"Сердце мира" часть третья

[Скрыть] Регистрационный номер 0276595 выдан для произведения:   Часть  3. «ЗЛОВЕЩИЕ  ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ»
«Agressi  sunt  mare  tenebrarum,  quid  in  eo  essent  exploraturi»                                                                                                               (лат.: «вступают  в  море  тьмы,чтобы  исследовать,что  в  нём»).
Глава 1.
В  окне  Луна  дрожала  пятном  акварело-тусклым… Мир  был  так  же  странен   и  искушающе-тревожен  как  миллиарды  лет  назад. Словно  обнажённая  Космическая  Прачка  кастрюльным  животом  своим  звёзды   запылено - смёркшиеся  для  нескончаемой  стирки  собирала. Улыба-лась  пузато, пупком –квазаром  соблазнительно  подрыгивая, щербатым  зевом  Тумманности  Андромедной  позёвывая, раскрывала  бесстыдно  усеянное  спиральными  и  шаровидными  галактиками  уводящее  в  бесконечность, алчущее  небывалого  оплодотворения,  пространство-влагалище; земных  умников, ещё  по  земному  жаждущих, в  окна  ночные  ткнувшихся  доводя  до  исступления  бредом  запредельно   совратительным   и…напрасным… А  снизу  тихое,то  ли   задохнувшееся, то  ли  смертельно  сплющенное   умиротворение, беспечальная  сладость  чьего-то   лишнего, безнадёжного  Присутствия. Где  жало  твоё, мысль  беспокойная;  воля, к  бытию  пытливая  или  совсем  обескровила  ты  в  непролазном  лабиринте  запредельной  запутанности  этого  мира; изморозью  замогильной   отразила   в  замутнённых  твоих  гранях  то, от  чего  воло-сы  встают  дыбом  и  сердце  истаивает  капля  за  каплей … капля  за  каплей. Скучно  и  тошно. Скушнее  и  тошнее  с  каждым  вздохом. И  так  призывно  манит  эта  хмурая  октябрьская  вода, внизу, размывая  ограду  моста  как  страх  быть  порешительнее  и  даже  размывая  под  ногами  два  метра  железобетона, словно  тонкую  эластичную  плаценту, перед  каким-то  всё  ещё  поче-му-то  пугающим  новым  рождением.                                                                                          .                                                                                                                                    И  мнится  мне,что  подходит  ко  мне  покойный  Иван  Сергеевич  Тургенев,так  же,как  и  я  обло-качивается  на  ограду  моста, смотрил  сначала  вверх  на  этот  космический  стриптиз-бар, брезг-ливо  морщится, произносит: «Срам-то  какой!».-однако   с  плохо  скрываемым  удовольствием   поправляет  что-то  рукой  в  области  ширинки. Я  ему  задаю  вопрос: «Бонжур! Какими судьбами  к  нам, любезнейший?» Занончив   напевать  вполголоса   фривольный  французский  куплет  поза-прошлого  века, он ,ещё  раз  подтянул  штаны, ухмыльнулся, сплюнул, произнеся  «Вот  шальма!» и  лицо  его  снова  приобрело  аскетически  благообразное  выражение. «Что  вы  обо  всём  этом  думаете?» - снова  задал  я  вопрос, пытаясь  не  спугнуть  с  его  слишком  впечатлительной  нату-ры  Бабочку  Серьёзности.Он  тяжело  вздохнул  и  сардонически  начал(словами  из  своего «Фаус-та»): «Одно  убеждение  вынес  я  из  опыта  последних  годов: жизнь  не  шутка  и  не  забава, жизнь  даже  не  наслаждение.Жизнь- это  тяжкий  труд  по  изоляции  себя  в  тотальной  зоне  очевидного». С  его  стороны  это  было  всё  то  же , уже  порядком  поднадоевшее  новенькое  в  стареньких  одёжках, я  в  упор  с  неодобрением  посмотрел  на  старого  лицедея, беспросветно  запутавшегося  в  череде  своих  личин: «Это  что,какой-то  новый  вариант  толствства?» - «Ах, ос-тавьте, любезнейший,эти  ваши  этиологические  поковыривания. Назовите  это  хоть  как, хоть  русским  буддизмом. Главная  цель  нашего  существования - обретение  полной  герметичной  замкнутости, непрерывный  тяжкий  труд  по  возведению  глухих  стен  без  слуховых  окошек  и  всякой  возможности  выхода  в  поисках  разного  рода  приятностей  жизни  из  зоны  тотального  карантина» - «Всегда  поражался  вашей  лёгкости  на  подъём. Вообще  вашей  лёгкости-обезли-ченности. Но, вполне  может  статься,хоть  на  этот  раз,вы  действительно  нашли  что-то  стоящее. Однако, что  обозначают  эти  ваши  новые  Берлинские  стены?» - пытался  сдержать  я  в  себе  неудержимое  отчаяние  понимания. «А  то  тебе  и  впрямь  не  вдомёк?», - в  его  иронии  было  что-то  бесчеловечное. Затем  он  продолжил  отстранённым  голосом: « Жизнь  людей   всё  боль-ше  напоминает  теперь  фантастические  фильмы  начала  вашего  же 21  века  о  страшном   буду-ющем, когда  человек  вынужден  как-то  доживать  свою  скудную  жизнь  на  пустой  и  мёртвой  планете, в  отравленной  навсегда  атмосфере (радиация  и  всё  такое  прочее  о  чём  я  из  своего   19  века   имею  очень  смутное  понятие). Он  имеет  при  этом  вид  неизлечомо  больного  и  по-луидиота, не  вспоминающего  ничего  и  ни  на  что   не  надеющегося».- «Значит,если  мы  замк-нёмся  от  этого  деградирующего  всё  более  мира  в  свой  жизненепроницаемый  бункер,мы  по-лучим  какой-то  шанс. Шанс  на  что? Оказаться  один  на  один  с  личинами  собственной  смерти  и  безумия?» -размышлял  я  в  слух. «Откуда  мне  знать  такие  тонкости! Я  философских  систем  не  создаю, да  и  психиатр  из  меня  никудышний,-я  всего  лишь  делаю  очевидные  для  таких  как  мы  с  тобой  предположения  из  сырого  жизненного  материала. Что-то  ведь  с  этим  всем  маразмом  делать  надо. Пока, правда  непонятно,что  и  как. Самоизоляция, пока  в  голову  ниче-го  путного  не  приходит- самая  простая  и  разумная  стратегия.Она  сохранит  нам  нашу  свобо-ду, пока  мы  еще  способны  барахтаться  в  этом  болоте. Разве  это  не  основание  всех  следую-щих  возможных  в  будущем  шансов ?». Я  вдруг  подумал  о  существующем  в  квантовой  меха-нике  понятии  «горизонт  событий»(океан  Майи  в  буддизме),возникающем  в  процессе  сверхъ-концентрации  плотности  материального  тела, превращения  его  в  микроскопическую  Чёрную  дыру. Пройдя  сквозь  этот  горизонт  событий, будучи  втянутыми  внутрь  чёрной  дыры  силами  запредельной  гравитации(аскетическая  самоконцентрация), уже  ничто  изнутри  нас  не  сможет  вернуться  во  внешнюю вселенную, в «мир  иллюзий».Мировая  Воля  замкнётся  на  себе  самой, потеряет  возможность  к  объективации  в  мире.Не  это  ли  имели  в  виду  средневековые  мис-тики, говоря  о  «пути  личной  святости»). Но  как  найти  этот  для  каждого  свой  горизонт  пропа-дания  событий, чтобы  соскочить  в  него,сломя  голову, как  сокакивает  с  моста, уставший  от  та-кой  жизни  страдалец ? И  кто  сказал, что,втягивающие  тебя  внутрь  «чёрной  дыры»  непреодо-лимые  силы, не  могут  быть  силами  мстительного  Ада? Где  критерий  определяющий  это ? Его  просто  нет. Мы, надрываясь, будем  бороться  за  своё  спасение, но,в  результате,обретём  ещё  худшую  смерть  внутри  самих  себя. Внутри  меня  всё  закипело  от  этих  неугомонных  мыслей  и  я  крикнул  ухо  собеседнику, вовсе  не  думая  о  том, как  же  он  сможет  услышать  мои  всего  лишь  мысли: «Понимаете, понимаете  ли  вы  это?! Понимаете  ли!» Он  слегка  повернул  голову  и,с  лёгкой  улыбкой,совершенно  не  поражаясь  неожиданному  взрыву  эмоций,произнёс: «Сво-бода  воли, милый  друг, свобода  воли, будь  она  неладна  и  благословенна. Это  наш  крест  и  наша  надежда. Добро  и  зло  равноправно  присутствуют  в  наших  душах . Это  Первоначальное  Доприродное  условие,Божественное  Ничто(ещё  ни  зло,ни  добро)  Экхарда(Gotthein) , которое  выше  Бога, первее  его, с  которым  даже  он  ничего  поделать  не  может. Человек  должен  выб-рать  сам,каким  Гравитационным  центрам  он  поддастся, только  выбирать-то  он  и  впрямь  од-нозначно  не  умеет, его  разрывает  изнутри  противоречивые  устремления  и  так  должно  быть, несмотря  на  причитания  всех  ваших   экзестенциалистов   типа   Ивана  Карамазова».—«Что  ж  делать-то?» --«Перво-наперво  не  ломаться, не  прыгать  с  моста, как  ты  хотел  это  сделать   пять  минут  назад. Не  соблазняться  бесстыдной  распяленностью  и  порочным   холодом   звёздного  неба, ведь  это,возможно,всего  лишь  твоё  представление  и  мир  может  выглядеть  совершенно  по-другому, если,всего  лишь  чуть-чуть, сменить  фокус  восприятия,стать  хотя  бы  терпимее  и  скромнее».Голос  его  неожиданно  дрогнул  и  прервался. Он  что-то  поспешно  смахнул  с  глаз  рукой  в  белой  перчатке, но  от  меня  не  смог  утаить  нахлынувшей    вдруг  грусти  иного  рода: «Ладно  хватит  этой  метафизики! Чем  только  не  займёшься  на  том  свете, имея  такие  возмож-ности… Вот  что  я  хотел  узнать  у  вас, милейший.Как  там  моя  усадьба? Как  Спасское?.Видите  ли, я  не  могу  появиться  там  лично, боюсь, что  от  наплыва  чувств  меня  хватит  что-то  вроде  парапсихического  удара.Вы  мне  в  двух  словах,но, умоляю,так  чтоб помягше и  потемнее».- « Да  здесь  уж,темни  не  темни, смысл-то  прост: стало  ваше Спасское  развалиной  на  помойке». «А  Петербург, как  Петербург? Москва?» - он  как-то  качнулся, стал  словно  более  прозрачным, схва-тился  за  левую  сторону  груди, идно  по  привычке, смотрел  на  меня  одновременно  с  надеж-дой  и  упрёком: «Давайте  уж, добивайте  старика  окончательно, выкладываёте   начистоту» - «Москва, что  Москва! Был  вертеп, он  и  остался,только  разросся  неимоверно,оставив  себе, из  всех  признаков  русскости,только  одну  повальную  достоевщину,то  бишь  смердяковщину. Пе-тербург,вообще  провалился  в  гнилое  болото, остался  только  Медный  Всадник,стоящий  посре-ди  заледеневшей  трясины, раз  в  году  оживающий  и  носящийся  по  всей  России  на  снежных  вихрях  со  всем  своим «всешутейным  собором», пугая  истошными   криками  и  звоном  гранё-ных  стаканов  редкое  оставшееся  кое-где  население.А  здешняя  картина  вам  и  без  меня  вид-на. Так  по  всей  стране». Моему   собеседнику  стало  совсем  плохо  и бросив  на  прощание  нес-колько  французских  фраз,он  шатающейся  походкой  поплёлся  прочь  с  монотонным, затухаю-щим  ворчанием: «Бесы, обложили  повсюду, нет  от  них  покою,-  и  в  этом  будующем  его (Дос-тоевского) бесы  нагнали  меня. Что  за  злая  ирония  судьбы! Почему  я  должен  влачить  это  призрачное  полубытиё   в  будующем  какого-то  эпилептика, а  не  в  своём  собственном? Ведь  если  всё  есть  волшебство  экстериоризации (психиатирич.: проекция  изнутри  наружу),иллюзия  дайте  мне  именно  мою  иллюзию  или  я  отказываюсь  принимать  бесчеловечный  ко  мне  по-рядок  вещей…» так  бормоча, уж, что-то  малопонятное,в  стиле  ненавистного  ему  Ивана  Кара-мазова,  он  и  пропал  в  колючем, почти  петербургском  тумане. Я  развернулся  и  пошёл  в  про-тивоположную  сторону,который  раз  поражаясь  почти  правильным   ритмам  рассеиваний-сгу-щений  тумана. Словно  город  действительно  дышал,выпуская  из  своих  подземных  лёгких  и  поглощая  снова  гальванизирующие  и  одурманивающие  его  флюиды. Снова  зрению  во  всю  ширь  открылась  сияющая  небесная  твердь. Но  теперь  она  предстала  в  более   благообразном  виде ,- или  во  мне  пробудилось   до  сих  пор  беспробудно  спящее  Альтер-Эго,подобное  Фран-сиску  Ассизскому. Звёзды  замерцали  в  каком-то  беззлобном  глуповатом  умилении, словно  глаза  зверушек  лесных,матерью  зализанные  масляно,в  теплоте  мягкой  заботы  плывущие.Тело  моё  блаженно  ощущало  вместе  с  ними  первобытную  сладость  бытия, отсутствия  не  только  смысла, но  и  потребности  его  искать.Состояние  Адама  в  раю  когда  даже  Евы  не  было… Ту-ман  снова  стал  наплывать . На  миг,его  блестящие  струи  взметнулись  к  Большой  Медведице  и  сложились  в трепещёщую  разноцветную  надпись:«Entbehren  solls  du ,solls  du»(нем.: «отречь-ся  от  своих  желаний, должен  ты,отречься» из Гёте «Фауст» часть 1). Пробираясь  домой  сквозь  сгустившийся  туман, кивая  знакомым  и  незнакомым  призракам, рождающимся  и  их  гипноти-ческих  толщах, я  думал  о  Дефо, принявшем  обет  молчания  и,выдерживающим  его  в  течении  29 лет. Его  жена  постепенно  сходила  ото  всего  этого  с  ума, дети  покидают  его. Любимая  дочь, оставшаяся  с  ним  одна, жалеющая, но  не  понимающая  его  сумасбродной  выходки. Его  ночные  кошмары, лихорадка, безрадостное  удовлетворение  своей  решимостью  и  покинуто-стью. «La   terre  est  couverte  de  gens  qui  ne  meritent  pas  qu’on  leur  parle» (фр.: «Земля  населе-на  людьми, которые  не  заслуживают  того, чтобы  с  ними  разговаривать» - фраза  Вольтера). И  вдруг  до него  дошло, что  дочь  на  самом   деле  понимает его  лучше, чем  он  мог  предпола-гать: она  дала  ему  то,чего  он,слепо, искал  в  жизни, ради  чего  из  досады  или  с  отчаяния, он  обрёк  себя  на  безмолвие.Она  дала  ему  любовь, которую  он  только  теперь  прочувствовал  в  полной  мере, тогда, когда  постепенно  стал  лишаться  способности  понимать  и  анализировать  чувства. Он  начинает  говорить, он  начинает  выплёскивать,запертую  внутри  него,все  эти  годы  жизненную   энергию - энергию  настоящего,сущностного, нерационализированного  мира. Но  что  это  за  речь!Говорит  он  слишком  странные  вещи,слишком  бессвязно, экзальтированно. Это  больше  похоже  на   срывающееся  дыхание, непонятную  музыку  первожизни, его  слова  льются  также  как  кровь  по  жилам. Конечно  же,его  считают  сумасшедшим. С  этого  момента, в  его  счастливых,как  у  зверёныша ,глазах,источающих  на  материнский   мир  и  людей  незнаемые  раньше, пугающие, глубины   безотчётной  любви, появилось  что-то  болезненное-надорванное, что-то  никак  нерешаемое  и,когда,сквозь  всё  ещё  широко  открытые  на  мир  глаза,эта  боль  рвалась  наружу, он  начинал  в  панической  торопливости  искать   взглядом  дочь. Найдя  её, всегда  находящуюся  рядом, он  не  говорил  ей  ни  слова(он  вообще  с  ней  редко  говорил), они  лишь  улыбались  друг  другу  одинаково  странной, звёздной  улыбкой  и  он  успокаивался, всё  больше  и  больше,пока  не  успокоился  окончательно, пока  счастливая  улыбка  не  вернулась, застыв  на  его  окаменевшем  лице, уже, навсегда.
После  этого  случая  иногда, в  минуты  рассеивающегося  тумана , мне  видится  над  городом,   сквозь  символическую  вязь  созвездий, первозданный  райский  зверинец  и  я,в  образе  святого  Франсиска,глажу  какую-нибудь   обаятельно  доверчивую  зверушку – оленя  или  волка. Дефо  си-дит  чуть  поодаль  и  треплет   пушистое  брюхо  мурлыкающему  леопарду.Мы  делаем  друг  дру-гу  безмолвные  жесты  и  улыбаемся, всё  той  же  знакомой  ещё  с  земли, звёздной  улыбкой. Порой  мы,в  совместном  воображении,читаем  книги  всё  на  одну  и  ту  же  тему;мы  оба  ждём,  когда  Иван  Сергеевич  искупит  грех  своих  нескончаемых  мстительных поисков  и  окажется  ря-дом. А  пока,мы  только  читаем, вернее  вживаемся  в  дыхание   его  слов: «Мне  вдруг  показа-лось, что  я понял  жизнь  природы…Тихое  и  медленное  одушевление, неторопливость  и  сдер-жанность  ощущений  и  сил, равновесие  здоровья  в  каждом  отдельном  существе,- вот  самая  её  основа,её  неизменный  закон. Всё, что  выходит  из  под  этого  уровня – кверху  ли, книзу, всё  равно, выбрасывается  ею  вон, как  негодное…А  человек, которому  от  своей  ли  вины, от  вины  ли  других  пришлось  худо  на  свете, должен  по  крайней  мере  уметь  молчать». (Тургенев «По-ездка  в  Полесье»). Сегодня  Даниэль  закончил  чтение  цитатой  из  своих  записок: «Я  слышал  о  человеке, который,в  приступе  чрезвычайного  откровения  к  несносной  болтовне  своих  близ-ких,решил  замолчать  навсегда» (Дефо) , а  я  шутливо  докончил  его  фразу: «и  ему  спустили  лестнецу  с  неба». Звери  удовлетворённо  загалдели . А потом  мне  опять  стало  грустно. Ведь  даже  там, не  оставляла  меня  мысль, что  внизу  на  земле  приближает ся  время  совершенно  другой  немоты, без  звёздных  всепримиряющих  улыбок, без  несмолкающей  внутри  музыки. Время  немоты  беспросветной, коченеющие  руки  которой  тянутся  из-под  земли  с  гнилыми  туманами   и  ловят  по  свету   отчаявшиеся , Мёртвые -при -жизни,  души. Чьё  же  безмолвие  победит  в  итоге? Кто  кого  перемолчит  нами?.. 
Глава 2.
Фрэнк,дрожа  всем  телом  от,нежданно  набежавшей  без  всякого  повода,лихорадки, сидел  под  одеялом,скорчившись,поджав  к  подбородку  худые  колени  и  с  пародоксальном  любопытст-вом  парализующего  страха  следил  за  полётом  странной  ночной  бабочки – мохнатой, как  мед-вежонок  и,по-видимому,всё  ещё  не понимающей,зачем  ей  эти  неожиданные,нелепые  крылья. Движимый  абсурдным  самоощущением  злонамеренной  бессмыслицы  происходящего  на  каж-дом  шагу,Фрэнк  размечтался ;лихорадочная  дрожь  стала  проходить  также  внезапно,как  нача-лась,едва  стало  проясняться,от  тумана  за  треснувшим  стеклом  окна,ночное   небо.Он  со  скри-пом  выпрямил  затёкшие  колени  и,откинув  одеяло, потянулся  к  стоящей  на  журнальном  сто-лике  кружке  с  водой, бабочка  продолжала  бестолково  кружиться  по  комнате, но  он  её  уже  не  замечал,мучимый  своею  жаждой. Неожиданно  мохнатый  ангел  сел  на  краешек   кружки. Фрэнк  ощутил  кончиками  пальцев  тонкую  прохладу, вызванную  в  воздухе  последними  взма-хами  складывающихся  крыльев, на  которых  были  странные  рыбьи  узоры ( прим.: Рыбы – Знак  Христа). Бесцеремонно  смахнув  бабочку  свободной   рукой  прочь, он  поднёс  кружку  ко  рту  и  стал  жадно  пить, но  жажда  не  покидала  его  и  он, конечно  же  понимал, что  уже  никогда  не  покинет. Это  была  какая-то  особенная  жажда  с  которой  он  мог  бороться  только  обострени-ем,ещё  более  непонятного,чувства   голода, заставляющего  его  постоянно  жить  в  состоянии  полуобморока.Поставив   обратно  пустую  кружку, на  которую  тут  же, как  ни  в  чём  не  бывало  вернулась  ночная  бабочка, он  перевёл  взгляд  на  расбросанные  тут  же(на  столике  и  на  полу  у  кровати) листки  рукописи  своего  сценария. Покачал  головой, в  очередной  раз  осознавая, что  взялся  за  явно  непосильную  работу, жалея,что  впрёгся  в  это  ярмо, которое  теперь,почему-то,  всё  никак  не  удаётся  сбросить,ощущая  холодеющим  всё  более  сердцем,что,ничего  в  сущнос-ти  не  значащий, текст, с,всего  лишь, броским  подзаголовком,превращается,всё  более ,в  живые, иннервированные  страницы   мучительной  личной  автобиографии, что  он  становится,лишь,пер-сонажем   своего  же(или   уже  не  своего?) замысла,право  авторства  над  которым (а  теперь  и  над  его  содьбой) перехватил   коварно  кто-то  другой, хотя  и  пользовался   по-инерции  его  ру-кой  карандашом  и  свечкой .
Однако  к  этим  листам  так  долго   не  притрагивались…Наверное  оттого  что  в  его  жизни  мало  что  поменялось  за  последние   несколько  недель…Отдельные  листы  по-хозяйски  бесцеремон-но  теперь  использовались   тараканами  под  инкубатор  и  детский  сад. Их  испражнениями  бы-ла  замызгана,чуть  ли  не  каждая  пятая,буква  текста. На  заглавном  листе  рукописи,прямо  под  заглавием,высох  ничего  не  решающий  плевок, произведённый  Фрэнком  в  сердцах  вероятно  тогда, когда  несговорчивая  Муза,в  последний  раз  показав  ему  раздвоенный  язык  ушла  хлоп-нув  дверью  к  другому, прихватив  всё  совместно  нажитое   имущество, исключая  право  на  его  прижизненную  пытку. Однако, он  ещё  надеялся, что  она  вернётся, пусть ,даже  и  в  несколько  другом  качестве, поэтому  заготовил,на  всякий  случай,несколько   хилых  свечек  и  обточил  карандаш.
Мохнатая  бабочка  продолжала  кружить  в  комнате, навевая  на  Фрэнка   незнакомое   прежде  дремотное  состояние. Звёзды  за  окном  мерцали   в  такт  ударам  его  сердца; тонкие  струйки  эфира, проскальзывая  сквозь  трещину  в  окне, обволакивали  его  тело  ставшее  удивительно  лёгким,обволакивали   чем-то  тонко-животворящим, словно  трепетные  руки  Богоматери…Её  слёзы  пытались  его  согреть и  успокоить, придать  ему  сил,настроить  на  то,что  должно  с  неот-вратимостью, вскоре, произойти   и  на  что  никаких  человеческих  сил,всёравно  не  хватит.  Едва  Фрэнк  уснул, ночная  бабочка  ещё  немного  попорхала   над  его  кроватью  и опустилась  на  вы-сохший  плевок  на  бумаге, распластала  по  нему  крылья, забилась  в  предсмертной  агонии  и  вскоре  исчезла  вместе  с  пятном , оставив  на  белоснежном  фоне, незапятнанное  человечьей  слабостью  и  отчаянием , заглавие.  
Глава 3.
Наутро,мужественно  перетерпев  желание  завтрака, чудовищным  усилием  воли  избавившись  от  навязчивой  галлюцинации  дымящегося  бифштекса  и  супа  с  клёцками, Фрэнк  стал  соби-раться  на  бенефис  к  оту  Игнатию. Странное  предчувствие  чего-то  значительного, должного произойти  в  ближайшее  время,всё  более  не  покидало  его.С  некоторым, уже  непривычным,  удовольствием, он  ощутил, как  стала  возвращаться  к  нему  прежняя  бодрость  и  несколько  бесшабашная  решительность. Это  было  хорошим  знаком. В  отличном  настроении,он  пару  раз  присел, вытянув  руки  и  полузакрыв, от  голодной  слабости,глаза; пробежал  по  восьмерообраз-ной  траектории, между  журнальным  столиком  и  кроватью,высоко, в  правильном  ритме  зади-рая  колени, сцепив  зубы  от  усиливающегося  головокружения  и  боли  в  суставах.Затем, окон-чательно  приведя  себя  в  порядок,сложил  аккуратной  стопкой  на  столе  рукопись, и  принялся  обдумывать  план  действий. Отцу  Игнатию  он  решил  представиться  протодьяконом-старове-ром  с  Клондайка,  вспомнил  пару  старославянских  слов, но  произнести  их  не  смог. В  лёгкой досаде,подошёл  к  зеркалу  и  некоторое  время  стоял  перед  ним  в  глубокой  задумчивости, почти  что  напуганный  своим  измождённым  внешним  видом. Не  в  силах  больше  выносить  это  зрелище,он   подошёл  к  стоящему  в  глубине  комнаты  шкафу, достал  оттуда  пару  своих  американских  фотографий  и  долго  смотрел  на  них, всё  не  понимая  до  конца,как  он  мог  так  сильно  измениться.Он  вспомнил  одну  смазливую  бостонскую  скульпторшу, для  которой  слу-жил  моделью  сначала  в  мастерской, а  затем  в  постели,как  она  твердила, восторженно  зака-тывая  глаза, целуя  его  мускулистое  тело: «Самсончик  ты  мой! Мечта  трагическая  разгорячён-ных   лобков! Коварный  дровосек  непорочных  садов  девственности!» Сколько  их  было – утон-чённых, алчных  и  ненасытных  в  страсти, распахнутых  настежь  для  любого  его  желания! Когда  это  было, в  какой  другой  жизни?!.Уж  и  верится  не  очень, что  было!..                                                                   Выйдя  на  улицу, он  попытался  избавиться  от  навязчивой  ностальгии, но  его  мысли  приняли   ещё  более  удручающий  характер. Встречая  на  пути  к  резеденции  отца  Игнатия  редких  про-хожих  и  сравнивая  невольно  с  ними  своё  отражение  в  зеркале,он  находил  не  простое  внешнее  сходство, а  почти  полное, до  мелочей  походки  и  выражения  лица, подобие. «Неуже-ли  всё  так  далеко  зашло?! Ненужели  я  настолько  глубоко  влез  в  их  кожу  и  жизнеощущение, что  возврата  уже  не  будет?!.» Он  попытался  успокоить  себя,привлекая   дарвиновскую  теорию  адаптации: «…это  всего  лишь  обычная  приспособительная  реакция  организма, оказавшегосЯ  в  непривычных  для  него  условиях, в  своеобразной  среде  обитания, то  бишь  умирания, деграда-ции. Оказавшись  в  прежних, нормальных  условиях,я  переприспособлюсь  автоматически, снова стану  прежним  рассудительным  и  практичным  Фрэнком, забуду  о  существовании  этой  страны  сумасшедших, снова  научусь  радоваться  простой  жизни,распределять  силы  и  не  рвать  душу   метафизической  ерундой». Наконец, пару  раз  чуть  не  провалившись  в  канализационный  люк,   и  едва  увернувшись  от  прогнивших,рушащихся   с  высоты  третьего  этажа  газовых  когда-то  труб, он  дошёл  до  здания  бывшего  Дома  Исскуств, на  центральной  площади, которое  Отец  Игнатий  скромно   реквизировал  под  свою  келью. У  входа  люди  в  водонепроницаемых  пла-щах  и  чёрных  капюшонах   грубо  поворачивали  приглашённых  на  Бенефис  лицом  в  стену  и  как-то  странно  обыскивали,после  чего  одних, заламывая  им  руки  оттаскивали  в  сторону, а  других  пропускали  к  входной  двери. Фрэнка  тоже  сначала  обыскали, затем  он  назвал  своё  имя,которое  сверили  со  списком, после  чего  пропустили, вежливо  извинившись  за   необходи-мую  формальность. Оказавшись  у  входя  рядом  с  каким-то  скособоченным  старичком, Фрэнк  спросил  его  в  недоумении: «Зачем  они  их  обыскивают, что  могут  найти  опасного  у  этих  бе-долаг,которые   уж  еле  ноги  волочат?» - «Да  они  их  вовсе  не  обыскивают, как  вам  померещи-лось. Вы  видно  иностранец, не  знаете. Это  на  собачий  корм.».- «Как  это!?» - опешил  Фрэнк. -«Да  просто! Собакам  Нашего  досточтимого  именинника  надо же  чем-то  питаться! Ничего  кро-ме  людей  ведь  не  осталось» - «Так  они, что  не  приглашённые?» - «В  том  то  и  дела  что  тут  все  приглашённые, просто   там  решается  одна  маленькая  формальность: кто  приглашён  на  корм  собачкам, а  кто  на  Бенефис» - «И  как  же  они  производят  сортировку?»-- «Да  вы  пригля-дитесь  хорошенько  сами!- Разве  ж  они  их  обыскивают! Они  просто  щупают  их  на  предмет  мясистости. Кто  подходит  собачкам,кто  нет. Собачки  тут  приоритет, а  такие  как  мы  с  вами  низкий  сорт,отбросы, так  сказать, лишние  люди.» - «Мне  кажется  они  все  не  подходят» - хму-ро  бросил  Фрэнк. «Не  скажите, не  скажите.Пока  не  пощупаешь  не  поймёшь!»  и  он  подмиг-нул  Фрэнку  с  каким-то   кулинарно-эротическим  смыслом.-«А  зачем  Отцу  Игнатию  на  своём  бенефисе  те, которые  даже  собакам  в  корм  не  годятся?» -продолжал  допытываться  Фрэнк. «Эх  молодой  человек,вы  думаете, что  вас  там  кормить  будут? – патетически  заголосил  стари-кашка – Как  мало  вы  знаете, как  много  вам   предстоит  узнать!» Ни  сказав  больше  не  слова,  он  поплёлся   внутрь  здания. А  Фрэнк  думал  про  себя: «Что  за  абсурд! Я  должен  считать  не-везением, то  что  не  попал  в  собачий  корм? В  качеств е  кого  меня  пригласили  на  этот  празд-ник  я  уже  наполовину  узнал, осталось  дождаться  полной  ясности»  и  он  перешагнул  порог.
                                                                                                                                                                                Встроившись  в  группу  других  приглашённых,он  поднялся  по  широкой  парадной  лестнице  и  прошёл  в  огромную  пиршественную  залу, созданную  несколько  лет  назад  путём   объедине-ния  и  перепланировки  несколькох  комнат  второго  этажа. Посередине  залы  находился  огром-ный  П-образный  роскошно  по  теперешним  временам  сервированный   стол.У  дальней  от  вхо-да  в  залу  двери, там  где  располагалась  перекладине  буквы  П, рпасполагались  места  для  хо-зяина  и  особо  приближённых. Помещение  было  уставлено  вдоль  стен  несколькими  десятка-ми  статуй  огромных  собак  разных  пород. Было  довольно  душно  и  щипало  глаза  от  мельчай-шей  падающей  сверху  копоти, производимой  множеством  факелов,  мерно  качающихся  от  сквозняка  на  огромных  металлических  подвесках  под  потолком, придавая   посредством   этого  качания, жутковатую, волнообразную  подвижность   фантасмогорическим  образам  панорамной  потолочной  росписи.Задрав  голову  и  открыв  от  восторга  и  ужаса  рот,Фрэнк  созерцал  эпопею  грандиозной  космического  масштаба  охоты. Там  было  всё  из  классического  репертуара  по-добных  сюжетов :  прекрасная, полуобнажённая  Диана  во  глава лёгкой  конницы  юных  амазо-нок,сопровождаемых  неграми-оруженорсцами  с  орифламмами  и  символами,как  на  средневе-ковых  рыцарских  шевствиях  перед  турниром. Кавалькада  эта  преследовала  стадо  буйволов, в  ужасе  мчащееся  по  звёздному  небу, в  окружении  прочей  звериной  мелочи  и  птиц, настигае-мых  на  лету  стрелами  юных  охотниц .Стадо  мчалось  к  какому-то  спасительному  рубежу, но там  ждала  засада – стоял, ощетинившись  ружьями  и  кольями, редут  каких-то  человекообраз-ных  монстров. Что-то  было  не  так  в  этой  панораме, что-то   нелепое, кощунственное, наводя-щее  мистическую  оторопь. Фрэнк  пригляделся  пристальнее. Диана,  юные  охотницы, негры-оруженосцы, и  даже  затаившиеся  в  засаде  человекообразные  гиганты – все  они  имели  стран-ной  формы,но  явно  собачьи  головы,в  то  время  как  у  быков  были  головы  человечьи. «Крово-жадные,однако  же,у  этого  художника  были  фантазии!»- поёжившись  подумал  Фрэнк  и  тут  же  вскрикнул  от боли  в  щиколотке. Опустив  голову, он  увидел, что  помещение  было  полно  и  жи-вымим  собаками,организованно  бредущими  вдоль  столов, прыгающими  на  стулья,принюхива-ясь  к  разложенной  на  столе  пище, выбирая,что  по  вкусу  и  неспешно  уплетающими  разносо-лы,время  от  времени  обращая  морды  в  стороны,растерянно  переменающейся   поодаль, груп-пы  людей, лая  и  яростно  скалясь  в  их  сторону. Фрэнк  не  верил  своим  глазам,глядел  в  сторо-ну  единственно  незанятой  собаками  части  стола,пытаясь  разглядеть  лица  хозяина  и  его  при-ближённых, затем  переводил  взгляд  на  стоящих  рядом  с  ним  в  толпе  людей, совершенно  невозмутимых, необъяснимо  равнодушных  к  происходящему  вокруг  бреду.
 Жирнющий   пёс, сидящий  за  столом  с  краю,закончил  трапезу  и  направился  в  сторону  толпы, обнюхал  несколько  пар  ног, брезгливо  помощась, пока  не  наткнулись  на,ещё  более  менее  пристойные, ботинки  Фрэнка, потёрся  о  них, развернулся  и  уже,было,поднял  заднюю  ногу, но  Фрэнк  треснул  его,что  было  силы  по  загривку.Ошарашенно  отскочив,он  ощерился  на  неж-данного  обидчика  и  стал,срываясь  на  визг,лаять  в  его  сторону. Остальные  псы  выскочили  из-за  стола  и,вскоре,всё  помещение  содрогалось  от  яросного, нестройного  лая. «Ну, всё, это  ко-нец, костей  не  оставят!» -думал  Фрэнк, полностью  окружённый   свирепой  сворой. Однако  вре-мя  шло. Псы  его  не  трогали, продолжая  лаять. «Если  бы  они  могли, они  бы  уже  давно  разор-вали  меня  в  клочки. Что-то  их  держит. Что?» - начал  было  анализировать  Фрэнк, затыкая  уши. Неожиданно  в  голову  Фрэнка  пришла  отчаянная, абсурдная  мысль: «Надо  воспользоваться  из  наобъяснимой  растерянностью  и  показать, что  я  сам  их  не  боюсь. А  что,- мне  теперь  терять  действительно  нечего». Фрэнк  встряхнулся  и  уверенной  походкой  самоубийцы, сопровождае-мый  недоумевающими  взглядами  размазанной  по  стенам   толпы, направился  в  самую  соба-чью  гущу.Те  вдруг  замолкли, расступились, сели  на  задние  лапы  и  стали  внимательно  наблю-дать  за  его  дальнейшими  действиями. Проходя  мимо  стола, всё  ещё  источающего  остатками  пиршества  соблазнительный  запах,он   решил  валять  дурака  по  полной  и  с  бесшабашной  наг-лостью  сел  за  стол, взял  баранью  ногу, обильно  полил  её  кетчупом  и  стал  с  нескрываемым, почти  позабытым   удовольствием   уплетать, время  от  времени   утоляя  жажду  каким-то   лёг-ким  хмельным  напитком, который  черпал  прямо  ладонями  из  огромной   миски  для  лакания  (собачье  пиво). Весёлой  настроениие, возбуждённое  в  нём  этим  пойлом  уничтожило  послед-ние  остатки  его  страха  и  нерешительности. Он  почувствовал  себя  почти  счастливым, всплески  непроизвольного   судорожного  смеха,то  и  дело,накатывали  на  него  в  процессе  обгладывания  кости, тогда  он  давился  и  громко, на  всю  залу  откашливался,среди  абсолютного  гробового  молчания  поражённых  его  поведением  собак  и  людей. Фрэнка  вскоре  стало  забавлять, и,да-же, чуть-чуть  злить  это  нелепое  представление. Поддаваясь  противоречиво-раззадоривающе-му, ещё  не  испытанному  самоощущению, он  захохотал  во  всё  горло  и  стал  кидать  в  собак  обглодками  костей  и  посудой. Те  ловко  уворачивались,поскуливая, но  оставались  на  месте  и  продолжали  смотреть  во  все  глаза, тупо-заворожённые, некоторые  даже  стали  одобрительно   повизгивать, высунув  языки  и  обливаясь  слюной  от  щенячьего  удовольствия. Поиграв  с  соба-ками  в  игру  «попаду-непопаду»,он  заплетающимся  голосом  воспроизвёл   для  них  какую-то  сложную   симфоническую  композизию  в  панк-стиле  из  «Суокси», пытаясь  одновременно  оз-вучить  с  десяток  инструментов  и  даже  солировать  фальцетом  по-английски  с  сербским  ак-центом. Это  было  уже  чересчур:  в  инфернальном  хаосе   и  абсурде, царящих  в  этом  помеще-нии,воцарилось  оцепенение   какой-то  потус торонней  жути  и  сопричастности  чему-то  поисти-не  страшному. Диана  и  её  спутницы  повернули  с  потолка  в  его  сторону  свои  лица  морды,  быки  на  фресках  остановились  и  посмотрели  на  него  одновременно  с  мольбой  и  недовери-ем.Фрэнк,пытаясь  смахнуть  это  кашмарящее  наитие,зачерпнул  полными  ладонями  из   другой, стоящей  по-близости  лахани,ополлоснул  обжигающе  холодной  влагой  разгорячённое  лицо. Дыхание  его  выравнялось,он,наконец, перевёл  дух .«Однако, Что  это? Водка!?» – принюхался  он, через  пару  секунд  пробуя  жидкость,уже,на  вкус… и  всё  покатилось   без  тормозов,куда-то  сикосьт  накось… Фрэнк  словно  впал  в  фантазию  счастливого, разнузданного  детства, которого  был  начисто  лишён  по  жизни. Он  был  буквально  ослеплён    переполняющими  его  первобыт-ными  жизненными  силами,бегал, поскуливая  от  животного  счастья   вместе  с  псами; затаивал-ся, готовясь  к  прыжку; кувыркался   и  истошно  выл  вместе  с  ними; крутился  на  одной  ноге,  как  бы  стряхивая  с  шерсти  воду  после  купания . Короче  собаки  его  с  восторгом  приняли  в  свою  стаю  и, даже кидались  его  отбивать, когда  чёрные  капюшоны,решили  положить  конец  этой  вакханалии, заломили  Фрэнку  руки  за  спиной  и  увели  прочь.Собаки  жалостно  выли ,ему  во  след, траурным, согласованным  воем.
Глава 4.
Его  привели  в  просторную  светлую  комнату  в  которой  царил  удушливый  собачий  запах  и  по  стенам  были  развешаны  в  роскошных  рамах  портреты  известнейших  собак  мировой  истории,  выполненные  в  строгой, классической  манере. Здесь  было  всё - от  щупленькой  болонки  мар-кизы  Помпадур  до  величаво-меланхолической  овчарки  Адольфа  Шикельгрубера  и  многомуд-рого  гётевского  пуделя.Отец  Игнатий  сидел  в  центре  огромного  дивана  в   старотурецком  вкусе  и доброжелательнол  смотрел  на   вошедшего  Фрэнка.  «Наведите  там  порядок» - махнул  он  чёрным  капюшонам  и  дождавшись, пока  те  скроются  за  дверью  предложил  Фрэнку  при-сесть  рядом.  «Ваша  сумасбродная  отвага  впечатлила  не  только  меня, но  и  моих  питомцев. Честно  говоря,ждал  от  вас  многого, но  не  такой  комедии.» - «Кому  комедии, а  кому…»-проце-дил  сквозь  зубы, следуя  однако же, его  приглашению. Отец  Игнатий  незлобливо   рассмеялся: «Да  не  дуйся,ты, на  причуды  старика. Мы  тут совершенно   лишены  привычных  культурных  развлечений, будь  то  серьёзные  гастроли  или  попсовые  горлопаны  недавнего  прошлого. Каж-дый  развлекает  себя  сам,как  придётся  и  чем  попадётся - в  меру  своей  власти  и  испорчен-ности.» - «Вы  поразительно  откровенны  для  нашего  недолгого  знакомства» - «Да  бросьте, кого  мне  стесняться.Мне  кажется   в  этом  мире  никто  никого  по-серьёзному  никогда  не  стеснялся. Просто  сейчас  отпала  привычка  скрывать  это.Наше  время – время  абсолютной  свободы  само-выражения». – «Вплоть  до  самообесчеловечивания?» - «Ну  зачем  вы  так  сразу,мы  с  вами  ещё  только  начали  разговор, а  вы  уже  подводите   итоги, в  сущности  правильные». После  некото-рой  паузы  Фрэнк  спросил: «А  что  будет  с  теми  людьми, которые   остались   в  зале» - Отец  Иг-натий, поморщившись , махнул  рукой: «Пусть  это  вас  не  беспокоит, с  ними  поступят, как  они  того  заслуживают  с  моей  точки  зрения.И  хватит  об  этом. Вот,что  я  хотел  вам  показать  преж-де,чем  сопровидить  в  мою  секретную  лабораторию, от  вашей  реакции  на  эти  снимки  будет  зависнть  дальнейшая  ваша  судьба.Уверен, исходя  из  того, как  вы  вели  себя  в  зале, я  в  вас  не  ошибся».С  этими  словами  он  выложил  из  папки  на  столик  перед   диваном  какие-то  сни-мки.Фрэнк  опустил  голову, чтобы  лучше  их  рассмотреть  и  ему  стало  плохо.На  снимках  были  изображения  странных  существ  отдалённо  напоминавших  собак, но  с  такими   противоестест-венными  диспропорциями  в  строении  тела, что  это  казалось  бредом  сумасшедшего  собако-ненавистника. «Это  что,- фотомонтажные  эскизы  к  новой  версии «Собачьего  сердца»? Или  опыты  подпольных   хирургов?». Отец  Игнатий  пристально  наблюдавший  всё  это  время  за  Фрэнком, был  явно  раздосадован. Но,когда  увидел  в  глазах  своего  собеседника  выражение  неподдельной  жалости  к  изуродованным  зверюшкам, смягчился.- «Ваше  слишком  мягкое  сер-дце  вкладывает  в  мозг  не  ту  сичтему  интерпретации.  Давайте  по-другому. Вы  читали  Плато-на?» - «Не  понимаю  к  чему  здесь  Платон… Ну…я  его  читал очень   мало  и  давно.» - «Вы  пом-ните  в  его  трактате  о  Государстве  то  место, где  он  рассуждает  о  стражах?» - «Да, что-то  та-кое  вроде  помню» - соврал   Фрэнк. Отец  Игнатий  кивнул  и  продолжил: «Так  вот  это, как  вам  известно  вторая  по  значимости  каста  в  его  совершенном  государстве. Он  отождествляет  этих  стражей  с  породистыми  собаками  и  приписывает  им  функции  охраны  порядка  и  границ.Под-чиняются  они  только  первой  касте, философам,  и  помогают  тем  держать  в  повиновении  тре-тью, низшую  касту,обслуживающую  обе  первых.Так  вот,после  тщательного  розбора  этого  тру-да,я  пришёл  к  выводу,что  это,всего  лишь,оборачивание  по  касательной  переиначивания.Стра-жи  потому  сравниваются  с  собаками, что  на  самом  деле  собаками  и  являются,и,только,берут  себе  некоторые  функции, присущие   прежде  лишь  человеку. О  том,что  труды  Платона  шифру-ют  какую-то  тайную  информацию  известно  давно. В  средние  века  по  его  книгам  предсказы-вали  будующее  с  большим  или  меньшим  успехом, исходя  из  проницательности  толкователя. Тут  всё  куда  проще: чтобы  не  очень  шокировать  общественное  мнение,он  ввёл  собак  только,  как  аналогию. Но  видящий  увидит, знающиё  узнает  в  чём  тут  собока  зарыта.А  суть  в  том, что  должна  наступить  новая,постчеловеческая,собачья  эра  цивилизации» - «В  каком-то  месте  Пла-тон   утверждает, что  у собак  существуют  даже  способности  к  философии, уж  не  думаете  вы, что  тут  зашифрована  претензия  и  на  ваши  привелегии,привелегию  управляющих  философов? » - в  такт  ему  начал  было  ёрничать  Фрэнк. Отец  Игнатий  усмехнулся.«Если  и  в  этой  роли  они  будут  эффективнее  людей  и  сумеют  адаптироваться  к  своему «вечному» детству,- что ж, чему  быть  того  не  миновать»- «Вы  сказали  вечное  детство.-  Фрэнк  на  мгновенье  задумался.- Я  об  этом  что-то  уже  слышал…» - «Да, это  известная  и  научно  доказанная  теория  НЕОТЕНИИ, кото-рую  разрабатывал  ещё  в  конце 20  века  Стивен  Джей  Гоулд, теория  сохранения «детских»  особенностей  организма   во  взрослой  жизни.Именно  эта  редкая  особенность, в  полной  мере  присущая  только  собакам  и  человеку,позволило  в  моих  секретных  инкубаторах  вырастить  та-кое» - он  указал  на  лежащие  перед  Фрэнком  фотографии. «Так  это  действительно  живые  су-щеества,а  не  только  дикие  фото-фантазии?. Но  как  вам  это  удалось?» -Фрэнк  сгорал  одновре-менно  от  ужаса  и  дикого  любопытства. Его  собеседник  продолжил: «Собака  превратися  в  стража, по  тому  же  принципу  по  которому  обезьяна  превратилась  в  человека. Больше  ни  один  животный  вид (за  исключением  наших  обезьяньих   предков)на   этот  эволюционный  вы-верт  не  способно» - «Всё  из-за  того  же  принципа  неотении?» - «Вот-вот.  «Детскость»  в  эволю-ционном  смысле  это - процесс  затягивания  развития  тела,особенно  на  его  ранней, младенчес-кой  стадии,когда  кости  черепа  не  отвердели,и  черепная  коробка  способна  к  росту.Чем  боль-ше  это  время, тем   больший  мозг  может   рано  или  поздно  получить  данный  вид, а  разум, речь  и  прочее - это  лишь  сопутствующие  эффекты –качество(разум), порождаемое  разросшем-ся  количеством  нервных  связей  и  вообще  нервной  ткани, которую  необходимо  как-то  задей-ствовать, если  уж  она  возникла. Раз  уж  возникла  устойчивая  линия  эволюционного  измене-ния, она  должна  быть  задействована,во  что  бы  то  ни  стало. Эта  необходимость  вызывает  об-вальный  ряд  последовательных  мутаций   и  мы  путём   естественного  отбора, а  нашем  случае  ещё  и  ускоренного,приходим  к  следующему» - и  он  снова  указал  на  фотографии. «Человек   такой  же  неотеник  как  собака.- продолжал  Отец  Игнатий,-  уже ,будучи  зрелым, тело  его  по  обезьяньим  меркам  выглядит  как  «детское», недоразвитое : относительно  большая  черепная  коробка, маленькая  челюсть,чересчур   затянутое  формирования  зубов,  тонкие  конечности, без-волосая  кожа, неотставленный  большой  палец  ноги, тонкие  кости  и, даже, детские  гениталии – всё  у  нас  выглядит,как  у  детёнышей  человекообразных  обезьян.Свидетельств  в  пользу  неоте-нии  человека  множество.Но  ведь  и  у  собак  их  не  меньше. Почему? Некоторые  породы (рет-риверы и  др.) проходят  половое  созревание,застряв  на  совсем  ранних  стадиях  волчьего  раз-вития: у  них  короткие  морды, мягкие  уши  и  поведение, обычно   демонстрируемое  волчатами. Многие  пастушьи  собаки  застревают  на  более  поздней  фазе:морды  у  них  длиннее,уши  полу-торчат, а  сами  они  любят  за  кем-то  погоняться, вот  как  вы  гонялись  там, в  зале. По  сути  де-ла, собаки  начинают  размножаться  в  детском  возрасте  и, даже,выглядят  как  волчата. Есть  только  одно  необъяснимое  ограничение. У  Собак  кости  черепа  твердеют  слишком  рано  и  мозговые  клетки  прекращают  рост, так  и  не  достигнув  необходимого  для  возникновения  ра-зума,количества.Так  вот  мне  и  удалось  перезапустить  забуксовавший,было, процесс  собачьей  неотении   изобретением   вакцины  размягчающей  у  собак  кости  черепа( к  сожалению,  не  только  черепа, как  можно  видеть  по  этим  форто), подобно  тому,как  они  размягчены  без  вся-кой  вакцины  у  человека.Начнёт  расти  мозг, а  разум  и  собачья  культура  появятся  как  простой  эволюционный «шум», побочный  продукт  развития   мозгового  аппарата. Первые  результаты, хоть  и  тактически  пугают,но  стратегически  обнадёживают. В  конце-концов,как  сказал  Гораций:  «NIHIL   EST   AB   OMNI   PARTE   BEATUM» ( «Ничто  не  совершенно  во  всех  отношениях»)».- «Но  если  у  обыкновенных  наших  собак, в  отличие  от  наших  обезьяноподобных  предков ,мутация  неотении  появилась  в  неполном  виде (без  длительного  размягчения  в  раннем  детстве  костей    именно,черепа),может   это  просто   природа  непроизвольно-мудро  перестраховывалась, чтобы,  не  дай  бог, не  возникло  того, что  уже  появляется  с  вашей  помощью». - «Мы  сейчас  рискуем  уйти  в  бесконечную  дискуссию, закруглившую  однажды  эпоху  деалектического   немецкого  идеализма, о  том, что  есть  Природа: то  ли  она-удвоение   Духа,как  считали  Шелинг  и  Гегель, то  ли  этот  Дух  сам - всего  лишь  иллюзорное  удвоение  природы,как  считал  Фейербах, притк-нувший   всё  тот  же  неописуемый  понятиями  метефизичекий  ос таток  в  уже  совершенно  неп-риемлемое  для  растерявшегося  идеализма  место, что  выглядело  вполне  логично, хоть  и  отб-росило  философию  на  сто  лет  назад ,вернув  ей, однако,утерянную,было,объектитвную  основа-тельность. Вы,что  всерьёз  всё  ещё  думаете, что  природа  обладает  каким-то  планирующим   разумом? Но  всё  это, уже  давно,наивные, брошенные  в  прошлом, относящиеся  лишь  к  наше-му  воображению  абстракции. Природа  всего  лишь  сырой, обладающий  некоторыми  качества-ми,всё  ещё  неполноценной, жизни, материал  из  которого  мы  можем  по  своему  усмотрению вылепить, что  угодно, и ,если  даже,мир  от  этого  разлетится  ошмётьями, нам  за  это  всёравно  не  будет  ничего  большего,чем  уже  присуждённая   до  всякого  суда, физиологически  неизбеж-ная   смерть».- «Вы  считаете  что  человек  потому  смертен, что  он  изначально, по-природе  сво-ей  преступен?».- «Да , и  если  приговор  он  уже  получил (заметь, я  не  считаю  что  приговор  он  получил  несправедливо), если  он  уже  осуждён,то  было  бы  разумно  использовать  отсрочку  приговора,как  мотив  его  реального  обоснования, подкорректировать   сбившийся  порядок  ве-щей. Иначе  получится  полный  мировой  абсурд  и  человек  будет  наказан  ни  за  что. За  просто  так! Наказан,ведь, в  любом  случае. Чтобы  этот  мир  оставался  разумен,мы  должны, свободно  и  непринуждённо  хоть  что-то  активно  делать, потому  что,чтоб  мы  ни  делали, всё  уже  зара-нее  непрощаемо.И  именно   за  это   мы  умираем , поэтому  мир  объясним.Вот  я  выращиваю  новых  стражей   и  вы,быть  может,в  миллионы  раз  чище  меня  душою,готовы  всё  отдать  за  тех  деградирующих  двуногих  в  зале, но  вынесен  нам  всё-равно   один  и тот  же  уравниваю-щий  приговор.Только  я  его  заслужил,а   вы – нет. Поэтому  для  меня  мир  разумен  и объясним, а  вы  тонете  во  всяких  неразрешимых  противоречиях». Фрэнк   встал  с  дивана  и  стал  ходить  в  крайнем  волнении   из  угла  в  угол,бормоча  себе  под  нос: «Что-то  не  правильно  в  вашей  тео-рии… Нужно  ещё  доказать, что  смерть  является  приговором…»  Отец  Игнатий  презрительно  усмехнулся ,откинулся  на  спинку  дивана  и  проговорил  упавшим  голосом, чуть  прик-рыв  глаза: «Не  мельтеши , лучше  уходи, я  с  тобой  совсем  устал,как  никогда. Я не  могу  понять  кто  ты  та-кой  на  самом  деле,но  Ты  не  тот,которого  я   хотел  в  тебе  увидеть,ты  мне  больше  не нужен». Фрэнк  остановился  чудовищная  догадка  мелькнула  на  миг  в  его  сознании:«А  кого  вы  хотели  во  мне  увидеть?». Отец  Игнатий  совсем  закрыл  глаза  и,уже  почти  засыпая,пробормотал: «Чёрный  Иоан  Предтеча. Собачий  Креститель. Он  ещё  в  пути… ещё  в  пути».Стараясь  не  шу-меть,Фрэнк  вышел  за  дверь  и  поднёс  палец  к  губам,останавливая,метнувшихся  было  к  нему, охранников. Те  понимающе  остановились   и,почти  с  подобострастием ,пропустили   Фрэнка  в  сторону  главного  выхода.Проходя  мимо  входа  в  пиршественный  зал,он  остановился   у  приот-крытой  двери  и  хотел,было,заглянуть  внутрь,но  тут  его  внимание  отвлекли  три  фигуры,быст-рыми  шагами  приближающиеся  к  нему  с  прортивоположной  стороны  корридора. Не   дохлдя  до  Фрэнка  двух  шагов  они  остановились. «Ба! – всплеснул  руками  самый  низкорослый, делая  вид, что  несказанно  рад,- Какая  встреча! Как  продвигается  ваша  торговля  крайне  нужным  то-варом? Скажите  же  что-нибудь,хоть  на  этот  раз!» - Долговязый   угрожающе  почёсывая  локоть  обошёл  вокруг   Фрэнка, приговаривая: «Вот  уж  где  не  чаял  его  увидеть!» - «Что  вы  к  нему  снова  прицепились» -вступилась   лысая  девица,на  что  карлик  ответил  недобро  усмехаясь: «Как  знать, как  как  знать, может  быть  он  именно  тот  кого  мы  ищем, уж  больно  похож», на  что  лысая  девица, посмеиываясь  парировала- «Да  они  здесь  все  на  одно  лицо  и  фигуру. Се-рые  и  тощие,словно  те   библейские   упрямцы. Да  если  бы  он  был  тем, кого  мы  ищем  разве  же  он  так  запроста  вышел  бы  оттуда?» -она  указала  в  сторону  кабинета  Отца  Игнатия. «Что  верно,то  верно  - отступая  протянул  долговязый,- оттуда  так  просто  не  уйдёшь».«Вот  именно,- продолжила  девица, пожирая  Фрэнка  алчущими  глазами,- он  или  свой, или  совершенно  ник-чёмный». – «А  ты  бы  хотела, чтобы  он  был  кчёмный. Вот,курва! Чем  я  тебя  не  устраиваю  или  мессир?».- он  перевёл   обиженно-вопросительный   вгляд  на  низкорослого, но  тот  оборвал  его  грубо: «Хватит  болтать, пусть   эта  мелочь  двуногая  идёт  куда  шла, соберитесь  или  вы  забыли  какой  серьёзный  разговор  нам  предстоит?»  С  этими  словами  они  оставили  Фрэнка  и  напра-вились  дальше  по  корридору. Фрэнк ,что  было  духу,метнулся  вниз  по  лестнице  и  ещё  какое-то  время  бежал, пересекая  как  можно  быстрей  открытое  пространство  площади. Остановив-шись  отдышаться  в  какой-то  подворотне,он   обернулся  назад  и  заметил  среди  полной  тьмы  лишь  одно,ярко  освещённое  изнутри,окно  на  втором  этаже. «Они  меня,выходит,не  узнали  или  этот  балбес, племянник  Отца  Игнатия, действительно  спутал  меня  с  кем-то  другим.Но  что  этот  человеконенавистник  говороил  о  Черном  Предтече?»…Погружённый  в  мрачные  размыш-ления, он  отошёл  уже  довольно  далеко  от  площади  и,вдруг, услышал  откуда-то  сверху  сла-бое, жалостное  мяуканье.Подняв  голову, он  увидел  маленького  котёнка, вжавшегося  всем  те-лом  в  сухую  ветку  мертвого  дерева. «Как  тебя  туда  занесло?» - покачал  головой  Фрэнк, подо-шёл  к  стволу  и,обхватив  его  руками,ринулся  на  помощь. Добравшись  до  ветки,он  протянул   по  направлению  к  животному  руку, но  её  длины  оказалось  недостаточно. Тогда  он  схватился   обеими  руками  за  эту  ветку,отпустил  ногами  ством  и стал  приближаться  к  котёнку,перебирая  по  ветке  руками.Добравшись  таким  способом  до нужного  места,он  поднял  голову  и  встретил два  крохотных, полных  стаха  огонька , промолвил  ободряюще-призывно: «Ну, давай!» . Котёнок   стронулся  с  ветки,перебежав  по  его  рукам  на  голову  Фрэнка.Тут  же, ветка,с  треском ,обломи-лась  и  они  полетели   вниз.Фрэнк  едва  успел  схватить  котёнка   руками,прижав  к  себе. Через  мгновенье  он  оказался  на  земле  со  страшной  болью  в  правой  ноге,но  улыбающийся  и  со-вершенно  счастливый. Так  просидел  он  около  часа, пару  раз  сделав  безъуспешнаю  попытку  подняться. Но  по-большому  счёту  он  и  не  беспокоился   о  своём  физическом  состоянии(будь  что  будет),- он  гладил  и  успокаивал  котёнка, почти  не  прекращающего   дрожать  у  него  за  пазухой. Со  стороны   тротуара  к  ним  приблизился  какой-то   старик. Он  наклонился  над  Фрэн-ком  и  тут  же  котёнок, выскочив  из-за  пазухи  Фрэнка  перескочил  к  нему  на  грудь, и  стал  ра-достно  тереться  мордочкой  о   его  заросший  щетиной  подбородок. «Я  вижу, вам  не  сладко  пришлось, спасая  моего  питомца»- произнёс  старичок, осматривая   место  происшевствия,после  чего  перевёл  взгляд  на  распухшее  колено  Фрэнка. – «В  таком  состоянии  вам  остаётся  только  довериться  моей   благодарности  и  принять  от  меня  ответную, уж  какую  смогу  предложить, помощь. Знаете, я  здесь  неподалёку  живу,в  развалинах   музея  покровских  литераторов. У  ме-ня  есть  немного  холодной   воды,полбутылки  антикварной  водки  и  кое-какое, достаточно  чистое,тряпьё  из   запасников, -достаточно ,чтобы  обработать  и  перевязать  вашу  рану». Фрэнк  поднялся  с  его  помощью,опёрся  не  подставленное   плечо,и  они  поплелись,вдоль   раздолбан-ного, погружающегося  в  предутренний  туман  тротуара, сопровождаемые   игривыми, беззабот-ными  перебежками  котёнка, соверщенно  позабывшего  недавно  испытанный  страх  и  ужас.
Глава  5.
Старик  представился  Фрэнку   Митрофаном – потомственным   директором   и  сторожем музея. После  обработки  и  перевязки, боль  в  колене  утихла. Фрэнк  мог, даже,медленно  передвигать-ся  без  посторонней  помощи, за  что  искренне  поблагодарил  своего  нового  знакомого. Перед  тем,как  расстаться  хозяин  налил   Фрэнку  какого-то  терпкого,бодрящего  напитка, с  непривыч-ным  и ,что-то  мучительно   напоминающим  из  прошлого , запахом. «Из  вашей  чашки  пил  ещё  Лев  Кассиль» - с  почительным  придыханием ,шепнул  Фрэнку  на  ухо  старичок, отхлёбывая  из  другой,разукрашенной  в  дерзко-авангардном  стиле  и  указывая  на  неё  пальцем: «А  из  этой   отхлёбывал  крепкий  кофе  легендарный  Альфред  Шнитке, когда  сочинял  свои  знаменитые  симфонические  опусы. Возможно  какая-то  триллионная  часть  молекул,выпитых  ими  когда-то  напитков, сохранившаяся  в  микротрещинках  фарфора,попадает  сейчас  внутрь  нас, возбуждая,   через   кишечный  тракт, в  бессознательном   память  о  далёких  наших  предках.Помните,у  Бло-ка:  «Случайно,на  ноже  карманном  найду  частичку  дальних  стран,и  мир  опять  предстанет  странным,окутанным  в  цветной  туман». Вы  чувствуете,как  встрепенулось  ваше  воображение, перенося   в  благословенно-лубочные  времена  между   двумя  первыми  мировыми  войнами?».  Седой  романтик  утёр  рукавом  скупую  слезу  выдуманной  ностальгии  и  выжидательно  пос-мотрел  на  Фрэнка.Тот  ничего  не  чувствовал. «Вы  знаете, -начал  было  неловко  оправдываться он,- у  меня,видно,несколько  другое  коллективное  бессознательное, где  вашим   героям,к  сожа-лению  нет  места. Вот,если  бы  вместо  Льва  Кассил  и  Шнитке, вы  упомянули  бы  Эдгара  По  или  Говарда  Лафткрафта, мы  незамедлительно  настроились  бы с  вами  на  общий  культурный  тон. Но  вы  не  обижайтесь! Я, в  сущности  прекрасно  всё  это  понимаю  и  очень  сожалею, что  не  могу  разделить  ваших  переживаний». Старичок  махнул  рукой, как  бы  призывая  его  не   ос-ложнять  общения  такими  пустячными   расхождениями. Через  некоторое  время, оглядывая  пристальнее  комнату  и  удивляясь  большому  количеству  зеркал  в  роскошных  старинных  ра-мах,расставленных  вдоль  стен, Фрэнк  продолжил  разговор,спросив,недоумевая: «Скажите, за-чем  вам  тут  столько  зеркал? Да  и  какая  нелепая  идея  расставлять  их  вот  так  рядами  вдоль  стен. Получается  какая-то   дурная  пустая  бесконечность  взаимоотражённых  открытых  прост-ранств  большей  частью  без  присутствия  субьектов  отражения? Что  будет  если  залетит  сюда  какая-нибудь  шальная   бабочка? Рождение  нового  мира, онтологическая  иллюзия  номер  Икс?  Для  кого? Как? Что  если  множащиеся  отражения  научатся  думать? Впрочем   я  и  сам, кажется  в  этом  немного  запутался… Немудрено. Зачем  это?» -не  мог  унять  себя  Фрэнк, Его, по  какой-то,пока  не  понятной  ему  причине,буквально  несло  на  волнах  отвращения  и  жалости,-«Уны-ло  однообразный  мир,отражённый,зачем-то,бесчисленные  триллионы  раз, бесконечно  множа-щиеся  эманации  скудоумного, но  кипящего  неудержимой  творческой  энергией  Кришны, его   нескончаемая  рвота  творения...REGRESSUM   IN   INFINITUM (лат.: обратное  движение  в  беско-нечном). А,может  быть,вам  открылся  крайний  предел   одиночества - Ультима  Туле,за  которым  больше  ничего  нет,да  и, едва  ли  что  было, на  самом  деле,и  перед  ним. Вместо  реальности, лишь  множество  зыбких  зеркальных  двойников  с  однообразными  в  сущности  ужимками, от-сутствием  смысла  и нечеловеческим  терпеньем   в  глазах»Старик  выпучил  от  неожиданности  глаза,на  несколько  секунд   впал  в  полную  каталепсию, в  продолжении  которой  Фрэнк  пере-водил  дух  и  думал,уже  более  спокойно, про  себя : «Может  быть  и  впрямь  все  эти  люди  мне  только  кажутся  клоунами,сумасшедшими  или  метафизическими  уголовниками. Может  быть, всё  это - лишь  разнообразные  формы  их  нетипичной  мужественности  и  эти  впечатляющие   маски  на  их  лицах - всего  лишь  способ  обмануть  обманчивую  действительность  и  выдержать  её  чудовищный  таран  на  разрушающуюся  психику. Последний  редут, мето-Сталинградская  битва  за  наши  души. Война, расширяющаяся  метастазами  отчаяния  во  все  стороны …». Фрэнк  понял: несмотря  на  всю  многозначность  и  неопределённость  происходящего,Митрофан  воюет  по  эту   сторону. Он  защитник, а  не  агрессор.Его  девиз - терпение, а  не  отчаяние;ещё  сострада-ние, а  не  уже  цинизм,то  есть  он ,всё-таки,-союзник, хоть  и  мутный  какой-то.Фрэнк  решил  сба-вить  обороты  и не  наседать  больше  на  столь  впечатлительного  собеседника, который  ещё, чего  доброго, по  своему  недопониманию   может  принять  всё  сказанное  на  свой  личный  счёт. «Извините  за  резкий  тон! Нервы  знаете  ли. Вы  значит, коллекционер  зеркал? Поди, по  всему  городу  собирали  эти  лазы  в  Зазеркалье?»- «Не  то  чтобы, коллекционер --выходя  из  ступор  и, отдышавшись,заговорил, всё  тем  же  мягко-доброжелательным   голосом   Митрофан.- Вам  не  говорили, что  у  вас  недюжинный  драматический  талант, правда  ещё  дикий, неразви-тый, во  вкусе  раннего Станиславского? Pur,sans  mélange,cru,vert,dans  toute  son  aprete,burlesque  ( чистый, без  примеси, необработанный, незрелый, во  всей  своей силе, во  всей  своей  резкости, шутовской)» - и  через  несколько  секунд, уже  абсолютно  спонойно: «Если  вас  заинтересовали  эти  зеркала  и  у  вас  есть  свободные  полчаса, я  расскажу вам  кое  о  чём, что  вас,возможно, от-влечёт  и  заинтересует,может  быть,это  и  вам  поможет  приручить  стихийный  драмматизм  вну-тренней  тревоги. Но  прежде  давайте-ка   я  вас  переодену . Как  костюмер  переодевает  актёра  перед  первым  выходом  на  сцену.Нет, нет  и  не  спорьте!» -замахал  он  руками  в ответ  на   про-тестующие  жесты  Фрэнка- «…мне  это  ничего  не  стоит.  Реквизит  музея   уже  почти  весь  сгнил   в  складских  помещениях, а  то  что  мне  удалось  сохранить,скоро  постигнет  та  же  печальная  участь. Глупо  с  вашей  стороны  не  воспользоваться  такой  возможностью».Через  несколько  минут  он  притащил  несколько  аккуратных  свёртков, стряхнул  с  них  пыль  и,бережно  развер-нув, подал  на  выбор  Фрэнку. «Так  одевались  в  20-е годы  20-го  века.Эта  одежда  из  гардероба  семьи  Кассилей,тех  времён, когда  они  ещё  владели  этим  домом. Примерьте  вот  это,- мне  ка-жется  вам  будет  в  самый раз».-Когда  Фрэнк  облачился  в  довольно  прилично  сохранившийся  страромодного  покроя  костюм,Митрофан  протёр  глаза,отошёл  на  два  шага,чтоб  лучше  прис-мотрелься  и  всплеснул  руками:  - «Глазам  не  верю!.. ( что-то  неразборчиво  по-еврейски). Бьюсь  об  заклад, что  встретив  вас  на  улице  города  в  таком  виде  и,на  секунду  забыв, что  одевал  вас  собственноручно, я,точнопринял  бы  вас  за  собственную   галлюцинацию  покойного  Льва  Абрамовича (прим.:Кассиль)». По-детски  радуясь  каким-то  своим  мыс-лям, он   снова  уса-дил  френка  в  потёртое  музейное  кресло, принёс   допотопный  чайник  с  тем  же  бодрящим  напитком   и  несколько   ссохшихся  корок  на  роскошном,  треснувшем  в  нес-кольких  местах  блюде. Затем  заговорщически  подмигнул  и  вытащил   из  под  стола  банку  с  чем-то  изумитель-но   приятным  на   запах,  и  пододвинул  в  Фрэнку: «Угощайтесь! Самое  настоящее  варенье! Земляничное . До  того  сладкая  ягода, что  сахара  не  потребовалось, попробуй-те» - «Где  вы  её  достали?» -старик  замялся, словно ещё  не   решаясь  открыть  ему  какой-то  тщательно  таимый  от  посторонних  секрет «Да  здесь  недалеко,совсем  рядом » - « Какая  же  в  октябре  земляни-ка?» - «Вы  что  же  думаете, что  у  нас  тут  везде  и  всегда  октябрь ? Кое-что  кое-где  осталось  неизменным» - «Что  осталось?» - спросил  рассеянно  Фрэнк, отшвыривая   ногой  свой   дырявый  цилиндр  и  примеряя  перед   зеркалом   какую-то  нелепую  широкополую  шляпу. «Не  торопи-тесь, я  присматриваюсь, скоро  вы  всё  узнаете. Вам   кстати  очень  идёт  эта  шляпа, возьмите  уж  и  трость  для  полного  комплекта.  Всё  равно  хромаете. Ну  прямо  вылитый  тип  дачника-интел-легента  периода   заката  российской  империи ». Котёнок, при  утреннем  освещении  оказавший-ся  абсолютно  чёрного  цвета,  всё  это  время  не  отходил  от  ног  своего  спасителя, с  явным  удовольствием   терся   о  них  и  умильно  мурлыкая , глядел  то  на  гостя, то  на  хозяина. Только  сейчас  Фрэнк  заметил   странные  узоры-знаки   на  его   блестяще-гладкой, словно  отполирова-нной  шерсти.  Пара  ложек  варенья  лежало  в  миске  котёнка, но  он  к  ней  и  не  притронулся. Казалось  его  больше  интересовали   перепетии  их   разговора  и  едва  Фрэнк  снова  оказался  сидящим  к  кресле,  котёнок   запрыгнул  к  нему  на  колени,  но  не  свернулся  калачиком, гото-вясь  задремать, а  напрягся  и  широко  открыл  глаза, чтобы  слушать. Фрэнк  отхлебнул  из  чашки   и  снова  поразился   необычному  вкусу  напитка. «Что  вы  сюда  добавляете? Странный  вкус. Ощущение  такое  будто  душу  обволакивает  что-то  мягкое, тёплое, незнакомое  и  в  то  же  вре-мя  удивительно  близкое. Но  только  слишком  глубоко, слишком  смутно». Митрофан  понимаю-ще  усмехнулся, молча  достал  из  под  стола  бумажный   пакет  и  высыпал  себе  на  лодонь   горсть  переливающей  всеми  цветами  радуги   стеклянной   пыли . «Что  это?» - «Зеркальная  пыльца,то  что  алхимики  средневековья  описывали  под   понятием  «звёздная  пыль»» - ответил  Митрофан,бережно  ссыпая  горсть  обратно.  Первой  мыслью  Фрэнка  была  мысль  о  реальном  помешательстве  старика,   потом  его  рассердила  догадка, что  тот  над  ним  попросту  издевает-ся. Преодолённое  было   раздражение  стало  постепенно  возвращаться: «Почему  пыльца? Вы  что  и  впрямь  зеркала  цветами  вообразили? Где  же  у  них  эти… как  их  там… пестики   с  тычин-ками, всякие  там  цветоложа  и  прочее. Неужели   всё  это, -он  указал  на   стоящие  вдоль  стен  зеркала,-  на  самом  деле  похоже   на   цветник ».- «Ну, нас-чёт  пестиков  и  тычинок,- спокойно  ответил  Митрофан,- как  вы  их  привыкли  понимать, то  их  скорее  всего  нет. Вернее  они  есть  но  обладают   меонистическими   свойствами…. – и  продолжил   в  ответ  на  непонимающий  взгляд  Фрэнка,- Ещё  древние  греки  определили  два  вида  небытия –   Ук-он  и   Ме-он. Первое  есть  небытиё  сущностное, абсолютное, а  второе  лишь  не-бытиё  наличной  действительности, по  сути  всего  лишь  недоступное  нашим  несовершенным  органам  чувств.  То  что  находится  вне  диапазана  возможностей  нашего  восприятия. Мы  не  можем  иметь  такое  же  обаяние  как  у  собак, такой  же  ультразвуковой  слух  как  у  дельфинов  и  так  далее… Невоспринимаемая, не-видимая  половина  мира , Вселенная-МЕОН , окружает  нас  отовсюду. Кое  на  что  мы  реагируем  бессознательно, но   сознательно  воспринимаем  только  малую  часть  реальности  и  границы  нашего  восприятия  мы  самовольно   привыкли  считать  границами  Всего  Существующего» - до  Фрэнка , видно  весьма  туго  доходило  и  он   попытался   неуклюже  возразить :«Ну, хорошо, если  эти  пестики  и  тычинки  для  меня  абсолютно  прозрачны, невидимы,-как  я   смогу  их  потрогать,  убедиться  на  ощупь ,что  они  есть?» - «Это  не  так  просто   сделать.. Потому  что  соцветия  по-вёрнуты  от  нас  по  ту  сторону  зеркала. Они  в  Зазеркалье, в  той  вселенной -меоне, которую  мы  не  только  не  способны  воспринимать, в  которую  мы  и  проникаем   лишь  в  исключитель-ных  случаях. Фантазия  Кэррола  всего  лишь   шутливая  фантазия  о  том, что  там  могло  бы быть, с  точки  зрения  логики, доведённой  до  абсурда. В  сущности - Чушь  полная.  В  Зазеркальном   мире  всё  не  наоборот, там  всё - совершенно  иначе. Но  этот  мир  и  эти  соцветия   вполне  ре-альны…»- «Вы  хотите  сказать, что  они  настолько  реальны, что  можно  вот  так  запросто  пойти  и   собрать  с  них  пыльцу?» - «Не  запросто, но  можно, я  же  это  сделал. И  не  только  пыльцу  собрать. Представляете  там  бесконечные   земляничные  поляны, всегда  полные  ягод, изуми-тельные   города   с  совершенно  счастливыми  жителями. Чего  там  только  нет! И,по ,не  совсем  ясной  для  меня,причине,там  настолько  лучше  и  светлее, насколько  здесь   хуже  и  темнее.  Счастье  из  этого  мира  вовсе  никуда  не  исчезает, оно  просто  перетекает  в  тот  комплиментар-ный  мир, как  по  системе  сообщающихся  сосудов, если  нарушить  их  положение  относительно  друг  друга. Своеобразный  принцип  баланса-сохранения  Позитивной  Энергии». Глаза  старика   сияли , захлебнувшийся  в  наплыве  чувств  голос   оборвался, он  закрыл  глаза  и  на  несколько  мгновений  забылся, словно  всколыхнувшийся  изнутри  вихрь   унёс  его, в  ту   волшебную  стра-ну, которую  только  что  попытался  описать,с  таким  неоторожным   восторгом. «Но  каким  же образом  вы-то  сами  попадаете  по  ту  сторону?» - спросил  Фрэнк, крайне  заинтригованный . «Понимаете, знание  о  том  мире,ни  на  йоту  не  прибавит  вам   мудрости  в  этом  мире, не нау-чит  жить  тут, так  же  и наоборот.Эти  миры  независимы  друг  от  друга,но только  лишьонтоло-гически» - «Как  тараканы  в  лампочке!» - воскликнул  Фрэнк, вспомнив  недавний  спор  с  Роже  Аташе. « Не  совсем. Они  независимы,  но  не  изолированы. При  определённых  условиях  туда  можно  попасть. Проблема  в  том, что  каждый  раз  эти  условия  для  человека  катастрофичны, почти  гибельны. Это  каждый  раз  балансирование  на  грани  жизни  и  смерти, полного  отчая-ния, сумасшевствия,когда  решается  последнее  «Или-или» ,прожигающее  душу   насквозь  и  ос-тавляющее  на   ней  незаживающие  вовек, рваные  раны; вырывающее  куски  из  твоей  вопящей  от  боли  «шагреневой  плоти»».Митрофан   резко  поднялся,пошатываясь  и   держась  за  сердце, страшно  бледный, подошёл  к  окну  и  резко  распахнул  форточку.  Фрэнк  сочувственно  вздох-нул, но  не  удержался  от  иронии: «Да, тяжело  вам  даётся  ваша  земляника…».  Отдышавшись   в  потоке   свежего  воздуха,Митрофан  отошёл  от  окна  и  без  всякой  обиды  продолжил: «Вовсе  нет- подобные  состояния   случаются   в  этом  городе  спонтанно  и  регулярно  да  и  не  только  со  мной. Правда  в  последнее  время   всё  реже,- скудеют  человеческие  силы,-но  самое  глав-ное, что  не  всякому  придёт  в  голову, когда  припрёт  жизнь  по-настоящему,сделать  отчаянно-  безвозвратный  шаг  не  на  тот  свет, а  по  ту  сторону  зеркальной  поверхности. Безвозвратный, потому, что  каждый  раз  ты  возвращаешься  оттуда  совершенно  другим  человеком, лишь  тон-кий  ниточкой  ассоциативной  памяти  связанным  с  тем  существом,которым  был  до  перескока. И  это- то  ещё  испытание!…Знаете, - старик   приблизил  лицо  к  уху  Фрэнка  и  процедил   срыва-ющимся,напряжённым   шёпотом. –Вам  тоже  стоит  попробовать  пробраться  по  ту  сторону. Да-же  если   у  вас  сорвётся  и  вы  ткнётесь   лбом  в  непроницаемую  преграду, это  всё  равно  вам  удивительным  образом  поможет».- «Чем  же  поможет?» – отстранился  от  него  Фрэнк, испуган-но  глядя  в  замутнённые  пугающими  откровениями  глаза   своего  собеседника. «Да  хотя  бы  тем, что  та  удивительная  страна   где  всё  же  может  быть  не  так  как  здесь, существует. Пони-маете, она  всё-таки   существует, мать  твою, несмотря  даже  на  то, что  творится  здесь!Не  смот-ря  на  то,что  вы  никогда ,может  быть,не  попадёте  туда  никогда. Но  ведь  на  миг  вы  поверили  в  её  существование! Поверили, если  решились  на  эту  абсурдную, с  точки  зрения  обычного  здравого  смысла  попытку!» -он  глядел  на  Фрэнка  широко  открытыми,сияющими,  жаждущими  верить  глазами, так  что  Фрэнк   про  себя  невольно  подумал: «Полно, да  был  ли   он  на  самом  деле  по  ту  сторону, если  так  страстно  убеждает. Не  пытается  ли  он  убедить  посредством   меня, себя  же  самого  в  том, что  этот   мир  не  так  безвыходен!». Однако, банка  с  землянич-ным  вареньем , которой  просто  неоткуда  было  взяться, кроме  как  оттуда   упорно  продолжала  стоять  на  столе  в    качестве  неоспоримого  факта   правдивости  его  слов  и  с  этим  как  ни  жмурь  и  не  три  до  боли  глаза   всё-таки  ничего  нельзя  было  поделать. «Но  если  отчаяшийся,  отказавшийся  от  этого  мира  страдалец, как  вы  его  не  убеждайте  словами  и  фактами,- он  указал  на  земляничное  варенье,-- всё  же  не  сможет  туда  проткнуться, то  для  него  это  будет   в  любом  случае  означать  только  одно…» -«…Только  одно,-прервал  его  Митрофан,- что  он  ещё  недостаточно  от  этого  мира  натерпелся, он  ещё  не  готов  сделать  этот  последний  скачок  в  небытиё(хоть  зазеркальное, хоть  абсолютное). Ему  только  кажется  что  он  по-настоящему   несчастен,а  на  самом  деле  это  только   сентиментальные  сопли,всё  ещё   вожделеющая  Воля , в  которой  нет  ничего  общего  с  предсмертным,отменяющим  все  правила,  катарсисом - ЛОЖЬ, никакой  двери  не  открывающая». Фрэнк  больше  не пытался  возражать.В  глубокой  задумчиво-сти  он  гладил  по  спине  котёнка,   у  которого  от  удовольствия  фосфоресцировали   узоры-зна-ки  не  шерсти, а  глаза  стали  липкими  и  трепетными. Старик   выждал  многозначительную  пау-зу  и  продолжил: «И  ещё  одна  проблема  этих   катарсисов-перемещений: Оттуда  тоже  не  так  просто  выйти:  для  этого  нужно  пережить   такой  же  предельно-катастрофический  опыт.  Кото-рый  неизбежен  для  человека.» - «И  что  это   за  опыт?» - «Переживание   разрастающейся  до  умопомрачения  ностальгии, вытягивающий  нас  оттуда   снова  в  этот  мир  от  которого  нам  нет   ни  пощады, ни  забвения». – «Как-то  не  верится, что  в  подобных  переживаниях  кто-то  был  бы  так  паскудно- практичен,что  смог  бы   прихватить  с  собой  сладенького  и  прочие  дары  по  сути  дела  с  того  света.»- Фрэнк  дрожащей  рукой  указал  в  сторону  котёнка, который  весь  перели-вался  отражённым  светом,как-будто  покрытый   зеркальной  плёнкой.Митрофан,поняв,что  Фрэнк  догадался, откуда  появился  котёнок,  хмуро  усмехнулся  и  промолвил  брезгливо  смор-щившись: «Вы  ещё  плохо  знаете  на   что  способен  человек , эта  многожильная  тварь  абсурда. Я  всего  лишь  поставил  такие  переходы   на  поток,осуществляю  их  по  несколку  раз  в  неделю, иногда  в  целях  научного  экспиримента. Для  меня  это  стало  в  некотором  смысле  обыденнос-тью, постепенно   я  привык  более  или  менее  комфортно  существовать  на  грани  и  за  гранью  предельного  отчаяния, с  многократно  поломанной  и  видоизменённой  личностью, благо  и  ок-ружающая  обстановка  прогрессирующего  распада  соответствует.Там ,внутри,конечно  же, слож-нее, но,как  оказалось,  не  на  много.Если  хотите  со  мной  произошла  какая-никакая   адаптация  к  условиям, разносящим  жизнь  в  дребезги. Сложилась  парадоксальная  равновесная  система, обрывающиеся  кривые  линии  судьбы  сложились  в  устойчивый  мираж  непрерывной  линии  жизни. Неужели  существование  банки  варенья  вас  удивляет  больше  того,что  я  всё  ещё  суще-ствую  и  даже  разумно  могу  говорить  с  вами?» - «Знаете  меня  удивляет  только  то , что  разум  ваш, несмотря  на  всю  практичность  и  кошачью  изворотливость,всё-равно  какой-то  мутно-зап-редельный, вернее  зазеркальный. Но  с  вами  было  интересно. Мне  пора. Разрешите  я  буду  к  вам  иногда  заходить, проведывать  это  милое  созданье?»- он  кивнул  на  жалобно  застывшего  на  его  коленях  котёнка, казалось  бы  вырезанного  из  огромного  кристалла   ожившего  квар-ца».- «Конечно, конечно, в  этот  день  вы  расположили  к  себе  сразу  два  сердца.Только  это  не  совсем  котёнок, это  сгусток  зазеркальной  идеоплазмы,пронявший  здесь  универсально  жизне-стойкую  форму (Прим.: идеоплазма – материальная  субстанция  клеток  организма ,определяю-щая  их  наследственные  свойства)». Митрофан  бодро  пожал  руку  Фрэнку, сказал  пару   добрых  слов  на  прощанье  и  ещё  раз  попросив  заходить,проводил   на  улицу…
Глава  6.
Приближалось  Рождество… Туманы  становились  всё  более  беспросветными  и  холодными. Го-род ,по-своему, готовился  к  празднику. На  его  серых  улицам  появились  осияно-благодатные  оборванцы, словно  парящие  над  асфальтом, босые,с  заляпанными   какой-то  нарядно-разно-цветной  грязью  волосами. Они  протягивали  вверх  скособоченные  кресты , неумело  сбитые  из   гнилых  досок. Порою  их  останавливали   другие,совершенно  измученные   вечно  мрачным  нас-троением  люди, с  завистью  и  недоумением   смотрели   в  их ,всё  более  светлеющие, лица  и  после  били  их, голодные  голодных,  жестоко, с  отчаянием   необъяснимым, по  голове  и  в  пах, разломанным  крестом  и  костлявым  коленом, таскали  за  волосы, безмолвных  и  плачущих  из  любви  и  жалости  к  своим,непросветленным   предпраздничным  безумием ,мучителям. «Возне-сения   захотели!Вот  вам  вознесение!Если  не  для  всех  то  и  не  для  вас!»-шептали   они  сквозь  зубы,и  ведь  искренне  верили, что  и  впрямь  не  будет  над  этим  миром  никакого  никогда  воз-несения, а  тем  более,если   его  последних, вводящих  в  напрасное  беспокойство, провозвестни-ков  утопить  в  уличном  дерьме, придавив  затылок  коленом  или  размазав  улыбающимся  ли-цом  о  стены.Это  было  по-видимому  установившейся  местной  традицией,и  с  каждым  годом  осиянных  обманчивой  благодатьтю  становилось  всё  меньше, да  и  количество  их  мучителей, ревнителей  невозмутимого  Отчаяния, заметно  поубавилось, а  на  лицах  ещё  оставшихся  стало  появляться  какое-то   новое,озверело-весёлое  выражение,в  их  движениях  замечалась   самоос-вобожнение  какого-то  иного, тёмного  рода; разнузданность  распада,почти  дионисийский  ритм   согласованных  пляскоподобных  движений. Все  эти   подрыгивания-подпрыгивания, вращения  на  одной  ноге, убогие  кульбиты  и  реверансы-уродцы, лихорадочный  блеск  в  глазах -- всё  это  напоминало  давно  позабытые «пляски  смерти», какими  они  изображены  в  документах   сред-невековой  инквизиции  и  на  гравюрах  старых  мастеров...  Постепенно   эти  «пляшущие»  вытес-нили  остатки  «осиянных»  на  окраины  города, где  непросыхающие  городские   лужи  переходи-ли  в  широкие, не  ограниченные  ничем  водяные  пространства, напоминающие,по  каким-то  неуловимым  для  зрения   признакам,дельту  Ганга.Продвинувшиеся  в  постижении  истины«Оси-янные», искали  тут  выход  из  несовершенного  мира, по-своему  используя  старый  как  сам  этот  мир  способ. Они  погружали  голову  вглубь  лужи, чувствуя,как  мягко-ласкающе  проникает  в  горло  и  поры  тела,отравленная  всякой   дрянью,жидкость  здешнего  разлива  Бхагавагары (ми-рового  океана  иллюзий), освобождая  от  изменчивых,ослепительно-уродливых  видений,вспых-нувшего  в  панике  и  теперь  безвольно  затухающего  воображения.Когда  эта   медитация  погру-жения  в  вечно  неизменное  первомесиво  мира  длилась  достаточно  самоубийственно-долго,  медитирующему   слышался  из  тошнотворных  глубин   голос  самого  Вечнонаслаждающегося  Бога (прим.:Кришна),булькающего  словами  из  «Бхагаватгиты»:
« Парас  тасмат  ту  бхаво нйо                                                                                                                                                                          вйакто  вйактот  санатанах                                                                                                                                                                                          йах  сарвешу  бхутешу                                                                                                                                                      нашиатсу  на   винашйати».                                                                                                                                                                                                     ( санскрит: Но  существует  другая  природа,которая  вечна  и  трансцедентна  к  этой  проявленной  и  непроявленной  материи, Эта  высшая  природа  никогда  не  уничтожается. Когда  уничтожается  всё  в  материальном  мире, она  остаётся  неизменной).
 Ещё  немного, теряющим  сознание , наглотавшимся   этой  дряни  слышалось   совершенно  обна-дёживающее   обещание:
 «На  тад   бхасайате   сурио                                                                                                                                                              на   шашанко  на  паваках                                                                                                                                                                                 йад  гатва  на  нивартанто                                                                                                                                                                           тад  дхама   парамам  мама».                                                                                                                                                                                       (санскрит: «Мою  обитель  не  освещает  ни  Луна , ни  Солнце, ни  какоё-нибудь  иной  источник  света. Тот , кто  достигает  её, никогда  не  возвращается  в  материальный  мир»).
…И  многие  действительно  не   хотели  возвращати ся  из  того  поджижного  мира  обратно. Так  и  оставались,широко  раскинув  руки,зависшими  на  мазутной  поверхности  протухаюших  луж ,с  тощим  обрубком  шеи,торчащей  решительно  вниз, доведя  свои  духовные  поиски  до неизбеж-ного  в  любом  случае  конца, всего  лишь  ускорив  его  посведством  своего   беспредельного  от-чаяния.Неужто  прав  был  Кафка  с  его  инфернальным  ёрничаньем   на  собственный  счёт: «Нуж-но  истребить  надежду  земную, лишь  тогда  можно  будет  спастись  надеждой  истинной», пусть  даже  и  таким  неприглядным  образом, как  утонув   в  дерьме   головой  и  лопаясь  на  мазутной  плёнке  мира  в  сущности  совершенно  пустыми  внутри  челолаекообразными  «пузырями  зем-ли»( прим.: термин  из  Шекспира).  А  что  если  величественный  Мировой  Дух,о  котором  с  та-ким  пылом  говорили   великие  философы  прошлого - всего  лишь   покрытая   струпьями  и  па-разитами  огромная  Лягушка, живущая  в  этих  гнилых  водах, что  если  кроме  её  отвратитель-ных  истин  нет  в  мире  вообще  ничего ? Лишь  Кошмарная  Лягушка  Духа, создавшая  уродли-вый, разлагающийся  уже  при  рождении,город ,отчаянно  ждущий ,то  ли  карающего, то  ли  спа-сающего, одним  словом,исправляющего  всё  разом, Меча ; город ,прекрасно  понимающий  при  этом, что  никакого  Меча, никакого  чуда, в  сущности  не  было  и  не  будет, что  всё  это  детские, наивные  грёзы   всё  той  же  разлагающейся  заживо  Лягушки, осточертевшей  себе  же  самой.  Не  поэтому  ли  было  столько  необъяснимой  для  собеседника  горечи  когда-то,в  словах  Напо-леона: «Знаете, Фонтан, что  меня  больше  всего  поражает? Что  сила  бессильна  что-либо  соз-дать.В  этом  мире  есть  только  два  владыки: Дух  и  Меч. И  в  конце  концов  Дух  всегда  одер-живает  победу  над  Мечом». Реальность  всегда  побеждает  искушавющие  и освобождающие  её (всего  лишь  в  обещании) золушкины   сказки. Протри  замутнённые  фантазией   глаза  и  уви-дишь, что  роскошная  карета  осталась  всё  той  же,гниющей  уже  тысячелетия,тыквой. Но  сейчас  сказка  приняла   какой-то  освежающе-предпраздничный, почти  ощутимый  характер. Прохожие, поддерживаемые  стенами  домов, не  позволяющими  им  слишком  часто падать  от  остощения, время  от  времени,сталкивались   друг  с  другом  лбами,протягивали  друг  другу  тощие  руки  с  безмолвным , поч-и  радостным  поздравлением   и  долго  стояли  так, тупо  глядя,то  на  свои  византийские  отражения  в  луже, то  друг  на  друга, в  безвыходном , смутно-невыразимом  по-рыве  понять   мучительно-неразрешимую   загадку  бытия  с  четырьмя  призрачными  неизвест-ными, скорбно  склонившимися  друг  к  другу,как  святые  на  древнерусских  фресках.Через  ка-кое-то  время, не  достигнув  никакого  результата, но  ещё  более   отрешённые  от  окружающего, они  продолжали  свой  путь  до  очередной   встечи-недоумения. Другие   стручали  по  осыпаю-щимся    подоконникам  первого  этажа   многоэтажных  развалин. Они  были  подобны  заброшен-ным  духам  спиритических  сеансов,истосковавшимся  вконец  оттого, что  их, так  долго  не  вызы-вали. Иногда  в  окнах  показывались  испуганные  этими  неожидаемыми  сигналами   извне, му-мийные  лица  жильцов, которые  были  поздравляемы  снизу  с  наступающим  праздником  с  по-желаниями   здоровья, счастья,вкусной  и  постоянной  пиши, отчего  поздравляемые  начинали   с  подвыванием  плакать  навзрыд, а  некоторые, пободрее, открывали  окна  пошире  и,всё  с  тем   же  подвыванием, в  сердцах, колошматили  цветочные  горшки   о  невозмутимые  физиономии   произнёсших  эти ( особенно  последние) кощунственные  слова. 
Итак  близолось  Рождество.В  просторной  квартире  Натали   собралась  узкая  компания – влюб-лённая   парочка - Аташе  и  Натали(хозяйка  квартиры),измученный  безоблачностью  их  отноше-ний,безответно  влюблённый  в  хозяйку  Костя,а  также  Фрэнк(её  бывший  гражданский  муж), почему-то  постоянно  называющий  хозяёку  сестрёнкой.По  давно  установившейся  традиции,в  последние   дни  старого  года,они  собирались  репетировать  сочнённый  Костей   в  более  свет-лое  время  их  жизни  Рождественский  квартет- «Матримонио  секрето».Костя  играл  на  скрипке, Аташе  на  контрабасе,Фрэнк  на  саксофоне,Натали  на фортепиано.В  новогоднюю  ночь  на  пред-ставление  приходили   ровно  девять  любителей  музыки. Все  они  были  не  местные, некоторые  приходили  из  отдалённейших  районов  Поволжья.Вид  имели  крайне  жалкий  и  непонятно  бы-ло,что  за  странная  необходимость  заставляла  их  собираться  тут  раз  в  год  в  установленное  время,словно  для   некоего  тайного  священнодействия, которое  каждый  раз  они  готовы  были  вот-вот  начать,но  которое  почему-то  постоянно  откладывалось,то  ли  из  чрезмерной  осторож-ности, то  ли  из-за  того,что  постоянно  кого-то  не  хватало.Гости, мило  поприветствовав   хозяй-ку, стараясь  не  поднимать  лишней  суеты,рассаживались  на,уже  привычные  им, места  вдоль  стен  и,прикрыв  от  ожидаемого  удовольствие  глаза, готовились  слушать. Розальда  перед   кон-цертом   открывала   окна  своей  квартиры  настежь  и  в  течении   часа  в  городе  были  слышны  звуки  чарующей, мучительно-нереально-солнечной  музыки. Правда,в  отличии  от  предыдущих  их  предрождественских  сборов  в  этот  раз  было  одно  маленькое  отличие. Дело  в  том, что  с  недавних  пор  Натали  стали  сниться, вещие, как  ей  самой  казалось, сны.По  одному  из  этих  снов,к  ним  должен  был  скоро  прибыть  какой-то  совершенно  незнакомый  Инкеогнито  изда-лека  с  каким-то  энигматическим   подарком. С  этим  гостем, судя  по  остаточному  впечатлению  от,довольно  смутного,в  общем-то, сна  было  связано  чувство  серьёзной  опасности  и - как  ни  парадоксально - надежды, в  ближайшем  будующем,- всеразрешающей, как  последний  шанс,-опасности-надежды,которую  каждый  из  четверых  пытался  объяснить  по  своему, исходя  из  собственных  представлений, но  в  результате  сошлись  на  том, что  это,скорее  всего, лишь  обыкновенный  страх  чего-то  нового, совершенно   непредсказуемого.
 Кроме  своих  сугубо  инструментальных  обязанностей   перед   праздником, каждый из  компа-нии  должен  был  заняться  кое-какими   дополнительными  функциями. Аташе  взялся  позабо-титься  о  закуске и  выпивке,в   уже  привычном  африканском  ассортименте.Костя, помимо   под-настройки  всех  четырёх  инструментов, должен  был  достать   что-то  вроде  ёлки, а  также  укра-шения  и  вату  на  неё.Натали  обещала  зачитать  наконец-то  законченную   последнюю  главу  своего  иероглифического  романа  в  стихах  из  жизни  современной  «эзотерической»  молодё-жи. Фрэнк  должен  был  облачиться  в  костюм  Санта-Клауса, произносить  тосты  за  столом, от-вечать  за  точный  распорядок  развлекательных  мероприятий   и  следить, чтобы  празднующие  не  напивались  до  совершенно   скотского  состояния. Из  всех   четырёх, не  очень-то  соответ-ствовал  своей  роли  парадоксальным  образом  именно  Фрэнк(именно  потому  что  чересчур  соответствовал).Костя  даже  однажды  язвительно  пошутил  по  поводу  чисто  американской  пунктуальности   своего  приятеля: мол, если  бы  кто-то  из  них  скончался  неурочно  за  празд-ничным  столом, то  вся  компания, удерживаемая  их  ревностным  распорядителем,покорно  просидела  бы  оставшиеся  секунды  до  Нового  Года  и  чинно  встретила  бы  его  с  мертвецом   за  столом , как  в  добром  английском  детективе,- все   по  установленной  традиции  поздравили  бы  друг  друга (в  том  числе  и  мёртвого)  и  только  после  этого  бросились  бы  делать  ему  уже  ненужное  искуственное  дыхание, а  быстрее  всех  сам  же  Фрэнк.Даже  слишком   впечатлитель-ная  Натали  экстатичеки   представляющая  в  лицах  бурные  сцены   из  своего  романа, имела  право  падать  в восторженный( от  собственного  шедевра) обморок   не  раньше, чем  висящие  над  столом  часы  укажут  на  заранее  известное  всем   время,в  которое  каждый  раз  главы  ро-мана,почему-то, укладывались   тютелька  в  тютельку.Все, и  прежде  всего  он  сам  с  шутливой   серьёзностью  поддерживали  иллюзию  мистического  всевластия  Фрэнка  и  делали  это  порою  так   талантливо-правдоподобно,с  таким   безукоризненным   страданием , и  почти  мистическим   удивлением, что  он  потом,чуть  не  плача,извинялся, за  свой  бессознательно   выпирающий  дес-потизм  и  просил  освободить  себя  впредь  от  неудобств  этой  искусительной  роли, дав  ему   возможность,хоть  раз  за  все  эти  годы  принести,наконец-то,ёлку  как  ёлку  или   нормально  настроить   инструменты  для  концерта.  
Все  четверо, по  разным  мотивам, но  чувствовали  себя  одинаково  чужими  в  этом  городе,поэ-тому, несмотря  на  сложность  взаимоотношений,они  особенно  дорожили  своей   дружбой  и  связанными  с  ней, небогатыми  традициями, надеясь  таким  образом  хоть  что-то  противопос-тавить  безрадостной  действительности. В  конце  концов «…Если  невинное  заблуждение  дос-тавляет  человеку  немного  радости, что  за  беда!?.» (О.Голдсмит «Векфильский-священник».)  
Глава  7.
Они   все  четверо  сидели   в  гостиной  на  удобном , мягком  диване. Фрэнк  грустно  теребил  в  руке  лёгкий , прилично  пахнущий  шёлк   покрывала, закрывал  временами  глаза  и  погружался  в   воспоминания   о  таком  уже  далёком, почти  фантастическом  прошлом, о  том   времени, ког-да  у  него  в  Чикаго  был  такой  же  вот  чистый  и  удобный  диван, а  покрывало  на  нём  было  даже  тоньше  и  нежнее  этого.  Рядом  нервно  ёрзал  Костя, раздираемый  новыми  ревнивыми  подозрениями, не  знающий  на  что  решиться,  то  ли  поделиться  ими  со  своим  другом-сопер-ником  Аташе, то  ли   устроить   патетическую  сцену  коварной  обольстительнице   лично, то  ли  сначала  посоветоваться  с  Фрэнком. Дело  в  том, что  уже  несколько  раз  за  последний  месяц  он  замечал  у  окон  своей  возлюбленной  пустой  катафалк   отца  Игнатия, а  один  раз  даже  набрался  смелости  и  подошёл  к  прогуливающимся  с  отсутствующим  видом  капюшонам   с вопросом: каким   ветром  их  занесло  на  эти  окраины. Один  из  них,помоложе   слащаво  ух-мыльнулся , кивнув  на  окна  Натали,но  тут  же  сделал  строгое  лицо  и  приложил  палец   к  гу-бам. Костя  понимающе  кивнул. С  того  дня  ему  стали  сниться  совершенно  безнадёжные  сны.
Иногда  Костя  задирал  голову  и  созерцал  неизвестно  когда  и  как   возникшую  в  этой  комнате  монументальную  потолочную  роспись. Дело  в  том, что  с  каждым  его  приходом   к  Натали, он  замечал  появление  каких-то  новых   и  всё  более  откровенных   деталей  живописной  компози-ции, однако  никогда  не   замечал  самого  процесса   их    возникновения. Словно  никакого  ху-дожника   на  самом  деле  не  существовало  вовсе, а  изображение-проекция   возникало  как-бы  само  собой, по  мере  развёртывания  какой-то  запредельной  тайны, почти  парнографическо   свойства. Фрэнк  мог  бы  многое  рассказать   Косте  на  этот  счёт, - например,что  стиль  в  кото-ром  выполнена  эта  роспись   один  в  один   соответствовал  стилю  росписи   потолков  в «келье»  отца  Игнатия, но  это  лишь  подтвердило  бы  то, о  чём  Костя  и  без  того   прекрасно  догадывал-ся  сам, а  всякая  мистика, возникающая  попутно,  Костю   совершенно   не  интересовала. Фрэнк  тоже  иногда, по-привычке   к  выискиванию  новых  эротических  деталей(между  ними  это  было  своего  рода  соревнованием), задирал  голову  к  потолку, но   в  последнеке  время, он  каждый  раз  бледнел  и  поспешно  отводил  глаза  вниз, вспоминая, что  с  ним  приключилось  на  бене-фисе. А  вот  Аташе,  лишённый   неприятных  ассоциаций, привалившись  к  спинке  дивана, совер-шенно  отдался   сладострастным  чарам, самозабвенно    утонув  в  возбуждающе  сюрреалисти-ческих   полотнах, спёкшимися  губами  вышёптывая  имя  Натали  и  оживляя   экстатические  пе-реживания   последней   любовной  ночи.                                  
 Роспись  представляла  собой   что-то  вроде   символического  женского  портрета,  осуществлён-ного   посредством   неравнодушной  комбинации   отдельных  предметов  её  интимного  обихо-да  и  частей  тела. В  основном  предметом  изображения  послужило  её  нижнее  бельё, разрос-шееся  до   космических  масштабов,  вызывающее  ассоциации  с  реальными   галактиками  и  космическими  туманностями.  Отдельные наиболее  соблазнительные  части  её  тела  показаны   в   откровенно  натуралистической  манере, в  качестве  сияющих  внутренним  светом  комет  и  метеоритов.  В  некоторых  случаях   части  тела  дублировались  в  разных  ракурсах, как  бы  прос-леживая  последовательность   их  приближения  к  состоянию  крайнего  возбуждения-взрыва , аналогичной  вспышке-разрушению  Сверхновой. Всё  кругом  было  заполнено  подобными   кос-мического  масштаба  символизациями, по- видимому ,  обыкновенного   человеческого  оргазма: Пульсары- возбуждённая  женская  грудь  с  набухшим   огненно-алым  соском, вращающаяся   вокруг  своей  оси  и  прожигающая  пространство  комнаты,   испепелющая   души  либодозной  радиацией, жаждой  умопомрачающих  запретных  удовольствий. Центральные  части   Галактик, чёрные  дыры, хищное  Небытиё, окружённое   ореолом   поглощаемой  напрерывно, разогретой  до  адского  жара  материи, - всего  лишь  не  слишкои  замаскированное   изображение  женского  полового  органа ,  окружённого   нескончаемым  жаром    мужского  влечения.  В  центре , прямо  над  люстрой  была  изображена   фантастичекая  планета( вернее  её,выхваченный  из  воображе-ния  художника,обрывок)  с  горными  грядами  в  виде  сложно  распределённых  на   плоскости    разнообразных   выпуклостей   и  впадин   женского  тела, со  странной  растительностью  на  их  склонах  в  виде  взметнувшихся    женских   волос;  со  множеством   озёр  в  виде   чувственно  раздвинутых   или  порочно  улыбающихся  губ  Натали.Горы  и  Озёра  были окружены  снизу  во-лосяной  растительностью  лобкового  и  подмышечного    типа, среди  которой    выделялись  ги-гантские, немыслимого   типа  деревья  в  виде  её  ступней, ушей   и кистей  рук. Между  ними  ве-личаво  переползала  на  щупальцах-ресницах   пара   широко-распахнутых   женских   глаз (один  в  один  с  Натальиными) в  виде  огромных  фантастических   животных. При  каждом  новом  осмот-ре  изображения, глаза   эти  оказывались  в  другом   месте  планеты, иногда  покидая  её  вовсе,  и  никто  из  гостей  Натали  не  мог  заметить   или  предсказать  их   медленное  перемещение (как  у  часовой  стрелки) или  внезапного  перескока. Взгляд   этих  глаз   оставлял  странное, тре-вожное   впечатление, так   не  глядят  нарисованные  глаза, какой  бы  гений  над  ними  не  рабо-тал.Это  были   почти  что  живые  глаза, глаза  какой-то  иной, нечеловеческой  формы  жизни, рас-ползшейся  по  потолку   и  внимательно  наблюдающей  сверху  за  теми,кто  вполне  обосновано, как  им  кажется, считают  себя  единственными(ох, уж  вряд  ли!), в  этом  мире,наблюдателями.                                                                                                             
   Итак, они  сидели  на  диване, положив  на  колени  свои  инструменты   и  терпеливо  ждали, когда,Натали,  облачившись  в   наконец-то  выбранное  платье,  появится  для  начала  генераль-ной   репетиции. «Однако, как  долго  она  нас  заставляет  ждать, подавляя  сверх  всякой  меры  нескромным  анализом   и  метафорами  своей  алчной  природы» - не  выдержал  первым  Фрэнк, неприязненно  покосившись  изподлобья  на  потолок  и  проджолжил, поморщившись: «Когда-нибудь  я  наберусь  решимости,приду  и  замажу  серой  краской  этот  разнузданный  разгул  воз-будившихся  красок, пусть  сестрёнка  не  обижается. Её  давно пора  вытаскивать  из  чёрной  ды-ры  безъудержного  эстето-либидо, в  которую  она  наровит  затянуть  некоторых  из  нас. Посмот-ри  только  на  Аташе-у  бедняги  совсем  поехала  крыша  от  обилия,нахлынувших  на  него  реаль-ных  и  выдуманных  впечатлений, в  которых  он  скоро  окончательно  запутается  при  посредстве  её  бесконечного   оргазма, заковыченного  в  окультуренные  формы» -Костя,перевёл  взгляд  на  блаженно   улыбающегося, раскинувшего  руки  Аташа,как бы  парящего  в  намалёванном  на  по-толке  сублимированном  космосе.«Ответь  на  чистоту: ведь  ты  до  сих  пор  считаешь,эту   рос-пись  непрерывно  проявляющимся   негативом  её  внутреннего  мира? Я  могу  дополнить  твою  мысль  догадкой  о  том  сам  потолок  для  достижения  этой  цели,посредством  чудесной  кисти  настоящего  волшебника,покрыт  чуствительнейшей, фотопэмульсионной   плёнкой-грунтом, пос-тоянно  обновляемой   каким-то  чудом» - Френк  вскочил  с  дивана  и  стал  нервно  ходить  по  комнате: «Не  понимаю, откуда  в  ней  столько  всего   этого… Откуда  всё  это  взялось? Когда  она  была  со  мной- она  была  наивна  и  чиста, как  мадонны  Ботичелли? Почти  как  та, Совершенная  Женственность,которую  ищу  безъуспешно   вот  уже,кажется  Вечность. Ну, помнишь, я  тебе  рас-сказывал. Монашка  с  полотна  Риберы ». - Фрэнк  глубоко  загрустил.Костя  покачал   головой: «Мне  кажется,что  Натали  ты  бросил  намного  раньше,чем  встретился  с  этой  монашкой.Стран-но  искать  соответствий  своему  идеалу  задним  числом,- ты  как  бы  движешься  обратно  во  времени» - Фрэнк  в  отчаянии  судорожно  вздохнул: «В  последнее  время, я  вообще  стараюсь  не  думать  почему  со  мной  происходят  такие  необъясномые  вещи. Мир  как бы  перевернулся   внутри  меня  или  я  вывернулся   наизнанку, оставив  его  снаружи. Всё  вокруг  выглядит   иначе,и  происходит   не совсем  так, как  прежде…».-   Выждав  тактичную  паузу, Костя, тронул  его  за  ру-кав, как  бы  выводя  из  состояния  крайней  подавленности   и  спросил, возвращая  к  вещам  бо-лее  близким: «Ты  думаешь,это  он  на  неё  влияет  с  его  африканским   темпераментом?».Фрэнк  отрицающе  махнул  рукой,но   так  и  не  решился  посвятить  Костю  в  свои  опасения, ошибочно  думая, что  тот  ни  о  чём  ещё  не  догадывается: «Да  причём  тут  Аташе! Здесь   деятель  куда  серьёзнее!  И  мы  все  в  это, выходит  втянуты. Даже  тот, кто  считает, что  всем  тут  верховодит. Встретил  я  на  днях  тут  трёх  крайне  подозрительных  типов, словно   с  гравюры  Дюрера». Кос-тя,по  своему  поняв  слова  Фрэнка  начал  его  увещевать: «Ты, приятель  слишком   несправедлив  относительно  своей  бывшей  жены. Конечно,в  отличие  от  твоей  монашки  она  не  так  созерца-тельно-спокойна  в  своём  грехе, этот  грех  ещё   продолжает   по-животному  тревожить  её  не  до  конца  очерствевшую, для  раскаяния  в  конце  времён,душу.Но  ведь  в  глубинном  смысле  она  тоже  святая,правда   это  всего  лишь   обещание, возможнолсть, потенциальное  для-себя-бытиё,le  pour  soi (Примечание: франц. Термин  из  Сартра). В  Индии  таких  называют  дурачары – в  какую  бы  мерзость  жизни  они  бы  не  окунались  их  божественное  начало   остаётся  не-запятнанным.Она  ещё  не  прошла  испытание  всеми   искушениями  этого  мира, не  родилась  для  настоящей  жизни, не  стала  реальным  в-себе-бытиём (l’en  soi), женщиной-мудху (прим.: Мудху – просветлённый  мудрец  в  индуизме).  Да   попросту, не  вложилась  она  ещё  в  свою  окончательную  психографию, как  та  твоя  твоя  идеальная  монашка, кторая   тебе  скорее  всего  лишь  пригрезилась  с  отчаяния, которой  тоже  ещё, по  сути  нет». Фрэнк  недоумённо  посмот-рел  на  Костю: «Опять  ты  со  своей  трансцедентальной  психологией, олух  влюблённый.  Может  быть  прекратишь  себя  изводить  и  всё  рацинализировать? С  чего  ты  взял, что  моя  монашка  лишь  идеальная  иллюзия? – Тело  у  неё  было  вполне  реальное, а  губы  даже  погорячее, чем  у  Натали». -  «То-то  и  оно, то-то  и  оно» -  Костю  уже  было  не  остановить: «Помнишь  несколько  месяцев  назад  я  зачитывал  тебе  одно  место  из  письма  Мирандолы  к  Барбаро: «Посмотришь   снаружи – увидишь  звероподобное  существо, заглянешь  внутрь – признаешь божество». В   этом  смысле, чудовищная  красота  нашей  вдовушки  ей  дана,как  смутное  обещание, как  «священ-ная  тягость  бытия-испытания». Пока  она  не  прошла  сквозь  это – она  лишь  абстракция-эскиз  себя  самой, смутный  намёк  на  что-то, недовоплотившееся  существо.  Божес твенный  художник  хочет  поместить  её  образ  в  центр  своей  картины-мира, он  уже  всё  решил  на  её  счёт, но  у  него  пока-что  не  готовы  последние, закольцовывающие  всё,  краски, он  их  тщательно, аккурат-но  разводит  горькой  водой  слёз  и боли, он  выбирает  кисти  потоньше  и  помягче,а  на  самом  деле  стрелы, пронзающие  её  прекрасное  тело, как   когда-то  пронзали  святого  Себастьяна, зас-тавляя,сцепив  зубы  и  глядя  в  божественно-бесчувственное  к  нему   небо  верить, что  всё  про-исходящее  правильно  несмотря  ни  на  что.Это  не  сразу   понимаешь. Но  так  и  должно  быть  по  Сценарию.  Её –Натали-  закаляют  как  сталь, бросая  то  в  пепелящий   жар  животной  страсти  и  отчаяния, то  в  ледяной  самонасилующий  холод  тоски, стыда,разочарования.  Ангел  жизни  и  Ангел  смерти  используют  её  в  качестве  каната, соревнуясь, кто-кого  перетянет  ею,а  сути, нас-колько   хватит  прочности  и  пластичности  её  плоти.Самое  жуткое  ещё  впереди, когда  волокна  каната  наконец-то  начнут  рваться  от  перенапряжения   и  останется   буквально  две  натянутые,  как  стонущие  струны,нити, - когда  Художник   готов  будет  нанести  на  изображение  её  образа  последний   мазок  краски,и  картина   начнёт  гореть,  осыпаясь  кровавым  пеплом  у  его  ног.Эти  испытания  были  бы  не  столь  мучительны,не  будь  она  так  красива,а  красота  прямо  пропор-циональна   количеству   божественного  в  ней. Чем  выше  эти  количество  Божественного, тем   серьёзнее  должны  быть   преобразующие  его  качественно   испытания .Ну  вот  как  привлечь  к  себе эту  чудовищную  степень  испытаний? Только  одним – чудовищной  степенью  своей  красо-ты. Чем  ярче  огонь  ночного  фанаря, тем  больше  он  привлекает  к  себе  ночных  бабочек. Толь-ко  тогда  ты  будешь  страдать  и  наслаждаться  по  крупному, жить  на  пределе,когда  сам  слу-жишь  непреодилимым   соблазном  для  зла, когда  оно  нахлынет   со  всех  сторон,как   непрео-долимая  лавина.Суть  в  том, что  Зло  соблазнить  надо, лишь  тогда  оно  пойдёт  на  пользу,как  преодолённое  испытание  на  пределе. Но  ведь  зло, порок, Ангелов  Мирового  Распада  можно  соблазнить  только  одной  значимой  для  них  наживкой – их  ослабленной, незащищённой   про-тивоположностью - Божественной   искрой   Гармонизирующей  мир  Красоты,-  уступаемой  Злу, Мировому  уродству  на  поругание, во  временное  владение, с  вполне  реальным  риском  того, что  Красота  из-под  этой  власти  может  и  не  выкарабкаться  вовсе.Самые  Красивые  люди  об-речены  почти  сверхчеловеческим  страданиям  (вспомни  средневековую  Инквизицию  с  её  ма-нией  уничтожения  самых  красивых  женщин, уже  одним  фактом  своего  существования  вовле-кающего  в  дьявольские  соблазны),но  и  редкие  мгновенья  счастья  их  запредельны, космичны. Недаром  раньше  считали, что  лишь  самая  совершенная  жертва  для  заклания  действительно  угодна  Божеству,неважно  тёмному  или  светлому.Вспомни  Жераровских «Козлов  отпущения»  или   умертвляемых  самых  жестоким  образом  царей  священной  рощи  Джорджа  Фрейзера.  А  представь  себе, что  после  всех  этих  дьявольских  издевательств,они  ещё  и  чудесным  образом   остаются  живы  или  воскресают.Это  ли  не   настоящая  святость,обрастание  готового  порваться  каната  новыми  ВОЛОКНАМИ  НЕДОМУЧЕНИЧЕСТВА,ОБРОЕТЕНИЕ   МИСТИЧЕСКОЙ  САМОДОСТА-ТОЧНОСТИ,выпадение  этого  каната  из  рук  соревнующихся ,трансформация  раздолбанной  вко-нец  плоти  в  Нечто  всё-таки  устоявшее, и,даже, СКОРБНО-торжествующее. Образ  на  божествен-ной  картине  закончен, в  то  время  как   полотно  холста  сгорело  полностью, оставив   висеть  в  пространстве, подобно  улыбке  чеширского  кота,  этот   уже  неуничтожимый  образ. Я, вот,Фрэн-ки, убеждён, что  все  величайшие  в  человеческой  истории  святые  были  непередаваемо, боже-ственно  красивы, что  суперкрасивы  были  Христос  и  Будда, Конфуций  и  Муххамед. Посмотри  на  изображения  индуистских  божеств, всяких  там  Кришны ,Вишны, Брахмы, даже  божества  смерти  красивы  сверх  всякой  меры. Какое-то   слитное, андрогенное  совершенс тво, совершен-ство  сверхъестественное, неуполовиненное   разделением  полов. У  человека   с  этой  особенно-стью  связано  общепринятое   анатомическое  уродство  соматического  гермафродитизма. Об  этом  ещё  Таруффи  и  Фрейд  не  без  брезгливости  говорили. На  сниженном  уровне   восприя-тия,с  точки  зрения  неразвитого  здравого  смысла, мы  по  другому  и  думать  не  можем. Но  на  уровне  повыше: всё  что  разделено, то  ущербно. Ладно, не  будем  вникать  в  эти  герметические  тонкости,над  которыми  голову  ты  ломаешь  побольше  моего. Ведь  важно  одно: вместе  с  бро-шенными  в  этот  мир  носителями   Красоты, как  инфернальные  бабочки  на  луч  божественного  света   налетели   такие  искусительные,разрушающие  изнутри   силы,с которыми,возможно,спра-вятся  когда-нибудь  они, но  которые  нам  простым  людям  совершенно  бесполезны  и  непод-властны.» - Фрэнк, дождавшись  наконец  окончания  этого  монолога, не  без  раздражения   бро-сил  Косте: «Сдаётся  мне , что  ты  опять пытаешься   убедить  себя  в  том , что  всё  происходящее   вокруг  нас  имеет   какой-то   ещё  не  вполне  ясный  смысл. Пора  оставить  эту  затею, приятель ,  вернуться  в  реальность  такую, какая  она  есть  и  первым  делом  ещё  раз  проверить  настройку  своих  инструментов, мне  показалось, что  эта  струна  на  твоей  скрипке  ужасно   фальшивила  в  последний  раз».Последние  слова  были  произнесены   смягчённым   деловым   тоном.  «Смотри-ка, вот  и  наша  святая  грешница, прямо  из  священной  рощи  заклания!». На  пороге  своей  ком-наты  стояла  гордо  улыбающаяся,осознающая  свою  неотразимость,хозяйка  в  великолепном  аквамариновом  костюме  амазанки, плотно  облегающем  её  удивительно-стройную   фигуру; с  фиолетовой  ленточкой   на  узкой  талии  и  распущенными, огненно-рыжими  волосами. Руки  её  были  обнажены  до  плеч, обольщая  белоснежной, удивительно-гладкой  кожей.На  правой  ще-ке  красовалась  очаровательная  мушка, губы  и  ресницы  были  слегка  подкрашены, усиливая  естественные  оттенки , на  изящной, тонкой  шее  было  новое, вероятно,подаренное  каким-то   тайным  поклонником,ожерелье ,издали  почему-то  напоминающее   Фрэнку  накинутую   петлю  виселицы. После   восторженных  реплик   в  адрес  её  наряда  со  стороны  Аташе  и  Кости, и  сдержанного  восхищения  Фрэнка,они  пододвинули  диван  вплотную  к  фортепиано, расселись   на  нём  поудобнее, галантно  усадив  раскрасневшуюся  даму  в самый  центр  своей  компании, в  жаркое,вожделеющее  средоточие  между  Костей  и  Аташе, поспешно  осмотрели   свои  инстру-менты, открыми  дрожащими, вмиг  вспотевшими  руками  неподатливо   скрипящую  крышку  фортепиано  и  уже  готовы  были  начать  под  видом  репетиции, что-то  вреде  музыкального  совращения, но   тут  послышался  стук  во  входную  дверь  и  все, разом  побледнев, на  мгнове-нье  застыли   в  довольно  нелепых  позах, словно  застигнутые  за  не  очень  достойным  делом.
Глава 8.
В  зал  неуверенно  вошёл   заросший   многомесячной  щетиной, дурно  пахнущий  старик, низень-кий  как  подросток, с  обветренным,почерневшим  лицом, огромной, чуть  не  до  пояса   седой  бородой,  в   крайне  пожомканом  рубище  неопределённого  цвета  и  с  тощей  котомкой  за  плечами.  Впустивший  его  Аташе  стоял  сбоку  и   растерянно   чесал   в  затылке: «Говорит  что  идёт  аж  из  самого  Иерусалима, чтобы  увидеть  какого-то  младенца  и  отдать  какие-то  тайные  дары.  Если  это  не  чей-то  розыгрыш, то  крайне  странно».  Фрэнк  поднялся  с  дивана  и  подо-шёл  к  старику  с  вопросом: «Как  же  вы  смогли  добраться  сюда  аж  из  самого  Иерусалима?».- тяжело  усаживаясь  на  подставленный  ему  Костей  стул (Усажиавать  его  на  диван, хозяйка  ка-тегорически  воспротивилась), старик  произнёс  слабым  голосом: «Да  так  вот  и  шёл, вослед  за  утренней  звездой. За  ночлег  и  пищу  где  по  хозяйству  помогал, где  просто  доброго  слова  хватало.  Вот  на  Украине  туго  пришлось. Воистину  сатанинский  угол. Люди - прямо  черти. Там  уж   священные  дары  в  дело  пошли. Уж  вы  простите, что  не  уберёг. Иначе  было  не  выбрать-ся. Кто  ж  заранее  знал, что  так  всё  обернётся . Правда,один  дар   сохранил,а  значит   всё  не  зря.  Обратно  идти  будет  полегше. Вдоль  Волги  на  юг, вот  только  бы  удалось  Кавказские  го-ры  перемахнуть,- больно  уж  плохо  на  меня  высмокогорье  действует».- Фрэнк , плохо  скрывая  необъянимое  ему  самому   раздоражение   прервал  гостя:: «Да  зачем  нам  знать  всё  это? Мы  вас  не  знаем. Идите  к  кому  шли  и  не  морочьте посторонним   людям  голову  небылицами».  - Старик   беззлобно  улыбнулся, поудобнее  разместившись  на  стуле  и   глядя  в  лицо  Фрэнка   полными  тайной  радости  глазами, произнёс   дрожащим, от  едва  сдерживаемого  чувства  узна-вания,голосом: «Ишь  какой  колючий,несмышленый,прямо  настоящий   младенец  духом, даром, что   ростом  велик.Знай  же - тот  к  кому  я  шёл  сейчас  передо  мной  стоит,и  подарочек  от  ме-ня  получит, только  отдам  я  его  перед  самым  Рождеством. Не  раньше». Ошарашенный  отве-том  Фрэнк,сделал  несколько  спотыкающихся  шагов  назад  и  прижался  похолодевшей  спиной  к  задней  стенке  придвинутого  к  дивану   рояля. «Бессмыслица  какая-то»,- думал  он  про  себя, потирая   лоб  и  стараясь  собраться  с  мыслями, автоматически  наблюдая, как  хозяйка  и  его  друзья  начали  крутиться  вокруг  теряющего  от  слабости  сознание  путника, тыча  ему  под  нос  то  нашатырь, то  хлеб, то  стакан  с  мокричной   водкой. Но  едва  только  старик  стал  приходить  в  себя   его  взгляд  снова  обратился  в  сторону   Фрэнка.В  этом  взгляде  было  какое-то  непости-жимое, почти  молитвенное  умиление ;скорбно-радостное  знание   какой-то   уже  неотвратимой  в  будущем, всё  просветляющей  катастрофы ,и  искреннего   бесконечного  сочувствия  к  нему, Фрэнку,который  всё  ещё  пытался  всеми  силами  отмахнуться,не  дать  себе  догадаться о  един-ственном, но  всё  ещё   для  него  невозможном   объяснении  всего  этого . Костя,  Аташе  и  Ната-ли, узнавшая  вдруг  в  пришельце  образ  из  своего  пророческого  сна,как  завороженные   наб-людали  за   безмолвной   магией  визуального общения  двух,совершенно   чужих  друг  другу,  душ,связанных   какими-то  таинственно-значимыми, древними   нитями...
Глава  9.
До  Рождества  осталось  два  часа. Постепенно  все  прониклись   симпатией  к   своему  новому  знакомцу. Даже  Фрэнк  перестал  дуться, сначала  поддаваясь  малозаметным, но  настойчивым  увещеваниям  Натали, а  вскоре  и  сам  совершенно   выкинул  из  головы   свои  пустые, нелепые  страхи. Всем  уже  стало  понятно, что  это  не  прстой  гость  и  в  рождественскую  ночь   произой-дёт  что-то  неибежное,крайне  важное. После  лёгкого  угощения,- больше  он  есть  не  захотел, объясняя  тем, что  в  долгой  дороге  настолько  приучил  себя   довольствоваться  малым, что  лю-бой, даже  малый  излишек  пищи, грозит,при  его  слабости,стать  уже  смертельным  даром, а  ему  просто  необходимо  прожить,хотя  бы, эти  вот  последние  два  часа.Итак, после  лёгкого  угощения, Аташе  и  Костя  дружно  стали  упрашивать  его  принять  участие  в  ежегодном   чтении  очередной  последней  главы  Натальиного  романа, в  качестве  дополнительного  слу-шателя   со  стороны, неангажированного,совершенно   постороннего  арбитра.Натали   наклонилась  к  нему,  обняла  руками  за  шею  и  проворковала  по  детски-ласково: «Я  буду  счастлива, если  вы  прове-дёте  рождество  в  нашем  дружном   кругу». Она,даже,помогла  ему  перебраться  на  диван,мах-нув  рукой  на  запах  и  проклиная  себя  за  неуместное  чувство  брезгливости .Старичок  присло-нился  к  спинке  дивана, блаженная  улыбка   застыла  внутри  его  бороды,он  прижал  к  коленям   свою  катомку  и  приготовился  слушать, покорный  и  бесконечно  благодарный.  Аташе  и  Костя  во  все  глаза  смотрели  на  готовящуюся  к  чтению  хозяйку: было  очевидно, что  их  интересует  не  столько  сам  роман, сколько  наглядно-откровенные   особенности  его   воплощения   чтицей. Фрэнк  снова  погрузился  в  свои  тревожные  раздумья, стоя  у  окна  в  дальнем  углу  комнаты, теребя  подбородок  и  посматривая   в  сторону  отрешённо  и  простодушно  улыбающегося  гос-тя. В  ответ  на  недоумённое  обращение  Натали, Фрэнк,как  мог  убедительнее,солгал, что   отту-да,ему  намного  удобнее  будет  просто  слушать,в  силу  своеобразной  акустики  помещения. Перед  началом  чтения, Натали  попросила  кого-нибудь  как-бы  ввести  их  нового  знакомого  в  курс  дела, дав краткую  аннотацию  предыдущего  содержания  её  произведения. Сделать  это  было  сложно. Вызвался  Костя. «Понимаете, это  что-то  вроде  личностной  «Божественной  ко-медии»Данте  и  «Окаянных  дней» Бунина   одновременно; захватывающее  погружение  в  ду-шевные  бездны  ищущего  идеал  вечной  женственности  героя. Он   путешевствует  по   самым  различным   религиозным  и  мистическим  традициям  человеческой  культуры. Путешевствует  как  в  прямом, географическом, так  и  в  переносном  смысле. Своего  рода  экстремальный  ту-ризм-слалом  по  Высшим  и  Низшем  широтам  Духа , со  всеми  сопутствующими   вполне  реаль-ными  опасностями:от возможности  заблудиться  в  гиблых  джунглях  чужой  символики,до  шан-са  сломать  себе  шею  преодолевая   самые  реальные  и  ещё  никем  не  проходимые  горные  урочища,где-нибудь  на  Тянь-Шане. Идеал, казалдось  бы,вот-вот  готовый  попасть  в  его  жаркие  объятья, как  в  физическом, так  и  в  более  высоком  смысле, но  постоянно  в  самый  последний  момент  коварно  ускользающий, заставляющий  его  всвязи  с  этим  терзаться  сомнениями, а  уж  не  за  иллюзией  ли  собственной  он  всё  время   упорно  гоняется.(далее  говороит  по-древне-гречески) Просэ  Платон  дписэн  тэ  Платон  мэссм  тэ  Химайра («Впереди  Платон,позади  Платон, а  посредине  чушь» фраза, сочинённая  Ницше  в  «По  ту  сторону  Добра  и  Зла»).В  предыдущей  главе  мы  его  оставили, где-то  в  России, вернее  в  Петербурге, перед  большевистским  перево-ротом. Он  собирался  отправиться  на  поиски  своей  Идеальной  Софии  в  Тибет, в  последний  вечер  перед  поездкой  он  прогуливался  по  Невскому  проспекту  с   одним  известным  в  то  время  поэтом  и  тот  сказал  ему  при  прощании  фразу,заставившую  его призадуматься  не  на  шутку. Вот  эта  фраза: «Любите  существование  вещи  больше  самой  вещи  и  своё  бытиё  боль-ше  самих  себя» ( из  статьи  О. Мандельштама). Каждая  из  предыдущих  глав  романа  была  на-писана  в  своём  стихотворном  размере(терцины, гекзаметры  и  прочее), соответственно   харак-теру  очередного  поиска-странствия».Натали   прервала   нетерпеливым  жестом  грозящее  растя-нуться  до бесконечности  Костино  объяснение  и  коротко  его  закольцевала: «…за  день  до  встречи  со  знаменитым  поэтом,он  услышал  от  одного  знакомого-востоковеда, о  существова-нии  в  тибетском  буддизме  таинственного  культа   Богини-Кумари, воплощением  которой   яв-ляется  девочка  не  достигшая  12 лет. Чтобы  в  мире  было  хоть  какое-то  равновесие  Кумари  должна  присутствовать  среди  людей  постоянно, поэтому, когда  е  земная  оболочка  становит-ся  слишком  груба  для  божественной  сущности, то  есть, когда  девочка-носитель   достигает 12  лет,ей  на  смену  выбирают  новую,а  что  будет  с  предыдущей, уже  никого  не  волнует.  De  minimus  lex  non  curat (лат. «Закон  не  заботится  о  мелочах).Вот  скажите  есть  ли  в  этой  холод-ной  бесчеловечности   след  той  самой  аномалии  потустороннего  Присутствия, который  он  на  самом  деле  ищет? Он  решает  найти  ту, которая  была  последним  воплощением  богини  на   земле,но  натыкается  на  неожиданные  препятствия  в  форме  привычного  видения  мира  и….». Не  дожидаясь  от  старика  ответа, она  начала  читать  монотонным  бесстрастным   голосом, tempo  lento (протяжно. Итал.муз.термин). Глаза  её  подёрнулись  влажной,фиолетового  оттенка,  дымкой, голова  качнулась  из  стороны  в  сторону,изгибы  рук  и  вся  поза,в  мгновение  ока  став  фантастически  пластичными, приняли   то  выражение  застывшего  танца,которое  так  свойствен-но  изображению  женских  богинь  на  барельефах   древних  индуистских  святилищ.
Глава 10. 
Натали  читала  наизусть, сопровождая  всё  плавними   движениями  в  стиле  индийского  танца.    
1. «Старуха».      
Словно  садху  в  святилише  Кали                                                                                                                                                                                  заплутал  я  в  сандаловом  хмеле ,-                                                                                                                                                                             зыбким  космосом  в  мутном   опале                                                                                                                                                                                                            раздвигались  подсводные  щели.
Это  где-то  в  соседнем  Непале                                                                                                                                       плачет  девочка  в  колыбели,-                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                             там  карминные  сумеркит  пали,                                                                                                                                                                 и  протяжно  дунхоры  хрипели.
От  истоков  великого  Ганга,                                                                                                                                                                     неземною  поступью  духа,                                                                                                                                                                                            по  наитью  слепого  сричжанга,-                                                                                                                                                                           
Подходила  к  селенью  старуха…                                                                                                                                                                                       Засмеялась, прикрывшись  рукою,-                                                                                                                                                                                                                                    в   колыбель  указала   клюкою. ..
2.«Выбор  Кумари-дэви».
Бледным  утром  пришли  из  Патана                                                                                                                                     за  богиней  в  обличье  ребёнка, -                                                                                                                                                                                                                и  смотрели  так  долго  и  странно                                                                                                                                                                         в  те  глаза  где  лишь  просто  и  звонко,-  
Днём  и  ночью, в  качаньи  тумана                                                                                                                                                                  паутину  плели  свою  тонко,                                                                                                                                                                                          а  потом   увили  утром  рано,                                                                                                                                        На  призыв  монастырского  гонга.
В  подземелье  глухое  сажали,                                                                                                                                                                                              всё  недетской  кошмарили  жутью,                                                                                                                                                                                                                                                                   плакать, спать  и  кричать  запрещали
И  поили  «божественной  ртутью».                                                                                                                                                                               …И  однажды  душа  раскололась,-                                                                                                                                                                                         и  раскрылся  божественный  образ.
3. «Кумари, спасающая  мир».
Там  в  заоблачных  высях  горных,                                                                                                                                          где  в  развалинах  древние  храмы,                                                                                                                                                                                                                                    два  аскета   в  смиренье  упорных                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                      предвестили  конец  Далай-ламе.
Манджурши  привлекая  дарами,                                                                                                                                                           нагадали  на  рисовых  зёрнах,                                                                                                                                                                      что  приблизился   срок  Горной  Даме  (примечание  в  сноску:Богиня  смерти   и  разрушения)                                                             пробудиться  от  грёз  пасифлорных.
…Шестирукого  Шивы  коснётся,-                                                                                                                                                         свежей  крови  так  жаждущих  губ,-                                                                                                                                                                     меч  с  трезубцем  в  руках  провернётся…..
Но  среди  тихо  дремлющих  ступ                                                                                                                                          выйдет  девочка-дэви  навстречу….                                                                                                                                                          Ляжет  богу  истомой  на  плечи….
4.  «Кумари, дающая  надежду».
Раз  в  году  им  являлась  нездешняя                                                                                                                                                   в  ожерельях  и  кольцах  своих,-                                                                                                                                                                                   навсегда  отупело- вешняя,                                                                                                                                                                      неживая – живей  живых…
В  паланкине  плыла, безмятежная,                                                                                                                                                                                                                                                                  её  взор  был  и  смутен  и  тих…                                                                                                                                                                       слишком  рано   навеки-безгрешная,                                                                                                                                                                                                          за  пределом  всех  мук  земных.
Ей  мерещился  сквозь  отрешённость                                                                                                                                                                  пустота  вслед  за  пустотой                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                             беспредельная  разобщённость…
Это  Вечность  касалась  клюкой…                                                                                                                                                                                 Вот   Блаженные  Странники…близко…-                                                                                                                                                             подойдут  и  наклонятся  низко…
5. «Кумари  счастливая».
Две  божественных  Королевы                                                                                                                                                                                       этой  ночи  ткали  остаток .                                                                                                                                                                                                                      Звоном  гулкого  перепева                                                                                                                                                                             отозвалось  им  утро  загадок. 
Грустноликая  Кумари-дэви                                                                                                                                                                                  во  дворце  золотом  Ханумандок                                                                                                                                                                                                                       пробуждалась  с  мольбой  к  Махадэве                                                                                                                                                            в  чутком  трепете  медных  лампадок.
Смутно  помнила – сон был  краток -                                                                                                                                              зареокой  Шакти  улыбку,                                                                                                                                                                     танец осеребрённых  пяток…
Там  спугнув  золотую  рыбку,                                                                                                                                                                   Нарайан  засмеялся  знакомо                                                                                                                                                                  с  барельефа  на  дне  водоёма.
6. «Возвращение».
Вот   обратно  в  селение  горное                                                                                                                                                                                       возвращается  девочка  бледная,-                                                                                                                                                                  перед  ней  распахнулась  просторная                                                                                                                                                           глубина  фиолетовоцветная.
Мать  заплачет  несчастная, вздорная,                                                                                                                                    скрипнет  пологом  хижина  бедная,-                                                                                                                                                     здесь  печаль  и  нужда  необорная,                                                                                                                                                     да  вся  роскошь – лишь  ладанка  медная.
Тьма  страшней, но  всё  ярче  жемчужина:                                                                                                                                           эти  губы  навеки  с  улыбкою…                                                                                                                                            Словно  горным  дыханьем  простужена,
Она  чахнет  неудержимо…                                                                                                                                                              Вот  уже  стала   призрачно-зыбкою,                                                                                                                                                   филетовой  струйкою  дыма.
7. «Фиолетовый  цвет».
Я  оставил  обитель  сричжанга,                                                                                                                                         Гухешвари  молюсь  много  лет…-                                                                                                                                                                                                       в  храмах  Леха  и  дзонгах  Бутанга                                                                                                                                                              я  стремился   познать  этот  цвет…
Доходил  я  до  чёрного  Ганга,                                                                                                                                                      повторяя  бессмыслицу  Вед…-                                                                                                                                                                  У  заснеженных  башен  Мустанга                                                                                                                                                      коркой  льда  серебрился  мой  след.
И  везде  фиолетовость  эта                                                                                                                                                                          погружала  в  тревожные  сны,                                                                                                                                                                                    и  загадкой  небесного  света                             
Все  предметы   казались  полны,-                                                                                                                                                             Даже  бледный  обрубок   Луны,                                                                                                                                                                           даже  пурпурный  лотос  рассвета.
8. «Беспокойный  садху»(мудрец).
В  голове  всё  чортеки  и  чатьи,                                                                                                                                                               тёртый  лал  и  мандалы  круги,                                                                                                                                                      Манджурши  в  киноваревом   платье                                                                                                                                                               чампы  бледные  мнёт  лепестки.
Никогда, значит, не  услыхать  их -                                                                                                                                                                        Гухешвари  или  Дурги,-                                                                                                                                                                          видно  магия  и  заклятья -                                                                                                                                                                бестолковые  тут  пустяки…
Мой   двойник  по  Тибету  бродит,                                                                                                                                      и  лавины  не  тронут  его…                                                                                                                                                                         Он  жемчужины  там  находит 
В  изобилии  так  легко…                                                                                                                                                                 И  смеётся при  встрече: «Жемчужин                                                                                                                                                                     этих  свет  лишь  тебе  и   нужен» .  
9. «Клубок  Майи».
 Мир – клубок   неподвижных  скольжений…                                                                                                                                                                ты  в  него  свою  нитку   вплети…                                                                                                                                                                                                                                в  тёрпком  чаде  изнеможений                                                                                                                                                                               за  пустым  отголоском  иди.
Гнёт  забот, ярость  вожделений -                                                                                                                                                                        всё  проходит, пройдёт ,- ты  жди,-                                                                                                                                                                      и  рассеется  сонм  наваждений                                                                                                                                                                                                над  священной  рекой  Багмати!
И  поднимется  мира  лотос,                                                                                                                                                                 и  послышится  детский  голос                                                                                                                                                                       словно  стрелы  пронзят  слова:                                                                                                                                                                                                                                   
«Кто  прикован  к  столбу, простужен,-                                                                                                                                                             нам  дороже  любых  жемчужин,-                                                                                                                                                  ты  ему  помоги  сперва!»                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                           
 
10. (Последний  десятый  сонет  прочитан  Натальей  сдавленным, грудным  голосом  на  санскрите  в   полупресевшей  позе  на  одной  ноге  с  опущенной  головой  и  сложенными   у  подбородка  ладонями. После  чего  разрыдалась, забормотала  в  полузабытьи  тревожно-невразумительную  сумятицу  и, наконец,  упала  в  ожидаемый  экстатический  обморок  на  руки  Кости  и  успевшего  подбежать  Фрэнка. Аташе, заранее  сбегавший  на  кухню  стал  махать  над  её  лицом   влажным  полотенцем. На  этот  раз  обморок  оказался  намного  сильнее  всех  предыдущих, после  которых  она  приходила  в  себя  почти  сразу  же.Часы  на  стене  опять  удивительным  образом   указали  всё  то же  установленное  для  окончания  чтения  время, но  самое  странное: впавший  в  ката-лепсию, сидящий  на  полу  в  позе  лотоса  гость, едва  слышно  бормочущий  под  нос  что-то  по-древнееврейски.
Глава 11. 
Положив  Натали  на  диван, рядом  со  стариком, мужчины   впали  в  полное  уныние  от  осозна-ния  своей  неспособности  что-либо  предпринять. До  начала   концерта  оставалось  совсем  нем-ного  времени, на  улице  под  окном  уже  собрались   всё  те  же  девять  заросших  как  библей-ские  старцы,в  лохмотьях,с  кривыми  посохами  в  руках.Они  время  от  времени  смотрели  на  окна  Натальиной  квартиры  и  делали  приветственные  жесты, выглядывающим  оттуда  время  от  времени  Фрэнку, Аташе  и  Косте.Вобщем, они   продолжали  терпеливо  ждать  условленного  для  начала  концерта   часа, вполголоса  переговариваясь  друг  с  другом, вздыхая  и  качая  голо-вами  чуть  более  печально, чем  было  год  назад. Фрэнк,в  очередной  раз  подойдя  к  окну,  пос-мотрел  в  сторону  центральной  площади.Он  ожидал  прихода,приглашённого  на  концерт,  смотрителя   Кассилевского  музея, с  которым   так  близко  сдружился  за  последние  несколько  месяцев. Аташе  и  Костя,тревожно  поглядывая  на  часы, что-то  химичили,пытаясь  привести  в  чувство  Натали  и  вывести  из  глубокой  медитации  иерусалимского  гостя. Всё  было  напрасно. Вконец  отчаявшиеся  в  своих  безрезультатных  попытках, вытирая   с  лиц  пот  и   упрекая  друг  друга  в  полной   никчёмности, когда  дело  касается  поистине  жизненно  важных  вещей, они , постепенно  переходили  на  всё  более  тихое  и  бессмысленное  мычание,пока, наконец  не  зад-ремали,оставив  Фрэнка  один  на один  тонуть  в  неразрешимости  данной  ситуации.Совершенно   ошалевший  от  всего  этого  Фрэнк, присел,скособочившись  на  подоконник, спиной  к  улице, об-хватил   голову  руками  и  затянул  заунывным,полным   пронизывающего  отчаяния,голосом: 
«Ой,ты  горе  моё, горе  серое,                                                                                                                                                                             лычком  связанное, подпоясанное.                                                                                                                                                        Уж  и  где  ты, горе  не  моталося -                                                                                                                                             на  меня, бедного, навязалося,                                                                                                                                                                        Уж  я  от  горя  во  темны  леса,-                                                                                                                                                                                                                                а  горе  прежде  в  лес  зашло,                                                                                                                                                                                                                                 уж  я  от  горя  на  почестный  пир, -                                                                                                                                                         а  горе  уж  там  впереди  сидит;                                                                                                                                                Я  от  горя  на  царёв  кабак -                                                                                                                                                              а  горе  встречает, уж  пиво  тащит.                                                                                                                                                                                                                               Как  я  наг-то  стал – насмеялося:                                                                                                                                                            Уж  ты  стой, не  ушёл. Добрый  молодец».   
Песня  оборвалась,Фрэнк  ещё  какое-то  время  просидел  на  подоконнике, закрыв  глаза,мыслен-но  преодолевая  огромное  пространство,видя  на  месте,когда-то  существовавшего,города Сара-това,уже  привычный  с  давних  пор  безрадостный  пейзаж: бесконечную  заснеженную  равнину,  по  которой  гуляют  пронизывающие  запредельным  морозом   ветра. Посередине  равнины  сто-ит  высокий,теряющийся  в  хмуро  нависших, словно  ледники  над  головой, облаках. К  столбу  привязан  святой  Себастьян  в одной  набедренной  повязке, худой  и  посиневший  от  нечелове-ческого  первобытного  холода, пронзённый  множеством   тонких  ледяных  стрел  из  под  кото-рых  порой  сочились  густеющие  прямо  на  глазах  капельки  самой  обыкновенной  крови, прев-ращаясь  в  маленькие, алые  льдинки-слёзы,падающие  с  лёгким   звоном,под  ноги  привязанно-го  к  столбу  человека, там ,на  маленьком  клочке   непрерывно  отмараживаемой  его  ступнями  скудной  землй,цвели  алые  низкорослые  тюльпаны, которые   гнулись  из  стороны   в  сторону  под  яростными  порывами  бессильного  их  сломать  и  ещё  более  звереющего  от  этого  ветра . На  изможденном  лице  св. Себастьяна   было  выражение  какого-то  абсурдного  умиротворения,  и  лишь  лёгкая  тревога  в  глазах,обращённых   вдаль, откуда  только-что, сквозь   завывания  мя-тущейся  снежной  бури, казалось  послышался  чей-то  слабеющий  зов  о помощи.И  в  той  сторо-не, куда  был  обращён  взор  св. Себастьяна,Фрэнк  увидел  себя,бредущего  сквозь  пургу  в  отча-янии, спотыкающегося  о  глыбы  острого  как  бритва  льда, потерявшего,бог  весть  когда,дорогу, лишающегося  последних  сил, понимающего, что   теперь-то   уж ,ни  за  что, никуда  отсюда  не  выкарабкаться. Да  в  сущности  и  незачем… Подойдя  к  столбу  с  привязанным  к  нему  челове-ком, Фрэнк,в  который  раз,удивился  спасителной, необъяснимой  неизбежности  этой  встречи.  Глаза  их  встретились. И  Фрэнк  услышал  тихий,простужено-надломленный  голос: «Бедный  путник, подойди  поближе, тебе  слишком  холодно  в  этом   бесчеловечном   мире, погрейся  у   неугасимого  скудного  огня, хранимого   внутри  моего  сердца.Наберись  сил  и  терпеливой  от-ваги  продолжить  путь  дальше… Возьми  с  собой  в  ледяное  странствие  к  земле  Обновления   искру  моего  маленького  лета, которому  не  суждено  ни  потухнуть, ни  замёрзнуть  не  смотря  ни  на  что»…
Видение  пропало, Фрэнк  открыл  глаза.  В  комнате  за  время  его  забытья, всё  изменилось  са-мым  кардинальным  образом. Музыканты  расселись  по  своим   местам   у  противоположной  от  окна  стенки  и  пробовали  превые  ноты  на  своих  инструпентах.Слушатели,  усадив   на  самое  почётное  место  иерусалимского  гостя,выглядели  уже  не  такими  печальными  как  давеча  и, даже  порою  едва  уловимо  улыбались  друг  другу  и  музыкантам. «Ну  что  же  ты! - бросила  в  его  сторону  нетерпеливую  реплику  Натали, - хочешь,чтобы  мы  испортили  наш  вечер, который, некс мотря  ни  на  что,так  удачно  начался! Немедленно  бери  свой  инструмент  и… пора  уже  начинать". – Фрэнк  окончательно  пришёл  в  себя, оглядел  гостей  ещё  раз  и  промолвил : «По-дождите  ещё  чуть-чуть. Ещё  не  все  пришли. Я  пригласил  одного  замечательного  человека. Настоящего  ценителя  музыки. А, вот  и  он. – Фрэнк  указал  в  открытое  окно  на  ковыляющего  в  сторону  их  дома  Митрофана  и  махнул  ему  из  окна, тот, неуклюже  подпрыгнув, махнул  ему  в  ответ. В  комнате  вдруг  повисло  гнетущее   молчание. Девять  слушателей  и  два  его  друга, все  числом  ОДИННАДЦАТЬ, многозначительно  переглянулись  и,как-будто  послышался  чей-то   под-слушанный  изнутри  шопот : «Двенадцатый  придёт  в  двенадцатом  часу…Началось». Через  нес-колько  минут  звуки  бодро-гармоничой   музыки  накрыли  оторопью  изумления,погружённые  в   беспробудную  инфернальную  тоску   улицы.Нереальность  происходящего  стала  просто  невы-носима.       
Глава 12.
Домашнего  кота  Натали  звали  Людовик. У  него  была  крупная   гордо  вскинутая   голова   а-ля  Мандельштам,  с   едва  определившимся   по  вертикали  почти  человеческим   изломом   лба  и  залысинами  в  области  висков,от  которых  к подбородку   шло  какоё-то  дрябое, рыжеватое  опу-шение, заканчивающееся  куцей  остроконечной  бородкой. Рыжеватыми  были, также,кончики  лап  и  хвоста. Всё остальное  тело   пепельно-чёрного  цвета,так  что  он  вполне  напоминал  чуток  пришибленного  кирпичом  грифа-стервятника. Особенно, когда  вытягивал  свою  неестественно  тощую  шею,прислушиваясь  к  подозрительным  поскрипываниям  и  попискиваниям, иногда  до-носившимся  из-подполья. В  таком  напряжённо-зачарованном  состоянии,словно  собственный  фотоснимок, он  мог  находиться  десятки  минрут. Однако,несмотря  на  эти  кратковременные  спазмы  бытия,большую  часть  суток  он  был  чрезвычайно  подвижен,не  знал  покоя  даже  когда  спал  днём, утомившись  от  диких  кошачьих  игр  на  ночных  крышах,после  которых,возвращал-ся  с каждым  разом  всё  задумчивее  и  задумчивее. Во  сне  он  непрерывно  ворочался, стонал, перебирал  лапами, высунув   из-под   подушечек  острые  когти; дыбил  шерсть  на  загривке; воз-буждённо  дёргал  веками, дрожа  всем  телом, словно  ужаснувшись  чего-то  во  сне, но  не  имея  сил  проснуться. Порою  его  стоны,казалось, складывались  во  что-то  отдалённо  напоминающее  человеческие  слова, впрочем, это, возможно, только  казалось   сочувственно  наблюдающей  за  всем  этим   хозяйке. В  какой-то  книге  она  прочитала, что  в  подобном  состоянии  своих  питом-цев  ни  в коем  случае  нельзя  будить, что  в  это  время  животные  вспоминают  свои  прежние, более  совершенные  перевоплощения, пытаются  решить  какую-то  фатально  неразрешимую  для  них  кармическую  загадку, о  которой   в  обычном  состоянии  не  имеют  никагого  ясного представления. В  самые  напряжённые   мгновенья  своего  сна  он  вскакивал, и с  диким,сбиваю-щемся  на  отдельные  слоги   мяуканьем, ничего  не  замечая  на  своём  пути, как  остервенелый  лунатик,шатаясь  из  стороны  в  сторону,носился  от  стены   к  стене, воспроизводя   модулирован-ным  стоном  стук  железнодорожных  колёс (прим.: аллюзия  на  последние  месяцы  жизни  Ман-дельштама, увозимого  в  арестантском  вагоне  к  Японскому  морю) , пока, вдоволь  не  наколо-тившись  о  ножки  стульев  и  плинтуса, не  падал  без  признаков  жизни.Иногда  Наталья, не  вы-держивала  вида  этих  сонных  самоистязаний,посылала  к  лешему  изуверские  книжные  советы  и  пыталась   разбудить  его  в  самый  разгар  кошачьего  буйства, пока  он  не  разбил  себе  об  батарею  череп  в  кровавую  кашу . А  он, не  очень-то  приходя  в  себя, начинал  кидаться  на  неё, с  некошачьей  силой, отчаянно  вскидывая  голову,  рвал  на  ней  платье, корябал  до  крови  ноги, грыз  ночные  туфли, а  один  раз  даже  прихлопнул  ей  пальцы   фортепианной   крышкой , улепё-тывая  по  какафонящим  клавишам  от  её  сердобольно  протянутых   рук.После  этого  Натали  пе-рестала  вообще  бороться  с  его  безудержным   мазохизмом, надеясь, что  такое    разбазарива-ние  жизненных  сил  долго  не  продлиться  и  уже  присматривая  за  городом  не  лишённое  сен-тиментального  оттенка  место (редкие  поникшие  ромашки) для  скромной  кошачьей  могилки. Каждый  раз на  утро,после  ночных самоистязаний, кот  выглядел  виновато-потерянным; в  глазах  обращённых  к  Натали  читалась  мольба  о  прощении; но  гордость  удерживала  его  от  желания  подойти  и  просто  потереться   о ноги,всё  давно  простившей,хозяйки. Иногда  он  садился, поша-тываясь  от  слабости,на  задние  ноги  и,стараясь  держать  спину   прямо, чуть  ли  не  с  вызовом  обречённого  глядел   в  глаза  Натали, как-бы  пытаясь  донести  до  неё: «Я  знаю, я достоин  толь-ко  презрения,так  низко  как  я  не  падал  в  глазах  человека  ни  один  кот  в  мире. И  всё  же  я  знаю  себе  цену.Как  бы  позорно  я  себя  не  вёл, это  проявление  моей, именно  моей  незаме-нимой  личности. И  я  не  собираюсь  отказываться  от  partie  honteuse (фр.: постыдной  части)  собственного  Я  в  угоду  отчуждающим   правилам  внешнего  приличия. Принимай  меня  и  лю-би  таким  каков  я  есть, хозяйка,и  получишь  в  ответ,если  не  симпатию,то  уважение.Всё  чего  я  прошу,тебе  немногого  стоит.Это  миска  молока  утром  и  открытая  на  ночь  форточка  твоего  окна, гарантирующая  мне  сохранение   собственного  достоинства  и  независимости…».Но  Ната-ли  решила  иначе. Она  считала, что  именно  ночные  прогулки  её  питомца  по  крышам,  повлия-ли  на  него   губительнейшим  образом. В  конце  концов, она  в  одну   из  ночей  закрыла  форточ-ку  и  ушла  спать  в  свою  комнату, закрыв  кота  в  зале  и,всеми  силами  пытаясь  не  прислуши-ваться  к  жалобному  мяуканью  и  беспомощному  карябанью   под  дверью. Едва  она  уснула, проворочившись  до  полночи, ей  приснился  её  кот  вытирающий  лапами  слёзы  и  говорящий  ей  с  упрёком  человеческим  голосом:  «Эх, хозяйка, хозяйка! Что  же  ты  меня  мучаешь  так? За-чем  окошко  закрытым  держишь? Пойми, меня  уж  не  вылечишь, пропал  я  горемычный… Дай  хоть  догулять  на  последок, набраться  впечатлений  перед    кромешным  мраком  близящегося  небытия». – «Чем  же  ты  болен?»- услышала   Натали  свой  собственный  голос,который  показал-ся  ей  бесчувственным  и  даже  насмешливым. Кот, вздохнул  и  ответил  подавленно: «Погубил  я   непосредственность  и  дикость  природы  своей  звериной. И  в  моей  душе  наконец-то  дал  всходы  этот  слосчастный  мыслящий  тростник  Декарта. Хотя ,во  всём  с  нами  происходящем  есть  в  то  же  время  и  определённые  приемущества.Сколько  неведомых  раньше  возможнос-тей  открыл  и  продолжаю  открывать  я  в  себе  с  тех  пор.Как  сказал  мой,безвременно  почив-ший  в  собачьих  челюстях, друг, сиамский-кот  Бальзак , словами  из  своего  эпическорго, переда-ваемого  из  уст  в  уста, наподобие  гомеровкой  «Иллиады»  романа : «Предел   жизненных  сил  кота  ещё  не  исследован; они  сродни  могуществу  самой  природы  и  мы  черпаем  их  из  неве-домых  хранилищ» ( Прим. : Бальзак. «Блеск  и  нищета  куртизанок» . изменение: вместо   слова «человек» - слово «кот»). Но  с  тех  пор  как  я  задумался  о  своей  «несносной  персоне», я  слов-но  потерял  точку  опоры.Счастье   бессознательной  жизни  - canaille  au  fond (фр.: природной  низости)- нарушено  слишком  пристальным  разглядыванием  перспектив  её  облагораживания. Я  подверг  критичекому  анализу  свои  инстинкты  и  с  тех  пор  странным  образом  утратил  точ-ность  и  гибкость  их  функционирования. Хотя  теперь-то  мне  стало  ясно, что  по-другому  и  быть-то  не  могло.Я  даже  разучился  лакать  молоко, пытаясь  дотошно  докапаться  до  механиз-ма  действия  лакательного  рефлекса. А  пытаясь  сознательно  улучшить  и  применить  применяе-мый  раньше  бессознательно  и  кое-как  принцип  ловли  мышей,я  разучился  их  ловить  вовсе. И   таких  как  я  много  с  их  извращающими  природу, но  логически  правильными  рекомендаци-ями, типа  вашего: «Когда  кошка  хочет  поймать  мышку, она  притворяется  мышкой»(В. Клю-чевский «Афоризмы»). Теперь  я  стал  задумываться  над  всем, что  делаю  и  заметил, что  де-лаю  это  всё  хуже. Когда  я  прыгаю  с  крыши  на  крышу, я  боюсь  хоть  на  миг  задуматься  о  процессе, траектории  и  конечной  точке  прыжка, так  как  рискую  при  этом  упасть  и  разбиться  насмерть.Но  скоро  я  разучусь  делать  и  это, став  предметом  насмешки  со  стороны  двухме-сячных  котят,не  видящих  никакого  толку  в  моих  надуманных  страхах. Такими  темпами  скоро  я  разучусь  делать  всё, разучусь  вычищать  блох, выискивать  по  запаху  кошек, производить  с  ними  всякие  интимные  штучки-дрючки   быстро  и  продуктивно,в  конце  концов,разучусь   прос-то  жить,осознав, что  жить  далеко  не  просто, что  жизнь  это  такая  сложная  задачка,что  покуда  в  ней  не  разберёшься  полностью, жить  может  быть  и  вообще  не  стоит  начинать.Такое  вот  «горе  от  ума». Уничтожить  пробудившееся  мышление  не  получается,не  смотря  на  все  мои  усилия. В  моём  воображении  всё  чаще  появляется   трагически-чудовищная   картина  моей  ги-бели: Надо  мной  зависла  яростно  оскалившаяся  морда  огромного  голодного  пса. Я  ещё  мог  бы  убежать  или  сжать  себя  в  комок, броситься  когтями  ему  в  глаза  и  он  бы,не  смотря  на  свой  голод  и  силу, поплёлся  бы  прочь, поджав  хвост  и  скуля  от  боли, как  было  уже  не  раз. Но  я  уже  не  тот,я  обречён  стать  его  разорванной  дичью,потому,что  просто  не  успею  рассчи-тать  в  уме  спасительную  последовательность  своих  действий  ; мало  того, я  не  успею  даже  выбрать   из  бесчисленного  множества  вариантов   спасения  самый(да  просто  любой)  подходя-щий.И  много,много  подобных  снов, хозяюшка, снится  мне  в  последнее  время.От  этого   безъу-держная  паника  и  пугающая  тебя  очаянность  моих  снов. Лишь  по  ночам  с  полными  Лунами, на  какое-то  время , прежний  зверь  во  мне  берёт  верх  и  что  же  я  вижу,подняв  глаза  с  пола?  – Единственная  лазейка  к  свободе  и  счастью  прихлопнута  напрочь,как  ни  стучи  в  стекло  ла-пой, как  не  тычься  в  него  мордой, оно  не  поддастся,и  мне  как  разумному  коту  это  понятно  даже  больше,чем  раньше. Есть, правда,способ,попахивающий  мелким  хулиганством,  подска-занный  мне  всё  тем  же  разбередившимся  разумом, но  ведь  я  уже  не  просто  разумный  кот,  мыслящий  тростник  уже  дал   культурные  плоды, облагораживающие  уже  организованную  внутри  природу...Поэтому  мне  было  так  нужно  было  твоё  прощение,и   поэтому  же  я   не  мог  унизиться  до  унизительного  выклянчивания  его, прижимаясь  к  твоим,остающимися  холодны-ми  ногам.Ведь  я  люблю  тебя, хозяйка!»... Сон   оборвался  какой-то  грустно-пронзительной   но-той.(Так  саксофон  Фрэнка  начинает  свою  сольную, параллельную  моему  рассказу  партию).
Проснувшись  утром, Натали  открыла  глаза  и  увидела   кота, понуро   прохаживающегося   по  полу  около  её  кровати  и, время  от  времени,обращающего  на  неё  полный  грусти  и  упрёка  взгляд, иногда  отрывисто, с  явно  осмысленными  модуляциями,  мяукая , словно  пытаясь  про-говорить  наедине  с  собой, тревожащие  его  внутренние  проблемы. Весь  день  Натали  была  как  в  лёгком  помешательстве, даже  захворала  на  неделю  какой-то  нервической  хворью   с  нелепыми, переворачивающими  мир  с  ног  на  голову  галлюцинациями. Наконец  она  решила, скрепя  сердце, любым  способом, и  как  можно  скорее  избавиться  от  необыкновенного  кота, сосуществование  с  которым, при  слишком  впечатлительной  и  склонной  к  мистике  натуре  грозило  окончиться  самым  плачевным  для  неё  образом. Отложив  терзания  за  своё  жестоко-сердие  на  потом,она  подошла  к  этому  вопросу  хладнокровно-прагматически: носила  его  зна-комым, которые  сами  неизвестно  чем  питались; пыталась  просто  оставить  его  за  городом, с  бессовестной  честностью  глядя  в  его  ясные  глаза  и  обещая  вот-вот  вернуться,как  только  во  всём  разберётся. Когда  и  самой  от  этого  вранья  стало  тошно,а  терпения  от  своей  беспомощ-ности  стало  не  хватать,чувствуя, что  в  душе  её  уже  начинает  что-то  непоправимо  ломаться, стала  поступать  честнее: завязывала  своему  питомцу  повязкой  глаза  и просто  бросала  его  с  десятого  этажа, пыталась  утопить  в  канализационном  колодце. Но  каждый  раз  кот  возвра-щался  обратно, жалобно  мяукая  у  двери,страшно  потрёпанный,наполняя  комнату  невообра-зимой  вонью, но смотрящий  на  хозяйку  чистым,чересчур  глубокомысленным  взглядом  тупо   влюблённого  страдальца.Но  однажды  и  ему  надоело  быть  постоянно  недоубиваемым  жерт-венным  агнцем  любви . В  последнее  своё  возврашение, едва  Натали  открыла  ему  дверь, он   промолвил  чисто  человеческим  голосом: «Достала  ты  меня  вконец, хозяйка, своим  необъясни-мым  ни  к  кокого  боку  отношением. Но,как  сказал  ещё  ваш  Гораций:и «Будешь  гнать  приро-ду  вилами, она  всё  равно  будет  возвращаться» (Epist.1,10,24). Видно  правильно  говорят  ваши  экзестенциалисты,что  культура   и  речь  рождаются  лишь  через  надрыв  сознания,в  неразреши-мых  шоковых  взаимодействиях  со  средой  обитающих  на  планете.Вот  и  меня  припарило   этим  мучительным  парадоксом  любви  так, что  я  аж  говорить  научился  по-человечески , прав-да,при  этом,совершенно  надорвал  душу  и  сердце. Так что  недолго  мне  уже  осталось. Дай  хоть  напоследок  побуду  в  привычном  с  малолетства   комфорте  рядом  с  бессердечной   моей  богиней, которой  останусь   восторженно-верен, до  конца, как  бы  она  не  продолжала  надо  мной  измываться» -  Он  тяжело, с  болезненным  хрипом  вздохнул  и  продолжил , приглушив  голос  уже  до  еле  слышного,подобно  умирающему  Ахиллу  из  старой  немецкой  оперы: «Du  bist  vollbracht,Nachtwache  meines  Daseins(нем.:«Ты  завершилась,ночная  стража  моего  бытия!») Я  уже  не  чувствую  в  себе  той  полноты  звериности,которая  помогала  мне  забываться  рань-ше; наполняюсь  каким-то  новым, мне  ещё  непривычным  содержанием.Перехожу  из   Дня  бес-сознательно   бытия  в  Ночь  сознания,пугающую  и,уже  принёсшую  первые  смертоносно-ожи-даемые  муки.Ты  олицетворение  этой  ночи. Коварная  и  обворожительная!» Срывающемся , с  непривычки  к   подобным  словесным  процедурам, голосом, он  стал  начитывать-намяукивать:
Быть  может, я  тебе  не  нужен,                                                                                                                                                               Ночь;из  пучины  мировой,                                                                                                                                                                                                  как  раковина  без  жемчужин,                                                                                                                                                                          я  выброшен  на  берег  твой.                                                                                                                                                                                                      Ты  равнодушно  волны  пенишь                                                                                                                                                                   и  несговорчиво  поёшь;                                                                                                                                                                                                                      Но  ты  полюбишь, ты  оценишь                                                                                                                                                                ненужной  раковины  ложь. 
И  после  уже  более  уверенно, с  каким-то  глухим  наитием  ещё  не  до  конца  забытого  знания:
Не  отвязать  неприкреплённой  лодки,                                                                                                                                                  не  услыхать  в  меха  обутой  тени,                                                                                                                                         не  превозмочь  в  дремучей  жизни  страха.
Нам  остаются  только  поцелуи,                                                                                                                                                                мохнатые, как  меленькие  пчёлы,                                                                                                                                                     что  умирают, вылетев  из  улья.      
Они  шуршат  в  прозрачных  дебрях  ночи,                                                                                                                                               их  родина  дремучий  лес  Тайгета,                                                                                                                                                                                              Их  пища- время, медуница, мята.
Возьми  ж  на  радость  дикий  мой  подарок,                                                                                                                                        невзрачное, сухое  ожерелье                                                                                                                                                                                               из  мёртвых  пчёл, мёд  превративших  в  солнце».  (стихи  О.Мандельщштама).
По  окончании   стихотворящей  импровизации, с  котом  случилаось  что-то  вреде  истерики: он  упал  на  бок  и  стал  судорожно  перебирать  лапами  по  воздуху, словно  пытаясь  отбиться  от   сонма  нахлынувших  вдруг  видений.Натали  со  слезами  на  глазах, ругая  себя  за  свою  ничем  не  оправдываемую  жестокость   по  отношению  к   столь  удивительному  и  несчастному  сущест-ву, взяла  его  на  руки, и  долго  гладила, что-то  напевая, пока  он  не  уснул,в  сладострастных  фантазиях, уткнувшись  мордой  в  её  разгорячённую  грудь…
Снова  они  зажили  душа  в  душу. Его  любимым  занятием  было  сочинение  на  ходу  стихов  и  всяких  там  сказочных  историй.(прямо  «кот  Учёный»  из  «Руслана  и  Людмилы» --  думала  На-тали). Иногда  он  делился  с  ней  планами  на  будующее, говорил, что  мечтает  освоить  письмо  и  составить  фундаментальный  труд   по  полной  топографии  покровских  крыш.Кроме  того, он  вынашивал  идею  написать  историю  тысяча  тридцатой   мировой  войны  между  собачьим  и  кошачьим  царствами, длящейся, по  его  утверждениями  с  короткими  перемириями,и   по  сей  день.Натали  заинтересовала  его  предложением  заняться  «сравнительной  человеческой  и  ко-шачьей  психолгией», и  помогала  ему  в  сборе  материалов  для  этого  начинания, рассказывая  жизненные  истории  своих  немногих   знакомых, зачитывая  отрывки  из  Канта  и  Конрада  Ло-ренца.Но  история  с  Фрэнком, почему-то  выбила  его  из  колеи, окончательно  размыв   уже  поч-ти  сложившееся  представление  о  человеческой  сущности(безъисходно  сомневающейся  на  свой  счёт  или,наоборот,бестолково-агрессивной  в  своём  пустом  самоутверждении). Поняв, что  неопределённостей   здесь  на  самом  деле  больше, чем  твёрдо  установлены, чисто  шкурных, ориентиров, или  Фрэнк  не  совсем  тот  за  кого  его  принимают, Людовик  решил  не  торопиться  с  окончательными   на  его  счёт  выводами  и  понаблюдать  попристальнее  за  этим  типом.
Вскоре  у  кота  открылась  ещё  одна   замечательная  особенность. Однажды  Натали  заиграла  на  фортепиана  какой-то  ностальгический  этюд  Шопена. Через  некоторое  время   к  ней  на  ко-лени  запрыгнул  Людовик  и  стал  изумлённо  смотреть  за  плавными  движениями  её  пальцев  по  клавишам,напряжённо  прислушиваясь   и  подмяукивая  в  такт.Странным  было  уже  то, что  прежде  кот  не  проявлял  к  музыке  никакого  интереса. Когда  Натали,погружённая  в  свои  мыс-ли,прекратила  играть,он  он  нежно  тронул  её  подбородок  мягкой  лапой, посмотрел  на  неё  глазами  просто  полными  неведомого  доселе  счастья  и  благодарности, совершенно  не  находя  ни  слов, ни  более  привычных  для  него  звуков  выражающих  полноту  переполнявших  его  чувств. С  тех  пор  Натали, охотно  уступая  настойчивости  своего  любимца,садилась  за  фортепи-ано  чаще  обычного,а  кот  при  посредстве  музыки,казалось,окончательно  вылечился  от  гложа-щей  его, казалось  бы,неилечимой  депрессии, хотя  физически  сдавал  всё  больше.С  нетерпе-нием, опасаясь, что  не  успеет,он  ждал  рождественского  концерта,как  высшей  точки  доступно-го  в  этом  мире  наслаждения,ожидая  какого-то  мистического  толчка, вскрытия  заветной  тай-ны, способной  в  корне  преобразить   его  пока  всего  лишь  тронутое  светом  Разума, но  по  нас-тоящему  не  просветлённое,существование.И  вот  теперь   он  сидел  в  торжественной  позе, буд-то  египетский  сфинкс,в  центре  комнаты,чуть  слышно  мурлыуая  и  прикрыв  газа, погружался  среди  зыбучих  песков   Вечности  в   абстрактные  лабиринты   божественной,  утончённо-сумас-шедшей  музыки, ритмично  шевелил  наэлектризованными   как  акустические  антены  усами, в  экстазе  священнодействия   перебирал  лапами  по  стилизованному  изображению  элловой  ар-фы  на  вызветшем  коврике. В  начале  финального  аллегро  густо, в  его  наркотически  замутнён-ных  глазах  стали  пробиваться,пока  ещё  тусклые,искорки   спонтанного  озарения, ещё  через  несколько   секунд  он  плавно  поднялся  на  лапы  и, стараясь  не  привлечь  к  себе  внимания  выбежал   из  зала. Затем, достигнув  кладовки, прыгнул  на  подоконник, а  оттуда  выскользнул  с  неожинанной  для  себя  же  самого  ловкостью  в  открытую  форточку. Оказавшись  на  улице  и  даже  забираясь  по  веткам  сухого  тополя  на  ближайший  знакомый  чердак, он  не  переставая  намурлыкивал   только-что  услышанную  мелодию,  в  голове  его  проносились  фантастические  картины  и  рождались  грандиозные  планы: «Оркестр!Кошачий  оркестр  с  хором. Как  в  челове-ческой  Древнегреции. Неужели, кончился  доисторический  период    нашей  цивилизации  и  Я, в  качестве  первого  культурного  героя   стою  у  истоков  архаической  кошачьей  культуры. У  чело-вечества   были  Еврепид, Бах,этот  божественный   гений  Костя,были   Древнереция, Ренесансная  Италия, блистательная   послепутинская  Россия,а  у  нас  будут  Великие  Классические  Чердаки  Покровска, мы  принесём  на  смену  вырождающемуся  Мировому  Духу  человеческой  истории   Дух  и  Волю  нашей  молодой  хищной  и  упорной  сверхнации.В  конце  концов  даже  их  Кант  признал  в  своей «Метафизике  нравов»,что «В  системе  природы  человек (homo  phaenomenon, animal  rationale) – незначительное существо, имеющее  ценность, одинаковую  с  другими  живот--ными…», пока  не  достиг  высшей  морально-практической  ценности. И  вот  теперь  появляется  новый  субъект,но  уже  эстетически-практического  порядка». Страсть   первого  жертвенного  по-чина  и  готовность   совершить  ради  этой  мучительно  прометевской  чести  всё   что  угодно, возрастала  в  нём  всё  больше, по  мере  того  как  он  царственно  выгнув  спину  проникал  в,уже  становящееся   легендарным,средоточие   будущей  империи  Изящных  Исскуств.
Глава 13.
На  самом  же  деле   музыкальное  исполнение   было  далеко  не  так  срвершенно, как  представ-лялось  совсем  не  икушённому  в  музыке  Людовику. По-видимому  за  последний  год  физичес-кое  здоровье  музыкантов  оставило  только  недеяться  на  лучшее.В  вялотекущие, секундные   обмороки  попеременно  падали,то  один,то  другой  исполнители,сверхусилием  воли,едва  удер-живаясь  от  того, чтобы  не  развалить  и  без  того  плохо  выдерживаемый  единый  режим  ис-полнения. То  скрипка  неожинанно   в самый  патетический  момент  издаст  неуместно  протяж-ную  дребезжащую  ноту,обрываясь   уморительной  загогулиной  на  полутоне, то  Натали,уносясь   всё  выше  и  выше  в  каскадах  своих  вдохновенных  импровизаций  вдруг  ткнётся   лбом  в  са-мый  центр  рояля, наполнив  комнату  оглушительной  какафонией, то   саксофон  Френка  выдаст, выскользнувшее  из  под   уснувшего  сознательного  контроля   какой-то  паскудно-непристойный   джазовый  мотивчик, а  порою  и  вовсе  собьётся  на   душедерущие  сигналы  скаутской  зарницы.  Что  вытворял  Аташе  на  своём  контрабасе – описать  невозможно(должно  быть,грезил  наяву  о  своей  Африке). Впрочем  всё  это  вместе  взятое  составляло  действительно  какое-то  разболтан-но – свихнувшееся   квазимузыкальное  единство,откровение  какой-то   всамделешней   трагедии   вывихнутой  из  сустава  жизни.Вся  эта  вакханалия  захлёбывающейся,заикающейся   аритмии, фатально  разрастающейся   до  полной  какофонии, забившейся  в  предсмертной  истерике, Все-ленной, где  разрывы  темы  и  перескоки  ритмов  следуют  уже  непрерывно  без  всяких  пауз,  как  пулемётные  очереди  взрывов  сверхновых  или   лобовое  столкновение  бесчисленных   ме-теоритов, кишащих  в   сжавшемся,вдруг,до  предела ,времени  и  пространстве, перед  самым  концом. Быть  может  именно  эта  обращенная  в  свою  противоположность  «гармония  сфер»,  отзвук  какой-то  надприродной  правды  о  рушащемся   мире  так  зацепила   слишком  впечатли-тельного  кота, что  он  сумел  перепрыгнуть  какое-то  «недотающее  звено»  в   эволюции,  поум-нев, разом, на  нексколько  порядков, как  это  случилось,возможно,когда-то  с  человеком, быв-шим  в  Раю  всего  лишь  домашним  животным  бога,пока  не  покинул  его,соблазнённый  дья-вольским  Духом  Музыки.….  Вскоре  после  того  как  кот  покинул   комнату, катастрофическая  какафония, достигнув  своего  верхнего  пика, пошла   на  убыль,живописуя  лишь  тлеющие  ос-колки  распавшегося   мира,однообразные  и  бесконечно  многозначительные  в  этом  своём  ус-тановившемся   однообразии,которое  выражал  единственный  оставшийся  в  деле  инструмент – Костина  скрипка. Остальные  музыканты  уже  попадали  в  глубокие  обмороки, умудрившись  это  сделать  без  особого  ущерба  к  цельному  впечатлению  от   играемого  произведения. Вот  что  значит – истинные  профессионалы. Константин  же, не  обращая  внимания  на,лежащую  у  его  ног,группу  бессознательной  поддержки, сидел  на  стуле  прямой  и  сосредоточенный. Зажав  скрипку  между  колен,он  водил  смычок  по  одной  и  той  же  струне,извлекая,вот  уже  несколь-ко  минут,строго  один  и  тот  же  звук, одной  и  той  же  длительноти. В  глазах  его  был  какой-то   мрачный  энтузиазм, отблеск   какого-то  чужеродного, случайного, но  никак  всё  не  отслаиваю-щегося   от  души  заражения-наития.Руководствуясь  этим  зачеловеческим  сомоощущением, он  впервые  в  жизни  ощутил  в  этих  убогих, однообразных   звуках  незамечаемую  раньше  полноту  содержания,которую  иначе  никак  и  нельзя  выразить  человеку,как  только  таким  парадоксаль-ным  образом. Казалось,он  почувствовал  всем  своим  существом  зловещую  тайну  и  вечный  соблазн  минимализма  в  исскустве  с  его  девизом  из  древних  герметических  книг: «МНОГОЕ  В  ПРОСТОМ», закругляющемся  в  совсем,уж,непонятном  для  простого  человека:КОНЕЧНАЯ   ИС-ТИНА  ВЫРАЖДАЕТСЯ  В  АБСОЛЮТНОМ  МОЛЧАНИИ.На  губах  Кости  судорожно  подёргивалась   странная  улыбка  не  присущая  человеку  в  его  привычных  состояниях.Неизвестно, как  долго  продлилась   эта  финальная  нота, но  вдруг  за  окном  послышался   дикий  скрип  поворачиваю-щего  из  соседней  улицы  катафалка (его  все  уже  привыкли  узнавать  по  этому  скрипу). Совер-шив  ежедневный  обход  города,отец  Касьян  возвращался  в  свою  резиденцию  на  площади. При  первых  же  звуках  Костю  затрясло, как  безумного  шляпника   из  Зазеркалья, он  выронил   смычок  и  скрипку, и  стал  глотать,словно  издевательски  ускользающий  от  него,воздух, после  чего  тоже  рухнул  на  пол.Слушатели  только   теперь  поднялись  со  своих  мест, посчитав, что   представление, более  менее  благополучно  подошло  к  своему  окончанию  и  поспешили  на   помощь  исполнителям, самоотверженно  доведя  до  конца  очередную  эпопею  своего  музы-кального  мучи-ничества . Их  перенесли  на  диван, усадили  рядом,стали  бережно  приводить  в  чувство,выражая   сердечную  благодарность,смешанную  с  горьким  знанием,что,рано  или  позд-но,подобные  запредельные  для  человеческой  природы  экзерсисы  всё  же  закончатся  самым  плачевным  образом.Часы  на  стене  пробили  полдвенадцатого. Натали,всё  ещё   мертвенно  бледная, поднялась  из  рук  слишком  навязчивых  реаниматоров, расправила   платье  и,слегка   заплетающимся  от  слабости,голосом  пригласила  всех  к  скромному  столу  в соседнюю  комнату
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Рано  утром, с  первыми  лучами   хмурого   октябрьского  солнца, Натали  проводила  гостей  до  двери. Девять  бородатых  странников,заговорщически    посовещавшись  о  чём-то  потаённом  под  окнами  гостеприимной  хозяйки,впервые  за   долгие  годы  улыбнулись  друг  другу  и  стали  медленно  расходиться  в  разные  стороны, подчиняясь  таинственной  центробежной  силе  и  но-вому  циклу  одиноких  странствий, чтобы  ровно  через  год, ЕСЛИ  И  НА  ЭТОТ  РАЗ  НИЧЕГО  НЕ  СЛУЧИТСЯ,  собраться  снова  под  этими  окнами; в  их  движениях  на  этот  раз  была  удивитель-ная  нереальная  лёгкость, словно  что-то  долгожданное, на  что  уже  устали  надеяться, наконец-то  начало  осуществляться. Фрэнк, Костя ,Аташе  и  Митрофан, пожелав   добрым  пилигримам  лёгкуих  странствий, сами  отправились   в  южном  направлении,  провожать  приунывшего  было  гостя  из  Иерусалима.Фрэнк  прижимал  к  груди,подаренную  гостем,серебряную  чашу. Во  время  движения,чуть-чуть  отстав  от  друзей,он  постоянно  приостанавливался,в  очередной  раз, с  за-миранием  сердца  разглядывал  заветный  подарок, всё  ещё  не  в  состоянии  окончательно  по-верить, что,наконец-то,держит  в  руках, то, что  с  безумным  упорством  пытался  найти  когда-то. Вскоре  они  вышли  за  город,в  тусклом  свете  нарождающейся  Луны  остановились  у  полуобру-шенного  указателя   «Энгельс» с  установленным  рядом , каким-то   шутником, указателем, сби-тым  из  двух  гнилых  досок  на  котором  было  написано: NON   PLUS   ULTRA (лат.: «дальше  ниче-го  нет» - надпись, оставленная  Одиссеем  на  скалах,обозначающих  предел,границу  мира);  трое  остались  стоять  среди  почерневших  осколков  огромных  букв, полузатянутых  в  раскисший, скользкий  суглинок, а  четвёртый   пошёл  дальше, огибая  клубящиеся  ядовитыми  туманами   впадины  бескрайней  заболоченной  равнины  туда,  где  указательным   золотистым  миражом  колебался  над  горизонтом  священный  древний  город… Они  молча,неподвижно  смотрели  вслед   своему  новому  и  уже  навсегда  уходящему  другу,пока  тот  не  исчез  в  мутной  предъ-утренней   полумгле. Затем  они  повернулись   в  сторону  города  и  так  же  молча  стали  возвра-щаться, опустивши  головы, каждый  во  власти  своих  тревожных  предчувствий...Наконец,неожи-данным  образом  они  оказались  около  обители   Митрофана. У  проржавевшей  ограды  бывше-го  музея,Константин  и  Аташе  пожали  на  прощанье  руку  своего  новому  знакомому, обжигаю-ще  холодную  и  сведённую  вдруг  какою-то  нервной  судорогой.Чуть  поодаль  от  них  застыли  три  фигуры  в  чёрном. Казалось,эти  трое  находились  здесь(но  зачем?) целую  ночь,зябко  пере-ступали  с  ноги  на  ногу  и  теперь  делали  вид, что  вовсе не  смотрят  в  сторону  подошедших. Однгако,когда, прощаясь  с  Фрэнком, Митрофан  почему-то, не  выпуская   руки, обнял  его  и  да-же  поцеловал  в  щёку, три  чёрных  фигуры  уже  не  отрываясь,смотрели  в  их  сторону,- из  под  накидки  сверкнули  три  вспышки - торжествующе-узнавшие  взгляды. Не  задерживаясь  больше  ни  мгновенья, эти  трое  резко  повернулись  в  сторону  площади  и,ускоренными  шагами, двину-лись  прочь :тощий  верзила; прискакивающий,на  ходу  карлик  и, судя  по  походке,дама.
Глава  14.
Прошёл  месяц. Жизнь  Фрэнка  всё  никак  не  могла  войти  в   колею  своего  привычного, усыпля-ющего  однообразия.  То  символические  сны  затягивали  его  внутрь  себя  настолько,что  нес-колько  дней  он  бродил, как  потерянный, бессильный  скинуть  их  гипнотическое  очарование  или   хотя  бы  разобраться - что  же,всё-таки, они  конкретно-важное   для  него  могут  значить; то  неуловимая  его  Возлюбленная-монашка   померещется  ему  в  самых  неподходящих  для  этого  местах, словно  предостерегая  от  чего-то  поспешного  и  призывая  набираться  терпения   для  каких-то  будующих  испытаний, обещая  при  этом  совсем  скорую  встречу, но  не  здесь. Святой  Себастьян – единственное  живое  пятнышко  в  абсолютно  мёртвом   замёрзшем   городе (Сара-тов), куда  человек  может  попасть  лишь  на  пределе  отчаянья  и  ненадолго, стал  являться  ему  всё  чаще  и  чаще, - порою  в  середине   дня  или  ближе  к  вечеру  он  проваливался  в  гнетущее  полузыбытьё,оказывался  в  какой-то  полуреальности, которая  сама  была  погружена  в  застыло-ледниковые, выстудившие  все  эмоции ,грёзы, брел  вроде  бы  по  обычным, заснеженным  го-родским  улицам, но  словно  продирался  сквозь  ту  же,обжигающую  мировым  морозом, враж-дебную   всему  человеческому,У-Вечность, где  его   всегда,с  мягкой  улыбкой,ждал, под  заледе-нелым  столбом , сам  истекающий  кровью  утешитель…Рядом  с  ним  было  действительно  по-настоящему  тепло. Только  тепло  это  было, хоть  и  настоящее,но  такое  маленькое, такое  безза-щитное! но  самое  главное,- такое ,казалось  бы , парадоксально-невозможное  в  этом, напрочь лишённом  благодати, мире! И  всё  же  оно  существовало,там  за ,сдавленным  ледяным  коко-ном, мостом  через  постоянно  бушующую  реку  или  где-то  ещё, в  других  потаённых  местах, куда  каждый  раз  уходят  из  города  девять  таинственных, всегда  говорящих  непонятным  шо-потом, пилигримов...Один  из  них  был  так  похож  одновременно  на  апостола  Фому (со  старой  репродукции) и  Стендаля  одновременно . Он  мнился  Фрэнку,понуро  бредущим  сквозь  бес-спросветную  октябрьсную  зябь  в  своих  нескончаемых  кругосветных  путешевствиях  от  Концер-та  к  Концерту,произнося   хронически  простуженным   голосом, время  от  времени  срывающим-ся  на  кашель: «Combien  de  lieues  ne  feras-je  pas  a  pied,et  a  combine  de  jours  de  prison  ne  me  soumetterais-je  pas  pour  entendre  Don  Juan  ou  le  MATRIMONIO   SEGRETO;et  je  ne  sais  pour  quelle  autre  chose  je  ferais  cet   effort» ( «Сколько  бы  лье  не  прошёл  я  пешком  и  сколько  бы  дней  не  провёл  я  в  заключении  ради  того, чтобы  только  услышать «Дон Жуана»  или  «Матри-монио  секрето», и  я  не  знаю, ради  чего  другого  я  бы  сделал  подобное  усилие».   Стендаль)     
На  этот  раз  явно  с  каким-то  необычным   сюрпризом   в  его  комнату  вошёл   Аташе. «Вот, ведь  радость!  Прислали  с  гонцом-бегуном  письмо  из   Африки.От  сына.Ещё  не  читал,надеюсь,что  и  тебя  это  как-то  отвлечёт  от  твоей  меланхолии».Фрэнк,никогда  не  обижавший  друга  пренеб-режительным   отказом  с  деланной  заинтересованностью  кивнул  головой  и  приготовился  тер-пеливо  слушать. Аташе  читал: «Привет  тебе  мой  высокочтимый   и  любимый  отец. Пишет  тебе  с  Золотого  берега  Аджуба  сын  твой  Мунго  Чунго  Аташе-младший. Однако,не  ожидай  от свое-го  любящего  и  скучающего  по  тебе  сына,на  этот  раз,весёлого  и  яркого  рассказа  о,только-что  прошедших  летних  праздниках  и  священных  обрядах  нашего  тотема. Всё  как-то  вдруг  смеша-лось  и  разладилось  в  нашем  благоденствующем  раньше  мирке,- улыбки  исчезли  с  наших  лиц  и  никому  ни  до  кого   уже  скоро  не  будет   дела. Судьбоносными  причинами  всего  этого  и  хочет  поделиться  с  тобой  твой  старший  сын. Но  чтобы  как-то  искупить  и  скрасить  даль-нейшее  повествование, доставлю  тебе  хотя  бы  несколько  жизнерадостных  минут  описанием  тех  очаровательных  окрестностей, где  мне  довелось  в  настоящий  момент   оказаться… Нахо-димся  мы  тут  вместе  с  остатками  нашего  племени, уцелевшего  от  долгого  перехода  через  джунгли, к  которому  были  вынуждены  волею  неустранимых  обстоятельств. Итак, несколько  месяцев  назад, по  причинам, о  которых  скажу  ниже, все  аджуба  снялись  с  территории  своих  предков  и, ведомые  магами, направились  на  запад, в  сторону  океана. В  заболоченных  гилеях  озера  Маи-Ндомбе, я  похоронил  двух  твоих  последних  жён  и  любимую  твою  наложницу  с  Лунда-Шаба – мою мать. От  брошенного  нами  родного  селения  мы  сейчас  находимся  в  сот-нях  миль. Наш  вождь  и  его  свита  были  сочувственно  приняты  и   размещены  во  дворце  пра-вителя  дружественных  нам  гвинейских  негров – в Аксиме…Сегодня  рано  утром  я  сопровождал  нашего  вождя  на  прогулке  по  роскошному  саду, окружающему   дворец  правителя. Представь  себе  такую  картину: под  огромным  столетнем  баобабом  узкая  скамейка  и  столик  эбенового  дерева, с  ножками  в  виде  балансирующих  на  кончиках  своих  хвостов  питонов. На  столе  гли-нянная  в  ярко-красной  глазури  тарелка  с   варёными  бобами  и  ещё  тёплыми  маниоковыми  лепёшками. Рядом  пара   свежесрубленных   ананасов , связка  бананов, тыквенная  бутыль  с  лёг-ким  пальмовым  вином  и  две  изящные  чашки  из  черепа  детёныша  розовой  антилопы. Над  головой   ажурный  навес  из  пальмовых  листьев, дарующий   прохладную  тень. Чуть   поодаль, на  циновке  сидит  обнажённыя   по  пояс   девушка-метиска, готовая  к  услугам  сам  знаешь  ка-кого  рода. Она  с  любопытством   и  некоторым  нетерпением   смотрит, как  изготовляется   пе-ред   рощей   кофейных  деревьев  крытый  павильон  для   прибывшего   на  гастроли  из  Кишасы  джаз-оркестра. Престарелый  и  многотерпимый  наш  вождь  прогуливается  метрах  в  десяти  вдоль  берега  небольшого  озерка, густо  заросшего   водяными    гиацинтами   и   папоротником. Он  знает, что  я  пишу  тебе  и   заранее  просил  передать  привет  всоему  старинному  другу, а  также  сообщить, что  в  силу  некоторых, подействовавших   на  его  дух   мучительных  обстоя-тельств, необходимость  в  новых  славянских  жёнах  отпала,так  что, дорогой  отец, собирай-ка  свои  чемоданы  и  скорее  возвращайся  к  нам,  пока  не… Продолжаю  о  саде (надеюсь  это  опи-сание  поможет  мне  вытыщить  тебя  из  колдовских  наваждений   демонов, таящихся  в  прокис-ших  покровских  лужах).Рядом  с  задумчивым  вождём  ходит  молодой  ручной  акапи, полосато-ногий  неженка. Иногда  он  косится  в  мою  сторону, ждёт, хитрец, когда  я  снова  поманю  его  сладким  бананом. Время  от  времени  он  лениво  трётся  длинной  шеей  о  гладкий  ствол  дере-ва  колы…Вот  вождь  любуется  жёлтыми  и  красными  линиями, качающимися  на  спокойно-изумрудной,залитой  ярким  солнечным  светом  поверхности    озера, время  от  времени  вспыхи-вающей  бодрыми  всплескали   играющих  рыбёшек. Бумага  мягко  и  умиротворяюще  поскрипы-вает  под  пером  фламинго, быстро  и  не  совсем  ловко  выводящим  экзотические  славянские  знаки. Время  от  времени  над  ухом  неназойливо  прозвенит  муха  цеце, молярийные  комары  зависнут  над   головой  любопытствующим  облачком, да  маленький  ручной  попугай  сядет  ос-торожно  на  самый  край  стола, - едва  я  уберу   со  стола  затёкшие  от  писанинины  руки, он  де-ловито  начинает  ходить  по  недописчанному  посланию,словно  дотошный  редактор  останавли-вается,пощёлкивая  клювом  и  царапает  в  якобы  непонравившихся   местах   чернильные  завит-ки  коготками».  Аташе  прервал  чтение  и  поднёс  письмо  ближе  к  окну,чтобы  подошедший  Фрэнк  действительно  ясно  увидел  лёгкие  следы  попугаевых  царапин. «Надо  же, - дрогнувшим  голосом   пролепетал    слишком  впечатлительный  Аташе, -- как  будто  бы  вот  только  что  цара-палось!». Утерев   едва  выступившую  слезу,он  продолжил  читать, постепенно  выравнивая   го-лос: «Возможно,попугай   всего  лишь  медитирует  и  пытается  представить  ту  далёкую  страну  с  грязно  жёлтыми  фонарями  вместо  пальм, с  отрешённо  блуждающими  в  знобящих   туманах  вечно   грустными   жителями, с  чудаковатым  дядюшкой  Фрэнком, увязшем  в  мусоре  местных   неразрешимостей. Бедный, запутавшийся  в  невидимых  никому  больше  лабиринтах! Неужели  он  не  понимает, что  тот, кто  слишком  глубоко  погружён  во  внутреннее,видит  внешнее  в  со-вершенно   искажённой  перспективе!(фраза  Гёте).Судя  по  твоим  письмам, читая  между  строк, что-то  бессолнечно-чудовищное   происходит  в  головах  тамошних  туземцев. И  в  этом  чахоточ-ном,переполненном   сверхъестественной   грязью  и  мутными  сновидениями   мире,на  самом  краю  света, всего  лишь  в  одном  дне  прерхода  до  Полюса  Вечной  Мерзлоты,сидит  сейчас  одинокий  и  абсолютно  чужой  всему  там   происходящему, мой  отец; читает-возможно, со  сле-зами  на  глазах  и  неровным  стуком  в  сердце - это  письмо  и  всё  ещё  не  решается   порвать  опутавшие  его  враждебные  чары  враждебного   нам тотема. Отец, пора  наконец  собрать  свою  волю  в  кулак  и  сделать  решительный  шаг! Отмазки,в  виде  недостойной  для  мужчины  наше-го  рода  роли  то  ли  шпиона, то  ли  свахи, больше  не  имеют  силы. Если  тебя  удерживает  забо-та  о  пропадающем  ни  за  грош  друге, это  не  вопрос, ты  об  этом  прекрасно  знаешь,- мы  дав-но  ждём  вас  обоих. Если  ты  его  до  сих  пор  не  можешь  уговорить,- что  ж  у  каждого  свой  путь, мы  помолимся  духам  наших  предков, чтобы  они  оказали  ему  посильную  помощь. Но  ты - другое  дело, ты  наш  плоть  от  плоти. С какой  стати  мы  должны   уступать  твою  душу   силам   посторонней  для  нас  магии. Знай, ради  тебя  принесены   уже  большие  искупительные  жерт-вы,а  значит  твоя  душа  пока  в  безопасности.Но, ведь  ты  знаешь, что  магическая  защита  не  может   проджолжаться  долго. Так  что  бросай  всё   лёгким  серцем   и  приезжай  как  можно  скорее, не  откладывая  на  абстрактное  «Завтра». Ведь,возможно, этого «завтра»  для  нас  скоро  не  будет  существовать  вовсе. На  карту  поставлено  многое, возможно  всё!  Я  чувствую, как  на-терпелся  ты  там  на  чужбине! Я  сам  ужасно  измучился  за  последние  месяцы, обдумывая  то, о  чём  всё  никак  не  решаюсь  начать  рассказывать! Знай, теперь  у  нас, по-видимому,не  остаётся  иной  цели,как  пополнее  прожить  оставшиеся  нам  короткие  мгновенья, успеть  доделать  недо-деланное  и   начать  то, что  уже  давно  должно  быть  начато, но  по  вине  нашей  беспечности,  постоянно  откладывалось  на  «Завтра», до  тех  пор  пока  жизнь  в  наказание  не  пригрозила  ан-нулировать  это  «Завтра». «Молча  против  тебя  время  ведёт  подкоп, будет  завтрашний  день  хуже, чем  нынешний», как  сказал  Сенека  в  своей  «Федре». Однако, сдержу  преждевременные   причитания , «последовательность   повествования  прежде  всего, пусть  даже  сердце  в  нетерпе-нии   рвётся  на  куски, только  так  мы  сможем  смирить  свою  дикость», так  ведь  ты  меня  учил  ещё  в  раннем  детстве? И  эти  слова  не  устаёт  слишком  часто  повторять  сдавленным   голосом  наш  вождь, да  не  покинет  которого  стойкость  духа!.. Итак, продолжу  описание  сада. Вдоль  правого  берега  озера, за  живой  оградой  из  можжевельника  и  белых  подкарпусов,длинной  дугой  тянется  дворец  правителя, сложенный  из  огромных  кусков  тёмного  песчанника, разри-сованного  охрой  с  вкраплениями  высушенных  караллов. На   просторной  поляне, сразу  же  за  озером, между  гуляющим   нашим  вождём  и  дворцом  правителя   мирно  пасётся  смешанное  стадо  диких  антилоп  и  зебр. Вдоль  берега   с  забавными  криками   бегают  наперегонки  вели-колепные  цесарки   и  пара  бегемотов   равнодушно  моргая  глазами, наблюдает  из  воды  за  мерно  приближающемся и  удаляющемся  снова  вождём, погружённого  в  глубокие  раздумья  о  неизбежном… После  захода  солнца  на  поляне  разожгут   костры  с  благовониями   и  в  кофей-ной  раще  начнётся  концерт  джазового  оркестра. Приглашены  вожди  соседних  племён  и  ино-странные  туристы. В  перерывах   между  музыкальными  импровизациями  выступит   знамени-тый  прорицатель  с  Фернандо-По  и  приговорённые  к  смерти   пленники  из  враждебного  пле-мени  будут,по-традиции,затравлены   леопардами. Сейчас,как  ты  знаешь, конец  нашего  эквато-риального  лета.Окончился  период  юго-западных  муссонов  с  Гвинейского  залива.Самый  благо-датный  в  здешних  местах   сезон.Расцвели  орхидеи  и  столь  тобою  любимые  фикусы. Джунгли  переполнены   шумом   животных,светом  и  красками. Но  благодать  эта  радует  уже  не  так  как  прежде. Когда  страстно  хочешь, напоследок, насладиться  как  можно  большим,- в   итоге  не  по-лучаешь  из  этого  уже  ничего,- любое  искустенно  форсировананное  удовольствие   бесполезно. Оказывается  главным  в  счастье  является   уверенность  в  его  безусловном  постоянстве.Это   на-ивное  мироведение  лишено  иммунитета. Крупица   скепсиса  и  всё  разом  летит  в  тартарары, как  золотая  сказка  детсва  перед   неизбежной  инфекцией  взросления, по   принципу: если  не  свихнёшься  сразу, то  трансформируешься  в  уже  совершенно   другое  существо. Впрочем, я  что-то  слишком  глубоко  в  «джунгли» залез. Прости!Так  вот,что  касается  теперешнего  самоощуще-ния   каждого  члена  нашего  племени. Что  нам  в  принципре  остаётся? -  Вопрос,которым  мы  себя  просто  напросто  затерзали  с  некоторых  пор. Мы  ещё  столько  недорадовались, столько  недожили, а  время  уже  так  бесцеремонно  и   резко   вырывает  из  наших  рук  едва  пригублен-ную   чашу, и  мы  пытаемся  с  жадным  отчаянием   урвать  ещё  хоть  каплю  живительной  влаги, глотаем   судорожно, захлёбываемся  уже,всего  лишь,пустым  воздухом, зачем-то  тянем  на  себя  и  в  разные  стороны, мешаем  себе  же  и,в  результате,расплёскиваем   себе  под  ноги  большую  часть  драгоценного   содержимого, которое   возможно  до  самого  последнего  мига  могли  бы  не  отрываясь  пить  полными, углубляющимися  глотками,  если  бы, несмотря  на  обстоятельства, оставались   спокойно-невозмутимыми. Тебе,конечно  же,не  терпится  спросить: что  же  послужи-ло  причиной  столь  мрачных  мыслей  и  что  заставило  наше  племя  покинуть  насиженные  мес-та. Вот  я  теперь  и  отвечаю. Первое  предвестье  катастрофы  произошло  в   одном  из  угандийс-ких  племён. Некий  охотник, защищаясь, убил  леопарда (племенной  тотем)  и  попытался  скрыть  этот  грех.Однако,спустя  несколько  дней,кодун  племени  увидел  сон,уличающий  его  сородичей  в  совершении  ужасного  преступления, грозящего  положить  конец  благополучному  существо-ванию  племени, если  виновный  не  будет  принесён   немедленно   в  жертву. Вскоре  посредст-вом  жесточайших  пыток  был  определён  настоящий  виновник,который  тотчас  же , истекая  кровью,во  всём  признался.Перед  принесением  его  в  жертв, местному  колдуну  дали  возмож-ность  осмотреть   тело, чтобы   выяснить  угодный  для   духов   способ  умирщвления.  На  правой  лопатке  жертвы  были  обнаружены   родимые  пятна  в  виде  изображения  сидящей  на  корточ-ках  обезьяны. Колдун  был  озадачен, но  после  минутного  раздумья  вынес  свой  вердикт: ви-новный  имел  полубожественное  происхождение  и,чтобы  уберечь  племя  от  мести  стоящих  за  ним  магических   сил, если  уж  жертвы  избежать  невозможно,его  нужно  принести  в  жертву   самому  могущественному  из  племенных  богов, не  просто  духу  убитого  леопарда, а  могущест-веннейшему  Леопарду-Магу, ночному  владыке  джунглей. Мало  того,жертвоприношение  долж-но  быть  осуществлено  самим  богом, в  священной  роще  на  вершине  вулкана  Камерун… Тем  же  вечером  Совет  вождей  отправил  с  приговорённым   несколько   опытных  воинов, знающих  дорогу  и  готовых  к  самому   ужасному  на  обратной  дороге  сквозь  ночные   дебри…Перед  са-мым  заходом  солнца,они  достигли  вершины  вулкана, пребили  ноги  приговорённому, лишив  его  возможности  предвигаться  и  поспешно  исчезли  в  наползающем  снизу  густом  тумане... Через  некоторое  время  после  этого  в  окрестностях  одного  из  из  селений  Уганды  был  пой-ман  гигантский  самец  шимпанзе  с  точно  такими  же  отметинами, что  были  на  теле   у  того  самого  принесённого  в  жертву   человека. Казалось,что  тут  особенного,-мало  ли  среди  нас   ходило  оборотней!  … Однако  тут  явно  начал  завязываться  какой-то   логический  узел  полный  тёмного  смысла, ужасные  предзнаменования  последовали  одно  за  другим. Люди  были  край-не  напуганы  и  растеряны. Вожди  и  колдуны  теряли  контроль  над  ситуацией. Все  понимали, что  должно  произойти  что-то  небывалое, перед  чем   пришли  в  сященный  трепет  даже  духи  предков.Целые  селения  оставлялись  в  панике  бегущими  в  джунгли, на  верную   погибель,  жи-телями. Колдуны   тщётно  увеличивали  количество  и  качество  приносимых  в  жертву. Неведо-мые  злые  силы  не  умилостивлялись,а  потусторонние  покровители   отказывались  или  боялись  помочь. Наконец ,даже  самые  упрямые  вожди  и  маги  смирились  с  чудовищной  неизбежнос-тью  близящейся  катастрофы, каким-то  образом  связанной  с  миром  обезьян.Пугающие  тёмные  слухи  кочевали  от  племени  к  племени, ещё  более  распаляя   в  людях  суеверный  страх  и  чув-ства  бессилия.Сообщалось  об  охотниках  и,заблудившихся,а  затем  случайно  спасшихся  в джун-глях  простых  людях, которые  рассказывали  невообразимые  с  разумной  точки  зрения  вещи, которые  уже  невозможно  было, при  всём  желании  принять  за  злую  шутку  или  безумную  фантазию. Люди  эти  повествовали  о  чудесных, огромных  городах, огороженных   высоченным  забором  из  гигантских  пальмовых  стволов.Внутри, в  просторных, рядами  поставленных  хижи-нах  жили  невероятного  вида   большеголовые  обезьны, общающиеся  между  собой  отрывисты-ми, нечёткоразличимыми  фразами  на ,вероятно, ещё  недоразвившемся   языке. Обезьяны  эти  приручили  антилоп  и  сеяли  в  труднодоступных  для  человека  местах  просо, ямс  и  маниоко  и  ещё  какие-то  культуры, человыеку  совершенно  неизвестные…Они  устраивыли  пышные   ритуа-лы  с  экстатическими  танцами  и  человеческими  жертвоприношениями  в  честь  своих  демо-нов-полкровителей, у   них, как  и  у  людей   были  цари, колдуны, охотники, земледельцы  и  ра-бы.В  скором  времени  известия  о  загадочных  обезьяньих  городах  стали  слишком  частыми , от  них  уже  нельзя  было  просто  отмахнуться  как  от   панических, порождённых  сверхъестествен-ным  ужасом  галлюцинаций («мертвящее  дыхание  джунглей»). Особенно  пугающими  были  со-общения,приходящие  из  национальных  парков  Вирунга  и Рувензори (в  Уганде),о  начинающей-ся  миграции  обезьяньих  орд   в  сторону  густонаселённых  людьми  провинций. Паника  среди  народа   нарастала  бешенными  темпами. К  тому  же  катастрофа  приближалась  и  с  других  нап-равлений.Половодье  в  бассейне  Конго  и  Ква  началось  аномально  раньше, чем  прежде  и  бы-ло  на  порядок  мощнее, чем  обычно. Люди  заболевали  какими-то   ужасными, доселе  неведо-мыми  заболеваниями. Специалисты  из  Красного  Креста  определили, что   в  основе  этих  забо-леваний  лежит   ускоренно  деградирующая  иммунная  система  и  уже  почти  полностью   рас-павшаяся  мужская  хромосома. Какой-то  чрезвычайно  устойчивый  вирус-мутант  поразил  имен-но  этот  узкий  спектр  генетического  аппарата   человека  и  откуда  он  взялся – полная  загадка. Болезнь  эта  крайне  заразна, меры  противодействия, как  ни  парадоксально  только  усиливают  скорость  её  распространения. Её  новые  очаги  возникают  там, где  её  просто  не  может, не  должно  быть. Сейчас, когда  я  пишу  тебе  это  письмо, инфицированные  обнаружены  в   Аравий-ской  пустыне, в  центральной  части  североамериканского  и  евразийского  континентов, даже  на  некоторых   крайне  удалённых  друг  от  друга  островах  Тихого  Океана.  Но  самое  страшное, что  от  этой  болезни,как  выразился  один  перешедший  в   нашу  веру  генетик  из  Германии, в  принципе  не  существует  противоядия. После  нескольких  недель  кропотливого  исседования  в  своей  образцовой  передвижной  лаборатории, он  определил  поражающего  агента,  как  «анти-эволюционный, закрывающий   популяцию,ретро-вирус». Не  пойму, в  чём  же  мы  провинились  перед   Богами, почему  они  позволили  этому  кошмару  совершиться. Мужчины  потеряли  свою  силу  и  впали  в  полное  отчаяние  и  бездействие. Женщины  не  могли  больше   рожать. Кроме  всего  прочег, лес  перестал  даровать  нам  свои  плоды, воцарился  страшный  голод. Появилось  множество  бегающих  по  джунглям  взбесившихся  слонов  и  носорогов, крушащих  всё  на  сво-ём  пути; крокодилов-людоедов, ядовитых  змей  и   гигантских, угрожающего  вида  гибридных насекомых, небывалое  количество   москитов  и  мух  це-це. Всё  это ,вкупе  с  утратой  доверия  к  традиции, вызвало  чудовищное  количество  психических  зоболеваний  в  пределах  экваториаль-ного  и  тропического  поясов …Подзаголовки  газет: «Предсмертные  конвульсии  свихнувшегося  континента» («Шпигель»), «Шокирующая  логика  Метоистории». «Эволюция  человека   началась  с  африканских  рифтовых  долин, оттуда  же, начинается  и  обратный, всё отменяющий  процесс» ( «Шанхайский  обозреватель»).  Ещё  раз  подчеркну, отец, важную  мысль : предсказания  наших  магов, при  всей  их  путанности, сходились  в  одном: в  скором  времени  должно  произойти  что-то  ужасное, но  в  выяснении  его  конкретного  образа, снова  начинались  разночтения. Одни  го-ворили, что  обезьяны, - это  лишь  безобидная  гримаса  впадающей  в  маразм  природы, на  са-мом  деле,нас  ожидает  настоящий  эпилептический  припадок-Новый  Всемирный  Потоп. Огром-ная  волна  пойдёт  с  Атлантического  побережья,накроет  впадину  Конго,менует  Восточно-Афри-канское  плоскогорье,перекатится  через  высушенные  солнцем  саванны  Кении  и  Эфиопии  и  выйдет  в  Индийский  океан, сметая  на  своём  пути  всё  живое. Другие  обещали  чудовищное  землетрясение  с  самом  центре  Африки, пробуждение  вулкана  Камерун  и  гибель  половины  Африканской  суши  в  потоках  кипящей  лавы. Третьи … Впрочем   равновероятных  вариантов  слишком  много, так  что  не  буду  занимать  остающегося  и  так  в  обрез   времени. Признаюсь, к  своему  стыду, что  на  какое-то  время   я  также  поддался  всеобщей  истерии   и  собрался  было  бежать  с  семьёй  на  Мадагаскар,к  родственникам  третьей  жены. До  этого  я  десять  дней  пря-тался  от  судьбы  в  заболоченных  поймах  озера  Тумба. Приютом  мне  и  многочисленной  моей  семье  служили  корни-подпорки  гигантского  пандануса,переплетённые  густыми  лианами  и  об-росшие  свисающими  с  многометровой  высоты  языками  болотного  мха.Там  мы, бодрствуя  по-очереди, отбивались  тростниковыми  палками  от  многочисленных  водяных  змей, скармливая  их,плавающим  поблизости  в  качестве  естественной  защиты,крокодилам. Десятки  пиявок  и  во-дяных  вшей  высасывали  с  кровью  последние  наши  силы,туча  москитов  кружились  над  наши-ми  полупогружёнными  в  мутную  жижу  головами, ожидая  своей  порции.Начинающийся  порой  тропический  ливень  не  прекращался  часами, погружая  всё  в  бушующее,однорордное  месиво, возвращая  совершенно  подавленное   воображение  на  миллиарды  лет   назад  во  времена, когда  не  было  ни  человека, ни  тверди  земной  и  небесной, вообще  ничего  не  было… Когда  непогода  стихала, мы  ещё  долго  не  могли  прийти  в  себя,намертво  сцепившись  онемевшими  руками  и  взглядами…По ночам   мы  погружали  себя  в  транс, считая  всё  более  растягивающие-ся  секунды, пока  огромное, кровавое  отражение  Луны  переплывало  сквозь  фиолетовую  дым-ку  ядовитых  испарений  на  тот  берег,а  там  размытые  хребты,и зломанные  оптическим  эффек-том  конечности  и  разверстые  пасти  фантастических   деревьев  оживали  вдруг  в  каком-то   ритмически- колеблющемся  танце, в  такт  едва  слышных  в  отдалении ,несмолкающих  уже  ни  днём  ни  ночью,ритуальных  барабанов (прим.: отгоняют  злых  духов). Только   монотонный  звук  этих  барабанов, рыкание  рыскающей  где-то  поблизости,но   ещё  не  решающейся   напасть,пат-неры; редкие тягучие  всплески   то  тут  то  там  выходящих  на  ночную  охоту  подводных  хищни-ков, резкий   шорох  крыльев   низко  летящей  над  водой  летучей  мыши;  сходящая  с  ума  от  го-ря  жена;жалобные  стоны  трясущихся  то  ли  от  страха, то  ли  от  болотной  лихорадки, детей.  Вот  что  может  выбить  из  равновесия,даже  такого  закалённого,казалось  бы,самыми   невыно-симыми  инициациями, мага,как  я.Но  это,недостойное  нашего  рода,паническое   сотояние  в  прошлом. Многие  и  я  в  том  числе   смогли  из  последних  сил  вцепиться  в  трещины  скалы, по  которой   кубарем   скатились  в  бездну  отчаяния  остальные.Более  или  менее  жизнь  стала  об-ретать  подобие  когда-то  существовавшего  равновесия,во  всяком  случае  на  то  время, которое  нам  оставалось. Кто  из  безысходности, кто  видя  во  всём  происходящем  непонятную  человеку  мудрость   богов,кто  просто  из  душевной  лени, короче  все  так  или  иначе  смирились   с  тем, что  должно   было  случиться  и  снова  занялись  делами  повседневными… Месяц  назад,по пути  в  национальный  парк  Вирунога,к  нам  заехал  профессор  биологии  из  Ротердама – Франц  Бай-зель. Он  рассказал  нашему  вождю  о  новых  удивительных  явлениях   бешено  развивающейся  обезьяньей  квазицивилизации, показывал  куски  пальмовой  коры  и  ещё  неумело  приготов-ленный  папирус  с  каракулями  каких-то  неизвестных, странного  вида  букв, напоминающих  ска-чущих  и  кувыркающихся  маленьких  обезьянок.Это  было  явное  свидетельсьво   зарождающей-ся  письменности. «Но  с  какой  умопомрачительной  скоростью  происходит  это  развитие! – вос-торженно  пыхтел  он  своим  грузным  телом  с  необъяснимой  для  нас  радостью  потирая  свои  ладани,-  Боюсь, что  уже  в  будующем  году  уровень  обезьяньей  культуры  перегонит   уровень  самых  развитых  местных  человеческих  сообществ». В  подтверждение  своих  слов, он  показал  ряд  фотографий, сделанных  с  вертолёта, на  которых  обезьяны   строили  на  очищенных  от  джунглей  участках ,что-то  вроде  пирамид  и  гигантских, похожих  на  древнекритские, лабирин-тов. Кстати, с  тех  пор,как  он  покинул  наши  края, о  нём  ничего  не  слышно  ни  из  Вирунга, ни  из  Рувензори, что  весьма  печально, так  как  он  был  добрым  нашим  другом  и,даже,посвящён-ным  в  некоторые  наши  таинства. ..Вот  что  я  думаю, дорогой  отец, по  поводу  всего  этого… Действительно  считается, что  экваториальная   Африка  была  центром  распространения  и  фор-мирования   видов  млекопитающих   для  всего  земного  шара. Сейчас  тут  одна  четвёртая   всех  существующих  на  этот  момент  видов – 51 семейство,половина  из  них – эндемики.Как  происхо-дило  их  распространение  из  общего  центра? Ну, это  было  что-то  вроде  концентрических, рас-ходящихся   от  центра  к  переферии   волн  организации  млекопитающих   масс. Посредством  этих  пульсирующих  процессов  самоорганизации   создавалась  определённая  иерархия  внутри   всё  более  удаляющихся  друг  от  друга  сгустков  живой  материи  с  верхней  доминирующей  в  них  точкой  развития – человеком, верхушечной  почкой  роста, способной  к  прогрессирующему  развитию, вплоть  до  момента  вызревания  ещё  неведомых  плодов   духа(в  Европе  это  называ-ют  вызреванием   изнутри  богочеловеческой  природы). В  низшей  точке  этой   живой  пирами-ды – растительноядные  виды, между  ними  и  верхней  почкой  роста – многочисленные   всеяд-ные  и  хищные  виды  среднего  звена. Всё  это  в  качестве  субстрата  питающего  или  возбужда-ющего  генетическую  изменчивость, лишающего   мертвящей  самоуспокоенности (постоянные  чувства  соперничества,смертельной  опасности).Возможно  теперь  появилась, по  какой-то   выс-шей  необходимости   новая  организующая  живую  материю  пульсация. Каково  происхождение этой   Primum  Mobil (лат.: Перводвижение, основная  движущая  сила)? – Из  Космоса, из  центра   Земли? – Откуда  мне  знать! Главное  что  начался  новый  проект  общей  реорганизации   иерар-хий  внутри  животного  мира, распускается  новая  почка  свободного  роста, взамен  подгнившей  и  уже  не  способной  выполнить  своё  предназначение(принести  плоды). В  новой  модели  жиз-ненных  трансформаций  место  человека  займёт  обезьяна. Она  станет  действительным, мучи-тельным  позором  человечес тва, провалившего  с  треском   столь  многообещающий  проект. В  новой  структуре  мира, преворачивающей  всё   самым  кардинальным  образом, человек  может  оказаться  вообще  на  самом  низшем, подстилающем  уровне  пирамиды, в  компании  парноко-пытных, я  думаю, где-то  чуть  повыше  баранов  и  пониже  свиней. Не  это  ли  явление   пониже-ния  статуса (онтологическое) происходит  и  в  вашем  далёком, приполярном  Покровске, конеч-но  же  с  учётом  местных   особенностей, снижающих  общий  накал  и  ясность  происходящих  повсюду  процессов, в  сущности  одних  и  тех  же. Ближе  к  эпицентру  этих  «волн  рерганиза-ции», естественно, что  и   эффекты   ощутимее, изначальнее  всё  делается  по  оригинальной  схеме, а  если  в  более  отдалённых   местах  кое-какие  условия   теряются, то  пророда  исполь-зует  им  взамен   наиболее  подходящие, порой  сразу   несколько. Ну  что  делать, если  где-то   отсутствует   популяция  обезьян? Ничего  страшного – есть  дельфины  и  сабаки, кошки  и  крысы, в  крайнем  случае  моржи  и  северные  олени. Конкурентные  проекты   теперь, по  видимому,  должны  осуществляться   повсюду,ведь  ставка  делается  на  полную  демокритию  и  плюрализм,  тоталитарный  принцип  одной  линии   эволюционного  скачка,тупо  смыт  в  отстой  самим  ее  но-сителем. Пусть  природа  сама  впоследствии  решит,как  будут  сосуществовать  в  общей  новой   ноосфере  эти  новоявленные   множества, или   выберет  из  них  одну, наиболее  успешную   и  плодотворную. Ведь  в  случае  с  человеком  у  неё  не  было  такого  выбора. Но  это  вопросы  да-лёкого  будущего  и ,возможно, к  нам  никак  не  относящегося. Помнишь, отец, что  говорил  Овидий  в  своих  «Метаморфозах»:
  «Изменится  всё, но  не  гибнет  ничто  и, блуждая,                                                                                                                  входит  туда  и  сюда, тела  занимает  любые                                                                                                                     Дух, из  животного  он  переходит  в  людские, из  наших                                                                                                                     снова  в  животные, а  сам  во  веки  веков  неизменен»
«Не  погибает  ничто, поверьте  в  великой  Вселенной,                                                                                                    разнообразится  всё, обновляет  свой  вкус; народиться -                                                                                                                                                 значит  начать  быть  иным, чем  в  жизни  былой, умереть  же -                                                                                                                                                                                                                           быть  чем  ты  был  перестать, ибо  всё  переносится  в  мире                                                                                                                                            вечно  туда  и  сюда, но  сумма  всего  неизменна».
Сверженный  со  своего  пьедестала   в  облике  человеческом, дух  вновь   вернётся  в  питающее  и  перерождающее   лоно  природы, и  народится  из  этого  лона  детёныш  более  совершенный, более  достойный   занимать  этот   уже  зарастающий  тернием  пьедестал. Быть  может  этот  но-вый  мессия  или  сразу  несколько (по  количеству  включившихся  в  гонку  видов),уже   существу-ют  где-то  рядом.Каков  будет  наш  ужас, когда  мы, наконец-то  их  заметим, вряд  ли  мы  оста-немся  так же  умиротворённо  спокойны, как   животные, не  заметившие  вовсе  появления  на-шего ,человеческого,Мессии.                                                                                                                                                                                    «Мир  обновленья  ждёт:                                                                                                                                                                       мир  новых  дней  и  правды  у  порога                                                                                                                                                                                     и  новый  отрок  близится  с  высот»  (Вергилий. «Буколики».4 )                                
Почему  если  по  большому  счёту  ничего  не  меняется, я  должен   причитать  по  какому-то   лич-ному, мелочному  поводу? Не  лучше  ли, как  советовал  Гёте: «…умереть  по  всем  правилам, не-жели  выздороветь  назло  природе?». Если  сама  природа  нас  не  хочет, то  что  мы  можем   это-му  противопоставить? – Нашу  глупую  обиду, амбиции, утраченные  иллюзии…Пустоту.
Проводя  много  времени  в  любезно  предоставленной  нам  с  вождём  библиотечной  хижине  правителя, я  наткнулся  на  любопытный  обрывок  из  какого-то   психологического  журнала. Речь  шла  об  амблиопии – «ленивом  глазе», распространённом  сейчас  на  Западе  психофизическом  зоболевании  и  единственно  эффективном  методе  его  лечения: «…на  здоровый  глаз  времен-но   надевают   повязку, чтобы  заставить «ленивый»  функционировать   нормально, в  полную  силу. Если  этого  не  сделать, то «ленивый»  глаз  в  результате  начнёт  восприниматься  мозгом  как  бесполезный  и  ослепнет».  Быть  может  мы  ещё  не  совсем  пропали, быть  может  стоит  попытаться  стяхнуть  с  себя  эту  «ленивую»  оторопь  собственной  никчёмности   и  начать  нор-мально, в  полную  силу  жить  как  когда-то  прежде,  бороться   за  своё  ускользающее  будущее, доказывая   махнувшей  на  нас  рукой  природе, что  мы  ещё  не  полностью  отработанный  мете-риал, что  мы  ещё  способны  видеть  ей  на  пользу, ничуть  не  хуже  здорового  глаза. Нам  толь-ко  нужно  немного  помочь,  хотя  бы  наложить  куда  следует  спасительную  ту  повязку, и  этим  сверхъестественным   доверием   вывести  наши  души  из   оцепенения. А  дальше  уж  мы  сами, проморгаемся   как-нибудь   к  свету  сквозь  уже  не такую   беспросветную  катаракту.
Прощай, отец, может  быть,это  моё  последнее  письмо, ввиду  приближающейся  всё  ближе  пос-ледних  на  этом  свете  испытаний. По  предсказанию  магов  это  произойдёт  с  началом  муссо-нов. Обещаю  достойно, как  ты  меня  учил, принять   неизбежное. Надеюсь,  что  ты  не  последу-ешь  моей  первоначальной  просьбе  и  не  пожелаешь  вернуться. Эта  перемена  в  мыслях  лиш-ний  раз  говорит  о  крайнем  смятении  царящем  теперь  в  наших  обречённых  душах. Там, на  чужбине  ты  сможешь  беспрепятственно  осуществить   в  скором  времени  ритуальный  обряд  поминовения   последних  представителей  нашего   славного  рода. Да  поддержат  тебя  духи  на-ших  предков!И, да  отсрочат,ещё,  наше  жертвоприношением  на  чужом  празднике  жизни»