Главная → Проза → Крупные формы → Романы → Печать Каина. Глава шестая

Печать Каина. Глава шестая

20 августа 2012 - Денис Маркелов
Глава шестая
 
А Людмиле Головиной меньше всего на свете хотелось вспоминать о своём давно ушедшем за горизонт детстве. Она вовсе не грустила по этому, давно потерянному в тумане забытья, берегу. Напротив, радовалась, что наконец вышла в открытый океан из пускай и спокойной, но такой скучной бухты.
Она поспешила распрощаться со всеми своими прежними фото – образ смазливой, но ужасно недалёкой Принцессы преследовал её. Казалось, что вот-вот из подворотни кто-то звонко крикнет «А она думала, что – Принцесса. А сама…»
Людмила Степановна до крови закусывала губу, чтобы случайно и полдо не опростоволоситься, невпопад закудахтав, на каком-нибудь ужасно важном судебном заседании.
Кузина Инны Крамер всегда помогала ей. Эта успевшая дойти почти до сорока лет женщина умело сочетала семейные радости с карьерой следователя и была довольна тем, как Людмила Степановна пригвождает к позорному столбу ненавистных ей преступников.
Людмила Степановна мечтала, что со временем сможет поделиться своими профессиональными тайнами – ей не терпелось прославиться, но теперь не как глупой и смазливой воображалой, а в качестве деловой женщины и перспективного работника надзирающих за следствием органов.
Только появления у здания прокуратуры вездесущей Инны немного смущало. Но Инна давно вошла во вкус репортёрской работы, она лихо парковала своего двухколёсного друга, и торопливо входила внутрь здания, стараясь не оставлять без внимания ни малейшей детали пейзажа.
Оказалось, что эти двенадцать лет пошли им всем на пользу. Инна даже не заикалась о Рахмане – этот парень растворился во времени и пространстве, и Инна была уверенна в том, что этого урода, вероятно, давно подстрелили в Кавказских горах, как бешеного волка.
Иногда она ловила себя на желании вглядеться в лица разоблаченных наёмников. Рахман, который окончательно развратил её, был теперь ненавистен так, как будто именно он заразил её нехорошей болезнью. Инна относилась к сексу с оттенком скуки, для юношей она была слишком опытна, а старикам не нравился её боевой настрой.
Конечно, можно было вооружиться страптоном и трахать изнывающих от безделья студенток. Эти мнимые девственницы сами напрашивались на приключения для своей пятой точки. Но Инна жалела, этих детей 1990-х, барышни слишком уж были глупы и надменны.
В коридорах прокуратуры она не раз сталкивалась с Людмилой. Но теперь, в этой златокудрой женщине ничего не осталось от прежней такой глупой Людочки. Они понимали друг друга с полувзгляда. Инна ещё не забыла собственный подвиг, когда она, задыхаясь от омерзения к самой себе, неизвестно как сумела обезглавить ненавистного Мустафу.
Всё это казалось теперь затейливой web-игрой. Словно бы всё это было не по правде, а только приснилось, родилось в её воспаленном мозгу. И даже то, как они убивали Мустафу.
Им не поверили. Никто не собирался искать тело – даже приехавший за Артуром старик. Он, возможно, был доволен такой развязкой. Видимо, этот человек допёк и его…
Если нас не наказали тогда, сейчас не чего вспоминать об этом. Его жёнушка парится на нарах, держу пари, что она уже тубик схватила, и скоро сдохнет!»
Инна не видела Руфину. И даже то, что их имена хорошо рифмовались, казалось ей просто случайным совпадением. Хотя и она была такой же жертвой обстоятельств, как и Руфина…
 
Сообщение об освобождении Руфины было подобно цунами для обеих. Людочка не верила своим глазам, как могла эта дрянь оказаться на свободе, после того, как дерзко измывалась над четырнадцатью ни в чём не повинными девичьими душами.
Она поспешила успокоить себя чашечкой кофе. Ароматный напиток действовал на неё, как допинг, после него уже было не страшно идти в бой с открытым забралом.
«Возможно, кто-то подмаслил лыжи этой дряни! Но кто? Мустафа давно разложился на атомы, Клим Иванович благополучно переварен сомом. А как же звали этого странного господина, который так и не вернулся из Турции?»
Шабанов сумел замести свои следы. Он сделал вид, что сгинул в пучине южного моря, а сам сумел-таки добраться до спасительной горной республики.
Прошлое было закрыто, как не интересный роман, и он теперь ожидал новую личину для своей новой жизни.
Но об этом знал только он один…
Людмила не верила в призраков. Она меньше всего хотела, чтобы кто-то вновь напомнил ей о прошлом, чтобы вновь её напряженной промежности коснулся стыдливый холодок страха, как тогда, когда она старательно до блеска надраивала опостылевшие ей до рвоты унитазы.
«Можешь считать, что ты отслужила срочную!».
 
«Конечно, можно посоветоваться с отцом. Но он в последние дни так сдал, превратился в настоящего рамоли… И что он может посоветовать. Говорят, что эта болезнь неизлечима, скоро он станет растением, и со временем - попросту иссохнет.
 
* * *
Степан Акимович сидел за персональным компьютером и играл в шашки.
Он почти не чувствовал своих ног, казалось, их просто-напросто отпилили, как ненужные древесные сучья. Когда-то он бы испугался такого вынужденного затворничества, но теперь как-то философски смотрел на свою проблему.
Ему помогали племянницы – они так и не захотели обзавестись шевелюрами и ходили по дому в спортивных костюмах, подобно двум биороботам.
Дядя Степан был их маленьким. Жизнь этих двух сестёр не задалась. Она была слишком пресна, в отличии от жизни их кузины, которая изредка наведывалась в дом к тёте привозя провизию и городские новости.
Кто-то предлагал лечить Степана Акимовича разрядами электричества. Он был бы рад стать вновь полноценным – а не заморачиваться с подгузниками и прочими средствами гигиены. Но тогда, тогда ему пришлось бы вновь окунуться с головой в опостылевший ему мир.
А здесь, здесь ему было хорошо. К нему даже приходили люди посоветоваться по тому или иному вопросу – и он охотно давал советы.
Дочь также нуждалась в поддержке. Он внимательно следил за её карьерой, не забывая, впрочем, писать и в Нижний Новгород, к своей второй дочери.
Лора так до конца и не оправилась от своего потрясения. Однако и в её жизни намечались долгожданные перемены. Она собиралась соединить свою судьбу с каким-то довольно перспективным парнем, об этом сообщала и сама Лора, и её мать, которая в последнее время стала такой же мнительной и странной, как и сам Головин Степан Акимович.
Сёстры, правда, нашли в себе талант рисовальщиц. Они писали в основном натюрморты, умея из простых на первый взгляд вещей составить жалостливые композиции. Их акварельные работы побывали на двух сборных выставках, их хвалили и говорили, что если бы сёстры прошли настоящую выучку, из них бы выработались талантливые мастера.
Но Ульяна и Любовь только посмеивались над чужими похвалами. Они и так знали себе цену, да и здесь в пригороде трудно было стать настоящим художником.
 
Людмила Степановна вспомнила, что не видела отца две недели.
Ей стало стыдно от собственной забывчивости. Отец теперь нуждался в ней, теперь он был ребёнком - а она, она его нянькой.
Дорога до посёлка, где проживала сестра отца, была гладкой и чистой. Людмила Степановна по пути заглянула в сетевой магазин и набила покупками два больших пакета. Они теперь смирно лежали в багажном отделении. Лежали и не мешали вести машину.
 
Сёстры услышали шум мотора издалека.
Они уже стояли у ворот, готовые распахнуть обе створки.
Людмила поставила свою красавицу на ручник и снисходительно улыбнулась.
Теперь она совсем не презирала этих тихонь. Напротив, сама побыв в их шкуре, стала даже находить эстетическую радость в лицезрении свободных от лишнего груза голов.
Автомобиль въехал во двор.
Сёстры охотно подхватили оба пакета и. словно изголодавшиеся по сюрпризам дети потащили их в дом.
«А отец, он здоров?» - вдруг совсем некстати задала свой вопрос Людочка.
- Люда ты же всё знаешь? – укоризненно проговорила Ульяна, вытаскивая покупки.
- Я знаю, что у него парализованы ноги, но он мог простудиться, у него мог заболеть живот. Поэтому я и спросила.
- Он здоров. А ты как.
- К сожалению, у меня дурные вести. Ту самую женщину освободили из мест заключения. И не факт, что она не станет нам мстить…
- Ты, что об этой… как её там… Руфине?
От волнения Ульяна проглотила звук «ф.» и тотчас покраснела, стыдясь своего ставшего похожим на помидор лица.
- Знаете, а лысины вам идут. Я бы сейчас охотно походила бритой, но…
- Может быть тебе лучше окраситься в другой цвет?
- В брюнетку? А что это изменит? Лучше уж я останусь для всех тупой светловолосой сволочью. Кстати, мне советовали отправить отца в пансионат для инвалидов. Вы же плохо справляетесь.
- Кто тебе сказал? Степану Акимовичу хорошо у нас…
- Господи, какие же вы легковерные! Это же шутка простая забавная шутка…
Людмила Степановна усмехнулась. В последнее время ей адски хотелось курить. Даже не зажигать сигареты, а просто сунуть её себе в рот, ощутив губами нечто тонкое и продолговатое. Она пыталась бороться с этим искусом с помощью леденцов, но те только дразнили язык…
- А её нельзя ли отправить обратно? – задала вопрос Любовь.
- Она пока ничего не совершила предрассудительного. Хотя я догадываюсь, кто мог ей помочь…
- И кто же?
- Шабанов…
- Но ведь в новостях говорили, что он разбился где-то в Швейцарии.
- Да, но так был ещё один человек. Я не буду называть его фамилии. Так вот у меня есть такое предположение, что Шабанов просто сменил имя.
- С чего ты это взяла.
- Просто этот имярек вдруг яро занялся политикой. Он, видимо, собирается баллотироваться в Президенты России. А вы понимаете, что это значит. Я слушала его выступления – этот человек явно замыслил какую-то пакость. Кстати, он вспоминал и о том имении. Собирается инвестировать средства в его восстановление.
- И что?
- Вкратце – он решил, что пора создать сеть закрытых учебных заведений. И туда принимать детей известных людей. Эта затея называется у него «Операция «Лицей». Теперь понимаете?
- Что мы должны понять.
- Этот человек хочет взять в заложники сыновей и дочерей тех, кто будет служить ему опорой. Возможно. Эти девушки и юноши будут на таком же положении, на каком была я.
- Но ведь это…
- Со стороны всё будет вполне прилично. Накануне 200-летия Александровского Лицея возобновляется сеть привеллигированных учебных заведений. Никакой глупой программы, никакого никому не нужного ЕГЭ. Просто подготовка новых управленцев. А под этим…
 
Омар Альбертович был на грани провала.
Он как-то не задумывался о тяжести чужого имени. Предостережения есенинского Пугачёва прошли мимо его ушей, он был уверен, что сумеет играть эту роль до гробовой доски. Теперь надо было устроить личную жизнь Руфины. Он, правда, подумывал о женитьбе, Руфина могла стать первой леди.
«А Артур стал бы моим пасынком. Парень поступил бы в Гарвард или в Оксфорд. А потом мог делать карьеру дипломата или просто служить мне…».
Он тотчас закрыл глаза. Артур был бы обязан ему всем. Он был ничем не хуже своего покойного отца. Правда этим льстивым олухом пришлось пожертвовать, но мало ли на свете пешек, мечтающих прослыть ферзями.
Теперь он был готов идти ва-банк. Теперь ничего не удерживало его от самого главного шага, старания швейцарских медиков не прошли даром. Он был уже другим человеком, другим до мозга костей…
Жизнь в чужой шкуре пугала. Он вдруг понял, что не оценил все риски, что теперь должен быть вдвойне осторожен, что путь к сияющей вершине только начат.
Ираида также беспокоила его. Она теперь наслаждалась свободой, как незадачливый немецкий профессор, и в любой момент могла подставить её, как Плейшнер едва не подставил Штирлица.
Гостиница, в которой она теперь обитала, была довольно опасна: здесь все постояльцы были на виду - любопытные горничные и аккуратно подстриженные бои любили заглядывать в душу постояльцев.
«Пора навестить Арона Мойшевича. Это старый плут должен знать, что пора отдавать долг. Наверняка, он едва не заморил Артура, этот парень мне нужен, как конь Ричарду. Третьему.
Он договорился. Договорился, что они полетят. Полетят на юг. На небольшом трёхместном аэроплане. Он был вполне безопасен.
«А что, если кто-то захочет остановить меня? Впрочем, кто может меня разоблачить, эти глупые девушки. Им совсем не улыбается вновь ворошить эту зловонную кучу. Вновь вспоминать, как та прокурорская леди драила своими кривыми ручками унитаза, а известная всем в городе дочь покойного банкира была секс-рабыней и Мэри Поппинс по совместительству.
«Всё безопасно. Я зря трушу. Этот мальчик будет моим неразменным рублём. Он ведь даже не догадывается, что я его добрый дедушка. И главное, чтобы он унаследовал от своего отца его лучшие достоинства…».
 
Людмила Степановна осторожно вела свою «четвёрку» по переполненной автомобилями улице.
Она только что приблизилась к светофору, отсюда, более разумные автолюбители сворачивали вниз, в район личной застройки.
Она так и сделала, как только был дан разрешающий сигнал.
Думать о том, что вновь спустя двенадцать лет всё повторится, как в глупом фильме было тяжко.
В мозгу даже мелькнула фаза старого судейского чиновника: «Спустя двадцать лет – побрили». А что, если и её вновь ожидает участь жертвы.
Теперь она разучилась бояться – голубой мундир надёжно защищал её от преступных поползновений. Да и те люди, что оказывались на скамье подсудимых, не были столь опасны. В основном, это были дебоширы и мелкие воры.
Вряд ли бы их родные решили похитить прокурора…
А вот Шабанов.
Он мог попытаться. Но Людочка уже была другой. Детство закончилось, и с ней ушло всё то, что делало её слабой завистливой дурой. И этому стареющему злодею надо было ещё постараться, чтобы добраться до неё.
«Как хорошо, что я так и не стала выходить замуж. Семья сделала бы меня слабой и зависимой, а так у меня только одно слабое место – отец….».
То, что отец стал инвалидом, было самым большим ударом. Он так и не оправился от тех ударов, развод с женой, окончание юридической практики и желание навсегда забыть о прошлом, окончательно истрепало его нервы. Он сначала просто жаловался на боль в ногах, а затем однажды просто не смог подняться с дивана, сидя, как идол
Приехавшая вскоре «Скорая» диагностировала скоротечный паралич.
Отец впервые был жалок. Он напомнил Людмиле её саму, когда она, кривляясь и дрожа от страха, старательно выпевала мерзкие куриные рулады под смех опостылевших ей товарок. Он также ожидал удара  и пытался отстраниться от него.
«Нервы… Они тонки, как нити», - словно декламируя свой собственный стих произнёс брюнет в белом халате. Он постучал по коленной чашечке отца и вдруг странно улыбнулся.
«Что здесь смешного?», - попыталась вспылить Людмила Степановна.
Она боялась вновь стать робкой, но на словах горделивой Людочкой, боялась почувствовать влагу в промежности, боялась, что вновь станет вровень с той жалкой Какулькой, которая целых два месяца обитала в её теле.
- Ничего. Просто я подумал, что вы захотите.
Врач замолчал, и эта театральная привычка, делать многозначительные паузы заставила Людочку вспылить ещё раз.
- Договаривайте, если уж начали!
- Просто в таких случаях многие расстаются с близкими, словно с поломанной игрушкой.
- То есть, вы мне предлагаете, убить отца?
- Ну, нет, конечно. Просто я думал, что в приюте ему будет более удобно.
- Ну, уж нет… Я неплохо зарабатываю. И этого не будет никогда. Это убьёт папу.
- А кем вы работаете, если не секрет?..
- Я служу в прокуратуре.
- Вот видите, как неудобно. Теперь вы скажете, что я склонял вас к убийству отца.
- Не мелите глупостей. Отец обязательно поправится. Я уверенна, это временные трудности.
- Постойте, это не о вас писали в…
Название бульварного журнальчика прошло мимо ушей Людмилы Степановны. Она знала, что за изложение их с Оболенской похождений хорошо заплачено, а сытые и флегматичные фотомодели охотно позировали в роли малолетних жертв восточного деспота. К тому же на странице была напечатана знаменитая картина Михаила Уланова – там была изображена обнаженная пушкинская Людмила и мерзкий карлик с длинной бородой.
Если у Мустафы что и было длинным, то это член. Людочка видела его правда мельком, но запомнила. Как-то пытался вползти в узкую щёлку её сестры, а тогда для неё ненавистной и подлой секретарши, которая была бельмом в глазу, как радостная фотография в годы невзгод.
Она тогда всерьёз считала себя правой. Мысленно она лишала секретаршу её шикарной шевелюры. Предвкушая, как та завизжит подобно Черномору, когда храбрый Руслан отсёк его противную бороду.
Но та ночь не принесла ей покоя. Платье, чулки даже дорогое кружевное бельё с красивым париком не смогли сделать из неё прежней самодовольной и недалёкой Людочки. Она уже была иной, что-то на клеточном уровне изменилось в ней. Словно Принцесса больше не спрыгивало с языка поминутно, а тело было радо любой капле некогда ни в грош не ценимого комфорта.
- Вы прочли, что я чистила унитазы?.. Да, это так. Уверяю, что это только сначала кажется противным, потом привыкаешь. Вы же разглядывали трупы в анатомическом театре.
Доктор промокнул руки о полотенце и взялся за свой, означенный красным крестом, саквояж.
- Это другое, но ведь вы были девушкой.
- Да это шокировано меня. Приходилось часто садиться на корточки, проклятые мухи ползали по моей лысине, мне иногда хотелось заплакать. Но всё прошло. И теперь меня не страшат грязные вещи моего отца. Я когда-то считала, что я Принцесса, пора вспомнить, что я – всего лишь Золушка, не так ли?
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

© Copyright: Денис Маркелов, 2012

Регистрационный номер №0071060

от 20 августа 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0071060 выдан для произведения:
Глава шестая
 
А Людмиле Головиной меньше всего на свете хотелось вспоминать о своём давно ушедшем за горизонт детстве. Она вовсе не грустила по этому, давно потерянному в тумане забытья, берегу. Напротив, радовалась, что наконец вышла в открытый океан из пускай и спокойной, но такой скучной бухты.
Она поспешила распрощаться со всеми своими прежними фото – образ смазливой, но ужасно недалёкой Принцессы преследовал её. Казалось, что вот-вот из подворотни кто-то звонко крикнет «А она думала, что – Принцесса. А сама…»
Людмила Степановна до крови закусывала губу, чтобы случайно и полдо не опростоволоситься, невпопад закудахтав, на каком-нибудь ужасно важном судебном заседании.
Кузина Инны Крамер всегда помогала ей. Эта успевшая дойти почти до сорока лет женщина умело сочетала семейные радости с карьерой следователя и была довольна тем, как Людмила Степановна пригвождает к позорному столбу ненавистных ей преступников.
Людмила Степановна мечтала, что со временем сможет поделиться своими профессиональными тайнами – ей не терпелось прославиться, но теперь не как глупой и смазливой воображалой, а в качестве деловой женщины и перспективного работника надзирающих за следствием органов.
Только появления у здания прокуратуры вездесущей Инны немного смущало. Но Инна давно вошла во вкус репортёрской работы, она лихо парковала своего двухколёсного друга, и торопливо входила внутрь здания, стараясь не оставлять без внимания ни малейшей детали пейзажа.
Оказалось, что эти двенадцать лет пошли им всем на пользу. Инна даже не заикалась о Рахмане – этот парень растворился во времени и пространстве, и Инна была уверенна в том, что этого урода, вероятно, давно подстрелили в Кавказских горах, как бешеного волка.
Иногда она ловила себя на желании вглядеться в лица разоблаченных наёмников. Рахман, который окончательно развратил её, был теперь ненавистен так, как будто именно он заразил её нехорошей болезнью. Инна относилась к сексу с оттенком скуки, для юношей она была слишком опытна, а старикам не нравился её боевой настрой.
Конечно, можно было вооружиться страптоном и трахать изнывающих от безделья студенток. Эти мнимые девственницы сами напрашивались на приключения для своей пятой точки. Но Инна жалела, этих детей 1990-х, барышни слишком уж были глупы и надменны.
В коридорах прокуратуры она не раз сталкивалась с Людмилой. Но теперь, в этой златокудрой женщине ничего не осталось от прежней такой глупой Людочки. Они понимали друг друга с полувзгляда. Инна ещё не забыла собственный подвиг, когда она, задыхаясь от омерзения к самой себе, неизвестно как сумела обезглавить ненавистного Мустафу.
Всё это казалось теперь затейливой web-игрой. Словно бы всё это было не по правде, а только приснилось, родилось в её воспаленном мозгу. И даже то, как они убивали Мустафу.
Им не поверили. Никто не собирался искать тело – даже приехавший за Артуром старик. Он, возможно, был доволен такой развязкой. Видимо, этот человек допёк и его…
Если нас не наказали тогда, сейчас не чего вспоминать об этом. Его жёнушка парится на нарах, держу пари, что она уже тубик схватила, и скоро сдохнет!»
Инна не видела Руфину. И даже то, что их имена хорошо рифмовались, казалось ей просто случайным совпадением. Хотя и она была такой же жертвой обстоятельств, как и Руфина…
 
Сообщение об освобождении Руфины было подобно цунами для обеих. Людочка не верила своим глазам, как могла эта дрянь оказаться на свободе, после того, как дерзко измывалась над четырнадцатью ни в чём не повинными девичьими душами.
Она поспешила успокоить себя чашечкой кофе. Ароматный напиток действовал на неё, как допинг, после него уже было не страшно идти в бой с открытым забралом.
«Возможно, кто-то подмаслил лыжи этой дряни! Но кто? Мустафа давно разложился на атомы, Клим Иванович благополучно переварен сомом. А как же звали этого странного господина, который так и не вернулся из Турции?»
Шабанов сумел замести свои следы. Он сделал вид, что сгинул в пучине южного моря, а сам сумел-таки добраться до спасительной горной республики.
Прошлое было закрыто, как не интересный роман, и он теперь ожидал новую личину для своей новой жизни.
Но об этом знал только он один…
Людмила не верила в призраков. Она меньше всего хотела, чтобы кто-то вновь напомнил ей о прошлом, чтобы вновь её напряженной промежности коснулся стыдливый холодок страха, как тогда, когда она старательно до блеска надраивала опостылевшие ей до рвоты унитазы.
«Можешь считать, что ты отслужила срочную!».
 
«Конечно, можно посоветоваться с отцом. Но он в последние дни так сдал, превратился в настоящего рамоли… И что он может посоветовать. Говорят, что эта болезнь неизлечима, скоро он станет растением, и со временем - попросту иссохнет.
 
* * *
Степан Акимович сидел за персональным компьютером и играл в шашки.
Он почти не чувствовал своих ног, казалось, их просто-напросто отпилили, как ненужные древесные сучья. Когда-то он бы испугался такого вынужденного затворничества, но теперь как-то философски смотрел на свою проблему.
Ему помогали племянницы – они так и не захотели обзавестись шевелюрами и ходили по дому в спортивных костюмах, подобно двум биороботам.
Дядя Степан был их маленьким. Жизнь этих двух сестёр не задалась. Она была слишком пресна, в отличии от жизни их кузины, которая изредка наведывалась в дом к тёте привозя провизию и городские новости.
Кто-то предлагал лечить Степана Акимовича разрядами электричества. Он был бы рад стать вновь полноценным – а не заморачиваться с подгузниками и прочими средствами гигиены. Но тогда, тогда ему пришлось бы вновь окунуться с головой в опостылевший ему мир.
А здесь, здесь ему было хорошо. К нему даже приходили люди посоветоваться по тому или иному вопросы – и он охотно давал советы.
Дочь также нуждалась в поддержке. Он внимательно следил за её карьерой, не забывая, впрочем, писать и в Нижний Новгород, к своей второй дочери.
Лора так до конца и не оправилась от своего потрясения. Однако и в её жизни намечались долгожданные перемены. Она собиралась соединить свою судьбу с каким-то довольно перспективным парнем, об этом сообщала и сама Лора, и её мать, которая в последнее время стала такой же мнительной и странной, как и сам Головин Степан Акимович.
Сёстры, правда, нашли в себе талант рисовальщиц. Они писали в основном натюрморты, умея из простых на первый взгляд вещей составить жалостливые композиции. Их акварельные работы побывали на двух сборных выставках, их хвалили и говорили, что если бы сёстры прошли настоящую выучку, из них бы выработались талантливые мастера.
Но Ульяна и Любовь только посмеивались над чужими похвалами. Они и так знали себе цену, да и здесь в пригороде трудно было стать настоящим художником.
 
Людмила Степановна вспомнила, что не видела отца две недели.
Ей стало стыдно от собственной забывчивости. Отец теперь нуждался в ней, теперь он был ребёнком - а она, она его нянькой.
Дорога до посёлка, где проживала сестра отца, была гладкой и чистой. Людмила Степановна по пути заглянула в сетевой магазин и набила покупками два больших пакета. Они теперь смирно лежали в багажном отделении. Лежали и не мешали вести машину.
 
Сёстры услышали шум мотора издалека.
Они уже стояли у ворот, готовые распахнуть обе створки.
Людмила поставила свою красавицу на ручник и снисходительно улыбнулась.
Теперь она совсем не презирала этих тихонь. Напротив, сама побыв в их шкуре, стала даже находить эстетическую радость в лицезрении свободных от лишнего груза голов.
Автомобиль въехал во двор.
Сёстры охотно подхватили оба пакета и. словно изголодавшиеся по сюрпризам дети потащили их в дом.
«А отец, он здоров?» - вдруг совсем некстати задала свой вопрос Людочка.
- Люда ты же всё знаешь? – укоризненно проговорила Ульяна, вытаскивая покупки.
- Я знаю, что у него парализованы ноги, но он мог простудиться, у него мог заболеть живот. Поэтому я и спросила.
- Он здоров. А ты как.
- К сожалению, у меня дурные вести. Ту самую женщину освободили из мест заключения. И не факт, что она не станет нам мстить…
- Ты, что об этой… как её там… Руфине?
От волнения Ульяна проглотила звук «ф.» и тотчас покраснела, стыдясь своего ставшего похожим на помидор лица.
- Знаете, а лысины вам идут. Я бы сейчас охотно походила бритой, но…
- Может быть тебе лучше окраситься в другой цвет?
- В брюнетку? А что это изменит? Лучше уж я останусь для всех тупой светловолосой сволочью. Кстати, мне советовали отправить отца в пансионат для инвалидов. Вы же плохо справляетесь.
- Кто тебе сказал? Степану Акимовичу хорошо у нас…
- Господи, какие же вы легковерные! Это же шутка простая забавная шутка…
Людмила Степановна усмехнулась. В последнее время ей адски хотелось курить. Даже не зажигать сигареты, а просто сунуть её себе в рот, ощутив губами нечто тонкое и продолговатое. Она пыталась бороться с этим искусом с помощью леденцов, но те только дразнили язык…
- А её нельзя ли отправить обратно? – задала вопрос Любовь.
- Она пока ничего не совершила предрассудительного. Хотя я догадываюсь, кто мог ей помочь…
- И кто же?
- Шабанов…
- Но ведь в новостях говорили, что он разбился где-то в Швейцарии.
- Да, но так был ещё один человек. Я не буду называть его фамилии. Так вот у меня есть такое предположение, что Шабанов просто сменил имя.
- С чего ты это взяла.
- Просто этот имярек вдруг яро занялся политикой. Он, видимо, собирается баллотироваться в Президенты России. А вы понимаете, что это значит. Я слушала его выступления – этот человек явно замыслил какую-то пакость. Кстати, он вспоминал и о том имении. Собирается инвестировать средства в его восстановление.
- И что?
- Вкратце – он решил, что пора создать сеть закрытых учебных заведений. И туда принимать детей известных людей. Эта затея называется у него «Операция «Лицей». Теперь понимаете?
- Что мы должны понять.
- Этот человек хочет взять в заложники сыновей и дочерей тех, кто будет служить ему опорой. Возможно. Эти девушки и юноши будут на таком же положении, на каком была я.
- Но ведь это…
- Со стороны всё будет вполне прилично. Накануне 200-летия Александровского Лицея возобновляется сеть привеллигированных учебных заведений. Никакой глупой программы, никакого никому не нужного ЕГЭ. Просто подготовка новых управленцев. А под этим…
 
Омар Альбертович был на грани провала.
Он как-то не задумывался о тяжести чужого имени. Предостережения есенинского Пугачёва прошли мимо его ушей, он был уверен, что сумеет играть эту роль до гробовой доски. Теперь надо было устроить личную жизнь Руфины. Он, правда, подумывал о женитьбе, Руфина могла стать первой леди.
«А Артур стал бы моим пасынком. Парень поступил бы в Гарвард или в Оксфорд. А потом мог делать карьеру дипломата или просто служить мне…».
Он тотчас закрыл глаза. Артур был бы обязан ему всем. Он был ничем не хуже своего покойного отца. Правда этим льстивым олухом пришлось пожертвовать, но мало ли на свете пешек, мечтающих прослыть ферзями.
Теперь он был готов идти ва-банк. Теперь ничего не удерживало его от самого главного шага, старания швейцарских медиков не прошли даром. Он был уже другим человеком, другим до мозга костей…
Жизнь в чужой шкуре пугала. Он вдруг понял, что не оценил все риски, что теперь должен быть вдвойне осторожен, что путь к сияющей вершине только начат.
Ираида также беспокоила его. Она теперь наслаждалась свободой, как незадачливый немецкий профессор, и в любой момент могла подставить её, как Плейшнер едва не подставил Штирлица.
Гостиница, в которой она теперь обитала, была довольно опасна: здесь все постояльцы были на виду - любопытные горничные и аккуратно подстриженные бои любили заглядывать в душу постояльцев.
«Пора навестить Арона Мойшевича. Это старый плут должен знать, что пора отдавать долг. Наверняка, он едва не заморил Артура, этот парень мне нужен, как конь Ричарду. Третьему.
Он договорился. Договорился, что они полетят. Полетят на юг. На небольшом трёхместном аэроплане. Он был вполне безопасен.
«А что, если кто-то захочет остановить меня? Впрочем, кто может меня разоблачить, эти глупые девушки. Им совсем не улыбается вновь ворошить эту зловонную кучу. Вновь вспоминать, как та прокурорская леди драила своими кривыми ручками унитаза, а известная всем в городе дочь покойного банкира была секс-рабыней и Мэри Поппинс по совместительству.
«Всё безопасно. Я зря трушу. Этот мальчик будет моим неразменным рублём. Он ведь даже не догадывается, что я его добрый дедушка. И главное, чтобы он унаследовал от своего отца его лучшие достоинства…».
 
Людмила Степановна осторожно вела свою «четвёрку» по переполненной автомобилями улице.
Она только что приблизилась к светофору, отсюда, более разумные автолюбители сворачивали вниз, в район личной застройки.
Она так и сделала, как только был дан разрешающий сигнал.
Думать о том, что вновь спустя двенадцать лет всё повторится, как в глупом фильме было тяжко.
В мозгу даже мелькнула фаза старого судейского чиновника: «Спустя двадцать лет – побрили». А что, если и её вновь ожидает участь жертвы.
Теперь она разучилась бояться – голубой мундир надёжно защищал её от преступных поползновений. Да и те люди, что оказывались на скамье подсудимых, не были столь опасны. В основном, это были дебоширы и мелкие воры.
Вряд ли бы их родные решили похитить прокурора…
А вот Шабанов.
Он мог попытаться. Но Людочка уже была другой. Детство закончилось, и с ней ушло всё то, что делало её слабой завистливой дурой. И этому стареющему злодею надо было ещё постараться, чтобы добраться до неё.
«Как хорошо, что я так и не стала выходить замуж. Семья сделала бы меня слабой и зависимой, а так у меня только одно слабое место – отец….».
То, что отец стал инвалидом, было самым большим ударом. Он так и не оправился от тех ударов, развод с женой, окончание юридической практики и желание навсегда забыть о прошлом, окончательно истрепало его нервы. Он сначала просто жаловался на боль в ногах, а затем однажды просто не смог подняться с дивана, сидя, как идол
Приехавшая вскоре «Скорая» диагностировала скоротечный паралич.
Отец впервые был жалок. Он напомнил Людмиле её саму, когда она, кривляясь и дрожа от страха, старательно выпевала мерзкие куриные рулады под смех опостылевших ей товарок. Он также ожидал удара  и пытался отстраниться от него.
«Нервы… Они тонки, как нити», - словно декламируя свой собственный стих произнёс брюнет в белом халате. Он постучал по коленной чашечке отца и вдруг странно улыбнулся.
«Что здесь смешного?», - попыталась вспылить Людмила Степановна.
Она боялась вновь стать робкой, но на словах горделивой Людочкой, боялась почувствовать влагу в промежности, боялась, что вновь станет вровень с той жалкой Какулькой, которая целых два месяца обитала в её теле.
- Ничего. Просто я подумал, что вы захотите.
Врач замолчал, и эта театральная привычка, делать многозначительные паузы заставила Людочку вспылить ещё раз.
- Договаривайте, если уж начали!
- Просто в таких случаях многие расстаются с близкими, словно с поломанной игрушкой.
- То есть, вы мне предлагаете, убить отца?
- Ну, нет, конечно. Просто я думал, что в приюте ему будет более удобно.
- Ну, уж нет… Я неплохо зарабатываю. И этого не будет никогда. Это убьёт папу.
- А кем вы работаете, если не секрет?..
- Я служу в прокуратуре.
- Вот видите, как неудобно. Теперь вы скажете, что я склонял вас к убийству отца.
- Не мелите глупостей. Отец обязательно поправится. Я уверенна, это временные трудности.
- Постойте, это не о вас писали в…
Название бульварного журнальчика прошло мимо ушей Людмилы Степановны. Она знала, что за изложение их с Оболенской похождений хорошо заплачено, а сытые и флегматичные фотомодели охотно позировали в роли малолетних жертв восточного деспота. К тому же на странице была напечатана знаменитая картина Михаила Уланова – там была изображена обнаженная пушкинская Людмила и мерзкий карлик с длинной бородой.
Если у Мустафы что и было длинным, то это член. Людочка видела его правда мельком, но запомнила. Как-то пытался вползти в узкую щёлку её сестры, а тогда для неё ненавистной и подлой секретарши, которая была бельмом в глазу, как радостная фотография в годы невзгод.
Она тогда всерьёз считала себя правой. Мысленно она лишала секретаршу её шикарной шевелюры. Предвкушая, как та завизжит подобно Черномору, когда храбрый Руслан отсёк его противную бороду.
Но та ночь не принесла ей покоя. Платье, чулки даже дорогое кружевное бельё с красивым париком не смогли сделать из неё прежней самодовольной и недалёкой Людочки. Она уже была иной, что-то на клеточном уровне изменилось в ней. Словно Принцесса больше не спрыгивало с языка поминутно, а тело было радо любой капле некогда ни в грош не ценимого комфорта.
- Вы прочли, что я чистила унитазы?.. Да, это так. Уверяю, что это только сначала кажется противным, потом привыкаешь. Вы же разглядывали трупы в анатомическом театре.
Доктор промокнул руки о полотенце и взялся за свой, означенный красным крестом, саквояж.
- Это другое, но ведь вы были девушкой.
- Да это шокировано меня. Приходилось часто садиться на корточки, проклятые мухи ползали по моей лысине, мне иногда хотелось заплакать. Но всё прошло. И теперь меня не страшат грязные вещи моего отца. Я когда-то считала, что я Принцесса, пора вспомнить, что я – всего лишь Золушка, не так ли?
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Печать Каина. Глава пятая
Печать Каина. Глава седьмая.
Рейтинг: 0 458 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!