Помочь сайту
Поздравления
Печать Каина. Глава седьмая.
20 августа 2012 -
Денис Маркелов
Глава седьмая
Артур непонимающе смотрел на Германа Тимофеевича Подтоцкого. Он искренне недоумевал, что он сделал не так…
- Это никуда не годится! В тебе нет страсти, нет убежденности, нет, наконец, нахальства! Ты мямлишь текст, ты его жуёшь, как плохо сваренную кашу. Ты… И, что за вид?! Твои руки постоянно в карманах. Скажи мне на милость, могли быть у Каина карманы?!
Артур чувствовал, как слова педагога мысленно разрывают на неё одежду, и он стоит уже совсем голый, как та миловидная служанка из хентая, которую сёк неумолимый принц-завоеватель.
- Герман Тимофеевич, - пробормотал он, борясь попеременно, то с краснотой щёк, то с такой нелепой, но неумолимо приходящей эрекцией. Его член, словно пресловутый библейский Змий, поднимал голову, и был готов выстрелить струйкой своего беловатого яда.
Герман Тимофеевич так же чувствовал себя не слишком ловко с этим подростком. У Артура всегда был припрятан камень за пазухой, а ему постепенно стареющему и жиреющему мужчине было неловко от одной мысли, что его привлекает это здоровое, но юношески крепкое тело.
«Нет, всё-таки он очень красив. Какой-нибудь живописец девятнадцатого столетия написал с него Антиноя. Что за руки, а каков абрис ягодичных мышц! Да, по-моему, я начинаю заболевать. Неужели я…», - Герман Тимофеевич закусил губу и уставился в текст пьесы, аккуратно ксерокопированный им из четвёртого тома подписного издания собрания сочинений Джорджа Гордона Байрона.
- Ну ладно, попробуй ещё раз. И знаешь, тебе. Кажется, тебе мешает одежда. Попробуй проговорить этот монолог, будучи голым.
Герман Тимофеевич взял долгую паузу. Он вдруг стал любопытен, как пионер, к которому пришла в первый раз в гости самая любимая одноклассница. Такое чувство он испытывал только один раз в жизни, когда на спор с мальчишками спаивал дочь главного инженера Наденьку Викулову портвейном. После пары глотков та уже была податлива, как восковая куколка, и скоро пала под его быстрым и решительным натиском.
Но та победа не дала ему счастья. Он стал зависеть от Наденьки, от её капризов. Именно он стал рабом. А не она, в первый раз случайно избежавшая роковой для любой из отличниц беременности.
Артур тупо прикрывал ладонью ширинку. Он вдруг представил их всех с бутафорскими фиговыми листами и едва не расхохотался в полный голос.
- Ну, ладно. Если тебя это смущает…
Артур поморгал. Вместо живого Германа Тимофеевича перед ним сидел рисованный персонаж и тупо шевелил ртом. Всё было, как в дурацком хентая, только вместо испуганной и окончательно потерянной скромницы – «жертвой» был он сам.
- Не надо. Я сам разденусь.
Голый Артур уже не был Артуром. Он был Каином – первенцем Адама и Евы. Даже вначале непокорный член успокоился и непонимающе смотрел на старый паркетный пол.
Артур набрал в лёгкие воздух и начал, дрожа от прохладного воздуха и странного пьянящего его возбуждения:
И это жизнь!
Трудись, трудись! Но почему я должен
Трудиться? Потому, что мой отец
Утратил рай. Но я же в чём виновен?[1]
Говоря всё это, Артур видел прошлое. Он видел, как играет с Нелли Оболенской. Или весело смеётся от шуток и гримас милой очкастой Шути. Всё было, как сон, который, наконец, пришёл.
Он так хотел вновь ставь маленьким и всесильным. Эти обнаженные от макушки до пяток девчонки боялись его, боялись и уважали, с покорностью снося все его проделки, и даже не пытаясь зажимать носы, когда он какал.
Теперь он не мог поступать с девушками. Его считали подлым вруном и гнали прочь, словно покрытую лишаями собаку. Для Артура раем была та самая усадьба, в которой он так легко и просто играл роль сына падишаха.
-Ну, что же – теперь гораздо лучше… Мне пришла в голову мысль, что нм надо привыкнуть друг к другу. Я думаю, лучше перенести наши репетиции ко мне на квартиру. И ещё, было неплохо сыграть всю эту сцену TOUT NU
- Как?
- Иначе говоря, голыми. Каин должен чувствовать себя беззащитным перед Люцифером. И ещё, я намажусь фосфором и буду сиять как посланница Коммунизма из комедии Владимира Маяковского…
- Какой комедии?
- Фи! Как ты не развит, мой друг? И что это за поза? Ты сейчас похож на комсомольского активиста, которого случайно поставили в футбольную стенку да там и забыли. И кстати, на твой драгоценный пенис. Никто не собирается покушаться…
Герману Тимофеевичу не давали покоя мысли о мальчишеском тыле, точнее о его ещё совсем не разработанном анусе. Он, конечно, понимал, что не стоит спешить, не стоит испытывать судьбу, и что его знаменитый тезка, если бы был жив, никогда не подал ему руки[2].
- Ладно, можешь одеваться… - тоном усталого эскулапа проговорил он, складывая в портфель листки с текстом пьесы…
Артур чувствовал себя выпоротым. Он вдруг понял, что на любого мелкого хищника найдётся хищник крупнее, а главное, злее и безжалостнее.
«Нет, только не это… Я не хочу, чтобы меня опустили!», - мысленно шептал он, всё ускоряя и ускоряя шаг, и чувствуя, как шокированный произошедшим желудок солидарен с его испуганной душонкой.
- А вдруг и мама прошла через это.
Он вдруг вспомнил, как по утрам к нему в комнату приходила голая нянька. Она также казалась только что выпоротой. У неё под глазами были видны красные круги, а руки дрожали так, что она роняла то книгу сказок, то какую-нибудь мелкую игрушку.
Запершись в старом сортире, Артур долго дристал. Он потом ещё очень долго подмывался, а затем пытался сообразить, как ему избежать сближения с этим мелким вурдалаком.
- Надо подставить ему Ермолая… У того более милый зад, чем у меня. Впрочем, если я скажу, что я голубой – меня не призовут в армию.
Ермолай был рад, что Герман Тимофеевич отпустил его домой. Он уже и сам жалел, что оказался в драмкружке. Здесь было как-то странно, словно бы в новом классе, где все на тебя смотрят, как на желанную жертву.
Даже дружба с Артуром больше не удовлетворяла его. Он боялся переступить грань дозволенного, а Артур явно наслаждался его смущением, когда на экране разворачивалась очередная пошлая оргия.
Он боялся слишком запасть на это увлечение. Пока ещё сексуальные грёзы были всего лишь кратким мороком, но с каждым днём Ермолай убеждался, что его тянет к противоположному полу, но он видит их всех в неподобающем ракурсе.
- Неужели это навсегда. Неужели мне уже хочется этого. И неужели любая девчонка согласится делать то, что делают эти нарисованные дуры.
Он вдруг почувствовал очередной приступ тошноты. Было бы глупо и дальше изводить себя, ему хотелось избавиться от этого, как словно от случайно проглоченного червяка, или попавшей в рот вонючей стоячей воды.
«Надо пойти и рассказать об этом кому-нибудь. Ну, хотя бы папе Насти. Он, наверное, сейчас в церкви. Я просто подойду и скажу, что мне надо посоветоваться, что я…»
Его лицо на миг стало красным, но краска стыда ушла тотчас, стоило ему подумать совсем о другом.
К вечеру страх отпустил Артура. И он отправился в центр станицы, напевая песенку и отмечая по дороге наиболее красивых девушек.
Мысли о том, что он пока гетеросексуал, грели его душу. Он согласился бы на роль и бисексуала, но только руководящей и направляющей силой в этом союзе должен был быть он.
«А что, если дать этому индюку снотворного, да и трахнуть его в его тощий зад.
Герман Тимофеевич немедленно превратился в относительного жирного, и умело ощипанного гуся. Его гузка была уже распорота и через неё тушка набивалась крепкими дольками яблок сорта кортланд.
Так, удивляясь живописности своего воображения, Артур едва не столкнулся нос к носу с Ермолаем, который также куда-то шагал с упорством заводной игрушки.
Ермолай был мысленно привязан к своему другу. Он как-то слишком быстро согласился пойти в видеопрокат. Здесь Артур получал свои драгоценные диски.
Ему их давали под честное слово. Молодой парень, который это делал, не видел в своих действиях ничего плохого. Вот и теперь он предлагал посмотреть новый фильм.
-Это историческая драма. Потрясное кино, это тебе ни какие-то дрянные японские мульты!
- И вовсе они не дрянные…
- Ладно, я беру этот диск для себя, если хочешь посмотри, завтра принесёте, лады?
Артур повертел в руках коробочку с диском. Фильм назывался как-то по-девчоночьи – Парфюмер. Но второе подназвание привлекало больше – «История одного убийцы».
- Прикинь, он убивал тёлок, брил их наголо, забирал их запах и бросал их голых и лысых, - сделал страшные глаза соблазнитель.
Артур вздрогнул. Он давно мечтал именно о таком фильме. Ему хотелось стать прежним Артуром. Но это было невозможно. Пока не возможно.
Ермолай не пытался уйти прочь. Он вдруг понял, что просто боится гнева Артура, боится, что тот отыграется на нём – маменькином сынке и рохле. Что никакой священник не сможет спасти его от позора.
И поэтому он решил не рисковать, а повёл друга к себе домой, хорошо зная, что уехавший из станицы отец вернётся только завтра утром.
На экране телевизора был совсем другой, ужасно грязный мир.
Артур знал, чувствовал, что он – всего лишь такой же изгой как этот Гринуй. Этот рожденный под рыбным прилавком недоносок. Он вдруг испугался – а что, если у него вовсе не было матери, вдруг та женщина, что воспитывала его до пяти лет, была всего лишь чужой женщиной.
Пьянящий вкус джинн-тоник смущал мысли еще сильнее.
Он глотал этот странный напиток, точнее всасывал глоток за глотком. Всасывал и следил за чужой судьбой.
Ермолай сидел рядом. Он вновь страдал от дурноты, казалось, что он, как Гринуй слышит все эти ароматы, что пока неведомы для Артура, что он всерьёз воспринимает эту страшную сказку.
Когда Гринуй стал похищать девушек, Артур оживился. Он видел всех этих местных красавиц, чьи тела были всего лишь подопытными кроликами для этого отщепенца. Он был сродни ему, такой же маленький озлобленный зверёк с исковерканным детством.
Он теперь хотел мести, мести всем этим красивым людям, всем, кто был готов избавиться от него – одноклассницам, приезжавшим на отдых курортницам – всем, кто считал его ничтожеством.
«Теперь я знаю, как надо с вами поступать! Теперь – знаю!»
Они засиделись допоздна. Артур не собиралась уходить в темноту.
- Я у тебя переночую, ладно… - с наглостью шакала заявил он.
Ермолай был совсем растерян. Он был словно раздавленный муравей, муравей, который попал под безжалостный дорожный каток.
Руки парня дрожали. Артур усмехнулся, она давно мечтал отомстить этому чистенькому мальчику, быть не жалким терпилой, но безжалостным и злобным охотником.
Парни упали на раскладную кровать. Ермолай плохо помнил, что было дальше. Он просто погрузился в неожиданно глубокий пьяный сон…
Иван Дмитриевич чувствовал какую-то тревогу. Он пытался отогнать прочь тяжёлые мысли, но что-то заставляло его вновь вспоминать о доме.
Он не мог простить себе того, что оставил сына одного. Ермолай был сродни знаменитому Ягнёнку Крылова – милый и добрый, он так и не научился защищать себя ни словом, ни делом...
Даже то, что он оказался в драматическом кружке, не нравилось Ивану Дмитриевичу. Театр приучал бы его сына лживости, к двуличию. Он был плохим актёром – вместо минутного притворства, он всерьёз напяливал на себя чужой образ, словно навязанный ему костюм.
До дома оставалось совсем немного. Иван Дмитриевич попросил шофёра, остановить машину и вышел из неё за квартал до родного жилья.
Утренний ветер ерошил его волосы, а воздух был пропитан ароматами здешних лиманов. Иван Дмитриевич зашагал по тротуару.
Благовестили к заутрене. Он остановился, взглянул в сторону востока и перекрестился. Затем не спеша, боясь скрипом вспугнуть сон сына, открыл калитку.
В комнатах притаилась какая-то нелепая тишина. Она была гуще самых стойких чернил, она брала в плен крепче водорослей знаменитого Саргассового моря.
В гостиной чувствовался стойкий запах вина, пива и ещё чего-то мерзкого, словно бы здесь отдыхали после долгой и мерзкой оргии…
Иван Дмитриевич вздрогнул. Но в воздухе не пахло женщиной – скорее тут спали добрые друзья.
«Неужели мой сын – гомик?!
Мысль была сродни стойкому ожогу. Она касалась кожи лица, вызывая на нём румянец. Он нашарил выключатель, повернул его и…
Ермолай спал, крепко обнявшись с Артуром. Смуглолицый парень похотливо улыбался. Казалось, что он наслаждался, предвкушая нечто больше пошлого и противозаконного петтинга.
- А ну встал, скотина черномазая… - неожиданно для самого себя не сдержался Иван Дмитриевич, вынимая из петель свой брючный ремень.
Артур был серьёзно испуган. Его били впервые. Он попытался вырвать из рук мужчины пояс, но тот оказался проворнее.
- А ну встал, живо!
Артур поднялся. Его трясло.
- Так, тебе значит мало девчонок, на парней потянуло? Пошёл вон, поганец. Чтобы я тебя здесь больше не видел. И если я узнаю, что ты Ермолая преследуешь, я тебя собственными руками ноги из задницы повыдёргиваю.
Артур тупо собрал одежду и захватил коробку с фильмом.
- Что опять порнушку приносил? Если узнаю, что вы тут гадость какую-нибудь смотрели, берегись, я тебя и без местного наркоза евнухом сделаю.
Артур был с позором изгнан. Он прикрыл наготу, пользуясь кустами крапивы, и натянул футболку и брюки и торопливо зашагал, ловя на своём теле приятный апрельский ветер.
Рейтинг: 0
449 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
