НАПЕРЕГОНКИ ПО ЖИЗНИ Главы 7-13 - роман

НАПЕРЕГОНКИ ПО ЖИЗНИ Главы 7-13 - роман 

Глава 7 Бакинский дом пионеров, девочка Инга

 

Мне повезло. Министерство культуры резко высказалось против «джазухи» и молодёжных «стиляг», культивирующих капиталистический джаз и развернула пропагандистский лозунг: «Советская молодежь любить бальные танцы!». В подкрепление этому лозунгу по всей стране было велено обучить молодежь этим танцам!

 

 

Следуя этим указаниям в городском «Доме пионеров» открылся кружок бальных танцев. Надо сказать, что в это самое время я посещал там кружок радиолюбителей. В один из дней руководитель кружка выгнал меня с занятий за то что я изготовил «паршивую» катушку индуктивности для детекторного приёмника.

 

 Расстроенный я брёл по коридору, как вдруг услышал музыку и девичье щебетанье за дверью. Как щенячий кобелёк я с любопытством пошел на эти голоса и был тут же схвачен за руку руководительницей танцкружка. Ей очень были нужны мальчики, чтобы составить пары для бальных танцев.

 

Она подвела меня к высокой девочке, смерила взглядом, как мы смотримся вместе, и сказала – Это будет твоя пара!  Её зовут Инга!

 

 Я испуганно посмотрел на партнёршу и онемел. Это была красавица блондинка с длинной косой, пушистыми ресницами, стройной фигурой и изящными ножками. Ингу родители не без основания держали дома под замком, опасаясь, что такую красавицу может выкрасть горячий кавказец.

 

Следующей командой руководительницы было: «Партнёры в парах знакомятся, и будут танцевать вместе до конца курса!». В своём воспитании нас мальчиков Юрфельд предусмотрел специальные тренировки для укрепления мышц и мужественности, а приемы галантного обращения с девочками упустил.

 

Вот и стоял я перед назначенной мне в пару красавицей бирюк бирюком. Пока мы изучали двадцать пять бальных танцев, я застенчиво и с обожанием смотрел на Ингу. Занятия спортом позволило мне все повороты, поддержки и разные выкрутасы проделывать достаточно грациозно. За эту ловкость я удостаивался благодарной улыбки Инги.

 

Танцы с диковинными названиями па-де-катр, па-де-патенер, полонез, мазурка со сложными движениями рук, ног, тел, мы с Ингой исполняли очень хорошо. Два часа занятий пролетали как одно мгновение.

 

Инга с ласковой улыбкой вежливо говорила мне «до-свидания» и шла к остановке троллейбуса. Я, как привязанный, плёлся за ней на расстоянии, а затем мчался за троллейбусом, в котором ехала моя красавица, и вскакивал на буфер. Так и ехали несколько остановок – она внутри, я на буфере троллейбуса, так как у меня не было денег на проездной билет.

 

Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Курсы бальных танцев закончились красиво. Был выпускной экзамен, на который пришли родители всех пар, кроме нашей. Мы с Ингой открывали этот показательный экзамен и нас отметили как самую красивую пару.

 

Для меня это был прощальный танец с моей так и неразделённой любовью. Ещё несколько раз на разных площадках города мы с Ингой демонстрировали коммунистическое видение танцев мужчины с женщиной.

 

Зрителям эти выступления нравились и мы «срывали» аплодисменты, но и только. К сожалению, бальные танцы широким слоям танцующих не подошли из-за сложности танцевальных «па». О них сейчас не вспоминают даже на современных соревнованиях по танцам. Всему своё время. А жаль.

 

Ингу и её косы я не забываю – очень красивая была девочка!

 

 

Глава 8 – Учёба в школе

 

 

В школе жизнь проходила в энергичном темпе. Знания по различным предметам школьной программы в мою голову входили с большими усилиями не то, что любовь к спорту. На фоне этой «любви», успехам в бальных танцах и красоты девочки Инги, домашним урокам я  уделял мало внимания. Работа над этими знаниями была для меня досадной помехой, и я тащился через эти знания ни шатко, ни валко – на троечку!

 

Такое положение дел очень беспокоило маму и бабушку. Они прикладывали максимум сил, чтобы протащить меня через тернии школьных знаний. На скудную мамину зарплату нанимались репетиторы, что меня сильно раздражало и злило. Вскоре мне стало понятно, что репетиторы это скудная взятка за положительные оценки в классе и доброжелательные улыбки на лицах учителей.

 

Я точно знал, что в моей голове знаний от этого «репетиторства» не появлялось. Именно поэтому учитель математики Давид Яковлевич Цилевич, которого мы любовно звали Додик часто разыгрывал в классе смешную сцену:

 

- Юрчикь! И куда ви с вашими знаниями обратитесь после школы?

- Я хочу поступить учиться в МАИ!

- Ви хотите в ТВОИ?

- Не в ТВОИ, Давид Яковлевич, а в МАИ.

- Вот я говору в ТВОИ да ещё с твоими двойками. Получите сегодня два и пришлите ко мне родителей. Я с ними поговору, что нам делать и как жить дальше.

 

 

После разговора Додика с бабушкой, у меня появилась репетиторша, которая вместо обучения меня математике, весь оплаченный мамой час, ругалась со своей замужней дочкой не обращая на меня внимания. Эта дочка всё время вертелась в комнате, запахивая у меня на глазах халатик под которым ничего не было.

 

 Мать это замечала и начинала дочь ругать. Она обзывала её «бесстыжей вертихвосткой» и угрожала всё рассказать её мужу Сёме. Начиналась перепалка, в пылу которой о математике и не вспоминалось. Точно знаю, что в знаниях по математике с этой репетиторшой я

 не преуспел.

 

Но странное дело. Додик помягчел к оценке моих знаний и в дневнике стали появляться тройки, а затем к моему изумлению и четвёрки. Разговоры МАИ-ТВОИ прекратились. Выводя в моём аттестате об окончании десятилетки тройку, Додик на вопрос бабушки – А нельзя ли четвёрку? - отвечал – Конечно, у мальчика знания возросли, не настолько же?

 

В Московский авиационный институт я вознамерился поступить, когда приклеил последний лонжерон к маленькому планеру в авиамодельном кружке. Модель планера так никогда и не взлетела, но что из того. Коллектив кружка состоял из классных пацанов, а мои руки и штаны загвазданы казеиновым клеем.

 

Во время сдачи выпускных экзаменов я оценил мудрые поступки мамы и бабушки. Репетиторская оплата действовала безотказно. Все самые страшные экзамены я пролетел как скользкий обмылок в мокрых руках учителей.

 

Вот я и описал свою восемнадцатилетнюю жизнь. С каким же багажом знаний я покидал школу?

 

Прежде всего, я вышел «в жизнь» с хорошо тренированным телом члена сборной школы по фехтованию, баскетболу и лёгкой атлетике.

 

 Я умел вести дружеские беседы с товарищами, покуривая в рукав. В кружках радиолюбителей и авиамоделей научился правильно держать  и забивать гвозди, склеивать детали, паять.

 

 Благодаря навыкам в кружке бальных танцев, научился неплохо танцевать модные тогда танцы «линду» и «твист». Преодолел застенчивость и мог успешно «кадрить» девочек.

 

 В школьном аттестате зрелости у меня были две горделивые четвёрки по английскому языку и литературе. Остальные оценки были сплошные «трояки». Да! Ещё была «пятёрка» по физкультуре!

 

Копия этого «позорного» для бабушки и мамы аттестат был возвращён мне по окончании Высшего военно-морского училища, а на дипломе об окончании Московского авиационного института, про него написано фиолетовыми чернилами – «Аттестат хранится в архиве института». Если у кого-то возникнет желание, его можно в этом архиве разыскать!

 

И ещё о событиях врезавшихся в память за эти восемнадцать лет. Самые острые воспоминания о военных 1941-45 годах. Голодное время; выселение со слезами и горем на лицах соседской семьи добрейшего адвоката по национальности немца; вселение к нам двух семей военных моряков беженцев из Севастополя; салют Победы в войне; восстановление мирной жизни.

 

И ещё. Всепрощающая послевоенная амнистия, выплеснула на улицы городов выпущенных из тюрем уголовников. В Баку сразу стало неспокойно. Взрослым и нам пацанам надо было приспосабливаться к опасной обстановке на улицах. Мне повезло.

 

 У некоторых моих школьных друзей родственники оказались уголовными авторитетами. Поэтому я автоматически вошёл в круг «неприкасаемых» по не писаному закону уголовного мира.

 

Эта «крыша», как сейчас говорят означала безопасность и некое довольство своим положением. Но бандитские группировки враждовали между собой, и это невольно затрагивало «неприкасаемых».

 

 Иногда вдруг нам объявлялся сбор в связи с «толковищем» или «стрелкой» на современном жаргоне, на городском бульваре у моря. Мы собирались в аллеях бульвара, кучковались в группы со страшно озабоченными лицами, покуривали и ничего не понимали в происходящем. Где-то, что-то происходило, но мне ни разу не пришлось участвовать в бандитских «стрелках».

 

 Как я понимаю теперь к счастью для меня и моего здоровья.

 

От этих неспокойных лет в моём словарном запасе остались блатные словечки. Их тогда занесли в словесный разговор и уголовники, и выпущенные на свободу из лагерей политические заключённые.

 

 

 

Глава 9 Выпускной вечер, политика.

 

В 1952 году после сдачи двенадцати выпускных экзамена в жаркий июньский день в школе состоялся выпускной вечер.

 

Такие вечера имели определённые традиции. В 1951 году состоялся школьный выпускной бал сына первого секретаря компартии Азербайджана Багирова и детей высокопоставленных родителей. Сына звали Джем и вокруг него витала аура таинственности и страха.

 

Джем приходил в школу через калитку в заборе вокруг огромного особняка рядом со школой. Это был симпатичный мальчик, скромный и стеснительный. Всем своим поведением он старался ничем не выделяться среди своих сверстников. А те наоборот «выпендривались» как могли, но дотянуться до таинственного Джема не могли.

 

Выпуск десятиклассников того года пестрел золотыми и серебряными медалями – кажется, их было двадцать четыре. Вечер выпускников того года был блестяще оформлен, на столах огромные диковинные торты, в вазах были конфеты, на танцах играл настоящий джаз-оркестр.

 

Много ребят из этого выпуска, вместе с Джемом стали слушателями военной академии имени Жуковского в Москве. Зачем ему и другим сынкам руководителей республики нужна была военная авиация, нам было тогда не понятно. Это теперь ясно, что папы стремились приспособить своих детей к самой богатой кормушке  - Министерству обороны и чтобы они сразу попали в верха управления армией через академию.

 

Много лет спустя, работая в Минвнешторге, весь коллектив с удивлением узнал, что сын генсека Брежнева, занимая должность заместителя министра внешней торговли, вдруг стал генерал-лейтенантом. Сын - Юра Брежнев, уже давно прославился и в коллективе, и среди иностранцев как сильно пьющий. Вот папа спивающемуся сынку заранее и заготовил место в воинских госпиталях и пенсию генерала.

 

Судьба этого несчастного человека, его сестры, проходила на моих глазах.

 

Алкоголь сгубил также судьбу сына Сталина. Невольно вспоминаешь библейские предупреждения, что содеянное зло наказывается и на детях.

 

Немного отвлекусь и вернусь к временам «перестройки». Мой жизненный опыт проживания в Азербайджане, общение с детьми высокопоставленной элиты, обнажает причины тяги почти всех бывших республик к отделению от СССР и так называемому суверенитету.

 

Между прочим, иностранное слово «соверен» означает «господин». Похоже, что в основе «суверенитета» лежит такое понимание – «Сам себе господин».

 

Отделившиеся республики тут же стали теснить инородцев, в основном русских, вынуждая их уезжать. Большевистская идея уравнять народы под единый русский язык, единую систему управления и кадровой политики потерпела крах.

 

Вспоминаю, что в пятидесятых годах житейская культура в Баку на бытовом уровне, полностью отвергала азербайджанский язык, а особенно в семьях интеллигентов.

Например, мой одноклассник Маис Шахгельдиев, сын президента Академии наук республики, принципиально отказался сдавать школьный выпускной экзамен по азербайджанскому языку. Этим он ввёл в шоковое состояние школьных начальников. Результатом было беспрецедентное решение, оставить его в десятом классе на второй год.

 

Вытесняя инородцев, республики поставили под угрозу собственные экономики. Знаю ситуацию в Азербайджане. На важных участках производства и экономики республики в основном находились русские, армяне, евреи. При мне город Баку был расселён по национальному признаку: армяне – жили в арменикенде, русские и евреи в центре города, азербайджанцы – в «старом городе», который назывался «крепость» и на окраинах.

 

Среди моих школьных друзей и сверстников расслоение по национальному признаку в общениях не наблюдалось. На это просто не обращали внимание. В классе дружно уживались русские, азербайджанцы, евреи. В свою очередь смешанные браки выводили в свет очень красивых детей. Столько красивых мужчин и женщин на улицах города я не видел ни в одной стране.

 

Начало «перестройки» вызвало большую напряжённость в общественности Азербайджана. Кем-то подогреваемая национальная рознь вывела на поверхность, глубоко скрываемую ненависть азербайджанцев к армянам. Много лет мирно сосуществовавшие два народа кинулись в драку друг на друга.

 

Избиение и изгнание армян началось в Баку, потом перекинулось в другие промышленные центры республики. Всё это происходило невиданно жёстоко, с многочисленными жертвами. Бросая добро и квартиры, за армянами в панике уезжали из республики русские и евреи.

 

Жуткую расправу невольно подпитала Армения, из которой были изгнаны азербайджанцы. Эти беженцы «еразы», как их называли бакинцы, немедленно стали занимать в Баку брошенные квартиры, а тех, кто не успел бежать, просто выкидывали на улицу.

 

Когда обстановка немного успокоилась руководство Азербайджана было поставлено перед экономической катастрофой – производство в республике фактически остановилось, так как уехали директора, руководители производств, мастера, квалифицированные рабочие.

 

Вскоре после этих событий мне пришлось сопровождать в Азербайджан представителя международной корпорации «KPMG», которая является признанным консультантом европейских правительств в области экономики. Нас принял тогдашний Президент Азербайджана Муталибов. В течение сорока минут он изложил своё видение проблемы республики:

 

- Вы должны знать, что у нас кроме нефти имеются большие залежи бокситов, из этого сырья выплавляется алюминий. Мы не можем приступить к их освоению - нет как специалистов, так и денег. Что же делать? У меня зреет предложение сдать это месторождение в концессию иностранному партнёру. С условием обеспечить местному населению рабочие места.

 

Предложение на первый взгляд разумное. Однако в историческом плане, то что большевики национализировали нефтяные месторождения, реквизировали дома и недвижимость у иностранных нефтяных монополий, было в памяти у представителя «KPMG».

 

 Муталибов об этом не говорил, но мой иностранец это держал в уме. Президента Муталибова вскоре после этой встречи, к сожалению свергли, и проект по бокситам был забыт

 

Разработка бокситов была заслонена нефтяным проектом с участием России, Турции и других международных корпораций. Эти переговоры столкнули интересы партнёров с желанием Грузии проложить нефтепровод из Азербайджана в Грузию по своей территории.

 

В своё время газеты намекали, что чеченская война началась, в том числе и за действующий нефтепровод. Перекачивать нефть из Баку по территории Чечни в Турцию гораздо дешевле, чем вести его через Грузию. Вот и ответ на вопрос о причинах военных действий – когда начинается война, ищи следы нефтяных интересов и обязательно их найдешь!

 

Великое передвижение людей, начатое после развала СССР, дал большой урожай проблем Но созреет он не скоро – хватит этого хаоса на долю моих внуков и правнуков.

 

 

 

 

 

Глава 10 Выбор первой профессии

 

 

Вернусь опять к окончанию школы. Мне исполнилось восемнадцать лет, и на очереди стоял вопрос – что делать дальше?

 

Один из моих знакомых дворовых мальчишек где я жил - Ибрик, поступил в Бакинское военно морское училище. Своё решение он считал правильным и советовал мне поступать туда же.

 

К месту случилось так, что один из наших соседей по дому полковник Малинин стал партийным секретарём этого училища. У него был сын, с которым мы дружили. Именно тогда я впервые в жизни был приглашён его папой на рыбалку.

 

 На удочку я поймал в Каспийском море семь селёдок «залом». Этот мой улов дома мы съели с большим удовольствием, а бабушка с гордостью рассказывала соседям, что её внук «добытчик».

 

В тайне от меня бабушка переговорила с Малининым и тот обещал оказать мне содействие при поступлении в училище. Ещё он посоветовал, чтобы я поступал в него по комсомольскому набору.

 

Мне, сыну военного, принять решение о поступление в училище было легко. К тому же я понимал, что поступление в гражданский ВУЗ, взвалит на плечи моих дорогих женщин непосильный груз проблем – одевать и кормить дылду студента.

 

В десятом классе школы я был аккуратно одет и обут, но по сравнению со своими сверстниками всё это выглядело очень бедно. Меня это уже в школе комплексовало очень. Что же тогда говорить об одежде студента?!

 

Многие из моих школьных друзей щеголяли в костюмах с галстуками, купленных богатыми родителями. Жарко обсуждали моду на борта пиджаков, длину рукавов, форму пуговиц и другие детали одежды мне даже не понятных.

 

Моя выходная одежда была сшита бабушкой. Это была так называемая куртка «бобочка» - она обтягивала меня в поясе и застегивалась на длинную застёжку-молнию. Это позволяло одевать под неё рубашку с галстуком и выглядеть не совсем «бедняком». Я, конечно, замечал, что девочки идут «косяками» на мальчиках в костюмах, а на мою скромную «бобочку» посматривали сдержанно.

 

Это обстоятельство могло вконец испортить жизнь будущего студента, и именно оно толкнуло меня к решению стать военным - морским офицером.

 

Я подал заявление и был включен в список со школьными товарищами, которых набралось аж четырнадцать человек. Ходатайство райкома комсомола о направлении наших комсомольцев для поступления в училище, прошло буднично. Только выйдя из здания, где нас поздравили с патриотическим шагом, мы растерянно спрашивали друг друга – «Как же так? Мы же ещё не комсомольцы?!».

 

В райкоме спохватились быстро и, чтобы исправить досадную накладку, нас приняли в комсомол ускоренными темпами – в один день. Всё при этом событии было настолько холодно и формально, что я уже тогда начал понимать, насколько партийно-комсомольская система равнодушна к подготовке своей смены.

 

Вождям партии коммунистов по всему видно было наплевать на идейную подготовленность молодых людей поступающих в комсомол, а значит и на то, в чьи руки может в будущем попасть власть – чистые они или нет!

 

Так в один день у меня в руках оказался комсомольский билет, за который я заплатил пятнадцать копеек, как первый взнос в кассу этой организации. В голове у меня гулял ветер, ответственности за вступление в молодёжную политическую организацию я не чувствовал и толком не понял куда меня несут эти события.

 

Не в моём ли примере ответ на вопрос – «Куда с началом «перестройки» исчез центральный комитет комсомола со своими секретарями и первичными организациями, а главное – касса взносов?».

 

Весте с ними исчезли огромные деньги собранные на взносы в кассу комсомольцев СССР. Со счетов Госбанка они бесшумно перекочевали в разные коммерческие структуры, и о них никто из журналистов так и не вспомнил.

 

 Следы этих денег угадывались в шикарных офисах бывших комсомольских начальников, где была богатая еда и выпивка, «презентации», дорогие автомобили. Бывшие молодёжные начальники шиковали и веселились без зазрения совести. А потом тихо испарились в небытиё без следа!

 

Новая моя жизнь вне стен школы обозначила себя новеньким комсомольским билетом и строгим указанием военкомата прибыть в августе в училище на вступительные экзамены.

 

Про ожидавшую меня жизнь в училище, я был информирован из уст соседа Ибрика, который уже заканчивал первый курс. В принципе он был доволен почти всем, исключая военную дисциплину, которая угнетала его натуру.

 

Был он из бедной, многодетной азербайджанской семьи. Поэтому Ибрик во дворе всегда выглядел немного зачуханным и всегда голодным. В училище он преобразился. Морская форма курсанта училища ему шла. Особенно её украшали погончики с якорями на плечах и золотые шевроны на рукавах форменки. Мордель на казённых харчах он отъел и поэтому имел бравый вид.

 

Голодное военное время у нас у всех мальчишек было в памяти рядом. Возможно именно информация Ибрика: «Шамовка, в общем-то, ничего. Немного однообразная, но жить можно!», как-то успокаивала и принятое мной решение поступить на военную службу не казалось таким страшным.

 

 

 

Глава 11 «Джазуха», классная «чувиха» Надя

 

 

Немного о моих музыкальных способностях. Все школьные годы я страдал от своей лопоухости. Мама успокаивала меня, говоря, что такие уши свидетельствуют о музыкальных способностях. Наверное, она была права, так как я неплохо перепевал все романсы и песни из её концертного репертуара.

 

Но эти мои вокальные способности не были востребованы моим школьным окружением. Окружение увлекалось «джазухой». Эта музыка в стране всячески запрещалась партруководством и именно поэтому притягивала к себе молодежь.

 

Джазовые мелодии слушали на квартирах и танцплощадках. Я вошёл в круг обожателей одного нашего школьного товарища – «великого пианиста». Он плохо учился в школе, зато умел по слуху прекрасно изображать популярные джазовые мелодии на пианино. Аккомпанируя ему, мы самозабвенно стучали по кастрюлям вместо барабанов, а я научился дудеть через кулак.

 

 Получались звуки похожие на трубу или саксофон. Эта какофония звуков приводила нас в экстаз, и мы самозабвенно часами изображали групповое исполнение блюзов, фокстротов и мелодий дошедших до нас по радиоприёмникам.

 

Это исполнение мы иногда демонстрировали на молодёжных вечерах, за что получили прозвище «джазисты», соответствующий авторитет и признание у девочек.

 

После школьных выпускных экзаменов началась пора выпускных вечеров в Бакинских школах. Я и мои товарищи были озабочены проблемой стать гостями вечеров в женских школах или «протыриться» туда, что мы и реализовывали не без успеха.

 

Выпускной вечер в нашей школе замыкал череду этих вечеров и в городе считался главным. Моя школа уже давно прославилась не только спортивностью, но и самыми лучшими вечерами.

 

Настроение было приподнятое. Самые отъявленные троечники и мои товарищи «джазисты» пришли на вечер с красивыми девочками. Красивая девочка рядом с тобой это больше чем пятёрка в аттестате зрелости. Это понимали все, а вот девочки у меня для этого вечера не было. Были друзья «джазисты», а я рядом с ними и их подружками.

 

Такая ситуация было приятной, но до поры до времени пока не начались танцы, друзья подхватили девочек, а я остался один на всеобщее обозрение. Что-то надо было срочно предпринять и не допустить падения моего имиджа.

 

Ситуация была сложной, так как все девочки пришли на вечер со своими кавалерами, что строго отследил сторож Герасим. Поэтому найти себе в пару девочку для танцев было совершенно безнадёжно.

 

Спасла меня дочь моей репетиторши по русскому языку и литературе, которая стояла также одиноко, как и я. С ней я был знаком во время посещения дома моей учительницы.

 

Это была стройная брюнетка с пронзительно чёрными глазами.

 

 В ней поразительно сочетались черты русской красавицы и очарование восточной женщины. Чуть большой орлиный носик, возможно, не понравился бы жителю центральной России, привыкшему к курносости.

 

Эта чудесная красота была следствием русско-армянского брака её мамы. Звали молодую женщину Надя, ей было 27 лет, и она была студенткой медвуза. Она побывала замужем и имела от этого брака сына. Муж кавказец отсиживал длительный тюремный срок за бандитизм. Всю эту информацию я уже давно собрал за время своих занятий с её мамой.

 

Она пришла с мамой на торжественную часть вручения ученикам аттестатов об окончании школы и уже собиралась уходить домой, но её задержали звуки оркестра, и она решила посмотреть на танцующие пары.

 

Когда мы встретились с ней взглядами, она показала жестом, что хочет станцевать. Мы закружились в танце под прекрасные джазовые мелодии, а я с удовольствием ловил одобрительные жесты парней из моей компании – «Молодец парень! Классную чувиху закадрил!».

 

 Что ещё нужно для счастья 18 летнему парню, когда под руками гибкое молодое тело прекрасно танцующей красивой женщины, а твои сверстники оглядывают её с завистью.

 

В такие минуты возрастная разница стирается. Так получилось, что мы танцевали с Надей до утра. Потом долго гуляли на морском бульваре, весело перебрасываясь шутками, встречая таких же выпущенных во взрослую жизнь мальчиков и девочек.

 

Надя была счастлива, оторваться от скучных будней, а я упивался вниманием взрослой женщины к моей персоне. Благодаря ей, выпускной вечер в школе запомнился мне на всю жизнь. Как выяснилось позже, эта встреча с Надей оказалась не последней.

 

 

Глава 12 Училище

 

Через неделю после этого яркого впечатления начались экзамены в училище. По прибытии в училище нас строем повели в баню. Перед этим у парикмахера я расстался со своими волосами и был подстрижен наголо.

 

После бани, вместо гражданской одежды, у мичмана баталера я получил странную одежду – «робу». Эта брезентовая одежда с рубахой навыпуск и голубым воротником – «гюйсом» - с тремя белыми полосками, свободно болталась на моём худющем теле и была страшно неудобной.

 

 На голову мне надели бескозырку без ленточек, из-под которой торчали мои уши. Штаны спадали и если бы не широкий ремень с медной бляхой, то пришлось бы ходить, придерживая их руками.

 

 В качестве обуви выдали огромные ботинки-бутцы, в морской среде именуемые «говнодавами», а для интеллигентной речи – «давы».

 

Посмотрев на себя в зеркало, я ужаснулся – огородное пугало! До меня у этой одежды было три хозяина с разным отношением к своей одежде. Особенно неудобными были «давы» с натоптанными поперечными складками. Память об этих ботинках осталась у меня на всю жизнь мозолём на мизинце правой ноги.

 

Увидев нас в этой одежде, мичман хмыкнул и бодро успокоил – «Ништяк салаги! Всё пригонится, упресуется, свыкнется! Главное это сдать вступительные экзамены!».

 

Экзамены я сдавал на тройки и то с трудом. Мой бывший сосед по дому моряк, оказался в училище большим начальником – парторгом. В своём кабинете в училище, он пожурил меня по-отцовски за тройки на вступительных экзаменах и неопределённо сказал – «Не дрейф парень!».

 

 Что такое «тихое слово партийного начальника» я тогда ещё не осознавал. А чтобы вам стало понятно, скажу: из всей нашей школьной группы в четырнадцать человек, в училище приняли только меня. Я был, конечно, сильно озадачен этой новостью, но в те времена ещё не увязал это обстоятельство с волшебностью тихих слов моряка соседа.

 

Самое обидное для моих товарищей было не то, что их в училище не зачислили, а то, что они появились в городе с остриженными «наголо» головами. От них же до меня дошли слова Юрфельда: « А вот он в училище поступил! Единственный из четырнадцати балбесов. Это же надо! А всё почему – хорошо учился и спорт любил». У меня от этих его слов невольно выступили слёзы, так это было приятно.

 

 

 

 

Глава 13 Курс «молодого матроса»

 

 

После зачисления в курсанты мы весь август проходили курс «молодого матроса» перед воинской присягой. Накануне присяги нам выдали новенькую форму с золотыми нашивками, якорями, бескозырку с ленточками и нормальные туфли.

 

 Всё это по фигуре, но не было обмято, а потому некрасиво топорщилось. Старшекурсники при взгляде на нас посмеивались. Тут мне очень помог Ибрик.

 

Он научил меня многим курсантским хитростям и уловкам, как приобрести бравый вид «маримана», прошедшего огонь, воду и девяти бальный шторм.

 

Под его руководством я «торпедировал» шкары - морские брюки, которые по моде тех времён должны внизу расширяться в форме «клёш», по-немецки колокол. «Узость» штанин внизу устраняется хитрым способом.

 

Штанина мочится водой, чтобы сукно брюк стало податливым, после чего в них с усилием загоняются фанерные формы с расширением внизу. Чем дальше удавалось загнать «торпеды», тем шикарнее становился после высыхания вид брючин. При намокании, штанины опять сжимаются в дудочки. На наше счастье дожди в Баку большая редкость.

 

Следующим на очереди был синий воротник моряков - «гюйс». Его надо было состарить, то есть обесцветить, чтобы превратить ядовито синюю окраску ткани в нежно голубой цвет. Для этого новенький «гюйс» надо было опустить в воду с хлоркой и смыть водой. После этой операции курсант приобретал бравый вид моряка прошедшего океаны и штормы.

 

Все эти ухищрения с одеждой начальством не поощрялось, но и сильно не преследовалось – они сами когда-то были курсантами училищ.

 

Если с формой, под руководством Ибрика, всё быстро утряслось, то привыкание к воинской дисциплине проходило с очень большим напрягом. В кругу новых товарищей я освоился быстро и заимел кое-какой авторитет.

 

 На меня работало звание «местный», бакинец то есть. Для сотоварищей я был весёлый свойский парень, с налётом ухарства. За это последнее качество характера я очень скоро поплатился.