ГлавнаяПрозаЮморЮмористическая проза → Новый год или Во всём виноваты женщины

Новый год или Во всём виноваты женщины

18 декабря 2013 - Андрей Феофанов

Новый год – это всегда праздник. Особенно, когда 31-го – рабочий день. Нет, конечно, никто в этот день не работает. Так, одно название. С самого утра женская половина озабочена своим внешним видом и украшением праздничного стола, а мужчины, бегая по кабинетам, соображают, чего такого они будут пить и главное – сколько. Сегодня короткий день, но он будет самым весёлым и запоминающимся. До следующего Нового года. А пока звуки расставляемых тарелок, нарезание хлеба, сыра, колбаски, селёдочки. В воздухе витает аромат домашних салатов и купленных апельсинов. Ноздри щекочет запах чесночка и мясных деликатесов. Яркими оранжевыми гроздьями искрится икра на бутербродиках с маслом. От созерцания, вдыхания и предвкушения сегодняшнего пиршества сами собой выделяются слюнки. Наконец всё разложено и посланные гонцы, задыхаясь от спешки, прибывают из ближайшего гастронома с полными пакетами «горючего».

Все расселись, взяли рюмки в руки, тишина. По традиции первый тост держит начальник. Коротенько, этак минут на десять, подводит итоги уходящего года. Отмечает лучших, журит худших, оптимистично надеется на хорошее в наступающем. Все сидят чинно и благородно, внимая каждому слову. Хотя, если честно, руки уже устали держать бокалы, а от взгляда на тарелки по всему телу растекается сладостная истома, и где-то внутри начинает посасывать. Скорее бы самое главное! Вот он – первый тост: «С Новым годом, коллеги! Ура!». Все улыбаются, встают, в едином порыве сдвигают бокалы и рюмки над серединой стола, отчего содержимое капает на руки, переливается к соседу, окропляет еду. Но никто не обращает на это внимания. Всё нормально, по-праздничному!

Далее постукивания вилок, ложек и ножей о тарелки, просьбы передать вон то блюдо и вот это, всеобщее чавканье. Молчаливое утоление первой волны голода. Слегка затянувшаяся пауза и уместное «Хорошо сидим…», а далее, как следствие: «Наливай, а то много едят!». Все дружно соглашаются, смеются. Действительно, уж слишком пауза затянулась. Мужчины хватаются за бутылки, ухаживают за дамами. Пошло всеобщее оживление.

– Передайте, пожалуйста, хлебушка.

– А вы попробуйте вот тот салатик. Я лично его готовила.

– Как Вы говорите, он называется? «Грёзы султана?». Странно, а мы его дома всё время готовим как «Дамский каприз».

– Нет, нет! Я лучше водочку. От шампанского меня пучит.

– Мне чуть-чуть, только освежить.

– Колбаска сегодня отменная. Где такую купили и почём?

По традиции следуют тосты по старшинству от «аксакалов» отдела до самых молодых, если вообще такая очередь до них дойдёт. И чем больше в коллективе сотрудников, тем больше приходится пить. Но это совсем не значит, что наоборот. Там, где людей мало, тосты пускают по второму, третьему, четвёртому кругу и т.д., пока держат ноги и шевелится язык. Звучит самое разнообразное. От банального и избитого пожелания здоровья, счастья и успехов в новом году, до примитивного мычания «Желаю, чтобы всем!» в стиле Шарикова из «Собачьего сердца». Хотя не исключено, что будет «изюминка». Это кто-нибудь из старших, вспомнив молодость, процитирует знаменитых или выдаст стихотворное поздравление, сорвав аплодисменты и бурю оваций. А молодёжь удивлённо скажет: «Вот дед даёт! А мы и не знали, что он такой талант».

Через полчаса от былой скромности не остаётся и следа. Глаза заблестели, языки развязались. Из разных концов стола раздаются женские щебетания вперемешку с мужским басом. Образовались группки по возрасту и интересам. Галстуки слегка расслаблены, причёски немного растрёпаны. Каждый говорит о своём и, в общем, ни о чём. Одним словом, пошёл пьяный базар.

Громче всех смеётся Людмила Семёновна – самая старшая из женщин. Она ещё в соках и силе. Свои пышные формы подчеркнула глубоким декольте, а на голове кудри в стиле а-ля Мэрилин Монро. За неувядающую сексапильность все продолжают называть её просто Людмила. Заводная и привлекательная с молодости, она за свою жизнь многим мужчинам поморочила головы. А от двух-трёх рюмок её ноги так и рвутся в пляс.

Однажды вернулась грустная и недовольная из очередного отпуска.  Подруги давай пытать:

– Люда, расскажи, как и что было.

– А ничего хорошего. Отпуск прошёл впустую. Думала, что отдохну в санатории, как человек, в смысле как нормальная женщина. А там одни полотёры и хоккеисты.

– Это как?

– Полотёры – это те, кто свои ноги еле-еле волочит, а хоккеисты – те, кто с палочками и костылями в руках. Короче, одни старики-инвалиды.

Да, не повезло даме.

Вот и сейчас она мило улыбается и строит глазки своему ровеснику Павлу Павловичу. Для всех просто Палыч. Он неутихающий мачо. В его жилах течёт осетинская кровь. Горячий и непредсказуемый. Несмотря на возраст, грубую внешность и небогатый словарный запас, он и сейчас даст фору многим молодым в таком деликатном деле, как обольщение дам. А уж если это блондинка с аппетитными формами, то тут ему нет равных. Он будет преследовать её, «пуская слюну», осыпать комплементами, ласково заглядывая в лицо, и намекать на что-то близкое. Как мартовский кот, облизывается, глядя на красивую белоснежную улыбку Людмилы, вызывающе подчёркнутую ярко-красной помадой, и на всё, чем так щедро одарила её природа. Вот он уже гладит женскую ручку и рассказывает на ушко свежий анекдот с привкусом «клубнички». Людмила заливается громким смехом, откидывая назад голову. Добавляет ему эйфории и уверенности изрядно принятый алкоголь. А если что потом будут говорить, так простите, это я по-пьяному делал и ничего не помню.

Молодёжь включила музыку, начались танцы. Устав от объедений, просиживания и пустозвонных разговоров, Людмила останавливает Палыча:

– Пойдёмте лучше танцевать! Вон молодёжь как пляшет, а мы чего сидим!

– Людочка, да с тобой хоть на край света!

Мачо вскакивает с места, как жеребец. Ещё бы. Теперь объект его вожделения можно потрогать и прижать в танце. На трезвую голову Людмила его близко к себе не подпускает, а тут расслабилась и сама не прочь пофлиртовать. Шум, гам, тарарам!

В слегка приоткрытую дверь осторожно заглядывают женщины из машбюро. Несколько молодых и привлекательных особ, устав тоскливо встречать Новый год в сугубо женском коллективе, по приглашению Людмилы «случайно» заглянули к нам на огонёк. Решили, так сказать, растворить наш многочисленный мужской коллектив. Их встретили радостно и с распростёртыми объятиями. Свободные и незанятые тут же набросились на них, повели к столу, закружили в танце, не оставляя никого без внимания.

В перерывах между танцами, слушая очередной тост, Людмила, тяжело дыша бюстом, хитро смеётся и перешёптывается с подружками. На правах хозяйки выдаёт пикантную информацию о каждом из мужчин. Как здорово она придумала! Праздник удался – «каждой твари досталось по паре». Опытная сводница знает своё дело. А так сидели бы у себя в машбюро, скучали и только слушали бы радостные визги женщин за стеной в соседнем коллективе. Для лучшего эффекта она подходит к мужчинам и аккуратно, как бы по секрету, шепчет на ухо:

– Серёжа! Лена очень хочет с тобой потанцевать, но стесняется.

Такую же информацию к размышлению получает Петя и Саша. И вот уже бегут к Лене со всех сторон сразу три кавалера, толкаются в надежде быть первым. Проигравшие становятся в очередь. Лена от такого соперничества за неё просто цветёт и пахнет. А подвыпившие мужики начинают устраивать разборки: кто из них был первым, хватают друг друга за воротники пиджаков. Такой же популярностью пользуются и Марина, и Света, и Наташа. Людмила сияет – удружила подругам, устроила им настоящий праздник с интригами и супервниманием со стороны мужчин.

Шум, гам, тарарам, музыка и тосты, дикая пляска и медленные танцы. Разгоряченные тела, потные лица, размазанная косметика, брошенные на спинки стульев пиджаки и женские кофты, галстуки, болтающиеся на шеях верёвками, бусы и кулоны, залетевшие аж на спины.

В разгар веселья Людмила замечает, что из всех женщин только она почему-то осталась без внимания. Уже несколько танцев подряд её никто не приглашает. Залётных подружек можно сказать рвут на части, а она сиротливо стоит в сторонке. Кто-то притушил свет, создав интимный полумрак, в котором прыгают танцующие пары. Кто-то продолжает обниматься, не обращая на окружающих. Под этот шумок обольститель женских сердец Палыч, бросив Людмилу, уже трётся в танце своим животиком о Наташу. Она тоже пышнотелая блондинка, только гораздо моложе. Видимо немного перепила, расслабилась, закрыла глаза и уже не замечает, как тот откровенно лапает её по интимным местам, одновременно шепча что-то на ухо. Остальные подруги не отстают. От алкоголя и заводных танцев почти потеряли контроль. Помады на губах размазаны, а их остатки яркими следами красуются на мужских лицах.  

Попытка пригласить сидевшего за столом аксакала Станислава Фёдоровича не увенчалась успехом. Он несколько раз похромал вокруг неё, больше опираясь, чем танцуя, и со словами «Люда, у меня нога болит, и я уже пять лет не танцую» отполз в сторону.  Принялся доедать ею же приготовленный оливье. Настроение ухудшалось с каждой минутой. Становилось очевидным, что она чужая на этом празднике жизни, в организацию которого было вложено столько сил. Теперь ей остаётся только наблюдать всё это действо со стороны. Нарастающая обида вырвалась слезами из глаз, тушь потекла, захватывая румяна. Людмила уселась за свой рабочий стол, достала косметичку с платочком и принялась спасать остатки того, что так долго сегодня утром создавала на лице. Но слёзы, как назло, только усиливались. Она отвернула заплаканное лицо к окну, чтобы не смотреть на веселящуюся публику.

Вездесущий ловелас Евгений Сергеевич, оставшись на один танец без пары, лихо подрулил к её столу и, склонившись, принялся успокаивать:

– Что случилось, Людмила Семёновна? Кто Вас обидел? Скажите, я сейчас разберусь.

– Ничего, Женя. Просто мне всё надоело, и я сейчас буду уходить домой.

– Но я же вижу, что Вы плачете. Прекращайте это дело. Пойдёмте танцевать.

– Не буду танцевать! Я никому здесь не нужна и никто со мной не хочет танцевать, – уже почти навзрыд призналась Людмила, безуспешно пытаясь вытереть размазанную косметику.

– Я буду с Вами танцевать. Пойдёмте! Никто не хочет, а я хочу. Пойдёмте!

Так они долго торговались «хочу – не хочу» под общий шум и веселье, пока в комнату не вошёл сам директор. Имея серьёзный вид, отчего его все боялись, он, тем не менее, любил по большим праздникам прохаживаться по отделам и лично поздравлять сотрудников от лица администрации, одновременно проверяя, кто чем «дышит».

Когда его суровое лицо неожиданно всплыло в дверном проёме, музыка тут же замолчала, включили свет и все замерли в ожидании. Тишина, немая сцена и только Евгений Сергеевич, стоя спиной к выходу и не замечая ничего вокруг, продолжал уговаривать Людмилу, а та, как капризная девчонка, упорно отбрыкивалась:

– Пойдёмте со мной, Людмила Семёновна!

– А я не хочу, и вообще меня никто не хочет!

– Зато я Вас хочу! Вы слышите? Я Вас хо-чууу!!! – Протянул Евгений Сергеевич, акцентируя внимание именно на этом слове. – Пойдёмте со мной, прошу Вас. Вы не пожалеете, и все вокруг будут Вам завидовать!

Неизвестно сколько ещё продолжалась бы такая «торговля». Наконец директору надоело, и он решил положить этому конец. Подняв правую руку вперёд и выставив указательный палец в их сторону, он громко произнёс:

– Остановите его немедленно. Он же хочет её изнасиловать.

Все чуть не покатились по полу со смеху, с трудом сдерживая свои эмоции, не понимая, это он в шутку сказал или серьёзно. Наконец Евгений Сергеевич почувствовал, что вокруг происходит что-то не так. Развернулся, увидел директора, но ничего лучшего не придумал, а только сказал, виновато пританцовывая на месте:

– Здравствуйте, Николай Янович! А мы тут пытаемся веселиться. Кстати, с наступающим Вас!

– Я вижу, что Вы пытаетесь, но безуспешно, – и уже обращаясь ко всем – С Новым годом, товарищи!

– С Новым годом! – дружно, как солдатский строй, рявкнули ему в ответ.

Дождавшись, пока за директором закроется дверь, все дружно залились хохотом. В очередной раз решили сесть за столы, но тут оказалось, что еды ещё много, а спиртное уже на исходе. Желающие выпить скинулись дополнительно и со словами: «А не послать ли нам гонца за бутылочкой винца?» направили самого молодого в ближайший гастроном, тем самым подтверждая истину: «Сколько водки не бери, всё равно два раза бегать». Постепенно праздник стал затихать и перешёл в несколько иное русло. Людмила Семёновна все же ушла раньше всех, клятвенно пообещав сама себе больше никогда не приводить к нам своих подружек. Женщины разбрелись. Грязную посуду стали собирать в стопочку на краю стола, мусор и объедки – в кульки, а остатки кулинарной роскоши послужили закуской для самых стойких. Пили за дружбу народов, за мир во всём мире, за здоровье семьи и близких, на посошок, ещё раз за Новый год и просто «потому что ты хороший человек, и нравишься мне». Среди них и Палыч. А впереди путь домой.   

Палыч ещё крепкий мужик. По молодости пил будь здоров и ничего. Но годы берут своё. Выйдя на улицу и вдохнув морозного воздуха, он понял, что сегодня явно перебрал. Да и как не перебрать, если такая вкуснятина на столе, море водки, музыка и полно красивых женщин вокруг. А ещё начальник «с барского плеча» лично от себя выставил на стол дорогущий импортный коньяк. Его обязательно хотелось попробовать. Потом было вино с шампанским. Но сегодня можно, сегодня Новый год – святое дело. Правда, его ещё дома отмечать, но, добравшись в родные пенаты, первым делом нужно выспаться.

Из конторы на улицу вывалили шумной пьяной толпой и побрели по глубокому снегу к остановке с шутками-прибаутками, хохотом и даже песнями. Кто себя неуверенно чувствовал, взял такси. Но это негласно расценивалось, как слабость. Палычу это не к лицу. Он и не в таких передрягах бывал. А попытка посадить его «на мотор» только вызвала кровную обиду джигита: «Слушай, кацо, ты что, меня обижаешь! Ты, когда ещё пешком под стол ходил, я, знаешь, каким был?! О-го-го!!!». В таком случае с ним лучше не спорить. На остановке поручкались, поцеловались, распрощались до встречи в новом году. Самые стойкие решили несколько остановок пройти пешком, чтобы немного протрезвиться. И хотя уже темно, времени навалом, на часах чуть больше шести – успеется.

Праздничный город сверкает фонарями, неоновыми гирляндами, украшенными витринами. Люди бегают, как муравьи, озабоченные последними приготовлениями. Весёлая стайка молодёжи, бросаясь на ходу снежками, чуть не сбила Палыча с ног. Он несколько замешкался, остановился и хотел что-то сказать обидное им вдогонку, но те уже были далеко. «Вот стрекозлы! Не хватало мне ещё тут посреди заснеженной улицы растянуться», – промычал Палыч и поймал себя на мысли, что сильно отстал от своей группы. Бросился догонять, как ребёнок родителей.

В праздничные дни соблазна много. Как назло по пути доброжелательными объятиями распахнула двери рюмочная. Ну что, зайдём? Кинем по рюмашке? Конечно! Палыч всегда «за». Отказываться нельзя – других не уважать и себя слабаком выставить.

Затоптанные полы, шум, смрад, клубы табачного дыма, посетители бомжачего вида. Палыч один раз сюда заходил по-трезвому – не понравилось. Грязно, водка палёная, барменша страшная, улыбается прокуренными зубами. А сегодня всё показалось даже очень неплохо. И водка нормальная, и за стойкой довольно симпатичная баба. Что-то в ней такое интересное есть. Только всё замедленно и как в тумане. Договаривались по рюмашке, а сколько на самом деле получилось, уже не помнит. На выходе расстались. Здесь пути расходятся. Каждому в свой район города. Рукопожатия, поцелуи, пожелания семье и т.д. «Петя! Ты классный мужик» «Паша! Дай я тебя поцелую», «Серёга! Всех благ!».

Палыч побрёл на конечную, что в самом центре города. Там любым троллейбусом до его дома всего четыре остановки. Можно конечно пешком, но к набережной нужно спускаться под уклон, скользко, ноги еле держат, и очень хочется спать. Странное дело – заснеженный асфальт то приближался к лицу, то отдалялся. На перекрёстке остановился, пропуская машины. Две, одинаковые по цвету, модели ехали параллельно и только на самом повороте слились в одну. «Вот это я набрался! Уже всё двоится», – подумал Палыч, «Срочно домой и спать, спать, спать… Жена поймёт, не в первый раз такой прихожу, а Новый год – святое дело. Один раз в году бывает». Желая быстрее добраться на конечную, решил срезать дворами.

Но где это он?! Вокруг высокие здания, незнакомый двор, лавочки, заборчики, машины, присыпанные снегом и ни одной живой души. Что за хреновина с морковиной? Первый раз в жизни Палыч просто заблудился. В родном городе, где каждый камень знаком до мелочей, он мог выйти в нужное место хоть с закрытыми глазами, срезая дворами и переулками. А сегодня почему-то не получилось. Это ж надо! Как же так? Хотелось крикнуть: «Ау! Люди, где я?». Но старые тихие дворики только пугали своей безжизненностью. Лишь редкие окна светились огнями. И всё такое одинаковое до безобразия. Палыч, блуждая туда-сюда узкими улочками и переходами, ощущал себя Гешей из «Бриллиантовой руки». У него было такое же отчаяние опаздывающего, но не на пароход «Михаил Светлов», а на обычный троллейбус, который где-то рядом. На нём он должен ехать домой встречать Новый год, но из этих чёртовых лабиринтов никак не выбраться. «Геше повезло. Того, потерявшего уже всякую надежду, хоть местные ребятишки вывели на центральную улицу. А кто меня выведет?», – подумал Палыч, – «Тоже мне – русо туристо». И смех, и грех.

Табличка на углу с названием улицы и номера дома ничего ему не подсказала. Хрен его знает, куда занесло. Вон какая-то женщина вышла из подъезда с пакетом мусора. Палыч несказанно обрадовался. «Спросить – не спросить? С одной стороны стыдно – каждый день тут хожу и вдруг заблудился, а с другой – кто меня знает, может я не местный». Пока он взвешивал свои действия, загремел мусорный бак, и незнакомка уже направилась к двери. Всё же решился, протянув руки в её сторону:

– Эй, женщина! Можно Вас спросить? – вырвалось из груди, но как-то хрипло-пьяно с громким иканием. Отчего та только ещё быстрее шмыгнула в подъезд.

– Вот, блин! И чё теперь? – спросил сам себя вслух. А в ответ морозная тишина.

Из-за угла медленно выползла машина, ослепив фарами. Палыч было кинулся к ней в надежде спросить водителя, но она всё отъезжала и отъезжала. А он всё догонял и догонял, спотыкаясь в заснеженной колее. Сделав несколько поворотов, автомобиль вырвался на проспект, а за ним и Палыч. Слава богу! И вот оно счастье. Огни большого города вернули ему прежнюю уверенность.   

На конечной остановке тоже повезло. Ждать не пришлось. Зазывая пассажиров распахнутыми дверями, стоял заведенный троллейбус. Людей в салоне мало, все уже по домам сидят в ожидании праздника. В дверной проём врывается холодный ветер, бросая снежинки прямо в лицо. «Проклятая водка, сколько её не пей, а всё равно потом холодно становится», – вспомнил он прописную истину, прошёл дальше по салону и уселся на свободное место у окна. Стуча всем своим железным существом и подпрыгивая на брусчатке, троллейбус осторожно спускался в направлении набережной. Палыч прикоснулся шапкой к стеклу и сквозь замёрзшее окно стал рассматривать медленно проплывающие заснеженные дома, деревья, машины. Успокоился, расслабился, всплыли приятные воспоминания:

«А ничего сегодня погуляли, весело. И Наташа хороша, просто прелесть! Так сексуально бёдрами виляет в танце. И чего я её раньше не замечал? Вот так – ходит баба рядом, работает, ничего в ней особенного вроде нет, а на празднике как раскрывается. Ламбаду так танцевала, что рядом с ней любой себя молодым почувствует. Надо бы в новом году забежать в машбюро, комплиментики ей отпустить, поболтать. Петя говорил, что она до сих пор не замужем. Значит одинокая и любви не хватает. Эх, жизнь! Был бы я помоложе, я бы ей показал, «где раки зимуют».

А чего?! Я и сейчас ничего, т. е. ещё будь здоров! Вон Людмила как сегодня меня хотела, всё танцевать с собой тянула. Правда, в конце чего-то расплакалась. А нечего было девок молодых в наш отдел приглашать. Пригласила на свою голову, вот и плачь теперь, дурёха! И как умело сводничеством занимается. Меня и Серёгу на Ленку натравила, и мы, как преданные цуцики, кинулись к её ногам. Ай, дураки! Это ж надо. Я из-за какой-то Ленки с Серёгой – своим лучшим другом, с которым столько водки выпил, чуть не поцапался! Все беды из-за этих баб! А потом с Петей из-за Маринки. Или наоборот? Подожди, Ленка – это высокая и худая шатенка, а Маринка, значит, маленькая брюнетка, с родинкой на шее. Или наоборот? Всё перепуталось, хрен их разберёт. Ладно, надо будет прошерстить машбюро и, наконец, разобраться «ху из ху». Странно, чего это Людмила толкает меня в плечо и зовёт «Мужчина!»?

– Мужчина! Мужчина! – кондуктор безуспешно толкает Палыча в плечо. – Приехали! Выходим!

Наконец Палыч открыл глаза, машинально поднялся с места. Ноги не держали. Ухватился за поручень. Шапка упала на сидение. Начал понемногу приходить в себя.

– Как это выходим? Куда выходим?

– Выходим ногами, молча, и не забываем свои вещи, – указала она на шапку, и дикторским тоном громко объявила на весь салон: – Конечная! ­

Пассажиры потянулись к выходу. Обескураженный Палыч, всё ещё не веря её словам, вышел последним. Порывы холодного ветра ударили по лицу колючим снегом и окончательно вернули его на грешную землю. В замёрзшем окне отъезжающего троллейбуса он успел прочитать маршрутную вывеску «№ 11 ул. Горького – м-н Восточный».

«Мать честная! Это что же выходит – я весь маршрут проспал?», – жуткая мысль ударила обухом так, что он на мгновение аж протрезвел.

«Ядрен батон! № 11 – это ж самый длинный маршрут. Завезли на край города в другой район и выбросили на конечной! Жди теперь!».

Палыч был просто в шоке. Приехавшие тут же разбежались. На остановке никого. Вдалеке светят огнями последние многоэтажки спального района города, а за ними темнота и бескрайние заснеженные поля. Делать нечего. Остаётся только ждать. Холодно. И метель, как назло, разыгралась. Жиденькая конструкция остановки не спасала ни от холода, ни от ветра, ни от снега. Очень придавило в туалет, по-малому. Благо вокруг ни души. Забежал за остановку, и, как бродячая собачка, окропил какой-то столбик. Немного полегчало, но на душе тяжесть. Состояние униженного и оскорблённого. Горячие кавказские корни бунтовали в нём, кровь аж кипела в жилах. Так лоханулся! Хотелось сорвать на ком-то злость, кого-то обвинить, поругать, поскандалить, подраться, наконец, как это он обычно делал. Стало бы легче. Но, как говорится, пеняй на самого себя. Именно это больше всего угнетало. Сейчас бы стаканчик для согреву. Пальцы на ногах немеют от холода, и ботинки на меху не помогают. Попрыгать что ли? И точно Мягков из кинофильма «Ирония судьбы или с лёгким паром» со словами «Надо меньше пить!» стал бегать мальчиком туда-сюда вдоль остановки. Параллельно пустился в философские размышления:

«Интересно, какое слово в этой фразе главнее: надо, пить, или меньше? С одной стороны вроде надо пить, но меньше. А с другой – надо меньше, но всё же пить. И как это наш Андрюха вообще не пьёт? Праздники отмечает со всеми, а лакает только соки и минералку. Странный тип. Может баптист или мормон какой, и вера ему не позволяет? Вначале все думали, что здоровьем слаб, но он оказывается, после работы на тренировке столько железа тягает, что на целый вагон и маленькую хватит. Бегает регулярно, как лось. И постоянно растущие цены на алкоголь его не волнуют. Просто злость берёт, когда твои проблемы других не волнуют! Сидит сейчас, наверное, под крылом у жены, чай горячий попивает. Надо бы его на работе попытать, отчего он такой неординарный, не такой, как все».

Ждать пришлось довольно долго. Наконец-то подкатил троллейбус. Довольно уставший, вспотевший, но разогретый Палыч ввалился в него единственным пассажиром. Отряхнул снег с шапки и пальто. Ноги гудят от вынужденной физкультуры. Вон сколько пустых сидений, выбирай любое. «Вот так бы всегда, когда с работы едешь. А то у них постоянные аншлаги, яблоку негде упасть!». Рухнул на самое высокое и широкое. Кондуктор, глянув в салон, осталась щебетать с водителем. Дорога дальняя, пусть больше народу соберётся.

«Даже не подошла. Уже за пассажира меня не считает», – обиделся Палыч и, глядя в проплывающую за окнами темноту, опять пустился в размышления. Его скандальная натура не могла смириться с тем нелепым положением, в котором он по собственной глупости оказался, всё искала и искала виноватых.

«Да…. Бабы они такие. Всё из-за них. Ну не привела бы сегодня Людмила своих подружек, и всё было бы нормально. Выпили бы с мужиками, как обычно, и разбежались бы по домам. Так нет же, этой старой своднице танцев захотелось. Сейчас бы телевизор смотрел. Наверняка по традиции «Иронию судьбы…» показывают. Её каждый год перед Новым годом крутят. Уже все наизусть знают, но смотрят. И там, кстати, тоже баба замешана. Два мужика из-за неё повздорили, подрались и две серии разбирались, кто будет с ней жить.

Но тут своя «Ирония…». И чего я так надрался? Ну, сначала пока все тосты сказали – это понятно, тут никаких возражений, святое. Потом эти девки из машбюро. Пока всех перебирал и перещупывал, пришлось с каждой отдельно выпить. Потом для храбрости, чтобы в танце смелее быть. Далее прощальные, на посошок, рюмочная. Сколько всего было выпито – не помню. Помню только прокуренную улыбку барменши. Опять баба. Далась она мне! «Мужчины, сегодня Новый год. Так что пьём по полной и до дна!». А я дурень махнул вместо рюмки целый стакан, деньги кинул и даже сдачи не взял. Фраером хотел перед ней показаться. Была бы хоть баба стоящая, а то ни рожи, ни кожи. А ей-то что? Ей главное выручка».

Тут он вспомнил, как несколько лет назад ездили бригадой в командировку в Ростовскую область. Поселились в общежитие. Комендант выдала ключи и сказала, чтобы поднимались на этаж. Там как раз дежурная нашу комнату убирает. Открыв дверь, мы увидели такую картину. Хорошо сложенная, уже немолодая особа, задрав до пояса свою длинную юбку, чтобы не намочить, мыла пол руками, склонившись над тряпкой. Причём двигалась она в такой позе задом к нам красиво и элегантно, явив нашему взору всю свою женскую подноготную. Заметив нас, выпрямилась, оправилась, но не смутилась. Перед нами предстала крепкая, рослая донская казачка, словно из романа Шолохова «Тихий Дон». У нашего осетинского мачо от её чёрных бровей, полной груди, густых волос и того, что мы невольно увидели, просто дар речи пропал. Он, заикаясь, как школьник, тут же принялся с ней знакомиться и пригласил вечером отужинать вместе с нами. Казачка была бабой не промах. Согласилась, не колеблясь, многозначительно сказав на прощанье: «Только ты ж хорошо приготовься, жених!». До вечера покой был потерян, и Палыч всё гадал, что она хотела этим сказать. Особенно его озадачила фраза «хорошо приготовься». Какой смысл в эти слова вкладывала эта местная сексапильная бестия, глядя на которую, понимаешь, что работы с ней непочатый край?

На то время водки в посёлке просто не было. Все булькали самогон местного разлива. А Палыч, как любитель горькой, предосудительно взял для себя бутылочку «Столичной». Готовясь к встрече, он несколько раз и помылся, и побрился, и даже подумывал, как ему уединиться с новой знакомой. Пока мы открывали консервы, нарезали сало с колбасой, огурчики, помидорчики, варили картошку, мачо громогласно и прилюдно восхищался природными данными казачки, давая тем самым понять, что это лично его открытие, и никто другой не смеет на неё западать.

Однако его мечтам не дано было сбыться, и они жестоко разбились о суровую прозу жизни. В назначенное время, когда наш стол ломился от походных яств, вошла приглашённая дама. Палыч забил вокруг неё хвостом, засуетился, запел дифирамбы о её неземной красоте, усадил рядом с собой. Уже имея многолетний опыт обольщения женщин, он начал, как всегда, гладить ручку, одновременно заглядывая ей в глаза и задавая вопросы. Как правило, это срабатывало. Пока женщина задумывалась, что ответить, Палыч умудрялся незаметно прощупать объект своего внимания со всех сторон и постепенно «птичка оказывалась в его сетях». Но, увидев бутылку настоящей русской водки и хорошую закуску, дама сердца, хлопнув своей крепкой ладонью по шаловливым рукам Палыча, сказала:

– Ты чего жених меня сюда пригласил? Всё басни какие-то заплетаешь. А ну давай, наливай!

Он поставил перед ней рюмочку, но этим только обидел.

– Ты чего жмёшься, жених? Али водки для меня жалеешь? Не мельчи, давай стакан!

Все просто замерли в ожидании предстоящего. Наполнив большой гранёный стакан до краёв и лихо его опустошив, она с аппетитом принялась закусывать. Брала со стола всё, что ей нравилось, нисколько не стесняясь и не спрашивая разрешения. Обескураженный Палыч подумал, что может быть это и к лучшему. Пьяная женщина теряет контроль, а ему это только на руку. Он продолжил внедрять свой давно отработанный план. Но не тут то было.

– Ну что, жених, сидишь? Опять болтаешь. Ну, ты и говорливый. Давай, наливай!

И не дождавшись ответа, и никому не предлагая, она сама вылила остатки водки себе в стакан до краёв. И опять до дна, не моргнув глазом. А потом уплела с аппетитом горячую картошечку с огурчиком и сальцом. Сидя на стуле, потянулась в сладострастном порыве, раскинув локти в сторону. При этом ещё больше выставила на всеобщее обозрение свою и без того большую и тугую грудь, от которой кофточка чуть не трескалась. Но Палычу было уже не до неё. Единственная бутылка водки, которую он вёз для себя и оберегал в пути столько километров, была опустошена за несколько минут. Она сиротливо стояла перед ним, а он ни капли из неё не попробовал.

  – Так это ты ко мне в женихи набиваешься? – Казачка развернулась всем своим могучим корпусом к Палычу и закинула крепкую руку на его плечо. Поникший и продолжающий задумчиво смотреть на пустую бутылку, он почему-то теперь казался рядом с ней таким махоньким-махоньким. Даже стало как-то жалко его.

От выпитого гостью понесло:

– Ой, смотри, не справишься. Я ж баба такая, что мне только давай и давай. А ты уже старый, лысый, седой. И животик себе вон какой отрастил.

При этих словах она погладила его по голове, как ребёнка, и хлопнула ладошкой по животу.

– Я бы вон с тем пошла, с молодым и крепким, – и она кивнула головой в сторону другого. – А ты для меня старый конь и глубоко не вспашешь.

Она залилась здоровым звонким смехом. Наступила немая сцена. Все мы знали, как Палыч ревностно относится к собственной критике. А тут такое! Но казачка, вставая из-за стола, только подлила масла в огонь, крикнув презрительно у двери на прощанье:

– Хм! Тебе уже спать пора, жених!

Такую обиду Палычу никто никогда в жизни не наносил, а тем более женщина. Это был удар ниже пояса.

«Вот тоже баба – просто стерва! Все беды от них. И чего опять Людмила меня тормошит за плечо?», – подумал Палыч.

– Мужчина, проснитесь! Конечная. Выходим.

Кондуктор ждала только его. Все остальные уже вышли.

– Какая конечная? Вы чего?! – он просто не хотел верить в случившееся.

– Улица Горького, площадь Ленина! – официально объявила лично для него одного кондуктор.

Он вышел, всё ещё не веря своим глазам. Но, как он не старался себя обмануть, это действительно была конечная в центре города. Та самая, с которой он уже сегодня пытался доехать домой. Опять проспал и вернулся в начальную точку своего пути.

– Ёкарный бабай! – только и всего, что он смог произнести, выходя на платформу.

В эту минуту он готов был убить любого, кто только посмел бы сейчас над ним смеяться. От кипевшей злости он хотел согнуть рога троллейбусу. Только тот укатил в парк, оставив его в одиночестве. И рядом никого. Это просто кошмар! Какое-то наваждение! Сколько же можно кататься по кругу. Два раза он проезжал мимо своего дома, но так и не смог выйти. Когда же этому будет конец?! И всё актуальнее звучала мысль, что в этом году он домой не попадёт.

От выпитого и продолжительного сна разморило окончательно, ноги просто ватные. Он уселся на лавку и уже не обращал внимания ни на мороз, ни на снег. Хотя тут, в центре, ветер не такой холодный и порывистый. В ярких фонарях центральной площади он сидел, засыпаемый снегом и всё больше походил на чем-то расстроенного одинокого Деда Мороза, потерявшего где-то белую бороду, мешок с подарками и внучку Снегурочку.

Теперь он не искал виноватых. Его мучил только один вопрос, только один: «Когда будет следующий троллейбус?». Времени прошло довольно много. Даже страшно было смотреть на часы. Но, судя по тому, что на улице ещё бегали редкие прохожие, и сновали машины, Новый год не наступил. Значит, есть шанс успеть попасть домой ещё в этом году.

«Надеюсь, что этот – последний», – убеждал себя Палыч, почти заползая в распахнувшуюся дверь. Чтобы опять не заснуть, он решил ни за что не садиться. Непослушные ноги при каждом подпрыгивании троллейбуса подкашивались, но он мёртвой хваткой повис на перекладине. «Стоять, Паша! Стоять!», – приказал сам себе. Но глаза, на которые надеялся весь организм и которые должны следить за ситуацией, упорно не слушаются. Тяжёлые веки так и норовят закрыться, хоть спичками их подпирай. «Ага, пока ещё вижу. Вот первая остановка «Набережная». Остаётся ещё две: «Больница им. Калинина» и «Мединститут», а там и моя родная «ул. Ходаковского». В голове каша и всё так тянется, как в замедленном кино. Но о бабах больше ни слова! Все беды от них! И кондукторша тоже молодец. Нет, чтобы разбудить, спросить: «Куда Вам, мужчина?». Так будит только на конечной. Вот и катаюсь мимо своего дома. А был бы кондуктор мужиком, он бы меня понял».

Мысль о том, чтобы попросить разбудить его на подъезде к своей остановке, он просто не допускал. Гордость не позволяла. Страшно хочется пить и спать, спать и пить…

Сильный удар головой о стойку заставил его очнуться, открыть глаза. Он уже было хотел крикнуть водителю, что тот – сапожник и не дрова везёт, как тот его ошарашил очередным сообщением: «Следующая остановка – Дворец спорта «Дружба». Двери закрылись, и троллейбус привычно покатил по маршруту.

«Ё-моё! Это же вторая остановка, но уже после моей!», – молнией мелькнуло в голове. Ему стало страшно, как ребёнку, от одной только мысли, что он опять прозевал, и его снова увезут на край города, где холодно, темно, голые поля и никого кругом. Истерично, что есть силы, он стал бить ногами и руками в дверь и кричать, путаясь в словах:

– Люди, откройте! Немедленно! Сейчас же! Слышишь, водитель?! Стоять! Я не хочу…

Он просто вывалился на снег. Собрав остатки сил, рванул назад, в сторону своего дома. Эти полторы остановки бежал так быстро, как никогда в своей жизни, забыв про глубокий снег, гололёд, мороз, непослушные ноги и возраст. Уже под бой курантов растерянная жена открыла ему дверь.

– Паша, что случилось, где ты был? Я звонила на работу. Вахтёр сказал, что все давно ушли домой.

Он, как спринтер, еле переводя дыхание:

– Ты не поверишь: во всём виноваты бабы! Сядь, сейчас расскажу – упадёшь. Но сначала давай выпьем: «С Новым годом!».   

 

© Copyright: Андрей Феофанов, 2013

Регистрационный номер №0175865

от 18 декабря 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0175865 выдан для произведения:

Новый год – это всегда праздник. Особенно, когда 31-го – рабочий день. Нет, конечно, никто в этот день не работает. Так, одно название. С самого утра женская половина озабочена своим внешним видом и украшением праздничного стола, а мужчины, бегая по кабинетам, соображают, чего такого они будут пить и главное – сколько. Сегодня короткий день, но он будет самым весёлым и запоминающимся. До следующего Нового года. А пока звуки расставляемых тарелок, нарезание хлеба, сыра, колбаски, селёдочки. В воздухе витает аромат домашних салатов и купленных апельсинов. Ноздри щекочет запах чесночка и мясных деликатесов. Яркими оранжевыми гроздьями искрится икра на бутербродиках с маслом. От созерцания, вдыхания и предвкушения сегодняшнего пиршества сами собой выделяются слюнки. Наконец всё разложено и посланные гонцы, задыхаясь от спешки, прибывают из ближайшего гастронома с полными пакетами «горючего».

Все расселись, взяли рюмки в руки, тишина. По традиции первый тост держит начальник. Коротенько, этак минут на десять, подводит итоги уходящего года. Отмечает лучших, журит худших, оптимистично надеется на хорошее в наступающем. Все сидят чинно и благородно, внимая каждому слову. Хотя, если честно, руки уже устали держать бокалы, а от взгляда на тарелки по всему телу растекается сладостная истома, и где-то внутри начинает посасывать. Скорее бы самое главное! Вот он – первый тост: «С Новым годом, коллеги! Ура!». Все улыбаются, встают, в едином порыве сдвигают бокалы и рюмки над серединой стола, отчего содержимое капает на руки, переливается к соседу, окропляет еду. Но никто не обращает на это внимания. Всё нормально, по-праздничному!

Далее постукивания вилок, ложек и ножей о тарелки, просьбы передать вон то блюдо и вот это, всеобщее чавканье. Молчаливое утоление первой волны голода. Слегка затянувшаяся пауза и уместное «Хорошо сидим…», а далее, как следствие: «Наливай, а то много едят!». Все дружно соглашаются, смеются. Действительно, уж слишком пауза затянулась. Мужчины хватаются за бутылки, ухаживают за дамами. Пошло всеобщее оживление.

– Передайте, пожалуйста, хлебушка.

– А вы попробуйте вот тот салатик. Я лично его готовила.

– Как Вы говорите, он называется? «Грёзы султана?». Странно, а мы его дома всё время готовим как «Дамский каприз».

– Нет, нет! Я лучше водочку. От шампанского меня пучит.

– Мне чуть-чуть, только освежить.

– Колбаска сегодня отменная. Где такую купили и почём?

По традиции следуют тосты по старшинству от «аксакалов» отдела до самых молодых, если вообще такая очередь до них дойдёт. И чем больше в коллективе сотрудников, тем больше приходится пить. Но это совсем не значит, что наоборот. Там, где людей мало, тосты пускают по второму, третьему, четвёртому кругу и т.д., пока держат ноги и шевелится язык. Звучит самое разнообразное. От банального и избитого пожелания здоровья, счастья и успехов в новом году, до примитивного мычания «Желаю, чтобы всем!» в стиле Шарикова из «Собачьего сердца». Хотя не исключено, что будет «изюминка». Это кто-нибудь из старших, вспомнив молодость, процитирует знаменитых или выдаст стихотворное поздравление, сорвав аплодисменты и бурю оваций. А молодёжь удивлённо скажет: «Вот дед даёт! А мы и не знали, что он такой талант».

Через полчаса от былой скромности не остаётся и следа. Глаза заблестели, языки развязались. Из разных концов стола раздаются женские щебетания вперемешку с мужским басом. Образовались группки по возрасту и интересам. Галстуки слегка расслаблены, причёски немного растрёпаны. Каждый говорит о своём и, в общем, ни о чём. Одним словом, пошёл пьяный базар.

Громче всех смеётся Людмила Семёновна – самая старшая из женщин. Она ещё в соках и силе. Свои пышные формы подчеркнула глубоким декольте, а на голове кудри в стиле а-ля Мэрилин Монро. За неувядающую сексапильность все продолжают называть её просто Людмила. Заводная и привлекательная с молодости, она за свою жизнь многим мужчинам поморочила головы. А от двух-трёх рюмок её ноги так и рвутся в пляс.

Однажды вернулась грустная и недовольная из очередного отпуска.  Подруги давай пытать:

– Люда, расскажи, как и что было.

– А ничего хорошего. Отпуск прошёл впустую. Думала, что отдохну в санатории, как человек, в смысле как нормальная женщина. А там одни полотёры и хоккеисты.

– Это как?

– Полотёры – это те, кто свои ноги еле-еле волочит, а хоккеисты – те, кто с палочками и костылями в руках. Короче, одни старики-инвалиды.

Да, не повезло даме.

Вот и сейчас она мило улыбается и строит глазки своему ровеснику Павлу Павловичу. Для всех просто Палыч. Он неутихающий мачо. В его жилах течёт осетинская кровь. Горячий и непредсказуемый. Несмотря на возраст, грубую внешность и небогатый словарный запас, он и сейчас даст фору многим молодым в таком деликатном деле, как обольщение дам. А уж если это блондинка с аппетитными формами, то тут ему нет равных. Он будет преследовать её, «пуская слюну», осыпать комплементами, ласково заглядывая в лицо, и намекать на что-то близкое. Как мартовский кот, облизывается, глядя на красивую белоснежную улыбку Людмилы, вызывающе подчёркнутую ярко-красной помадой, и на всё, чем так щедро одарила её природа. Вот он уже гладит женскую ручку и рассказывает на ушко свежий анекдот с привкусом «клубнички». Людмила заливается громким смехом, откидывая назад голову. Добавляет ему эйфории и уверенности изрядно принятый алкоголь. А если что потом будут говорить, так простите, это я по-пьяному делал и ничего не помню.

Молодёжь включила музыку, начались танцы. Устав от объедений, просиживания и пустозвонных разговоров, Людмила останавливает Палыча:

– Пойдёмте лучше танцевать! Вон молодёжь как пляшет, а мы чего сидим!

– Людочка, да с тобой хоть на край света!

Мачо вскакивает с места, как жеребец. Ещё бы. Теперь объект его вожделения можно потрогать и прижать в танце. На трезвую голову Людмила его близко к себе не подпускает, а тут расслабилась и сама не прочь пофлиртовать. Шум, гам, тарарам!

В слегка приоткрытую дверь осторожно заглядывают женщины из машбюро. Несколько молодых и привлекательных особ, устав тоскливо встречать Новый год в сугубо женском коллективе, по приглашению Людмилы «случайно» заглянули к нам на огонёк. Решили, так сказать, растворить наш многочисленный мужской коллектив. Их встретили радостно и с распростёртыми объятиями. Свободные и незанятые тут же набросились на них, повели к столу, закружили в танце, не оставляя никого без внимания.

В перерывах между танцами, слушая очередной тост, Людмила, тяжело дыша бюстом, хитро смеётся и перешёптывается с подружками. На правах хозяйки выдаёт пикантную информацию о каждом из мужчин. Как здорово она придумала! Праздник удался – «каждой твари досталось по паре». Опытная сводница знает своё дело. А так сидели бы у себя в машбюро, скучали и только слушали бы радостные визги женщин за стеной в соседнем коллективе. Для лучшего эффекта она подходит к мужчинам и аккуратно, как бы по секрету, шепчет на ухо:

– Серёжа! Лена очень хочет с тобой потанцевать, но стесняется.

Такую же информацию к размышлению получает Петя и Саша. И вот уже бегут к Лене со всех сторон сразу три кавалера, толкаются в надежде быть первым. Проигравшие становятся в очередь. Лена от такого соперничества за неё просто цветёт и пахнет. А подвыпившие мужики начинают устраивать разборки: кто из них был первым, хватают друг друга за воротники пиджаков. Такой же популярностью пользуются и Марина, и Света, и Наташа. Людмила сияет – удружила подругам, устроила им настоящий праздник с интригами и супервниманием со стороны мужчин.

Шум, гам, тарарам, музыка и тосты, дикая пляска и медленные танцы. Разгоряченные тела, потные лица, размазанная косметика, брошенные на спинки стульев пиджаки и женские кофты, галстуки, болтающиеся на шеях верёвками, бусы и кулоны, залетевшие аж на спины.

В разгар веселья Людмила замечает, что из всех женщин только она почему-то осталась без внимания. Уже несколько танцев подряд её никто не приглашает. Залётных подружек можно сказать рвут на части, а она сиротливо стоит в сторонке. Кто-то притушил свет, создав интимный полумрак, в котором прыгают танцующие пары. Кто-то продолжает обниматься, не обращая на окружающих. Под этот шумок обольститель женских сердец Палыч, бросив Людмилу, уже трётся в танце своим животиком о Наташу. Она тоже пышнотелая блондинка, только гораздо моложе. Видимо немного перепила, расслабилась, закрыла глаза и уже не замечает, как тот откровенно лапает её по интимным местам, одновременно шепча что-то на ухо. Остальные подруги не отстают. От алкоголя и заводных танцев почти потеряли контроль. Помады на губах размазаны, а их остатки яркими следами красуются на мужских лицах.  

Попытка пригласить сидевшего за столом аксакала Станислава Фёдоровича не увенчалась успехом. Он несколько раз похромал вокруг неё, больше опираясь, чем танцуя, и со словами «Люда, у меня нога болит, и я уже пять лет не танцую» отполз в сторону.  Принялся доедать ею же приготовленный оливье. Настроение ухудшалось с каждой минутой. Становилось очевидным, что она чужая на этом празднике жизни, в организацию которого было вложено столько сил. Теперь ей остаётся только наблюдать всё это действо со стороны. Нарастающая обида вырвалась слезами из глаз, тушь потекла, захватывая румяна. Людмила уселась за свой рабочий стол, достала косметичку с платочком и принялась спасать остатки того, что так долго сегодня утром создавала на лице. Но слёзы, как назло, только усиливались. Она отвернула заплаканное лицо к окну, чтобы не смотреть на веселящуюся публику.

Вездесущий ловелас Евгений Сергеевич, оставшись на один танец без пары, лихо подрулил к её столу и, склонившись, принялся успокаивать:

– Что случилось, Людмила Семёновна? Кто Вас обидел? Скажите, я сейчас разберусь.

– Ничего, Женя. Просто мне всё надоело, и я сейчас буду уходить домой.

– Но я же вижу, что Вы плачете. Прекращайте это дело. Пойдёмте танцевать.

– Не буду танцевать! Я никому здесь не нужна и никто со мной не хочет танцевать, – уже почти навзрыд призналась Людмила, безуспешно пытаясь вытереть размазанную косметику.

– Я буду с Вами танцевать. Пойдёмте! Никто не хочет, а я хочу. Пойдёмте!

Так они долго торговались «хочу – не хочу» под общий шум и веселье, пока в комнату не вошёл сам директор. Имея серьёзный вид, отчего его все боялись, он, тем не менее, любил по большим праздникам прохаживаться по отделам и лично поздравлять сотрудников от лица администрации, одновременно проверяя, кто чем «дышит».

Когда его суровое лицо неожиданно всплыло в дверном проёме, музыка тут же замолчала, включили свет и все замерли в ожидании. Тишина, немая сцена и только Евгений Сергеевич, стоя спиной к выходу и не замечая ничего вокруг, продолжал уговаривать Людмилу, а та, как капризная девчонка, упорно отбрыкивалась:

– Пойдёмте со мной, Людмила Семёновна!

– А я не хочу, и вообще меня никто не хочет!

– Зато я Вас хочу! Вы слышите? Я Вас хо-чууу!!! – Протянул Евгений Сергеевич, акцентируя внимание именно на этом слове. – Пойдёмте со мной, прошу Вас. Вы не пожалеете, и все вокруг будут Вам завидовать!

Неизвестно сколько ещё продолжалась бы такая «торговля». Наконец директору надоело, и он решил положить этому конец. Подняв правую руку вперёд и выставив указательный палец в их сторону, он громко произнёс:

– Остановите его немедленно. Он же хочет её изнасиловать.

Все чуть не покатились по полу со смеху, с трудом сдерживая свои эмоции, не понимая, это он в шутку сказал или серьёзно. Наконец Евгений Сергеевич почувствовал, что вокруг происходит что-то не так. Развернулся, увидел директора, но ничего лучшего не придумал, а только сказал, виновато пританцовывая на месте:

– Здравствуйте, Николай Янович! А мы тут пытаемся веселиться. Кстати, с наступающим Вас!

– Я вижу, что Вы пытаетесь, но безуспешно, – и уже обращаясь ко всем – С Новым годом, товарищи!

– С Новым годом! – дружно, как солдатский строй, рявкнули ему в ответ.

Дождавшись, пока за директором закроется дверь, все дружно залились хохотом. В очередной раз решили сесть за столы, но тут оказалось, что еды ещё много, а спиртное уже на исходе. Желающие выпить скинулись дополнительно и со словами: «А не послать ли нам гонца за бутылочкой винца?» направили самого молодого в ближайший гастроном, тем самым подтверждая истину: «Сколько водки не бери, всё равно два раза бегать». Постепенно праздник стал затихать и перешёл в несколько иное русло. Людмила Семёновна все же ушла раньше всех, клятвенно пообещав сама себе больше никогда не приводить к нам своих подружек. Женщины разбрелись. Грязную посуду стали собирать в стопочку на краю стола, мусор и объедки – в кульки, а остатки кулинарной роскоши послужили закуской для самых стойких. Пили за дружбу народов, за мир во всём мире, за здоровье семьи и близких, на посошок, ещё раз за Новый год и просто «потому что ты хороший человек, и нравишься мне». Среди них и Палыч. А впереди путь домой.   

Палыч ещё крепкий мужик. По молодости пил будь здоров и ничего. Но годы берут своё. Выйдя на улицу и вдохнув морозного воздуха, он понял, что сегодня явно перебрал. Да и как не перебрать, если такая вкуснятина на столе, море водки, музыка и полно красивых женщин вокруг. А ещё начальник «с барского плеча» лично от себя выставил на стол дорогущий импортный коньяк. Его обязательно хотелось попробовать. Потом было вино с шампанским. Но сегодня можно, сегодня Новый год – святое дело. Правда, его ещё дома отмечать, но, добравшись в родные пенаты, первым делом нужно выспаться.

Из конторы на улицу вывалили шумной пьяной толпой и побрели по глубокому снегу к остановке с шутками-прибаутками, хохотом и даже песнями. Кто себя неуверенно чувствовал, взял такси. Но это негласно расценивалось, как слабость. Палычу это не к лицу. Он и не в таких передрягах бывал. А попытка посадить его «на мотор» только вызвала кровную обиду джигита: «Слушай, кацо, ты что, меня обижаешь! Ты, когда ещё пешком под стол ходил, я, знаешь, каким был?! О-го-го!!!». В таком случае с ним лучше не спорить. На остановке поручкались, поцеловались, распрощались до встречи в новом году. Самые стойкие решили несколько остановок пройти пешком, чтобы немного протрезвиться. И хотя уже темно, времени навалом, на часах чуть больше шести – успеется.

Праздничный город сверкает фонарями, неоновыми гирляндами, украшенными витринами. Люди бегают, как муравьи, озабоченные последними приготовлениями. Весёлая стайка молодёжи, бросаясь на ходу снежками, чуть не сбила Палыча с ног. Он несколько замешкался, остановился и хотел что-то сказать обидное им вдогонку, но те уже были далеко. «Вот стрекозлы! Не хватало мне ещё тут посреди заснеженной улицы растянуться», – промычал Палыч и поймал себя на мысли, что сильно отстал от своей группы. Бросился догонять, как ребёнок родителей.

В праздничные дни соблазна много. Как назло по пути доброжелательными объятиями распахнула двери рюмочная. Ну что, зайдём? Кинем по рюмашке? Конечно! Палыч всегда «за». Отказываться нельзя – других не уважать и себя слабаком выставить.

Затоптанные полы, шум, смрад, клубы табачного дыма, посетители бомжачего вида. Палыч один раз сюда заходил по-трезвому – не понравилось. Грязно, водка палёная, барменша страшная, улыбается прокуренными зубами. А сегодня всё показалось даже очень неплохо. И водка нормальная, и за стойкой довольно симпатичная баба. Что-то в ней такое интересное есть. Только всё замедленно и как в тумане. Договаривались по рюмашке, а сколько на самом деле получилось, уже не помнит. На выходе расстались. Здесь пути расходятся. Каждому в свой район города. Рукопожатия, поцелуи, пожелания семье и т.д. «Петя! Ты классный мужик» «Паша! Дай я тебя поцелую», «Серёга! Всех благ!».

Палыч побрёл на конечную, что в самом центре города. Там любым троллейбусом до его дома всего четыре остановки. Можно конечно пешком, но к набережной нужно спускаться под уклон, скользко, ноги еле держат, и очень хочется спать. Странное дело – заснеженный асфальт то приближался к лицу, то отдалялся. На перекрёстке остановился, пропуская машины. Две, одинаковые по цвету, модели ехали параллельно и только на самом повороте слились в одну. «Вот это я набрался! Уже всё двоится», – подумал Палыч, «Срочно домой и спать, спать, спать… Жена поймёт, не в первый раз такой прихожу, а Новый год – святое дело. Один раз в году бывает». Желая быстрее добраться на конечную, решил срезать дворами.

Но где это он?! Вокруг высокие здания, незнакомый двор, лавочки, заборчики, машины, присыпанные снегом и ни одной живой души. Что за хреновина с морковиной? Первый раз в жизни Палыч просто заблудился. В родном городе, где каждый камень знаком до мелочей, он мог выйти в нужное место хоть с закрытыми глазами, срезая дворами и переулками. А сегодня почему-то не получилось. Это ж надо! Как же так? Хотелось крикнуть: «Ау! Люди, где я?». Но старые тихие дворики только пугали своей безжизненностью. Лишь редкие окна светились огнями. И всё такое одинаковое до безобразия. Палыч, блуждая туда-сюда узкими улочками и переходами, ощущал себя Гешей из «Бриллиантовой руки». У него было такое же отчаяние опаздывающего, но не на пароход «Михаил Светлов», а на обычный троллейбус, который где-то рядом. На нём он должен ехать домой встречать Новый год, но из этих чёртовых лабиринтов никак не выбраться. «Геше повезло. Того, потерявшего уже всякую надежду, хоть местные ребятишки вывели на центральную улицу. А кто меня выведет?», – подумал Палыч, – «Тоже мне – русо туристо». И смех, и грех.

Табличка на углу с названием улицы и номера дома ничего ему не подсказала. Хрен его знает, куда занесло. Вон какая-то женщина вышла из подъезда с пакетом мусора. Палыч несказанно обрадовался. «Спросить – не спросить? С одной стороны стыдно – каждый день тут хожу и вдруг заблудился, а с другой – кто меня знает, может я не местный». Пока он взвешивал свои действия, загремел мусорный бак, и незнакомка уже направилась к двери. Всё же решился, протянув руки в её сторону:

– Эй, женщина! Можно Вас спросить? – вырвалось из груди, но как-то хрипло-пьяно с громким иканием. Отчего та только ещё быстрее шмыгнула в подъезд.

– Вот, блин! И чё теперь? – спросил сам себя вслух. А в ответ морозная тишина.

Из-за угла медленно выползла машина, ослепив фарами. Палыч было кинулся к ней в надежде спросить водителя, но она всё отъезжала и отъезжала. А он всё догонял и догонял, спотыкаясь в заснеженной колее. Сделав несколько поворотов, автомобиль вырвался на проспект, а за ним и Палыч. Слава богу! И вот оно счастье. Огни большого города вернули ему прежнюю уверенность.   

На конечной остановке тоже повезло. Ждать не пришлось. Зазывая пассажиров распахнутыми дверями, стоял заведенный троллейбус. Людей в салоне мало, все уже по домам сидят в ожидании праздника. В дверной проём врывается холодный ветер, бросая снежинки прямо в лицо. «Проклятая водка, сколько её не пей, а всё равно потом холодно становится», – вспомнил он прописную истину, прошёл дальше по салону и уселся на свободное место у окна. Стуча всем своим железным существом и подпрыгивая на брусчатке, троллейбус осторожно спускался в направлении набережной. Палыч прикоснулся шапкой к стеклу и сквозь замёрзшее окно стал рассматривать медленно проплывающие заснеженные дома, деревья, машины. Успокоился, расслабился, всплыли приятные воспоминания:

«А ничего сегодня погуляли, весело. И Наташа хороша, просто прелесть! Так сексуально бёдрами виляет в танце. И чего я её раньше не замечал? Вот так – ходит баба рядом, работает, ничего в ней особенного вроде нет, а на празднике как раскрывается. Ламбаду так танцевала, что рядом с ней любой себя молодым почувствует. Надо бы в новом году забежать в машбюро, комплиментики ей отпустить, поболтать. Петя говорил, что она до сих пор не замужем. Значит одинокая и любви не хватает. Эх, жизнь! Был бы я помоложе, я бы ей показал, «где раки зимуют».

А чего?! Я и сейчас ничего, т. е. ещё будь здоров! Вон Людмила как сегодня меня хотела, всё танцевать с собой тянула. Правда, в конце чего-то расплакалась. А нечего было девок молодых в наш отдел приглашать. Пригласила на свою голову, вот и плачь теперь, дурёха! И как умело сводничеством занимается. Меня и Серёгу на Ленку натравила, и мы, как преданные цуцики, кинулись к её ногам. Ай, дураки! Это ж надо. Я из-за какой-то Ленки с Серёгой – своим лучшим другом, с которым столько водки выпил, чуть не поцапался! Все беды из-за этих баб! А потом с Петей из-за Маринки. Или наоборот? Подожди, Ленка – это высокая и худая шатенка, а Маринка, значит, маленькая брюнетка, с родинкой на шее. Или наоборот? Всё перепуталось, хрен их разберёт. Ладно, надо будет прошерстить машбюро и, наконец, разобраться «ху из ху». Странно, чего это Людмила толкает меня в плечо и зовёт «Мужчина!»?

– Мужчина! Мужчина! – кондуктор безуспешно толкает Палыча в плечо. – Приехали! Выходим!

Наконец Палыч открыл глаза, машинально поднялся с места. Ноги не держали. Ухватился за поручень. Шапка упала на сидение. Начал понемногу приходить в себя.

– Как это выходим? Куда выходим?

– Выходим ногами, молча, и не забываем свои вещи, – указала она на шапку, и дикторским тоном громко объявила на весь салон: – Конечная! ­

Пассажиры потянулись к выходу. Обескураженный Палыч, всё ещё не веря её словам, вышел последним. Порывы холодного ветра ударили по лицу колючим снегом и окончательно вернули его на грешную землю. В замёрзшем окне отъезжающего троллейбуса он успел прочитать маршрутную вывеску «№ 11 ул. Горького – м-н Восточный».

«Мать честная! Это что же выходит – я весь маршрут проспал?», – жуткая мысль ударила обухом так, что он на мгновение аж протрезвел.

«Ядрен батон! № 11 – это ж самый длинный маршрут. Завезли на край города в другой район и выбросили на конечной! Жди теперь!».

Палыч был просто в шоке. Приехавшие тут же разбежались. На остановке никого. Вдалеке светят огнями последние многоэтажки спального района города, а за ними темнота и бескрайние заснеженные поля. Делать нечего. Остаётся только ждать. Холодно. И метель, как назло, разыгралась. Жиденькая конструкция остановки не спасала ни от холода, ни от ветра, ни от снега. Очень придавило в туалет, по-малому. Благо вокруг ни души. Забежал за остановку, и, как бродячая собачка, окропил какой-то столбик. Немного полегчало, но на душе тяжесть. Состояние униженного и оскорблённого. Горячие кавказские корни бунтовали в нём, кровь аж кипела в жилах. Так лоханулся! Хотелось сорвать на ком-то злость, кого-то обвинить, поругать, поскандалить, подраться, наконец, как это он обычно делал. Стало бы легче. Но, как говорится, пеняй на самого себя. Именно это больше всего угнетало. Сейчас бы стаканчик для согреву. Пальцы на ногах немеют от холода, и ботинки на меху не помогают. Попрыгать что ли? И точно Мягков из кинофильма «Ирония судьбы или с лёгким паром» со словами «Надо меньше пить!» стал бегать мальчиком туда-сюда вдоль остановки. Параллельно пустился в философские размышления:

«Интересно, какое слово в этой фразе главнее: надо, пить, или меньше? С одной стороны вроде надо пить, но меньше. А с другой – надо меньше, но всё же пить. И как это наш Андрюха вообще не пьёт? Праздники отмечает со всеми, а лакает только соки и минералку. Странный тип. Может баптист или мормон какой, и вера ему не позволяет? Вначале все думали, что здоровьем слаб, но он оказывается, после работы на тренировке столько железа тягает, что на целый вагон и маленькую хватит. Бегает регулярно, как лось. И постоянно растущие цены на алкоголь его не волнуют. Просто злость берёт, когда твои проблемы других не волнуют! Сидит сейчас, наверное, под крылом у жены, чай горячий попивает. Надо бы его на работе попытать, отчего он такой неординарный, не такой, как все».

Ждать пришлось довольно долго. Наконец-то подкатил троллейбус. Довольно уставший, вспотевший, но разогретый Палыч ввалился в него единственным пассажиром. Отряхнул снег с шапки и пальто. Ноги гудят от вынужденной физкультуры. Вон сколько пустых сидений, выбирай любое. «Вот так бы всегда, когда с работы едешь. А то у них постоянные аншлаги, яблоку негде упасть!». Рухнул на самое высокое и широкое. Кондуктор, глянув в салон, осталась щебетать с водителем. Дорога дальняя, пусть больше народу соберётся.

«Даже не подошла. Уже за пассажира меня не считает», – обиделся Палыч и, глядя в проплывающую за окнами темноту, опять пустился в размышления. Его скандальная натура не могла смириться с тем нелепым положением, в котором он по собственной глупости оказался, всё искала и искала виноватых.

«Да…. Бабы они такие. Всё из-за них. Ну не привела бы сегодня Людмила своих подружек, и всё было бы нормально. Выпили бы с мужиками, как обычно, и разбежались бы по домам. Так нет же, этой старой своднице танцев захотелось. Сейчас бы телевизор смотрел. Наверняка по традиции «Иронию судьбы…» показывают. Её каждый год перед Новым годом крутят. Уже все наизусть знают, но смотрят. И там, кстати, тоже баба замешана. Два мужика из-за неё повздорили, подрались и две серии разбирались, кто будет с ней жить.

Но тут своя «Ирония…». И чего я так надрался? Ну, сначала пока все тосты сказали – это понятно, тут никаких возражений, святое. Потом эти девки из машбюро. Пока всех перебирал и перещупывал, пришлось с каждой отдельно выпить. Потом для храбрости, чтобы в танце смелее быть. Далее прощальные, на посошок, рюмочная. Сколько всего было выпито – не помню. Помню только прокуренную улыбку барменши. Опять баба. Далась она мне! «Мужчины, сегодня Новый год. Так что пьём по полной и до дна!». А я дурень махнул вместо рюмки целый стакан, деньги кинул и даже сдачи не взял. Фраером хотел перед ней показаться. Была бы хоть баба стоящая, а то ни рожи, ни кожи. А ей-то что? Ей главное выручка».

Тут он вспомнил, как несколько лет назад ездили бригадой в командировку в Ростовскую область. Поселились в общежитие. Комендант выдала ключи и сказала, чтобы поднимались на этаж. Там как раз дежурная нашу комнату убирает. Открыв дверь, мы увидели такую картину. Хорошо сложенная, уже немолодая особа, задрав до пояса свою длинную юбку, чтобы не намочить, мыла пол руками, склонившись над тряпкой. Причём двигалась она в такой позе задом к нам красиво и элегантно, явив нашему взору всю свою женскую подноготную. Заметив нас, выпрямилась, оправилась, но не смутилась. Перед нами предстала крепкая, рослая донская казачка, словно из романа Шолохова «Тихий Дон». У нашего осетинского мачо от её чёрных бровей, полной груди, густых волос и того, что мы невольно увидели, просто дар речи пропал. Он, заикаясь, как школьник, тут же принялся с ней знакомиться и пригласил вечером отужинать вместе с нами. Казачка была бабой не промах. Согласилась, не колеблясь, многозначительно сказав на прощанье: «Только ты ж хорошо приготовься, жених!». До вечера покой был потерян, и Палыч всё гадал, что она хотела этим сказать. Особенно его озадачила фраза «хорошо приготовься». Какой смысл в эти слова вкладывала эта местная сексапильная бестия, глядя на которую, понимаешь, что работы с ней непочатый край?

На то время водки в посёлке просто не было. Все булькали самогон местного разлива. А Палыч, как любитель горькой, предосудительно взял для себя бутылочку «Столичной». Готовясь к встрече, он несколько раз и помылся, и побрился, и даже подумывал, как ему уединиться с новой знакомой. Пока мы открывали консервы, нарезали сало с колбасой, огурчики, помидорчики, варили картошку, мачо громогласно и прилюдно восхищался природными данными казачки, давая тем самым понять, что это лично его открытие, и никто другой не смеет на неё западать.

Однако его мечтам не дано было сбыться, и они жестоко разбились о суровую прозу жизни. В назначенное время, когда наш стол ломился от походных яств, вошла приглашённая дама. Палыч забил вокруг неё хвостом, засуетился, запел дифирамбы о её неземной красоте, усадил рядом с собой. Уже имея многолетний опыт обольщения женщин, он начал, как всегда, гладить ручку, одновременно заглядывая ей в глаза и задавая вопросы. Как правило, это срабатывало. Пока женщина задумывалась, что ответить, Палыч умудрялся незаметно прощупать объект своего внимания со всех сторон и постепенно «птичка оказывалась в его сетях». Но, увидев бутылку настоящей русской водки и хорошую закуску, дама сердца, хлопнув своей крепкой ладонью по шаловливым рукам Палыча, сказала:

– Ты чего жених меня сюда пригласил? Всё басни какие-то заплетаешь. А ну давай, наливай!

Он поставил перед ней рюмочку, но этим только обидел.

– Ты чего жмёшься, жених? Али водки для меня жалеешь? Не мельчи, давай стакан!

Все просто замерли в ожидании предстоящего. Наполнив большой гранёный стакан до краёв и лихо его опустошив, она с аппетитом принялась закусывать. Брала со стола всё, что ей нравилось, нисколько не стесняясь и не спрашивая разрешения. Обескураженный Палыч подумал, что может быть это и к лучшему. Пьяная женщина теряет контроль, а ему это только на руку. Он продолжил внедрять свой давно отработанный план. Но не тут то было.

– Ну что, жених, сидишь? Опять болтаешь. Ну, ты и говорливый. Давай, наливай!

И не дождавшись ответа, и никому не предлагая, она сама вылила остатки водки себе в стакан до краёв. И опять до дна, не моргнув глазом. А потом уплела с аппетитом горячую картошечку с огурчиком и сальцом. Сидя на стуле, потянулась в сладострастном порыве, раскинув локти в сторону. При этом ещё больше выставила на всеобщее обозрение свою и без того большую и тугую грудь, от которой кофточка чуть не трескалась. Но Палычу было уже не до неё. Единственная бутылка водки, которую он вёз для себя и оберегал в пути столько километров, была опустошена за несколько минут. Она сиротливо стояла перед ним, а он ни капли из неё не попробовал.

  – Так это ты ко мне в женихи набиваешься? – Казачка развернулась всем своим могучим корпусом к Палычу и закинула крепкую руку на его плечо. Поникший и продолжающий задумчиво смотреть на пустую бутылку, он почему-то теперь казался рядом с ней таким махоньким-махоньким. Даже стало как-то жалко его.

От выпитого гостью понесло:

– Ой, смотри, не справишься. Я ж баба такая, что мне только давай и давай. А ты уже старый, лысый, седой. И животик себе вон какой отрастил.

При этих словах она погладила его по голове, как ребёнка, и хлопнула ладошкой по животу.

– Я бы вон с тем пошла, с молодым и крепким, – и она кивнула головой в сторону другого. – А ты для меня старый конь и глубоко не вспашешь.

Она залилась здоровым звонким смехом. Наступила немая сцена. Все мы знали, как Палыч ревностно относится к собственной критике. А тут такое! Но казачка, вставая из-за стола, только подлила масла в огонь, крикнув презрительно у двери на прощанье:

– Хм! Тебе уже спать пора, жених!

Такую обиду Палычу никто никогда в жизни не наносил, а тем более женщина. Это был удар ниже пояса.

«Вот тоже баба – просто стерва! Все беды от них. И чего опять Людмила меня тормошит за плечо?», – подумал Палыч.

– Мужчина, проснитесь! Конечная. Выходим.

Кондуктор ждала только его. Все остальные уже вышли.

– Какая конечная? Вы чего?! – он просто не хотел верить в случившееся.

– Улица Горького, площадь Ленина! – официально объявила лично для него одного кондуктор.

Он вышел, всё ещё не веря своим глазам. Но, как он не старался себя обмануть, это действительно была конечная в центре города. Та самая, с которой он уже сегодня пытался доехать домой. Опять проспал и вернулся в начальную точку своего пути.

– Ёкарный бабай! – только и всего, что он смог произнести, выходя на платформу.

В эту минуту он готов был убить любого, кто только посмел бы сейчас над ним смеяться. От кипевшей злости он хотел согнуть рога троллейбусу. Только тот укатил в парк, оставив его в одиночестве. И рядом никого. Это просто кошмар! Какое-то наваждение! Сколько же можно кататься по кругу. Два раза он проезжал мимо своего дома, но так и не смог выйти. Когда же этому будет конец?! И всё актуальнее звучала мысль, что в этом году он домой не попадёт.

От выпитого и продолжительного сна разморило окончательно, ноги просто ватные. Он уселся на лавку и уже не обращал внимания ни на мороз, ни на снег. Хотя тут, в центре, ветер не такой холодный и порывистый. В ярких фонарях центральной площади он сидел, засыпаемый снегом и всё больше походил на чем-то расстроенного одинокого Деда Мороза, потерявшего где-то белую бороду, мешок с подарками и внучку Снегурочку.

Теперь он не искал виноватых. Его мучил только один вопрос, только один: «Когда будет следующий троллейбус?». Времени прошло довольно много. Даже страшно было смотреть на часы. Но, судя по тому, что на улице ещё бегали редкие прохожие, и сновали машины, Новый год не наступил. Значит, есть шанс успеть попасть домой ещё в этом году.

«Надеюсь, что этот – последний», – убеждал себя Палыч, почти заползая в распахнувшуюся дверь. Чтобы опять не заснуть, он решил ни за что не садиться. Непослушные ноги при каждом подпрыгивании троллейбуса подкашивались, но он мёртвой хваткой повис на перекладине. «Стоять, Паша! Стоять!», – приказал сам себе. Но глаза, на которые надеялся весь организм и которые должны следить за ситуацией, упорно не слушаются. Тяжёлые веки так и норовят закрыться, хоть спичками их подпирай. «Ага, пока ещё вижу. Вот первая остановка «Набережная». Остаётся ещё две: «Больница им. Калинина» и «Мединститут», а там и моя родная «ул. Ходаковского». В голове каша и всё так тянется, как в замедленном кино. Но о бабах больше ни слова! Все беды от них! И кондукторша тоже молодец. Нет, чтобы разбудить, спросить: «Куда Вам, мужчина?». Так будит только на конечной. Вот и катаюсь мимо своего дома. А был бы кондуктор мужиком, он бы меня понял».

Мысль о том, чтобы попросить разбудить его на подъезде к своей остановке, он просто не допускал. Гордость не позволяла. Страшно хочется пить и спать, спать и пить…

Сильный удар головой о стойку заставил его очнуться, открыть глаза. Он уже было хотел крикнуть водителю, что тот – сапожник и не дрова везёт, как тот его ошарашил очередным сообщением: «Следующая остановка – Дворец спорта «Дружба». Двери закрылись, и троллейбус привычно покатил по маршруту.

«Ё-моё! Это же вторая остановка, но уже после моей!», – молнией мелькнуло в голове. Ему стало страшно, как ребёнку, от одной только мысли, что он опять прозевал, и его снова увезут на край города, где холодно, темно, голые поля и никого кругом. Истерично, что есть силы, он стал бить ногами и руками в дверь и кричать, путаясь в словах:

– Люди, откройте! Немедленно! Сейчас же! Слышишь, водитель?! Стоять! Я не хочу…

Он просто вывалился на снег. Собрав остатки сил, рванул назад, в сторону своего дома. Эти полторы остановки бежал так быстро, как никогда в своей жизни, забыв про глубокий снег, гололёд, мороз, непослушные ноги и возраст. Уже под бой курантов растерянная жена открыла ему дверь.

– Паша, что случилось, где ты был? Я звонила на работу. Вахтёр сказал, что все давно ушли домой.

Он, как спринтер, еле переводя дыхание:

– Ты не поверишь: во всём виноваты бабы! Сядь, сейчас расскажу – упадёшь. Но сначала давай выпьем: «С Новым годом!».   

 

 
Рейтинг: +1 529 просмотров
Комментарии (4)
Вовка Р # 20 декабря 2013 в 17:30 0
Рассказ несколько затянут, но... ПРОСТО СУПЕР! Благодарю Вас за творчество!С наступающим Рождеством!
Андрей Феофанов # 22 декабря 2013 в 22:23 0
Благодарю. Тем более, что Вы мой единственный читатель, кто оценил эту "стряпню".
Вовка Р # 1 января 2014 в 14:39 0
Да ну... Прекрассная история! Мне вспомнился случай... Молоденький сотрудник впервые на корпоративе. Да еще и не пьющий!!! Было дело. Правда, давно очень. С наступающими рождественскими святками.
Ольга Таранюк # 27 декабря 2013 в 15:12 0
Задорно...
С наступающим!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!