Многоточие отсчёта. Книга певая. Глава восемнадцатая

Глава 18



Честолюбие Лады, воодушевлённое Варвариным замыслом отстоять честь их нации и доказать этим англичанкам и прочим разным шведкам, что и они – русские! – чего-то стоят, не позволило её подойти к такому великому в её жизни событию, как посещение злачного места, лишь бы как.

Она покажет всё, на что она способна!

Достав из шкафа и пересмотрев все свои наряды, несколько раз попеременно с помощью фена уложив и вновь расчесав волосы, а перед этим не забыв выпроводить из номера Семёна, дабы он не мешал и не путался зря под ногами в такой ответственный момент, Лада с приближением назначенного срока чувствовала себя на грани провала.

Высыпав всё своё достояние на кровать, - выставив за дверь Семёна, она могла себе позволить такую шумную возню и такой кавардак на постели, – Лада взирала на кучу тряпок с безграничной тоской. Как всегда: столько шмоток, а проку от них никакого! Всё было ужасно, из рук вон плохо и никуда не годилось! Да, дело начинает пахнуть керосином, как сказал бы её лучший друг Марик Варшавский.

Извечная женская проблема – что надеть? Сегодня выбор у Лады был невелик, можно даже сказать, что весьма и весьма скуден. Пересмотрев и отвергнув всё остальное, как недостаточно шикарное и дерзкое, Лада оставила на кровати лишь своё сногсшибательное «змеиное» платье и новенький английский костюмчик, купленный не далее, как вчера в Пейнтоне.

Костюмчик был из тонкого нежного бархата цвета неспелой вишни с золотыми позументами на лацканах и обшлагах рукавов. В магазине, когда Лада, надев его, вышла из примерочной покрасоваться в обновке перед Семёном, не забыв при этом привстать на цыпочки, дабы выглядеть ещё выше и ещё стройнее, хотя костюмчик и так был невообразимо обужен, Семён не преминул заметить, что в этом костюмчике она – вылитый залихватский симпатичный тамбурмажор, не хватает только золотой тросточки и высокого кивера с плерезами. Костюм шёл ей бесподобно – спору нет! Но, во-первых, он ещё не успел как следует отвиснуть и кое-где морщил. Во-вторых, юбка была несколько свободна в талии – конечно, можно было бы наметать на живульку, чтобы скрыть маленькие погрешности, но у Лады не было на это ни времени, ни желания. В-третьих, к костюму полагались бордовые замшевые лодочки – именно такие у Лады имелись в Ташкенте; с большой натяжкой сошли бы и ярко-розовые туфельки-балетки, но они были вовсе без каблуков, и Лада на фоне стройных и высоких Варвары и Анастасии в них бы попросту потерялась. Да уж!.. Вот всегда так; и никогда ведь не узнаешь заранее, что может понадобиться в дороге, а что нет! Ну и, в-четвёртых, Лада не совсем была уверена, достаточно ли у неё в этом костюмчике вызывающий вид.

Значит, оставалось многократно проверенное «змеиное» платье. Оглядев и обнюхав его со всех сторон, Лада не обнаружила на нём не единого изъяна: платье было чистое и сидело на ней в отличие от бархатного вишнёвого костюмчика безупречно, так как было из тонкого эластичного трикотажа.

И всё же Лада расхаживала по своему номеру в расстроенных чувствах – ничего не получалось с волосами! Едва ли не полдня провозившись перед зеркалом, она, как ни странно это звучит, вернулась к истокам. Решив в который раз начать с нуля, Лада с помощью лака и фена уложила волосы так, чтобы они пышными волнами обрамляли ей лицо, огненными змейками вились по плечам и сплошным полотном покрывали спину – для вишнёвого костюмчика в самый раз, но «змеиное» платье выгодно смотрелось только с обнажёнными плечами и спиной. Сначала Лада решила – была не была! – оставить всё как есть, но потом её осенило: расчесав волосы, Лада наклонила вперёд голову, энергично из стороны в сторону помотала своими шикарными локонами, потом собрала их в небрежный пучок и заколола всю эту ослепительно-огненную копну одной единственной шпилькой. Вышло восхитительно! Стоя перед зеркалом в одних трусиках, Лада приподнялась на цыпочки и вывернулась в талии так, чтобы оглядеть себя сзади. То, что надо – изящная шейка, грациозная головка, нежный затылок, чистые плечи! Лада даже начала тихонько напевать:

- Потому что нельзя, потому что нельзя, потому что нельзя быть на свете красивой такой…

Вот теперь она была почти готова; оставалось лишь самое слабое звено – её руки. Вечернее переливающееся платье, яркий макияж, высокая причёска подразумевали также свежий маникюр, и, плюнув на свои предубеждения, кстати, ничем не обоснованные, Лада отправилась в ближайший маникюрный кабинет.

Через полчаса, разглядывая свои чистенькие и аккуратные пальчики с непорочным маникюром и приободрившись, Лада подумала, что сегодня, по крайней мере, ей не придётся краснеть за свои ногти. С сожалением она взглянула лишь на свой безымянный палец левой руки, в который раз вспоминая то самое кольцо с изумрудом, - как бы оно сейчас было кстати!

Грандиозность её приготовлений уже несколько притомила Ладу, когда после ужина в одиночестве Семён зашёл за ней; Лада ужинать наотрез отказалась. Если полдня стоишь перед зеркалом, то не до еды, – мужчинам это понять не дано! Суматоха, связанная с причёской и маникюром, заставила её забыть о данном Семёну обещании съесть пару принесённых им бананов или апельсин. Раньше она думала, что в охоточку, пожалуй, съест, но сейчас понимала, что нет: во-первых, она уже почистила зубы и накрасила губы, а, во-вторых, покончив с макияжем, причёской и маникюром, она полностью выдохлась и чувствовала, что не сможет прожевать ни единой долечки.

Продолжая заниматься своей внешностью, Лада, тем не менее, с удивлением посматривала на Семёна. Просто поразительно, с каким проворством некоторые умудряются и поужинать за двоих, и собраться! Семён переоделся, и в свежей рубашке, белой с широкими бледно-голубыми полосами, был неотразим. Ну почему пекущимся о своей красоте бедным девушкам поперечная полоска категорически противопоказана, в то время как некоторые, кому до этого и дела нет, могут себе позволить всё? «Закон подлости, не иначе», - подумала Лада.

Памятуя о невольно нанесённой ему обиде и стараясь задобрить, Лада ласково поманила Семёна пальчиком:

- Семён, ну, пожалуйста, ну, прости меня. Я же не знала!.. Но я всё съем потом. Обещаю. А сейчас застегни мне, пожалуйста, молнию…

Лада, повернувшись к Семёну спиной, расправила плечи, свела вместе лопатки и втянула потуже живот – она всегда так делала, когда требовалось застегнуть это чересчур узкое платье. Семён, вдыхая колдовской запах её духов, бережно и осторожно застегнул длинный замок. Потом он захотел обнять её и прильнуть губами к её губам, но она не далась. Зато она всё-таки тактично согласилась отведать пару долек апельсина, но больше ни-ни…

Наконец Лада влезла в туфельки, застегнула крест-накрест нарядную лаковую сумочку, в последний раз критически оглядела себя и сказала, что готова.

Вот тут-то на неё и навалилась такая несусветная, такая изнурительная усталость, что идти стало никуда неохота. Так она и знала, предчувствовала и ждала! Она может сколько угодно здесь изощряться, всё равно неизбежное вот-вот случится: они упакуют свои чемоданы, а дальше уж как Бог на душу положит! А она, дура дурой, будучи уже не первой молодости, настолько забылась, что совсем как эта заносчивая девчонка Варвара, из кожи лезет вон, чтобы показать каким-то там англичанкам, на что способны русские! Да ей-то это зачем?

И, самое главное, что дальше? Кем они с Семёном вернутся в Ташкент? Любовниками? Супружеской четой? Чужими людьми? В своих раздумьях она ещё ни разу не забиралась так далеко, а между тем день их отъезда неотвратимо приближался, и даже малейший намёк на мысль об этом оказывал на неё гибельное воздействие. Примерно как Везувий на Помпею, как сказала она себе. Обычно она вовремя отключалась или гнала от себя подобные сомнения. Зачем загадывать? Поживём-увидим. Но они всё равно лезли и лезли в её бедную головушку и всегда не вовремя. От всего этого она даже почти перестала спать, а всё думала, думала… И сейчас, пестуя своё тревожное настроение, Лада слёзно смотрела на Семена:

- Может, ну их всех к чёрту? А, Семён? Останемся?

Острый взгляд Семёна уже заметил её состояние.

- Лада, Ладушка… Ну что ты? Постой…Подожди… Глупышка, чего ты испугалась? Всё ведь хорошо. Я с тобой… Я всегда буду с тобой…

- Стою. Жду.

Лада вдруг почувствовала – а может, ей это только померещилось, - что он всё слышит, всё видит и всё о ней знает, - абсолютно всё: и про её раздумья, и про её кошмарные ночные сомнения, и про её апокалипсические мысли…

Семён всё-таки изловчился и аккуратно, как бы не разрушить причёску и не попортить её драгоценный макияж, поцеловал Ладу в губы.

- А ну-ка покажись, красавица!

Он небольно сжал ей запястье и манерно, как в фигуре танца, развернул, разглядывая со всех сторон.

- И ты ещё хочешь, чтобы мы остались, а ты бы весь вечер страдала, оттого что все твои старания пошли псу под хвост?

Хочет ли она? Хотеть не вредно!

- И потом, Лада, мы же обещали этим москвичкам… Они, наверное, уже заждались…

- Да, да! Конечно! Идём.

Сдались ему эти москвички! Лада напоследок ещё разок удручённо вздохнула, сосредоточенно сдвинула брови и в таком хмуром виде, на всякий случай схватив Семёна за руку, наконец-то покинула номер.

Едва ступив на холодный мраморный пол вестибюля, они тут же наткнулись на Варвару, нетерпеливо поджидавшую их у лифта.

- О! Наконец-то! Лада, а вы молодец! То, что надо! Должна признаться, что от вас я этого не ожидала, - первым делом беззастенчиво заявила она, разглядывая Ладино переливающееся, всё в зеркальных чешуйках платье; а Лада для пущего эффекта, шутливо подбоченившись, ещё и покрутилась перед ней по-всякому, сама же украдкой огляделась по сторонам. Ну же! Где этот достохвальный папочка Михась, который себе на уме да к тому же толстяк, каких свет не видывал?

- Лада, а вы не боитесь, что Семён потом направо и налево будет рассказывать, как пригрел на своей груди змею? – съехидничала Варвара, имея ввиду Ладино «змеиное» платье.

И хотя всем было ясно, что ею это было сказано в шутку и безо всякого злого умысла, невесть откуда появившаяся Анастасия не преминула осадить дочь:

- Варвара, прекрати!

- Ну что ты, мамочка! Это просто такой прикол. Лада вовсе и не думала обижаться, - невинно отпарировала Варвара и, взяв мать под ручку, направилась с нею в сторону казино.

Некоторое время они шествовали молча; даже эта несносная болтушка Варвара больше не делала попыток заговорить, с головой окунувшись в предстоящую сладкую миссию – повергнуть в прах всех этих занудных англичанок и их подпевал; а уж что говорить о её мамочке Анастасии, которую вряд ли кто на свете мог превзойти в умении безмолвствовать.

Пустившись во все тяжкие, Варвара надумала сотворить из себя женщину-вамп, для чего вырядилась в очень длинное, волочащееся за ней по полу, и очень узкое платье из тёмно-синего тяжёлого велюра – глухое спереди и чрезвычайно открытое сзади; у себя на голове она соорудила множество плоёных завитушек, симметрично разместив их по бокам приплюснутого зигзагообразного пробора, а на самую макушку нацепила нечто, смахивающее на крохотную шляпку – «таблетку» с вуалью.

Анастасия была в изысканно-чёрном платье с пачками из тугой шуршащей органзы, а свои льняные волосики она прилизала и уложила в скромный узелок. «Вылитая Одиллия», – глядя на неё, подумала Лада.

Обе, и мама, и дочка, были основательно разукрашены; в первую же секунду Ладе в глаза бросился их откровенный вечерний макияж: мерцающий тон пудры на загорелых скулах, сочный перламутровый блеск на губах, зеркальные тени на узких и длинных – египетских! – веках.

Позади них, громко сопя и переваливаясь с боку на бок, плёлся сам Михась; причём, его брюхо с лихвой оправдало все самые смелые Ладины чаяния. "Не иначе, как от пива, - подумала Лада, - бедняга, он действительно достоин сочувствия”. Пузо в самом деле порадовало бы своими размерами всех фанатов популярного напитка: туда разом вошло бы никак не меньше галлона! Громадную тушу Михася венчала неожиданно маленькая головка с мясистым потным лицом и основательно прореженной тусклой шевелюрой, а два маленьких, узко посаженых, острых как буравчики глаза сияли поверх тонкого короткого носа и сочного рта предвкушением хорошей игры.

Как и предупреждала Варвара, Михась – сам себе человек! – был одет в потрёпанную, видавшую виды клетчатую ковбойку недружелюбных сине-коричневых оттенков – по всей видимости, самую удобную, оттого и любимую, а поверх неё - в невероятных размеров жилетку-сафари с великим множеством карманов, кармашков и карманчиков на кнопках, молниях и «липучках», наверняка битком набитых купюрами, так что немудрено было и запутаться, сводя дебет с кредитом, что, надо полагать, и вводило в заблуждение его семью. Кроме того, он, как это часто случается с такими толстяками, невозможно гнусавил.

У входа в казино все отдыхающие как по команде ненадолго останавливались, чтобы перевести дух: мужчины, теша себя надеждой о приличном выигрыше, а дамы, предвкушая сокрушительную победу над соперницами.

Но если Варвара основную ставку сделала на свою донельзя оголённую спину, а Анастасия в открытую фасонила своими чёрными пачками а-ля Одиллия, то ковылявший за ними потихонечку Михась был явно обескуражен предстоящим ему нелёгким испытанием – весь вечер провести в обществе двух своих красавиц. Он хоть исподтишка и гордился своим достоянием, но всё же то и дело, пыхтя и отдуваясь, суетливо поглядывал по сторонам, вознамерившись при удобном случае ненароком слинять. В его манере преподносить себя Ладе виделось что-то пресное, выхолощенное, будто, натворив дел в прошлом, он теперь посадил свою душу на умеренную диету.

Первым делом полагалось в кассе, расположенной у входа в казино, обменять свои наличные на фишки, что каждый из них пятерых и не преминул сделать, сообразуясь со своими средствами и голосом совести. Причём, эта подстрекательница Варвара, а она была всё так же невоздержанна на язык и своим кудахчущим от восторга голосом уже начала Ладу несколько утомлять, упоённая нетерпением как можно быстрее "сделать” всю эту нудную компанию, ещё и всячески их подзуживала:

- Лада, берите побольше! Сейчас мы их сделаем! Сделаем так, что они надолго запомнят русских! Семён, не стойте стоймя! Идите и займите нам места! Лада, вы только посмотрите на этого самодовольного крупье! Чур, он – мой! Вы как хотите, а я сажусь к нему!

Плотоядно скалясь, широким, решительным шагом Варвара уже шла к намеченной цели. Лада, не долго думая, двинулась за ней. Они уселись за относительно пустой длинный стол с зелёной суконной столешницей, сделали ставки; потом ещё и ещё…

Как Лада априори и предполагала, обстановка казино являла собой вопиющую безвкусицу: всюду толстые ковры чересчур ярких расцветок, пышные плюшевые ламбрекены, громадные кадки с разлапистыми пальмами, кресла и диванчики с кричащей обивкой, сомнительно красивые и бесполезные как японские икэбана композиции из павлиньих перьев и сухоцветов. Кроме всего прочего, здесь было нестерпимо душно, а от тяжёлых бархатных портьер невыносимо несло табачной вонью. Почему все эти заведения всегда так аляповато оформлены? А может, так и надо, и Лада чего-то не догоняет? И зачем ей, несносной чистоплюйке, непременно во всём нужно искать тайный смысл? Потом Лада вновь, в который раз подумала о Варваре; она чувствовала, что всё-таки что-то с девочкой не так. А, может, и нет никакой тайны, и Варвара просто-напросто дурно воспитанная грубиянка?

Вопреки своим ожиданиям, Лада в этом алчном притоне не увидела для себя ничего интересного, хотя казино кишмя кишело отдыхающими. Разряженная публика в основной массе степенно восседала на диванчиках, вяло следя за единичными игроками. Игроки, задрипанная шушера вроде насупившихся старичков или совсем юных девиц с вульгарными манерами, мало интересовались жужжанием рулетки, а всё больше напивались вдрызг или стреляли по сторонам глазками. Время от времени кто-нибудь из соглядатаев подходил к столу, где шла игра, описывал вокруг него круг, видимо, изучая ситуацию, и возвращался на место.

Анастасии нигде не было видно, но Лада знала, что она скорее всего где-то за соседним столом – отдыхает от острого язычка своей дочери. А что касается облыжно обвинённого в мотовстве Михася, совесть которого была всё же неспокойна, то, как только они вошли, он сразу же растворился в общей куче народу, дабы никто, ни жена, ни дочь, не посмели усмирять буйство его жаждущей азарта души, и больше они его не видели.

"Бедняжка, - ещё раз посочувствовала ему Лада, - ну как с такой язвой-дочерью не податься в бега?”

Семён ставил «по-маленькой»; Варвара, непрестанно болтая, то и дело вскрикивая и вертясь как егоза на своём высоком стульчике, то меняла ставки, то путалась в расчётах, а потом вдруг жеманно поджав свои перламутровые губки, неожиданно присмирела как шалунишка после хорошей взбучки и не мигая уставилась на невозмутимого крупье; Лада же – широкая душа! – почти сразу проиграв подчистую все свои фишки и наотрез отказавшись взять у Семёна хотя бы часть его фишек, умильно сложила ручки на коленках и с чувством исполненного долга взирала на исходивших нервной дрожью игроков.

Сделав дело и из деликатности немного посидев за компанию с Семёном и Варварой, она в конце концов, дабы их не смущать, отошла в сторонку, а вскоре к ней присоединилась и утихомирившаяся Варвара, продолжая про себя над чем-то подсмеиваться.

- Какой позор! Зато будет потом что вспомнить! Лада, а вас за столом не посещала сладостная мысль, что вы за бесценок продаёте свою бессмертную душу дьяволу? Меня – да! Как вы думаете, было бы правильно, если б на входе в подобные заведения в качестве предупреждения полагалось писать: «Оставь надежду всяк сюда входящий»? Клёво я придумала, правда? Это как на пачке сигарет: «Курение вредит вашему здоровью». А ещё говорят, что новичкам везёт! Туфта всё это. «Чайники» – мы и есть «чайники»! Пойдёмте, что ли, напьёмся с горя – залижем раны!

Проигравшимся в пух и прах игрокам в утешение за счёт заведения полагалась либо чашечка кофе, либо что-нибудь горячительное. Сделав распоряжение насчёт кофе, Лада с Варварой уселись на зыбкий диванчик под пальмой, от которой исходил прелый дух древесины, и, внутреннее самооправдавшись тем, что везёт только дуракам, принялись терпеливо ждать Семёна с Анастасией.

Кофе здесь, видимо, из экономических соображений, подавали на восточный манер: в малюсеньких фарфоровых чашечках, а к ним огромные запотевшие стаканы холодной воды и на двоих два крохотных как игольная подушечка птифура. По утончённой восточной традиции каждый глоточек кофе полагалось запивать громадным глотком воды, дабы, подчистую смыв вкус, открывать его для себя вновь и вновь. Лада нашла такое решение интересным, но для себя неприемлемым: восток, конечно, дело тонкое, но на её взгляд кофе гораздо вкусней, если его пить много и сразу! Она заметила, что проигравшие английские джентльмены, особенно старшее поколения, предпочитали напитки покрепче, а разряженные девицы пили исключительно шампанское.

Покончив с кофе, Лада от нечего делать перевернула свою чашечку вверх дном и принялась изучать марку фарфора; она уже успела немного расслабиться, а пребывавшая всё ещё не в духе Варвара, щуря свои и без того узкие египетские очи, нервно закурила, забилась в угол диванчика и принялась взглядом выискивать в толпе мать.

- Вот она! Оказывается, ей мало позора… - громко прошептала она, и её египетские глаза сверкнули откровенным презрением. - Лада, вы представляете, она ещё ходила за фишками! Ну где вы видели такую идиотку?!

"Такую идиотку” – да разве ж так говорят о родной матери?! Ладу всю так и передёрнуло.

- Варвара, как вы с вашей мамой строги.

Варвара, глубоко затянувшись, ничего на это не сказала; но потом, немного помолчав, вдруг пристально посмотрела на Ладу и ни к селу ни к городу спросила:

- Лада, а вам нравится имя Снежана?

Всё это было до того странно и непонятно, что Лада, которая в жизни не знала ни одной Снежаны, сначала прилежно задумалась, стараясь определить своё отношение к этому имени, но, так и не придя ни какому решению, чисто из вежливости ответила:

- Красивое имя.

- Просто красивое?! – Варвара неожиданно возмутилась. – Да это же самое лучшее на свете имя! Лада, вы послушайте: Сне-жа-на! Слышите? Оно всё такое ласковое, трепетное и вовсе не холодное как некоторым кажется, а родное и тёплое как ангельски чистые подснежники в апреле. – Сквозь её перламутровые губки просочилась нежная улыбка. – Лада, вы любите подснежники?

- Люблю.

- А они у вас в Ташкенте-то хоть цветут?

- Да, только не в апреле, а в январе…

- Всё у вас в Ташкенте не слава Богу! – со всей бесцеремонностью заявила вдруг Варвара. – Всё не как у людей! И дыни у вас круглый год, и подснежники в январе, и даже абрикосы вы не съедаете, пока они свежие и сочные, а сушите и потом лопаете эти жалкие сморщенные мумии!

Ладе стало за Ташкент обидно. Что эта нахалка себе позволяет?! Но вместо того, чтобы ответствовать в том духе, что её родные москвичи тоже как миленькие лопают и ташкентские дыни, и эти жалкие мумии – курагу, Лада вдруг начала оправдываться:

- Вообще-то диких подснежников у нас нет, а в горах цветут только крокусы, но зато подснежники растут в саду моего деда… - Лада подумала о старом доме на Паровозной, где, в сущности, она и провела своё детство; она будто наяву увидела и огромный сад, и столетнюю раскидистую орешину, и – чудо из чудес! – белоснежные подснежники, чьи нежные головки на тонких прозрачных ножках, согретые дыханием грядущей весны, смело проклёвываются сквозь прошлогоднюю прелую листву, а она, малышка Лада, или Ладуся, как её ласково зовёт дед до сих пор, в кроличьей шубке и белой пуховой шапочке с огромным помпоном сидит на корточках под этой орешиной и собирает цветочки в крохотный букетик. - …Мой дед во время войны выкопал в Германии луковички подснежников и привёз в Ташкент…

- Делать ему совершенно было нечего – вашему деду! На войне воевать надо, а он – подснежники… Он, что у вас, мичуринец? - Варвара презрительно фыркнула.

Лада была готова ринуться в бой за деда, но тут Варвара, вдруг понизив голос до шёпота, сказала:

- А Снежаной звали мою маму… - и её египетские глаза сразу потускнели, задёрнулись и набухли слезами, а перламутровые губы вытянулись в тонкую, скорбную нить, - …а эта Анастасия вовсе мне не мать!

Вот те на! Приехали! То "мамочка, мамочка”, а то без обиняков заявить такое: "вовсе не мать”! Как же не мать? – ведь у них практически одно лицо: загорелое и круглое как у русских матрёшек с одинаковыми карими, узкими и длинными, глазами! Лада ошеломлённо посмотрела на Варвару.

- Не мать? А кто?

Лада была весьма озадачена, и оттого чувствовала себя глупо и некомфортно.

- А никто! Они думают, раз я была маленькая, то ничего не понимала! А я понимала… Всё равно я скоро от них уйду… - Варвара презрительно скривила губы. - …Вот через три года закончу этот чёртов институт и уйду навсегда! Вот тогда они увидят, что я и своим умом прекрасно проживу. И никто – даже отец! – меня не остановит! Пусть только посмеет! Лада, ведь это они виноваты в смерти моей мамы. Они оба: и она – эта копчёная селедка Анастасия, и отец! Только они даже и не догадываются, что я всё знаю. Они думают, раз я была маленькая, то всему поверила. А сами даже и не подумали принять меры предосторожности. Считают меня пустоголовой тупицей… Что ж, я добросовестно поддерживаю этот благородный обман – раз они так решили и раз им так удобней. Но я-то знаю, какая я для них обуза! Эта Анастасия вечно вся такая нежная и ласковая, без устали хлопочет по дому, окружила меня заботой, а самой – я же вижу! – ох как хочется взять меня за шкирку и как приблудного котёнка выкинуть вон!..

Варвара в своём праведном гневе распалялась всё больше и больше, а Лада всё больше и больше ничего – ну просто ничегошеньки! – не понимала, а переспрашивать боялась: вдруг Варвара замкнётся в себе и ни слова больше не добавит или опять начнёт дерзить.

- …Когда это случилось, я была совсем маленькой и, естественно, я тогда ничего не поняла, но зато кое-что запомнила… Помнила и молчала об этом, а по-настоящему прозревать я начала уже в школе – кажется, в девятом классе. Нас в тот день отправили в поликлинику на медосмотр и раздали анкеты. Я раскрыла свою анкету, а там на первой же странице чёрным по белому написано: появилась на свет в результате кесарева сечения. Лада, вы понимаете, - кесарева сечения?!

Лада не понимала. Ну и что? Она оторопело посмотрела на Варвару. Подумаешь, эка невидаль, – кесарево сечение? Мало ли какие у женщин бывают для этого причины? И узкий таз, и неправильное положение плода, и миопия высокой степени, и…

- Лада, у вас что – куриные мозги или девичья память? Вы же видели её сегодня голой! А теперь вспомните её живот – где шрам? Да она же вся как точёная статуэтка – чистая, гладкая, блестящая и нигде никакого шрама!

Может, и был у Анастасии шрам – Лада не помнила. Она помнила лишь её стройный стан и тощую попку. Но если Варвара говорит, что шрама нет, что ж – ей видней!

- …Да она вообще никогда не рожала и даже беременной не была! У вас есть дети?

- У меня дочка.

Варвара недоверчиво посмотрела Ладе в глаза, а потом окинула взглядом её плоский живот.

- Да, у вас с этим делом всё в порядке. Хотя – не важно! Лада, подумайте: мне – девятнадцать, ей – тридцать пять! Она родила меня в шестнадцать лет?! Ну, хорошо, допустим, согрешила девочка и родила, но как она умудрилась с новорожденным ребёнком на руках и школу вовремя закончить, причём, заметьте, с медалью, и институт? Тоже мне – героиня! Врёт она всё! Они всегда мне врали…

Не вполне доверяя всему тому, что ей наговорила сейчас Варвара, Лада перебила её:

- Варвара, подождите, а кто же тогда Снежана?

Они обе сидели на неудобном низеньком диванчике в нише у задёрнутого портьерами высокого окна под сенью разлапистой пальмы в деревянной кадке, держа на коленках пустые кофейные чашечки с блюдцами. Наглухо задвинутые толстые портьеры, яркий свет хрустальной люстры, отсутствие на стенах часов, закрытые двери и окна убивали у посетителей казино всякое ощущение времени. В душной, прокуренной атмосфере стоял мерный гул голосов, жужжание множества рулеток, звон посуды, нервное хихиканье, монотонное бормотание крупье. За ближайшим к ним столом всё ещё стоически продолжал держаться Семён. Сблизив с соседом головы, он оживлённо обсуждал перспективы игры, а может, давал дельные советы или перенимал опыт. Мельком взглянув на Ладу и поймав её растерянный и отчасти отрешённый взгляд, он тут же расплылся в ободряющей улыбке. Анастасия, надо полагать, тоже где-то играла – Лада за ней не следила, но она знала, что Варвара была начеку, так как та то и дело поглядывала в центр зала.

Варвара долго думала, прежде чем ответить Ладе, видимо, собиралась с духом:

- Снежана – это её старшая сестра. Я её немного помню. Она была такая красивая! Она умерла. Мне потом сказали, что она умерла в больнице после неудачной операции. Врут! Они всегда мне врут! А я нашла дома свидетельство о её смерти, ещё кое-какие бумаги и результаты вскрытия с заключением паталогоанатома… Лада, они же меня всю жизнь держат за неумеху, лоботряску и недотёпу, а сами даже спрятать получше не удосужились! И знаете, что показало вскрытие? Смерть наступила от удушения в результате повешения! Она повесилась из-за них! А мне врали про неудачную операцию. Один Бог знает, чего мне стоило тогда преодолеть душившие меня ненависть и отвращение к ним! Я стерпела, может, мне это потом на том свете зачтётся: одной сковородкой меньше будет!.. – Сардоническая усмешка исказила Варварин рот. - …Господи! Какая душегубка! И они ещё позакрывали все окна! – Варвара схватила себя за горло. - Лада, давайте выйдем в холл – там воздуха побольше…

Варвара встала с диванчика и огляделась, куда бы поставить пустые чашку с блюдцем. Лада подумала, что больше она ничего не расскажет. Сейчас наступит гнетущее молчание, они выйдут в холл, и что тогда делать Ладе? Что говорить? Успокаивать или… или что? Лада для себя ещё не решила, как ей воспринимать эти неожиданные откровения. Всего лишь как досужие сплетни? С блеском разыгранный спектакль в театре одного актёра? Или в этой странной семейке действительно когда-то случилась катастрофа? А Варвара – кто она на самом деле? Бесёнок, выдумывающий невесть что, или глубоко несчастное создание, одинокое и беззащитное, - верная дочь своей истинной матери, в память о которой она наложила каинову печать на всё, что касается ненавистной ей Анастасии; а, приняв на вооружение тот факт, что лучшая защита – это нападение, она и заняла по отношению к Анастасии явно наступательную позицию.

Варвара, видимо, решила добить сегодня эту тему до конца, потому что она внезапно вернулась на прежнее место и уверенным голосом заговорила вновь:

- Лада, не думайте, что то, что я вам сейчас порассказала, это всё выдумки, плод моего воображения и не более того. Нет! Теперь я вам скажу, как всё было. Моя мама… не эта… - Варвара кивнула головой в сторону центра зала, где под громадной хрустальной люстрой толпилась куча народу. - …А моя настоящая мама Снежана заболела. Её положили в больницу, а эта осталась сидеть со мной… А потом мама внезапно вернулась домой – Господи! прямо как в дурацком анекдоте! – и застала его, своего мужа Михася, со своей родной сестрой. И она, конечно же, не выдержала – покончила с собой! Я знаю, вы сейчас скажете, что Анастасия – вся такая сдержанная и кроткая, невинная жертва, загубленная злодеем, а во всём виноват он – коварный соблазнитель. Но, во-первых, курочка не захочет – петушок не вскочит, а во-вторых, мой папочка Михась хоть и производит впечатление неотесанного громилы, но в душе сущий агнец – пальцем помани, он и пойдёт. Кому, как не мне, его дочери, знать это? Нет, он здесь абсолютно ни при чём! Это всё она… хотя и он тоже неплохо устроился: первой жены не стало, так под боком – вторая, ещё моложе, и даже тёща всё та же!

Перламутровый рот Варвары растянулся в горькой, трагической усмешке, а её глаза, пустые, холодные, ничего не выражающие, устремились вдаль.

- Конечно, она меня любит по-своему. Но пошла она к чёрту со своей любовью! И со своей жалостью! Ничего, Боженька мне простит эти слова! Сами видели, как она со мной обращается, – как с бедной сироткой, взятой из милости. Видеть её не могу! А эти её благовоспитанные манеры? «Варвара, прекрати! Варвара, перестань! Варвара, мне за тебя стыдно!..» Кто ей дал право помыкать мной, и почему я должна жить по чьей-то указке? Почему кто-то взял на себя ответственность решать, есть ли у меня право знать правду или нет? Хотели, как лучше? А вот ни фига! Не нуждаюсь я в их «как лучше»!

Варвара, напоследок всплеснув в отчаянии руками, в полном изнеможении откинулась на спинку диванчика и прикрыла глаза. Было похоже, что впервые за долгие годы мучившая её тайна сокрушила её. Вдруг она подняла глаза и с такой силой стукнула кофейной чашечкой о блюдце, словно вознамерилась разбить их вдребезги. Лада от неожиданности даже вздрогнула.

- Лада! Сюда идёт Семён! Я вас умоляю: сделайте мужественное лицо, а то оно у вас расползлось, как у схватившей нечаянную двойку отличницы. Никто ничего не должен знать! Никто! Запомните: для всех я их родная дочь! И всё! И точка!

Видимо, сам Бог послал на помощь Ладе Семёна, а то бы этой долгой Варвариной мелодраме не было конца. А Ладе так хотелось подумать. Она никак не могла взять в толк: почему Варвара именно её выбрала в слушательницы? Только ли потому, что той приспичило исповедоваться, а тут как раз подвернулась Лада? Так, кажется, обычно и бывает: подходит к концу недолгое случайное курортное знакомство, и дело доходит до откровений, а завтра они распрощаются и забудут друг друга навеки?

- …Фи, какая гадость! От их кофе першит в горле! Правда, Лада? – к ним подошёл Семён, и Варвара, как нашкодивший ребёнок, расплылась в вороватой улыбке. – Ну что, Семён? Всё проиграли или чего-то осталось?

- Проиграл? Как бы не так! Ничего я не проиграл, а даже кое-что выиграл! Так что успокойтесь и не переживайте: вашу честь и честь всех русских я отстоял! А сейчас мы пойдём в бар и отметим это дело.

- Ну и прекрасно! Вы с Ладой идите, а я поищу свою мамочку, пока она не просадила все папочкины денежки! А то за ней нужен глаз да глаз!

Варвара встала и как пьяная, пошатываясь и намеренно покачивая бёдрами, направилась в центр зала – искать Анастасию. Лада, которую совершенно фантастическое признание Варвары, повергло едва ли не в шоковое состояние, повернулась наконец к Семёну и взглянула на него из глубины диванчика. Господи! Какой же он всё-таки большой и красивый!

- Пойдём?

- Что у вас здесь произошло?

- Ничего.

Действительно, ничего, если не считать того, что эта девочка в общих чертах выложила сейчас ей, Ладе Коломенцевой, всю свою неясную подноготную.

Семён видел, что Лада не в себе, а когда она не в себе, к ней лучше не приставать.

- Ничего так ничего… Ну пошли, а то уже поздно, а нам с тобой ещё надо заглянуть в бар и сходу пропить весь мой сегодняшний выигрыш, а иначе мне больше никогда не повезёт…