Чудовищный план
3 апреля 2016 -
Александр Данилов
Глава 2. Чудовищный план
(Вот и состоялось первое знакомство. Читаем продолжение романа «Липовый Рай»)
Учителя расхваливали моего брата, а Сергей Леонидович, молоденький учитель математики, второй год работавший в интернате после окончания физмата, раззадорился на своих уроках, опрашивая Владимира, и забыл о существовании других учеников. Директор школы, возмутившийся этим вопиющим фактом, вызвал Сергея Леонидовича на ковёр, и у них состоялся нелицеприятный разговор, перешедший впоследствии в дружественный. Когда Сергей Леонидович в своё оправдание говорил, что мой брат якобы из другой планеты и его заслушаешься, у предприимчивого директора школы родился чудовищный план. Он вспомнил историю о некоем Зере Колберне, жившем в США в девятнадцатом столетии, отец у него столярничал, и жили они постоянно в нужде. Однажды пятилетний Зера сидел в отцовской лавке, играл со стружкою и от нечего делать проговаривал вслух таблицу умножения. И тут папаша услышал его и понял, что у Зеры – феноменальные способности. Мистер Колберн решает разжиться и начинает возить мальчика по окружным ярмаркам. Толпы собравшихся людей задают малышу архисложные задачи. Например, когда у мальчика спрашивали, каков квадратный корень из 106929, Зера отвечал раньше, чем стенограф успевал написать на бумаге цифры: 327. А каков кубический корень из 268336125? Ни секунды не думая, мальчик отвечал: 645. На Зеру обратили внимание учителя. Один колледж предложил дать ему бесплатное математическое образование, но папаша Колберн отказался. Бостонский университет сделал такое же предложение и ещё присовокупил к этому 5000 долларов, и снова отец не отдал мальчика на обучение. Мистер Колберн был чудовищно жаден и с малышом отправился в турне по Европе. Зера приносил ему огромный доход – несоизмеримо больший, нежели столярное дело. И потому старик отвергал предложение за предложением о бесплатном образовании Зеры, в том числе он отверг предложение известного химика Макинтоша, горевшего желанием взять мальчика к себе в ученики. Алчность отца подразумевала, что ему должны просто давать деньги: все без исключения предложения об обучении сына он отвергал и доигрался. Бездарно используя талант Зеры, папаша загубил феноменальные способности своего сына, и уже к восемнадцати годам Зера не мог извлекать корни из многозначных чисел и превратился в обыкновенного человека. И вот у Вениамина Яковлевича родилась подобная же идея, как и у мистера Колберна. В голове у Ольховского было множество проектов, и для их осуществления необходимо было финансирование. Государственное обеспечение было недостаточным – человеку всегда хочется и сразу, и всего. Во-первых, первоочередным проектом был для него зимний сад, который он собирался насадить в вестибюле нового учебного здания, – этот проект сейчас бы назвали «ноу-хау» и представлялся по тем временам неописуемо сказочным; и, во-вторых, необходимо было срочно организовать в интернате внутреннюю телефонную сеть для оперативной педагогической работы, – летом Вениамин Яковлевич попал впросак с неожиданным приездом второго секретаря обкома Романа Семёновича Киселёва, папы Серёжи Киселёва, «золотого мальчика» интерната. «Золотых мальчиков» у нас было несколько. Тогда Роман Семёнович поймал у проходной интерната праздно шатающихся мальчиков, построил их на плацу и заставил маршировать, а Вениамину Яковлевичу пришлось краснеть за своих питомцев, тогда-то и родилась у него идея организовать внутреннюю телефонную сеть. Но главным проектом Вениамина Яковлевича была идея построить рай на земле. В некотором роде Вениамина Яковлевича сочли бы за сумасшедшего, если бы его не знала и не любила большая часть педагогов Чувашской республики. Вениамин Яковлевич буквально грезил о светлом будущем человечества. Он искренне верил, что в скором времени, лет этак через десять-двадцать, на земле наступит рай, всеобщее благоденствие человечества, обеспеченное новой общественно-экономической формацией, коммунизмом. И хотя эта идея была не нова, но её Вениамин Яковлевич выстрадал своею жизнью, и не просто выстрадал – эта идея была смыслом его жизни, потому что сам он выбился в люди из простых смертных, так сказать, вышел из грязи в князи.
Нелёгкое Вениаминово детство, связанное с тем, что Россию будоражили в начале двадцатого столетия страшные катаклизмы: войны и революции, было омрачено ещё и нелепой смертью отца: аба[1]отправился на рыбалку на озеро и по дороге провалился в заброшенный колодец. Вытащили его из колодца только на следующее утро, когда мимо проходило деревенское стадо и пастухи обнаружили его. Не шутка – простоять целый день и ночь в колодце по колено в воде – это сказалось на здоровье: аба заболел водянкой и умер. Има[2]болезненно пережила смерть отца: впала в уныние, спилась и умерла от пьянства через четыре года. У Вениамина была ещё сестрёнка Аня. Вениамину исполнилось на тот момент десять, а сестрёнке шесть. Голодные, они блуждали на колхозном поле и выковыривали из-под земли гнилые плоды картофеля, чтобы кушать. Зимою в доме стало невыносимо холодно, и сироты перебрались на скотный двор. Там, в сторожке, топилась печь, и было тепло. Сторож Павел Михайлович отпаивал Веню отваром пижмы, когда у мальчика разболелся живот, а когда Веня сильно ушиб ногу, забрал малышей к себе домой. Марфа Семёновна, супруга Павла Михайловича, как своих родных, приняла ребят в свой дом, а ногу Вениамина, распухшую от ушиба, вылечила полынью. Сначала крошила траву на кухонной доске, потом распаривала её и накладывала на ушибленное место, перевязывая рану бинтом. Боль как рукой сняло. Вениамин и Аня, обретши новых родителей, в благодарность за внимание и заботу старались быть послушными во всём и в школе учились на круглые пятёрки. Вениамин рано усвоил, что выбиться в люди может он только сам. В Казанском университете высокого, худенького, стройного юношу в очках, с красивым продолговатым лицом, с чёрной, как смоль, густой волнистой шевелюрой, полюбили все преподаватели и студенты. Ему не стоило особого труда закончить физико-математический факультет с отличием, потому что выделялся искромётным интеллектом, эрудицией и глубоким знанием жизни. После окончания университета он пытался поступить в аспирантуру, но помешал «пятый пункт» – в графе национальностьнаписал «еврей», хотя вполне мог написать «чуваш», указав национальность своих приёмных родителей, Павла Михайловича и Марфы Семёновны. Вениамину Яковлевичу было принципиально важно сохранить и свою национальность, и свою фамилию, потому что не раз он слышал в интеллигентских кругах в свой адрес жестокие слова – «безродный космополит». Это определение звучало едко и больно. Во время Великой Отечественной войны Вениамин Ольховский в должности лейтенанта служил при штабе округа, а по окончании войны устроился учителем в вечернюю школу, через год его пригласили в элитную школу мальчиков, добрая половина из которых были сыновьями именитых родителей. Учителя и чиновники, посещавшие его уроки, восхищались тем, как он вёл свой предмет: быстрый темп и беглые опросы учеников, отвечавших бойко, правильно и раскованно поистине всех изумляли. Вениамин Яковлевич любил задавать и каверзные вопросы, приучая детей мыслить. Учителя заметили, что он одну и ту же тему в разных классах раскрывал по-новому, не повторяя методических приёмов. Вскоре за Вениамином Яковлевичем Ольховским закрепилась добрая слава новатора и экспериментатора. О нём писали в газетах, его награждали и повсюду почитали, а в 1964 году назначили директором нашего интерната. Был он уже не стройным юношей, а солидным полноватым человеком, но с такою же, как и прежде, густой шевелюрою с проседью на висках и с такою же, как и прежде, обворожительной улыбкой. Время от времени Вениамин Яковлевич снимал от усталости свои очки, и в утомлённом взгляде его читалась прежняя пытливость, энергия и неподдельный интерес к людям, с которыми он беседовал.
В этом солидном возрасте, занимая пост руководителя интерната, Вениамин Яковлевич всё чаще и чаще вспоминал свои прошлые быстро пролетевшие годы. Он думал о том, как удачно сложилась его судьба вопреки всем объективным обстоятельствам жизни: во-первых, он был евреем, во-вторых, сиротою, а в-третьих, близорук и слаб здоровьем. И ещё он думал, что пережил непростые времена: две мировые войны, революцию, гражданскую войну, репрессии, голод, разруху после гражданской войны и разруху после Великой Отечественной войны. И, несмотря на эти чудовищные обстоятельства, он выжил и не просто выжил, а стал знаменитым человеком на всю необъятную великую родину. Если бы он жил, например, в Германии, его бы как еврея давно сожгли в газовых камерах, а в России он реализовался как человек. И всё это, как думал Ольховский, благодаря мудрой политики коммунистической партии Советского Союза. Вениамин Яковлевич перечитал и Маркса, и Ленина и проникся идеей о высшем счастье человечества: все люди равны и каждый имеет право на достойную личную жизнь.
Нелёгкое Вениаминово детство, связанное с тем, что Россию будоражили в начале двадцатого столетия страшные катаклизмы: войны и революции, было омрачено ещё и нелепой смертью отца: аба[1]отправился на рыбалку на озеро и по дороге провалился в заброшенный колодец. Вытащили его из колодца только на следующее утро, когда мимо проходило деревенское стадо и пастухи обнаружили его. Не шутка – простоять целый день и ночь в колодце по колено в воде – это сказалось на здоровье: аба заболел водянкой и умер. Има[2]болезненно пережила смерть отца: впала в уныние, спилась и умерла от пьянства через четыре года. У Вениамина была ещё сестрёнка Аня. Вениамину исполнилось на тот момент десять, а сестрёнке шесть. Голодные, они блуждали на колхозном поле и выковыривали из-под земли гнилые плоды картофеля, чтобы кушать. Зимою в доме стало невыносимо холодно, и сироты перебрались на скотный двор. Там, в сторожке, топилась печь, и было тепло. Сторож Павел Михайлович отпаивал Веню отваром пижмы, когда у мальчика разболелся живот, а когда Веня сильно ушиб ногу, забрал малышей к себе домой. Марфа Семёновна, супруга Павла Михайловича, как своих родных, приняла ребят в свой дом, а ногу Вениамина, распухшую от ушиба, вылечила полынью. Сначала крошила траву на кухонной доске, потом распаривала её и накладывала на ушибленное место, перевязывая рану бинтом. Боль как рукой сняло. Вениамин и Аня, обретши новых родителей, в благодарность за внимание и заботу старались быть послушными во всём и в школе учились на круглые пятёрки. Вениамин рано усвоил, что выбиться в люди может он только сам. В Казанском университете высокого, худенького, стройного юношу в очках, с красивым продолговатым лицом, с чёрной, как смоль, густой волнистой шевелюрой, полюбили все преподаватели и студенты. Ему не стоило особого труда закончить физико-математический факультет с отличием, потому что выделялся искромётным интеллектом, эрудицией и глубоким знанием жизни. После окончания университета он пытался поступить в аспирантуру, но помешал «пятый пункт» – в графе национальностьнаписал «еврей», хотя вполне мог написать «чуваш», указав национальность своих приёмных родителей, Павла Михайловича и Марфы Семёновны. Вениамину Яковлевичу было принципиально важно сохранить и свою национальность, и свою фамилию, потому что не раз он слышал в интеллигентских кругах в свой адрес жестокие слова – «безродный космополит». Это определение звучало едко и больно. Во время Великой Отечественной войны Вениамин Ольховский в должности лейтенанта служил при штабе округа, а по окончании войны устроился учителем в вечернюю школу, через год его пригласили в элитную школу мальчиков, добрая половина из которых были сыновьями именитых родителей. Учителя и чиновники, посещавшие его уроки, восхищались тем, как он вёл свой предмет: быстрый темп и беглые опросы учеников, отвечавших бойко, правильно и раскованно поистине всех изумляли. Вениамин Яковлевич любил задавать и каверзные вопросы, приучая детей мыслить. Учителя заметили, что он одну и ту же тему в разных классах раскрывал по-новому, не повторяя методических приёмов. Вскоре за Вениамином Яковлевичем Ольховским закрепилась добрая слава новатора и экспериментатора. О нём писали в газетах, его награждали и повсюду почитали, а в 1964 году назначили директором нашего интерната. Был он уже не стройным юношей, а солидным полноватым человеком, но с такою же, как и прежде, густой шевелюрою с проседью на висках и с такою же, как и прежде, обворожительной улыбкой. Время от времени Вениамин Яковлевич снимал от усталости свои очки, и в утомлённом взгляде его читалась прежняя пытливость, энергия и неподдельный интерес к людям, с которыми он беседовал.
В этом солидном возрасте, занимая пост руководителя интерната, Вениамин Яковлевич всё чаще и чаще вспоминал свои прошлые быстро пролетевшие годы. Он думал о том, как удачно сложилась его судьба вопреки всем объективным обстоятельствам жизни: во-первых, он был евреем, во-вторых, сиротою, а в-третьих, близорук и слаб здоровьем. И ещё он думал, что пережил непростые времена: две мировые войны, революцию, гражданскую войну, репрессии, голод, разруху после гражданской войны и разруху после Великой Отечественной войны. И, несмотря на эти чудовищные обстоятельства, он выжил и не просто выжил, а стал знаменитым человеком на всю необъятную великую родину. Если бы он жил, например, в Германии, его бы как еврея давно сожгли в газовых камерах, а в России он реализовался как человек. И всё это, как думал Ольховский, благодаря мудрой политики коммунистической партии Советского Союза. Вениамин Яковлевич перечитал и Маркса, и Ленина и проникся идеей о высшем счастье человечества: все люди равны и каждый имеет право на достойную личную жизнь.
(Продолжение следует. Глава третья называется «Маленький гений»).
[1] Аба – евр. папа.
[2] Има – евр. мама.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0337009 выдан для произведения:
(Продолжение следует. Глава третья называется «Маленький гений»)
[1] Аба – еврейское слово «папа».
[2] Има – еврейское слово «мама».
Глава 2. Чудовищный план
(Вот и состоялось первое знакомство. Читаем продолжение романа «Липовый Рай»)
Учителя расхваливали моего брата, а Сергей Леонидович, молоденький учитель математики, второй год работавший в интернате после окончания физмата, раззадорился на своих уроках, опрашивая Владимира, и забыл о существовании других учеников. Директор школы, возмутившийся этим вопиющим фактом, вызвал Сергея Леонидовича на ковёр, и у них состоялся нелицеприятный разговор, перешедший впоследствии в дружественный. Когда Сергей Леонидович в своё оправдание говорил, что мой брат якобы из другой планеты и его заслушаешься, у предприимчивого директора школы родился чудовищный план. Он вспомнил историю о некоем Зере Колберне, жившем в США в девятнадцатом столетии, отец у него столярничал, и жили они постоянно в нужде. Однажды пятилетний Зера сидел в отцовской лавке, играл со стружкою и от нечего делать проговаривал вслух таблицу умножения. И тут папаша услышал его и понял, что у Зеры – феноменальные способности. Мистер Колберн решает разжиться и начинает возить мальчика по окружным ярмаркам. Толпы собравшихся людей задают малышу архисложные задачи. Например, когда у мальчика спрашивали, каков квадратный корень из 106929, Зера отвечал раньше, чем стенограф успевал написать на бумаге цифры: 327. А каков кубический корень из 268336125? Ни секунды не думая, мальчик отвечал: 645. На Зеру обратили внимание учителя. Один колледж предложил дать ему бесплатное математическое образование, но папаша Колберн отказался. Бостонский университет сделал такое же предложение и ещё присовокупил к этому 5000 долларов, и снова отец не отдал мальчика на обучение. Мистер Колберн был чудовищно жаден и с малышом отправился в турне по Европе. Зера приносил ему огромный доход – несоизмеримо больший, нежели столярное дело. И потому старик отвергал предложение за предложением о бесплатном образовании Зеры, в том числе он отверг предложение известного химика Макинтоша, горевшего желанием взять мальчика к себе в ученики. Алчность отца подразумевала, что ему должны просто давать деньги: все без исключения предложения об обучении сына он отвергал и доигрался. Бездарно используя талант Зеры, папаша загубил феноменальные способности своего сына, и уже к восемнадцати годам Зера не мог извлекать корни из многозначных чисел и превратился в обыкновенного человека. И вот у Вениамина Яковлевича родилась подобная же идея, как и у мистера Колберна. В голове у Ольховского было множество проектов, и для их осуществления необходимо было финансирование. Государственное обеспечение было недостаточным – человеку всегда хочется и сразу, и всего. Во-первых, первоочередным проектом был для него зимний сад, который он собирался насадить в вестибюле нового учебного здания, – этот проект сейчас бы назвали «ноу-хау» и представлялся по тем временам неописуемо сказочным; и, во-вторых, необходимо было срочно организовать в интернате внутреннюю телефонную сеть для оперативной педагогической работы, – летом Вениамин Яковлевич попал впросак с неожиданным приездом второго секретаря обкома Романа Семёновича Киселёва, папы Серёжи Киселёва, «золотого мальчика» интерната. «Золотых мальчиков» у нас было несколько. Тогда Роман Семёнович поймал у проходной интерната праздно шатающихся мальчиков, построил их на плацу и заставил маршировать, а Вениамину Яковлевичу пришлось краснеть за своих питомцев, тогда-то и родилась у него идея организовать внутреннюю телефонную сеть. Но главным проектом Вениамина Яковлевича была идея построить рай на земле. В некотором роде Вениамина Яковлевича сочли бы за сумасшедшего, если бы его не знала и не любила большая часть педагогов Чувашской республики. Вениамин Яковлевич буквально грезил о светлом будущем человечества. Он искренне верил, что в скором времени, лет этак через десять-двадцать, на земле наступит рай, всеобщее благоденствие человечества, обеспеченное новой общественно-экономической формацией, коммунизмом. И хотя эта идея была не нова, но её Вениамин Яковлевич выстрадал своею жизнью, и не просто выстрадал – эта идея была смыслом его жизни, потому что сам он выбился в люди из простых смертных, так сказать, вышел из грязи в князи.
Нелёгкое Вениаминово детство, связанное с тем, что Россию будоражили в начале двадцатого столетия страшные катаклизмы: войны и революции, было омрачено ещё и нелепой смертью отца: аба[1]отправился на рыбалку на озеро и по дороге провалился в заброшенный колодец. Вытащили его из колодца только на следующее утро, когда мимо проходило деревенское стадо и пастухи обнаружили его. Не шутка – простоять целый день и ночь в колодце по колено в воде – это сказалось на здоровье: аба заболел водянкой и умер. Има[2]болезненно пережила смерть отца: впала в уныние, спилась и умерла от пьянства через четыре года. У Вениамина была ещё сестрёнка Аня. Вениамину исполнилось на тот момент десять, а сестрёнке шесть. Голодные, они блуждали на колхозном поле и выковыривали из-под земли гнилые плоды картофеля, чтобы кушать. Зимою в доме стало невыносимо холодно, и сироты перебрались на скотный двор. Там, в сторожке, топилась печь, и было тепло. Сторож Павел Михайлович отпаивал Веню отваром пижмы, когда у мальчика разболелся живот, а когда Веня сильно ушиб ногу, забрал малышей к себе домой. Марфа Семёновна, супруга Павла Михайловича, как своих родных, приняла ребят в свой дом, а ногу Вениамина, распухшую от ушиба, вылечила полынью. Сначала крошила траву на кухонной доске, потом распаривала её и накладывала на ушибленное место, перевязывая рану бинтом. Боль как рукой сняло. Вениамин и Аня, обретши новых родителей, в благодарность за внимание и заботу старались быть послушными во всём и в школе учились на круглые пятёрки. Вениамин рано усвоил, что выбиться в люди может он только сам. В Казанском университете высокого, худенького, стройного юношу в очках, с красивым продолговатым лицом, с чёрной, как смоль, густой волнистой шевелюрой, полюбили все преподаватели и студенты. Ему не стоило особого труда закончить физико-математический факультет с отличием, потому что выделялся искромётным интеллектом, эрудицией и глубоким знанием жизни. После окончания университета он пытался поступить в аспирантуру, но помешал «пятый пункт» – в графе национальностьнаписал «еврей», хотя вполне мог написать «чуваш», указав национальность своих приёмных родителей, Павла Михайловича и Марфы Семёновны. Вениамину Яковлевичу было принципиально важно сохранить и свою национальность, и свою фамилию, потому что не раз он слышал в интеллигентских кругах в свой адрес жестокие слова – «безродный космополит». Это определение звучало едко и больно. Во время Великой Отечественной войны Вениамин Ольховский в должности лейтенанта служил при штабе округа, а по окончании войны устроился учителем в вечернюю школу, через год его пригласили в элитную школу мальчиков, добрая половина из которых были сыновьями именитых родителей. Учителя и чиновники, посещавшие его уроки, восхищались тем, как он вёл свой предмет: быстрый темп и беглые опросы учеников, отвечавших бойко, правильно и раскованно поистине всех изумляли. Вениамин Яковлевич любил задавать и каверзные вопросы, приучая детей мыслить. Учителя заметили, что он одну и ту же тему в разных классах раскрывал по-новому, не повторяя методических приёмов. Вскоре за Вениамином Яковлевичем Ольховским закрепилась добрая слава новатора и экспериментатора. О нём писали в газетах, его награждали и повсюду почитали, а в 1964 году назначили директором нашего интерната. Был он уже не стройным юношей, а солидным полноватым человеком, но с такою же, как и прежде, густой шевелюрою с проседью на висках и с такою же, как и прежде, обворожительной улыбкой. Время от времени Вениамин Яковлевич снимал от усталости свои очки, и в утомлённом взгляде его читалась прежняя пытливость, энергия и неподдельный интерес к людям, с которыми он беседовал.
В этом солидном возрасте, занимая пост руководителя интерната, Вениамин Яковлевич всё чаще и чаще вспоминал свои прошлые быстро пролетевшие годы. Он думал о том, как удачно сложилась его судьба вопреки всем объективным обстоятельствам жизни: во-первых, он был евреем, во-вторых, сиротою, а в-третьих, близорук и слаб здоровьем. И ещё он думал, что пережил непростые времена: две мировые войны, революцию, гражданскую войну, репрессии, голод, разруху после гражданской войны и разруху после Великой Отечественной войны. И, несмотря на эти чудовищные обстоятельства, он выжил и не просто выжил, а стал знаменитым человеком на всю необъятную великую родину. Если бы он жил, например, в Германии, его бы как еврея давно сожгли в газовых камерах, а в России он реализовался как человек. И всё это, как думал Ольховский, благодаря мудрой политики коммунистической партии Советского Союза. Вениамин Яковлевич перечитал и Маркса, и Ленина и проникся идеей о высшем счастье человечества: все люди равны и каждый имеет право на достойную личную жизнь.
Нелёгкое Вениаминово детство, связанное с тем, что Россию будоражили в начале двадцатого столетия страшные катаклизмы: войны и революции, было омрачено ещё и нелепой смертью отца: аба[1]отправился на рыбалку на озеро и по дороге провалился в заброшенный колодец. Вытащили его из колодца только на следующее утро, когда мимо проходило деревенское стадо и пастухи обнаружили его. Не шутка – простоять целый день и ночь в колодце по колено в воде – это сказалось на здоровье: аба заболел водянкой и умер. Има[2]болезненно пережила смерть отца: впала в уныние, спилась и умерла от пьянства через четыре года. У Вениамина была ещё сестрёнка Аня. Вениамину исполнилось на тот момент десять, а сестрёнке шесть. Голодные, они блуждали на колхозном поле и выковыривали из-под земли гнилые плоды картофеля, чтобы кушать. Зимою в доме стало невыносимо холодно, и сироты перебрались на скотный двор. Там, в сторожке, топилась печь, и было тепло. Сторож Павел Михайлович отпаивал Веню отваром пижмы, когда у мальчика разболелся живот, а когда Веня сильно ушиб ногу, забрал малышей к себе домой. Марфа Семёновна, супруга Павла Михайловича, как своих родных, приняла ребят в свой дом, а ногу Вениамина, распухшую от ушиба, вылечила полынью. Сначала крошила траву на кухонной доске, потом распаривала её и накладывала на ушибленное место, перевязывая рану бинтом. Боль как рукой сняло. Вениамин и Аня, обретши новых родителей, в благодарность за внимание и заботу старались быть послушными во всём и в школе учились на круглые пятёрки. Вениамин рано усвоил, что выбиться в люди может он только сам. В Казанском университете высокого, худенького, стройного юношу в очках, с красивым продолговатым лицом, с чёрной, как смоль, густой волнистой шевелюрой, полюбили все преподаватели и студенты. Ему не стоило особого труда закончить физико-математический факультет с отличием, потому что выделялся искромётным интеллектом, эрудицией и глубоким знанием жизни. После окончания университета он пытался поступить в аспирантуру, но помешал «пятый пункт» – в графе национальностьнаписал «еврей», хотя вполне мог написать «чуваш», указав национальность своих приёмных родителей, Павла Михайловича и Марфы Семёновны. Вениамину Яковлевичу было принципиально важно сохранить и свою национальность, и свою фамилию, потому что не раз он слышал в интеллигентских кругах в свой адрес жестокие слова – «безродный космополит». Это определение звучало едко и больно. Во время Великой Отечественной войны Вениамин Ольховский в должности лейтенанта служил при штабе округа, а по окончании войны устроился учителем в вечернюю школу, через год его пригласили в элитную школу мальчиков, добрая половина из которых были сыновьями именитых родителей. Учителя и чиновники, посещавшие его уроки, восхищались тем, как он вёл свой предмет: быстрый темп и беглые опросы учеников, отвечавших бойко, правильно и раскованно поистине всех изумляли. Вениамин Яковлевич любил задавать и каверзные вопросы, приучая детей мыслить. Учителя заметили, что он одну и ту же тему в разных классах раскрывал по-новому, не повторяя методических приёмов. Вскоре за Вениамином Яковлевичем Ольховским закрепилась добрая слава новатора и экспериментатора. О нём писали в газетах, его награждали и повсюду почитали, а в 1964 году назначили директором нашего интерната. Был он уже не стройным юношей, а солидным полноватым человеком, но с такою же, как и прежде, густой шевелюрою с проседью на висках и с такою же, как и прежде, обворожительной улыбкой. Время от времени Вениамин Яковлевич снимал от усталости свои очки, и в утомлённом взгляде его читалась прежняя пытливость, энергия и неподдельный интерес к людям, с которыми он беседовал.
В этом солидном возрасте, занимая пост руководителя интерната, Вениамин Яковлевич всё чаще и чаще вспоминал свои прошлые быстро пролетевшие годы. Он думал о том, как удачно сложилась его судьба вопреки всем объективным обстоятельствам жизни: во-первых, он был евреем, во-вторых, сиротою, а в-третьих, близорук и слаб здоровьем. И ещё он думал, что пережил непростые времена: две мировые войны, революцию, гражданскую войну, репрессии, голод, разруху после гражданской войны и разруху после Великой Отечественной войны. И, несмотря на эти чудовищные обстоятельства, он выжил и не просто выжил, а стал знаменитым человеком на всю необъятную великую родину. Если бы он жил, например, в Германии, его бы как еврея давно сожгли в газовых камерах, а в России он реализовался как человек. И всё это, как думал Ольховский, благодаря мудрой политики коммунистической партии Советского Союза. Вениамин Яковлевич перечитал и Маркса, и Ленина и проникся идеей о высшем счастье человечества: все люди равны и каждый имеет право на достойную личную жизнь.
(Продолжение следует. Глава третья называется «Маленький гений»)
[1] Аба – еврейское слово «папа».
[2] Има – еврейское слово «мама».
Рейтинг: +1
504 просмотра
Комментарии (1)
Марта Шаула # 5 сентября 2016 в 00:04 0 |