Перестройка Глава 10

21 сентября 2020 - Денис Маркелов

10
Вилен Тихонович старался идти прогулочным шагом. Он шёл, как денди, радуясь тем отблескам, что дарят миру его надраенные до блеска ордена и медали.
Город жил своей обычной рабочей жизнью. Ветер подхватывал остатки от первомайских украшений и нёс прочь, как и то, что напоминало от такой мирной и светлой весне.
Вилен Тихонович старательно вглядывался в мир. Тот дрожал перед глазами, словно размытое отражение в реке. Стареть и слепнуть – было ужасно.
Он вдруг подумал, что вот очнётся от этого сна, сна, который он по своей глупости считал настоящей явью. Наверняка существовала и иная, неведомая ему Явь, Явь, в которую он войдёт после смерти.
Он только боялся, что войдёт туда в одиночку. Попросту убежит от своей благоверной спутницы. Некогда задорный и самоуверенный, он был растерян, словно бы посетитель городской бани, так не нашедший в предбаннике своей одежды.
Войдя в прохладный и почти пустынный вестибюль, он постарался перевести дух. Посмотреть на мир спокойно и здраво. На отменно отбеленной стене красовалась яркая стенгазета – красивый солдат в яркой серо-зелёной каске смотрел прямо на него сероватыми крестьянскими глазами.
«С Днём Победы!» - кричали яркие красные буквы. Их обвивала оранжево-чёрная лента. Эта лента была слишком яркой, слишком праздничной.
В меру крутая лестница привела его на второй этаж. Тут, на стене, всё ещё висели яркие чёрно-белые портреты членов Политбюро. Среди них не было только самых старших. И теперь в этом ряду портретов слишком ярко выделялся новый лобастый и, отмеченный ярким пятном на лбу новоявленный Генеральный секретарь.
Смуглолицая и чернявая девушка с пионерским галстуком на груди проводила его до дверей кабинета. Его вход совпал с дребезжащим и странно назойливым звонком.

Вике было не по себе. Она вдруг ощутила себя совершенно раздетою. И не только раздетою, но и совершенно прозрачной – кем-то похожим на дурацкий женоподобный аквариум. Звуки старческого голоса почти проплывали мимо её ушей – всё, что рассказывал Вилен Тихонович, она уже знала.
Другие школьники не сводили глаз с наград ветерана. Они смотрели на них, словно на россыпь бриллиантов – удивленно и заворожено. Особенно им нравилась большая рубиновая звезда с едва заметным солдатом в центральном круге – этот орден казался им более замечательным, чем серебристая медаль с танком на толстом, похожем на игрушечную шайбу, кругляше.
Вика понимала, что вернётся домой в сопровождении престарелого соседа. Тот казался ей ещё более старым, словно бы рассказывал не о Великой Отечественной, а о более древней – например, Троянской, войне.
Что там послужило поводом раздора – об этом Вика не задумалась. Она даже не могла представить себе ту самую мифологическую Елену. Из-за которой греки стали проливать кровь. Наверняка она была очень красивой. Не такой, как она, Вика, такая маленькая и зависимая ото всего – начиная от отметок в дневнике и настроения учителей.
Наконец Вилен Тихонович слегка утомился от своего продолжительного ораторства. Он чувствовал себя заводной куклой, у которой кончился завод. Всё понимающая классрукша, тотчас подала ему стакан со слегка отстоявшейся графинной водой.
Вилен Тихонович пил, как лошадь – его кадык странно дёргался. Казалось, что только что вернулся из прошлого – уставший и запыленный.
- Ну, дети у кого будут вопросы к нашему гостю? – 6елейно спросила классрукша.
Вика собиралась взметнуть правую руку, но отчего-то помедлила, словно бы устыдилась этого жеста. Ей всё ещё чудилось противная стеклянная нагота – а в ней, словно бы в аквариуме резвились глупые пучеглазые лягушки.

Вилен Тихонович старался не терять Вику из виду. И хотя до их многоэтажного дома было рукой подать, он вдруг понял, что зря слишком пристрастился к езде на машине. Избалованные ноги были слишком неумелыми – словно бы он из взрослого человека превращался в неумелого и почти болезненного малыша.
«Дожить бы до праздника, а там пусть будет, что будет!»
Он вдруг понял, что давно уже ушёл из этого мира, как из давно опостылевшего сна. Что так бывало с ним по утрам, когда звонок будильника грозился прозвенеть над ухом заливистой трелью. Тогда он не сразу понимал, что вот оно долгожданное и желанное пробуждение.
Обычно он давал жене поспать подольше. Возможно, и там, на том свете мужчины «просыпаются» раньше женщин. Вот почему они и живут дольше своих мужей.
Вика всегда боялась старых людей. Они могли внезапно сломаться, подобно много раз заводимой механической игрушке. Смерть была бы ей в новинку – к мертвецам надо приспособиться – они всегда возникают внезапно, словно бы пустынные миражи.

Устинья Яковлевна зазвала Вику «на пирог».
Вике всегда нравилось бывать в уютной квартире стариков. Она вновь почувствовала себя деловитой и сметливой пионеркой – обычно такие девочки приходили к старикам после уроков, помочь по хозяйству.
Вика вспоминала, как отчаянно трусила перед кухонной утварью, как боялась за свои пальцы, думая, что им суждено порхать по клавишам «Стенвейев» и «Ямах». Желание выходить перед заполненным людьми залом, обязательно в полупрозрачном платье, похожем на дорогую ночную сорочку, было нестерпимо.
Она просто едва сдерживалась, чтобы не обмочиться от распирающего её восторга. То, что она попадёт, обязательно попадёт в число лауреатов самого престижного фортепьянного конкурса, было скорее аксиомой, чем теоремой.
Но здесь не надо было притворяться вундеркиндкой. Старики любили её за другое – миловидное личико и опрятный внешний вид, относясь, словно бы неожиданно ожившей сувенирной кукле.
Сейчас, когда выглянувшая из своего убежища птица дважды сказала: «Ку-ку!» - Вика стала чувствовать себя не голым аквариумом, а живой и вполне счастливой девочкой. Она вдруг даже позабыла о своём таком претесном лифе, тот перестал мучить её – зато ловкие движения Устиньи Яковлевны стали притягивать себе, как замысловатые пассы фокусника.
Старик был отправлен на покой. Он сидел у расписного самовара, словно бы детская ватная кукла. Сидел и явно гордился своим нарядным видом.
Страх перед выступлением немного отпустил его. Всё оказалось не таким страшным – не надо было врать и приукрашивать свои подвиги, зато перед глазами возникали молодые люди, которые по возрасту могли бы годиться ему во внуки.
Он так и не сумел стать отцом – возможно, в этом была виновата его излишняя порывистость и неумелость в юности, а затем странное ощущение ненужности этой почти забытой гимнастики.
Он вдруг стал равнодушен и к этим движениям и к желанию быть метким – словно бы не выпускал себя в живую жаждущую оплодотворения женщину, а стрелял в цель или колол штыком нелепое болтающееся на верёвке чучело.
Да и сама Устинья Яковлевна явно не стремилась к материнству. Вероятно, её напугала излишняя порывистость мужа – он наваливался на неё, словно бы годовалый медвежонок на колоду мёда. Наваливался, ощущая вдруг внезапное желание атаковать это белое тело.
Теперь будучи старухой, она презирала себя за своё поведение. Та белокожая и смешливая девчонка была обычной неумехой в половом вопросе – что для старших товарищей было или игрой или обязательным упражнением на сон грядущий, у неё было неким припадком, похожим на буйство пьяного – Устинья вдруг вспоминала о чём-то и ловко выкатывалась из-под мужа.
Он видел её пышные, похожие на щёки Зефира на старинной карте, полушария попы, видел то, что было целью его взбудораженного и неожиданно пустившегося в рост детородного отростка. Выходя поутру по малой нужде, он удивлялся его податливости.
…Вика пила ароматный столичный чай, пила и понимала, что постепенно взрослеет. Она, словно бы росток из семени, вырастала из своего платья. То уже неслышно распадалось на части, заставляя вспомнить о прозрачном аквариуме в виде милой и красивой девочки пятнадцати лет отроду.
Но теперь вода в этом аквариуме становилось тёмно-коричневой. Казалось, в него специально влили цветные чернила, чтобы удивить живущих в нём обитателей.
«Устинья Яковлевна! А давайте, вместе праздник Победы встретим. Мама Вам фильм покажет – она его специально к юбилею готовила – наш класс в Волгограде.
Старики обещали придти на просмотр.

Праздничный день пролетел как единый миг.
С утра Вика отправилась на городскую площадь. Там в людской толчее ей было приятно думать о своих мечтах. Жизнь только начиналась, словно бы прекрасный и светлый день. Она только ощущала первые лучи восходящего солнца ещё не зная, как скоро наступит полдень, а затем и странный почти нежданный ею вечер.
Люди были нарядны и веселы. Они ходили по площади, слушали бравурные марши, чьи мелодии звучали из старомодных, похожих на цветы васильков, репродукторов. Взятая из дома рублёвая купюра отчаянно жгла ладонь – Вике ужасно хотелось потратить ей на мороженое и ситро. Она не вытерпела и купила картонный стаканчик с воткнутой в пломбирную горку плоской едальной палочкой. Нелепая землянистого цвета купюра распалась на весёлую стайку двугривенников и одинокого ужасно нелепого гривенника. Двугривенники отчего-то напомнили ей мушкетёров – они были неразличимы, как близнецы.
Люди спешили к только что отремонтированному городскому кинотеатру. Они шли, то ускоряя шаг, то вновь идя более медленно. Возле кассы уже вилась небольшая очередь.
На афише красовалось яркое красное слово «Победа». Вика встала вслед за какой-то милой старушкой в красивой нейлоновой косынке. Вике было немного странно – отчего она не надела привычную школьную форму с парадным фартуком – она та могла бы внезапно лопнуть, словно бы перезревший гороховый стручок.
Оказаться га людях совершенно обнаженной, словно бы какая-то фарфоровая куколка за долгие годы притерпевшаяся к своей наготе. К этому Вика была пока не готова. Она то и дело поправляла бабочкообразную заколку в волосах, и с каким-то недетским кокетством поигрывала своей довольно толстой и длинной косою.
Наконец, она отправила в окошечко свои жалкие монетки. Три двугривенника скрылись в окошке – а взамен их в руке Вики оказался пара прямоугольников бледно-голубой бумаги на одной стороне которых были напечатан небольшой бланк в пустые места которого были вписаны номера места и ряда.
В фойе кинотеатра была прохладно и свежо. Казалось, людям здесь нравятся – они смотрели на обделанные камнем стены и рассаживались по только что заново обитым кожаным креслицам и диванчикам.
Вика не спешила занимать чужое место. Ей вдруг подумалось, что вечером обязательно должна случиться гроза. Она всегда любила смотреть из окна, как вспыхивают молнии – а затем часто специально выходила на балкон, вдохнуть приятного озонированного воздуха.
Мысль о том, что вечером мать будет хвастаться своими навыками кинолюбителя, немного напрягало. Вика устала всё время быть запечатляемой на фоне то городских достопримечательностей, то квартирного интерьера. Она была в эти мгновения всего лишь милой и любимой игрушкой.
Наконец прозвучал короткий звонок. Люди направились к распахнутым дверям кинозала. Стоящая по ту сторону двери контролёрша деловито отрывала полоску со словом контроль и давала возможность пройти в зал.
Вика была рада, что не купилась на обилие торговых точек. Гораздо интереснее было узнать о том, как проходила знаменитая Потсдамская конференция. Она желала увидеть Сталина, Трумэна и Черчилля. Увидеть их, и то, что ей должны были показать в этом фильме.
Будучи пятилетней девочкой, она запомнила странное слово Хельсинки – так оказывается называлась столица одной северной страны. Именно там проходила конференция по вопросам ядерного разоружения и установления долговременного мира в Квропе.
Вика взглянула в свой билет и с удивлением обнаружила – что и номер места, и номер ряда обозначены одним и тем же двузначным числом, а именно 10.
Это обстоятельство польстило самолюбию девочки. Она пробралась на своё место и, установив сидение в горизонтальное положение, села.
Её ряд постепенно стал заполняться людьми, как и другие ряды тоже.
Наконец, после трёх коротких звонков щторки у дверей были задёрнуты, а свет в зале стал медленно гаснуть, и же в полной темноте на экране возникла изображение и два слова «Новости дня».
Вика смотрела на то, как Михаил Сергеевич встречается с работниками какой-то ленинградской фабрики. Диктор сопровождал кадры довольно скучным комментарием – казалось, что он, словно опоздавший на контрольную работу ученик придумывает для себя более менее приличное оправдание.
Наконец киножурнал подошёл к концу. Двери на какое-то мгновение распахнулись, запоздавшие зрители прошли внутрь, так же торопливо занимая первые попавшие свободные места.
Фильм оказался очень интересным. Вика смотрела его, как какую-то сказку. Смотрела, понимая, что рада видеть всё то, что видят её глаза.

Регистрационный номер №0480441

от 21 сентября 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0480441 выдан для произведения: 10
Вилен Тихонович старался идти прогулочным шагом. Он шёл, как денди, радуясь тем отблескам, что дарят миру его надраенные до блеска ордена и медали.
Город жил своей обычной рабочей жизнью. Ветер подхватывал остатки от первомайских украшений и нёс прочь, как и то, что напоминало от такой мирной и светлой весне.
Вилен Тихонович старательно вглядывался в мир. Тот дрожал перед глазами, словно размытое отражение в реке. Стареть и слепнуть – было ужасно.
Он вдруг подумал, что вот очнётся от этого сна, сна, который он по своей глупости считал настоящей явью. Наверняка существовала и иная, неведомая ему Явь, Явь, в которую он войдёт после смерти.
Он только боялся, что войдёт туда в одиночку. Попросту убежит от своей благоверной спутницы. Некогда задорный и самоуверенный, он был растерян, словно бы посетитель городской бани, так не нашедший в предбаннике своей одежды.
Войдя в прохладный и почти пустынный вестибюль, он постарался перевести дух. Посмотреть на мир спокойно и здраво. На отменно отбеленной стене красовалась яркая стенгазета – красивый солдат в яркой серо-зелёной каске смотрел прямо на него сероватыми крестьянскими глазами.
«С Днём Победы!» - кричали яркие красные буквы. Их обвивала оранжево-чёрная лента. Эта лента была слишком яркой, слишком праздничной.
В меру крутая лестница привела его на второй этаж. Тут, на стене, всё ещё висели яркие чёрно-белые портреты членов Политбюро. Среди них не было только самых старших. И теперь в этом ряду портретов слишком ярко выделялся новый лобастый и, отмеченный ярким пятном на лбу новоявленный Генеральный секретарь.
Смуглолицая и чернявая девушка с пионерским галстуком на груди проводила его до дверей кабинета. Его вход совпал с дребезжащим и странно назойливым звонком.

Вике было не по себе. Она вдруг ощутила себя совершенно раздетою. И не только раздетою, но и совершенно прозрачной – кем-то похожим на дурацкий женоподобный аквариум. Звуки старческого голоса почти проплывали мимо её ушей – всё, что рассказывал Вилен Тихонович, она уже знала.
Другие школьники не сводили глаз с наград ветерана. Они смотрели на них, словно на россыпь бриллиантов – удивленно и заворожено. Особенно им нравилась большая рубиновая звезда с едва заметным солдатом в центральном круге – этот орден казался им более замечательным, чем серебристая медаль с танком на толстом, похожем на игрушечную шайбу, кругляше.
Вика понимала, что вернётся домой в сопровождении престарелого соседа. Тот казался ей ещё более старым, словно бы рассказывал не о Великой Отечественной, а о более древней – например, Троянской, войне.
Что там послужило поводом раздора – об этом Вика не задумалась. Она даже не могла представить себе ту самую мифологическую Елену. Из-за которой греки стали проливать кровь. Наверняка она была очень красивой. Не такой, как она, Вика, такая маленькая и зависимая ото всего – начиная от отметок в дневнике и настроения учителей.
Наконец Вилен Тихонович слегка утомился от своего продолжительного ораторства. Он чувствовал себя заводной куклой, у которой кончился завод. Всё понимающая классрукша, тотчас подала ему стакан со слегка отстоявшейся графинной водой.
Вилен Тихонович пил, как лошадь – его кадык странно дёргался. Казалось, что только что вернулся из прошлого – уставший и запыленный.
- Ну, дети у кого будут вопросы к нашему гостю? – 6елейно спросила классрукша.
Вика собиралась взметнуть правую руку, но отчего-то помедлила, словно бы устыдилась этого жеста. Ей всё ещё чудилось противная стеклянная нагота – а в ней, словно бы в аквариуме резвились глупые пучеглазые лягушки.

Вилен Тихонович старался не терять Вику из виду. И хотя до их многоэтажного дома было рукой подать, он вдруг понял, что зря слишком пристрастился к езде на машине. Избалованные ноги были слишком неумелыми – словно бы он из взрослого человека превращался в неумелого и почти болезненного малыша.
«Дожить бы до праздника, а там пусть будет, что будет!»
Он вдруг понял, что давно уже ушёл из этого мира, как из давно опостылевшего сна. Что так бывало с ним по утрам, когда звонок будильника грозился прозвенеть над ухом заливистой трелью. Тогда он не сразу понимал, что вот оно долгожданное и желанное пробуждение.
Обычно он давал жене поспать подольше. Возможно, и там, на том свете мужчины «просыпаются» раньше женщин. Вот почему они и живут дольше своих мужей.
Вика всегда боялась старых людей. Они могли внезапно сломаться, подобно много раз заводимой механической игрушке. Смерть была бы ей в новинку – к мертвецам надо приспособиться – они всегда возникают внезапно, словно бы пустынные миражи.

Устинья Яковлевна зазвала Вику «на пирог».
Вике всегда нравилось бывать в уютной квартире стариков. Она вновь почувствовала себя деловитой и сметливой пионеркой – обычно такие девочки приходили к старикам после уроков, помочь по хозяйству.
Вика вспоминала, как отчаянно трусила перед кухонной утварью, как боялась за свои пальцы, думая, что им суждено порхать по клавишам «Стенвейев» и «Ямах». Желание выходить перед заполненным людьми залом, обязательно в полупрозрачном платье, похожем на дорогую ночную сорочку, было нестерпимо.
Она просто едва сдерживалась, чтобы не обмочиться от распирающего её восторга. То, что она попадёт, обязательно попадёт в число лауреатов самого престижного фортепьянного конкурса, было скорее аксиомой, чем теоремой.
Но здесь не надо было притворяться вундеркиндкой. Старики любили её за другое – миловидное личико и опрятный внешний вид, относясь, словно бы неожиданно ожившей сувенирной кукле.
Сейчас, когда выглянувшая из своего убежища птица дважды сказала: «Ку-ку!» - Вика стала чувствовать себя не голым аквариумом, а живой и вполне счастливой девочкой. Она вдруг даже позабыла о своём таком претесном лифе, тот перестал мучить её – зато ловкие движения Устиньи Яковлевны стали притягивать себе, как замысловатые пассы фокусника.
Старик был отправлен на покой. Он сидел у расписного самовара, словно бы детская ватная кукла. Сидел и явно гордился своим нарядным видом.
Страх перед выступлением немного отпустил его. Всё оказалось не таким страшным – не надо было врать и приукрашивать свои подвиги, зато перед глазами возникали молодые люди, которые по возрасту могли бы годиться ему во внуки.
Он так и не сумел стать отцом – возможно, в этом была виновата его излишняя порывистость и неумелость в юности, а затем странное ощущение ненужности этой почти забытой гимнастики.
Он вдруг стал равнодушен и к этим движениям и к желанию быть метким – словно бы не выпускал себя в живую жаждущую оплодотворения женщину, а стрелял в цель или колол штыком нелепое болтающееся на верёвке чучело.
Да и сама Устинья Яковлевна явно не стремилась к материнству. Вероятно, её напугала излишняя порывистость мужа – он наваливался на неё, словно бы годовалый медвежонок на колоду мёда. Наваливался, ощущая вдруг внезапное желание атаковать это белое тело.
Теперь будучи старухой, она презирала себя за своё поведение. Та белокожая и смешливая девчонка была обычной неумехой в половом вопросе – что для старших товарищей было или игрой или обязательным упражнением на сон грядущий, у неё было неким припадком, похожим на буйство пьяного – Устинья вдруг вспоминала о чём-то и ловко выкатывалась из-под мужа.
Он видел её пышные, похожие на щёки Зефира на старинной карте, полушария попы, видел то, что было целью его взбудораженного и неожиданно пустившегося в рост детородного отростка. Выходя поутру по малой нужде, он удивлялся его податливости.
…Вика пила ароматный столичный чай, пила и понимала, что постепенно взрослеет. Она, словно бы росток из семени, вырастала из своего платья. То уже неслышно распадалось на части, заставляя вспомнить о прозрачном аквариуме в виде милой и красивой девочки пятнадцати лет отроду.
Но теперь вода в этом аквариуме становилось тёмно-коричневой. Казалось, в него специально влили цветные чернила, чтобы удивить живущих в нём обитателей.
«Устинья Яковлевна! А давайте, вместе праздник Победы встретим. Мама Вам фильм покажет – она его специально к юбилею готовила – наш класс в Волгограде.
Старики обещали придти на просмотр.

Праздничный день пролетел как единый миг.
С утра Вика отправилась на городскую площадь. Там в людской толчее ей было приятно думать о своих мечтах. Жизнь только начиналась, словно бы прекрасный и светлый день. Она только ощущала первые лучи восходящего солнца ещё не зная, как скоро наступит полдень, а затем и странный почти нежданный ею вечер.
Люди были нарядны и веселы. Они ходили по площади, слушали бравурные марши, чьи мелодии звучали из старомодных, похожих на цветы васильков, репродукторов. Взятая из дома рублёвая купюра отчаянно жгла ладонь – Вике ужасно хотелось потратить ей на мороженое и ситро. Она не вытерпела и купила картонный стаканчик с воткнутой в пломбирную горку плоской едальной палочкой. Нелепая землянистого цвета купюра распалась на весёлую стайку двугривенников и одинокого ужасно нелепого гривенника. Двугривенники отчего-то напомнили ей мушкетёров – они были неразличимы, как близнецы.
Люди спешили к только что отремонтированному городскому кинотеатру. Они шли, то ускоряя шаг, то вновь идя более медленно. Возле кассы уже вилась небольшая очередь.
На афише красовалось яркое красное слово «Победа». Вика встала вслед за какой-то милой старушкой в красивой нейлоновой косынке. Вике было немного странно – отчего она не надела привычную школьную форму с парадным фартуком – она та могла бы внезапно лопнуть, словно бы перезревший гороховый стручок.
Оказаться га людях совершенно обнаженной, словно бы какая-то фарфоровая куколка за долгие годы притерпевшаяся к своей наготе. К этому Вика была пока не готова. Она то и дело поправляла бабочкообразную заколку в волосах, и с каким-то недетским кокетством поигрывала своей довольно толстой и длинной косою.
Наконец, она отправила в окошечко свои жалкие монетки. Три двугривенника скрылись в окошке – а взамен их в руке Вики оказался пара прямоугольников бледно-голубой бумаги на одной стороне которых были напечатан небольшой бланк в пустые места которого были вписаны номера места и ряда.
В фойе кинотеатра была прохладно и свежо. Казалось, людям здесь нравятся – они смотрели на обделанные камнем стены и рассаживались по только что заново обитым кожаным креслицам и диванчикам.
Вика не спешила занимать чужое место. Ей вдруг подумалось, что вечером обязательно должна случиться гроза. Она всегда любила смотреть из окна, как вспыхивают молнии – а затем часто специально выходила на балкон, вдохнуть приятного озонированного воздуха.
Мысль о том, что вечером мать будет хвастаться своими навыками кинолюбителя, немного напрягало. Вика устала всё время быть запечатляемой на фоне то городских достопримечательностей, то квартирного интерьера. Она была в эти мгновения всего лишь милой и любимой игрушкой.
Наконец прозвучал короткий звонок. Люди направились к распахнутым дверям кинозала. Стоящая по ту сторону двери контролёрша деловито отрывала полоску со словом контроль и давала возможность пройти в зал.
Вика была рада, что не купилась на обилие торговых точек. Гораздо интереснее было узнать о том, как проходила знаменитая Потсдамская конференция. Она желала увидеть Сталина, Трумэна и Черчилля. Увидеть их, и то, что ей должны были показать в этом фильме.
Будучи пятилетней девочкой, она запомнила странное слово Хельсинки – так оказывается называлась столица одной северной страны. Именно там проходила конференция по вопросам ядерного разоружения и установления долговременного мира в Квропе.
Вика взглянула в свой билет и с удивлением обнаружила – что и номер места, и номер ряда обозначены одним и тем же двузначным числом, а именно 10.
Это обстоятельство польстило самолюбию девочки. Она пробралась на своё место и, установив сидение в горизонтальное положение, села.
Её ряд постепенно стал заполняться людьми, как и другие ряды тоже.
Наконец, после трёх коротких звонков щторки у дверей были задёрнуты, а свет в зале стал медленно гаснуть, и же в полной темноте на экране возникла изображение и два слова «Новости дня».
Вика смотрела на то, как Михаил Сергеевич встречается с работниками какой-то ленинградской фабрики. Диктор сопровождал кадры довольно скучным комментарием – казалось, что он, словно опоздавший на контрольную работу ученик придумывает для себя более менее приличное оправдание.
Наконец киножурнал подошёл к концу. Двери на какое-то мгновение распахнулись, запоздавшие зрители прошли внутрь, так же торопливо занимая первые попавшие свободные места.
Фильм оказался очень интересным. Вика смотрела его, как какую-то сказку. Смотрела, понимая, что рада видеть всё то, что видят её глаза.

Перестройка Глава 9

Перестройка Глава 12

Рейтинг: +1 282 просмотра

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (1)

Марта Шаула # 22 сентября 2020 в 15:37 0

НУ,ДЕНИС! ОЧЕНЬ ОБРАЗНО И ИНТЕРЕСНО,ПОДРОБНО ВЫПИСАНЫ ВСЕ ДЕТАЛИ ЧУВСТВ
И ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ С МЕЛЬЧАЙШИМИ ПОДРОБНОСТЯМИ!
Я ТО СМЕЯЛАСЬ,ТО УЛЫБАЛАСЬ, НУ,ПРОСТО,НАСЛАЖДАЛАСЬ!
ЧУВСТВУЮ,ЧТО КОНЦА ПОВЕСТИ НЕ ВИДНО.НО МНЕ ИНТЕРЕСНО,ЧТО ЖЕ
ДАЛЬШЕ ПРОИЗОЙДЁТ С ЕЛЕНОЙ, ВИКОЙ, И ДРУГИМИ ПЕРСОНАЖАМИ.
lady-12

RSS-лента комментариев