Алевтина Тарасовна взяла дочь за руку и повела её прочь от больницы.
Она решила ничего ей не говорить о судьбе Константина Ивановича. Тот, наверняка или выплыл сам, или был унесён течением.
Зато утонувшую «Волгу» поднимали с большим шумом. Её обнаружили купающиеся пацаны, Машина стояла на дне, как маленький «Титаник».
Разговор со свекровью не получался. Та была уверена, что её сын не мог покончить с собой. Она злилась на Алевтину Тарасовну, напоминала ей о своих грошовых подарках, а однажды прямо заявила, что всегда была против такого вызывающего союза.
Алевтина Тарасовна также была рада развязаться и с Константином Ивановичем, и его матерью. Она чувствовала, что сделала ужасную ошибку, и что просто-таки необходима дочери.
Телеграмма из Кековской райбольницы была той самой молнией, что сжигает привычный мир. Читая скупые, перевранные телеграфисткой строки, она вдруг начала понимать в какую клоаку отправила собственную дочь, что сама толкнула её в омут и теперь, теперь должна молить её о прощении, стоя на коленях перед больничной койкой.
Денег, что ей собрали на дорогу было немного, но на билет в купейном вагоне хватило бы. Она понимала ещё одно. Жить в Нижнем и делать вид, что ей нравится этот город она больше не могла.
Не могла она и повернуть всё вспять, заставить время возвратить ей дни юности, перечеркнуть всё то, что казалось огромной нелепой кляксой в их судьбе.
«Да и Степан вряд ли примет меня. Он ведь больше всего боялся огласки…»
Лора старалась молчать. Во-первых, сказать ей было нечего. А во-вторых, во-вторых её тело жаждало покоя. Оно всё болело, но не физической, а какой-то иной, незаметной для других болью.
«Мама, мы поедем домой на автобусе?» - спросила она, когда мать привела её на автобусную станцию.
«Нет, мы поедем не домой. То есть, не в Нижний Новгород. Мы поедем к твоему отцу. К твоему настоящему отцу…»
«А зачем?» - хотелось спросить поруганной псевдо-Людмиле. Она вдруг подумала. Стал ли Руслан любить свою жену будь у неё разворочено влагалище, в голове шуршали огромные прусаки.
Она вдруг возненавидела Пушкина. Этот кудрявый юноша с пробивающимися баками напророчил ей ад. Точнее, она сама себе его напророчила, возомнив себя пушкинской Людмилой. Ведь тот колдун вполне мог превратить княжескую дочь в послушную собачку, которая б обсасывала его хуй, как брикет мороженого.
«Дочка, прости…» - вдруг в нос проговорила Алевтина Тарасовна. – «Прости, это я отправила тебя к этой скотине. Я была бы рада, если он сдохнет. Сдохнет, как пёс…»
«А он уже сдох...», - вдруг твёрдо и ясно произнесла дочь. – Ему голову отрубили.
Алевтина Тарасовна вздрогнула. Она вдруг представила обезглавленного сводного брата, представила, так ясно что едва не поперхнулась от неожиданности. Такая смерть была бы ужасным испытанием. Мустафа любил жизнь, он любил быть живым и здоровым, не замечая, как незаметно и мерно ступает по трупам.
«Сейчас доберемся до Ртищева. А там сядем на электричку…»
Лора поёжилась. Она вдруг вспомнила ту странную бритоголовую девушку, что приходила убираться в ванной комнате, что вместе смотрела на полураздетую Наташу, ужасно в уме составляя план своей страшной мести…
- Мама, а как же Константин Иванович? Ты развелась с ним?
- Дочка, это неважно. Константин Иванович уехал к матери, живёт у неё на даче.
- Это – не правда. Он утонул, да…
Дочь не спрашивала. Она утверждала. Утверждала и с каким-то настороженным любопытством следила за матерью. Алевтина Тарасовна испугалась. Она не желала жить рядом с медиумом. Да и вообще дочь становилась иной, не понятной.
От Кекова до Ртищева ходил небольшой уютный поезд
Алевтина Тарасовна с дочерью сели во второй вагон. Он старались молчать и делать вид, что поражены гармоничностью пробегающих за окном пейзажей. Редкие машины обгоняли их поезд, Лора инстинктивно закрывала глаза. В каждой более менее дорогой легковушке ей чудилась опасность.
Мимо проскочила легковая машина похожая на боёк молотка…
Лора догадывалась. Кто сидит в этой машине. Быть всезнайкой было странно. Вероятно, от пинков по ягодицам и ударам по оголенной бритвою голове она становилась постепенно ясновидящей. А может быть всё дело было в коктейле из спермы, который она покорно глотала? Бог весть…
Алевтина Тарасовна уже не думала, что вряд ли дождётся внуков, что домик для будущих деток разрушен. Что всё то, что дарит природа для человеческой радости было исковеркано чужой злой волею.
«А вообще зачем я еду к Степану. Зачем вообще еще живу. Почему не скажу себе прямо, что я сама стала такой гадкой, такой мерзкой.
Добравшись до вокзала небольшого районного городка Саратовской области обе женщины вздохнули свободнее. Лору уже не мучили мысли о совершенно незапланированной беременности. Она не желала продлять род ни Незнайке, ни Пьеро, ни своему названному дядюшке.
Но их сперма не задержалась в ней. Она была отторгнута и пропала зазря. Но теперь ничьё другое семя не могло пробудить в её организме зарождение иной, еще незнаемой сущности – сущности, что со временем обретёт тело, а затем и имя.
Голубого цвета станционное здание оказалось очень уютным. Лора была рада посидеть на стуле в зале ожидания, дожидаясь того мгновения, когда в сторону Саратова отправится очередная электричка. Было бы странно радоваться бездомью, но она радовалась, находя это положение не слишком страшным и нелепым.
Гораздо глупее было искать защиты в своём дышащем на ладан дому. Никто не мог точно сказать, что будет с их миром через день, дав. И не распадутся ли они на части, которые нельзя будет склеить.
До Лоры доносился говор других пассажиров. Они дожидались своих поездов, радовались солнечному дню, а она смотрела на них, как привыкла смотреть на окружающий её воздух, чуть сосредоточенно и печально…
В вечернем Саратове было гулко и многолюдно. Алевтина Тарасовна с дочерью решила остаться на ночь в зале ожидания. Не бродить же по Рублевску и не отрывать от дел важных людей.
Лора выглядела вполне нормально. Она боялась, что к ним подойдут и начнут задавать вопросы. Люди в милицейской форме обходили зал по периметру, здесь в ожидании южных поездов скопилась разношерстная толпа, едущая с севера, запада, востока. Все они грезили южным отдыхом
Только Лоре было не до отдыха. Она вспомнила, как глупо вела себя сначала на нижегородском вокзале, затем в машине у дяди, как легко раскрыла пред ним всю свою душу, раскрыла, как глупая тётка раскрывает кошелёк. И только теперь она сообразила, что стала совершенно иной, что теперь лучше сменить всё имя, фамилию, паспорт. Она охотно бы содрала и кожу, ощущения от чужих вороватых прикосновений не проходило.
Она самой себе казалась ужасно грязной. Словно бы её пытались утопить в канализации.
Мимо их кресла прошли две разряженные девчонки. Они были похожи на оживших кукол из привокзального ларька – милые слегка глуповатые блондиночки, озабоченные только своим лакомством и красивыми, купленными любящими родителями шмоточками.
«А почему город, где живёт мой папа называется Рублёвском?» - спросила Лора, глядя вслед двум девочкам с безразличием нищей. От них нельзя было получить ничего большего, чем хихиканье.
- Там жили богатые торговцы, они торговали скотом. Говорят, что был объявлен конкурс и теперь на их городском гербе чёрный бык с тарелкой полной золотых монет.
Ночью они спали попеременно. И не из-за неказистой спортивной сумки. Алевтину Тарасовну настораживали слегка нагловатые парни с лицами киношных злодеев. Вероятно, это ощущение возникало из-за слишком коротких стрижек. Но всё равно, эти мальчишки были полны агрессии.
К утру всё успокоилось. Поезда забрали свой живой груз и повезли в другие географические пункты. А Лора, её Лора была готова ехать в Рублёвск на первом же троллейбусе…
Здание РублевскИнвестБанка они нашли сразу. Но банк был ещё закрыт, стоять и смотреть на затонированные стеклянные двери, делая вид, что они вовсе не желают прослыть налётчиками, было неловко.
Лора ещё не отошла от шока. Она помнила, с какой горделивостью смотрела на свою единоутробную сестру, как презирала её, ничего ещё не ведая, не догадываясь, что это её родная, кровная сестра.
Алевтина Тарасовна не желала такой кровавой мелодрамы. Ей вообще всё казалось чьим-то подлым розыгрышем. Это было страшнее, чем просто услышать чей-то «правдивый» шепоток.
«Но это должно было случиться. А вдруг бы встретились не они, а их дети. Что тогда? Нет, Господь лучше знает, что делает. А может, всё ещё устроится, Лора поправится, а затем, ведь есть средства, есть средства, чтобы залечить весь этот ужас.
Пойдём, посидим в парке, - предложила дочь.
Тенистый парк сам предлагал войти под сень деревьев. Они дошли до перехода и ступили на зебру. Затем Лора увидела сероватый слегка засиженный голубями памятник. Стоящая на постаменте женщина ей была неизвестна, тем более она не знала, что это за дети её сопровождают.
- Это – Крупская, дочка. Супруга Владимира Ильича. А это – пионеры-герои.
Лора промолчала. Она вдруг, что эти дети лучше бы смотрелись бы обнажёнными. Она вообще всюду желала видеть только нагих до откровенности людей, под одеждой ей чудилась страшная фальшь.
Ей хотелось найти спокойное место, и вдруг почти над их головами прозвучал колокол.
Алевтина Тарасовна была в церкви второй раз в жизни. Она слегка смущалась, не зная, что и как должна делать, где встать. Прихожан в этот будний день было немного. Они стояли и сосредоточенно слушали службу. А Лора была рада, что никто не догадывается о её лысине.
Она смотрела на фреску на стене. Голые мужчина и женщина с надеждой смотрели на мужчину в белом хитоне. Они были таким же несчастными, как и она. Лора вдруг подумала, что честнее было предстать перед всеми этими людьми абсолютно голой, что надо рассказать всем о своём страшном положении.
«Ведь и я сейчас в Аду, как и эти двое. Наверное, это Адам и Ева, а тот, что в хитоне Иисус Христос. И о чём мне молиться? Чтобы Господь вернул мне прежнюю красоту, чтобы я повстречала Руслана? А может, просто пожелать спокойного духа?..
Она вдруг поняла, что жаждет спокойствия. Пусть теперь даже она останется такой мерзкой уродкой и будет мыть до блеска станционные туалеты, ведь для этого не нужен ни закон Ома, ни правило буравчика.
«Оглашенные изыдите, Оглашенные изыдите…».
Кое-кто из людей потянулся к выходу. Лора поняла, что это их с матерью называют оглашенными, и что надо идти, идти прочь.
Она боялась спросить мать о том, крещёна ли она, а Алевтина Тарасовна была готова разрыдаться.
Она так и не смогла уберечь своих дочерей. Сначала легко предала одну, а затем и вторую.
Прошло около получаса.
Лора вдруг почувствовала, что надо идти к банку, что она вот-вот встретит своего настоящего отца. Того отца, которого она не знала.
«Мама, пойдём», – потянула она за собой Алевтину Тарасовну. Алевтина Тарасовна повиновалась желанию дочери. Она зашагала быстрее, им удалось перейти улицу и поспешить к дверям РублевскИнвестБанка.
Степан Акимович удивлялся охватившему его спокойствию. Он вдруг ощутил себя свободным, словно бы самый трудный экзамен был сдан и в его зачётке красовалось заслуженное «отлично».
Теперь вся прошлая жизнь с Зинаидой казалась ночным кошмаром. Он не мог сделать это наяву, несомненно это всё могло только пригрезиться в страшном сне. Но теперь он живёт по законам яви, и ему не к лицу бояться ночных призраков.
Идущие ему навстречу люди показались Степану Акимовичу знакомыми. Он незаметно для самого себя ускорил шаг, и стал двигаться, словно бегущий от инфаркта профессор. Расстояние сокращалось, кто-то съедал его, заставляя сердце Головина биться от неожиданной радости.
«Алевтина, не может быть. Это чудо, чудо, Господи. Слава Богу, что она приехала... Слава Богу.»
Лора первой подбежала к отцу. Она уже до конца поверила в их родство, Кровное родство, а не какое-нибудь выдуманное, какое было у неё с противным и всегда таким похотливым Мустафой.
Помочь сайту
Поздравления
