Квадрат первый (Приграничье)

– А в назначенный час тебе вера в Танатоса прийти не позволяет? – вместо приветствия поинтересовалась Эмма. Как всегда – не со зла. Как всегда – с той неизменной раздражительностью, за которой скрывалась долгая, тягучая, словно туман, усталость.
            Клод не удивился. Это было ожидаемо, привычно, рутинно. Что-то вроде такой традиции, без которой очередной длинный и сложный день пойдёт ещё тяжелее.
– Да Стеф опять…полночи в крике, горячка, – объяснил Клод, хотя Эмма и без того всё знала. Не первый год они работали вместе и Эмма частенько прикрывала своего напарника перед начальством, позволяя ему ускользать, когда его дочери снова нельзя было оставаться на попечении одной только няни.
            Стефе не повезло с самого рождения. От Великой Катастрофы не прошло ещё и трёх месяцев по последнему исчислению, когда она родилась, и вся дрянь, ползущая из тёмных временных порталов, разверзнутых от последнего взрыва, ещё свободно кружила по планете. У девочки не было ни малейшего шанса. Конечно, никто всерьёз не верил в то, что будет что-то страшное. Но страшное случилось, и Стефе нельзя было остаться здоровой в рухнувшем мире, в котором все временные потоки смешивались и разделялись, проникая и уходя через вскрытые порталы.
            Ушли годы, чтобы порядок стал хотя бы чем-то, что может походить на порядок. Но и сегодня, семнадцать лет спустя, работы было много. Лечить время оказалось неблагодарным занятием, но и за это кто-то должен был взяться. Выхода и отклонения не предполагалось.
– Да знаю, – Эмма вздохнула, – в дежурке график смен поменяли.
– Опять? – Клод почувствовал, как горло сжалось в дурном предчувствии. Едва ли Штаб нашёл кем разбавить их команду – повсюду нужны были руки, и их отделение, занимающееся зачисткой монстров и нечисти, лезущей со всех временных линий, было необходимым, но потока добровольцев сюда не находилось – опасно, слишком опасно. Одно время сюда даже заталкивали обманом. Говорили, что будешь работать на очистке полей от древней заразы, что выползла и дохнула на поля, ты верил, и если переступал порог Штаба с вербовщиком, то быстро понимал – полей не будет, будет лишь беспощадная схватка с безумием прошлого мира.
            Из плюсов – можно взглянуть на реальную историю, что всплывала из покалеченного времени то тут, то там. Иногда даже удавалось перекинуться словом с каким-нибудь из известных, уже отживших, но вернувшихся после Катастрофы. Впрочем, в этом таился и минус – многие события, как оказалось, которые складывали привычную историю, закованную в книги, оказались…слабоваты и нагло переписаны.
            Клод сё ещё отчётливо помнил своё разочарование, когда, например, вступил в зал, где гордые мужи думали насчёт Декларации о независимости и понял, что половина из них пьяны…
– Опять, – рубанула Эмма и отвернулась, значит, совсем всё плохо. – Третьей смены не будет. Малко неудачно рванул за какой-то хищной ящерицей, она как-то умудрилась пройти незамеченной, и… всё.
            Ящерица? Когда-то Клоду это показалось бы смешным. Но не теперь, нет. Древние ящерицы – это не повод для шуток. Это огромные существа, зачастую хищные, сильные, страшные. Пережуют и не заметишь. И лезут же, лезут.
            Хуже только древние насекомые. Клод их вообще опасался, даже в маленьком размере, а когда на него села однажды муху величиной с его собственную голову, чуть не отдал душу свою на месте! А ещё есть обозлённые люди, напуганные всеми эпохами, пытающиеся проникнуть в реальный искалеченный мир, болезни, оружие…
– Они не хотят нам кого-нибудь прислать? Хоть стажёра? – раздражение Эммы передалось и Клоду, он даже со злостью грохнул выдвижным ящиком, в котором держал всё, что снимал лишнего перед выходом на смену: в Приграничье запрещались собственные часы, украшения, ножи, да и вообще – острые предметы, булавки, шпильки… словом, ничего лишнего – только тёмно-синее форменное одеяние, сделанное из устойчивой к перепадам температур ткани, да оружия – и то… калечить выходцев из других времён нельзя – можно только оглушать, пугать шокером, побить дубинкой, усыпить.
– Они видят, что мы справляемся! – громыхнула Эмма. Она уже была готова. Тёмно-синее одеяние делало её лицо ещё более бледным, болезненным. Собранные в тугую косу тёмные волосы яркости и живости её образу не добавляли.
            Это тоже было правдой. Они всегда думали, что не выдержат. Нагрузка за нагрузкой, задание за заданием, а ресурсов на послабление никаких. Штаб иногда расщедривался, но это было словно одолжением, которое нужно было ещё и отработать. А они, несчастные, справлялись! Увеличивали число смен – справлялись! Расширяли очищенную зону, то есть добавляли новые разрывы времени – справлялись! Порода такая, что ли, у людей…
– Привет, ребята! – в комнату зашла Регина, сменщина. Она была уже в привычной одежде, значит, сдала смену и доложила. Но почему осталась? Их ждала?
– Привет, – сказал Клод. Регина была ему близка – у них было общее горе: у него больная дочь, у неё сын. Это их роднило. Но Клод понимал, что поменяться и встать на смену с Региной будет плохой идеей – у неё те же просьбы, что и у него, и та же необходимость отсутствовать то там, то тут. Эмма была надёжнее. Да и успешнее, если уж на то пошло. Они почти всегда выходили в удачу на смене.
            Эмма Регине только кивнула.
– Слышали, что нам жалование повысят? – спросила Регина, глядя на Клода. – Со следующего месяца!
            Надежда была прекрасна. Стефе требовался повышенный уход. Но Клод отмолчался. Он был на службе не первый день и знал что такое повышение жалования. Эмма не осталась в молчании:
– Ага, спасибо большое. Там повысят жалование, а наши допы подрежут! Надбавка за тяжесть труда и ночные будет меньше. Вот и всё. То на то и выходит, как и всегда.
            Регина помрачнела. Ей хотелось верить в хорошее, но Эмма была реалистом и не щадила тех, кто не был готов к реальности.
– Нам пора, – напомнила Эмма, не давая Клоду смягчить свой выпад, и первая пошла к дверям.
– Удачи, – прошелестела Регина.
***
            Приграничье уже шумело. Пара дежурных, не имеющих ни полномочий, ни возможностей, пытались на ломаной смеси обрывочно-известных иностранных фраз и языка жестов донести до топчущихся грозных рыцарей, что надо идти назад.
– Да твою ж…– Эмма на ходу переключила наушник, позволяющий ей понимать гневливую речь рыцарей, и рванула на переговоры.
            Клод за ней. Но он сначала оценил рыцарей. Кони в железных сбруях, сами рыцари в тяжёлом и неповоротливом…щиты? Понемногу Клод начал разбираться и в геральдике. Навскидку он бы сказал, что это выходцы из немецких земель тринадцатого-четырнадцатого столетий.
            Рыцарей можно было понять. Они были растеряны и злы. Они наверняка ехали со своим господином на охоту и тут… выехали не в привычный лес, а чёрт знает куда. К другим людям, в другое время.
            Эмма уже размахивала руками, пытаясь объяснить рыцарям, что всё хорошо, надо просто повернуть назад, и всё закроется само, и что их, наверное, уже ждёт их господин, и надо последовать к нему, но лошади били копытами, звенело железо, один из смельчаков спешился и потянулся к мечу, одновременно шагая к линии.
– Цурюк! Битте, цурюк! – повторила Эмма как заклинание. Она тоже опознала рыцарей как выходцев из немецких земель. Запас её знаний в геральдике и языках был немного выше, но проблема была в том, что учились они по современным книгам и словарям. Языки же, как узнал и Клод, изменялись очень активно. Однажды он, прямой носитель французского, четверть часа не мог узнать тот же французский из пятнадцатого столетия!
            Рыцарь остановился и что-то резко и грубо спросил. Клод, чертыхнувшись, потянулся к переключателю языка, и это было ошибкой. Рыцарь обернулся к своим, крикнул им что-то и железо зазвенело со всех сторон.
            Нет, схватки не было. Щит границы, был активирован дежурными. Красноватый свет полыхнул, ослепляя рыцарей – ненадолго, но жутко. Они отступили, не понимая, пугаясь. Эмма активировала свой шокер. Пользы от него было больше именно в виде треска и бегущих линий тока. Сам удар не всегда был ударом, особенно барахлило в переступке времён, когда приходилось заглядывать в порталы. Там вообще всё летело и полагались лишь собственные силы, но треск был страшным, а по разработке штабных, ещё и усиленным. Это сработало.
            Взметнулись плащи, громыхнули щиты, лошади, напуганные больше людей, понесли назад и образовалась уродливая куча из бегущих людей, лошадей и железа.
– Закрывай! Закрывай! – кричала Эмма, но Клод закрывал и без неё.
            Наскоро задвигал он портал, набросив на пульсирующий разлом, который кругом чернел прямо перед ними, прозрачную плёнку. Портал боролся ещё несколько мгновений, но плёнка победила, сцепила края и затянула собой круг. Круг ещё несколько раз беспомощно моргнул и угас. Пространство стало ровным.
– Тринадцатый или четырнадцатый век? – спросил Клод, тяжело дыша. Плёнка, созданная тем же Штабом, тяжело отклеивалась от рук, и легко липла ко всему подряд. Оторвать её было тем ещё приключением, а тут ещё ему пришлось сигануть через щит, преодолеть несколько метров, молясь, чтобы рыцари не обернулись, и затянуть…
– Тринадцатый, первая половина, – ответила Эмма, чуть успокоившись, – Добринские братья. Если мне не изменяет память, то только у них на гербах красный стоящий меч и звезда. Хотя, уже не могу ручаться. Буйное время было. Хотя, как сказать что оно было?
            Эмма хрипло засмеялась и тут же оборвала себя, сделала знак дежурным, те, довольные до жути, поспешно сбежали – ещё бы – настоящие приграничники явились! Пусть и отвечают, им за это платят, а дежурные и вовсе не должны стола покидать – они сидят у экранов, их отслеживают!
– Как ты всё помнишь! – привычно изумился Клод.
            Эмма пожала плечами:
– Ничего необычного. Мы думали, что ответы надо искать в прошлом. Когда-то даже пытались наладить контакт. Ну, с прошлым. Знаешь, с кем почти удалось договориться? С Тутанхамоном!
            Эмма снова засмеялась, но Клод не последовал её примеру, и она обернулась на него.
– Ты здесь что, с начала? – прежде Клод не спрашивал её об этом. Знал, что она работает дольше, но не настолько же?
            Эмма не ответила и это, наверное, можно было расценить как ответ.
– Холодает, – сказала она, отвлекаясь от своих мыслей. – После того, как разлом времени сшит, так всегда, заметил?
– Заметил, – Клод не стал настаивать на откровенности, в конце концов, они не друзья, а напарники. – И всё-таки, я иногда думаю, как же они, возвращаясь назад, всё это объясняют?
            Эмма прошлась вдоль очищенной границы, на самом деле, пора было менять участок, но здесь было спокойно, а что там, дальше? Кто ж его ведает! И хорошо, если время порвётся где-нибудь у границ, а если дальше? Это опаснее. Дежурные, конечно, предупредят, но здесь было как-то спокойнее.
– Как-как…– ответила Эмма, – не поверишь, сколько в истории, если оценивать уже с нашей точки зрения, весёлого! Помнишь, внутри всяких уцелевших пирамид майя нашли рисунки каких-то фигур в скафандрах?
            Клод неуверенно кивнул. Всякие теории заговора он не любил, впрочем, какие могли быть теории, когда судьба стала непредсказуемой и грянуло великое бедствие временного разлома?
– Ничего не хочу сказать, да и не могу, но первые костюмы Штаба были как скафандры. Боялись инфекций и радиации, и населения, – сказала Эмма и отвлеклась на наушник, – да, что такое? Какой квадрат? Идём.
– Что ещё хорошего случилось? – Клод решил пока не реагировать на слова Эммы по поводу скафандров и майя, всё-таки, это было давно и не могло его потрясти. Во всяком случае тогда, когда дежурный ей что-то сказал.
– Время тончит на двадцать пятом. Но там место проклятое, сам знаешь, – Эмма уже спешила. Переходы по квадратам отнимали много времени, благо, раз оно истончилось и полилось, начало лопаться, грех было не использовать это для перемещений. Нужно всего-то добраться до одного из чистых квадратов, где закон времени ещё был твёрд. – Готов?
– Готов, – Клод чуть запыхался, Эмма почти летала по его мнению, – сколько до двадцать пятого? Минут сорок если на машине?
– Почти пятьдесят, – Эмма отмахнулась. – Давай.
            Тонкая круглая пластинка, как фишка или плоская пуговица лёг в руку Клода, привычно кольнул пальцы, и дрожь от укола разошлась по всему телу…
– Живо-живо! – Эмма уже вскакивала на платформу перемещений, – ну?
            Клод, которого всегда мутило от соприкосновения со временем и его сжатием, поспешно переставлял ноги, надеясь, как и всегда, что его не стошнит. Платформа дождалась, когда он соизволит подняться на неё, дрогнула, поехала…
            Клод закрыл глаза. Платформа стучала по чёрным лакированным рельсам, проложенным по всему периметру очищенного пространства.
– Когда-нибудь будет легче, – пообещала Эмма, опускаясь рядом с ним. Клод не видел, чувствовал её внимание. – Меня вообще рвало первые пару неделей. Потом привыкла.
– Я же не первый год здесь, – напомнил Клод, не открывая глаз. Он знал, что сейчас вокруг скачут чёрные и белые переходы других платформ, готовых отвезти воителей на любой квадрат Приграничья. – К этому нельзя привыкнуть.
            Эмма помолчала, затем сказала, видимо, желая его отвлечь:
– Знаешь, нас многие видели уже. В истории-то. Та же Жанна д`Арк. Она видела не ангела и слышала не бога. Это были мы, приграничники. Просто представь – ты живёшь где-нибудь в средние века, где правит власть церковь, а кое-где и инквизиция. И тут здрасьте – ниоткуда не возьмись ниоткуда не взялось. Свет, разлом и мы стоим чёрт знает в чём и молвим так ласково, брысь, мол, отсюда, не суйся!
            Клод, не открывая глаз, усмехнулся, представив эту картину.
– А безумных можно назвать одержимыми по мерками какой-нибудь испанской инквизиции. А чем-то понятным там и не пахнет – объяснения может быть два: дьявол морочит голову или божественное явление. Кстати, можно совмещать, как с Жанной.
            Платформа остановилась, Клод открыл глаза.
– С перевесом взяла, – проворчала Эмма, – эх! Что ж такое-то, но ладно, в дежурке подгонят.
            Квадрат встретил тишиной. Зловещей тишиной, какая бывает только перед разломом времени. Пока никого не появилось, но всё же… время тончает, признаки налицо.
– Я бы решил, что просто сошёл с ума, если бы увидел что-то вроде нас, – признался Клод.
– Безумство – это клеймо дьявола, – отозвалась Эмма, – впрочем, я бы тоже так решила. Представь, ты какой-нибудь крестьянин…
– Чего это я крестьянин? – прервал Клод, – почему сразу крестьянин? Почему не король? Не принц, не граф?
            Эмма посмотрела на него внимательно, затем вздохнула:
– Правду говорят, нет взрослых людей на свете. Ну хорошо, представь, что ты король. Ходишь в церковь, молишься, держишь пост, показывая пример всем поданным, думаешь о казне и войне, мире и свадьбе, которая всего лишь дипломатический шаг. А попутно, вокруг тебя, смешение грязи и роскоши. И всё привычно, понятно, а тут ты едешь по лесу и выезжаешь к какому-то куполу, который словно с неба спущен. И не по твоему, заметь, приказу! И люди тебе какие-то, совсем чужие, одетые странно и непривычно, говорят тебе безо всякого почтения, чтобы ты убирался вон.
– Ну да, – Клод поморщился, – согласен, так легко сойти с ума.
– Но если ты король, тебе немного легче. А вот если ты крестьянин, то привет – у тебя вся жизнь сужается до того, чтобы выжить и детей накормить. А там неурожай, зерно плесневеет, а другого нет! Плюс сырость, вонь, болезнь, холод, и тут ещё сталкиваешься чёрт знает с чем. А у тебя из объяснений – дьявол да бог. Но на бога мы мало тянем, страшные, шокерами пугаем, дубинками, костюмами…
            Клод хотел уже пошутить, но Эмма посерьёзнела:
– Начинается. Будь готов!
            Она была права. Небо зачернело и заалело одновременно, словно синяк – иссиня-чёрный, кровавый, а потом – лопнуло! Только брызнуло на землю едким дождём. А в следующее мгновение вырвалось из очередного светящегося круга что-то длинное, многолапое…
– Это ещё что…–у Эммы даже голос охрип.
            А существо, покрытое панцирем, похоже, слепое, словно из одних щетинистых лап и состояло. Оно тянулось и тянулось из разлома и, кажется, никак не могло закончиться, а ведь уже было в человеческий рост!
– Исполинская многоножка, – Клод, который тоже почитывал энциклопедии, валявшиеся в дежурке, мог бы даже вспомнить заковыристое название твари. На рисунке она была омерзительна, но хотя бы не вызывала паники. А здесь, в живую. – Рост до двух с половиной метров.
– Вижу, – заверила Эмма. – Травоядное, надеюсь?
– Не знаю, – честно ответил Клод, – ни на одной окаменелости, что дошла до наших дней, ничего похожего на рот не сохранилось.
            Эмма выругалась. Тварь же выползла окончательно и, переставляя многочисленные ноги-лапы, поползла, неожиданно резво, в их сторону.
            Бой был мрачным, решительным. Самое плохое было в том, что даже таких особей убивать было нельзя. Не в реальности. Нужно было вернуть, спровадить, закрыть разлом – только так.
            А если уничтожать – в её времени. И то – крайне нежелательно. Но с насекомых и животных ещё не так спрашивали, как с людей. Людей можно было уничтожить в их времени, если это было то самое время, где они умерли по официальной версии.
– на меня гони! – кричала Эмма, выворачиваясь от цепких задних лапок. – Разверни её! Нет! Не надо!
            Эмма оступилась, нога её подвернулась и Эмма едва не потеряла равновесие.
– Жива? – Клод, выпустив в многоножку целый разряд мелких электрических зарядов, с трудом увидел за телом чудовища напарницу.
– Да, – она перевела дух, – разряд по лапам. Или что это…
            Многоножка была быстрой. Хищной или нет выяснять не хотелось. Но она была либо голодна, либо дружелюбна, потому что очень рвалась к знакомству то с Клодом, то с Эммой. Она крутилась, вращалась, перебирая множеством лапок, а то и пыталась дотянуться ими и её тело, словно резиновое, удлинялось.
– Сказала же – по ногам! – проорала Эмма, выпрыгивая откуда-то с камня прямо на панцирь многоножки и перекатываясь по нему от хватки многочисленных ножек чудовища.
            Клод слышал! Просто не попадал. Лап было много, но они слишком быстро сучили по земле, переставлялись, передвигались и нужно было ещё уклониться от захвата этой лапочкой!
– Сама попробуй! – возмутился Клод, теряя, в отличие от Эммы, равновесие.
            Впрочем, это было на руку. Множество ножек нависло над ним, и Клод выпустил без всякого промедления и расчёта последние заряды по ногам. Попал.
            Многоножка зашипела изнутри, извиваясь, поползла назад, явно желая пережить обиду. Эмма скатилась с неё и выпустила свои заряды по ногам, подгоняя древнюю нечисть ласковым намёком.
            Многоножка замешкалась у самого разлома. Новый мир, кажется, ей казался соблазнительным, хотя и обидело её тут! Но там ей было всё знакомо, а здесь ещё нет.
– Пошла! Пошла! – подгоняла Эмма, множество мелких шариков, каждый не больше бусины, заряженных на болезненные разряды электричества, слетало с её руки, отделялось от боевого браслета, и жалило противное насекомое.
            Многоножка сдалась. Она долго запихивала себя в разлом, что-то скрипело внутри её тела, ножки казались бесконечными, но всё же закончились.
– Закрывай, – прошелестела Эмма, опускаясь на землю. Нужно было перевести дух, да растереть слегка ушибленную ногу.
            Клод уже заклеивал разлом привычной липкой плёнкой. Он видел, что многоножка предприняла ещё одну попытку вырваться на свободу, но плёнка стягивала разломанное время намертво. У неё ничего не получилось.
– Всё, – Клод протянул руку, – вставай.
            Эмма не стала спорить, поднялась. Её лицо на мгновение исказилось от боли, но она не пожаловалась. Клод, который до появления многоножки хотел попросить её прикрыть своё отсутствие в следующей смене, решил, что момент будет неудачным. Эмма, конечно, не отказывала ему в подобных просьбах, но всегда подчёркивала, что это не очень-то и правильно – каждая смена риск.
            Вместо этого, переводя дух, он спросил:
– Как думаешь, а разломы из будущего бывают?
            Эмма взглянула на него слишком быстро и тут же отвела глаза. Клод встревоженно ждал.
– Обед скоро, – отозвалась Эмма, – давай лучше об этом подумаем.
            Клод решил не наставить, но реакцию Эммы запомнил.
 
(*) Приграничье откроет врата где-то во второй половине августа.

© Copyright: Анна Богодухова, 2025

Регистрационный номер №0541941

от Сегодня в 04:24

[Скрыть] Регистрационный номер 0541941 выдан для произведения: – А в назначенный час тебе вера в Танатоса прийти не позволяет? – вместо приветствия поинтересовалась Эмма. Как всегда – не со зла. Как всегда – с той неизменной раздражительностью, за которой скрывалась долгая, тягучая, словно туман, усталость.
            Клод не удивился. Это было ожидаемо, привычно, рутинно. Что-то вроде такой традиции, без которой очередной длинный и сложный день пойдёт ещё тяжелее.
– Да Стеф опять…полночи в крике, горячка, – объяснил Клод, хотя Эмма и без того всё знала. Не первый год они работали вместе и Эмма частенько прикрывала своего напарника перед начальством, позволяя ему ускользать, когда его дочери снова нельзя было оставаться на попечении одной только няни.
            Стефе не повезло с самого рождения. От Великой Катастрофы не прошло ещё и трёх месяцев по последнему исчислению, когда она родилась, и вся дрянь, ползущая из тёмных временных порталов, разверзнутых от последнего взрыва, ещё свободно кружила по планете. У девочки не было ни малейшего шанса. Конечно, никто всерьёз не верил в то, что будет что-то страшное. Но страшное случилось, и Стефе нельзя было остаться здоровой в рухнувшем мире, в котором все временные потоки смешивались и разделялись, проникая и уходя через вскрытые порталы.
            Ушли годы, чтобы порядок стал хотя бы чем-то, что может походить на порядок. Но и сегодня, семнадцать лет спустя, работы было много. Лечить время оказалось неблагодарным занятием, но и за это кто-то должен был взяться. Выхода и отклонения не предполагалось.
– Да знаю, – Эмма вздохнула, – в дежурке график смен поменяли.
– Опять? – Клод почувствовал, как горло сжалось в дурном предчувствии. Едва ли Штаб нашёл кем разбавить их команду – повсюду нужны были руки, и их отделение, занимающееся зачисткой монстров и нечисти, лезущей со всех временных линий, было необходимым, но потока добровольцев сюда не находилось – опасно, слишком опасно. Одно время сюда даже заталкивали обманом. Говорили, что будешь работать на очистке полей от древней заразы, что выползла и дохнула на поля, ты верил, и если переступал порог Штаба с вербовщиком, то быстро понимал – полей не будет, будет лишь беспощадная схватка с безумием прошлого мира.
            Из плюсов – можно взглянуть на реальную историю, что всплывала из покалеченного времени то тут, то там. Иногда даже удавалось перекинуться словом с каким-нибудь из известных, уже отживших, но вернувшихся после Катастрофы. Впрочем, в этом таился и минус – многие события, как оказалось, которые складывали привычную историю, закованную в книги, оказались…слабоваты и нагло переписаны.
            Клод сё ещё отчётливо помнил своё разочарование, когда, например, вступил в зал, где гордые мужи думали насчёт Декларации о независимости и понял, что половина из них пьяны…
– Опять, – рубанула Эмма и отвернулась, значит, совсем всё плохо. – Третьей смены не будет. Малко неудачно рванул за какой-то хищной ящерицей, она как-то умудрилась пройти незамеченной, и… всё.
            Ящерица? Когда-то Клоду это показалось бы смешным. Но не теперь, нет. Древние ящерицы – это не повод для шуток. Это огромные существа, зачастую хищные, сильные, страшные. Пережуют и не заметишь. И лезут же, лезут.
            Хуже только древние насекомые. Клод их вообще опасался, даже в маленьком размере, а когда на него села однажды муху величиной с его собственную голову, чуть не отдал душу свою на месте! А ещё есть обозлённые люди, напуганные всеми эпохами, пытающиеся проникнуть в реальный искалеченный мир, болезни, оружие…
– Они не хотят нам кого-нибудь прислать? Хоть стажёра? – раздражение Эммы передалось и Клоду, он даже со злостью грохнул выдвижным ящиком, в котором держал всё, что снимал лишнего перед выходом на смену: в Приграничье запрещались собственные часы, украшения, ножи, да и вообще – острые предметы, булавки, шпильки… словом, ничего лишнего – только тёмно-синее форменное одеяние, сделанное из устойчивой к перепадам температур ткани, да оружия – и то… калечить выходцев из других времён нельзя – можно только оглушать, пугать шокером, побить дубинкой, усыпить.
– Они видят, что мы справляемся! – громыхнула Эмма. Она уже была готова. Тёмно-синее одеяние делало её лицо ещё более бледным, болезненным. Собранные в тугую косу тёмные волосы яркости и живости её образу не добавляли.
            Это тоже было правдой. Они всегда думали, что не выдержат. Нагрузка за нагрузкой, задание за заданием, а ресурсов на послабление никаких. Штаб иногда расщедривался, но это было словно одолжением, которое нужно было ещё и отработать. А они, несчастные, справлялись! Увеличивали число смен – справлялись! Расширяли очищенную зону, то есть добавляли новые разрывы времени – справлялись! Порода такая, что ли, у людей…
– Привет, ребята! – в комнату зашла Регина, сменщина. Она была уже в привычной одежде, значит, сдала смену и доложила. Но почему осталась? Их ждала?
– Привет, – сказал Клод. Регина была ему близка – у них было общее горе: у него больная дочь, у неё сын. Это их роднило. Но Клод понимал, что поменяться и встать на смену с Региной будет плохой идеей – у неё те же просьбы, что и у него, и та же необходимость отсутствовать то там, то тут. Эмма была надёжнее. Да и успешнее, если уж на то пошло. Они почти всегда выходили в удачу на смене.
            Эмма Регине только кивнула.
– Слышали, что нам жалование повысят? – спросила Регина, глядя на Клода. – Со следующего месяца!
            Надежда была прекрасна. Стефе требовался повышенный уход. Но Клод отмолчался. Он был на службе не первый день и знал что такое повышение жалования. Эмма не осталась в молчании:
– Ага, спасибо большое. Там повысят жалование, а наши допы подрежут! Надбавка за тяжесть труда и ночные будет меньше. Вот и всё. То на то и выходит, как и всегда.
            Регина помрачнела. Ей хотелось верить в хорошее, но Эмма была реалистом и не щадила тех, кто не был готов к реальности.
– Нам пора, – напомнила Эмма, не давая Клоду смягчить свой выпад, и первая пошла к дверям.
– Удачи, – прошелестела Регина.
***
            Приграничье уже шумело. Пара дежурных, не имеющих ни полномочий, ни возможностей, пытались на ломаной смеси обрывочно-известных иностранных фраз и языка жестов донести до топчущихся грозных рыцарей, что надо идти назад.
– Да твою ж…– Эмма на ходу переключила наушник, позволяющий ей понимать гневливую речь рыцарей, и рванула на переговоры.
            Клод за ней. Но он сначала оценил рыцарей. Кони в железных сбруях, сами рыцари в тяжёлом и неповоротливом…щиты? Понемногу Клод начал разбираться и в геральдике. Навскидку он бы сказал, что это выходцы из немецких земель тринадцатого-четырнадцатого столетий.
            Рыцарей можно было понять. Они были растеряны и злы. Они наверняка ехали со своим господином на охоту и тут… выехали не в привычный лес, а чёрт знает куда. К другим людям, в другое время.
            Эмма уже размахивала руками, пытаясь объяснить рыцарям, что всё хорошо, надо просто повернуть назад, и всё закроется само, и что их, наверное, уже ждёт их господин, и надо последовать к нему, но лошади били копытами, звенело железо, один из смельчаков спешился и потянулся к мечу, одновременно шагая к линии.
– Цурюк! Битте, цурюк! – повторила Эмма как заклинание. Она тоже опознала рыцарей как выходцев из немецких земель. Запас её знаний в геральдике и языках был немного выше, но проблема была в том, что учились они по современным книгам и словарям. Языки же, как узнал и Клод, изменялись очень активно. Однажды он, прямой носитель французского, четверть часа не мог узнать тот же французский из пятнадцатого столетия!
            Рыцарь остановился и что-то резко и грубо спросил. Клод, чертыхнувшись, потянулся к переключателю языка, и это было ошибкой. Рыцарь обернулся к своим, крикнул им что-то и железо зазвенело со всех сторон.
            Нет, схватки не было. Щит границы, был активирован дежурными. Красноватый свет полыхнул, ослепляя рыцарей – ненадолго, но жутко. Они отступили, не понимая, пугаясь. Эмма активировала свой шокер. Пользы от него было больше именно в виде треска и бегущих линий тока. Сам удар не всегда был ударом, особенно барахлило в переступке времён, когда приходилось заглядывать в порталы. Там вообще всё летело и полагались лишь собственные силы, но треск был страшным, а по разработке штабных, ещё и усиленным. Это сработало.
            Взметнулись плащи, громыхнули щиты, лошади, напуганные больше людей, понесли назад и образовалась уродливая куча из бегущих людей, лошадей и железа.
– Закрывай! Закрывай! – кричала Эмма, но Клод закрывал и без неё.
            Наскоро задвигал он портал, набросив на пульсирующий разлом, который кругом чернел прямо перед ними, прозрачную плёнку. Портал боролся ещё несколько мгновений, но плёнка победила, сцепила края и затянула собой круг. Круг ещё несколько раз беспомощно моргнул и угас. Пространство стало ровным.
– Тринадцатый или четырнадцатый век? – спросил Клод, тяжело дыша. Плёнка, созданная тем же Штабом, тяжело отклеивалась от рук, и легко липла ко всему подряд. Оторвать её было тем ещё приключением, а тут ещё ему пришлось сигануть через щит, преодолеть несколько метров, молясь, чтобы рыцари не обернулись, и затянуть…
– Тринадцатый, первая половина, – ответила Эмма, чуть успокоившись, – Добринские братья. Если мне не изменяет память, то только у них на гербах красный стоящий меч и звезда. Хотя, уже не могу ручаться. Буйное время было. Хотя, как сказать что оно было?
            Эмма хрипло засмеялась и тут же оборвала себя, сделала знак дежурным, те, довольные до жути, поспешно сбежали – ещё бы – настоящие приграничники явились! Пусть и отвечают, им за это платят, а дежурные и вовсе не должны стола покидать – они сидят у экранов, их отслеживают!
– Как ты всё помнишь! – привычно изумился Клод.
            Эмма пожала плечами:
– Ничего необычного. Мы думали, что ответы надо искать в прошлом. Когда-то даже пытались наладить контакт. Ну, с прошлым. Знаешь, с кем почти удалось договориться? С Тутанхамоном!
            Эмма снова засмеялась, но Клод не последовал её примеру, и она обернулась на него.
– Ты здесь что, с начала? – прежде Клод не спрашивал её об этом. Знал, что она работает дольше, но не настолько же?
            Эмма не ответила и это, наверное, можно было расценить как ответ.
– Холодает, – сказала она, отвлекаясь от своих мыслей. – После того, как разлом времени сшит, так всегда, заметил?
– Заметил, – Клод не стал настаивать на откровенности, в конце концов, они не друзья, а напарники. – И всё-таки, я иногда думаю, как же они, возвращаясь назад, всё это объясняют?
            Эмма прошлась вдоль очищенной границы, на самом деле, пора было менять участок, но здесь было спокойно, а что там, дальше? Кто ж его ведает! И хорошо, если время порвётся где-нибудь у границ, а если дальше? Это опаснее. Дежурные, конечно, предупредят, но здесь было как-то спокойнее.
– Как-как…– ответила Эмма, – не поверишь, сколько в истории, если оценивать уже с нашей точки зрения, весёлого! Помнишь, внутри всяких уцелевших пирамид майя нашли рисунки каких-то фигур в скафандрах?
            Клод неуверенно кивнул. Всякие теории заговора он не любил, впрочем, какие могли быть теории, когда судьба стала непредсказуемой и грянуло великое бедствие временного разлома?
– Ничего не хочу сказать, да и не могу, но первые костюмы Штаба были как скафандры. Боялись инфекций и радиации, и населения, – сказала Эмма и отвлеклась на наушник, – да, что такое? Какой квадрат? Идём.
– Что ещё хорошего случилось? – Клод решил пока не реагировать на слова Эммы по поводу скафандров и майя, всё-таки, это было давно и не могло его потрясти. Во всяком случае тогда, когда дежурный ей что-то сказал.
– Время тончит на двадцать пятом. Но там место проклятое, сам знаешь, – Эмма уже спешила. Переходы по квадратам отнимали много времени, благо, раз оно истончилось и полилось, начало лопаться, грех было не использовать это для перемещений. Нужно всего-то добраться до одного из чистых квадратов, где закон времени ещё был твёрд. – Готов?
– Готов, – Клод чуть запыхался, Эмма почти летала по его мнению, – сколько до двадцать пятого? Минут сорок если на машине?
– Почти пятьдесят, – Эмма отмахнулась. – Давай.
            Тонкая круглая пластинка, как фишка или плоская пуговица лёг в руку Клода, привычно кольнул пальцы, и дрожь от укола разошлась по всему телу…
– Живо-живо! – Эмма уже вскакивала на платформу перемещений, – ну?
            Клод, которого всегда мутило от соприкосновения со временем и его сжатием, поспешно переставлял ноги, надеясь, как и всегда, что его не стошнит. Платформа дождалась, когда он соизволит подняться на неё, дрогнула, поехала…
            Клод закрыл глаза. Платформа стучала по чёрным лакированным рельсам, проложенным по всему периметру очищенного пространства.
– Когда-нибудь будет легче, – пообещала Эмма, опускаясь рядом с ним. Клод не видел, чувствовал её внимание. – Меня вообще рвало первые пару неделей. Потом привыкла.
– Я же не первый год здесь, – напомнил Клод, не открывая глаз. Он знал, что сейчас вокруг скачут чёрные и белые переходы других платформ, готовых отвезти воителей на любой квадрат Приграничья. – К этому нельзя привыкнуть.
            Эмма помолчала, затем сказала, видимо, желая его отвлечь:
– Знаешь, нас многие видели уже. В истории-то. Та же Жанна д`Арк. Она видела не ангела и слышала не бога. Это были мы, приграничники. Просто представь – ты живёшь где-нибудь в средние века, где правит власть церковь, а кое-где и инквизиция. И тут здрасьте – ниоткуда не возьмись ниоткуда не взялось. Свет, разлом и мы стоим чёрт знает в чём и молвим так ласково, брысь, мол, отсюда, не суйся!
            Клод, не открывая глаз, усмехнулся, представив эту картину.
– А безумных можно назвать одержимыми по мерками какой-нибудь испанской инквизиции. А чем-то понятным там и не пахнет – объяснения может быть два: дьявол морочит голову или божественное явление. Кстати, можно совмещать, как с Жанной.
            Платформа остановилась, Клод открыл глаза.
– С перевесом взяла, – проворчала Эмма, – эх! Что ж такое-то, но ладно, в дежурке подгонят.
            Квадрат встретил тишиной. Зловещей тишиной, какая бывает только перед разломом времени. Пока никого не появилось, но всё же… время тончает, признаки налицо.
– Я бы решил, что просто сошёл с ума, если бы увидел что-то вроде нас, – признался Клод.
– Безумство – это клеймо дьявола, – отозвалась Эмма, – впрочем, я бы тоже так решила. Представь, ты какой-нибудь крестьянин…
– Чего это я крестьянин? – прервал Клод, – почему сразу крестьянин? Почему не король? Не принц, не граф?
            Эмма посмотрела на него внимательно, затем вздохнула:
– Правду говорят, нет взрослых людей на свете. Ну хорошо, представь, что ты король. Ходишь в церковь, молишься, держишь пост, показывая пример всем поданным, думаешь о казне и войне, мире и свадьбе, которая всего лишь дипломатический шаг. А попутно, вокруг тебя, смешение грязи и роскоши. И всё привычно, понятно, а тут ты едешь по лесу и выезжаешь к какому-то куполу, который словно с неба спущен. И не по твоему, заметь, приказу! И люди тебе какие-то, совсем чужие, одетые странно и непривычно, говорят тебе безо всякого почтения, чтобы ты убирался вон.
– Ну да, – Клод поморщился, – согласен, так легко сойти с ума.
– Но если ты король, тебе немного легче. А вот если ты крестьянин, то привет – у тебя вся жизнь сужается до того, чтобы выжить и детей накормить. А там неурожай, зерно плесневеет, а другого нет! Плюс сырость, вонь, болезнь, холод, и тут ещё сталкиваешься чёрт знает с чем. А у тебя из объяснений – дьявол да бог. Но на бога мы мало тянем, страшные, шокерами пугаем, дубинками, костюмами…
            Клод хотел уже пошутить, но Эмма посерьёзнела:
– Начинается. Будь готов!
            Она была права. Небо зачернело и заалело одновременно, словно синяк – иссиня-чёрный, кровавый, а потом – лопнуло! Только брызнуло на землю едким дождём. А в следующее мгновение вырвалось из очередного светящегося круга что-то длинное, многолапое…
– Это ещё что…–у Эммы даже голос охрип.
            А существо, покрытое панцирем, похоже, слепое, словно из одних щетинистых лап и состояло. Оно тянулось и тянулось из разлома и, кажется, никак не могло закончиться, а ведь уже было в человеческий рост!
– Исполинская многоножка, – Клод, который тоже почитывал энциклопедии, валявшиеся в дежурке, мог бы даже вспомнить заковыристое название твари. На рисунке она была омерзительна, но хотя бы не вызывала паники. А здесь, в живую. – Рост до двух с половиной метров.
– Вижу, – заверила Эмма. – Травоядное, надеюсь?
– Не знаю, – честно ответил Клод, – ни на одной окаменелости, что дошла до наших дней, ничего похожего на рот не сохранилось.
            Эмма выругалась. Тварь же выползла окончательно и, переставляя многочисленные ноги-лапы, поползла, неожиданно резво, в их сторону.
            Бой был мрачным, решительным. Самое плохое было в том, что даже таких особей убивать было нельзя. Не в реальности. Нужно было вернуть, спровадить, закрыть разлом – только так.
            А если уничтожать – в её времени. И то – крайне нежелательно. Но с насекомых и животных ещё не так спрашивали, как с людей. Людей можно было уничтожить в их времени, если это было то самое время, где они умерли по официальной версии.
– на меня гони! – кричала Эмма, выворачиваясь от цепких задних лапок. – Разверни её! Нет! Не надо!
            Эмма оступилась, нога её подвернулась и Эмма едва не потеряла равновесие.
– Жива? – Клод, выпустив в многоножку целый разряд мелких электрических зарядов, с трудом увидел за телом чудовища напарницу.
– Да, – она перевела дух, – разряд по лапам. Или что это…
            Многоножка была быстрой. Хищной или нет выяснять не хотелось. Но она была либо голодна, либо дружелюбна, потому что очень рвалась к знакомству то с Клодом, то с Эммой. Она крутилась, вращалась, перебирая множеством лапок, а то и пыталась дотянуться ими и её тело, словно резиновое, удлинялось.
– Сказала же – по ногам! – проорала Эмма, выпрыгивая откуда-то с камня прямо на панцирь многоножки и перекатываясь по нему от хватки многочисленных ножек чудовища.
            Клод слышал! Просто не попадал. Лап было много, но они слишком быстро сучили по земле, переставлялись, передвигались и нужно было ещё уклониться от захвата этой лапочкой!
– Сама попробуй! – возмутился Клод, теряя, в отличие от Эммы, равновесие.
            Впрочем, это было на руку. Множество ножек нависло над ним, и Клод выпустил без всякого промедления и расчёта последние заряды по ногам. Попал.
            Многоножка зашипела изнутри, извиваясь, поползла назад, явно желая пережить обиду. Эмма скатилась с неё и выпустила свои заряды по ногам, подгоняя древнюю нечисть ласковым намёком.
            Многоножка замешкалась у самого разлома. Новый мир, кажется, ей казался соблазнительным, хотя и обидело её тут! Но там ей было всё знакомо, а здесь ещё нет.
– Пошла! Пошла! – подгоняла Эмма, множество мелких шариков, каждый не больше бусины, заряженных на болезненные разряды электричества, слетало с её руки, отделялось от боевого браслета, и жалило противное насекомое.
            Многоножка сдалась. Она долго запихивала себя в разлом, что-то скрипело внутри её тела, ножки казались бесконечными, но всё же закончились.
– Закрывай, – прошелестела Эмма, опускаясь на землю. Нужно было перевести дух, да растереть слегка ушибленную ногу.
            Клод уже заклеивал разлом привычной липкой плёнкой. Он видел, что многоножка предприняла ещё одну попытку вырваться на свободу, но плёнка стягивала разломанное время намертво. У неё ничего не получилось.
– Всё, – Клод протянул руку, – вставай.
            Эмма не стала спорить, поднялась. Её лицо на мгновение исказилось от боли, но она не пожаловалась. Клод, который до появления многоножки хотел попросить её прикрыть своё отсутствие в следующей смене, решил, что момент будет неудачным. Эмма, конечно, не отказывала ему в подобных просьбах, но всегда подчёркивала, что это не очень-то и правильно – каждая смена риск.
            Вместо этого, переводя дух, он спросил:
– Как думаешь, а разломы из будущего бывают?
            Эмма взглянула на него слишком быстро и тут же отвела глаза. Клод встревоженно ждал.
– Обед скоро, – отозвалась Эмма, – давай лучше об этом подумаем.
            Клод решил не наставить, но реакцию Эммы запомнил.
 
(*) Приграничье откроет врата где-то во второй половине августа.

 

Вызываемые