Война затягивалась. Еремины получили письмо от Владимира Антоновича с передовой, из Галиции, где шли нескончаемые бои. Полина Никаноровна немедленно воспользовалась подвернувшейся возможностью самолично отправить ему посылку с шерстяными носками, варежками и с кисетами, набитыми гостинцами, которые он мог бы раздать и своим солдатам.
Несмотря на временные трудности, жизнь продолжалась. В доме провели телефон, которого Полина побаивалась и избегала. Зато девочки незамедлительно оценили все его достоинства и быстро научились им пользоваться. Открылся первый в городе электротеатр, в котором показывали живые картины и Василий Иванович сводил супругу и старших двух дочерей посмотреть первую часть "Войны и мира”. Весь фильм состоял из четырех частей и убедившись, что развлечение было не только пристойным, но еще и интересным, он решил, что стоит досмотреть фильм до конца. Василий Иванович не переставал восхищаться прогрессом в науке, воистину творившей чудеса, и с удовольствием потирая руки, живо делился своими впечатлениями с отцом, которого никак не удавалось заинтересовать диковинным зрелищем. Эка невидаль, театр теней, говаривал старик, вот в настоящий театр от бы сходил с удовольствием, а немые картинки под пианину – нет уж, увольте.
То-ли под впечатлением от промотренного фильма, то-ли по другой какой причине, но Полина стала вдруг все чаще задумываться о Сонином замужестве.
- Как же не вовремя тут эта война, - сказала она мужу за ужином, добавляя в тарелку капустных щей половник квашенной свеклы, - все лучшие женихи на фронте, а что нам делать с дочерьми?
- Разве война когда-нибудь бывает вовремя? - удивился Василий Иванович, - ты, Поля думай, что говоришь, - он отстранил жестом половник, нависший над его тарелкой, - не надо мне борша твоего в щи, я эту кислятину только с похмелья потребляю.
- Я то как раз и думаю, - ответила Полина, возвращая половник в малую супницу, - вот девка сидит тут, а женихов нет. Так и досидится до старых дев.
- Ничего. Не она одна. Сколько ей, семнадцать? И в самом деле пора, но время еще есть пока.
- И когда только все это кончится? Вот уж и Маня на подходе, а война все идет, да идет.
Тоня бросила на сестру насмешливый взгляд и прыснула. Маня сердито пнула ее под столом.
Василий Иванович краем глаза видел происходящее, но только улыбался, еще ниже нагнувшись над тарелкой.
- Оставьте вы девок в покое, - вступился за внучек дед, аппетитно хлюпая капусткой, - такие красавицы не засидятся. Вот придут вояки с фронта, как увидют наших кукленков, так и разберут нарасхват. Вон оне у нас какие крали!
Соня и впрямь выросла очень красивой и все больше походила на мать. В последнее время она стала закручивать свою темную косу калачиком на затылке и это делало ее старше. К тому-же у нее одной из всех детей глаза были не зелеными, а ярко-синими, каких не часто и встретишь. Черты лица ее, правильные и тонкие, достались ей от Казанцевых, и точеный нос тоже от них, в отличие от младших, унаследовавших ереминские носы, по-русски немного бесхарактерные и мягкие. Но и Маня в свои пятнадцать тоже становилась прехорошенькой: волосы ее отливали светлым золотом, а губенки так красиво алели на белом личике, хоть картинку с нее пиши. Иван обещал быть похожим на младших дочек, разве-что башечка у него была тыковкой, но это уж от трудного рождения.
В городе появились первые военнопленные, которых стали использовать на грузовых работах и по ремонту дорог. Народ смотрел на них неприязненно, но без излишней жестокости, а кое кто, проходя мимо, бросал: "давай-давай, отрабатывай свой хлеб, чертова немчура!” Где-то в Сибири злобствовала страшная эпидемия тифа, а случалось и составы с раненными привозили тифозных солдат. И хотя городские власти и соблюдали все меры предосторожности, вспышки заболевания распространялись по городу. Полина детей дальше двора не выпускала, боялась заразы, а Соня так скучала, что и поход на базар стал для нее развлечением.
Цены на продукты подскочили едва-ли не в десять раз, а сахар и муку и вовсе стали выдавать по карточкам. Иногда Полина Никаноровна брала с собой Соню и Назарка вез их к ее знакомым в дервню, купить чего-либо, что еще было, немного дешевле, чем в городе. Но и в деревнях жилось несладко. С уходом мужиков на фронт в полях изводили себя работой бабы да детвора. У иных небыло возможности и сил сеять рожь или пшеницу и они пытались вырастить хотя-бы картошку, фасоль, или горох, на которых можно было перезимовать. Но по осени в деревнях охотно продавали капусту, свеклу и другие овощи, позволяющие немного разнообразить стол. Продавали и тушки зайцев, втихаря выловленных в господских лесах мальчишками при помощи силков, а порой удавалось раздобыть и лосиную ногу.
Иногда по воскресеньям Соня приходила на чай к Надежде Крюковой, где собирались подруги по гимназии и две ее хорошенькие кузины. Александр, старший брат Нади, старался как можно чаще присутствовать на этих чаепитиях и не сводил с Сони влюбленных глаз. Он был неплох собой, но слишком молод и к тому-же готовился к отправке на передовую, а потому Соня хоть и была польщена его пристальным вниманим и готовностью подать ей сахарницу или что еще, но не принимала его неумелые ухаживанья всерьез.
Беда разразилась зимой. Иван Васильевич заметно сдал в последнее время, а тут еще его стали донимать головные боли. И однажды утром его обнаружили лежащим на полу в своей комнатние лицом вниз. Беда в том, что домашние привыкли к его затворничеству и старались не беспокоить его без нужды. Все переполошились, позвонили Василию Ивановичу в контору, вызвали доктора. Приговор поверг всю семью в отчаяние: у него случился апоплексический удар. Старик лежал на своей кровати без движения и не открывая глаз. Соня сидела около его кровати подавленная и время от времени внимательно щупала его холодную руку и звала:
- Дедуля, ты слышишь меня?
И хотя все, даже доктор, считали, что он находится без сознания, Соня знала, что он все слышит и сердилась, когда при нем обсуждали его состояние. На самом деле всякий раз, когда она обращалась к нему, она замечала чуть заметное движение пальцев его левой руки.
Доктор приходил несколько раз в день, щупал его пульс, приподнимал ему веки и удрученно вздыхал. Соня поднимала на него вопросительный взгляд и от отвечал ей негромко и без энтузиазма:
- Пока никаких изменений. Удалось дать ему немного воды?
- Я думаю, что немного попало. И бульончику тоже.
Доктор медленно кивал и проверял уровень микстур во флаконах.
- А лекарства? Попало немного в рот?
- Да, я думаю.
- Ну хорошо. Я зайду вечером. А ты, Соня, не забывай отдыхать иногда. На двор выходи, воздухом подышать.
- Ладно, ладно, - отмахивалась Соня.
Василий Иванович, возвращаясь по вечерам, выгонял ее из комнаты деда и проводил с ним некоторое время наедине. Все ходили по дому на цыпочках и переговаривались шепотом.
Старик умер однажды под утро, пока усталая Соня крепко спала рядом на кожаном диване.
Всего лишь одним человеком стало меньше в семье, а дом показался им тихим и опустевшим. Не слышно было ни легкого покашливания, ни стука трости. Никто не отпускал за столом ядовитых шуток, ни нахваливал красоты девочек.
Василий Иванович и сам вдруг притих, ходил понурый и вскоре тоже слег. У него начался жар и вскоре стал метаться в постели и бредить. Доктор, вызванный к его изголовью объявил, что он заразился тифом и собрался было увезти в лазарет, но тут Полина Никаноровна встала на дыбы и провозгласила, что отдаст его в эту морильню только через свой труп. Доктор стойко выдержал лавину ее возмущения и приказал изолировать больного в пустующую комнату деда, подальше от детей. Входить к нему позволялось ей одной, а детям и вовсе запрещалось даже ступать ногой в нижний коридор. Все дверные ручки обернули салфетками, смоченными в хлорке и с той же хлоркой мыли полы. В доме ужасно воняло домом призрения, но семья готова была на любые жертвы, чтобы не отпускать отца в лазарет, куда отправляли всех зараженных. Посуду больного ошпаривали кипятком и мыли отдельно, в тазике.
Доктор Дягилев уже стал своим человеком в доме и заходил к ним раз иди два в день, усталый и голодный, с покрасневшими от недосыпания глазами. Полина докладывала ему о состоянии здоровья мужа и расспрашивала о том, что происходит в городе. Наня всякий раз старалась его накормить, да еще и всунуть сверточек продуктов с собой. Нередко доктор засыпал, наевшись, тут же, сидя за столом и упершись рукою в подбородок. Няня тихо сидела напротив него на лавке и жалостливо вздыхая и смотрела на него, как смотрят русские женщины на одинокого мужчину, о котором некому позаботиться. Тонкая струйка слюны стекала ему на подбородок, голова срывалась с ладони и резко кивала.
Как то раз он зашел к ним уже затемно, когда девочки с няней сидели на кухне и играли в карты. На улице было морозно, а на кухне тепло и уютно, на плите жужжал чайник и вкусно пахло картофельной похлебкой. Полина Никаноровна не отходила от постели мужа и даже Соня, видя такую самоотверженность, прониклась к ней уважением.
- Ну, что, как дела нашего Василия Иваныча? - спросил у няни Дягилев, когда она отворила ему дверь.
- Все так-же, - печально ответила та и помогла ему снять пальто и стряхнуть с него снег.
Доктор наведался к больному, помыл руки и остановился на кухне.
- Хорошо, тепло у вас тут. Я уже два дня, как не был дома, - сказал он.
Няня засуетилась, доставая тарелки и налила ему горячего, густого супу.
- Вот, откушайте, еще горячее, - сказала она и подсунула ему небольшой ломоть хлеба.
- Хлеба не хочу, - сказал он скромно, - а вот супчику горяченького похлебаю с удовольствием, - ответил доктор.
Пока он ел аккуратно и с аппетитом, все сидели молча вокруг стола и смотрели на него с состраданием. У него были усталые, покрасневшие глаза и руки его слегка дрожали. По его колючему подбородку было видно, что он не брился уже два или три дня. Едва заметив, что съел две тарелки, доктор поставил локти на стол, и упер в ладони лицо.
- Устал.
- Шшас я вам чайку горяченького, зашевелилась няня и послала Соню в кладовку за банкой прошлогоднего варенья. Пока расставляли чашки-ложки, доктор положил голову на руки и заснул прямо на столе. На его бледной шее виднелся несвежий вотрот рубахи, тонкие, сухие пальцы слегка вздрагивали на столешнице. Все уселись вокруг, стараясь не шуметь и не говорить громко. Полина вышла из комнаты мужа и, увидев спящего Дягилева, сразу умерила свой звучный голос.
- Может уложить его здесь, на диване? Пусть бы поспал.
- Не надо, не будите его, - ответила няня, - пусть подремлет тут с полчасика, а там поглядим.
Доктор и взаправду уснул не на шутку, и даже захрапел.
- С устатку это, - шепнула няня, оборвав хихиканье детей.
Когда он уж совсем расхрапелся, няня решилась его все-же разбудить и отправить на диван. Пора было идти укладывать детей, а одного его никак нельзя было оставить спящим у горячей печки.
- А! Я, кажется, задремал, - встрепенулся доктор и потер руками лицо.
- Ложитесь вот тут, на диване, я вам уже постелила, - сказала няня.
Доктор чмокнул ее в ухо с непривычной фамильярностью и сказал:
- Спасибо тебе, дорогая. Как только закончится весь этот чертополох, я приду к тебе свататься.
- Да будет вам, - смутилась няня и зарделась всем лицом. Шли-бы вы лучше почивать, вместо того, чтобы глупости говорить.
- Нет, нет, мне пора идти. Я тут отдохнул у вас тут маленько, вот и пойду.
- Дык ведь и Назарка, чертов басурман, неизвестно где пропадает, пока хозяин болен, и подвезти вас некому. А вы сонный совсем, как бы не свались где в сугроб.
- Ничего – ничего, вот я выйду сейчас на мороз, весь сон как рукой снимет.
Паня открыла дверь и ветер сразу-же попытался сорвать ее с петель. Морозный воздух обжег нос и снежная круговерть срыла доктора с глаз.
Уже на другой день Василию Ивановичу стало лучше и он даже немного поел. Доктор не появился ни на второй, ни на третий день. Соня пыталась дозвониться до него, но тщетно, его домашний телефон молчал. И только через неделю они узнали, что он заразился тифом и умер. Его похоронили вместе с другими тифозными больными в безымянной братской могиле на окраине города, посыпанной негашенной известью.
Но и этой холодной и снежной зиме однажды пришел конец. Снег стал подтаивать, выглянувшие местами островки влажной земли, отогреваясь на солнце, издавали неповторимый весенний аромат вспаханного поля, обещая скорую и долгожданную зелень. Солнышко все чаще радовало своим радостным сиянием и его игривые лучики мелькали то на шторах, то на обивке мебели, принося в дом немного оживления. Василий Иванович совсем уже оправился и целыми днями пропадал в конторе. Полина Никаноровна умудрялась добывать у спекулянтов достаточное количество продуктов для того, чтобы в эту трудную весну семья могла питаться прилично. Раздобыть картошки было делом почти невозможным и ее все чаще заменяли фасолью. Война все не хотела кончаться, а люди уже устали от нее и патриотический экстаз давно уже сменился на глухое раздражение.
Помочь сайту
Поздравления
