Они пообедали в тишине за семейным столом. Дети сидели так тихо, что Василий Иванович, глядя на их потупленные взгляды, чувствовал себя настоящим страшным чудовищем. Он и сам удивлялся, откуда в нем взялось столько остервенения и жестокости. Конечно, Софья заслуживала хорошей порки, но никогда раньше он не позволял себе более, чем оплеухи и потому не имел достаточного опыта в применении телесных наказаний. Спасибо Назарке, остановил вовремя, не то – неизвестно чем бы это все могло закончиться. Он не желал и боялся оказаться лицом к лицу со старшей дочерью, хотя и должен был бы с ней поговорить. Хотя бы для того, чтобы узнать, по какому стечению обстоятельств Соня могла оказаться в собрании бунтовщиков и предателей. От этого зависила и его личная репутация, и репутация всей его семьи. Он вдруг понял, что дети выросли, а он не имеет ни малейшего представления об их интересах. Он никогда не интересовался, чем они занимаются в его отсутствие, он просто переложил эти заботы на свою жену, рассчитывая на ее здравый смысл и на силу ее характера.
Ночью он никак не мог уснуть, ему хотелось разрыдаться по-бабьи, не скрываясь, не сдерживаясь, а он никак не мог себе этого позволить. Полина повернулась к нему под одеялом и положила ему на пояс прохладную, мягкую руку. Он почувствоавл ее губы в ложбинке спины и пушистое облачко ее волос сзади на шее. Ее мягкая грудь прислонилась к нему и легкая рука, свисавшая на грудь, нежно приласкала ему лицо. Он тяжело вздохнул и в свою очередь погладил руку жены.
- Не спишь? - спросила она заспанным голосом, - а ты спи, спи, зачем зазря себя терзать. Ты все сдедал как надо.
- Поля, я был на нее так зол, так зол...ты думаешь, я ее не изувечил?
Полина тихонько засмеялась в темноте.
- Ну что ты, Васенька! Меня тятька еще не так потчевал. Хотя я ничего подобного не выкидывала никогда. И как видишь, живехонька и здоровехонька. Были бы мослы целы, а шкура заростет. Спи, это твой долг отцовский, куда же от него денешься? Заслужила – получила.
Она потерлась носом о его спину и еще раз поцеловала.
- Хорошо, что вовремя, а ну как она в подоле принесет? Девки – дело такое.
- Одна ты меня понимаешь, Поленька. Только тебе одной и могу я душу открыть.
Василий Иванович повернулся к жене лицом и обнял ее, прижал к себе, раздавил ее лицо против своей груди.
- Умница ты моя. Что же мне с ней делать-то?
- А замуж отдать поскорей, пока не натворила чего похуже. Сбыть с рук – дело с концом.
- Да разве она согласится? Да и жениха найти порядочного сейчас не просто.
- А ты подумай. Погляди вокруг, девка она красивая, придано ей назначишь хорошее, вон, хоть дом на слободке. Все равно мы его сдаем.
- Ты права, конечно, а ну, как она заартачится?
- Пригрози в монастырь отдать.
- Ну, ты и загнула. Чай не старое время.
- А ты пригрози – и все тут. Пусть пораздумает, что ей лучше.
- Ой, Поля, Поля. Как все у тебя просто!
- Да нет, это у тебя все не просто. А я тебе советы даю самые, что ни на есть дельные. Что теперь, ждать до конца этой самой войны? А когда она еще кончится, неизвестно. А так – согласна-не согласна, дети народятся и вся дурь улетучится. Делов-то куча.
- Я подумаю, может быть ты и права, - пробормотал Василий Иванович сонным голосом и успокоился.
Наутро Василий Иванович чувствовал себя намного уверенней и спокойнее. После завтрака поехал в магазин, оттуда – в контору. Погода портилась на глазах. Небо потяжелело, разлиловилось, нависло тяжелыми серыми тучами. И сразу наступили сумерки. Не мягкие, какие приходят по вечерам, а полные загадочной, грозной синевы и затаенного гнева. Поднялся ветер и понес по мостовой веера пыли, затрепал за холки молодые деревца, и вдруг высветил пространство белой, ослепительной вспышкой молнии. Гром прогромыхал с опозданием, глухо, и раскатисто. Первая весенняя гроза прорвалась прозрачным тяжелым ливнем, глухо забарабанив по верху пролетки. Василий Иванович вздохнул свободнее. Погода вполне соответствовала его настроению и ему стало легче. Небо пролило за него его непролитые слезы, дало волю гневу и возмущению. Он приказал Назарке остановить пролетку у троттуара, просто смотрел на грозу и был солидарен с ней.
Выйдя из банка, Василий Иванович встретил Романова.
- Подвезу тебя, Михал Иваныч? - предложил он, - дождь еще не сосем прошел, промокнешь.
- А, здравствуй, сосед. Да нет, спасибо, у меня своя бричка тут дожидается. Ну, как идут ваши дела?
- А! Какие сейчас дела, одно название. Даже в Астрахань не поехал, и без меня разберутся. - Слушай, Михал Иваныч, а поедем к нам обедать! Поедем, а там, глядишь и разведрится.
- А я вот возьму и не откажусь, мне у тебя совета спросить надобно.
- Вот и чудненько. И мне твой совет нужен, так ты езжай за мной следом. Сын то твой где?
- Иван-то? Дома. За конягами надо кому-то присмотреть, а он у меня в этом проворный. Я и сам бы в город ни ногой, если бы не банковские заботы.
- Ну, добро. Вот, жена обрадуется, что я гостя привез.
Пообедали в добром расположении духа, Полина Никаноровна расстаралась, угодила гостю, заставила стол разносолами: солеными груздочками и капусткой квашеной, копченым балыком и жирным черноспинным заломом с лучком, огурчиками солеными да яблочками мочеными. И сальца порезала, и колбаски домашней. Пока добрались до грибного супу с лапшой, уже вроде и насытились.
- Ты горяченького-то, горяченького похлебай, Михал Иваныч. Развести надобно сухомятку маненько. Чай, нам не к спеху, раз-то в жизни в гости пожаловал, - уговаривала его Полина Никаноровна.
- Закормила ты меня, хозяюшка, как вроде на убой. Я, по правде говоря, много есть не приучен, к чему оно, разе телеса отращивать.
- Чай за один-то раз телесов не нарастишь, так что не отговаривайся. Ты и поклевал-то как дите малое. Вон, Ванятка, и то побольше твово съел.
Михал Иваныч смеялся, потряхивая красивой разбойничьей головой, кудри его подрагивали, усы на щеках расправлялись.
- Что-ж ты нам сыночка свого не привез?, - прододжала Полина, - хоть бы Ванятка наш с парнишкой повозился. Что он тут с нами, с бабами, целыми днями хороводится. Привез бы на недельку, чай примем как свово.
- А вы бы сами лучше приезжали к нам в лес. В городе оно что: пыль да смута одна. А в лесу уж поди земляничка скоро созреет. Пособирать ее, голубушку, до вареньея наварить. А ваш Ванятка с лошадями нашими бы повозился. Ему на пользу пойдет, вон какой он бледный!
- Вот!, - загорелся Василий Иванович,- вот, человек вам дело толкует. Ехали бы воздухом подышать, рыбки поудить.
- Вася, Вася, бог с тобой! Какая из меня удильщица! Я и к воде-то не смею подойтить.
- А вот Михал Иваныч вас и научит. И я бы, глядишь, на выходные приехал. Да только не любит она лесу, волков, вишь, боится.
Засмеялись все, даже дети.
Отложив чаепитие, мужчины скрылись в сумрачном, тихом кабинете Василия Ивановича, достали заветный графинчик и опрокинули по наперстку.
- Ты вот что мне скажи, Василий: задумал я деньги свои со счету снять, да в кубышку заначить. Только не знаю, что делать мне с облигациями, да со всякими акциями. Много то нет, а и малость охота при себе сохранить.
- Ну – это ты зря. Зачем снимать то? А что, если украдут?
- А все равно уже все украли. Чего они стоят, деньги-то? Все пропало. И не пойму, кому от этого выгода.
- Да нет никому. Это все из-за войны, из-за неустойчивого положения. А акции сейчас продавать – это все равно, что так отдать. Они сейчас ничего не стоят. Пусть лежат себе и ждут конца войны. Тут главное – не прогадать. Работа наладится и акции прдрастать начнут.
- А если они обанкротятся?
- Ну – тут уж не без этого. Есть и такие, что уже обанкротились. Так их и продавать некому. Насчет облигаций – если есть у тебя надежное место, можешь спрятать, только не забывай, что в случае пожара они тю-тю..
- А что если я деньги в золоте обналичу?
- Нет, этого и вовсе не надо делать. Сколько ты сейчас за них получишь? Фигу. Подожди, война кончится – и деньги в цену войдут.
Михал Иваныч кивал головой. Помолчал, подумал и спросил:
- Ну, рассказывай, у тебя какая забота. О чем ты хотел со мной посоветоваться?
Василий Иванович немного смутился, потер пальцами корни волос и прокашлялся.
- Видишь-ли, я, может и не по адресу к тебе с моей заботой, но совет мне твой нужен во как.
- Ну, рассказывай, чего мнешься.
- Видишь-ли, хотел я Софью, сташую мою, замуж выдать. Возраст подошел, а войне конца не видно. А где женихов искать в такое время? Кто тут еще у нас, в городе? Да и не проста она, ой как не проста!
Михал Иваныч усмехнулся, пошлепал приятеля по руке:
- Насчет строптивоти ее, это можно уладить. Я могу. А вот жениха найти приличного – это немного сложней. Но – он потряс задумчиво пальцем, - возможно. Буду приглядываться. Все, что мужеского рода в городе толчется – у меня бывают, то коней посмотреть, то еще чего. Это ты правильно сделал, что меня предупредил. А тебе я вот что скажу: девка твоя хороша! Чудо – девка. Ты семью свою почаще в лес привози, а там и ко мне заходите. Пусть Софья твоя, да и Марья за компанию, к верховой езде приучаются, - и видя, что Василий Иванович готов ему возразить, остановил его жестом, - подумай своей головой: а как еще ее с будущим женихом сводить? Силой замуж отдавать – греха не оберешься. А так, если приглядим кого, вроде случайно их при лошадях свести – а там видать будет. Там и я смогу кой-чего. Надо подходить к этой затее с умом.
- Вон ты как! Хитер. Это можно попробовать. Все равно ни больших балов, ни наезда женихов в городе в ближайшее время не предвится.
- То-то и оно. Ты мне только вот что скажи: в каком сословии жениха искать. У меня такое представление: пусть будет купец, или разночинец, лишь бы человек был дельный.
Они молча посмотрели друг на друга, Василий Иванович откинулся на спинку кресла и задумчиво произнес:
- Так-то оно так. Только надобно иметь в виду, что из всех моих детей Софья больше всех походит на свою мать. Ну, не купческая она дочь, не купуческая. Как ты не крути, а купчихи из нее не выйдет. Разве-что если муж с хорошим образованием. И с воспитанием, что немаловажно. Чтобы не сермяжник какой.
- Да, ее полудворянское происхождение - это серьезное затруднение. Масло с водой не мешается. Можно, конечно, поискать ей кого из дворян, но разве что из разоренных, а промеж ними в большинстве своем игроки, гуляки или лентяи.
- Ну, не скажи. Мой свекор Андрей Антонович и не гуляка, и не игрок и не лентяй. Просто не умеет дела вести.
Романов смущенно засмеялся, тряхнув волнами волос.
- Не хочу с тобой спорить, но он как раз и был в свое время и гуляка, и лодырь и игрок, только к старости и образумился. А вот дела вести так и не научился. Живет себе, не поймешь на какие вши. Люди говорят, что за всем его сын приглядывает. А ты бы мог насчет замужества дочери и с ним посоветоваться. Сам понимаешь, он дворянин, он по-иному сображает, не как мы, простые людишки. И связи у него другие.
- Да, Михал Иваныч, тут ты прав. Надо съездить, чтоли, посмотреть, нет ли кого с его стороны. Купец – он как был купец, так им и останется, хоть ты его как учи. Не будет в нем тонкости. Хотя, скажу тебе, и дворяне разные бывают. Иной так хуже сапожника. Мне такие тоже попадались.
- Бывает, бывает. Это все либо новоиспеченные, либо с крепостными близко якшались, ну, когда по дурости, а когда и по нужде. И так бывало. А если судить по людям старинных кровей, то у них понятия другие. Ты ему - выгода, а он тебе – честь. А оба эти понятия не всегда дружат. Сам смотри: дворянин с нами, с простыми смертными всегда ровен, всегда учтив. И чем ты ниже рангом, тем он учтивей. Голосу не поднимает, все "голубчик”, да "любезный”, а уж если когда и сволочью обзовет, так и это у него уважительно выходит. А наш брат, купчишко, все горланит да чертыхается, с людьми словно с собаками, тьфу, самому противно.
Василий Иванович грустно рассмеялся.
- На это я и сам насмотрелся с молоду. Мне ведь частенько приходилось по ресторанам ужинать. Ну, смотришь, приличный, вроде человек, одет как князь, а как начнет гонять официантов недуром, женщин как лошадей оглядывать, да деньгами кичиться, хоть беги со стыда. Тут уж не ошибешься, наше отродье, купчина. Он и лошадь в зал способен привести, шампанским ее отпотчевать, чтобы показать каков он. А в то самое время настоящий князь сидит себе тихо, вежлив с обслугой, учтив со всеми. А чуть какой шум – и нет его. Не позволит себе быть замеченным в дурном обществе. И отчего мы такие разные? Вроде все одни щи хлебаем.
- А оттого, Василь Иваныч, что наши деды и отцы всеми правдами и неправдами деньги добывали, в люди выбивались. Вот и кичимся теперь ими, деньгами-то. А у дворян деньги были всегда, от праотцов, от рождения, от бога. Что ими кичиться. А если и нет, так будут, эдак самим богом положено. А не деньги, так земли, и людишки, о которых тоже надо было позаботиться. Кто лучше, кто хуже, но содержали смердов своих за счет своих земель и своих средств, и лечили, и женили и суд держали.
- Э! И среди дворянства сволочей скаредных полно, нечего их приукрашивать.
-А я и не приукрашиваю. Дворянин, он если даже и дрянь, а преподнести себя умеет. У него это врожденное. А о деньгах говорить без нужды они не любят, считают это зазорным для себя. Пуще того, на показ купюры бросать. Их разговоры – долг, честь.
- Да, это мне еще в молодости хозяин говаривал: мол так ведется у дворянства, что если он свой долг с честью исполняет, деньги приходят к нему сами. А те, что потеряны по дури - в загуле там, или в карты пароиграны, так те - тю-тю, ушли и не вернутся. Уж и не знаю, сказка это, или быль.
Романов задумчиво поднял лицо к потолку и ухмыльнулся. Затем пристально посмотрел на своего собоседника и тихонько сказал:
- Нет, Василий Иваныч, это не сказка. Это и есть одна и та-же наука. Вот ты, ты же перед важной сделкой бежишь подавать нищим на паперти?
- Бегу. Подаю. Но сейчас для меня важнее мои сироты. Им каждый божий день кушать надобно. Опять же из штанов быстро вырастают.
- Вот потому и деньги у тебя всегда будут. Чтобы ты с ними делился. Ничто ни за что в жизни не дается. А если и дается, то только как испытание. Не выдержал испытания – и деньги бог забрал.
- Ну, Михайло Иваныч, тут ты загнул. Я таких людей знаю, что по жизни ни гроша из кармана не выпустят, а живут себе припеваючи и в ус не дуют. Так и помрут в благоденствии.
- Ну и помрут, и что? С детей ихних спрос будет тот же. А вот на мой вкус, так лучше самому за свои грехи расплатиться, чем сыну расплату завещать. Он еще и сам за себя нагрешить успеет. И не приведи меня господь помереть должником. Лучше уж заранее об этом побеспокоиться.
И опять задумчивая тишина упала между ними.
- Что то мы с тобой не о том, - прервал молчание Василий Иванович.
- Все о том, все о том, - кивнул его собеседник. Я многое понял о тебе и твоих представлениях, а ты обо мне.
Продолжая раздумывать о своей заботе, Василий Иванович сказал:
- Еще до войны Антон Андреич, брат жены моей покойной, просил меня отправить к нему Софью пожить в Москву. А я все не хотел, серчал на него. И только теперь начинаю понимать, что зря. Раз уж она у меня такой благородной удалась. Ну чему моя Поля может ее научить? Нет ничему. На базар ходить да щи варить. А там бы, глядишь, и мужа она нашла по своим меркам. У них там все дворянство да офицеры в доме околачиваются. Софья моя – красавица, держится как графиня. Мы то с Полей сидим тут затворниками, она по балам не ходок, кроме барыни и сплясать ничего не может. А там бы она у родного дяди быстро нашла себе пару. А я бы их деньжатами поддержал.
- Это ты конечно дурака свалял. Ну, что уж теперь об этом зря вспоминать. Теперь будешь искать ей жениха по себе. Война то не завтра кончится. И неизвестно, придет ли твой Казанцев живым, или сгинет там, как и многие.
- Да, удивил ты меня своими понятиями, Михайло Иваныч. Я то грешным делом думал, что тебе такие разговоры без интересу. А ты вон как, о деньгах, о душе.
- Так ведь оно хоть человека лечить, хоть скотину, все равно с души надо начинать. А насчет меня ты себе больно то не воображай. Я как грешник был, так и остался. Для святости надо уметь прощать, а я этого не умею. В писании ясно сказано: бьют тебя по левой щеке, подставляй правую. Это я нет, не могу. Если ты меня да по левой щеке, да я тебя растопчу! В порошок сотру! Божьего наказанья ожидать не стану, зачем Господа утруждать, ежели я и сам могу!
Вечером Василий Иванович вызвал Соню к себе в кабинет. Она вошла, потупив взгляд, в закрытом платье и с простоволосой косой.
- Садись, - кивнул Василий Иванович и она присела прямая, как шест.
- Ну что, было у тебя время подумать? Или ты уже заодно с бунтовщиками и до нас тебе и дела нет? Ну, чего молчишь?
Соня шевельнулась на стуле и подняла на отца короткий замкнутый взгляд. Василий Иванович жалел ее, но чувствовал, что если она станет упрямиться или дерзить, ему со своей злостью не совладать, и решил долго не рассусоливать.
- Хватит тебе глупостями заниматься, пора всерьез подумать о замужестве. Иначе один бог знает, что ты еще натворишь.
Соня снова вздрогнула и лицо ее вспыхнуло.
- Силком отдавать я тебя не хочу, так что придется тебе приглядываться поближе к тем кандидатам, которых я тебе предложу. Из них и выберешь кто тебе лучше подойдет. И не надейся, что обдуришь меня. Спросить то я спрошу, но решать буду сам. Вот и все. С завтрашнего дня чтобы была у стола к завтраку. Из дому – ни-ни. Ни на какой базар, никуда. Вон тебе пианино, вон тебе рукоделье. Будешь ходить у меня по одной доске, и сама замуж заторопишься. Ступай. Ничего от тебя не дождешься.
Дочь вышла и Василий Иванович глубоко вздохнул. Самая красивая из всех его дочерей! Самая умная. Самая строптивая. Самая любимая. Он взял листок и стал составлять список приданого.
Помочь сайту
Поздравления
