Зинаида Васильевна старательно опьяняла себя. Скоро ей стал тесен и противен модный халат. Он, словно тяжкие путы, стягивал её тело, тело, которое так жаждало свободы.
Она была не прочь побыть обнаженной. Не голой, как её прогнувшаяся до конца падчерица, а именно – обнаженной.
Такой, какой она никогда не была, никогда.
Вся жизнь вставала перед её глазами – сначала она была дочерью известного всему двору алкоголика, затем дочь несчастной вдовы, которая никак не решалась выйти замуж за своего деверя[1].
Она помнила, как возвращалась домой из школы, как чувствовала, что чужие любопытные взгляды прожигают ей пальто и платье, словно бы она была проституткой. Но ни она, ни эти старушки не знали этого слова, а может просто не желали оскорблять несчастную девочку.
Зиночке было не по себе от подколок подруг. Она то казалась себе слишком толстой, то слишком худой, то напротив находила что-то смешное в своих одноклассницах. Особенно когда случайно встречала их в городской бане в помывочном отделении.
Там совершенно розовые они были такими же жалкими, как и она сама. И тогда было жалко и себя и их, только у этих девочек были отцы, пусть редко, но были. А вот она была самой несчастной.
Тело отца хоронили на пятнадцатый день. Он всплыл ниже по течению от Рублёвска. Маленькая Зина старалась не думать о страшном испытании. Она во все глаза смотрела на дядю Исидора, тот был похож на американского миллионера из книжки Самуила Маршака.
«Мистер Твистер – бывший министр», - вполголоса пробормотала она.
Именно тогда она как-то иначе посмотрела на дядю. Но тогда это была лишь наивная любовь ребёнка. Но годы шли. Дядя старел, а она, она наливалась новой не ведомой силой. Силой женщины.
Дядя Исидор не замечал этого. Он был влюблён в свою невестку, влюблён страстно, но боялся нарушить своего холостяцкого спокойствия. Он понимал, что этой женщине будет мало его платонического чувства.
А быть полноценным любовником он не мог. Страшный призрак импотенции уже витал над ним. А быть одряхлевшим и обрюзгшим очеловеченным боровом он не хотел.
Зато Зиночка смотрела на него другими глазами. Она была рада, что теперь они живут в благоустроенной квартире, что дядя помог им начать новую жизнь, не похожую на её прежнюю.
Теперь не надо было стесняться своего телосложения, не надо было притворяться глухой, когда над тобой насмехаются. Теперь она готовилась стать полноценной и красивой девушкой. Девушкой, чьё тело является неплохим трофеем для любого мужчины.
Дядин протеже сначала рассмешил её. Она была уже вполне взрослой, а этот парень смотрел на неё, как на ребёнка. Ребёнка, которому дарят фигурные шоколадки и гладят по головке за удачно прочитанные стихи.
Но она желала другого – какого-нибудь чуда – круиза вдоль Черноморского побережья, поездки на Золотые пески, да и вообще, вообще не быть женой такого чучела, как этот странный парень. Фамилия Степана казалась ему нарочитой, да и он и не был похож на потомка дворянина.
Однако спорить с дядей она не стала. Напротив, радовалась возможности блистать на фоне этого деревенского убожества. Степан относился к ней, как влюбленный паж к Принцессе. Она вдруг представила его одетым в пажеский костюм и рассмеялась, показывая своему «жениху» крепкие белые зубы.
Свадьба, устроенная дядей разочаровала её. Она словно расплачивалась за всю эту роскошь своим свежим телом, телом, которым она хотела угостить Исидора Яковлевича.
Зина не собиралась играть роль консервной банки, которую вскрывает ради хмельного напитка какой-нибудь заезжий иностранец. Степан был похож на неумелого самодеятельного актёра, его нельзя было любить, но скучно было презирать. Скучно до тошноты…
В баре ещё оставалась выпивка. Степан не успел уничтожить её до конца. Было приятно становиться не совсем трезвой, словно бы она делала это назло родителям, подражая выпивохе отцу.
Зина пила, не забывая о своём, ожидающем ласки теле. Было неплохо бы слегка подразнить себя в самом интимном месте, дотронуться до своей истекающей промежности, промежности, которой так давно пренебрегали.
Зиночка пила, затем поднималась в полный рост и смотрела на своё отражение, задыхаясь от тупого пьяного восторга. Он проникал в каждую пору тела, заставляя вспоминать всё то, что она успела забыть. Словно бы она была глупой наказанной девчонкой, которую посадили под домашний арест.
Проснувшись поутру, она догадалась о грехе своего мужа. Тот всё же не выдержал. Было бы забавно донести на него ментам, но падчерица сама пошла на сближение, да и висевшая на стене картина подлила масла в огонь.
«Да, ему очень хочется, чтобы я стала соляным столбом. Чтобы меня разбил инсульт и я бы оказалась неспособной им помешать. Да и кому нужна эта зарастающая мхом дыра, когда есть юная упругая щелка?».
Выпитое спиртное делало из неё милую хулиганку. Хотелось бить посуду, ходить по комнате колесом, а иногда тихо и мирно заниматься тем, что люди с высшим образованием привыкли называть онанизмом. Это было так интересно, словно бы она просто забралась в более взрослое тело, тело своей матери. И пробует поиграть во взрослую тётю, оставаясь прыщавой и недовольной собой маленькой семиклассницей, выбравшей для своих любовных экспериментов холостяка-дядю.
Исидор Яковлевич был тогда блистательным джентльменом. Он носил очки в позолоченной оправе, садясь за стол. Украшал свою грудь салфеткой и умел обедать в доме, как в ресторане, пользуясь при еде ножом и вилкой. Казалось, что он пытается дразнить её, ту, которая вдруг увидела в нём свой детский идеал. Он был похож на видение из заграничного фильма, словно бы заплутавший в пространстве киногерой, забредший к ним на кухню.
И сейчас постепенно пьянея. Она хотела совершить что-то детское и страшно нелепое. Ведь можно было плюнуть на приличия и сбежать из дома по газовой трубе.
Выпитая для храбрости стопка коньяку была явно лишней.
Зинаида это сразу почувствовала, сделав только один шаг к перилам. Ей показалось, что в городе начинается землетрясение. Но она решила идти до конца.
Оказаться по ту сторону ограждения оказалось не сложно. Она просто ползла, держась за перила и пытаясь не выглядеть глупо. Ей казалось, что все люди, смотрят на её аппетитный зад и ждут неминуемой дефекации, словно бы она какой-нибудь залётный воробей.
Тело тупо заскользило по трубе. Она походила на шест в стриптиз-баре. О стриптизе Зинаида впервые узнала из полуночных телепрограмм. Ей было немного завидно, когда какая-нибудь девушка виляя задом, делала вид. Что удовлетворяет себя этой гладкой палкой. А вот она вынуждена или терпеть, или наливаться злобой к своей глуповатой падчерице.
Она даже подумывала сказать всё этой дурочке и потребовать от неё чего-нибудь полезного. Учиться можно было и заочно. Или пойти учиться в техникум, а вечерами делать то, что делали эти девочки, принося своим родным денежный эквивалент стоимости своего труда.
Но Людочка могла не поверить. Она была похожа на куклу, имеющую в запасе только одну, всем опостылевшую фразу. «Я – Принцесса…» - то и дело выпевал её милый ротик. Но от этой фразы хотелось заскрежетать зубами и кинуть в это красивое существо чем-нибудь тяжёлым.
В этот час никто не обратил бы на неё внимание. Не обратил бы будь она одета. Но Зинаида шествовала по дорожке абсолютно раздетая. Её розоватое тело напоминало тело новенькой резиновой куклы. Она сделала несколько шагов и повернул к перекрёстку.
«Гражданка, вы куда. Гражданка, вам помочь?» - забили в её уши чьи-то взволнованные голоса.
Она икнула, икнула и тоненько, словно подавая гудок на небольшом катерке, испустила зловонную струйку из своего милого в своей открытости ануса. Кое-кто из доброхотов поморщился. А она ступила на проезжую часть.
«Ну, что я могу сказать. Сильное опьянение. Возможно, спасалась от чертей, такое тоже возможно. Только знаете, мы имеем подозрение, что у вашей супруги серьёзные проблемы с психикой. Она не лечилась в подобных учреждениях?..»
Глаза главврача остановились на Степане Акимовиче.
Головин смутился. Он был не рад, что решил зайти домой за вещами. Балкон был открыт, а в комнате царил бедлам. Такой, какой бывает после визита неумелых домушников. Но все вещи были на местах, даже любимый халат жены. «Не могла же она уйти из дому нагишом. И как? Улетела на помеле, как Маргарита, и стала лилипуткой наподобие Вали.
Степан Акимович вдруг понял, что всю свою жизнь прожил со скрывающей свой недуг сумасшедшей. Что сам влез в этот хомут, не обращая внимания на тяжесть поклажи и только теперь ощутил её.
«Каким же кретином я был. Теперь. Когда я это знаю, надо бежать. Бежать прочь от этой мерзкой жизни, как бегут от трясины».
И он заплакал. Словно бы маленький мальчик, потерявший веру в людей. Теперь ему стало жаль тех лет, что он прогнал в вечность. Тех лет, что прошли, словно незнаемые им люди – тихо и незаметно. А он, он был простым идиотом, со своими дурацкими правилами.
«А что будет с нею?» - спросил он.
«Будем лечить. Конечно, это займёт какое-то время. А впрочем… У неё есть кто-либо из родных кроме Вас?
- Она сирота…
Зинаида Васильевна предпочитала думать, что просто спит. Что это её собственный пьяный сон.
Всё вокруг было каким-то ненастоящим. И эти женщины, что тупо скалили зубы. И эти решетки на стенах, и она сама, завёрнутая в какой-то нелепый балахон, спеленатая, как младенец.
На её голове не было больше волос. Их сбрили в первый же день. Казалось, то они просто отклеились от взмокшей от страха кожи. И теперь было всё так ясно, что хотелось рыдать…
Помочь сайту
Поздравления
