11
Елена Беляева старалась не выделяться в этой зрительской массе. Она сама не понимала, отчего решила пойти на этот исторический фильм. История никогда не была её любимым коньком, будучи школьницей она путала даты исторических событий и порой не могла связно рассказать о том, что случилось на Чудском озере или под старинным городом Кромы.
Обилие в зале стариков немного напрягало. От них разило смесью ароматов одеколона и только что выпитого пива. Это амбре предательски щекотало ноздри. И Елене предательски хотелось чихнуть.
Однако, то обстоятельство, что дочь Емельянова также сидит в зале грело её самолюбие. Наверняка девчонка не заметила её, поскольку была слишком романтичной и глуповатой. Такая дурочка могла бы придтись по вкусу её непутёвым братцам – Рудольфу и Родиону. Они бы быстро догадались, для каких забав она может быть пригодна.
Елене обрыла собственная неустроенность. Она уже тяготилась своим одиночеством так же, как уставший от дороги пассажир пеняет на свой такой некстати неподъёмный чемодан.
Смотреть, как Главы государств обсуждают судьбу поверженной страны, было нестерпимо больно. Елене отчего-то было жаль немцев. Они ей нравились – именно те самые немцы, которых она должна была бы ненавидеть. Сейчас ей хотелось только одного, доказать, что, она, Виктория Емельянова – её падчерица до смерти.
Тиранить эту девчонку было бы приятно. Елена ещё не наигралась в игру дочки-матери. Вика своим невинным видом вызывала желание стегать её ремнём. «И почему она такая жопастая дура!», - мысленно возмущалась Елена, понимая, что сама для какого-то ветерана может показаться такой же надменной дурочкой с абсолютно куриными мозгами.
Вилен Тихонович не забыл о маленьком киносеансе.
Он словно бы мальчишка ждал его, собираясь, лишний раз взглянуть на некогда почти стёртый с лица Земли город.
Ему довелось там побывать в год сорокалетия окончания Сталинградской битвы. Поездка оказалась приятной – они спускались по Волге на комфортабельном теплоходе. В каюте было уютно, словно бы в палате санатория.
Он старался не замечать весёлую стайку школьников. Они занимали самые дешёвые каюты, похожие на отделение плацкартного вагона. Девочки старательно щеголяли в своей парадной пионерской форме, а мальчики со знанием дела разглядывали покачивающиеся на волнах бакены.
Вечером он, повинуясь любопытству, поднялся на верхнюю палубу. Там на белом полотнище экрана должны были показать новый приключенческий фильм. История захвата пиратами сухогруза «Нежин» показалась ему нарочито героической – все артисты казались ему красивыми балерунами – наверняка в жизни всё было бы иначе.
Он невольно смотрел на висящую на шлюпбалке лодку. Глаза его постепенно привыкали к сумраку майского вечера – небо из голубого стало тёмно-синим, а над мачтой теплохода засветились маленькие, похожие на электрические лампочки звёзды.
Тогда он немного тяготился этим туристическим паломничеством. Лобастый туристический «ЛАЗ» покатил по утвержденному турбюро маршруту. Вилен Тихонович предпочёл взять такси. Он вдруг подумал, что должен побыть в одиночестве.
Жёлтая «Волга» довезла его до мемориального комплекса. Тут всё дышало весной и какой-то особенно страшной и нелепой скорбью. Старику стало не по себе от многолюдья – люди шли к этой опаленной войной вершине, словно бы к давным-давно забытому храму.
Автобус со школьниками подъехал где-то через четверть часа. Вилен Тихонович успел полакомиться мороженым и заглянуть в киоск с сувенирами. Он вдруг испугался, что не сможет никак доказать, что приходил сюда.
«Господи, а что будет здесь через полвека? Век?» - мелькнула у него в мозгу слегка крамольная мысль.
Мир пришёл в движение. Он понял это ещё прошедшей осенью, когда с каким-то тупым равнодушием смотрел на похороны некогда горячо любимого народом Генсека. Смерть бровастого политика казалась ему фарсом. Этот фарс вовсе не радовал.
Жена как-то глупо по-щенячьи всхлипывала. Она то и дело отводила глаза от экрана, словно бы боялась поверить в то, что привычной жизни больше не будет.
В Волгограде он ощутил такую же странную тоску. Словно бы люди и здесь только притворялись скорбящими. Они напомнили ему тупых стадных животных.
«Интересно, а чувствуют ли они что-либо кроме любопытства?».
Старик собирался дойти до мемориального кладбища, постоять над могилой Маршала Чуйкова, но это дежурное многолюдье пугало его. Он избегал толпы, стараясь грустить или радоваться в одиночку.
Вика постаралась не мешать своим родителям. Те на мгновение показались ей глупыми подростками, ожидающими похвалы.
Мать разрывалась между кухней и детской. Именно там, в Викиной комнате, и решили устроить просмотр её любительского кинофильма. Фильм был снят на цветную плёнку, но был нем, словно бы сон барышни. Звуки словно бы тонули в нём, переставая тревожить барабанные перепонки.
Вика немного трусила. Она почти забыла, как мать наставляла на них объектив КИНОКАМЕРЫ. Сейчас их живые и радостные тела превратились в яркие пятна. И та, экранная Вика была лишь нелепым подобием Вики настоящей.
В гостиной был накрыт небольшой фуршетный столик. Отец Вики не стал жадничать – угостить ветерана дорогим сервелатом он считал своим долгом. Вилен Тихонович всегда ценил чужое гостеприимство и платил за добро добром.
Сейчас Вика чувствовала себя лишней. Она пока что не приобрела прав на этот праздник. Даже то, что она будет сидеть рядом с Виленом Тихоновичем, её немного смущало.
Такое же чувство она испытывала и тогда, в Волгограде. Город был похож
на давным-давно выздоровевшего человека, которому до сих пор приносят передачи, напоминая о некогда тяжёлой, почти смертельной болезни.
Вике стало неловко. Она была уверенна, что сюда могут приходить только ветераны. Что их детские тела смущают стариков – слезы какого-то непонятного умиления то и дело выступали на глазах ветеранов.
Плакала и сама Вика. Она боялась даже подумать об улыбке – её губы были стройны и прямы, словно бы застегнутая «молния».
Когда эта странная пытка патриотизмом окончилась – она вздохнула свободнее. Ей вдруг захотелось вернуться домой, перестать думать о том, о чём думать страшно и неприятно.
И вот теперь ей предлагали посмотреть некий рукотворный сон. Увидеть себя более глупой, чем сейчас. Увидеть даже не себя, а некий похожий образ.
Вилен Тихонович старался прятать слёзы умиления. Он слышал, как напряженно дышит Вика – её дыхание не могло заглушить даже стрекотание кинопроектора.
На белой простыне возникал яркий, но, увы, плоский мир. Он словно бы попал в чужое сновидение. Сон наяву. Старик старался хранить молчание, желание что-то сказать, объяснить или подсказать разом оставило его.
Глядеть на городские здания и слегка смущенных пионеров и пионерок было забавно. Дети выглядели нелепой, почти заигранной массовкой – они явно проигрывали простой дворовой кошке, которая вовсе не собиралась строить из себя кинозвезду.
Вике было стыдно. Она не смогла поверить, что эта насупленная девочка – она сама. Что её лицо, напоминающее лицо куклы скорее раздражает, чем умиляет. Эта особенность была особенно заметна на крупных планах. Та, экранная, Вика тотчас терялась, боясь и улыбнуться, и состроить нелепую гримасу скорби.
Наконец нелепый, плохо смонтированный фильм окончился.
…Вике стало стыдно перед стариком –они все на экране показались ей глупыми юннатами, пришедшими вместо зоосада на этот страшный курган. Да и по тому, как они выглядели, было понятно, что никакой особой скорби никто из них не испытывал.
Вика почувствовала себя обманутой. Она захотела крикнуть, что всё было не так. Но строгий взгляд матери заставил её сомкнуть губы и поскорее выйти в гостиную.
Тут тоже всё казалось таким лживым. Отец хлопотал возле большой зеленоватой бутылки с серебристым верхом, а мать с какой-то тоской взирала на кокетливую водочную бутылку.
Вика понимала, что мешает этим людям. Что она невольно опозорила их, оказавшись слишком глупой и наивной. И не важно, что ей тогда было на три года меньше, чем сейчас! Главное, она испортила настроение своей матери.
Между тем отец разлил спиртное. Водка забелела в похожих на пеньки стопках, а шампанское пузырилось в красивых фужерах.
- Ну, за праздник! Это, сколько же времени с тех лет минуло?
Взрослые выпили шампанское. Следующий тост был за павших солдат, и в ход пошли стопки с водкой. Одной бутылки хватило для того, чтоб захмелеть – старик шмыгнул носом и потянулся к лежащим на блюде бутербродам.
- Вот, с сервелатом, а вот с ветчиной, - захлопотала мать Вики, бросая на дочь строгие взгляды.
Вике самой не хотелось смотреть на эту трапезу – всё сейчас ей напоминало глупый спектакль.
Они не заметили, как вдалеке стали разрываться праздничные снаряды, рисуя на потемневшем небе яркие цветы. Вике стало немного страшно от этих залпов – они напомнили ей близкие раскаты грома, а во время грозы, она старалась свернуться калачиком под одеялом, напоминая собой маленькую испуганную дворняжку.
Вилен Тихонович понимал, что ему пора прощаться с этим миром. Он слишком устал ожидать смерть, та, отчего томила его, как неверная возлюбленная.
«В этот год и помру. Чего дальше волынку тянуть! Только надо бы тихо – чтобы разговоров потом не было!».
Глаза старика остановились на Вике. Ему было приятно смотреть на эту взрослеющую девочку. Та, словно бы редкое растение набирала силу и тянулась к солнцу, словно бы редкое растение.
Вика невольно дёрнула плечом, она всё чаще замечала эти щекочущие взгляды. Словно бы все только и мечтали оголить её, словно бы дорогую и совершенно недоступную куклу. Даже Вилен Тихонович показался ей на мгновение гадким и похотливым старикашкой.
Мысли Вики были далеко. Она вдруг подумала, что совсем скоро ей понадобится взрослый бюстгальтер. Груди всё чаще стали напоминать о себе, они старательно тревожили лиф платья с изнанки, словно бы были мордочками двух забавных щенков, которых случайно оставили в запертой комнате.
Родители Вики понимали, что их дочери пора переодеваться во фланелевую пижамку, и отправляться в постель, любоваться грёзами о принцессах и драконах. Она любила видеть во сне красивых девушек. Но сейчас все походило на забавный и волнующий сон.
Вике ужасно хотелось поскорее повзрослеть. Она вдруг захотела быть пьяной, совсем чуть-чуть, как какая-нибудь опереточная певица.
Родители и так слишком приучили её ощущать себя самодвижущей куклой. Вика вдруг подумала, что хорошо бы вскочить на стол и тотчас же избавиться от этого опостылевшего ей праздничного наряда, что вероятно и отец и этот увешенный наградами старик желают видеть её розовой и живой – совсем не похожей на целлулоидную куклу.
Вика взволновалась. Она была готова разжаться словно бы маленькая, но очень сильная пружина. Тело и так достаточно истомилось в плену приличий – оно было готова пойти на всё, только бы не чувствовать себя мёртвым.
Изольда Матвеевна не спускала с дочери глаз. Она читала её мысли и как-то жестоко улыбалась, представляя миг окончательного падения дочери. Вика слишком уверовала в свою непогрешимость, она, словно бы миленькая домашняя питомица спешила сорваться с опостылевшего ей поводка.
«Что ещё будет?» - молча, размышляла Изольда Матвеевна, старательно добавляя горечи мыслям, опрокидывая совершенно лишнюю стопку с водкой.
«Мне пора!» - заторопился прощаться Вилен Тихонович. – Спасибо за угощение и развлечение.
Он как-то по-слоновьи затопал в прихожую. Вика досадовала на старика. Тот так и не увидел в ней женщины, скорее она ему напоминала так и не появившуюся на свет дочь.
- Вика, марш в ванну! – прошипела Изольда Матвеевна, стоило входной двери захлопнуться за гостем. – Смотри, а то воду отключат!
СПАСИБО,ДЕНИС,ЗА ОЧЕНЬ ПОДРОБНЫЙ РАССКАЗ О ВЗРОСЛЕНИИ ВИКИ! ВСЁ В ТАКИХ ПОДРОБНОСТЯХ, БУДТО ВЫ САМИ ПРОЖИЛИ И ПРОЧУВСТВОВАЛИ ЭТО ВЗРОСЛЕНИЕ! ПРОДОЛЖАЮ ЧТЕНИЕ!!!
Помочь сайту
Поздравления
