко мне подошла.
- А зачем ты обещал приехать к ней вечером?
- Да, это я так конец рабочего дня обозначил, ну, оговорился, что ли. В общем,  она меня поняла. А откуда вы об этом знаете?
- Свидетель дал такие показания.
Кирилл ненадолго задумался, а потом вспомнил:
- Девушка мимо проходила из их отдела, такая маленькая симпатичная? Она еще куда-то отпрашивалась? Так это она, наверное, слышала, как я Ольге рассказывал, что вечером к ней с цветами собирался.  Но к тому моменту это уже не нужно было.
- Зачем с цветами? – не понял Николай, – она же тебя обругала.
- Так я же понял, что ей плохо – хотел настроение поднять.
- Знаешь…, - медленно произнес Соболев, - я когда о мотиве преступления думал, то твой вариант мне совсем неубедительным показался. Чтобы из-за простой ссоры человека убить, нужно быть психом. Когда я тебя увидел, то понял, что ты абсолютно нормальный человек. А вот теперь я что-то начал сомневаться. Ты мне скажи, тебе это зачем надо было?
- Ну, я даже и не знаю, как это объяснить. Я просто чувствую, что если можно сделать человеку добро, то его нужно делать. Я тогда решил, что этот букет ей поможет.
Соболев снова на некоторое время задумался:
- Я тебя не как мент, я тебя как мужик спросить хочу - твоя-то подруга за что в этот вечер страдать должна была?
- А она не страдала, она на работе была занята.
- Угу…, - и майор  кисло улыбнулся.
 В этот момент в кабинет вошел симпатичный, но уж слишком какой-то «отутюженный» человек: костюм с иголочки; прическа – волосок к волоску. Но когда он начал говорить, Кирилл  сразу же испытал к нему сильную неприязнь.
- С подозреваемым работаешь? Молодец! - несколько вальяжно произнес вошедший.-  Тут такое дело, моя пиявка опять присосалась со своей дачей. Там мужики приедут колодец рыть, так она, видите ли, сама с ними находиться не может, боится она их, представляешь? Она – их! Это кто кого бояться должен? Короче, я на два дня отпросился. А этого  ты закрывай. Вернусь – разберемся. - И человек стремительно вышел из кабинета.
«Разберется он, - подумал Соболев, – знаю я, как ты, Шевчук, разбираешься.  Так что лучше мне самому все успеть до твоего возвращения. Ладно, результаты по отпечаткам пальцев эксперты завтра утром обещали, а об остальном будем думать»
Николай понял, что Шевчука снова достала теща. Это она проходила у него под таким прелестным именем. Про его тещу в отделе ходили легенды, и мужики даже искренне Семена жалели, хотя в остальном он особым уважением у коллектива не пользовался.
- Слушай сюда, - вернулся к разговору Николай, – вчера ты, или кто-то очень похожий на тебя в половине двенадцатого ночи вошел в дверь учреждения. Это показала камера наружного наблюдения.
- Не понял, - решил уточнить Кирилл, – прямо моя точная копия?
- Лицо преступник прятал, но рост, телосложение и, главное, одежда - все твое. Уж слишком приметно ты был одет.
- А вам не кажется, что «на дело» так не одеваются?
- Кажется, но только ты заранее мог и не предполагать, чем эта встреча закончится.
- Знаете, одежда у меня не совсем уникальная. Мне ее моя девушка подарила. Она в фонде помощи онкологическим больным работает, и они специально заказали партию таких ярких курток, чтобы обратить внимание людей к размещенной на ней информации. Рекламный ход, для привлечения дополнительных спонсоров. Они эту униформу всем желающим раздавали. Я уже третий день в этой акции участвую. Так что такая одежда обязательно есть у кого-то еще. А дальше что случилось?
- А дальше человек, похожий на тебя, через восемнадцать минут вышел обратно. А Ольгу, истекающую кровью,  в бессознательном состоянии в восемь часов утра обнаружила девушка с ресепшена.
- Что же она ее так долго искала? А потом, она же наверняка видела лицо преступника! – ухватился за спасительную мысль Кирилл.
- Ничего она не видела, она в восемь вечера домой ушла. У них там вообще очень странная система – все на доверии. Кто последний уходит, тот здание на охранную сигнализацию и ставит. А если кто-то внутри остается, то запирает дверь на замок. Так что Ольга сама к себе преступника впустила, а, это значит, что она его не боялась. Вот тебя она боялась?
- Меня нет. Она меня вообще в гости приглашала. Мы с ней помирились – я же говорил. Слушайте, а мне эту запись посмотреть можно?
- Смотри, - и Николай включил компьютер.
Кирилл уже второй десяток раз просматривал короткий фрагмент, сохраненный в памяти компьютера, а майор сидел и думал над его словами. Он не был верующим человеком, хотя бывало, что крестился под минометным огнем истово. Да разве он один - многие так делали. И Бога он о помощи в те минуты просил отчаянно и даже верил, что Он ему помогает. А потом, в жизненной обыденности быстро забывались тяжелые минуты, и, спроси его сейчас, есть ли Он, Бог, он ответил бы, что не знает. Но он точно знал другое - если судьба опять пошлет тяжкий случай, то он снова будет креститься. Да разве он один – многие так делают.
И вот сейчас он вспомнил одну библейскую заповедь, с которой смерть, как был не согласен: ударили по одной  щеке -  подставь другую. А этот парень, Кирилл, он именно так и поступил - его обижали, а он  не обиделся, он нашел в себе мудрость понять обидчика, и попытался даже что-то сделать для того, что бы тот смог раскаяться. А ведь он рисковал, подставляя вторую щеку.
- Вот, смотрите! - Кирилл устало выдохнул и протянул в сторону Николая обе свои руки, - видите?
- Что?
- Видите, что у меня нет часов, а у этого, когда он нажимает на звонок, из-под рукава выглядывает край циферблата, видите?
- Ну, и что? – снова повторил Николай.
- А, да, вы же не знаете, я ведь часов не ношу, у кого хотите - спросите. Они на моем организме почему-то не работают: больше трех дней еще ни один механизм не выдержал. Хорошо хоть на телефон это античудо не распространяется.
Но Соболева Кирина речь почему-то не вдохновила:
- Для меня этот факт, может, что-то и значит, а вот для доказательства твоей невиновности – неубедительно. Сам понимаешь.
- Понимаю, - сник Кирилл.
В этот момент память Николая вытащила из своих загашников какую-то информацию. Информация уже легла на поверхность сознания, уже чесала и щекотала его мозг, но мозг чего-то тупил и никак не мог ее распознать.
- Подожди, подожди, - забормотал Соболев. И тут мозг, наконец, мобилизовался и выдал, – а ну-ка, повернись той стороной. А теперь прогони запись еще раз. Стоп! Увеличь! Есть! У тебя что за царапина такая на щеке возле уха?
- Да, это я в начале месяца в лесу потерялся. Точнее, меня там ребята забыли.
- А вы, как я погляжу, ребята веселые, - покачал головой Николай, - то цветы обидчикам приносите, то друзей в лесу забываете.
- Да, уж, мы такие. Мы и не такие еще … короче, я там ночью за какую-то ветку зацепился, даже не почувствовал. Уже потом эту царапину нашел. И была-то пустячная, но, то ли ее чем-то помазать нужно было, а я этого вовремя не сделал, только она болела долго, и вот теперь, наверное, шрам останется.
- В твоей ситуации такому ущербу радоваться нужно. Видишь, у парня на пленке щека гладкая. Теперь понял, как нужно материал отрабатывать? Только, если ты выкрутишься, мне ведь дальше пахать, - вздохнул Николай. - Кстати, пахать-то мы и с тобой еще не закончили.
- Зажигалка! – понял Кирилл. – Я не забыл, я про нее все время думаю.
- А когда ты у них в офисе был, тебе ее никто подбросить не мог? Та девушка, например, которая слышала, что ты к Ольге собирался?
- Нет, она все время на расстоянии находилась. Нет. Это вообще только сегодня могло случиться. Я кроме телефона в этот карман ничего не кладу, и когда я утром его туда убирал, точно помню - карман был пустой. Да, у меня уже есть первая версия, точнее одна единственная, и другая вряд ли появится.
Я на работу поехал в метро. Где-то за минуту до моей станции случилось кратковременное отключение электричества - поезд резко затормозил, и всех изрядно тряхнуло. На меня даже мужик какой-то здоровый навалился. Вот в темноте мне кто-то мог ее засунуть.
- Вагон был сильно заполнен?
- Битком.
- Тогда и темнота не обязательна. Тех, кто рядом находился, опознать, в случае чего, сможешь?
- Кого-то смогу – у меня память на лица хорошая.
- А мужика того?
- Его – нет. Я даже не помню, когда он рядом оказался, может быть, я в это время в другую сторону смотрел. Но он не мог. Я вообще не понял, что он в этом вагоне делал. Такие люди в машину дешевле, чем «Майбах», даже ногу не поставят, а этот в подземке катается. Он из другого мира: костюм с иголочки, холеный, в общем, это словами не передашь. У него, знаете, какой на пальце бриллиант был – во! – и Кирилл, соединив большой и указательный пальцы, предъявил их Николаю.
- Когда свет отключился, - продолжил Кирилл, – ему стало плохо. Я даже подумал, что он астматик – дышал он очень тяжело. Я ему помощь предложил, но он отказался, зло так отказался, а сам платком все время пот с лица вытирал, поэтому я только перстень хорошо и разглядел.
- Слушай, Чиподейл, ты что, всегда всем помогаешь?
Кирилл удивленно пожал плечами:
- Не знаю, не задумывался, - улыбнулся он, – когда вижу, что могу помочь, тогда и помогаю. А я не бескорыстно, я за это плату беру.
- Какую? – не понял Николай.
- Теплом.
- Каким? – в этот момент Соболеву почему-то тоже захотелось улыбнуться.
- Тем, которое потом душу греет. А вы проверьте, Николай Петрович, может вам это тоже понравится.
- А я проверю, я все проверю: и тепло, - и Николай, наконец-то, улыбнулся, - и факт отключения электричества, и отпечатки пальцев на зажигалке, и не замазан ли пудрой шрам у того, что на пленке, тоже проверю. А тебе пока придется в камере посидеть. Ты не бойся, туда сегодня только одного дедка определили, но он мирный карманник и личность очень любопытная. Ты можешь теперь ему свои сказки про душевное тепло рассказать, глядишь, за трое суток и перевоспитаешь.
- Я так понимаю, что другого выхода у меня нет, - почти улыбнулся Кирилл.
Дед действительно оказался карманником непростым - сорок с лишним лет назад он окончил философский факультет Московского университета. Иван Дмитриевич довольно подробно рассказал Кириллу, как дошел до жизни такой, а потом они до утра вели жаркие философские споры.
Происходило это, примерно,  так:
- Вот ты, Кирющка, говоришь, что Бог любит праведников.
Ничего подобного Кирилл деду не говорил, он вообще никогда не задумывался над тем, кого любит Бог.
- Конечно, они Ему нужны. Но подумай сам, из чего они сделаны? Их при рождении создали из светлого и благородного материала. Совсем другое дело – раскаявшиеся грешники. Их жизнь и гнет и корежит, то в жар, то в холод кидает, и если грешник в своих грехах раскается, то вот она – дамасская сталь и выковалась! Вот оно – грозное боевое оружие! Праведники в битвах молитвой побеждать будут, а мы - великой силой.
- Ты что же, Иван Дмитриевич, уже к Нему в воинство записался? - рассмеялся Кирилл, но тут же вспомнил, как сам когда-то говорил Михачу про дамасскую сталь.
- А ты не смейся, я там точно буду. Во-первых, на моем счету две спасенные человеческие жизни имеются, во-вторых, я своими беседами в местах не столь отдаленных не одну темную душу к свету вывел, а в третьих, я свой грех знаю, он меня с некоторых пор смертным поедом ест, поэтому, слово даю, я со своим промыслом завязал. Это будет моя последняя ходка.
- Знаешь, Дмитрич, обещания давать легко, и красивые слова говорить нетрудно, а вот поступок совершить! Я согласен, праведникам легче - они так сделаны. И человек, осознавший а, главное, победивший свой грех, действительно дорого стоит. Но тебе-то уже седьмой десяток пошел, и ты все понимаешь, а все равно грешишь.  Мне кажется, что это гораздо хуже, чем, когда человек не ведает, что он грешен. Ты со своим покаянием опоздать не боишься?
- Я успею. Зарок дал, что если еще хоть раз у меня желание украсть появится, я себе руку отрублю. И я ее отрублю – поверь.
И Кирилл поверил, потому что он увидел глаза Ивана Дмитриевича. Их недавняя улыбчивость и хитроватость мгновенно перековались в холодную дамасскую сталь. «Человек с такими глазами руку себе отрежет –  ты даже не сомневайся»,- решил Кирилл. Но вскоре глаза сокамерника оттаяли, и  он снова заговорил тихим интеллигентным голосом:
- Есть, Кирюшка, такая истина: «Не дьявол силен – человек слаб», и никто не знает, от чего зависит, когда и почему к человеку сила приходит. Если бы это от желания зависело, все бы от рождения святыми стали. Ты думаешь, просто так Бог Сатане после его падения Землю во власти оставил? Нет. Бог просто так ничего не делает. Даже то, что мы здесь, в этой жизни, в полной неизвестности пребываем и одной только верой кормимся, тоже не просто так. Он мог бы нас чудесами осыпать, а Он молчит и ждет. Так что напрасно мы не любим неизвестность, потому что в ней великий смысл скрыт: неизвестность заставляет человека думать!
Уже когда совсем рассвело, Кирилл подумал: « А все не так уж  и плохо сложилось. Пока вы там, на воле, друзья мои, эту жизнь празднуете, я тут времени даром не теряю, совершенствуюсь, так сказать, в духовном и интеллектуальном плане, да еще кое-кого в нужное русло развернуть стараюсь. Только что-то мне подсказывает, что мой воспитательный процесс топчется на одном месте».
 
На самом деле никакого праздника на воле не было. Когда Соболев ближе к вечеру вышел на улицу покурить, то увидел, возле отделения довольно значительную группу молодых людей с тревожными лицами. По тому, что среди них находился Михаил, он понял, что это друзья Кирилла.
- Мы очень хорошего адвоката нашли, - обратился к нему Михач, - если нужно, то он сейчас подъедет. А, кстати, где Кирилл? Он почему-то на телефонные звонки не отвечает.
- Его телефон в моем сейфе, Кирилл задержан на трое суток, адвокат пока не нужен. Если все подтвердится, то я вашего друга возможно уже завтра отпущу. Кстати, хотел спросить, почему у него при себе часов не оказалось?
- А откуда им взяться? – ответил за всех Михаил, – как последние три года назад остановились, так он больше экспериментов с ними не проводил. Не любит его за что-то «время» – оно на нем останавливается.
- Всего доброго, - попрощался Николай и с удовольствием отметил, как просветлели после его слов лица ребят.
У него и самого при этом заметно потеплело на душе. «Ну что ж, - подумал он – получен первый результат экспертизы – при сотворении добрых дел тепло действительно возникает».

 

Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 12

Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 10