Целую, Кощей

Аннотация
Вторая книга из цикла "Канцелярия Кощея"
Тайный сыск царя Гороха, дело о перстне с хризопразом, заговор черной мессы… Это всё уже осталось позади! Альтернативный взгляд на происшедшие события, описанный лично Статс-секретарём царя Кощея, Захаровым Фёдором Васильевичем. Бывший студент, компьютерщик Фёдор, волею Великого и Ужасного Кощея, попадает в древнерусское царство-государство, где он сумел не только успешно ужиться во дворце Кощея с монстрами и весьма необычными коллегами, но и украсть меч-кладенец прямо из сокровищницы царя Гороха и построить летучий корабль.

Эта история довольно запутанная и закончившаяся для Кощея весьма неприятно, началась с утренней истерики беса Аристофана, устроенной в моей спаленке. Но об этом чуть позже, а пока для полноты картины позвольте мне вернуться на пару дней назад. Ну, заодно и представиться.
Захаров Федор Васильевич. Статс-секретарь Великого и Ужасного царя Кощея. Если совсем уж официально, то структурное подразделение, которое я возглавляю, называется Собственная Его Императорского Величества Кощея канцелярия. А у меня кроме скромного чина Статс-секретаря, есть еще и военный – генерал-поручик. Но это только для парадов и встреч с официальными лицами, типа американского президента или главы Евросоюза. Шучу. Нет тут, в средневековой сказочной Руси ни Америки, ни Евросоюза и слава всем богам. А вот чин генеральский у меня всё равно есть. За что слава уже царю нашему, Кощею. Хотя, честно, чин этот генеральский мне и даром не нужен. Мне его Кощей и навязал перед поездкой к шамаханам во время того дела в Лукошкино когда мы Вельзевулу пинков навешали.
 
* * *
 
Итак. Пару дней назад, возвращаясь от нашего шеф-повара, Иван Палыча я на входе в свою Канцелярию столкнулся с миловидной чернявой девушкой. Она как раз выходила от нас и поклонилась по дворцовому этикету:
— Здравствуй на многие лета, батюшка Секретарь!
— Э-э-э… Здрасте. Могу я чем-нибудь помочь?
— Мне уже помогли, — улыбнулась она и, еще раз поклонившись, быстро зашагала по коридору к выходу.
Я заинтересованно проводил её взглядом. Стройная, черная коса до пояса, фигурка тоненькая, а внизу эдак покачивается всё на ходу. Хотя… я почесал нос, было бы там чему покачиваться. Совершенно не мой типаж. Мне больше Лукошкинские девушки нравятся. Идёт такая по улице будто плывёт, а талия тонюсенькая, а вот то, что ниже и выше, совсем даже наоборот, но без излишеств. И глаз радует, и руки сами тянутся. А эта чернявая… Ну такой модельной внешности. Только у меня тут во дворце этой модельной внешности в виде скелетов, на каждом углу по пять штук, да еще и в непосредственном подчинении персональный скелет имеется, Дизель.
Мда… Прошу прощения это я увлёкся немного. Организм у меня молодой, требует романтики вот и заносит иногда. Точно возьму отпуск и рвану в Лукошкино, познакомлюсь там с хорошей девушкой и… И снова прошу прощения.
Так вот, еще когда эта девица мне кланялась, на голове у неё я ясно увидел небольшие рожки. А значит — нечисть это. Не знаю уж, шамаханка или бесовка, или еще какая разновидность, тут монстров хватает, но не человек точно.
Я вошел в Канцелярию.
Маши не было, Дизель сидел на диване и сосредоточенно крутил костяшкам пальцев кубик Рубика, который я ему подарил, бесенята Михалыча, Тишка да Гришка дрыхли в моем компьютерном кресле, а сам Михалыч расставлял какие-то пузырьки, флакончики и баночки по столу, доставая их из небольшого сундучка.
— Это что за мадмуазель к нам приходила, дед? Что ей надо?
Михалыч как-то странно усмехнулся:
— А это, внучек, от Кощея-батюшки с порученьецем – извести дружка твоего Лукошкинского, сыскного воеводу.
— Да ты что?! Серьёзно?!
— Нет, шуточки тут шутю, — фыркнул Михалыч. – Ить зелье сейчас сделаю, отведает его участковый и всё, пеките пирожки на поминки.
Вот это мне очень не понравилось. Этот участковый Никита Ивашов был моим товарищем по несчастью, перенесённым из своего мира в этот. Попав в местный стольный город Лукошкино, он быстро наладил милицейскую службу под эгидой царя Гороха и довольно успешно освоился тут. Приютила его Баба Яга в своем тереме, на базе которого впоследствии и возникло первое Лукошкинское отделение милиции. Я с ним встречался во время операции Кощея по выдворению с Руси адского демона Вельзевула, и, честно скажу, и поработали мы вместе, и остались в хороших отношениях. Пусть мы и находились по разные стороны баррикад, так сказать, но личной вражды у нас не было. Почему по разные стороны? Ну, тут всё просто. Он работал на стороне правопорядка. А я – на стороне Кощея. А уж Кощей и правопорядок это вещи несовместимые. Только вы не верьте всем слухам, что про Кощея ходят. Ну, это как всегда от поедания младенцев до личного распятия Христа на одном столбе с Буддой и Моисеем за компанию. Кощей, в моём понимании ситуации, был эдаким мафиози государственного размаха. Весь теневой бизнес, все разбойнички, воры, мошенники и прочие лихие люди ходили под ним и долю от незаконно нажитого отдавали ему регулярно и с радостью. Власть и богатство Кощей себе обеспечил.
Когда Ивашов появился в Лукошкино, Кощей, не ища легких, простых вариантов для нейтрализации участкового, таких как банальное убийство, хотя это было и не сложно, пошёл в своей борьбе другим путём. Он вытащил меня из моего мира, рассуждая, что эффективно бороться с милиционером сможет лишь его соотечественник из его же времени. Ага, в моем мире есть только милиционеры и терминаторы-убийцы, люто ненавидящие этих самых милиционеров. А скажем, скромный компьютерщик, сезонно работающий в геологической партии, существовать в принципе не может. Как оказалось, еще как может. Кощей со своим планом сильно обломался, а я сильно обломался со своим миром. Как я тут пристроился на Кощеевой службе — это отдельный разговор, а возвращаясь к Ивашову, хочу только подчеркнуть, что так никто и не выяснил, кто и зачем затащил его в этот мир. По крайней мере, пока.
— Михалыч, а чего это вдруг Кощей решил участкового прикончить?
— Не знаю, внучек, пойди, пойми его, загадочного нашего. Только неладно тут что-то. Ить и не пойму, то ли Кощей-батюшка опять план какой хитрый затевает, то ли девка ента бесовка что-то задумала… Но, поверь уж, Феденька, мутное это дело какое-то.
— Верю, дед. И что теперь? Вот так просто прикончат участкового и всё?
— Запереживал о дружке своем? – подмигнул Михалыч.
— И вовсе он мне не дружок, — запротестовал я. – Чего это сразу – дружок? Просто тогда нам помог, да и вообще…
Михалыч тем временем намешал в пузырёк всякой гадости, взболтнул, посмотрел на свет и довольно крякнул:
— От знатная отрава получилось-то. Хана твоему Никитке!
— Дед, как-то неправильно это…
— Всё, что Кощей наш батюшка делает, всё правильно, – строго заявил Михалыч. – И хорошо, что у него такой умелец как я есть. А кто-нить другой полезет к зелью да испортит запросто. Вот, смотри, внучек, если из этого флакона капнуть две капли в зелье, то яд смертельный уже не смертельным станет. И не помрет твой участковый, а только поболеет крепко.
Михалыч вдруг вскинулся:
— Охти ж мне! Я же там оладики на плите оставил! Сгорят, ей-ей, сгорят! – он пошаркал к своей комнате, где держал небольшую печурку, а перед тем как войти, обернулся: — Не одну каплю, не три, а ровно две.
Едва он скрылся у себя, как я подскочил к столу, схватил нужную склянку и с величайшей осторожностью отсчитал две капли прямо в яд. Отрава вдруг запенилась, забурлила, но тут же утихла. Я поставил склянку на место и отодвинулся от стола. Вовремя. Михалыч вошел в кабинет, сокрушенно качая головой:
— Совсем старый у тебя дед стал, Феденька… Ну какие оладики, если мы их ишо утром умяли? Пора мне на покой, как есть пора.
— Ну, дед, ты скажешь. Ты у меня еще ого-го! Любого молодца за пояс заткнешь!
Михалыч довольно покивал, а потом внимательно взглянул на меня:
— Оладики?
Ну, началось.
— Дед, я же только от Иван Палыча! Покормил он меня.
— Небось, лягушками да улитками пичкал из своего хранцузского меню? Тьфу! А я от тебе оладиков…
— Не надо, Михалыч! Сыт я.
— Тогда яишенки.
— Михалыч!
— С салом. Да огурчиков соленых да хлебца черного кусочек. Давай, Федь, ну немножко?
— Да некуда уже! Мне бы еще для ужина силы поберечь.
— Какой ужин?! А обед?! А, полдник?! Нет, внучек, ты как хошь, а я загубить твою организму молодую не дам! Вот сейчас щей…
— Давай яичницу.
— Вот и славно, вот и молодец.
 
* * *
 
И было это, как я уже говорил, два дня назад. А сейчас во дворце Кащея раннее утро. В Лукошкино, наверное, петухи пропели, а здесь петухов отродясь не бывает даже на кухне. Потому что Кощей с ними не дружит. Но у меня есть свой личный будильник – скелет с гордым и логичным именем Дизель. Каждое утро ровно в шесть часов по приказу царя нашего злодейского, запускает Дизель генератор, от которого подается питание на мой компьютер. Генератор у меня тихий, а вот Дизель – громкий. Крутит он рукоятку с бешеной скоростью и визг и грохот от его костяшек, трущихся друг о друга, стоит такой, что услышали бы лукошкинские живые будильники — петухи, померли бы от зависти. Сколько раз я просил Кощея переприказать Дизелю, чтобы он не запускался так рано. Ага, сейчас прямо сразу. Кощей только ехидно улыбается своим костлявым черепом, а я каждое утро вскакиваю ни свет ни заря.
Но сегодня разбудил меня не Дизель как обычно, а вопль Аристофана откуда-то снизу, я аж подскочил на кровати, сонный и ничего не понимающий.
— Босс! Не губи, в натуре! – завывал квадратный бес, стоя на коленях возле кровати и тряся маленькими рожками.
— Аристофан? Ты чего? Опять твои ребята в казино продулись и надо идти выкупать их? Так и знай – не пойду! Не потому что денег жаль, хотя и жаль, конечно, а потому что, — я набрал в лёгкие побольше воздуха и заорал: — Достали вы!
— Не-не, босс, — чуть не плача провыл Аристофан. – Казино – не вопрос! Мы там сами без базара разрулим.
Я откинулся на подушку:
— Ну, что случилось?
— А чего он?.. – бес хлюпнул поросячим рылом и тоскливо протянул: – Хана нам, босс…
— Нам – это кому? И мне тоже? Вы что, паразиты натворили?! Агриппине Падловне, главбуху нашему, квартальный отчет испортили? Не? У Кощея коньяк выпили, а вместо него чернил налили? Тоже нет? Доспехи его в металлолом сдали, а царю-батюшке теперь воевать не в чем и он велит вас в тронном зале вместо люстры подвесить с факелами в… в руках? И меня заодно с вами?
— Что ты, босс! Ты у нас фартовый по жизни, а вот меня с братвой он в Лукошкино загоняет меч стырить из подземелья царского. А там охрана, босс! Там стрельцы звери такие, бердышами живо нам хвосты под ноль сравняют! Защити, босс, а? За мной не пропадет!
— Он – это Кощей?
Аристофан горестно кивнул.
Как вам утро начинается? Весело? А я уже почти привык на Кощеевой службе к такому.
Я закрыл глаза. Ничего не хочу, отстаньте от меня, дайте поспать. Утомленному организму бедного компьютерщика нужно не восемь положенных часов сна, а девять, лучше десять… одиннадцать… двенадцать… хр-р-р-р…
— Босс!
— А?! Что?..
Ну, разве это жизнь?
А ведь где-то там, еще какая жизнь. Лето, тепло, солнышко светит, птички орут, надрываются.
Но это там наверху, а у нас под Лысой горой во дворце Кощея, как в загадке про ёлочку – зимой и летом. Только климат, а не цвет. Хотя, чего это я? Цвет тоже не менялся с последнего ремонта. А последний ремонт был… Не знаю когда, но судя по моим ощущениям, тысячи две-три лет назад.
А вот в своей Канцелярии я планирую ремонт в ближайшем будущем. Нравится Кощею мусор и грязь в коридорах и залах ну и на здоровье, а я своё рабочее место буду содержать в чистоте и комфорте. Тем более что для этого не надо самому ничего делать. Дал распоряжение своим сотрудникам и всё. Ну не всё, конечно. Ещё упроси их, уговори, заставь, в конце концов!
— Босс, а, босс! – продолжал ныть Аристофан. – Я же не без понятий, я же отблагодарю в натуре! Спаси, а?
Всё, сон загублен окончательно, придется вставать.
Аристофан, кстати, это начальник боевого отряда бесов приданный мне в Канцелярию для… Не знаю для чего если честно. Для престижа, наверное, и на всякий случай. Мы еще ни разу не использовали эту банду по назначению. Просто потребности в боевых или диверсионных действиях пока не было. И это радует. И сидят пока бесы в своей казарме, расположенной рядом с офисом Канцелярии и целыми днями режутся в карты или, если заведутся деньги, то проматывают их в подвалах в различных злачных заведениях. Единственная польза пока от них – поддержание чистоты в нашем коридоре, за чем пристально следят Маша и мой Михалыч.
— Вот что, Аристофан, — я напялил майку и джинсы, — я схожу к Кощею-батюшке узнаю, что он там еще придумал. А ты пока сиди в казарме со своими архаровцами и не паникуй. Понятно?
— В натуре, босс! – закивал Аристофан и исчез наконец-то из моей комнаты.
Может еще поспать? Но тут, словно в ответ на такую дельную мысль за стеной завыло, заскрипело и по ушам ударило ультразвуком. Дизель запустил генератор.
Я кинулся из спаленки выходящей сразу в кабинет и заорал:
— Дизель! Вырубай! Вырубай на фиг, а то Маше скормлю!
Уф-ф-ф… Другое дело.
Дизель виновато выглянул из своей комнатки и пожал плечами мол, приказ свыше он тут ни при чем.
— Фи, мсье Теодор, — пробормотала Маша, не отрываясь от очередного рыцарского романа. – Пуркуа бы это я стала грызть кости?
— Машуль, — я резко поменял тему, — Может, поможешь мне с ремонтом?
— Конечно, мон ами Теодор, — отозвалась моя вампирша, перелистывая страницу и откусывая от пирожка. – Вот только я с моим Кнутиком увижусь и сразу же к вам. Ремонт делать. Вы ждите, мсье, ждите.
Для короткой справки. Кнутик – это в Машином изложении Кнут Гамсунович Шпицрутенберг, немецкий посол при русском дворе, большой поклонник Маши. И наоборот. Любовь у них.
— Машуль, — добавил я легкую приказную нотку в голосе, выбираясь в коридор где, напротив маячила дверь моей цели — ванной, — ну давай приведем Канцелярию в порядок, а?
Маша только поморщилась, хотя и кивнула мол, сделаем, сделаем, отвяжитесь только.
Что бы вам понятнее было Маша – это моя персональная вампирша. Не в том смысле, что питается мной, а в том, что работает под моим чутким руководством. Хотя кровь мою пьёт она регулярно, образно выражаясь, конечно. На самом деле Маша ничью кровь не пьёт, потому что вегетарианка. Да и вообще она совсем не Маша, а Марислава. Красивое такое, на мой взгляд, сербское имя, хотя Маша предпочитает называться на французский манер – Марселиной. Это я её сразу обозвал Машей из вредности ну и прижилось.
Запутал я вас? Это я умею. Не переживайте, сейчас объясню. Марислава, милая сто пятидесятилетняя… э-э-э… давайте я цифрами: 150 лет, нормально так? В общем, по нашему с вами счету весьма пожилая, а по-вампирски совсем юная вампирша же. Волею судеб попала к моему нынешнему работодателю Кощею, который исключительно в научных целях, желая трансформировать её в эдакого супер-убийцу, напутал что-то в алхимических формулах и получил уникальнейший в мире результат – вампиршу-вегетарианку. Нобелевской премии на него нет. Вот так и появилась в моей Канцелярии очаровательная сотрудница с принципиальной готической внешностью, которую Кощей не знал, куда пристроить после своих экспериментов и с радостью отдал мне. О чем я впоследствии не пожалел. Хотя иногда и готов был придушить Машу Кощеем, обмотав его костлявое тело вокруг ее нежной шейки.
Ой, ну её, потом всё равно заставлю ремонт делать…
— Внучек, хватит плескаться, — стукнул в дверь ванной Михалыч. – Завтрак ужо на столе. Давай, давай шибче, остынет же.
— Иду, деда, сейчас.
Я ещё раз окунул палец в толченый мел и потер им зубы. Нет тут зубных паст и зубных щеток, а зубам уход нужен, это вам любой стоматолог скажет. Стоматологов тут тоже нет, как вы понимаете, поэтому за зубами я слежу тщательно. Да и пример был наглядный пару недель назад – у Змея Горыныча средняя голова зубом маялась, уж я и насмотрелся и наслушался.
Ну, всё, с водными процедурами окончено, пойду отдаваться в цепкие лапы Михалыча. Сейчас начнётся откармливание исхудавшего Феденьки на нелегкой Кощеевой службе. У Михалыча голодать не получится, не захочешь, а впихнёт еду, а будешь возмущаться так насильно кормить будет, да еще и ручкой швабры поглубже пропихивать и утрамбовывать. Шучу, конечно, но и не так чтобы сильно шучу.
— Садись, садись, внучек! – засуетился мой дед, едва я вернулся в Канцелярию. – От тебе от Иван Палыча привет – жареные колбаски, вку-у-усные! А к ним он тебе опять мешанину-то понаделал вашу басурманскую.
Иван Павлович это, как я уже говорил, шеф-повар во дворце. На самом деле он француз Жан-Поль де Бац, но у нас его имя быстро переделали на русский манер, а он и не против. Мы с Иван Палычем в дружбе. Как сойдемся, так часами можем под французский коньячок да с интересными закусками обсуждать различные блюда из моего времени. А эта мешанина, про которую дед упомянул это наш очередной гастрономический эксперимент. Рассказал я как-то Иван Палычу об оливье да майонезе, он и загорелся, вот только идеала достигнуть никак не можем.
— Ну, чаво задумался, внучек? Остынут же ить колбаски!
Колбаски пахли одуряюще.
Я схватил вилку, воткнул в ближайшую ко мне колбаску и из неё брызнул во все стороны горячий сок. Красота. А вот с оливье опять неудача. Сам состав уже близок к идеалу. Вместо колбасы – курятина, но это вполне подходящая замена. Зеленого горошка так и нет, но Иван Палыч закатал несколько банок к Новому году, а вот майонез ну никак у нас не получается. Будем продолжать наши опыты.
— Михалыч, — прочавкал я, — я тут подумал, надо бы нам ремонт сделать в Канцелярии, а?
— Ты кушай, внучек, кушай. На, от, кваском запей.
— Ремонт, говорю…
— Хороший квас. С брусничкой!
— Стены все ошарпаны…
— А выпрошу у Иван Палыча изюму, ить такой ядрёный квасок заделаю, у-у-у!
— Потолок кривой и уже черный почти…
— У меня закваска, внучек, ишо с того года сохранилась. Хоро-о-ошая…
— Двери в спальни совсем гнилые…
— Да сдался тебе этот ремонт! – рявкнул, не выдержав дед. – Тыщу лет дворец стоит и безо всякого ремонта. Дел у нас столько, а ему ремонт… Да еще слово такое выдумал — ремонт, тьфу!
Михалыч вдруг оказался очень занят по жизни принципиально. Оладики мне сделать, это всегда пожалуйста с удовольствием, а вот самому обои поклеить… Да и бесенят своих, Тишку да Гришку для ремонта выделить это фигушки. Маленькие они ишо. Ага. Как слив из царского, пардон, туалета переправить в тронный зал и залить его, еще раз пардон, фекалиями, так им сил хватает. Запрячь трех скелетов таскать корыто и рассекать в нём по коридорам тоже ума хватило, а как потолок побелить в родной Канцелярии, так маленькие они.
— Ну, Михалыч…
— От, вредный ты у меня, Федька. И нудишь, и нудишь… Да сделаем тебе твой ремонт! Вот с делами разберемся и сделаем.
Поставил задачу и все сразу кинулись выполнять – это не про Канцелярию. Тут люди творческие, надо сначала обдумать хорошенько, прикинуть как и что, а главное – морально созреть.
— И какие это у нас дела, Михалыч? Бесенятам твоим новые штанишки пошить или Маше пирожков нажарить, чтобы любовные романы лучше проскальзывали?
— Фи, мсье Теодор, — тут же откликнулась Маша с дивана. – А с чем пирожки?
— А ты, внучек, про Аристофана забыл? – отмахнулся от вампирши дед. — Что он тут всё утро завывал?
Ох, точно. Надо же к Кощею пойти разузнать, что он там опять затевает.
— Ладно, я тогда к царю-батюшке пошел, а вы тут прикиньте все-таки, что нам для ремонта надо. Ну, там материалы, смету набросайте, а я потом её отнесу Агриппине Падловне в бухгалтерию.
Маша помахала мне ручкой, а Михалыч распахнув дверь, выпроваживая поскорее, пробурчал:
— Скатертью дорога.
Я вышел из Канцелярии и пихнул в соседнюю дверь ногой:
— Аристофан! С вещами на выход!
Дверь приоткрылась и в клубах дыма, вырвавшихся из казармы бесов, показалась голова Аристофана:
— Это... Босс?
— Пошли к Кощею. Подождешь там за дверью на всякий случай... Как вы не задохнётесь там?
Бес гыгыкнул и выскочил в коридор, плотно притворив за собой дверь.
Что они там вытворяли, я не знаю и знать не хочу. Может, жарили что, или курили какую-нибудь гадость. Бесы, что с них взять.
Мы зашагали грязными коридорами к кабинету Кощея. Аристофан у Кощея мне был особо и не нужен, а вот в качестве защиты от Гюнтера, камердинера Кощея, очень даже пригодится. Гюнтера я терпеть не мог за вечно недовольную высокомерную рожу. Но если раньше я старался просто не обращать на него внимания, ну или подкалывал иногда, то теперь я избегал Гюнтера, как только мог. А началось всё с шуточки Кощея, которую он выдал на банкете в честь победы над адскими демонами.
Толкая очередной тост, Кощей ради разнообразия, а может и просто устав хвалить самого себя, посвятил его мне. Ну и расписывая мои достижения в частности и всей Канцелярии в целом, Кощей выдал фразу на смеси официального и блатного языков, типа «А еще у моего Федора Васильевича, имеется очко рогатое, хвостатое и очень мощное». Ну вот, вы – люди нормальные, сразу поняли, что раз у меня в подчинении двадцать один бес, включая Аристофана, то Кощей выдал каламбур, имея ввиду знаменитую карточную игру «Двадцать одно» известную так же как «Очко». Так то – вы. А вот Гюнтер, оказавшийся по жизни очень пра-ативным, сразу навострил ушки, поняв Кощея в совершенно извращенном смысле. И тем же вечером прислал для меня в Канцелярию орхидею, изящно упакованную в голубенькую коробочку. Бр-р-р!
Мои добрые глубоко мне сочувствующие сотруднички ржут до сих пор. Гюнтер делает мне глазки при любом удобном случае. А я обхожу его стороной, практически не появляюсь у Кощея и если и рискую наведаться к нему в кабинет, то только в сопровождении кого-нибудь. И ведь прибить его нельзя. Так бы делов-то, того же Аристофана попросить и прощай навсегда милый Гюнтер. Это тут у Кощея запросто в порядке вещей. Да только ценит своего дворецкого Кощей. Ну как же, шарман, прямо как в просвещённых Европах, прямо как в лучших домах Парижа и Лондона. Прибей такого, так Кощей обидится. И вот тут уже и не знаешь, что хуже — обиженный начальник или махровый извращенец.
Только мы зашли в приёмную как Гюнтер засиял как гламурная блондинка при виде нового айфона и бросился мне наперерез, однако был остановлен мощным тычком Аристофана.
— Иди, босс, я тут подожду.
Благодарно кивнув бесу, я постучал в дверь кабинета:
— Ваше Величество, разрешите?
И не дожидаясь ответа, зашел внутрь.
Как всегда у Кощея в кабинете был бардак. Мне безумно нравилась его рабочая обстановка, эти наваленные горами на столе старинные манускрипты, рукописи, листы пергамента. Расставленные в беспорядке на полках, стеллажах и шкафчиках самые различные колбы, пробирки, какие-то странные приборы, а может и не приборы, чучела по стенам, картины, какие-то листы в рамочках, в общем, классический кабинет сумасшедшего ученого.
Сам Кощей восседал в кресле за своим столом и, увидев меня, махнул рукой:
— Давай, Федор Васильевич, присаживайся. Случилось что?
— Здравствуйте, Ваше Величество, да нет, просто хотел узнать подробнее, что вы там моим бесам за задание дали на счет меча какого-то?
— Вот на счет какого-то тут ты в точку попал, господин мой Секретарь. Есть меч, точно, а вот что он из себя представляет, не понять.
— Да может и ну его тогда?
— Нет, не ну его. А вдруг там вещица ценная, для меня полезная?
Я пожал плечами. Если Кощей загорелся идеей, то его не переубедить.
— Вот что, Федя, я сейчас один разговор затеваю как раз и меча этого касающийся, да и других дел наших интересных, а ты посиди пока, помолчи да послушай.
Я кивнул, а Кощей проорал:
— Гюнтер! Давай-ка сюда нашу красну девицу!
Дверь распахнулась и в проёме показался Аристофан.
— Босс, — кивнул он мне. – Царь-батюшка, — поклон Кощею. – А Гюнтер это… покурить вышел. Я за него. Вот ваша шмара.
Он освободил дорогу и в кабинет вошла та самая чернявая девица, которая хотела отравить участкового. Поклонилась Кощею, мне и замерла у дверей.
— А, Олёнушка! – доброжелательно воскликнул Кощей. – Проходи, проходи. Федя, ну-ка дай Олёнушке, слуге моей верной, вон тот стульчик, что у стены стоит.
Ладно, мне не трудно. Я переставил стул в центр кабинета напротив стола.
— Садись, милая, что стоять-то? В ногах ведь правды нет, — Кощей захихикал, а потом уже повелительно бросил: — Садись.
Девушка села, Кощей тут же щелкнул пальцами и из стула как змеи выскользнули веревки и плотно обмотали свою жертву. А она даже и не сделала попытки вырваться, только обреченно опустила голову.
— Вот такие дела, — заходил Кощей по кабинету. – Видишь, господин Статс-секретарь, она и не удивляется даже, вопросов не задаёт, за какие это провинности её тут связали. А почему? А потому, что вину свою чувствует.
Я ничего не понимал и предпочитал помалкивать, как и приказал мой шеф.
— Ну, раба моя неверная, сама всё расскажешь или пытать тебя надо люто и безжалостно? Лучше, конечно, попытать. Оно и веселей и забавнее.
Девушка вдруг вздохнула и тихо с мукой произнесла, так и не подымая головы:
— Отпусти меня на волю, царь-батюшка. Не могу я больше. Никак не могу. Руки по локоть в крови, а сколько душ невинных загубила, твои задачи выполняя... Верой и правдой столько лет тебе служила… Отпусти, батюшка.
— Верой и правдой, говоришь? Ну, может быть так оно и было, только за верность я награды даю, а не к стулу пыточному привязываю. Так почему же ты здесь оказалась?
— Воля твоя, батюшка…
— Моя, верно. Только не ответила ты мне, бесовка.
Он повернулся ко мне:
— Знаешь её, Фёдор?
— Ну, виделись разок мельком. Заходила к нам в Канцелярию.
— Зачем, сказала?
— Мне – нет. Она с Михалычем разговаривала.
Мне было жутко неловко. Я чувствовал себя каким-то доносчиком. Хотя, с другой стороны, симпатии к этой девице я не испытывал, памятуя её затею с убийством участкового.
— Ты мне, Федор Васильевич, не хитри, прямо отвечай, когда я тебя спрашиваю. Зачем бесовка к вам приходила?
— Михалыча просила зелье сделать, — выгораживать я её не хотел, а уж обманывать Кощея, тем более. – Отравить участкового лукошкинского собиралась.
— Вот, — покивал головой мой работодатель. – За честность хвалю. Но нешто ты думал, что я и так этого не знал? Нешто в моём дворце от меня секреты, какие быть могут?
Я пожал плечами мол, виноват, но исключительно по глупости, а не из злого умысла.
— Ну и зачем, раба моя, ты участкового Никитку извести надумала?
— Тебе приятное сделать, батюшка. Чтобы отпустил ты меня за службу верную.
— Да неужто? – картинно удивился Кощей. – Вот смотри, Федя, каких я работничков выращиваю. И приказывать ничего не надо, сами за меня всё додумывают и доделывают.
Я пока не понимал, куда он клонит и слушал внимательно и напряженно.
— Хитришь ты, девка, ох хитришь. И про меч-кладенец вызнавала — тоже мне подарочек сделать хотела?
Бесовка молчала, так и не подымая головы.
— Не хочешь по-хорошему говорить, будешь по-плохому. На цепях бы тебя вздёрнуть и железом каленым прижечь, да только времени сейчас на баловство нет.
Кощей открыл ящик письменного стола, порылся и достал небольшой полотняный мешочек.
— Федор Васильевич, налей-ка в стакан воды половину.
Налил, отдал Кощею. Он сыпанул в воду немного белого порошка из мешочка, размешал костлявым пальцем тут же ставшую опять прозрачной воду и поднес стакан к лицу девушки:
— Ну-ка выпей, красавица. Пей-пей, а то силком волью.
Он приподнял ладонью подбородок бесовки и она безвольно проглотила содержимое.
— Вот и молодец, — похвалил Кощей. – А мы подождем, пока зелье мое действовать начнет, а потом ты нам всё-всё расскажешь.
— Сыворотка правды?
— Почему сыворотка? – удивился Кощей. – Порошок. Ага, смотри, Федь, обмякла девка, можно спрашивать.
Девушка и правда, безвольно повисла на веревках и Кощей приступил к допросу.
— Зачем участкового убить надумала?
— Выслужиться хотела, — тихо произнесла она. – Доверие заработать.
— Передо мной выслужиться? – Кощей повернул ко мне голову и поднял палец, призывая к вниманию.
— Нет, батюшка.
— А перед кем же? К кому переметнуться надумала?
— К Змею, батюшка.
— К Горынычу?! – охнул я и тут же виновато прикрыл рот ладонями.
— К Горынычу, — подтвердила девушка. – К фон Дракхену.
Я недоуменно посмотрел на Кощея. Что это за фон такой? Он только отмахнулся и продолжил допрос:
— И что пообещал тебе фон Дракхен за участкового?
— Сказал – посмотрит.
— Что еще велел сделать?
— Ничего, батюшка. Это я сама ему предложила и про меч вызнать и про сестру Горохову.
Бесовку прорвало, похоже, порошок начал действовать с максимальной силой и информация из нее хлынула, как вода из Рейхенбахского водопада.
Про Змея этого я толком не понял, решив потом расспросить Кощея, но вспомнил, как Горыныч жаловался мне мол, окопался тут у нас на Руси еще один гад летающий, которого ошибочно тоже Змеем Горынычем зовут. Только, как я понял и размерчиком этот Змей был куда поболе, да и норов имел крайне отвратительный.
Вот к этому фон Дракхену и решила переметнуться бесовка Олёна, в надежде быстро выслужиться, а за то получить от него способ избавиться от рабства у Кощея. Я эти тонкости не понимал пока, рабство, бесовка, что это означало без понятий. Так, по смыслу догадывался и всё. Так вот, Олёна эта, решив показать свою крутизну и профессионализм, выбрала в качестве показательной жертвы одну из видных фигур в окружении Гороха — участкового, как вы поняли. Только фону этому Дракхену участковый был до лампочки, не сталкивался он с ним, да и вообще, кажется, не знал про его существование. Однако же само убийство одобрил, почему бы и нет, зря, что ль старалась? Олёна, поняв, что с участковым она прогадала, подкинула еще пару идей. Во-первых, разузнала где-то, что у Гороха в подвалах хранится какой-то меч-кладенец, которым по легенде, некий герой в стародавние времена якобы крепко надавал то ли этому Дракхену то ли его родственничку. В любом случае, как она посчитала, Змею этот меч будет интересен. Оказалось, что не больше чем участковый. То ли знал что-то Змей про этот меч, то ли не верил в сказки, но и к этой информации отнёсся равнодушно.
И тогда Олёна выложила свой последний козырь. К Гороху как раз заявилась его двоюродная или троюродная, не важно, сестрица, которая покинула монастырь, где провела детство, достигнув совершеннолетия. Вот её и предложила Олёна похитить, чтобы впоследствии шантажировать Гороха. Но и тут Змей проявил, может быть, чуть большую заинтересованность, да и то, думаю, скорее в извращенном плане. Мой приятель Горыныч тоже постоянно строит глазки нашей Маше, хотя в физиологическом смысле я себе представить процесс веселых любовных игрищ между человеком и драконом не могу. Хотя, кто их, гадов этих крылатых знает…
— Больше ничего не натворила? – строго спросил Кощей.
Бесовка помотала головой.
— Вот и хорошо, вот и славно, — Кощей опять принялся задумчиво мерять шагами кабинет. – А знаешь, Олёнушка, а освобожу-ка я тебя. На волю отпущу.
Олёна вскинула голову и неверующе посмотрела на него, но в глазах её появилась надежда.
— Да-да, вот так просто возьму и отпущу. Только не сразу, а скажем, через год. Хочешь?
Она часто закивала головой.
— Вот и хорошо. Но только этот год будешь служить мне на совесть! А за хорошую службу уже следующим летом будешь свободна. Договорились?
— Да, батюшка-Кощей, договорились! Уж и не знаю как тебя благодарить… Всё сделаю, всё выполню, ты только прикажи!
— Славно, славно… И ещё. Если когда-нибудь потом мне вдруг потребуется от тебя услуга…
— Выполню, батюшка! Только убивать больше…
— Ну вот, условия начались… — протянул Кощей недовольно. – Хорошо, быть по сему. Обойдемся и без убийств. А пока – служи мне верой и правдой! Вон к Федору Васильевичу в распоряжение поступаешь. Слушай его как меня. Всё ли поняла?
Олёна опять закивала, а я икнул. Мне-то она зачем?! Мне своих хватает, да с перебором уже.
Кощей щелкнул пальцами и веревки опали и втянулись в стул.
— Ну, слуга моя верная, иди. За дверью нового начальника своего обожди.
Едва она вышла из кабинета, как я заныл:
— Ну, Ваше Величество, ну зачем мне она?! Мне и Маши…
— Цыц, — заткнул меня Кощей. – Возьмешь ее, пригодится. Заодно присмотришь за ней, как она договор соблюдать будет. А сейчас, Федор Васильевич, о другом поговорим. Хочу тебе дело поручить, важное.
Спасибо, рад. Просто счастлив.
— Не демона, надеюсь, опять изгонять придётся?
— А что, понравилось? – хохотнул Кощей. – Нет, демоны теперь не скоро ко мне сунутся. Другую задачку хочу тебе загадать.
Когда через полчаса Кощей закончил вываливать на мою бедную голову информацию, я взмолился:
— Ваше Величество, ну погодите немного. Дайте мне время переварить услышанное, обдумать. Тогда уже и прикидывать можно с чего начать.
— Вот и правильно, подумать никогда не вредно, — согласился Кощей. – Время у нас есть пока, но и сильно затягивать не стоит. Иди, Федя, прикинь, подумай и за дело берись. Подключай свою Канцелярию, бесов задействуй, а если еще что понадобиться – говори.
Я вышел из кабинета совершенно ошарашенный и мысли вихрем носились в голове, не давая ни на чем конкретно сосредоточиться. Даже про Гюнтера забыл, хорошо, он отсутствовал.
— Батюшка Секретарь, — поклонилась, ждущая меня Олёна.
Тьфу ты, а я и про неё тоже забыл. Не вовремя как она, но деваться некуда. Ладно.
— Пойдем, Олёна в Канцелярию, там и поговорим.
Я махнул Аристофану и мы быстро зашагали к нам.
Едва мы вошли в Канцелярию, как наши, увидев нас, насторожились. Дизель, развалившийся в моем компьютерном кресле — выпрямился, Тишка да Гришка, дрыхнущие на его коленях — завозились и проснулись, Маша, читающая на диване — отложила книгу, а Михалыч просто насупился.
Я сел за стол и кивнул Олёне и Аристофану, чтобы тоже присаживались и начал:
— Ну что, дамы и господа мои, Канцелярия. Дал нам Кощей-батюшка новую задачу. Завтра отправляемся в Лукошкино.
Тишка да Гришка жалобно заскулили и прижались к Дизелю, обхватив его ребра маленькими лапками.
— О сути задания поговорим чуть позже, а пока хочу вам представить Олёну. Она будет действовать с нами, а точнее — параллельно нам. Сейчас коротко о событиях в Лукошкино. Как вы знаете, Олёна, самостоятельно подготовив сложную операцию, прикончила-таки, — тут я подмигнул незаметно Михалычу, — участкового Ивашова, нашего давнего врага. Расскажи нам, красна девица, как это ты всё провернула?
Олёна после обещаний Кощея пришла в себя и была довольно оживлена и вот сейчас, радостно улыбнувшись, она сказала:
— А я накачала яблочко ядом, что мне дедушка Михалыч сделал, и подсунула участковому на окошко в спаленку, он, дурачок и съел его. Ну, вот и…
Тишка да Гришка залезли внутрь Дизеля и посматривали на нас сквозь его ребра, будто из темницы. Маша поморщилась. А дед вздохнул:
— А как же ты, девка, в терем-то бабкин пробралась?
— Ой, да это совсем легко было! – засмеялась Олёна. – Я наняла бесов, они всё и сделали. У меня и шапка-невидимка есть, но она даже и не понадобилась.
— Бесы? – удивился Аристофан. – Мои, что ли, в натуре?
— Ну что ты, рогатенький! Пришлые какие-то, работали в Лукошкино, лохов стригли, вот я на них и вышла.
— А сколько их? – поинтересовался я. – И где же они там работали?
— Трое, батюшка. Нашли они колбасника одного, который свиней держал, а в соседях у него квасник, что квас делает. Так бесы-то ночью забор между ними валили и кваснику весь хрен, который он для кваса растил, копытами своими вытаптывали мол, свиньи соседские забор проломили. А днём подряжались к этому кваснику этот же забор и чинить.
Ну да, на бесов это было очень похоже. И напакостить и подзаработать.
— Бесы же ловкие, юркие, — продолжала Олёна, — где угодно проскользнут незамеченными, вот и подложили участковому яблоко отравленное.
— Понятно.
А она вдруг залилась звонким смехом:
— Теперь, поди, в Лукошкино поспокойней будет без милиции-то!
— Ладно. А с мечом что там?
— А про меч, батюшка, я случайно узнала. Мол, хранится такой в подвалах царских, ну и послала бесов своровать его. Только не смогли они дверь открыть, больно крепкая, да замок мудрёный. В скважину замочную только и разглядели, что стоит там то ли короб, то ли гроб прозрачный, а блестит, будто из хрусталя или стекла сделан. А внутри его как раз меч и виднеется.
— Ясно. И последнее – что там с сестрой Гороховой?
— Молодая дурочка. Всё детство в монастыре провела, теперь к Гороху заявилась, замуж хочет. Начиталась книжек и подавай ей теперь принца на белом коне. Вредная, капризная, крутить ей можно, думаю, как угодно.
— Ну, тоже понятно. У кого-нибудь есть вопросы? Нет? Хорошо. Спасибо, Олёна, иди, собирайся, завтра в Лукошкино отправляемся.
Бесовка встала, поклонилась мне, Михалычу и покинула нас.
— Ну что скажите, Канцелярия?
— Фи. Мне, мсье Теодор, эта мадмуазель не нравится, — скривила носик Маша.
— Аналогично, Маш.
— Это… босс. Надо бы с бесами теми побазарить, — Аристофан покрутил у себя под носом здоровый волосатый кулак. – Чё за дела, в натуре?
— Завтра прибудем в Лукошкино, разберемся.
— Так я с тобой, босс?
— Ага. И бойцов твоих прихватим. Сейчас подумаем, всех или несколько. Михалыч, а ты что скажешь?
— А что говорить-то? Ты нам, внучек, еще ничего и не сказал, токма девку эту показал.
— А про неё, что думаешь, дед?
— Охохошеньки… — протянул Михалыч. – Досталось девке в жизни, эт точно. Видать припекло ее так, что вона на какие страсти решилась. Не суди её, внучек, всякого судьба скрутить может.
— Ну, верно, деда. Посмотрим, как она дальше себя вести будет, а пока близко ее к нам подпускать не стоит, думаю.
Все одобрительно закивали, а я перешел к основной части.
— Расскажу – не поверите! Но задумал наш Кощей создать воздушные войска!
— Ведьмы на мётлах?
— Горыныч?
— Шамаханов с катапульты через стены забрасывать?
— Не угадали. Будем строить летучий корабль!
— Это… босс… А нас на нём потом покатают?
— Ну, Аристофан, — я развел руками. – Сначала построить надо.
Оживившиеся было Тишка да Гришка, снова залезли внутрь Дизеля.
— Именно мы строить будем, мсье Теодор?
— Не переживай, Маш, вряд ли тебе придется топором и рубанком махать.
— Внучек, а как строить мы знаем?
— Молодец, деда, правильный вопрос. Горох знает, а мы должны у него чертежи этого корабля и позаимствовать.
— Я так и знала, — махнула рукой Маша. – Начинается всё хорошо, а на самом деле оказывается бардак.
— Ну как бы то ни было, а тайно отправляемся в Лукошкино. Будем планировать захват чертежей, а одновременно создадим базу для постройки корабля.
— А чавой-та, внучек, в самом Лукошкино строить надумали-то? У нас бы оно поспокойнее было бы.
— Не знаю, Михалыч. Думаю, Кощей на всякий случай не хочет далеко от мастеров Гороховых удаляться. А может и просто хочет после постройки красиво так взлететь прямо из центра города. Пойди, пойми его, таинственного нашего. Но делать корабль будут в городе.
— И на кой он ему вообще сдался, корабль ентот?
— А вот это – уже следующий вопрос и очень тайный. Слышишь, Аристофан? Не вздумай бойцам своим проболтаться!
— Да я, босс, могила! Да что б я, блин…
— Ладно, — отмахнулся я от него. – Короче похоже на то, что Кощей надумал воевать Змея. Не Горыныча нашего, а того, фон Дракхена. Все слышали про такого?
В Канцелярии воцарилась тишина.
— Я, мсье Теодор, уточнить желаю, — нарушила тишину Маша. – Речь идет про того самого Змея, который, очень большой, ест всех подряд и девушек ворует для личных целей, а потом всё равно их ест?
— По описанию похож, — кивнул я.
— Это большой-большой такой, да мсье Теодор? – уточнила зачем-то Маша.
— Ну да, наверное, я сам не видел. Ну, фон Дракхен.
— Я же совсем забыла! – вдруг всплеснула руками наша вампирша. – Письмо от тетушки Катарины пришло.
— При чем тут письмо? – удивился я.
Но Маша уже бросилась к дивану, на котором оставила книгу и, вытащив из нее листок бумаги, показала мне издалека:
— Тетушка срочно просит приехать к ней в Каталонию. Пишет, что довела её инквизиция своими придирками до хронического атеросклероза, говорит, что совсем плоха стала и проститься хочет. Придется вам без меня.
— А ить, внучка, я с тобой! – заявил дед. – Негоже молодой девке одной в такой дальний путь отправляться. А заодно на целительные грязи в Хранцию заверну, спину подлечить. У меня отпусков, не отгулянных, за пять лет накопилось.
— Вы чего? – оторопел я.
— Да и ты бы, внучек, с нами бы поехал. Али еще куда подалее. В Африках сейчас хорошо, говорят. Бегемоты ихние, вот такие морды себе наотъедали, нешто тебе там хуже бегемота будет?
А ну, понятно. Есть у моих соратничков такая первая реакция на опасную ситуацию: бежать куда подальше.
— А ну, отставить панику! – рявкнул я, а потом уже добавил помягче: — Машуль, дедушка, вы чего задергались? Мы же еще и не такие дела проворачивали. Вон, страшно сказать, самого Вельзевула так приложили, что ему до сих пор, небось икается в его пекле. Ай-яй-яй… Не стыдно?
— Не очень, внучек.
— Это вы мсье, просто Змея этого не видели.
— А ты видела?
— А мне и рассказов о нём хватило, мсье Теодор.
Я вытащил из пачки бумаги два чистых листа и положил их на стол:
— Ну, пишите тогда заявления по собственному желанию. Мол, так и так, страшно стало, хочется жизни мирной. Подписывайте и дуйте в бухгалтерию за расчетом. А мы с Аристофаном одни пойдем, да, Аристофан?
— В натуре, босс. Только не одни, а еще ребят моих возьмем, они хоть и не герои — бояться тоже будут, но на дело пойдут без базара.
— Ну, я другого от тебя ничего и не ожидал, Аристофан. Пойдем к твоим бойцам, у них посидим, пока наши коллеги бумажки писать будут. Чтобы с мысли их не сбивать.
Я обнял беса за плечи и повел к выходу.
— Мсье Теодор…
— Внучек…
— Что? Карандаши вам забыл дать? Так это я сейчас.
— Ладноть, Федька, брось. Ну, запаниковали, с кем не бывает? Давай, внучек, садись и обскажи нам подробнее про дело енто.
— Действительно, мсье Теодор, вам бы только поскандалить. Рассказывайте уже.
Вот то-то же.
— Как там Кощей-батюшка воевать со Змеем задумал, я не знаю, да и знать пока особо не хочу. Нам же надо подобраться к чертежам этим, умыкнуть их и построить по ним корабль.
— И всего-то, мсье Теодор?
— Ой, Маш, да у нас прошлое дело с демонами куда как сложнее было. Справимся. А, Михалыч?
— Ну а кудыть мы денемся? Тут же как: или справимся или порешит нас царь-батюшка.
— Ну, вот и договорились, значит. А сейчас давайте прикинем хотя бы в общих чертах. Чертежи эти выкрасть мы пока не знаем как. Прибудем в Лукошкино, осмотримся и будем думать.
— Может майор наш бравый, Калымдай, сподмогнёт?
Калымдай — это очень интересная личность. В деле с демонами сыграл крайне важную роль, взяв на себя и разведку, и диверсии, и просто безопасное внедрение в лукошкинскую среду. Калымдай был шамаханом. Но только от обычных шамаханов, которые больше всего смахивали на татаро-монгольских агрессоров, что внешностью, что повадками, он отличался и очень сильно. Закончив военную академию у Кощея, Калымдай стал вполне грамотным офицером, растерял, по крайней мере внешне, шамаханские привычки и даже разговаривал без обычного акцента, ну, знаете, моя-твоя не понимай, да всэх убиём, всэх зарэжэм! Кроме того, умел Калымдай и менять свою личину. Пошепчет что-то и перед вами уже не шамахан, а, к примеру, самый настоящий царь Горох. Кстати именно это он и проделал на финальной стадии нашей операции – подменил собой Гороха и вполне успешно. Ну и роту свою он лично выдрессировал, бойцов воспитал элитарных, с рядовыми ордынцами даже сравнивать нельзя было.
— Интересная мысль, деда. Я даже не в курсе, где сейчас Калымдай, выясню у Кощея.
— А где мы там жить будем, мсье Теодор? – поинтересовалась Маша.
— Ну, можно на том же постоялом дворе остановиться, что и в прошлый раз. Хозяин там уже лучший друг Михалыча.
Дед захекал. В прошлый наш визит мой дед отрывался на этом хозяине, как только мог и довел беднягу почти до нервного срыва. Да какой там «почти»? До срыва и довёл. Дед умеет.
— Там грязно и амбре далеко не шарман, — Маша наморщила носик.
— Ну, на месте решим, Маш. А вот где мастерские устроим?
— Да что сейчас-то гадать, внучек? – пожал плечами дед. — Тоже на месте поглядим.
— Верно. Кстати, кто-нибудь разбирается в чертежах да плотницком, да столярном деле?
Маша сказала своё дежурное «Фи».
— Чертежи знаю, внучек, только я больше по железу работал.
Михалыч у меня, кстати, не просто дедушка на подхвате, который закармливает меня как на убой. В молодости Михалыч был медвежатником, ну, тем, который сейфы вскрывает. Всю свою жизнь прогастролировал по Европе, а под старость, завязав, пристроился у Кощея на службе. Между прочим, и сам Кощей одно время у Михалыча в учениках числился, слесарное дело изучал. А дед мой, завязав, всё равно остался авторитетом в воровском мире. Да и вообще у всех остальных пользовался уважением. Почему я его моим дедом называю? Да он мне и правда, как родной стал. Сам он семьей так и не обзавелся, а как я сюда попал, сразу окутал меня теплом и заботой за что я ему очень благодарен и воспринимаю его как родного дедушку.
— Это… босс, мои бойцы на подхвате в натуре справятся, — Аристофан гордо задрал к потолку нос-пяточек. — Ну, типа доски постругать, попилить или еще что, это без базара.
— Отлично! Только еще всё равно надо будет мастера поискать, а то мы сами там такого понастроим…
— Тоже на месте думать будем, внучек, — рассудительно молвил дед. — А с девкой ентой Олёной, что делать думаешь?
— Даже не знаю, Михалыч. Бок о бок работать с ней душа не лежит чего-то, но Кощей велел с собой её взять да присматривать.
— А мы, внучек, дадим ей жуть какое важное задание, — дед снова захекал. – И пусть в сторонке от нас крутится, работу свою делает.
— Ну, вариант.
— Про Калымдая, Федь, не забудь у Кощея-батюшки вызнать.
Я вспомнил Гюнтера и содрогнулся.
— Деда, а давай ты сам к Кощею сходишь? У меня еще столько дел…
Маша фыркнула, дед хихикнул, а Аристофан впечатал кулак в ладонь:
— Давай, босс, я с тобой схожу в натуре?
— Деда?
— Ой, Машенька, внучка, смотри, как Феденька наш засмущался! Ну, чисто красна девица перед свиданием!
— Вы, дедушка Михалыч, ничего в романтической любви не понимаете. Два галантных кавалера, это же такой шарман…
— Да ну вас… — я обиделся. Ну, сколько можно меня этим Гюнтером подкалывать?
— Ладно, внучек, схожу я к Кощею.
— Ладно…
— Но если что передать своему хахалю надумаешь, письмишко там надушенное али цветочек аленький, то ты только скажи…
— Михалыч! Иди ты!..
— Иду, внучек, уже бегу.
— И кстати пока все здесь. Ремонт…
Договорить я не успел. Михалыч громко хлопнул дверью, Маша умчалась в свою комнату, Дизель заковылял в генераторную, а Тишка да Гришка так и остались висеть внутри его грудной клетки, отчаянно цепляясь за ребра, но успевая при этом корчить мне рожицы. Один Аристофан не двинулся с места, только вздохнул.
— А всё равно ремонт будем делать! – проорал я в воздух, а потом, уже сбавив тон, сказал Аристофану: — Ладно, готовь своих бойцов, завтра отправляемся.
— В натуре всех?
— Ага. Раз там стройка века намечается, то лишним никто не будет.
Аристофан ушел, а я не успел сесть за компьютер, как снова отворилась дверь. Вернулся дед, да не один.
— Калымдай! – обрадовался я. – А тебя, какими ветрами к нам занесло?
— Здравия желаю, господин генерал! – Калымдай протянул мне руку.
— Вольно, майор. Отставить эти армейские штучки и садись, давай, садись!
Калымдай, улыбаясь, сел за стол и потянул из своего походного рюкзака бутылку коньяка. Вторую, третью, четвертую…
— Ого! Ты что это затеваешь, дружище?
— Ну, за встречу. А потом, за звание мое новое я так и не проставился.
— Уважительная причина! – одобрил дед. – Тишка, Гришка! Подь сюды, проказники!
Тишка да Гришка выросли как из-под земли и вытянулись перед дедом по стойке смирно. Прямо в тему, если бы Тишка не показал мне язык, а Гришка – Калымдаю.
— Вот что, оглоеды, сейчас бегите живо на кухню и попросите у Иван Палыча еды для маленького застолья. Да уважительно просите, архаровцы, с поклонами! И если будет у него желание, пусть тоже к нам присоединяется. Всё ли поняли? Тогда марш!
— Машуля! – крикнул я. – Смотри, какой гость к нам заявился!
Маша опасливо выглянула из своей комнаты, очевидно подозревая, что я под выдуманным предлогом опять заведу речь о ремонте, но увидев нашего майора, радостно взвизгнула и повисла у него на шее:
— Ах, какой шарман, шевалье Калымдай! Как я рада вас видеть, мон ами!
Когда первые эмоции от встречи слегка стихли, я спросил у Калымдая:
— А ты к нам как попал-то?
— Да я же отпуск получил внеочередной за то наше дело с Вельзевулом. Ребята мои по домам разошлись, а я потыкался немного в Орде, ну не моё это, не могу уже я с ними, да и подался сюда вас проведать. А после, может, еще куда направлюсь.
— Ну и отлично! Только мы завтра на новое задание уходим. В Лукошкино.
— Да ну? А что там приключилось? Если не секрет, конечно.
— Для тебя – не секрет. Большое дело там затевается, долго объяснять, но первоочередную задачу скажу. Надо у Гороха чертежи тайные, военные выкрасть.
— Вот как? – он задумчиво забарабанил пальцами по столу. – А меня с собой не возьмёте?
— Серьёзно? Было бы здорово, Калымдай, но ты же в отпуске.
— Да ну его в болото такой отпуск. Я или сопьюсь или с тоски сгину. Давайте я с вами, Федор Васильевич?
— Ох, да я только рад буду. Давай, конечно!
— И вот за это – надо выпить! – дед расставил стаканы.
Хорошо мы посидели, душевно. Хотя и многовато коньяка было. И самогона, который притащил дед, когда закончился коньяк. Я конец веселья, плохо запомнил, так, обрывками. Помню, что Калымдай с Машей затеяли бороться на руках на шелбаны. Кто там выиграл, не помню, но судя по синяку на лбу Калымдая, похоже Маша.
Дизеля помню, как он повязал себе на голову платок, а дед вокруг него наяривал в присядку, а Тишка да Гришка, отбивали им ритм ложками по кастрюлям.
Аристофана помню, который почему-то пихал мне кулаки под нос и орал мол, босс, пошли Гюнтеру рожу начистим.
Ох… Мы же еще увели с конюшни здоровенного черного жеребца. Калымдай гонял на нем по центральному коридору, показывая бесенятам как правильно надо стрелять из лука на скаку, выставив в качестве мишеней с десяток тут же пойманных монстриков. Надеюсь, не попал ни в кого.
В общем, праздник удался.
 
* * *
 
Утром меня разбудил конь.
Нет не галлюцинация. Тот самый громадный и злющий жеребец Кощея, с громким хлюпаньем пил воду из большого кубка, заботливо поставленного кем-то около моей кровати.
— Уйди, животное, — прохрипел я, с жадностью потянувшись к кубку, но едва успел отдернуть руку от громко клацнувших зубов.
— Паразит… — прошипел я, с трудом подымаясь и оглядываясь в поисках одежды.
Воевать с этим монстром мне совсем не светило. Конь только улыбнулся мне. А может и оскалился.
Я, кое-как одевшись, по стеночке вышел в кабинет.
Ага, Михалыч храпит на диване, а на его животе, качаясь вверх-вниз от его дыхания, дрыхнут Тишка да Гришка. Порядок.
Дизель, намертво примотанный веревками к моему креслу, жалобно поглядывает на меня. Надо объявить благодарность тому, кто догадался не дать ему запустить генератор на рассвете.
Маша с Калымдаем валетом спят на столе. Маша закинула ноги Калымдаю на грудь и во сне морщит носик, который чуть ли не уткнулся в сапоги майора. Маша у нас капризная. Ну, армейские сапоги, ну не Шанель номер пять, ну и не нюхала бы …
От этих рассуждений меня оторвало глухое мычание сбоку. Нет, слава всем богам, не корова, хотя наши могли и корову притащить в Канцелярию, жеребца же притащили.
Это мычал Гюнтер с кляпом во рту, плотно примотанный лицом к лицу к статуе какой-то обнаженной античной красотки, наверняка утащенной из картинной галереи Кощея. Надо понимать — для привития правильного вкуса.
— Да что ж ты так громко?! – просипел я. – Тише, а то остальных разбудишь.
Кваску бы… Найди тут квас этот сейчас. В ванную срочно, там воды хоть залейся.
Воды в ванной комнате не было, но был Аристофан. В той самой ванной.
— Аристофан, вылезай, — попросил я. – Водички дай попить.
— Это… босс? – спросил он, не открывая глаз.
— Я-я, — на немецкий манер ответил я ему. – Вылезай.
— Без базара, босс, — так же, не открывая глаз, четко сказал бес, потом просунул руку за спину, покопался и достал из-под себя гриф от балалайки с печально висящими струнами.
— Аристофан, — предупредил я. – Я включаю воду, пить очень хочется. Кто не спрятался — тот утоп.
Бес с натугой подтянулся и перевалился через край ванной, так и не открыв глаз и рухнул на кафельный пол:
— В натуре, босс. Хр-р-р…
Водичка! Я и напился вволю и умылся и сразу почувствовал себя лучше. Вот зачем мы вчера так наотмечались?
Вернувшись в Канцелярию, я чуть не уткнулся носом в подрагивающую спину Кощея. Царь-батюшка изволили мерзко хихикать, чему я очень порадовался. Мог бы и молниями садануть или просто мечом своим любимым.
— Ваше Величество, здравствуйте.
— А, Федька! Погуляли вчера, значит?
— Да мы по чуть-чуть, — засмущался я и поковырял гранитный пол носком кроссовка. – Калымдай проставлялся. Святое дело.
— Тьфу! Святое… За языком-то следи.
— Виноват, Ваше Величество.
— Именно, — Кощей вдруг снова захихикал. – А Горыныч-то уже прилетел, пора вам в путь. Подымай свою банду и марш на выход!
Охохошеньки…
— Может через часик, Ваше Величество? – заныл я. – А лучше — через пять.
— Па-а-адъём! – заорал Кощей во всю глотку.
Ага. Ну, Калымдай у нас человек… тьфу ты! шамахан — военный, он сразу вскочил и стал по стойке смирно, хотя глаз и не открыл. Маша почесала ногой ногу, Михалыч перевернулся на другой бок, Тишка да Гришка сползли с него и недовольно захныкали. Правда, Дизель сделал попытку встать, но без особого успеха, да Гюнтер замычал жалобнее обычного.
Глаза у Кощея начали менять цвет с синего на красный и я поспешил отвлечь его:
— Государь, а что нам с Марьяной этой делать? Ну, с сестричкой Гороха.
Кощей развернулся ко мне и я с удовлетворением отметил, что глаза снова светятся синим.
— За Марьянку не беспокойся пока. Там сейчас мой слуга фон Паулюсус, под видом жениха склоняет её к побегу.
— В монастырь? – хихикнул я.
Кощей, к моему удивлению кивнул:
— В монастырь. Пока. А потом сюда её привезет.
— А вам она тут зачем?
— Женюсь по настроению пару раз, а там видно будет. Может, Гороху обменяю на что полезное.
— Ну как скажете, Ваше Величество, понятно.
— А раз понятно, то час вам на сборы, а я пока распоряжусь Горыныча покормить.
И царь-батюшка, слава богам, покинул Канцелярию.
Не буду вам рассказывать, чего мне это стоило, но через час вся Канцелярия, Калымдай и бесы во главе с Аристофаном, выползали на солнечную лужайку перед дворцовыми воротами на которой, брюхом кверху валялся сытый и довольный Горыныч.
— Здорово, Михалыч! – пропищала левая голова.
— Машуля, любовь наша! – пробасила правая.
— Как жизнь, Калымдай? – поприветствовала средняя.
— И ты здравствуй, Горыныч, — обиженно сказал я, проигнорированный Змеем.
Горыныч перевернулся на лапы и три языка одновременно лизнули меня.
— А! Фу! Зараза! Тьфу! – отплевывался я, едва не задыхаясь от смрада. Языки-то там не как у котенка или даже собачки и прошлись они по мне снизу доверху. — Горыныч, жаба ты с крыльями! Ну чего ты творишь-то?!
Но Змей уже отвернулся от меня. Правая голова кокетничала с Машей, средняя что-то живо обсуждала с Калымдаем и только левая ехидно скалилась мне.
— На от, внучек, утрись, — дед протянул мне большое полотенце, выуженное из своего безразмерного кошеля на поясе.
Где дед урвал этот кошель я не в курсе, но он с ним не расставался. Удобная оказалась штучка, колдовская. И вместимость у кошеля очень даже – шесть пудов запросто помещались. Мы даже Машу в нем как-то транспортировали. И вот сейчас, Михалыч копался в нем, доставая по очереди полосатые деревенские штаны на веревочке, рубаху с расписными петухами на воротнике и стоптанные сапоги. Вот же… Это мой наряд для маскировки в Лукошкино. Терпеть его не могу. Не Лукошкино, а наряд. А Лукошкино мне нравится и девушки там красивые… Это я уже говорил, пардон. Но девушки там и правда красивые.
Едва я успел переодеться, как из ворот выглянула Олёна. Ну вот, а я благополучно и забыл про неё.
— Федор Васильевич! – замахала она. – Идите сюда, пожалуйста.
Ну а теперь-то что? Мы так и до вечера не вылетим.
— Здравствуй, Олёна. Что случилось?
Но она уже скрылась в темноте коридора. Я пожал плечами и шагнул внутрь.
— Батюшка Секретарь, вот…
— Чего «вот»? — я пригляделся и хмыкнул. От ноги девушки, обхватив её петлёй, вилась полупрозрачная розовая веревка, другой конец которой держал в своей призрачной руке старый колдун Лиховид, зависнув по своей обычной манере под потолком.
— Здравствуйте, Лиховид Ростиславович, — вежливо поприветствовал я его.
С ним лучше быть вежливым. Древний колдун с еще дохристианских времен, силой раньше обладал великой, но перейдя в призрачное состояние практически её растерял. Хотя судя по увиденному, немного силушки у него осталось и это наводило на грустные мысли. Лиховид был довольно мерзким старикашкой и обожал совать нос во все дворцовые дела, доводя своими ворчанием и советами до истерики даже Кощея. У меня в Канцелярии он появлялся редко, чему я был рад и ссориться со злопамятным колдуном мне совершенно не хотелось. Достанет же потом, постоянно зависая у нас под потолком и комментируя всё подряд.
— Что у вас тут? – деликатно поинтересовался я.
— Не пускает, батюшка, — пожаловалась Олёна, а колдун довольно захихикал.
— Лиховид Ростиславович, нам на чрезвычайно важное задание пора отправляться. Отпустите девушку.
— А шиш тебе! – захекал колдун. – Моя!
— Ну, Лиховид Ростиславович, — попытался урезонить его я. – Ну вы же призрак, бестелесная тварь… Э-э-э… Творец, то есть. Зачем вам Олёна?
— Нравится, — коротко ответствовал он. – Ладная девка, моя будет.
Даже вникать не хочу, что он с ней делать собирается. Может, заставит ему с утра до ночи поклоны бить, а может, оденет в восточные наряды и прикажет танец живота исполнять, извращенец старый. А мне на задание надо.
— Лиховид Ростиславович, — как можно строже произнес я. – Тут дело серьёзное, сам Кощей-батюшка в путь отсылает. Отпустите девушку, да мы пойдем.
— Шиш!
— А я сейчас Кощея позову!
— А зови! Что он, костлявый наш, мне сделает-то? Ась? А вот и ничего!
— Зато я сделаю, — раздался спокойный голос деда у меня за спиной.
— Михалыч? – удивился Лиховид. – А тебе-то что?
— Сказано тебе — дело у нас спешное. Отпущай девку, Лиховид Ростиславович, а то…
— Ну, чаво сразу-то? – затараторил колдун. – Я ить может влюбленный! Может у меня эти… чуйства, вот!
Олёну аж передернуло.
— Лиховид Ростиславович… — снова начал я, но Михалыч отодвинул меня в сторону и стал напротив колдуна, уперев в бока руки.
— Ростиславыч, — тихо произнес он. – Не доводи до греха.
— Ну, чаво, чаво? – колдун отплыл по воздуху от деда. – Я мыслил ты мне друг, Михалыч, а ты вона как… Ну и ладно, ну и пожалуйста. Сам, небось, на девку глаз положил? Ну и забирай тогда. Помни мою доброту!
Веревка соскользнула с ноги Олёны и втянулась в Лиховида. Он обиженно отвернулся и поплыл прямо в стену, но перед тем, как полностью исчезнуть в ней, оставшаяся голова с длинной, чуть не до пола бородой, сказала:
— А всё одно — девка моя будет!
— Плыви-плыви, — проворчал Михалыч и сплюнул. – От же седина в бороду!
Мы двинулись к выходу, а я по пути, спросил у Михалыча:
— Деда, чего ты какой-то нервный? После вчерашнего еще не отошел?
— Да не, внучек, — вздохнул он, — за Тишку да Гришку переживаю маленько.
Для присмотра за Канцелярией во время нашего отсутствия, Аристофан выделил из своей команды пожилого беса Долиросентабилуса, о, выговорил! Все его просто звали — Долби.
— Да ну, деда, не переживай. Долби – бес ответственный, солидный и за твоими баламутами присмотрит, и Дизеля по утрам остановит, да и вообще за порядком приглядит.
— Так-то оно так, а ить всё одно неспокойно что-то…
Мы вышли на лужайку и только тут, оглядев неровный покачивающийся строй бесов, я задумался. А как мы все на Горыныче-то поместимся? Бесов двадцать штук, да и нас еще четверо.
— Не переживай, босс, — успокоил меня Аристофан. – Мы в натуре своим ходом доберемся.
Оказалось, что у бесов есть какие-то ходы-выходы специальные, то ли под землёй идущие, то ли прямиком через пекло, но путешествовать по ним они могли практически мгновенно.
— О, здорово! – обрадовался я. – Так и я тогда с вами.
— Не рекомендую, мсье Теодор, — вмешалась Маша. – Хотя, если любите авантюры — дерзайте.
— А что такое?
— А что бесу хорошо, то человеку смерть, внучек, — перефразировал известную поговорку Михалыч.
— Да ты что?! – я поёжился.
— Не, внучек, не смерть конечно, — захекал дед, — но голова часов пять адски болеть может или часов пять из нужника не вылезешь или…
— На Горыныче летим! – решительно прервал я его.
Бесы, тем временем захватив Олёну, отошли недалеко и вдруг стали один за другим нырять под землю. Я завороженно следил за ними и только тогда, когда Аристофан, идущий последним, исчез под землей, спохватился:
— Тьфу ты! Мы же не договорились, где встретимся там!
— Фи, мсье Теодор, это же бесы, — пожала плечами моя вампирша.
— Сами нас найдут, внучек, — успокоил дед, приноравливаясь, как бы половчее оседлать Горыныча.
— А ладно. Ну что, полетели?
И мы полетели.
Горыныч втянул свои шипы вдоль спины внутрь, он как-то рассказывал, что ему Кощей такое удобство сделал, и мы в относительном комфорте устроились на нём. Меня, конечно же, посадили спереди, хотя после первых полетах на Горыныче это уже не напрягало. Полет был сказочный во всех смыслах и сильного ветра даже при большой скорости не было.
Михалыч дрых у меня за спиной, Маша с Калымдаем возились и все время хихикали сзади, а я болтал как обычно с Горынычем. Хотя скорее не болтал, а дремал в пол глаза и в пол уха слушал трагическую историю Горыныча и его первой и самой настоящей любви, произошедшей лет пятьсот назад где-то в Южной Америке, которую Горыныч называл Южной Западной Землей. Оказывается у дружка Горыныча, местного авторитетного бога Кетцалькоатля, тоже змея, между прочим, была чудесная, на вкус Горыныча, конечно, сестричка Малитукецаль, с которой у моего Змея и случилась любовь. Но так получилось, что в их идиллию вмешались другие боги, Эхекайлакакоцкатли, Тескатлипока и сам старина Миктлантекутли…
Дремать под такие имена оказалось просто замечательно, чем я и занялся, совершенно наплевав на эти южноамериканские страсти, лишь иногда поддакивая, чтобы Горыныч не обижался.
— …я ему, прикинь, Федь, по рогам ка-а-ак врежу!
— А?.. Да ты что?! А у него и рога были?
— После встречи со мной уже не стало! А потом Тескатлипока с дрыном наперевес кидается ко мне…
Хр-р-р…
— Подлетаем, Федор Васильевич, — внезапно донеслось до меня и Змей, приземляясь, с печалью добавил: — А с Малитукецаль мы так больше и не виделись, эх…
— Да, Горыныч, жизнь… — посочувствовал я, слезая с него на знакомой мне полянке.
Распрощались мы жутко довольные друг другом.
— Ну что, — сказал я, с тоской поглядывая на лес. – Пошли по буреломам да оврагам?
— Ох, Теодор, — вздохнула Маша и вдруг, подхватив меня и деда, взвилась в воздух, распахнув крылья.
— Растудыть… — начал Михалыч от неожиданности, но тут же одумался.
— Ой, класс, Машуль! Спасибо! – проорал я ей.
— Еще мешок яблок, мсье Теодор и мы в расчете. И кстати, а где мой первый мешок?
— А как же Калымдай? – забеспокоился я, резко меняя тему.
— Ну что вы, мсье Калымдай только ненамного от нас отстанет. Настоящий офицер, охотник. Он такой брутальный…
— Маша, у тебя посол есть, — напомнил я.
Не хватало мне еще любовного треугольника во время ответственного задания.
— Мой Кнутик – это настоящая любовь, мсье Теодор! А Калымдай…
— А Калымдай – наш боевой товарищ! – категорически заявил я.
— Ой, что-то руки устали… Просто сами разжимаются.
— Маша!
Не скучно полетали, хорошо хоть, не долго. Маша мягко опустила нас с дедом на землю на опушке леса, а сама тут же удалилась в кустики переодеваться в ненавистный ей сарафан. Обычно Маша щеголяла в черных кожаных штанах и такой же кожаной жилетке но, разумеется, мы ее заставляли перед выходом в люди, одеваться по местной моде. Ну что поделать, маскировка. Сам не от Версаче одет.
Скоро к нам присоединился и Калымдай. Я с завистью посмотрел на него. Даже не запыхался, чертяка. Всё, с понедельника бросаю жирное и мучное и начинаю утренние пробежки вокруг Лысой горы.
Дождались Машу и вышли на дорогу к Лукошкино. К моей печали попутных телег не было и пришлось с полчаса топать своим ходом до ворот города.
А Лукошкино не изменился! Хотя, с чего бы ему меняться? Те же низенькие, поначалу одноэтажные домишки сплошь из дерева, а ближе к центру уже не домишки, а целые дома, а дальше уже и терема. И двухэтажные и изредка трёх. Базар как всегда голосистый, забит народом, товарами, запахами, криками продавцов. Всё как всегда.
Мы быстро миновали базар, оставив шумных торговцев позади и, приблизившись к двухэтажному терему бабы Яги, в котором располагалось отделение милиции, свернули в сторону к конспиративному дому. Это Калымдай еще пару месяцев назад, снял дом поблизости от милиции у хозяев, которые до зимы уехали в деревню. За домом следил некий Боров, эдакий детина с густой черной бородой, да и в целом откровенно бандитской внешности. Хотя пойди тут по внешности определи, кто есть кто. На добропорядочного купца иной раз глянешь и содрогнёшься, а какой-нибудь милый старичок, вроде моего Михалыча, за грошик медный прирежет. Нет Михалыч конечно не такой. Будет он ради грошика руки марать, как же.
Боров, как обычно, разыграл целый спектакль на показ всей улице. Он то кидался обнимать Михалыча, то радостно хлопал по спине Калымдая, принявшего облик простецкого мужичка, то махал мне и Маше, застенчиво стоящим в сторонке и изображающим из себя бедных родственников.
Наконец мы зашли в дом, где Боров тут же вернул себе довольно угрюмый вид, но Калымдай обрадовал его:
— Боров, иди сюда. Зарплату будешь получать? И аванс, кстати, за два месяца вперед.
Боров довольно закивал и заулыбался щербатым ртом, а мы уселись за большой стол в горнице.
Едва Боров притащил самовар, чашки и связку баранок, как в дверь застучали:
— Хозяин, в натуре купи козу! Задёшево отдам без базара!
— Аристофан, — выдохнул я, расслабляясь. – Надо же, как он быстро. Открой, Боров, свои.
В горницу вошел Аристофан ведя за собой на веревке натуральную белую козу. Облик он сменил, но по минимуму — убрал только свиной пятачок и немного сгладил черты лица. То есть морды. Хвост запрятал в широкие штаны, а на голову нахлобучил высокую фуражку, прикрывая рожки. Ему бы еще цветок на фуражку, да гармонь на плечо, ну вылитый деревенский гуляка.
А коза, вдруг резво подпрыгнула и, сделав сальто в воздухе, обернулась Олёной. Во фокус, я и не знал, что она так умеет.
Борова отослали во двор возиться по хозяйству, а мы уселись за стол и я начал первое оперативное совещание нашей диверсионно-строительной канцелярской группы:
— Ну что, дамы и господа, с прибытием. Сначала обрисую вкратце поставленные перед нами задачи, потом обсудим их и перейдём к хозяйственно-бытовым вопросам.
— Жги, внучек! – закивал Михалыч, гордо обводя всех взглядом мол, вона как внук-то могёт!
— Первоочередная, но не самая спешная цель у нас – перемещение царских чертежей летучего корабля из одного места в другое.
— Спереть, значиться, — пояснил дед для непонятливых.
— Для того надо нам сначала просто узнать где эти чертежи хранятся и общую обстановку оценить в окружающем их месте.
— Я, Федор Васильевич, мог бы опять личину накинуть кого из бояр, да погулять во дворце Гороховом, — предложил майор.
— Хорошо, Калымдай, только побережем это для особого случая. Горох сейчас настороже. С колечком волшебным, небось, после прошлой нашей операции не расстается, может и спалить тебя ненароком.
— Во дворце нам нужны свои глаза и уши, — заметила Олёна.
— Верно, Олёна, — согласился я. – Есть предложения?
— А как же! – улыбнулась она. – Я тут свела знакомство с девкой одной дворовой, которую Горох к себе в спальню таскает. Подружки мы теперь с ней.
— Молодец! Думаешь, сможешь через неё подобраться к чертежам?
— Со временем, батюшка, смогу. Но как быстро это произойдет, не ведаю.
— Надоть, внучек, Кощея нашего батюшку тоже к работе подключить, — заявил Михалыч, вертя в руках кружку с отломанной ручкой и подозрительно разглядывая её.
— Это как же, дед? Пусть на Горыныче посреди царского двора приземлится и чертежи себе потребует, а то мол, спалит царский терем на фиг?
— Пусть в зеркало свое колдовское почаще за Горохом смотрит, — парировал дед, протирая подозрительную кружку большим носовым платком, выуженным из кошеля. – Глядишь, и полезет Горох за чертежами ентими, а Кощей-то и подсмотрит где они.
— Дельная мысль, — согласился я. – Тогда, Михалыч, свяжешься с Кощеем и поставишь ему задачу, пусть пашет и не увиливает, а не то…
— Гхм…
— Шучу-шучу… от нервов это.
— А на вот тебе внучек баранку от нервов. И чайком запей.
— Спасибо, — теперь уже я с сомнением рассматривал кружку. — С чертежами значит, пока так и решим. Олёна будет через девицу эту легкого поведения, к ним подбираться, а Кощей-батюшка в зеркало поглядывать. Второй вопрос: меч-кладенец. Велено… хм-м-м… экспроприировать его.
— Спереть, значиться, — снова пояснил дед.
— Мы знаем, что он в царских подвалах хранится за замком мудрёным…
Дед хмыкнул.
— Я знаю, Михалыч, знаю, что для тебя не открываемых замков не существует, но ты прямо сейчас можешь отмычку или что там еще, дать от этого замка?
— Посмотреть надоть, — зачесал в затылке Михалыч. – Так от сразу как сказать-то?
— Вот именно. А еще, помните — там и короб хрустальный вроде, в котором меч и лежит. Его тоже надо вскрыть, да без шума.
— Это легко, мсье Теодор, — удивила меня Маша. – Алмазом прорезается отверстие подходящего размера и всё.
— А у нас есть нужный алмаз?
Маша протянула ко мне руку и на ее пальцах блеснули два больших перстня:
— Оба подойдут, мсье Теодор. Первый мне подарил герцог Тулузский, когда я гостила у него в замке, а второй — у гроссмейстера ордена Тамплиеров хранился и мне случайно достался…
— Спёрла девка колечко, — снова влез дед с разъяснениями.
— Фи, дедушка Михалыч! – привычно возмутилась Маша и под шумок стащила у меня из-под руки баранку.
— Отлично, молодец, Машуль. С алмазами молодец, а не с баранкой, — уточнил я. – Отдай еду!
Ага, сейчас. Я печально проводил баранку в последний путь. В смысле — до Машиного рта и продолжил:
— Тогда остается сам замок.
— Мне тудыть самому надо, внучек попасть, — вздохнул Михалыч. – Одним бы глазком только глянуть.
— Дедушка Михалыч, — вмешалась Олёна. – А возьмите мою шапку-невидимку. Только верните потом.
Девушка покопалась в наплечной холщовой сумке и выложила на стол невзрачную шапочку похожую на тюбетейку или ермолку какую.
— От и славно, внучка, — закивал головой дед. – Верну-верну, даже и не сумлевайся.
— И что, — усомнился я, — никто-никто деда не увидит?
— Только собаки учуять могут, да у котов еще глаз особо устроенный, враз заприметят, — пояснила Олёна.
— Не боись, внучек, проскользну легко, как коньяк в пузо.
— Ну ладно. Тогда с этим тянуть не будем, сегодня же и надо сходить. Хорошо, деда?
— Легко, Федя.
— Следующий пункт, тоже неспешный, но уже надо готовиться к постройке летучего корабля. А это значит, что надо подходящее место найти для ангара — дом, там или сарай большой, да и мастер нужен, который и в чертежах разбирается и плотницкому делу обучен.
— Так Федор Васильевич, — заявил наш майор, подвигая Маше мою кружку с чаем, — есть у нас такой мастер прямо тут.
— Э-э-э… Чай-то куда?
— Фи, мсье Теодор! – возмутилась Маша, поспешно опуская в кружку длинный язык. – Вы же знаете, как это вредно есть всухомятку! Совсем не заботитесь о сотрудниках…
— Да пей, пей на здоровье… Так что за мастер-то, Калымдай?
— Да Боров же, хозяин наш тутошний. И не сомневайтесь даже, хороший специалист.
— Надо же удачно как. Хорошо, закончим, поговорим с ним. А он согласится-то?
— Да куда он денется, — засмеялся Калымдай. – Тем более мы ему и заплатим хорошо.
— Ну и славно. Теперь с самим сараем, что думаем?
— Есть тут один кожевенник, Федор Васильевич, — начал Калымдай. – Я к нему еще тогда присматривался, когда только начали создавать оперативную базу тут, в Лукошкино. У него дом большой, двор не малый, да сарай, думаю, подходящих нам размеров. Всё высоким крепким забором огорожено, да и месторасположение в самом центре города. На виду, потому и внимания никто не обратит.
— Ну, звучит неплохо. А с ним как договориться-то?
— Думаю, не сложно будет. У него в последнее время дела плохо идут. Дошло до того, что он и своих работников распустил и в доме том один с семьёй остался. Дадим ему денежку хорошую, да и спровадим из города до зимы. Полагаю, он только рад будет.
— Возьмёшься за это, Калымдай?
— Так точно, сделаю.
— Есть еще вопрос с сестрой Гороховой, Марьяной. Только я не совсем понял, что от нас требуется. Надо ее к Кощею-батюшке переправить, но этим уже специальный человек занимается. Так что, мы только следим за его операцией и будем наготове. Так?
Все кивнули.
— Булавки-говорушки всем Михалыч выдал?
Все кивнули.
— Ну и бытовой вопрос: где жить-то будем?
— А пойдём-ка, внучек, на тот же постоялый двор? А что, место там тихое, нам знакомое, да и хозяин в нас души не чает, — хихикнул дед.
— Фи. Там пахнет, — заявила Маша, опуская пустую кружку на стол и оглядываясь, чтобы еще стащить.
Вегетарианцев не прокормить. Хорошо, их в мире мало, а то давно бы уже настал продовольственный кризис.
— Маш, тут везде пахнет. Ну что ты капризничаешь? И заметь, у посла снова ты жить не будешь.
— Пуркуа это, мсье Теодор? Почему все вмешиваются в личную жизнь и мешают воссоединиться двум любящим сердцам?
— Ну, понесло девку, — хмыкнул Михалыч.
— А что там за любовная история? – заинтересовалась Олёна.
— Вампирша наша, — пояснил дед, — с послом немецким амуры крутит.
— Как здорово… — мечтательно протянула Олёна.
— Посол к нашим нынешним делам, — задумчиво протянул Калымдай, — никаким боком не касается.
— Маша, значит так, — подытожил я. – Заселяешься с нами на постоялый двор, а в свободное от работы время можешь изредка бегать на рандеву с Кнутом Гамсуновичем.
— Деспотизм и тирания, мсье Теодор! – для проформы заявила Маша, но было видно, что её такой расклад устраивает.
— Они самые, Машуль. Калымдай, ты с нами в гостиницу?
— Я, Федор Васильевич, лучше тут с Боровом останусь. За милицией присмотрю.
— Хорошо, договорились. Аристофан, ты как со своей бандой?
— А чё сразу с бандой в натуре? Отряд у нас чисто боевой такой.
— Отряд так отряд. Так что? Где вы обоснуетесь?
— Да мы, босс, пока так перекантуемся в натуре, а как домик тот с сараем под себя погребем, так мы без базара в него и заселимся.
— Ну, смотри... Ну что, соратнички, есть еще вопросы, предложения?
— Обмыть ить надо прибытие сюды…
— Надо, мсье Теодор, на базар сходить, яблок и пряников на постоялый двор завести побольше, а то там мясо да мясо…
— Михалыч, никаких обмываний! Маша, сама сходи и купи, что надо. Вон у Аристофана бесов возьми в помощь. Только полбазара не скупай!
— Фи, мсье Теодор! У меня организм растущий, мне много еды надо!
— Да ешь на здоровье только потом не жалуйся, что организм в стороны расти начал, — отмахнулся я от нашей вегетарианки.
— Это… босс. Я еще тех бесов поищу пришлых, что участковому отраву подсунули.
— Дело, Аристофан, молодец.
— А я, Федор Васильевич, пойду с Боровом пообщаюсь да в кожевенную лавку наведаюсь.
— Отлично, Калымдай.
— Батюшка, я тогда во дворец к подружке Гороховой пойду.
— Замечательно, Олёна. А ты, кстати, где жить думаешь? С нами в гостинице?
— Нет, батюшка Секретарь, я пока с бесами нашими, а если выгорит дело с лавкой кожевенной, так туда переселюсь. Не хочу на глазах у всего города светиться.
— Хорошо. А кстати, а с теми чужими бесами ты связь потеряла?
— Сговорились мы не встречаться на всякий случай, пока они работу свою не выполнят, участкового не уморят.
Кстати, надо бы Калымдая попросить узнать, как там участковый.
— Ну, за дело тогда, Канцелярия!
Аристофан с Олёной быстро исчезли, Калымдай пошел поговорить с Боровом, а мы решили подождать результатов их переговоров, а пока лениво обсуждали проникновение в царские подвалы.
— Михалыч, может отсюда и сходим во дворец Гороха, а потом уже и на постоялый двор?
— Можно и так, внучек, только тебе подкрепиться бы надоть. Рухнешь где-нить с голодухи на полдороги и тащи тебя потом.
— Ох, дед, ты опять за своё? Недавно же ели, да я еще вон, чаю почти попил, почти с баранками.
— Ить не еда енто, — отмахнулся дед. – Нормальная еда это – мясо. Правильно, Машуль?
— Вы, мясоеды, никогда не перестанете губить природу и убивать несчастных зверушек лишь бы набить свои животы антрекотами да бифштексами с кровью, — сглотнула слюну Маша, видимо вспомнив былые дни.
— Ну да, ну да. А вот, лет десять назад, ты, внучка, не только зверушек кушала, но и человечинкой не брезговала, а?
— Исключительно по необходимости! То, дедушка Михалыч, была черная страница в моей жизни. Мы скоро на базар за пряниками?
— А кстати, Маш, — вмешался я в их разговор. – Ты на базар не передумала идти? А то сейчас Аристофан со своими бесами как умотает куда-нибудь и будешь ты сама с корзинами еды таскаться.
Ответить Маше помешал вошедший с Боровом Калымдай:
— Позвольте представить вам нашего мастера, говорит, обучен с чертежами обращаться.
— А чего ж, — прогудел Боров. – И чертежи могём и топором орудуем…
— По ночам из-за угла? – хихикнул дед.
— И так тожеть могём, — солидно подтвердил бородач. – Однако одному трудновато будет — я братца своего, Свина в артель возьму.
«Боров и Свин, столярные работы?», — хихикнул я про себя, а вслух сказал:
— Хорошо, действуй. По деньгам сговорились?
— Не обидели, — кивнул Боров.
— Вот и славно. А за хорошую работу, еще и от себя лично премию гарантирую.
Боров расплылся в жутковатой улыбке, закивал и вышел из дома. А за ним и мы разошлись. Мы с дедом в царский терем, Маша — всё-таки на базар и в гостиницу, а Калымдай взялся её проводить, заодно послушать новости да сплетни рыночные.
 
* * *
 
Мы с Михалычем стояли в переулке и по очереди выглядывали из-за угла, обозревая царский дворец и так же по очереди, чесали в затылках.
— И не сказать ить, что тупые мы с тобой внучек, а вишь как оно получается…
— Да, дед, что-то не продумали мы всё толком.
Проблема была в том, что попасть Михалычу на царский двор ну никак не получалось даже в шапке-невидимке. Забор был высоченный, ворота охранялись стрельцами и даже и не думали открываться. Торжественной делегации из ООН или на крайний случай из Мозамбика, для которых ворота распахнули бы, тоже не наблюдалось.
Мы для очистки совести даже обошли кругом весь дворец. Нет никаких лазеек, открытых нараспашку калиток или подкопов под забором. И как только стрельцы в ларёк бегают за водкой?
— Может, подсадишь меня, Федь?
— Дед, да Федя ведь у тебя не великан. Забор-то метров десять в высоту будет. Хочешь, я тебе штакетину выломаю, а ты прыжки с шестом устроишь? Я тебе в ладоши похлопаю. В любом случае похлопаю, если даже не долетишь и в забор влепишься.
— Что это ты ить злой такой, внучек?
— Нервы.
— А эти твои нервы — от недоедания! – авторитетно заявил Михалыч. – Вон-ка глянь, Машка наша какая злющая, а почему? А это всё от морковки да капусты.
— У тебя, дед, все болезни от недоедания.
— А разве оно не так?
— Ой, Михалыч, завязывай про еду, — что-то и правда есть захотелось. – Ты лучше скажи, что делать-то будем?
— А давай стрельцов прирежем?
— По-тихому, да? Чтобы никто тут в центре города ничего и не заметил. Что ты, дед, кровожадный у меня такой сегодня?
— Так и у меня нервы, внучек, — вздохнул Михалыч.
Не буду больше его нервировать.
— А давай, внучек, ты стрельцам скажешь, что к Гороху тебе срочно? Они калитку тебе откроют, я и проскользну незамеченным.
— А что каждый вот так может подойти и сказать мол, к Гороху дело есть?
— Сказать-то каждый может…
— То-то и оно…
— А скажешь им, что ты посол князя Тмутараканского.
— Дед, тебе меня совсем не жалко? Ну, пропустят они меня, если даже поверят, ну поставят перед Горохом и что?
— И всё, внучек.
— Вот именно.
 — Зато я зайчиком проскочу за тобой, выполню Кощеево задание, а он мне за енто медаль даст. А может и деньжат ишо отвалит. Ты, внучек не сумлевайся, поминки по тебе я о-го-го какие отгрохаю!
— Добрый ты у меня, дед…
— А то!
— Ладно, хватит думать, надо действовать. Одевай-ка, Михалыч шапку-невидимку и шагай тихонько за мной, а я стрельцам зубы попробую заговорить.
— Лучше – выбить. А я бы под шумок, пока тебя пинать будут…
— Дед!
— Ладноть, ладноть… Это я так, для креативу.
— Ух, какие ты слова знаешь!
— С тобой поведешьси… — пробурчал Михалыч, потом выудил из кошеля Олёнину тюбетейку, напялил на голову, повернул и исчез.
Я уже должен был привыкнуть ко всем этим колдовским штучкам, но сейчас, открыв рот от удивления, заозирался по сторонам пока меня не привел в чувство ехидный голос деда:
— Да тута я, внучек, тута, чего в забор пялишься? Али слово интересное на ём увидел?
— Классная штучка! Ладно, деда, давай за мной и лови момент.
— Ужо я его поймаю, не сумлевайся, внучек! Поймаю и по почкам ему, по почкам!
— Дед, что это ты расшалился?
— Нервы, внучек.
— Молчу-молчу…
Я вдохнул-выдохнул и, решившись, медленно вышел из-за угла, неторопливо направляясь к воротам дворца. Рот я распахнул пошире, головой вертел во все стороны, а глаза раскрыл в восторге и удивлении. Надеюсь, я был похож на деревенщину, впервые попавшего в город. Подходя к воротам, я всё выше задирал голову, не спуская глаз с резного конька на крыше и, разумеется, споткнулся и грохнулся под довольный хохот часовых. Смущенно поднявшись, я стал отряхивать штаны от пыли, но замер, наткнувшись рассеянным взглядом на стрельцов.
— Ух ты… — восхищенно протянул я, обходя стрельцов то с одной стороны, то с другой. А те откровенно скалились и перемигивались, получив небольшое развлечение.
— А вы ж дяденьки, небось тут самые главные енералы, а? Али воеводы царские?
— Я – генерал, — подтвердил рыжий стрелец, — а вот он – воевода. Это ты точно подметил, малец!
— Я тоже генерал! – обиделся вдруг его чернобородый напарник.
— Генерал-воевода?! – восторженно взвизгнул я.
— Не, — поправил меня рыжий, яростно мигая напарнику, — сегодня он простой воевода, а завтра воеводой буду я, а он – генералом.
— Ух, как сложно-то всё, дяденьки! Недаром мне дед говорил мол, воинская премудрость, она самая наиглавнейшая в мире!
— Мудрый дед у тебя, — похвалил рыжий. – А ты отколь тут такой взялся?
— Так из деревни Гадюкино я!
— Ну, я так и подумал, — хохотнул рыжий.
А чернобородый задумчиво протянул:
— А где енто такая деревня? Что-то я и не слышал про такую…
— Ну как же, дяденька главный воевода, — даже обиделся я. – Да Гадюкино в наших краях усе знають!
— Так, где же енти ваши края находятся-то, дубина?
— А! – я закивал головой. – Так это как выйти из города, да Смородину перейти по мосту, так еще три дня лесом – туда, — я махнул неопределенно рукой. — А потом мимо речки Вонючки еще день вниз по течению, а там уже, аккурат, после Жабино и Толстохреновки и наше Гадюкино будет! Как увидите пастуха нашего, дядьку Митяя, так у него сразу спросите, он вам враз дорогу-то и укажет!
— Обязательно спрошу, — пообещал чернобородый. – А ты как в город попал?
— Да тятька корову продать надумал, да меня с собой взял. Хорошая корова, толстая. Не нужна? Нет? Ну, батя продаёт, а я побежал на царский дворец посмотреть. Только ничего не видно…
— Да, дворец у батюшки нашего Гороха, знатный, — подтвердил рыжий.
— Дяденька главный енерал, а кабы мне ну хош одним глазком глянуть, а? Я б Маньке своей как рассказал бы да парням нашим, деревенским, от то они бы меня зауважали!
— Ну что, Семёныч, — обратился рыжий к своему напарнику, — покажем парню дворец?
— Не велено, сам знаешь.
— Да ладно тебе, пусть сиволапый порадуется да в деревушке своей расскажет какие енералы у царя Гороха добрые!
Я радостно закивал и скрючил самую умоляющую рожу.
— Добрый ты, — вздохнул Семёныч. – Ладноть, только быстро, а то влетит.
Ворота конечно, передо мной никто распахивать не стал, а вот калитка, заскрипев, отворилась, куда я и прошмыгнул, ощущая на спине горячее дыхание Михалыча.
Замерев посреди двора и опять старательно раззявив рот, я стал разглядывать дворец. Ну, красиво, честно говоря, ладно так. Всё резное, деревянное, наверное, про такое и говорят – без единого гвоздя. Вот только…
— Всё, внучек, тикай, — перебил мои мысли тихий шепот деда.
Я еще раз обвёл глазами дворец, горестно помотал головой и, развернувшись, зашагал обратно к калитке на улицу.
— Ты чего это, паря? – недоуменно переглянулись стрельцы.
Выйдя на улицу, я снова помотал головой:
— Ну, какой же это дворец? Это – изба. Большая, но изба. Вот мы давеча проезжали мимо дворца Кощея, вот там дворец уж дворец, а это… — я разочарованно махнул рукой. – Да и охранники там все в мундирах с золотыми пуговицами.
Теперь у стрельцов отвисли челюсти, а я поспешил их добить, задумчиво пробормотав:
— Это ж какое у них тогда жалование?
И быстро удрал в знакомый переулок, где расслабился и довольно заухмылялся. Ну и правильно. А чего они?
Теперь оставалось только ждать.
Ждать было скучно. Остро не хватало чего-нибудь в руках, сигареты, например, а лучше – бутерброда. Промаявшись с полчаса и прикидывая, сколько же Михалычу может потребоваться времени на его разведывательную операцию, до меня вдруг дошло, что мы совершенно не продумали, как дед будет выбираться обратно на улицу. Тут уж я совсем пригорюнился. Выйдет он конечно, никуда не денется, но придется ему ждать пока кто-нибудь не пройдет сквозь калитку, а мне, соответственно, придется тоже ждать. Эх…
Но дед мой вышел не через калитку, а прямо через ворота. Прошагав еще с полчаса по кривому переулку, я, услышав конский топот, метнулся к углу и осторожно выглянул. К воротам царского дворца подъезжала знакомая мне уже карета немецкого посла. Ага, а вон и Маша в окошке виднеется и мне язык показывает. Вот же… Ну всё, выговор за самовольство она точно схлопотала! Хотя как бы не пришлось благодарность объявлять, что деда вызволить сумела.
— Спишь на посту?! – рявкнул мне прямо в ухо хриплый голос.
Я подпрыгнул и схватился за сердце:
— Михалыч! Растудыть твою! Ну, нельзя же так подкрадываться!
Михалыч довольно захекал, пряча в кошель тюбетейку-невидимку:
— Всё, внучек, пошли. Всё разузнал, всё разведал.
 
* * *
 
По дороге в гостиницу дед рассказал подробности своего рейда по Гороховскому дворцу.
— А и страшно, внучек! Крадусь я коридорами тесными, палатами низкими, а вся челядь на меня так и пялится! Я хош и знаю, что не видим для ихнего глаза, а кажный раз чуть не до потолка сигаю, когда сквозь меня посмотрят!
— Герой ты у меня, дед!
— А то!
— Так, а с мечом-то что там?
— А лежит он себе спокойно за дверью крепкой, — хмыкнул Михалыч. — А только, скажи мне внучек, а мы и правда с тобой такие тупые и если и сильны, то задним числом?
— Хорошо не задним местом. А что такое-то?
— А чего мы у Машки колечки ее с брульянтами не взяли? Я бы уже сейчас меч тот в кошеле своём нес бы. Замок там хош и мудрёный, но я его гвоздем и открыл и закрыл пару раз. Вокруг короба того хрустального походил, да кукиш сам себе показал.
— Да, — почесал я в затылке. – Это мы оплошали, деда.
— Ничё, внучек, не горюй, — Михалыч попытался погладить меня по голове, но я успел отклониться. — Сделаю я отмычку ладную, да бесов отошлем на дело, они меч враз притащат.
— Ну, хорошо, завтра их и отправим, да?
— Ага... О, внучек, а вот и наша гостиница, — оживился Михалыч. — Как там без нас хозяин наш разлюбезный поживает?
Без нас хозяин поживал, похоже, неплохо. Весь первый этаж, отданный под кухню и трактир, был заполнен народом, шумом, запахами и безудержной гульбой.
Дед, войдя в зал, неспешно огляделся, потом солидно откашлялся, привлекая к себе внимание, Станиславского на него нет. И только когда гул стих и все взгляды обратились к нам, степенно поклонился:
— А по здорову ли, люд честной?
Я вслед за дедом поклонился народу — это я уже наловчился тут, а народ, приглядевшись, взорвался радостными воплями:
— Здорово, Михалыч!
— Здравствуй на века, Михалыч!
— Садись к нам, Михалыч, окажи милость! И внучка своего к нам подсаживай!
Надо же и меня запомнили.
Хозяин, выскочив на шум, увидел нас и тут же обессиленно стал сползать по стеночке, безуспешно пытаясь натянуть на голову замусоленный фартук.
Местная братва моментально сдвинула столы и лавки так, что получился один стол в виде буквы «П», а дед, ухватив меня за руку, зашагал на почетные места, раскланиваясь по пути со знакомцами и представляя меня обществу:
— Внучек мой, Феденька. Молодой ишо, стеснительный. Но в деле нашем ох как лют… Гаврилу Псковского помните? А Гогу Кавказского? Ну вот, нет их больше. А так внучек у меня добёр, собаки уличной не обидит. Хотя демона ентого — Вельзевула так сапогами запинал, что я еле отбил его у Федьки.
Мужики ахали и охали и поглядывали на меня с опаской, а я, заливаясь краской, плелся за дедом, изображая из себя застенчивого маньяка-убийцу.
— А где же это хозяин наш разлюбезный? – громко спросил Михалыч, усаживая меня рядом с собой во главе стола. – Ну-ка ребятишки, помогите страдальцу!
Двое громил, ухмыляясь, подтащили к деду обвисшего на их руках хозяина в полуобморочном состоянии.
— Ну, вот что, любезный, — дед покопался в своём безразмерном кошеле и достал их него мешочек туго набитый золотыми монетами. – Уж расстарайся, милай, не обидь моих гостей, гуляем мы сегодня. А за работу твою тяжкую, за уважение, что нам выказываешь, вот тебе и награда!
Михалыч бросил золото на стол, мешочек гулко брякнул и от этого звука, хозяин наш моментально пришел в себя и, улыбаясь, угодливо закивал:
— Всё понял, батюшка!
— А раз понял, то подавай на стол питьё да яства! Когда еще люду нашему, погрязшему в работе тяжкой да грехах непомерных, отдохнуть с товариществом удастся?
— Ура Михалычу! – дружно заревели мужики.
Хозяин умчался на кухню и уже через минуту бородатый бугай самого зверского вида, толкал трогательный тост в честь деда. И понеслось…
Я на спиртное не налегал, так, пригубливал только для приличия, а вот на еду накинулся. Весь день же голодным по Лукошкино бегал.
Через часик осоловев от съеденных запеченного поросенка, гусиной копченой грудки, заливной осетрины, гречневой каши с белыми грибами, пирогов с капустой, картошкой, яйцом и луком, брусничных, яблочных и смородиновых, я поднялся, с трудом поклонился обществу и отправился наверх в знакомые уже апартаменты, шепнув Михалычу, чтобы он сильно не налегал на самогон. Дед только отмахнулся от меня мол, не учи учёного.
Едва я зашел в маленькую тесную комнатку с двумя кроватями, сразу же рухнул на одну из них, прислушиваясь к колыбельной с первого этажа:
 
— Из-за терема большого,
Прям на весь базарный люд,
Выбегают наши парни
И весь люд в подкову гнут.
 
«Где-то я уже слышал эту мелодию», — подумал я, проваливаясь в сон.
 
* * *
 
Разбудил меня волшебный запах жареного мяса с приправами.
Я сглотнул слюну, открыл глаза и увидел прямо перед собой большой деревянный поднос, заставленный самой разнообразной снедью. Поднос держал Михалыч и ехидно мне улыбался:
— Оголодал, внучек за ночь-то?
— Деда… — я протер глаза. – А ты чего живой-то? Я думал ты после вчерашней пьянки день пластом лежать будешь.
Дед захекал и похлопал себя по безразмерному кошелю:
— А я ить елексиром похмельным запасся, теперь хош каждый день пить могу до упаду!
— Не надо, — строго сказал я. – Дед, ну мы же на дело сюда прибыли, а не пьянствовать. Ты уж потерпи, а потом, как выполним наказ Кощеев, обмоем сразу всей Канцелярией.
Михалыч покивал головой и смущенно протянул:
— Да это я вчера годы былые вспомнил, внучек, вот и решил с ребятками посидеть как в старые времена… Ну куда?! Куда не умывшись, мясо в рот тянешь?! А ну марш во двор, я полью тебе сейчас — умоешься, потом ужо и позавтракаешь… Федька, положь курицу кому сказал!
— А что ты там про былые годы говорил? – спросил я уже во дворе гостиницы, отфыркиваясь от воды.
— Так я ж, внучек, — принялся за рассказ Михалыч, зачерпывая из бочки очередной ковш и опрокидывая его мне на голову, — так и не накопил себе ничего на старость. Всё сразу и проматывал. Как вернусь из гостей от очередного толстосума или банка какого, так первым делом Кощеюшке в общак долю отправлю. Потом часть отдам жёнкам с дитятками, у которых кормильцы на каторге маются, а на остальные ребяткам пиры закатываю. Ох и гуляли мы, Федь! Не поверишь, по неделям из-за стола не вылезали!
— Ну, каждому своё, наверное. А я бы точно откладывал себе на будущее.
— Так скучно же так, внучек!
— Ага, украл, выпил – в тюрьму. Романтика! – процитировал я фразу из известного фильма.
— Не, на каторгу я только разочек и попал. И больше не захотелось.
— Да ты что?! У нас? И долго пришлось отсиживаться?
— Да какой у нас… В Англии ихней, басурманской. Сразу на свинцовые копи и отправили. А мне вдруг так на Родину захотелось… — дед вздохнул и потёр совершенно сухие глаза. — Берёзку обнять, степной ковыль понюхать… Я и подбил ребятишек мол, давайте домой лучше пойдем, чем здесь загибаться. Ну и вернулись на Русь.
— Вот так просто взяли и вернулись?
— Вот так просто, внучек и вернулись. Перебили охрану, прошли ватажкой до моря, по пути подбирая всё, что пригодиться могло, а как к морю вышли, тут и кораблик нам попутный попался.
— Да ладно… Вот так вас на борт взяли и на Русь отвезли? Банду каторжан?
— От неверящий ты у меня, Федька… На от ешь лучше.
Мы уже вернулись в комнату и я накинулся на завтрак, хотя продолжал сгорать от любопытства. Дед редко рассказывал про свои прошлые годы.
— Так что там… ням-чавк!.. с кораблем, деда? Как вас на него пустили-то?
— А чего это мы у кого разрешения стали бы спрашивать? – захекал дед. – Выбрали кораблик побольше да ночью и залезли на него.
— А команда, капитан?
— Капитан с охфицерами своими сразу за шпаги схватились, царство им небесное. А простые морячки с нами решили поплавать. И не пожалели, Федь! Они и рулили и парусами ловко управлялись, а мы им за это и из Бордо да Лиссабона, из Барселоны да Палермо, с Мальты да Афин и так до самого Царьграда, часть доли своей отдавали. Они домой, небось, совсем не бедными вернулися!
— Не понял… Вы что, грабили и пиратствовали по пути?
— Да господь с тобой, внучек! Просто заходили в город какой побольше и просили Христа ради мол, помогите сирым да убогим, — Михалыч снова захекал.
— Ну да, конечно… А серьезно?
— А сурьезно, раз ты рот раззявил, то и пихай в него ногу куриную, чего без дела сидеть? Вот, правильно… Мы, внучек, как в город попадали, так сразу в кабак шли. А ужо потом, день эдак на третий… Да пережёвывай же! Смотреть на тебя тошно!
— Да жую я, жую… И что на третий день?
— А к бургомистру ужо шли или к губернатору какому и вот его тогда и просили поделиться да подкинуть нам деньжат на хлебушек и воду.
— Ага, ну да. А стража что же?
— А ты, внучек, думаешь, они там все в Европах дурные? Стражники как увидят нас оборванных да голодных, сразу слезами от жалости обливаются да по домам расходятся. Даже топорами толком и помахать им приветственно не удавалось.
— А бургомистр вам сразу хлеб и воду вот так просто и выдавал?
— А кудыть ему деватьси? – хмыкнул дед. – Жить-то всем хочется. А то, что тут тебе рассказывать будут, как я возвернувшись пять сундуков золота в Лукошкино прокутил, не верь! У нас набрешут с три улицы, да пять переулков! И трех сундуков не набралось, после того, как я Кощею его долю отсчитал.
— Однако… — протянул я, ухвативши кружку с компотом. – А потом?
— Суп с котом, — отрезал дед. – Дела пора делать, а не байки тут баить. Вона Аристофан тебя дожидается с докладом. Я его к Машке покудова определил, чтобы завтракать не мешал.
Ох, а я про Машу и забыл совсем.
— Деда, а Маша здесь ночевала или у посла своего?
— Здеся, внучек. К полуночи заявилась, да сразу и давай подчищать пироги, что после тебя еще оставались, да вином их заливать. А потом вскочила на стол и стала ребятишек моих новомодным танцам хранцузским обучать…
— И всё вы врёте, дедушка Михалыч! – донеслось из-за стены. – И не пироги там были, а всего три бублика. И не вино, а пиво. И танцы вовсе не французские, а испанские.
— Ну, испанские, так испанские, — покладисто согласился дед. – Гони к нам чертеняку нашего.
— Это… босс, — шагнул в нашу комнату Аристофан. – Какие указания в натуре сегодня будут?
— Здорово, Аристофан. Вы как обустроились?
— Без базара, босс. Калымдай дом кожевенника уже выкупил, мы там конкретно и обосновались. Реальное место, босс. И дом большой и в сарае для чего угодно места хватит.
— А Олёна?
— С нами она. И это… босс, — Аристофан расплылся в улыбке. — Мы пару тех пришлых бесов типа отловили.
— Да ну? И что они?
— Да левые они, босс. С южных земель к нам на приработки отправились. Чмошники какие-то. Порядочному бесу и стоять рядом с ними западло. А еще один удрал. Но ничего, отловим.
— Допросили их? Что они про Олёну и участкового говорят?
— Да так и говорят, что наняла их бесовка, вручила пяток яблок отравленных и велела участкового типа извести, а меч спереть. Мы, кстати, три яблочка у них в сумке и нашли.
— Три? Одно участковому скормили, значит, четыре должно оставаться?
— Два, босс… — потупился Аристофан. – Из этих трех, мы два этим бесам и скормили, чисто поприкалываться… Одно и осталось. А еще одно – у третьего гада, он зачем-то его себе забрал.
— Во как… Померли бесы от яблочек?
— Да ну, босс, помрут они как же! Окосели, как от плохого самогона, мы их вытащили за город да в Смородину и сбросили. Пущай теперь реально на свои земли и плывут.
Аристофан заржал, а я махнул рукой:
— Да и фиг с ними. А твои парни, чем занимаются?
— Дык сидим, ждем приказа, — пожал плечами Аристофан. — Несколько пацанов по городу бродят, присматриваются, а трое у пришлых бесов бизнес переняли – квасника кошмарить дальше думают, забор ему сносить и заново строить. Чего в натуре хорошему делу пропадать?
— Ясно. Ладно, развлекайтесь пока, но будьте начеку. Да и третьего беса отловите все-таки.
— Без базара, босс.
Аристофан откланялся и исчез очень довольный. Явно в Лукошкино ему нравилось.
А тут и Калымдай с нами связался по булавочной связи.
— А, Калымдай! Тут Аристофан говорил, что ты дом кожевенника в аренду взял. Без проблем обошлось?
— Всё в порядке, Федор Васильевич, он только рад был. А у нас тут на милицейском подворье развлечение сплошное. Народ туда-сюда бегает, кто на мента покойничка поглазеть, кто к поминкам готовится, а Шмулинсон, помните такого? Он гроб доставил.
— Ох, ты ж… — у меня нехорошо заныло внутри. — Так умер всё-таки участковый, получается?
— Да куда там! – засмеялся Калымдай. – Живёхонек, только шатает его еще. Но все равно погрузили уже его в телегу, забросали соломой и вроде бы к Гороху отправились всем отделением.
— Ха! Конспираторы!
— Точно.
— Хорошо, майор, продолжай следить за бабкиным теремом.
— Так точно, господин генерал!
И Калымдай завершил связь.
Но не успел я начать отполировывать завтрак чаем с булочками, как Михалыч вдруг дернулся, сделал страшные глаза и, выудив из-под подушки зеркальце для связи с Кощеем, протянул его мне.
— Здравствуйте, Ваше Величество!
— Здоровей видали, — хмыкнул Кощей и нацелил на меня костлявый палец. — Быстро Федя собирай команду, подымай бесов и бегом в подвалы Гороховские!
— А что случилось, Ваше Величество?
— Случилось, что пьянь эта царская совместно с ментом Никиткой, надумали турнир устроить для женихов Марьянкиных.
— Да и пусть развлекаются, нам-то что?
— А то, что они хотят меч-кладенец в турнире использовать! – Кощей развел руками. — Как специально, прям.
— Так нам надо…
— Очень быстро меч тот спереть. Времени у вас часа два есть, не больше. Бесам кражу поручи, они ловкие паразиты, куда угодно без мыла пролезут. Всё, давай работай.
И царь-батюшка отключился.
— Слышал, Михалыч?
— Охти ж мне… — засуетился дед. — Зови срочно взад Аристофана, внучек.
Верно. По булавочной связи я велел командиру бесов как можно быстрее снова явиться к нам, а сам спросил Михалыча:
— Деда, а что там с отмычками?
— Обижаешь, внучек, — дед порылся в кошеле и достал замысловатую железку. – Во! Красавица. Мне-то и гвоздя хватит, а чертям нашим бестолковым, я вот такую вот соорудил.
— Это… босс, — вломился к нам Аристофан, перепуганный и взволнованный.
Сделав ему жест обождать, я заорал:
— Маша! Машуля, зайди срочно ко мне!
Наша вегетарианистая вампирша тут же проскользнула в комнату и я быстро ввел коллег в курс дела:
— Коротко говоря — прямо сейчас надо меч-кладенец спереть. Планы резко изменились. Кощей-батюшка говорит, что если за пару часов не успеем его умыкнуть…
— То что? – хрипло спросил Аристофан.
— То плохо нам будет. А особенно – тебе, как главному исполнителю. Так что бери у Михалыча отмычку, а у Маши перстни с алмазами и быстро-быстро отправляйся на дело.
Маша с неохотой потянула с пальчиков колечки и, протянув их бесу, многозначительно улыбнулась, выпустив клыки.
— Да, ты чё в натуре?! – завопил Аристофан. – Даже и не переживай, верну колечки в целости!
— Хороший мальчик, — кивнула ему Маша.
— Иди сюда, чертяка, — позвал Аристофана Михалыч. – Расскажу, как дверь открывать будешь.
— Машуль, давай быстро переодевайся в местную одежду. С нами пойдешь, мало ли что.
— Ну вот… — Маша опечалилась. Наверняка собиралась к своему Кнутику улизнуть. – А у меня столько дел на сегодня запланировано было…
— Это, каких же интересно?
— Ой, ну мсье Теодор, мало ли у девушки проблем может быть? Волосы помыть, постирать кое-что, покушать опять же…
— Потом, Машуль. Дело есть дело.
— Это… босс, — вмешался Аристофан. — Я пошел в натуре?
— Всё тебе Михалыч рассказал? Давай тогда, удачи, а мы тебя в новом доме ждать будем, в кожевенной лавке.
Аристофан исчез, а мы собрались и вышли на улицу.
Солнышко припекало, но как-то ласково, народу поблизости не было, грязь на улицах подсохла — благодать. Если бы отдыхать, а не работать. А мы быстрым шагом направлялись на Колокольную площадь рядом с базаром, где и находился арендованный нами дом. Чем ближе мы подходили к базару, тем больше народу попадалось нам по пути, а уж на самом базаре, как всегда была толпа, крики, хохот и ругань продавцов и всегда желанных, но капризных покупателей. Пробившись через толпу, мы вышли на Колокольную площадь, уж и не знаю, почему ее так назвали — ни одного колокола я тут не заметил.
— Смотри, внучек, вона наш дом, — указал Михалыч на высокий забор, состоящий сплошь из подогнанных друг к другу бревен.
Ну а как же. Тут если дом хоть чуть солидный, то высоченный забор, запертые накрепко ворота и маленькая калитка, в которую протискиваться надо наклонившись. Штурмом легко такой забор не одолеть, а если и найдется умелец, что перелезет через трехметровую высоту, то с той стороны его уже будут ждать радостные собачки с теленка размером и клыками как у Маши. Приём только по предварительной записи, короче. Но сейчас нам такое было только на руку. Зачем нам любопытные глаза, которых в Лукошкино насчитывалось тридцать-сорок тысяч пар?
На наш стук калитку отворил один из бесов Аристофана и мы по одному прошмыгнули в большой двор, заставленный бочками, какими-то ящиками и прочим хламом. Сарай, предназначаемый нами в качестве ангара для летучего корабля и правда, был очень большой, а из дверей дома нам уже махал рукой Калымдай.
В доме было тихо, чисто и вполне уютно и просторно. Калымдай пожал нам с Михалычем руки, а стоящая рядом с ним Олёна, поклонилась.
— От Аристофана ничего не слышно? – сразу же спросил я майора.
— Никак нет, Федор Васильевич. Но думаю, уже скоро должен явиться. Да вы не переживайте, для бесов это плёвое дело.
— Хорошо бы, — с сомнением протянул я. – Как у тебя дела, Олёна?
— Всё в порядке, батюшка Секретарь, — заулыбалась Олёна. — Чертежи корабля у Гороха в личной горенке хранятся.
— Уже разведала? Молодец.
— Только добраться до них пока никак не могу, — она разочарованно вздохнула. — Они в сундучке с другими бумагами хранятся, я подглядела, а вот тайное место, куда Горох этот сундучок прячет, никак не подсмотрю. Да и ключик от ларца он постоянно на шее носит.
— Взглянуть бы на тот ларец, — протянул Михалыч. — Я бы тебе живо ключ изготовил.
— Да не надо, дедушка, — улыбнулась Олёна. – Я все равно подберусь к чертежам, время же у нас еще есть. А вы, дедушка, лучше шапочку мою верните, а то не всегда удаётся открыто во дворец проникнуть.
Михалыч, покопавшись в своём кошеле, с видимым сожалением отдал бесовке шапку-невидимку:
— Эх, хорошая вещица! В нашем деле ить очень даже способствует.
В горницу ввалился, тяжело дыша, Аристофан с двумя бесами:
— Это… босс! Сделали дело в натуре!
— Ух, молодцы! – обрадовался я. – Без проблем? Как прошло? Где меч?
— Тут эта… — смутился Аристофан, кивком отправляя своих подручных за дверь. – Оставили типа мы меч там.
— Как?! Почему?
— Лоханулись, паразиты, — проворчал Михалыч, ухватив Аристофана за ухо. – А гонору-то сколько было!
— А мне вот интересно, мсье Теодор, — лениво протянула Маша, — Кощей всех бесов убьёт или только исполнителей?
— Да вы чё в натуре?! – заверещал Аристофан, с трудом высвобождая ухо из цепких пальцев деда. – Спёрли мы меч, как и договаривались! Только там шухер был, никак с собой вынести его не могли, так там реально и припрятали. А ночью сходим и без базара притараним меч.
— Что за шухер? – допытывался я. Мне же потом отчет писать если что. Надо быть в курсе деталей.
— Горох с ментом да бойцами своими тоже в подвалы кинулись, — почесал ухо Аристофан, опасливо поглядывая на Михалыча, — мы еле разминулись с ними. А они как увидели, что меча в натуре уже и нет, так такое палево началось, что шагу не сделать. Мы меч в холстину завернули да над дверьми на выходе, на притолоку и запихнули, фиг его там искать будут. А ночью мы конкретно за ним и сходим, не переживай, босс.
— Охохошеньки… — вздохнул я. — А может в шапке-невидимке сейчас сходить за ним, а, Олёна?
— Сложно сейчас, батюшка раз там тревогу подняли, — покачала головой бесовка. — Там стрельцы на каждом шагу теперь стоять будут, да и меч тайно уносить – дедушкин кошель нужен будет.
— Зачем?
— Ну, так если вещь большая, то шапка ее не скроет, только владелец невидимый будет.
Я представил, как по Гороховому двору плывет в воздухе меч мимо стрельцов и челяди и согласился, что идея так себе.
— Деда, а может, ты в шапке сходишь и в кошель меч запихнёшь?
— Да не гони ты волну, внучек, — отмахнулся дед. — Ить загорелось тебе… Ночью Аристофан заберет, а мы ему поможем, а сейчас не гоже туда соваться, девка верно говорит.
Вдруг тихо засмеялся Калымдай.
— Ты чего?
— А Горох-то еще с час назад через глашатаев на площади объявил турнир. Мол, кто с мечом волшебным справится, тому Марьяну в жены. А меча-то и нет уже!
Все заухмылялись – мелочь, а приятно.
— Машуль, у нас сейчас свободное время появилось, так что если хочешь, можешь к Кнуту Гамсуновичу наведаться. Только к ночи подходи в гостиницу.
— Мерси, мсье, Теодор! – обрадовалась Маша и тут же улизнула.
— Аристофан, ты хоть расскажи, как вы дело-то обстряпали? Чего нам там сегодня ожидать, чего опасаться?
— Да там легко, босс, — самодовольно хмыкнул Аристофан. — Мы своими ходами под землей пошли и реально в подвалах царских выскочили. А там тишина, никого кроме бойцов Гороховых, да и те спят через одного конкретно. Мы мимо них прошмыгнули и дверь нужную быстро нашли. Правда, с замком пришлось типа повозиться.
— Как так? – удивился Михалыч. – Я же вам отмычку хорошую сделал да тебе всё подробно обсказал!
— Не-не, Михалыч, — выставил перед собой руки Аристофан. – К тебе без базара претензий нет. Это боец мой лоханулся, сначала не той стороной отмычку запихнуть пытался…
— Ить бестолочь криволапая! – сплюнул дед.
— В натуре, Михалыч, — кивнул Аристофан, обтирая плевок на сапоге о штанину. – Так и запихнул конкретно не той стороной в замок. Пока вытащили, пока правильно воткнули, слышим – шухер начался. Короб тот хрустальный быстро взрезали, спасибо вампирше нашей за алмазики, хвать меч и дёру, а спереди на нас уже конкретно бойцы Гороховские прут. Мы типа назад, а там тупик. И под землю никак не уйти – не дошли еще до нужного места там, где земля реально поддаётся. Ну, меч в холстину завернули и мимо стрельцов по одному просочились к выходу. Уже типа к нужному месту подобрались, а там, в натуре на входе в землю пятеро бойцов топчутся. А велено же реально тихо, без убийств типа, вот мы меч на самом выходе из подвалов на притолоку и засунули, а сами уже через двор и сюда.
— И никто вас не заметил? – удивился я.
— Не, босс! – довольно заулыбался Аристофан, — Мы же конкретно бесы!
— «Конкретно», — передразнил его дед. – Вот и сообщай сам Кощею-батюшке о своем провале конкретно.
— Михалыч… — жалобно заскулил Аристофан, — а давай ты ему типа сам скажешь? А еще лучше — потом, реально после ночной операции, а? А я не забуду доброту, блин буду, а?
— Стол пустой, батюшка Секретарь — голодный, — проворчал Михалыч. – О какой доброте говорим, милай?
— Так это мы в момент! – засуетился Аристофан. – Ща сделаем без базара!
— Дед, ну завтракали же недавно, — укоризненно протянул я, едва Аристофан исчез из горницы.
— Да когда енто было? – отмахнулся Михалыч.
Короче, поесть мне всё-таки пришлось. А когда вернулись в гостиницу так и еще раз. Как же, дорога-то длинная была от Колокольной площади, аж минут двадцать пешком, да и сил еще сколько нужно для ночной вылазки, кушай, внучек, кушай… А внучку отбиться не удалось и пришлось потом до ночи валяться, пытаясь уложить поудобнее всё съеденное в пузе. Надо молоко себе затребовать за вредность. С булочками.
 
* * *
 
Как стемнело, мы втроем — я, дед и Маша, покинули гостиницу и направились в дом на Колокольной площади, который на время нашей воздушно-корабельной операции стал нам главным штабом.
На выходе из гостиницы, дед кивком указал на Машу расслабившемуся хозяину:
— Мы скоро. Девицу нашу кровушкой христианской попоим и вернемся.
Хозяин икнул, хотел было перекреститься, но вспомнив про христианскую кровь, отдернул от груди руку, тихо взвыл и бочком улизнул на кухню. А Маша в связи с налётом на царский дворец, вновь одетая в свой кожаный костюмчик, возмутилась:
— Вы, дедушка Михалыч совершенно не представляете себе образ жизни и быта настоящих вампиров. Из-за таких как вы и идут по всему миру клеветнические истории очерняющие благородный облик истинного дитя Ночи. Ну почему кровь должна быть обязательно христианской? Любая подойдет. И даже больше вам скажу, дедушка, основываясь на своем опыте, могу утверждать, что кровь мусульман и иудеев, как людей соблюдающих определенные правила приема пищи, гораздо вкуснее и полезней, чем кровь ваших христиан. А уж про некоторые племена, употребляющие только растительную пищу, я вообще умолчу, скажу только, что не зря они считаются деликатесом и рекомендуются в качестве оздоровительной диеты.
— Волнуешься, внучка? – понятливо спросил Михалыч.
— Немножко, дедушка, — поёжилась Маша. – Монарший двор всё-таки. Куртуазные шевалье, модницы фрейлины, интриги и дуэли на каждом шагу, шарман… А тут я, в таком вот сопровождении.
— Видал, внучек? – повернул ко мне голову Михалыч. – Мордами мы ей не вышли.
— Ой, ну при чем тут ваши светлые благородные лица, дедушка Михалыч? Просто засмеют ведь, если я в вашем обществе при дворе появлюсь.
Я немного обиделся:
— Машуль, а ты не перечитала своих любовных романов? Мы же не к Людовику какому-нибудь на приём чешем, а потолкаться, даже не при — а на дворе у Гороха. И чем вообще тебе наше общество не нравится?
— Нравится, нравится, — отмахнулась вампирша, задумавшись. – А ведь вы правы, мсье Теодор, для Гороха у вас вид вполне подходящий.
— Вредная у нас Машка, — пожаловался мне Михалыч. – Славных работников Канцелярии ни в грош не ставит.
— А мы, дед, закончим это дело и отдадим её кому-нибудь. Агриппине Падловне, например. Подучится маленько и будет дебеты с профицитами туда-сюда гонять. И никакие морды её смущать не будут.
— Вы, мясоеды, все поголовно злые, так и стараетесь бедную девушку обидеть…
— Не завидуй, Машка, не хорошо ить это.
В такой милой беседе путь до штаб-квартиры пролетел незаметно. Мы дважды нарывались на стрелецкие патрули, но Маша вовремя оборачивалась туманным облачком, совершенно незаметным во тьме, а мы с дедом стрельцов не интересовали.
Все наши были уже в сборе и я еще раз уточнил наш план:
— Итак, Аристофан, ты первый.
— Это… босс, я в натуре с одним бойцом внутрь просочусь за мечом, а остальная братва реально на улице ждать будет вдоль забора. Ну, кипеж там поднять, если чё или типа для прикрытия.
— А я, Федор Васильевич, — вставил Калымдай, рассовывая ножи по всей одежде, — с бесами буду. Пока Аристофан в подвалы пойдет, вместо него руководство отрядом на себя возьму.
— В натуре, — кивнул, соглашаясь, Аристофан.
— Отлично, — одобрил я. – А мы с Михалычем на царском дворе притаимся на всякий случай, а Маша займёт позицию где-нибудь повыше, наблюдать за общей обстановкой будет.
— Если что, Машка, — наказал дед, — кукуй семь раз, да с чуйством, душевно эдак.
— Ну, дедушка Михалыч… — насупилась Маша.
— Завязывай, дед, — вступился я за Машу. – Потом после дела прикалываться будешь.
— Давай, внучек, ругай деда, ругай, — обиделся Михалыч. – Все вумные такие стали… А скажи мне, умник, а ты запасные портки захватил?
— Ну что за намёки, дед? – теперь уже я обиделся. – С чего ты взял, что я испугаюсь?
— А я и вовсе не об ентом. Я ж знаю, что ты у меня – херой! А только, как Гороховские волкодавы тебя за мягкое место потаскают, ты так и будешь в порванных портках по городу щеголять да голым задом девок смущать? Ишь ты, какой у меня проказник, оказывается, Федька! На всё готов лишь бы внимание девичье к себе привлечь!
— Блин… Точно, там же собаки сторожевые…
— За нас не переживай, босс. Нас реально, никакая шавка не заметит.
— И то хорошо…
— Босс, так мы пойдем в натуре?
И бесы вместе с Калымдаем, посмеиваясь и поглядывая на нас, растворились во тьме.
— Дед, — вернулся я к животрепещущей собачьей теме, — вот только не говори, что ты еще не придумал, как проблему с волкодавами решить.
— Ага, — удовлетворенно закивал Михалыч, — значится, плохой у тебя дед? А как жареный петух в мягкое место клюнул, так сразу хорошим стал?
— Да хороший ты у меня, деда, просто замечательный! Только что это тебе сегодня мой филей покою не даёт? Ты у Гюнтера, что ли нахватался?
Михалыч возмущенно фыркнул, но я быстро, не давая ему слова молвить, а то сейчас начнется проповедь на полчаса, сказал:
— Ну, давай, выкладывай, что ты там от собачек припас?
Дед еще пофыркал немного, как ёж-альбинос над белой мышью в блюдце молока и, покопавшись в кошеле, протянул мне круг пахучей домашней колбасы.
На самом-то деле, тут вся колбаса — домашняя, а вот милой моему сердцу «Докторской» или хоть палочку сырокопченой днем с огнем не найти. Хотя, надо честно признаться, здешняя колбаса очень даже ничего, а жареные колбаски Иван Палыча так вообще шедевр кулинарии, но хочется иногда взять такой толстый кружок обычной вареной, да ляпнуть его на ломоть хлеба, а если еще и горчичкой умеренно сверху намазать… м-м-м…
Пардон, отвлёкся.
— Ну и что мне с ней делать? – я недоуменно повертел в руках колбасу, понюхал, примерился, открыл рот, но передумал. Не время сейчас для еды. – Хочешь, чтобы я съел её и дыхнул на собак, а те от зависти и перемрут? Или поделить её между псинками, а они за это меня трогать не будут?
— Посмейси мне еще Федька! Живо бери колбасу в руку и держи покрепче!
— Ну, взял, держу. И что теперь?
— А таперича, как попадем на царский двор, ить сразу начинай по нему кругами бегать и колбасой маши во все стороны. Все собаки за тобой кинутся, а я тем временем…
— Михалыч!
Отмщённый дед довольно похекал и уже вполне серьезно протянул мне небольшую склянку:
— На вот, сделай три махоньких глотка.
— Прямо выпить? – я недоверчиво и с опаской повертел в руках бутылочку с густой, будто масло, жидкостью. Кто его старого приколиста знает, еще подсунет касторки или отвар перца чили для поднятия настроения.
— И не сумлевайся, внучек! – заверил меня Михалыч. – Это – еликсир самого Готфрида Бранденбургского!
— Ух ты! Самого Готфрида?! А кто это такой?
— Да напарник мой по молодости, — отмахнулся дед. – Знатный алхимик был, золотые руки. Ежели надо свинец в золото превратить или философский камень из булыжника с мостовой сделать, а то и вечной молодостью какую-нить богатую старую дуру одарить, то лучше его, мазурика и не сыскать. Но вот, что на самом деле умел, так енто еликсиры всякие полезные составлять. Так что глотай, внучек, глотай.
— Шевалье, вы скоро? – спросила заскучавшая Маша.
— Эх, ладно, — решился я и сделал три быстрых маленьких глотка.
Ну а кто говорил, что эликсир или любое зелье должны быть вкусными? Это же не коньяк и не сгущенка. А жаль.
Откашлявшись и отплевавшись, я протянул склянку Маше.
— Ну что вы, мсье Теодор, — улыбнулась она, демонстрируя мне клыки как у известной киски Багиры. – Меня собачки и так любят.
— Ага, — хихикнул Михалыч, — так любят, что от одной улыбки с воем разбегаются. Ну что, пошли ужо?
— На, Михалыч, сам-то не забудь глотнуть эликсиру своего, — я вернул деду склянку.
— А мне-то зачем? – удивился дед, бережно пряча бутылочку в кошель. – Я еще вчера у Кощея-батюшки на нас с тобой оберегов заговоренных взял и от собак, и от волков, и от прочей живности.
Вот не могу я при дамах материться, даже когда очень хочется, как сейчас.
 
* * *
 
До дворца мы добрались без происшествий, на стрельцов не нарвались, да и с внешней стороны царского забора патрулей не было видно, зато бесы уже были здесь. Я их и не увидел, только догадался об их присутствии, услышав тихий шепот Калымдая:
— Федор Васильевич, у задней калитки телега стоит милицейская да стрельцы и ментовские и царские кучкуются. Телега сеном заполнена, видать опять скрытно участкового привезли к Гороху. Вы уж поосторожнее там.
— Угу, спасибо, — шепнул я в ответ, вздыхая про себя.
Не везет и всё тут. За Никиту я рад, конечно, что он выздоровел, но как же он сейчас не к месту тут оказался.
— Машуля, — я обернулся к нашей грозной вегетарианке, — перенеси нас через забор куда-нибудь в тихое местечко.
И тут же зашелестели распахивающиеся крылья, сильные руки вампирши подхватили нас с дедом и мы взлетели в поднебесье, как два ангела возвращающихся домой с корпоратива, бережно удерживаемые третьим, трезвенником. Правда, до небес мы не долетели и слава богам, а были тихо и мягко опущены Машей возле большой поленницы дров. Тихо хлопнули крылья, и мы с дедом остались одни, замерев и внимательно прислушиваясь. Тишина. И сильный запах колбасы. И тихое чавканье.
— Дед, ты чего?! – зашипел я.
— Нервы, ням, внучек, — прошептал дед. – Хочешь кусочек?
— Сейчас же все собаки сбегутся!
И точно, топот лап по утрамбованной земле и возле нас появились три широко улыбающихся пасти с высунутыми языками, с которых довольно зловеще тянулись капли слюней. А еще зубки. И горящие глазки. А по мере приближения к нам, постепенно вырисовывались и мохнатые мощные туловища, ростом мне по пояс.
Я домой хочу! К компьютеру! В мою родную Канцелярию с крепкой дверью и засовом! К Тишке да Гришке, к Дизелю! К Кощею, что б его волки съели, надо же было загнать нас в Лукошкино на съедение этим монстрам!
— Кутя-кутя, — послышался шепот. – На от тебе колбаски. И тебе тоже. Да и тебе я дам, не дергайся, погодь, отломаю только кусок... Поглянь-ка, внучек, как жрут оглоеды. Совсем их тут замордовали на царской-то службе... Ну, вот еще кусочек. И тебе тоже на, держи. Всё, нету больше. Нету, говорю, и не принюхивайся! Эх, давайте хош за ухами почешу и бегите отсюда. Марш дворец сторожить, кому сказал!
Собачки разочарованно вздохнули, хором лизнули Михалычу руку и исчезли во тьме.
Я облегченно выдохнул и снова прислушался. И снова тишина. Вот и славно, вот и замечательно. И это замечательно длилось еще минут десять не меньше, а я тем временем радовался тому, что наша операция проходит тихо и по плану. И сглазил, конечно же.
Со стороны входа в царские подвалы вдруг послышался шум, какая-то возня, а через несколько минут мимо нас проскакал волкодав, урвавший себе для игр большую палку, которую счастливо сжимал в пасти. Мы с Михалычем переглянулись, одновременно пожали плечами и тут в нас врезался запыхавшийся Аристофан.
— Это… босс! – прохрипел он. – Держите падлу! Этот гад в натуре меч спёр!
И он тут же исчез, рванувшись почему-то куда-то в сторону.
— Давай, внучек, в погоню за собачкой! – скомандовал дед, но сам не двинулся с места, растерянно вглядываясь в темноту.
В погоню, ага. Про кошку в темной комнате все слышали. А про собаку в большом и таком же темном дворе?
— Дед, колбаса осталась? – с надеждой зашептал я.
— Всю сожрали, паразиты…
— Ну и где его искать, кобеля этого блохастого?
Но искать его не пришлось. Он сам медленно, будто на парашюте, спланировал сверху и завис перед нами на уровне моих глаз и дедова затылка.
Я икнул. Дед охнул. Пёс засопел и сказал:
— Ну что вы, мсье Теодор на него смотрите? Забирайте меч и летим домой.
— Маша?!
— Ну не собака же, мон шер.
Точно, Маша. А псине было уже совсем не до нас. Бедная собачка вздыбив шерсть, обреченно висела в Машиных когтях, зажмурив от страха глаза, но, так и не выпустив из пасти меча, завернутого в холстину.
— Отдай меч! – прошипел я, схватившись за лезвие и дёргая меч к себе. – Отдай, собака!
Ага, как же. Обезумевший волкодав только сильнее сжал зубы. Не поцарапал бы меч, а то Кощей убьёт всех без разбору, поди тогда доказывай, что это псина виновата.
Михалыч вздохнул, покопался в кошеле и воздух опять окрасился ароматом колбасы.
— Михалыч?! – возмутился я.
— Да это последний кусочек, — виновато прошептал дед. – Тебе на завтрак берёг.
Он подсунул колбасу к носу волкодава и тут же глазоньки собаки широко открылись, хвостик завилял, ротик распахнулся, а меч мягко упал в мои подставленные руки.
— Машка, бросай кобеля, хватай нас и тикаем! – скомандовал дед и пёс тут же рухнул на землю, но, кажется даже и не заметил этого, сладострастно заглатывая колбасу.
— Постой, деда, — притормозил я его и сжав головку булавки, торчащей у меня в воротнике, тихо позвал: — Аристофан?
— Э-э… Босс? – тут же откликнулся бес, пугая меня прерывистым дыханием.
— Всё, меч у нас, уходим! – скомандовал я.
— В натуре? – удивился Аристофан, а я даже обиделся на такое недоверие в способности вышестоящего начальства.
— Давай-давай, — рявкнул я. – Сваливаем по-тихому!
По-тихому не получилось.
— Приведе-е-ение! – вдруг раздался истошный вопль, разбудивший бы всё Лукошкино, если бы добропорядочные граждане не имели привычки спать, не обращая внимания на вопли загулявших допоздна таких же добропорядочных, но более счастливых в данной ситуации, жителей.
— Машка, летим! – уже не таясь, заорал дед.
Но Маша вдруг радостно захлопала в ладоши, вглядываясь в противоположную от нас сторону двора:
— Ой, приведения! Ах, какие милые спиритус! Давайте с ними поиграем!
Мы с дедом машинально взглянули в ту сторону. Две призрачно белых фигуры метались на дальнем конце царского двора. Даже в темноте были отчетливо видны их бесформенные развивающиеся оболочки, нагнетающие первобытный ужас. Мы оцепенели, но радостный Машин «Ах, шарман!», привел нас в чувство. Дед выхватил из кошеля молоток, а я поднял двумя руками над головой меч, хоть и завернутый в холстину, но, тем не менее, заставивший почувствовать себя одним из семи самураев из одноименного фильма.
— Ох, нет! – вдруг горестно раздалось над нами. – Это не спиритус, это – люди.
И Маша, подхватив нас, печально взлетела в воздух.
Что, действительно, люди? Болтаясь в Машиных объятиях, я продолжал вглядываться в темноту. Ха! И правда, никакие это не приведения!
— От, внучек ты у меня и паникёр! – дед явно пришел к тому же выводу, но поспешил как обычно всё свалить на меня. – Смотри-смотри, как запрыгали!
Точно — одна фигура метнулась на задний двор и скрылась за постройками, а другая, большими прыжками добежала до царских палат и исчезла за дверьми.
— Карнавал у них тут, что ли? – проворчал я, когда Маша плавно опустила нас на землю. – Хэллоуин и сюда протянул свои грязные буржуазные щупальца?
— Чавой-та говоришь, внучек? – не понял меня дед, но я только отмахнулся.
— Всё, пошли на базу.
И мы быстро и, что снова порадовало — без приключений, вернулись на Колокольную площадь.
В большой горнице, плотно закрыв ставни и запалив множество свечей, нас уже дожидались бесы во главе с Аристофаном и Калымдаем.
— Вот! – я торжественно положил на стол меч-кладенец. – Выполнили мы задание Кощея-батюшки, с чем я всех и поздравляю!
Аристофан вдруг принюхался, присел и подозрительно посмотрел на меч:
— Это… босс. Можно?
— Конечно, Аристофан, распечатывай оружие.
Аристофан немного повозился с завязками, потом тряхнул мешковину и на стол вывалился… большой копченый угорь, заполнивший горницу мощным духом.
 
* * *
 
Это потом мы разобрались, что произошло и каким образом умудрились настолько мощно облажаться. А в тот момент все сначала оцепенели, потом разом зашумели, перебивая друг друга. Я тупо смотрел на несчастную рыбину, похожую на длинную толстую змею и никак не мог сообразить, а каким образом меч, который мы отбили у волкодава, смог превратиться в угря? Я же его из рук не выпускал!
— Деда, — тихо спросил я у Михалыча, — может, на него колдовство наложено было? Ну, если чужой его в руки возьмет, то меч, в качестве защитной реакции в рыбу превращается?
Михалыч только горестно вздохнул и жалостливо погладил меня по голове.
— Господин генерал, — вдруг прорвался сквозь шум голос Калымдая, — дозвольте мне?
— Валяй, майор, — безвольно махнул я рукой.
— Молчать! – рявкнул Калымдай и тут же наступила гробовая тишина. – Аристофан, коротко и по существу доложи о проведении операции.
— Так это… — Аристофан почесал между рожками. – Мы в натуре тихо вошли в подвалы и сразу же взяли меч. Он там так и лежал без базара. Вышли во двор и тут на нас налетел гад какой-то, да так крепко врезался в меня, что реально я в одну сторону отлетел, а меч в другую. Мой боец типа подхватить меч попытался, но тот гад, смотрю уже сваливает с мечом от нас. Ну, мы за ним. На босса еще наткнулись и снова догонять, но он, гад вёрткий, так конкретно и носились за ним пока босс отбой не дал мол, сам уже меч надыбал. Ну, мы и свалили оттуда.
— Так и было, — подтвердил я. – Только тот гад волкодавом оказался.
— Оборотень?! – ужаснулся Аристофан.
— Да не, обычный дворовой пес. Мы с Михалычем увидели, как он мимо нас пронёсся с мечом в зубах, а тут и ты за ним подбежал мол, ловите гада. Ну, мы и поймали.
— Я в натуре про мужика того говорил…
— А мы на собаку подумали…
— Получается, — подытожил Калымдай, — два свертка было похожих друг на друга. В одном меч, а в другом – угорь.
— И кому же, мсье майор, — возразила Маша, — понадобилось ночью ходить с копченой рыбой, завернутой в материю? Абсюрд какой-то. Ни в одной стране, где я была, и помыслить о таком невозможно.
— У нас… — начал Калымдай.
— …возможно, — закончил за него дед.
— Погодите-погодите, — в голове у меня крутились картинки, а потом вдруг сложились как пазлы. – Получается, что кто-то во дворце спёр копченого угря, завернул его в холст такой же, как на мече, вышел во двор и столкнулся там с нашими бесами. И он и наши выронили свою ношу, но рыбку утащил пробегавший мимо пёс, а меч схватил тот вор и, решив, что это его угорь, удрал вместе с ним. Так что ли получается?
Все замолчали, задумались.
— В натуре, босс, — первым кивнул Аристофан.
— Да, Федор Васильевич, — тоже кивнул Калымдай. – Больше ничего в голову не приходит.
Аристофан тут же умчался со своими бесами на розыски похитителя угрей и мечей, но уже через час вернулся, огорченно разводя руками:
— Хана нам, босс. Прибьёт в натуре нас Кощей.
На этой совсем не позитивной ноте и закончился этот хлопотный и сумбурный день.
Наша троица так и завалилась спать в штаб-квартире, не найдя сил возвратиться в гостиницу. А я, уже засыпая, успел подумать: «А кто же это у Гороха и зачем приведениями наряжался?»
 
* * *
 
Разбудил меня утром Михалыч. Точнее – копченый угорь, которого дед положил мне на подушку. Так что проснулся я от запаха, а окончательно проснулся от своего крика. А вы бы не заорали, проснувшись со здоровенной змеюкой на подушке?
Угря мы с горя съели на завтрак. Кстати, вкусный угорь оказался. А после чая с пирожками, дед, тяжко вздыхая, притащил мне колдовское зеркальце для связи с Кощеем.
Связываться с Кощеем и докладывать о нашем поражении ну очень не хотелось. В конце концов, Михалыч, Калымдай, Аристофан и Маша сгрудились позади меня в качестве группы поддержки и я, скрепя сердце, вызвал царя-батюшку.
— Здравствуйте, Ваше Величество.
Кощей посмотрел внимательно на меня, обвел взглядом моих соратников и понимающе кивнул:
— Упустили меч.
— Ага, Ваше Величество, — я опустил голову, а за спиной у меня дружно вздохнули. – Упустили.
И тут Кощей захохотал. Он надрывался как деревенский парень, впервые попавший на выступление Петросяна, тыкал в зеркало костлявым пальцем и просто захлёбывался от смеха:
— Ой, не могу! А-ха-ха-ха! Получил, Секретарь?! Огрёб по полной?! Ой, мочи нет! Загордился Федька, важным стал, а тут, а-ха-ха… с таким плёвым делом справиться не смог! Ох, Канцелярия… Ну уморили!
— Ну чего вы, Ваше Величество?.. – промямлил я. – Ну бывает…
— А вот впредь тебе урок будет, Федька! Но чтобы меч мне раздобыл! Понятно?
— Понятно, Ваше Величество. Будем искать…
— Что?!
— В смысле — отыщем и раздобудем и пред очи ваши темные предоставим!
— Оттож.
И Кощей прервал связь.
Я медленно повернулся к своим и робко произнёс:
— Пронесло вроде?
— Ага, беги портки меняй, внучек, — хихикнул дед.
Наши заулыбались, а я даже не обиделся на Михалыча — такое облегчение на меня нахлынуло после доклада. А ведь Кощей мог и прикончить нас за проваленное дело. Это у него запросто. Может потом бы и пожалел о сделанном сгоряча, но нам бы от этого легче уже не было.
Облегчение облегчением, но искать меч было необходимо.
— Давайте так, — расписал я задание нашей группе. – Калымдай с Аристофаном, активируют бесов и подслушивают, вызнают всё, что нам может помочь.
— Понятно, Федор Васильевич, — кивнул Калымдай.
— Сделаем, босс без базара. Я бесов раскидаю. Часть у бабкиного терема высматривать будут, часть у дворца, а остальные пусть по городу пошастают, типа послушают, что народ говорит.
Заскрипела дверь и в горницу вошла Олёна, поддерживая перекошенного беса.
— Что случилось?! – вскочил я.
— Не ведаю, батюшка Секретарь, — покачала головой Олёна. – На улице его подобрала, да сюда привела.
Бес пытался что-то сказать, но его крючило так, что из пасти вырывалось одно мычание.
— Сейчас, босс, — Аристофан подошел к раненому и, подхватив, потащил прочь из комнаты. – Разберемся в натуре.
— Как успехи, Олёна? – я опустился на лавку.
— Подбираюсь к чертежам, батюшка. Только трудно там. Постоянно люди туда-сюда бегают, бояре к Гороху шастают. Медленно дело идет, но вы уж будьте уверены — чертежи я раздобуду.
Девушка явно старалась выслужиться, замаливая прошлые грехи. Ну и отлично, одной головной болью меньше. Пусть работает.
В горницу вошел, ухмыляясь, Аристофан:
— Всё в порядке, босс. Братва чисто приколоться решила и последнее отравленное яблочко какому-то юродивому у церкви подсунули, ну типа посмотреть, что будет. Тот яблоко взял, а в благодарность и благословил да и перекрестил конкретно моего бойца, вона как его от такой благодарности скрючило!
— Вот же… Оболтусы! Всё бы вам развлекаться… Жить-то будет? Может, врач нужен?
— Не, босс, — радостно скалился Аристофан, — отлежится денек и очухается в натуре. Мы же бесы, а не типа фраера какие.
— Ладно. Ну, вроде всё всем ясно? Тогда Калымдай с Аристофаном берите бесов и начинайте вынюхивать про меч.
Парни кивнули, а я, глядя им вслед, задумчиво промолвил:
— А всё же интересно, что это за придурки вчера под приведений косили?
— Так это же Горох с участковым были! – засмеялась Олёна. – Сегодня весь дворец гудит, обсуждая их проказу, как они в бабских рубахах по двору скакали!
— О, как! А чего это они удумали? – удивился я.
— А, небось, наливки у Гороха натрескались, — выдвинул предположение дед, — да пошли бузить, народ честной пугать.
— Делать им нечего.
— А хороша, видать у Гороха наливка, а внучек? Олёна, может, стащишь нам пару бутылочек?
— Не надо! – прервал я Михалыча. – Что, дед, тоже хочешь в женской ночнушке пощеголять?
— Тьфу, на тебя Федька!
— Ну, началось… — вздохнула Маша. – Мсье Теодор, а мне что делать? Возможно, мне стоит послушать, что о мече в Немецкой слободе говорят?
Ага, конечно. Так бы и сказала, что к послу своему намыливается. Хотя… Маша нам пока не нужна, пускай развлекается, а там и правда вдруг чего и услышит.
— Давай, Машуль, — кивнул я ей. – Только на связи будь.
Маша радостно упорхнула, а я, глядя ей вслед, вдруг вспомнил:
— А знаете, про что мы совсем забыли? Про ту сестру Горохову, как её там?..
— Марьяна, — подсказала Олёна.
— Точно. Надо бы узнать, как там с ней дело движется.
— Я могу узнать, батюшка Секретарь, — тут же вызвалась Олёна. — Фон Паулюсус, которому операция поручена, постоянно на виду на показ по кабакам шатается с двумя женихами.
— Ни фига себе, — поразился я. – Быстро же до вас европейские штучки дошли. Мало того, что мужик с мужиком женихается, а тут еще сразу с двумя!
— Не пойму я вас что-то, батюшка, — озадачено протянула Олёна.
Михалыч что-то пошептал ей на ушко и Олёна сначала округлила глаза, потом покраснела и уж напоследок рассмеялась:
— Ой, ну что вы, батюшка Секретарь! Их там трое женихов заморских Марьянку добиваются, а точнее – полцарства, что приданным Горох за ней отдает.
— Понятно. Полцарства, говоришь? А эта Марьяночка, она как, симпатичная девушка? Думаю симпатичная. Полцарства — это сколько же будет?.. Деда, у тебя карта страны есть?
— Успокойся, Федька! – Михалыч нахмурился. – Молод ты ишо женихаться.
— А чего это молод? В полном расцвете сил, как говаривал незабвенный Карлсон.
— Это кто такой? – заинтересовалась Олёна. – Земляк фон Паулюсуса?
— Почти. Да не важно. Важно, что у нас прямо перед носом полцарства валяются. Надо срочно жениться!
— Охти ж мне царь выискалси! – захекал Михалыч.
— И зря смеёшься дед! Ты прикинь только – полцарства! Будешь у меня премьер-министром, а?
Фирменный просветляющий разум подзатыльник от Михалыча быстро вернул меня на землю грешную. Ох, чего это я? Какие полцарства? Какая женитьба? Чего это меня занесло так? Я понюхал чудом оставшийся от завтрака кусочек угря, да нет, вроде нормальный, да и все его ели…
Я кивнул деду мол, спасибо, вовремя, и взглянул на Олёну, которая отвернувшись к стене, что-то демонстративно на ней разглядывала. Неудобно как получилось. Я кашлянул и Олёна тут же развернулась к нам:
— Так я пойду, батюшка? Поищу жениха Марьянкиного?
— Ага, Олён, давай. Спасибо.
Я был ей благодарен за такт, а ведь могла бы и захихикать, начать подтрунивать. Ладно, с каждым может случиться. Всё-таки не три корочки хлеба, а целых полцарства! А полцарства — это же сколько… Стоп-стоп! Да что ж у меня бзик какой-то на эти царства?! Сдалось оно мне. У меня и получше имеется – Канцелярия, друзья, Михалыч, Кощей…
— Ладноть, внучек, — прервал мои страдания дед. – А мы с тобой, чем займемся?
Я не успел ответить – зажужжало колдовское зеркальце. Я встревоженно схватил его. А ну как Кощей одумался, сейчас обратно всех погонит во дворец, да начнет головы рубить?
— Ваше Величество?
— Федор Васильевич, забыл тебе сказать, заболтал ты меня с мечом своим — про сестру Гороха помнишь?
— А как же, Ваше Величество! Марьяна и фон Паулюсус.
— Молодец, — удивился царь-батюшка, — помнишь.
— Ну как я мог забыть?! – я в возмущении всплеснул руками, а сам порадовался недавнему разговору с Олёной.
— Ладно-ладно. Так вот, завтра Марьянку эту в монастырь доставят, там недалеко от тебя, от Лукошкино, так ты…
— А зачем?
— Не перебивай царя! – рявкнул Кощей.
Я захлопнул рот ладонью.
— Отправишься сейчас в этот монастырь, проверишь, как там подготовились к встрече дорогой гостьи, не сбежит ли, а заодно пристращаешь настоятельницу эту монастырскую. А то что-то она загордилась, как в настоятельницы выбилась. Долю мою через раз присылает, гонцов через одного впускает, как бы совсем от рук не отбилась.
— Настоятельница монастыря на вас работает?! – поразился я. Во, Кощей даёт!
— Да какая там настоятельница? — проворчал Кощей. – Содержательница борделя на Лялиной улице, Фекла. С возрастом уже сложно работать в Лукошкино стало, вот и выпросила она у меня тёпленькое местечко, я и помог. По доброте душевной, конечно.
— Конечно, — согласился я. – А что она в монастыре делает? Подпольно самогон гонит и на базаре в Лукошкино распространяет?
— На самогон у нее мозгов не хватит, — хмыкнул Кощей. – Что умеет, то и делает. Гульной дом из монастыря делает.
— Да вы что?! А монашки не прибили её за такое?
— Да монашки там как раз честной люд и обихаживают, — заржал царь-батюшка. – Старых-то Фекла повыгоняла, а молоденьких к себе на службу берёт, сладкой жизнью манит, да к делу приставляет. Не всех, конечно — часть монашек не трогает, на случай проверки от властей церковных, но дело уже процветает и прибыль приносит... Которой, эта корова старая, со мной делиться не хочет! Мамой Феклой до копеечки отстёгивала, а матушкой Феврониею — фиги мне исподтишка крутит!
— Надо же, как она там монашек-то охмурила… — удивленно протянул я.
— Ну а что ты хочешь, Федя, — как-то жалостливо, задушевно произнес Кощей. – Девки там молодые, им бы гулять да с парнями женихаться, а они в заточении сидят. Только и радости у них, что молитвы круглосуточные, да пост на сладкое. Вот и поддаются они, бедные, на уговоры своей матери настоятельницы и начинают мне копеечку малую зарабатывать. Жалко их, Федь…
Ага, жалко ему. Мне-то он зачем тут спектакли слезливые разыгрывает? Небось, сам эту схему с бывшей бандершей придумал и в жизнь воплотил, а мне про несчастных девушек втирает.
— Вот и отправляйся туда, Федор Васильевич, вправь мозги этой матушке. Да бесов с собой захвати для острастки.
— Бесов в монастырь?! Да они же там передохнут от святости!
— Какая святость в борделе? Нет там уже давно никакой святости.
— Понятно…
— А раз понятно, то и отправляйся немедля, а не то, мой меч – твоя голова с плеч!
— Вы, наверное, хотели сказать, что сожрете меня, Ваше Величество? – поправил я Кощея.
— А? А ну да. Это я что-то заработался, Федь. Сплошные хлопоты, проблемы, никаких сил моих уже злодейских нет, — пожаловался царь-батюшка и отключился.
А зачем там, в монастыре Марьяна нужна, так и не рассказал. Неужто и её в эти самые… в куртизанки определить хочет? Да нет, вряд ли. Ладно, потом спрошу.
— Слыхал, Михалыч? – обратился я к деду.
— Чай не глухой. От не было нам забот, а внучек?
— И не говори, деда. А далеко этот монастырь? Ох, я даже названия и адреса его не спросил!
— Не переживай, Федор Васильевич, — успокоил Михалыч, — он один тут такой монастырь на попечении у Кощея. Недалече совсем, с версту али две от Лукошкино будет.
— Опять пешком переться… — проворчал я.
— Ить, служба такая, Кощеева, — сочувственно поддакнул дед. – Давай зови Аристофана с десятком рогатеньких, пущай нас за восточными воротами в лесочке ждут.
 
* * *
 
Через полчаса мы с Михалычем уже бодро шагали по лесной тропинке. Ну, бодро шагал дед, а я вяло спотыкался о кочки и корни. Бесы, на всякий случай скрытно, бесшумно передвигались параллельно нам по лесу вдоль тропинки.
— Надо было на Горыныче прямо во двор монастыря прилететь, — ворчал я. – И идти бы не пришлось. Раз, и там уже.
— Лентяй ты у меня, Федька, — хмыкнул Михалыч.
— А что сразу «лентяй»? Ну и лентяй, так что с того? Только, дед, ты не прав на счет Горыныча. Прикинь, как с его помощью настоятельницу бы запугали! Да и солиднее на нём появиться.
Дед вдруг резко остановился, хлопнул себя по лбу и простонал:
— Забыл! Совсем забыл, внучек!
— Что такое?
— Всё! Провалил я тебе Кощеево задание, Федь! Хош казни меня, хош просто так расстреляй на месте, а придётся нам возвращаться в Лукошкино!
— Это сейчас туда, а потом снова сюда переться? Фиг! Да ты толком-то расскажи, дед, чего ты забыл!
— Одёжу твою я забыл, внучек!
— Фу ты! Перепугал… Какую одежду?
— Для солидности одёжу. Не явишься же ты перед Фёклой в рванине этой?
— Прям блин, царица Савская! Переживёт как-нибудь, — отмахнулся я.
— Она-то переживёт, — зловеще протянул Михалыч. – А вот мы с тобой енто вряд ли.
— Да что ты меня запугиваешь, дед? Ты толком объясни!
— Ой Федька… И в кого ты такой глупый, при таком-то умном деде? Учишь тебя, учишь…
— Михалыч!
— Эх, не понимаешь… Ты же, внучек, сейчас не Федька с Колокольной площади, а сам Статс-секретарь царя Кощея! Его правая рука! Исполнитель воли его злодейской! И выглядеть должон подобающе! Понял ли таперича?
— Думаешь?
— Да я-то думаю, а вот ты, внучек…
— Завязывай, дед. Так ты хотел в Лукошкино наряд какой-то мне прикупить?
— Хотел, внучек, — горестно закивал дед. – А теперь, как соберется Кощей-батюшка на воды в Баден-Баден, склероз свой застарелый двухтысячелетний лечить, так и я к нему на хвост упаду, пущай и мне целебные воды оплачивает, авсоь и мне поможет.
— А у Кощея и хвост есть?
Я оглядел себя. Ну да, полосатые портки, подпоясанные веревкой, рубаха с вышитыми на воротнике красными петухами да разбитые, грязные сапоги никак не тянули на представительскую одежду.
— Придется, внучек, енеральскую одёжку тебе одевать, — вздохнул Михалыч и потянул из своего безразмерного кошеля черный генеральский мундир, который мне выдал Кощей еще перед тем делом с демоном Вельзевулом.
— Да ни за что! – заорал я так, что Аристофан заинтересованно высунул морду из кустов.
Помню я этот костюмчик. Спереди весь увешан медалями и орденами, да так, что при каждом шаге бренчат и звякают, как колокольчики на стаде коров. Мало того, еще и на полспины медалей не пожалели. Везде жмёт, жарко, тоскливо и на фиг надо.
— Надо, внучек, кудыть деваться-то?
— Не одену, Михалыч и не проси. Я лучше в леса подамся от Кощея подальше, чем мундир этот на себя напялю. Перебьюсь и без Кощеева коньяка. Буду с лешим на лужайках самогоном с горя заливаться.
— Звали? – из-за дерева выглянул леший, потянув из кармана стакан.
— Кыш! – шуганул его дед.
— Нам же, дедуль, надо одежду необычную, странную, чтобы сразу уважение и страх от непонимания вызывала, так?
— Ну? – не переставал хмурится Михалыч, сердито упаковывая генеральский мундир в кошель.
— Ну и давай я свои джинсы с майкой и одену? Такую одежду тут никто не видел и не увидит лет еще пятьсот.
Дед задумался, а потом покачал головой:
— Не, Федь, ты уж не обижайся, но не похожи твои майки-джамайки на солидную одежду.
— А давай я к ним сапоги генеральские одену?
Вот сапоги были неплохие. Хоть и жаркие для лета, но сидели хорошо, не давили, не жали и даже на простой носок ногу не натирали.
— А ну-ка, примерь, — заинтересовался дед, выуживая сапоги.
— Давай тогда сразу майку и джинсы, — затребовал я свою любимую одежду.
Ох, красота. С ужасом думаю о том моменте, когда джинсы и майка сносятся в ноль. Надо будет поискать у купцов подходящей материи да заказать у Шмулинсона, местного портного-гробовщика, точно такие же. Пусть старые распорет и по ним и сошьёт новые. Я даже повеселел от такой идеи и быстренько переоделся.
— Не-не, внучек, — распоряжался дед, нарезая вокруг меня круги и критически разглядывая со всех сторон, — портки, давай в сапоги запихивай, неча такую красу скрывать.
— Ну как? – спросил я, справившись с сапогами и принимая позу модели.
— Хм-м-м… Не то что-то, Федь… — задумчиво протянул Михалыч. – Форсу не хватает.
— Цветочек за ухо и веточку в зубы?
— О! – Дед, не слушая меня, опять полез в кошель и выудил из него шпагу на роскошной перевязи.
— А, помню, — обрадовался я отсутствию хоть у меня склероза. – Эта та, что на твоем пиратском костюме была?
Михалыч как-то запугивал Машиного посла, переодевшись в страшного пирата. Всего-то месяц прошел с той поры, а, кажется, годы пролетели…
— Она, милай, — закивал улыбаясь дед. – Ну-ка, накинь. Так… Ага! А мы еще орден самый большой енеральский скрутим и перевязь-то к майке твоей им и прикрепим. И не строй мне тут рожи жалостливые! Ничего с твоей майкой от одной дырочки не сделаетси! Вот… Краса неописуемая, внучек. На-ко, глянь на себя в зеркальце только пальцем его не тыкай, а то вызовешь Кощеюшку, глянет он на тебя, да и помрет со смеху, бессмертный наш. Шутю-шутю… Верно говорю, Федь, подобающий наряд получается. Только… Ага вот! Ну-ка, шапку мою пиратскую накинь!
Дед нахлобучил мне на голову треугольную шляпу и лихо сдвинул её назад и слегка вбок.
— Всё, внучек, готов Статс-секретарь Лукошкинского пошива!
— Думаешь? – я чувствовал себя немного по-дурацки.
— И не сумлевайся, внучек! Увидит кто, так от икотки на месте и помрёть!
— Да ну тебя, дед…
— На, — он снова сунул мне зеркальце в руку. – Сам полюбуйся, если дедушке не веришь.
А что? И ничего. Вполне странный и несколько грозный вид. Я даже сам себе понравился.
— А ишо повязку пиратскую на глаз и совсем красавчик будешь!
От повязки мне удалось отбиться. Тут с двумя глазами по лесу продираться сложно, а уж с одним…
— Аристофан! – заорал я. Бес сразу выскочил из кустов. – Ну, что думаешь?
— В натуре, босс, — закивал он головой.
— В натуре, что? Плохо, сойдет или вообще отменяем операцию?
— В натуре, босс, — повторил Аристофан. – Ну, в смысле, босс, ты как босс выглядишь в натуре.
— Это хорошо в смысле?
— В смысле — в натуре, — кивнул бес. – Реальный такой типа босс.
— Тьфу ты запутал совсем… Ладно, пошли дальше.
 
* * *
 
Идти оказалось недолго, я даже проголодаться не успел. Зато успел мысленно тысячу раз проклясть деда, Кощея, настоятельницу, бесов, лес, деревья, ветки и, непосредственную виновницу моего раздражения – шпагу, которая жила, казалось, собственной жизнью. И главной целью её жизни, как я понял — было цепляться за все ветки и кустики и старательно попадать мне между ног, пытаясь свалить меня ловкой подножкой и не дать добраться до святой обители. Язычница, какая-то, а не шпага. Хорошо, дед подсказал, как правильно придерживать за эфес это исчадие ада. Жаль только поздновато – мы вышли на пустое вытоптанное пространство перед монастырём.
Заборчик тут был покруче Гороховского. Тоже метров десяти в высоту, но не из бревен, а каменный, да еще и бойницы поверху. Вот ворота были деревянными, из толстых бревен и, разумеется, запертые. Широкая дорога тянулась вдоль забора. Причем, крепкая такая, утоптанная. Не зарастет народная тропа, ага.
Ну, начинаем…
— Стройся! – шепотом скомандовал я.
Впереди как главную мишень, выставили, конечно, меня. По бокам на шаг сзади стали Михалыч с Аристофаном, а бесы в два ряда клином выстроились позади них. Выглядели мы внушительно, солидно, мощно, грозно. Это я себя так уговаривал, а на самом деле, стоит клоун со шпагой, а позади его мужики самого простецкого вида. Эх, кабы бесы в своём натуральном обличии стояли, с рогами, с хвостами, с копытами! Но нельзя.
Я вздохнул и кивнул Аристофану:
— Стучи.
Бес застучал в ворота раз, другой, третий… Тишина. Аристофан обозлившись, начал уже пинать ворота сапогом, как вдруг на них, на воротах, в смысле, а не на сапогах, отворилось маленькое окошко и строгий женский голос спросил:
— Пошто в смиренную обитель ломитесь? Пошто покой нарушаете своими мирскими рылами?
А я что-то думал, что монашки все вежливые такие, сердобольные, участливые…
— К настоятельнице Февронии, — громко и важно заявил я. – По срочному делу! А от кого, то я ей лично скажу!
— Пошли прочь отседова! Шляются и шляются… Важное дело у них… Знаем мы енти важные дела… Занята матушка настоятельница, на молитве она! Идите-идите от греха!
И окошко со стуком захлопнулось. О как.
— Открывай! – я подскочил к воротам и заколотил в них генеральским сапогом. – Открывай живо, а не то…
— А не то что? – раздался уже сверху язвительный женский голос и в бойницы высунулись стволы пищалей.
— А не то, — вдруг раздался спокойный голос деда за моей спиной, — я это ружжо тебе, пакостнице, пониже спины воткну да саму заставлю на курок нажать.
— Это кто ж там такой борзый? – парировал голос сверху, правда, уже не так уверенно.
— А ты глазоньки свои мутные разуй, — так же спокойно посоветовал дед.
— Михалыч? – неуверенно протянул голос. – Ты што ли?
«Михалыч… Михалыч…» — эхом зашелестели тихие женские голоса и пищали начали исчезать из бойниц.
— Я, што ли, — язвительно передразнил дед. – Отворяй, давай, торопимся мы.
 Я своего деда никогда не пойму. Но горжусь им безмерно.
Ворота заскрипели и открылись вполне достаточно, чтобы наша банда… э-э-э... наш отряд мог спокойно пройти через них.
Дорогу нам загораживала полная пожилая монахиня, как я понял, та самая Фёкла-настоятельница, а позади неё стояло еще с десяток монахинь, довольно молодых девушек. И симпатичных… Я аж загляделся и чуть не упустил момент, когда дед приблизился к Фёкле и тихо, но строго произнёс:
— Поняла от кого мы?
— Чай не дура, Михалыч, поняла.
— Вот это, — дед указал на меня, — сам Статс-секретарь царя-батюшки, господин Захаров.
Я с трудом оторвался от созерцания монашек и вперил строгий, как мне казалось, взор в матушку-настоятельницу.
— Правая рука господина нашего, — продолжал представлять меня дед. – Не так моргнёшь и… сама понимаешь, не маленькая.
— Батюшка Секретарь, — слегка поклонилась мне Фёкла.
— По делу мы, — коротко заявил я. – Где мы тут поговорить можем?
— Входи, батюшка и ты, дедушка Михалыч. А вот охране вашей входа в монастырь нет. Пущай за воротами обождут.
— Я смотрю, — так же спокойно протянул дед, — ты, карга старая, совсем на старости лет берега попутала. Забыла на кого работаешь? Так мы это дело быстро поправим, помоложе, поумнее найдём.
— А ты не пугай меня, Михалыч, — слегка испуганно, но с вызовом заявила Фёкла. – Я пуганная-перепуганная. И не такие как ты…
— Аристофан, — перебил её я. – Прирежь эту дуру.
Аристофан тут же подскочил к настоятельнице и у её горла замерло лезвие непонятно откуда взявшегося ножа. Девушки за спиной настоятельницы ахнули, а Аристофан обернулся ко мне:
— Можно потом братве крови в натуре хлебнуть?
— Аристофанчик, — вдруг протянула прерывистым голосом Фёкла, — ты, што ли? Не признала в мирском обличии. А это – ребята твои ить? А чаво же вы сразу-то не сказали? И вы, дедушка Михалыч, накинулись сразу я и опешила, растерялась… Не надо меня резать, господин Захаров, батюшка Статс-секретарь…
— Отбой, Аристофан, — скомандовал я. И добавил многозначительно: — Пока отбой.
— Кто ж так гостей дорогих встречает? – укоризненно покачал головой дед. – Устали мы с дороги, матушка. Накорми батюшку Секретаря, обогрей, уважь, а там и побалакаем о делах ваших грешных.
— Проходите, проходите, — засуетилась Фёкла, счастливая, что избежала ножа Аристофана. – Сейчас же стол накроют, не сумлевайтесь! А если, — она подмигнула мне, — возжелаете еще чаво, батюшка, так я немедля вам послушницу пришлю. Али двух?
Действительно, бордель. Нет уж, спасибо, мне такой любви не надо.
— Благодарствуйте, откушаем, — кивнул я, чувствуя, как в животе намекающе заурчало. – А остального не надо. Не для забав мы сюда прибыли.
Бесы остались во дворе бесстыже подмигивать монашкам, а нас с дедом провели темными узкими коридорами и ступенями на второй этаж в келью настоятельницы. Ага, прямо келья. Метров двадцать на двадцать, куча вычурной резной мебели, ковры на полу и на стенах, большой стол и огромная кровать, приспособленная явно не только для сна.
Не успели мы усесться за стол, как миленькие девушки в монашеских одеждах, которые, тем не менее, весьма соблазнительно оттопыривались и спереди и сзади, быстро накрыли на стол и, хихикая, испарились, оставив нас втроём.
— Угощайтесь, гости дорогие, — услужливо подсовывала нам яства Фёкла. – Вот икорочка белужья, вот осетрок пареный, еще сегодня в речке плескался, а вот и окуньки в сметане да пироги с визигой, капусткой. Извиняйте, мяса нет, день нынеча постный, но ежели прикажете…
— Этого достаточно, — строго кивнул я. – Не пировать мы сюда прибыли.
— Ну, хоть водочки отпейте, батюшка! Наливочки, дедушка Михалыч?
Дед, было, потянулся к бутылкам, но наткнувшись на мой суровый взгляд, с сожалением отдернул руку:
— Благодарствуем, матушка. Только водочку ужо опосля дела отведаем, — и он вдруг так фривольно подмигнул Фёкле, что я чуть не поперхнулся икрой.
Фёкла понятливо заулыбалась деду и подмигнула в ответ. Я почувствовал себя лишним. Точнее – жутко захотелось удрать и не видеть этого престарелого флирта. И я бы удрал, только осётр и пироги не дали встать из-за стола. Колдовство какое-то не иначе.
К сожалению, всё хорошее рано или поздно заканчивается, даже монастырская постная еда. Решительно отодвинув пустую миску, тайком расстегнув пуговицу на джинсах… ух, хорошо… я перешел к делу:
— У нас, матушка Феврония, два дельца к вам наметились. Первое дело простое, но спешное. Марьяна, сестра Гороха к вам завтра прибудет, — Фёкла кивнула головой. – Всё ли у вас готово к встрече?
— А чаво готовиться, батюшка? Келью ей просторную дадим, едой не обидим, глаз не спустим.
— Вот и славно. Теперь второй вопрос. И тут я вам исключительно по дружбе и в память об этом осетре, настоятельно рекомендую проявить полную поддержку и понимание и не идти вразрез с генеральной линией нашего Великого и Ужасного, а оказывать содействие нам, как легитимным представителям вышеуказанного лица.
— Чавой-то? – оторопела настоятельница.
А Михалыч уважительно посмотрел на меня и перевел:
— Бабки гони.
— Какие такие бабки? Нет у меня тута никаких бабок, только девицы молоденькие да пригожие, ладные, что ягодки твои. Позвать?
— Мать, ты не придуривайся, — строго сказал Михалыч. – Кощей очень сердит на тебя, что долю в общак отстегивать перестала. А Кощея сердить… Сама понимаешь, никому не след.
— Дедушка Михалыч, — заныла Фёкла. – Ну, нетути у меня денежек! То, сё и разлетелися они, закончилися. На девиц-то моих, знаешь какие расходы?
— Не жалоби меня, — хмыкнул Михалыч. – И байки не рассказывай. А от по доброте душевной, я тебе загадку загадаю. А ты подумай.
— Что еще за загадка? – проворчала Фёкла.
— А загадка, рыбонька ты моя сладенькая, простая. Отчего, помысли, мы к тебе не вдвоём со Статс-секретарем заявилися, а ватажку бесов этих кровожадных с собой захватили? И сразу подскажу: ответ «для солидности» — не верный.
Фёкла икнула, схватилась за сердце и осела на лавку.
— Вот-вот, — кивнул дед. – Нравишься ты мне, Фёклушка. Уважила нас с Федором Васильевичем, обхождением внимательным не обидела, потому открою я тебе секрет один. Кощей наш батюшка обижен на тебя очень и сразу нам сказал, чтобы мы время на тебя, голубку, не тратили, а с Лялиной улицы новую настоятельницу подобрали для твоего монастыря. Посговорчивее, да услужливее. А бесы для того и понадобились, чтобы Федор Васильевич ручки свои белые кровушкой не замарал. Хотя он так просил, так уговаривал ему разрешить с тобой вопрос уладить, хорошо, дедушка у него мудрый есть. Понимаешь, золотцо?
Фёкла только кивнула.
— Вот думаю, прав я оказался. Ты баба ладная, видная, да и не дура, как я погляжу, наверняка и жить-то хочешь, верно?
— Хочу, дедушка…
— Вот и отдай Кощею долю его законную, да сверху насыпь за уважение, а я уж за тебя слово молвлю, не сумлевайся, голубушка.
После еды и разговаривать-то было лениво и я с удовольствием наблюдал, как дед перехватил разговор и теперь сам вполне успешно обрабатывает эту милую даму.
— Да ить кончились денежки-то! – жадность, похоже, затмевала разум настоятельнице.
 — Беда… — сочувственно покивал головой дед и встал. – Ну, кончились и кончились. Пойду я. Старый я уже на такое смотреть. Заодно Аристофану скажу, чтобы яму побольше вырыл за стеной. А ты, Федор Васильевич, уважь меня старого, обожди покеда не отойду подальше. Не люблю я крики енти женские… Хотя в молодости и нравились, да…
Фёкла побледнела, затряслась и рухнула на колени:
— Батюшка Секретарь! Михалыч, родненький! Простите меня, дуру грешную! Чёрт попутал, утаить хотела золотишко, но отдам, как есть, всё отдам!
Она так на четвереньках и кинулась под кровать, выставив нам на обозрение толстую… ну всё, что можно было выставить. Я поморщился, дед облизнулся, а Фёкла уже выползала из-под кровати, волоча за собой небольшой, но явно тяжелый сундучок.
— Вот! Забирайте! Всё как есть накопленное вам отдаю, прям без всякой жалости!
— Фёклушка, золотце ты моё ненаглядное, — ласково протянул дед. – Ну, зачем ты нас тут за дураков держишь? Хочешь перед Кощеем повиниться, как есть оправдаться да пост свой хлебный сохранить, так и не дури ни его, ни нас.
Фёкла сделал вид, что не понимает о чем говорит дед, но потом глянула на меня, на шпагу и вдруг хлопнула себя по лбу:
— Ой, забыла! Совсем головой слабая стала…
И она снова нырнула под кровать за вторым сундучком.
Одни склеротики сегодня попадаются. Как бы не заразиться… А лучше – перенести сюда тот курорт европейский с целебными водами. При таком наличии головой скорбных, это же какие деньжищи заработать можно!
— Вот и ладно, — кивнул дед, — вот и славно, вот и умничка. Знал я, что ты не только ладная да пригожая, — он снова окинул её сальным взглядом, — а еще и умная.
Я позвал Аристофана по булавочной связи, а когда он явился пред очи мои грозные, но ясные, приказал:
— Давай, Аристофан, бери пару бойцов, хватай сундучки и своими тайными ходами тащи их Кощею-батюшке. Да скажи ему мол, матушка Феврония прощения просит. Да, матушка? Мол, приболела, разум помутился, но впредь всё до грошика будет в казну отдавать.
Фёкла закивала, а Аристофан, тоже кивнув, подхватил сундуки под мышки и быстро вышел из комнаты. Я задумчиво почесал нос. Съесть еще чего-нибудь, что ли? Но получил тычок в бок от деда и удивленно взглянул на него.
— Иди, внучек, — зашептал он мне, – погуляй, покедова я тут за жизнь с матушкой-настоятельницей разговаривать буду, в грехах моих тяжких ей каяться.
Вот же седина в бороду! И чего он в этой страхолюдине нашел? Хотя, признался я сам себе, эта Фёкла, хоть и в возрасте, да и расплывшаяся, всё равно оставалась вполне привлекательной женщиной. Не для меня, конечно, но деда я понять мог.
Я поднялся, пробурчал что-то вроде «Пойду обстановку проверю» и покинул это любовное гнёздышко.
Потыкавшись немного по темным коридорам, я вышел на такой крытый балкон или галерею, не знаю, как правильно назвать, расположенный вдоль всего внутреннего периметра здания. Красиво, прямо как в старину. То есть о чем это я? Это и есть старина. Ну, все равно, красиво. Внизу во дворе, оставшиеся бесы перешучивались с хихикающими монашками, а больше никого и видно не было. Я медленно зашагал по этому балкону-галерее, с интересом разглядывая всё вокруг, а когда свернул в первый попавшийся коридор, вдруг столкнулся с какой-то монашкой. Столкнулись мы сильно, у нее даже шапка эта цилиндрическая, да и платок сверху или покрывало (ну не разбираюсь я в монашеских одеждах!), слетели. Я кинулся подымать их, а когда выпрямился, то замер, а сердце так сладко-сладко защемило. Большие синие, как летнее небо глаза приковали меня на месте, а когда я вырвался из плена этого взгляда, то обнаружил не менее прелестный курносый носик и пухлые губки на кругленьком личике и толстую длинную русую косу, высвободившуюся из упавшей шапки. Всё это чудо принадлежало невысокой, едва мне до плеча, девушке, которая, ойкнувши во время нашего столкновения, теперь с испугом смотрела на меня.
— Ох, прошу прощения! Пробегал тут по делам, — замямлил я, — и не заметил, как врезался.
Девушка выхватила у меня шапку и платок и начала немедленно прилаживать их на голову.
— Я нечаянно, — продолжал оправдываться я, с ужасом чувствуя, что все слова исчезают из головы. – А ты живешь тут?
Ну, это я вообще молодец. Нет, она тут производственную практику проходит! Идиот!
Девушка улыбнулась и кивнула, с интересом поглядывая на меня.
— А я тут это… Мы по делу сегодня прибыли.
Орёл. Осталось добавить «в натуре» и «без базара» и положительный образ древнерусского юродивого-беса, мне обеспечен.
— А я знаю, — продолжала улыбаться девушка. – Батюшка…
— Захаров! – поспешно представился я. – Федя.
— Батюшка Захаров Федя, — хихикнула монашка.
— А тебя как звать, красна девица?
— Варварой зовут, — опустила глаза девушка и, вздохнув, добавила: — А после пострига уж и не знаю, как звать-то будут…
Варя. Варенька, Варюша… Ох…
— После пострига? Так ты еще не…
— Ой! – вдруг опомнилась Варя. – Мне же нельзя с вами разговаривать!
— Почему это? Очень даже можно. Если что, скажешь, что Статс-секретарь разрешил, пусть кто попробует слово сказать!
— Ух ты грозный какой! – хихикнула девушка, показала мне язычок и убежала.
А я так и продолжал стоять, открыв рот и выкатив глаза и хорошо, что никто сейчас не видел сурового Статс-секретаря ужасного Кощея. А особенно — Варя…
Я опомнился, кинулся за девушкой, но куда там, её и след простыл в этих лабиринтах.
Как во сне я вернулся на балкон и бездумно поплелся куда-то через туман, застилавший мне глаза, и вдруг всё стало кристально резко и четко, и я понял – я нашёл свою девушку! А как монашки перестают монашками быть? Стоп, она же говорила что-то про предстоящий постриг, значит, еще не монашка, ура! Надо срочно про неё узнать всё, а потом снова встретиться. И поговорить… И вообще…
Я кинулся в один коридорчик, пытаясь разглядеть вход в келью настоятельницы, уж она-то всё должна знать про своих подопечных! Не тот коридор. Ладно, вернусь на балкон, а с него уже… Но если эта Фёкла и мою Варю в свой бизнес втянула!.. Опять не тот коридор. Блин, понастроили! Ага, вот этот, кажется. Не-а. Я вернулся на балкон и уже открыл рот и поглубже набрал воздуха в лёгкие, собираясь во весь голос позвать Михалыча, как он сам окликнул меня:
— Чегой-то ты, внучек мечешься, как рыба на крючке? – он вдруг осёкся и стал обходить меня кругом. – Ну-ка, ну-ка… А что енто, Федька, у тебя вид такой шальной, а?
— Чего это шальной? – пробурчал я. – И вовсе не шальной никакой.
— Ага-ага, — заулыбался дед, — я и вижу!
— Чего ты видишь? Ой, ладно! Давай лучше, деда, веди меня поскорей к настоятельнице этой, надо узнать у неё кое-что.
— Конечно, узнать! – всплеснул дед руками, ехидно улыбаясь. – Конечно кое-что!
— Ну, дед…
— Идем, внучек, вот сюды заворачивай. И мне уж больно хочется послушать, чего енто ты узнавать хочешь!
— Ой, дед! Ну, девушку я тут одну случайно встретил, понятно?
— Отчего ж не понятно, очень даже понятно! Я ить тоже пару раз настоятельницу сейчас встретил!
— Да ну тебя, дед, — обиделся я. – Я серьёзно! Хорошая девушка кажется. Не какая-нибудь там. А глаза…
— Ох, внучек… — посерьёзнел дед. – Втюрился?
— Ага…
— Слава тебе господи! Пошли тогда скорее.
В общем, оказалось, что моя Варя была дочкой недавно умершего боярина Зубова. Мама у неё умерла еще в детстве и осталась девушка сиротой, да с двумя старшими братьями. И эти… ну сами додумайте эпитет им, можно и матом. Короче, братцы с сестрой возиться не захотели и быстро сплавили её в монастырь, чтобы она не мешала им пропивать и прогуливать внезапно приплывшее им в руки наследство. Уроды. Вот честное пионерское — уроды! А к постригу, кстати, Варю уже на этой неделе готовили. Вовремя меня Кощей на это дело отправил. Судьба. Вернусь в Лукошкино — куплю царю-батюшке ящик самого лучшего коньяка.
— Давай так договоримся, матушка Феврония, — строго говорил я, расхаживая по келье настоятельницы. – Девицу эту Варю, ты бережёшь, постриг отменяешь, да и молитвами и работой вашей монастырской особо не утруждай. И даже не вздумай её в свои делишки втягивать, понятно?!
— Как не понять, батюшка, — заулыбалась Фёкла.
— Вот… А я за тебя перед Кощеем слово замолвлю. Про долю непомерную в общак поговорю. Ну и вообще… — я неопределенно помахал рукой. – Понимаешь о чем я?
— А как же, батюшка! – довольно закивала настоятельница. – Уж и не извольте беспокоитьси, я за вашей… хм-м… за Варварой-то пригляжу, уж будьте уверены!
— Смотри у меня, Фёкла! – Пригрозил ей напоследок Михалыч. – Глаз с тебя не спущу, да еще и приеду на днях, лично проверю!
И он снова сально подмигнул настоятельнице, а та расцвела и чуть ли не запахла в ответ. А может и запахла, я не принюхивался. Ну их, короче с их игрищами любовными.
— Я вам сейчас комнатки прикажу приготовить, — засуетилась Фёкла, — да ужин царский сделать — посидим, попируем да и заночуете у меня.
Я уже устал от их перемигиваний, но идею заночевать воспринял с энтузиазмом. Это же я Варю снова смогу увидеть! Но все мои планы сломал Калымдай. Точнее – участковый. А еще точнее – бабка его, которая Яга.
В этот самый момент моих грандиозных планов, меня вызвал Калымдай по булавочной связи:
— Федор Васильевич, не отвлекаю?
— Докладывай, Калымдай, надеюсь, ничего не случилось?
— Ничего, Федор Васильевич, кроме похорон.
— Что еще за похороны? Кого это там хоронить надумали?
— Так участкового же, Ивашова.
— Ох ты ж… Помер всё-таки? Эх…
— Да что вы, господин генерал, — засмеялся Калымдай, — дождешься от него такого, как же. Это бабка его нахватала под предлогом похорон со всего Лукошкино денег, а отдавать-то назад их ей не хочется. Вот и уговорила участкового мол, проведем ложные похороны, полежишь мол, в гробу пару часиков, а потом откопаем и про чудесное воскресение с того света что-нибудь придумаем.
— Вот же карга старая…
— Так что вечером похороны. Какие будут указания?
— Да какие тут указания… Жди нас, на месте разберемся.
Михалыч внимательно прислушивался к разговору и вопросительно поднял брови, как только я закончил:
— Назад в Лукошкино, внучек?
— Да вот же, деда…
 
* * *
 
За всю дорогу назад по лесу я даже ни разу не споткнулся! Как улетел в грёзах к своей Варюше, так и вынырнул из них только на опушке перед Лукошкино. Да и то не сам, а от тычка деда:
— Внучек, ау? Эка тебя скрутила-то девка твоя… Скидавай портки!
— Ты чего, дед? Отлупить хочешь? Или какие пострашнее мысли имеются? Ты дед, того… завязывай. Хочешь, я тебе отпуск на пару дней дам — у Фёклы своей лечебную терапию пройдёшь?
— Дурень ты, Федька, — вздохнул Михалыч. – Скидавай портки и переодевайся, вона город уже виден. Или так и пойдешь?
Ой. Не-не, надо брать себя в руки. Первым делом – самолёты, ну а… Эх, ладно.
В Лукошкино ничего не изменилось после нашего ухода, хотя, что там могло измениться? Мы сидели на чердаке Борова, изредка посматривая сквозь раздвинутую черепицу крыши на терем бабы Яги. Там во дворе полным ходом шли приготовления к похоронам. Бегали стрельцы, суетились какие-то люди, скрюченные старушки. Стояли уже два табурета, надо понимать — для гроба. Ну и в целом тому подобная траурная суматоха.
Честно говоря, мне это было совсем не интересно, да и пользы никакой для нас я никак не мог придумать от этого торжественного мероприятия. Ну, развлекаются люди как могут, да и ладно, мне-то что?
— А что в городе слышно? – спросил я у Калымдая, который сидел рядом и с аппетитом уплетал жареную курицу, держа её в руках и просто откусывая от неё приличные такие куски.
— Да… ням… ничего полезного не слышно, Федор Васильевич, — он хмыкнул и со смаком слизнул стекающий сок с ладони. – Все только и говорят о приведениях во дворце Гороха.
— И что говорят-то? – без особого интереса спросил я.
— Ну, это смотря где. На базаре рассказывают, что это были призраки прадедушки и прабабушки Гороха, которые явились, чтобы строго наказать царю мол, нельзя лукошкинский люд налогами давить, а надо наоборот, выдать каждому по десять червонцев и по прянику.
— Ну, еще бы.
— В трактирах говорят, что это немцы из своей слободы на царя-батюшку призраков напустили и надо немедля идти морды немцам бить.
— И пограбить их заодно?
— А как же! А во дворце всё больше спорят, сколько и чего выпил Горох, что умудрился вызвать дух участкового да еще и в догонялки с ним по двору побегать. А про нижние бабские одёжки так вообще только шёпотом обсуждают.
— Понятно… Знаешь, майор, наверное делать мне тут нечего, ты и без меня понаблюдаешь за участковым. А мы с Михалычем в гостиницу отправимся, надо кое-что обсудить, подумать крепко.
— Конечно, Федор Васильевич.
— Только если что…
— Сразу же сообщу, не беспокойтесь.
 
* * *
 
В гостинице я отказался от ужина, как дед ни пытался в меня его впихнуть, а сразу пошел в нашу комнату и завалился на кровать и так пролежал до темноты, размышляя обо всём сразу. И о мече — кто же его спереть-то мог? И об участковом — каково ему сейчас в гробу-то лежать? И о Варе, конечно, как бы, а главное – куда из монастыря ее забрать?
Еще когда едва темнеть начинало, связался Калымдай, сказал что отпевание и прощание прошло хорошо, душевно и что потащили с песнями и плясками… тьфу, ты! С плачем и завываниями понесли участкового на кладбище. Ну-ну.
А вот следующий раз Калымдай меня вызвал уже ближе к полуночи. Я думал, доложит, что участкового откопали и он уже в тереме Яги чаи гоняет, так нет.
— Федор Васильевич! Тут что-то странное у бабки происходит! – взволнованно зашептал Калымдай. – Стрельцы вповалку лежат по всему двору…
— Мертвые, что ли? – перебил я его.
— Никак нет. Спят. И перегар от них ну очень серьезный. Мы по двору походили, попинали их, никакой реакции. А потом и в терем пошли…
— Да ну?! И что там?
— Да то же самое. И бабка, и Митька ихний, и даже сотник стрелецкий пластом лежат кто где, а уж перегар в горнице — заходить страшно.
— Вот молодцы. Закопали участкового, а сами нажрались на радостях?
— Не похоже, Федор Васильевич. Что-то неладно тут. Не пьяные они, а будто во сне зачарованном. Мы их и так и сяк пробовали будить, на стрельцов даже воду холодную лили и ничего.
— Да, странно… Ох, Калымдай, а что же там с участковым-то? Его же откопать уже должны были!
— Да задохнулся он в гробу уже, наверное.
— Нет, так не пойдёт, — заявил я решительно. Никита мне не то чтобы друг, но и не враг определенно. Да и вообще, такой смерти никому не пожелаю. – Давай, Калымдай, срочно гони бесов на кладбище, пусть быстренько откапывают участкового. Он нам живой нужен.
— А с этими в милицейском отделении что делать?
— Да ничего. Спят и спят, нам до них дела нет. Хотя, узнать что произошло, было бы полезно.
Всё закончилось хорошо в итоге. Правда, поспать мне не удалось. Часа в два ночи отзвонился Калымдай, сказал, что бесы с задачей справились, участкового откопали вовремя, задохнуться не успел. Однако и сами засветились перед ним, но это не беда — мало ли бесов на свете? Зато потом скрытно сопроводили Никиту прямо до бабкиного терема.
Вот и отлично. У меня как раз начал потихоньку вырисовываться план как спасти Варю из монастыря, хотя так, одни наметки, но все же. И в этом плане я большую роль отводил именно Никите. Думаю в личном, не Кощеевом деле, он не откажется мне помочь.
Уже светать начало, как опять меня вызвал Калымдай и доложил, что в тереме все как по волшебству проснулись с первыми петухами. Хотя, почему «как»? Тут дело именно колдовством и пахло.
Так что спать я завалился, когда уже совсем светло было и проспал аж до полудня.
 
* * *
 
Разбудил Меня Михалыч:
— Федя, внучек, — теребил он меня за плечо. – Вставай касатик, ужо полдень ить.
— Да и ладно, — перевернулся на другой бок. – Полдень – не утро, можно и еще поспать.
— Вставай-вставай, — не отставал дед, — заждались там тебя. Вся Канцелярия уже с час сидят тебя поджидают.
— Так ты прими доклад, а потом мне доложишь, — вставать совершенно не хотелось.
— А Варвару свою хочешь увидеть? – пустил Михалыч в ход тяжелую артиллерию.
Я тут же вскочил. Конечно, хочу!
— А где она? Она что, тут?! Где мои штаны?!
— В монастыре она, внучек, где же ей еще быть… От и славно, одевайся да живо на двор, умываться будешь.
— Ну, дед… — обиженно протянул я. – Ну нельзя же так.
— Не ворчи на деда! В монастырь, кажися и поедем.
— Да ну?! А зачем?
— Иди-иди. Умоешься, а там за завтраком с майором да бесом всё и обговорим.
За завтраком, а точнее — за завтраком, совмещенным с обедом, вы же уже знаете моего деда, я услышал, что пока я дрых, в Лукошкино произошло множество событий.
Во-первых, Марьяна таки сбежала от Гороха и сейчас её везет в монастырь тот самый фон Паулюсус. А значит, что и мне совсем не плохо бы нагрянуть в монастырь, проверить, как там эту взбалмошную девицу разместили. А заодно, может быть смогу и Варю увидеть. Ура!
Во-вторых, один из наших бесов умудрился попасться в руки милиции и сейчас уже прохлаждается в отделении в порубе.
 — Там это… босс, мы же сейчас инструмент по всему городу собираем типа в мастерскую Борову. Так мой Адисабеб тащил стыренный молоток на базу да мимо ментов шарился в натуре. Увидел, что бабка с Митькой из дома ушли, да решил за каким-то внутрь залезть. Больше ничего не знаю реально. Только когда бабка вернулась, Митька Адисабеба, уже связанного, в поруб отволок. Пацаны говорят, может этот придурок реально выслужиться хотел? Вот и вляпался.
— Мда… Умеете вы влипать в истории. И что теперь? Выручать надо.
— Не надо, босс.
— Как это? Почему?
— Да пусть отсидит конкретно, не фиг самовольничать. Заодно, может лапши ментам на уши навесит.
— Ну, смотри, Аристофан, это твой боец. Только все равно, как-то не очень своих бросать…
— Не-не, босс! Происходит филькатр… как её?.. фигустра…
— Фильтрация, — подсказал Калымдай.
— В натуре! – обрадовался Аристофан. – Фильтрация! Ко мне в отряд много пацанов просится, босс. Зачем нам придурки? Мы лучше конкретных бойцов наберём.
— Ну, смотри сам, — повторил я. – А чего вы инструмент-то воруете? Почему бы просто не купить?
— Зачем, босс? – удивился Аристофан.
Ну да, зачем покупать, если можно украсть? Да ладно, пусть как хотят, так и действуют. Экономия, опять же.
— Батюшка Секретарь, — подала голос Олёна, тихо сидевшая в сторонке. – Я разузнала, кто колдовством в бабкином тереме балуется. Это бес тот, третий, которого споймать никак не могут. Он сегодня нашел меня и сказал, что и яблоко последнее он вчера снова подкидывал да ничего из этого не вышло. А потом вечером, пока все на кладбище ушли, зелья какого-то в колодец Яги насыпал.
— Вот паршивец. Надо отловить его обязательно, слышишь, Аристофан? А ты, Олён, сказала ему, чтобы он прекращал свои диверсии?
— Да сказала, батюшка, — вздохнула бесовка, — только он злой очень на участкового, отомстить хочет и меня уже не слушается.
— Ладно. Что-нибудь еще? Нет? И на том спасибо. Мы тогда с Михалычем в монастырь наведаемся, проверим, как там дела… Вы чего ухмыляетесь? Михалыч! Ты что, разболтал?!
— Ничего дедушка нам не говорил, мсье Теодор, — с верхнего этажа спускалась Маша. – Про девушку вашу даже словечком не обмолвился. Но это так романтично… Я так рада за вас, мон шер!
— В натуре, босс.
Калымдай только улыбнулся и кивнул головой, а Олёна мечтательно подняла глаза к потолку.
А, ладно. Наверное, оно и к лучшему. Помогут если что. А Маше всегда в её кожаную жилетку поплакаться можно. Лишь бы не увидел никто, не поймут.
— А про свою девушку Михалыч вам рассказал? – спросил я мстительно.
— В натуре, босс! Реально молодец Михалыч!
— Он такой проказник наш дедушка! – восторженно хихикнула Маша.
А Калымдай снова промолчал, только поднял вверх оттопыренный большой палец. Олёна широко заулыбалась и покивала головой.
Вот и поязвил.
— Ладно, пошли дед.
— И я с вами, мсье Теодор!
— Это еще зачем, Маш?
— Ну как же, — Маша удивленно захлопала глазами. – Должен же кто-нибудь посмотреть на вашу пассию? А может быть она нам совсем и не подходит? А если она…
— Перестань, Маш, — перебил я её. – Сам как-нибудь разберусь. Я же к тебе с твоим послом с советами не лезу?
— Ой, ну и силь ву пле, — надулась Маша.
 
* * *
 
 Я торопился увидеть Варю и в монастырь мы прибыли уже часа через два. Я снова переоделся, только на этот раз никаких сапог, шпаг и треуголок. Пускай к моей стандартной одежде привыкают.
Две молоденькие монашки сразу отворили нам ворота, очевидно предупрежденные настоятельницей и почему-то хихикающие и поглядывающие на меня. Я возмущено взглянул на Михалыча, но он отрицательно замотал головой мол, тут и без него найдется, кому посплетничать.
Матушка настоятельница притащила за руку Варю и, обменяв её на деда, тут же исчезла с ним в монастыре, а мы так и остались стоять посреди двора.
— Здравствуй, Варя…
— Здравствуйте, батюшка Захаров Федя! – хихикнула Варя.
— Просто Федя, — пробурчал я.
Изо всех уголков, коридоров, балкона, на нас глазели любопытные монашки и торчать посреди двора ради их удовольствия меня совершенно не грело.
— Варюш, а пойдем куда-нибудь отсюда?
— Ой, а это зачем? Ой, я боюсь…
Я удивленно глянул на неё, но наткнулся на такой ироничный взгляд, что не выдержал и рассмеялся:
— Ну что мы тут торчим, как три тополя на Плющихе?
— Почему три? А что это за Плющиха?
— Да не важно, потом расскажу.
— Можно в сад пойти…
— А тут и сад есть? Прямо в монастыре?
— Ну, садик такой маленький на заднем дворе, — пояснила девушка.
— Ага, отлично. Веди.
— Слушаюсь, батюшка Федя! – хмыкнула она.
— Ну, Варь…
Садик и правда, был маленький. С десяток яблонь или каких-то других деревьев, я их только в вазе на столе разбираю, несколько кустов и лавочка, на которую я тут же и уселся.
— Садись, Варюш, — я похлопал ладонью по скамейке.
— Что вы, нельзя мне!
— Можно. Хочешь, я тебе и разрешение оформлю? С печатью, всё как положено.
— Ой, а вы и писать умеете?
— Издеваешься?
— Совсем чуть-чуть, батюшка Федя, — снова хихикнула Варя.
— Ну, садись-садись, а то и мне вставать придется, а у бедного батюшки Феди ножки устали, а ему еще обратно в Лукошкино по лесу шагать.
— Бедненький… — протянула девушка, осторожно усаживаясь на краешек скамейки. – А что это вы туда-сюда, так и бегаете? В монастырь хотите? Так вас в женский и не возьмут-то.
— Варь, ну чего ты мне выкаешь? Мы же с тобой почти ровесники. Давай на ты.
— Никак нельзя, батюшка Федя, не по чину мне.
— Ой, да ладно, — засмеялся я. – По чину, не по чину… Я, может быть и ниже тебя, если по вашим чинам сравнивать. Ты же боярского роду, а я… хм-м-м… Статс-секретарского. Не знаю, если честно, кто тут кого выше…
— А откуда вы знаете, что я боярского роду? Вызнавали про меня?
— Конечно, — кивнул я. – Я хочу всё про тебя знать.
— Это зачем же вам такое? – зарделась Варя и опустила глаза.
— А не скажу! – засмеялся я, а потом серьёзно добавил: — Варюш, а ты хочешь монашкой стать?
— Хочешь, не хочешь… — она вздохнула. – А куда мне теперь деваться? Рассказали вам, небось, мою историю?
— Рассказали, — подтвердил я. – Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.
Девушка удивленно посмотрела на меня, а я поспешно продолжил:
— Вот допустим, если бы ты могла отсюда уйти, то кем бы хотела стать?
— Как это – кем-то стать? Я и так есть. Вот она я, — она развела в стороны руки, а монашеское одеяние невероятно обольстительно обтянуло её спереди, — вся перед вами.
— Да, уж… — я закашлялся, пытаясь скрыть смущение, — вижу. Ну вот, допустим, уйдешь ты из монастыря и куда бы ты хотела податься, что делать?
— Загадками вы говорите, батюшка, — Варя пожала плечами. – Если и смогу уйти, то некуда мне податься. Просто ложись там же под воротами и отдавай богу душу.
— Не надо так говорить! Эх, что-то я никак объяснить толком не могу.
— Это потому что я глупая такая?
— Нет, это потому что я больно умный! А вот, скажи, Варюш, а что ты любишь? Ну, я не про еду, а так, по жизни, чем любишь заниматься?
— Книжки читать люблю, — сразу же ответила она. – Мне тятенька учителя-француза нанимал, так он мне много книг приносил, и ученых и нет.
Она снова погрустнела, вспомнив прошлую, уже недоступную жизнь и я поспешил отвлечь её:
— О, книги это здорово! Я и сам читать люблю. А еще что любишь?
— Ну… — она задумалась на секунду, а потом смущенно протянула: — Детей еще люблю. Ну, возиться с ними, играть, учить их всяким премудростям…
— Ну, вот и всё! – чуть не завопил я от радости. – А хочешь учительницей стать? В школе работать?
— Опять вы, батюшка, непонятное говорите… Школа – это что? Там детей учат, да? А, потом… Девка – учительницей? Да боярского рода? Да кто ж такое позволит-то?!
— А вот и позволят. Тут главное, чтобы ты сама этого захотела.
— Да мало ли, что я захотеть могу… — рассеянно протянула Варя. – Да кто же мне только разрешит?
— Верь мне, Варюш! Вот скажи, чего ты хочешь?
— А если я скажу, что поцеловать вас хочу, тогда что? – спросила она с вызовом, задрав очаровательный носик.
— Ух ты! Тогда иди и целуй! – я распахнул руки для объятий.
— Да ну вас, — она огорченно отмахнулась. – Вы, парни, только об одном и думаете…
— Э-э-э… Да ни о чем я таком не думал! – возмутился я.
— Что, совсем? – обиделась девушка.
— Ох… Стоп, Варюш, что-то нас не туда занесло. Давай о поцелуях потом поговорим, хорошо? А сейчас я тебе прямо скажу-объясню, чего я хочу, хорошо?
— Хорошо… Только не вижу я что-то ничего хорошего для себя. Только и осталось мне, что в монашки-то и податься…
— Ну, Варь, ну погоди, ну чего ты? Дай я скажу. Я хочу, чтобы ты вышла из монастыря и зажила той жизнью, которой тебе захочется. Хочешь назад в свой дом вернуться, так только скажи. Хочешь в Лукошкино первую школу для детишек открыть, а самой там первой учительницей стать? Так и тут я тебе помогу. Обещаю, Варюш, сделаю всё, чтобы ты счастлива была. Верь мне.
— А зачем это вам?
— А нравишься ты мне, — вдруг решившись, выпалил я. – Только давай пока об этом не будем.
— Почему не будем? – вдруг хихикнула она, а потом будто с обидой протянула: — А сами говорили, что нравлюсь…
— Варюш…
— А кто же вы такой, всесильный господин, батюшка Захаров, Федя, что такое для меня совершить можете?
— Я? – я замешкался. А вот попробуй, объясни. – Ну, потом об этом, ладно? Просто есть у меня знакомства полезные и друзья хорошие, которые помочь могут.
— Друзья — это хорошо, — протянула Варя. – Только не получится ничего у вас. И братья мои помешают, да и сам батюшка Горох, царь наш всемилостивый, никогда не позволит мне вольной жизнью жить.
— Фи, Горох, — отмахнулся я. – Видали мы этих царей… И на счет братьев своих не беспокойся. Разберусь я с ними.
— Ой, что вы, батюшка! И не вздумайте! — Варя вцепилась в мою руку. — Они, знаете какие здоровые да дурные?!
— Да не переживай ты, Варюш, и не таким рога обламывали! Мне стоит только пальцами щелкнуть и нету твоих братцев, — похвастался я.
А что? Я и не обманываю вовсе. Стоит Аристофану только сказать и прощайте уродцы.
— Ты что, Федя! – девушка еще сильнее сжала мою руку. – Не убивай их, нельзя! Грех это!
— Ну, наконец-то ты меня по имени назвала! – я ласково погладил её по руке. – Не буду, не буду, не переживай. А только, я ведь не шучу и не обманываю. Хочешь, сегодня же тебя из монастыря заберу?
— И куда же ты меня отведешь? – вздохнула девушка. – К себе домой? Вот, то-то и оно…
О блин, верно. Тут же нравы такие, что и под ручку с девушкой на людях пройти нельзя, а уж к себе домой её привести… Хотя… Ха!
— Хотел бы я тебя к себе домой привести, но понимаю, что нельзя. Зато могу попросить моего старого знакомца, немецкого посла, чтобы он приютил тебя в своей слободе. Снимем тебе домик там, поживешь, пока я решу всё остальное.
— Что — остальное?
— Ну, не знаю. Ты же не сказала, чего хочешь, — я хмыкнул и добавил: — Ну, кроме поцелуев.
Она легонько шлепнула меня по руке:
— Вот ты, Федя… А и правда можно мне детей учить?
— Кончено, Варюш! Хочешь?
— Ага… Только не получится у тебя ничего, Федь…
— Фигня вопрос! Ой! – я хлопнул себя по губам. – Я всё для тебя сделаю, вот увидишь. А пока собирайся, да пошли в Лукошкино, к послу немецкому.
— Вот так сразу?! – Варя округлила глаза.
— А чего тянуть?
— Не знаю, Феденька… Как-то быстро всё… А посол хоть знает, что ты меня к нему привести собираешься?
— Э-э-э… Нет, я еще не говорил с ним. Да он свой мужик, не переживай!
— Посол – мужик?!
— Ох ты ж… Ну, короче, всё будет в порядке.
— Быстрый ты, Федя. Взял вот так монашку за руку, да и привел ее в город. Нате, дяденька посол, забирайте Варвару нашу. Так что ли?
— Ну, почти. Ну да, тут я не продумал еще, но мыслишь ты в верном направлении.
— Нет, Феденька, нельзя так, несогласная я.
— Хорошо, Варюш, права ты. Давай тогда я обдумаю всё, с друзьями обговорю, с Машей посоветуюсь…
— Что это еще за Маша? – перебила меня девушка.
— Маша – это мой вампир, — ляпнул я.
— Что-о-о?!
— Ну, вурдалак, по-нашему, — еще более умно объяснил я, а потом спохватился: — Шучу я, шучу! Маша – это моя сотрудница. Работает она на меня. Ну… Э-э-э…
— Да кто ты такой вообще, Федя? – протянула Варя, задумчиво глядя на меня.
— Ох… Давай, так. Я – тот, кто хочет, чтобы ты была счастлива. Варюш, солнышко моё, я всё тебе расскажу, обещаю. Только сейчас на это времени нет. Мне надо срочно в город возвратиться, все дела для твоего прибытия сделать. Ладно?
— Солнышко… — протянула Варя. – Хорошо-то как… А? А, ладно, хорошо. Езжай в свой город к своей Маше.
— Ну, Варь…
И помчался я в город, прихватив по пути, довольного и разомлевшего деда. И кстати, Варю я все-таки поцеловал! Точнее — чмокнул в щечку. А она и мне щеку погладила, как раз в том месте, куда за секунду до этого оплеуху влепила.
 
* * *
 
А в Лукошкино ничего не произошло за время нашего с Михалычем отсутствия. Я удивился, но и порадовался – можно своими делами заняться. В штаб-квартире на Колокольной площади, куда мы с Михалычем сразу и отправились, уже собралась вся наша Канцелярия, и похоже, маялась со скуки.
— Ну, что тут у вас происходит?
— Тишина, босс, — зевнул Аристофан.
— Бесы по городу вынюхивают, Федор Васильевич, — доложил Калымдай, — а часть их того третьего беса ищет. А так — всё спокойно, происшествий нет. Захваченного в плен бойца Аристофана уже допросили, сидит в порубе. Тишина пока.
— Ларец с чертежами Горох в потайном месте прячет и удалось подсмотреть как этот тайник открывается, — сообщила Олёна. – Это я доподлинно вызнала.
— Молодец, Олёна.
— И в Немецкой слободе тишина, мсье Теодор, — отрапортовала Маша.
— А ты чего не с послом? – удивился я.
— Кнутик внеочередную порку в слободе затеял, занят очень. А, кроме того, — Маша лукаво улыбнулась, — есть у меня подозрение, что вы нам кое-что интересное рассказать можете.
— Хм-м-м… Ну, верно, вообще-то. Помощь мне ваша нужна, только не в Кощеевом деле, а в моём, личном… Ну чего вы хихикаете?! Вот вообще ничего больше не скажу…
— Не дури, Федька, — дед взъерошил мне волосы. – Тут друзья твои собрались, а смеютси от того, что радуютси за тебя. Ну не плачут же, а?
— Ладно, — я шмыгнул носом. – Я про Варю.
— Да не может быть, мсье Теодор! – всплеснула руками Маша. – Правда что ли?!
— Машка! – рявкнул дед.
— Молчу, дедушка. Продолжайте, мсье Теодор, пардону прошу.
Я помолчал, а потом решился:
— Хочу я девушку из монастыря забрать, спасти её от такой участи. Ладно бы она сама по своей воле решила невестой Христовой стать, а так, братцы её насильно в монастырь определили…
— Мы в курсе, Федор Васильевич, — перебил Калымдай. – Какой у вас план?
— Разболтал дед да? – насупился я.
— Ввел в курс дела, — важно заявил Михалыч, подняв вверх указательный палец. – Говори, внучек, чавой-та ты там задумал?
— Ну, забрать Варю оттуда это легко, а вот куда ее дальше определить?
— Так это, босс, — тут же среагировал Аристофан. – Братьев её прирежем в натуре, а дамочка твоя реально будет в усадьбе своей.
— Хорошо бы, Аристофан, но я обещал Варе, что в живых их оставят.
— Это ты зря, босс в натуре.
— А давайте ее пока к нам, сюда определим, Федор Васильевич, — предложил Калымдай. – У нас и не скучно тут и дело может какое найдем.
— Нет, Калымдай, не годится. Она не в курсе всех наших дел. А ну как узнает, что мы на Кощея работаем? Хана мне тогда.
— Батюшка, а давайте мы ей на время домик в Лукошкино снимем? – выдвинула свой вариант Олёна.
— Во-во, Олён, я тоже о чем-то таком подумал, только кажется мне, что домик такой надо в Немецкой слободе поискать. Там и тихо, и безопасно, и люди культурные.
— Я могу с Кнутиком поговорить, — оживилась Маша. – Маленький домик и палисадник весь в кустах роз, и галантный кавалер, темной ночью спешащий к своей возлюбленной… Ах, шарман!
Аристофан поморщился, Калымдай задумался, а Олёна вздохнула и глаза ее затуманились.
— Вот и ладно, — подытожил дед. – Машка тогда посла своего обработает, а мы завтра же Федькину кралю в город и перевезем.
— Аристофан, — обратился я к бесу, — просьба у меня к тебе будет. Не в службу, а в дружбу. Сможешь смотаться домой, в Канцелярию? У меня там в комнате, под кроватью, денег уже прилично накопилось, хватит и на аренду домика да и на другие расходы.
— Без базара, босс.
— Ну и отлично, спасибо.
Деньги у меня и правда были. Зарплата, которую мне щедро выдавал Кощей, пылилась без дела. Ну, просто совсем некуда было её тратить во дворце. Разве что спуститься в подвалы, во все эти злачные места, там и казино было, как я понял, и бары всякие, но меня такие развлечения не манили совершенно. Да и Кощей меня давно еще предупредил, чтобы я туда и нос не совал. Да больно надо было.
А еще был у меня и неофициальный источник дохода. Аристофан затеял жуткую авантюру, выламывая золотые слитки из пола, которыми был покрыт один из залов во дворце. А заменял он эти слитки свинцовыми с позолотой. Только узор на плитках он никак подделать не мог и обратился ко мне за помощью. Я ему и отсканировал тот рисунок, а по рисунку уже, умельцы-бесы и наносили узор на фальшивые слитки. Я толком не знаю, как они это всё проворачивали, да и знать не хочу, но мою долю Аристофан выплачивал мне регулярно. Не считал, не знаю точно, но думаю, что сумма у меня скопилась очень даже не маленькая.
— А с этими братьями, Федор Васильевич, — нарушил мои раздумья Калымдай, — надо всё-таки решать что-то.
— Ага, — кивнул я. – Есть у меня одна идея на их счет, только полностью еще не оформившаяся.
— Так расскажите, Федор Васильевич. Вместе и подумаем.
— Расскажу, Калымдай, только данных пока мало. Надо бы хорошенько про братьев этих всё разузнать, про образ жизни, чем занимаются, откуда деньги на развлечения свои берут, ну и всё такое.
— Босс, послать пару бойцов, в натуре? – тут же предложил Аристофан. – Они всё выведают конкретно.
— Хорошо бы, Аристофан. Только если бойцы тут в Лукошкино не нужны.
— Справимся и без них, босс, отвечаю.
Я растроганно обвел взглядом свою Канцелярию. Молодцы они всё же у меня. Никто и не вздумал увильнуть, а ведь проблемы были не Кощея, а исключительно мои. Даже Олёна, которая с нами работала недавно, да и то под постоянным надзором, тоже горячо одобрила мой план и взялась помочь, чем сможет.
Олёна, будто угадав, что я думаю о ней, встрепенулась и спросила:
— А что там с Марьяной этой, в монастыре?
— Дед? – я вопросительно повернулся к Михалычу.
— Внучек? – так же с вопросом глянул на меня дед.
— Вы же ради Марьяны и отправились в монастырь, — засмеялась Маша.
— Ну, вот так как-то, — смущенно развел руками дед. – Увлеклися другим, а про дело-то и забыли. Да и пёс с ней, с Марьянкой ентой! Кудыть она из монастыря денетси?
Больше пока обсуждать было нечего и все наши разошлись по своим делам, а мы с дедом отправились в гостиницу, где я сразу и завалился спать.
А снились мне хохочущие Михалыч с Аристофаном, которые под руки, тащили к стогу сена, притворно упирающуюся настоятельницу Фёклу. А потом над стогом объявился вдруг Горыныч и начал пулять в Михалыча с Аристофаном огненными шарами и орать «Делиться надо!». А всех разогнал Кощей, примчавшийся на вороном коне и лихо размахивающий шашкой. Причём, на нём почему-то, была кавказская бурка и буденовка на голове вместо короны.
Бред какой-то. Лучше бы Варя приснилась…
 
* * *
 
Разбудил меня Михалыч и довольно бесцеремонно.
— Вставай, внучек! – орал дед, сдирая с меня одеяло. – Живо вставай, одевайся, в монастырь сейчас помчимси!
— Зачем в монастырь? А сколько сейчас? Да отстань от меня, дед! Дай поспать еще хоть пять минуточек!
— Вставай, Федька! Милиция в монастырь наш отправилась! Никак, шмон там затевают, Марьянку ищут!
— Тьфу, зараза! Ну, вот чего не спится им, дед?
— Да никому не спится, внучек, только ты дрыхнешь, как сурок на конопляном поле. Дык девять часов, весь порядочный люд уже в поте лица работает.
— Так то – порядочный. А мы же с тобой, дед, совсем-совсем беспорядочные, а?
— И то верно, — захекал дед. – Только ты всё же вставай.
— Да встаю я, встаю…
В комнату вломился Аристофан.
— Это… босс!
— Что еще случилось? – я с отвращением натягивал опостылевшие портки на веревочке.
— Еще, блин, одного моего бойца менты повязали конкретно!
— Да что ж такое?! Где? Как?
— Да реально, как и вчерашнего, босс. Натырил инструментов и зачем-то к ментам полез. Пацаны говорят, что дружка своего из поруба вытащить хотел, ну и… — Аристофан развел лапами в стороны.
— Плохо, Аристофан. Не то плохо, что еще одного бойца поймали, нового найдешь. А то плохо, что дисциплины у тебя, Аристофан, в подразделении нет. Уволю я тебя на фиг, а вместо, вон, Калымдая возьму. Он быстро твоих бандитов людьми сделает.
— Не надо людьми, босс! – завопил Аристофан и рухнул на колени. – Не губи, начальник! В натуре исправлюсь, отвечаю!
— А ну-ка подвинься, внучек, — дед вытащил из кошеля массивную сковороду с длинной ручкой и примеривающе взвесил её в руке. – Дай-ка я этому паршивцу объясню всё про службу Кощееву.
— Давай, Михалыч, — обреченно пробормотал Аристофан, разворачиваясь к деду и подставляя зад под сковородку.
— Отставить! – рявкнул я. – Ну, Аристофан, молись! Или что вы, бесы, там вместо молитвы делаете. В последний раз тебя прощаю. Но чтобы команду свою перешерстил, бузотеров выкинул, ребят подобрал новых, ответственных и чтобы по струночке у тебя ходили, понял?!
— Без базара, босс! – обрадовался, вскакивая на ноги, Аристофан. – Не подведу в натуре!
— А только, задницу я тебе всё равно надеру, рогатенький, — предупредил дед. – Как закончим дело, вернемся в Канцелярию, так ты у меня неделю сидеть не сможешь!
— За деньгами смотался? – перебил я деда.
— Здесь уже денежки, — ответил за беса Михалыч. – Припрятал я их до поры, до времени.
— Хорошо. Ладно, иди Аристофан и чтобы у меня…
— В натуре, босс! – заверил в последний раз Аристофан и исчез.
— Вот же, паршивцы…
— И не говори, внучек. С бесами построже надо быть. Они, паразиты, как слабину почуют, так всё, никакого спасу с ними нет.
— Ладно… Что там у нас дальше по плану?
По плану, после умывания следовал завтрак. Ну, это понятное дело и я даже особо не отбивался. Да и свиные рёбрышки с жареной картошкой были очень даже вкусные. Но пришлось отказаться от пирогов – время поджимало.
Пока я торопливо глотал горячий чай и поспешно откусывал громадные куски от бутерброда с ветчиной, Маша рассказала, что уже договорилась с послом. Кнут Гамсунович, памятуя наши совместные подвиги на благо как Немецкой слободы и Лукошкино, так и всего государства, без всяких возражений согласился предоставить Варе политическое убежище… тьфу ты, просто убежище.
— Там, мсье Теодор, я нашла совершенно очаровательный домик в стороне от центра слободы, — похвалилась Маша. – Кустов с розами там правда, нет, но я уже дала команду Кнутику и розы будут посажены сегодня же.
— Ага, спасибо, Машуль. Да фиг с ними, с розами. А домик хоть хороший? Не землянка какая-нибудь? А то я видел тут в городе подобное, ну прямо поруб на милицейском дворе.
— С розами никаких фиг, мсье Теодор, — строго заметила Маша, утаскивая у меня из-под носа пирог с ежевикой. – А вот домик там на самом деле хороший. Чистый уютный крепкий. Если не жалко денег, то фрау Мюллер будет приходить убирать, готовить, ну и всё остальное.
— Не жалко. Хорошо, Маш, спасибо.
— Спасибо, клубникой не пахнет, — заявила Маша, намекающе поглядывая на очередной пирог.
Ну, вегетарианцы, чего с них взять? От мяса отказались, а теперь вынуждены забивать животы огромными дозами травы и всякой там другой морковки. То ли дело у нас, обычных мясоедов. Закинешь в себя тарелочку котлет, придавишь сверху шашлычком, да сала для смазки несколько ломтей положишь, вот и сыт.
— Ладно, пошли, дед. До монастыря еще с час топать.
— И я с вами, — тут же обрадовала нас Маша.
— Зачем?
— Затем. А кто за вашей пассией там приглядит? Вы? Не смешите меня, мсье Теодор. У девушек есть такие нюансы, в которых им помочь могут только другие девушки. И не спорьте со мной, Теодор! Мы с Олёной уже всё решили и отправляемся с вами!
— Еще и Олёна? Да вы там весь монастырь вывезти собираетесь?
— Остынь, внучек, — вздохнул дед. – Всё равно не переспоришь. Ить если бабе что в голову пришло… Ох!
Дед еле увернулся от запущенного в него последнего куска пирога с клубникой.
— Ну вот, — сожалеюще протянула Маша, облизывая пальцы. – Последний кусок — самый вкусный…
— Всё, хватит вам. Пошли.
 
* * *
 
К монастырю мы опоздали. Ну, в том смысле, что милиция опередила нас.
Когда мы по лесной тропинке уже подходили к монастырю, Маша вдруг замахала на нас руками, заставив замолчать. И вовремя – у ворот стояла телега с ворохом сена, а на ней сидел скучающий милицейский сотник Еремеев.
— Давай по лесу кругом, — шепнул Михалыч.
И мы со всеми предосторожностями обогнули монастырь и остановились у его задней стены. Как я продирался через все эти кусты надо рассказывать? Вот то-то же. Замечу, вскользь, что это был настоящий героический поступок. Может быть, конечно, для какого-нибудь бугая, вроде милицейского Митьки, а то и Змея Горыныча, проложить просеку а-ля бульдозер в кустах, это и плёвое дело, но для изможденного постоянным стрессом компьютерщика, замученного претензиями прекрасной половины нашей Канцелярии, вечными придирками Михалыча, отсутствием в лесу нормальной еды и даже элементарного цивильного туалета… Э-э-э… Короче, герой я, понятно?
Высокие стены при наличии Маши, нам никакой проблемы не представляли. Она просто перенесла сначала нас с дедом, а потом и Олёну на ту сторону и мы оказались как раз в том маленьком садике, в котором мы с Варей целовались. Ну, вру-вру. Я это её поцеловал. Уже и помечтать нельзя…
— Значит так, — шепотом поставил я задачи. – Первым делом ищем Варю и выводим её скрытно на ту тропинку, что в Лукошкино ведёт, там все и собираемся потом. Потом, тем же образом уводим Марьянку, а то еще наткнется на неё участковый. Ну и по возможности смотрим, что там милиция вытворяет, но тут уже не рискуйте, нам это особо и не критично.
— Я, батюшка, шапку-невидимку накину, — сказала Олёна, — да по кельям пройдусь.
— Не, красавица, — перебил ее Михалыч. – Давай сюда шапку. Тебе и так никто не удивится-то в женском монастыре, а меня увидят, да как набросятся! Как на сеновал поволокут в десять ручек девичьих, да как…
— Дед, хватит мечты нам тут пересказывать, — прервал я его. – Шапку, да — лучше тебе взять, я и так обойдусь, а девушки наши могут и одежду монашью… монашенскую… фу, ты! Местную униформу, короче, спереть и на себя накинуть.
Маша тут же обернулась облачком и всосалась в ближайшее окошко. Олёна, опустив голову, засеменила в сторону двора. Михалыч крутанул тюбетейку на голове и исчез. А я остался один и тут только и призадумался — а куда, собственно, мне идти и где искать Варю?
Да особо тут выбирать и не пришлось. Маленькая калитка вела во двор, да еще был вход в коридор самого уже монастыря. По двору мне разгуливать явно не стоило, и я осторожно отворил дверь в коридор. Хорошо прохладно, не то, что на улице.
Я, вначале с большой опаской, по стеночке продвигался по коридору, но вокруг не было ни души. Монастырь будто вымер. Наверное, милиция загнала монашек по кельям, вот никого и нет. Уже смелее я пошел вдоль ряда маленьких дверей. Надо понимать, это и есть кельи. Вот только как мне отыскать тут Варю? Не звать же ее в голос?
Когда я проходил мимо ответвляющегося коридора, из него вдруг протянулась рука, схватила меня за майку и так сильно рванула в коридорчик, что я даже ойкнуть не успел. В ту же секунду меня припечатали к стене и сильная, благоухающая духами рука, заткнула мой рот. Духами?
— М-м-м? – промычал я сквозь ладонь.
— Тише, мсье Теодор. Я сейчас со второго этажа, — Маша говорила быстро, коротко. – Участковый настоятельницу допрашивает и успешно. Она про мадмуазель Марьяну рассказала и про меч что-то говорить начала, но я вынуждена была ретироваться. Мадам Яга начала носом в мою сторону вести, могла бы и обнаружить.
— М-м-м...
— Я пойду мадмуазель Варю искать.
— М-м-м …
— А вы куда сейчас?
— М-м-м!
— Да что вы всё мычите и мычите, Теодор?
— М-м-м … — это было последнее, что я сумел выдавить из себя, сползая по стеночке и почти теряя сознание от нехватки кислорода.
Слава всем богам, это дьявольское порождение ночи, которое я ласково называл Машей, наконец-то догадалась убрать ладонь с моего рта, и восхитительный вкусный воздух хлынул в мои лёгкие.
— Маша! Ах… Ыххх… Твою ж… ухх… дивизию!
Но вампирша уже исчезла. И вовремя! Я же в гневе страшен, как наш Кощей-батюшка! Осерчаю — так ничего вокруг не вижу, а уж пришибить-то могу запросто! Повезло, в общем, Машуле, что успела она удрать от моей карающей десницы. Фух… Жуткое это дело, кислородное голодание, скажу я вам. Отдохнуть бы сейчас, а лучше – поспать. Предварительно подкрепившись, конечно. Но нет, надо идти. Меня Варя ждёт. Надеюсь.
Вдруг послышался быстрый топот. Только не вульгарный топот стрелецких сапог, а такой, легкий перестук. Явно девушка бежит и прямо на меня! Варя! Я выскочил из коридорчика в главный коридор и на меня тут же налетела девичья фигурка, едва не сбив с ног.
— Вар… — начал я, но осёкся.
Это была совершенно другая девушка и совсем не в монашеском одеянии. Марьяна!
Я протянул к ней руку, но царевна отпихнула меня и рванула дальше по коридору.
— Марьяна! Царевна! Да твою ж… Куда вы? Стойте! – в полголоса заголосил я, но девушки уже и видно не было. Вот зараза… И тут на меня налетела еще одна, только совсем уж не девичья фигура.
— Вот зараза! – заорал я уже во весь голос.
Ну что за день такой! Все на меня натыкаются!
Я рухнул на задницу, крепко приложившись о каменный пол, а мужик, налетевший на меня, а это явно был мужик, отлетел в другую сторону и так же плюхнулся на пол.
— Фёдор?
— Никита?
— А ты чего…
— А ты куда…
— Стой! – участковый вскочил на ноги. – Давай-ка сюда, в сторонку, а то увидят.
Я не столь быстро, но тоже поднялся и, охая, заковылял за ним.
Мы остановились в том же коридорчике, в котором Маша проверяла меня на способность долго задерживать дыхание.
— Ты откуда здесь взялся? – Никита настороженно смотрел на меня.
— И тебе здрасте.
— Ага, привет. Так что ты тут делаешь?
— Я по личному делу. Ну, почти.
— Угу, – он недоверчиво кивнул головой. – Я так и подумал.
— Слушай, Никит, давай на чистоту? Ну, в меру возможностей.
— Интересная формулировочка… Ну давай.
— Ты сюда за Марьяной прибыл? И за мечом?
— Допустим, — он определенно не хотел откровенничать.
— Ну, Марьяна уже удрала, не догонишь. А меча тут отродясь не было. В Лукошкино он где-то.
— А ты откуда знаешь, что в Лукошкино? – прищурился Никита. – Это ты его похитил?
— Не-а, — я хмыкнул, — не я. Чист я перед законом и не мечтай.
— Разберемся… Значит точно, Кощей всё это замутил, — сделал он вывод. – И кража меча — его рук дело, и похищение царевны, и попытка убийства меня. Я так и думал.
— Ну и не правильно ты думал. Меч и Марьяна — да, его затея. Но и тут без нюансов не обошлось. А вот яблочки, это не он тебе подсунул, уж поверь. Кощей когда узнал о твоем отравлении, жуть какой злой был.
Я не стал говорить Никите о том, что это я яд испортил и фактически жизнь ему спас. Неудобно как-то. Получится, будто хвалюсь, героизм свой показываю. Хотя да, герой, отрицать не буду. Ну а что? Жизнь-то и правда я Никите спас? Вот то-то же.
— А кому же тогда понадобилось убить меня? – продолжал допытываться он.
— Ой, да по дурости тут, — отмахнулся я. – Ничего личного. Просто один человек решил выслужиться, инициативу проявить, так сказать, ну а ты, как удачный объект просто под руку попался.
— А бесы?
— А бесов как раз тот человек и нанял, чтобы тебя отравить. Но уже всё, — тут я немного слукавил. – Двух бесов ты уже поймал, один остался, да и тот без яблок.
Никита внимательно, но так же недоверчиво слушал, а потом спросил:
— А меч с Марьяной Кощею-то зачем?
— Тут совсем другое дело. Уф-ф-ф… Не могу я тебе всё сказать, не моя тайна. Просто поверь.
— Не получается что-то у меня просто взять и поверить, уж извини, — развел руками Никита.
— Ладно, Никит, давай я тебе расскажу всё. Ну, насколько смогу всё. Это и тебе полезно знать, да и мне не повредит.
— Ну, давай, рассказывай.
— Э-э-э… тьфу ты! Даже не знаю с чего начать. Ну, короче, всё, что сейчас затеял Кощей, ни на тебя, ни на Гороха, да и вообще на всё наше царство-государство, не направлено.
— Да ну?
— Точно. Ты поэтому спокойно занимайся своими делами, а на Кощея и внимания не обращай.
— Нет, так не пойдет, — помотал головой Никита. – Ты уж если взялся рассказывать, то рассказывай, а то темнишь постоянно.
— Так я же на темной стороне, — хихикнул я. – Как Дарт Вейдер. А ты у нас в джедаях, получается.
Никита тоже фыркнул, но твёрдо заявил:
— Давай, выкладывай.
— Ну, — решился я и начал, подбирая слова, стараясь не сболтнуть лишнего, — есть у Кощея один старый и очень мощный враг.
— Вроде Вельзевула того?
— Ну, почти. А здорово мы ему врезали, а?
— Кто это «мы»? – хмыкнул Никита. – Ты только информацию дал, а уж демона я завалил.
— Ну да, конечно! А кто с колокольни в него лучом засадил?
— А ты тут при чем? Это же чудо было…
— Ну, вот такой я, чудесный.
— Да ладно… — он не хотел мне верить.
— Да точно. Кощею артефакт один древний привезли, католический. Ну, мы… я с колокольни в демона и пульнул. Но без тебя бы ничего не получилось, уж поверь.
— Вот как… Ладно, разберемся, — повторил он своё любимое словечко. – Так что там с Кощеем?
— Вот против этого старинного врага Кощей и копает потихоньку. В открытую выступить, думаю сил у него не хватит, вот он и подбирает оружие или еще что-нибудь, чем можно того гада уложить. И заметь, гад этот, здесь где-то на Руси окопался и если активизируется, то наверняка, не только Кощею плохо придется. Силой он большой разрушительной обладает. Понимаешь?
— Понимаю. А меч…
— А меч как раз и может быть тем самым оружием. Только лично я в это не особо верю. Но хорошо бы узнать точно, а вдруг повезет.
— Ну а Марьяна-то тут при чем?
— Да тоже всё просто. То есть, вроде бы просто, а запуталось сильно.
— Ну, это как всегда у нас, — хмыкнул Никита. – И что же с ней?
— Марьяну тот кадр, что тебя убить пытался, решил тому гаду в подарок преподнести. А Кощей просто из вредности, решил её перехватить. Вот и всё.
— Нет, так не годится, — заявил он. – Нельзя девушку в лапы Кощею отдавать!
— Ну, дерзай, — я пожал плечами. – Я к этому делу никак не причастен. Наблюдатель со стороны, так сказать.
— Ну-ну.
— Слушай, Никит, — я помялся. – У меня тут проблема возникла. Личная. И помощь может понадобиться.
— Что случилось?
— Есть тут в монастыре девушка одна… Ну чего ты сразу рот до ушей?! Я просто помочь хочу! Ну и да, нравится она мне, что тут такого?
— Да что ты горячишься? Нравится — и хорошо. В чем проблема-то?
— Девчонка эта – сирота. Как отец умер, братья её сразу в монастырь запихнули, а сами наследство пропивают. А она, между прочим, боярского рода. Да и вообще, хорошая девушка…
— Во уроды.
— И не говори. Хочу я забрать её из монастыря.
— Да-а-а, тут еще тот гадюшник, — согласился Никита.
— А то! Совсем ей тут не место. Сниму ей домик в городе на первое время. А вот потом… Потом твоя помощь может понадобиться с братцами этими.
— Это какая же помощь? Помочь убить их? Так тут я тебе точно не помощник.
— Фу, убить… Тут и без тебя обойдутся. Не, я думаю, они как раз по твоей части — преступники, самые настоящие.
— С чего это ты взял? Но если нарушили они закон, то моя обязанность их задержать.
— Да мне больше ничего другого и не надо.
— Опять же, — промолвил он задумчиво, — раскрываемость увеличится…
— Во-во, а там глядишь, и премия от Гороха! И у меня еще одна идея есть на счет этой девушки, но об этом потом как-нибудь.
— Ладно, договорились. А сейчас, Федь, бежал бы ты лучше отсюда. Скоро мои стрельцы нагрянут. Думаю, много мы тут накопаем на настоятельницу. Надеюсь, ты не против? – иронично добавил он.
— Да делай с ней что хочешь, — отмахнулся я. – Мне тоже не по душе как она тут девчонок с толку сбивает.
— А Кощей тебя за это не заругает? – хихикнул Никита.
— Разберемся, — поддразнил я его.
Так что расстались мы, если и не дружески, то вполне мирно. Он побежал снова наверх, а я, дождавшись, когда стихнут его шаги, вызвал по булавочной связи Михалыча:
— Дед, ау? Нашли Варю?
— Внучек? – тут же отозвался дед. – А ты где?
— По монастырю бегаю, где я еще могу быть?
— Ну и как бегается?
— Дед, чего это ты вопросом на вопрос отвечаешь? У Шмулинсона что ли нахватался?
— Разве?
— Тьфу ты! Михалыч! Варю нашли?
— Да нашли-нашли, не ори. Олёна её уже из монастыря вывела, тебя дожидаитси в лесу.
— А Марьяну? Она тут недавно пробегала, не успел ее схватить.
— Да было бы там за что хватать. Машка её отлавливает.
— А ты где, дед?
— Да я около кельи настоятельницы торчу. Слушаю, как бабка с участковым её допрашивают.
— Ага, тогда я сейчас к тебе подойду. Жди.
— Жду-недождуся.
Чего это он такой нервный?
Я, уже не таясь, затопал на второй этаж и там, довольно быстро сориентировавшись, нашел комнату Фёклы. А деда не было видно. Или запрятался под шапкой или просто ушел.
— Дед? – тихо позвал я. – Деда?
И будто в ответ, за дверью послышался шум, крики. Я рванул дверь на себя и в меня врезалось что-то небольшое, толстое и лохматое. Едва сдержав крик, я машинально отшвырнул от себя это нечто и тут, откуда-то сбоку, прямо в полете, как в куропатку в охотничий сезон, в этого лохматого врезался огненный шар. Я рванулся в комнату, опасаясь, что и Михалыч мог оказаться там и огляделся. Никита стоял у окна, с совершенно обалделым видом, а недалеко от него стояла жуткого вида бабулька, потирающая руки. На полу лежал толстый и уже хорошо прожаренный бес, а на кровати валялась матушка настоятельница с ножом, торчащим из груди.
Картина маслом. Меня чуть не стошнило.
— А енто хто ето такой к нам пожаловал? – раздался старческий скрипучий голос.
Бабу Ягу я уже видел, но только издалека, с чердака Борова, а вот так, вблизи, оказался к ней впервые. И очень пожалел об этом – страшная, как моя жизнь, до появления в ней Вари. И как только Никита с ней уживается?
Я отвесил ей уважительный поклон, кто ее, старую, знает, еще зафигачит в меня файербол, и замер, совершенно не представляя, что теперь делать.
— Бабушка, — вовремя вмешался Никита, — это…
— Захаров Федор Васильевич, — перебила его бабка. – Попался, голубчик?
О, я знаменит?
— Да я тут это… — улыбнулся я, стараясь казаться спокойным, — Мимо проходил. Слышу  — крик, шум, вот и решил вам помочь.
— Помощничек какой нашёлси, — заскрипела бабка.
— Ну, а что? Кто беса под ваш шар огненный кинул? И заметьте, как удачно прицелился, точь в точь в ваш шарик попал, бабушка.
— Ох и ловкач, — захекала старая карга. – А вот посмотрим, как таперича в тебя мой шарик полетит!
— Бабушка! – заорал Никита. – Не надо! Стоп! Прекратить самовольный отстрел неизвестных элементов!
— А чавойта ты в ём неизвестного увидел, Никитушка? – удивилась бабка. – Вражина он, как есть Кощеев прихвостень.
— Чего это прихвостень? – обиделся я.
— Бабушка, — строго сказал Никита. – Криминальная ситуация обострилась настолько серьезно, что мы не вправе сейчас разбрасываться любыми источниками информации. Поэтому в интересах следствия, мы должны отпустить этого гражданина, тем более что никаких фактов причастия его к данному противоправному действию нет, а творить самосуд и устраивать милицейский произвол нам не позволяет честь мундира.
Бабка, открыв рот, умиленно слушала тираду участкового, а он тем временем, незаметно сделал мне знак рукой мол, уматывай ты отсюда, да поскорее, пока бабка не очухалась. И я маленькими шашжками, притворяясь невидимым, двинулся спиной назад к двери и точно бы врезался в неё, если бы меня не направила на верный путь крепкая рука деда.
Но тут бабка как раз очухалась и сразу же заметила деда:
— А, Михалыч! И ты тут? Ну, здорово, старый хрыч!
— Отстань, карга, — сплюнул дед. – Не до тебя сейчас. Пошли, Федька.
И он, ухватив меня за рукав, потащил по коридору, по пути закрывая другой рукой мою, отвисшую от удивления, челюсть.
— Давай, внучек, поднажми! Там сейчас стрельцы ворота закроют, а Машка Марьяну в лесу ужо стережёт, нас через стену не перетащит!
Едва мы добрались до балкона, как сзади раздался топот и к нам выбежал участковый.
— Вы как, прямо со стены прыгать будете или тараном ворота пробивать? – спросил он ехидно и, перегнувшись через низкое ограждение, прокричал вниз: — Еремеев! Пропусти вот этих двоих! Понял?
— Слушаюсь, батюшка воевода!
— Спасибо, Никит, — торопливо пробормотал я. – Давай, до встречи!
— Увидимся, — бросил он мне уже в спину.
На лесной тропинке Вари уже, к моему великому сожалению, не было. Как и Маши с царевной. Только Олёна выскочила из-за кустов нам на встречу:
— Целы? Ну, хвала всем богам!
— Да чаво нам сделатси, внучка, — успокоил ее дед.
Я смотрю, он к Олёне стал получше относиться после того, как она помогать нам стала. Да и у меня, честно говоря, отношение к ней меняться стало. Нормальная девушка на самом деле, только вляпалась в это бесовство Кощеево, ну, да это с любым случиться может. Я, вон, тоже не на Папу римского работаю.
— А Варя… ну, остальные наши где? – спросил я у Олёны.
— А они, батюшка, в Лукошкино побежали. Маша шепнула, что Марьяну лучше поскорее спрятать, пока ей очередная блажь в голову не пришла, — Олёна покачала головой. – Очень взбалмошная девушка, вся в сказках, в мечтаниях, а реальной жизни и не видит.
И бесовка грустно вздохнула.
— Да ладно тебе, Олён, — попытался успокоить её я. – И у тебя будет всё хорошо. Кощей же обещал.
— Пойдемте ужо, — поторопил нас Михалыч. – Потом наговоритеся.
В Лукошкино я порывался сразу же пойти посмотреть, как там обустроилась на новом месте Варя, но Михалыч вполне справедливо шикнул мол, там не до меня сейчас будет и я вынужден был признать его правоту. Уже и темнеть начало, да и кушать хотелось очень. И я, хоть и с большой неохотой, но остался всё же в гостинице, пытаясь поднять себе настроение жареной курицей, нашпигованной гречневой кашей, копченой грудинкой, запечёными крупными яблоками, обложенными перепёлками, а может и наоборот, перепёлками, обложенными яблоками, я как-то и не понял, уж очень быстро они закончились. А на десерт я вяло поклевал пирожков с луком и яйцами, с ливером, с картошкой, с капустой, грибами и уже не помню, с чем там еще, не до пирожков мне было. А когда приступил к сладкому, в трактир заявилась Маша и тут же утащила у меня большую такую ватрушку, но я даже не обиделся, в нетерпении подпрыгивая на скамье:
— Ну что там, Маш? Как на новом месте? Всё в порядке? А Варя как? Не обижают её? Смотрите у меня! Довольная? Не сердится на меня, что я до города не проводил? Её там хоть покормили? А Мюллер эта, фрау, уже начала работать? Не злющая там старуха вроде Яги попалась? А обо мне Варя говорила что-нибудь? Давай уже, докладывай о ходе проведения операции, что ты молчишь-то?! Маша! Положи бублик и докладывай!
— Вы бы хоть маленькую паузу сделали, мсье Теодор, — Маша икнула, ойкнула и стыдливо прикрыла ротик ладошкой. – Всё у нас в порядке, не беспокойтесь. Когда я уходила, девушки были веселы и счастливы и готовились отойти…
— Куда?!
…ко сну. Да что же вы так прыгаете, Теодор? Это у вас от ежедневного пожирания мяса такой карамболь приключается. Подайте мне еще вон тот пирожок. А с чем он? А вон тот? А этот? Да двигайте уже весь поднос, Теодор, что вы мне поштучно, как скряга какой, пирожки подсовываете?
— Девушки? Маш, ты и Марьяну вместе с Варей поселила?
— Ну а куда я её дену на ночь глядя, мсье Теодор? — сквозь пирожок с яблочным повидлом, проговорила Маша. – Переночует, а завтра… а там что, кизиловое варенье? Давайте… завтра передам её… и малиновое тоже, Теодор, не ленитесь… фон Паулюсусу, а тот уже… нет, у барона де Нурвиля повар нежнее варенье делал… отвезёт Марьяну к Кощею.
Обжора. Вот как есть, обжора! Ох уж мне эти вегетарианцы… И не толстеет же. А тут стоит съесть миску борща с салом и хлебом и в животе сразу тяжесть чувствуется…
 
* * *
 
Утром я подскочил сам, наверное, еще и десяти не было. Это у меня от нервов и ожидания скорейшей встречи с Варей сон такой не стабильный.
Дед сразу заохал, запричитал и побежал на кухню готовить поскорее завтрак изголодавшемуся Феденьке, а мне пришлось минут пятнадцать дожидаться его во дворе, пока он не соизволил наконец-то плеснуть мне водички для умывания.
— Вампирша наша, — докладывал дед, подперев голову рукой и умильно наблюдая, как я корочкой хлеба мученически соскребаю прямо со сковороды остатки яичницы с салом, — девку эту неспокойную, Марьяну, уже сдала с рук на руки лыцарю тому фон… как его там? …прибалтийскому, и они, небось, уже на полпути к царю нашему, батюшке.
— А вот, кстати, деда, всё никак не пойму ваших расстояний. Если от Лысой горы до Лукошкино пешком три месяца топать, на Горыныче часа два-три лететь, а конным путем, как фон Паулюсус сейчас двигается, так часов пять получается? Это как?
— А никак, — дед налил мне большую кружку ароматнейшего чая. – Колдунство енто великое и знать его тебе не надобно. Ты вона лучше на мёд налегай, в ём знаешь сила какая!
— Ой да ладно, «колдунство»… Сам не знаешь, а мне втираешь тут.
— А если бы я тебе, внучек сказал, что енто обыкновенный прорыв пространства со смещением в пятое измерение, тебе от того легче бы стало?
— Офигеть… Ты, деда, где таких слов нахватался?
— Дык, — засмущался Михалыч, не забывая подложить мне на тарелку еще пяток блинчиков, — сериял на железке твоей бесовской смотрел. Интересный… А правда, Федь, что клингоны воины такие отважные? А ежели, к примеру, сойдетси клингон с джедаем, кто кого заборет?
— Джедай, думаю, дед. У него же вон меч какой световой. А еще и силу он использовать может.
— Сила-то силой, а вот саблюка у него знатная, — покивал головой дед.
Надо запаролить компьютер, а то скоро Тишка да Гришка по дворцу будут бегать в одеждах Супермена какого-нибудь. Только массового помешательства на фантастике Кощею и не хватало для полноценной и разнообразной жизни.
— Ну, вот как я, дед, теперь к Варе пойду, а? – обвиняюще спросил я, с трудом вылезая из-за стола. – Давай, деда завязывать с обжорством. Вредно это.
— Вредная у нас Маша, — дед протянул мне петушка на палочке, — а ты у нас худенький, Феденька, прям наскрозь скоро просвечиваться будешь.
Бесполезно его убеждать, легче согласиться, чтобы не расстраивать пожилого человека.
— Михалыч, надоело мне в этой рванине ходить, — поднял я давно меня волнующий вопрос. – Ну, если в джинсах и майке нельзя, может, другой какой нормальный костюмчик купим? А то в этих обносках в приличном обществе и показаться нельзя.
— Варька да, она у тебя вроде приличная, — закивал дед, махая трактирщику мол, убирай, родимый, откушали ужо Федор Васильевич.
— Да я и не про неё вовсе, — засмущался я. – Я вообще.
— А вообще, давно пора, милай. Ходить рядом с тобой стыдно, как на помойке нашел себе вот такого внучка…
— Да ты же сам меня заставляешь вот так одеваться!
— А ну не ори на деда! От молодежь пошла… Я от в твои годы, Феденька…
— Да знаю я, знаю, – перебил я ностальгирующего деда, — Сейфы по всей Европе играючи вскрывал.
— Тьфу, на тебя… — проворчал дед.
— Давай Михалыч, все-таки вопрос с одеждой решать, — вернулся я к теме.
— Решай, внучек, решай, — еще обижено покивал головой дед.
— Ну деда… А у меня, кстати, и продолжение про джедаев есть.
— Хороший ты у меня, Федь, — едва не прослезился Михалыч. – Учтивый, про дедушку своего старенького не забываешь… А одёжу… На-ко от примерь, еще по утру Машка прислала мол, негоже кавалеру при барышне оборвышем ходить.
Дед вытянул из кошеля большой сверток и развернул его по столу.
Вот же… конспираторы! И деду лишь бы поиздеваться вдоволь. Но вообще-то, хороший он у меня, вы не думайте.
Костюм был европейского стиля. Ну, то есть не а-ля, Иван-царевич в широких бархатных штанах, в красных сапогах с загнутыми вверх носами, да шапке-колпаке, оббитой мехом. Может быть, я утрирую и образ такого доброго молодца у меня сложился по иллюстрациям к сказкам, прочитанным в детстве, но даже ничего похожего я бы носить не стал. А тут — белая рубашка с пышными кружевами на груди, пиджак старинного покроя, сюртук, не знаю, как правильно называть, а самое главное – вполне обычные брюки! Я похожие костюмы видел на рисунках Александра Сергеевича и его современников. Только к костюму прилагались не туфли, а все-таки сапоги, но вполне легкие, больше всего похожие на жокейские. Вы уж простите, что я так подробно описываю сей наряд, просто обрадовался я очень, что нашлась и для меня вполне приличная и, надеюсь, удобная одежда. А она, одежда эта, действительно оказалась вполне удобной. Не мои любимые джинсы с майкой, но тоже вполне.
Переодевшись, я поприседал, понаклонялся, побегал на месте. Отлично!
И дед категорически одобрил:
— Эх, Гюнтер тебя не видит!
Добрый он у меня.
А вот Маша у меня – умничка. Надо и правда, купить ей тот мешок яблок, который я ей еще с заварушки с Вельзевулом обещаю.
Я хотел сразу побежать в Немецкую слободу, но со мной увязался и дед. И пришлось ждать, пока он соберется, перероет весь свой безразмерный кошель сверху донизу, даст указания хозяину гостиницы сколько раз и кем именно кормить Машу, потом ждать пока дед обливает хозяина водой, приводя его в чувство, но все-таки он, наконец, успокоился и повел меня на первое моё свидание. Ну, я очень надеялся, что эта встреча с Варей будет именно свиданием.
А по дороге я еще раз порадовался Машиному вкусу, проверив свой новый облик на придирчивых горожанах. На меня бросали заинтересованные взгляды, но не более того. Идет очередной немец по своим делам так и что? Мало ли их тут в Лукошкино шляется? Ха! Да у нас даже ефиопы есть! А костюм… Да в Африках, говорят, мужики вообще в юбочках из листьев бегают и ничего, бабы ихние вроде и не жалуются.
У ворот Немецкой слободы я стал жутко нервничать, а тут еще и лишился моральной поддержки – дед отстал еще за углом — «иди, Федька, да не подведи деда!». Это он о чем?
Я вызвал по булавочной связи Машу, и она тут же откликнувшись, заверила меня, что через пять минут они с Варей будут у ворот. Разумеется, я не поверил в пять минут. Разумеется, я оказался прав. Хотя, справедливости ради надо сказать, что прошло всего минут пятнадцать, а не стандартные полчасика-час.
Ворота заскрипели, я резко вздохнул, и ко мне на улицу выпорхнула Маша. Я резко выдохнул и зря. Потому что вздохнуть я уже забыл при виде Вари, появившейся вслед за Машей.
Это… это было нечто. То самое мимолетное виденье, очей очарованье, рябь лунного света на серебре озера, нежный ветерок на лепестках роз... Короче, Офелия и Лаура и рядом не стояли.
Варя выглядела так, будто только что вернулась с бала какого-нибудь там Луи номер четырнадцатого. Белоснежное платье с декольте, вполне приличным, но достаточным для полета фантазии, было затянуто пояском на тоненькой талии, а ниже талии, платье так соблазнительно расширялось, что полет, казалось, сейчас начнется у меня и безо всякой фантазии. А еще эти распущенные слегка вьющиеся волосы, прикрытые небольшим кружевным чепчиком…
Я с радостью отметил, что еще там, в монастыре, под бесформенным монашеским балахоном мне и правда, вовсе не привиделась очаровательная фигура моей древнерусской богини. Варя оказалась девушкой именно тех форм, которые волновали меня, наверное, еще с пятого класса среднеобразовательной школы. Мой взгляд всегда скользил не останавливаясь по девушкам модельно-изможденной внешности, но Варя просто очаровывала своей женственностью и ласкала взор соблазнительными выпуклостями в нужных местах и пропорциях так, что я смело мог назвать ее своим идеалом. И назвал. Мысленно. А потом вспомнил, что дышать всё-таки нужно и со всхлипом втянул воздух в лёгкие.
— Ах, какой шарман! – всхлипнула вместе со мной Маша, смахнула несуществующую слезинку и исчезла за воротами, которые тут же захлопнулись и этим совершенно не романтическим звуком немного привели меня в чувство и мы с Варей отправились на романтическую прогулку.
Верите? Ну и правильно делаете, что нет. С романтикой я пролетел.
Мы молча, неторопливо шагали бок о бок и я никак не мог начать разговор.
Я же даже не поздоровался! Сейчас поздороваться? За тормоза точно примет – и двух кварталов не прошли, как я вспомнил о приличиях. Спросить, как она устроилась? А вдруг она это воспримет как намек, что я сам себя хвалю, обеспечив её жильём и вытащив из монастыря? Или все-таки поздороваться сначала? А может ей мороженое предложить? Хотя какое тут мороженое? Ну, петушка на палочке, они тут вкусные… Идиот! Да что же происходит?! Ну не первое же у меня свидание?! Раньше-то я с девушками без стеснений болтал! Вот и сейчас возьму и скажу… Что? Думай, думай! Что можно сказать?
Но все слова словно пылесосом вытянуло из головы, а те, которым удалось зацепиться за нервные окончания и всё же остаться в голове, были такими, что и пылесос на них не позарился бы.
Но тут моё солнышко-Варя сама прервала затянувшееся молчание. Она вдруг остановилась, повернулась ко мне, задрала очаровательный носик и очень серьёзно спросила:
— Значит Кощей?
Блин… Блин-блин-блин!!! Маша все-таки проболталась.
Ну что я мог сказать на это? Гордо расправив плечи, выпрямив спину и втянув живот, я собрал всю смелость в кулак и решительно произнёс:
— Здравствуй, Варюш…
Как она на меня посмотрела? Ну не как на идиота, точно. На идиотов обычно смотрят с жалостью, с пониманием, а я сейчас и на идиота-то не тянул.
— И тебе здравствовать, господин Захаров, — все-таки ответила она. – Или правильно – господин Статс-секретарь?
— Правильно – Федя, — буркнул я.
— Федя там был, в монастыре, — вздохнула девушка, — когда я еще не знала, кто хозяин твой.
— Ну, ты чего, Варь? Ну, какая разница на кого я работаю?
— И Варя в том монастыре осталась, — горько произнесла она. – А здесь уже боярская дочь, Варвара Никифоровна Зубова, верная слуга царю нашему, Гороху. А ты, господин Статс-секретарь – слуга Кощею.
— Да фиг с ними, с Горохами и Кощеями! Я так спешил к тебе, Варь… Так увидеть хотел…
— Не следует нам больше видеться, — Варя отвела взгляд. – Спасибо тебе господин Захаров, что позаботился обо мне, милосердие проявил. А деньги, что на меня потратил, я тебе как есть верну, не переживай.
— Варь…
Она вдруг всхлипнула, резко развернулась и быстрым шагам стала удаляться от меня, а потом и вовсе побежала. А я остался стоять, как тонкая березка во поле чистом. Ладно-ладно… Как дуб. Только не могучий, а тупой.
— Вот так оно ить в жисти-то бывает, внучек… — раздалось за спиной.
— Михалыч? – я даже не обернулся, продолжая смотреть туда, куда убежала Варя.
— Пошли, милай, — потянул меня за рукав сюртука дед. — Пошли, Федя…
— В кабак, — я резко развернулся и зашагал в сторону гостиницы. Напьюсь. Вот возьму и напьюсь.
— В кабак… — повторил дед, поспешая за мной. – Не поможет тебе водка-то сейчас, внучек.
— А что поможет?
— А время, внучек.
— Угу… Вот скажи, деда, ну чего ей надо, а? В монастыре я хороший был, а как узнала на кого я работаю, так сразу плохой стал. Вот нормально это?
— И не говори, внучек.
— Да не всё ли равно на кого я работаю? Ну, может и не всё, но хотя бы выслушать она меня пыталась? Нет!
— Верно, внучек.
— Сразу давай свои претензии выдвигать!
— Бабы, они такие, внучек.
— Во-во! Я же не доброй волей пошёл на службу к Кощею!
— Истинно, внучек.
— Да и не убиваю я, не граблю! Сижу с бумажками копаюсь или тут за делами присматриваю, а она сразу — «Кощей-Кощей»! – Я остановился и повернулся к деду. — И чего ты мне всё время поддакиваешь, а?!
— Могу и по заднице врезать, внучек, если понадобится.
— Мне? За что?! Я-то тебе, чем не угодил?
— А нытьём своим, внучек, — Михалыч ткнул меня пальцем в грудь. – Что ты сопли распустил, как дитя малое? Девка тебя оттолкнула? А ты борись за неё! Нужна она тебе? Добивайся!
— Легко тебе говорить…
— Легко, внучек, ох как легко. Дедушка-то у тебя никогда не любил, по девкам не страдал, серенады им под балконами не пел, так черствым сухарём и прожил жизнь.
— Ну чего ты, дед?..
— А того! – вдруг во всю глотку заорал дед. – Рыдать мне тут надумал?! Слезами обливаться?! От я дурь-то слезливую из тебя сейчас выбью! Страдает тут он! Плохо ему!
Дед стоял гневный, красный, ощетинившийся, как ёж и вдруг сник, сдулся, как воздушный шарик и тихо спросил:
— Любишь её?
— Люблю, деда.
— Ну и всё, — дед заулыбался, да так заразительно, что и у меня рот растянулся до ушей. – Значит, наша будет Варька, это я тебе внучек конкретно заявляю в натуре блин!
Я засмеялся:
— Не, деда, у Аристофана лучше получается!
— Ну, да и фиг с ним, — ухмыльнулся Михалыч.
Я уже довольно бодро зашагал в гостиницу, а дед семенил рядом и всё приговаривал:
— А ты, Федька, не дёргайся сейчас, дай Варьке-то нарыдатьси всласть. Пусть поревёт, им это полезно, а наплачется да задумается. И ты, внучек руки-то не опускай, но и сам не шибко страданиями-то увлекайся… У нас вона хлопот — непочатый край, вот и принимайся за работу, исполняй службу Кощееву.
Голос Михалыча чудесным способом успокаивал и настраивал на позитивный лад, и я всего через пару кварталов полностью пришел в себя и смог вполне трезво и ясно взглянуть на ситуацию. Ну а что, собственно говоря, такого ужасного случилось? Поругались? А кто не ругается? Как поругались, так и помиримся, а Варя, всё равно моя будет. Никому ее не отдам и ей не позволю наше счастье разрушить. И дед правильно говорит – за работу надо браться вот и отвлекусь от переживаний, а там и Варюша успокоится и я снова попробую с ней поговорить, объяснить всё.
А дед у меня молодец. Вот поженимся с Варей, я первого сына Михалычем назову.
 
* * *
 
А в гостинице меня поджидал сюрприз от Кощея. Нет не премиальные в виде мешка золота и даже не ящик коньяка, а просто вызов по колдовскому зеркальцу. Ну, на самом деле не такой уж и простой вызов оказался…
Кощея таким я еще не видел. Глаза его пылали красным адским огнём, с зубцов короны соскакивали маленькие молнии, но сам он говорил ровно, хотя и было видно, что он едва сдерживается:
— Бери Михалыча, бесовку эту, Олёну и живо ко мне. Горыныч уже ждет вас.
Вот так вот. Ни «здравствуй, Феденька», ни «По добру ли, по здорову, не обижает ли кто, кормят-то хорошо?», а сразу хватай Михалыча и на коня. На Змея то есть.
— Ваше Величество, случилось что?
— Случилось. Давай быстро, Федька.
— Да вы толком-то расскажите, Ваше Величество!
— Я тебе расскажу! – вдруг сорвался на крик царь-батюшка. – Я и тебе и всей твоей Канцелярии так расскажу, что будете у меня лететь до Уральских гор, а то и подалее! И бесам твоим рога посрубаю! Упыриху Машку твою, шаху иранскому в гарем продам! Лысую гору до основания срою! А тебя, паршивец ты эдакий, на фарш велю перемолоть и Дизелю твоему поганому скормлю!
— Да что у вас там происходит?! – тоже заорал я, испуганный не столько угрозами, сколько состоянием Кощея.
Кощей вдруг выдохнул, обмяк и тихо произнёс:
— Мент поганый, дружок твой участковый, зеркало волшебное мне расколотил…
Тьфу ты! Я думал там Лысую гору вражины какие-нибудь приступом взяли, а Кощея в кабинете обложили и он из последних сил оборону держит, горько переживая, что славной Канцелярии нет под рукой и спасти его уже некому…
— Когда это он успел? – пробормотал я удивленно.
Но Кощей услышал и снова завёлся:
— А вот это я у тебя хотел узнать, почему ты не уследил, что он ко мне намылился?! Почему не предупредил моё Величество? Разгоню я твою Канцелярию, Федька, как есть разгоню! Бесам рога пообломаю, а Машку…
— Это вы уже говорили, Ваше Величество. А Михалыч с Олёной зачем вам так срочно понадобились?
— Вези их сюда, Федька! Пущай снова яблочек наделают и участкового, мерзавца такого, напрочь со свету изведут! – Кощей вдруг утих, отвел взгляд и тихо пробурчал: — Еще и дура эта Марьянка Гороховская…
А ну понятно. Нервишки шалят у царя-батюшки. Но лететь все же придется. Как бы он там и правда, в приступе гнева дел не натворил.
— Вылетаем, Ваше Величество. Немедленно вылетаем. Только вы там того…
— Чего, того? – он настороженно глянул на меня.
— Не переживайте, Ваше Величество, нельзя вам волноваться. Вы запритесь в кабинете своём, от всех закройтесь, коньячку от нервов примите, а там уже и я прибуду.
— Заботливый какой, — буркнул Кощей и отключился.
Ну и заботливый, а что? Я и правда, переживал за Кощея. Да, злодей, да, мафиози, да, рассказывают про него всякие страсти-мордасти, но лично я ничего такого ужасного за ним не замечал. На словах-то он грозен, а на деле… Зеркальце ему разбили, обидели батюшку, а он чуть ли не с сердечным приступом уже лежит. Хотя не уверен, есть ли у него вообще сердце. Ой, да не важно! На самом деле Кощей – нормальный мужик! Я, например, ничего плохого от него не видел. Один раз только пришиб он моего Дизеля ну так и починил же!
— Слышал, Михалыч? – повернулся я к деду, сидящему на своей кровати и сосредоточенно чесавшему затылок.
Национальный местный жест, кстати. Никакое дело без него не обходится. Я тоже так уже умею.
— Слышал, внучек, — Михалыч стал запихивать в кошель разбросанные по кровати вещи. – Возвернутьси домой надоть, как бы царь-батюшка не натворил чаво сгоряча.
— Ага, — я вздохнул. – Наших только предупрежу. А Олёну, думаю, брать с собой не будем, да деда?
— Конечно, внучек. Неча ей там делать.
Я связался со своими по конференц-связи. Чудо-булавки Михалыча позволяли сделать такое.
— Мы с Михалычем срочно отбываем домой, — объявил я. – У царя-батюшки проблемы возникли, надо решать.
— Что за проблемы, мсье Теодор?
— Во, блин, в натуре…
— Я могу помочь, Федор Васильевич?
— А проблемы… — я сделал паузу и заорал: — А проблемы из-за вас, слуг моих нерадивых! Почему никто мне не доложил, что участковый к Кощею отправился?!
— Я в натуре хотел…
— Молчать! Прозевали участкового?! Совсем оборзели?! Вы что должны делать?! А что на самом деле делали?! Молчать я сказал!
Начальник я или где? Мне по долгу службы положено нагоняи подчиненным устраивать! Чего это только дед так подозрительно в кулак хихикает?
— Федор Васильевич, — раздался в голове спокойный голос Калымдая, — я с вами полечу. Сейчас подойду к вам на постоялый двор.
— Это… босс… — виновато протянул Аристофан. — Мои бойцы видели в натуре, как участковый с бабкой в ступу садились… Только типа решили мне не говорить. Реально так решили, что менты покататься поехали или там, в деревню за самогоном… Облажались мы, босс в натуре…
— Облажались, Аристофан, — подтвердил я. – Помнишь, о чем мы с тобой разговаривали? Что-то тебе эти разговоры…
— Я понял-понял, босс! – перебил меня Аристофан. – В натуре, босс, последний раз, отвечаю!
— Ладно… Следи тут хорошенько и докладывай сразу если что, понял?
— Понял, босс без базара!
— Машуль, ты за старшую остаешься.
— Не беспокойтесь, мсье Теодор, всё будет в порядке.
— Это… — я немного помялся. – Как там дела, Маш?
— Всё хорошо, мсье Теодор, рыдает, — поняла, о чем я моя умница-вампирша.
Я бы тоже сейчас порыдал, да некогда.
 
* * *
 
Когда я, дед и Калымдай добрались до полянки, надо бы, кстати, переименовать её в «Аэропорт Лукошкино», Горыныч уже нетерпеливо дожидался нас, переминаясь с лапы на лапу.
— Давайте быстрее, — прорычала правая голова, едва увидев нас. – Кощей там рвёт и мечет. Чуть голову нам не откусил. Левую.
— Ага, — подтвердила тонким голоском левая голова. – Злой, как в тот раз, когда индийскому радже Будапудрамхабхе ларец с алмазами в шахматы продул.
— Грубый ты, Горыныч, — посетовал я, карабкаясь ему на спину. – Даже не поздоровался.
— Ну и здравствуй, Статс-секретарь. Что теперь тебе легче стало? Полетели!
Нервные все какие-то сегодня…
До Лысой горы мы добрались быстро. По пути Горыныч сказал нам, что он совсем не в курсе, что происходит, но во дворце суета, шум, все носятся как угорелые.
Мы опустились на дорогу, упирающуюся в большие ворота, перекрывавшие путь вниз во дворец и только когда я сполз с Горыныча, заметил, что поляна перед дворцом кардинальным образом изменилась. С обеих сторон дороги земля была разделена на ровные участки и на участках этих, сосредоточенно копошилось несколько десятков скелетов, усердно копая грядки. Грядки?! Кощей, что, в наркобизнес решил податься, под коноплю пространство расчищает?
В самом дворце дела обстояли еще хуже. Скелеты, бесы и прочая нечисть носились по коридорам и залам, как Кощеем укушенные. Четверо рыцарей-зомби, личных гвардейцев царя-батюшки, вешали на стену громадный гобелен, на котором прекрасная дева надевала на голову стоящего перед ней на одном колене рыцаря, венок из цветочков. И где это они откопали такой кошмар?
Три полные поварихи Иван Палыча сидели в ворохе разноцветных рулонов ткани и что-то там увлеченно шили, оживленно щебеча.
— Занавесочки, — поклонились они в ответ на мой ошарашенный взгляд.
Какие занавесочки?! Да тут и окон-то отродясь не было!
Логики в происходящем я не видел и это сильно пугало. Например, вдоль одного из коридоров бежала вереница скелетов, тащащих резные стулья. А параллельно им, только в обратную сторону, неслись бесы и тоже со стульями, только немного другой формы.
Открыв от изумления рты и вертя головами во все стороны, мы наконец-то добрались до нашей Канцелярии.
Дизель встречал нас у дверей, радостно подпрыгивая на месте. Я похлопал его по плечу, вручил варежки, специально припасённые для него в Лукошкино и шагнул в кабинет. Бес-пенсионер Долиросентабилус ждал нас посреди кабинета, держа за лапки Тишку да Гришку. Те, завидев Михалыча, вырвались и тут же вскарабкавшись деду на плечи, что-то жалобно заверещали.
— Что тут происходит, Долби? – устало спросил я у ветерана бесовского движения.
— Не ведаю, начальник, — прохрипел бес. – Все как дурмана обожрались, да носятся туды-сюды, туды-сюды, туды-сюды…
Пенсионера, похоже, заело. Не успел я остановить эту старую граммофонную пластинку, как дверь заскрипела, отворившись, может на полметра и в Канцелярию заглянула настороженно озирающаяся голова Кощея.
…туды-сюды, — в последний раз пробормотал Долби и шмыгнул между ног Кощея в коридор.
— Марьянки нет? – шепотом спросила голова.
Мы переглянулись, а царь-батюшка убедившись, что мы тут одни, резво заскочил в Канцелярию, захлопнул дверь, задвинул засов, подпёр дверь стулом и тяжело пыхтя и отдуваясь, поволок к двери наш большой стол.
— Ваше Величество!
Мы кинулись к Кощею и пока я, ухватив его за костлявую руку, оттаскивал от двери, Михалыч с Калымдаем вернули стол на место.
Кощей как в тумане машинально опустился на лавку, взял большой бокал коньяка, предусмотрительно выставленный Михалычем перед ним, покрутил его в пальцах и, вздохнув, медленно опрокинул коньяк в себя. Взгляд из затравленного потихоньку становился просто настороженным, а когда из настороженного он преобразился в откровенно усталый, мы облегченно вздохнули.
— Ваше Величество, — осторожно спросил я. – Что у вас тут происходит? Вы что, из-за зеркала так расстроились?
— Да пёс с ним, зеркалом, Федь, — Кощей пощелкал пальцами и Михалыч снова набулькал ему в бокал. – У меня этих зеркал еще пять штук в кладовке пылятся.
— Царевна?
— Она, — кивнул Кощей и вдруг взревел: — Дура!!!
Но тут же, спохватившись, захлопнул рот костлявой ладонью, а потом, оглядевшись по сторонам, продолжил полушепотом:
— Как есть дура, Федь. И я – дурак. Вот за каким мне потребовалось её сюда тащить, а?
— Не знаю, Ваше Величество, — пожал я плечами. – Наверное, какие-то грандиозные злодейские планы у вас были.
— Она, Федь, совсем чокнутая, — продолжал жаловаться Кощей. – Я, говорит, чувствую в тебе душу светлую, нежную и ранимую. Просто мол, оболочка у тебя тёмная не даёт душе проявить себя, доброту показать. Прикинь, Федь!
— Да уж…
— Я, говорит, всё для нашего счастья сделаю, суженный ты мой, — Кощей судорожно глотнул из бокала. – Окружу, говорит, тебя заботой и лаской, а дворец мы, мол перекрасим в светлые тона, всю обстановку поменяем и она, обстановка эта, будет очень благотворно влиять на тебя, рыцарь ты мой.
Кощея передернуло.
— И до конюшни даже моей добралась, Федь. Всех твоих жеребцов вороных, говорит, выгоним, а заместо их беленькую лошадку заведем. И должен я буду на этой лошадке, каждый день на подвиги выезжать, а к ужину домой возвращаться в её нежные объятия и непременно с головой дракона подмышкой.
— Ужас, — посочувствовал я.
А вот такой у нас Кощей. Я же говорил, зря из него злодея делают. Ему царевну эту удавить, что муху с короны смахнуть, а он вот, сидит у меня от царевны прячется да коньяком с горя наливается.
— Ты как хочешь, Федор Васильевич, — заявил вдруг Кощей подымаясь и допивая коньяк, — А Марьянку эту из дворца мне напрочь убери. До завтра тебе срок.
И Кощей покинул нас, предварительно повторив свои действия, только в обратном порядке: отодвинул стул, осторожно оттянул засов, без скрипа приоткрыл дверь, высунул в коридор голову, покрутил ею во все стороны и исчез.
— Вот же шаромыжник старый! – хихикнул вдруг дед. – И бутылку с собой упёр!
 
* * *
 
Я до вечера просидел у себя в Канцелярии, не рискуя выходить и совершенно не желая видеть того кошмара, что устроила во дворце эта Марьяна.
Калымдай же, ускользнул сразу за Кощеем, но вскоре вернулся, улыбаясь и мотая головой:
— Я лучше с вами побуду, Федор Васильевич. Ох и с размахом же действует царевна! Упаси боги такую жену себе получить.
— Что еще она там натворила?
— Я далеко не стал ходить, но бухгалтерия, к примеру, сидит счета составляет, расходы на балы и приёмы подсчитывает. Агриппина Падловна злая до изнеможения, зубами скрипит, но ослушаться будущую царицу не решается.
— Да ну, не будет у нас царицы, Калымдай. По крайней мере, уж точно не Марьяна.
— Я знаю, Федор Васильевич, — улыбнулся Калымдай. – А вот Агриппина Падловна не знает.
Вскоре и дед решился на вылазку. Дело шло к ужину, а морить же голодом Феденьку никак нельзя, вот и рванул Михалыч перебежками на кухню, прикрываемый с боков своими бесенятами.
— Иван Палыч расстроены до невозможности, — делал доклад дед, расставляя с помощью бесенят тарелки и подносы с едой по столу. – Марьянка ента и до кухни добралась. Велела всё сало изничтожить, мясо — волкам в лесу скормить, да собственноручно меню всем расписала. Бесов, говорит, капустой кормить квашенной, а Кощея для просветления духа — морковкой. Кощея — морковкой! Представь только, внучек!
Я только покачал головой, разламывая ложкой вторую котлету.
— А сама, между прочим, — дед подвинул мне под руку, толсто нарезанную копченую грудинку, — Иван Палыч сказали, что уходя, стащила с кухни круг колбасы да каравай хлеба.
— Да ну её, дед… А что там в миске закрытой? Бульон с сухариками? А чего ты его от меня отодвигаешь? После пирога с ливером? Вместе с пирогом? Ну ладно, давай.
— Ну что, Федька, — вдруг ехидно хмыкнул дед. – Не передумал ишо ремонт свой в Канцелярии устраивать?
— Передумал, деда, — засмеялся и я. – Как я посмотрел сегодня, что во дворце творится, как представил, что такое и тут будет…
— Вот и молодец-огурец! Вот, кстати и огурчики-то соленые к ветчине твоей ох и хороши будут!
А после ужина оказалось, что исчез Кощей. Хорошо не до ужина, а то бы аппетит точно испортил. Ну да, вот так просто взял и удрал и от царевны и от проблем. Хорошо царям, а мне теперь за него отдуваться.
Уселись мы чинно за столом и стали втроём думать, как наказ Кощеев выполнить, царевну из дворца прогнать. Уселись, задумались и точно бы нашли решение, если бы наши раздумья не перебила Маша, вызвав меня через булавку:
— Мсье Теодор, как у вас дела? Как монсеньор Кощей? Мы волнуемся…
— Да всё в порядке, Маш. Царевна лютует, свои порядки наводит, а царь-батюшка, в глубокой депрессии свалил на нас весь дворец, да и сам куда-то свалил.
— И у нас веселье, мсье Теодор.
— Ну а как же без этого? И что теперь в Лукошкино творится?
— Меч нашелся, мсье Теодор.
— Да ты что! И где же он был?
— У дьяка Филимона Груздева. Помните такой мерзкий, сухой, как ваша рыбка вобла, совершенно отвратительный тип с писклявым таким…
— Я помню его, Маш, помню. И где же он его обнаружил, интересно знать?
— Неизвестно, мсье Теодор, но участковый уже забрал и меч и дьяка к себе в отделение…
— Как так? Участковый же мертвым считается?
— Вы долго меня перебивать будете, Теодор? Я вам так ничего и до утра рассказать не успею.
— Молчу, Маш, извини. Рассказывай.
— Участковый, мсье Теодор, представился…
— Ишь, ты… Помер всё-таки? – влез дед, подключившись к нашему разговору.
— Теперь вы, дедушка Михалыч? – возмутилась Маша. – Вот ничего вам больше не скажу!
— Всё-всё, Машуль, мы больше не будем.
Маша обиженно посопела немного, а потом протянула:
— Хорошо. Только вы оба должны мне будете! И, кстати, мсье Теодор, а где там мой мешок яблок?
— Ох, Машуль, не до яблок нам сейчас, но куплю я тебе их, не переживай. Ты же меня знаешь.
— Вот в том-то и дело, что знаю… Хорошо, слушайте. Участковый представился народу, мсье Теодор, компрене ву? Представился народу в виде ангела. Нацепил крылья самодельные и на бабкиной ступе прямо в толпу горожан и спустился, будто бы с небес.
— И что, кто-нибудь в это поверил?
— А как же, мсье Теодор. Народ любит чудеса.
— Получается теперь и участковый жив, да и меч у него?
— Так и получается, мсье Теодор.
— Ладно, Маш, спасибо. Что-нибудь еще?
— Что-нибудь еще, мсье Теодор — это долгий рассказ о несчастной девушке, которая горюет у окошка и страдает от любви к своему шевалье с которым она в разлуке, а шевалье тот, между прочим, так и не купит никак одной очаровательной мадмуазель всего-то одного мешочка…
— Всё-всё, Маш, я всё понял, отбой.
— Что с ентой Марьянкой думаешь делать, внучек? – вернулся к обсуждению дед.
— Гнать её надо отсюда, понятно. Только, нельзя же и в самом деле взять и выкинуть девушку из дворца да в лес, волкам на радость? Хотя…
— В Лукошкино её отправить надо, Федор Васильевич, — предложил Калымдай.
— Надо, — согласился я. – Только как? Горыныча ей показывать совершенно не хочется. Да и попробуй, заставь её на Горыныча залезть…
— Да ить и вообще, нехорошо как-то получается, — задумался дед, подавая сигнал бесенятам чтобы ставили самовар. – Енто мы с поклоном к Гороху заявимси мол, забери ты от нас Христа ради сестричку свою?
— А ведь верно, деда, — я подставил кружку под носик самовара. — Престиж свой уроним.
— А давайте мы за царевну выкуп потребуем, Федор Васильевич? – загорелся Калымдай.
— Мешок яблок, а потом его Маше отдадим?
— С мадмуазелью Марселиной, это вы сами разбирайтесь, — засмеялся майор. – А мы можем потребовать и что-нибудь более существенное.
— Мешок золота и фирменную наливку Гороха?
— Дурень ты, Федька, — щелкнул меня по лбу Михалыч. – Меч.
— Сам ты… С мечом я и без царевны знаю как разобраться, есть у меня одна идея.
— Ух, какие тайны у тебя, внучек завелися! Ты давай идеи свои прямо вот сюда на стол перед нами и выкладывай, а мы вместе и обмозгуем. Ить один ум-то хорошо, а три, сам знаешь, небось. Или ты уже не доверяешь соратникам своим?
— Да ну тебя, Михалыч. Ну чего ты тут страсти Мадридского двора разыгрываешь? С участковым просто, когда в монастыре разговаривали, я договорился, что если меч ему в руки попадет, то он мне сообщит о свойствах его волшебных. Если узнает про эти свойства, конечно. А там уже Кощей сам пусть решает, нужен такой меч или нет.
— Вот и все тайны, внучек, — развел руками дед. – А ты тут выкаблучивался, цену себе набивал!
— Если нам ничего в качестве выкупа не надо, — сказал Калымдай, посмеиваясь над нашими переругиваниями с Михалычем, — можно упростить немного жизнь участковому.
— Это как? – оживился я.
— Потребуйте, Федор Васильевич у Гороха голову его разлюбимого участкового за царевну. Тогда участковый точно сам явится для обмена. Только не от себя требуйте, а от Кощея-батюшки.
— А что? – согласился я. – Хорошая мысль. Я сейчас письмо набросаю, а дед к Кощею в кабинет сходит за большой печатью.
— А чаво сам сходить не хочешь, внучек? – заухмылялся дед. – Заодно и с дружком своим Гюнтером поздороваешься да по-братски облобызаешь его. А может и не по-братски, енто уже как у вас там дело пойдет.
— Да иди ты, дед знаешь куда?!
— Знаю, внучек. К Гюнтеру, — и дед, хихикая, вышел из Канцелярии.
Письмо я составил быстро, я уже наловчился. Через Канцелярию много бумаг Кощеевых проходит. Да и сложного там ничего не было. Так мол, и так, Горох-пьянчуга, отдавай мне, разужасному и очень злодеистому, голову участкового своего, а не то — мой меч, да Марьянкина голова с плеч. Жду на закате на Калиновом мосту, с любовью, Кощей. Дата, подпись и дело в шляпе.
Ну не с любовью, конечно, это я пошутил. А Калинов мост — это тут такое почти официальное место встреч всяких противоборствующих сторон. Его все знают. Опять же от Лукошкино недалеко, да и Горыныч сможет поблизости приземлиться. Хотя мы же решили, что Горыныч для перевозки не подойдет. Ну вот, снова проблема.
А вот проблему с мечом мы все же решили. Я даже загордился собой, какую я мысль хорошую за хвост ухватил.
— Дед! – вскочил я на ноги, едва мы только отправили ворона с письмом к Гороху. – А я знаю, кто нам поможет с мечом разобраться!
— Стой, внучек, молчи! Ежели ты знаешь, то и я сейчас попробую догадаться.
— Давай, дед, дерзай, — ухмыльнулся я.
— Бабка милицейская… — задумчиво протянул дед. – Ента могёт. Только нам она точно помогать не будет.
— Не она, дед, — я отхлебнул чай из большой кружки.
— Сам знаю, что не она, — вяло огрызнулся дед. – Горыныча потиранить? Он вечно в чужедальных краях шляетси, может и слыхал что… Да нет, он больше думает, как бы пузо своё ненасытное набить…
— Может быть — мадмуазель Марселина? – подключился и Калымдай. – Она вполне могла в старинных рукописях европейских что-нибудь прочитать…
— Не, майор, — дед подпихнул ко мне ватрушку. – Машке делать больше нечего, как в старых бумагах копаться? У неё одни амуры в голове.
— Сам Горох должен знать! – Калымдай перехватил у меня ватрушку и лихо располовинил её выхваченным из-за сапога ножом.
— Знал бы, так давно уже участковому сказал, — парировал дед.
— Сдавайтесь, — прочавкал я, спешно жуя ватрушку. С этими отгадчиками и голодным легко остаться.
Дед скрутил кукиш, Калымдай покачал головой, а бесенята вытащили у него из-под руки половину ватрушки и утащили под стол.
— Ну не Кощей, понятно, — Калымдай заглянул под стол и вздохнул.
— Ха! – вскочил дед и наставил на меня палец. – Лиховид!
— Так не интересно, — надулся я, — ты же уже мысли мои читаешь.
— Звали штоль? – показалась из стены голова древнего колдуна.
— Подслушивал опять? — прищурился дед.
— Да больно надо было, — проворчал колдун, вылезая полностью из стены и зависая под потолком. – А девка моя где?
— Какая девка? – не понял я сразу. — Олёна? А она, Лиховид Ростиславович на ужасно важном и опасном задании сейчас.
— Смотри! – погрозил пальцем колдун – Загубишь мне девку — прокляну!
— Лиховид, слыш-ка, — коварно протянул Михалыч. – Мне тут внучек не верит, что ты про все чудеса на свете знаешь. Я ему и так и сяк мол, Лиховид у нас – знатный колдун, всё знать должон, а он не верит и всё тут.
— Нет ну почему же, — подключился и я. – Верю, конечно, только всё равно сомневаюсь. Всяких штучек колдовских на свете видимо-невидимо, просто невозможно всё помнить. Да еще и в таком почтенном возрасте. Вам сколько лет-то Лиховид Ростиславович?
Колдун запыхтел, зафыркал:
— Молод ты ишо мне такое говорить! Много я помню, а что не помню, так на то книга есть колдовская!
— Ой, да ладно, — засмеялся я. – Да никакой книги не хватит всё на свете описать! Или у вас книга с Эйфелеву башню? Как вы её читаете тогда?
— Как надоть, так и читаю! – огрызнулся Лиховид. – А тебе, неучу малолетнему, про то и знать не надо.
— Ну да, ну да, конечно, — продолжал смеяться я. – Я тоже могу сказать, что у меня книга есть, в которой все-все чудеса на свете рассказаны. Захочешь, эдак ну, например про меч-кладенец всё вызнать, откроешь книжечку и читаешь! Смешно, дедушка Лиховид! Это вы смешно рассказали и в цирк ходить не надо.
— Ах, ты!.. — возопил Лиховид и добавил еще несколько слов, совершенно мне не известных, но по смыслу вполне понятных.
— Слышь, Ростиславыч, — добил его дед. – Ты не напрягайся, а то лопнешь. Ну, загнул маленько, с нами, стариками такое бывает. Неча тут стыдиться.
— Ах так?! – заорал старый колдун, смешно тряся длинной бородой. – Стойте здесь, неверы малахольные, я молнией обернуся и увидите у меня тогда!
Он втянулся в стену, а мы дружно переглянулись и хихикнули.
Вернулся Лиховид Ростиславович и правда, быстро. В руках он держал огромный, знакомый мне уже по восстановлению Дизеля призрачный фолиант и гневно потрясал им в воздухе.
— Вот! – продолжал надрываться он. – Видали?! Вот то-то же!
— Ну, книга, — зевнул я. – Мало ли на свете книг? Может у вас там анекдоты фривольные времён Римской империи или вообще — сказки для детей детсадовского возраста.
— Сказки?! А ну говори, отрок нерадивый, про что тебе обсказать?
— Да ладно вам, дедушка Лиховид, — примиряюще улыбнулся я ему. – Верю, верю я вам.
И я демонстративно подмигнул Михалычу.
— Говори! – завизжал колдун.
— Ох, ну хорошо. Ну, давайте, расскажите нам, вот хотя бы про этот меч-кладенец, о котором мы только что говорили.
— А вот и скажу! — заявил Лиховид и начал листать страницы, бормоча себе под нос: — Меч Архангела Михаила… это не тот… Меч Артура… а енто хто такой? Меч Роланда какого-то… вот же имечко придумали… Меч Масамунэ… китаец что ли, али японец какой? Ага! Вот! Меч-кладенец обыкновенный!
— Да ладно, — хмыкнул я. – И что же там всё-всё про него написано?
— Всё-всё, — важно подтвердил колдун. – Вот смотри… так… Бова-королевич… Ага помню этого охальника… Что тут еще? Змей какой-то… Башку Змею снёс под корень…
— Ну-у, дедушка… — разочарованно протянул я. – Про Бову-королевича и его битву со Змеем это у нас даже дети малые знают… Я же, и говорю – точно книжка со сказками!
— А чего же тебе еще надоть?!
— Так если бы там что-нибудь колдовское было в этой вашей книге. Ну, про меч, к примеру заклятие или еще какое колдунство, а так… Я тоже могу любую книгу открыть и сказку рассказать.
— Ага! – торжествующе заорал Лиховид. – Есть такое колдунство в моей книге! Вот… сейчас… Ага!
Лиховид старательно вглядывался в книгу, а потом торжественно зачитал:
— А ежели тебе надобность в мече возникнет, то должон ты… тут чёй-то плохо видно, клякса какая-то… ага, вот… сказать слово колдунское тайное и произносится оно ГЕОНЕГОНЕ! Понял?!
— Чего-чего? Как-как произносится? – я приложил руку к уху, а Михалыч тем временем поспешно строчил на обрывке бумаги, стащив карандаш с моего стола.
— Геонегоне! – торжественно повторил Лиховид.
Михалыч украдкой кивнул, а я облегченно выдохнул.
— Был не прав, Лиховид Ростиславович. Искренне прошу прощения, что не поверил вам сразу. Очень рад, что удалось разрешить наш спор, причем в вашу пользу со счетом 1:0. На том разрешите откланяться — пойду рыдать в подушку и учить хорошие манеры обращения со старшим поколением. До свидания дедушка.
— Чаво?
— До свидания, говорю, дедушка Лиховид! Вы победили, впрочем, как всегда и мы тоже, как всегда гордимся вами. До свидания! Заходите как-нибудь на чай, когда мимо пролетать будете, а нам сейчас пора — дела у нас.
Старый колдун рассеянно потоптался в воздухе, пробурчал «Вот то-то!» и всосался в стену. А я кинулся к Михалычу:
— Записал?!
— А то!
— «Геонегоне», — прочитал я по бумажке. – И что это значит? Белиберда какая-то…
— Всё в порядке, внучек, — отобрал у меня бумажку Михалыч и запрятал в кошель. – Тайное слово и должно быть таким, чтобы его никто не знал и даже случайно произнести не мог.
— А ну да, логично в принципе — как пароль в компьютере. А как им пользоваться этим словом-то?
— Да как обычно, — пожал плечами дед. – Смотришь на колдовскую штучку или думаешь о ней, а сам слово говоришь только громко и понятно.
Осталось теперь заучить слово наизусть. Но я на всякий случай вытребовал бумажку у Михалыча и списал себе на листочек это слово, тщательно перепроверяя каждую букву.
И всё. На большее сил у нас не хватило, да и ночь уже близилась к полуночи, и мы отправились баиньки, а Калымдаю постелили на диване в кабинете.
 
* * *
 
Утром меня разбудил Дизель, но я даже не рассердился, тем более что Калымдай, приподнявшись с дивана, сразу же шикнул на него.
Завтракал я очень рассеяно, в голове никак не мог сложиться чёткий план дальнейших действий. Калымдай с дедом посматривали на меня пока, наконец, дед не выдержал:
— О чем, внучек пригорюнился? Чего буйну голову, чуть ли не в миску с киселем повесил? Выкладывай как на духу, что тебя печалит? Ежели каверзу какую затеял — пороху там Гюнтеру в портки напихать и поджечь, али в бухгалтерии сейф с зарплатой упереть, то и нам скажи с майором. Нам тоже позабавиться охота.
— Да не, деда, просто никак не соображу, как мы эту встречу проводить будем. Как Марьяну туда доставим?
— Раз на Горыныче не хочешь, — дед отобрал у Тишки, а может и у Гришки стащенный с тарелки пирожок и положил его обратно, — тогда надо обратно так же вести, как и сюда.
— Фон Паулюсуса запрячь на это дело?
— Почему бы и нет, Федор Васильевич? – Калымдай тайком стащил с тарелки тот же пирожок и опустил под стол. – У него уже опыт есть. Посадит царевну вместе с собой на коня да отвезет.
— Ну, допустим, — я прислушался к чавканью из-под стола, вздохнул и через силу засунул следующий пирожок себе в рот, хотя уже и некуда было. – А мы как к тому мосту доберёмся? На Горыныче?
— Можно и на Горыныче, — согласился дед. – Только куда мы твоего коня денем? На Горыныче его точно не перевезти.
— Какого моего коня? Ты о чем, дед?
— Ну а как ты хотел, внучек, чтобы Кощей пешком на такую встречу заявилси?
Калымдай одобрительно кивнул и потащил с тарелки следующий пирожок.
— А при чем тут Кощей? – я поспешно подвинул тарелку к себе. – Он что, объявился?
— Не, нету его, злодея нашего, — покачал сокрушенно головой дед. – Тебе заместо его придется ехать.
— Ну, мы так и планировали, — пожал я плечами. – Схожу, отдам участковому Марьяну и назад. А при чем тут конь?
Мы с дедом непонимающе смотрели друг на друга, но тут вмешался Калымдай:
— Я, кажется, понял причину вашего замешательства, Федор Васильевич. Вы должны будете не просто отдать царевну, но и усиленно изображать из себя Кощея-батюшку.
— Да ну на… Зачем?
— Ты что, внучек? — удивился дед. – Там же народу знаешь, сколько будет? Туда полгорода зевак одних только набежит. Только Кощей может переговоры вести, а тебе не по чину.
— Верно, — подтвердил Калымдай, чеша между рожками высунувшего из-под стола голову Тишку. Или Гришку. – Вам, Федор Васильевич придется и доспех парадный, царский одеть и обязательно верхом на встречу явиться. Иначе нельзя.
— Вот же… А может ты, Калымдай, вместо меня…
— Федька! – рявкнул Михалыч. – Что ты тут мнёшься, как девка на первом свидании? Кому еще, как не тебе с участковым встречатьси?
Ну, верно конечно. Доспех напялить мне помогут, ладно, хотя и жарко, наверное. Но конь? Нет, коней я много раз видел и в фильмах, да и тут, в Лукошкино их хватает, но ездить самому на них еще не приходилось.
— Дед, — честно признался я, — я про коней знаю, что к ним спереди подходить надо, что падать с них больно и что одной капли никотина достаточно, чтобы свалить эту зверюгу. Ну, еще что от работы они дохнут, вот и всё.
— Это не беда, Федор Васильевич, — заявил Калымдай. – Я вас быстро езде обучу.
— Ну, можно попробовать, — неуверенно протянул я. – Времени у нас еще несколько часов есть.
— Вот и ладно, внучек, — дед стал собирать тарелки и миски. – Иди тогда на конюшню с лошадкой своей познакомься, а я пока приберу тут.
— Погодите, — остановил я их. – А прибалт наш, фон Паулюсус, где?
— Да у себя, небось, в гостевых комнатах и дрыхнет, — пожал плечами дед. – А что ты, внучек затеял?
— Надо царевну ему на руки сдать — пусть сторожит. А то с её гениальными идеями еще умотает куда-нибудь, лови её потом по окрестностям. Да и вообще, хватит ей тут командовать, переводим её в разряд почётных пленниц.
— Я не пойду, — тут же открестился дед. – Мне еще Тишку да Гришку купать надо.
— А я лошадку пойду вам седлать, Федор Васильевич. А с царевной вы уж сами, сами…
— Ну, спасибо, помощнички… Дед, да ты просто к Гюнтеру сходи и скажи пусть велит прибалту Марьяну связать да сторожить у себя до выезда.
— Давайте я к Гюнтеру схожу? – предложил Калымдай и дед одобрительно кивнул головой.
Калымдай убежал, дед остался возиться по хозяйству, ну а я поплелся на конюшню, как эти садисты сказали — знакомиться с лошадкой.
 
* * *
 
Лошадкой это чудовище можно было назвать только с сурового перепоя.
Робко стоя на входе в конюшню, я с опаской, да, что там – с ужасом рассматривал громадного черного жеребца, невероятно злющего на вид, недовольно фыркающего и топающего копытом размером, наверное, с тарелку.
Это мне на него залезать надо будет?! А потом еще и ехать?! Да у него в пасти моя голова запросто поместится! А зубищи вон огромные какие!
Но делать было нечего, и я сделал один шажок к этому монстру, другой, но тут конь повернул голову, услышав шелест кроссовок о сено и я в испуге замер. Конь как-то близоруко прищурился, пытаясь рассмотреть смельчака-самоубицу, решившегося подойти к нему, потом удовлетворенно кивнул огромной головой и сказал:
— Добрый день.
— Э-э-э… А? Что?
— Я говорю – здравствуйте, — как маленькому ребенку пояснил конь, а потом прищурился сильнее. – Господин Статс-секретарь, если я не ошибаюсь? Уж простите — стоите вы так, что лица разглядеть не могу, да и зрение у меня давно уже не такое хорошее как ранее.
— Ну-у… да… я, это — секретарь… да, — промямлил я. – А вы что, говорящий?!
— Вы даже и не представляете, Федор Васильевич, как я устал от этого вопроса, — вздохнул конь. – Конечно, я понимаю — простому обывателю сложно понять, что бывают различные виды среди нашей разнообразной фауны, даже говорящие, но это так утомляет…
— Ой, простите… Это волшебство такое, да?
— Любую жизнь на нашей великолепной планете можно назвать чудом или волшебством, как вы выражаетесь, Федор Васильевич. Но в случае с вашим покорным слугой, думаю волшебство, как научный, пусть даже — полунаучный фактор, вряд ли имеет место быть. Я склонен полагать, что обретение дара речи моими далекими предками, скорее обусловлено банальной мутацией в эволюционном процессе.
— Да откуда вы, чёрт возьми, можете знать такое в этом средневековье?! – взорвался я. – Эволюция, мутация!? Откуда?!
— Федор Васильевич, голубчик, — укоризненно покачал головой конь, — ну что же вы кричите? Нельзя так. Вы представляете, какому стрессу при этом подвергается ваш организм?
— Ничего не понимаю… — я бессильно опустился на кучу соломы.
— Рад буду объяснить, – конь застенчиво поковырял подковой деревянный пол. – Тем более что я давно уже лишен удовольствия общаться со столь интересным собеседником как вы, господин Статс-секретарь. Не многие, знаете ли, — добавил он с горечью, — изъявляют желание поболтать с конём.
— А как вас, простите, зовут?
— Это вы меня простите, Федор Васильевич, мне следовало представиться ранее. У меня, как вы понимаете, было множество кличек, но при рождении я был одарён моими родителями гордым именем Максимилиан, коим и Его Величество Кощей предпочитает называть меня, — конь галантно шаркнул копытом.
— Очень приятно.
— Вы и представить не можете насколько мне приятно свести наконец-то знакомство со столь знаменитым и, не побоюсь этого слова – уникальным придворным нашего Государя.
— А откуда вы всё это знаете? Ну, про мутации и вообще?
— Исключительно из книг, господин Статс-секретарь.
— Я всё равно не понимаю, — замотал я головой. – Откуда в книгах этого времени могут быть такие знания?
— Совершенно верно, — кивнул громадной головой конь. – Современные книги – не более чем сборники пересказов библейских легенд, различные церковные наставления и, значительно реже — поэзия и довольно примитивные художественные опусы. Мне же посчастливилось ознакомиться с трудами древних авторов, в которых и удалось почерпнуть те крупинки знаний, коими я сейчас и располагаю.
— А в тех древних книгах, откуда могут быть знания о той же мутации?
— Ну, Федор Васильевич, — укоризненно вздохнул конь, — не хотите же вы сказать, будто считаете нашу цивилизацию единственной в этом мире?
— Вы про пятое измерение? Или инопланетян?
— Такие теории тоже существуют, — согласился конь. – Только лично я предполагаю, что на нашей матушке-Земле, за сотни и сотни миллионов лет существования, возникали и не раз, вполне развитые цивилизации. Однако достигнув определенной стадии своего развития, эти цивилизации гибли, скажем, от различных природных катастроф или взаимного истребления, которым славится, уж простите, ваш вид. И даже вероятность инопланетной агрессии, думаю, не стоит отвергать. Как бы то ни было, но очередная цивилизация скатывалась вниз до примитивнейшего уровня, а то и вовсе исчезала. Но на её месте возникала следующая цивилизация, и процесс начинался вновь.
— А все эти книги с этими невероятными знаниями…
Конь кивнул:
— Жалкие крупинки знаний, чудом сохранившиеся для последующих поколений.
— Офигеть…
— Можно использовать и такое слово, — согласился конь, хотя я предпочитаю – удивительно.
Я только сейчас заметил в стороне множество книг, выстроенных ровными стопками.
— А как же вы страницы перелистываете копытами? Ой, извините.
— Никаких извинений, Федор Васильевич, вполне уместный вопрос. Видите ли, при надлежащем терпении мне удалось договориться с одним из скелетов, выполняющих тут санитарные работы и он, когда понял мои запросы, не отказал мне в помощи.
— Федор Васильевич? – раздался голос Калымдая из коридора. – Вы тут?
— Тут! — заорал я в ответ. – На конюшне! С лошадкой знакомлюсь…
— Не заболтал вас тут Макс? – спросил Калымдай, заходя в конюшню. – Здорово, старый чертяка! Живой еще? Копыта не отвалились?
— Здравствуйте, господин майор, — ответил конь и грустно взглянул на меня мол, видите, с кем мне приходится иметь дело?
— Вы, Федор Васильевич, — посоветовал Калымдай, — много воли этому жеребцу не давайте, а то он часами может нести свою ересь про древние цивилизации. Рассказали уже ему о сегодняшней операции?
— Ох, не успел еще, — виновато пробормотал я. – Заговорились…
— Во-во, — подтвердил Калымдай, — это он может. Слушай внимательно, Максик. Сегодня ближе к вечеру господину Статс-секретарю надо быть у Калинова моста. Ты знаешь, где это.
Конь грустно кивнул.
— Отвезешь Федора Васильевича своими особыми тропами, часа за три-четыре, думаю, доберешься. И имей в виду — операция опасная, береги командира как себя, любимого.
— Не беспокойтесь, господин майор, я позабочусь о Федоре Васильевиче.
— Ну и отлично. А сейчас седлаемся и пошли на тренировку.
 
* * *
 
Я несся на громадном вороном жеребце по широкому дворцовому коридору, в панике вцепившись руками в гриву. В глазах сверкали искорки, надо понимать, это факелы на стенах мелькали, исчезая позади, а встречный воздух силился выбить меня из седла. Меня сковало от ужаса, и я старался не смотреть ни вниз — на деда, шаркающего впереди, ведущего Максимилиана на поводу, ни на Калымдая — идущего сбоку и неодобрительно качающего головой.
Конская пытка продолжалась уже минут пятнадцать и я успел отбить себе зад, два раза сверзиться на гранитный пол, один раз прикусить язык и почти охрипнуть от мата. Дед с Калымдаем тоже охрипли, только от хохота.
— Де-ед, — проорал я, подпрыгивая в седле, — ну-его-на-фиг-да-вай-на-Го-ры-ны-че-по-ед-ем-м-м-м-м-м-м-ой!
Я снова прикусил язык.
Мои мучители остановили Максимилиана, переглянулись и сокрушенно покачали головами.
— Блин, — проворчал я, не решаясь отпустить гриву, — если я еще с полчасика так покатаюсь, то зад у меня станет такой мозолистый, что никакой Гюнтер страшен не будет.
— Ить может и прям на Горыныче? – спросил дед у Калымдая, но тот только вздохнул.
Жеребец вдруг всхрапнул:
— Игнатий Михайлович, отдайте поводья господину Статс-секретарю, а вы, господин майор, отойдите к стене и не мешайте.
— Ты чаво задумал, колбаса завтрашняя? – не спешил расставаться с поводьями дед.
— Вы, Федор Васильевич, — не обращая внимания на деда, повернул ко мне голову конь, — просто расслабьтесь и не старайтесь помочь мне. Я уже оценил ваш вес, объём и центр тяжести и думаю способен обеспечить вам вполне комфортную поездку.
— Не уронишь? – я вдруг поверил ему.
— Не извольте сомневаться, просто сидите спокойно и держите поводья в руках.
— Беги, майор на кухню, — обратился к Калымдаю дед, вручая мне поводья. – Скажи Иван Палычу — пусть начинает пирожки для поминок готовить.
Калымдай снова покачал головой и отошел к стене.
— Сначала, Федор Васильевич, мы шагом пойдем, — предупредил меня Максимилиан, трогаясь с места.
— Мама! — согласился я, напрягаясь изо всех сил.
— Весьма польщён сравнением с вашими ближайшими родственниками, но напрягаться, господин Статс-секретарь, не надо. Расслабьтесь. Расслабьтесь же, Федор Васильевич. Не надо так сильно сжимать меня коленями. Просто расслабьтесь… — Максимилиан вздохнул и вдруг рявкнул во всю свою лошадиную глотку: — Расслабься, балласт!!!
 Я икнул и… расслабился.
Под чутким руководством Максимилиана ехать оказалось вполне удобно. Я уже не подпрыгивал в седле с каждым его шагом, а так, лишь слегка покачивался причем, без всяких там опасных наклонов в сторону и мы довольно комфортно добрались до конца коридора и развернулись обратно. Я еще не ощущал себя опытным ездоком, но и ковбоем, порхающим над диким жеребцом во время родео, тоже перестал себя ощущать.
 — Очень хорошо, Федор Васильевич, у вас отлично получается, — обрадовал меня Максимилиан. – А теперь мы начнем двигаться несколько быстрее. Это такой быстрый шаг или, если хотите, медленный бег. Называется – рысь.
— А давай! – мне начинало нравиться кататься на Максимилиане.
Он перешел на эту самую рысь и это тоже оказалось вполне комфортно.
— Отлично, — одобрил он меня. – Только для вашего же удобства спину держите ровной и не делайте телом никаких движений, а вот ноги и, извините уж, бёдра — максимально расслабьте, пусть они двигаются в такт с моей спиной.
Я старался, как мог следовать его рекомендациям и у меня, наконец-то, начало получаться.
— Да-да, именно так, Федор Васильевич… Ноги чуть шире… Ещё… ещё… Да… Именно так… Хорошо… Так и продолжайте… О, да…
— Дас ис фантастиш, — прокомментировал дед Калымдаю наш диалог, когда мы проезжали мимо них.
В конце коридора Максимилиан снова остановился и развернулся:
— Нам осталось освоить еще один вид аллюра, Федор Васильевич и вы будете вполне подготовлены к любому конному переходу.
— Аллюр, это который — три креста? – щегольнул я всплывшей в голове фразой из книги или какого-то фильма.
— А вот этого не надо, — серьёзно предупредил меня конь. – Мы с вами сейчас пойдем галопом. Не волнуйтесь — это обычный бег. Оставайтесь по-прежнему расслабленным. Вы будете немного подпрыгивать на мне, но быстро приноровитесь. И позвольте вашему телу немного раскачиваться взад и вперед. Готовы?
— Нет.
Но мы уже помчались по коридору и где-то к середине его, пролетая мимо деда с Калымдаем, я в полном восторге махнул им рукой и заорал:
— Йя-хо-о-о!
Вот научусь на конях кататься, отращу усы шикарные, да соберу себе из скелетов Первую конную!
— Класс, Максимилианушка! – завопил я, когда конь резко развернувшись, снова поскакал по коридору и остановился около моих соратников. – А мы еще покатаемся? Только на улице, да? По полю гонять, наверное, шикарно будет!
— Молодец, копытное, — похвалил дед Максимилиана. – Не думал я, что Федьку моего на коне скакать научить можно будет.
— Весьма продуктивный метод, — кивнул Калымдай. – А теперь, Федор Васильевич, пойдёмте доспехи примерять.
— А обед?!
 
* * *
 
Пообедать мы отправились сразу на кухню, прихватив по дороге Тишку да Гришку. Марьяна к тому времени уже сидела под присмотром фон Паулюсуса, а во дворце во всю шли ремонтно-восстановительные работы по приданию помещениям привычного злодейского облика. Распоряжался восстановительными бригадами Гюнтер, весь такой надутый и важный, что так и хотелось запустить в него половинкой кирпича. Но на самом деле он конечно — молодец. Быстро организовал нечисть и дворец потихоньку приобретал былой вид.
Иван Палыч на радостях в честь освобождения кухни от ига царевны Марьяны, соорудил нам великолепный обед, который мы и умяли в кратчайшие сроки. А потом мне не дали даже часика поваляться на диване и сразу же потащили примерять доспехи.
Однако я затребовал пятнадцатиминутную паузу и быстренько накидал записку участковому:
 
Никита! Захвати с собой на мост меч-к. Есть идея.
Ф.
 
Нашел ворона, скормил ему стащенную с кухни котлету и упросил еще раз слетать в Лукошкино и передать записку прямо в руки Ивашову.
Ну, пошли одеваться.
Доспехи выглядели солидно, мощно и крайне громоздко.
Мы втроем расположились в кабинете Кощея, где он и хранил в длинном, на полстены шкафу, свои боевые наряды. Гюнтер, услышав, что мы идем на примерку, с пылом предложил свою помощь в переодевании, но был бесцеремонно выпихнут дедом из кабинета.
Пока я, скучая, рылся в письменном столе Кощея, дед с Калымдаем, после небольшого спора выбрали подходящие на их взгляд доспехи и принялись по частям доставать их из шкафа и раскладывать по полу. Я с неприязнью рассматривал это громыхающее железо, совершенно не представляя, как можно таскать на себе дополнительные килограмм шестьдесят-семьдесят, да и еще и сражаться при этом. Хэви метал, блин. Надеюсь, мне сражаться не придется. Напялят на меня этот ужас, погрузят на Максимилиана, а потом снова сгрузят и размонтируют, а мечом махать не, не получится. Пусть царь-батюшка воинскими забавами себя развлекает, мне такой радости не надо.
Мои соратники задумчиво стояли над доспехом, а я сидел в кресле и без энтузиазма наблюдал за действиями этих специалистов.
— Снизу начнем, — решился, наконец, Михалыч. – Ну-ка, Федька, вытягивай ноги!
Прямо поверх джинсов и кроссовок, мне натянули эдакие железные сапоги до колен, потом прицепили к ним полукруглые сочленения, а сверху прикрепили штанины, доходящие до самых… до самого верха ног, короче. Потом заставили встать и украсили меня металлическими шортиками, раскрывающимися сбоку на петлях.
— Попрыгайте немного, Федор Васильевич, — попросил Калымдай.
Смешно ага. Меня уже только с помощью домкрата перемещать можно. Тем не менее, я попытался подпрыгнуть и на удивление это получилось легко и высоко.
— Ух ты! Титановый сплав? Да они легкие совсем, дед, слышишь?! Если и мечи у рыцарей такие, я теперь понимаю, как они по нескольку часов подряд друг с другом рубились!
— Не, внучек, — захекал дед, прилаживая короткую юбочку поверх шортиков (только бы Гюнтер не зашел). — Енто же Кощеевы доспехи, особые. А лыцари из обычного железа доспех таскают. Вот и приходитси им такими бугаями быть, чтобы с такой кучей железа справитьси. А для ентого — кушать много надо. Хочешь пирожок?
И дед полез в свой безразмерный кошель.
— Да мне-то зачем, дед? Я рыцарем становиться не собираюсь. А с чем пирожок?
— Теперь туловище прикроем, — обрадовал меня Калымдай, покачивая в руках верхнюю часть доспеха.
— Я скоро как космонавт в скафандре буду, — пожаловался я.
— Будешь, внучек, будешь, — не понял, но согласился дед, с интересом разглядывая шлем. – Гляди-ка, какую рожу себе Кощей-батюшка вылепил!
Шлем, действительно обладал вытянутой то ли собачьей, то ли волчьей мордой и вид у него был не столько зловещий, сколько забавный. Мне он напомнил маскарадную маску волка на утреннике в детском саду.
Наконец и шлем был водружен на мою голову и, натянув на руки вполне такие гибкие рукавицы, я оказался готов к подвигам.
— Где этот дракон?! – взревел я, имитируя благородного рыцаря, у которого только что свистнули даму сердца, но дед с Калымдаем не ужаснулись, а покатились со смеху.
— Ох и голосок у тебя, Федька! – радовался дед.
— Как сигарой в бочке подавились! – согласился с ним Калымдай.
— Ну чего вы ржёте, как Максимилиан над новой книгой? – обиделся я. – А шлем никак не открывается?
— Терпи внучек. Хочешь еще пирожок? Вку-у-усный…
— Михалыч! Хорош издеваться! – пирожка вдруг захотелось невыносимо.
— Ну как хочешь, я тогда майору отдам.
— Пойдемте, Федор Васильевич, — прервал наш гастрономический спор Калымдай, — пора.
— Уже?
— Дык внучек, солнышко уже на закат повернуло, а тебе еще ехать и ехать.
— Откуда здесь, под землей, солнышко, дед?
— А старые люди его сердцем чуют, — важно заметил дед и снова захекал: — Ох и смешно же ты внучек разговариваешь! А ну-ка спой чего-нить!
Максимилиана подвели прямо к кабинету и я сам безо всякой помощи, вполне успешно, хотя, судя по смешкам деда, довольно неуклюже, вскарабкался на него.
— Ведите царевну! – грозно приказал я и сам засмеялся от своего гулкого, будто из пустой цистерны, голоса.
Перед воротами меня уже дожидались фон Паулюсус и царевна.
Прибалт уже сидел на коне, а Марьяна стояла рядом, оплетенная веревками, как муха зашедшая в гости к пауку, да еще и ротик ей заткнули кляпом.
— Фаше Феличестфффо, — скрипя доспехом, поклонился мне фон Паулюсус.
— Оно самое, — проворчал я, радуясь, что в этом шлеме все голоса кажутся одинаковыми. – Поехали, пора.
Калымдай отсалютовал, дед помахал платочком и вытер слезинку, а Гюнтер, выглядывающий из ворот, томно вздохнул.
Дорога оказалась совершенно не утомительной, я зря переживал. На Максимилиане было удобно, шёл он ровной слегка покачивающейся рысью, тщательно огибая пни, изредка встречающиеся на лесной тропе. Ветки меня не били, наверное — боялись, комары при виде волчьей морды, падали в обморок, солнышко уже не пекло, да еще и конь развлекал меня разговорами, специально опередив метров на тридцать неутомимого фон Паулюсуса, который наслаждался обществом царевны Марьяны.
В итоге, когда мы подъехали к Смородине, через которую был перекинут крепкий на вид деревянный мост хотя и совершенно без перил или каких еще ограждений, я находился в весьма благодушном настроении и был преисполнен оптимизма.
На той стороне нас уже ждали. Остановившись на краю леса, почти доходившего до моста, я пытался рассмотреть, кто же явился на торжественную встречу Добра и Зла.
Никита стоял около моста, позади него в нескольких шагах торчали Митька и бабка, а судя по непрестанно качающимся кустам, там сидело в засаде половина Лукошкино.
— Паулюсус, труби в свою дудку, — приказал я, кивая на рог, прицепленный к его поясу.
Прибалт что-то пробурчал, но послушно ссадив Марьяну и вручив мне конец веревки, связывающей царевну, выехал на середину моста и поднес к губам свой музыкальный инструмент.
Слышали, как поют пионерские или армейские горны? Ну так они не имели ничего общего с тем визгом, хрипом и завываниями, которые врывались из рога фон Паулюсуса. Сразу заломили зубы, птицы стаями взлетели с деревьев по обеим сторонам реки, а любопытные горожане, высунувшиеся из кустов по ту сторону моста, с искаженными от ужаса лицами схватились за уши.
— Хватит! – заорал я, не в силах больше терпеть эту пытку. – Завязывай, Армстронг недоделанный!
Фон Паулюсус недовольно прекратил своё выступление и я уже хотел проорать ему, чтобы он возвращался и уступил мне место на мосту, как, вдруг с той стороны, из кустов выскочили два всадника и с визгом и завываниями помчались на прибалта, размахивая в воздухе саблями. А это еще кто такие?
— Мая Марьяна будэт!
— Дэлиться нада, вах!
«Наверное, это те женихи, с которыми фон Паулюсус проворачивал свои делишки в Лукошкино», — догадался я, но вмешиваться не стал. Оно мне надо? Да и оружия никакого нет, да и если бы было… Пока я так размышлял мост был уже очищен и подготовлен к моему выходу: три лошадки неспешной рысью удалялись в сторону Лукошкино, а из-под моста доносилось жизнерадостное бульканье.
Отмотав метров пять веревки, чтобы царевна не подслушивала нас с Никитой, я шепнул Максимилиану «Давай, на середину», а сам гордо выпрямился и подбоченился, старательно копируя царя-батюшку. Царевна плелась за нами и что-то гневно мычала сквозь кляп, но после погрома во дворце, мне её не было жалко ну ни капельки.
Максимилиан остановился ровно на середине моста, а Никита что-то медлил, не решаясь подойти к нам.
Я набрал побольше воздуха в лёгкие и заорал, работая на публику:
— Враг мой дотошливый Никитка-участковый, а ну иди сюда пред очи мои… кха-кха! Блин! …грозные... твою ж дивизию! Кха-кха! – от громкого голоса и вибрации вся скопившаяся внутри шлема пыль устремилась мне в горло. – А ну… кха-кха! … немедля, блин… кха-кха!
Никита тем временем всё же подошел ко мне и неуверенно спросил:
— Фёдор? Ты?
— Нет, блин! Кха-кха! Призрак отца Гамлета, кха! Чёртов шлем, кха-кха!
— Да открой ты забрало! – не выдержал участковый.
— Не могу, кха! Не открывается оно, кха. О вроде улеглась… кха… пыль.
— А где Кощей?
— Да фиг его знает, — отмахнулся я, раздираемый желанием сплюнуть, но в шлеме этого делать, явно не стоило. – Забирай свою царевну. И стерегите её хорошенько, а то снова сбежит, а оно нам надо?
Никита принял у меня веревку и потащил Марьяну на берег как козу на веревочке. Сдав Марьяну бабке, он вернулся ко мне:
— А почему Кощей не пришел?
— Да удрал он от Марьянки вашей. Просто взял и слинял, а я теперь за ним разгребаю да хвосты подчищаю.
— Знакомо, — кивнул Никита. – Работа у нас такая.
— Во-во, — согласился я. – Меч притащил?
— Допустим, — насторожился участковый. – А что ты там затеваешь?
— Да не бойся, не отберу, — засмеялся я. – Кажется, я знаю, как меч активировать. Давай попробуем?
— Прямо здесь? – удивился Никита.
— А почему бы и нет? Это нам еще встретиться как-то надо будет, а так мы уже здесь. Да давай интересно же!
— А что для этого делать надо?
— Фиг его знает, — признался я. – Я слово волшебное узнал, от которого меч заработать должен, а ты, наверное, просто держи его в руках и всё.
— Ага, и всё… — опасливо протянул Никита, доставая из-за спины завернутый в мешковину меч. – А он как шваркнет молнией или еще чем-нибудь!
Меч кстати, оказался так себе. Самый простой, а я уж тут на них насмотрелся уж, поверьте, да еще и в ржавых пятнах.
— Да не в тебя же шваркнет, — успокоил я участкового. – Это же я на стороне зла и вечного ужаса.
— Ну не знаю… — тем не менее, Никита взялся за рукоять меча двумя руками и выставил остриём вверх впереди себя. – Тяжелый зараза… Ну давай своё волшебное слово.
Опаньки, а бумажка-то со словом у меня в кармане джинсов. Так, так… я же наизусть заучивал… Как там было?.. Что-то на «гематоген» похожее? Пурген?
— Ну чего? — нетерпеливо спросил Никита, видя моё замешательство.
— Погоди-погоди, сейчас.
Горгулья, Гингема, гегемон… А! Вспомнил!
— Геонегоне! – отчётливо произнёс я и на всякий случай пригнулся и зажмурил глаза.
Ничего не громыхнуло, молнией не ударило, даже матом не обложило.
Я открыл один глаз — тишина. Открыл другой, посмотрел на присевшего, но уже выпрямляющегося участкового.
— Не сработало, похоже, — пробормотал Никита.
— А может меч не тот или сломался?
— Может, — пожал плечами Никита и вдруг вскрикнул: — Стой! Стой, зараза!
— Что такое?!
— Он растёт! Увеличивается! – Никита, также держа меч перед собой, пятился назад к берегу.
А меч в его руках действительно разрастался в размерах. Сначала еле заметно, а потом быстрее и быстрее.
— Тяжёлый, не удержу! – закричал Никита, когда меч вымахал метров до трёх в высоту, но тут к нему подскочил их бугай Митька и тоже вцепился в меч.
А я замер, разинув рот и не сводил глаз с колдовства, происходившего рядом со мной.
— Федор Васильевич, — тихо произнес Максимилиан, — возможно, следует отойти.
— Что? А да…
— Беги, Фёдор! – заорал вдруг Никита.
Меч вырос, наверное, метров до десяти когда участковый с Митькой не смогли уже удерживать его и, разжав руки, отскочили в сторону. Меч гулко стукнулся рукоятью о плотно утрамбованную землю у моста, замер на секунду, а потом стал медленно валиться прямо на мост. И на меня с Максимилианом!
— Федор Васильевич! Прыгаем! – заржал конь и, развернувшись, взбрыкнул и прыгнул с моста в реку.
 Я закачался, маша руками, выпал из седла и падая, ухватился за край моста. Максимилиан уже рухнул в воду, подняв фонтан брызг, а у меня соскользнули руки, но я успел схватиться за толстую опору и теперь медленно сползал по ней, обхватив её руками и ногами.
И тут меч упал на мост. Раздался грохот потом скрежет, скрип и треск ломающихся бревен и мост рухнул в воду, оставив после себя только опоры, на одной из которой и висел я, медленно, но уверено соскальзывая в реку.
— Федор! Живой?! – закричал Никита с берега.
— Живой! – закричал я в ответ и махнул ему рукой.
И совершенно напрасно – не удержавшись на скользкой поросшей мокрым мхом опоре, я мягко скользнул вниз и ушёл под воду с головой. Сильное течение подхватило меня и потащило за собой. И вот тут я возблагодарил мастеров, сделавших такой отличный доспех Кощею. Нет, я не опустился на дно коленями и даже «спасибо!» не проорал, но очень порадовался, что доспех был почти герметичным и скопившийся в нём воздух плавно поднял меня на поверхность. Испытывать на себе ощущения псов-рыцарей, попавших в схожую ситуацию на Чудском озере, мне совершенно не хотелось. Вот только в этой герметичности было все-таки маленькое «почти» и его вполне хватило, чтобы довольно холодная вода начала просачиваться в доспех сквозь щели в сочленениях и дыры в забрале.
Река сделала плавный поворот, а я завертел головой стараясь разглядеть хоть какую-нибудь лодку или на крайний случай — пень. Разумеется, ничего подобного в поле зрения не было, как не было и отмели и даже захудалой подводной лодки, всплывшей чтобы пополнить запасы спиртного в ближайшей деревеньке. Я увидел только далеко впереди Максимилиана, выбравшегося на берег и высматривающего меня.
Пытался я плыть к берегу уж поверьте, пытался только ничего у меня не получилось. Доспех, сковывающий движения, к тому же постепенно наполнялся водой, да и течение было очень сильное. И что мне оставалось? Только плыть по этому чертовому течению, ощущая как я неумолимо погружаюсь в воду, да вспоминать детство своё золотое, Варю, Михалыча…
Вру если честно. Хлебнув пару раз пахнущей тиной воды, я вдруг задумался — а вот интересно, в раю для компьютерщиков, там у них на компах Виндовс или Линукс стоит? Понятно, что Интернет там бесплатный и высокоскоростной, а как же иначе? А вот вирусы, существуют? Или может их специально заводят для тех, кто с ними повозиться любит?.. Жаль я на своем канцелярском компе давно дефрагментацию проводил. Кто теперь за ним ухаживать будет? Ну ладно, теперь уже без меня, а мне дорога вверх, в компьютерный рай.
Я действительно стал медленно подыматься вверх еще и удивился и даже обиделся немного – могли бы и подождать, когда окончательно помру, перед тем как забирать на тот свет. Кстати, а крылья у меня не выросли? Я задергался, стараясь заглянуть себе за спину, но тут сверху раздался голос. Причем, совсем не божественный, а подозрительно напоминающий голос Кощея.
— Не дёргайся Федька! – с натугой прохрипел он. – И так держать тебя тяжело.
Я с усилием поднял голову и увидел нависшее надо мной чешуйчатое брюхо Горыныча, Кощея, свешивающегося с его спины и взволнованные лица Михалыча и Калымдая, держащих царя-батюшку за ноги.
— Здрасте, Ваше Величество, — сказал я и потерял сознание.
 
* * *
 
Я провалялся в постели с инфекцией целую неделю.
Я понимаю, что в постели можно найти и лучший вариант с кем поваляться, но я тут не выбирал, а меня самого выбрали и хорошенько так приложили.
Где я эту гадость подцепил — понятия не имею, но срубила эта зараза меня мощно и быстро. Думаю, дело было в последствиях разрушительной деятельности царевны Марьяны. Пыль знаете, какая стояла во время затеянного ей ремонта?! У-у-у… Жуть просто. Вот вам и бытовая аллергия, возьмите, распишитесь, пользуйтесь. А все эти вирусы с микробами мирно дремавшие в своих мусорных кучах? Не трогали их и не было проблем, а стоило взяться за уборку, нарушить их покой, как они моментально озверели и кинулись мстить. Хотя вполне возможно, что эти самые вирусы атаковали меня, когда я наглотался пыли в Кощеевом шлеме от доспеха. Кто их знает, сколько веков они там плодились и размножались? Кощею-то ничего, он вон, какой здоровый, а у меня организм слабый, подорванный постоянным стрессом, недоеданием и недосыпанием. Да еще и холодная водичка, в которую мне пришлось окунуться тоже, знаете ли, не бальзам для моего несчастного иммунитета.
Когда Кощей с Михалычем и Калымдаем, прилетели на Горыныче спасать меня, мой организм, похоже, как раз в тот момент и решал, что ему будет приятнее — наглотаться водички и прилечь отдохнуть на дно или же сдаться в плен вирусам и махнуть на всё рукой мол, ну вас на фиг, делайте, что хотите, только дайте поспать. Как вы догадываетесь, был выбран второй вариант и как я летел домой на Горыныче, я уже не осознавал, отключившись еще на фазе транспортировки меня по маршруту: «Река Смородина – Спина Горыныча».
Что происходило до, во время и после моего заплыва, уже потом рассказал Михалыч.
— Мы же внучек, думали, что царь-батюшка просто слинял от забот-хлопот, — поведал историю моего спасения дед, взбивая мне подушку, — а на самом-то деле он просто затаилси с бутылью коньяка в каком-то своём схроне и посмеиваясь, ожидал, когда ты Марьянку из дворца турнёшь. На от еще бульончика глотни… От и молодец, от и умничка… Нет шашлык тебе пока нельзя только кашку да бульон. Хочешь кашку? А чай? С малиной? А еще бульона? Не выздоровеешь ты, Федька, если хорошо кушать не будешь. Живо открыл рот! Вот так от… Кощей? Что Кощей? А Кощей… А Кощей, внучек, дождалси пока ты на коне ентом чокнутом в лес не въедешь, свистнул Горыныча, подхватил меня с майором и махнули мы прямым путём на речку Смородину…
Я не буду вам пересказывать двухчасовой рассказ о подвигах Михалыча по дороге к мосту. О том, как он бил по ушам каждую голову Горыныча, причем, неоднократно, заставляя «ентого лодыря шибче крыльями махать». Как пятнадцать раз ловил Калымдая и восемь – Кощея, уже практически упавших со Змея от рассеянности и по неопытности. Как на вторые сутки в полном тумане при нулевой видимости, когда уже заканчивалось горючее, дед своим зорким глазом разглядел-таки подходящее место для посадки на крохотной льдине посреди Смородины. Ну и прочие подвиги, узнав о которых Геракл просто бы разрыдался и ушел из этого жестокого мира в какой-нибудь древнегреческий монастырь.
Что дальше было понятно, да? Группа прикрытия, соответственно своему названию, прикрылась ветками и листвой от любопытных глаз горожан и с удовольствием понаблюдала за моим выступлением нахихикавшись вволю, но потом, уже с тревогой глазела, как мы с Максимилианом (в основном я, конечно) бьем олимпийские рекорды по речным видам спорта. Когда я, увлекаемый течением, скрылся за поворотом реки и глазеть было уже не на кого, Кощей провел короткое производственное совещание, по итогам которого, группа прикрытия была переименована в группу спасения, а в приложении к протоколу совещания было отмечено, что пора-таки «спасать Федьку, а то потонет ить». Затем эстафета подвигов перешла к Горынычу. Наплевав на конспирацию, он выдал такой вертикальный взлёт, что белочек и зайчиков в радиусе трех вёрст хватил легкий инфаркт. Не думаю, что Кощей и Калымдай «вцепилися друг в друга и визжали, как Марьянка на кучу мусора в тронном зале», но Змей и на самом деле очень быстро рванул за мной в погоню. Мастер-класс он показал когда, зависнув надо мной, удерживал позицию, одновременно корректируя своё положение относительно быстрого течения, да еще и переругиваясь с испереживавшимся дедом, который «а я ж ентому гаду чешуйчатому и ору мол, левее забирай, левее, бестолочь пузатая!». Ну а после, Кощей, свесившись со спины Горыныча и удерживаемый дедом и Калымдаем, «ты-то, внучек у меня худенький, а ентот царь-батюшка только прикидывается скелетом, а сам, ить, тяжё-о-олый…», ухватил меня за плечи и втащил на Змея.
Как бы то ни было, но я был спасён и торжественно переправлен во дворец, где меня, после короткого диспута, «прибить, чтоб не мучился» или «а может ишо оклемаетси», водрузили на кровать в моей комнате и принялись за лечение.
Этого к счастью я тоже не помню. А то бы точно умер из-за переживаний за свой организм.
Вначале, как и положено во всем цивилизованном мире, был проведен консилиум. К сожалению, не врачебный, но предложения вносили все. Я по дедовому рассказу, потом набросал себе для памяти.
 
Кощей (озабоченно, но не забывая об имидже): — Врезать ему хорошенько по почкам, чтоб не притворялся, а принимался за работу.
Калымдай: — Раздеть его догола, натереть солью и на горячем скакуне погнать по степи верст с полста, чтобы вся зараза потом в соль впиталась, а потом окунуть в колодец, чтобы и соль смыть.
Гюнтер: — А давайте я его раздену?
Аристофан: — Самогонки боссу в натуре с перцем, реально литр влить и обложить двумя толстыми бесовками, типа для обогреву.
Гюнтер: — А давайте я ему согревающий массаж сделаю и натру розовым маслом?
Маша: — А я читала в романе Шарля де Бугалон, что некоего рыцаря, вернувшегося в родные края из крестового похода с контузией в крайне тяжелой форме, такой, что он даже не узнавал свою возлюбленную, мадмуазель де… Молчу-молчу… Ох уж мне эти мужчины…
Михалыч: — А я от сейчас оладиками Федьке под носом повожу, он и не вытерпит, вскочит.
Лиховид Ростиславович: — А так и надо охальнику, чтоб над старыми людьми не издевалси!
Варя (через Машу и по большому секрету): — Поцеловать Федю надо… Нежно…
Гюнтер: — Давайте я поцелую?
Кощей: — Я в детстве постоянно гриппом болел. И ничего, работал же.
Баба Яга (в записке, переданной с вороном): — Клистир ему, паршивцу, из скипидара с хреном сделайти.
Гюнтер: — А давайте я с клистиром помогу?
 
Как я жив остался, не представляю…
Лечил меня дед, выгнав, слава богам, всех советчиков. Да и лечил-то мокрой тряпкой на лоб да чаем с малиной. И ведь помогло. Через пару дней я уже почти и не опирался на Дизеля, ковыляя в ванную. А когда во дворце стало известно, что я пошел на поправку, в Канцелярию посыпались со всех сторон поздравления и пожелания скорейшего выздоровления. Вот честно скажу: я тронут был. Даже тортик от нашей глабвух-кикиморы принял с глубокой благодарностью, пусть и сделан он был из болотного ила и украшен гнилушками вперемешку с дохлыми комарами, но ведь, от души же! Тортик, кстати, потом с удовольствием сожрал Аристофан.
А к концу недели я уже стал требовать нормальной еды. Достали меня эти каши с бульонами!
— Иван Палыч сказали, — строго заявлял дед, — что тебе, внучек мяса ну никак нельзя кушать. На от, каши гречневой с грибами. Я в её тебе сальца покрошил заместо мяса.
Зато выспался я… На неделю вперед!
Но всё хорошее, к сожалению, заканчивается и, когда Кощей опять переключил Дизеля на стандартный режим, будящий меня в шесть утра, а Михалыч подал к завтраку ветчину и стейки из осетрины, я понял, что мир действительно жесток и мне придётся опять впрягаться в работу. Одни садисты и изверги вокруг…
— Ну что дед в мире-то творится? – спросил я, без всякой жалости отодвигая пустую тарелку, на которой еще недавно лежала горкой молодая картошка, посыпанная зеленью и умеренно политая маслом.
— Охо-хо, внучек… — завздыхал дед. – Ты пока тут больным притворялся, делов-то накопилося для нашей Канцелярии и лопатой не разгрести.
— Чего это притворялся?! – возмутился я. – А там что в миске закрытой?
— А откудова я знаю, чего ты притворялси? – парировал дед. – А в миске – холодец. Только его без горчицы и хлеба никак нельзя есть. Да и то огурцом соленым закусывать надо. Будешь?
— Ты дед кого угодно уломаешь… Давай. И компотику плесни, пожалуйста. И вон тот бутерброд с грудинкой тоже подай, а? Жирная очень? Лучше сало? Не дед, давай сало потом, после холодца… Так что там за дела такие, что без меня никак с ними не справиться?
— Чёй-та не справитьси? Да легко, внучек. Только, ежели что не так пойдёт, на кого вину валить? От то-то же… Не трожь грудинку кому я сказал?! Не капризничай, Федька! Сначала холодец доешь.
— Сатрап ты, Михалыч. Деспот и тиран. Ну, дай бутерброд, а?.. И ты мне скажешь, наконец, какие дела накопились или мне у Маши узнавать?
— От она знает прям! Её от посла за уши не оттянуть до делов ли ей?.. Да на-на грудинку! Все нервы себе вымотаешь пока тебя покормишь… Только не говори потом, что сало уже пихать некуда!
— Дела, Михалыч. Какие дела?
— Никаких дел, внучек пока не доешь!
— Да Кощей с тобой дед, накладывай… Только давай одновременно. Я ем, а ты рассказываешь.
— А дела у нас, внучек, — наконец-то созрел дед, — всё те же — летательные. Никак наша Олёнка чертежи у Гороха упереть не может, но божится, что уже вот-вот.
— И всё?
— А тебе мало? Задание от царя-батюшки — это тебе не дело?
— Дело, конечно, только я думал уже сейчас куда-то бежать придётся, что-то решать…
— И придётси, внучек, если только ты еще не передумал своей Варьке помочь.
— Ну-ка, ну-ка, что там про Варю? – я заволновался и даже забыл на холодец горчицы ляпнуть.
— А ты про олухов ентих, её братцев, забыл что ли? – дед с удивлением глянул на меня.
— А про них что-нибудь выведали? Я же Аристофану задание давал...
— А как же! Всё как есть разузнали, — дед гордо выпятил вперёд бороду, будто сам шпионил за ними. – Только пока холодец не съешь, ничего не скажу!
— Ну, дед…
— От добрый я у тебя, Федька, даже сам удивляюсь… Ладно слушай.
Оказалось, что поместье боярина Зубова, ныне покойного, включало в себя не только три деревеньки для прокорму, но и приличную усадьбу, в которой и устроились эти братцы. Быстро спустив все наличные, они принялись за грабеж крестьян, выжимая из них последние крохи и совершенно не заботясь о будущем, да мало того, еще повадились и девок местных обижать. А потом и вовсе, как по большому секрету раскололись крестьяне, стали выходить на большую дорогу — поживиться за счет проезжих. На купеческие караваны у них силёнок и смелости не хватало, а вот купцов пониже рангом, да и просто любых путников, они грабили подчистую.
— Аристофановы оболтусы говорили, — продолжал дед, подпихивая ко мне сало, — что крестьяне шибко злы на этих разбойничков. А еще вызнали, будто грабежи енти пару раз без смертоубийства не обошлись.
— Да ты что?! Во поганцы какие…
— Поганцы, не поганцы, а от прибылей своих, они Кощеюшке долю не отдают. А значит, наказать их надобно.
— Ну, меня эта доля как-то мало волнует, дед.
— А должна волновать, внучек. Ить ты на Кощеевой службе состоишь, и интересы его блюсти должен. А акромя того, можно Аристофана заслать, чтобы он ентих братцев и порешил другим для устрашения. Чтобы знали – делиться надоть!
— Не, Михалыч, — с сожалением протянул я. – Я Варе обещал, что пальцем их не трону.
— А тебе и не надо, — захекал дед. – Хотя зря ты такими обещаниями разбрасываешься.
— Ну, вот так, — развел я руками, чем и воспользовались Тишка да Гришка, стащив у меня миску с остатками холодца. Под столом раздалось дружное чавканье. – А где все наши сейчас, дедуль?
— А в Лукошкино все. Тебя дожидаютси. Даже майор наш бравый как приметил, что ты на поправку пошёл, так тоже в город намылилси.
— Ну и нам надо в Лукошкино как думаешь, дед?
Михалыч не ответил – к нам стремительным шагом вошел Кощей, огляделся по сторонам, взглянул и на меня и удовлетворенно хмыкнул:
— Очухался, Статс-секретарь?
— Да вроде, Ваше Величество, здравствуйте. Вот хорошо, что вы к нам зашли, как чувствовали. Интуиция у вас неимоверно великолепно развита, любой обзавидуется! А всё это — от мудрости великой и невероятного жизненного опыта!
— Да ну? – царь-батюшка подозрительно посмотрел на меня. – Опять денег просить будешь?
— Ну что вы, Ваше Величество! – запротестовал я. – Хотя не помешало бы… Но я вас о другом попросить хотел: а можно нам Горыныча организовать? В Лукошкино пора. Работа не ждёт.
— Да ну? – повторил Кощей, только уже с удивлением.
— Ну а как же, Ваше Величество?! Сроки подгоняют, работа стоит, а чертежи никак без моего чуткого руководства экспроприировать не могут. Пора, пора мне дело в свои руки брать, а то уже туристический сезон заканчивается, а мы так ни одной авиалинии и не запустили.
— Болтун ты, Федька, — покачал головой Кощей. – Собирайтесь, сейчас Горыныча пришлю.
Собрались в путь мы быстро. Бесенят опять сдали Долби для присмотра, Дизеля похлопали кто до чего достал: дед – по плечу, а я – по черепу, огляделись вокруг, ничего ли не забыли, вздохнули и присели на дорожку.
— Деда, а деньги мои, что Аристофан в Лукошкино перетащил, где они?
— У меня, внучек, — дед похлопал по безразмерному кошелю на поясе. – Не беспокойси.
— А там хоть что-то еще осталось?
Я еще плохо разбирался в здешних ценах, да и совершенно был не в курсе, сколько потратили на хлопоты, связанные с Варей.
— Что-то осталось, — подтвердил дед. – Если надумаешь терем в три-четыре поверха строить, то запросто хватит, а если решишь в кабаке с Канцелярией гульнуть, то и на ночь не наберетси.
Особнячок в три этажа?! Неплохо я денежек поднакопил за пару-тройку месяцев!
— Ну, пошли, внучек. Небось, чешуйчатый ужо прилетел.
Чешуйчатый ужо прилетел.
— Здорово, Горыныч! – поприветствовал я дракона, выходя из ворот на полянку, на которой грядки уже были аккуратно затоптаны, а десяток скелетов, бережно укладывал поверх пласты дёрна с травой, лопухами и чертополохом.
— О, Федор, живой! – обрадовалась правая голова. – Здорово, Михалыч.
— Здоровей видали, — махнул ему дед в ответ. – Давай нагибайси. Откормили тебя змеюку и не запрыгнуть даже с разгону.
— Федь, — пискляво поинтересовалась левая голова, — а у кого нам денежку назад получить можно?
— Какую денежку?
— Ну, те два червонца золотом, что мы твоим бесам под роспись на венки сдавал.
Вот паразиты, а? На горе своего же начальника бизнес делают! Бесы…
— У них и требуй, Горыныч. Я вообще про это первый раз слышу.
— Хана двум червонцам, — пробурчала средняя голова. – Пойди, поймай этих бесов теперь.
— Эт точно, — вмешалась правая голова. – Увёртливые они у тебя, Федь, караул просто. Давеча с твоим Аристофаном поспорил на ведро самогона, что попадём в него шаром огненным с трёх раз. И что ты думаешь? Ни разу не попали! Двух скелетов сжёг, пол лужайки перепахал и мимо! Теперь самогон ему… — голова вдруг замолчала, на секунду задумалась, а потом радостно взревела: — А вот фиг ему, а не самогон! Пущай сперва наши два червонца вернёт!
Другие две головы довольно закивали и заугукали.
— Это вы уж сами разбирайтесь, — отмахнулся я. – Полетели?
 
* * *
 
Лукошкино радовал своим постоянством. То же солнышко на синем небе, те же жизнерадостные жители, те же шум и крики на базаре, те же ароматизаторы вдоль улиц в виде куч навоза. Только стрельцы, суетливо бегающие по улицам, да тщательно обыскивающие всех выезжающих из города, вносили лёгкую дисгармонию.
Я вздохнул. А где-то там была и моя Варя… Только соваться к ней сейчас я никак не рисковал. Вот совершу подвигов безмерно, одолею супостатов, на землю русскую посягнувших, не дам в обиду жён да детишек малых, стариков почетом и уважением окружу, град великий на берегу Смородины заложу, да славу и честь обрету, вот тогда-то приеду я к своей голубушке на коне вороном, да и…
Вот же нахватался местного колорита… Прилипчивый, как Аристофан на следующий день после получки, прибежавший на опохмел выклянчивать. Короче к Варе мне сейчас соваться не следует. Потерплю.
В штаб-квартире на Колокольной улице меня встретили радостными криками, а мужская часть Канцелярии в лице Калымдая и Аристофана, еще и побили меня немного под видом счастливого похлопывания по плечам. Спасибо, и вам счастья такого же.
Когда все немного успокоились, в горнице на большой стол был выставлен, опять же большой самовар и все чинно расселись вокруг него. Маша традиционно утащила к себе тарелку с пирожками, Калымдай настрогал колбасу, Аристофан потянул из кармана штанов бутылку самогона, но увидев мой строгий взгляд, запихнул её обратно. Олёна довольно улыбалась и чуть ли не подпрыгивала на месте, похоже, торопясь порадовать меня очередными успехами на чертёжно-гороховском фронте. А Михалыч просто тихо сидел и умиленно обводил взглядом всех нас.
— Уважаемые товарищи! – начал я, наливая себе чай. – Начинаем производственное совещание. По первому пункту повестки выступит…
— Можно? – вклинилась Олёна. – Можно я, батюшка Секретарь?
— Слово предоставляется Олёне.
— А я чертежи добыла!
Ух, как все заорали и кинулись поздравлять девушку! Мне даже немного завидно стало.
Олёна же метнулась в угол и вернулась к нам с охапкой скрученных в рулон листов бумаги.
— Вот! Вот они! – радостно провозгласила она и положила чертежи на часть стола, быстро очищенную от тарелок.
Все сгрудились около бумаг и стали рассматривать их, тыкая пальцами в листы. Я тоже подошел и через головы своих соратников попытался разглядеть, что же там за чертежи такие за которыми мы так долго охотились. Схемы и рисунки оказались вполне понятными, хотя и слегка приукрашенными. Сам корабль больше всего походил… ну на корабль. Типичная древнерусская ладья, на которой Вещий Олег ходил тиранить Царьград. Я знаю, я в книжках такие видел. Разглядев небольшие крылышки по бокам ладьи, я хмыкнул и снисходительно произнес:
— Не полетит.
— Чавой-та, внучек?
— Да фантазии это на тему полетов, не более того. Крылья, чтобы поднять ладью, должны быть очень большими, да и мускульную силу надо приложить очень приличную. На таких лодка даже планировать не сможет. Это если бы двигатель присобачить и, лучше — реактивный… — я осёкся. Все улыбались, кивали и ласково смотрели на меня как на мальца, объясняющего взрослым дядям и тётям, как им жить правильно надо. – Ну чего? Чего не так-то?
— Внучек, — мягко сказал дед, отводя глаза, — корабль ить он волшебный-то…
— Ну и? О… Э-э-э… Волшебный?
Все закивали. Ну да, еще раз опростоволосился перед лицом всей Канцелярии. Не могу я никак привыкнуть, что здесь законы физики густо замешаны с волшебством в одном стакане эдаким коктейлем. Да еще и колдовство в виде декоративного зонтика торчит из этого стакана.
— Дошло, внучек?
— Дошло, дед. Как Македонский пешком до Индии. И что, неужели полетит?
— А кудыть он денетси? Знамо полетит.
— Ну-у… ладно. Только его еще построить надо. Мастера наши разберутся в чертежах? Да и вообще построить смогут?
— А сейчас и узнаем, Федор Васильевич, — Калымдай быстро вышел из горницы, но скоро вернулся с уже знакомым мне Боровом и еще с одним мужиком, вылитым Боровом, только на полголовы ниже. Надо понимать — это Свин, которого Боров нам порекомендовал.
Мастера склонились над чертежами, долго хмыкали, хекали, чесали в затылках, разумеется, а потом выпрямились и Боров солидно прогудел:
— Сделаем.
— Отлично! – обрадовался я. – Для работы у вас всё есть? Инструмент, материал, люди?
— Инструменту бесы натаскали, — начал перечислять Боров, загибая пальцы, — брёвна давно уже лежат дожидаютси. Людёв вот нет, но Аристофан обещалси бесов своих в подручные нам направить.
— Аристофан? – обернулся я к бесу.
— Десятка в натуре хватит? – шагнул вперед Аристофан.
— Ещё бы пяток, — пробасил Боров. – Вы же ить торопить сейчас начнёте, подгонять.
— Без базара, — кивнул Аристофан, одновременно соглашаясь, что и бесов дополнительно выделит и, что подгонять начнем.
— Ну начинайте тогда, — подытожил я. – Ежели ить надобность в чём-нить… Тьфу ты! Я говорю, если возникнет необходимость в чём-нибудь, то сразу мне говорите или вон, Аристофану.
Когда мастера ушли, захватив в охапку чертежи, все снова уселись за стол и наконец-то принялись за чай. С закусками разумеется.
— А знаете, — как-то даже растеряно произнёс я. – А всё. И дел-то у нас больше никаких нет. Ждём окончания постройки корабля, обеспечиваем секретность, отгоняем любопытных и… всё.
— Как всё, внучек? – удивился дед. – А Варьку-то свою ты бросить, что ли надумал?
— Это дело личное и втягивать в него Канцелярию мне кажется неправильным.
— Дурень ты, внучек… — вздохнул дед.
— Полный абсюрд, мсье Теодор, — заявила Маша.
— Фигня, босс! Без базара! – уверил меня Аристофан.
Калымдай укоризненно покачал головой, а Олёна вздохнула.
— Э-э-э… Спасибо конечно только… — начал я, но меня перебил дед:
— Ты вот Федька умный-то умный, а как отчебушишь в другораз глупость какую, так я даже от стыда за тебя лицом краснеть начинаю, вона даже борода пятнами пошла. Тут же не только Канцелярия, но и друзья твои собрались! Понимать надо…
— Правильно дедушка Михалыч говорит, — кивнула Маша. – В кои-то веки правильно.
— Всё равно, босс, реально дел нет, — на удивление логично выдал Аристофан. — А так хоть типа поприкалываемся.
— И не сомневайтесь, Федор Васильевич, — заверил Калымдай.
А Олёна только кивнула головой и снова вздохнула.
А я был растроган.
Я встал и торжественно поклонился им всем сразу:
— Спасибо!
— На здоровье! — откликнулся дед, обводя гордым видом присутствующих, вона мол, какого я внучка уважительного воспитал. — А мог бы и Кощею скормить…
Когда все отхихикались и заели торжественный, но немного неловкий момент пирожками, я попросил деда ввести в курс дела всех остальных.
— Перво-наперво, — начал дед, — надоть нам братьев Варькиных с дороги убрать. Погоди, Аристофан, я знаю, что порешить их легче лёгкого, да вот Статс-секретарь наш то ли по дурости, то ли от избытка чуйств, побожился красе своей, что и пальцем он паскудников тех не тронет.
— Что в натуре даже морду им начистить нельзя? – загрустил Аристофан.
— Морду – можно, — немного подумав, разрешил дед. – А есть у нас с Федором другая мысль. А ну как мы на этих братцев ментовку натравим?
— Не по понятиям, Михалыч как-то… — протянул Аристофан. – Своих в натуре в ментовку сдать?
— Какие они тебе свои?! – рявкнул вдруг Михалыч. – Совсем берега попутал, сявка ты рогатая!? Ты кого это своими считаешь? Пьянь подзаборную, что только и может, как селян потрошить да путников поодиночке на дороге тормозить, себе на самогон зарабатывая? Да еще и Кощею-батюшке долю не отстёгивают! Это они тебе свои а, Аристофан?
— Ну, ты чё, Михалыч в натуре? – перепугался бес. – Я же про долю не знал! Без базара тогда их давить надо!
— Есть план, Михалыч? – спросил Калымдай.
— А как же, — закивал головой дед. – В две ватаги пойдем. Одну я поведу прямо в усадьбу ихнюю, да оденусь щёголем залётным, да бесов пяток с собой прихвачу для солидности. А ты, Калымдай, тоже возьмёшь одного-двух бесов, да по деревенькам Зубовским пробежишьси.
— Понял, — кивнул Калымдай. – А что именно сделать надо будет?
— Ну, я к дурням ентим заявлюсь под видом лихого человека, удачливого, фартового. Пальцы веером распетушу, да поманю их жистию сладкой. В дело предложу войти, да встречу назначу где-нить тут неподалеку, чтобы участковому ножки не утруждать. Он-то их и сцапает голубчиков.
— Если они такие идиоты как я про них слышал, то вполне могут и клюнуть на такое заманчивое предложение, — согласился Калымдай. – А я что должен буду делать в деревнях?
— Ментовскую работу будешь делать, — захекал дед. – Ты же у нас грамотный, майор, вот и возьмешь с собой бумагу, да повыспрашиваешь селян, да под запись, что братцы эти вытворяли. Что не скажут – сам придумаешь, никто особо проверять не будет. Да пущай деревенщина крестики на бумажку ставит мол, подтверждаю рассказ свой.
— А еще лучше, — вмешался я, – пусть палец в чернила макают и на бумаге оттиск пальца ставят.
— Енто еще зачем? – озадачился дед.
Оказалось, до отпечатков пальцев криминалистика тут еще не дошла, чему все дружно и порадовались, когда поняли, после моих объяснений, как это им жизнь осложнить может. Но я всё-таки убедил Калымдая обязательно брать отпечатки: участковый такой метод знает, и веры нам больше будет. Да и вообще прикольно.
— А где ты им, деда, встречу назначить хочешь? В кабаке каком-нибудь в Лукошкино? И когда?
— Когда – подумаем сейчас, — ответил дед. – А в город не надо их тащить. Вдруг они на Варьку твою наткнутся? Да и сами могут не пойтить — тут и стрельцы и милиция, да и бояре, которые их отца знали, да и их самих знать могут... Где-нить рядом надо, где поспокойней.
— А тут в натуре рядом с городом трактир один есть, — реабилитировал себя Аристофан, выдав хорошую идею. – Всего реально пару верст по Кобылинскому тракту.
— Верно говоришь, Аристофан, — одобрил дед. – Знаю я ентот трактир — одни беспредельщики там. Раньше-то хороший народ собирался, свой, а уж года два как совсем оборзевшие там малину себе обустроили. Ежели и их участковый загребёт, то всем енто только на пользу будет.
— Ну, место, значит, нашли, — я загнул палец. – Теперь второе – когда?
— Видала? — громким шепотом спросил дед у Маши, тыча её в бок. – Третью неделю учу я, учу его, а он всё никак пальцы растопыривать правильно не может. А без понтов, внучка, ну никак в нашем обчестве не обойтися.
— Дедушка Михалыч, ну что вы пихаетесь?! Больно же! – возмутилась Маша. – Немедленно подайте мне вон те блины и варенье из тутовника — я рану лечить буду!
— Ну, дед, — укоризненно протянул я, — ну мы же серьезно.
— А сурьёзно, внучек, тут подумать надо. Сегодня мы не успеем, енто понятно. А завтра? – дед поглядел на Калымдая. Тот на секунду задумался и кивнул. – Вот завтра и можно натравить участкового.
— Завтра так завтра, — согласился я. А чего тянуть? – А как участкового в трактир заманить? Опять записку ему написать?
— А я могу, — сказала Олёна и вдруг покраснела. – Давайте я случайно с ним встречусь и намекну?
Все удивленно посмотрели на Олёну — чего эта она как помидор стала? Одна лишь Маша загадочно улыбнулась, оторвавшись на секунду от восьмого блинчика.
— Давай, конечно, Олён, — согласился я. – Если знаешь как и сможешь, так одной проблемой меньше.
— Смогу, батюшка, — ответила девушка.
Глядя на неё я подумал, что за время нашего с ней знакомства, моё отношение к ней сильно изменилось. Она показала себя с лучшей стороны, успешно справилась с чертежами, к которым, честно говоря, я и не знал с какой стороны подступиться. Да и вообще отлично вписалась в команду. И в отношении личных качеств я сильно пересмотрел свои взгляды на неё. Ну, действительно досталось девчонке в жизни и её желание покинуть Кощееву службу да зажить простой жизнью, было мне вполне понятно.
— Действуй, Олён, — кивнул я и повернулся к Михалычу. – Деда, а ты когда думаешь в усадьбу Зубова ехать?
— Да вот прямо сейчас, внучек, — поднялся дед. – Время уже полдень, а нам и собратьси надоть и добратьси еще до туда… Калымдай, бери бесов и вперед, — скомандовал он. – А я пока себя в надлежащий вид приведу… Аристофан, пошли бойцов пусть купят, наймут или украдут телегу посолиднее, да ждут меня с ней за воротами, понял?
— Без базара, — ответил бес и умчался.
— Я тоже тогда пойду, — откланялась Олёна.
— И я если сегодня не нужна, — сказала Маша подымаясь с лавки, — то продолжу наблюдать и разведывать в Немецкой слободе… И ни слова не говорите, дедушка Михалыч! Да к Кнутику пойду! А вы своё отгуляли в связи с преклонным возрастом вот и завидуйте молча.
— Я?! Отгулял?! Да я… Да ты… Ах ты ж…
— Уделала тебя Маша, дед, — засмеялся я и повернулся к вампирше. – Иди, Маш конечно. Ну и это… пригляди там, ладно?
— Не переживайте, мсье Теодор. Варвара Никифоровна под надёжной защитой.
Маша исчезла и только тут Михалыч обрёл дар речи и возмутился:
— Вот чаво, внучек эта кровопийца себе позволяет, а?! Я к ейным капризам завсегда с пониманием! Надо ей к послу, так иди, внученька на здоровье! Надо ей лишний пуд варенья, так и того мне не жалко! А она?! А я же… А она… Эх…
— Да ладно тебе дед. В кои-то веки и она тебе в тему ответила, а ты уже в обморок падать собираешься.
— Кто в обморок?! Я?! Да я!.. Да она… Эх…
— Не расстраивайся, деда, по очкам ты всё равно выигрываешь — сейчас счет 89:1 в твою пользу, я считал.
— Эх… молодежь… Ну коли такой счет, тады ладно… А ты не врёшь, Федька? Нет?.. Тогда пойду я собиратьси в дорогу. Но Машка пущай больше на мои оладики и не облизываитси!
Михалыч всё еще ворча под нос о современной молодёжи и её неправильном представлении об активной жизни пожилого населения, стал копаться в своём кошеле, подбирая себе подходящий наряд для сегодняшней операции. За базовый костюм дед взял наряд пирата, в котором как-то заявился к Кнуту Гамсуновичу с целью запугать его и что у него, кстати, прекрасно тогда получилось. Простые штаны по повсеместной моде дед оставил, но заправил их в шикарные сапоги с высокими голенищами. Сменил холщовую рубаху на шелковую белую всю в кружевах, покрутился перед зеркалом, повздыхал, почесал затылок и, накинув пиратский же камзол, остался доволен.
— Ну как, внучек? – горделиво подбоченился он. – Сойду я за удальца фартового?
— Да как-то… — с сомнением протянул я, — уж больно вид у тебя европейский, деда. Из национальной одежды только штаны и остались.
— Да? – дед на секунду задумался, потом вытащил из кошеля фуражку, надел и лихо сдвинул на ухо. – А так, внучек?
— Самое то! – я показал деду большой палец. – Ещё одуванчик за ухо прицепи. И с европейским шиком и с национальным колоритом!
— А то! – гордо сказал дед и тоже убежал, но быстро вернулся. – Совсем мы забыли Кощея-батюшку с чертежами-то порадовать! На от, внучек, зеркальце, сделай доклад ампиратору нашему, глядишь, он на радостях тебе мешок золота и отсыплет. Тогда – поделишьси!
Ага — поделюсь и ага — отсыплет.
Дед опять убежал, а я потёр зеркальце, вызывая Кощея.
— Здравствуйте, Ваше Величество, — поприветствовал я его, когда в зеркале появилась сначала корона, а потом и недовольное лицо.
— Виделись, — проворчал царь-батюшка. – Чего тебе?
— Грубый вы, Ваше Величество, — обиделся я. – Я к вам с новостью хорошей, можно сказать, что отличной, а вы… Вот ничего не скажу вам.
— А я тебе велю башку срубить, — ожидаемо ответил Кощей. – Ладно, Федька, говори, а то у меня дел тут полно.
— Эх, вот добрый я у вас, Ваше Величество… Слабохарактерный. И ведь скажу. Даже прибавки к жалованию просить не буду, хотя оно того стоит. А кстати, а как у вас тут жалование повышают? По итогам года или по результатам выполнения заданий?
— Федька!
— Я и есть Федька. Слуга ваш незатейливый. Под скромным руководством которого, чертежи у Гороха выкрали и работу по постройке корабля уже начали.
— Да неужто?!
— Да чтоб я без премии остался, Ваше Величество! – побожился я.
— Молодец, Федор Васильевич, — расплылся в страшноватой улыбке царь-батюшка. – Вот чес-слово — молодец!
— А у вас, Ваше Величество, молодцам как премии выдают? А если серьезно — вы бы дежек еще чуть подбросили бы, а? Бесы Аристофановы все на постройку корабля отправлены, и я хочу им питание наладить регулярное, чтобы они сами по городу не шастали и не воровали себе еду. Ну кухарку им нанять, закупку продуктов организовать… А то, говорят, они тут повадились на кошек охотиться с голоду.
Кощей задумался, потом кивнул головой:
— На днях прибуду к вам и привезу заодно денег.
— Всё-таки решили сами первый полёт проконтролировать? Не надо бы, а? Ну зачем вам это? Риск-то какой…
— Ты, Статс-секретарь своими делами занимайся. Ты моих всех планов не знаешь, а туда же лезешь советы давать. Занимайся своими делами, а я приеду, да еще и проверю, что вы там намастерили.
— Как скажете, Ваше Величество, — пробормотал я, но Кощей уже отключился.
А на самом деле оно мне надо? Пусть Кощей свои планы разрабатывает глобальные, а раз меня в курс дела не вводит так и ладно. С меня же и спрос меньше если что.
Я прошелся по комнате, съел от нервов пирожок, огляделся по сторонам и вдруг понял, что остался совсем один. Странно, непривычно и некомфортно. И совершенно нечем заняться. Пришлось съесть еще один пирожок. Не помогло. Скорее всего, ослабевший после болезни организм, требует продолжительного оздоровительного сна. Ну, вот эта версия вполне заслуживает уважения. Вообще сон, как и здоровое полноценное питание – суть здорового образа жизни. Я когда это понял, то не пожалел тонера в принтере и бумаги и распечатал, а потом и склеил себе плакат, повесив его над своей кроватью в Канцелярии в назидание и как намёк сотрудникам:
СОН – КАК ПУШКИН: НАШЕ ВСЁ
И что вы думаете? Правильно — вся Канцелярия вовсе не стала ходить на цыпочках, пока я сплю, а кинулась выяснять, кто же это такой этот Пушкин?
— Енто небось боярин Мусин-Пушкин, — авторитетно заявлял дед, — прадед которого, Тимофей, придумавший как лепить вензеля с царскими именами на пушки, отправился замаливать грехи ажно в Новый Афон, а оттедова вернулся с чернявой девкой израилевского богоизбранного роду, по имени Мария, на местный лад, обзываемой Мусей.
Однако после горячего спора в результате которого деду порвали рубаху, Калымдаю вывихнули большой палец, когда он крутил фигу всем подряд, Маше помяли крылья, когда она уворачивалась от фиги Калымдая, а Аристофану выщипали хвост, просто так, чтобы не выпендривался, было принято решение, что Мусин-Пушкин, тут совершенно не при чем. Маша как знаток всех сплетен местного бомонда, категорически заявила, что Мусины-Пушкины только и умеют, что писать дрянные стишки да ухлёстывать за местными родовитыми дамочками, а к здоровому сну если и имеют отношение, то только потому, что на заседаниях боярской Думы постоянно дрыхнут, отсыпаясь от ночных проказ.
Впоследствии когда спорщики распили мировую под девизом «Фига нам воевать — мало ли что там Федька исчо придумал?», было выдвинуто еще несколько вариантов, но уже не научных, а, так, исключительно для гармонии и в сочетании с осетровым балыком, который в тот момент исключительно хорошо пошел спорщикам как закуска:
1. Федька ить — пьянь подзаборная. Хотел написать «Пушка», а рука с похмелья дрогнула и получилось «Пушкин». Пора лечить его от пьянства беспросветного, а то назначат главой Канцелярии Гюнтера и будем мы все ходить в розовых штанишках да благоухать лавандой.
2. Федору Васильевичу в бреду от сильной болезни привиделось поле ратное, вот он вскочил, да и давай приказы строчить, как лучше врагов Кощея-батюшки одолеть. А получилось хоть и грозно и достойно, но несколько непонятно. Что впрочем, совершенно обычно для армейской жизни.
3. Мсье Теодор, сильно озаботившись мужским своим здоровьем, подорванным купанием в ледяной воде, боясь оконфузиться как тот шевалье из романа господина Мортумсканье «Пушки и девы», который будучи наводчиком самой большой пушки на галеоне «Сент-де-Жюпри» под командованием адмирала Ла Форте, идущего с Бретани на Виргинские острова, где капитан галеона д’Бурдуак упросил своего адмирала Ла Форте, уже известного нам, сделать остановку, дабы прекрасная маркиза де Сент-Инвар, которая прозябала на острове Санта-Крус, сосланная туда жестоким губернатором, господином Кумбре, который хоть и поддерживал открыто королевский двор, а, главное – его канцлера мсье де Парве, но притом тайно вынашивая честолюбивые планы, в которых не малое место уделял фавориту Мадридской Королевы Антальеты-IV, некому сеньору Лас Дросантос, которому еще будучи во время царствования славного монарха Испании Карлоса-де-Фантосьеда, удалось с помощью фрейлины королевы-матери Мартугарескенты, которая, не королева, господа (и это очень важно для дальнейшего повествования!), а фрейлина, смогла с помощью интриг, очаровательного внешнего вида и природного обаяния обольстить рейх-канцлера Великой Римской империи, правда, на тот момент в отставке, господина фон Базен-Штраухе, совершенно очарованного… И не перебивайте меня, дедушка Михалыч, я еще даже и не начала!.. Так вот тот самый рейх-канцлер со своей пассией графиней Орловой… Да-да, мсье Калымдай, вашей соотечественницей… Которая, надо заметить, не просто так прозябала при дворе германского императора Адольфа Третьего, а исполняла чрезвычайную миссию даденную ей первым министром тогдашнего царя Российской империи… Уже скоро, дедушка Михалыч, успокойтесь и положите на место топор!
4. Да просто босс в натуре загнался, гадом буду.
5. Вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик.
Последний вариант, как вы поняли, от Дизеля.
Короче плакат так и остался тайным посланием от меня Канцелярии.
 
* * *
 
Извините, снова отвлёкся. И это тоже от недосыпания такая рассеянность. Хотя на самом деле было бы от чего отвлекаться. У меня в делах возникла пауза и стало откровенно скучно. Все мои разбежались по делам, а я, побродив по горнице, решил сходить в ангар проконтролировать постройку корабля.
На моё удивление работы шли полным ходом. Во дворе уже начали расти кучи строительного мусора, опилок, стружек и прочих доказательств, что мы не зря платим деньги Борову да Свину. Сами они обосновались в большом сарае и, когда я заглянул туда с самым начальственным видом, они продолжали изучать чертежи, елозя по ним бородами. По всему ангару носились бесы с топорами, рубанками и пилами, а вокруг стояла хорошая такая рабочая атмосфера и вкусно пахло сосной. Под будущее летательное средство было уже очищенно пространство и бесы, подготовив очередной брус или доску, подтаскивали и складывали их на этом пяточке не просто так, вповалку, а явно по определенной схеме. Вот только пяточек этот был, на мой взгляд, совсем уж небольшим. Если корабль будет именно такого размера, то на него поместится ну человек пять, ну от силы десять. А уж нагрузить его чем-то более радикальным, пушками, например или сделать большой запас бомб вряд ли получится. А ладно не буду расспрашивать, а то в очередной раз оконфужусь. Может и тут колдунство какое-нибудь. По размерам – лодка, а вместимость как у танкера.
Всё тут было вроде бы в порядке, помахать топором желания не возникло, да и не умею, поэтому я направился к выходу, одобрительно похлопав по спине Борова мол, работайте-работайте и снова вышел во двор. Скучно. Пойти погулять что ли? Можно и к Немецкой слободе сходить, а вдруг повезет, и Варя тоже выйдет погулять? Хорошая идея кстати! И я, протиснувшись сквозь низкую калитку, зашагал через площадь в сторону базара.
Вот на базаре было не скучно. Толпы орущего, ругающегося, хохочущего народа, суета, крики, горы разнообразных товаров, запахи. Весело! Первые минут десять, но всё это быстро приелось, и я двинулся было опять в сторону Немецкой слободы, как вдруг глаз наткнулся на знакомый силуэт. Олёна. Она, отойдя на несколько шагов от основных рядов, разговаривала с какой-то рыжей девахой, высокой и очень крепкой. Такой метанием молота заниматься надо, я поёжился, представив, как такая вот красавица может врезаться в меня на полном ходу. Нет, она не толстая была, просто крепкая. Интересно, а что это Олёна затевает? А она, уловив мой взгляд, коротко улыбнулась и подмигнула пока её собеседница орала на мальчишку, подскочившего к ним с лотком баранок.
Я решил подождать и беседа девушек скоро закончилась, рыжая скрылась в толпе, а Олёна быстро подошла ко мне.
— Настасья это, батюшка, — доложила Олёна, не дожидаясь моего вопроса. – Полюбовница хозяина постоялого двора, к которому завтра участковый пойдёт.
— Да? А нам она зачем?
— Так я же, батюшка завтра участкового наведу на тот трактир, а пока вот — колечко простенькое в лавке умыкнула, да Настасье этой передала. Участковому скажу, что колечко у меня украли, да подтолкну его к мысли, что поискать надо на том дворе постоялом.
— Ага. А Настасья?
— А ей я сказала, что колечко то не простое, а на самого участкового заговоренное, — девушка залилась смехом. – У кого то колечко, тот милиции любые приказы отдавать сможет! Настасья и будет под нос участковому колечко совать в надежде силу обрести над ним.
— А Ивашов колечко украденное увидит, — подхватил я, – и поймёт, что в нужное место попал. Молодец, Олёна! Немного сложно, на мой взгляд, но проработанные детали операции, обеспечивают успех.
— Ну, я побежала, батюшка? Мне еще надо за участковым присмотреть, — она вдруг снова слегка зарделась.
— Давай, Олён, беги. Молодец.
И я снова остался один.
У Немецкой слободы я пробыл немного. Постоял с часик, поглазел на закрытые ворота, да сделал пять, ну десять кругов по периметру вдоль высокого забора. Варю, к сожалению, не увидел, да и вообще тихо было, как будто все вымерли. Европа! Цивилизация! Я сплюнул и побрел в сторону базара.
Перекусил у знакомого лавочника Ахмета, накупил пряников Маше, поглазел на выступление местного кукольного театра с Петрушкой же, конечно, в главной роли. Тот верещал писклявым голосом и лупил забавного и совсем не страшного Кощея палкой. Похихикал, кинул артистам грошик и снова заскучал.
И тут меня дёрнули за рукав рубахи. Да не слабо так дёрнули, аж треск пошёл от рвущейся материи. Я резко развернулся и слегка ошалел. За рукав меня продолжал держать парень, ну моего возраста, наверное, но вид у него был… Эльф — первое, что пришло мне в голову. Белокурый, волосы ниже плеч. В опрятной европейской одежде, преимущественно светлых тонов, да еще и в кружевах. А сам слащавый такой ну как… как эльф. Мечта Гюнтера, в общем. А рядом стоял и откровенно скалился мужик. Обычный такой русский мужик. Под два метра ростом, та самая косая сажень в плечах, короткая русая бороденка, а сами волосы расчесаны на прямой пробор и перехвачены кожаным ремешком. Очень колоритный мужик. И очень здоровый.
Я уже начал вспоминать как там меня учил Михалыч правильно растопыривать пальцы, перед тем как наехать на обидчиков, но белокурый ангелочек опять дёрнул меня за рукав и скрипучим голосом прошипел:
— Уймись, Федька. Давай веди — где тут вы мастерскую устроили?
— В-в-ваше В-вели-
— Моё-моё, — ворчливо подтвердил эльф голосом Кощея.
— Застрелиться и не встать… А как вы…
— Потом, Федор Васильевич, — отрезал Кощей. – Пошли скорее... Зря я эту личину натянул. Бабы так и щупают глазами, а мужики сразу рукава подворачивать начинают и смотрят эдак недобро. Надо было попроще что-нибудь… Да ладно, веди, Секретарь.
Идти от базара до Колокольной площади было всего ничего, и только поэтому я не лопнул от любопытства. Кощей пресекал все мои попытки вызнать цель его появления в Лукошкино, но едва мы вошли во двор нашей авиастроительной компании, я тут же накинулся на царя-батюшку с вопросами:
— Ваше Величество, случилось что? А разве вам можно по городу ходить? А как вы сюда попали? На Горыныче? А личина эта ваша…
— Да погоди ты, Фёдор! – оборвал меня Кощей. – Всё расскажу, да мало того, еще и запоминать заставлю, а пока веди нас с Кузьмичем к чертежам. Взглянуть на них надобно.
— Тимофей Кузьмич, — протянул мне ладонь, размером с небольшую лопату, древнерусский здоровяк.
— Федор Васильевич. Очень приятно, — представился и я, стараясь не морщиться от боли в ладони, попавшей, будто в тиски. – Ангар у нас вот он. Сарай в смысле, где работы идут.
В сарае ангел-Кощей одобрительно кивнул головой, увидев стройку века и тихо проскрипел:
— Давай Федь, расчисть нам место у чертежей. Ненадобно никому тут знать, кто мы и зачем пришли.
— Ребята! – махнул я Борову и Свину. – Погуляйте немного. Сходите покурить минут на десять.
Ребятки слегка удивленно переглянулись, но оторвались от чертежей и послушно ушли на другой конец ангара. А Тимофей Кузьмич взял и действительно закурил. Вытащил трубочку, кисет, да так смачно запыхтел, что я чуть не подавился слюной. Курить вдруг захотелось просто невыносимо. Я даже подобрался поближе и с жадностью втянул в себя клуб ароматного дыма. Эльф хихикнул, порылся у себя за пазухой и протянул мне сигару:
— Держи, Секретарь, а то сейчас слюной изойдёшь.
Я с благодарностью выхватил из холёных пальцев сигару и тут же задымил. Гадость-то какая, горькая и крепкая! Фу!
— Давай, Кузьмич, изучай, — кивнул Кощей на чертежи, а сам отвёл меня на пару шагов в сторону. – Не будем мастеру мешать.
— А кто он такой, Ваше Величество? – тихо спросил я.
— Это, Федь — наилучший мастер по любым механизмам какого только в моём царстве-государстве найти можно. Голова у него… — Кощей в восторге помотал своей, — обзавидуешься! Любую нестыковку враз видит. Да оно и понятно — он у самого Леонтия Петровича во Флоренции в учениках лет десять ходил.
— Что за Леонтий? – удивился я. – Из Флоренции?.. Леонардо?! Да Винчи?!
— По ихнему – Леонардо, — кивнул Кощей, — по нашему если уважительно, то как раз Леонтий Петрович и будет.
— Офигеть… А что не так с чертежами этими?
— А вот сейчас и узнаем. Сомнения меня берут, Федь. Кузьмич с Леонтием несколько лет бились, пытаясь по небу порхать аки Горыныч, да только неважно у них получалось. Хотя… Магию они иноземную применяли, а тут, — Кощей снова кивнул на чертежи, — тут — наше колдунство, может и заработать.
— Ваше Величество, — взмолился я. – А не по теме вопрос можно? А как вы тут по Лукошкино гуляете-то свободно? Тут же и церкви и попы! Говорят же — вы на дух Лукошкино не переносите и если и можете тут объявиться, то только ночью, а?
— Говорят? – хмыкнул Кощей. – Вот и пусть говорят. А так… Чего бы это я, Федор Васильевич, попов каких-то боялся? А дураки пусть верят, что ходу мне сюда нет.
— Господин хороший! – прервал нашу беседу Тимофей Кузьмич.
Кощей живо подошел к нему:
— Ну? Полетит?
— Полететь-то полетит, — прогудел эксперт. – Ить только недолго и не высоко. Ошибка тута имеется, царь-государь, да и вообще намудрили мастера енти. Но идея хорошая, интересная. Пару месяцев покумекать — можно до ума довести. Наверное…
— А что не так-то? – заинтересовался я.
— А вот смотри, барин, — оживился Тимофей и начал тыкать черенком трубки в чертежи, увлеченно объясняя. – Вот тута крен они не правильно посчитали. Мачту опять же на три вершка больше чем надобно нарисовали. Корпус поширше надоть, поокруглее. Но енто мелочи всё, главное – амплитуда движения крыльев, хош убейси, а не будет соответствовать угловым скоростям, да опять же и радиусу виража, понимаешь, барин?
А как же. Каждое слово по отдельности — легко. А вместе…
Кощей в лёгком замешательстве всё же уточнил:
— Ты мне прямо скажи, Кузьмич, полетит или нет?
— Да хрен его знает, — вздохнул Тимофей. – Полетит, скорее всего. Но я бы в ём не рискнул отправляться в дорогу. А ты уж сам решай, государь.
— Понятно, — Кощей полез в карман и выудил увесистый мешочек. – Держи, Тимофей Кузьмич свою плату за знания… Подкинуть тебя домой?
— Спасибо, государь, — Тимофей довольно подкинул приятно звякнувший мешочек на ладони и подмигнул мне. – Сам доберусь. Мне еще надо по базару пройтись…
Ага, до первого же кабака, понятное дело.
— Пошли до ворот тебя провожу, — предложил Кощей и кинул мне: — Давай Фёдор, командуй, пусть продолжают мастерить.
Я махнул Борову и Свину и припустил за Кощеем.
— Ну, где у вас тут в тишине поговорить можно? – спросил Кощей, когда Кузьмич протиснулся сквозь калитку на волю.
— В дом извольте, Ваше Величество, — пригласил я. – Прикажете подать перекусить чего или пару бутылок чая откупорить?
— Не надо ничего, — отмахнулся Кощей.
— Да оно и к лучшему, — вздохнул я. – На те гроши, что у нас после оплаты всех расходов остались, только и можно купить, что три корочки хлеба.
— Вот неугомонный ты, Федька! – проворчал царь-батюшка. – Привёз я тебе денежку, привёз… Только, чтоб отчёт написал и в бухгалтерию сдал, понятно?!
— А как же, Ваше Величество, — обрадовался я. – И напишу и сдам! Вот тут голову пригните, а то ушибётесь еще. И ступенечка тут, осторожней, пожалуйста.
В горнице я уселся за стол, с печалью покосился на остывший самовар и подзасохшие уже пирожки, вздохнул, загрустив от несовершенства мира, и приготовился слушать царя-батюшку.
А царь-батюшка в облике милого парнишки разгуливал по горнице, знакомо заложив руки за спину:
— Дела у нас, Федь, грянули серьезные и очень не ко времени. То, что услышишь сейчас, никому передавать не надо. Михалыча в курс дела введешь и всё. Понял ли?
 — Без базара, Ваше Величество. Ой, пардон, нахватался от бесов. Понял.
— Угу, — Кощей продолжал вышагивать по тихо скрипящим доскам. – Помнишь, рассказывал я тебе о враге моём старинном?
— Вы про дракона того здоровущего? Фон… как его там?..
— Дракхена. Про него, собаку. Донесли мне люди мои верные, что собрался он войной на меня идти да еще в самое ближайшее время. А я, Фёдор, совсем пока не готов с ним побороться. Вот, — он неопределенно махнул рукой, — на корабли летучие была надежда. Думал, а ну как создать флот кораблей из двадцати-тридцати, да пушками мощными его вооружить. Выманили бы тогда Змея того, да врезали б ему одновременно со всех стволов. Вот это да, было бы дело. А тут… сам видишь.
— Да провалилась затея с флотом, — посочувствовал я. – А что теперь делать думаете?
— И так и сяк я прикидывал да размышлял и одно мне теперь остаётся, — Кощей остановился напротив меня и поднял вверх палец, — сгинуть на каторге Гороховской.
— Это как?! – я даже подпрыгнул на месте. – Зачем?!
— А вот так, господин мой Статс-секретарь. Нет меня, и фон Дракхен на земли мои не полезет. Ему не земли нужны, ему меня погубить надобно.
— Ну, так вы бы в другой стране схоронились, Ваше Величество. А то еще лучше – на другом континенте.
— Думал я, — отмахнулся царь-батюшка. – Найдёт и там. Это для него не проблема. А вот на каторгу в Сибирь, он не сунется.
— И почему же?
— Холодно, а главное – хлопотно. Да и эффекту мало. Какая же радость своего давнишнего грозного врага слабым и больным придушить? Нет не для того он веками свою месть вынашивал, он, гад, насладиться должен моей погибелью.
— Кстати, Ваше Величество, — задал я вопрос, давно меня интересовавший, — а вы же, простите, бессмертный. Что по паспорту, что, по сути. Как же вас погубить-то можно?
— А с какой целью интересуешься? — как-то особенно ласково протянул Кощей.
— Да ну вас, Ваше Величество… — обиделся я.
— Ладно-ладно… Тебе я верю, Федор Васильевич. Не как себе, но очень к тому близко. Цени.
— Ценю, Ваше Величество. И вы тогда меня, такого распрекрасного, цените.
— Вот такие мы с тобой ценные оказывается, Федь, — хмыкнул Кощей и уже серьезно продолжил: — Погубить совсем этот Змей меня не сможет это понятно. А вот развеять в мелкую пыль, так что я в тело возвращаться пару сотен лет буду, вот это — может. А мне бы этого совсем не хотелось, Федь.
— Да и мне, Ваше Величество, уж поверьте.
Остаться одному без такого мощного покровителя и щедрого работодателя?! Нет уж, увольте. За царя-батюшку грудью станем! Смерть гадам-драконам!
— Так что, Фёдор, — подытожил Кощей, — дорога у меня одна – на каторгу. Отсижусь с полгодика, а там видно будет. Может и придумаю что против Дракхена этого.
— А чем его вообще одолеть можно, Ваше Величество? Чего он боится?
— Силы боится, — не раздумывая ответил Кощей. – Вот кабы к тому мечу-кладенцу, что тебя на мосту до икотки напугал, еще бы и богатыря под стать подобрать…
— И вовсе не напугал… — обижено протянул я. – И уж точно не до икоты… А разве нет сейчас таких богатырей? Я читал в сказках, что спят они в горах каких-то, да часа своего дожидаются.
— Сказки, — презрительно махнул рукой царь-батюшка. – А если и завалялся где соня такой, то пойди его еще упроси на Змея пойти. А если он потом на меня меч повернет? Я же тоже не из ангельского сословия, тьфу-тьфу-тьфу.
— Ну-у… А еще чего он боится?
— Холода. Совсем не переносит и на зиму либо в спячку впадает, либо в южные края переселяется. Да и то это раньше так было, а сейчас отгрохал он себе дворец на стеклянной горе, да отапливает его мощно, дровишек не жалеет. И теперь может всю зиму во дворце не спать, сторожить его, да с девками забавляться.
— На стеклянной? Так может раз она такая хрупкая…
— Это она только так называется, — сразу понял мой замысел Кощей. – Крепкая зараза и скользкая.
— Дела, Ваше Величество… — протянул озадачено я. – Думать будем.
— Придётся, Федь. Иначе не только мне хана, но и Лысую гору под корень снесет этот Дракхен, а потом и за всё мое государство примется.
— А вы говорите, на полгода в тюрьму собираетесь? Значит за полгода нам надо придумать, как врага вашего одолеть.
— Нашего, Федь, нашего. Или ты думаешь, он тебя помилует?
— Я и думать о таком не хочу, — гордо заявил я.
— Ну и молодец, — одобрил Кощей. – А сейчас нам надо с тобой придумать, как бы мне в плен правильно попасть.
— Не понял, Ваше Величество… А в чем проблема? Руки вверх и шагом марш во дворец к Гороху сдаваться.
— Да, если бы… — вздохнул Кощей. – За столько лет тут уже схема отработана и никто меня вот так в плен брать не будет, дураков нет.
— Опять не понимаю, Ваше Величество, — покачал головой я. – Объясните, а?
А тут всё просто оказалось. Кощей же силой огромной обладает, ему Лукошкино с землёй сравнять, как мне тарелку пирожков умять. И это не считая сил колдовских, а в колдовстве Кощей тоже далеко не последний, а скорее — один из первых. Разумеется, никто не поверит в добровольную сдачу, а если и поверит, то как царя-батюшку, при его-то силушке, под стражей содержать если он любые цепи как паутинки рвет, а любую тюрьму вместе с фундаментом в пыль разнесёт? Поэтому с веками, а то и с тысячелетиями, выработался основной принцип пленения Кощея – брать его можно только в полном измождении. Правда и обратный принцип на случай побега Кощея тоже существует – дать ему хорошенько водицы напиться. Ведра три-четыре. И минимальный запас сил ему обеспечен. А Кощей и при минимуме сил натворить такого может… Уж с каторги ему сбежать тогда вообще плёвое дело. Кстати про казнь вопрос в последнее время тоже не стоял. Бессмертный же. Раньше, говорят, пытались да самыми разными способами, только пустое это занятие оказалось. Царь-батюшка восставал, силушку накапливал и шёл жестоко мстить обидчикам. Поэтому если засадить Кощея в тюрьму и было подвигом, то вполне таким безопасным. А вот казнить его так потом хлопот не оберешься. Да и головы вместе с царством своим.
— Понял вроде бы, Ваше Величество, — вздохнул я. – Как-то у вас тут всё сложно… Значит должны вас взять обессиленного, да лучше естественным путем – чтобы вас сил лишили, а не в канаве пьяным подобрали?
— Тьфу, на тебя, Федька! – обиделся Кощей. – Ты будто как не с царем разговариваешь. Ну какая канава, а? Обидно же… Вот отдам тебя Гюнтеру на воспитание…
— Я всё понял, Ваше Величество! Не надо меня Гюнтеру отдавать. Виноват, уж простите, не специально я.
— Ещё бы специально, — хмыкнул царь-батюшка. – Ладно, думаем и над этой задачей. А я пока домой отправляюсь.
— Понял, Ваше Величество, думаем, значит.
— Думай. И не болтай. Понял?
— Ага, Ваше Величество, понял. А что вы там про три мешка денежек говорили? На текущие расходы.
— От зануда ты, Федька, — Кощей кинул на стол вполне таких приличных размеров кошель, уж и не знаю где он его у себя в эльфийском этом наряде прятал. – Трать разумно, не шикуй, казна, небось, не безразмерная.
— А жаль. Вот бы зажили а, Ваше Величество?
— Ладно, Статс-секретарь, думай, работай, а мне пора. Горыныча еще покормить перед дорогой надо.
И ушел царь-батюшка в дорогу дальнюю, а меня просил не беспокоиться, не утруждаться мол, сам дорогу найдёт не маленький. Так прямо и сказал:
— Сиди, Федька. Сиди и думай о задачах, что я тебе загадал. А я пошёл.
Сел я думать. Раз подумал, другой… А ничего, довольно забавные ощущения! Шучу-шучу. Вот такой я задумчивый шутник. А если серьезно, то ничего я придумать не мог, даже элементарных идей не возникало. В принципе оно и понятно – слишком мало у меня вводных данных. Чтобы знать, как помочь Гороху Кощея одолеть, мне надо больше фактов. Вот почему я в детстве мало сказок читал, а слишком много резался в «Дум» по сетке? Ладно, вернётся Михалыч, его попытаю. Он у меня всё на свете знает.
Вот только проверить эти знания, когда Михалыч вернулся, я не смог. Потому что и говорить у деда толком не получалось, такой пьяный был. Завели его бесы в горницу, он постоял, покачался, как та тонкая рябина, поднял торжественно руку вверх и сказал:
— В-всё сделал… ик!.. внучек! За-в-втра жди. Только тс-с-с!
Он заговорщицки подмигнул самовару, потом удивленно уставился на поднятую руку, горестно махнул ей и полез почивать на стол. Я сходил в спаленку, принес деду подушку с одеялом, и уже собирался было последовать его примеру, только не на столе, конечно, как в горницу вошел Калымдай.
Я кинулся к нему:
— Ну как?! Всё в порядке?
— Всё хорошо, Федор Васильевич. Операция прошла успешно, задание выполнено.
— Ну, слава богам. А чего ж Михалыч так назюзюкался? Я понимаю, конечно, ему попировать там надо было напоказ, но не до такой же степени?
— А дедушка Михалыч вовсе и не напился на той гулянке, — заступился за него майор. – Это мы когда в Лукошкино въехали на него и нашло. То ли в телеге укачало, то ли хмель наконец-то из живота до головы дошёл, но только мы ворота проехали начал дедушка чудить. А так бы мы еще с час назад сюда прибыли.
— Ох, ты ж… Ничего хоть ужасного не натворил?
— Ну как вам сказать, Федор Васильевич... – замялся Калымдай. – Ничего критичного, так скажем.
— Уже легче. Рассказывай.
Калымдай задумался на секунду, видимо решая с чего начать, потом хихикнул, вспомнив что-то и доложил:
— Сначала всё спокойно было, Федор Васильевич. Как в город въехали, дедушка сразу послал в ближайший кабак одного из бесов за самогоном. Потом уже когда отъехали от кабака на пару улиц, а самогон закончился, дедушка стал орать, что самогон был прокисший и вообще дорого и велел разворачивать телегу, чтобы вернуться и набить морду кабатчику.
— Кабатчик-то хоть жив остался?
— Наверняка жив. Мы уговорили дедушку, что кабатчики все одинаковые. Ну не возвращаться же нам? Дедушка пробормотав, что это разумно, велел остановиться у ближайшего кабака и отправил туда бесов чинить разгром.
— Разгромили?
— Ну не весь кабак конечно… — замялся Калымдай.
— Понятно. А что же ты деда не остановил?
Калымдай посмотрел на меня удивленно:
— А вы сами пробовали когда-нибудь дедушку Михалыча остановить в таком состоянии? Я даже и пытаться не стал, успел только отвлечь его богословским диспутом от того, чтобы он самолично в кабак не отправился бесами руководить. Только зря я божественную тему поднял, ляпнул первое, что в голову пришло ну и вот…
— Ох… — я схватился за сердце. – После кабака пошли церкви громить?
— Ну что вы, господин генерал. Совсем, даже наоборот. Дедушка так проникся спором, оправдывая первородный грех…
— Это что же у вас за тема диспута была?! – поразился я.
— Да не важно, Федор Васильевич, к делу никакого отношения не имеет. Важно что дедушка Михалыч призвал бесов, аки фараон, который с перепою, надо полагать, увидевши странный сон, призвал мудрецов и волхвов со всего Египта… Тьфу, ты! Вот же тема какая прилипчивая!.. Виноват, господин генерал. Короче, позвал Михалыч бесов и повел их каяться, а заодно и креститься в ближайшую церковь.
— Твою ж дивизию… Бесы хоть успели убежать?
— Не успели. Но вовремя вручили дедушке Михалычу бутыль самогона, которую стащили для себя во время драки в кабаке.
— Фух… ну чуть легче…
— Чуть-чуть, Федор Васильевич, — согласился Калымдай. – Дедушка, когда и эту бутылку выжрал, про церковь сразу позабыл, но не про наш с ним диспут. Он снова стал что-то орать, а потом даже и петь про первородный грех и велел бесам поворачивать на Лялину улицу мол, он сейчас всё нам в деталях объяснит и наглядно покажет.
— Завтра ожидать огромных счетов от каждого публичного дома на Лялиной улице? – вздохнул я.
— Не доехали мы до туда, — успокоил Калымдай. – На полпути дедушка заметил собаку бродячую и кинулся ловить её мол, нам в хозяйстве она очень полезная будет, да и вообще симпапулечка — на Кощея похожа.
— А да, есть у деда такой бзик, — согласился я. – Он как переберёт, то всех собак готов в дом тащить. Не поймал, надеюсь?
— Не поймал…
— И слава богам.
— Дедушка бесов заставил её ловить. А они же ловкие да быстрые…
— И где же это чудо блохастое? — спросил я, заглядывая на всякий случай под стол.
— Не беспокойтесь, Федор Васильевич, нет здесь собак. Бесы, когда её поймали — дедушке вручили, он сразу кинулся её обнимать и мечтать, как он с ней на Гюнтера зимой ходить будет и как вы этому обрадуетесь. Но я ему вручил еще одну бутылку и когда он её допил, то сразу спать лёг. Прямо на собаку. А когда проснулся, то про собаку даже и не вспомнил, только удивленно посмотрел на неё и согнал с телеги.
— Всё?
— Почти, Федор Васильевич…
— Ох, нет, хватит с меня дедовых приключений! Живы и хорошо.
— Согласен, господин генерал. А кстати, — спохватился Калымдай и достал из холщевой сумки кипу толстых, бумажных листов, — показания от крестьян. И даже трех мелких купцов нашли, которых братья обидели.
Листы были исписаны мелким почерком и повсюду как кляксы виднелись пятна отпечатков пальцев.
— О здорово! Молодец, Калымдай, спасибо!
— Там не только на каторгу, там и на три смертных казни хватит, — похвалился Калымдай.
— Много от себя приписали?
— Да почти ничего, Федор Васильевич, они там и сами хорошо так набезобразничали.
На этой хорошей новости мы с Калымдаем и отправились спать. Благо комнат у кожевенника в тереме хватало. Я только подоткнул деду одеяло, поправил подушку, да поставил на лавку поближе к нему остывший самовар. С утра он точно пить захочет после местной-то самогонки, вот и будет ему маленькая радость.
 
* * *
 
Разбудил меня утром тот самый самовар, грохнувшись с лавки. Я как-то сразу понял, откуда это грохот идёт, вскочил, быстро оделся и ехидно улыбаясь, вошел в горницу. Самовар уже стоял на столе на самом краешке, а под ним на коленях стоял дед и открыв рот, жадно ловил струйку воды из носика самовара.
— «Хмурое утро», Алексей Толстой, – я подошел поближе, дабы получше насладиться картиной. — Хороший внучек у тебя, дед? Водичку тебе поставил…
— Отстань, Федька, — пробулькал Михалыч, с неохотой закрывая краник самовара и принимаясь копаться в своем безразмерном кошеле. – Да где же он?.. Зелье от поноса — вот… Зелье для поноса — вот оно… А где же мой елексир похмельный?.. Ёршик для ушей… Полбутылки пива… Подкова… Кто енто мне всякой дряни в кошель напихал?.. Факел… Зачем мне факел? А ладно пригодитси… Веер. Да большой какой... Гюнтеру подарю… А! Вот он!
Дед дрожащими руками извлёк небольшой флакончик и с рычанием вцепился зубами в пробку. Я отвернулся, зная уже, что сейчас произойдет. По стенам заиграли отблески искр, сыпавшихся с Михалыча — это такой побочный эффект у отрезвляющего эликсира, потом мелькнула короткая вспышка, громыхнуло, да не слабо так и сразу же послышался торжествующий вопль:
— Ага!!!
Я обернулся. Дед стоял подбоченясь, торжествующе смотря на меня:
— Вот так-то, внучек! Знатное зелье! Надо бы побольше запас сделать… А то с вами и совсем пьянчугой подзаборным станешь… А тут — глотнул, пострадал секунду и как огурчик! Наливай, внучек!
— Да ну тебя, дед. Чего это ты вчера так нахлестался?
— Для дела, внучек, токмо для дела… А где собачка? Такая лохматая с блохами? А ладно пёс с ней… Какие у нас на сегодня дела, Федь? Сейчас завтрак приготовлю и про дела поговорим.
— Погоди, деда, — остановил я его и присев за стол, кивнул на лавку. – Садись. Надо обсудить кое-что пока никто нас не слышит.
Михалыч опустился на лавку и внимательно уставился на меня, озадаченный моим серьезным тоном.
— Вчера Кощей сюда приходил — проблемы намечаются. Денег привез на расходы. Кстати, деда, возьмешь на себя все эти финансово-хозяйственные хлопоты? Ну бесам и мастерам кормёжку обеспечить, чтобы от работы не отвлекались, ну и всё остальное?
— Кощей, — коротко напомнил Михалыч.
Ну рассказал я ему и про облом с летательной лодкой и про того змея огромного и про то, что надо нам придумать как бы поестественнее царя-батюшку на каторгу упечь. Да еще и вдвоём придется всё это делать и никого в курс дела не вводить.
Дед долго молчал, я даже забеспокоился, не заснул ли он вот так с открытыми глазами, но он наконец-то вздохнул:
— Дело ясное, Федь, что дело тёмное. С летучим кораблем я ить так сразу и помыслил, что ничего хорошего из него не выйдет. Про гада того Дракхена я много слышал и скажу тебе, внучек — опасный енто противник. Не по зубам нам будет.
— А с пленением Кощея есть идеи?
— Подумаем. Давай только, внучек, дела по порядку разгребать будем. Я так мыслю, что Кощеюшку мы на каторгу не сегодня отправлять будем. Посему пока насущными делами давай заниматьси.
— Я, Михалыч, с этой каторгой совсем не понимаю. Ну как он спокойно на неё идёт? Да и ты что-то совсем не дёргаешься.
— А чего дёргатьси? Чай и царю-батюшке не впервой по тюрьмам шататься, да и я попривык к ентим его отсидкам.
— А мы как же без Кощея?
— Перебьёмси, внучек. Заодно и отдохнём от начальства. Ты лучше о сегодняшнем дне думай.
— А что сегодня? Сегодня у нас затишье, дел никаких нет.
— Да неужто? А участковый?
— А что с ним не так? – удивился я. – Олёна его сегодня на постоялый двор наведёт, он туда съездит, всех арестует и дело в шляпе.
— Вот когда ты, внучек, думать начнешь? И учу тебя с утра дотемна и рыбку пользительную для мозгов подсовываю, а ты временами ну тупее бесов Аристофановых.
— Ну чего ты, дед? – обиделся я. – Просмотрел я что-нибудь, так и скажи, чего обзываться-то?
— Ты же начальник… — начал было Михалыч, а потом махнул рукой. – Сам подумай, внучек, начнет арестовывать участковый в кабаке том весь лихой люд, дойдёт дело до братьев ентих, поганцев, да и отпустит он их.
— Как так? А доказательства?! Вот же они лежат у меня спокойно… — я осёкся.
— Дошло, — удовлетворённо кивнул головой дед. – Есть в Африках животинка такая смешная, жирафой обзывается…
— Ой, ну хватит, дед. Понял я, понял. Тупой у тебя внучек, осознал я.
— Не тупой, а неуч, — важно поправил дед. – Как думаешь бумажки енти участковому отдать?
Я задумался:
— Ну-у… Можно тупо на милицейский двор через забор подкинуть, а?
— Тупо, внучек, — согласился дед. – Енто ты верно сказал. Стрельцы бумажки на самокрутки и пустят, а то еще похуже куда приспособят. Лично в ручки холёные участковому их вручить надо.
— Ну схожу и отдам ему… Хотя в городе мне не стоит с ним видеться… А давай, дед, как он соберется с облавой ехать, я его на полпути на постоялый двор и встречу?
— Вот теперь вижу – весь в меня пошел внучек, — закивал дед. – А то всё тупой да тупой, неуч да неуч… Так бы взял штакетину, да по горбу бы раз двадцать и съездил бы для просветления в мозгах!
— Ой, ну хватит, дед.
— Да я еще ить и не начинал… Ладноть связывайся с Олёнкой, узнавай обманула она уже участкового или нет, а я пойду о завтраке побеспокоюсь… А ты умывался сегодня, Федька? Вот вижу же, что нет! Ну-ка марш паршивец во двор я полью тебе!
— Пить тебе деда нельзя, — проворчал я для проформы, а сам уже встал и с удовольствием потянулся. – Ты на утро после пьянки слишком активный становишься. Всё шпыняешь меня бедного и несчастного…
— Иди ужо несчастный, — дед врезал мне по спине полотенцем.
Я взвизгнул, отпрыгнул к двери и показал деду язык:
— Не догонишь, не догонишь!
— Ну, чисто дитя малое… — прозвучало мне в след. – Секретарь царя-батюшки, растудыть вас обоих…
 
* * *
 
На встречу с Никитой мы отправились уже ближе к вечеру.
Ранее прибегала Олёна и, хихикая, рассказала, как ходила в отделение подавать официальное заявление о пропаже колечка. Как строила глазки участковому и тот, похоже, втюрился в неё по уши. А сама при этом была очень довольная и очень смущенная. Даже на её смуглой коже румянец отчетливо выделялся. Я тогда еще подумал, что, похоже, тут без взаимности не обошлось. А было бы прикольно посмотреть на роман мента и бесовки, прямо голливудский сценарий!
А когда Калымдай сообщил через булавку, что во дворе милицейского отделения собираются стрельцы и явно готовятся в дорогу, то мы с Михалычем быстро собрались, прихватили с собой пару бесов на всякий случай и быстро рванули из города по Кобылинскому тракту.
Я с удовольствием одел на встречу свой европейский костюмчик — надоело в обносках ходить, да и вдруг Варя по дороге попадется…
Варя не попалась, зато попались любопытные стрельцы на городских воротах.
— А ты, барин кто такой будете? – остановил нашу компанию стрелец в лихо заломленной на бок шапке.
— А енто — барон фон Дрангнахостен, — тут же шагнул к нему Михалыч. – Из самого Блюдомврежского королевства!
— Из самого Блюдю… Блюдя… этого самого?! – поразился стрелец.
— Я-я, — подтвердил я надменно.
Михалыч шагнул поближе к стрельцу и тихо произнёс:
— Золотишко, грят на Смородине нашли, прямо россыпью слитки валяются! Бояре пока лаются между собой кому золото добывать, а ентот барон уже кого надо подмазал, теперь едет осмотреться, где лучше шахты рыть.
— Я-я, — кивнул я головой. – Геология, минералы, мезозой! Матка, яйки, партизанен!
— Пойдем мы, внучек, — шепнул дед стрельцу. – Злющий немчура, аки мой кум с бодуна. Чуть что не так, сразу бежит царю жаловаться.
— Давай, дед, проходите, конечно, — и промолвил задумчиво нам вслед: — Золотишко, говоришь?..
— Ну, дед, — заржал я, когда мы отошли от ворот. – Спровоцировал ты золотую лихорадку в Лукошкино! Сейчас полгорода побежит участки золотоносные столбить!
По Кобылинскому тракту мы прошли совсем немного, до первого пня на обочине и я категорически отказался идти дальше. И так сойдет. Потом же еще назад возвращаться.
Я как мог удобно устроился на пеньке, а бесы с дедом укрылись в кустах. Дед для солидности выдал мне сигару, а прикурить не предложил мол, сигар мало осталось, экономить надо. Да не больно-то и хотелось.
Никита со своими стрельцами ехали верхами, и я с удовольствием отметил для себя, что я на Максимилиане держался более уверенно, чем участковый. Без всякой ложной скромности скажу — даже более грациозно и изящно, вот так вот.
— Огоньку не найдется? – встал я с пня, когда отряд подъехал почти вплотную.
Стрельцы тут же насторожились и поправили кто сабли, кто бердыши, а кто и пищали перехватил поудобнее. Как-то неуютно тут у них на дороге. Все нервные такие...
Никита, узнав меня, тут же приказал:
— Еремеев! Давайте проезжайте чуть далее. Там меня подождёте, пока я с этим гражданином побеседую.
Еремеев нахмурился, но кивнул и махнул рукой стрельцам.
— Ты что офонарел?! – зашипел Никита, едва мы остались одни. – Уже среди бела дня маякуешь тут на глазах у всех!
— Да я же не просто так! Я официально, по делу.
— Да ну? – удивился участковый, а потом в лоб спросил: — Ты чертежи похитил?
— Даже пальцем к ним не притрагивался! – возмутился я. И это была чистейшая правда. Я только заглядывал в них.
— А почему не спрашиваешь, что за чертежи? – ехидно ухмыльнулся Никита.
Я заухмылялся в ответ:
— Во-первых, я вообще ни к каким чертежам не прикасался, а, во-вторых, и так всё Лукошкино обсуждает, что у Гороха чертежи летучего корабля спёрли.
— Ладно, разберёмся. И что у тебя за дело?
— Ты же сейчас на постоялый двор едешь? Малину брать?
— Следишь за мной?
— Редко и по необходимости, — признался я.
— Ну, допустим, еду и что?
— Ну вот… Никит, помнишь я тебе про девушку из монастыря рассказывал и про братцев её?
— Боярского рода которая? Помню.
— Ага, Зубова Варвара. Так её братцы там, на малине сегодня будут.
— Интересно… — протянул Никита. – И что ты от меня хочешь?
— Исключительно официальных, правозащитных действий хочу. Вот, — я протянул ему сумку, — полюбуйся на подвиги этих кадров.
Участковый взял сумку, пробежал глазами один лист, хмыкнул, взял второй, взглянул на меня, вернулся к первому:
— Сам сочинял?
— Да ну тебя, Никит, — обиделся я. – Там же отпечатки и свидетелей и потерпевших в качестве подтверждения есть. Не веришь — сам поезжай да проверь, заново людей опроси.
— Ну, допустим, — он продолжал листать. – Да тут, если всё это правда, то не сносить им головы.
— Ага, а вот тут я к личному уже перехожу, — заторопился я. – Варя… ну Варвара Зубова… Ну чего ты опять ухмыляешься?! Она, короче очень меня просила в живых братцев оставить. Ты же со своим Горохом в хороших отношениях? Может, посодействуешь? Пожизненной каторги им вполне хватит.
— Посодействовать-то могу, — вздохнул Никита, — только это от настроения царя зависит. Может и взбрыкнуть и лично побежать им головы рубить. Но попробую. – Он помолчал и доверительно произнёс: — Знаешь, мне и самому все эти смертные казни как-то не очень.
— Ну, тем более.
— Хорошо. А тогда ты мне про чертежи всё же намекни – кто их украл.
— Кощей, — спокойно произнёс я. – Не сам, конечно, но по его приказу их выкрали.
— Ага! – обрадовался Никита. – Я так и знал! Сразу на него подумал! Кому еще корабль такой понадобиться мог?
— Да и Кощею он особо не нужен, — заявил я. – Так, побалуется да бросит.
— Да ну?
— Дело говорю. Вот увидишь.
— Разберемся… А чертежи?..
— Да и чертежи вернёт, — успокоил я.
— Хорошо бы, — протянул Никита. – А то меня дума боярская уже поедом ест с этими чертежами.
— Никит, — вернулся я к больной для меня теме, — а ты не в курсе как тут дела с этими боярами обстоят? Ну, если засудят братцев этих, что дальше с Варей будет, с её поместьем?
— Понятия не имею, — пожал плечами участковый. – Совершенно в этом не разбираюсь.
— А ты не мог бы у Гороха узнать так, издалека?
— Ну, можно, наверное, — он снова пожал плечами. – Ладно, если это всё, то мне пора. Скоро уже темнеть будет.
Распрощались мы вполне мирно, почти дружески. Он поехал бандитов воевать, а я с Михалычем и бесами возвратились в Лукошкино.
На воротах в город того стрельца, которому про золото сказку рассказали, уже не было, сменился, наверное. Жаль, а я такую историю заготовил…
 
* * *
 
Разбудила меня Варя.
Я открыл глаза и увидел над собой бездонное небо синевы её глаз.
— Молчи, — строго прошептала Варя и наклонилась надо мной.
Я задохнулся от восторга и счастья и, обхватив ее за плечи, прижал к себе. А она вдруг дёрнулась, пытаясь отстраниться, но я совсем не собирался выпускать своё счастье из рук и только посильнее прижал её к себе. Она затрепыхалась в моих объятиях, но вдруг врезала мне по уху и хрипло произнесла:
— Федька, совсем ополоумел али тебе Гюнтер приснилси? Отпусти, внучек, не доводи до греха, ить я тебе сейчас в печень побудку устрою!
— Михалыч?
— Нет, внучек, это я, твоя Варька.
— А как ты узнал про Варю?..
— Что?
— Ну… — я начал потихоньку просыпаться и светлый Варин образ растворился в грубой действительности в лице Михалыча.
— Совсем ты, Федька на Кощеевой службе тронулси… — горестно вздохнул дед. – А всё енто от…
— Знаю-знаю, — отмахнулся я, — от недоедания.
— Вот и пошли завтракать, — подытожил дед.
Только сначала он меня выгнал во двор и долго поливал холодной водой из бочки. А может там микробы, а?! Да и пневмонию так заработать легко… Хотя тогда снова поваляюсь, отосплюсь.
К завтраку подтянулись и Калымдай с Аристофаном. Олёна по булавке сообщила, что попозже подойдет. А Маша, как обычно, когда попадала в Лукошкино, все свободное время старалась проводить с Кнутом Гамсуновичем.
Я сел на своё привычное место и торопливо потянул к себе тарелку с блинами. Знаю я своих соратничков, оглянуться не успеешь, как придётся голодным весь день ходить до самого обеда. Хорошо, если дед сжалиться и даст бутерброд для легкого перекуса.
— Это… босс, — Аристофан поставил на стол увесистый мешочек. – Твоя доля, босс.
— Что еще за доля? – я от удивления задержал руку с блином, не успев донести его до рта.
— Да мы тут в натуре с лавочниками бизнес конкретный замутили, — бес запихнул в пасть сразу круг колбасы, торопливо прожевал и проглотил. – Они там типа разборки друг с другом устроили и нас разрулить попросили.
Калымдай усмехнулся, а Михалыч покачал головой.
— Вот прямо пришли и в ножки вам поклонились мол, бесы дорогие, а разрешите спор наш, а мы вам за это денежку дадим, так что ли?
— Не, босс, мы же не сявки какие. Они там, в натуре уже улица на улицу идти хотели, места на базаре не поделили. А мы тут типа мимо шли…
— Ага. И вы решили вступиться за тех и за тех, морды и тем и тем набить, а за это плату взять? – я отодвинул блины. Всё, блинов я наелся. Что у нас там еще есть?
— Да ну, босс… — Аристофан подхватил отодвинутую мной тарелку с блинами. – Мы за бабки не дерёмся. Ну, почти. Они нас наняли пожечь друг друга на фиг.
— Что?! Да вы же всё Лукошкино спалите в этих разборках!
— Не, босс, не спалим. С огнём шутки плохи.
— И на том спасибо за понимание техники безопасности… Дед, а что ты там миску от меня подальше отодвигаешь? Котлеты? Не кошерные? Это Калымдаю нельзя, да и Аристофану тоже. Ну-ка дай я проверю, чего ты такого не кошерного в котлеты напихал... Аристофан, возьми еще блин… да, можно два… и расскажи, чем дело закончилось, а то я не пойму никак.
— Они там, Федор Васильевич, — вмешался Калымдай, — никого не пожгли, не беспокойтесь… А давайте я вам бутерброд, а вы мне котлету? С колбасой бутерброд, вкусный. Ага, спасибо… Ням! Бесы просто свели в итоге всех лавочников вместе и предложили для экономии сжечь их всех сразу. Мол, так гораздо дешевле и проще получится… Михалыч, подай, пожалуйста горчичку… ага, спасибо…
— Ничего не понимаю, — я торопливо прожёвывал третью котлету, — а деньги тогда за что дали?.. Нет, Аристофан, котлеты не вкусные. Отрава просто… Честно... Правда… Ой да на, на, пробуй…
— Деньги, Федор Васильевич, — ухмыльнулся Калымдай, — за доброту и справедливость дали… Еще один бутерброд махнём на котлету?.. Вот спасибо! Лавочники после радикального предложения бесов сразу решили помириться, а чего им еще оставалось? Жить-то всем хочется. Ну а бесы стребовали с них и за примирение сторон и за сохранение в целости имущества и жизни. В итоге всё разрешилось ко всеобщему удовольствию. Ну, почти. Бесы точно довольны остались.
— Не ну а чё, босс? – оскалился Аристофан. – Мы же не обманули никого в натуре, да еще типа и мир им принесли. И пальцем же никого не тронули, отвечаю! А теперь еще раз в неделю будут к ним пацаны приходить, рассказывать об энтой… ну как её?
— Противопожарной безопасности, — подсказал Калымдай.
— В натуре! – обрадовался бес. – Не бесплатно, конечно.
— Вот вы, жуки! – я восхищенно покрутил головой.
— Но это еще не всё, — Калымдай протянул кружку Михалычу. – Дедушка, плесни чайку, пожалуйста… Бесы, Федор Васильевич, разработали целый курс лекций и не только об опасности случайного возгорания, но и о защите имущества от стихийных бедствий, личной безопасности, методы неуплаты налогов в царскую казну, тактику боя на случай нападения врагов на город, тактику боя при захвате чужого города, лекции о международном положении, семинар по рукопашному бою и скоростному бегу, ну и практическое занятие по самогоноварению.
— Платные курсы, конечно же, — кивнул я.
— Без базара, босс, — подтвердил Аристофан. – Другие лавочники со всего города тоже реально просят нас типа лекции им провести.
— Прямо вот просят? А ладно, всё с вами ясно, рэкетиры Лукошкинские. А деньги эти ты Аристофан на свой отряд потрать. Одежду там, еду хорошую парням, оружие или еще что, понял? Только на самом деле на отряд потрать, не пропей, ясно?
— Спасибо, босс в натуре. Пацаны реально заценят… Босс, а что ты там про страхование рассказывал? Типа интересный проект…
Но ответить я не успел — дверь скрипнула и в горницу проскользнула Олёна.
Дед сразу засуетился:
— А ну-кась, внучка, садись к столу живо. Набегалась, небось. Я вот тебе сейчас и блинчиков с медком и колбаски со свежим хлебушком, да чайку духмяного, сладкого.
— Спасибо, дедушка Михалыч! Только я на базаре уже перехватила…
Ага, дедушка Михалыч прямо сразу сел и ручки сложил. Сейчас! Кушай, Олёнушка, кушай, не одним же нам тут под тиранией деда страдать!
Одно удовольствие было со стороны понаблюдать, как дед издевается со своим принудительным кормлением. Он впихнул в девушку пять блинов и, не дав ей опомниться, закинул в неё два бутерброда с колбасой. Утрамбовал хорошенько, попрыгал сверху утаптывая и запихнул чудом уцелевшую котлету. Вздохнул удовлетворенно, налил кружку чая и подсел поближе с блюдечками варенья наготове.
Стоны, вздохи, жалобы, плач… Ничего Олёне не помогло. В конце концов она откинулась на стену, благо лавка близко к стене стояла, тяжело вздохнула, посмотрела на нас осоловевшими и совершенно коровьими глазами и тяжко произнесла:
— Му-у-у…
Вру, конечно. «Ох» она сказала. Но прозвучало это очень похоже на древнерусский коровий язык. Я знаю, я тут разного уже наслушался.
Где-то через полчаса, когда Михалыч успокоился, а все немного пришли в себя после завтрака, Олёна наконец-то смогла нам рассказать последние новости.
— Участковый вчера весь постоялый двор заарестовал, — Олёна с опаской посмотрела на кашлянувшего Михалыча, но тот сидел спокойно. – Несколько человек на месте зарубили. А братья Варвары Никифоровны сразу же во всем сознались едва Никит… участковый их допрашивать начал.
— Слабаки в натуре, — хмыкнул Аристофан.
— Просто — босяки, — поправил его дед.
— А вот Настасью милиция упустила, — продолжила Олёна. – Она меня сегодня уже на базаре отыскала, убить грозилась за то, что я её подставила.
— Вот как? – озаботился я. – Наверное, стоит Аристофановым ребятам взять её на себя.
— Не надо, батюшка Секретарь, — улыбнулась ласково Олёна. – Что такое девка, пусть и разбойничья против бесовки?
— Думаешь, сама справишься?
Все дружно фыркнули.
— Ладно… Интересно, как там Горох суд с этими братцами проведёт?.. А так дел у нас пока спешных нет, но вы не расслабляйтесь. Доверительно вам сообщаю, что через пару-тройку дней готовится большая и сложная операция. А сейчас все свободны. И да, Аристофан, ты всё-таки сильно не наглей с лавочниками в Лукошкино. Мы тут не для этого.
— Без базара, босс.
Ребята ушли, а мы с Михалычем остались вдвоём.
— Деда, ты по Кощеевому делу ничего не придумал? Ну, как его в изможденное состояние привести?
— Думаю, внучек. А только, чтобы енто нам у его самого, злодея нашего, не спросить бы, а?
— Да неудобно как-то… Я вчера его про бессмертие спросил, так он меня сразу во враги чуть не записал мол, собираюсь тайну его выведать. Наверное, с целью свергнуть его, а самому трон занять.
— Рассчитывай на меня, внучек ежели надумаешь! – хихикнул дед. – А с бессмертием тут всё просто.
— Да ну?! Расскажи, деда, а?
— Да просто он ить — бессмертный. Не умирает, хош стреляйси. А как да почему? Оно тебе надобно, внучек, тайны колдовские знать?
— Да не, просто интересно… О, Маша вызывает! Подключайся к нам, деда!
— Мсье Теодор? – послышалось у меня прямо в голове. – Ау?
— Здесь я, Машуль и Михалыч тоже на связи. Как дела у тебя?
— Бонжур, мсье Теодор, — откликнулась вежливая Маша. – И вам бонжур, дедушка Михалыч.
— Здравствуй, внучка! – отозвался дед и подмигнул мне. – Ты там еще не всю кровь из посла выпила?
— Фи на вас, дедушка Михалыч. А вам, Теодор, я настоятельно советую сделать отвар прополиса, я вам потом дам полный рецепт.
— А мне зачем? – удивился я.
— Это – чудодейственное средство, мон ами. Моя троюродная бабушка по папиной линии, будучи возлюбленной знаменитого Парацельса, получила от него сей рецепт и вполне успешно пользовала этим отваром своего прадедушку. По крайней мере, тот перестал терроризировать семью, ругаться на инквизиторов по-китайски, гоняться за рыжими кошками, чтобы научить их правильно ловить мышей, а так же вычёсывать и есть свою перхоть.
— Маша, ты здорова? – осторожно спросил я. – А какая связь между мной и этим волшебным лекарством?
— Не волшебным, а чудодейственным, — строго поправила меня вампирша.
— Да пофиг.
— Фи. А связь, мсье Теодор самая прямая. Кому же, как не вам придется отпаивать этим отваром нашего дедушку Михалыча? Вы же видите, как ему с каждым днём, становится всё хуже и хуже. Старческий маразм, мон шер, это не шутки!
— Вот чего, внучек, она опять ко мне цепляитси?! – завопил дед.
— Ты первым начал, дед, — рассудил я, когда прекратил хихикать. – Есть новости, Машуль?
— Есть, мсье Теодор. Сейчас состоялся суд над ле криминель, в числе которых были и братья вашей Вари. В качестве наблюдателя от цивилизованной Европы там присутствовал и мой Кнутик. Он, при посильной помощи участкового, уговорил местного царя Гороха заменить этим братьям плаху на пожизненную каторгу.
— Ага, отлично!
— А всё-таки зря вы, мсье Теодор обещали Варе неприкосновенность для братьев. В следующий раз обязательно подумайте хорошенько, перед тем как давать очередное обещание. Иначе вам придется в двойном количестве тот отвар чудодейственный делать. Для дедушки Михалыча и для себя.
— Ой, ну Маш! Ну, понял я, понял. Сколько вы еще меня шпынять этим будете?
— Как вы, Теодор, быстро схватываете местные вульгаризмы… Ну что это за «шпынять»? Вы же глава крупного отдела…
— Маша!
— А еще и перебиваете постоянно…
— Маш, есть еще новости? А то нам на задание пора. Дед уже саблю отполировал, а теперь пищаль начищает.
— В кабак собрались, мон шер?
— Маша!
— Ну, хорошо, хорошо… Ваши моральные качества и постоянная деградация пусть на вашей же совести и остаются, мон шер Теодор. А я вам лучше новость про вашу Варю расскажу, если вы захотите её услышать. Я имею в виду — новость услышать, а не Варю, как вы могли подумать. Хотя возможность услышать и увидеть дорогую Варвару Никифоровну у вас тоже имеется.
— Р-р-р!!!
— Вы себе собачку завели, Теодор? Или это дедушка Михалыч… Всё-всё, не надо так кричать, рассказываю. Эта пародия на монарха — Горох, после суда велел Варваре Никифоровне предстать пред его очи. За Варварой Никифоровной было подтверждено её право на родовое поместье и сегодня боярыня Зубова отправляется в свои земли, чтобы мудро распоряжаться там хозяйством во славу своего государя.
— О отлично! Спасибо, Машуль!
— После всех ваших заявлений о высоких чувствах к мадмуазель Вари, я крайне удивлена вашей, Теодор, радостью предстоящей разлуки с ней. Хотя, это лишний раз подтверждает, что все мужчины…
— Маша!
— Ох, как же меня утомляет этот разговор… Ничего личного, шевалье, просто констатация.
Дед знаками показал мне, что когда Маша попадёт в его старческие, но еще крепкие руки, то он сначала удавит её, потом будет бить по голове чем-то (я не разобрал чем именно) тяжелым, потом будет бить головой об это что-то тяжелое, а после всего этого будет прыгать на ней… секунду, попрошу повторить, а то освещение тут плохое… да, действительно будет прыгать на Маше и топтать её сапогами.
Я так же жестами показал деду, что я следующий сразу за ним, а сам собрал волю в кулак и ровно спросил:
— Маша, а когда Варя уезжает из города?
— А вам это и правда, интересно, мсье Теодор? Всё-таки какие-то чувства остались?
— Машенька, — ласково спросил я. – А у тебя подпись большая? Много места занимает?
— А к чему такой странный вопрос, мсье Теодор? – насторожилась наша вампирша.
— Мне просто заранее знать надо, сколько места для твоей подписи оставить в приказе на твоё увольнение.
— Кнут Гамсунович благородно предоставил мадмуазель Варе свою карету и сегодня после обеда мы отвезем боярыню Зубову в её поместье, — отрапортовала Маша.
— А за полчаса до вашего выезда…
— Я сообщу вам, господин Захаров по булавочной связи.
— Умница, Маша. До связи. Целую, Фёдор.
И я отключил булавку.
— Прибью я её внучек, как есть прибью, — протянул задумчиво Михалыч, а потом вдруг гордо задрал нос к верху. – Моя школа!
 
* * *
 
После обеда, переодевшись в европейский костюм и тщательно расчесав волосы, я с нетерпением ожидал сигнала от Маши.
«После обеда», кстати, в данном случае не имелось в виду время после полудня. Я говорю про обед, который меня заставил съесть дед, почти сразу после небольшого перекуса «от нервов». Ну как бы то ни было, а я был готов к встрече. И ужасно волновался.
— Ну, хватит тебе метатьси из угла в угол, внучек, — не выдержал дед, сочувственно глядя на меня. – Пойдем-ка лучше погуляем, развеишьси маленько…
— А Маша вдруг свяжется?
— Так мы в нужную сторону гулять пойдём, — хмыкнул дед. – От Немецкой-то слободы до восточных ворот только одна дорога. Мимо не проедут.
Я всё время торопил Михалыча и наша прогулка сразу же превратилась в скоростной пробег «Колокольная площадь – Восточные ворота». А вот недалеко от ворот, где мы нашли вполне удобное место для ожидания на небольшом пяточке между избами, нам пришлось простоять довольно долго. Дед даже успел сбегать за пряниками и квасом. От нервов, понятное дело, а я успел их быстро уничтожить. Нервам не помогло, но на душе стало немного легче, хотя в животе — тяжелее. Но эта тяжесть не помешала мне довольно резво выскочить на дорогу, когда вдалеке послышался стук подков об утрамбованную землю и громкий скрип колёс. Ох уж мне этот гужевой транспорт.
Да, это была карета посла.
Поравнявшись со мной, карета остановилась и в окошке показался белый пышный парик посла. Ну и голова, на которую был напялен парик.
— Добрый день, господин Захаров! – вежливо улыбнулся мне посол.
— Добрый день, господин Шпицрутенберг! – так же вежливо ответил я.
Дверца с другой стороны хлопнула и, обойдя сзади карету, передо мной оказалась Варя. Сегодня на ней было простое, но очень симпатичное платье по стандартной древнерусской моде. Перед тем, как снова утонуть в её глазах, я заметил еще только носки красных сапожек, да длинную косу, покачивающуюся за спиной.
— Здравствуй, Варя.
— Здравствуй, Федя.
В окошко кареты, потеснив посла, высунулась любопытствующая физиономия Маши и я, едва сдержавшись, чтобы не показать ей кулак, пробурчал:
— Давай отойдем немного? А то любопытных развелось…
Мы отошли на несколько шагов и я, не придумав ничего умнее, спросил:
— Ты как, Варюш?
— У меня всё хорошо, — тут же ответила она. – Это ты помог моих братьев на чистую воду вывести?
— Ну-у… Не только я…
— Спасибо.
— Да не за что… А ты… Домой, да?
— Ага. Надо в порядок поместье привести, да всё к свадьбе подготовить. Ну, ничего, время до Красной горки еще больше полугода, успею.
— К к-к-какой свадьбе?!
— Ну как же, — Варя отвела взгляд. – Я теперь боярыня, слуга царю. Найдут мне мужа из какого-нибудь захудалого рода, нарожаем детишек на радость государю, и будет мой род и далее верно служить Отечеству.
— Да вот — фиг.
— Что?!
— И царю твоему — фиг, — меня вдруг будто заковало в лёд. Не осталось никаких чувств, только холодная злая логика и абсолютная уверенность, что Варя будет только моей. – И всем захудалым и не захудалым родам — фиг. А дети наши, когда вырастут, сами будут решать, кому служить. В этом их неволить не будем.
— Ты… ты… — Варя сжала кулачки и снова уставилась мне в глаза упрямым взглядом. – Ты что такое говоришь?!
— А что, думаешь, стоит заранее определить наших детей на чью-нибудь службу? Ну не знаю… Давай подумаем, посоветуемся…
— Ты… — она вдруг кинулась ко мне, прижалась всем телом, а потом так же резко отодвинулась, поднялась на цыпочки и коротко чмокнула меня прямо в губы. – Дурак!
И она так быстро развернулась, что я даже не успел заорать от счастья. Мелькнула взвившаяся в воздух коса и очаровательная фигурка моей Вари уже скрылась за каретой. Кучер щелкнул кнутом, карета заскрипела дальше, а я так и остался стоять возле дороги, улыбаясь во весь рот.
— Весь в меня, внучек, — гордо сказал дед. – Ить только так с ними и надо!
— А? Что?.. А деда… Пошли домой?
Вечером прибежала Маша, принесла нам маленький бочонок немецкого пива и гору сосисок.
— Искупила вину, — кивнул дед, орудуя над бочонком.
— Отмазалась, — согласился Аристофан, протирая краем рубахи глиняную кружку.
— Всякий имеет право на ошибку, — заметил Калымдай, высыпая сосиски из корзинки на широкое блюдо.
— А я пиво не пью, — загрустила Олёна и стащила сосиску.
— Наливайте, — подытожил я.
А еще Маша доложила, что Варю благополучно доставили домой, и она там сразу принялась хозяйничать.
Мы подняли кружки за любовь, потом за Кощея, за Канцелярию, за мир во всём мире, за то «шоб они все сдохли!» и на этом пиво закончилось. Аристофан вылез с предложением сбегать за самогоном, но его строго отчитали, заставили мыть кружки, а потом все дружно разбрелись по комнатам и завалились спать.
 
* * *
 
Разбудил меня слаженный дует лауреатов конкурса «Голосистый садист».
— Внучек, просыпайси! – шипел дед, держа у меня перед лицом зеркало с костлявой рожей Кощея в нём. – Сам царь-батюшка с тобой изволют пообчаться, а ты дрыхнешь как Горыныч после восьмой коровы.
— Не знаю никакого Горыныча, — пробурчал я, снова закрывая глаза.
— Куда?! Куда? – заволновался в зеркале царь-батюшка. – Федька! Не спать!
— Вот учишь их, учишь… — вздохнул дед, исподтишка пихая меня сухеньким кулачком в бок. – Мы вот, молодыми были, так сразу, еще не успели петухи пропеть…
— У-у-у! Дед! Больно же!
— По печени ему засади, Михалыч — весь сон как рукой снимет.
— Не надо по печени, — твёрдо заявил я. – Слушаю вас внимательно, Ваше Величество, доброе утро.
— Давай, Федь, просыпайся и дуйте с Михалычем ко мне. Будем думку нашу думать. Горыныч через пару-тройку часов у вас будет. Всё ли понял?
— Абсолютно, Ваше Величество.
Кощей отключился, а я недовольно протянул:
— И вот стоило меня будить? Передал бы через тебя, дед, а я бы еще часок точно поспать мог бы…
— Ну чего ты ворчишь, Федька? Не юный отрок, а прям какой-то…
— Какой-то кто, Михалыч?
— Вот я щас тебе… Марш умываться, паразит!
Доброе утро, страна ага. Но бодрит.
Про завтрак я вам и рассказывать не буду. Всё как всегда. Принудительное обжорство в особо тяжких размерах. Спасибо Калымдаю, который утащил у меня половинку запеченного поросенка да Аристофану, сумевшему незаметно для деда частично освободить мою тарелку от особо опасных для моего желудка расстегаев.
Но потом все равно пришлось с полчасика поваляться на кровати, покурить, дожидаясь пока поглощённая еда гармонично уляжется в пузе. Так что на встречу с Горынычем мы вышли как раз вовремя.
Я вынужденно переоделся в обычную местную одежду и, просочившись через калитку на улицу, сонно разглядывал небольшие облака, дожидаясь деда. Дождался и я вместе с дедом тычка в бок.
— У-у-у!!! Дед!!!
— Тихо, Федька, — зашипел тот. – Быстро рожу в забор и давай ходу за угол!
— А чего… — начал я, но получив толчок в спину, умолк и рванул за угол. Сейчас буду кое-кого убивать. Ну что это такое?! С самого утра бьёт меня и бьёт! Я вообще, начальник тут или где?! Ну, дед…
Но все мои мстительные мечты, так и остались на стадии планирования. Дед, загнав меня в ближайший переулок, присел, потянул меня за собой и кивнул в сторону площади:
— Участковый. С Олёной возле дерева милуются.
Да ну? Интересно. Я осторожно выглянул. Действительно картина маслом. Ромео и Джульетта Лукошкинского разлива. Олёна стояла приобняв старую березу в весьма соблазнительной позе, подчеркнув и выпятив всё, что полагается девушке. Участковый пялился на неё, роняя слюнки, а эта бесовка, к тому же, изредка проводила язычком по губкам да виляла бёдрами, будто собираясь поменять позу. Участковый при этих телодвижениях, кажется, начинал подвывать, как старый койот на Санта-Клауса, пролетающего в упряжке оленей мимо огромной голливудской луны.
— Во дают! – я оглянулся на Михалыча, сидящего рядом с улыбкой от уха до уха. – Или это Олёна участкового так классно охмуряет или…
— Или, внучек. Еще одна парочка у нас наметилась, — он встал. – Ладноть пошли...
Я вздохнул и поплелся за Михалычем. Эх, а еще по лесу переться, а потом и обратно…
— Что енто внучек, будто епидемия какая грянула? – удивлялся дед на ходу. – Машка с послом амуры крутит, ты вона с Варькой своей драму древнегреческую разыгрываешь, да еще и бесовка наша с участковым на пару потом истекають, да слюнки друг на друга пускают.
— Так август же дед, — пояснил я. – Это же почти март, а в марте… ну сам знаешь. Коты с ума сходят, а по их примеру и весь остальной народ.
— Вот осталось и мне тогда вдовушку какую найтить, — захекал дед.
— Тогда и Кощею, чтобы от коллектива не отрывался, — предложил я, перепрыгивая через очередную навозную лепешку.
— Кощею не надо. У него и так запас всегда имеетси.
— Не понял… Да блин, у них тут не улицы, а общественный туалет для коров!
— У Кощея завсегда в тайных комнатах несколько царевен да прынцесс сидит, — пояснил дед, наблюдая, как я очищаю о траву сапог.
— Да ты что?! А я ни одной не видел… Вот же старый маньяк!
— Ну-ка, внучек, сделай особо тупое лицо – сейчас через ворота проходить будем.
— Да ну тебя, дед… Здорово, служивые! А где тут у нас ближайшее кладбище? Дед достал, выведу погулять его... Так что вернусь один, а вы, уж прикройте, ребят, ладно?
Стрельцы ухмыльнулись и без вопросов пропустили нас.
— Паразит ты, Федька…
— Твоя школа да, дед?.. А зачем Кощею все эти принцессы?
— Прынцесс там сейчас всего одна штука, если не вру. А вот царевен ажно четыре обитаетси.
— Я правильно понимаю, дед, что царевна и принцесса, это одно и то же, только последняя – это импортный вариант?
— Точно, внучек.
— Ну и зачем Кощею такая головная боль? От Марьянки же еле отделался.
— Для престижу, внучек. Положено ему так, злодею. Ну и для других нужд. Ты еще маленький, рано тебе такое знать.
— Ой, да ладно!.. О, я помню этот овраг! Уже немного осталось до поляны… Значит и Кощей у нас на любовном фронте сражается?
— Да какой там фронт, внучек, — дед вылез из оврага и протянул мне руку. – Баловство одно… Ух-х-х… От тяжелый ты Федька…
— Сам раскормил, теперь не жалуйся… А что с ними потом Кощей делает, как наиграется?
— Отпускает обычно, — пожал плечами дед. – Что с ними еще делать-то? Если вредная девка попалась, то выкуп за неё требует, а если хорошая да послушная, то и сам золотишка ей отсыпет… Ага вот и дошли, радуйся внучек.
Точно. Наконец-то.
Горыныч уже ждал нас, валяясь на спине, поджав лапы и подставив чешуйчатое брюхо солнышку. Заметив нас, он перевернулся на живот.
— Здорово, Михалыч! – пробасила правая голова.
— Салют, Фёдор! – пропищала левая.
— Апчхи! – сказала средняя, подняв клуб пыли.
— Здорово, Горыныч, — поприветствовал я. – Заболел что ли?
— Да не, — отозвалась средняя, — просто по приколу. Смотри!
Она снова чихнула и более мощный клуб пыли окутал головы.
— Апчхи! – рявкнула правая голова. – Завязывай, слышишь?!
— Апчхи! – подтвердила левая. – Надоел, блин!
— Ладно, полетели, — скомандовал дед. – Потом развлекаться будете.
— А что это у Кощея такая суматоха? – повернулась к нам правая голова, когда мы прошли слой облаков. – Загонял нас совсем. Прикинь, Федь, вчера без продыху по свету мотался, да и сегодня уже и на Тмутаракань слетал, а потом на дальние шамаханские рубежи пришлось чесать, аж на Волгу. А теперь вот за вами.
— Не знаю толком, Горыныч, — осторожно ответил я. – Наверное, опять что-то затевает царь-батюшка.
— Затейник… — проворчала правая. – Но кормит он нас грех жаловаться, Федь. Всегда бы так.
Действительно, едва мы приземлились у Лысой горы, как из ворот выскочило несколько скелетов с освежёванными бараньими тушами.
— Во, видал? – подмигнул мне Горыныч. – Это всё мне. Ладно, давайте, жду. А я пока покушаю да вздремну маленько.
На царя-батюшку мы натолкнулись в тронном зале. Кощей стоял, заложив руки за спину и внимательно наблюдал, как на место старого трона ставят новый. Десятка два скелетов с каждой стороны постамента держали канаты, уходящие вверх к сложной системе блоков. Старый трон уже стоял у стены, а новый, ничем особо, на мой взгляд не отличающийся от старого, медленно опускался из-под потолка вниз.
— Здрасте, Ваше Величество. А чего это вы? – я кивнул на скелетов.
Кощей отмахнулся от вопроса:
— Прибыли? Хорошо… Пошли в Канцелярию.
И он размашисто зашагал из тронного зала, чеканя шаг и длинный плащ красиво, как у злодеев в итальянских вестернах-спагетти, заколыхался складками.
В Канцелярии Кощей устало развалился на диване, достал сигару и прикурил от огонька, вспыхнувшего на пальце. Тишка да Гришка тут же притащили пепельницу и робко протянули её Кощею в четыре лапки. Тот кивнул благодарно:
— Ух ты ути-пути! Какие поросятки! Так бы и съел!
Бесенята с визгом вкарабкались в моё компьютерное кресло, а дед неодобрительно покачал головой мол, неча маленьких пугать. Ага, испугаешь этих негодяйчиков, как же. Они уже довольно прыгали в кресле и показывали царю-батюшке длинные розовые языки.
— Михалыч, плесни коньячку, а? – попросил Кощей и выпустил клуб дыма. – Ну что, господин Секретарь, Федор Васильевич… Ага, спасибо, Михалыч. Ты тоже подсаживайся… Так вот, думал я думал и получается есть у нас только одно средство, чтобы правдоподобно меня привести в полное измождение для сдачи в плен.
Сидя на лавке около стола, напротив Кощея, мы с дедом вопросительно посмотрели на него.
— Соль, — коротко сказал Кощей.
Михалыч кивнул, а я попросил:
— Объясните, пожалуйста, Ваше Величество. Я ведь совсем не в курсе.
Тут всё просто и одновременно сложно оказалось. Идеальным способом привести себя в нужное состояние, была длительная, причем, сухая голодовка. Месяца через два-три после такого самоистязания, Кощей был бы совершенно обессилен. Но, как вы понимаете, ждать пару месяцев никто не будет, да и как это преподнести Гороху, не вызвав подозрений? Мол, Кощей так озаботился здоровым образом жизни, что сел на диету и из фитнес-клубов сутками не вылезает? Бред конечно. Существовали и другие способы, я толком их и не запоминал из-за особой экзотичности или чрезмерной жестокости. Ну, например, как убедить Гороха провести шестидневный древний обряд, крайне сложный, с задействованием толпы народа, кострами, сложными растительными ингредиентами и обязательным массовым жертвоприношением? В итоге Кощей выбрал самое простое, но крайне губительное для его здоровья средство, как вы уже поняли – соль. Я начал было удивляться, ведь я неоднократно видел, как царь-батюшка с аппетитом наворачивал и солонину и балыки, да мы даже как-то раз с ним удачно пива попили под шикарную астраханскую вяленую воблу. Когда я спросил о таком парадоксе, на меня посмотрели как на идиота. А ну да, конечно – волшебство.
Короче, для достижения нужного нам эффекта, царя-батюшку надо было обильно посыпать солью, как шмот украинского сала. Добавить перца, натереть чесноком… Шучу.
— Ты, Федька, — Кощей ткнул в меня сигарой, — пойдешь к своему дружку участковому и сдашь ему меня с потрохами. Да еще можешь и награду с него стребовать, — Кощей захекал, а потом закашлялся, внимательно осмотрел сигару и кинул в пепельницу.
Тишка тут же сполз с кресла и стал подбираться к сигаре, но был перехвачен бдительным Михалычем и, поскуливая полез обратно к Гришке, потирая отшлепанную задницу.
— Не очень как-то мне ваша затея, — поморщился я. – И может не поверить участковый, ну с чего бы это я вас предать надумал? Да и вообще, как выражается Аристофан – западло своих сдавать.
— Ну как хочешь, — Кощей пожал плечами. – Общую суть ты уловил.
Я кивнул:
— Придумаю что-нибудь более приличное, не переживайте, Ваше Величество.
— Да я и не переживаю. Когда там мастера обещают работу закончить?
— С летающим кораблём? – уточнил я.
— Нет, с новым резным сортиром для Гороха! Конечно с кораблём, с чем же еще?
— Через два-три дня, Ваше Величество… Деда, подлей царю-батюшке еще коньячку от нервов.
— Нервы это да, — вздохнул Кощей, залпом закидывая в себя коньяк. – Нервы уже ни к чёрту… Значит, Федор, готовь моё пленение аккурат как корабль построят. Хоть полетаю на нём маленько на прощание.
И он снова захекал, а Михалыч снова наполнил его бокал.
— Не нравится мне вся эта ваша затея с пленением, — вздохнул я.
— Да и мне не нравится, Федь, а куды деваться? О! Чуть не забыл! – Кощей покопался в складках плаща и достал из внутреннего кармана конверт, запечатанный сургучной печатью. – На, Секретарь, схорони подальше.
— А что там? – я повертел в руках конверт из плотной, желтоватой бумаги. Ничего не видно, а на ощупь вроде листок какой.
— Что надо, — отрезал Кощей. – Как упекут меня в тюрягу, позовешь бухгалтершу, Гюнтера и Михалыча, да при них и вскроешь. Понял ли?
— Так точно, Ваше Величество, понял.
Я поднялся и закинул конверт в сканер. К моим железкам никто прикасаться не осмелится.
— Ну, тогда всё, — Кощей поднялся. – Летите обратно, держите меня в курсе и готовьте моё пленение.
А мы взяли и не полетели, отложили полёт на завтра. И тому была причина — я собрался к Варе. Да, на свидание, если получится. Ну и что?
Дед, конечно же, никак не мог оставить меня одного в такой сложный момент, поэтому сбегал к Горынычу и договорился, что тот прилетит за ним завтра. Почему только за ним? А потому что я собирался заявиться к Варе верхом, как благородный рыцарь. Ну, про рыцаря это я загнул, конечно, еще чего не хватало. Но на Горыныче же я не мог к ней прилететь, пешком тоже как-то не очень, телега или карета Кнута Гамсуновича сразу отпадали, и оставалось у меня только единственное средство передвижения – конь. А из всех коней в мире я доверял только одному. Максимилиану, как вы уже поняли.
Сбегал к Кощею, спросил — не нужен ли ему будет Максимилиан на завтра? Кощей только отмахнулся, явно ему не до конных прогулок было. Ну и отлично.
Весь остаток дня я провел в подготовке к завтрашней встрече. Сначала надо было решить проблему с одеждой. В штанах на веревочке я к Варе показываться не хотел, как вы понимаете, а мой европейский костюм остался в Лукошкино. А гонять бесов по их подземным ходам ради личных дел мне было крайне неудобно. Хотя… Я задумался. А чего тут неудобного? Тут вообще мораль такая, что чем больше ты о себе любимом заботишься, подминая под себя всех остальных, тем больше тебя окружающие уважать будут. Решено! Я вызвал Аристофана и затребовал передать с попутным бесом мой европейский наряд, да еще и наорал на Аристофана мол, не дай бог помнут рубашку или брюки!.. Аристофан проникся моим приказом и воспринял его как нечто вполне естественное. А через полчаса, взмыленный бес из его команды, уже вручал мне аккуратный пакет причем, вручал с крайним уважением и даже лёгким страхом, уж не знаю, что ему там Аристофан наговорил. А что хорошо быть начальником у Кощея!
Дед, кстати, эксплуатацию подчиненных в личных целях тоже одобрил. Правда с оговоркой – если эта эксплуатация не будет на него распространяться. «А так, Федька, гоняй их в хвост и в гриву, всё равно от безделья маютьси!»
Надо было еще договориться с самим Максимилианом, но тут я легко нашел решение проблемы. Просто привёл его к нам в Канцелярию и запустил пару документальных фильмов. Над первым фильмом про строительство пирамид Максимилиан ржал во всех смыслах все сорок минут. А вот второй, о Гипербореи, как центра распространении современной цивилизации, ему очень понравился. А когда я его попросил завтра покататься немного, то он с радостью согласился. Труднее было его выпроводить назад в конюшню.
Ну а потом дед загнал меня спать пораньше. Да я и не стал особо противиться.
 
* * *
 
Разбудил меня не Дизель, чего я ожидал с покорной грустью, а дед с тарелкой своих фирменных оладиков. Причем часов в восемь утра, а не в шесть, как обычно меня Дизель будит.
— Поросята мои, — объяснил дед, хлопоча вокруг меня, — стащили у ентого твоего Дизеля любимое зеркальце и он гонялси за ними по всей Канцелярии с полчаса не меньше. А когда они зеркало возвернули, он как сел, вона на диван, так и сидит не колыхнётси.
А понятно. Оригинальное решение надо сказать. Дизель же запрограммирован запускать движок ровно в шесть. А если помешать ему, то надо ли запускать движок в другое время? А если надо, то почему не в шесть? Как бы он не завис от раздумий.
Когда мы с Максимилианом вышли на поляну перед дворцом, там уже собрался весь цвет местной элиты проводить Федора свет Васильевича на свидание с его девушкой.
Шеф-повар Иван Палыч вручил мне маленькую корзинку:
— Профитроли, Федор Васильевич. Каждая юная мадмуазель их просто обожает.
Кощей протянул мне большую алую розу:
— На, Федька, отдай своей прынцессе. Колдовская вещь — полночи на неё угробил. Три месяца стоять будет, не завянет. Цени.
Агриппина Падловна просто троекратно меня расцеловала и отошла в сторонку, промакивая платочком глаза.
Дед всхлипнул, хотел было перекрестить меня, но вовремя одумался и полез на Горыныча, бормоча что-то под нос.
Горыныч, цинично оскалившись, открыл было одновременно три пасти, но схлопотав от бдительного деда по ушам котомкой, ограничился запуском салюта в виде трёх струй пламени в небо.
Гюнтер ничего не сказал, только поплевал через плечо.
Толпа бесов вперемешку со скелетами тоже ничего не сказали, застеснявшись начальства, но очень выразительно подмигивали и ободряюще кивали.
Да меня на битву с Вельзевулом никто так не провожал! Да вообще никак не провожал, если честно, а тут… Я был тронут. Даже не ожидал за собой такой популярности.
Поклонившись всем сразу, я залез на Максимилиана, приладил поудобнее корзинку и розу и уже было хотел отправляться в путь, как Максимилиан тихо проговорил:
— Неудобно как-то, Федор Васильевич. Надо бы речь сказать.
Верно. Только не умею. А ладно. Я выпрямился в седле и заорал:
— Дорогие мои все! Спасибо! Вот от всего программистского сердца — спасибо! Я поехал. Пока.
— Мощно задвинул, — кивнул царь-батюшка и, развернувшись, зашагал во дворец.
— Начнем сразу с рыси, Федор Васильевич, — предупредил заботливый Максимилиан и мы отправились в путь.
С Максимилианом в дороге было не скучно. Иногда он доставал своей болтовнёй, но в целом рассказывал интересно и буквально обо всем на свете, так что я и не заметил, как пролетели эти пара часов до поместья Зубовых. А поместье, надо сказать, было не самым огромным, хотя по местным меркам считалось вполне зажиточным. По пути мы проехали только через одну деревеньку в двадцать-тридцать изб, а это совсем не малое поселение в этих местах, а всего таких деревень было у бояр Зубовых три. Не Рокфеллеры, но и бедствовать им не приходилось. Ага, а вот и сама усадьба. Вполне приличный такой трехэтажный терем, довольно длинный, да еще и куча маленьких построек вокруг. А вот забора в обычном понимании тут не было. Невысокое такое ограждение, а-ля «по газонам не ходить» и всё.
Меня наверняка заметили издалека, потому что когда я слез с коня, оставив его за спиной и поднявшись на невысокое деревянное резное крыльцо, постучал в дверь, мне открыла сама Варя.
— Привет, Варюш! – я протянул ей розу. – Пошли в кино?
— Куда пошли? – удивилась Варя, зарываясь носиком в розу.
— В кино. Это такое развлечение. Когда девушка встречается с парнем, то они ходят вместе в разные места. Ну и в кино тоже.
— Ты что, ополоумел, Федька?! Развлечься со мной приехал?! Ты меня еще на сеновал позови!
— Ой, нет, Варюш, нет! Это я не так выразился, извини! Ничего такого, ты не думай. Просто кино, это… Не я объяснить так не смогу. Пойдем, сядем где-нибудь, я покажу тебе, что это такое.
— Варвара Никифоровна, — над моим плечом зависла морда Максимилиана, — я прошу прощения, мне крайне неловко обращаться к вам с просьбой, а нельзя ли мне, пока вы с Федором Васильевичем будете… Что с вами?.. Федор Васильевич, мне кажется, ваша дама сейчас в обморок упадёт.
Это я уже и сам заметил. Варя, широко открыв глаза, часто крестилась и тихо сползала по двери вниз. Я подскочил к ней и, подхватив за талию (ух, класс!), не дал ей осесть на крыльцо:
— Варюш, да это конь такой говорящий, не пугайся! Вот познакомься, его Максимилиан зовут и он очень хороший.
— Максимилиан, — подтвердил Максимилиан, куртуазно шаркнув копытом. – Уж простите, уважаемая Варвара Никифоровна, что я своими необдуманными действиями вызвал у вас столь негативную реакцию. Заверяю вас, что Федор Васильевич, совершенно не погрешил истиной, назвав меня хорошим.
— Говорящий… — протянула Варя, высвобождаясь к моему великому сожалению от моей дружеской поддержки. – Ой, правда, что ли?! Как здорово!
— Спасибо, Варвара Никифоровна, — поклонился конь. – Однако же, возвращаясь к моей просьбе и совершенно не желая мешать вашей беседе с Федором Васильевичем, позволительно ли будет мне попастись вон на том лужку? Проголодался, знаете ли, за долгую дорогу, как ни неловко в этом признаваться.
— Ой, ну конечно, господин Максимилиан! – захлопала в ладоши Варя. – Кушайте на здоровье! А хотите, я прикажу вам овса подать?
— Весьма любезное предложение, Варвара Никифоровна! – обрадовался Максимилиан. – Если это конечно, не затруднит вас.
Достал этот конь! Я уже и словечка вставить не мог из-за его галантной болтовни!
— Максимилиан! – зашипел я на коня, когда Варя скрылась в доме чтобы распорядиться на счет овса. – Ты чего делаешь-то?! Кто тут вообще на свидание пришел я или ты?!
— Ох, простите, Федор Васильевич. Виноват. В последнее время мне редко удается завести интересную беседу, вот и обрадовался новому и, позвольте заметить, очаровательному собеседнику в лице вашей чудесной Варечки.
— Хм-м… Короче, Максимилиан, не мешай. Лады?
Две хихикающие девушки вынесли деревянное корыто с овсом и поставили его возле крыльца. Когда Максимилиан принялся за еду, а девушки скрылись в доме, я спросил у Вари:
— Варюш, а что это у вас за беседка такая необычная около речки?
Беседку я сразу заприметил, когда подъезжал к усадьбе. Она совершенно не вписывалась в местный пейзаж, хотя в моё время подобные часто ставили и на дачах, да и везде, где только можно было. Симпатичная такая, резная и что самое приятное для меня – сплошь увитая каким-то растением кажется, хмелем. Со стороны смотрится миленько, а что там внутри творится, не видно.
И нет! Это я вовсе не для этого самого туда Варю позвать хотел! Не надо тут пошлости разводить. Вы можете думать, что хотите, а я, при самом благоприятном исходе, планировал сегодня только подержать мою девушку за руку и всё. Только в эти времена даже такое невинное действие воспринималось как разврат в чистейшем виде. А так хотя бы нас там никто не увидит и вдруг мне повезет.
— А это тятенька для маменьки поставил еще давно, — ответила Варя и вздохнула. – Мама часто там сидеть любила в теплую погоду.
— Пойдём?
Я подхватил корзинку, и мы побрели к реке.
— А что это ты за корзинку с собой таскаешь? – спросила Варя.
— А это тебе наш главный повар Иван Палыч передал вкусненького, — помахал я корзинкой. – Кстати во время этого самого кино, обычно и жуют что-нибудь небольшое и вкусное. Обычай такой.
— Небось маринованные собачьи уши, — наморщила носик девушка. – Или отрубленные пальцы покойников, да?
— Ух ты! – восхитился я. – Это у вас про Кощея такие сказки рассказывают? Смешно, надо будет ему пересказать, он тоже посмеётся.
— Да тебя, Федь послушать, — хмыкнула Варя, — так Кощей твой, ну просто ангел небесный!
— Ну не ангел конечно, но и никак не хуже твоего Гороха.
— Ой, ну ты скажешь! – залилась смехом Варя. – Сравнил царя-батюшку со своим злодеем!
— Ага, давай смейся. Я тебе в два счета докажу, что они одинаковые как те двое из ларца. Только сейчас мы кино смотреть будем, а поругаемся потом.
Мы зашли в беседку. Действительно уютно. По периметру тянется лавочка, а посередине небольшой столик.
— А ругаться нам обязательно? – серьёзно спросила девушка.
— А как же! Слышала же: милые ругаются – только тешатся?
— А мы с тобой милые?
— Ну, ты – точно милая, — я сел и похлопал по лавочке рядом с собой. – Садись. Начинаем сеанс.
— Чего начинаем? – Варя осторожно опустилась рядом. Ну не так чтобы уж совсем вплотную ко мне, но всё-таки рядом.
— Вот смотри, — я достал свой большой смартфон и потыкал по экрану. – Кино — это такие движущиеся картинки. Про театр слышала?
— Ты уж совсем меня за серую и убогую считаешь, Федька! – она пихнула меня локотком в бок. – Я читала про театр, а еще в Лукошкино как-то аж на трёх телегах лицедеи приезжали и я все представления их посмотрела, вот!
— Ах ты, умница моя! – умилился я. – Вот мы сейчас и будем смотреть движущиеся картинки, которые покажут нам выдуманную интересную историю, как в театре.
Я долго думал, чтобы в первый раз посмотреть с Варей и, в конце концов, остановился на «Собаке на сене» с Тереховой и Боярским.
Варя была просто очарована фильмом, а я был очарован Варей.
Я держал смартфон в руке перед нами, и ей пришлось (ага вот такой я коварный!) подвинутся ко мне вплотную, чтобы лучше видеть экран. А к концу первой серии, когда Варя незаметно для себя прикончила все профитроли, я осмелел и положил ей на плечо руку. Ну, вы же знаете, все так в кино делают. А потом и легонько притянул её к себе. Вот теперь было здорово. Она, увлеченная фильмом, не заметила моих хитрых манипуляций, а может и заметила и ей понравилось. Хотелось бы в это верить.
— А что это они поют так много? — в паузе между сериями спросила она.
— Ну, это тип кино такой, — как можно доступнее попытался объяснить я. – Есть вот такие, где поют много, есть смешные, есть страшные. Много разных.
— Ох, а платья, какие у нее нарядные, да? – Варя вздохнула и прижалась ко мне.
— Хочешь себе такие?
— И куда я в них пойду? – хихикнула Варя. – На скотный двор или на кухню? Ой дальше начинается, да?
— Ага.
И мы снова окунулись в приятное времяпровождение. Варя наслаждалась просмотром фильма, а я – обниманием Вари.
Когда фильм закончился, Варя снова вздохнула:
— Красивая сказка такая…
— Ага. Романтично и смешно.
— Романтично… — протянула Варя. – А ты вот у меня только и можешь, как тишком меня хватать. Думаешь, не заметила, как ты меня облапил за плечо? Вот только попробуй меня поцеловать, Федька! Вот только попробуй… Ну?
И я попробовал. И было это очень-очень приятно и здорово. Жаль только мало.
Варя отодвинула голову, приоткрыла глазки и протянула:
— Я так и знала, что ты у меня вот такой вот кобель, Федька. Все вы парни такие… Ну давай, целуй, что уж с тобой поделать…
И мы сидели и целовались. А потом болтали о всяких пустяках и снова целовались. И весь свет для меня просто исчез, до того хорошо мне было с моей Варюшей.
А потом пришел этот гад Максимилиан и сказал, что уже темнеть начинает.
Варя ойкнула, подхватилась, и я проводил её до крыльца, получив по дороге нагоняй за то, что она и не заметила, как день пролетел.
— Мы скоро еще увидимся, Варюш, — пообещал я, карабкаясь на Максимилиана.
— Ага, — улыбнулась мне Варя.
Она так и стояла на крыльце, провожая меня взглядом, когда Максимилиан тихо предложил:
— Если захотите, Федор Васильевич, то мы можем пуститься сразу в галоп, сходу перепрыгнув ограду. Милейшая Варвара Никифоровна будет очарована нами, уж поверьте.
И как оказалось, это было вовсе не предложение.
Этот черный изверг без всякого предупреждения рванул с места, как гоночный автомобиль, а я успел только взвизгнуть и вцепиться в гриву. Уж и не знаю, насколько очаровательно выглядел наш аттракцион со стороны, но как минимум я не свалился на землю. Да и Варя на крыльце заливалась смехом, наверное, очарованная нами.
— Максимилиан, — попросил я коня, когда мы отъехали от усадьбы, — а подкинь меня до города, а?
— Никаких проблем, Федор Васильевич. А заодно хотел бы вас попросить. Если вы еще надумаете отправиться к Варваре Никифоровне, то возьмите и меня с собой, пожалуйста. После темных и душных конюшен, сегодняшнее приключение было просто восхитительным.
Максимилиан ссадил меня за деревьями в ста метрах от ворот и я, дружески распрощавшись с ним, зашагал в Лукошкино.
 
* * *
 
На воротах опять дежурил тот стрелец, которому Михалыч заплетал про золотые россыпи на Смородине.
— А, барин! – обрадовался он, увидев меня и заговорщицки подмигнул. – Ну как, много чего хорошего нашли?
— Я настороженно оглянулся по сторонам, приблизил свою голову к его и торжественно прошептал:
— Золото. Целый айн гора. Ферштейн?
На углу я оглянулся. Стрелец стоял в воротах, чесал затылок, сбив шапку на лоб и задумчиво смотрел в сторону Смородины.
На следующем углу я вызвал Михалыча:
— Дед, ау? Ты где сейчас на базе или в гостинице?
— Федька вернулси! – сообщил он кому-то. – В мастерской я, внучек. Как погуляли с Варькой?
— Всё в порядке, деда. Я тогда тоже к тебе иду, ставь самовар.
Почаёвничать было бы неплохо. Я же с утра не ел, а профитроли как-то тоже все мимо меня просвистели. Даже овёс и тот весь Максимилиан сожрал.
Предвкушая лёгкий, но сытный обед, плавно переходящий в ужин, я, уже завернув на Колокольную площадь, наткнулся на Олёну, которая казалось, так и не уходила от той старой берёзы, у которой вчера, так мило кокетничала с участковым. Она стояла, прислонившись к дереву плечиком и мечтательно смотрела на луну, уже появившуюся на еще светлом небе. Заметив меня, она радостно помахала рукой и улыбнулась.
— Здравствуй, батюшка! Как у вас день прошел, удачно ли? – спросила она, когда я подошел поближе.
— Привет, Олён. Ага, спасибо, всё хорошо.
— Хорошо… — мечтательно повторила она. – Очень рада за вас с Варей, батюшка Секретарь.
— Спасибо. А ты чего тут стоишь? И твой день как прошёл?
— А тоже хорошо! – она заливисто засмеялась и затараторила: — Я участкового сегодня на болото заманила, а там с чёртом одним сговорилась, чтобы он участковому скучать не давал!
— Развлекаешься? А знаешь, Олён, — доверительно протянул я, — не пойму я что-то никак тебя. Ты ведь точно влюбилась в Никиту. И не отрицай, я же вижу, какими глазами ты на него смотришь. Да и он на тебя облизывается, как барбос на сладкую косточку…
— Правда? – перебила она меня.
— Ну а то! Сама что ли не видишь? Так чего ты его всё время шпыняешь, какие-то каверзы ему устраиваешь? Затащила бы его в укромный тихий уголок, да и… поболтали бы душевно, на звёзды полюбовались бы.
— Нельзя мне никак, батюшка, — горько вздохнула Олёна. – Он царёв слуга, а я… Раба сами знаете кого.
— Да ну, Олён… Вон Варя, она ведь тоже не у нас работает, а совсем даже наоборот и ничего ведь, — я постучал по березе и сплюнул через плечо. — Ну да, сложности тут имеются, но ты же всё равно через полгодика-год свободной будешь, вот и начала бы уже сейчас фундамент для новой жизни закладывать.
— Думаете, отпустит меня господин наш?
— Оно же обещал. Да и я за тебя слово замолвлю, если что. Уж поверь, всё будет хорошо.
— Хорошо бы… А как узнает Никита… ну, участковый, что это я его убить надумала да яблоки ему отравленные подсовывала?
— Не узнает, — решительно заявил я. – Мы ему не скажем, а сам он ни за что не догадается. Ты тут совсем ни при чем.
— Ну, наверное…
— Даже и не сомневайся, Олён. Хватай Никиту, пока не увели. А то вон, барышни местные на него через одну так и заглядываются, прозеваешь своё счастье.
— Убью, — тихо и очень серьёзно заявила девушка. – Любую, что на него глаз положит, убью.
— Ну, Олён… — я поморщился. – Убью-убью… Ты бы начала уже потихоньку привыкать к мирной жизни, а? Думаешь, участковый твой обрадуется таким твоим методам?
— Не обрадуется, — вздохнула Олёна.
— Ну вот. А если помощь какая тебе нужна будет ты, даже не раздумывая ко мне иди. Никита и мне не враг, понятно?
— Понятно, батюшка, спасибо вам…
— Ну раз понятно, пошли тогда чаи гонять, а то Михалыч сейчас со шваброй выскочит и по шеям нам надаёт, что стоим тут лясы точим, а у него там всё стынет давно.
 Олёна от чая отказалась, сказав, что еще дела имеются, ну а я настаивать не стал – мне больше достанется.
И досталось ведь. И чая, и всякого вкусненького, и дружеских похлопываний по плечам, и подмигиваний, и… Молодцы они у меня, в общем.
 
* * *
 
Разбудил меня Михалыч. Он легонько, совсем не характерно для него, тряс меня за плечо:
— Вставай, внучек, вставай.
— Дед, ну дай поспать, а? – привычно заныл я.
— Вставай, Федь, беда у нас.
— Что случилось?! – я вскочил и стал поспешно натягивать джинсы с майкой.
— Идём, внучек в горенку, а умоешьси попозжее.
А вот это было серьёзно. Умывание, как и последующий завтрак, соблюдались почище правоверных молитв. Марсиане с лазерными дробовиками сжигать Лукошкино будут, а всё одно обождут, пока Феденька личико ополоснёт, да плюшками пузо набьёт.
Встревоженный я рванул в горницу, а там сидела только Олёна, зарёванная, с красным носом, опухшими глазами, да и сейчас по лицу тихо катились слёзы, а сама она немигающе смотрела перед собой, ничего и никого не замечая.
— Олён… — я подошел и сел рядом с ней на лавку. – Что случилось?
Она медленно, будто возвращаясь в реальность, повернула ко мне голову, а потом вдруг рухнула мне на грудь и зарыдала.
— Батюшка Секретарь!.. У-у-у!!! Федя… А-а-а!!
Я растеряно глянул на Михалыча, а тот только сочувствующе развел руками.
— Олён… — я погладил девушку по голове, — ну не плачь не надо… Что случилось-то? Чего ты так ревёшь?
— Я Ксю-у-ушу убила-а-а… — прорыдала она.
— Какую еще Ксюшу? – я снова взглянул на деда.
— Енто та девка дворовая, — пояснил дед, присаживаясь с другой стороны от Олёны, — которую Горох в полюбовницы себе взял, а наша Олёнка через её к чертежам подобраться сумела.
— А да, помню… Только я не знал как её зовут… Да не важно уже. А как же это произошло?
— Э-хе-хе… — вздохнул дед, подсовывая Олёне рушник. – Тут же, вишь какая загогулина, внучек, Олёнка-то она ведь только наполовину человек сейчас. А наполовину – бесовка. И половинки енти похоже войной друг против дружки идут. То одна одолеет, то другая.
Девушка всхлипнула, немного успокоившись и кивнула головой.
— А зачем же этой плохой половине понадобилось эту девушку Ксюшу убивать? – я снова погладил Олёну по голове. – Из вредности?
— Свидетеля ента бесовская сущность удалила, — пояснил дед. – Ну-кась, сморканись-ка красна девица от души в рушник! Бесы потом постирают… От так от! Ажно уши заложило!
— Я же с Ксюшей всё время рядом была, — хлюпнула носом Олёна, — она запросто могла проболтаться про меня, ну вот…
— Дела… — протянул я, а потом задумался. Девушку эту, Ксюшу, жалко было конечно, но тут уже ничего не поделать, судьба у неё похоже такая. Да и всех в мире не нажалеешься. Мне вон и Олёну жалко. И, честно говоря, я за неё сильнее переживал, чем за неизвестную мне девушку, которую я ни разу в жизни и в глаза не видел. Пусть это как-то и цинично звучит, но Олёна – наша и вот она рядом сидит, слёзы вперемешку с соплями утирает. И о ней я сейчас позаботиться должен.
— Значит так, — строго сказал я, собравшись с мыслями, — девушку эту, Ксюшу, жалко, чего уж говорить, но твоей вины, Олёна, в этом нет. Ты это чётко понять должна. Война идёт сейчас, а на войне без потерь не бывает. А будет кто выспрашивать про это, пусть и сам участковый… — девушка с надеждой подняла на меня глаза, -… скажем что Ксюшу убил… да Кощей тот же. Вот просто так пришел и убил. На царя-батюшку уже столько собак повесили, что еще от одного убийства ему ни жарко, ни холодно, а народ в очередное преступление всероссийского злодея с удовольствием поверит и проверять не будет.
— Верно говоришь, внучек, — кивнул дед. – Кощеюшка и сам бы такой план одобрил бы… если бы оно ему надо было.
Олёна встала и низко поклонилась нам:
— Спасибо вам, батюшка Секретарь и вам, дедушка Михалыч, что заступились за Олёнку-бесовку…
— Олёна! – рявкнул я. — Ну-ка завязывай ты с этими поклонами, слышишь?! Мы здесь все свои, одна команда, соратники. Поняла?
— Поняла батюшка…
— А ить поняла, так ступай, девка, да в порядок себя приведи, — засуетился Михалыч. – Да и мы с батюшкой Секретарем сходим личико его белое ополоснём, да и завтракать все сядем… Ну и чего сидим, глазки на меня таращим? Марш на двор, грязнули непотребные!
Завтрак прошел мирно и как всегда вкусно. Олёна, успокоившись, так наворачивала пирожки, что я даже запереживал, что мне не достанется. Но это я зря переживал. Дед так нафаршировал меня яичницей с ветчиной, что я смог осилить этих пирожков всего с десяток, стараясь оставить место для десерта.
— Ой, а я же забыла сказать, — Олёна полюбовалась на рубиновую каплю вишневого варенья, медленно сползающую с ложки в чашку с чаем. – У нас же тут в подвале с утра Настасья сидит, полюбовница хозяина трактира того, где Никита… участковый облаву устраивал.
— Во как? – неприятно удивился я. – А что произошло?
— Да она на меня второй день с ножом по всему Лукошкино охотится, — хихикнула девушка. – А сегодня на рассвете выследила меня видать, да прямо сюда к нам и заявилась.
— Чуть нам двух бесов не прирезала, — подтвердил Михалыч, забирая у Олёны варенье и подпихивая его мне.
— Ни чего себе…
— Бесы-то её и скрутили, а потом ко мне ить и побежали, а я уже, пока ты дрых, внучек и никак своими делами управлять не мог, заместо тебя, сони такого, и распорядился в подвал её кинуть.
— Ой ну ладно тебе, дед… И что дальше с ней делать думаем?
— Да прирежем её, внучек, — спокойно сказал дед. – А вечером ребятки в Смородину её скинут и всех делов.
— Как это — «прирежем»? – я оторопело уставился на деда. – Вот так просто возьмём и убьём?
— Можно и не просто, если ты позабавиться надумаешь, — хмыкнул дед, а потом посерьёзнел. – Разговаривал я с ей, внучек. Совсем озверела девка, месть ей глаза кровавой пеленой застила. Пока не убьёт Олёнку и кого еще из наших, не успокоитси.
— Ну, можно же её, например… — начал я.
— Не можно, — решительно перебил меня дед. – Я на таких за свою жисть нагляделся, внучек. Да оно тебе надо — врага смертельного за спиной иметь, да ходить, озираясь постоянно удара ножом в спину ждать? Вот то-то. Враг она, внучек, враг. А с врагом, что делають? Вот и оно…
— Да всё равно как-то… — мне было не по себе. Взять вот так запросто и убить человека? Девушку?
— Федька, — ласково протянул Михалыч, — а у нас тут ить не церковно-приходская школа и не богадельня какая. Забыл на кого и где работаешь?
— Ну ладно… — дед был прав на сто процентов, только я всё равно к такому привыкнуть никак не мог. – Только…
Михалыч с Олёной переглянулись и одновременно хмыкнули.
— Батюшка Секретарь, а давайте я Настасье ентой еще один шанс дам, а? – неожиданно предложила Олёна.
— Это как?
— Ну, выведу во двор, развяжу её и скажу, что свободна она. Пусть уходит по добру по здоровому.
— Ага, да вот так можно попробовать, — обрадовался я, что можно обойтись без лишнего убийства.
— А коли кинется она на меня, — спокойно продолжила Олёна, — то и прирежу её там же.
Всё, загнали меня в угол. Ну а действительно, чего я её защищаю, эту Настасью? Попадись я ей в темном переулке, так и прирежет же, не задумываясь. А потом пойдет на наших дальше охотиться.
— Хорошо, Олён, — кивнул я. – Только не будем рисковать и оружие в руки ей давать. Враг она? Избавимся от врага. А как – сама уже смотри.
— И наступило в мозгах его просветление, — торжественно завыл Михалыч. – На от тебе за енто еще один бутерброд!
— Ладно, — сказал я, когда с поощрительным бутербродом и обязательными оладиками было покончено, — наши все далеко? Надо нам хорошенько продумать последнее задание царя-батюшки.
— Калымдай от скуки, пошел в сарай топором помахать, — поведал дед.
— Это он бесов гонять вздумал, – хмыкнул я, — или с кораблём помочь?
Дед только отмахнулся:
— Позвать его, внучек?
— Ага, давай. А Аристофан там же?
— Аристофан, батюшка, — хихикнула Олёна, — дьяков нанял. Сидят себе в кабаке, бумаги ему составляют по страхе… страху… тьфу ты!
— Страхованию? Вот мерзавец! Делать ему больше нечего? Решил всё Лукошкино под себя подмять?
— Да остынь, внучек, — махнул рукой дед. – Пущай ребятки развлекутся маленько, пока дел особых нет.
— А чего ты их, дед, защищаешь? Небось, долю со своих делишек они тебе отстёгивают?
— А как же, — дед солидно похлопал себя по кошелю. – Только не мне, а тебе, а я ить только храню денежку.
— Кощею не забудь его процент отсчитать, — ехидно заметил я.
— Как обычно, внучек, без ентого никак нельзя, сам знаешь.
Они что серьёзно? Я тут уже стал местным городским мафиози и вышестоящему дону долю отсчитываю? Ой, ладно потом.
— Давайте и Аристофана сюда живо. А Маша где?
— А ты угадай, внучек, — хихикнул дед. – Где ей еще быть-то? С послом, конечно, романтические книжки читають.
Я заколебался, а потом всё же приказал:
— Вызывай и её, дед. Дело у нас сложное, ответственное.
 
* * *
 
К обеду вся наша банда собралась за большим столом и в нетерпении поглядывала на Михалыча, нервно поправляя стоящие на столе пока еще пустые тарелки и миски.
Дед важно прохаживался по горнице, делая вид, что не замечает оголодавших сотрудников, во главе с их самым лучшим и, не побоюсь этого слова — великолепным начальником, но всё же не выдержал и стал расставлять на столе обалденно пахнущие яства. Все довольно загудели и похватали ложки, намечая себе объекты для первой атаки. У нас же, как в жизни: не успеешь и ходи голодным.
Нет, не буду я описывать сам обед. Вы, может быть, на работе сидите, украдкой от начальства записки эти читаете и наверняка же голодные. А я вас дразнить буду? Нет, я не такой, я добрый. Если вам ну очень уж интересно, откройте меню ресторана «Максим» и читайте на здоровье. Там список блюд хоть и не такой богатый будет, как нам дед подаёт, но приблизительное впечатление вы получите. Но никакого алкоголя! Мы же на работе. Ну, в смысле и вы и мы. Потом вечером на выходных, потерпите уж.
Когда все миски были вылизаны, ложки отложены в сторону, Михалыч притащил огромный самовар, тарелки с пирожками, крендельками, блинами, пряниками, баранками, кому зубов не жалко и, конечно же, с оладиками. Выставил блюдечки с мёдом, разномастным вареньем, а сам тихо уселся в сторонке, умиленно поглядывая на нас.
Налив себе первую кружку чая, я призвал всех к вниманию и тишине:
— Заканчиваем чавкать и греметь чашками, приступаем к работе… Аристофан, не трогай пряник — Маша убьёт… Маша, не будешь убивать Аристофана? Ах, ты ж моя умница… Я помню, помню про мешок яблок, только давай не сейчас? Сейчас у нас, господа мои… И дамы, конечно же Машуль, спасибо за подсказку… Так вот. Пришло время сообщить вам о новой финальной операции в этом сложном деле. С мечом мы справились, слава нам, с кораблём тоже, тьфу-тьфу, заканчиваем, только всё это – мелочи, по сравнению с тем, что нам предстоит провернуть далее… Нет, Аристофан, Гороха красть не будем… Я понимаю, что за него не хилый в натуре выкуп потребовать можно, но не сейчас, ладно?.. Так вот… Да, Маша?.. Создать отряд рыцарей и пойти воевать Горыныча? А нам-то это зачем?.. Романтично?.. Михалыч, отбери у Маши книгу, да и вообще все книги надо забрать, а то её куда-то не в ту сторону поворачивает… Да, Маш диктатор, да деспот и тиран, пора бы привыкнуть… Что, Аристофан? Казино на берегу Смородины?.. Идея интересная, но не ко времени… Вы будете меня слушать?! У нас же не совещание о перспективном развитии нашего предприятия, а всего одна вполне конкретно заявленная задача!.. Михалыч, выдай всем по прянику, пусть заткнутся, а если кто будет разговаривать во время еды, разрешаю бить по голове половником. Калымдай, помоги дедушке!
В такой вот рабочей атмосфере, обычно и проходили наши совещания. Это я вам так, поплакался немного, чтобы вы не подумали, что жизнь тут у меня – сплошные пряники. Хотя пряники сегодня дед принёс исключительно вкусные.
Между рог половником огрёб, кстати, только Аристофан за не вовремя предложенное «В натуре, босс, ребята просят послать отряд на Лялину улицу, там реально каждый день та-а-акое бабло крутится!» Мне еще сутенёрского бизнеса только сейчас и не хватало.
— Итак, господа, — снова начал я, когда Михалыч полностью очистил стол и даже самовар убрал на подоконник. – И да, Маша! Да!!! И дамы!!! Я смогу когда-нибудь сегодня?!.. Всё. Совещание закончено, всем спасибо, все пошли вон.
Мне дали полстакана коньяка, погладили по голове, сказали, что больше не будут, влепили еще раз на всякий случай Аристофану между рогов и снова уселись за стол, чинно, как первоклашки на первом уроке, сложив ручки и лапки на столе.
— Убью, — пробурчал я напоследок, — всех убью, а сам уйду в монастырь. Вместе с Кощеем.
— В женский? – ожидаемо хихикнул Аристофан и так же ожидаемо схлопотал между рогов еще раз. Всё правильно — бог троицу любит.
— Когда корабль готов будет? – спросил я Калымдая, как наиболее серьёзного и ответственного сотрудника.
— Уже практически закончили, Федор Васильевич. Мелочи остались — красоту навести, да углы сгладить. Завтра уже можно в полёт.
— Вот значит завтра, и отправляем на каторгу царя нашего, батюшку Кощея.
— Это как так?!
— В натуре?!
— Переворот, мсье, ах, шарман…
— Ох и заживём-то!
— Цыц! – я грохнул ладонью по столу. Потряс рукой, подул на неё и продолжил: — М-да, любите вы царя-батюшку… Теперь уже можно сказать, но эта операция разрабатывалась много месяцев. Сложилась такая ситуация, что Кощей, сам… слышите?! Сам! Решил отсидеться в тюрьме пока не изменится обстановка в лучшую для него сторону. Что за обстановка вам знать не велено до поры до времени. Завтра, при попытке полета на корабле, которая, кстати, наверняка провалится... вместе с царем-батюшкой, хм-м… Короче, Кощей попытается взлететь и тут его надо арестовать. Только как вы все, конечно знаете, просто так его арестовать, фиг арестуешь, поэтому надо его привести в соответствующее состояние. Кощей предложил, а точнее — приказал использовать для этого соль.
— Ой-ёй, — вздохнула Олёна. – Соль это очень больно.
— Крайне неприятно, мсье Теодор, — подтвердила Маша.
— Ну, вот так вот, — я развёл руками. – План утверждён, изменению не подлежит. Но нам надо всё устроить, весь арест проконтролировать. И вот тут пока никаких идей. Думаем, товарищи. И если только кто-нибудь вздумает опять шуточки… Понятно?
— Мы же сами не будем арест проводить, правильно, Федор Васильевич? – уточнил Калымдай.
— Конечно, не будем.
— Логично тогда каким-то образом Гороха и милицию на арест настроить.
— Верно, Калымдай, молодец. Я могу с участковым поговорить, только мне не хочется, чтобы вся ситуация для Гороха выглядела как дворцовый переворот.
— Западло, босс, — кивнул Аристофан и тут же втянул голову в плечи, с опаской озираясь по сторонам.
— А ты участковому всё как есть и обрисуй, внучек, — предложил дед. – Только так издалека, намёками.
— Да тоже как-то не очень, Михалыч. Получается, что Кощей перед кем-то в слабости своей расписывается.
— Да так оно и есть, внучек, чего уж там.
— Федор Васильевич, — вмешался Калымдай, — так у нас всего-то два варианта и есть, если ничего не просмотрели. Или свержение царя-батюшки или его бегство от проблем. На время.
— Ну да. Похоже, так и есть. Хорошо, значит, я схожу к участковому и предупрежу о Кощее, решено. Дальше. Как именно Кощея обездвиживать будем?
— А нам-то чаво над ентим голову ломать, Федь? Пущай твоя милиция и думает, как Кощея заарестовать.
— Тоже верно, дед. Только… нам бы тоже план ареста знать надо бы.
— Вот и узнаешь потом. Сейчас сходишь, предупредишь, а вечерком заявишься за планом.
На том и порешили.
Только всё наше гениальное расписание рухнуло, правда, по вине самого участкового.
Наши разошлись кто куда, а я, откинувшись на стену, тянул тот самый коньяк, что мне налили от нервов, как в горницу вернулись Аристофан и Калымдай с Олёной.
— Это, босс… в натуре. Тут как бы реально, блин… Типа можно ну это…
— Федор Васильевич, — отодвинул его в сторону Калымдай. – Только что Олёна, встретилась, случайно, конечно, с участковым, глазками поиграла, поулыбалась ему, а он все планы свои милицейские и выложил. Оказывается участковый с бабкой своей, поставили ловушку на массового убийцу, посадив в качестве приманки очередного свидетеля к себе в поруб.
— Ничего не понимаю, — я потряс головой и подозрительно посмотрел на коньяк. – Что за массовые убийства? Какой еще свидетель? И чего свидетель?
Вперед вышла Олёна:
— По догадкам милиции выходит, будто отца Ксюши убили.
— А отец тут при чем? И кто его убил?
— Отец тут, батюшка, вовсе не при чем. Самоубился он как узнал, что его дочь, Ксюшу, участковый подозревать начал в том, что она могла мне помочь в краже чертежей.
— Ну, молодец, Никита, — протянул я. – Один допрос и получите суицид.
— Потом еще на постоялом дворе, — продолжила Олёна, — когда стрельцы хозяина гостиницы пытали, дали ему водички хлебнуть, а тот и откинулся. Надо понимать, Настасья яд приготовила для ментов, а он, видите как забавно, своему же и достался.
— Ага, забавно. И даже смешно, — передёрнул плечами я. – А Ксюша — это надо понимать, третья жертва этого массового убийцы? Ну и что вы задумали?
— Участковый засадил в поруб дьяка Груздева, помните такого, Федор Васильевич? – перехватил нить разговора Калымдай. – Они с ним в вечной конфронтации. Уж не знаю, следуя каким фактам, да это и не важно, участковый решил, что Груздев является свидетелем этих убийств, а сам убийца, узнав, что дьяк надежно заперт в порубе, явится туда, чтобы избавиться от свидетеля.
— Оригинальная логика… — я был в лёгком замешательстве. – Значит просто так Груздева, дома там или на улице, поймать и устранить нельзя, а надо обязательно дождаться, когда он окажется под охраной сотни стрельцов и вот тогда уже и нужно начинать действовать?
— Ну, получается что так, Федор Васильевич. Мы не знаем, как они там у себя в милиции размышляли и почему пришли именно к таким выводам, да нам оно и не надо. А вот воспользоваться этой ситуацией мы можем. Олёна?
— Мы, батюшка, под шумок можем избавиться от Настасьи, — довольно улыбаясь, сказала девушка, — а заодно и свалить на неё все преступления.
— Да? И что же ты придумала?
— Я накину шапку свою невидимку, да проберусь на двор милицейский, да шум там подниму сильный мол, вот он ваш долгожданный убийца пришел, ловите! – Олёна засмеялась. – Поддамся им немного, чтобы шевелились порезвее, да тикать от них брошусь и прямо сюда их приведу!
— Гениально! Тут-то они и корабль увидят да и повяжут всех нас. Олён, ты на кого работаешь, а?
— Да нет, Федор Васильевич, — снова вмешался Калымдай. – На самом деле план вовсе неплохой. И Настасью подставим, а заодно избавимся от неё и всю вину опять же на неё свалим. А за всех нас вы не беспокойтесь. Операция во дворе проходить будет, а мы спокойно в сарае да в доме отсидимся.
— Ну-у-у… А вдруг стрельцы надумают дом обыскать?
— Да с чего бы им это делать, батюшка? – искренне удивилась Олёна. – Я тут живу и дядюшка мой, кожевенник, вне подозрений. А что беглянка Настасья сюда заскочила, от погони укрываясь, так это не повод дом обыскивать. Зачем? Вот она беглянка, вот я, едва жизни от халатности ротозеев милицейских не лишившаяся, какой уж тут обыск?
— Рискованно как-то… — всё никак не мог я решиться на эту авантюру.
— Всё будет хорошо, Федор Васильевич, и не переживайте, — заверил Калымдай.
— Без базара, босс, — поддержал Аристофан, скромно молчавший до этого у дверей.
— Ладно, черти полосатые, действуйте.
— А почему полосатые? – удивились они хором.
 
* * *
 
Через пару часов прямо перед началом операции «Невидимка», ко мне снова заглянул Калымдай:
— Федор Васильевич, не заняты? Там мастера наши, Боров и Свин вас просят зайти в сарай. Похоже, закончили работу молодцы.
В ангаре было теперь тихо, бесы уже исчезли. Боров и Свин с достоинством поклонились мне и замерли. Посреди ангара стоял ну просто красавец корабль! Действительно небольшой, пузатый, с высокими бортами, весь как игрушечка, да еще и украшен резьбой, да выкрашен в белые и красные тона. И мачта и парус! Да еще и маленькие крылья, свисавшие по краям. Загляденье!
— Ух ты, — протянул я, обходя кораблик кругом. – Ну, ребята… Молодцы!
— Как заказывал, хозяин, — степенно произнёс Боров. – Как договаривались…
— Премиальные вы себе честно заслужили. Давайте тогда сейчас к Михалычу — расчет произведём. И, наверное, мужики, стоит вам затаиться на пару дней на всякий случай. А лучше вообще уезжайте из города на недельку.
— Не без понятиев, хозяин, схоронимся.
Я велел Калымдаю закрыть ангар на замок, а сам тем временем рассчитался с умельцами и, как дед ни ворчал, заставил его выдать мастерам вполне приличные по местным меркам премиальные. По крайней мере, прощались они со мной очень довольные.
— Вовремя-то как, — сказал я вернувшемуся Калымдаю. – Теперь и стрельцов сюда вести не так опасно. А то бесы эти работнички…
— Весьма неспокойный и шумный народ, — согласился Калымдай. – Ну, начинаем?
Как они там начали, я, разумеется, не видел. Аристофан затаился где-то среди дворовых построек, а Калымдай, взявшийся подстраховать Олёну, отправился с ней к бабкиному терему. Мы же с Михалычем устроились у открытого окошка.
— Всё равно не нравится мне эта затея, деда, — проворчал я, имея в виду устранение Настасьи. – Избавились бы от неё по-тихому и всё.
— Так-то оно так, внучек, — не согласился дед, — да только пущай ребятки порезвятся. А то сидят тут без дела, с ума сходить начинают или вон, как Аристофан сами себе занятие находят. Да и полезно нам енто будет.
— Всё равно рисково, — заупрямился я.
— Так риск ить — блаародное дело, слыхал небось?
— Я, дед за разумный риск, а не ради адреналина.
— И где ты, Федька, слов-то таких бесовских нахваталси? Аж завидно.
Я только отмахнулся.
— Ага, начинается, — сказал вдруг дед. – Схоронись, внучек, голову-то из окна не высовывай.
Обзор из окошка, что на улицу, что на двор, был хороший, только я ничего не видел. Тишина полная. А нет — откуда-то издалека послышались крики, похоже, это погоня за нашей невидимкой.
— Смотри, внучек, — дед указал куда-то во двор.
Аристофан на пару с другим бесом, тащили ту крепкую рыжую деваху, связанную сейчас по рукам и ногам, да еще и рот был затянут тряпкой так, что та могла только злобно мычать. Бесы ничего не предпринимали, а просто держали Настасью, вглядываясь куда-то в другом конце двора. Я перевел туда взгляд и увидел еще одного беса, выглядывавшего из-за забора, похоже, работавшего сейчас наблюдателем.
На площадь выскочили взмыленные стрельцы во главе с участковым и Митькой. Бес-наблюдатель махнул Аристофану и, спрыгнув с забора, тут же растворился среди дворового хлама.
Вдруг посреди двора буквально из ниоткуда появилась Олёна. Она быстро спрятала колдовскую тюбетейку за пазуху, улыбнулась нашему с дедом окошку, махнула Аристофану и вдруг завопила на всё Лукошкино:
— Ой, что это?! Ой, спасите, убивают! А-а-а!!! Помогите! – и спокойно двинулась в сторону Настасьи.
Аристофан тем временем рассек ножом путы, держащие Настасью, а та сама сорвала тряпку со рта и зло ощерилась на Олёну, будто и не замечая двух бесов рядом с собой. Аристофан сунул ей в руку нож и они с напарником тут же исчезли, оставив девушек с глазу на глаз.
Стрельцы тем временем добрались до ворот и яростно заколотили в них.
— Ломай! – закричал Никита, — Да живее же чёрт!
Олёна еще раз испуганно вскрикнула и поманила к себе Настасью, приглашая её к бою. Настасья совершенно озверевшая, зарычала и кинулась на Олёну.
— Дед да рыжая эта совсем чокнутая! – зашептал я, но тут же умолк, получив вполне заслуженный подзатыльник.
Девушки сплелись в яростной схватке. Настасья, похоже, была сильнее Олёны, но Олёна оказалась очень быстрой и увёртливой.
Пока стрельцы выламывали калитку, смертный бой переместился к одному из больших чанов с водой уж и не знаю, зачем стоявших во дворе. В тот момент когда стрельцы с участковым ворвались во двор, девушки рухнули в чан, подняв фонтан воды. А спустя пару секунд, из чана вылезла уже одна Олёна.
— Была Настасья, а осталась от неё только грешная душа, — прокомментировал дед, ловко перехватывая мою руку.
Так не честно! Почему за нарушение режима тишины мне положено наказание, а деду нет?!
Ну а дальше было уже не так интересно. Массовую убийцу и охотницу за свидетелями, случайно напоровшуюся на собственный нож, выловили из чана, завернули в мешковину и унесли со двора. Перепуганную Олёну, мокрую и несчастную успокаивал участковый, а она, очень натурально захлёбываясь слезами, рассказала ему, как во двор запрыгнула Настасья (ага через трёхметровый забор и без шеста) и сразу же кинулась на неё, размахивая огромным ножом. Долго успокаивать себя Олёна не позволила и истерично всхлипнув, забежала в дом, не забыв захлопнуть за собой дверь. Никита же еще немного постоял посреди двора, а потом отозвал стрельцов, рыскающих вокруг, и покинул нашу секретную базу, даже не поздоровавшись со мной.
— Вот и всё, батюшка, — раздался из дверей весёлый голос Олёны. – Никто нам мешать теперь не будет, да и оглядываться по сторонам всё время не надо.
— По этому поводу не грех бы и отужинать, — подытожил конец операции дед.
На ужин собралась вся Канцелярия даже Маша припорхала на своих крыльях из натуральной вапирьей кожи.
— Дед, мне много не накладывай, — попросил я Михалыча. – Мне скоро к участковому идти.
— Вот и растрясешь пузо по дороге, — не сдавался дед, выуживая из стопки жареных ломтей мяса кусочек пожирнее.
— Это… босс. Давай я под столом сяду, а ты мне втихаря от Михалыча, реально будешь жратву сбрасывать?
— Я сейчас тебя сброшу из окошка, — пригрозил Аристофану дед, но сжалившись, ляпнул и ему на тарелку приличный такой кус.
— Может быть, — начал Калымдай уже по третьему кругу, — мне все же с вами пойти, Федор Васильевич?
— Ну, договорились же, Калымдай, — отмахнулся я, нацеливаясь вилкой на солёный груздь. – Проводите меня да подождёте рядом, а высовываться там не надо.
— Не, босс, — подключился к майору Аристофан, — в натуре поставим за тобой двадцатку бесов, типа для солидности — никакой участковый тебя реально тронуть не посмеет.
— Да не будет он меня трогать, Аристофан. Всё нормально будет.
— Если что, мсье Теодор, я на соседней крыше буду, — пообещала Маша.
— Ой, ну всё хватит вам. Дайте уже спокойно поесть, да деда?
— А чаво, сразу «деда»? Волнуются ить за тебя друзья твои, внучек. Да и то подумать, там сто стрельцов, да участковый, да бугай ентот Митька, да бабка бешеная от рождения, да ишо и кот блохастый. А мы с тобой вдвоём на другой стороне стоим, нате, берите нас голыми руками. Нет, мы конечно им наваляем…
— И ты туда же, Михалыч, — перебил я его. – Один я там буду, один!
— Это холестерин на ваш мозг так негативно действует, мсье Теодор, — категорически заявила Маша. – А холестерин…
— Знаю-знаю. В мясе. Не завидуй, Маш, съешь лучше котлету.
 
* * *
 
Когда окончательно стемнело, я отправился на встречу с милицией.
Сопровождали меня скрытно, да так ловко, что я никого ни заметить, ни услышать не мог, хотя двадцать пять моих телохранителей хоть какой-то шум да должны были создавать. Даже когда меня попытались остановить, конечно же, для интеллектуальной беседы три подвыпивших местных гопника, то после «О, мужик, а пошли ты нас водкой угостишь?», кроме короткого шороха не было больше слышно ничего. Я даже оглянулся ради интереса — вообще никого будто привиделись мне те мужики.
Весь город уже беззастенчиво спал, и на пяточке возле ворот бабкиного терема не было ни одного человека, как впрочем, и по всей округе.
Я негромко постучал в ворота:
— Кто-кто в теремочке живет? Ау служивые? Есть кто живой?
— Чаво надоть? – раздался с той стороны сонный голос. – Кого там бес принёс в такую пору?
— Ну не совсем принёс, но в целом, верно мыслишь, — согласился я. – Позови сыскного воеводу да скажи, что посланец от Кощея ждёт его тут.
— Чаво?
— Блин. Есть не глухой кто? Участкового, говорю, зови!
— Я вот щаз тебе шутнику… — калитка заскрипела, открываясь, и ко мне выскочил стрелец с бердышом в руках. – А ну пшёл прочь… Ой!
Две тёмные фигуры перекинули стрельца через ворота обратно во двор и тут же исчезли.
— ..мать! – раздалось из-за забора и всё затихло.
К сожалению ненадолго. Судя по топоту и глухим голосам, около ворот собиралась вся стрелецкая сотня. Не ну я что драться сюда пришёл? Это бесам в удовольствие, а я – человек мирный.
— Еремеев! – заорал я, вспомнив фамилию более-менее адекватного сотника. – Зови участкового, скажи от Кощея посланник пришел!
Шушуканье, а потом удаляющийся топот. Действительно совсем не дурак этот Еремеев, соображает быстро.
Минуты через три калитка вновь заскрипела и, сначала из неё выскочило с десяток стрельцов с саблями наголо, а за ними вышел и Никита.
— Здорово, сыскной воевода! – махнул я рукой. – Поговорить надо… Э-э-э… То есть… К тебе, дурачок милицейский, прислал меня Великий и Ужасный, самый злодеистый злодей в нашем государстве. Ужас, летящий на крыльях ночи…
— Да понял я, понял, — перебил меня Никита. – Ну и чего Кощею от меня надобно?
— Пошли, отойдём, — предложил я, покосившись на стрельцов.
Участковый шепнул что-то Еремееву, а когда тот попытался возразить, строго прикрикнул на него и, кивнув мне, зашагал в сторону. Мы остановились метрах в пятнадцати от стрельцов. Нормально не услышат. Правда участковому пришлось пару раз шугануть Митьку, который никак не хотел уходить и «оставлять батюшку сыскного воеводу на поругание ворогам». Какое поругание? Это он о чем извращенец?
Наконец Митька поплелся к стрельцам, всё время оглядываясь и чуть ли не скуля, как собака, которую хозяин прогнал с пикника.
— Ты что вообще?! – зашипел на меня Никита. – Уже в открытую прямо в отделение заявился!
— Спокойствие, только спокойствие. Я по официальному делу. Пусть видят нам оно только на руку.
— Кому это «нам»?
— И мне и тебе. Хочешь Кощея арестовать?
— Что?!
— Арестовать говорю Кощея.
— С ума сойти, — протянул Никита. – Ты серьёзно?
— А то. Сам на его место сяду и буду всей мафией командовать… Э! Э! Шучу я!
— Шутник… — проворчал участковый. – Давай подробно и по порядку.
— Ладно… Помнишь я тебе как-то про одного гада рассказывал, с которым у Кощея конфликт?
— Ну.
— Ну, этот гад собрался войной на Кощея. Причем уже на этой неделе.
— Вот и отлично, — хмыкнул Никита. – Может, перебьют друг друга, спокойнее всем будет.
— Не перебьют и не будет, даже и не мечтай. Замочит тот гад Кощея на раз-два, а потом ринется Лысую гору под корень сносить. А потом и твоё Лукошкино на ноль умножит. Я же рассказывал тебе уже.
— Да помню я, помню… И чего Кощею от меня надо? Чтобы на его стороне Горох с войсками выступил?
— Да толку с того, — я вздохнул. – Гаду этому что войско, что Горох, так, на один зуб… Понимаешь нет сейчас сил у Кощея для борьбы. Очень не вовремя этот гад объявился, вот и задумал Кощей паузу сделать, затаиться на время.
— У Гороха в тюрьме затаиться?
— Ага. Да еще в самой дальней и крепкой. Тогда тот гад ни на кого нападать не будет. Не интересны ему ни Лукошкино, ни Горох, ни вся Русь целиком. Ну что, обстряпаем это дельце?
— Ну… — протянул Никита. – Заманчиво конечно. Вроде бы только одна польза с этого… А как ты предлагаешь этот арест устроить?
— Громко и публично. Чтобы весть о пленении Кощея моментально по всей Руси разнеслась.
— Это я понял, а если в деталях?
— Слушай, — я отвлёкся от основной темы разговора. – А что это там твои стрельцы с фитилями балуются? Стрелять надумали?
— Еремеев! – развернулся к ним участковый. – А ну отставить! Я скоро!.. Ну, так что с арестом? – он снова повернулся ко мне.
— С арестом потрудиться придётся — все же не воришку на базаре ловить будешь. Завтра взлетит Кощей из центра города на летающем корабле…
— А ну я так и знал, что похищенные чертежи – это твоих рук дело! – обрадовался Никита. – А ты мне еще говорил, что ни при чем. Эх ты…
— А я и ни при чем. Я тебе говорил, что и пальцем их не касался, — ухмыльнулся я. – А я и правда, к ним не притрагивался. Ладно, неважно это сейчас. Так вот. Взлетит Кощей, но судя по чертежам брак там какой-то в корабле, поэтому взлетит, но не улетит. Не знаю грохнется или на кусочки рассыплется, но это будет удобный момент для атаки.
— Угу, атака…— пробурчал Никита. – Хватать Кощея и не пущать? Он же здоровый, всех стрельцов моих положит на месте.
— Вот потому как знак доверия к тебе в этом деле, велел Кощей открыть секрет, как его забороть можно.
— Ну?
— Соль. Обсыпь его сверху до низу и бери тёпленьким.
— А да верно, — задумался Никита. – Мне и баба Яга что-то такое говорила.
— Ну, вот и действуй. Телеги две-три соли я думаю, извести придётся.
— Ладно. А откуда взлёт намечается?
— С Колокольной площади из дома кожевника, — четко проговорил я.
— Кожевника… Так там же!.. – Никита осёкся.
— Ага, — кивнул я. – Олёна. Хорошая девушка, между прочим.
— А я ведь догадывался, — горько протянул он, — что она на тебя работает.
— На Кощея вообще-то. Да и то не по своей воле… Давай, Никит о ней потом поговорим?
— Не о чем там говорить.
— Ну как знаешь. Тогда возвращаюсь к аресту. Давай так сделаем: я сейчас баиньки пойду, а ты ночку посидишь, и план захвата разработаешь. А завтра встретимся и перепроверим всё хорошенько.
— Это всё? – после неожиданной новости об Олёне, участковый явно был подавлен и торопился закончить разговор. Ну, я его вполне понимал.
— Да вроде бы всё. А если что забудем, то завтра придешь ко мне на Колокольную площадь и обговорим. До обеда где-то нормально?
— Нормально. Расходимся?
И я с чистой совестью отправился спать. Милиции вся слава за поимку Кощея вот пускай и работают. А я посплю. Только перед сном я связался с Кощеем.
— Ну? – из зеркала на меня глянула усталая и осунувшаяся рожа царя-батюшки.
— Ваше Величество, завтра ближе к вечеру вам предстоит арест. Корабль построен, с участковым я переговорил. Всё готово ждём вас.
— Охохошеньки… Не вовремя-то как, Федь… Дел столько, забот... эх... Ладно, ждите, завтра после обеда буду у вас.
Вот теперь, точно спать.
 
* * *
 
Проснулся я назло всем сам.
В Лукошкино я уже засветился по полной поэтому, плюнув на конспирацию, с удовольствием натянул любимые джинсы и майку и побежал, подгоняемый дедом, на утренние водные процедуры. Ну и завтрак, конечно. Наших никого не было и я спокойно и без спешки побаловался и яичницей на сале и булочками с повидлом и отличным чаем под пирожки. Нет надо всё-таки поговорить с Иван Палычем о сгущенке. Очень, знаете ли, не хватает для счастливой полноценной жизни. Сгущенку-то в домашних условиях сделать – плёвое дело было бы молоко хорошее да море терпения. Вернусь во дворец, сразу же побегу на кухню.
Тут мои гастрономические планы нарушил стук в калитку. Ага, вот и Никита заявился. Хорошо не всю стрелецкую сотню с собой взял, а только одного Еремеева.
Еремеев остался во дворе, а участкового Михалыч проводил прямо в горницу.
— Здорово, Никита! – я поднялся, протягивая ему руку. – Чай будешь? С пирожками.
— Доброе утро, — ответил вежливый участковый, обмениваясь со мной рукопожатием. Потом взглянул на пирожки и передёрнулся: — Спасибо, бабушка Яга уже покормили-с.
— Ну как гениальный план разработал? – я отодвинул в сторону тарелки и кружку, расчищая место.
— Ну, в общих чертах, — участковый открыл планшетку и присел за стол.
План в целом был неплохой. Всё было продуманно, стрельцы и телеги с солью расставлены в подходящих местах. Если ничего неожиданного не случится, то всё должно пройти как по маслу.
Мы немного поспорили, тыкая пальцами в грубо нарисованную схему Колокольной площади, стоит ли привлекать к операции горожан, но, в конце концов, Никита меня убедил, что толпа всё равно набежит, так пусть хоть не стоят без дела. Ну, логично.
Вроде всё мы обговорили и Никита поднялся, запихивая листочки в планшетку.
— Ребятки, а давайте оладиков? – дождался наконец-то паузы в нашей беседе Михалыч. – Сидите, мозги свои морщите, а оладики стынут.
— Деда, ну завтракали только что…
— Да когда енто было?!
Никита хихикнул. И зря. Дед тут же повернулся к нему:
— Садись, сыскной воевода, отведай не побрезгуй. Худющий-то какой… Не кормит тебя бабка твоя совсем. Садись-садись! Попробуешь настоящего кушанья, а не поганок под маринадом из лягушек!
— Спасибо, гражданин… дедушка Михалыч… — начал отнекиваться Никита, но был категорически усажен за стол и безжалостно накормлен оладиками.
Дед умильно смотрел на нас с Никитой, уплетающих за обе щёки и изредка вздыхал:
— От служба у вас какая… Ни поесть, ни поспать… Скоро в скелетов превратитесь от неправильного питания... Я вот Никит, своему оболтусу кажное утро говорю мол, надо хорошо кушать, внучек, особливо утром, а он похватает на скорую руку фунт-другой ветчины, заест миской каши и так и ходит голодный до самого обеда! Когда-никогда впихну в него пирожков тарелочку, чтобы в голодный обморок не упал, вот и вся еда… Да ты вареньеца ляпай побольше, сыскной воевода! Не стесняйси! Давай я тебе еще чайку плесну… Во-во! Вот и мой тоже «некуда, некуда», а ить поищем да найдём местечко и для медку и для сметанки!
После третьей кружки чая, Никита не выдержал и, тяжело поднявшись из-за стола, поплёлся, переваливаясь как утка с боку на бок к двери и, только открыв её, вспомнил и повернулся ко мне:
— А да чертежи. Мне же их предоставить надо, а ты обещал вернуть.
— Запросто. Нам они уже не нужны, — и я кивнул деду: — Михалыч, позови там кого-нибудь пожалуйста, пусть чертежи принесут… Садись, Никит, сейчас притащат.
— Да уже и страшно-то садиться… Михалыч как опять кинется кормить… — он доверительно нагнулся ко мне и зашептал: — У них старческий бзик такой что ли – кормить? Бабка моя как пристанет фиг отмажешься пока по самое горло еды не напихает… Одно спасение – на нервах всё время, все калории в момент сжигаются… А оладики у твоего деда классные!
— А то! – гордо икнул я.
Мы немного поболтали на нейтральные темы, поругали местные громоздкие пищали, похвалили натуральную еду, а потом я сразил напрочь Никиту описанием бытовых удобств под Лысой горой.
— Прикинь, — я с гордостью распахнул руки, — вот такенная натуральная ванная, два крана, всё как у нас, горячая, холодная, только вода в краны просто из воздуха подаётся!
— Вот же… — он с завистью вздохнул. – Волшебство?
— Колдунство! – я поднял палец вверх. – А, пардон, сортир какой… Сказка! Удобное такое кресло с дыркой в сидении, а внизу под полом ручеёк журчит.
— Пора воевать вас, злодеев, — протянул Никита, — и срочно экспроприировать нажитое нечестным трудом.
— А ты бабку свою запряги, пусть и тебе цивилизованную ванную с туалетом отгрохает.
— Ага допросишься её… А зато у меня баня есть, вот!
— Баня это да… — протянул я. – У Кощея такое про такое и не слыхивали.
Дверь скрипнула и в горницу вошла Олёна.
— Батюшка Секретарь, — поклонилась мне. – Сыскной воевода, — поклон участковому. И замерла, опустив взгляд.
Никита вскочил, открыл рот, закрыл, сел и уставился в окошко.
— Олён, — я с удивлением посмотрел на её пустые руки, — я просил чертежи принести…
Она очень заинтересованно стала рассматривать что-то на дощатом полу:
— А я их дьяку Фильке отдала… Я же не знала, что они еще понадобятся…
— Зачем?!
— Ну, — она покосилась на Никиту, — милиции навредить, показать какие они нерадивые.
Никита вздохнул, а я заорал:
— В батоги! На конюшню и плетей! Запор-р-рю!
Никита вскочил, Олёна хихикнула, а я развел руками и тихо пожаловался участковому:
— Видишь, какие у меня сотруднички? Инициативные когда не надо. Извини, сыскной воевода, подвёл я тебя… Олён, а давно-то отдала чертежи?
— Да с час уже будет, батюшка Секретарь.
— Не успеем отобрать?
— Да дьяк уже в Думе, небось, — ответил за девушку Никита, — подвигами своими хвалится. Ох, что сейчас будет…
— Могу предоставить политическое убежище, — невесело пошутил я и кивнул Олёне: — Ладно, Олён, иди продолжай работать… Только в следующий раз советуйся всё-таки со мной, хорошо?
Девушка кивнула и вышла.
Никита молчал и смотрел в окно, а я вдруг забормотал:
— Знаешь, Олёна когда у нас появилась я к ней как-то не очень… А потом оказалось, что очень хорошая девушка… И работница хорошая… И вообще…
— Что «вообще»? – покосился на меня Никита.
— Ну, хорошая она. А Кощею служит не по своей воле и только и мечтает, как бы уйти от него.
— Захотела бы так и ушла бы.
— Ага, прям сразу, — хмыкнул я. – Я в этих делах плохо разбираюсь, но там договоры какие-то магические, заклятия что ли… Короче не всё так просто.
— Плохо.
— Плохо, — я помолчал и хихикнул: — Зато очень ей форма милицейская нравится! Прямо румянцем заливается, когда о милиции говорит.
— Да?
— Век оладиков не видать! – поклялся я.
— Слушай, Федь… — нерешительно начал участковый. – А можно мне сейчас с ней поговорить? Обсудить надо кое-что для протокола ну, свидетельские показания снять, сам понимаешь.
— Для протокола – нельзя, — категорически помотал я головой. – Мы ж в натуре, не сявки какие, с ментами на сотрудничество не идем конкретно. Ну кроме исключительных случаев… Давай Никит как закончим с Кощеем, я ей скажу чтобы она вечером к отделению твоему подошла? Мол, поговорить ты с ней хочешь. Только без протокола, не официально. Лады? А то сейчас дел и у тебя и у меня…
— Лады. Спасибо, — Никита поднялся. – А кстати как у тебя с той девушкой? Ну, Варей?
Я ничего не ответил, только показал большой палец.
Он кивнул, вздохнул и ушёл.
 
* * *
 
Кощей объявился в Лукошкино сразу после полудня.
Царь-батюшка, решив порезвиться напоследок, постучался в наши ворота не в облике того белокурого эльфа, а в классическом одеянии католического монаха. Ну, знаете —  потертый коричневый плащ с большим капюшоном, скрывающим лицо, веревка вместо пояса, чётки в руках. Только вместо креста на шее висела небольшая медная ложка. Очень колоритно, знаете ли…
Ложку, кстати он сразу вручил мне, как только я распахнул перед ним калитку:
— Держи, Секретарь. Это – для вызова Горыныча. Носи не снимай. Понял ли? Не снимай!
— А как она работает? Здравствуйте Ваше Величество.
— А по лбу себя ложкой три раза стукнешь… — и Кощей залился скрипучим хохотом, глядя на моё вытянувшееся лицо. – Стукни ей обо что-нибудь и приказывай.
В горнице Кощей сразу же смахнул личину, представ пред нами в своём обычном облике. Отмахнувшись от наших приветствий, он сразу же оккупировал мою спальню, использовав как кабинет и заперся там, вызывая по очереди всех моих сотрудников.
Михалыч, Маша, Калымдай, Олёна… А меня так и не вызвал. Даже Аристофана позвал и долго орал на него, а меня, нет. Ну и ладно. Мне же спокойней будет. Хотя и обидно немного.
Пока царь-батюшка проводил свои собеседования, к нам с докладами начали прибегать бесы:
— Телеги с солью привезли, поставили вокруг забора.
— Стрельцы с крюками на веревках по соседним крышам затаились.
— Полсотни стрельцов забили пищали солью и за забором сидят.
— Зеваки начинают на площади собираться, привлеченные суетой.
Ну и так далее по плану участкового.
Когда прибежал бес и доложил, что объявился и сам участковый со своей стрелецкой сотней, а с ним еще зачем-то приперся и Горох, я постучался к Кощею:
— Ваше Величество, пора. Все на позициях, ждут только вашего выхода.
Кощей вышел в горницу, строгий, суровый и сосредоточенный. Обвёл нас всех тяжёлым взглядом и кивнул:
— Пошли.
Все разбежались по своим местам только мы с дедом пошли за Кощеем к ангару.
Кощей вдруг остановился посреди двора и ткнул меня пальцем:
— Запомни, Федька. У нас так заведено, если хочешь выжить — тебя должны бояться. Страх и жестокость, понял? Повтори!
— Страх и жестокость, Ваше Величество. Чего уж тут не понять?
— Еще раз!
— Хм-м… Ну страх и жестокость.
— И еще раз без всяких «ну»!
— Страх и жестокость! – чуть ли не заорал я. Чего он ко мне привязался со своими нравоучениями, да еще в самое неподходящее время?
А царь-батюшка, вдруг притянул меня к себе обнял, впечатав в костлявую грудную клетку и почти сразу отпустив, вдруг улыбнулся:
— До скорого, Федька, не горюй!
«Айл би бек!», мне кажется, круче бы прозвучало.
Я ошарашено смотрел, как Кощей резко развернулся и широким твёрдым шагом, зашёл в ангар и захлопнул за собой дверь. Чего это он такой добренький вдруг?
— Федька, очнись! – дернул меня за рукав Михалыч. – Бежим быстро сейчас начнётси!
 Едва мы с дедом выскочили на улицу через заднюю калитку, как крыша ангара со скрипом поднялась в воздух, а потом медленно рухнула во двор, свалив часть забора, выходившего на площадь. Стрельцы, прятавшиеся за забором, едва успели отскочить и стояли, чихая от поднявшегося облака пыли. Вслед за крышей заскрипели стены ангара и тоже медленно рухнули во все стороны, открыв для всеобщего обозрения летучий корабль, посреди которого, держась за мачту, стоял Великий и Ужасный. И это – совсем не красивый оборот речи. Кощей действительно выглядел крайне зловеще. А когда корабль стал медленно подыматься в воздух, Кощей громко захохотал:
— А вот хрен тебе дурачина участковый! И твоему пьянчужке Гороху такой же хрен, только в квадрате! Недоглядели разини?! А теперь… (дальше матерно, но очень колоритно) …вашему Лукошкино! Всех … разнесу, всех … сверху бомбами закидаю на фиг!
— На крышах! – заорал Никита опешившим стрельцам. – Крюки бросай, мать вашу юриспруденцию!
Стрельцы спохватились и, раскрутив веревки, попытались удержать корабль, но до него долетело всего два-три крюка, да и те Кощей тут же обрубил, невесть откуда взявшимся длинным чёрным мечом.
— Аха-ха-ха! – продолжал выступление царь-батюшка. – Шпана криворукая! Вы кого захватить вздумали, собачьи дети?! – корабль тем временем подымался всё выше и выше. – Молитесь придурки! Жить вам осталось три минуточки!
Корабль, поднявшись метров на тридцать над землёй, замер.
— Вы еще из пищалей в меня пульнуть попробуйте! Ха-ха-ха! – Кощей перегнулся через борт, выставляя себя на всеобщее обозрение, огляделся и вдруг рявкнул: — Огонь! Пли!
Стрельцы машинально спустили курки, тлеющие фитили ткнулись в затравочные отверстия и грохот пятидесяти выстрелов едва не оглушил меня. Площадь моментально окуталась пороховым дымом, а когда он немного рассеялся, все увидели, как летучий корабль, с яростно чешущимся и изрыгающим проклятия Кощеем, сделав небольшой круг, плавно пошел на посадку, причем как раз на место бывшего ангара.
Завороженные этим зрелищем все, и горожане, и стрельцы, тупо пялились на корабль, открыв рты. Когда корабль приземлился, покачался из стороны в сторону и снова начал взлетать, видя общегородской ступор, я заорал:
— Соль! А ну православные! Засыпем гада солью! Кидай по Кощею, не жалей силушки!
И первым схватив со стоящей рядом телеги кусок соли, размером с полкирпича, я запустил его прямо в царя-батюшку. Не, не переживайте не попал и даже не докинул, но мой крик вывел всех из оцепенения. Стрельцы, а за ними и горожане, радостные, что можно поразвлечься на халяву, кинулись к телегам и на бедный кораблик, а вместе с ним и на Кощея, посыпался град соли.
Царь-батюшка взвыл от первых же угодивших в него кусков, заметался по палубе, толпа радостно взревела, но тут же охнула. Корабль медленно натужно, но всё же начал подыматься в небо.
— Стрельцы, — заорал Никита, — огонь!
Снова рявкнули пищали, вырывая зарядами соли, куски плаща, да и куски самого Кощея и мне откровенно стало жалко его. Никак бы не хотел оказаться на его месте.
— Смотри, Федька! – окликнул меня Михалыч, показывая на милицейского Митьку шагах в тридцати от нас закинувшего на спину большой мешок. – Енто Горох с крыши сверзилси, а ентот бугай его зачем-то в мешок запихнул! А ну-ка… — Михалыч подхватил с земли булыжник и ловко запустил им в мешок. Мешок подпрыгнул на плечах Митьки и взвыл. — От и ладно, — кивнул дед и подмигнул мне.
Маленькие радости. Ничего против них не имею. Я тоже оглянулся в поисках подходящего снаряда, но меня отвлёк многоголосый радостный крик.
Корабль снова шёл на посадку и снова точно на место ангара. А понятно теперь, что там за глюк был в чертежах.
— Никита! – заорал я, призывно махая руками над головой, а когда он обернулся на мой крик, снова заорал, указывая на крыши: — Крюки готовьте! А то снова улетит!
Он кивнул и в свою очередь заорал на стрельцов.
Корабль, опустившись, сделал перекур, повздыхал, покряхтел и снова с усилием начал взлетать. Горожане вновь начали прицельное метание соли, а стрельцы, дождавшись, когда корабль подымится вровень с крышами, метнули в него крюки и резко потянули его вниз, крепко вцепившись в веревки. Славный кораблик замер, но сдаваться не собирался. Он покачивался в воздухе, не имея сил взлететь, но и упрямо не желая опускаться и сдаваться в плен. Кощей, почерневший и обугленный от соли, прожигающей на нём дыры, нашел в себе силы перегнуться через борт и славно так обложить трёхэтажным и участкового и Гороха и горожан и стрельцов, а потом досталось почему-то и мне с Михалычем, да и Калымдая с Машей царь-батюшка не забыл. Толпа не поняла, конечно, кого это так Кощей полоскает, но встречала радостными воплями каждый его перл. А я даже не обиделся. Ну, стресс, критическая ситуация, что я не понимаю что ли?
Трудолюбивые горожане так усердно развлекались в кидании соли по живой мишени, что телеги стали быстро пустеть, а я даже заволновался, что надо было притащить с десяток телег и не жадничать, но тут кораблик, жалобно заскрипев, нырнул носом вниз, выпрямился, задрожал и вдруг рухнул на землю, придавленный сотнями килограммов хлорида натрия. Все взвыли от радости, но не прекратили бомбардировку пока телеги полностью не опустели.
Я протиснулся сквозь счастливую толпу поближе к кораблю. Его так засыпали солью, что Кощея не было видно. Царь-батюшка был полностью погребен под ней. На другой стороне корабля я увидел Никиту. Он вопросительно мотнул головой мол, можно уже арестовывать злостного нарушителя, а я в ответ пожал плечами мол, а фиг его знает, попробуй.
Стрельцы с лопатами залезли на корабль и начали скидывать соль за борт и скоро уже выволокли, подхватив под руки, черное обугленное костлявое тело в драном, висевшем клочьями черном плаще. Толпа ахнула, отшатнулась, но видя, что самый страшный злодей, которым их с детства пугали на ночь, даже не шевелится, снова подались к кораблю, жадно разглядывая Кощея.
А Кощей вдруг с громким скрипом, медленно поднял голову и обвел тяжелым взором вокруг. Толпа снова ахнула, кто-то упал, кто-то взвыл, кто-то заматерился, а Кощей, не прекращая с усилием вертеть головой, остановил на мне взгляд и вдруг… подмигнул.
А я чуть не заплакал.
 
Эпилог
 
Я сидел за выключенным компьютером, положив клавиатуру на колени, и бездумно щёлкал пробелом. Справа от меня стоял Дизель с красным фломастером в руке, намекая, что пора бы обновить почетный знак радиоактивной опасности у него на лбу, а слева на полу пихались Тишка да Гришка, споря, кто пойдет выклянчивать запустить компьютер и врубить им мультики. Я почти и не замечал их, находясь в лёгком ступоре. Сказывалось нервное напряжение последних дней.
Кощея в тот же день как он позволил себя схватить, быстренько судили и сразу же отправили за Урал в особо тайную и охраняемую тюрьму. Мы всей Канцелярией, вызвав Горыныча, вернулись домой на Лысую гору и молча не глядя друг на друга разбрелись по комнатам. Олёна правда, с нами не полетела – у неё было свидание с Никитой. Но с утра она уже прибежала к нам очень радостная и раскрасневшаяся. Наверное, всё хорошо у них складывается. Вот и ладно.
Дверь скрипнула и Михалыч запустил в Канцелярию Агриппину Падловну и Гюнтера, которых я попросил привести, выполняя приказ Кощея.
Мне было не до вежливости, поэтому я просто кивнул прибывшим и поднялся с кресла:
— Царь-батюшка велел сразу же после его ареста, ознакомить вас с содержимым этого конверта, — я вытащил из сканера конверт и протянул его Гюнтеру.
Тот внимательно осмотрел его, проверил печать, кивнул и протянул его бухгалтерше, но та только отмахнулась и конверт вернулся ко мне. Я вскрыл его, достал свернутый вчетверо толстый лист бумаги, развернул, пробежал по строчкам глазами, вправил отвисшую челюсть и протянул листок Гюнтеру.
Гюнтер взял лист, зачем-то откашлялся и торжественно зачитал:
— Федьку Захарова сына Васильева, который верно мне служит Статс-секретарём моей Канцелярии, назначаю на время моего отсутствия, царем-батюшкой то есть  — мной.
Целую, Кощей.
 

© Copyright: Анатолий Казьмин, 2019

Регистрационный номер №0459439

от 19 октября 2019

[Скрыть] Регистрационный номер 0459439 выдан для произведения: Аннотация
Вторая книга из цикла "Канцелярия Кощея"
Тайный сыск царя Гороха, дело о перстне с хризопразом, заговор черной мессы… Это всё уже осталось позади! Альтернативный взгляд на происшедшие события, описанный лично Статс-секретарём царя Кощея, Захаровым Фёдором Васильевичем. Бывший студент, компьютерщик Фёдор, волею Великого и Ужасного Кощея, попадает в древнерусское царство-государство, где он сумел не только успешно ужиться во дворце Кощея с монстрами и весьма необычными коллегами, но и украсть меч-кладенец прямо из сокровищницы царя Гороха и построить летучий корабль.

Эта история довольно запутанная и закончившаяся для Кощея весьма неприятно, началась с утренней истерики беса Аристофана, устроенной в моей спаленке. Но об этом чуть позже, а пока для полноты картины позвольте мне вернуться на пару дней назад. Ну, заодно и представиться.
Захаров Федор Васильевич. Статс-секретарь Великого и Ужасного царя Кощея. Если совсем уж официально, то структурное подразделение, которое я возглавляю, называется Собственная Его Императорского Величества Кощея канцелярия. А у меня кроме скромного чина Статс-секретаря, есть еще и военный – генерал-поручик. Но это только для парадов и встреч с официальными лицами, типа американского президента или главы Евросоюза. Шучу. Нет тут, в средневековой сказочной Руси ни Америки, ни Евросоюза и слава всем богам. А вот чин генеральский у меня всё равно есть. За что слава уже царю нашему, Кощею. Хотя, честно, чин этот генеральский мне и даром не нужен. Мне его Кощей и навязал перед поездкой к шамаханам во время того дела в Лукошкино когда мы Вельзевулу пинков навешали.
 
* * *
 
Итак. Пару дней назад, возвращаясь от нашего шеф-повара, Иван Палыча я на входе в свою Канцелярию столкнулся с миловидной чернявой девушкой. Она как раз выходила от нас и поклонилась по дворцовому этикету:
— Здравствуй на многие лета, батюшка Секретарь!
— Э-э-э… Здрасте. Могу я чем-нибудь помочь?
— Мне уже помогли, — улыбнулась она и, еще раз поклонившись, быстро зашагала по коридору к выходу.
Я заинтересованно проводил её взглядом. Стройная, черная коса до пояса, фигурка тоненькая, а внизу эдак покачивается всё на ходу. Хотя… я почесал нос, было бы там чему покачиваться. Совершенно не мой типаж. Мне больше Лукошкинские девушки нравятся. Идёт такая по улице будто плывёт, а талия тонюсенькая, а вот то, что ниже и выше, совсем даже наоборот, но без излишеств. И глаз радует, и руки сами тянутся. А эта чернявая… Ну такой модельной внешности. Только у меня тут во дворце этой модельной внешности в виде скелетов, на каждом углу по пять штук, да еще и в непосредственном подчинении персональный скелет имеется, Дизель.
Мда… Прошу прощения это я увлёкся немного. Организм у меня молодой, требует романтики вот и заносит иногда. Точно возьму отпуск и рвану в Лукошкино, познакомлюсь там с хорошей девушкой и… И снова прошу прощения.
Так вот, еще когда эта девица мне кланялась, на голове у неё я ясно увидел небольшие рожки. А значит — нечисть это. Не знаю уж, шамаханка или бесовка, или еще какая разновидность, тут монстров хватает, но не человек точно.
Я вошел в Канцелярию.
Маши не было, Дизель сидел на диване и сосредоточенно крутил костяшкам пальцев кубик Рубика, который я ему подарил, бесенята Михалыча, Тишка да Гришка дрыхли в моем компьютерном кресле, а сам Михалыч расставлял какие-то пузырьки, флакончики и баночки по столу, доставая их из небольшого сундучка.
— Это что за мадмуазель к нам приходила, дед? Что ей надо?
Михалыч как-то странно усмехнулся:
— А это, внучек, от Кощея-батюшки с порученьецем – извести дружка твоего Лукошкинского, сыскного воеводу.
— Да ты что?! Серьёзно?!
— Нет, шуточки тут шутю, — фыркнул Михалыч. – Ить зелье сейчас сделаю, отведает его участковый и всё, пеките пирожки на поминки.
Вот это мне очень не понравилось. Этот участковый Никита Ивашов был моим товарищем по несчастью, перенесённым из своего мира в этот. Попав в местный стольный город Лукошкино, он быстро наладил милицейскую службу под эгидой царя Гороха и довольно успешно освоился тут. Приютила его Баба Яга в своем тереме, на базе которого впоследствии и возникло первое Лукошкинское отделение милиции. Я с ним встречался во время операции Кощея по выдворению с Руси адского демона Вельзевула, и, честно скажу, и поработали мы вместе, и остались в хороших отношениях. Пусть мы и находились по разные стороны баррикад, так сказать, но личной вражды у нас не было. Почему по разные стороны? Ну, тут всё просто. Он работал на стороне правопорядка. А я – на стороне Кощея. А уж Кощей и правопорядок это вещи несовместимые. Только вы не верьте всем слухам, что про Кощея ходят. Ну, это как всегда от поедания младенцев до личного распятия Христа на одном столбе с Буддой и Моисеем за компанию. Кощей, в моём понимании ситуации, был эдаким мафиози государственного размаха. Весь теневой бизнес, все разбойнички, воры, мошенники и прочие лихие люди ходили под ним и долю от незаконно нажитого отдавали ему регулярно и с радостью. Власть и богатство Кощей себе обеспечил.
Когда Ивашов появился в Лукошкино, Кощей, не ища легких, простых вариантов для нейтрализации участкового, таких как банальное убийство, хотя это было и не сложно, пошёл в своей борьбе другим путём. Он вытащил меня из моего мира, рассуждая, что эффективно бороться с милиционером сможет лишь его соотечественник из его же времени. Ага, в моем мире есть только милиционеры и терминаторы-убийцы, люто ненавидящие этих самых милиционеров. А скажем, скромный компьютерщик, сезонно работающий в геологической партии, существовать в принципе не может. Как оказалось, еще как может. Кощей со своим планом сильно обломался, а я сильно обломался со своим миром. Как я тут пристроился на Кощеевой службе — это отдельный разговор, а возвращаясь к Ивашову, хочу только подчеркнуть, что так никто и не выяснил, кто и зачем затащил его в этот мир. По крайней мере, пока.
— Михалыч, а чего это вдруг Кощей решил участкового прикончить?
— Не знаю, внучек, пойди, пойми его, загадочного нашего. Только неладно тут что-то. Ить и не пойму, то ли Кощей-батюшка опять план какой хитрый затевает, то ли девка ента бесовка что-то задумала… Но, поверь уж, Феденька, мутное это дело какое-то.
— Верю, дед. И что теперь? Вот так просто прикончат участкового и всё?
— Запереживал о дружке своем? – подмигнул Михалыч.
— И вовсе он мне не дружок, — запротестовал я. – Чего это сразу – дружок? Просто тогда нам помог, да и вообще…
Михалыч тем временем намешал в пузырёк всякой гадости, взболтнул, посмотрел на свет и довольно крякнул:
— От знатная отрава получилось-то. Хана твоему Никитке!
— Дед, как-то неправильно это…
— Всё, что Кощей наш батюшка делает, всё правильно, – строго заявил Михалыч. – И хорошо, что у него такой умелец как я есть. А кто-нить другой полезет к зелью да испортит запросто. Вот, смотри, внучек, если из этого флакона капнуть две капли в зелье, то яд смертельный уже не смертельным станет. И не помрет твой участковый, а только поболеет крепко.
Михалыч вдруг вскинулся:
— Охти ж мне! Я же там оладики на плите оставил! Сгорят, ей-ей, сгорят! – он пошаркал к своей комнате, где держал небольшую печурку, а перед тем как войти, обернулся: — Не одну каплю, не три, а ровно две.
Едва он скрылся у себя, как я подскочил к столу, схватил нужную склянку и с величайшей осторожностью отсчитал две капли прямо в яд. Отрава вдруг запенилась, забурлила, но тут же утихла. Я поставил склянку на место и отодвинулся от стола. Вовремя. Михалыч вошел в кабинет, сокрушенно качая головой:
— Совсем старый у тебя дед стал, Феденька… Ну какие оладики, если мы их ишо утром умяли? Пора мне на покой, как есть пора.
— Ну, дед, ты скажешь. Ты у меня еще ого-го! Любого молодца за пояс заткнешь!
Михалыч довольно покивал, а потом внимательно взглянул на меня:
— Оладики?
Ну, началось.
— Дед, я же только от Иван Палыча! Покормил он меня.
— Небось, лягушками да улитками пичкал из своего хранцузского меню? Тьфу! А я от тебе оладиков…
— Не надо, Михалыч! Сыт я.
— Тогда яишенки.
— Михалыч!
— С салом. Да огурчиков соленых да хлебца черного кусочек. Давай, Федь, ну немножко?
— Да некуда уже! Мне бы еще для ужина силы поберечь.
— Какой ужин?! А обед?! А, полдник?! Нет, внучек, ты как хошь, а я загубить твою организму молодую не дам! Вот сейчас щей…
— Давай яичницу.
— Вот и славно, вот и молодец.
 
* * *
 
И было это, как я уже говорил, два дня назад. А сейчас во дворце Кащея раннее утро. В Лукошкино, наверное, петухи пропели, а здесь петухов отродясь не бывает даже на кухне. Потому что Кощей с ними не дружит. Но у меня есть свой личный будильник – скелет с гордым и логичным именем Дизель. Каждое утро ровно в шесть часов по приказу царя нашего злодейского, запускает Дизель генератор, от которого подается питание на мой компьютер. Генератор у меня тихий, а вот Дизель – громкий. Крутит он рукоятку с бешеной скоростью и визг и грохот от его костяшек, трущихся друг о друга, стоит такой, что услышали бы лукошкинские живые будильники — петухи, померли бы от зависти. Сколько раз я просил Кощея переприказать Дизелю, чтобы он не запускался так рано. Ага, сейчас прямо сразу. Кощей только ехидно улыбается своим костлявым черепом, а я каждое утро вскакиваю ни свет ни заря.
Но сегодня разбудил меня не Дизель как обычно, а вопль Аристофана откуда-то снизу, я аж подскочил на кровати, сонный и ничего не понимающий.
— Босс! Не губи, в натуре! – завывал квадратный бес, стоя на коленях возле кровати и тряся маленькими рожками.
— Аристофан? Ты чего? Опять твои ребята в казино продулись и надо идти выкупать их? Так и знай – не пойду! Не потому что денег жаль, хотя и жаль, конечно, а потому что, — я набрал в лёгкие побольше воздуха и заорал: — Достали вы!
— Не-не, босс, — чуть не плача провыл Аристофан. – Казино – не вопрос! Мы там сами без базара разрулим.
Я откинулся на подушку:
— Ну, что случилось?
— А чего он?.. – бес хлюпнул поросячим рылом и тоскливо протянул: – Хана нам, босс…
— Нам – это кому? И мне тоже? Вы что, паразиты натворили?! Агриппине Падловне, главбуху нашему, квартальный отчет испортили? Не? У Кощея коньяк выпили, а вместо него чернил налили? Тоже нет? Доспехи его в металлолом сдали, а царю-батюшке теперь воевать не в чем и он велит вас в тронном зале вместо люстры подвесить с факелами в… в руках? И меня заодно с вами?
— Что ты, босс! Ты у нас фартовый по жизни, а вот меня с братвой он в Лукошкино загоняет меч стырить из подземелья царского. А там охрана, босс! Там стрельцы звери такие, бердышами живо нам хвосты под ноль сравняют! Защити, босс, а? За мной не пропадет!
— Он – это Кощей?
Аристофан горестно кивнул.
Как вам утро начинается? Весело? А я уже почти привык на Кощеевой службе к такому.
Я закрыл глаза. Ничего не хочу, отстаньте от меня, дайте поспать. Утомленному организму бедного компьютерщика нужно не восемь положенных часов сна, а девять, лучше десять… одиннадцать… двенадцать… хр-р-р-р…
— Босс!
— А?! Что?..
Ну, разве это жизнь?
А ведь где-то там, еще какая жизнь. Лето, тепло, солнышко светит, птички орут, надрываются.
Но это там наверху, а у нас под Лысой горой во дворце Кощея, как в загадке про ёлочку – зимой и летом. Только климат, а не цвет. Хотя, чего это я? Цвет тоже не менялся с последнего ремонта. А последний ремонт был… Не знаю когда, но судя по моим ощущениям, тысячи две-три лет назад.
А вот в своей Канцелярии я планирую ремонт в ближайшем будущем. Нравится Кощею мусор и грязь в коридорах и залах ну и на здоровье, а я своё рабочее место буду содержать в чистоте и комфорте. Тем более что для этого не надо самому ничего делать. Дал распоряжение своим сотрудникам и всё. Ну не всё, конечно. Ещё упроси их, уговори, заставь, в конце концов!
— Босс, а, босс! – продолжал ныть Аристофан. – Я же не без понятий, я же отблагодарю в натуре! Спаси, а?
Всё, сон загублен окончательно, придется вставать.
Аристофан, кстати, это начальник боевого отряда бесов приданный мне в Канцелярию для… Не знаю для чего если честно. Для престижа, наверное, и на всякий случай. Мы еще ни разу не использовали эту банду по назначению. Просто потребности в боевых или диверсионных действиях пока не было. И это радует. И сидят пока бесы в своей казарме, расположенной рядом с офисом Канцелярии и целыми днями режутся в карты или, если заведутся деньги, то проматывают их в подвалах в различных злачных заведениях. Единственная польза пока от них – поддержание чистоты в нашем коридоре, за чем пристально следят Маша и мой Михалыч.
— Вот что, Аристофан, — я напялил майку и джинсы, — я схожу к Кощею-батюшке узнаю, что он там еще придумал. А ты пока сиди в казарме со своими архаровцами и не паникуй. Понятно?
— В натуре, босс! – закивал Аристофан и исчез наконец-то из моей комнаты.
Может еще поспать? Но тут, словно в ответ на такую дельную мысль за стеной завыло, заскрипело и по ушам ударило ультразвуком. Дизель запустил генератор.
Я кинулся из спаленки выходящей сразу в кабинет и заорал:
— Дизель! Вырубай! Вырубай на фиг, а то Маше скормлю!
Уф-ф-ф… Другое дело.
Дизель виновато выглянул из своей комнатки и пожал плечами мол, приказ свыше он тут ни при чем.
— Фи, мсье Теодор, — пробормотала Маша, не отрываясь от очередного рыцарского романа. – Пуркуа бы это я стала грызть кости?
— Машуль, — я резко поменял тему, — Может, поможешь мне с ремонтом?
— Конечно, мон ами Теодор, — отозвалась моя вампирша, перелистывая страницу и откусывая от пирожка. – Вот только я с моим Кнутиком увижусь и сразу же к вам. Ремонт делать. Вы ждите, мсье, ждите.
Для короткой справки. Кнутик – это в Машином изложении Кнут Гамсунович Шпицрутенберг, немецкий посол при русском дворе, большой поклонник Маши. И наоборот. Любовь у них.
— Машуль, — добавил я легкую приказную нотку в голосе, выбираясь в коридор где, напротив маячила дверь моей цели — ванной, — ну давай приведем Канцелярию в порядок, а?
Маша только поморщилась, хотя и кивнула мол, сделаем, сделаем, отвяжитесь только.
Что бы вам понятнее было Маша – это моя персональная вампирша. Не в том смысле, что питается мной, а в том, что работает под моим чутким руководством. Хотя кровь мою пьёт она регулярно, образно выражаясь, конечно. На самом деле Маша ничью кровь не пьёт, потому что вегетарианка. Да и вообще она совсем не Маша, а Марислава. Красивое такое, на мой взгляд, сербское имя, хотя Маша предпочитает называться на французский манер – Марселиной. Это я её сразу обозвал Машей из вредности ну и прижилось.
Запутал я вас? Это я умею. Не переживайте, сейчас объясню. Марислава, милая сто пятидесятилетняя… э-э-э… давайте я цифрами: 150 лет, нормально так? В общем, по нашему с вами счету весьма пожилая, а по-вампирски совсем юная вампирша же. Волею судеб попала к моему нынешнему работодателю Кощею, который исключительно в научных целях, желая трансформировать её в эдакого супер-убийцу, напутал что-то в алхимических формулах и получил уникальнейший в мире результат – вампиршу-вегетарианку. Нобелевской премии на него нет. Вот так и появилась в моей Канцелярии очаровательная сотрудница с принципиальной готической внешностью, которую Кощей не знал, куда пристроить после своих экспериментов и с радостью отдал мне. О чем я впоследствии не пожалел. Хотя иногда и готов был придушить Машу Кощеем, обмотав его костлявое тело вокруг ее нежной шейки.
Ой, ну её, потом всё равно заставлю ремонт делать…
— Внучек, хватит плескаться, — стукнул в дверь ванной Михалыч. – Завтрак ужо на столе. Давай, давай шибче, остынет же.
— Иду, деда, сейчас.
Я ещё раз окунул палец в толченый мел и потер им зубы. Нет тут зубных паст и зубных щеток, а зубам уход нужен, это вам любой стоматолог скажет. Стоматологов тут тоже нет, как вы понимаете, поэтому за зубами я слежу тщательно. Да и пример был наглядный пару недель назад – у Змея Горыныча средняя голова зубом маялась, уж я и насмотрелся и наслушался.
Ну, всё, с водными процедурами окончено, пойду отдаваться в цепкие лапы Михалыча. Сейчас начнётся откармливание исхудавшего Феденьки на нелегкой Кощеевой службе. У Михалыча голодать не получится, не захочешь, а впихнёт еду, а будешь возмущаться так насильно кормить будет, да еще и ручкой швабры поглубже пропихивать и утрамбовывать. Шучу, конечно, но и не так чтобы сильно шучу.
— Садись, садись, внучек! – засуетился мой дед, едва я вернулся в Канцелярию. – От тебе от Иван Палыча привет – жареные колбаски, вку-у-усные! А к ним он тебе опять мешанину-то понаделал вашу басурманскую.
Иван Павлович это, как я уже говорил, шеф-повар во дворце. На самом деле он француз Жан-Поль де Бац, но у нас его имя быстро переделали на русский манер, а он и не против. Мы с Иван Палычем в дружбе. Как сойдемся, так часами можем под французский коньячок да с интересными закусками обсуждать различные блюда из моего времени. А эта мешанина, про которую дед упомянул это наш очередной гастрономический эксперимент. Рассказал я как-то Иван Палычу об оливье да майонезе, он и загорелся, вот только идеала достигнуть никак не можем.
— Ну, чаво задумался, внучек? Остынут же ить колбаски!
Колбаски пахли одуряюще.
Я схватил вилку, воткнул в ближайшую ко мне колбаску и из неё брызнул во все стороны горячий сок. Красота. А вот с оливье опять неудача. Сам состав уже близок к идеалу. Вместо колбасы – курятина, но это вполне подходящая замена. Зеленого горошка так и нет, но Иван Палыч закатал несколько банок к Новому году, а вот майонез ну никак у нас не получается. Будем продолжать наши опыты.
— Михалыч, — прочавкал я, — я тут подумал, надо бы нам ремонт сделать в Канцелярии, а?
— Ты кушай, внучек, кушай. На, от, кваском запей.
— Ремонт, говорю…
— Хороший квас. С брусничкой!
— Стены все ошарпаны…
— А выпрошу у Иван Палыча изюму, ить такой ядрёный квасок заделаю, у-у-у!
— Потолок кривой и уже черный почти…
— У меня закваска, внучек, ишо с того года сохранилась. Хоро-о-ошая…
— Двери в спальни совсем гнилые…
— Да сдался тебе этот ремонт! – рявкнул, не выдержав дед. – Тыщу лет дворец стоит и безо всякого ремонта. Дел у нас столько, а ему ремонт… Да еще слово такое выдумал — ремонт, тьфу!
Михалыч вдруг оказался очень занят по жизни принципиально. Оладики мне сделать, это всегда пожалуйста с удовольствием, а вот самому обои поклеить… Да и бесенят своих, Тишку да Гришку для ремонта выделить это фигушки. Маленькие они ишо. Ага. Как слив из царского, пардон, туалета переправить в тронный зал и залить его, еще раз пардон, фекалиями, так им сил хватает. Запрячь трех скелетов таскать корыто и рассекать в нём по коридорам тоже ума хватило, а как потолок побелить в родной Канцелярии, так маленькие они.
— Ну, Михалыч…
— От, вредный ты у меня, Федька. И нудишь, и нудишь… Да сделаем тебе твой ремонт! Вот с делами разберемся и сделаем.
Поставил задачу и все сразу кинулись выполнять – это не про Канцелярию. Тут люди творческие, надо сначала обдумать хорошенько, прикинуть как и что, а главное – морально созреть.
— И какие это у нас дела, Михалыч? Бесенятам твоим новые штанишки пошить или Маше пирожков нажарить, чтобы любовные романы лучше проскальзывали?
— Фи, мсье Теодор, — тут же откликнулась Маша с дивана. – А с чем пирожки?
— А ты, внучек, про Аристофана забыл? – отмахнулся от вампирши дед. — Что он тут всё утро завывал?
Ох, точно. Надо же к Кощею пойти разузнать, что он там опять затевает.
— Ладно, я тогда к царю-батюшке пошел, а вы тут прикиньте все-таки, что нам для ремонта надо. Ну, там материалы, смету набросайте, а я потом её отнесу Агриппине Падловне в бухгалтерию.
Маша помахала мне ручкой, а Михалыч распахнув дверь, выпроваживая поскорее, пробурчал:
— Скатертью дорога.
Я вышел из Канцелярии и пихнул в соседнюю дверь ногой:
— Аристофан! С вещами на выход!
Дверь приоткрылась и в клубах дыма, вырвавшихся из казармы бесов, показалась голова Аристофана:
— Это... Босс?
— Пошли к Кощею. Подождешь там за дверью на всякий случай... Как вы не задохнётесь там?
Бес гыгыкнул и выскочил в коридор, плотно притворив за собой дверь.
Что они там вытворяли, я не знаю и знать не хочу. Может, жарили что, или курили какую-нибудь гадость. Бесы, что с них взять.
Мы зашагали грязными коридорами к кабинету Кощея. Аристофан у Кощея мне был особо и не нужен, а вот в качестве защиты от Гюнтера, камердинера Кощея, очень даже пригодится. Гюнтера я терпеть не мог за вечно недовольную высокомерную рожу. Но если раньше я старался просто не обращать на него внимания, ну или подкалывал иногда, то теперь я избегал Гюнтера, как только мог. А началось всё с шуточки Кощея, которую он выдал на банкете в честь победы над адскими демонами.
Толкая очередной тост, Кощей ради разнообразия, а может и просто устав хвалить самого себя, посвятил его мне. Ну и расписывая мои достижения в частности и всей Канцелярии в целом, Кощей выдал фразу на смеси официального и блатного языков, типа «А еще у моего Федора Васильевича, имеется очко рогатое, хвостатое и очень мощное». Ну вот, вы – люди нормальные, сразу поняли, что раз у меня в подчинении двадцать один бес, включая Аристофана, то Кощей выдал каламбур, имея ввиду знаменитую карточную игру «Двадцать одно» известную так же как «Очко». Так то – вы. А вот Гюнтер, оказавшийся по жизни очень пра-ативным, сразу навострил ушки, поняв Кощея в совершенно извращенном смысле. И тем же вечером прислал для меня в Канцелярию орхидею, изящно упакованную в голубенькую коробочку. Бр-р-р!
Мои добрые глубоко мне сочувствующие сотруднички ржут до сих пор. Гюнтер делает мне глазки при любом удобном случае. А я обхожу его стороной, практически не появляюсь у Кощея и если и рискую наведаться к нему в кабинет, то только в сопровождении кого-нибудь. И ведь прибить его нельзя. Так бы делов-то, того же Аристофана попросить и прощай навсегда милый Гюнтер. Это тут у Кощея запросто в порядке вещей. Да только ценит своего дворецкого Кощей. Ну как же, шарман, прямо как в просвещённых Европах, прямо как в лучших домах Парижа и Лондона. Прибей такого, так Кощей обидится. И вот тут уже и не знаешь, что хуже — обиженный начальник или махровый извращенец.
Только мы зашли в приёмную как Гюнтер засиял как гламурная блондинка при виде нового айфона и бросился мне наперерез, однако был остановлен мощным тычком Аристофана.
— Иди, босс, я тут подожду.
Благодарно кивнув бесу, я постучал в дверь кабинета:
— Ваше Величество, разрешите?
И не дожидаясь ответа, зашел внутрь.
Как всегда у Кощея в кабинете был бардак. Мне безумно нравилась его рабочая обстановка, эти наваленные горами на столе старинные манускрипты, рукописи, листы пергамента. Расставленные в беспорядке на полках, стеллажах и шкафчиках самые различные колбы, пробирки, какие-то странные приборы, а может и не приборы, чучела по стенам, картины, какие-то листы в рамочках, в общем, классический кабинет сумасшедшего ученого.
Сам Кощей восседал в кресле за своим столом и, увидев меня, махнул рукой:
— Давай, Федор Васильевич, присаживайся. Случилось что?
— Здравствуйте, Ваше Величество, да нет, просто хотел узнать подробнее, что вы там моим бесам за задание дали на счет меча какого-то?
— Вот на счет какого-то тут ты в точку попал, господин мой Секретарь. Есть меч, точно, а вот что он из себя представляет, не понять.
— Да может и ну его тогда?
— Нет, не ну его. А вдруг там вещица ценная, для меня полезная?
Я пожал плечами. Если Кощей загорелся идеей, то его не переубедить.
— Вот что, Федя, я сейчас один разговор затеваю как раз и меча этого касающийся, да и других дел наших интересных, а ты посиди пока, помолчи да послушай.
Я кивнул, а Кощей проорал:
— Гюнтер! Давай-ка сюда нашу красну девицу!
Дверь распахнулась и в проёме показался Аристофан.
— Босс, — кивнул он мне. – Царь-батюшка, — поклон Кощею. – А Гюнтер это… покурить вышел. Я за него. Вот ваша шмара.
Он освободил дорогу и в кабинет вошла та самая чернявая девица, которая хотела отравить участкового. Поклонилась Кощею, мне и замерла у дверей.
— А, Олёнушка! – доброжелательно воскликнул Кощей. – Проходи, проходи. Федя, ну-ка дай Олёнушке, слуге моей верной, вон тот стульчик, что у стены стоит.
Ладно, мне не трудно. Я переставил стул в центр кабинета напротив стола.
— Садись, милая, что стоять-то? В ногах ведь правды нет, — Кощей захихикал, а потом уже повелительно бросил: — Садись.
Девушка села, Кощей тут же щелкнул пальцами и из стула как змеи выскользнули веревки и плотно обмотали свою жертву. А она даже и не сделала попытки вырваться, только обреченно опустила голову.
— Вот такие дела, — заходил Кощей по кабинету. – Видишь, господин Статс-секретарь, она и не удивляется даже, вопросов не задаёт, за какие это провинности её тут связали. А почему? А потому, что вину свою чувствует.
Я ничего не понимал и предпочитал помалкивать, как и приказал мой шеф.
— Ну, раба моя неверная, сама всё расскажешь или пытать тебя надо люто и безжалостно? Лучше, конечно, попытать. Оно и веселей и забавнее.
Девушка вдруг вздохнула и тихо с мукой произнесла, так и не подымая головы:
— Отпусти меня на волю, царь-батюшка. Не могу я больше. Никак не могу. Руки по локоть в крови, а сколько душ невинных загубила, твои задачи выполняя... Верой и правдой столько лет тебе служила… Отпусти, батюшка.
— Верой и правдой, говоришь? Ну, может быть так оно и было, только за верность я награды даю, а не к стулу пыточному привязываю. Так почему же ты здесь оказалась?
— Воля твоя, батюшка…
— Моя, верно. Только не ответила ты мне, бесовка.
Он повернулся ко мне:
— Знаешь её, Фёдор?
— Ну, виделись разок мельком. Заходила к нам в Канцелярию.
— Зачем, сказала?
— Мне – нет. Она с Михалычем разговаривала.
Мне было жутко неловко. Я чувствовал себя каким-то доносчиком. Хотя, с другой стороны, симпатии к этой девице я не испытывал, памятуя её затею с убийством участкового.
— Ты мне, Федор Васильевич, не хитри, прямо отвечай, когда я тебя спрашиваю. Зачем бесовка к вам приходила?
— Михалыча просила зелье сделать, — выгораживать я её не хотел, а уж обманывать Кощея, тем более. – Отравить участкового лукошкинского собиралась.
— Вот, — покивал головой мой работодатель. – За честность хвалю. Но нешто ты думал, что я и так этого не знал? Нешто в моём дворце от меня секреты, какие быть могут?
Я пожал плечами мол, виноват, но исключительно по глупости, а не из злого умысла.
— Ну и зачем, раба моя, ты участкового Никитку извести надумала?
— Тебе приятное сделать, батюшка. Чтобы отпустил ты меня за службу верную.
— Да неужто? – картинно удивился Кощей. – Вот смотри, Федя, каких я работничков выращиваю. И приказывать ничего не надо, сами за меня всё додумывают и доделывают.
Я пока не понимал, куда он клонит и слушал внимательно и напряженно.
— Хитришь ты, девка, ох хитришь. И про меч-кладенец вызнавала — тоже мне подарочек сделать хотела?
Бесовка молчала, так и не подымая головы.
— Не хочешь по-хорошему говорить, будешь по-плохому. На цепях бы тебя вздёрнуть и железом каленым прижечь, да только времени сейчас на баловство нет.
Кощей открыл ящик письменного стола, порылся и достал небольшой полотняный мешочек.
— Федор Васильевич, налей-ка в стакан воды половину.
Налил, отдал Кощею. Он сыпанул в воду немного белого порошка из мешочка, размешал костлявым пальцем тут же ставшую опять прозрачной воду и поднес стакан к лицу девушки:
— Ну-ка выпей, красавица. Пей-пей, а то силком волью.
Он приподнял ладонью подбородок бесовки и она безвольно проглотила содержимое.
— Вот и молодец, — похвалил Кощей. – А мы подождем, пока зелье мое действовать начнет, а потом ты нам всё-всё расскажешь.
— Сыворотка правды?
— Почему сыворотка? – удивился Кощей. – Порошок. Ага, смотри, Федь, обмякла девка, можно спрашивать.
Девушка и правда, безвольно повисла на веревках и Кощей приступил к допросу.
— Зачем участкового убить надумала?
— Выслужиться хотела, — тихо произнесла она. – Доверие заработать.
— Передо мной выслужиться? – Кощей повернул ко мне голову и поднял палец, призывая к вниманию.
— Нет, батюшка.
— А перед кем же? К кому переметнуться надумала?
— К Змею, батюшка.
— К Горынычу?! – охнул я и тут же виновато прикрыл рот ладонями.
— К Горынычу, — подтвердила девушка. – К фон Дракхену.
Я недоуменно посмотрел на Кощея. Что это за фон такой? Он только отмахнулся и продолжил допрос:
— И что пообещал тебе фон Дракхен за участкового?
— Сказал – посмотрит.
— Что еще велел сделать?
— Ничего, батюшка. Это я сама ему предложила и про меч вызнать и про сестру Горохову.
Бесовку прорвало, похоже, порошок начал действовать с максимальной силой и информация из нее хлынула, как вода из Рейхенбахского водопада.
Про Змея этого я толком не понял, решив потом расспросить Кощея, но вспомнил, как Горыныч жаловался мне мол, окопался тут у нас на Руси еще один гад летающий, которого ошибочно тоже Змеем Горынычем зовут. Только, как я понял и размерчиком этот Змей был куда поболе, да и норов имел крайне отвратительный.
Вот к этому фон Дракхену и решила переметнуться бесовка Олёна, в надежде быстро выслужиться, а за то получить от него способ избавиться от рабства у Кощея. Я эти тонкости не понимал пока, рабство, бесовка, что это означало без понятий. Так, по смыслу догадывался и всё. Так вот, Олёна эта, решив показать свою крутизну и профессионализм, выбрала в качестве показательной жертвы одну из видных фигур в окружении Гороха — участкового, как вы поняли. Только фону этому Дракхену участковый был до лампочки, не сталкивался он с ним, да и вообще, кажется, не знал про его существование. Однако же само убийство одобрил, почему бы и нет, зря, что ль старалась? Олёна, поняв, что с участковым она прогадала, подкинула еще пару идей. Во-первых, разузнала где-то, что у Гороха в подвалах хранится какой-то меч-кладенец, которым по легенде, некий герой в стародавние времена якобы крепко надавал то ли этому Дракхену то ли его родственничку. В любом случае, как она посчитала, Змею этот меч будет интересен. Оказалось, что не больше чем участковый. То ли знал что-то Змей про этот меч, то ли не верил в сказки, но и к этой информации отнёсся равнодушно.
И тогда Олёна выложила свой последний козырь. К Гороху как раз заявилась его двоюродная или троюродная, не важно, сестрица, которая покинула монастырь, где провела детство, достигнув совершеннолетия. Вот её и предложила Олёна похитить, чтобы впоследствии шантажировать Гороха. Но и тут Змей проявил, может быть, чуть большую заинтересованность, да и то, думаю, скорее в извращенном плане. Мой приятель Горыныч тоже постоянно строит глазки нашей Маше, хотя в физиологическом смысле я себе представить процесс веселых любовных игрищ между человеком и драконом не могу. Хотя, кто их, гадов этих крылатых знает…
— Больше ничего не натворила? – строго спросил Кощей.
Бесовка помотала головой.
— Вот и хорошо, вот и славно, — Кощей опять принялся задумчиво мерять шагами кабинет. – А знаешь, Олёнушка, а освобожу-ка я тебя. На волю отпущу.
Олёна вскинула голову и неверующе посмотрела на него, но в глазах её появилась надежда.
— Да-да, вот так просто возьму и отпущу. Только не сразу, а скажем, через год. Хочешь?
Она часто закивала головой.
— Вот и хорошо. Но только этот год будешь служить мне на совесть! А за хорошую службу уже следующим летом будешь свободна. Договорились?
— Да, батюшка-Кощей, договорились! Уж и не знаю как тебя благодарить… Всё сделаю, всё выполню, ты только прикажи!
— Славно, славно… И ещё. Если когда-нибудь потом мне вдруг потребуется от тебя услуга…
— Выполню, батюшка! Только убивать больше…
— Ну вот, условия начались… — протянул Кощей недовольно. – Хорошо, быть по сему. Обойдемся и без убийств. А пока – служи мне верой и правдой! Вон к Федору Васильевичу в распоряжение поступаешь. Слушай его как меня. Всё ли поняла?
Олёна опять закивала, а я икнул. Мне-то она зачем?! Мне своих хватает, да с перебором уже.
Кощей щелкнул пальцами и веревки опали и втянулись в стул.
— Ну, слуга моя верная, иди. За дверью нового начальника своего обожди.
Едва она вышла из кабинета, как я заныл:
— Ну, Ваше Величество, ну зачем мне она?! Мне и Маши…
— Цыц, — заткнул меня Кощей. – Возьмешь ее, пригодится. Заодно присмотришь за ней, как она договор соблюдать будет. А сейчас, Федор Васильевич, о другом поговорим. Хочу тебе дело поручить, важное.
Спасибо, рад. Просто счастлив.
— Не демона, надеюсь, опять изгонять придётся?
— А что, понравилось? – хохотнул Кощей. – Нет, демоны теперь не скоро ко мне сунутся. Другую задачку хочу тебе загадать.
Когда через полчаса Кощей закончил вываливать на мою бедную голову информацию, я взмолился:
— Ваше Величество, ну погодите немного. Дайте мне время переварить услышанное, обдумать. Тогда уже и прикидывать можно с чего начать.
— Вот и правильно, подумать никогда не вредно, — согласился Кощей. – Время у нас есть пока, но и сильно затягивать не стоит. Иди, Федя, прикинь, подумай и за дело берись. Подключай свою Канцелярию, бесов задействуй, а если еще что понадобиться – говори.
Я вышел из кабинета совершенно ошарашенный и мысли вихрем носились в голове, не давая ни на чем конкретно сосредоточиться. Даже про Гюнтера забыл, хорошо, он отсутствовал.
— Батюшка Секретарь, — поклонилась, ждущая меня Олёна.
Тьфу ты, а я и про неё тоже забыл. Не вовремя как она, но деваться некуда. Ладно.
— Пойдем, Олёна в Канцелярию, там и поговорим.
Я махнул Аристофану и мы быстро зашагали к нам.
Едва мы вошли в Канцелярию, как наши, увидев нас, насторожились. Дизель, развалившийся в моем компьютерном кресле — выпрямился, Тишка да Гришка, дрыхнущие на его коленях — завозились и проснулись, Маша, читающая на диване — отложила книгу, а Михалыч просто насупился.
Я сел за стол и кивнул Олёне и Аристофану, чтобы тоже присаживались и начал:
— Ну что, дамы и господа мои, Канцелярия. Дал нам Кощей-батюшка новую задачу. Завтра отправляемся в Лукошкино.
Тишка да Гришка жалобно заскулили и прижались к Дизелю, обхватив его ребра маленькими лапками.
— О сути задания поговорим чуть позже, а пока хочу вам представить Олёну. Она будет действовать с нами, а точнее — параллельно нам. Сейчас коротко о событиях в Лукошкино. Как вы знаете, Олёна, самостоятельно подготовив сложную операцию, прикончила-таки, — тут я подмигнул незаметно Михалычу, — участкового Ивашова, нашего давнего врага. Расскажи нам, красна девица, как это ты всё провернула?
Олёна после обещаний Кощея пришла в себя и была довольно оживлена и вот сейчас, радостно улыбнувшись, она сказала:
— А я накачала яблочко ядом, что мне дедушка Михалыч сделал, и подсунула участковому на окошко в спаленку, он, дурачок и съел его. Ну, вот и…
Тишка да Гришка залезли внутрь Дизеля и посматривали на нас сквозь его ребра, будто из темницы. Маша поморщилась. А дед вздохнул:
— А как же ты, девка, в терем-то бабкин пробралась?
— Ой, да это совсем легко было! – засмеялась Олёна. – Я наняла бесов, они всё и сделали. У меня и шапка-невидимка есть, но она даже и не понадобилась.
— Бесы? – удивился Аристофан. – Мои, что ли, в натуре?
— Ну что ты, рогатенький! Пришлые какие-то, работали в Лукошкино, лохов стригли, вот я на них и вышла.
— А сколько их? – поинтересовался я. – И где же они там работали?
— Трое, батюшка. Нашли они колбасника одного, который свиней держал, а в соседях у него квасник, что квас делает. Так бесы-то ночью забор между ними валили и кваснику весь хрен, который он для кваса растил, копытами своими вытаптывали мол, свиньи соседские забор проломили. А днём подряжались к этому кваснику этот же забор и чинить.
Ну да, на бесов это было очень похоже. И напакостить и подзаработать.
— Бесы же ловкие, юркие, — продолжала Олёна, — где угодно проскользнут незамеченными, вот и подложили участковому яблоко отравленное.
— Понятно.
А она вдруг залилась звонким смехом:
— Теперь, поди, в Лукошкино поспокойней будет без милиции-то!
— Ладно. А с мечом что там?
— А про меч, батюшка, я случайно узнала. Мол, хранится такой в подвалах царских, ну и послала бесов своровать его. Только не смогли они дверь открыть, больно крепкая, да замок мудрёный. В скважину замочную только и разглядели, что стоит там то ли короб, то ли гроб прозрачный, а блестит, будто из хрусталя или стекла сделан. А внутри его как раз меч и виднеется.
— Ясно. И последнее – что там с сестрой Гороховой?
— Молодая дурочка. Всё детство в монастыре провела, теперь к Гороху заявилась, замуж хочет. Начиталась книжек и подавай ей теперь принца на белом коне. Вредная, капризная, крутить ей можно, думаю, как угодно.
— Ну, тоже понятно. У кого-нибудь есть вопросы? Нет? Хорошо. Спасибо, Олёна, иди, собирайся, завтра в Лукошкино отправляемся.
Бесовка встала, поклонилась мне, Михалычу и покинула нас.
— Ну что скажите, Канцелярия?
— Фи. Мне, мсье Теодор, эта мадмуазель не нравится, — скривила носик Маша.
— Аналогично, Маш.
— Это… босс. Надо бы с бесами теми побазарить, — Аристофан покрутил у себя под носом здоровый волосатый кулак. – Чё за дела, в натуре?
— Завтра прибудем в Лукошкино, разберемся.
— Так я с тобой, босс?
— Ага. И бойцов твоих прихватим. Сейчас подумаем, всех или несколько. Михалыч, а ты что скажешь?
— А что говорить-то? Ты нам, внучек, еще ничего и не сказал, токма девку эту показал.
— А про неё, что думаешь, дед?
— Охохошеньки… — протянул Михалыч. – Досталось девке в жизни, эт точно. Видать припекло ее так, что вона на какие страсти решилась. Не суди её, внучек, всякого судьба скрутить может.
— Ну, верно, деда. Посмотрим, как она дальше себя вести будет, а пока близко ее к нам подпускать не стоит, думаю.
Все одобрительно закивали, а я перешел к основной части.
— Расскажу – не поверите! Но задумал наш Кощей создать воздушные войска!
— Ведьмы на мётлах?
— Горыныч?
— Шамаханов с катапульты через стены забрасывать?
— Не угадали. Будем строить летучий корабль!
— Это… босс… А нас на нём потом покатают?
— Ну, Аристофан, — я развел руками. – Сначала построить надо.
Оживившиеся было Тишка да Гришка, снова залезли внутрь Дизеля.
— Именно мы строить будем, мсье Теодор?
— Не переживай, Маш, вряд ли тебе придется топором и рубанком махать.
— Внучек, а как строить мы знаем?
— Молодец, деда, правильный вопрос. Горох знает, а мы должны у него чертежи этого корабля и позаимствовать.
— Я так и знала, — махнула рукой Маша. – Начинается всё хорошо, а на самом деле оказывается бардак.
— Ну как бы то ни было, а тайно отправляемся в Лукошкино. Будем планировать захват чертежей, а одновременно создадим базу для постройки корабля.
— А чавой-та, внучек, в самом Лукошкино строить надумали-то? У нас бы оно поспокойнее было бы.
— Не знаю, Михалыч. Думаю, Кощей на всякий случай не хочет далеко от мастеров Гороховых удаляться. А может и просто хочет после постройки красиво так взлететь прямо из центра города. Пойди, пойми его, таинственного нашего. Но делать корабль будут в городе.
— И на кой он ему вообще сдался, корабль ентот?
— А вот это – уже следующий вопрос и очень тайный. Слышишь, Аристофан? Не вздумай бойцам своим проболтаться!
— Да я, босс, могила! Да что б я, блин…
— Ладно, — отмахнулся я от него. – Короче похоже на то, что Кощей надумал воевать Змея. Не Горыныча нашего, а того, фон Дракхена. Все слышали про такого?
В Канцелярии воцарилась тишина.
— Я, мсье Теодор, уточнить желаю, — нарушила тишину Маша. – Речь идет про того самого Змея, который, очень большой, ест всех подряд и девушек ворует для личных целей, а потом всё равно их ест?
— По описанию похож, — кивнул я.
— Это большой-большой такой, да мсье Теодор? – уточнила зачем-то Маша.
— Ну да, наверное, я сам не видел. Ну, фон Дракхен.
— Я же совсем забыла! – вдруг всплеснула руками наша вампирша. – Письмо от тетушки Катарины пришло.
— При чем тут письмо? – удивился я.
Но Маша уже бросилась к дивану, на котором оставила книгу и, вытащив из нее листок бумаги, показала мне издалека:
— Тетушка срочно просит приехать к ней в Каталонию. Пишет, что довела её инквизиция своими придирками до хронического атеросклероза, говорит, что совсем плоха стала и проститься хочет. Придется вам без меня.
— А ить, внучка, я с тобой! – заявил дед. – Негоже молодой девке одной в такой дальний путь отправляться. А заодно на целительные грязи в Хранцию заверну, спину подлечить. У меня отпусков, не отгулянных, за пять лет накопилось.
— Вы чего? – оторопел я.
— Да и ты бы, внучек, с нами бы поехал. Али еще куда подалее. В Африках сейчас хорошо, говорят. Бегемоты ихние, вот такие морды себе наотъедали, нешто тебе там хуже бегемота будет?
А ну, понятно. Есть у моих соратничков такая первая реакция на опасную ситуацию: бежать куда подальше.
— А ну, отставить панику! – рявкнул я, а потом уже добавил помягче: — Машуль, дедушка, вы чего задергались? Мы же еще и не такие дела проворачивали. Вон, страшно сказать, самого Вельзевула так приложили, что ему до сих пор, небось икается в его пекле. Ай-яй-яй… Не стыдно?
— Не очень, внучек.
— Это вы мсье, просто Змея этого не видели.
— А ты видела?
— А мне и рассказов о нём хватило, мсье Теодор.
Я вытащил из пачки бумаги два чистых листа и положил их на стол:
— Ну, пишите тогда заявления по собственному желанию. Мол, так и так, страшно стало, хочется жизни мирной. Подписывайте и дуйте в бухгалтерию за расчетом. А мы с Аристофаном одни пойдем, да, Аристофан?
— В натуре, босс. Только не одни, а еще ребят моих возьмем, они хоть и не герои — бояться тоже будут, но на дело пойдут без базара.
— Ну, я другого от тебя ничего и не ожидал, Аристофан. Пойдем к твоим бойцам, у них посидим, пока наши коллеги бумажки писать будут. Чтобы с мысли их не сбивать.
Я обнял беса за плечи и повел к выходу.
— Мсье Теодор…
— Внучек…
— Что? Карандаши вам забыл дать? Так это я сейчас.
— Ладноть, Федька, брось. Ну, запаниковали, с кем не бывает? Давай, внучек, садись и обскажи нам подробнее про дело енто.
— Действительно, мсье Теодор, вам бы только поскандалить. Рассказывайте уже.
Вот то-то же.
— Как там Кощей-батюшка воевать со Змеем задумал, я не знаю, да и знать пока особо не хочу. Нам же надо подобраться к чертежам этим, умыкнуть их и построить по ним корабль.
— И всего-то, мсье Теодор?
— Ой, Маш, да у нас прошлое дело с демонами куда как сложнее было. Справимся. А, Михалыч?
— Ну а кудыть мы денемся? Тут же как: или справимся или порешит нас царь-батюшка.
— Ну, вот и договорились, значит. А сейчас давайте прикинем хотя бы в общих чертах. Чертежи эти выкрасть мы пока не знаем как. Прибудем в Лукошкино, осмотримся и будем думать.
— Может майор наш бравый, Калымдай, сподмогнёт?
Калымдай — это очень интересная личность. В деле с демонами сыграл крайне важную роль, взяв на себя и разведку, и диверсии, и просто безопасное внедрение в лукошкинскую среду. Калымдай был шамаханом. Но только от обычных шамаханов, которые больше всего смахивали на татаро-монгольских агрессоров, что внешностью, что повадками, он отличался и очень сильно. Закончив военную академию у Кощея, Калымдай стал вполне грамотным офицером, растерял, по крайней мере внешне, шамаханские привычки и даже разговаривал без обычного акцента, ну, знаете, моя-твоя не понимай, да всэх убиём, всэх зарэжэм! Кроме того, умел Калымдай и менять свою личину. Пошепчет что-то и перед вами уже не шамахан, а, к примеру, самый настоящий царь Горох. Кстати именно это он и проделал на финальной стадии нашей операции – подменил собой Гороха и вполне успешно. Ну и роту свою он лично выдрессировал, бойцов воспитал элитарных, с рядовыми ордынцами даже сравнивать нельзя было.
— Интересная мысль, деда. Я даже не в курсе, где сейчас Калымдай, выясню у Кощея.
— А где мы там жить будем, мсье Теодор? – поинтересовалась Маша.
— Ну, можно на том же постоялом дворе остановиться, что и в прошлый раз. Хозяин там уже лучший друг Михалыча.
Дед захекал. В прошлый наш визит мой дед отрывался на этом хозяине, как только мог и довел беднягу почти до нервного срыва. Да какой там «почти»? До срыва и довёл. Дед умеет.
— Там грязно и амбре далеко не шарман, — Маша наморщила носик.
— Ну, на месте решим, Маш. А вот где мастерские устроим?
— Да что сейчас-то гадать, внучек? – пожал плечами дед. — Тоже на месте поглядим.
— Верно. Кстати, кто-нибудь разбирается в чертежах да плотницком, да столярном деле?
Маша сказала своё дежурное «Фи».
— Чертежи знаю, внучек, только я больше по железу работал.
Михалыч у меня, кстати, не просто дедушка на подхвате, который закармливает меня как на убой. В молодости Михалыч был медвежатником, ну, тем, который сейфы вскрывает. Всю свою жизнь прогастролировал по Европе, а под старость, завязав, пристроился у Кощея на службе. Между прочим, и сам Кощей одно время у Михалыча в учениках числился, слесарное дело изучал. А дед мой, завязав, всё равно остался авторитетом в воровском мире. Да и вообще у всех остальных пользовался уважением. Почему я его моим дедом называю? Да он мне и правда, как родной стал. Сам он семьей так и не обзавелся, а как я сюда попал, сразу окутал меня теплом и заботой за что я ему очень благодарен и воспринимаю его как родного дедушку.
— Это… босс, мои бойцы на подхвате в натуре справятся, — Аристофан гордо задрал к потолку нос-пяточек. — Ну, типа доски постругать, попилить или еще что, это без базара.
— Отлично! Только еще всё равно надо будет мастера поискать, а то мы сами там такого понастроим…
— Тоже на месте думать будем, внучек, — рассудительно молвил дед. — А с девкой ентой Олёной, что делать думаешь?
— Даже не знаю, Михалыч. Бок о бок работать с ней душа не лежит чего-то, но Кощей велел с собой её взять да присматривать.
— А мы, внучек, дадим ей жуть какое важное задание, — дед снова захекал. – И пусть в сторонке от нас крутится, работу свою делает.
— Ну, вариант.
— Про Калымдая, Федь, не забудь у Кощея-батюшки вызнать.
Я вспомнил Гюнтера и содрогнулся.
— Деда, а давай ты сам к Кощею сходишь? У меня еще столько дел…
Маша фыркнула, дед хихикнул, а Аристофан впечатал кулак в ладонь:
— Давай, босс, я с тобой схожу в натуре?
— Деда?
— Ой, Машенька, внучка, смотри, как Феденька наш засмущался! Ну, чисто красна девица перед свиданием!
— Вы, дедушка Михалыч, ничего в романтической любви не понимаете. Два галантных кавалера, это же такой шарман…
— Да ну вас… — я обиделся. Ну, сколько можно меня этим Гюнтером подкалывать?
— Ладно, внучек, схожу я к Кощею.
— Ладно…
— Но если что передать своему хахалю надумаешь, письмишко там надушенное али цветочек аленький, то ты только скажи…
— Михалыч! Иди ты!..
— Иду, внучек, уже бегу.
— И кстати пока все здесь. Ремонт…
Договорить я не успел. Михалыч громко хлопнул дверью, Маша умчалась в свою комнату, Дизель заковылял в генераторную, а Тишка да Гришка так и остались висеть внутри его грудной клетки, отчаянно цепляясь за ребра, но успевая при этом корчить мне рожицы. Один Аристофан не двинулся с места, только вздохнул.
— А всё равно ремонт будем делать! – проорал я в воздух, а потом, уже сбавив тон, сказал Аристофану: — Ладно, готовь своих бойцов, завтра отправляемся.
— В натуре всех?
— Ага. Раз там стройка века намечается, то лишним никто не будет.
Аристофан ушел, а я не успел сесть за компьютер, как снова отворилась дверь. Вернулся дед, да не один.
— Калымдай! – обрадовался я. – А тебя, какими ветрами к нам занесло?
— Здравия желаю, господин генерал! – Калымдай протянул мне руку.
— Вольно, майор. Отставить эти армейские штучки и садись, давай, садись!
Калымдай, улыбаясь, сел за стол и потянул из своего походного рюкзака бутылку коньяка. Вторую, третью, четвертую…
— Ого! Ты что это затеваешь, дружище?
— Ну, за встречу. А потом, за звание мое новое я так и не проставился.
— Уважительная причина! – одобрил дед. – Тишка, Гришка! Подь сюды, проказники!
Тишка да Гришка выросли как из-под земли и вытянулись перед дедом по стойке смирно. Прямо в тему, если бы Тишка не показал мне язык, а Гришка – Калымдаю.
— Вот что, оглоеды, сейчас бегите живо на кухню и попросите у Иван Палыча еды для маленького застолья. Да уважительно просите, архаровцы, с поклонами! И если будет у него желание, пусть тоже к нам присоединяется. Всё ли поняли? Тогда марш!
— Машуля! – крикнул я. – Смотри, какой гость к нам заявился!
Маша опасливо выглянула из своей комнаты, очевидно подозревая, что я под выдуманным предлогом опять заведу речь о ремонте, но увидев нашего майора, радостно взвизгнула и повисла у него на шее:
— Ах, какой шарман, шевалье Калымдай! Как я рада вас видеть, мон ами!
Когда первые эмоции от встречи слегка стихли, я спросил у Калымдая:
— А ты к нам как попал-то?
— Да я же отпуск получил внеочередной за то наше дело с Вельзевулом. Ребята мои по домам разошлись, а я потыкался немного в Орде, ну не моё это, не могу уже я с ними, да и подался сюда вас проведать. А после, может, еще куда направлюсь.
— Ну и отлично! Только мы завтра на новое задание уходим. В Лукошкино.
— Да ну? А что там приключилось? Если не секрет, конечно.
— Для тебя – не секрет. Большое дело там затевается, долго объяснять, но первоочередную задачу скажу. Надо у Гороха чертежи тайные, военные выкрасть.
— Вот как? – он задумчиво забарабанил пальцами по столу. – А меня с собой не возьмёте?
— Серьёзно? Было бы здорово, Калымдай, но ты же в отпуске.
— Да ну его в болото такой отпуск. Я или сопьюсь или с тоски сгину. Давайте я с вами, Федор Васильевич?
— Ох, да я только рад буду. Давай, конечно!
— И вот за это – надо выпить! – дед расставил стаканы.
Хорошо мы посидели, душевно. Хотя и многовато коньяка было. И самогона, который притащил дед, когда закончился коньяк. Я конец веселья, плохо запомнил, так, обрывками. Помню, что Калымдай с Машей затеяли бороться на руках на шелбаны. Кто там выиграл, не помню, но судя по синяку на лбу Калымдая, похоже Маша.
Дизеля помню, как он повязал себе на голову платок, а дед вокруг него наяривал в присядку, а Тишка да Гришка, отбивали им ритм ложками по кастрюлям.
Аристофана помню, который почему-то пихал мне кулаки под нос и орал мол, босс, пошли Гюнтеру рожу начистим.
Ох… Мы же еще увели с конюшни здоровенного черного жеребца. Калымдай гонял на нем по центральному коридору, показывая бесенятам как правильно надо стрелять из лука на скаку, выставив в качестве мишеней с десяток тут же пойманных монстриков. Надеюсь, не попал ни в кого.
В общем, праздник удался.
 
* * *
 
Утром меня разбудил конь.
Нет не галлюцинация. Тот самый громадный и злющий жеребец Кощея, с громким хлюпаньем пил воду из большого кубка, заботливо поставленного кем-то около моей кровати.
— Уйди, животное, — прохрипел я, с жадностью потянувшись к кубку, но едва успел отдернуть руку от громко клацнувших зубов.
— Паразит… — прошипел я, с трудом подымаясь и оглядываясь в поисках одежды.
Воевать с этим монстром мне совсем не светило. Конь только улыбнулся мне. А может и оскалился.
Я, кое-как одевшись, по стеночке вышел в кабинет.
Ага, Михалыч храпит на диване, а на его животе, качаясь вверх-вниз от его дыхания, дрыхнут Тишка да Гришка. Порядок.
Дизель, намертво примотанный веревками к моему креслу, жалобно поглядывает на меня. Надо объявить благодарность тому, кто догадался не дать ему запустить генератор на рассвете.
Маша с Калымдаем валетом спят на столе. Маша закинула ноги Калымдаю на грудь и во сне морщит носик, который чуть ли не уткнулся в сапоги майора. Маша у нас капризная. Ну, армейские сапоги, ну не Шанель номер пять, ну и не нюхала бы …
От этих рассуждений меня оторвало глухое мычание сбоку. Нет, слава всем богам, не корова, хотя наши могли и корову притащить в Канцелярию, жеребца же притащили.
Это мычал Гюнтер с кляпом во рту, плотно примотанный лицом к лицу к статуе какой-то обнаженной античной красотки, наверняка утащенной из картинной галереи Кощея. Надо понимать — для привития правильного вкуса.
— Да что ж ты так громко?! – просипел я. – Тише, а то остальных разбудишь.
Кваску бы… Найди тут квас этот сейчас. В ванную срочно, там воды хоть залейся.
Воды в ванной комнате не было, но был Аристофан. В той самой ванной.
— Аристофан, вылезай, — попросил я. – Водички дай попить.
— Это… босс? – спросил он, не открывая глаз.
— Я-я, — на немецкий манер ответил я ему. – Вылезай.
— Без базара, босс, — так же, не открывая глаз, четко сказал бес, потом просунул руку за спину, покопался и достал из-под себя гриф от балалайки с печально висящими струнами.
— Аристофан, — предупредил я. – Я включаю воду, пить очень хочется. Кто не спрятался — тот утоп.
Бес с натугой подтянулся и перевалился через край ванной, так и не открыв глаз и рухнул на кафельный пол:
— В натуре, босс. Хр-р-р…
Водичка! Я и напился вволю и умылся и сразу почувствовал себя лучше. Вот зачем мы вчера так наотмечались?
Вернувшись в Канцелярию, я чуть не уткнулся носом в подрагивающую спину Кощея. Царь-батюшка изволили мерзко хихикать, чему я очень порадовался. Мог бы и молниями садануть или просто мечом своим любимым.
— Ваше Величество, здравствуйте.
— А, Федька! Погуляли вчера, значит?
— Да мы по чуть-чуть, — засмущался я и поковырял гранитный пол носком кроссовка. – Калымдай проставлялся. Святое дело.
— Тьфу! Святое… За языком-то следи.
— Виноват, Ваше Величество.
— Именно, — Кощей вдруг снова захихикал. – А Горыныч-то уже прилетел, пора вам в путь. Подымай свою банду и марш на выход!
Охохошеньки…
— Может через часик, Ваше Величество? – заныл я. – А лучше — через пять.
— Па-а-адъём! – заорал Кощей во всю глотку.
Ага. Ну, Калымдай у нас человек… тьфу ты! шамахан — военный, он сразу вскочил и стал по стойке смирно, хотя глаз и не открыл. Маша почесала ногой ногу, Михалыч перевернулся на другой бок, Тишка да Гришка сползли с него и недовольно захныкали. Правда, Дизель сделал попытку встать, но без особого успеха, да Гюнтер замычал жалобнее обычного.
Глаза у Кощея начали менять цвет с синего на красный и я поспешил отвлечь его:
— Государь, а что нам с Марьяной этой делать? Ну, с сестричкой Гороха.
Кощей развернулся ко мне и я с удовлетворением отметил, что глаза снова светятся синим.
— За Марьянку не беспокойся пока. Там сейчас мой слуга фон Паулюсус, под видом жениха склоняет её к побегу.
— В монастырь? – хихикнул я.
Кощей, к моему удивлению кивнул:
— В монастырь. Пока. А потом сюда её привезет.
— А вам она тут зачем?
— Женюсь по настроению пару раз, а там видно будет. Может, Гороху обменяю на что полезное.
— Ну как скажете, Ваше Величество, понятно.
— А раз понятно, то час вам на сборы, а я пока распоряжусь Горыныча покормить.
И царь-батюшка, слава богам, покинул Канцелярию.
Не буду вам рассказывать, чего мне это стоило, но через час вся Канцелярия, Калымдай и бесы во главе с Аристофаном, выползали на солнечную лужайку перед дворцовыми воротами на которой, брюхом кверху валялся сытый и довольный Горыныч.
— Здорово, Михалыч! – пропищала левая голова.
— Машуля, любовь наша! – пробасила правая.
— Как жизнь, Калымдай? – поприветствовала средняя.
— И ты здравствуй, Горыныч, — обиженно сказал я, проигнорированный Змеем.
Горыныч перевернулся на лапы и три языка одновременно лизнули меня.
— А! Фу! Зараза! Тьфу! – отплевывался я, едва не задыхаясь от смрада. Языки-то там не как у котенка или даже собачки и прошлись они по мне снизу доверху. — Горыныч, жаба ты с крыльями! Ну чего ты творишь-то?!
Но Змей уже отвернулся от меня. Правая голова кокетничала с Машей, средняя что-то живо обсуждала с Калымдаем и только левая ехидно скалилась мне.
— На от, внучек, утрись, — дед протянул мне большое полотенце, выуженное из своего безразмерного кошеля на поясе.
Где дед урвал этот кошель я не в курсе, но он с ним не расставался. Удобная оказалась штучка, колдовская. И вместимость у кошеля очень даже – шесть пудов запросто помещались. Мы даже Машу в нем как-то транспортировали. И вот сейчас, Михалыч копался в нем, доставая по очереди полосатые деревенские штаны на веревочке, рубаху с расписными петухами на воротнике и стоптанные сапоги. Вот же… Это мой наряд для маскировки в Лукошкино. Терпеть его не могу. Не Лукошкино, а наряд. А Лукошкино мне нравится и девушки там красивые… Это я уже говорил, пардон. Но девушки там и правда красивые.
Едва я успел переодеться, как из ворот выглянула Олёна. Ну вот, а я благополучно и забыл про неё.
— Федор Васильевич! – замахала она. – Идите сюда, пожалуйста.
Ну а теперь-то что? Мы так и до вечера не вылетим.
— Здравствуй, Олёна. Что случилось?
Но она уже скрылась в темноте коридора. Я пожал плечами и шагнул внутрь.
— Батюшка Секретарь, вот…
— Чего «вот»? — я пригляделся и хмыкнул. От ноги девушки, обхватив её петлёй, вилась полупрозрачная розовая веревка, другой конец которой держал в своей призрачной руке старый колдун Лиховид, зависнув по своей обычной манере под потолком.
— Здравствуйте, Лиховид Ростиславович, — вежливо поприветствовал я его.
С ним лучше быть вежливым. Древний колдун с еще дохристианских времен, силой раньше обладал великой, но перейдя в призрачное состояние практически её растерял. Хотя судя по увиденному, немного силушки у него осталось и это наводило на грустные мысли. Лиховид был довольно мерзким старикашкой и обожал совать нос во все дворцовые дела, доводя своими ворчанием и советами до истерики даже Кощея. У меня в Канцелярии он появлялся редко, чему я был рад и ссориться со злопамятным колдуном мне совершенно не хотелось. Достанет же потом, постоянно зависая у нас под потолком и комментируя всё подряд.
— Что у вас тут? – деликатно поинтересовался я.
— Не пускает, батюшка, — пожаловалась Олёна, а колдун довольно захихикал.
— Лиховид Ростиславович, нам на чрезвычайно важное задание пора отправляться. Отпустите девушку.
— А шиш тебе! – захекал колдун. – Моя!
— Ну, Лиховид Ростиславович, — попытался урезонить его я. – Ну вы же призрак, бестелесная тварь… Э-э-э… Творец, то есть. Зачем вам Олёна?
— Нравится, — коротко ответствовал он. – Ладная девка, моя будет.
Даже вникать не хочу, что он с ней делать собирается. Может, заставит ему с утра до ночи поклоны бить, а может, оденет в восточные наряды и прикажет танец живота исполнять, извращенец старый. А мне на задание надо.
— Лиховид Ростиславович, — как можно строже произнес я. – Тут дело серьёзное, сам Кощей-батюшка в путь отсылает. Отпустите девушку, да мы пойдем.
— Шиш!
— А я сейчас Кощея позову!
— А зови! Что он, костлявый наш, мне сделает-то? Ась? А вот и ничего!
— Зато я сделаю, — раздался спокойный голос деда у меня за спиной.
— Михалыч? – удивился Лиховид. – А тебе-то что?
— Сказано тебе — дело у нас спешное. Отпущай девку, Лиховид Ростиславович, а то…
— Ну, чаво сразу-то? – затараторил колдун. – Я ить может влюбленный! Может у меня эти… чуйства, вот!
Олёну аж передернуло.
— Лиховид Ростиславович… — снова начал я, но Михалыч отодвинул меня в сторону и стал напротив колдуна, уперев в бока руки.
— Ростиславыч, — тихо произнес он. – Не доводи до греха.
— Ну, чаво, чаво? – колдун отплыл по воздуху от деда. – Я мыслил ты мне друг, Михалыч, а ты вона как… Ну и ладно, ну и пожалуйста. Сам, небось, на девку глаз положил? Ну и забирай тогда. Помни мою доброту!
Веревка соскользнула с ноги Олёны и втянулась в Лиховида. Он обиженно отвернулся и поплыл прямо в стену, но перед тем, как полностью исчезнуть в ней, оставшаяся голова с длинной, чуть не до пола бородой, сказала:
— А всё одно — девка моя будет!
— Плыви-плыви, — проворчал Михалыч и сплюнул. – От же седина в бороду!
Мы двинулись к выходу, а я по пути, спросил у Михалыча:
— Деда, чего ты какой-то нервный? После вчерашнего еще не отошел?
— Да не, внучек, — вздохнул он, — за Тишку да Гришку переживаю маленько.
Для присмотра за Канцелярией во время нашего отсутствия, Аристофан выделил из своей команды пожилого беса Долиросентабилуса, о, выговорил! Все его просто звали — Долби.
— Да ну, деда, не переживай. Долби – бес ответственный, солидный и за твоими баламутами присмотрит, и Дизеля по утрам остановит, да и вообще за порядком приглядит.
— Так-то оно так, а ить всё одно неспокойно что-то…
Мы вышли на лужайку и только тут, оглядев неровный покачивающийся строй бесов, я задумался. А как мы все на Горыныче-то поместимся? Бесов двадцать штук, да и нас еще четверо.
— Не переживай, босс, — успокоил меня Аристофан. – Мы в натуре своим ходом доберемся.
Оказалось, что у бесов есть какие-то ходы-выходы специальные, то ли под землёй идущие, то ли прямиком через пекло, но путешествовать по ним они могли практически мгновенно.
— О, здорово! – обрадовался я. – Так и я тогда с вами.
— Не рекомендую, мсье Теодор, — вмешалась Маша. – Хотя, если любите авантюры — дерзайте.
— А что такое?
— А что бесу хорошо, то человеку смерть, внучек, — перефразировал известную поговорку Михалыч.
— Да ты что?! – я поёжился.
— Не, внучек, не смерть конечно, — захекал дед, — но голова часов пять адски болеть может или часов пять из нужника не вылезешь или…
— На Горыныче летим! – решительно прервал я его.
Бесы, тем временем захватив Олёну, отошли недалеко и вдруг стали один за другим нырять под землю. Я завороженно следил за ними и только тогда, когда Аристофан, идущий последним, исчез под землей, спохватился:
— Тьфу ты! Мы же не договорились, где встретимся там!
— Фи, мсье Теодор, это же бесы, — пожала плечами моя вампирша.
— Сами нас найдут, внучек, — успокоил дед, приноравливаясь, как бы половчее оседлать Горыныча.
— А ладно. Ну что, полетели?
И мы полетели.
Горыныч втянул свои шипы вдоль спины внутрь, он как-то рассказывал, что ему Кощей такое удобство сделал, и мы в относительном комфорте устроились на нём. Меня, конечно же, посадили спереди, хотя после первых полетах на Горыныче это уже не напрягало. Полет был сказочный во всех смыслах и сильного ветра даже при большой скорости не было.
Михалыч дрых у меня за спиной, Маша с Калымдаем возились и все время хихикали сзади, а я болтал как обычно с Горынычем. Хотя скорее не болтал, а дремал в пол глаза и в пол уха слушал трагическую историю Горыныча и его первой и самой настоящей любви, произошедшей лет пятьсот назад где-то в Южной Америке, которую Горыныч называл Южной Западной Землей. Оказывается у дружка Горыныча, местного авторитетного бога Кетцалькоатля, тоже змея, между прочим, была чудесная, на вкус Горыныча, конечно, сестричка Малитукецаль, с которой у моего Змея и случилась любовь. Но так получилось, что в их идиллию вмешались другие боги, Эхекайлакакоцкатли, Тескатлипока и сам старина Миктлантекутли…
Дремать под такие имена оказалось просто замечательно, чем я и занялся, совершенно наплевав на эти южноамериканские страсти, лишь иногда поддакивая, чтобы Горыныч не обижался.
— …я ему, прикинь, Федь, по рогам ка-а-ак врежу!
— А?.. Да ты что?! А у него и рога были?
— После встречи со мной уже не стало! А потом Тескатлипока с дрыном наперевес кидается ко мне…
Хр-р-р…
— Подлетаем, Федор Васильевич, — внезапно донеслось до меня и Змей, приземляясь, с печалью добавил: — А с Малитукецаль мы так больше и не виделись, эх…
— Да, Горыныч, жизнь… — посочувствовал я, слезая с него на знакомой мне полянке.
Распрощались мы жутко довольные друг другом.
— Ну что, — сказал я, с тоской поглядывая на лес. – Пошли по буреломам да оврагам?
— Ох, Теодор, — вздохнула Маша и вдруг, подхватив меня и деда, взвилась в воздух, распахнув крылья.
— Растудыть… — начал Михалыч от неожиданности, но тут же одумался.
— Ой, класс, Машуль! Спасибо! – проорал я ей.
— Еще мешок яблок, мсье Теодор и мы в расчете. И кстати, а где мой первый мешок?
— А как же Калымдай? – забеспокоился я, резко меняя тему.
— Ну что вы, мсье Калымдай только ненамного от нас отстанет. Настоящий офицер, охотник. Он такой брутальный…
— Маша, у тебя посол есть, — напомнил я.
Не хватало мне еще любовного треугольника во время ответственного задания.
— Мой Кнутик – это настоящая любовь, мсье Теодор! А Калымдай…
— А Калымдай – наш боевой товарищ! – категорически заявил я.
— Ой, что-то руки устали… Просто сами разжимаются.
— Маша!
Не скучно полетали, хорошо хоть, не долго. Маша мягко опустила нас с дедом на землю на опушке леса, а сама тут же удалилась в кустики переодеваться в ненавистный ей сарафан. Обычно Маша щеголяла в черных кожаных штанах и такой же кожаной жилетке но, разумеется, мы ее заставляли перед выходом в люди, одеваться по местной моде. Ну что поделать, маскировка. Сам не от Версаче одет.
Скоро к нам присоединился и Калымдай. Я с завистью посмотрел на него. Даже не запыхался, чертяка. Всё, с понедельника бросаю жирное и мучное и начинаю утренние пробежки вокруг Лысой горы.
Дождались Машу и вышли на дорогу к Лукошкино. К моей печали попутных телег не было и пришлось с полчаса топать своим ходом до ворот города.
А Лукошкино не изменился! Хотя, с чего бы ему меняться? Те же низенькие, поначалу одноэтажные домишки сплошь из дерева, а ближе к центру уже не домишки, а целые дома, а дальше уже и терема. И двухэтажные и изредка трёх. Базар как всегда голосистый, забит народом, товарами, запахами, криками продавцов. Всё как всегда.
Мы быстро миновали базар, оставив шумных торговцев позади и, приблизившись к двухэтажному терему бабы Яги, в котором располагалось отделение милиции, свернули в сторону к конспиративному дому. Это Калымдай еще пару месяцев назад, снял дом поблизости от милиции у хозяев, которые до зимы уехали в деревню. За домом следил некий Боров, эдакий детина с густой черной бородой, да и в целом откровенно бандитской внешности. Хотя пойди тут по внешности определи, кто есть кто. На добропорядочного купца иной раз глянешь и содрогнёшься, а какой-нибудь милый старичок, вроде моего Михалыча, за грошик медный прирежет. Нет Михалыч конечно не такой. Будет он ради грошика руки марать, как же.
Боров, как обычно, разыграл целый спектакль на показ всей улице. Он то кидался обнимать Михалыча, то радостно хлопал по спине Калымдая, принявшего облик простецкого мужичка, то махал мне и Маше, застенчиво стоящим в сторонке и изображающим из себя бедных родственников.
Наконец мы зашли в дом, где Боров тут же вернул себе довольно угрюмый вид, но Калымдай обрадовал его:
— Боров, иди сюда. Зарплату будешь получать? И аванс, кстати, за два месяца вперед.
Боров довольно закивал и заулыбался щербатым ртом, а мы уселись за большой стол в горнице.
Едва Боров притащил самовар, чашки и связку баранок, как в дверь застучали:
— Хозяин, в натуре купи козу! Задёшево отдам без базара!
— Аристофан, — выдохнул я, расслабляясь. – Надо же, как он быстро. Открой, Боров, свои.
В горницу вошел Аристофан ведя за собой на веревке натуральную белую козу. Облик он сменил, но по минимуму — убрал только свиной пятачок и немного сгладил черты лица. То есть морды. Хвост запрятал в широкие штаны, а на голову нахлобучил высокую фуражку, прикрывая рожки. Ему бы еще цветок на фуражку, да гармонь на плечо, ну вылитый деревенский гуляка.
А коза, вдруг резво подпрыгнула и, сделав сальто в воздухе, обернулась Олёной. Во фокус, я и не знал, что она так умеет.
Борова отослали во двор возиться по хозяйству, а мы уселись за стол и я начал первое оперативное совещание нашей диверсионно-строительной канцелярской группы:
— Ну что, дамы и господа, с прибытием. Сначала обрисую вкратце поставленные перед нами задачи, потом обсудим их и перейдём к хозяйственно-бытовым вопросам.
— Жги, внучек! – закивал Михалыч, гордо обводя всех взглядом мол, вона как внук-то могёт!
— Первоочередная, но не самая спешная цель у нас – перемещение царских чертежей летучего корабля из одного места в другое.
— Спереть, значиться, — пояснил дед для непонятливых.
— Для того надо нам сначала просто узнать где эти чертежи хранятся и общую обстановку оценить в окружающем их месте.
— Я, Федор Васильевич, мог бы опять личину накинуть кого из бояр, да погулять во дворце Гороховом, — предложил майор.
— Хорошо, Калымдай, только побережем это для особого случая. Горох сейчас настороже. С колечком волшебным, небось, после прошлой нашей операции не расстается, может и спалить тебя ненароком.
— Во дворце нам нужны свои глаза и уши, — заметила Олёна.
— Верно, Олёна, — согласился я. – Есть предложения?
— А как же! – улыбнулась она. – Я тут свела знакомство с девкой одной дворовой, которую Горох к себе в спальню таскает. Подружки мы теперь с ней.
— Молодец! Думаешь, сможешь через неё подобраться к чертежам?
— Со временем, батюшка, смогу. Но как быстро это произойдет, не ведаю.
— Надоть, внучек, Кощея нашего батюшку тоже к работе подключить, — заявил Михалыч, вертя в руках кружку с отломанной ручкой и подозрительно разглядывая её.
— Это как же, дед? Пусть на Горыныче посреди царского двора приземлится и чертежи себе потребует, а то мол, спалит царский терем на фиг?
— Пусть в зеркало свое колдовское почаще за Горохом смотрит, — парировал дед, протирая подозрительную кружку большим носовым платком, выуженным из кошеля. – Глядишь, и полезет Горох за чертежами ентими, а Кощей-то и подсмотрит где они.
— Дельная мысль, — согласился я. – Тогда, Михалыч, свяжешься с Кощеем и поставишь ему задачу, пусть пашет и не увиливает, а не то…
— Гхм…
— Шучу-шучу… от нервов это.
— А на вот тебе внучек баранку от нервов. И чайком запей.
— Спасибо, — теперь уже я с сомнением рассматривал кружку. — С чертежами значит, пока так и решим. Олёна будет через девицу эту легкого поведения, к ним подбираться, а Кощей-батюшка в зеркало поглядывать. Второй вопрос: меч-кладенец. Велено… хм-м-м… экспроприировать его.
— Спереть, значиться, — снова пояснил дед.
— Мы знаем, что он в царских подвалах хранится за замком мудрёным…
Дед хмыкнул.
— Я знаю, Михалыч, знаю, что для тебя не открываемых замков не существует, но ты прямо сейчас можешь отмычку или что там еще, дать от этого замка?
— Посмотреть надоть, — зачесал в затылке Михалыч. – Так от сразу как сказать-то?
— Вот именно. А еще, помните — там и короб хрустальный вроде, в котором меч и лежит. Его тоже надо вскрыть, да без шума.
— Это легко, мсье Теодор, — удивила меня Маша. – Алмазом прорезается отверстие подходящего размера и всё.
— А у нас есть нужный алмаз?
Маша протянула ко мне руку и на ее пальцах блеснули два больших перстня:
— Оба подойдут, мсье Теодор. Первый мне подарил герцог Тулузский, когда я гостила у него в замке, а второй — у гроссмейстера ордена Тамплиеров хранился и мне случайно достался…
— Спёрла девка колечко, — снова влез дед с разъяснениями.
— Фи, дедушка Михалыч! – привычно возмутилась Маша и под шумок стащила у меня из-под руки баранку.
— Отлично, молодец, Машуль. С алмазами молодец, а не с баранкой, — уточнил я. – Отдай еду!
Ага, сейчас. Я печально проводил баранку в последний путь. В смысле — до Машиного рта и продолжил:
— Тогда остается сам замок.
— Мне тудыть самому надо, внучек попасть, — вздохнул Михалыч. – Одним бы глазком только глянуть.
— Дедушка Михалыч, — вмешалась Олёна. – А возьмите мою шапку-невидимку. Только верните потом.
Девушка покопалась в наплечной холщовой сумке и выложила на стол невзрачную шапочку похожую на тюбетейку или ермолку какую.
— От и славно, внучка, — закивал головой дед. – Верну-верну, даже и не сумлевайся.
— И что, — усомнился я, — никто-никто деда не увидит?
— Только собаки учуять могут, да у котов еще глаз особо устроенный, враз заприметят, — пояснила Олёна.
— Не боись, внучек, проскользну легко, как коньяк в пузо.
— Ну ладно. Тогда с этим тянуть не будем, сегодня же и надо сходить. Хорошо, деда?
— Легко, Федя.
— Следующий пункт, тоже неспешный, но уже надо готовиться к постройке летучего корабля. А это значит, что надо подходящее место найти для ангара — дом, там или сарай большой, да и мастер нужен, который и в чертежах разбирается и плотницкому делу обучен.
— Так Федор Васильевич, — заявил наш майор, подвигая Маше мою кружку с чаем, — есть у нас такой мастер прямо тут.
— Э-э-э… Чай-то куда?
— Фи, мсье Теодор! – возмутилась Маша, поспешно опуская в кружку длинный язык. – Вы же знаете, как это вредно есть всухомятку! Совсем не заботитесь о сотрудниках…
— Да пей, пей на здоровье… Так что за мастер-то, Калымдай?
— Да Боров же, хозяин наш тутошний. И не сомневайтесь даже, хороший специалист.
— Надо же удачно как. Хорошо, закончим, поговорим с ним. А он согласится-то?
— Да куда он денется, — засмеялся Калымдай. – Тем более мы ему и заплатим хорошо.
— Ну и славно. Теперь с самим сараем, что думаем?
— Есть тут один кожевенник, Федор Васильевич, — начал Калымдай. – Я к нему еще тогда присматривался, когда только начали создавать оперативную базу тут, в Лукошкино. У него дом большой, двор не малый, да сарай, думаю, подходящих нам размеров. Всё высоким крепким забором огорожено, да и месторасположение в самом центре города. На виду, потому и внимания никто не обратит.
— Ну, звучит неплохо. А с ним как договориться-то?
— Думаю, не сложно будет. У него в последнее время дела плохо идут. Дошло до того, что он и своих работников распустил и в доме том один с семьёй остался. Дадим ему денежку хорошую, да и спровадим из города до зимы. Полагаю, он только рад будет.
— Возьмёшься за это, Калымдай?
— Так точно, сделаю.
— Есть еще вопрос с сестрой Гороховой, Марьяной. Только я не совсем понял, что от нас требуется. Надо ее к Кощею-батюшке переправить, но этим уже специальный человек занимается. Так что, мы только следим за его операцией и будем наготове. Так?
Все кивнули.
— Булавки-говорушки всем Михалыч выдал?
Все кивнули.
— Ну и бытовой вопрос: где жить-то будем?
— А пойдём-ка, внучек, на тот же постоялый двор? А что, место там тихое, нам знакомое, да и хозяин в нас души не чает, — хихикнул дед.
— Фи. Там пахнет, — заявила Маша, опуская пустую кружку на стол и оглядываясь, чтобы еще стащить.
Вегетарианцев не прокормить. Хорошо, их в мире мало, а то давно бы уже настал продовольственный кризис.
— Маш, тут везде пахнет. Ну что ты капризничаешь? И заметь, у посла снова ты жить не будешь.
— Пуркуа это, мсье Теодор? Почему все вмешиваются в личную жизнь и мешают воссоединиться двум любящим сердцам?
— Ну, понесло девку, — хмыкнул Михалыч.
— А что там за любовная история? – заинтересовалась Олёна.
— Вампирша наша, — пояснил дед, — с послом немецким амуры крутит.
— Как здорово… — мечтательно протянула Олёна.
— Посол к нашим нынешним делам, — задумчиво протянул Калымдай, — никаким боком не касается.
— Маша, значит так, — подытожил я. – Заселяешься с нами на постоялый двор, а в свободное от работы время можешь изредка бегать на рандеву с Кнутом Гамсуновичем.
— Деспотизм и тирания, мсье Теодор! – для проформы заявила Маша, но было видно, что её такой расклад устраивает.
— Они самые, Машуль. Калымдай, ты с нами в гостиницу?
— Я, Федор Васильевич, лучше тут с Боровом останусь. За милицией присмотрю.
— Хорошо, договорились. Аристофан, ты как со своей бандой?
— А чё сразу с бандой в натуре? Отряд у нас чисто боевой такой.
— Отряд так отряд. Так что? Где вы обоснуетесь?
— Да мы, босс, пока так перекантуемся в натуре, а как домик тот с сараем под себя погребем, так мы без базара в него и заселимся.
— Ну, смотри... Ну что, соратнички, есть еще вопросы, предложения?
— Обмыть ить надо прибытие сюды…
— Надо, мсье Теодор, на базар сходить, яблок и пряников на постоялый двор завести побольше, а то там мясо да мясо…
— Михалыч, никаких обмываний! Маша, сама сходи и купи, что надо. Вон у Аристофана бесов возьми в помощь. Только полбазара не скупай!
— Фи, мсье Теодор! У меня организм растущий, мне много еды надо!
— Да ешь на здоровье только потом не жалуйся, что организм в стороны расти начал, — отмахнулся я от нашей вегетарианки.
— Это… босс. Я еще тех бесов поищу пришлых, что участковому отраву подсунули.
— Дело, Аристофан, молодец.
— А я, Федор Васильевич, пойду с Боровом пообщаюсь да в кожевенную лавку наведаюсь.
— Отлично, Калымдай.
— Батюшка, я тогда во дворец к подружке Гороховой пойду.
— Замечательно, Олёна. А ты, кстати, где жить думаешь? С нами в гостинице?
— Нет, батюшка Секретарь, я пока с бесами нашими, а если выгорит дело с лавкой кожевенной, так туда переселюсь. Не хочу на глазах у всего города светиться.
— Хорошо. А кстати, а с теми чужими бесами ты связь потеряла?
— Сговорились мы не встречаться на всякий случай, пока они работу свою не выполнят, участкового не уморят.
Кстати, надо бы Калымдая попросить узнать, как там участковый.
— Ну, за дело тогда, Канцелярия!
Аристофан с Олёной быстро исчезли, Калымдай пошел поговорить с Боровом, а мы решили подождать результатов их переговоров, а пока лениво обсуждали проникновение в царские подвалы.
— Михалыч, может отсюда и сходим во дворец Гороха, а потом уже и на постоялый двор?
— Можно и так, внучек, только тебе подкрепиться бы надоть. Рухнешь где-нить с голодухи на полдороги и тащи тебя потом.
— Ох, дед, ты опять за своё? Недавно же ели, да я еще вон, чаю почти попил, почти с баранками.
— Ить не еда енто, — отмахнулся дед. – Нормальная еда это – мясо. Правильно, Машуль?
— Вы, мясоеды, никогда не перестанете губить природу и убивать несчастных зверушек лишь бы набить свои животы антрекотами да бифштексами с кровью, — сглотнула слюну Маша, видимо вспомнив былые дни.
— Ну да, ну да. А вот, лет десять назад, ты, внучка, не только зверушек кушала, но и человечинкой не брезговала, а?
— Исключительно по необходимости! То, дедушка Михалыч, была черная страница в моей жизни. Мы скоро на базар за пряниками?
— А кстати, Маш, — вмешался я в их разговор. – Ты на базар не передумала идти? А то сейчас Аристофан со своими бесами как умотает куда-нибудь и будешь ты сама с корзинами еды таскаться.
Ответить Маше помешал вошедший с Боровом Калымдай:
— Позвольте представить вам нашего мастера, говорит, обучен с чертежами обращаться.
— А чего ж, — прогудел Боров. – И чертежи могём и топором орудуем…
— По ночам из-за угла? – хихикнул дед.
— И так тожеть могём, — солидно подтвердил бородач. – Однако одному трудновато будет — я братца своего, Свина в артель возьму.
«Боров и Свин, столярные работы?», — хихикнул я про себя, а вслух сказал:
— Хорошо, действуй. По деньгам сговорились?
— Не обидели, — кивнул Боров.
— Вот и славно. А за хорошую работу, еще и от себя лично премию гарантирую.
Боров расплылся в жутковатой улыбке, закивал и вышел из дома. А за ним и мы разошлись. Мы с дедом в царский терем, Маша — всё-таки на базар и в гостиницу, а Калымдай взялся её проводить, заодно послушать новости да сплетни рыночные.
 
* * *
 
Мы с Михалычем стояли в переулке и по очереди выглядывали из-за угла, обозревая царский дворец и так же по очереди, чесали в затылках.
— И не сказать ить, что тупые мы с тобой внучек, а вишь как оно получается…
— Да, дед, что-то не продумали мы всё толком.
Проблема была в том, что попасть Михалычу на царский двор ну никак не получалось даже в шапке-невидимке. Забор был высоченный, ворота охранялись стрельцами и даже и не думали открываться. Торжественной делегации из ООН или на крайний случай из Мозамбика, для которых ворота распахнули бы, тоже не наблюдалось.
Мы для очистки совести даже обошли кругом весь дворец. Нет никаких лазеек, открытых нараспашку калиток или подкопов под забором. И как только стрельцы в ларёк бегают за водкой?
— Может, подсадишь меня, Федь?
— Дед, да Федя ведь у тебя не великан. Забор-то метров десять в высоту будет. Хочешь, я тебе штакетину выломаю, а ты прыжки с шестом устроишь? Я тебе в ладоши похлопаю. В любом случае похлопаю, если даже не долетишь и в забор влепишься.
— Что это ты ить злой такой, внучек?
— Нервы.
— А эти твои нервы — от недоедания! – авторитетно заявил Михалыч. – Вон-ка глянь, Машка наша какая злющая, а почему? А это всё от морковки да капусты.
— У тебя, дед, все болезни от недоедания.
— А разве оно не так?
— Ой, Михалыч, завязывай про еду, — что-то и правда есть захотелось. – Ты лучше скажи, что делать-то будем?
— А давай стрельцов прирежем?
— По-тихому, да? Чтобы никто тут в центре города ничего и не заметил. Что ты, дед, кровожадный у меня такой сегодня?
— Так и у меня нервы, внучек, — вздохнул Михалыч.
Не буду больше его нервировать.
— А давай, внучек, ты стрельцам скажешь, что к Гороху тебе срочно? Они калитку тебе откроют, я и проскользну незамеченным.
— А что каждый вот так может подойти и сказать мол, к Гороху дело есть?
— Сказать-то каждый может…
— То-то и оно…
— А скажешь им, что ты посол князя Тмутараканского.
— Дед, тебе меня совсем не жалко? Ну, пропустят они меня, если даже поверят, ну поставят перед Горохом и что?
— И всё, внучек.
— Вот именно.
 — Зато я зайчиком проскочу за тобой, выполню Кощеево задание, а он мне за енто медаль даст. А может и деньжат ишо отвалит. Ты, внучек не сумлевайся, поминки по тебе я о-го-го какие отгрохаю!
— Добрый ты у меня, дед…
— А то!
— Ладно, хватит думать, надо действовать. Одевай-ка, Михалыч шапку-невидимку и шагай тихонько за мной, а я стрельцам зубы попробую заговорить.
— Лучше – выбить. А я бы под шумок, пока тебя пинать будут…
— Дед!
— Ладноть, ладноть… Это я так, для креативу.
— Ух, какие ты слова знаешь!
— С тобой поведешьси… — пробурчал Михалыч, потом выудил из кошеля Олёнину тюбетейку, напялил на голову, повернул и исчез.
Я уже должен был привыкнуть ко всем этим колдовским штучкам, но сейчас, открыв рот от удивления, заозирался по сторонам пока меня не привел в чувство ехидный голос деда:
— Да тута я, внучек, тута, чего в забор пялишься? Али слово интересное на ём увидел?
— Классная штучка! Ладно, деда, давай за мной и лови момент.
— Ужо я его поймаю, не сумлевайся, внучек! Поймаю и по почкам ему, по почкам!
— Дед, что это ты расшалился?
— Нервы, внучек.
— Молчу-молчу…
Я вдохнул-выдохнул и, решившись, медленно вышел из-за угла, неторопливо направляясь к воротам дворца. Рот я распахнул пошире, головой вертел во все стороны, а глаза раскрыл в восторге и удивлении. Надеюсь, я был похож на деревенщину, впервые попавшего в город. Подходя к воротам, я всё выше задирал голову, не спуская глаз с резного конька на крыше и, разумеется, споткнулся и грохнулся под довольный хохот часовых. Смущенно поднявшись, я стал отряхивать штаны от пыли, но замер, наткнувшись рассеянным взглядом на стрельцов.
— Ух ты… — восхищенно протянул я, обходя стрельцов то с одной стороны, то с другой. А те откровенно скалились и перемигивались, получив небольшое развлечение.
— А вы ж дяденьки, небось тут самые главные енералы, а? Али воеводы царские?
— Я – генерал, — подтвердил рыжий стрелец, — а вот он – воевода. Это ты точно подметил, малец!
— Я тоже генерал! – обиделся вдруг его чернобородый напарник.
— Генерал-воевода?! – восторженно взвизгнул я.
— Не, — поправил меня рыжий, яростно мигая напарнику, — сегодня он простой воевода, а завтра воеводой буду я, а он – генералом.
— Ух, как сложно-то всё, дяденьки! Недаром мне дед говорил мол, воинская премудрость, она самая наиглавнейшая в мире!
— Мудрый дед у тебя, — похвалил рыжий. – А ты отколь тут такой взялся?
— Так из деревни Гадюкино я!
— Ну, я так и подумал, — хохотнул рыжий.
А чернобородый задумчиво протянул:
— А где енто такая деревня? Что-то я и не слышал про такую…
— Ну как же, дяденька главный воевода, — даже обиделся я. – Да Гадюкино в наших краях усе знають!
— Так, где же енти ваши края находятся-то, дубина?
— А! – я закивал головой. – Так это как выйти из города, да Смородину перейти по мосту, так еще три дня лесом – туда, — я махнул неопределенно рукой. — А потом мимо речки Вонючки еще день вниз по течению, а там уже, аккурат, после Жабино и Толстохреновки и наше Гадюкино будет! Как увидите пастуха нашего, дядьку Митяя, так у него сразу спросите, он вам враз дорогу-то и укажет!
— Обязательно спрошу, — пообещал чернобородый. – А ты как в город попал?
— Да тятька корову продать надумал, да меня с собой взял. Хорошая корова, толстая. Не нужна? Нет? Ну, батя продаёт, а я побежал на царский дворец посмотреть. Только ничего не видно…
— Да, дворец у батюшки нашего Гороха, знатный, — подтвердил рыжий.
— Дяденька главный енерал, а кабы мне ну хош одним глазком глянуть, а? Я б Маньке своей как рассказал бы да парням нашим, деревенским, от то они бы меня зауважали!
— Ну что, Семёныч, — обратился рыжий к своему напарнику, — покажем парню дворец?
— Не велено, сам знаешь.
— Да ладно тебе, пусть сиволапый порадуется да в деревушке своей расскажет какие енералы у царя Гороха добрые!
Я радостно закивал и скрючил самую умоляющую рожу.
— Добрый ты, — вздохнул Семёныч. – Ладноть, только быстро, а то влетит.
Ворота конечно, передо мной никто распахивать не стал, а вот калитка, заскрипев, отворилась, куда я и прошмыгнул, ощущая на спине горячее дыхание Михалыча.
Замерев посреди двора и опять старательно раззявив рот, я стал разглядывать дворец. Ну, красиво, честно говоря, ладно так. Всё резное, деревянное, наверное, про такое и говорят – без единого гвоздя. Вот только…
— Всё, внучек, тикай, — перебил мои мысли тихий шепот деда.
Я еще раз обвёл глазами дворец, горестно помотал головой и, развернувшись, зашагал обратно к калитке на улицу.
— Ты чего это, паря? – недоуменно переглянулись стрельцы.
Выйдя на улицу, я снова помотал головой:
— Ну, какой же это дворец? Это – изба. Большая, но изба. Вот мы давеча проезжали мимо дворца Кощея, вот там дворец уж дворец, а это… — я разочарованно махнул рукой. – Да и охранники там все в мундирах с золотыми пуговицами.
Теперь у стрельцов отвисли челюсти, а я поспешил их добить, задумчиво пробормотав:
— Это ж какое у них тогда жалование?
И быстро удрал в знакомый переулок, где расслабился и довольно заухмылялся. Ну и правильно. А чего они?
Теперь оставалось только ждать.
Ждать было скучно. Остро не хватало чего-нибудь в руках, сигареты, например, а лучше – бутерброда. Промаявшись с полчаса и прикидывая, сколько же Михалычу может потребоваться времени на его разведывательную операцию, до меня вдруг дошло, что мы совершенно не продумали, как дед будет выбираться обратно на улицу. Тут уж я совсем пригорюнился. Выйдет он конечно, никуда не денется, но придется ему ждать пока кто-нибудь не пройдет сквозь калитку, а мне, соответственно, придется тоже ждать. Эх…
Но дед мой вышел не через калитку, а прямо через ворота. Прошагав еще с полчаса по кривому переулку, я, услышав конский топот, метнулся к углу и осторожно выглянул. К воротам царского дворца подъезжала знакомая мне уже карета немецкого посла. Ага, а вон и Маша в окошке виднеется и мне язык показывает. Вот же… Ну всё, выговор за самовольство она точно схлопотала! Хотя как бы не пришлось благодарность объявлять, что деда вызволить сумела.
— Спишь на посту?! – рявкнул мне прямо в ухо хриплый голос.
Я подпрыгнул и схватился за сердце:
— Михалыч! Растудыть твою! Ну, нельзя же так подкрадываться!
Михалыч довольно захекал, пряча в кошель тюбетейку-невидимку:
— Всё, внучек, пошли. Всё разузнал, всё разведал.
 
* * *
 
По дороге в гостиницу дед рассказал подробности своего рейда по Гороховскому дворцу.
— А и страшно, внучек! Крадусь я коридорами тесными, палатами низкими, а вся челядь на меня так и пялится! Я хош и знаю, что не видим для ихнего глаза, а кажный раз чуть не до потолка сигаю, когда сквозь меня посмотрят!
— Герой ты у меня, дед!
— А то!
— Так, а с мечом-то что там?
— А лежит он себе спокойно за дверью крепкой, — хмыкнул Михалыч. — А только, скажи мне внучек, а мы и правда с тобой такие тупые и если и сильны, то задним числом?
— Хорошо не задним местом. А что такое-то?
— А чего мы у Машки колечки ее с брульянтами не взяли? Я бы уже сейчас меч тот в кошеле своём нес бы. Замок там хош и мудрёный, но я его гвоздем и открыл и закрыл пару раз. Вокруг короба того хрустального походил, да кукиш сам себе показал.
— Да, — почесал я в затылке. – Это мы оплошали, деда.
— Ничё, внучек, не горюй, — Михалыч попытался погладить меня по голове, но я успел отклониться. — Сделаю я отмычку ладную, да бесов отошлем на дело, они меч враз притащат.
— Ну, хорошо, завтра их и отправим, да?
— Ага... О, внучек, а вот и наша гостиница, — оживился Михалыч. — Как там без нас хозяин наш разлюбезный поживает?
Без нас хозяин поживал, похоже, неплохо. Весь первый этаж, отданный под кухню и трактир, был заполнен народом, шумом, запахами и безудержной гульбой.
Дед, войдя в зал, неспешно огляделся, потом солидно откашлялся, привлекая к себе внимание, Станиславского на него нет. И только когда гул стих и все взгляды обратились к нам, степенно поклонился:
— А по здорову ли, люд честной?
Я вслед за дедом поклонился народу — это я уже наловчился тут, а народ, приглядевшись, взорвался радостными воплями:
— Здорово, Михалыч!
— Здравствуй на века, Михалыч!
— Садись к нам, Михалыч, окажи милость! И внучка своего к нам подсаживай!
Надо же и меня запомнили.
Хозяин, выскочив на шум, увидел нас и тут же обессиленно стал сползать по стеночке, безуспешно пытаясь натянуть на голову замусоленный фартук.
Местная братва моментально сдвинула столы и лавки так, что получился один стол в виде буквы «П», а дед, ухватив меня за руку, зашагал на почетные места, раскланиваясь по пути со знакомцами и представляя меня обществу:
— Внучек мой, Феденька. Молодой ишо, стеснительный. Но в деле нашем ох как лют… Гаврилу Псковского помните? А Гогу Кавказского? Ну вот, нет их больше. А так внучек у меня добёр, собаки уличной не обидит. Хотя демона ентого — Вельзевула так сапогами запинал, что я еле отбил его у Федьки.
Мужики ахали и охали и поглядывали на меня с опаской, а я, заливаясь краской, плелся за дедом, изображая из себя застенчивого маньяка-убийцу.
— А где же это хозяин наш разлюбезный? – громко спросил Михалыч, усаживая меня рядом с собой во главе стола. – Ну-ка ребятишки, помогите страдальцу!
Двое громил, ухмыляясь, подтащили к деду обвисшего на их руках хозяина в полуобморочном состоянии.
— Ну, вот что, любезный, — дед покопался в своём безразмерном кошеле и достал их него мешочек туго набитый золотыми монетами. – Уж расстарайся, милай, не обидь моих гостей, гуляем мы сегодня. А за работу твою тяжкую, за уважение, что нам выказываешь, вот тебе и награда!
Михалыч бросил золото на стол, мешочек гулко брякнул и от этого звука, хозяин наш моментально пришел в себя и, улыбаясь, угодливо закивал:
— Всё понял, батюшка!
— А раз понял, то подавай на стол питьё да яства! Когда еще люду нашему, погрязшему в работе тяжкой да грехах непомерных, отдохнуть с товариществом удастся?
— Ура Михалычу! – дружно заревели мужики.
Хозяин умчался на кухню и уже через минуту бородатый бугай самого зверского вида, толкал трогательный тост в честь деда. И понеслось…
Я на спиртное не налегал, так, пригубливал только для приличия, а вот на еду накинулся. Весь день же голодным по Лукошкино бегал.
Через часик осоловев от съеденных запеченного поросенка, гусиной копченой грудки, заливной осетрины, гречневой каши с белыми грибами, пирогов с капустой, картошкой, яйцом и луком, брусничных, яблочных и смородиновых, я поднялся, с трудом поклонился обществу и отправился наверх в знакомые уже апартаменты, шепнув Михалычу, чтобы он сильно не налегал на самогон. Дед только отмахнулся от меня мол, не учи учёного.
Едва я зашел в маленькую тесную комнатку с двумя кроватями, сразу же рухнул на одну из них, прислушиваясь к колыбельной с первого этажа:
 
— Из-за терема большого,
Прям на весь базарный люд,
Выбегают наши парни
И весь люд в подкову гнут.
 
«Где-то я уже слышал эту мелодию», — подумал я, проваливаясь в сон.
 
* * *
 
Разбудил меня волшебный запах жареного мяса с приправами.
Я сглотнул слюну, открыл глаза и увидел прямо перед собой большой деревянный поднос, заставленный самой разнообразной снедью. Поднос держал Михалыч и ехидно мне улыбался:
— Оголодал, внучек за ночь-то?
— Деда… — я протер глаза. – А ты чего живой-то? Я думал ты после вчерашней пьянки день пластом лежать будешь.
Дед захекал и похлопал себя по безразмерному кошелю:
— А я ить елексиром похмельным запасся, теперь хош каждый день пить могу до упаду!
— Не надо, — строго сказал я. – Дед, ну мы же на дело сюда прибыли, а не пьянствовать. Ты уж потерпи, а потом, как выполним наказ Кощеев, обмоем сразу всей Канцелярией.
Михалыч покивал головой и смущенно протянул:
— Да это я вчера годы былые вспомнил, внучек, вот и решил с ребятками посидеть как в старые времена… Ну куда?! Куда не умывшись, мясо в рот тянешь?! А ну марш во двор, я полью тебе сейчас — умоешься, потом ужо и позавтракаешь… Федька, положь курицу кому сказал!
— А что ты там про былые годы говорил? – спросил я уже во дворе гостиницы, отфыркиваясь от воды.
— Так я ж, внучек, — принялся за рассказ Михалыч, зачерпывая из бочки очередной ковш и опрокидывая его мне на голову, — так и не накопил себе ничего на старость. Всё сразу и проматывал. Как вернусь из гостей от очередного толстосума или банка какого, так первым делом Кощеюшке в общак долю отправлю. Потом часть отдам жёнкам с дитятками, у которых кормильцы на каторге маются, а на остальные ребяткам пиры закатываю. Ох и гуляли мы, Федь! Не поверишь, по неделям из-за стола не вылезали!
— Ну, каждому своё, наверное. А я бы точно откладывал себе на будущее.
— Так скучно же так, внучек!
— Ага, украл, выпил – в тюрьму. Романтика! – процитировал я фразу из известного фильма.
— Не, на каторгу я только разочек и попал. И больше не захотелось.
— Да ты что?! У нас? И долго пришлось отсиживаться?
— Да какой у нас… В Англии ихней, басурманской. Сразу на свинцовые копи и отправили. А мне вдруг так на Родину захотелось… — дед вздохнул и потёр совершенно сухие глаза. — Берёзку обнять, степной ковыль понюхать… Я и подбил ребятишек мол, давайте домой лучше пойдем, чем здесь загибаться. Ну и вернулись на Русь.
— Вот так просто взяли и вернулись?
— Вот так просто, внучек и вернулись. Перебили охрану, прошли ватажкой до моря, по пути подбирая всё, что пригодиться могло, а как к морю вышли, тут и кораблик нам попутный попался.
— Да ладно… Вот так вас на борт взяли и на Русь отвезли? Банду каторжан?
— От неверящий ты у меня, Федька… На от ешь лучше.
Мы уже вернулись в комнату и я накинулся на завтрак, хотя продолжал сгорать от любопытства. Дед редко рассказывал про свои прошлые годы.
— Так что там… ням-чавк!.. с кораблем, деда? Как вас на него пустили-то?
— А чего это мы у кого разрешения стали бы спрашивать? – захекал дед. – Выбрали кораблик побольше да ночью и залезли на него.
— А команда, капитан?
— Капитан с охфицерами своими сразу за шпаги схватились, царство им небесное. А простые морячки с нами решили поплавать. И не пожалели, Федь! Они и рулили и парусами ловко управлялись, а мы им за это и из Бордо да Лиссабона, из Барселоны да Палермо, с Мальты да Афин и так до самого Царьграда, часть доли своей отдавали. Они домой, небось, совсем не бедными вернулися!
— Не понял… Вы что, грабили и пиратствовали по пути?
— Да господь с тобой, внучек! Просто заходили в город какой побольше и просили Христа ради мол, помогите сирым да убогим, — Михалыч снова захекал.
— Ну да, конечно… А серьезно?
— А сурьезно, раз ты рот раззявил, то и пихай в него ногу куриную, чего без дела сидеть? Вот, правильно… Мы, внучек, как в город попадали, так сразу в кабак шли. А ужо потом, день эдак на третий… Да пережёвывай же! Смотреть на тебя тошно!
— Да жую я, жую… И что на третий день?
— А к бургомистру ужо шли или к губернатору какому и вот его тогда и просили поделиться да подкинуть нам деньжат на хлебушек и воду.
— Ага, ну да. А стража что же?
— А ты, внучек, думаешь, они там все в Европах дурные? Стражники как увидят нас оборванных да голодных, сразу слезами от жалости обливаются да по домам расходятся. Даже топорами толком и помахать им приветственно не удавалось.
— А бургомистр вам сразу хлеб и воду вот так просто и выдавал?
— А кудыть ему деватьси? – хмыкнул дед. – Жить-то всем хочется. А то, что тут тебе рассказывать будут, как я возвернувшись пять сундуков золота в Лукошкино прокутил, не верь! У нас набрешут с три улицы, да пять переулков! И трех сундуков не набралось, после того, как я Кощею его долю отсчитал.
— Однако… — протянул я, ухвативши кружку с компотом. – А потом?
— Суп с котом, — отрезал дед. – Дела пора делать, а не байки тут баить. Вона Аристофан тебя дожидается с докладом. Я его к Машке покудова определил, чтобы завтракать не мешал.
Ох, а я про Машу и забыл совсем.
— Деда, а Маша здесь ночевала или у посла своего?
— Здеся, внучек. К полуночи заявилась, да сразу и давай подчищать пироги, что после тебя еще оставались, да вином их заливать. А потом вскочила на стол и стала ребятишек моих новомодным танцам хранцузским обучать…
— И всё вы врёте, дедушка Михалыч! – донеслось из-за стены. – И не пироги там были, а всего три бублика. И не вино, а пиво. И танцы вовсе не французские, а испанские.
— Ну, испанские, так испанские, — покладисто согласился дед. – Гони к нам чертеняку нашего.
— Это… босс, — шагнул в нашу комнату Аристофан. – Какие указания в натуре сегодня будут?
— Здорово, Аристофан. Вы как обустроились?
— Без базара, босс. Калымдай дом кожевенника уже выкупил, мы там конкретно и обосновались. Реальное место, босс. И дом большой и в сарае для чего угодно места хватит.
— А Олёна?
— С нами она. И это… босс, — Аристофан расплылся в улыбке. — Мы пару тех пришлых бесов типа отловили.
— Да ну? И что они?
— Да левые они, босс. С южных земель к нам на приработки отправились. Чмошники какие-то. Порядочному бесу и стоять рядом с ними западло. А еще один удрал. Но ничего, отловим.
— Допросили их? Что они про Олёну и участкового говорят?
— Да так и говорят, что наняла их бесовка, вручила пяток яблок отравленных и велела участкового типа извести, а меч спереть. Мы, кстати, три яблочка у них в сумке и нашли.
— Три? Одно участковому скормили, значит, четыре должно оставаться?
— Два, босс… — потупился Аристофан. – Из этих трех, мы два этим бесам и скормили, чисто поприкалываться… Одно и осталось. А еще одно – у третьего гада, он зачем-то его себе забрал.
— Во как… Померли бесы от яблочек?
— Да ну, босс, помрут они как же! Окосели, как от плохого самогона, мы их вытащили за город да в Смородину и сбросили. Пущай теперь реально на свои земли и плывут.
Аристофан заржал, а я махнул рукой:
— Да и фиг с ними. А твои парни, чем занимаются?
— Дык сидим, ждем приказа, — пожал плечами Аристофан. — Несколько пацанов по городу бродят, присматриваются, а трое у пришлых бесов бизнес переняли – квасника кошмарить дальше думают, забор ему сносить и заново строить. Чего в натуре хорошему делу пропадать?
— Ясно. Ладно, развлекайтесь пока, но будьте начеку. Да и третьего беса отловите все-таки.
— Без базара, босс.
Аристофан откланялся и исчез очень довольный. Явно в Лукошкино ему нравилось.
А тут и Калымдай с нами связался по булавочной связи.
— А, Калымдай! Тут Аристофан говорил, что ты дом кожевенника в аренду взял. Без проблем обошлось?
— Всё в порядке, Федор Васильевич, он только рад был. А у нас тут на милицейском подворье развлечение сплошное. Народ туда-сюда бегает, кто на мента покойничка поглазеть, кто к поминкам готовится, а Шмулинсон, помните такого? Он гроб доставил.
— Ох, ты ж… — у меня нехорошо заныло внутри. — Так умер всё-таки участковый, получается?
— Да куда там! – засмеялся Калымдай. – Живёхонек, только шатает его еще. Но все равно погрузили уже его в телегу, забросали соломой и вроде бы к Гороху отправились всем отделением.
— Ха! Конспираторы!
— Точно.
— Хорошо, майор, продолжай следить за бабкиным теремом.
— Так точно, господин генерал!
И Калымдай завершил связь.
Но не успел я начать отполировывать завтрак чаем с булочками, как Михалыч вдруг дернулся, сделал страшные глаза и, выудив из-под подушки зеркальце для связи с Кощеем, протянул его мне.
— Здравствуйте, Ваше Величество!
— Здоровей видали, — хмыкнул Кощей и нацелил на меня костлявый палец. — Быстро Федя собирай команду, подымай бесов и бегом в подвалы Гороховские!
— А что случилось, Ваше Величество?
— Случилось, что пьянь эта царская совместно с ментом Никиткой, надумали турнир устроить для женихов Марьянкиных.
— Да и пусть развлекаются, нам-то что?
— А то, что они хотят меч-кладенец в турнире использовать! – Кощей развел руками. — Как специально, прям.
— Так нам надо…
— Очень быстро меч тот спереть. Времени у вас часа два есть, не больше. Бесам кражу поручи, они ловкие паразиты, куда угодно без мыла пролезут. Всё, давай работай.
И царь-батюшка отключился.
— Слышал, Михалыч?
— Охти ж мне… — засуетился дед. — Зови срочно взад Аристофана, внучек.
Верно. По булавочной связи я велел командиру бесов как можно быстрее снова явиться к нам, а сам спросил Михалыча:
— Деда, а что там с отмычками?
— Обижаешь, внучек, — дед порылся в кошеле и достал замысловатую железку. – Во! Красавица. Мне-то и гвоздя хватит, а чертям нашим бестолковым, я вот такую вот соорудил.
— Это… босс, — вломился к нам Аристофан, перепуганный и взволнованный.
Сделав ему жест обождать, я заорал:
— Маша! Машуля, зайди срочно ко мне!
Наша вегетарианистая вампирша тут же проскользнула в комнату и я быстро ввел коллег в курс дела:
— Коротко говоря — прямо сейчас надо меч-кладенец спереть. Планы резко изменились. Кощей-батюшка говорит, что если за пару часов не успеем его умыкнуть…
— То что? – хрипло спросил Аристофан.
— То плохо нам будет. А особенно – тебе, как главному исполнителю. Так что бери у Михалыча отмычку, а у Маши перстни с алмазами и быстро-быстро отправляйся на дело.
Маша с неохотой потянула с пальчиков колечки и, протянув их бесу, многозначительно улыбнулась, выпустив клыки.
— Да, ты чё в натуре?! – завопил Аристофан. – Даже и не переживай, верну колечки в целости!
— Хороший мальчик, — кивнула ему Маша.
— Иди сюда, чертяка, — позвал Аристофана Михалыч. – Расскажу, как дверь открывать будешь.
— Машуль, давай быстро переодевайся в местную одежду. С нами пойдешь, мало ли что.
— Ну вот… — Маша опечалилась. Наверняка собиралась к своему Кнутику улизнуть. – А у меня столько дел на сегодня запланировано было…
— Это, каких же интересно?
— Ой, ну мсье Теодор, мало ли у девушки проблем может быть? Волосы помыть, постирать кое-что, покушать опять же…
— Потом, Машуль. Дело есть дело.
— Это… босс, — вмешался Аристофан. — Я пошел в натуре?
— Всё тебе Михалыч рассказал? Давай тогда, удачи, а мы тебя в новом доме ждать будем, в кожевенной лавке.
Аристофан исчез, а мы собрались и вышли на улицу.
Солнышко припекало, но как-то ласково, народу поблизости не было, грязь на улицах подсохла — благодать. Если бы отдыхать, а не работать. А мы быстрым шагом направлялись на Колокольную площадь рядом с базаром, где и находился арендованный нами дом. Чем ближе мы подходили к базару, тем больше народу попадалось нам по пути, а уж на самом базаре, как всегда была толпа, крики, хохот и ругань продавцов и всегда желанных, но капризных покупателей. Пробившись через толпу, мы вышли на Колокольную площадь, уж и не знаю, почему ее так назвали — ни одного колокола я тут не заметил.
— Смотри, внучек, вона наш дом, — указал Михалыч на высокий забор, состоящий сплошь из подогнанных друг к другу бревен.
Ну а как же. Тут если дом хоть чуть солидный, то высоченный забор, запертые накрепко ворота и маленькая калитка, в которую протискиваться надо наклонившись. Штурмом легко такой забор не одолеть, а если и найдется умелец, что перелезет через трехметровую высоту, то с той стороны его уже будут ждать радостные собачки с теленка размером и клыками как у Маши. Приём только по предварительной записи, короче. Но сейчас нам такое было только на руку. Зачем нам любопытные глаза, которых в Лукошкино насчитывалось тридцать-сорок тысяч пар?
На наш стук калитку отворил один из бесов Аристофана и мы по одному прошмыгнули в большой двор, заставленный бочками, какими-то ящиками и прочим хламом. Сарай, предназначаемый нами в качестве ангара для летучего корабля и правда, был очень большой, а из дверей дома нам уже махал рукой Калымдай.
В доме было тихо, чисто и вполне уютно и просторно. Калымдай пожал нам с Михалычем руки, а стоящая рядом с ним Олёна, поклонилась.
— От Аристофана ничего не слышно? – сразу же спросил я майора.
— Никак нет, Федор Васильевич. Но думаю, уже скоро должен явиться. Да вы не переживайте, для бесов это плёвое дело.
— Хорошо бы, — с сомнением протянул я. – Как у тебя дела, Олёна?
— Всё в порядке, батюшка Секретарь, — заулыбалась Олёна. — Чертежи корабля у Гороха в личной горенке хранятся.
— Уже разведала? Молодец.
— Только добраться до них пока никак не могу, — она разочарованно вздохнула. — Они в сундучке с другими бумагами хранятся, я подглядела, а вот тайное место, куда Горох этот сундучок прячет, никак не подсмотрю. Да и ключик от ларца он постоянно на шее носит.
— Взглянуть бы на тот ларец, — протянул Михалыч. — Я бы тебе живо ключ изготовил.
— Да не надо, дедушка, — улыбнулась Олёна. – Я все равно подберусь к чертежам, время же у нас еще есть. А вы, дедушка, лучше шапочку мою верните, а то не всегда удаётся открыто во дворец проникнуть.
Михалыч, покопавшись в своём кошеле, с видимым сожалением отдал бесовке шапку-невидимку:
— Эх, хорошая вещица! В нашем деле ить очень даже способствует.
В горницу ввалился, тяжело дыша, Аристофан с двумя бесами:
— Это… босс! Сделали дело в натуре!
— Ух, молодцы! – обрадовался я. – Без проблем? Как прошло? Где меч?
— Тут эта… — смутился Аристофан, кивком отправляя своих подручных за дверь. – Оставили типа мы меч там.
— Как?! Почему?
— Лоханулись, паразиты, — проворчал Михалыч, ухватив Аристофана за ухо. – А гонору-то сколько было!
— А мне вот интересно, мсье Теодор, — лениво протянула Маша, — Кощей всех бесов убьёт или только исполнителей?
— Да вы чё в натуре?! – заверещал Аристофан, с трудом высвобождая ухо из цепких пальцев деда. – Спёрли мы меч, как и договаривались! Только там шухер был, никак с собой вынести его не могли, так там реально и припрятали. А ночью сходим и без базара притараним меч.
— Что за шухер? – допытывался я. Мне же потом отчет писать если что. Надо быть в курсе деталей.
— Горох с ментом да бойцами своими тоже в подвалы кинулись, — почесал ухо Аристофан, опасливо поглядывая на Михалыча, — мы еле разминулись с ними. А они как увидели, что меча в натуре уже и нет, так такое палево началось, что шагу не сделать. Мы меч в холстину завернули да над дверьми на выходе, на притолоку и запихнули, фиг его там искать будут. А ночью мы конкретно за ним и сходим, не переживай, босс.
— Охохошеньки… — вздохнул я. — А может в шапке-невидимке сейчас сходить за ним, а, Олёна?
— Сложно сейчас, батюшка раз там тревогу подняли, — покачала головой бесовка. — Там стрельцы на каждом шагу теперь стоять будут, да и меч тайно уносить – дедушкин кошель нужен будет.
— Зачем?
— Ну, так если вещь большая, то шапка ее не скроет, только владелец невидимый будет.
Я представил, как по Гороховому двору плывет в воздухе меч мимо стрельцов и челяди и согласился, что идея так себе.
— Деда, а может, ты в шапке сходишь и в кошель меч запихнёшь?
— Да не гони ты волну, внучек, — отмахнулся дед. — Ить загорелось тебе… Ночью Аристофан заберет, а мы ему поможем, а сейчас не гоже туда соваться, девка верно говорит.
Вдруг тихо засмеялся Калымдай.
— Ты чего?
— А Горох-то еще с час назад через глашатаев на площади объявил турнир. Мол, кто с мечом волшебным справится, тому Марьяну в жены. А меча-то и нет уже!
Все заухмылялись – мелочь, а приятно.
— Машуль, у нас сейчас свободное время появилось, так что если хочешь, можешь к Кнуту Гамсуновичу наведаться. Только к ночи подходи в гостиницу.
— Мерси, мсье, Теодор! – обрадовалась Маша и тут же улизнула.
— Аристофан, ты хоть расскажи, как вы дело-то обстряпали? Чего нам там сегодня ожидать, чего опасаться?
— Да там легко, босс, — самодовольно хмыкнул Аристофан. — Мы своими ходами под землей пошли и реально в подвалах царских выскочили. А там тишина, никого кроме бойцов Гороховых, да и те спят через одного конкретно. Мы мимо них прошмыгнули и дверь нужную быстро нашли. Правда, с замком пришлось типа повозиться.
— Как так? – удивился Михалыч. – Я же вам отмычку хорошую сделал да тебе всё подробно обсказал!
— Не-не, Михалыч, — выставил перед собой руки Аристофан. – К тебе без базара претензий нет. Это боец мой лоханулся, сначала не той стороной отмычку запихнуть пытался…
— Ить бестолочь криволапая! – сплюнул дед.
— В натуре, Михалыч, — кивнул Аристофан, обтирая плевок на сапоге о штанину. – Так и запихнул конкретно не той стороной в замок. Пока вытащили, пока правильно воткнули, слышим – шухер начался. Короб тот хрустальный быстро взрезали, спасибо вампирше нашей за алмазики, хвать меч и дёру, а спереди на нас уже конкретно бойцы Гороховские прут. Мы типа назад, а там тупик. И под землю никак не уйти – не дошли еще до нужного места там, где земля реально поддаётся. Ну, меч в холстину завернули и мимо стрельцов по одному просочились к выходу. Уже типа к нужному месту подобрались, а там, в натуре на входе в землю пятеро бойцов топчутся. А велено же реально тихо, без убийств типа, вот мы меч на самом выходе из подвалов на притолоку и засунули, а сами уже через двор и сюда.
— И никто вас не заметил? – удивился я.
— Не, босс! – довольно заулыбался Аристофан, — Мы же конкретно бесы!
— «Конкретно», — передразнил его дед. – Вот и сообщай сам Кощею-батюшке о своем провале конкретно.
— Михалыч… — жалобно заскулил Аристофан, — а давай ты ему типа сам скажешь? А еще лучше — потом, реально после ночной операции, а? А я не забуду доброту, блин буду, а?
— Стол пустой, батюшка Секретарь — голодный, — проворчал Михалыч. – О какой доброте говорим, милай?
— Так это мы в момент! – засуетился Аристофан. – Ща сделаем без базара!
— Дед, ну завтракали же недавно, — укоризненно протянул я, едва Аристофан исчез из горницы.
— Да когда енто было? – отмахнулся Михалыч.
Короче, поесть мне всё-таки пришлось. А когда вернулись в гостиницу так и еще раз. Как же, дорога-то длинная была от Колокольной площади, аж минут двадцать пешком, да и сил еще сколько нужно для ночной вылазки, кушай, внучек, кушай… А внучку отбиться не удалось и пришлось потом до ночи валяться, пытаясь уложить поудобнее всё съеденное в пузе. Надо молоко себе затребовать за вредность. С булочками.
 
* * *
 
Как стемнело, мы втроем — я, дед и Маша, покинули гостиницу и направились в дом на Колокольной площади, который на время нашей воздушно-корабельной операции стал нам главным штабом.
На выходе из гостиницы, дед кивком указал на Машу расслабившемуся хозяину:
— Мы скоро. Девицу нашу кровушкой христианской попоим и вернемся.
Хозяин икнул, хотел было перекреститься, но вспомнив про христианскую кровь, отдернул от груди руку, тихо взвыл и бочком улизнул на кухню. А Маша в связи с налётом на царский дворец, вновь одетая в свой кожаный костюмчик, возмутилась:
— Вы, дедушка Михалыч совершенно не представляете себе образ жизни и быта настоящих вампиров. Из-за таких как вы и идут по всему миру клеветнические истории очерняющие благородный облик истинного дитя Ночи. Ну почему кровь должна быть обязательно христианской? Любая подойдет. И даже больше вам скажу, дедушка, основываясь на своем опыте, могу утверждать, что кровь мусульман и иудеев, как людей соблюдающих определенные правила приема пищи, гораздо вкуснее и полезней, чем кровь ваших христиан. А уж про некоторые племена, употребляющие только растительную пищу, я вообще умолчу, скажу только, что не зря они считаются деликатесом и рекомендуются в качестве оздоровительной диеты.
— Волнуешься, внучка? – понятливо спросил Михалыч.
— Немножко, дедушка, — поёжилась Маша. – Монарший двор всё-таки. Куртуазные шевалье, модницы фрейлины, интриги и дуэли на каждом шагу, шарман… А тут я, в таком вот сопровождении.
— Видал, внучек? – повернул ко мне голову Михалыч. – Мордами мы ей не вышли.
— Ой, ну при чем тут ваши светлые благородные лица, дедушка Михалыч? Просто засмеют ведь, если я в вашем обществе при дворе появлюсь.
Я немного обиделся:
— Машуль, а ты не перечитала своих любовных романов? Мы же не к Людовику какому-нибудь на приём чешем, а потолкаться, даже не при — а на дворе у Гороха. И чем вообще тебе наше общество не нравится?
— Нравится, нравится, — отмахнулась вампирша, задумавшись. – А ведь вы правы, мсье Теодор, для Гороха у вас вид вполне подходящий.
— Вредная у нас Машка, — пожаловался мне Михалыч. – Славных работников Канцелярии ни в грош не ставит.
— А мы, дед, закончим это дело и отдадим её кому-нибудь. Агриппине Падловне, например. Подучится маленько и будет дебеты с профицитами туда-сюда гонять. И никакие морды её смущать не будут.
— Вы, мясоеды, все поголовно злые, так и стараетесь бедную девушку обидеть…
— Не завидуй, Машка, не хорошо ить это.
В такой милой беседе путь до штаб-квартиры пролетел незаметно. Мы дважды нарывались на стрелецкие патрули, но Маша вовремя оборачивалась туманным облачком, совершенно незаметным во тьме, а мы с дедом стрельцов не интересовали.
Все наши были уже в сборе и я еще раз уточнил наш план:
— Итак, Аристофан, ты первый.
— Это… босс, я в натуре с одним бойцом внутрь просочусь за мечом, а остальная братва реально на улице ждать будет вдоль забора. Ну, кипеж там поднять, если чё или типа для прикрытия.
— А я, Федор Васильевич, — вставил Калымдай, рассовывая ножи по всей одежде, — с бесами буду. Пока Аристофан в подвалы пойдет, вместо него руководство отрядом на себя возьму.
— В натуре, — кивнул, соглашаясь, Аристофан.
— Отлично, — одобрил я. – А мы с Михалычем на царском дворе притаимся на всякий случай, а Маша займёт позицию где-нибудь повыше, наблюдать за общей обстановкой будет.
— Если что, Машка, — наказал дед, — кукуй семь раз, да с чуйством, душевно эдак.
— Ну, дедушка Михалыч… — насупилась Маша.
— Завязывай, дед, — вступился я за Машу. – Потом после дела прикалываться будешь.
— Давай, внучек, ругай деда, ругай, — обиделся Михалыч. – Все вумные такие стали… А скажи мне, умник, а ты запасные портки захватил?
— Ну что за намёки, дед? – теперь уже я обиделся. – С чего ты взял, что я испугаюсь?
— А я и вовсе не об ентом. Я ж знаю, что ты у меня – херой! А только, как Гороховские волкодавы тебя за мягкое место потаскают, ты так и будешь в порванных портках по городу щеголять да голым задом девок смущать? Ишь ты, какой у меня проказник, оказывается, Федька! На всё готов лишь бы внимание девичье к себе привлечь!
— Блин… Точно, там же собаки сторожевые…
— За нас не переживай, босс. Нас реально, никакая шавка не заметит.
— И то хорошо…
— Босс, так мы пойдем в натуре?
И бесы вместе с Калымдаем, посмеиваясь и поглядывая на нас, растворились во тьме.
— Дед, — вернулся я к животрепещущей собачьей теме, — вот только не говори, что ты еще не придумал, как проблему с волкодавами решить.
— Ага, — удовлетворенно закивал Михалыч, — значится, плохой у тебя дед? А как жареный петух в мягкое место клюнул, так сразу хорошим стал?
— Да хороший ты у меня, деда, просто замечательный! Только что это тебе сегодня мой филей покою не даёт? Ты у Гюнтера, что ли нахватался?
Михалыч возмущенно фыркнул, но я быстро, не давая ему слова молвить, а то сейчас начнется проповедь на полчаса, сказал:
— Ну, давай, выкладывай, что ты там от собачек припас?
Дед еще пофыркал немного, как ёж-альбинос над белой мышью в блюдце молока и, покопавшись в кошеле, протянул мне круг пахучей домашней колбасы.
На самом-то деле, тут вся колбаса — домашняя, а вот милой моему сердцу «Докторской» или хоть палочку сырокопченой днем с огнем не найти. Хотя, надо честно признаться, здешняя колбаса очень даже ничего, а жареные колбаски Иван Палыча так вообще шедевр кулинарии, но хочется иногда взять такой толстый кружок обычной вареной, да ляпнуть его на ломоть хлеба, а если еще и горчичкой умеренно сверху намазать… м-м-м…
Пардон, отвлёкся.
— Ну и что мне с ней делать? – я недоуменно повертел в руках колбасу, понюхал, примерился, открыл рот, но передумал. Не время сейчас для еды. – Хочешь, чтобы я съел её и дыхнул на собак, а те от зависти и перемрут? Или поделить её между псинками, а они за это меня трогать не будут?
— Посмейси мне еще Федька! Живо бери колбасу в руку и держи покрепче!
— Ну, взял, держу. И что теперь?
— А таперича, как попадем на царский двор, ить сразу начинай по нему кругами бегать и колбасой маши во все стороны. Все собаки за тобой кинутся, а я тем временем…
— Михалыч!
Отмщённый дед довольно похекал и уже вполне серьезно протянул мне небольшую склянку:
— На вот, сделай три махоньких глотка.
— Прямо выпить? – я недоверчиво и с опаской повертел в руках бутылочку с густой, будто масло, жидкостью. Кто его старого приколиста знает, еще подсунет касторки или отвар перца чили для поднятия настроения.
— И не сумлевайся, внучек! – заверил меня Михалыч. – Это – еликсир самого Готфрида Бранденбургского!
— Ух ты! Самого Готфрида?! А кто это такой?
— Да напарник мой по молодости, — отмахнулся дед. – Знатный алхимик был, золотые руки. Ежели надо свинец в золото превратить или философский камень из булыжника с мостовой сделать, а то и вечной молодостью какую-нить богатую старую дуру одарить, то лучше его, мазурика и не сыскать. Но вот, что на самом деле умел, так енто еликсиры всякие полезные составлять. Так что глотай, внучек, глотай.
— Шевалье, вы скоро? – спросила заскучавшая Маша.
— Эх, ладно, — решился я и сделал три быстрых маленьких глотка.
Ну а кто говорил, что эликсир или любое зелье должны быть вкусными? Это же не коньяк и не сгущенка. А жаль.
Откашлявшись и отплевавшись, я протянул склянку Маше.
— Ну что вы, мсье Теодор, — улыбнулась она, демонстрируя мне клыки как у известной киски Багиры. – Меня собачки и так любят.
— Ага, — хихикнул Михалыч, — так любят, что от одной улыбки с воем разбегаются. Ну что, пошли ужо?
— На, Михалыч, сам-то не забудь глотнуть эликсиру своего, — я вернул деду склянку.
— А мне-то зачем? – удивился дед, бережно пряча бутылочку в кошель. – Я еще вчера у Кощея-батюшки на нас с тобой оберегов заговоренных взял и от собак, и от волков, и от прочей живности.
Вот не могу я при дамах материться, даже когда очень хочется, как сейчас.
 
* * *
 
До дворца мы добрались без происшествий, на стрельцов не нарвались, да и с внешней стороны царского забора патрулей не было видно, зато бесы уже были здесь. Я их и не увидел, только догадался об их присутствии, услышав тихий шепот Калымдая:
— Федор Васильевич, у задней калитки телега стоит милицейская да стрельцы и ментовские и царские кучкуются. Телега сеном заполнена, видать опять скрытно участкового привезли к Гороху. Вы уж поосторожнее там.
— Угу, спасибо, — шепнул я в ответ, вздыхая про себя.
Не везет и всё тут. За Никиту я рад, конечно, что он выздоровел, но как же он сейчас не к месту тут оказался.
— Машуля, — я обернулся к нашей грозной вегетарианке, — перенеси нас через забор куда-нибудь в тихое местечко.
И тут же зашелестели распахивающиеся крылья, сильные руки вампирши подхватили нас с дедом и мы взлетели в поднебесье, как два ангела возвращающихся домой с корпоратива, бережно удерживаемые третьим, трезвенником. Правда, до небес мы не долетели и слава богам, а были тихо и мягко опущены Машей возле большой поленницы дров. Тихо хлопнули крылья, и мы с дедом остались одни, замерев и внимательно прислушиваясь. Тишина. И сильный запах колбасы. И тихое чавканье.
— Дед, ты чего?! – зашипел я.
— Нервы, ням, внучек, — прошептал дед. – Хочешь кусочек?
— Сейчас же все собаки сбегутся!
И точно, топот лап по утрамбованной земле и возле нас появились три широко улыбающихся пасти с высунутыми языками, с которых довольно зловеще тянулись капли слюней. А еще зубки. И горящие глазки. А по мере приближения к нам, постепенно вырисовывались и мохнатые мощные туловища, ростом мне по пояс.
Я домой хочу! К компьютеру! В мою родную Канцелярию с крепкой дверью и засовом! К Тишке да Гришке, к Дизелю! К Кощею, что б его волки съели, надо же было загнать нас в Лукошкино на съедение этим монстрам!
— Кутя-кутя, — послышался шепот. – На от тебе колбаски. И тебе тоже. Да и тебе я дам, не дергайся, погодь, отломаю только кусок... Поглянь-ка, внучек, как жрут оглоеды. Совсем их тут замордовали на царской-то службе... Ну, вот еще кусочек. И тебе тоже на, держи. Всё, нету больше. Нету, говорю, и не принюхивайся! Эх, давайте хош за ухами почешу и бегите отсюда. Марш дворец сторожить, кому сказал!
Собачки разочарованно вздохнули, хором лизнули Михалычу руку и исчезли во тьме.
Я облегченно выдохнул и снова прислушался. И снова тишина. Вот и славно, вот и замечательно. И это замечательно длилось еще минут десять не меньше, а я тем временем радовался тому, что наша операция проходит тихо и по плану. И сглазил, конечно же.
Со стороны входа в царские подвалы вдруг послышался шум, какая-то возня, а через несколько минут мимо нас проскакал волкодав, урвавший себе для игр большую палку, которую счастливо сжимал в пасти. Мы с Михалычем переглянулись, одновременно пожали плечами и тут в нас врезался запыхавшийся Аристофан.
— Это… босс! – прохрипел он. – Держите падлу! Этот гад в натуре меч спёр!
И он тут же исчез, рванувшись почему-то куда-то в сторону.
— Давай, внучек, в погоню за собачкой! – скомандовал дед, но сам не двинулся с места, растерянно вглядываясь в темноту.
В погоню, ага. Про кошку в темной комнате все слышали. А про собаку в большом и таком же темном дворе?
— Дед, колбаса осталась? – с надеждой зашептал я.
— Всю сожрали, паразиты…
— Ну и где его искать, кобеля этого блохастого?
Но искать его не пришлось. Он сам медленно, будто на парашюте, спланировал сверху и завис перед нами на уровне моих глаз и дедова затылка.
Я икнул. Дед охнул. Пёс засопел и сказал:
— Ну что вы, мсье Теодор на него смотрите? Забирайте меч и летим домой.
— Маша?!
— Ну не собака же, мон шер.
Точно, Маша. А псине было уже совсем не до нас. Бедная собачка вздыбив шерсть, обреченно висела в Машиных когтях, зажмурив от страха глаза, но, так и не выпустив из пасти меча, завернутого в холстину.
— Отдай меч! – прошипел я, схватившись за лезвие и дёргая меч к себе. – Отдай, собака!
Ага, как же. Обезумевший волкодав только сильнее сжал зубы. Не поцарапал бы меч, а то Кощей убьёт всех без разбору, поди тогда доказывай, что это псина виновата.
Михалыч вздохнул, покопался в кошеле и воздух опять окрасился ароматом колбасы.
— Михалыч?! – возмутился я.
— Да это последний кусочек, — виновато прошептал дед. – Тебе на завтрак берёг.
Он подсунул колбасу к носу волкодава и тут же глазоньки собаки широко открылись, хвостик завилял, ротик распахнулся, а меч мягко упал в мои подставленные руки.
— Машка, бросай кобеля, хватай нас и тикаем! – скомандовал дед и пёс тут же рухнул на землю, но, кажется даже и не заметил этого, сладострастно заглатывая колбасу.
— Постой, деда, — притормозил я его и сжав головку булавки, торчащей у меня в воротнике, тихо позвал: — Аристофан?
— Э-э… Босс? – тут же откликнулся бес, пугая меня прерывистым дыханием.
— Всё, меч у нас, уходим! – скомандовал я.
— В натуре? – удивился Аристофан, а я даже обиделся на такое недоверие в способности вышестоящего начальства.
— Давай-давай, — рявкнул я. – Сваливаем по-тихому!
По-тихому не получилось.
— Приведе-е-ение! – вдруг раздался истошный вопль, разбудивший бы всё Лукошкино, если бы добропорядочные граждане не имели привычки спать, не обращая внимания на вопли загулявших допоздна таких же добропорядочных, но более счастливых в данной ситуации, жителей.
— Машка, летим! – уже не таясь, заорал дед.
Но Маша вдруг радостно захлопала в ладоши, вглядываясь в противоположную от нас сторону двора:
— Ой, приведения! Ах, какие милые спиритус! Давайте с ними поиграем!
Мы с дедом машинально взглянули в ту сторону. Две призрачно белых фигуры метались на дальнем конце царского двора. Даже в темноте были отчетливо видны их бесформенные развивающиеся оболочки, нагнетающие первобытный ужас. Мы оцепенели, но радостный Машин «Ах, шарман!», привел нас в чувство. Дед выхватил из кошеля молоток, а я поднял двумя руками над головой меч, хоть и завернутый в холстину, но, тем не менее, заставивший почувствовать себя одним из семи самураев из одноименного фильма.
— Ох, нет! – вдруг горестно раздалось над нами. – Это не спиритус, это – люди.
И Маша, подхватив нас, печально взлетела в воздух.
Что, действительно, люди? Болтаясь в Машиных объятиях, я продолжал вглядываться в темноту. Ха! И правда, никакие это не приведения!
— От, внучек ты у меня и паникёр! – дед явно пришел к тому же выводу, но поспешил как обычно всё свалить на меня. – Смотри-смотри, как запрыгали!
Точно — одна фигура метнулась на задний двор и скрылась за постройками, а другая, большими прыжками добежала до царских палат и исчезла за дверьми.
— Карнавал у них тут, что ли? – проворчал я, когда Маша плавно опустила нас на землю. – Хэллоуин и сюда протянул свои грязные буржуазные щупальца?
— Чавой-та говоришь, внучек? – не понял меня дед, но я только отмахнулся.
— Всё, пошли на базу.
И мы быстро и, что снова порадовало — без приключений, вернулись на Колокольную площадь.
В большой горнице, плотно закрыв ставни и запалив множество свечей, нас уже дожидались бесы во главе с Аристофаном и Калымдаем.
— Вот! – я торжественно положил на стол меч-кладенец. – Выполнили мы задание Кощея-батюшки, с чем я всех и поздравляю!
Аристофан вдруг принюхался, присел и подозрительно посмотрел на меч:
— Это… босс. Можно?
— Конечно, Аристофан, распечатывай оружие.
Аристофан немного повозился с завязками, потом тряхнул мешковину и на стол вывалился… большой копченый угорь, заполнивший горницу мощным духом.
 
* * *
 
Это потом мы разобрались, что произошло и каким образом умудрились настолько мощно облажаться. А в тот момент все сначала оцепенели, потом разом зашумели, перебивая друг друга. Я тупо смотрел на несчастную рыбину, похожую на длинную толстую змею и никак не мог сообразить, а каким образом меч, который мы отбили у волкодава, смог превратиться в угря? Я же его из рук не выпускал!
— Деда, — тихо спросил я у Михалыча, — может, на него колдовство наложено было? Ну, если чужой его в руки возьмет, то меч, в качестве защитной реакции в рыбу превращается?
Михалыч только горестно вздохнул и жалостливо погладил меня по голове.
— Господин генерал, — вдруг прорвался сквозь шум голос Калымдая, — дозвольте мне?
— Валяй, майор, — безвольно махнул я рукой.
— Молчать! – рявкнул Калымдай и тут же наступила гробовая тишина. – Аристофан, коротко и по существу доложи о проведении операции.
— Так это… — Аристофан почесал между рожками. – Мы в натуре тихо вошли в подвалы и сразу же взяли меч. Он там так и лежал без базара. Вышли во двор и тут на нас налетел гад какой-то, да так крепко врезался в меня, что реально я в одну сторону отлетел, а меч в другую. Мой боец типа подхватить меч попытался, но тот гад, смотрю уже сваливает с мечом от нас. Ну, мы за ним. На босса еще наткнулись и снова догонять, но он, гад вёрткий, так конкретно и носились за ним пока босс отбой не дал мол, сам уже меч надыбал. Ну, мы и свалили оттуда.
— Так и было, — подтвердил я. – Только тот гад волкодавом оказался.
— Оборотень?! – ужаснулся Аристофан.
— Да не, обычный дворовой пес. Мы с Михалычем увидели, как он мимо нас пронёсся с мечом в зубах, а тут и ты за ним подбежал мол, ловите гада. Ну, мы и поймали.
— Я в натуре про мужика того говорил…
— А мы на собаку подумали…
— Получается, — подытожил Калымдай, — два свертка было похожих друг на друга. В одном меч, а в другом – угорь.
— И кому же, мсье майор, — возразила Маша, — понадобилось ночью ходить с копченой рыбой, завернутой в материю? Абсюрд какой-то. Ни в одной стране, где я была, и помыслить о таком невозможно.
— У нас… — начал Калымдай.
— …возможно, — закончил за него дед.
— Погодите-погодите, — в голове у меня крутились картинки, а потом вдруг сложились как пазлы. – Получается, что кто-то во дворце спёр копченого угря, завернул его в холст такой же, как на мече, вышел во двор и столкнулся там с нашими бесами. И он и наши выронили свою ношу, но рыбку утащил пробегавший мимо пёс, а меч схватил тот вор и, решив, что это его угорь, удрал вместе с ним. Так что ли получается?
Все замолчали, задумались.
— В натуре, босс, — первым кивнул Аристофан.
— Да, Федор Васильевич, — тоже кивнул Калымдай. – Больше ничего в голову не приходит.
Аристофан тут же умчался со своими бесами на розыски похитителя угрей и мечей, но уже через час вернулся, огорченно разводя руками:
— Хана нам, босс. Прибьёт в натуре нас Кощей.
На этой совсем не позитивной ноте и закончился этот хлопотный и сумбурный день.
Наша троица так и завалилась спать в штаб-квартире, не найдя сил возвратиться в гостиницу. А я, уже засыпая, успел подумать: «А кто же это у Гороха и зачем приведениями наряжался?»
 
* * *
 
Разбудил меня утром Михалыч. Точнее – копченый угорь, которого дед положил мне на подушку. Так что проснулся я от запаха, а окончательно проснулся от своего крика. А вы бы не заорали, проснувшись со здоровенной змеюкой на подушке?
Угря мы с горя съели на завтрак. Кстати, вкусный угорь оказался. А после чая с пирожками, дед, тяжко вздыхая, притащил мне колдовское зеркальце для связи с Кощеем.
Связываться с Кощеем и докладывать о нашем поражении ну очень не хотелось. В конце концов, Михалыч, Калымдай, Аристофан и Маша сгрудились позади меня в качестве группы поддержки и я, скрепя сердце, вызвал царя-батюшку.
— Здравствуйте, Ваше Величество.
Кощей посмотрел внимательно на меня, обвел взглядом моих соратников и понимающе кивнул:
— Упустили меч.
— Ага, Ваше Величество, — я опустил голову, а за спиной у меня дружно вздохнули. – Упустили.
И тут Кощей захохотал. Он надрывался как деревенский парень, впервые попавший на выступление Петросяна, тыкал в зеркало костлявым пальцем и просто захлёбывался от смеха:
— Ой, не могу! А-ха-ха-ха! Получил, Секретарь?! Огрёб по полной?! Ой, мочи нет! Загордился Федька, важным стал, а тут, а-ха-ха… с таким плёвым делом справиться не смог! Ох, Канцелярия… Ну уморили!
— Ну чего вы, Ваше Величество?.. – промямлил я. – Ну бывает…
— А вот впредь тебе урок будет, Федька! Но чтобы меч мне раздобыл! Понятно?
— Понятно, Ваше Величество. Будем искать…
— Что?!
— В смысле — отыщем и раздобудем и пред очи ваши темные предоставим!
— Оттож.
И Кощей прервал связь.
Я медленно повернулся к своим и робко произнёс:
— Пронесло вроде?
— Ага, беги портки меняй, внучек, — хихикнул дед.
Наши заулыбались, а я даже не обиделся на Михалыча — такое облегчение на меня нахлынуло после доклада. А ведь Кощей мог и прикончить нас за проваленное дело. Это у него запросто. Может потом бы и пожалел о сделанном сгоряча, но нам бы от этого легче уже не было.
Облегчение облегчением, но искать меч было необходимо.
— Давайте так, — расписал я задание нашей группе. – Калымдай с Аристофаном, активируют бесов и подслушивают, вызнают всё, что нам может помочь.
— Понятно, Федор Васильевич, — кивнул Калымдай.
— Сделаем, босс без базара. Я бесов раскидаю. Часть у бабкиного терема высматривать будут, часть у дворца, а остальные пусть по городу пошастают, типа послушают, что народ говорит.
Заскрипела дверь и в горницу вошла Олёна, поддерживая перекошенного беса.
— Что случилось?! – вскочил я.
— Не ведаю, батюшка Секретарь, — покачала головой Олёна. – На улице его подобрала, да сюда привела.
Бес пытался что-то сказать, но его крючило так, что из пасти вырывалось одно мычание.
— Сейчас, босс, — Аристофан подошел к раненому и, подхватив, потащил прочь из комнаты. – Разберемся в натуре.
— Как успехи, Олёна? – я опустился на лавку.
— Подбираюсь к чертежам, батюшка. Только трудно там. Постоянно люди туда-сюда бегают, бояре к Гороху шастают. Медленно дело идет, но вы уж будьте уверены — чертежи я раздобуду.
Девушка явно старалась выслужиться, замаливая прошлые грехи. Ну и отлично, одной головной болью меньше. Пусть работает.
В горницу вошел, ухмыляясь, Аристофан:
— Всё в порядке, босс. Братва чисто приколоться решила и последнее отравленное яблочко какому-то юродивому у церкви подсунули, ну типа посмотреть, что будет. Тот яблоко взял, а в благодарность и благословил да и перекрестил конкретно моего бойца, вона как его от такой благодарности скрючило!
— Вот же… Оболтусы! Всё бы вам развлекаться… Жить-то будет? Может, врач нужен?
— Не, босс, — радостно скалился Аристофан, — отлежится денек и очухается в натуре. Мы же бесы, а не типа фраера какие.
— Ладно. Ну, вроде всё всем ясно? Тогда Калымдай с Аристофаном берите бесов и начинайте вынюхивать про меч.
Парни кивнули, а я, глядя им вслед, задумчиво промолвил:
— А всё же интересно, что это за придурки вчера под приведений косили?
— Так это же Горох с участковым были! – засмеялась Олёна. – Сегодня весь дворец гудит, обсуждая их проказу, как они в бабских рубахах по двору скакали!
— О, как! А чего это они удумали? – удивился я.
— А, небось, наливки у Гороха натрескались, — выдвинул предположение дед, — да пошли бузить, народ честной пугать.
— Делать им нечего.
— А хороша, видать у Гороха наливка, а внучек? Олёна, может, стащишь нам пару бутылочек?
— Не надо! – прервал я Михалыча. – Что, дед, тоже хочешь в женской ночнушке пощеголять?
— Тьфу, на тебя Федька!
— Ну, началось… — вздохнула Маша. – Мсье Теодор, а мне что делать? Возможно, мне стоит послушать, что о мече в Немецкой слободе говорят?
Ага, конечно. Так бы и сказала, что к послу своему намыливается. Хотя… Маша нам пока не нужна, пускай развлекается, а там и правда вдруг чего и услышит.
— Давай, Машуль, — кивнул я ей. – Только на связи будь.
Маша радостно упорхнула, а я, глядя ей вслед, вдруг вспомнил:
— А знаете, про что мы совсем забыли? Про ту сестру Горохову, как её там?..
— Марьяна, — подсказала Олёна.
— Точно. Надо бы узнать, как там с ней дело движется.
— Я могу узнать, батюшка Секретарь, — тут же вызвалась Олёна. — Фон Паулюсус, которому операция поручена, постоянно на виду на показ по кабакам шатается с двумя женихами.
— Ни фига себе, — поразился я. – Быстро же до вас европейские штучки дошли. Мало того, что мужик с мужиком женихается, а тут еще сразу с двумя!
— Не пойму я вас что-то, батюшка, — озадачено протянула Олёна.
Михалыч что-то пошептал ей на ушко и Олёна сначала округлила глаза, потом покраснела и уж напоследок рассмеялась:
— Ой, ну что вы, батюшка Секретарь! Их там трое женихов заморских Марьянку добиваются, а точнее – полцарства, что приданным Горох за ней отдает.
— Понятно. Полцарства, говоришь? А эта Марьяночка, она как, симпатичная девушка? Думаю симпатичная. Полцарства — это сколько же будет?.. Деда, у тебя карта страны есть?
— Успокойся, Федька! – Михалыч нахмурился. – Молод ты ишо женихаться.
— А чего это молод? В полном расцвете сил, как говаривал незабвенный Карлсон.
— Это кто такой? – заинтересовалась Олёна. – Земляк фон Паулюсуса?
— Почти. Да не важно. Важно, что у нас прямо перед носом полцарства валяются. Надо срочно жениться!
— Охти ж мне царь выискалси! – захекал Михалыч.
— И зря смеёшься дед! Ты прикинь только – полцарства! Будешь у меня премьер-министром, а?
Фирменный просветляющий разум подзатыльник от Михалыча быстро вернул меня на землю грешную. Ох, чего это я? Какие полцарства? Какая женитьба? Чего это меня занесло так? Я понюхал чудом оставшийся от завтрака кусочек угря, да нет, вроде нормальный, да и все его ели…
Я кивнул деду мол, спасибо, вовремя, и взглянул на Олёну, которая отвернувшись к стене, что-то демонстративно на ней разглядывала. Неудобно как получилось. Я кашлянул и Олёна тут же развернулась к нам:
— Так я пойду, батюшка? Поищу жениха Марьянкиного?
— Ага, Олён, давай. Спасибо.
Я был ей благодарен за такт, а ведь могла бы и захихикать, начать подтрунивать. Ладно, с каждым может случиться. Всё-таки не три корочки хлеба, а целых полцарства! А полцарства — это же сколько… Стоп-стоп! Да что ж у меня бзик какой-то на эти царства?! Сдалось оно мне. У меня и получше имеется – Канцелярия, друзья, Михалыч, Кощей…
— Ладноть, внучек, — прервал мои страдания дед. – А мы с тобой, чем займемся?
Я не успел ответить – зажужжало колдовское зеркальце. Я встревоженно схватил его. А ну как Кощей одумался, сейчас обратно всех погонит во дворец, да начнет головы рубить?
— Ваше Величество?
— Федор Васильевич, забыл тебе сказать, заболтал ты меня с мечом своим — про сестру Гороха помнишь?
— А как же, Ваше Величество! Марьяна и фон Паулюсус.
— Молодец, — удивился царь-батюшка, — помнишь.
— Ну как я мог забыть?! – я в возмущении всплеснул руками, а сам порадовался недавнему разговору с Олёной.
— Ладно-ладно. Так вот, завтра Марьянку эту в монастырь доставят, там недалеко от тебя, от Лукошкино, так ты…
— А зачем?
— Не перебивай царя! – рявкнул Кощей.
Я захлопнул рот ладонью.
— Отправишься сейчас в этот монастырь, проверишь, как там подготовились к встрече дорогой гостьи, не сбежит ли, а заодно пристращаешь настоятельницу эту монастырскую. А то что-то она загордилась, как в настоятельницы выбилась. Долю мою через раз присылает, гонцов через одного впускает, как бы совсем от рук не отбилась.
— Настоятельница монастыря на вас работает?! – поразился я. Во, Кощей даёт!
— Да какая там настоятельница? — проворчал Кощей. – Содержательница борделя на Лялиной улице, Фекла. С возрастом уже сложно работать в Лукошкино стало, вот и выпросила она у меня тёпленькое местечко, я и помог. По доброте душевной, конечно.
— Конечно, — согласился я. – А что она в монастыре делает? Подпольно самогон гонит и на базаре в Лукошкино распространяет?
— На самогон у нее мозгов не хватит, — хмыкнул Кощей. – Что умеет, то и делает. Гульной дом из монастыря делает.
— Да вы что?! А монашки не прибили её за такое?
— Да монашки там как раз честной люд и обихаживают, — заржал царь-батюшка. – Старых-то Фекла повыгоняла, а молоденьких к себе на службу берёт, сладкой жизнью манит, да к делу приставляет. Не всех, конечно — часть монашек не трогает, на случай проверки от властей церковных, но дело уже процветает и прибыль приносит... Которой, эта корова старая, со мной делиться не хочет! Мамой Феклой до копеечки отстёгивала, а матушкой Феврониею — фиги мне исподтишка крутит!
— Надо же, как она там монашек-то охмурила… — удивленно протянул я.
— Ну а что ты хочешь, Федя, — как-то жалостливо, задушевно произнес Кощей. – Девки там молодые, им бы гулять да с парнями женихаться, а они в заточении сидят. Только и радости у них, что молитвы круглосуточные, да пост на сладкое. Вот и поддаются они, бедные, на уговоры своей матери настоятельницы и начинают мне копеечку малую зарабатывать. Жалко их, Федь…
Ага, жалко ему. Мне-то он зачем тут спектакли слезливые разыгрывает? Небось, сам эту схему с бывшей бандершей придумал и в жизнь воплотил, а мне про несчастных девушек втирает.
— Вот и отправляйся туда, Федор Васильевич, вправь мозги этой матушке. Да бесов с собой захвати для острастки.
— Бесов в монастырь?! Да они же там передохнут от святости!
— Какая святость в борделе? Нет там уже давно никакой святости.
— Понятно…
— А раз понятно, то и отправляйся немедля, а не то, мой меч – твоя голова с плеч!
— Вы, наверное, хотели сказать, что сожрете меня, Ваше Величество? – поправил я Кощея.
— А? А ну да. Это я что-то заработался, Федь. Сплошные хлопоты, проблемы, никаких сил моих уже злодейских нет, — пожаловался царь-батюшка и отключился.
А зачем там, в монастыре Марьяна нужна, так и не рассказал. Неужто и её в эти самые… в куртизанки определить хочет? Да нет, вряд ли. Ладно, потом спрошу.
— Слыхал, Михалыч? – обратился я к деду.
— Чай не глухой. От не было нам забот, а внучек?
— И не говори, деда. А далеко этот монастырь? Ох, я даже названия и адреса его не спросил!
— Не переживай, Федор Васильевич, — успокоил Михалыч, — он один тут такой монастырь на попечении у Кощея. Недалече совсем, с версту али две от Лукошкино будет.
— Опять пешком переться… — проворчал я.
— Ить, служба такая, Кощеева, — сочувственно поддакнул дед. – Давай зови Аристофана с десятком рогатеньких, пущай нас за восточными воротами в лесочке ждут.
 
* * *
 
Через полчаса мы с Михалычем уже бодро шагали по лесной тропинке. Ну, бодро шагал дед, а я вяло спотыкался о кочки и корни. Бесы, на всякий случай скрытно, бесшумно передвигались параллельно нам по лесу вдоль тропинки.
— Надо было на Горыныче прямо во двор монастыря прилететь, — ворчал я. – И идти бы не пришлось. Раз, и там уже.
— Лентяй ты у меня, Федька, — хмыкнул Михалыч.
— А что сразу «лентяй»? Ну и лентяй, так что с того? Только, дед, ты не прав на счет Горыныча. Прикинь, как с его помощью настоятельницу бы запугали! Да и солиднее на нём появиться.
Дед вдруг резко остановился, хлопнул себя по лбу и простонал:
— Забыл! Совсем забыл, внучек!
— Что такое?
— Всё! Провалил я тебе Кощеево задание, Федь! Хош казни меня, хош просто так расстреляй на месте, а придётся нам возвращаться в Лукошкино!
— Это сейчас туда, а потом снова сюда переться? Фиг! Да ты толком-то расскажи, дед, чего ты забыл!
— Одёжу твою я забыл, внучек!
— Фу ты! Перепугал… Какую одежду?
— Для солидности одёжу. Не явишься же ты перед Фёклой в рванине этой?
— Прям блин, царица Савская! Переживёт как-нибудь, — отмахнулся я.
— Она-то переживёт, — зловеще протянул Михалыч. – А вот мы с тобой енто вряд ли.
— Да что ты меня запугиваешь, дед? Ты толком объясни!
— Ой Федька… И в кого ты такой глупый, при таком-то умном деде? Учишь тебя, учишь…
— Михалыч!
— Эх, не понимаешь… Ты же, внучек, сейчас не Федька с Колокольной площади, а сам Статс-секретарь царя Кощея! Его правая рука! Исполнитель воли его злодейской! И выглядеть должон подобающе! Понял ли таперича?
— Думаешь?
— Да я-то думаю, а вот ты, внучек…
— Завязывай, дед. Так ты хотел в Лукошкино наряд какой-то мне прикупить?
— Хотел, внучек, — горестно закивал дед. – А теперь, как соберется Кощей-батюшка на воды в Баден-Баден, склероз свой застарелый двухтысячелетний лечить, так и я к нему на хвост упаду, пущай и мне целебные воды оплачивает, авсоь и мне поможет.
— А у Кощея и хвост есть?
Я оглядел себя. Ну да, полосатые портки, подпоясанные веревкой, рубаха с вышитыми на воротнике красными петухами да разбитые, грязные сапоги никак не тянули на представительскую одежду.
— Придется, внучек, енеральскую одёжку тебе одевать, — вздохнул Михалыч и потянул из своего безразмерного кошеля черный генеральский мундир, который мне выдал Кощей еще перед тем делом с демоном Вельзевулом.
— Да ни за что! – заорал я так, что Аристофан заинтересованно высунул морду из кустов.
Помню я этот костюмчик. Спереди весь увешан медалями и орденами, да так, что при каждом шаге бренчат и звякают, как колокольчики на стаде коров. Мало того, еще и на полспины медалей не пожалели. Везде жмёт, жарко, тоскливо и на фиг надо.
— Надо, внучек, кудыть деваться-то?
— Не одену, Михалыч и не проси. Я лучше в леса подамся от Кощея подальше, чем мундир этот на себя напялю. Перебьюсь и без Кощеева коньяка. Буду с лешим на лужайках самогоном с горя заливаться.
— Звали? – из-за дерева выглянул леший, потянув из кармана стакан.
— Кыш! – шуганул его дед.
— Нам же, дедуль, надо одежду необычную, странную, чтобы сразу уважение и страх от непонимания вызывала, так?
— Ну? – не переставал хмурится Михалыч, сердито упаковывая генеральский мундир в кошель.
— Ну и давай я свои джинсы с майкой и одену? Такую одежду тут никто не видел и не увидит лет еще пятьсот.
Дед задумался, а потом покачал головой:
— Не, Федь, ты уж не обижайся, но не похожи твои майки-джамайки на солидную одежду.
— А давай я к ним сапоги генеральские одену?
Вот сапоги были неплохие. Хоть и жаркие для лета, но сидели хорошо, не давили, не жали и даже на простой носок ногу не натирали.
— А ну-ка, примерь, — заинтересовался дед, выуживая сапоги.
— Давай тогда сразу майку и джинсы, — затребовал я свою любимую одежду.
Ох, красота. С ужасом думаю о том моменте, когда джинсы и майка сносятся в ноль. Надо будет поискать у купцов подходящей материи да заказать у Шмулинсона, местного портного-гробовщика, точно такие же. Пусть старые распорет и по ним и сошьёт новые. Я даже повеселел от такой идеи и быстренько переоделся.
— Не-не, внучек, — распоряжался дед, нарезая вокруг меня круги и критически разглядывая со всех сторон, — портки, давай в сапоги запихивай, неча такую красу скрывать.
— Ну как? – спросил я, справившись с сапогами и принимая позу модели.
— Хм-м-м… Не то что-то, Федь… — задумчиво протянул Михалыч. – Форсу не хватает.
— Цветочек за ухо и веточку в зубы?
— О! – Дед, не слушая меня, опять полез в кошель и выудил из него шпагу на роскошной перевязи.
— А, помню, — обрадовался я отсутствию хоть у меня склероза. – Эта та, что на твоем пиратском костюме была?
Михалыч как-то запугивал Машиного посла, переодевшись в страшного пирата. Всего-то месяц прошел с той поры, а, кажется, годы пролетели…
— Она, милай, — закивал улыбаясь дед. – Ну-ка, накинь. Так… Ага! А мы еще орден самый большой енеральский скрутим и перевязь-то к майке твоей им и прикрепим. И не строй мне тут рожи жалостливые! Ничего с твоей майкой от одной дырочки не сделаетси! Вот… Краса неописуемая, внучек. На-ко, глянь на себя в зеркальце только пальцем его не тыкай, а то вызовешь Кощеюшку, глянет он на тебя, да и помрет со смеху, бессмертный наш. Шутю-шутю… Верно говорю, Федь, подобающий наряд получается. Только… Ага вот! Ну-ка, шапку мою пиратскую накинь!
Дед нахлобучил мне на голову треугольную шляпу и лихо сдвинул её назад и слегка вбок.
— Всё, внучек, готов Статс-секретарь Лукошкинского пошива!
— Думаешь? – я чувствовал себя немного по-дурацки.
— И не сумлевайся, внучек! Увидит кто, так от икотки на месте и помрёть!
— Да ну тебя, дед…
— На, — он снова сунул мне зеркальце в руку. – Сам полюбуйся, если дедушке не веришь.
А что? И ничего. Вполне странный и несколько грозный вид. Я даже сам себе понравился.
— А ишо повязку пиратскую на глаз и совсем красавчик будешь!
От повязки мне удалось отбиться. Тут с двумя глазами по лесу продираться сложно, а уж с одним…
— Аристофан! – заорал я. Бес сразу выскочил из кустов. – Ну, что думаешь?
— В натуре, босс, — закивал он головой.
— В натуре, что? Плохо, сойдет или вообще отменяем операцию?
— В натуре, босс, — повторил Аристофан. – Ну, в смысле, босс, ты как босс выглядишь в натуре.
— Это хорошо в смысле?
— В смысле — в натуре, — кивнул бес. – Реальный такой типа босс.
— Тьфу ты запутал совсем… Ладно, пошли дальше.
 
* * *
 
Идти оказалось недолго, я даже проголодаться не успел. Зато успел мысленно тысячу раз проклясть деда, Кощея, настоятельницу, бесов, лес, деревья, ветки и, непосредственную виновницу моего раздражения – шпагу, которая жила, казалось, собственной жизнью. И главной целью её жизни, как я понял — было цепляться за все ветки и кустики и старательно попадать мне между ног, пытаясь свалить меня ловкой подножкой и не дать добраться до святой обители. Язычница, какая-то, а не шпага. Хорошо, дед подсказал, как правильно придерживать за эфес это исчадие ада. Жаль только поздновато – мы вышли на пустое вытоптанное пространство перед монастырём.
Заборчик тут был покруче Гороховского. Тоже метров десяти в высоту, но не из бревен, а каменный, да еще и бойницы поверху. Вот ворота были деревянными, из толстых бревен и, разумеется, запертые. Широкая дорога тянулась вдоль забора. Причем, крепкая такая, утоптанная. Не зарастет народная тропа, ага.
Ну, начинаем…
— Стройся! – шепотом скомандовал я.
Впереди как главную мишень, выставили, конечно, меня. По бокам на шаг сзади стали Михалыч с Аристофаном, а бесы в два ряда клином выстроились позади них. Выглядели мы внушительно, солидно, мощно, грозно. Это я себя так уговаривал, а на самом деле, стоит клоун со шпагой, а позади его мужики самого простецкого вида. Эх, кабы бесы в своём натуральном обличии стояли, с рогами, с хвостами, с копытами! Но нельзя.
Я вздохнул и кивнул Аристофану:
— Стучи.
Бес застучал в ворота раз, другой, третий… Тишина. Аристофан обозлившись, начал уже пинать ворота сапогом, как вдруг на них, на воротах, в смысле, а не на сапогах, отворилось маленькое окошко и строгий женский голос спросил:
— Пошто в смиренную обитель ломитесь? Пошто покой нарушаете своими мирскими рылами?
А я что-то думал, что монашки все вежливые такие, сердобольные, участливые…
— К настоятельнице Февронии, — громко и важно заявил я. – По срочному делу! А от кого, то я ей лично скажу!
— Пошли прочь отседова! Шляются и шляются… Важное дело у них… Знаем мы енти важные дела… Занята матушка настоятельница, на молитве она! Идите-идите от греха!
И окошко со стуком захлопнулось. О как.
— Открывай! – я подскочил к воротам и заколотил в них генеральским сапогом. – Открывай живо, а не то…
— А не то что? – раздался уже сверху язвительный женский голос и в бойницы высунулись стволы пищалей.
— А не то, — вдруг раздался спокойный голос деда за моей спиной, — я это ружжо тебе, пакостнице, пониже спины воткну да саму заставлю на курок нажать.
— Это кто ж там такой борзый? – парировал голос сверху, правда, уже не так уверенно.
— А ты глазоньки свои мутные разуй, — так же спокойно посоветовал дед.
— Михалыч? – неуверенно протянул голос. – Ты што ли?
«Михалыч… Михалыч…» — эхом зашелестели тихие женские голоса и пищали начали исчезать из бойниц.
— Я, што ли, — язвительно передразнил дед. – Отворяй, давай, торопимся мы.
 Я своего деда никогда не пойму. Но горжусь им безмерно.
Ворота заскрипели и открылись вполне достаточно, чтобы наша банда… э-э-э... наш отряд мог спокойно пройти через них.
Дорогу нам загораживала полная пожилая монахиня, как я понял, та самая Фёкла-настоятельница, а позади неё стояло еще с десяток монахинь, довольно молодых девушек. И симпатичных… Я аж загляделся и чуть не упустил момент, когда дед приблизился к Фёкле и тихо, но строго произнёс:
— Поняла от кого мы?
— Чай не дура, Михалыч, поняла.
— Вот это, — дед указал на меня, — сам Статс-секретарь царя-батюшки, господин Захаров.
Я с трудом оторвался от созерцания монашек и вперил строгий, как мне казалось, взор в матушку-настоятельницу.
— Правая рука господина нашего, — продолжал представлять меня дед. – Не так моргнёшь и… сама понимаешь, не маленькая.
— Батюшка Секретарь, — слегка поклонилась мне Фёкла.
— По делу мы, — коротко заявил я. – Где мы тут поговорить можем?
— Входи, батюшка и ты, дедушка Михалыч. А вот охране вашей входа в монастырь нет. Пущай за воротами обождут.
— Я смотрю, — так же спокойно протянул дед, — ты, карга старая, совсем на старости лет берега попутала. Забыла на кого работаешь? Так мы это дело быстро поправим, помоложе, поумнее найдём.
— А ты не пугай меня, Михалыч, — слегка испуганно, но с вызовом заявила Фёкла. – Я пуганная-перепуганная. И не такие как ты…
— Аристофан, — перебил её я. – Прирежь эту дуру.
Аристофан тут же подскочил к настоятельнице и у её горла замерло лезвие непонятно откуда взявшегося ножа. Девушки за спиной настоятельницы ахнули, а Аристофан обернулся ко мне:
— Можно потом братве крови в натуре хлебнуть?
— Аристофанчик, — вдруг протянула прерывистым голосом Фёкла, — ты, што ли? Не признала в мирском обличии. А это – ребята твои ить? А чаво же вы сразу-то не сказали? И вы, дедушка Михалыч, накинулись сразу я и опешила, растерялась… Не надо меня резать, господин Захаров, батюшка Статс-секретарь…
— Отбой, Аристофан, — скомандовал я. И добавил многозначительно: — Пока отбой.
— Кто ж так гостей дорогих встречает? – укоризненно покачал головой дед. – Устали мы с дороги, матушка. Накорми батюшку Секретаря, обогрей, уважь, а там и побалакаем о делах ваших грешных.
— Проходите, проходите, — засуетилась Фёкла, счастливая, что избежала ножа Аристофана. – Сейчас же стол накроют, не сумлевайтесь! А если, — она подмигнула мне, — возжелаете еще чаво, батюшка, так я немедля вам послушницу пришлю. Али двух?
Действительно, бордель. Нет уж, спасибо, мне такой любви не надо.
— Благодарствуйте, откушаем, — кивнул я, чувствуя, как в животе намекающе заурчало. – А остального не надо. Не для забав мы сюда прибыли.
Бесы остались во дворе бесстыже подмигивать монашкам, а нас с дедом провели темными узкими коридорами и ступенями на второй этаж в келью настоятельницы. Ага, прямо келья. Метров двадцать на двадцать, куча вычурной резной мебели, ковры на полу и на стенах, большой стол и огромная кровать, приспособленная явно не только для сна.
Не успели мы усесться за стол, как миленькие девушки в монашеских одеждах, которые, тем не менее, весьма соблазнительно оттопыривались и спереди и сзади, быстро накрыли на стол и, хихикая, испарились, оставив нас втроём.
— Угощайтесь, гости дорогие, — услужливо подсовывала нам яства Фёкла. – Вот икорочка белужья, вот осетрок пареный, еще сегодня в речке плескался, а вот и окуньки в сметане да пироги с визигой, капусткой. Извиняйте, мяса нет, день нынеча постный, но ежели прикажете…
— Этого достаточно, — строго кивнул я. – Не пировать мы сюда прибыли.
— Ну, хоть водочки отпейте, батюшка! Наливочки, дедушка Михалыч?
Дед, было, потянулся к бутылкам, но наткнувшись на мой суровый взгляд, с сожалением отдернул руку:
— Благодарствуем, матушка. Только водочку ужо опосля дела отведаем, — и он вдруг так фривольно подмигнул Фёкле, что я чуть не поперхнулся икрой.
Фёкла понятливо заулыбалась деду и подмигнула в ответ. Я почувствовал себя лишним. Точнее – жутко захотелось удрать и не видеть этого престарелого флирта. И я бы удрал, только осётр и пироги не дали встать из-за стола. Колдовство какое-то не иначе.
К сожалению, всё хорошее рано или поздно заканчивается, даже монастырская постная еда. Решительно отодвинув пустую миску, тайком расстегнув пуговицу на джинсах… ух, хорошо… я перешел к делу:
— У нас, матушка Феврония, два дельца к вам наметились. Первое дело простое, но спешное. Марьяна, сестра Гороха к вам завтра прибудет, — Фёкла кивнула головой. – Всё ли у вас готово к встрече?
— А чаво готовиться, батюшка? Келью ей просторную дадим, едой не обидим, глаз не спустим.
— Вот и славно. Теперь второй вопрос. И тут я вам исключительно по дружбе и в память об этом осетре, настоятельно рекомендую проявить полную поддержку и понимание и не идти вразрез с генеральной линией нашего Великого и Ужасного, а оказывать содействие нам, как легитимным представителям вышеуказанного лица.
— Чавой-то? – оторопела настоятельница.
А Михалыч уважительно посмотрел на меня и перевел:
— Бабки гони.
— Какие такие бабки? Нет у меня тута никаких бабок, только девицы молоденькие да пригожие, ладные, что ягодки твои. Позвать?
— Мать, ты не придуривайся, — строго сказал Михалыч. – Кощей очень сердит на тебя, что долю в общак отстегивать перестала. А Кощея сердить… Сама понимаешь, никому не след.
— Дедушка Михалыч, — заныла Фёкла. – Ну, нетути у меня денежек! То, сё и разлетелися они, закончилися. На девиц-то моих, знаешь какие расходы?
— Не жалоби меня, — хмыкнул Михалыч. – И байки не рассказывай. А от по доброте душевной, я тебе загадку загадаю. А ты подумай.
— Что еще за загадка? – проворчала Фёкла.
— А загадка, рыбонька ты моя сладенькая, простая. Отчего, помысли, мы к тебе не вдвоём со Статс-секретарем заявилися, а ватажку бесов этих кровожадных с собой захватили? И сразу подскажу: ответ «для солидности» — не верный.
Фёкла икнула, схватилась за сердце и осела на лавку.
— Вот-вот, — кивнул дед. – Нравишься ты мне, Фёклушка. Уважила нас с Федором Васильевичем, обхождением внимательным не обидела, потому открою я тебе секрет один. Кощей наш батюшка обижен на тебя очень и сразу нам сказал, чтобы мы время на тебя, голубку, не тратили, а с Лялиной улицы новую настоятельницу подобрали для твоего монастыря. Посговорчивее, да услужливее. А бесы для того и понадобились, чтобы Федор Васильевич ручки свои белые кровушкой не замарал. Хотя он так просил, так уговаривал ему разрешить с тобой вопрос уладить, хорошо, дедушка у него мудрый есть. Понимаешь, золотцо?
Фёкла только кивнула.
— Вот думаю, прав я оказался. Ты баба ладная, видная, да и не дура, как я погляжу, наверняка и жить-то хочешь, верно?
— Хочу, дедушка…
— Вот и отдай Кощею долю его законную, да сверху насыпь за уважение, а я уж за тебя слово молвлю, не сумлевайся, голубушка.
После еды и разговаривать-то было лениво и я с удовольствием наблюдал, как дед перехватил разговор и теперь сам вполне успешно обрабатывает эту милую даму.
— Да ить кончились денежки-то! – жадность, похоже, затмевала разум настоятельнице.
 — Беда… — сочувственно покивал головой дед и встал. – Ну, кончились и кончились. Пойду я. Старый я уже на такое смотреть. Заодно Аристофану скажу, чтобы яму побольше вырыл за стеной. А ты, Федор Васильевич, уважь меня старого, обожди покеда не отойду подальше. Не люблю я крики енти женские… Хотя в молодости и нравились, да…
Фёкла побледнела, затряслась и рухнула на колени:
— Батюшка Секретарь! Михалыч, родненький! Простите меня, дуру грешную! Чёрт попутал, утаить хотела золотишко, но отдам, как есть, всё отдам!
Она так на четвереньках и кинулась под кровать, выставив нам на обозрение толстую… ну всё, что можно было выставить. Я поморщился, дед облизнулся, а Фёкла уже выползала из-под кровати, волоча за собой небольшой, но явно тяжелый сундучок.
— Вот! Забирайте! Всё как есть накопленное вам отдаю, прям без всякой жалости!
— Фёклушка, золотце ты моё ненаглядное, — ласково протянул дед. – Ну, зачем ты нас тут за дураков держишь? Хочешь перед Кощеем повиниться, как есть оправдаться да пост свой хлебный сохранить, так и не дури ни его, ни нас.
Фёкла сделал вид, что не понимает о чем говорит дед, но потом глянула на меня, на шпагу и вдруг хлопнула себя по лбу:
— Ой, забыла! Совсем головой слабая стала…
И она снова нырнула под кровать за вторым сундучком.
Одни склеротики сегодня попадаются. Как бы не заразиться… А лучше – перенести сюда тот курорт европейский с целебными водами. При таком наличии головой скорбных, это же какие деньжищи заработать можно!
— Вот и ладно, — кивнул дед, — вот и славно, вот и умничка. Знал я, что ты не только ладная да пригожая, — он снова окинул её сальным взглядом, — а еще и умная.
Я позвал Аристофана по булавочной связи, а когда он явился пред очи мои грозные, но ясные, приказал:
— Давай, Аристофан, бери пару бойцов, хватай сундучки и своими тайными ходами тащи их Кощею-батюшке. Да скажи ему мол, матушка Феврония прощения просит. Да, матушка? Мол, приболела, разум помутился, но впредь всё до грошика будет в казну отдавать.
Фёкла закивала, а Аристофан, тоже кивнув, подхватил сундуки под мышки и быстро вышел из комнаты. Я задумчиво почесал нос. Съесть еще чего-нибудь, что ли? Но получил тычок в бок от деда и удивленно взглянул на него.
— Иди, внучек, — зашептал он мне, – погуляй, покедова я тут за жизнь с матушкой-настоятельницей разговаривать буду, в грехах моих тяжких ей каяться.
Вот же седина в бороду! И чего он в этой страхолюдине нашел? Хотя, признался я сам себе, эта Фёкла, хоть и в возрасте, да и расплывшаяся, всё равно оставалась вполне привлекательной женщиной. Не для меня, конечно, но деда я понять мог.
Я поднялся, пробурчал что-то вроде «Пойду обстановку проверю» и покинул это любовное гнёздышко.
Потыкавшись немного по темным коридорам, я вышел на такой крытый балкон или галерею, не знаю, как правильно назвать, расположенный вдоль всего внутреннего периметра здания. Красиво, прямо как в старину. То есть о чем это я? Это и есть старина. Ну, все равно, красиво. Внизу во дворе, оставшиеся бесы перешучивались с хихикающими монашками, а больше никого и видно не было. Я медленно зашагал по этому балкону-галерее, с интересом разглядывая всё вокруг, а когда свернул в первый попавшийся коридор, вдруг столкнулся с какой-то монашкой. Столкнулись мы сильно, у нее даже шапка эта цилиндрическая, да и платок сверху или покрывало (ну не разбираюсь я в монашеских одеждах!), слетели. Я кинулся подымать их, а когда выпрямился, то замер, а сердце так сладко-сладко защемило. Большие синие, как летнее небо глаза приковали меня на месте, а когда я вырвался из плена этого взгляда, то обнаружил не менее прелестный курносый носик и пухлые губки на кругленьком личике и толстую длинную русую косу, высвободившуюся из упавшей шапки. Всё это чудо принадлежало невысокой, едва мне до плеча, девушке, которая, ойкнувши во время нашего столкновения, теперь с испугом смотрела на меня.
— Ох, прошу прощения! Пробегал тут по делам, — замямлил я, — и не заметил, как врезался.
Девушка выхватила у меня шапку и платок и начала немедленно прилаживать их на голову.
— Я нечаянно, — продолжал оправдываться я, с ужасом чувствуя, что все слова исчезают из головы. – А ты живешь тут?
Ну, это я вообще молодец. Нет, она тут производственную практику проходит! Идиот!
Девушка улыбнулась и кивнула, с интересом поглядывая на меня.
— А я тут это… Мы по делу сегодня прибыли.
Орёл. Осталось добавить «в натуре» и «без базара» и положительный образ древнерусского юродивого-беса, мне обеспечен.
— А я знаю, — продолжала улыбаться девушка. – Батюшка…
— Захаров! – поспешно представился я. – Федя.
— Батюшка Захаров Федя, — хихикнула монашка.
— А тебя как звать, красна девица?
— Варварой зовут, — опустила глаза девушка и, вздохнув, добавила: — А после пострига уж и не знаю, как звать-то будут…
Варя. Варенька, Варюша… Ох…
— После пострига? Так ты еще не…
— Ой! – вдруг опомнилась Варя. – Мне же нельзя с вами разговаривать!
— Почему это? Очень даже можно. Если что, скажешь, что Статс-секретарь разрешил, пусть кто попробует слово сказать!
— Ух ты грозный какой! – хихикнула девушка, показала мне язычок и убежала.
А я так и продолжал стоять, открыв рот и выкатив глаза и хорошо, что никто сейчас не видел сурового Статс-секретаря ужасного Кощея. А особенно — Варя…
Я опомнился, кинулся за девушкой, но куда там, её и след простыл в этих лабиринтах.
Как во сне я вернулся на балкон и бездумно поплелся куда-то через туман, застилавший мне глаза, и вдруг всё стало кристально резко и четко, и я понял – я нашёл свою девушку! А как монашки перестают монашками быть? Стоп, она же говорила что-то про предстоящий постриг, значит, еще не монашка, ура! Надо срочно про неё узнать всё, а потом снова встретиться. И поговорить… И вообще…
Я кинулся в один коридорчик, пытаясь разглядеть вход в келью настоятельницы, уж она-то всё должна знать про своих подопечных! Не тот коридор. Ладно, вернусь на балкон, а с него уже… Но если эта Фёкла и мою Варю в свой бизнес втянула!.. Опять не тот коридор. Блин, понастроили! Ага, вот этот, кажется. Не-а. Я вернулся на балкон и уже открыл рот и поглубже набрал воздуха в лёгкие, собираясь во весь голос позвать Михалыча, как он сам окликнул меня:
— Чегой-то ты, внучек мечешься, как рыба на крючке? – он вдруг осёкся и стал обходить меня кругом. – Ну-ка, ну-ка… А что енто, Федька, у тебя вид такой шальной, а?
— Чего это шальной? – пробурчал я. – И вовсе не шальной никакой.
— Ага-ага, — заулыбался дед, — я и вижу!
— Чего ты видишь? Ой, ладно! Давай лучше, деда, веди меня поскорей к настоятельнице этой, надо узнать у неё кое-что.
— Конечно, узнать! – всплеснул дед руками, ехидно улыбаясь. – Конечно кое-что!
— Ну, дед…
— Идем, внучек, вот сюды заворачивай. И мне уж больно хочется послушать, чего енто ты узнавать хочешь!
— Ой, дед! Ну, девушку я тут одну случайно встретил, понятно?
— Отчего ж не понятно, очень даже понятно! Я ить тоже пару раз настоятельницу сейчас встретил!
— Да ну тебя, дед, — обиделся я. – Я серьёзно! Хорошая девушка кажется. Не какая-нибудь там. А глаза…
— Ох, внучек… — посерьёзнел дед. – Втюрился?
— Ага…
— Слава тебе господи! Пошли тогда скорее.
В общем, оказалось, что моя Варя была дочкой недавно умершего боярина Зубова. Мама у неё умерла еще в детстве и осталась девушка сиротой, да с двумя старшими братьями. И эти… ну сами додумайте эпитет им, можно и матом. Короче, братцы с сестрой возиться не захотели и быстро сплавили её в монастырь, чтобы она не мешала им пропивать и прогуливать внезапно приплывшее им в руки наследство. Уроды. Вот честное пионерское — уроды! А к постригу, кстати, Варю уже на этой неделе готовили. Вовремя меня Кощей на это дело отправил. Судьба. Вернусь в Лукошкино — куплю царю-батюшке ящик самого лучшего коньяка.
— Давай так договоримся, матушка Феврония, — строго говорил я, расхаживая по келье настоятельницы. – Девицу эту Варю, ты бережёшь, постриг отменяешь, да и молитвами и работой вашей монастырской особо не утруждай. И даже не вздумай её в свои делишки втягивать, понятно?!
— Как не понять, батюшка, — заулыбалась Фёкла.
— Вот… А я за тебя перед Кощеем слово замолвлю. Про долю непомерную в общак поговорю. Ну и вообще… — я неопределенно помахал рукой. – Понимаешь о чем я?
— А как же, батюшка! – довольно закивала настоятельница. – Уж и не извольте беспокоитьси, я за вашей… хм-м… за Варварой-то пригляжу, уж будьте уверены!
— Смотри у меня, Фёкла! – Пригрозил ей напоследок Михалыч. – Глаз с тебя не спущу, да еще и приеду на днях, лично проверю!
И он снова сально подмигнул настоятельнице, а та расцвела и чуть ли не запахла в ответ. А может и запахла, я не принюхивался. Ну их, короче с их игрищами любовными.
— Я вам сейчас комнатки прикажу приготовить, — засуетилась Фёкла, — да ужин царский сделать — посидим, попируем да и заночуете у меня.
Я уже устал от их перемигиваний, но идею заночевать воспринял с энтузиазмом. Это же я Варю снова смогу увидеть! Но все мои планы сломал Калымдай. Точнее – участковый. А еще точнее – бабка его, которая Яга.
В этот самый момент моих грандиозных планов, меня вызвал Калымдай по булавочной связи:
— Федор Васильевич, не отвлекаю?
— Докладывай, Калымдай, надеюсь, ничего не случилось?
— Ничего, Федор Васильевич, кроме похорон.
— Что еще за похороны? Кого это там хоронить надумали?
— Так участкового же, Ивашова.
— Ох ты ж… Помер всё-таки? Эх…
— Да что вы, господин генерал, — засмеялся Калымдай, — дождешься от него такого, как же. Это бабка его нахватала под предлогом похорон со всего Лукошкино денег, а отдавать-то назад их ей не хочется. Вот и уговорила участкового мол, проведем ложные похороны, полежишь мол, в гробу пару часиков, а потом откопаем и про чудесное воскресение с того света что-нибудь придумаем.
— Вот же карга старая…
— Так что вечером похороны. Какие будут указания?
— Да какие тут указания… Жди нас, на месте разберемся.
Михалыч внимательно прислушивался к разговору и вопросительно поднял брови, как только я закончил:
— Назад в Лукошкино, внучек?
— Да вот же, деда…
 
* * *
 
За всю дорогу назад по лесу я даже ни разу не споткнулся! Как улетел в грёзах к своей Варюше, так и вынырнул из них только на опушке перед Лукошкино. Да и то не сам, а от тычка деда:
— Внучек, ау? Эка тебя скрутила-то девка твоя… Скидавай портки!
— Ты чего, дед? Отлупить хочешь? Или какие пострашнее мысли имеются? Ты дед, того… завязывай. Хочешь, я тебе отпуск на пару дней дам — у Фёклы своей лечебную терапию пройдёшь?
— Дурень ты, Федька, — вздохнул Михалыч. – Скидавай портки и переодевайся, вона город уже виден. Или так и пойдешь?
Ой. Не-не, надо брать себя в руки. Первым делом – самолёты, ну а… Эх, ладно.
В Лукошкино ничего не изменилось после нашего ухода, хотя, что там могло измениться? Мы сидели на чердаке Борова, изредка посматривая сквозь раздвинутую черепицу крыши на терем бабы Яги. Там во дворе полным ходом шли приготовления к похоронам. Бегали стрельцы, суетились какие-то люди, скрюченные старушки. Стояли уже два табурета, надо понимать — для гроба. Ну и в целом тому подобная траурная суматоха.
Честно говоря, мне это было совсем не интересно, да и пользы никакой для нас я никак не мог придумать от этого торжественного мероприятия. Ну, развлекаются люди как могут, да и ладно, мне-то что?
— А что в городе слышно? – спросил я у Калымдая, который сидел рядом и с аппетитом уплетал жареную курицу, держа её в руках и просто откусывая от неё приличные такие куски.
— Да… ням… ничего полезного не слышно, Федор Васильевич, — он хмыкнул и со смаком слизнул стекающий сок с ладони. – Все только и говорят о приведениях во дворце Гороха.
— И что говорят-то? – без особого интереса спросил я.
— Ну, это смотря где. На базаре рассказывают, что это были призраки прадедушки и прабабушки Гороха, которые явились, чтобы строго наказать царю мол, нельзя лукошкинский люд налогами давить, а надо наоборот, выдать каждому по десять червонцев и по прянику.
— Ну, еще бы.
— В трактирах говорят, что это немцы из своей слободы на царя-батюшку призраков напустили и надо немедля идти морды немцам бить.
— И пограбить их заодно?
— А как же! А во дворце всё больше спорят, сколько и чего выпил Горох, что умудрился вызвать дух участкового да еще и в догонялки с ним по двору побегать. А про нижние бабские одёжки так вообще только шёпотом обсуждают.
— Понятно… Знаешь, майор, наверное делать мне тут нечего, ты и без меня понаблюдаешь за участковым. А мы с Михалычем в гостиницу отправимся, надо кое-что обсудить, подумать крепко.
— Конечно, Федор Васильевич.
— Только если что…
— Сразу же сообщу, не беспокойтесь.
 
* * *
 
В гостинице я отказался от ужина, как дед ни пытался в меня его впихнуть, а сразу пошел в нашу комнату и завалился на кровать и так пролежал до темноты, размышляя обо всём сразу. И о мече — кто же его спереть-то мог? И об участковом — каково ему сейчас в гробу-то лежать? И о Варе, конечно, как бы, а главное – куда из монастыря ее забрать?
Еще когда едва темнеть начинало, связался Калымдай, сказал что отпевание и прощание прошло хорошо, душевно и что потащили с песнями и плясками… тьфу, ты! С плачем и завываниями понесли участкового на кладбище. Ну-ну.
А вот следующий раз Калымдай меня вызвал уже ближе к полуночи. Я думал, доложит, что участкового откопали и он уже в тереме Яги чаи гоняет, так нет.
— Федор Васильевич! Тут что-то странное у бабки происходит! – взволнованно зашептал Калымдай. – Стрельцы вповалку лежат по всему двору…
— Мертвые, что ли? – перебил я его.
— Никак нет. Спят. И перегар от них ну очень серьезный. Мы по двору походили, попинали их, никакой реакции. А потом и в терем пошли…
— Да ну?! И что там?
— Да то же самое. И бабка, и Митька ихний, и даже сотник стрелецкий пластом лежат кто где, а уж перегар в горнице — заходить страшно.
— Вот молодцы. Закопали участкового, а сами нажрались на радостях?
— Не похоже, Федор Васильевич. Что-то неладно тут. Не пьяные они, а будто во сне зачарованном. Мы их и так и сяк пробовали будить, на стрельцов даже воду холодную лили и ничего.
— Да, странно… Ох, Калымдай, а что же там с участковым-то? Его же откопать уже должны были!
— Да задохнулся он в гробу уже, наверное.
— Нет, так не пойдёт, — заявил я решительно. Никита мне не то чтобы друг, но и не враг определенно. Да и вообще, такой смерти никому не пожелаю. – Давай, Калымдай, срочно гони бесов на кладбище, пусть быстренько откапывают участкового. Он нам живой нужен.
— А с этими в милицейском отделении что делать?
— Да ничего. Спят и спят, нам до них дела нет. Хотя, узнать что произошло, было бы полезно.
Всё закончилось хорошо в итоге. Правда, поспать мне не удалось. Часа в два ночи отзвонился Калымдай, сказал, что бесы с задачей справились, участкового откопали вовремя, задохнуться не успел. Однако и сами засветились перед ним, но это не беда — мало ли бесов на свете? Зато потом скрытно сопроводили Никиту прямо до бабкиного терема.
Вот и отлично. У меня как раз начал потихоньку вырисовываться план как спасти Варю из монастыря, хотя так, одни наметки, но все же. И в этом плане я большую роль отводил именно Никите. Думаю в личном, не Кощеевом деле, он не откажется мне помочь.
Уже светать начало, как опять меня вызвал Калымдай и доложил, что в тереме все как по волшебству проснулись с первыми петухами. Хотя, почему «как»? Тут дело именно колдовством и пахло.
Так что спать я завалился, когда уже совсем светло было и проспал аж до полудня.
 
* * *
 
Разбудил Меня Михалыч:
— Федя, внучек, — теребил он меня за плечо. – Вставай касатик, ужо полдень ить.
— Да и ладно, — перевернулся на другой бок. – Полдень – не утро, можно и еще поспать.
— Вставай-вставай, — не отставал дед, — заждались там тебя. Вся Канцелярия уже с час сидят тебя поджидают.
— Так ты прими доклад, а потом мне доложишь, — вставать совершенно не хотелось.
— А Варвару свою хочешь увидеть? – пустил Михалыч в ход тяжелую артиллерию.
Я тут же вскочил. Конечно, хочу!
— А где она? Она что, тут?! Где мои штаны?!
— В монастыре она, внучек, где же ей еще быть… От и славно, одевайся да живо на двор, умываться будешь.
— Ну, дед… — обиженно протянул я. – Ну нельзя же так.
— Не ворчи на деда! В монастырь, кажися и поедем.
— Да ну?! А зачем?
— Иди-иди. Умоешься, а там за завтраком с майором да бесом всё и обговорим.
За завтраком, а точнее — за завтраком, совмещенным с обедом, вы же уже знаете моего деда, я услышал, что пока я дрых, в Лукошкино произошло множество событий.
Во-первых, Марьяна таки сбежала от Гороха и сейчас её везет в монастырь тот самый фон Паулюсус. А значит, что и мне совсем не плохо бы нагрянуть в монастырь, проверить, как там эту взбалмошную девицу разместили. А заодно, может быть смогу и Варю увидеть. Ура!
Во-вторых, один из наших бесов умудрился попасться в руки милиции и сейчас уже прохлаждается в отделении в порубе.
 — Там это… босс, мы же сейчас инструмент по всему городу собираем типа в мастерскую Борову. Так мой Адисабеб тащил стыренный молоток на базу да мимо ментов шарился в натуре. Увидел, что бабка с Митькой из дома ушли, да решил за каким-то внутрь залезть. Больше ничего не знаю реально. Только когда бабка вернулась, Митька Адисабеба, уже связанного, в поруб отволок. Пацаны говорят, может этот придурок реально выслужиться хотел? Вот и вляпался.
— Мда… Умеете вы влипать в истории. И что теперь? Выручать надо.
— Не надо, босс.
— Как это? Почему?
— Да пусть отсидит конкретно, не фиг самовольничать. Заодно, может лапши ментам на уши навесит.
— Ну, смотри, Аристофан, это твой боец. Только все равно, как-то не очень своих бросать…
— Не-не, босс! Происходит филькатр… как её?.. фигустра…
— Фильтрация, — подсказал Калымдай.
— В натуре! – обрадовался Аристофан. – Фильтрация! Ко мне в отряд много пацанов просится, босс. Зачем нам придурки? Мы лучше конкретных бойцов наберём.
— Ну, смотри сам, — повторил я. – А чего вы инструмент-то воруете? Почему бы просто не купить?
— Зачем, босс? – удивился Аристофан.
Ну да, зачем покупать, если можно украсть? Да ладно, пусть как хотят, так и действуют. Экономия, опять же.
— Батюшка Секретарь, — подала голос Олёна, тихо сидевшая в сторонке. – Я разузнала, кто колдовством в бабкином тереме балуется. Это бес тот, третий, которого споймать никак не могут. Он сегодня нашел меня и сказал, что и яблоко последнее он вчера снова подкидывал да ничего из этого не вышло. А потом вечером, пока все на кладбище ушли, зелья какого-то в колодец Яги насыпал.
— Вот паршивец. Надо отловить его обязательно, слышишь, Аристофан? А ты, Олён, сказала ему, чтобы он прекращал свои диверсии?
— Да сказала, батюшка, — вздохнула бесовка, — только он злой очень на участкового, отомстить хочет и меня уже не слушается.
— Ладно. Что-нибудь еще? Нет? И на том спасибо. Мы тогда с Михалычем в монастырь наведаемся, проверим, как там дела… Вы чего ухмыляетесь? Михалыч! Ты что, разболтал?!
— Ничего дедушка нам не говорил, мсье Теодор, — с верхнего этажа спускалась Маша. – Про девушку вашу даже словечком не обмолвился. Но это так романтично… Я так рада за вас, мон шер!
— В натуре, босс.
Калымдай только улыбнулся и кивнул головой, а Олёна мечтательно подняла глаза к потолку.
А, ладно. Наверное, оно и к лучшему. Помогут если что. А Маше всегда в её кожаную жилетку поплакаться можно. Лишь бы не увидел никто, не поймут.
— А про свою девушку Михалыч вам рассказал? – спросил я мстительно.
— В натуре, босс! Реально молодец Михалыч!
— Он такой проказник наш дедушка! – восторженно хихикнула Маша.
А Калымдай снова промолчал, только поднял вверх оттопыренный большой палец. Олёна широко заулыбалась и покивала головой.
Вот и поязвил.
— Ладно, пошли дед.
— И я с вами, мсье Теодор!
— Это еще зачем, Маш?
— Ну как же, — Маша удивленно захлопала глазами. – Должен же кто-нибудь посмотреть на вашу пассию? А может быть она нам совсем и не подходит? А если она…
— Перестань, Маш, — перебил я её. – Сам как-нибудь разберусь. Я же к тебе с твоим послом с советами не лезу?
— Ой, ну и силь ву пле, — надулась Маша.
 
* * *
 
 Я торопился увидеть Варю и в монастырь мы прибыли уже часа через два. Я снова переоделся, только на этот раз никаких сапог, шпаг и треуголок. Пускай к моей стандартной одежде привыкают.
Две молоденькие монашки сразу отворили нам ворота, очевидно предупрежденные настоятельницей и почему-то хихикающие и поглядывающие на меня. Я возмущено взглянул на Михалыча, но он отрицательно замотал головой мол, тут и без него найдется, кому посплетничать.
Матушка настоятельница притащила за руку Варю и, обменяв её на деда, тут же исчезла с ним в монастыре, а мы так и остались стоять посреди двора.
— Здравствуй, Варя…
— Здравствуйте, батюшка Захаров Федя! – хихикнула Варя.
— Просто Федя, — пробурчал я.
Изо всех уголков, коридоров, балкона, на нас глазели любопытные монашки и торчать посреди двора ради их удовольствия меня совершенно не грело.
— Варюш, а пойдем куда-нибудь отсюда?
— Ой, а это зачем? Ой, я боюсь…
Я удивленно глянул на неё, но наткнулся на такой ироничный взгляд, что не выдержал и рассмеялся:
— Ну что мы тут торчим, как три тополя на Плющихе?
— Почему три? А что это за Плющиха?
— Да не важно, потом расскажу.
— Можно в сад пойти…
— А тут и сад есть? Прямо в монастыре?
— Ну, садик такой маленький на заднем дворе, — пояснила девушка.
— Ага, отлично. Веди.
— Слушаюсь, батюшка Федя! – хмыкнула она.
— Ну, Варь…
Садик и правда, был маленький. С десяток яблонь или каких-то других деревьев, я их только в вазе на столе разбираю, несколько кустов и лавочка, на которую я тут же и уселся.
— Садись, Варюш, — я похлопал ладонью по скамейке.
— Что вы, нельзя мне!
— Можно. Хочешь, я тебе и разрешение оформлю? С печатью, всё как положено.
— Ой, а вы и писать умеете?
— Издеваешься?
— Совсем чуть-чуть, батюшка Федя, — снова хихикнула Варя.
— Ну, садись-садись, а то и мне вставать придется, а у бедного батюшки Феди ножки устали, а ему еще обратно в Лукошкино по лесу шагать.
— Бедненький… — протянула девушка, осторожно усаживаясь на краешек скамейки. – А что это вы туда-сюда, так и бегаете? В монастырь хотите? Так вас в женский и не возьмут-то.
— Варь, ну чего ты мне выкаешь? Мы же с тобой почти ровесники. Давай на ты.
— Никак нельзя, батюшка Федя, не по чину мне.
— Ой, да ладно, — засмеялся я. – По чину, не по чину… Я, может быть и ниже тебя, если по вашим чинам сравнивать. Ты же боярского роду, а я… хм-м-м… Статс-секретарского. Не знаю, если честно, кто тут кого выше…
— А откуда вы знаете, что я боярского роду? Вызнавали про меня?
— Конечно, — кивнул я. – Я хочу всё про тебя знать.
— Это зачем же вам такое? – зарделась Варя и опустила глаза.
— А не скажу! – засмеялся я, а потом серьёзно добавил: — Варюш, а ты хочешь монашкой стать?
— Хочешь, не хочешь… — она вздохнула. – А куда мне теперь деваться? Рассказали вам, небось, мою историю?
— Рассказали, — подтвердил я. – Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.
Девушка удивленно посмотрела на меня, а я поспешно продолжил:
— Вот допустим, если бы ты могла отсюда уйти, то кем бы хотела стать?
— Как это – кем-то стать? Я и так есть. Вот она я, — она развела в стороны руки, а монашеское одеяние невероятно обольстительно обтянуло её спереди, — вся перед вами.
— Да, уж… — я закашлялся, пытаясь скрыть смущение, — вижу. Ну вот, допустим, уйдешь ты из монастыря и куда бы ты хотела податься, что делать?
— Загадками вы говорите, батюшка, — Варя пожала плечами. – Если и смогу уйти, то некуда мне податься. Просто ложись там же под воротами и отдавай богу душу.
— Не надо так говорить! Эх, что-то я никак объяснить толком не могу.
— Это потому что я глупая такая?
— Нет, это потому что я больно умный! А вот, скажи, Варюш, а что ты любишь? Ну, я не про еду, а так, по жизни, чем любишь заниматься?
— Книжки читать люблю, — сразу же ответила она. – Мне тятенька учителя-француза нанимал, так он мне много книг приносил, и ученых и нет.
Она снова погрустнела, вспомнив прошлую, уже недоступную жизнь и я поспешил отвлечь её:
— О, книги это здорово! Я и сам читать люблю. А еще что любишь?
— Ну… — она задумалась на секунду, а потом смущенно протянула: — Детей еще люблю. Ну, возиться с ними, играть, учить их всяким премудростям…
— Ну, вот и всё! – чуть не завопил я от радости. – А хочешь учительницей стать? В школе работать?
— Опять вы, батюшка, непонятное говорите… Школа – это что? Там детей учат, да? А, потом… Девка – учительницей? Да боярского рода? Да кто ж такое позволит-то?!
— А вот и позволят. Тут главное, чтобы ты сама этого захотела.
— Да мало ли, что я захотеть могу… — рассеянно протянула Варя. – Да кто же мне только разрешит?
— Верь мне, Варюш! Вот скажи, чего ты хочешь?
— А если я скажу, что поцеловать вас хочу, тогда что? – спросила она с вызовом, задрав очаровательный носик.
— Ух ты! Тогда иди и целуй! – я распахнул руки для объятий.
— Да ну вас, — она огорченно отмахнулась. – Вы, парни, только об одном и думаете…
— Э-э-э… Да ни о чем я таком не думал! – возмутился я.
— Что, совсем? – обиделась девушка.
— Ох… Стоп, Варюш, что-то нас не туда занесло. Давай о поцелуях потом поговорим, хорошо? А сейчас я тебе прямо скажу-объясню, чего я хочу, хорошо?
— Хорошо… Только не вижу я что-то ничего хорошего для себя. Только и осталось мне, что в монашки-то и податься…
— Ну, Варь, ну погоди, ну чего ты? Дай я скажу. Я хочу, чтобы ты вышла из монастыря и зажила той жизнью, которой тебе захочется. Хочешь назад в свой дом вернуться, так только скажи. Хочешь в Лукошкино первую школу для детишек открыть, а самой там первой учительницей стать? Так и тут я тебе помогу. Обещаю, Варюш, сделаю всё, чтобы ты счастлива была. Верь мне.
— А зачем это вам?
— А нравишься ты мне, — вдруг решившись, выпалил я. – Только давай пока об этом не будем.
— Почему не будем? – вдруг хихикнула она, а потом будто с обидой протянула: — А сами говорили, что нравлюсь…
— Варюш…
— А кто же вы такой, всесильный господин, батюшка Захаров, Федя, что такое для меня совершить можете?
— Я? – я замешкался. А вот попробуй, объясни. – Ну, потом об этом, ладно? Просто есть у меня знакомства полезные и друзья хорошие, которые помочь могут.
— Друзья — это хорошо, — протянула Варя. – Только не получится ничего у вас. И братья мои помешают, да и сам батюшка Горох, царь наш всемилостивый, никогда не позволит мне вольной жизнью жить.
— Фи, Горох, — отмахнулся я. – Видали мы этих царей… И на счет братьев своих не беспокойся. Разберусь я с ними.
— Ой, что вы, батюшка! И не вздумайте! — Варя вцепилась в мою руку. — Они, знаете какие здоровые да дурные?!
— Да не переживай ты, Варюш, и не таким рога обламывали! Мне стоит только пальцами щелкнуть и нету твоих братцев, — похвастался я.
А что? Я и не обманываю вовсе. Стоит Аристофану только сказать и прощайте уродцы.
— Ты что, Федя! – девушка еще сильнее сжала мою руку. – Не убивай их, нельзя! Грех это!
— Ну, наконец-то ты меня по имени назвала! – я ласково погладил её по руке. – Не буду, не буду, не переживай. А только, я ведь не шучу и не обманываю. Хочешь, сегодня же тебя из монастыря заберу?
— И куда же ты меня отведешь? – вздохнула девушка. – К себе домой? Вот, то-то и оно…
О блин, верно. Тут же нравы такие, что и под ручку с девушкой на людях пройти нельзя, а уж к себе домой её привести… Хотя… Ха!
— Хотел бы я тебя к себе домой привести, но понимаю, что нельзя. Зато могу попросить моего старого знакомца, немецкого посла, чтобы он приютил тебя в своей слободе. Снимем тебе домик там, поживешь, пока я решу всё остальное.
— Что — остальное?
— Ну, не знаю. Ты же не сказала, чего хочешь, — я хмыкнул и добавил: — Ну, кроме поцелуев.
Она легонько шлепнула меня по руке:
— Вот ты, Федя… А и правда можно мне детей учить?
— Кончено, Варюш! Хочешь?
— Ага… Только не получится у тебя ничего, Федь…
— Фигня вопрос! Ой! – я хлопнул себя по губам. – Я всё для тебя сделаю, вот увидишь. А пока собирайся, да пошли в Лукошкино, к послу немецкому.
— Вот так сразу?! – Варя округлила глаза.
— А чего тянуть?
— Не знаю, Феденька… Как-то быстро всё… А посол хоть знает, что ты меня к нему привести собираешься?
— Э-э-э… Нет, я еще не говорил с ним. Да он свой мужик, не переживай!
— Посол – мужик?!
— Ох ты ж… Ну, короче, всё будет в порядке.
— Быстрый ты, Федя. Взял вот так монашку за руку, да и привел ее в город. Нате, дяденька посол, забирайте Варвару нашу. Так что ли?
— Ну, почти. Ну да, тут я не продумал еще, но мыслишь ты в верном направлении.
— Нет, Феденька, нельзя так, несогласная я.
— Хорошо, Варюш, права ты. Давай тогда я обдумаю всё, с друзьями обговорю, с Машей посоветуюсь…
— Что это еще за Маша? – перебила меня девушка.
— Маша – это мой вампир, — ляпнул я.
— Что-о-о?!
— Ну, вурдалак, по-нашему, — еще более умно объяснил я, а потом спохватился: — Шучу я, шучу! Маша – это моя сотрудница. Работает она на меня. Ну… Э-э-э…
— Да кто ты такой вообще, Федя? – протянула Варя, задумчиво глядя на меня.
— Ох… Давай, так. Я – тот, кто хочет, чтобы ты была счастлива. Варюш, солнышко моё, я всё тебе расскажу, обещаю. Только сейчас на это времени нет. Мне надо срочно в город возвратиться, все дела для твоего прибытия сделать. Ладно?
— Солнышко… — протянула Варя. – Хорошо-то как… А? А, ладно, хорошо. Езжай в свой город к своей Маше.
— Ну, Варь…
И помчался я в город, прихватив по пути, довольного и разомлевшего деда. И кстати, Варю я все-таки поцеловал! Точнее — чмокнул в щечку. А она и мне щеку погладила, как раз в том месте, куда за секунду до этого оплеуху влепила.
 
* * *
 
А в Лукошкино ничего не произошло за время нашего с Михалычем отсутствия. Я удивился, но и порадовался – можно своими делами заняться. В штаб-квартире на Колокольной площади, куда мы с Михалычем сразу и отправились, уже собралась вся наша Канцелярия, и похоже, маялась со скуки.
— Ну, что тут у вас происходит?
— Тишина, босс, — зевнул Аристофан.
— Бесы по городу вынюхивают, Федор Васильевич, — доложил Калымдай, — а часть их того третьего беса ищет. А так — всё спокойно, происшествий нет. Захваченного в плен бойца Аристофана уже допросили, сидит в порубе. Тишина пока.
— Ларец с чертежами Горох в потайном месте прячет и удалось подсмотреть как этот тайник открывается, — сообщила Олёна. – Это я доподлинно вызнала.
— Молодец, Олёна.
— И в Немецкой слободе тишина, мсье Теодор, — отрапортовала Маша.
— А ты чего не с послом? – удивился я.
— Кнутик внеочередную порку в слободе затеял, занят очень. А, кроме того, — Маша лукаво улыбнулась, — есть у меня подозрение, что вы нам кое-что интересное рассказать можете.
— Хм-м-м… Ну, верно, вообще-то. Помощь мне ваша нужна, только не в Кощеевом деле, а в моём, личном… Ну чего вы хихикаете?! Вот вообще ничего больше не скажу…
— Не дури, Федька, — дед взъерошил мне волосы. – Тут друзья твои собрались, а смеютси от того, что радуютси за тебя. Ну не плачут же, а?
— Ладно, — я шмыгнул носом. – Я про Варю.
— Да не может быть, мсье Теодор! – всплеснула руками Маша. – Правда что ли?!
— Машка! – рявкнул дед.
— Молчу, дедушка. Продолжайте, мсье Теодор, пардону прошу.
Я помолчал, а потом решился:
— Хочу я девушку из монастыря забрать, спасти её от такой участи. Ладно бы она сама по своей воле решила невестой Христовой стать, а так, братцы её насильно в монастырь определили…
— Мы в курсе, Федор Васильевич, — перебил Калымдай. – Какой у вас план?
— Разболтал дед да? – насупился я.
— Ввел в курс дела, — важно заявил Михалыч, подняв вверх указательный палец. – Говори, внучек, чавой-та ты там задумал?
— Ну, забрать Варю оттуда это легко, а вот куда ее дальше определить?
— Так это, босс, — тут же среагировал Аристофан. – Братьев её прирежем в натуре, а дамочка твоя реально будет в усадьбе своей.
— Хорошо бы, Аристофан, но я обещал Варе, что в живых их оставят.
— Это ты зря, босс в натуре.
— А давайте ее пока к нам, сюда определим, Федор Васильевич, — предложил Калымдай. – У нас и не скучно тут и дело может какое найдем.
— Нет, Калымдай, не годится. Она не в курсе всех наших дел. А ну как узнает, что мы на Кощея работаем? Хана мне тогда.
— Батюшка, а давайте мы ей на время домик в Лукошкино снимем? – выдвинула свой вариант Олёна.
— Во-во, Олён, я тоже о чем-то таком подумал, только кажется мне, что домик такой надо в Немецкой слободе поискать. Там и тихо, и безопасно, и люди культурные.
— Я могу с Кнутиком поговорить, — оживилась Маша. – Маленький домик и палисадник весь в кустах роз, и галантный кавалер, темной ночью спешащий к своей возлюбленной… Ах, шарман!
Аристофан поморщился, Калымдай задумался, а Олёна вздохнула и глаза ее затуманились.
— Вот и ладно, — подытожил дед. – Машка тогда посла своего обработает, а мы завтра же Федькину кралю в город и перевезем.
— Аристофан, — обратился я к бесу, — просьба у меня к тебе будет. Не в службу, а в дружбу. Сможешь смотаться домой, в Канцелярию? У меня там в комнате, под кроватью, денег уже прилично накопилось, хватит и на аренду домика да и на другие расходы.
— Без базара, босс.
— Ну и отлично, спасибо.
Деньги у меня и правда были. Зарплата, которую мне щедро выдавал Кощей, пылилась без дела. Ну, просто совсем некуда было её тратить во дворце. Разве что спуститься в подвалы, во все эти злачные места, там и казино было, как я понял, и бары всякие, но меня такие развлечения не манили совершенно. Да и Кощей меня давно еще предупредил, чтобы я туда и нос не совал. Да больно надо было.
А еще был у меня и неофициальный источник дохода. Аристофан затеял жуткую авантюру, выламывая золотые слитки из пола, которыми был покрыт один из залов во дворце. А заменял он эти слитки свинцовыми с позолотой. Только узор на плитках он никак подделать не мог и обратился ко мне за помощью. Я ему и отсканировал тот рисунок, а по рисунку уже, умельцы-бесы и наносили узор на фальшивые слитки. Я толком не знаю, как они это всё проворачивали, да и знать не хочу, но мою долю Аристофан выплачивал мне регулярно. Не считал, не знаю точно, но думаю, что сумма у меня скопилась очень даже не маленькая.
— А с этими братьями, Федор Васильевич, — нарушил мои раздумья Калымдай, — надо всё-таки решать что-то.
— Ага, — кивнул я. – Есть у меня одна идея на их счет, только полностью еще не оформившаяся.
— Так расскажите, Федор Васильевич. Вместе и подумаем.
— Расскажу, Калымдай, только данных пока мало. Надо бы хорошенько про братьев этих всё разузнать, про образ жизни, чем занимаются, откуда деньги на развлечения свои берут, ну и всё такое.
— Босс, послать пару бойцов, в натуре? – тут же предложил Аристофан. – Они всё выведают конкретно.
— Хорошо бы, Аристофан. Только если бойцы тут в Лукошкино не нужны.
— Справимся и без них, босс, отвечаю.
Я растроганно обвел взглядом свою Канцелярию. Молодцы они всё же у меня. Никто и не вздумал увильнуть, а ведь проблемы были не Кощея, а исключительно мои. Даже Олёна, которая с нами работала недавно, да и то под постоянным надзором, тоже горячо одобрила мой план и взялась помочь, чем сможет.
Олёна, будто угадав, что я думаю о ней, встрепенулась и спросила:
— А что там с Марьяной этой, в монастыре?
— Дед? – я вопросительно повернулся к Михалычу.
— Внучек? – так же с вопросом глянул на меня дед.
— Вы же ради Марьяны и отправились в монастырь, — засмеялась Маша.
— Ну, вот так как-то, — смущенно развел руками дед. – Увлеклися другим, а про дело-то и забыли. Да и пёс с ней, с Марьянкой ентой! Кудыть она из монастыря денетси?
Больше пока обсуждать было нечего и все наши разошлись по своим делам, а мы с дедом отправились в гостиницу, где я сразу и завалился спать.
А снились мне хохочущие Михалыч с Аристофаном, которые под руки, тащили к стогу сена, притворно упирающуюся настоятельницу Фёклу. А потом над стогом объявился вдруг Горыныч и начал пулять в Михалыча с Аристофаном огненными шарами и орать «Делиться надо!». А всех разогнал Кощей, примчавшийся на вороном коне и лихо размахивающий шашкой. Причём, на нём почему-то, была кавказская бурка и буденовка на голове вместо короны.
Бред какой-то. Лучше бы Варя приснилась…
 
* * *
 
Разбудил меня Михалыч и довольно бесцеремонно.
— Вставай, внучек! – орал дед, сдирая с меня одеяло. – Живо вставай, одевайся, в монастырь сейчас помчимси!
— Зачем в монастырь? А сколько сейчас? Да отстань от меня, дед! Дай поспать еще хоть пять минуточек!
— Вставай, Федька! Милиция в монастырь наш отправилась! Никак, шмон там затевают, Марьянку ищут!
— Тьфу, зараза! Ну, вот чего не спится им, дед?
— Да никому не спится, внучек, только ты дрыхнешь, как сурок на конопляном поле. Дык девять часов, весь порядочный люд уже в поте лица работает.
— Так то – порядочный. А мы же с тобой, дед, совсем-совсем беспорядочные, а?
— И то верно, — захекал дед. – Только ты всё же вставай.
— Да встаю я, встаю…
В комнату вломился Аристофан.
— Это… босс!
— Что еще случилось? – я с отвращением натягивал опостылевшие портки на веревочке.
— Еще, блин, одного моего бойца менты повязали конкретно!
— Да что ж такое?! Где? Как?
— Да реально, как и вчерашнего, босс. Натырил инструментов и зачем-то к ментам полез. Пацаны говорят, что дружка своего из поруба вытащить хотел, ну и… — Аристофан развел лапами в стороны.
— Плохо, Аристофан. Не то плохо, что еще одного бойца поймали, нового найдешь. А то плохо, что дисциплины у тебя, Аристофан, в подразделении нет. Уволю я тебя на фиг, а вместо, вон, Калымдая возьму. Он быстро твоих бандитов людьми сделает.
— Не надо людьми, босс! – завопил Аристофан и рухнул на колени. – Не губи, начальник! В натуре исправлюсь, отвечаю!
— А ну-ка подвинься, внучек, — дед вытащил из кошеля массивную сковороду с длинной ручкой и примеривающе взвесил её в руке. – Дай-ка я этому паршивцу объясню всё про службу Кощееву.
— Давай, Михалыч, — обреченно пробормотал Аристофан, разворачиваясь к деду и подставляя зад под сковородку.
— Отставить! – рявкнул я. – Ну, Аристофан, молись! Или что вы, бесы, там вместо молитвы делаете. В последний раз тебя прощаю. Но чтобы команду свою перешерстил, бузотеров выкинул, ребят подобрал новых, ответственных и чтобы по струночке у тебя ходили, понял?!
— Без базара, босс! – обрадовался, вскакивая на ноги, Аристофан. – Не подведу в натуре!
— А только, задницу я тебе всё равно надеру, рогатенький, — предупредил дед. – Как закончим дело, вернемся в Канцелярию, так ты у меня неделю сидеть не сможешь!
— За деньгами смотался? – перебил я деда.
— Здесь уже денежки, — ответил за беса Михалыч. – Припрятал я их до поры, до времени.
— Хорошо. Ладно, иди Аристофан и чтобы у меня…
— В натуре, босс! – заверил в последний раз Аристофан и исчез.
— Вот же, паршивцы…
— И не говори, внучек. С бесами построже надо быть. Они, паразиты, как слабину почуют, так всё, никакого спасу с ними нет.
— Ладно… Что там у нас дальше по плану?
По плану, после умывания следовал завтрак. Ну, это понятное дело и я даже особо не отбивался. Да и свиные рёбрышки с жареной картошкой были очень даже вкусные. Но пришлось отказаться от пирогов – время поджимало.
Пока я торопливо глотал горячий чай и поспешно откусывал громадные куски от бутерброда с ветчиной, Маша рассказала, что уже договорилась с послом. Кнут Гамсунович, памятуя наши совместные подвиги на благо как Немецкой слободы и Лукошкино, так и всего государства, без всяких возражений согласился предоставить Варе политическое убежище… тьфу ты, просто убежище.
— Там, мсье Теодор, я нашла совершенно очаровательный домик в стороне от центра слободы, — похвалилась Маша. – Кустов с розами там правда, нет, но я уже дала команду Кнутику и розы будут посажены сегодня же.
— Ага, спасибо, Машуль. Да фиг с ними, с розами. А домик хоть хороший? Не землянка какая-нибудь? А то я видел тут в городе подобное, ну прямо поруб на милицейском дворе.
— С розами никаких фиг, мсье Теодор, — строго заметила Маша, утаскивая у меня из-под носа пирог с ежевикой. – А вот домик там на самом деле хороший. Чистый уютный крепкий. Если не жалко денег, то фрау Мюллер будет приходить убирать, готовить, ну и всё остальное.
— Не жалко. Хорошо, Маш, спасибо.
— Спасибо, клубникой не пахнет, — заявила Маша, намекающе поглядывая на очередной пирог.
Ну, вегетарианцы, чего с них взять? От мяса отказались, а теперь вынуждены забивать животы огромными дозами травы и всякой там другой морковки. То ли дело у нас, обычных мясоедов. Закинешь в себя тарелочку котлет, придавишь сверху шашлычком, да сала для смазки несколько ломтей положишь, вот и сыт.
— Ладно, пошли, дед. До монастыря еще с час топать.
— И я с вами, — тут же обрадовала нас Маша.
— Зачем?
— Затем. А кто за вашей пассией там приглядит? Вы? Не смешите меня, мсье Теодор. У девушек есть такие нюансы, в которых им помочь могут только другие девушки. И не спорьте со мной, Теодор! Мы с Олёной уже всё решили и отправляемся с вами!
— Еще и Олёна? Да вы там весь монастырь вывезти собираетесь?
— Остынь, внучек, — вздохнул дед. – Всё равно не переспоришь. Ить если бабе что в голову пришло… Ох!
Дед еле увернулся от запущенного в него последнего куска пирога с клубникой.
— Ну вот, — сожалеюще протянула Маша, облизывая пальцы. – Последний кусок — самый вкусный…
— Всё, хватит вам. Пошли.
 
* * *
 
К монастырю мы опоздали. Ну, в том смысле, что милиция опередила нас.
Когда мы по лесной тропинке уже подходили к монастырю, Маша вдруг замахала на нас руками, заставив замолчать. И вовремя – у ворот стояла телега с ворохом сена, а на ней сидел скучающий милицейский сотник Еремеев.
— Давай по лесу кругом, — шепнул Михалыч.
И мы со всеми предосторожностями обогнули монастырь и остановились у его задней стены. Как я продирался через все эти кусты надо рассказывать? Вот то-то же. Замечу, вскользь, что это был настоящий героический поступок. Может быть, конечно, для какого-нибудь бугая, вроде милицейского Митьки, а то и Змея Горыныча, проложить просеку а-ля бульдозер в кустах, это и плёвое дело, но для изможденного постоянным стрессом компьютерщика, замученного претензиями прекрасной половины нашей Канцелярии, вечными придирками Михалыча, отсутствием в лесу нормальной еды и даже элементарного цивильного туалета… Э-э-э… Короче, герой я, понятно?
Высокие стены при наличии Маши, нам никакой проблемы не представляли. Она просто перенесла сначала нас с дедом, а потом и Олёну на ту сторону и мы оказались как раз в том маленьком садике, в котором мы с Варей целовались. Ну, вру-вру. Я это её поцеловал. Уже и помечтать нельзя…
— Значит так, — шепотом поставил я задачи. – Первым делом ищем Варю и выводим её скрытно на ту тропинку, что в Лукошкино ведёт, там все и собираемся потом. Потом, тем же образом уводим Марьянку, а то еще наткнется на неё участковый. Ну и по возможности смотрим, что там милиция вытворяет, но тут уже не рискуйте, нам это особо и не критично.
— Я, батюшка, шапку-невидимку накину, — сказала Олёна, — да по кельям пройдусь.
— Не, красавица, — перебил ее Михалыч. – Давай сюда шапку. Тебе и так никто не удивится-то в женском монастыре, а меня увидят, да как набросятся! Как на сеновал поволокут в десять ручек девичьих, да как…
— Дед, хватит мечты нам тут пересказывать, — прервал я его. – Шапку, да — лучше тебе взять, я и так обойдусь, а девушки наши могут и одежду монашью… монашенскую… фу, ты! Местную униформу, короче, спереть и на себя накинуть.
Маша тут же обернулась облачком и всосалась в ближайшее окошко. Олёна, опустив голову, засеменила в сторону двора. Михалыч крутанул тюбетейку на голове и исчез. А я остался один и тут только и призадумался — а куда, собственно, мне идти и где искать Варю?
Да особо тут выбирать и не пришлось. Маленькая калитка вела во двор, да еще был вход в коридор самого уже монастыря. По двору мне разгуливать явно не стоило, и я осторожно отворил дверь в коридор. Хорошо прохладно, не то, что на улице.
Я, вначале с большой опаской, по стеночке продвигался по коридору, но вокруг не было ни души. Монастырь будто вымер. Наверное, милиция загнала монашек по кельям, вот никого и нет. Уже смелее я пошел вдоль ряда маленьких дверей. Надо понимать, это и есть кельи. Вот только как мне отыскать тут Варю? Не звать же ее в голос?
Когда я проходил мимо ответвляющегося коридора, из него вдруг протянулась рука, схватила меня за майку и так сильно рванула в коридорчик, что я даже ойкнуть не успел. В ту же секунду меня припечатали к стене и сильная, благоухающая духами рука, заткнула мой рот. Духами?
— М-м-м? – промычал я сквозь ладонь.
— Тише, мсье Теодор. Я сейчас со второго этажа, — Маша говорила быстро, коротко. – Участковый настоятельницу допрашивает и успешно. Она про мадмуазель Марьяну рассказала и про меч что-то говорить начала, но я вынуждена была ретироваться. Мадам Яга начала носом в мою сторону вести, могла бы и обнаружить.
— М-м-м...
— Я пойду мадмуазель Варю искать.
— М-м-м …
— А вы куда сейчас?
— М-м-м!
— Да что вы всё мычите и мычите, Теодор?
— М-м-м … — это было последнее, что я сумел выдавить из себя, сползая по стеночке и почти теряя сознание от нехватки кислорода.
Слава всем богам, это дьявольское порождение ночи, которое я ласково называл Машей, наконец-то догадалась убрать ладонь с моего рта, и восхитительный вкусный воздух хлынул в мои лёгкие.
— Маша! Ах… Ыххх… Твою ж… ухх… дивизию!
Но вампирша уже исчезла. И вовремя! Я же в гневе страшен, как наш Кощей-батюшка! Осерчаю — так ничего вокруг не вижу, а уж пришибить-то могу запросто! Повезло, в общем, Машуле, что успела она удрать от моей карающей десницы. Фух… Жуткое это дело, кислородное голодание, скажу я вам. Отдохнуть бы сейчас, а лучше – поспать. Предварительно подкрепившись, конечно. Но нет, надо идти. Меня Варя ждёт. Надеюсь.
Вдруг послышался быстрый топот. Только не вульгарный топот стрелецких сапог, а такой, легкий перестук. Явно девушка бежит и прямо на меня! Варя! Я выскочил из коридорчика в главный коридор и на меня тут же налетела девичья фигурка, едва не сбив с ног.
— Вар… — начал я, но осёкся.
Это была совершенно другая девушка и совсем не в монашеском одеянии. Марьяна!
Я протянул к ней руку, но царевна отпихнула меня и рванула дальше по коридору.
— Марьяна! Царевна! Да твою ж… Куда вы? Стойте! – в полголоса заголосил я, но девушки уже и видно не было. Вот зараза… И тут на меня налетела еще одна, только совсем уж не девичья фигура.
— Вот зараза! – заорал я уже во весь голос.
Ну что за день такой! Все на меня натыкаются!
Я рухнул на задницу, крепко приложившись о каменный пол, а мужик, налетевший на меня, а это явно был мужик, отлетел в другую сторону и так же плюхнулся на пол.
— Фёдор?
— Никита?
— А ты чего…
— А ты куда…
— Стой! – участковый вскочил на ноги. – Давай-ка сюда, в сторонку, а то увидят.
Я не столь быстро, но тоже поднялся и, охая, заковылял за ним.
Мы остановились в том же коридорчике, в котором Маша проверяла меня на способность долго задерживать дыхание.
— Ты откуда здесь взялся? – Никита настороженно смотрел на меня.
— И тебе здрасте.
— Ага, привет. Так что ты тут делаешь?
— Я по личному делу. Ну, почти.
— Угу, – он недоверчиво кивнул головой. – Я так и подумал.
— Слушай, Никит, давай на чистоту? Ну, в меру возможностей.
— Интересная формулировочка… Ну давай.
— Ты сюда за Марьяной прибыл? И за мечом?
— Допустим, — он определенно не хотел откровенничать.
— Ну, Марьяна уже удрала, не догонишь. А меча тут отродясь не было. В Лукошкино он где-то.
— А ты откуда знаешь, что в Лукошкино? – прищурился Никита. – Это ты его похитил?
— Не-а, — я хмыкнул, — не я. Чист я перед законом и не мечтай.
— Разберемся… Значит точно, Кощей всё это замутил, — сделал он вывод. – И кража меча — его рук дело, и похищение царевны, и попытка убийства меня. Я так и думал.
— Ну и не правильно ты думал. Меч и Марьяна — да, его затея. Но и тут без нюансов не обошлось. А вот яблочки, это не он тебе подсунул, уж поверь. Кощей когда узнал о твоем отравлении, жуть какой злой был.
Я не стал говорить Никите о том, что это я яд испортил и фактически жизнь ему спас. Неудобно как-то. Получится, будто хвалюсь, героизм свой показываю. Хотя да, герой, отрицать не буду. Ну а что? Жизнь-то и правда я Никите спас? Вот то-то же.
— А кому же тогда понадобилось убить меня? – продолжал допытываться он.
— Ой, да по дурости тут, — отмахнулся я. – Ничего личного. Просто один человек решил выслужиться, инициативу проявить, так сказать, ну а ты, как удачный объект просто под руку попался.
— А бесы?
— А бесов как раз тот человек и нанял, чтобы тебя отравить. Но уже всё, — тут я немного слукавил. – Двух бесов ты уже поймал, один остался, да и тот без яблок.
Никита внимательно, но так же недоверчиво слушал, а потом спросил:
— А меч с Марьяной Кощею-то зачем?
— Тут совсем другое дело. Уф-ф-ф… Не могу я тебе всё сказать, не моя тайна. Просто поверь.
— Не получается что-то у меня просто взять и поверить, уж извини, — развел руками Никита.
— Ладно, Никит, давай я тебе расскажу всё. Ну, насколько смогу всё. Это и тебе полезно знать, да и мне не повредит.
— Ну, давай, рассказывай.
— Э-э-э… тьфу ты! Даже не знаю с чего начать. Ну, короче, всё, что сейчас затеял Кощей, ни на тебя, ни на Гороха, да и вообще на всё наше царство-государство, не направлено.
— Да ну?
— Точно. Ты поэтому спокойно занимайся своими делами, а на Кощея и внимания не обращай.
— Нет, так не пойдет, — помотал головой Никита. – Ты уж если взялся рассказывать, то рассказывай, а то темнишь постоянно.
— Так я же на темной стороне, — хихикнул я. – Как Дарт Вейдер. А ты у нас в джедаях, получается.
Никита тоже фыркнул, но твёрдо заявил:
— Давай, выкладывай.
— Ну, — решился я и начал, подбирая слова, стараясь не сболтнуть лишнего, — есть у Кощея один старый и очень мощный враг.
— Вроде Вельзевула того?
— Ну, почти. А здорово мы ему врезали, а?
— Кто это «мы»? – хмыкнул Никита. – Ты только информацию дал, а уж демона я завалил.
— Ну да, конечно! А кто с колокольни в него лучом засадил?
— А ты тут при чем? Это же чудо было…
— Ну, вот такой я, чудесный.
— Да ладно… — он не хотел мне верить.
— Да точно. Кощею артефакт один древний привезли, католический. Ну, мы… я с колокольни в демона и пульнул. Но без тебя бы ничего не получилось, уж поверь.
— Вот как… Ладно, разберемся, — повторил он своё любимое словечко. – Так что там с Кощеем?
— Вот против этого старинного врага Кощей и копает потихоньку. В открытую выступить, думаю сил у него не хватит, вот он и подбирает оружие или еще что-нибудь, чем можно того гада уложить. И заметь, гад этот, здесь где-то на Руси окопался и если активизируется, то наверняка, не только Кощею плохо придется. Силой он большой разрушительной обладает. Понимаешь?
— Понимаю. А меч…
— А меч как раз и может быть тем самым оружием. Только лично я в это не особо верю. Но хорошо бы узнать точно, а вдруг повезет.
— Ну а Марьяна-то тут при чем?
— Да тоже всё просто. То есть, вроде бы просто, а запуталось сильно.
— Ну, это как всегда у нас, — хмыкнул Никита. – И что же с ней?
— Марьяну тот кадр, что тебя убить пытался, решил тому гаду в подарок преподнести. А Кощей просто из вредности, решил её перехватить. Вот и всё.
— Нет, так не годится, — заявил он. – Нельзя девушку в лапы Кощею отдавать!
— Ну, дерзай, — я пожал плечами. – Я к этому делу никак не причастен. Наблюдатель со стороны, так сказать.
— Ну-ну.
— Слушай, Никит, — я помялся. – У меня тут проблема возникла. Личная. И помощь может понадобиться.
— Что случилось?
— Есть тут в монастыре девушка одна… Ну чего ты сразу рот до ушей?! Я просто помочь хочу! Ну и да, нравится она мне, что тут такого?
— Да что ты горячишься? Нравится — и хорошо. В чем проблема-то?
— Девчонка эта – сирота. Как отец умер, братья её сразу в монастырь запихнули, а сами наследство пропивают. А она, между прочим, боярского рода. Да и вообще, хорошая девушка…
— Во уроды.
— И не говори. Хочу я забрать её из монастыря.
— Да-а-а, тут еще тот гадюшник, — согласился Никита.
— А то! Совсем ей тут не место. Сниму ей домик в городе на первое время. А вот потом… Потом твоя помощь может понадобиться с братцами этими.
— Это какая же помощь? Помочь убить их? Так тут я тебе точно не помощник.
— Фу, убить… Тут и без тебя обойдутся. Не, я думаю, они как раз по твоей части — преступники, самые настоящие.
— С чего это ты взял? Но если нарушили они закон, то моя обязанность их задержать.
— Да мне больше ничего другого и не надо.
— Опять же, — промолвил он задумчиво, — раскрываемость увеличится…
— Во-во, а там глядишь, и премия от Гороха! И у меня еще одна идея есть на счет этой девушки, но об этом потом как-нибудь.
— Ладно, договорились. А сейчас, Федь, бежал бы ты лучше отсюда. Скоро мои стрельцы нагрянут. Думаю, много мы тут накопаем на настоятельницу. Надеюсь, ты не против? – иронично добавил он.
— Да делай с ней что хочешь, — отмахнулся я. – Мне тоже не по душе как она тут девчонок с толку сбивает.
— А Кощей тебя за это не заругает? – хихикнул Никита.
— Разберемся, — поддразнил я его.
Так что расстались мы, если и не дружески, то вполне мирно. Он побежал снова наверх, а я, дождавшись, когда стихнут его шаги, вызвал по булавочной связи Михалыча:
— Дед, ау? Нашли Варю?
— Внучек? – тут же отозвался дед. – А ты где?
— По монастырю бегаю, где я еще могу быть?
— Ну и как бегается?
— Дед, чего это ты вопросом на вопрос отвечаешь? У Шмулинсона что ли нахватался?
— Разве?
— Тьфу ты! Михалыч! Варю нашли?
— Да нашли-нашли, не ори. Олёна её уже из монастыря вывела, тебя дожидаитси в лесу.
— А Марьяну? Она тут недавно пробегала, не успел ее схватить.
— Да было бы там за что хватать. Машка её отлавливает.
— А ты где, дед?
— Да я около кельи настоятельницы торчу. Слушаю, как бабка с участковым её допрашивают.
— Ага, тогда я сейчас к тебе подойду. Жди.
— Жду-недождуся.
Чего это он такой нервный?
Я, уже не таясь, затопал на второй этаж и там, довольно быстро сориентировавшись, нашел комнату Фёклы. А деда не было видно. Или запрятался под шапкой или просто ушел.
— Дед? – тихо позвал я. – Деда?
И будто в ответ, за дверью послышался шум, крики. Я рванул дверь на себя и в меня врезалось что-то небольшое, толстое и лохматое. Едва сдержав крик, я машинально отшвырнул от себя это нечто и тут, откуда-то сбоку, прямо в полете, как в куропатку в охотничий сезон, в этого лохматого врезался огненный шар. Я рванулся в комнату, опасаясь, что и Михалыч мог оказаться там и огляделся. Никита стоял у окна, с совершенно обалделым видом, а недалеко от него стояла жуткого вида бабулька, потирающая руки. На полу лежал толстый и уже хорошо прожаренный бес, а на кровати валялась матушка настоятельница с ножом, торчащим из груди.
Картина маслом. Меня чуть не стошнило.
— А енто хто ето такой к нам пожаловал? – раздался старческий скрипучий голос.
Бабу Ягу я уже видел, но только издалека, с чердака Борова, а вот так, вблизи, оказался к ней впервые. И очень пожалел об этом – страшная, как моя жизнь, до появления в ней Вари. И как только Никита с ней уживается?
Я отвесил ей уважительный поклон, кто ее, старую, знает, еще зафигачит в меня файербол, и замер, совершенно не представляя, что теперь делать.
— Бабушка, — вовремя вмешался Никита, — это…
— Захаров Федор Васильевич, — перебила его бабка. – Попался, голубчик?
О, я знаменит?
— Да я тут это… — улыбнулся я, стараясь казаться спокойным, — Мимо проходил. Слышу  — крик, шум, вот и решил вам помочь.
— Помощничек какой нашёлси, — заскрипела бабка.
— Ну, а что? Кто беса под ваш шар огненный кинул? И заметьте, как удачно прицелился, точь в точь в ваш шарик попал, бабушка.
— Ох и ловкач, — захекала старая карга. – А вот посмотрим, как таперича в тебя мой шарик полетит!
— Бабушка! – заорал Никита. – Не надо! Стоп! Прекратить самовольный отстрел неизвестных элементов!
— А чавойта ты в ём неизвестного увидел, Никитушка? – удивилась бабка. – Вражина он, как есть Кощеев прихвостень.
— Чего это прихвостень? – обиделся я.
— Бабушка, — строго сказал Никита. – Криминальная ситуация обострилась настолько серьезно, что мы не вправе сейчас разбрасываться любыми источниками информации. Поэтому в интересах следствия, мы должны отпустить этого гражданина, тем более что никаких фактов причастия его к данному противоправному действию нет, а творить самосуд и устраивать милицейский произвол нам не позволяет честь мундира.
Бабка, открыв рот, умиленно слушала тираду участкового, а он тем временем, незаметно сделал мне знак рукой мол, уматывай ты отсюда, да поскорее, пока бабка не очухалась. И я маленькими шашжками, притворяясь невидимым, двинулся спиной назад к двери и точно бы врезался в неё, если бы меня не направила на верный путь крепкая рука деда.
Но тут бабка как раз очухалась и сразу же заметила деда:
— А, Михалыч! И ты тут? Ну, здорово, старый хрыч!
— Отстань, карга, — сплюнул дед. – Не до тебя сейчас. Пошли, Федька.
И он, ухватив меня за рукав, потащил по коридору, по пути закрывая другой рукой мою, отвисшую от удивления, челюсть.
— Давай, внучек, поднажми! Там сейчас стрельцы ворота закроют, а Машка Марьяну в лесу ужо стережёт, нас через стену не перетащит!
Едва мы добрались до балкона, как сзади раздался топот и к нам выбежал участковый.
— Вы как, прямо со стены прыгать будете или тараном ворота пробивать? – спросил он ехидно и, перегнувшись через низкое ограждение, прокричал вниз: — Еремеев! Пропусти вот этих двоих! Понял?
— Слушаюсь, батюшка воевода!
— Спасибо, Никит, — торопливо пробормотал я. – Давай, до встречи!
— Увидимся, — бросил он мне уже в спину.
На лесной тропинке Вари уже, к моему великому сожалению, не было. Как и Маши с царевной. Только Олёна выскочила из-за кустов нам на встречу:
— Целы? Ну, хвала всем богам!
— Да чаво нам сделатси, внучка, — успокоил ее дед.
Я смотрю, он к Олёне стал получше относиться после того, как она помогать нам стала. Да и у меня, честно говоря, отношение к ней меняться стало. Нормальная девушка на самом деле, только вляпалась в это бесовство Кощеево, ну, да это с любым случиться может. Я, вон, тоже не на Папу римского работаю.
— А Варя… ну, остальные наши где? – спросил я у Олёны.
— А они, батюшка, в Лукошкино побежали. Маша шепнула, что Марьяну лучше поскорее спрятать, пока ей очередная блажь в голову не пришла, — Олёна покачала головой. – Очень взбалмошная девушка, вся в сказках, в мечтаниях, а реальной жизни и не видит.
И бесовка грустно вздохнула.
— Да ладно тебе, Олён, — попытался успокоить её я. – И у тебя будет всё хорошо. Кощей же обещал.
— Пойдемте ужо, — поторопил нас Михалыч. – Потом наговоритеся.
В Лукошкино я порывался сразу же пойти посмотреть, как там обустроилась на новом месте Варя, но Михалыч вполне справедливо шикнул мол, там не до меня сейчас будет и я вынужден был признать его правоту. Уже и темнеть начало, да и кушать хотелось очень. И я, хоть и с большой неохотой, но остался всё же в гостинице, пытаясь поднять себе настроение жареной курицей, нашпигованной гречневой кашей, копченой грудинкой, запечёными крупными яблоками, обложенными перепёлками, а может и наоборот, перепёлками, обложенными яблоками, я как-то и не понял, уж очень быстро они закончились. А на десерт я вяло поклевал пирожков с луком и яйцами, с ливером, с картошкой, с капустой, грибами и уже не помню, с чем там еще, не до пирожков мне было. А когда приступил к сладкому, в трактир заявилась Маша и тут же утащила у меня большую такую ватрушку, но я даже не обиделся, в нетерпении подпрыгивая на скамье:
— Ну что там, Маш? Как на новом месте? Всё в порядке? А Варя как? Не обижают её? Смотрите у меня! Довольная? Не сердится на меня, что я до города не проводил? Её там хоть покормили? А Мюллер эта, фрау, уже начала работать? Не злющая там старуха вроде Яги попалась? А обо мне Варя говорила что-нибудь? Давай уже, докладывай о ходе проведения операции, что ты молчишь-то?! Маша! Положи бублик и докладывай!
— Вы бы хоть маленькую паузу сделали, мсье Теодор, — Маша икнула, ойкнула и стыдливо прикрыла ротик ладошкой. – Всё у нас в порядке, не беспокойтесь. Когда я уходила, девушки были веселы и счастливы и готовились отойти…
— Куда?!
…ко сну. Да что же вы так прыгаете, Теодор? Это у вас от ежедневного пожирания мяса такой карамболь приключается. Подайте мне еще вон тот пирожок. А с чем он? А вон тот? А этот? Да двигайте уже весь поднос, Теодор, что вы мне поштучно, как скряга какой, пирожки подсовываете?
— Девушки? Маш, ты и Марьяну вместе с Варей поселила?
— Ну а куда я её дену на ночь глядя, мсье Теодор? — сквозь пирожок с яблочным повидлом, проговорила Маша. – Переночует, а завтра… а там что, кизиловое варенье? Давайте… завтра передам её… и малиновое тоже, Теодор, не ленитесь… фон Паулюсусу, а тот уже… нет, у барона де Нурвиля повар нежнее варенье делал… отвезёт Марьяну к Кощею.
Обжора. Вот как есть, обжора! Ох уж мне эти вегетарианцы… И не толстеет же. А тут стоит съесть миску борща с салом и хлебом и в животе сразу тяжесть чувствуется…
 
* * *
 
Утром я подскочил сам, наверное, еще и десяти не было. Это у меня от нервов и ожидания скорейшей встречи с Варей сон такой не стабильный.
Дед сразу заохал, запричитал и побежал на кухню готовить поскорее завтрак изголодавшемуся Феденьке, а мне пришлось минут пятнадцать дожидаться его во дворе, пока он не соизволил наконец-то плеснуть мне водички для умывания.
— Вампирша наша, — докладывал дед, подперев голову рукой и умильно наблюдая, как я корочкой хлеба мученически соскребаю прямо со сковороды остатки яичницы с салом, — девку эту неспокойную, Марьяну, уже сдала с рук на руки лыцарю тому фон… как его там? …прибалтийскому, и они, небось, уже на полпути к царю нашему, батюшке.
— А вот, кстати, деда, всё никак не пойму ваших расстояний. Если от Лысой горы до Лукошкино пешком три месяца топать, на Горыныче часа два-три лететь, а конным путем, как фон Паулюсус сейчас двигается, так часов пять получается? Это как?
— А никак, — дед налил мне большую кружку ароматнейшего чая. – Колдунство енто великое и знать его тебе не надобно. Ты вона лучше на мёд налегай, в ём знаешь сила какая!
— Ой да ладно, «колдунство»… Сам не знаешь, а мне втираешь тут.
— А если бы я тебе, внучек сказал, что енто обыкновенный прорыв пространства со смещением в пятое измерение, тебе от того легче бы стало?
— Офигеть… Ты, деда, где таких слов нахватался?
— Дык, — засмущался Михалыч, не забывая подложить мне на тарелку еще пяток блинчиков, — сериял на железке твоей бесовской смотрел. Интересный… А правда, Федь, что клингоны воины такие отважные? А ежели, к примеру, сойдетси клингон с джедаем, кто кого заборет?
— Джедай, думаю, дед. У него же вон меч какой световой. А еще и силу он использовать может.
— Сила-то силой, а вот саблюка у него знатная, — покивал головой дед.
Надо запаролить компьютер, а то скоро Тишка да Гришка по дворцу будут бегать в одеждах Супермена какого-нибудь. Только массового помешательства на фантастике Кощею и не хватало для полноценной и разнообразной жизни.
— Ну, вот как я, дед, теперь к Варе пойду, а? – обвиняюще спросил я, с трудом вылезая из-за стола. – Давай, деда завязывать с обжорством. Вредно это.
— Вредная у нас Маша, — дед протянул мне петушка на палочке, — а ты у нас худенький, Феденька, прям наскрозь скоро просвечиваться будешь.
Бесполезно его убеждать, легче согласиться, чтобы не расстраивать пожилого человека.
— Михалыч, надоело мне в этой рванине ходить, — поднял я давно меня волнующий вопрос. – Ну, если в джинсах и майке нельзя, может, другой какой нормальный костюмчик купим? А то в этих обносках в приличном обществе и показаться нельзя.
— Варька да, она у тебя вроде приличная, — закивал дед, махая трактирщику мол, убирай, родимый, откушали ужо Федор Васильевич.
— Да я и не про неё вовсе, — засмущался я. – Я вообще.
— А вообще, давно пора, милай. Ходить рядом с тобой стыдно, как на помойке нашел себе вот такого внучка…
— Да ты же сам меня заставляешь вот так одеваться!
— А ну не ори на деда! От молодежь пошла… Я от в твои годы, Феденька…
— Да знаю я, знаю, – перебил я ностальгирующего деда, — Сейфы по всей Европе играючи вскрывал.
— Тьфу, на тебя… — проворчал дед.
— Давай Михалыч, все-таки вопрос с одеждой решать, — вернулся я к теме.
— Решай, внучек, решай, — еще обижено покивал головой дед.
— Ну деда… А у меня, кстати, и продолжение про джедаев есть.
— Хороший ты у меня, Федь, — едва не прослезился Михалыч. – Учтивый, про дедушку своего старенького не забываешь… А одёжу… На-ко от примерь, еще по утру Машка прислала мол, негоже кавалеру при барышне оборвышем ходить.
Дед вытянул из кошеля большой сверток и развернул его по столу.
Вот же… конспираторы! И деду лишь бы поиздеваться вдоволь. Но вообще-то, хороший он у меня, вы не думайте.
Костюм был европейского стиля. Ну, то есть не а-ля, Иван-царевич в широких бархатных штанах, в красных сапогах с загнутыми вверх носами, да шапке-колпаке, оббитой мехом. Может быть, я утрирую и образ такого доброго молодца у меня сложился по иллюстрациям к сказкам, прочитанным в детстве, но даже ничего похожего я бы носить не стал. А тут — белая рубашка с пышными кружевами на груди, пиджак старинного покроя, сюртук, не знаю, как правильно называть, а самое главное – вполне обычные брюки! Я похожие костюмы видел на рисунках Александра Сергеевича и его современников. Только к костюму прилагались не туфли, а все-таки сапоги, но вполне легкие, больше всего похожие на жокейские. Вы уж простите, что я так подробно описываю сей наряд, просто обрадовался я очень, что нашлась и для меня вполне приличная и, надеюсь, удобная одежда. А она, одежда эта, действительно оказалась вполне удобной. Не мои любимые джинсы с майкой, но тоже вполне.
Переодевшись, я поприседал, понаклонялся, побегал на месте. Отлично!
И дед категорически одобрил:
— Эх, Гюнтер тебя не видит!
Добрый он у меня.
А вот Маша у меня – умничка. Надо и правда, купить ей тот мешок яблок, который я ей еще с заварушки с Вельзевулом обещаю.
Я хотел сразу побежать в Немецкую слободу, но со мной увязался и дед. И пришлось ждать, пока он соберется, перероет весь свой безразмерный кошель сверху донизу, даст указания хозяину гостиницы сколько раз и кем именно кормить Машу, потом ждать пока дед обливает хозяина водой, приводя его в чувство, но все-таки он, наконец, успокоился и повел меня на первое моё свидание. Ну, я очень надеялся, что эта встреча с Варей будет именно свиданием.
А по дороге я еще раз порадовался Машиному вкусу, проверив свой новый облик на придирчивых горожанах. На меня бросали заинтересованные взгляды, но не более того. Идет очередной немец по своим делам так и что? Мало ли их тут в Лукошкино шляется? Ха! Да у нас даже ефиопы есть! А костюм… Да в Африках, говорят, мужики вообще в юбочках из листьев бегают и ничего, бабы ихние вроде и не жалуются.
У ворот Немецкой слободы я стал жутко нервничать, а тут еще и лишился моральной поддержки – дед отстал еще за углом — «иди, Федька, да не подведи деда!». Это он о чем?
Я вызвал по булавочной связи Машу, и она тут же откликнувшись, заверила меня, что через пять минут они с Варей будут у ворот. Разумеется, я не поверил в пять минут. Разумеется, я оказался прав. Хотя, справедливости ради надо сказать, что прошло всего минут пятнадцать, а не стандартные полчасика-час.
Ворота заскрипели, я резко вздохнул, и ко мне на улицу выпорхнула Маша. Я резко выдохнул и зря. Потому что вздохнуть я уже забыл при виде Вари, появившейся вслед за Машей.
Это… это было нечто. То самое мимолетное виденье, очей очарованье, рябь лунного света на серебре озера, нежный ветерок на лепестках роз... Короче, Офелия и Лаура и рядом не стояли.
Варя выглядела так, будто только что вернулась с бала какого-нибудь там Луи номер четырнадцатого. Белоснежное платье с декольте, вполне приличным, но достаточным для полета фантазии, было затянуто пояском на тоненькой талии, а ниже талии, платье так соблазнительно расширялось, что полет, казалось, сейчас начнется у меня и безо всякой фантазии. А еще эти распущенные слегка вьющиеся волосы, прикрытые небольшим кружевным чепчиком…
Я с радостью отметил, что еще там, в монастыре, под бесформенным монашеским балахоном мне и правда, вовсе не привиделась очаровательная фигура моей древнерусской богини. Варя оказалась девушкой именно тех форм, которые волновали меня, наверное, еще с пятого класса среднеобразовательной школы. Мой взгляд всегда скользил не останавливаясь по девушкам модельно-изможденной внешности, но Варя просто очаровывала своей женственностью и ласкала взор соблазнительными выпуклостями в нужных местах и пропорциях так, что я смело мог назвать ее своим идеалом. И назвал. Мысленно. А потом вспомнил, что дышать всё-таки нужно и со всхлипом втянул воздух в лёгкие.
— Ах, какой шарман! – всхлипнула вместе со мной Маша, смахнула несуществующую слезинку и исчезла за воротами, которые тут же захлопнулись и этим совершенно не романтическим звуком немного привели меня в чувство и мы с Варей отправились на романтическую прогулку.
Верите? Ну и правильно делаете, что нет. С романтикой я пролетел.
Мы молча, неторопливо шагали бок о бок и я никак не мог начать разговор.
Я же даже не поздоровался! Сейчас поздороваться? За тормоза точно примет – и двух кварталов не прошли, как я вспомнил о приличиях. Спросить, как она устроилась? А вдруг она это воспримет как намек, что я сам себя хвалю, обеспечив её жильём и вытащив из монастыря? Или все-таки поздороваться сначала? А может ей мороженое предложить? Хотя какое тут мороженое? Ну, петушка на палочке, они тут вкусные… Идиот! Да что же происходит?! Ну не первое же у меня свидание?! Раньше-то я с девушками без стеснений болтал! Вот и сейчас возьму и скажу… Что? Думай, думай! Что можно сказать?
Но все слова словно пылесосом вытянуло из головы, а те, которым удалось зацепиться за нервные окончания и всё же остаться в голове, были такими, что и пылесос на них не позарился бы.
Но тут моё солнышко-Варя сама прервала затянувшееся молчание. Она вдруг остановилась, повернулась ко мне, задрала очаровательный носик и очень серьёзно спросила:
— Значит Кощей?
Блин… Блин-блин-блин!!! Маша все-таки проболталась.
Ну что я мог сказать на это? Гордо расправив плечи, выпрямив спину и втянув живот, я собрал всю смелость в кулак и решительно произнёс:
— Здравствуй, Варюш…
Как она на меня посмотрела? Ну не как на идиота, точно. На идиотов обычно смотрят с жалостью, с пониманием, а я сейчас и на идиота-то не тянул.
— И тебе здравствовать, господин Захаров, — все-таки ответила она. – Или правильно – господин Статс-секретарь?
— Правильно – Федя, — буркнул я.
— Федя там был, в монастыре, — вздохнула девушка, — когда я еще не знала, кто хозяин твой.
— Ну, ты чего, Варь? Ну, какая разница на кого я работаю?
— И Варя в том монастыре осталась, — горько произнесла она. – А здесь уже боярская дочь, Варвара Никифоровна Зубова, верная слуга царю нашему, Гороху. А ты, господин Статс-секретарь – слуга Кощею.
— Да фиг с ними, с Горохами и Кощеями! Я так спешил к тебе, Варь… Так увидеть хотел…
— Не следует нам больше видеться, — Варя отвела взгляд. – Спасибо тебе господин Захаров, что позаботился обо мне, милосердие проявил. А деньги, что на меня потратил, я тебе как есть верну, не переживай.
— Варь…
Она вдруг всхлипнула, резко развернулась и быстрым шагам стала удаляться от меня, а потом и вовсе побежала. А я остался стоять, как тонкая березка во поле чистом. Ладно-ладно… Как дуб. Только не могучий, а тупой.
— Вот так оно ить в жисти-то бывает, внучек… — раздалось за спиной.
— Михалыч? – я даже не обернулся, продолжая смотреть туда, куда убежала Варя.
— Пошли, милай, — потянул меня за рукав сюртука дед. — Пошли, Федя…
— В кабак, — я резко развернулся и зашагал в сторону гостиницы. Напьюсь. Вот возьму и напьюсь.
— В кабак… — повторил дед, поспешая за мной. – Не поможет тебе водка-то сейчас, внучек.
— А что поможет?
— А время, внучек.
— Угу… Вот скажи, деда, ну чего ей надо, а? В монастыре я хороший был, а как узнала на кого я работаю, так сразу плохой стал. Вот нормально это?
— И не говори, внучек.
— Да не всё ли равно на кого я работаю? Ну, может и не всё, но хотя бы выслушать она меня пыталась? Нет!
— Верно, внучек.
— Сразу давай свои претензии выдвигать!
— Бабы, они такие, внучек.
— Во-во! Я же не доброй волей пошёл на службу к Кощею!
— Истинно, внучек.
— Да и не убиваю я, не граблю! Сижу с бумажками копаюсь или тут за делами присматриваю, а она сразу — «Кощей-Кощей»! – Я остановился и повернулся к деду. — И чего ты мне всё время поддакиваешь, а?!
— Могу и по заднице врезать, внучек, если понадобится.
— Мне? За что?! Я-то тебе, чем не угодил?
— А нытьём своим, внучек, — Михалыч ткнул меня пальцем в грудь. – Что ты сопли распустил, как дитя малое? Девка тебя оттолкнула? А ты борись за неё! Нужна она тебе? Добивайся!
— Легко тебе говорить…
— Легко, внучек, ох как легко. Дедушка-то у тебя никогда не любил, по девкам не страдал, серенады им под балконами не пел, так черствым сухарём и прожил жизнь.
— Ну чего ты, дед?..
— А того! – вдруг во всю глотку заорал дед. – Рыдать мне тут надумал?! Слезами обливаться?! От я дурь-то слезливую из тебя сейчас выбью! Страдает тут он! Плохо ему!
Дед стоял гневный, красный, ощетинившийся, как ёж и вдруг сник, сдулся, как воздушный шарик и тихо спросил:
— Любишь её?
— Люблю, деда.
— Ну и всё, — дед заулыбался, да так заразительно, что и у меня рот растянулся до ушей. – Значит, наша будет Варька, это я тебе внучек конкретно заявляю в натуре блин!
Я засмеялся:
— Не, деда, у Аристофана лучше получается!
— Ну, да и фиг с ним, — ухмыльнулся Михалыч.
Я уже довольно бодро зашагал в гостиницу, а дед семенил рядом и всё приговаривал:
— А ты, Федька, не дёргайся сейчас, дай Варьке-то нарыдатьси всласть. Пусть поревёт, им это полезно, а наплачется да задумается. И ты, внучек руки-то не опускай, но и сам не шибко страданиями-то увлекайся… У нас вона хлопот — непочатый край, вот и принимайся за работу, исполняй службу Кощееву.
Голос Михалыча чудесным способом успокаивал и настраивал на позитивный лад, и я всего через пару кварталов полностью пришел в себя и смог вполне трезво и ясно взглянуть на ситуацию. Ну а что, собственно говоря, такого ужасного случилось? Поругались? А кто не ругается? Как поругались, так и помиримся, а Варя, всё равно моя будет. Никому ее не отдам и ей не позволю наше счастье разрушить. И дед правильно говорит – за работу надо браться вот и отвлекусь от переживаний, а там и Варюша успокоится и я снова попробую с ней поговорить, объяснить всё.
А дед у меня молодец. Вот поженимся с Варей, я первого сына Михалычем назову.
 
* * *
 
А в гостинице меня поджидал сюрприз от Кощея. Нет не премиальные в виде мешка золота и даже не ящик коньяка, а просто вызов по колдовскому зеркальцу. Ну, на самом деле не такой уж и простой вызов оказался…
Кощея таким я еще не видел. Глаза его пылали красным адским огнём, с зубцов короны соскакивали маленькие молнии, но сам он говорил ровно, хотя и было видно, что он едва сдерживается:
— Бери Михалыча, бесовку эту, Олёну и живо ко мне. Горыныч уже ждет вас.
Вот так вот. Ни «здравствуй, Феденька», ни «По добру ли, по здорову, не обижает ли кто, кормят-то хорошо?», а сразу хватай Михалыча и на коня. На Змея то есть.
— Ваше Величество, случилось что?
— Случилось. Давай быстро, Федька.
— Да вы толком-то расскажите, Ваше Величество!
— Я тебе расскажу! – вдруг сорвался на крик царь-батюшка. – Я и тебе и всей твоей Канцелярии так расскажу, что будете у меня лететь до Уральских гор, а то и подалее! И бесам твоим рога посрубаю! Упыриху Машку твою, шаху иранскому в гарем продам! Лысую гору до основания срою! А тебя, паршивец ты эдакий, на фарш велю перемолоть и Дизелю твоему поганому скормлю!
— Да что у вас там происходит?! – тоже заорал я, испуганный не столько угрозами, сколько состоянием Кощея.
Кощей вдруг выдохнул, обмяк и тихо произнёс:
— Мент поганый, дружок твой участковый, зеркало волшебное мне расколотил…
Тьфу ты! Я думал там Лысую гору вражины какие-нибудь приступом взяли, а Кощея в кабинете обложили и он из последних сил оборону держит, горько переживая, что славной Канцелярии нет под рукой и спасти его уже некому…
— Когда это он успел? – пробормотал я удивленно.
Но Кощей услышал и снова завёлся:
— А вот это я у тебя хотел узнать, почему ты не уследил, что он ко мне намылился?! Почему не предупредил моё Величество? Разгоню я твою Канцелярию, Федька, как есть разгоню! Бесам рога пообломаю, а Машку…
— Это вы уже говорили, Ваше Величество. А Михалыч с Олёной зачем вам так срочно понадобились?
— Вези их сюда, Федька! Пущай снова яблочек наделают и участкового, мерзавца такого, напрочь со свету изведут! – Кощей вдруг утих, отвел взгляд и тихо пробурчал: — Еще и дура эта Марьянка Гороховская…
А ну понятно. Нервишки шалят у царя-батюшки. Но лететь все же придется. Как бы он там и правда, в приступе гнева дел не натворил.
— Вылетаем, Ваше Величество. Немедленно вылетаем. Только вы там того…
— Чего, того? – он настороженно глянул на меня.
— Не переживайте, Ваше Величество, нельзя вам волноваться. Вы запритесь в кабинете своём, от всех закройтесь, коньячку от нервов примите, а там уже и я прибуду.
— Заботливый какой, — буркнул Кощей и отключился.
Ну и заботливый, а что? Я и правда, переживал за Кощея. Да, злодей, да, мафиози, да, рассказывают про него всякие страсти-мордасти, но лично я ничего такого ужасного за ним не замечал. На словах-то он грозен, а на деле… Зеркальце ему разбили, обидели батюшку, а он чуть ли не с сердечным приступом уже лежит. Хотя не уверен, есть ли у него вообще сердце. Ой, да не важно! На самом деле Кощей – нормальный мужик! Я, например, ничего плохого от него не видел. Один раз только пришиб он моего Дизеля ну так и починил же!
— Слышал, Михалыч? – повернулся я к деду, сидящему на своей кровати и сосредоточенно чесавшему затылок.
Национальный местный жест, кстати. Никакое дело без него не обходится. Я тоже так уже умею.
— Слышал, внучек, — Михалыч стал запихивать в кошель разбросанные по кровати вещи. – Возвернутьси домой надоть, как бы царь-батюшка не натворил чаво сгоряча.
— Ага, — я вздохнул. – Наших только предупрежу. А Олёну, думаю, брать с собой не будем, да деда?
— Конечно, внучек. Неча ей там делать.
Я связался со своими по конференц-связи. Чудо-булавки Михалыча позволяли сделать такое.
— Мы с Михалычем срочно отбываем домой, — объявил я. – У царя-батюшки проблемы возникли, надо решать.
— Что за проблемы, мсье Теодор?
— Во, блин, в натуре…
— Я могу помочь, Федор Васильевич?
— А проблемы… — я сделал паузу и заорал: — А проблемы из-за вас, слуг моих нерадивых! Почему никто мне не доложил, что участковый к Кощею отправился?!
— Я в натуре хотел…
— Молчать! Прозевали участкового?! Совсем оборзели?! Вы что должны делать?! А что на самом деле делали?! Молчать я сказал!
Начальник я или где? Мне по долгу службы положено нагоняи подчиненным устраивать! Чего это только дед так подозрительно в кулак хихикает?
— Федор Васильевич, — раздался в голове спокойный голос Калымдая, — я с вами полечу. Сейчас подойду к вам на постоялый двор.
— Это… босс… — виновато протянул Аристофан. — Мои бойцы видели в натуре, как участковый с бабкой в ступу садились… Только типа решили мне не говорить. Реально так решили, что менты покататься поехали или там, в деревню за самогоном… Облажались мы, босс в натуре…
— Облажались, Аристофан, — подтвердил я. – Помнишь, о чем мы с тобой разговаривали? Что-то тебе эти разговоры…
— Я понял-понял, босс! – перебил меня Аристофан. – В натуре, босс, последний раз, отвечаю!
— Ладно… Следи тут хорошенько и докладывай сразу если что, понял?
— Понял, босс без базара!
— Машуль, ты за старшую остаешься.
— Не беспокойтесь, мсье Теодор, всё будет в порядке.
— Это… — я немного помялся. – Как там дела, Маш?
— Всё хорошо, мсье Теодор, рыдает, — поняла, о чем я моя умница-вампирша.
Я бы тоже сейчас порыдал, да некогда.
 
* * *
 
Когда я, дед и Калымдай добрались до полянки, надо бы, кстати, переименовать её в «Аэропорт Лукошкино», Горыныч уже нетерпеливо дожидался нас, переминаясь с лапы на лапу.
— Давайте быстрее, — прорычала правая голова, едва увидев нас. – Кощей там рвёт и мечет. Чуть голову нам не откусил. Левую.
— Ага, — подтвердила тонким голоском левая голова. – Злой, как в тот раз, когда индийскому радже Будапудрамхабхе ларец с алмазами в шахматы продул.
— Грубый ты, Горыныч, — посетовал я, карабкаясь ему на спину. – Даже не поздоровался.
— Ну и здравствуй, Статс-секретарь. Что теперь тебе легче стало? Полетели!
Нервные все какие-то сегодня…
До Лысой горы мы добрались быстро. По пути Горыныч сказал нам, что он совсем не в курсе, что происходит, но во дворце суета, шум, все носятся как угорелые.
Мы опустились на дорогу, упирающуюся в большие ворота, перекрывавшие путь вниз во дворец и только когда я сполз с Горыныча, заметил, что поляна перед дворцом кардинальным образом изменилась. С обеих сторон дороги земля была разделена на ровные участки и на участках этих, сосредоточенно копошилось несколько десятков скелетов, усердно копая грядки. Грядки?! Кощей, что, в наркобизнес решил податься, под коноплю пространство расчищает?
В самом дворце дела обстояли еще хуже. Скелеты, бесы и прочая нечисть носились по коридорам и залам, как Кощеем укушенные. Четверо рыцарей-зомби, личных гвардейцев царя-батюшки, вешали на стену громадный гобелен, на котором прекрасная дева надевала на голову стоящего перед ней на одном колене рыцаря, венок из цветочков. И где это они откопали такой кошмар?
Три полные поварихи Иван Палыча сидели в ворохе разноцветных рулонов ткани и что-то там увлеченно шили, оживленно щебеча.
— Занавесочки, — поклонились они в ответ на мой ошарашенный взгляд.
Какие занавесочки?! Да тут и окон-то отродясь не было!
Логики в происходящем я не видел и это сильно пугало. Например, вдоль одного из коридоров бежала вереница скелетов, тащащих резные стулья. А параллельно им, только в обратную сторону, неслись бесы и тоже со стульями, только немного другой формы.
Открыв от изумления рты и вертя головами во все стороны, мы наконец-то добрались до нашей Канцелярии.
Дизель встречал нас у дверей, радостно подпрыгивая на месте. Я похлопал его по плечу, вручил варежки, специально припасённые для него в Лукошкино и шагнул в кабинет. Бес-пенсионер Долиросентабилус ждал нас посреди кабинета, держа за лапки Тишку да Гришку. Те, завидев Михалыча, вырвались и тут же вскарабкавшись деду на плечи, что-то жалобно заверещали.
— Что тут происходит, Долби? – устало спросил я у ветерана бесовского движения.
— Не ведаю, начальник, — прохрипел бес. – Все как дурмана обожрались, да носятся туды-сюды, туды-сюды, туды-сюды…
Пенсионера, похоже, заело. Не успел я остановить эту старую граммофонную пластинку, как дверь заскрипела, отворившись, может на полметра и в Канцелярию заглянула настороженно озирающаяся голова Кощея.
…туды-сюды, — в последний раз пробормотал Долби и шмыгнул между ног Кощея в коридор.
— Марьянки нет? – шепотом спросила голова.
Мы переглянулись, а царь-батюшка убедившись, что мы тут одни, резво заскочил в Канцелярию, захлопнул дверь, задвинул засов, подпёр дверь стулом и тяжело пыхтя и отдуваясь, поволок к двери наш большой стол.
— Ваше Величество!
Мы кинулись к Кощею и пока я, ухватив его за костлявую руку, оттаскивал от двери, Михалыч с Калымдаем вернули стол на место.
Кощей как в тумане машинально опустился на лавку, взял большой бокал коньяка, предусмотрительно выставленный Михалычем перед ним, покрутил его в пальцах и, вздохнув, медленно опрокинул коньяк в себя. Взгляд из затравленного потихоньку становился просто настороженным, а когда из настороженного он преобразился в откровенно усталый, мы облегченно вздохнули.
— Ваше Величество, — осторожно спросил я. – Что у вас тут происходит? Вы что, из-за зеркала так расстроились?
— Да пёс с ним, зеркалом, Федь, — Кощей пощелкал пальцами и Михалыч снова набулькал ему в бокал. – У меня этих зеркал еще пять штук в кладовке пылятся.
— Царевна?
— Она, — кивнул Кощей и вдруг взревел: — Дура!!!
Но тут же, спохватившись, захлопнул рот костлявой ладонью, а потом, оглядевшись по сторонам, продолжил полушепотом:
— Как есть дура, Федь. И я – дурак. Вот за каким мне потребовалось её сюда тащить, а?
— Не знаю, Ваше Величество, — пожал я плечами. – Наверное, какие-то грандиозные злодейские планы у вас были.
— Она, Федь, совсем чокнутая, — продолжал жаловаться Кощей. – Я, говорит, чувствую в тебе душу светлую, нежную и ранимую. Просто мол, оболочка у тебя тёмная не даёт душе проявить себя, доброту показать. Прикинь, Федь!
— Да уж…
— Я, говорит, всё для нашего счастья сделаю, суженный ты мой, — Кощей судорожно глотнул из бокала. – Окружу, говорит, тебя заботой и лаской, а дворец мы, мол перекрасим в светлые тона, всю обстановку поменяем и она, обстановка эта, будет очень благотворно влиять на тебя, рыцарь ты мой.
Кощея передернуло.
— И до конюшни даже моей добралась, Федь. Всех твоих жеребцов вороных, говорит, выгоним, а заместо их беленькую лошадку заведем. И должен я буду на этой лошадке, каждый день на подвиги выезжать, а к ужину домой возвращаться в её нежные объятия и непременно с головой дракона подмышкой.
— Ужас, — посочувствовал я.
А вот такой у нас Кощей. Я же говорил, зря из него злодея делают. Ему царевну эту удавить, что муху с короны смахнуть, а он вот, сидит у меня от царевны прячется да коньяком с горя наливается.
— Ты как хочешь, Федор Васильевич, — заявил вдруг Кощей подымаясь и допивая коньяк, — А Марьянку эту из дворца мне напрочь убери. До завтра тебе срок.
И Кощей покинул нас, предварительно повторив свои действия, только в обратном порядке: отодвинул стул, осторожно оттянул засов, без скрипа приоткрыл дверь, высунул в коридор голову, покрутил ею во все стороны и исчез.
— Вот же шаромыжник старый! – хихикнул вдруг дед. – И бутылку с собой упёр!
 
* * *
 
Я до вечера просидел у себя в Канцелярии, не рискуя выходить и совершенно не желая видеть того кошмара, что устроила во дворце эта Марьяна.
Калымдай же, ускользнул сразу за Кощеем, но вскоре вернулся, улыбаясь и мотая головой:
— Я лучше с вами побуду, Федор Васильевич. Ох и с размахом же действует царевна! Упаси боги такую жену себе получить.
— Что еще она там натворила?
— Я далеко не стал ходить, но бухгалтерия, к примеру, сидит счета составляет, расходы на балы и приёмы подсчитывает. Агриппина Падловна злая до изнеможения, зубами скрипит, но ослушаться будущую царицу не решается.
— Да ну, не будет у нас царицы, Калымдай. По крайней мере, уж точно не Марьяна.
— Я знаю, Федор Васильевич, — улыбнулся Калымдай. – А вот Агриппина Падловна не знает.
Вскоре и дед решился на вылазку. Дело шло к ужину, а морить же голодом Феденьку никак нельзя, вот и рванул Михалыч перебежками на кухню, прикрываемый с боков своими бесенятами.
— Иван Палыч расстроены до невозможности, — делал доклад дед, расставляя с помощью бесенят тарелки и подносы с едой по столу. – Марьянка ента и до кухни добралась. Велела всё сало изничтожить, мясо — волкам в лесу скормить, да собственноручно меню всем расписала. Бесов, говорит, капустой кормить квашенной, а Кощея для просветления духа — морковкой. Кощея — морковкой! Представь только, внучек!
Я только покачал головой, разламывая ложкой вторую котлету.
— А сама, между прочим, — дед подвинул мне под руку, толсто нарезанную копченую грудинку, — Иван Палыч сказали, что уходя, стащила с кухни круг колбасы да каравай хлеба.
— Да ну её, дед… А что там в миске закрытой? Бульон с сухариками? А чего ты его от меня отодвигаешь? После пирога с ливером? Вместе с пирогом? Ну ладно, давай.
— Ну что, Федька, — вдруг ехидно хмыкнул дед. – Не передумал ишо ремонт свой в Канцелярии устраивать?
— Передумал, деда, — засмеялся и я. – Как я посмотрел сегодня, что во дворце творится, как представил, что такое и тут будет…
— Вот и молодец-огурец! Вот, кстати и огурчики-то соленые к ветчине твоей ох и хороши будут!
А после ужина оказалось, что исчез Кощей. Хорошо не до ужина, а то бы аппетит точно испортил. Ну да, вот так просто взял и удрал и от царевны и от проблем. Хорошо царям, а мне теперь за него отдуваться.
Уселись мы чинно за столом и стали втроём думать, как наказ Кощеев выполнить, царевну из дворца прогнать. Уселись, задумались и точно бы нашли решение, если бы наши раздумья не перебила Маша, вызвав меня через булавку:
— Мсье Теодор, как у вас дела? Как монсеньор Кощей? Мы волнуемся…
— Да всё в порядке, Маш. Царевна лютует, свои порядки наводит, а царь-батюшка, в глубокой депрессии свалил на нас весь дворец, да и сам куда-то свалил.
— И у нас веселье, мсье Теодор.
— Ну а как же без этого? И что теперь в Лукошкино творится?
— Меч нашелся, мсье Теодор.
— Да ты что! И где же он был?
— У дьяка Филимона Груздева. Помните такой мерзкий, сухой, как ваша рыбка вобла, совершенно отвратительный тип с писклявым таким…
— Я помню его, Маш, помню. И где же он его обнаружил, интересно знать?
— Неизвестно, мсье Теодор, но участковый уже забрал и меч и дьяка к себе в отделение…
— Как так? Участковый же мертвым считается?
— Вы долго меня перебивать будете, Теодор? Я вам так ничего и до утра рассказать не успею.
— Молчу, Маш, извини. Рассказывай.
— Участковый, мсье Теодор, представился…
— Ишь, ты… Помер всё-таки? – влез дед, подключившись к нашему разговору.
— Теперь вы, дедушка Михалыч? – возмутилась Маша. – Вот ничего вам больше не скажу!
— Всё-всё, Машуль, мы больше не будем.
Маша обиженно посопела немного, а потом протянула:
— Хорошо. Только вы оба должны мне будете! И, кстати, мсье Теодор, а где там мой мешок яблок?
— Ох, Машуль, не до яблок нам сейчас, но куплю я тебе их, не переживай. Ты же меня знаешь.
— Вот в том-то и дело, что знаю… Хорошо, слушайте. Участковый представился народу, мсье Теодор, компрене ву? Представился народу в виде ангела. Нацепил крылья самодельные и на бабкиной ступе прямо в толпу горожан и спустился, будто бы с небес.
— И что, кто-нибудь в это поверил?
— А как же, мсье Теодор. Народ любит чудеса.
— Получается теперь и участковый жив, да и меч у него?
— Так и получается, мсье Теодор.
— Ладно, Маш, спасибо. Что-нибудь еще?
— Что-нибудь еще, мсье Теодор — это долгий рассказ о несчастной девушке, которая горюет у окошка и страдает от любви к своему шевалье с которым она в разлуке, а шевалье тот, между прочим, так и не купит никак одной очаровательной мадмуазель всего-то одного мешочка…
— Всё-всё, Маш, я всё понял, отбой.
— Что с ентой Марьянкой думаешь делать, внучек? – вернулся к обсуждению дед.
— Гнать её надо отсюда, понятно. Только, нельзя же и в самом деле взять и выкинуть девушку из дворца да в лес, волкам на радость? Хотя…
— В Лукошкино её отправить надо, Федор Васильевич, — предложил Калымдай.
— Надо, — согласился я. – Только как? Горыныча ей показывать совершенно не хочется. Да и попробуй, заставь её на Горыныча залезть…
— Да ить и вообще, нехорошо как-то получается, — задумался дед, подавая сигнал бесенятам чтобы ставили самовар. – Енто мы с поклоном к Гороху заявимси мол, забери ты от нас Христа ради сестричку свою?
— А ведь верно, деда, — я подставил кружку под носик самовара. — Престиж свой уроним.
— А давайте мы за царевну выкуп потребуем, Федор Васильевич? – загорелся Калымдай.
— Мешок яблок, а потом его Маше отдадим?
— С мадмуазелью Марселиной, это вы сами разбирайтесь, — засмеялся майор. – А мы можем потребовать и что-нибудь более существенное.
— Мешок золота и фирменную наливку Гороха?
— Дурень ты, Федька, — щелкнул меня по лбу Михалыч. – Меч.
— Сам ты… С мечом я и без царевны знаю как разобраться, есть у меня одна идея.
— Ух, какие тайны у тебя, внучек завелися! Ты давай идеи свои прямо вот сюда на стол перед нами и выкладывай, а мы вместе и обмозгуем. Ить один ум-то хорошо, а три, сам знаешь, небось. Или ты уже не доверяешь соратникам своим?
— Да ну тебя, Михалыч. Ну чего ты тут страсти Мадридского двора разыгрываешь? С участковым просто, когда в монастыре разговаривали, я договорился, что если меч ему в руки попадет, то он мне сообщит о свойствах его волшебных. Если узнает про эти свойства, конечно. А там уже Кощей сам пусть решает, нужен такой меч или нет.
— Вот и все тайны, внучек, — развел руками дед. – А ты тут выкаблучивался, цену себе набивал!
— Если нам ничего в качестве выкупа не надо, — сказал Калымдай, посмеиваясь над нашими переругиваниями с Михалычем, — можно упростить немного жизнь участковому.
— Это как? – оживился я.
— Потребуйте, Федор Васильевич у Гороха голову его разлюбимого участкового за царевну. Тогда участковый точно сам явится для обмена. Только не от себя требуйте, а от Кощея-батюшки.
— А что? – согласился я. – Хорошая мысль. Я сейчас письмо набросаю, а дед к Кощею в кабинет сходит за большой печатью.
— А чаво сам сходить не хочешь, внучек? – заухмылялся дед. – Заодно и с дружком своим Гюнтером поздороваешься да по-братски облобызаешь его. А может и не по-братски, енто уже как у вас там дело пойдет.
— Да иди ты, дед знаешь куда?!
— Знаю, внучек. К Гюнтеру, — и дед, хихикая, вышел из Канцелярии.
Письмо я составил быстро, я уже наловчился. Через Канцелярию много бумаг Кощеевых проходит. Да и сложного там ничего не было. Так мол, и так, Горох-пьянчуга, отдавай мне, разужасному и очень злодеистому, голову участкового своего, а не то — мой меч, да Марьянкина голова с плеч. Жду на закате на Калиновом мосту, с любовью, Кощей. Дата, подпись и дело в шляпе.
Ну не с любовью, конечно, это я пошутил. А Калинов мост — это тут такое почти официальное место встреч всяких противоборствующих сторон. Его все знают. Опять же от Лукошкино недалеко, да и Горыныч сможет поблизости приземлиться. Хотя мы же решили, что Горыныч для перевозки не подойдет. Ну вот, снова проблема.
А вот проблему с мечом мы все же решили. Я даже загордился собой, какую я мысль хорошую за хвост ухватил.
— Дед! – вскочил я на ноги, едва мы только отправили ворона с письмом к Гороху. – А я знаю, кто нам поможет с мечом разобраться!
— Стой, внучек, молчи! Ежели ты знаешь, то и я сейчас попробую догадаться.
— Давай, дед, дерзай, — ухмыльнулся я.
— Бабка милицейская… — задумчиво протянул дед. – Ента могёт. Только нам она точно помогать не будет.
— Не она, дед, — я отхлебнул чай из большой кружки.
— Сам знаю, что не она, — вяло огрызнулся дед. – Горыныча потиранить? Он вечно в чужедальных краях шляетси, может и слыхал что… Да нет, он больше думает, как бы пузо своё ненасытное набить…
— Может быть — мадмуазель Марселина? – подключился и Калымдай. – Она вполне могла в старинных рукописях европейских что-нибудь прочитать…
— Не, майор, — дед подпихнул ко мне ватрушку. – Машке делать больше нечего, как в старых бумагах копаться? У неё одни амуры в голове.
— Сам Горох должен знать! – Калымдай перехватил у меня ватрушку и лихо располовинил её выхваченным из-за сапога ножом.
— Знал бы, так давно уже участковому сказал, — парировал дед.
— Сдавайтесь, — прочавкал я, спешно жуя ватрушку. С этими отгадчиками и голодным легко остаться.
Дед скрутил кукиш, Калымдай покачал головой, а бесенята вытащили у него из-под руки половину ватрушки и утащили под стол.
— Ну не Кощей, понятно, — Калымдай заглянул под стол и вздохнул.
— Ха! – вскочил дед и наставил на меня палец. – Лиховид!
— Так не интересно, — надулся я, — ты же уже мысли мои читаешь.
— Звали штоль? – показалась из стены голова древнего колдуна.
— Подслушивал опять? — прищурился дед.
— Да больно надо было, — проворчал колдун, вылезая полностью из стены и зависая под потолком. – А девка моя где?
— Какая девка? – не понял я сразу. — Олёна? А она, Лиховид Ростиславович на ужасно важном и опасном задании сейчас.
— Смотри! – погрозил пальцем колдун – Загубишь мне девку — прокляну!
— Лиховид, слыш-ка, — коварно протянул Михалыч. – Мне тут внучек не верит, что ты про все чудеса на свете знаешь. Я ему и так и сяк мол, Лиховид у нас – знатный колдун, всё знать должон, а он не верит и всё тут.
— Нет ну почему же, — подключился и я. – Верю, конечно, только всё равно сомневаюсь. Всяких штучек колдовских на свете видимо-невидимо, просто невозможно всё помнить. Да еще и в таком почтенном возрасте. Вам сколько лет-то Лиховид Ростиславович?
Колдун запыхтел, зафыркал:
— Молод ты ишо мне такое говорить! Много я помню, а что не помню, так на то книга есть колдовская!
— Ой, да ладно, — засмеялся я. – Да никакой книги не хватит всё на свете описать! Или у вас книга с Эйфелеву башню? Как вы её читаете тогда?
— Как надоть, так и читаю! – огрызнулся Лиховид. – А тебе, неучу малолетнему, про то и знать не надо.
— Ну да, ну да, конечно, — продолжал смеяться я. – Я тоже могу сказать, что у меня книга есть, в которой все-все чудеса на свете рассказаны. Захочешь, эдак ну, например про меч-кладенец всё вызнать, откроешь книжечку и читаешь! Смешно, дедушка Лиховид! Это вы смешно рассказали и в цирк ходить не надо.
— Ах, ты!.. — возопил Лиховид и добавил еще несколько слов, совершенно мне не известных, но по смыслу вполне понятных.
— Слышь, Ростиславыч, — добил его дед. – Ты не напрягайся, а то лопнешь. Ну, загнул маленько, с нами, стариками такое бывает. Неча тут стыдиться.
— Ах так?! – заорал старый колдун, смешно тряся длинной бородой. – Стойте здесь, неверы малахольные, я молнией обернуся и увидите у меня тогда!
Он втянулся в стену, а мы дружно переглянулись и хихикнули.
Вернулся Лиховид Ростиславович и правда, быстро. В руках он держал огромный, знакомый мне уже по восстановлению Дизеля призрачный фолиант и гневно потрясал им в воздухе.
— Вот! – продолжал надрываться он. – Видали?! Вот то-то же!
— Ну, книга, — зевнул я. – Мало ли на свете книг? Может у вас там анекдоты фривольные времён Римской империи или вообще — сказки для детей детсадовского возраста.
— Сказки?! А ну говори, отрок нерадивый, про что тебе обсказать?
— Да ладно вам, дедушка Лиховид, — примиряюще улыбнулся я ему. – Верю, верю я вам.
И я демонстративно подмигнул Михалычу.
— Говори! – завизжал колдун.
— Ох, ну хорошо. Ну, давайте, расскажите нам, вот хотя бы про этот меч-кладенец, о котором мы только что говорили.
— А вот и скажу! — заявил Лиховид и начал листать страницы, бормоча себе под нос: — Меч Архангела Михаила… это не тот… Меч Артура… а енто хто такой? Меч Роланда какого-то… вот же имечко придумали… Меч Масамунэ… китаец что ли, али японец какой? Ага! Вот! Меч-кладенец обыкновенный!
— Да ладно, — хмыкнул я. – И что же там всё-всё про него написано?
— Всё-всё, — важно подтвердил колдун. – Вот смотри… так… Бова-королевич… Ага помню этого охальника… Что тут еще? Змей какой-то… Башку Змею снёс под корень…
— Ну-у, дедушка… — разочарованно протянул я. – Про Бову-королевича и его битву со Змеем это у нас даже дети малые знают… Я же, и говорю – точно книжка со сказками!
— А чего же тебе еще надоть?!
— Так если бы там что-нибудь колдовское было в этой вашей книге. Ну, про меч, к примеру заклятие или еще какое колдунство, а так… Я тоже могу любую книгу открыть и сказку рассказать.
— Ага! – торжествующе заорал Лиховид. – Есть такое колдунство в моей книге! Вот… сейчас… Ага!
Лиховид старательно вглядывался в книгу, а потом торжественно зачитал:
— А ежели тебе надобность в мече возникнет, то должон ты… тут чёй-то плохо видно, клякса какая-то… ага, вот… сказать слово колдунское тайное и произносится оно ГЕОНЕГОНЕ! Понял?!
— Чего-чего? Как-как произносится? – я приложил руку к уху, а Михалыч тем временем поспешно строчил на обрывке бумаги, стащив карандаш с моего стола.
— Геонегоне! – торжественно повторил Лиховид.
Михалыч украдкой кивнул, а я облегченно выдохнул.
— Был не прав, Лиховид Ростиславович. Искренне прошу прощения, что не поверил вам сразу. Очень рад, что удалось разрешить наш спор, причем в вашу пользу со счетом 1:0. На том разрешите откланяться — пойду рыдать в подушку и учить хорошие манеры обращения со старшим поколением. До свидания дедушка.
— Чаво?
— До свидания, говорю, дедушка Лиховид! Вы победили, впрочем, как всегда и мы тоже, как всегда гордимся вами. До свидания! Заходите как-нибудь на чай, когда мимо пролетать будете, а нам сейчас пора — дела у нас.
Старый колдун рассеянно потоптался в воздухе, пробурчал «Вот то-то!» и всосался в стену. А я кинулся к Михалычу:
— Записал?!
— А то!
— «Геонегоне», — прочитал я по бумажке. – И что это значит? Белиберда какая-то…
— Всё в порядке, внучек, — отобрал у меня бумажку Михалыч и запрятал в кошель. – Тайное слово и должно быть таким, чтобы его никто не знал и даже случайно произнести не мог.
— А ну да, логично в принципе — как пароль в компьютере. А как им пользоваться этим словом-то?
— Да как обычно, — пожал плечами дед. – Смотришь на колдовскую штучку или думаешь о ней, а сам слово говоришь только громко и понятно.
Осталось теперь заучить слово наизусть. Но я на всякий случай вытребовал бумажку у Михалыча и списал себе на листочек это слово, тщательно перепроверяя каждую букву.
И всё. На большее сил у нас не хватило, да и ночь уже близилась к полуночи, и мы отправились баиньки, а Калымдаю постелили на диване в кабинете.
 
* * *
 
Утром меня разбудил Дизель, но я даже не рассердился, тем более что Калымдай, приподнявшись с дивана, сразу же шикнул на него.
Завтракал я очень рассеяно, в голове никак не мог сложиться чёткий план дальнейших действий. Калымдай с дедом посматривали на меня пока, наконец, дед не выдержал:
— О чем, внучек пригорюнился? Чего буйну голову, чуть ли не в миску с киселем повесил? Выкладывай как на духу, что тебя печалит? Ежели каверзу какую затеял — пороху там Гюнтеру в портки напихать и поджечь, али в бухгалтерии сейф с зарплатой упереть, то и нам скажи с майором. Нам тоже позабавиться охота.
— Да не, деда, просто никак не соображу, как мы эту встречу проводить будем. Как Марьяну туда доставим?
— Раз на Горыныче не хочешь, — дед отобрал у Тишки, а может и у Гришки стащенный с тарелки пирожок и положил его обратно, — тогда надо обратно так же вести, как и сюда.
— Фон Паулюсуса запрячь на это дело?
— Почему бы и нет, Федор Васильевич? – Калымдай тайком стащил с тарелки тот же пирожок и опустил под стол. – У него уже опыт есть. Посадит царевну вместе с собой на коня да отвезет.
— Ну, допустим, — я прислушался к чавканью из-под стола, вздохнул и через силу засунул следующий пирожок себе в рот, хотя уже и некуда было. – А мы как к тому мосту доберёмся? На Горыныче?
— Можно и на Горыныче, — согласился дед. – Только куда мы твоего коня денем? На Горыныче его точно не перевезти.
— Какого моего коня? Ты о чем, дед?
— Ну а как ты хотел, внучек, чтобы Кощей пешком на такую встречу заявилси?
Калымдай одобрительно кивнул и потащил с тарелки следующий пирожок.
— А при чем тут Кощей? – я поспешно подвинул тарелку к себе. – Он что, объявился?
— Не, нету его, злодея нашего, — покачал сокрушенно головой дед. – Тебе заместо его придется ехать.
— Ну, мы так и планировали, — пожал я плечами. – Схожу, отдам участковому Марьяну и назад. А при чем тут конь?
Мы с дедом непонимающе смотрели друг на друга, но тут вмешался Калымдай:
— Я, кажется, понял причину вашего замешательства, Федор Васильевич. Вы должны будете не просто отдать царевну, но и усиленно изображать из себя Кощея-батюшку.
— Да ну на… Зачем?
— Ты что, внучек? — удивился дед. – Там же народу знаешь, сколько будет? Туда полгорода зевак одних только набежит. Только Кощей может переговоры вести, а тебе не по чину.
— Верно, — подтвердил Калымдай, чеша между рожками высунувшего из-под стола голову Тишку. Или Гришку. – Вам, Федор Васильевич придется и доспех парадный, царский одеть и обязательно верхом на встречу явиться. Иначе нельзя.
— Вот же… А может ты, Калымдай, вместо меня…
— Федька! – рявкнул Михалыч. – Что ты тут мнёшься, как девка на первом свидании? Кому еще, как не тебе с участковым встречатьси?
Ну, верно конечно. Доспех напялить мне помогут, ладно, хотя и жарко, наверное. Но конь? Нет, коней я много раз видел и в фильмах, да и тут, в Лукошкино их хватает, но ездить самому на них еще не приходилось.
— Дед, — честно признался я, — я про коней знаю, что к ним спереди подходить надо, что падать с них больно и что одной капли никотина достаточно, чтобы свалить эту зверюгу. Ну, еще что от работы они дохнут, вот и всё.
— Это не беда, Федор Васильевич, — заявил Калымдай. – Я вас быстро езде обучу.
— Ну, можно попробовать, — неуверенно протянул я. – Времени у нас еще несколько часов есть.
— Вот и ладно, внучек, — дед стал собирать тарелки и миски. – Иди тогда на конюшню с лошадкой своей познакомься, а я пока приберу тут.
— Погодите, — остановил я их. – А прибалт наш, фон Паулюсус, где?
— Да у себя, небось, в гостевых комнатах и дрыхнет, — пожал плечами дед. – А что ты, внучек затеял?
— Надо царевну ему на руки сдать — пусть сторожит. А то с её гениальными идеями еще умотает куда-нибудь, лови её потом по окрестностям. Да и вообще, хватит ей тут командовать, переводим её в разряд почётных пленниц.
— Я не пойду, — тут же открестился дед. – Мне еще Тишку да Гришку купать надо.
— А я лошадку пойду вам седлать, Федор Васильевич. А с царевной вы уж сами, сами…
— Ну, спасибо, помощнички… Дед, да ты просто к Гюнтеру сходи и скажи пусть велит прибалту Марьяну связать да сторожить у себя до выезда.
— Давайте я к Гюнтеру схожу? – предложил Калымдай и дед одобрительно кивнул головой.
Калымдай убежал, дед остался возиться по хозяйству, ну а я поплелся на конюшню, как эти садисты сказали — знакомиться с лошадкой.
 
* * *
 
Лошадкой это чудовище можно было назвать только с сурового перепоя.
Робко стоя на входе в конюшню, я с опаской, да, что там – с ужасом рассматривал громадного черного жеребца, невероятно злющего на вид, недовольно фыркающего и топающего копытом размером, наверное, с тарелку.
Это мне на него залезать надо будет?! А потом еще и ехать?! Да у него в пасти моя голова запросто поместится! А зубищи вон огромные какие!
Но делать было нечего, и я сделал один шажок к этому монстру, другой, но тут конь повернул голову, услышав шелест кроссовок о сено и я в испуге замер. Конь как-то близоруко прищурился, пытаясь рассмотреть смельчака-самоубицу, решившегося подойти к нему, потом удовлетворенно кивнул огромной головой и сказал:
— Добрый день.
— Э-э-э… А? Что?
— Я говорю – здравствуйте, — как маленькому ребенку пояснил конь, а потом прищурился сильнее. – Господин Статс-секретарь, если я не ошибаюсь? Уж простите — стоите вы так, что лица разглядеть не могу, да и зрение у меня давно уже не такое хорошее как ранее.
— Ну-у… да… я, это — секретарь… да, — промямлил я. – А вы что, говорящий?!
— Вы даже и не представляете, Федор Васильевич, как я устал от этого вопроса, — вздохнул конь. – Конечно, я понимаю — простому обывателю сложно понять, что бывают различные виды среди нашей разнообразной фауны, даже говорящие, но это так утомляет…
— Ой, простите… Это волшебство такое, да?
— Любую жизнь на нашей великолепной планете можно назвать чудом или волшебством, как вы выражаетесь, Федор Васильевич. Но в случае с вашим покорным слугой, думаю волшебство, как научный, пусть даже — полунаучный фактор, вряд ли имеет место быть. Я склонен полагать, что обретение дара речи моими далекими предками, скорее обусловлено банальной мутацией в эволюционном процессе.
— Да откуда вы, чёрт возьми, можете знать такое в этом средневековье?! – взорвался я. – Эволюция, мутация!? Откуда?!
— Федор Васильевич, голубчик, — укоризненно покачал головой конь, — ну что же вы кричите? Нельзя так. Вы представляете, какому стрессу при этом подвергается ваш организм?
— Ничего не понимаю… — я бессильно опустился на кучу соломы.
— Рад буду объяснить, – конь застенчиво поковырял подковой деревянный пол. – Тем более что я давно уже лишен удовольствия общаться со столь интересным собеседником как вы, господин Статс-секретарь. Не многие, знаете ли, — добавил он с горечью, — изъявляют желание поболтать с конём.
— А как вас, простите, зовут?
— Это вы меня простите, Федор Васильевич, мне следовало представиться ранее. У меня, как вы понимаете, было множество кличек, но при рождении я был одарён моими родителями гордым именем Максимилиан, коим и Его Величество Кощей предпочитает называть меня, — конь галантно шаркнул копытом.
— Очень приятно.
— Вы и представить не можете насколько мне приятно свести наконец-то знакомство со столь знаменитым и, не побоюсь этого слова – уникальным придворным нашего Государя.
— А откуда вы всё это знаете? Ну, про мутации и вообще?
— Исключительно из книг, господин Статс-секретарь.
— Я всё равно не понимаю, — замотал я головой. – Откуда в книгах этого времени могут быть такие знания?
— Совершенно верно, — кивнул громадной головой конь. – Современные книги – не более чем сборники пересказов библейских легенд, различные церковные наставления и, значительно реже — поэзия и довольно примитивные художественные опусы. Мне же посчастливилось ознакомиться с трудами древних авторов, в которых и удалось почерпнуть те крупинки знаний, коими я сейчас и располагаю.
— А в тех древних книгах, откуда могут быть знания о той же мутации?
— Ну, Федор Васильевич, — укоризненно вздохнул конь, — не хотите же вы сказать, будто считаете нашу цивилизацию единственной в этом мире?
— Вы про пятое измерение? Или инопланетян?
— Такие теории тоже существуют, — согласился конь. – Только лично я предполагаю, что на нашей матушке-Земле, за сотни и сотни миллионов лет существования, возникали и не раз, вполне развитые цивилизации. Однако достигнув определенной стадии своего развития, эти цивилизации гибли, скажем, от различных природных катастроф или взаимного истребления, которым славится, уж простите, ваш вид. И даже вероятность инопланетной агрессии, думаю, не стоит отвергать. Как бы то ни было, но очередная цивилизация скатывалась вниз до примитивнейшего уровня, а то и вовсе исчезала. Но на её месте возникала следующая цивилизация, и процесс начинался вновь.
— А все эти книги с этими невероятными знаниями…
Конь кивнул:
— Жалкие крупинки знаний, чудом сохранившиеся для последующих поколений.
— Офигеть…
— Можно использовать и такое слово, — согласился конь, хотя я предпочитаю – удивительно.
Я только сейчас заметил в стороне множество книг, выстроенных ровными стопками.
— А как же вы страницы перелистываете копытами? Ой, извините.
— Никаких извинений, Федор Васильевич, вполне уместный вопрос. Видите ли, при надлежащем терпении мне удалось договориться с одним из скелетов, выполняющих тут санитарные работы и он, когда понял мои запросы, не отказал мне в помощи.
— Федор Васильевич? – раздался голос Калымдая из коридора. – Вы тут?
— Тут! — заорал я в ответ. – На конюшне! С лошадкой знакомлюсь…
— Не заболтал вас тут Макс? – спросил Калымдай, заходя в конюшню. – Здорово, старый чертяка! Живой еще? Копыта не отвалились?
— Здравствуйте, господин майор, — ответил конь и грустно взглянул на меня мол, видите, с кем мне приходится иметь дело?
— Вы, Федор Васильевич, — посоветовал Калымдай, — много воли этому жеребцу не давайте, а то он часами может нести свою ересь про древние цивилизации. Рассказали уже ему о сегодняшней операции?
— Ох, не успел еще, — виновато пробормотал я. – Заговорились…
— Во-во, — подтвердил Калымдай, — это он может. Слушай внимательно, Максик. Сегодня ближе к вечеру господину Статс-секретарю надо быть у Калинова моста. Ты знаешь, где это.
Конь грустно кивнул.
— Отвезешь Федора Васильевича своими особыми тропами, часа за три-четыре, думаю, доберешься. И имей в виду — операция опасная, береги командира как себя, любимого.
— Не беспокойтесь, господин майор, я позабочусь о Федоре Васильевиче.
— Ну и отлично. А сейчас седлаемся и пошли на тренировку.
 
* * *
 
Я несся на громадном вороном жеребце по широкому дворцовому коридору, в панике вцепившись руками в гриву. В глазах сверкали искорки, надо понимать, это факелы на стенах мелькали, исчезая позади, а встречный воздух силился выбить меня из седла. Меня сковало от ужаса, и я старался не смотреть ни вниз — на деда, шаркающего впереди, ведущего Максимилиана на поводу, ни на Калымдая — идущего сбоку и неодобрительно качающего головой.
Конская пытка продолжалась уже минут пятнадцать и я успел отбить себе зад, два раза сверзиться на гранитный пол, один раз прикусить язык и почти охрипнуть от мата. Дед с Калымдаем тоже охрипли, только от хохота.
— Де-ед, — проорал я, подпрыгивая в седле, — ну-его-на-фиг-да-вай-на-Го-ры-ны-че-по-ед-ем-м-м-м-м-м-м-ой!
Я снова прикусил язык.
Мои мучители остановили Максимилиана, переглянулись и сокрушенно покачали головами.
— Блин, — проворчал я, не решаясь отпустить гриву, — если я еще с полчасика так покатаюсь, то зад у меня станет такой мозолистый, что никакой Гюнтер страшен не будет.
— Ить может и прям на Горыныче? – спросил дед у Калымдая, но тот только вздохнул.
Жеребец вдруг всхрапнул:
— Игнатий Михайлович, отдайте поводья господину Статс-секретарю, а вы, господин майор, отойдите к стене и не мешайте.
— Ты чаво задумал, колбаса завтрашняя? – не спешил расставаться с поводьями дед.
— Вы, Федор Васильевич, — не обращая внимания на деда, повернул ко мне голову конь, — просто расслабьтесь и не старайтесь помочь мне. Я уже оценил ваш вес, объём и центр тяжести и думаю способен обеспечить вам вполне комфортную поездку.
— Не уронишь? – я вдруг поверил ему.
— Не извольте сомневаться, просто сидите спокойно и держите поводья в руках.
— Беги, майор на кухню, — обратился к Калымдаю дед, вручая мне поводья. – Скажи Иван Палычу — пусть начинает пирожки для поминок готовить.
Калымдай снова покачал головой и отошел к стене.
— Сначала, Федор Васильевич, мы шагом пойдем, — предупредил меня Максимилиан, трогаясь с места.
— Мама! — согласился я, напрягаясь изо всех сил.
— Весьма польщён сравнением с вашими ближайшими родственниками, но напрягаться, господин Статс-секретарь, не надо. Расслабьтесь. Расслабьтесь же, Федор Васильевич. Не надо так сильно сжимать меня коленями. Просто расслабьтесь… — Максимилиан вздохнул и вдруг рявкнул во всю свою лошадиную глотку: — Расслабься, балласт!!!
 Я икнул и… расслабился.
Под чутким руководством Максимилиана ехать оказалось вполне удобно. Я уже не подпрыгивал в седле с каждым его шагом, а так, лишь слегка покачивался причем, без всяких там опасных наклонов в сторону и мы довольно комфортно добрались до конца коридора и развернулись обратно. Я еще не ощущал себя опытным ездоком, но и ковбоем, порхающим над диким жеребцом во время родео, тоже перестал себя ощущать.
 — Очень хорошо, Федор Васильевич, у вас отлично получается, — обрадовал меня Максимилиан. – А теперь мы начнем двигаться несколько быстрее. Это такой быстрый шаг или, если хотите, медленный бег. Называется – рысь.
— А давай! – мне начинало нравиться кататься на Максимилиане.
Он перешел на эту самую рысь и это тоже оказалось вполне комфортно.
— Отлично, — одобрил он меня. – Только для вашего же удобства спину держите ровной и не делайте телом никаких движений, а вот ноги и, извините уж, бёдра — максимально расслабьте, пусть они двигаются в такт с моей спиной.
Я старался, как мог следовать его рекомендациям и у меня, наконец-то, начало получаться.
— Да-да, именно так, Федор Васильевич… Ноги чуть шире… Ещё… ещё… Да… Именно так… Хорошо… Так и продолжайте… О, да…
— Дас ис фантастиш, — прокомментировал дед Калымдаю наш диалог, когда мы проезжали мимо них.
В конце коридора Максимилиан снова остановился и развернулся:
— Нам осталось освоить еще один вид аллюра, Федор Васильевич и вы будете вполне подготовлены к любому конному переходу.
— Аллюр, это который — три креста? – щегольнул я всплывшей в голове фразой из книги или какого-то фильма.
— А вот этого не надо, — серьёзно предупредил меня конь. – Мы с вами сейчас пойдем галопом. Не волнуйтесь — это обычный бег. Оставайтесь по-прежнему расслабленным. Вы будете немного подпрыгивать на мне, но быстро приноровитесь. И позвольте вашему телу немного раскачиваться взад и вперед. Готовы?
— Нет.
Но мы уже помчались по коридору и где-то к середине его, пролетая мимо деда с Калымдаем, я в полном восторге махнул им рукой и заорал:
— Йя-хо-о-о!
Вот научусь на конях кататься, отращу усы шикарные, да соберу себе из скелетов Первую конную!
— Класс, Максимилианушка! – завопил я, когда конь резко развернувшись, снова поскакал по коридору и остановился около моих соратников. – А мы еще покатаемся? Только на улице, да? По полю гонять, наверное, шикарно будет!
— Молодец, копытное, — похвалил дед Максимилиана. – Не думал я, что Федьку моего на коне скакать научить можно будет.
— Весьма продуктивный метод, — кивнул Калымдай. – А теперь, Федор Васильевич, пойдёмте доспехи примерять.
— А обед?!
 
* * *
 
Пообедать мы отправились сразу на кухню, прихватив по дороге Тишку да Гришку. Марьяна к тому времени уже сидела под присмотром фон Паулюсуса, а во дворце во всю шли ремонтно-восстановительные работы по приданию помещениям привычного злодейского облика. Распоряжался восстановительными бригадами Гюнтер, весь такой надутый и важный, что так и хотелось запустить в него половинкой кирпича. Но на самом деле он конечно — молодец. Быстро организовал нечисть и дворец потихоньку приобретал былой вид.
Иван Палыч на радостях в честь освобождения кухни от ига царевны Марьяны, соорудил нам великолепный обед, который мы и умяли в кратчайшие сроки. А потом мне не дали даже часика поваляться на диване и сразу же потащили примерять доспехи.
Однако я затребовал пятнадцатиминутную паузу и быстренько накидал записку участковому:
 
Никита! Захвати с собой на мост меч-к. Есть идея.
Ф.
 
Нашел ворона, скормил ему стащенную с кухни котлету и упросил еще раз слетать в Лукошкино и передать записку прямо в руки Ивашову.
Ну, пошли одеваться.
Доспехи выглядели солидно, мощно и крайне громоздко.
Мы втроем расположились в кабинете Кощея, где он и хранил в длинном, на полстены шкафу, свои боевые наряды. Гюнтер, услышав, что мы идем на примерку, с пылом предложил свою помощь в переодевании, но был бесцеремонно выпихнут дедом из кабинета.
Пока я, скучая, рылся в письменном столе Кощея, дед с Калымдаем, после небольшого спора выбрали подходящие на их взгляд доспехи и принялись по частям доставать их из шкафа и раскладывать по полу. Я с неприязнью рассматривал это громыхающее железо, совершенно не представляя, как можно таскать на себе дополнительные килограмм шестьдесят-семьдесят, да и еще и сражаться при этом. Хэви метал, блин. Надеюсь, мне сражаться не придется. Напялят на меня этот ужас, погрузят на Максимилиана, а потом снова сгрузят и размонтируют, а мечом махать не, не получится. Пусть царь-батюшка воинскими забавами себя развлекает, мне такой радости не надо.
Мои соратники задумчиво стояли над доспехом, а я сидел в кресле и без энтузиазма наблюдал за действиями этих специалистов.
— Снизу начнем, — решился, наконец, Михалыч. – Ну-ка, Федька, вытягивай ноги!
Прямо поверх джинсов и кроссовок, мне натянули эдакие железные сапоги до колен, потом прицепили к ним полукруглые сочленения, а сверху прикрепили штанины, доходящие до самых… до самого верха ног, короче. Потом заставили встать и украсили меня металлическими шортиками, раскрывающимися сбоку на петлях.
— Попрыгайте немного, Федор Васильевич, — попросил Калымдай.
Смешно ага. Меня уже только с помощью домкрата перемещать можно. Тем не менее, я попытался подпрыгнуть и на удивление это получилось легко и высоко.
— Ух ты! Титановый сплав? Да они легкие совсем, дед, слышишь?! Если и мечи у рыцарей такие, я теперь понимаю, как они по нескольку часов подряд друг с другом рубились!
— Не, внучек, — захекал дед, прилаживая короткую юбочку поверх шортиков (только бы Гюнтер не зашел). — Енто же Кощеевы доспехи, особые. А лыцари из обычного железа доспех таскают. Вот и приходитси им такими бугаями быть, чтобы с такой кучей железа справитьси. А для ентого — кушать много надо. Хочешь пирожок?
И дед полез в свой безразмерный кошель.
— Да мне-то зачем, дед? Я рыцарем становиться не собираюсь. А с чем пирожок?
— Теперь туловище прикроем, — обрадовал меня Калымдай, покачивая в руках верхнюю часть доспеха.
— Я скоро как космонавт в скафандре буду, — пожаловался я.
— Будешь, внучек, будешь, — не понял, но согласился дед, с интересом разглядывая шлем. – Гляди-ка, какую рожу себе Кощей-батюшка вылепил!
Шлем, действительно обладал вытянутой то ли собачьей, то ли волчьей мордой и вид у него был не столько зловещий, сколько забавный. Мне он напомнил маскарадную маску волка на утреннике в детском саду.
Наконец и шлем был водружен на мою голову и, натянув на руки вполне такие гибкие рукавицы, я оказался готов к подвигам.
— Где этот дракон?! – взревел я, имитируя благородного рыцаря, у которого только что свистнули даму сердца, но дед с Калымдаем не ужаснулись, а покатились со смеху.
— Ох и голосок у тебя, Федька! – радовался дед.
— Как сигарой в бочке подавились! – согласился с ним Калымдай.
— Ну чего вы ржёте, как Максимилиан над новой книгой? – обиделся я. – А шлем никак не открывается?
— Терпи внучек. Хочешь еще пирожок? Вку-у-усный…
— Михалыч! Хорош издеваться! – пирожка вдруг захотелось невыносимо.
— Ну как хочешь, я тогда майору отдам.
— Пойдемте, Федор Васильевич, — прервал наш гастрономический спор Калымдай, — пора.
— Уже?
— Дык внучек, солнышко уже на закат повернуло, а тебе еще ехать и ехать.
— Откуда здесь, под землей, солнышко, дед?
— А старые люди его сердцем чуют, — важно заметил дед и снова захекал: — Ох и смешно же ты внучек разговариваешь! А ну-ка спой чего-нить!
Максимилиана подвели прямо к кабинету и я сам безо всякой помощи, вполне успешно, хотя, судя по смешкам деда, довольно неуклюже, вскарабкался на него.
— Ведите царевну! – грозно приказал я и сам засмеялся от своего гулкого, будто из пустой цистерны, голоса.
Перед воротами меня уже дожидались фон Паулюсус и царевна.
Прибалт уже сидел на коне, а Марьяна стояла рядом, оплетенная веревками, как муха зашедшая в гости к пауку, да еще и ротик ей заткнули кляпом.
— Фаше Феличестфффо, — скрипя доспехом, поклонился мне фон Паулюсус.
— Оно самое, — проворчал я, радуясь, что в этом шлеме все голоса кажутся одинаковыми. – Поехали, пора.
Калымдай отсалютовал, дед помахал платочком и вытер слезинку, а Гюнтер, выглядывающий из ворот, томно вздохнул.
Дорога оказалась совершенно не утомительной, я зря переживал. На Максимилиане было удобно, шёл он ровной слегка покачивающейся рысью, тщательно огибая пни, изредка встречающиеся на лесной тропе. Ветки меня не били, наверное — боялись, комары при виде волчьей морды, падали в обморок, солнышко уже не пекло, да еще и конь развлекал меня разговорами, специально опередив метров на тридцать неутомимого фон Паулюсуса, который наслаждался обществом царевны Марьяны.
В итоге, когда мы подъехали к Смородине, через которую был перекинут крепкий на вид деревянный мост хотя и совершенно без перил или каких еще ограждений, я находился в весьма благодушном настроении и был преисполнен оптимизма.
На той стороне нас уже ждали. Остановившись на краю леса, почти доходившего до моста, я пытался рассмотреть, кто же явился на торжественную встречу Добра и Зла.
Никита стоял около моста, позади него в нескольких шагах торчали Митька и бабка, а судя по непрестанно качающимся кустам, там сидело в засаде половина Лукошкино.
— Паулюсус, труби в свою дудку, — приказал я, кивая на рог, прицепленный к его поясу.
Прибалт что-то пробурчал, но послушно ссадив Марьяну и вручив мне конец веревки, связывающей царевну, выехал на середину моста и поднес к губам свой музыкальный инструмент.
Слышали, как поют пионерские или армейские горны? Ну так они не имели ничего общего с тем визгом, хрипом и завываниями, которые врывались из рога фон Паулюсуса. Сразу заломили зубы, птицы стаями взлетели с деревьев по обеим сторонам реки, а любопытные горожане, высунувшиеся из кустов по ту сторону моста, с искаженными от ужаса лицами схватились за уши.
— Хватит! – заорал я, не в силах больше терпеть эту пытку. – Завязывай, Армстронг недоделанный!
Фон Паулюсус недовольно прекратил своё выступление и я уже хотел проорать ему, чтобы он возвращался и уступил мне место на мосту, как, вдруг с той стороны, из кустов выскочили два всадника и с визгом и завываниями помчались на прибалта, размахивая в воздухе саблями. А это еще кто такие?
— Мая Марьяна будэт!
— Дэлиться нада, вах!
«Наверное, это те женихи, с которыми фон Паулюсус проворачивал свои делишки в Лукошкино», — догадался я, но вмешиваться не стал. Оно мне надо? Да и оружия никакого нет, да и если бы было… Пока я так размышлял мост был уже очищен и подготовлен к моему выходу: три лошадки неспешной рысью удалялись в сторону Лукошкино, а из-под моста доносилось жизнерадостное бульканье.
Отмотав метров пять веревки, чтобы царевна не подслушивала нас с Никитой, я шепнул Максимилиану «Давай, на середину», а сам гордо выпрямился и подбоченился, старательно копируя царя-батюшку. Царевна плелась за нами и что-то гневно мычала сквозь кляп, но после погрома во дворце, мне её не было жалко ну ни капельки.
Максимилиан остановился ровно на середине моста, а Никита что-то медлил, не решаясь подойти к нам.
Я набрал побольше воздуха в лёгкие и заорал, работая на публику:
— Враг мой дотошливый Никитка-участковый, а ну иди сюда пред очи мои… кха-кха! Блин! …грозные... твою ж дивизию! Кха-кха! – от громкого голоса и вибрации вся скопившаяся внутри шлема пыль устремилась мне в горло. – А ну… кха-кха! … немедля, блин… кха-кха!
Никита тем временем всё же подошел ко мне и неуверенно спросил:
— Фёдор? Ты?
— Нет, блин! Кха-кха! Призрак отца Гамлета, кха! Чёртов шлем, кха-кха!
— Да открой ты забрало! – не выдержал участковый.
— Не могу, кха! Не открывается оно, кха. О вроде улеглась… кха… пыль.
— А где Кощей?
— Да фиг его знает, — отмахнулся я, раздираемый желанием сплюнуть, но в шлеме этого делать, явно не стоило. – Забирай свою царевну. И стерегите её хорошенько, а то снова сбежит, а оно нам надо?
Никита принял у меня веревку и потащил Марьяну на берег как козу на веревочке. Сдав Марьяну бабке, он вернулся ко мне:
— А почему Кощей не пришел?
— Да удрал он от Марьянки вашей. Просто взял и слинял, а я теперь за ним разгребаю да хвосты подчищаю.
— Знакомо, — кивнул Никита. – Работа у нас такая.
— Во-во, — согласился я. – Меч притащил?
— Допустим, — насторожился участковый. – А что ты там затеваешь?
— Да не бойся, не отберу, — засмеялся я. – Кажется, я знаю, как меч активировать. Давай попробуем?
— Прямо здесь? – удивился Никита.
— А почему бы и нет? Это нам еще встретиться как-то надо будет, а так мы уже здесь. Да давай интересно же!
— А что для этого делать надо?
— Фиг его знает, — признался я. – Я слово волшебное узнал, от которого меч заработать должен, а ты, наверное, просто держи его в руках и всё.
— Ага, и всё… — опасливо протянул Никита, доставая из-за спины завернутый в мешковину меч. – А он как шваркнет молнией или еще чем-нибудь!
Меч кстати, оказался так себе. Самый простой, а я уж тут на них насмотрелся уж, поверьте, да еще и в ржавых пятнах.
— Да не в тебя же шваркнет, — успокоил я участкового. – Это же я на стороне зла и вечного ужаса.
— Ну не знаю… — тем не менее, Никита взялся за рукоять меча двумя руками и выставил остриём вверх впереди себя. – Тяжелый зараза… Ну давай своё волшебное слово.
Опаньки, а бумажка-то со словом у меня в кармане джинсов. Так, так… я же наизусть заучивал… Как там было?.. Что-то на «гематоген» похожее? Пурген?
— Ну чего? — нетерпеливо спросил Никита, видя моё замешательство.
— Погоди-погоди, сейчас.
Горгулья, Гингема, гегемон… А! Вспомнил!
— Геонегоне! – отчётливо произнёс я и на всякий случай пригнулся и зажмурил глаза.
Ничего не громыхнуло, молнией не ударило, даже матом не обложило.
Я открыл один глаз — тишина. Открыл другой, посмотрел на присевшего, но уже выпрямляющегося участкового.
— Не сработало, похоже, — пробормотал Никита.
— А может меч не тот или сломался?
— Может, — пожал плечами Никита и вдруг вскрикнул: — Стой! Стой, зараза!
— Что такое?!
— Он растёт! Увеличивается! – Никита, также держа меч перед собой, пятился назад к берегу.
А меч в его руках действительно разрастался в размерах. Сначала еле заметно, а потом быстрее и быстрее.
— Тяжёлый, не удержу! – закричал Никита, когда меч вымахал метров до трёх в высоту, но тут к нему подскочил их бугай Митька и тоже вцепился в меч.
А я замер, разинув рот и не сводил глаз с колдовства, происходившего рядом со мной.
— Федор Васильевич, — тихо произнес Максимилиан, — возможно, следует отойти.
— Что? А да…
— Беги, Фёдор! – заорал вдруг Никита.
Меч вырос, наверное, метров до десяти когда участковый с Митькой не смогли уже удерживать его и, разжав руки, отскочили в сторону. Меч гулко стукнулся рукоятью о плотно утрамбованную землю у моста, замер на секунду, а потом стал медленно валиться прямо на мост. И на меня с Максимилианом!
— Федор Васильевич! Прыгаем! – заржал конь и, развернувшись, взбрыкнул и прыгнул с моста в реку.
 Я закачался, маша руками, выпал из седла и падая, ухватился за край моста. Максимилиан уже рухнул в воду, подняв фонтан брызг, а у меня соскользнули руки, но я успел схватиться за толстую опору и теперь медленно сползал по ней, обхватив её руками и ногами.
И тут меч упал на мост. Раздался грохот потом скрежет, скрип и треск ломающихся бревен и мост рухнул в воду, оставив после себя только опоры, на одной из которой и висел я, медленно, но уверено соскальзывая в реку.
— Федор! Живой?! – закричал Никита с берега.
— Живой! – закричал я в ответ и махнул ему рукой.
И совершенно напрасно – не удержавшись на скользкой поросшей мокрым мхом опоре, я мягко скользнул вниз и ушёл под воду с головой. Сильное течение подхватило меня и потащило за собой. И вот тут я возблагодарил мастеров, сделавших такой отличный доспех Кощею. Нет, я не опустился на дно коленями и даже «спасибо!» не проорал, но очень порадовался, что доспех был почти герметичным и скопившийся в нём воздух плавно поднял меня на поверхность. Испытывать на себе ощущения псов-рыцарей, попавших в схожую ситуацию на Чудском озере, мне совершенно не хотелось. Вот только в этой герметичности было все-таки маленькое «почти» и его вполне хватило, чтобы довольно холодная вода начала просачиваться в доспех сквозь щели в сочленениях и дыры в забрале.
Река сделала плавный поворот, а я завертел головой стараясь разглядеть хоть какую-нибудь лодку или на крайний случай — пень. Разумеется, ничего подобного в поле зрения не было, как не было и отмели и даже захудалой подводной лодки, всплывшей чтобы пополнить запасы спиртного в ближайшей деревеньке. Я увидел только далеко впереди Максимилиана, выбравшегося на берег и высматривающего меня.
Пытался я плыть к берегу уж поверьте, пытался только ничего у меня не получилось. Доспех, сковывающий движения, к тому же постепенно наполнялся водой, да и течение было очень сильное. И что мне оставалось? Только плыть по этому чертовому течению, ощущая как я неумолимо погружаюсь в воду, да вспоминать детство своё золотое, Варю, Михалыча…
Вру если честно. Хлебнув пару раз пахнущей тиной воды, я вдруг задумался — а вот интересно, в раю для компьютерщиков, там у них на компах Виндовс или Линукс стоит? Понятно, что Интернет там бесплатный и высокоскоростной, а как же иначе? А вот вирусы, существуют? Или может их специально заводят для тех, кто с ними повозиться любит?.. Жаль я на своем канцелярском компе давно дефрагментацию проводил. Кто теперь за ним ухаживать будет? Ну ладно, теперь уже без меня, а мне дорога вверх, в компьютерный рай.
Я действительно стал медленно подыматься вверх еще и удивился и даже обиделся немного – могли бы и подождать, когда окончательно помру, перед тем как забирать на тот свет. Кстати, а крылья у меня не выросли? Я задергался, стараясь заглянуть себе за спину, но тут сверху раздался голос. Причем, совсем не божественный, а подозрительно напоминающий голос Кощея.
— Не дёргайся Федька! – с натугой прохрипел он. – И так держать тебя тяжело.
Я с усилием поднял голову и увидел нависшее надо мной чешуйчатое брюхо Горыныча, Кощея, свешивающегося с его спины и взволнованные лица Михалыча и Калымдая, держащих царя-батюшку за ноги.
— Здрасте, Ваше Величество, — сказал я и потерял сознание.
 
* * *
 
Я провалялся в постели с инфекцией целую неделю.
Я понимаю, что в постели можно найти и лучший вариант с кем поваляться, но я тут не выбирал, а меня самого выбрали и хорошенько так приложили.
Где я эту гадость подцепил — понятия не имею, но срубила эта зараза меня мощно и быстро. Думаю, дело было в последствиях разрушительной деятельности царевны Марьяны. Пыль знаете, какая стояла во время затеянного ей ремонта?! У-у-у… Жуть просто. Вот вам и бытовая аллергия, возьмите, распишитесь, пользуйтесь. А все эти вирусы с микробами мирно дремавшие в своих мусорных кучах? Не трогали их и не было проблем, а стоило взяться за уборку, нарушить их покой, как они моментально озверели и кинулись мстить. Хотя вполне возможно, что эти самые вирусы атаковали меня, когда я наглотался пыли в Кощеевом шлеме от доспеха. Кто их знает, сколько веков они там плодились и размножались? Кощею-то ничего, он вон, какой здоровый, а у меня организм слабый, подорванный постоянным стрессом, недоеданием и недосыпанием. Да еще и холодная водичка, в которую мне пришлось окунуться тоже, знаете ли, не бальзам для моего несчастного иммунитета.
Когда Кощей с Михалычем и Калымдаем, прилетели на Горыныче спасать меня, мой организм, похоже, как раз в тот момент и решал, что ему будет приятнее — наглотаться водички и прилечь отдохнуть на дно или же сдаться в плен вирусам и махнуть на всё рукой мол, ну вас на фиг, делайте, что хотите, только дайте поспать. Как вы догадываетесь, был выбран второй вариант и как я летел домой на Горыныче, я уже не осознавал, отключившись еще на фазе транспортировки меня по маршруту: «Река Смородина – Спина Горыныча».
Что происходило до, во время и после моего заплыва, уже потом рассказал Михалыч.
— Мы же внучек, думали, что царь-батюшка просто слинял от забот-хлопот, — поведал историю моего спасения дед, взбивая мне подушку, — а на самом-то деле он просто затаилси с бутылью коньяка в каком-то своём схроне и посмеиваясь, ожидал, когда ты Марьянку из дворца турнёшь. На от еще бульончика глотни… От и молодец, от и умничка… Нет шашлык тебе пока нельзя только кашку да бульон. Хочешь кашку? А чай? С малиной? А еще бульона? Не выздоровеешь ты, Федька, если хорошо кушать не будешь. Живо открыл рот! Вот так от… Кощей? Что Кощей? А Кощей… А Кощей, внучек, дождалси пока ты на коне ентом чокнутом в лес не въедешь, свистнул Горыныча, подхватил меня с майором и махнули мы прямым путём на речку Смородину…
Я не буду вам пересказывать двухчасовой рассказ о подвигах Михалыча по дороге к мосту. О том, как он бил по ушам каждую голову Горыныча, причем, неоднократно, заставляя «ентого лодыря шибче крыльями махать». Как пятнадцать раз ловил Калымдая и восемь – Кощея, уже практически упавших со Змея от рассеянности и по неопытности. Как на вторые сутки в полном тумане при нулевой видимости, когда уже заканчивалось горючее, дед своим зорким глазом разглядел-таки подходящее место для посадки на крохотной льдине посреди Смородины. Ну и прочие подвиги, узнав о которых Геракл просто бы разрыдался и ушел из этого жестокого мира в какой-нибудь древнегреческий монастырь.
Что дальше было понятно, да? Группа прикрытия, соответственно своему названию, прикрылась ветками и листвой от любопытных глаз горожан и с удовольствием понаблюдала за моим выступлением нахихикавшись вволю, но потом, уже с тревогой глазела, как мы с Максимилианом (в основном я, конечно) бьем олимпийские рекорды по речным видам спорта. Когда я, увлекаемый течением, скрылся за поворотом реки и глазеть было уже не на кого, Кощей провел короткое производственное совещание, по итогам которого, группа прикрытия была переименована в группу спасения, а в приложении к протоколу совещания было отмечено, что пора-таки «спасать Федьку, а то потонет ить». Затем эстафета подвигов перешла к Горынычу. Наплевав на конспирацию, он выдал такой вертикальный взлёт, что белочек и зайчиков в радиусе трех вёрст хватил легкий инфаркт. Не думаю, что Кощей и Калымдай «вцепилися друг в друга и визжали, как Марьянка на кучу мусора в тронном зале», но Змей и на самом деле очень быстро рванул за мной в погоню. Мастер-класс он показал когда, зависнув надо мной, удерживал позицию, одновременно корректируя своё положение относительно быстрого течения, да еще и переругиваясь с испереживавшимся дедом, который «а я ж ентому гаду чешуйчатому и ору мол, левее забирай, левее, бестолочь пузатая!». Ну а после, Кощей, свесившись со спины Горыныча и удерживаемый дедом и Калымдаем, «ты-то, внучек у меня худенький, а ентот царь-батюшка только прикидывается скелетом, а сам, ить, тяжё-о-олый…», ухватил меня за плечи и втащил на Змея.
Как бы то ни было, но я был спасён и торжественно переправлен во дворец, где меня, после короткого диспута, «прибить, чтоб не мучился» или «а может ишо оклемаетси», водрузили на кровать в моей комнате и принялись за лечение.
Этого к счастью я тоже не помню. А то бы точно умер из-за переживаний за свой организм.
Вначале, как и положено во всем цивилизованном мире, был проведен консилиум. К сожалению, не врачебный, но предложения вносили все. Я по дедовому рассказу, потом набросал себе для памяти.
 
Кощей (озабоченно, но не забывая об имидже): — Врезать ему хорошенько по почкам, чтоб не притворялся, а принимался за работу.
Калымдай: — Раздеть его догола, натереть солью и на горячем скакуне погнать по степи верст с полста, чтобы вся зараза потом в соль впиталась, а потом окунуть в колодец, чтобы и соль смыть.
Гюнтер: — А давайте я его раздену?
Аристофан: — Самогонки боссу в натуре с перцем, реально литр влить и обложить двумя толстыми бесовками, типа для обогреву.
Гюнтер: — А давайте я ему согревающий массаж сделаю и натру розовым маслом?
Маша: — А я читала в романе Шарля де Бугалон, что некоего рыцаря, вернувшегося в родные края из крестового похода с контузией в крайне тяжелой форме, такой, что он даже не узнавал свою возлюбленную, мадмуазель де… Молчу-молчу… Ох уж мне эти мужчины…
Михалыч: — А я от сейчас оладиками Федьке под носом повожу, он и не вытерпит, вскочит.
Лиховид Ростиславович: — А так и надо охальнику, чтоб над старыми людьми не издевалси!
Варя (через Машу и по большому секрету): — Поцеловать Федю надо… Нежно…
Гюнтер: — Давайте я поцелую?
Кощей: — Я в детстве постоянно гриппом болел. И ничего, работал же.
Баба Яга (в записке, переданной с вороном): — Клистир ему, паршивцу, из скипидара с хреном сделайти.
Гюнтер: — А давайте я с клистиром помогу?
 
Как я жив остался, не представляю…
Лечил меня дед, выгнав, слава богам, всех советчиков. Да и лечил-то мокрой тряпкой на лоб да чаем с малиной. И ведь помогло. Через пару дней я уже почти и не опирался на Дизеля, ковыляя в ванную. А когда во дворце стало известно, что я пошел на поправку, в Канцелярию посыпались со всех сторон поздравления и пожелания скорейшего выздоровления. Вот честно скажу: я тронут был. Даже тортик от нашей глабвух-кикиморы принял с глубокой благодарностью, пусть и сделан он был из болотного ила и украшен гнилушками вперемешку с дохлыми комарами, но ведь, от души же! Тортик, кстати, потом с удовольствием сожрал Аристофан.
А к концу недели я уже стал требовать нормальной еды. Достали меня эти каши с бульонами!
— Иван Палыч сказали, — строго заявлял дед, — что тебе, внучек мяса ну никак нельзя кушать. На от, каши гречневой с грибами. Я в её тебе сальца покрошил заместо мяса.
Зато выспался я… На неделю вперед!
Но всё хорошее, к сожалению, заканчивается и, когда Кощей опять переключил Дизеля на стандартный режим, будящий меня в шесть утра, а Михалыч подал к завтраку ветчину и стейки из осетрины, я понял, что мир действительно жесток и мне придётся опять впрягаться в работу. Одни садисты и изверги вокруг…
— Ну что дед в мире-то творится? – спросил я, без всякой жалости отодвигая пустую тарелку, на которой еще недавно лежала горкой молодая картошка, посыпанная зеленью и умеренно политая маслом.
— Охо-хо, внучек… — завздыхал дед. – Ты пока тут больным притворялся, делов-то накопилося для нашей Канцелярии и лопатой не разгрести.
— Чего это притворялся?! – возмутился я. – А там что в миске закрытой?
— А откудова я знаю, чего ты притворялси? – парировал дед. – А в миске – холодец. Только его без горчицы и хлеба никак нельзя есть. Да и то огурцом соленым закусывать надо. Будешь?
— Ты дед кого угодно уломаешь… Давай. И компотику плесни, пожалуйста. И вон тот бутерброд с грудинкой тоже подай, а? Жирная очень? Лучше сало? Не дед, давай сало потом, после холодца… Так что там за дела такие, что без меня никак с ними не справиться?
— Чёй-та не справитьси? Да легко, внучек. Только, ежели что не так пойдёт, на кого вину валить? От то-то же… Не трожь грудинку кому я сказал?! Не капризничай, Федька! Сначала холодец доешь.
— Сатрап ты, Михалыч. Деспот и тиран. Ну, дай бутерброд, а?.. И ты мне скажешь, наконец, какие дела накопились или мне у Маши узнавать?
— От она знает прям! Её от посла за уши не оттянуть до делов ли ей?.. Да на-на грудинку! Все нервы себе вымотаешь пока тебя покормишь… Только не говори потом, что сало уже пихать некуда!
— Дела, Михалыч. Какие дела?
— Никаких дел, внучек пока не доешь!
— Да Кощей с тобой дед, накладывай… Только давай одновременно. Я ем, а ты рассказываешь.
— А дела у нас, внучек, — наконец-то созрел дед, — всё те же — летательные. Никак наша Олёнка чертежи у Гороха упереть не может, но божится, что уже вот-вот.
— И всё?
— А тебе мало? Задание от царя-батюшки — это тебе не дело?
— Дело, конечно, только я думал уже сейчас куда-то бежать придётся, что-то решать…
— И придётси, внучек, если только ты еще не передумал своей Варьке помочь.
— Ну-ка, ну-ка, что там про Варю? – я заволновался и даже забыл на холодец горчицы ляпнуть.
— А ты про олухов ентих, её братцев, забыл что ли? – дед с удивлением глянул на меня.
— А про них что-нибудь выведали? Я же Аристофану задание давал...
— А как же! Всё как есть разузнали, — дед гордо выпятил вперёд бороду, будто сам шпионил за ними. – Только пока холодец не съешь, ничего не скажу!
— Ну, дед…
— От добрый я у тебя, Федька, даже сам удивляюсь… Ладно слушай.
Оказалось, что поместье боярина Зубова, ныне покойного, включало в себя не только три деревеньки для прокорму, но и приличную усадьбу, в которой и устроились эти братцы. Быстро спустив все наличные, они принялись за грабеж крестьян, выжимая из них последние крохи и совершенно не заботясь о будущем, да мало того, еще повадились и девок местных обижать. А потом и вовсе, как по большому секрету раскололись крестьяне, стали выходить на большую дорогу — поживиться за счет проезжих. На купеческие караваны у них силёнок и смелости не хватало, а вот купцов пониже рангом, да и просто любых путников, они грабили подчистую.
— Аристофановы оболтусы говорили, — продолжал дед, подпихивая ко мне сало, — что крестьяне шибко злы на этих разбойничков. А еще вызнали, будто грабежи енти пару раз без смертоубийства не обошлись.
— Да ты что?! Во поганцы какие…
— Поганцы, не поганцы, а от прибылей своих, они Кощеюшке долю не отдают. А значит, наказать их надобно.
— Ну, меня эта доля как-то мало волнует, дед.
— А должна волновать, внучек. Ить ты на Кощеевой службе состоишь, и интересы его блюсти должен. А акромя того, можно Аристофана заслать, чтобы он ентих братцев и порешил другим для устрашения. Чтобы знали – делиться надоть!
— Не, Михалыч, — с сожалением протянул я. – Я Варе обещал, что пальцем их не трону.
— А тебе и не надо, — захекал дед. – Хотя зря ты такими обещаниями разбрасываешься.
— Ну, вот так, — развел я руками, чем и воспользовались Тишка да Гришка, стащив у меня миску с остатками холодца. Под столом раздалось дружное чавканье. – А где все наши сейчас, дедуль?
— А в Лукошкино все. Тебя дожидаютси. Даже майор наш бравый как приметил, что ты на поправку пошёл, так тоже в город намылилси.
— Ну и нам надо в Лукошкино как думаешь, дед?
Михалыч не ответил – к нам стремительным шагом вошел Кощей, огляделся по сторонам, взглянул и на меня и удовлетворенно хмыкнул:
— Очухался, Статс-секретарь?
— Да вроде, Ваше Величество, здравствуйте. Вот хорошо, что вы к нам зашли, как чувствовали. Интуиция у вас неимоверно великолепно развита, любой обзавидуется! А всё это — от мудрости великой и невероятного жизненного опыта!
— Да ну? – царь-батюшка подозрительно посмотрел на меня. – Опять денег просить будешь?
— Ну что вы, Ваше Величество! – запротестовал я. – Хотя не помешало бы… Но я вас о другом попросить хотел: а можно нам Горыныча организовать? В Лукошкино пора. Работа не ждёт.
— Да ну? – повторил Кощей, только уже с удивлением.
— Ну а как же, Ваше Величество?! Сроки подгоняют, работа стоит, а чертежи никак без моего чуткого руководства экспроприировать не могут. Пора, пора мне дело в свои руки брать, а то уже туристический сезон заканчивается, а мы так ни одной авиалинии и не запустили.
— Болтун ты, Федька, — покачал головой Кощей. – Собирайтесь, сейчас Горыныча пришлю.
Собрались в путь мы быстро. Бесенят опять сдали Долби для присмотра, Дизеля похлопали кто до чего достал: дед – по плечу, а я – по черепу, огляделись вокруг, ничего ли не забыли, вздохнули и присели на дорожку.
— Деда, а деньги мои, что Аристофан в Лукошкино перетащил, где они?
— У меня, внучек, — дед похлопал по безразмерному кошелю на поясе. – Не беспокойси.
— А там хоть что-то еще осталось?
Я еще плохо разбирался в здешних ценах, да и совершенно был не в курсе, сколько потратили на хлопоты, связанные с Варей.
— Что-то осталось, — подтвердил дед. – Если надумаешь терем в три-четыре поверха строить, то запросто хватит, а если решишь в кабаке с Канцелярией гульнуть, то и на ночь не наберетси.
Особнячок в три этажа?! Неплохо я денежек поднакопил за пару-тройку месяцев!
— Ну, пошли, внучек. Небось, чешуйчатый ужо прилетел.
Чешуйчатый ужо прилетел.
— Здорово, Горыныч! – поприветствовал я дракона, выходя из ворот на полянку, на которой грядки уже были аккуратно затоптаны, а десяток скелетов, бережно укладывал поверх пласты дёрна с травой, лопухами и чертополохом.
— О, Федор, живой! – обрадовалась правая голова. – Здорово, Михалыч.
— Здоровей видали, — махнул ему дед в ответ. – Давай нагибайси. Откормили тебя змеюку и не запрыгнуть даже с разгону.
— Федь, — пискляво поинтересовалась левая голова, — а у кого нам денежку назад получить можно?
— Какую денежку?
— Ну, те два червонца золотом, что мы твоим бесам под роспись на венки сдавал.
Вот паразиты, а? На горе своего же начальника бизнес делают! Бесы…
— У них и требуй, Горыныч. Я вообще про это первый раз слышу.
— Хана двум червонцам, — пробурчала средняя голова. – Пойди, поймай этих бесов теперь.
— Эт точно, — вмешалась правая голова. – Увёртливые они у тебя, Федь, караул просто. Давеча с твоим Аристофаном поспорил на ведро самогона, что попадём в него шаром огненным с трёх раз. И что ты думаешь? Ни разу не попали! Двух скелетов сжёг, пол лужайки перепахал и мимо! Теперь самогон ему… — голова вдруг замолчала, на секунду задумалась, а потом радостно взревела: — А вот фиг ему, а не самогон! Пущай сперва наши два червонца вернёт!
Другие две головы довольно закивали и заугукали.
— Это вы уж сами разбирайтесь, — отмахнулся я. – Полетели?
 
* * *
 
Лукошкино радовал своим постоянством. То же солнышко на синем небе, те же жизнерадостные жители, те же шум и крики на базаре, те же ароматизаторы вдоль улиц в виде куч навоза. Только стрельцы, суетливо бегающие по улицам, да тщательно обыскивающие всех выезжающих из города, вносили лёгкую дисгармонию.
Я вздохнул. А где-то там была и моя Варя… Только соваться к ней сейчас я никак не рисковал. Вот совершу подвигов безмерно, одолею супостатов, на землю русскую посягнувших, не дам в обиду жён да детишек малых, стариков почетом и уважением окружу, град великий на берегу Смородины заложу, да славу и честь обрету, вот тогда-то приеду я к своей голубушке на коне вороном, да и…
Вот же нахватался местного колорита… Прилипчивый, как Аристофан на следующий день после получки, прибежавший на опохмел выклянчивать. Короче к Варе мне сейчас соваться не следует. Потерплю.
В штаб-квартире на Колокольной улице меня встретили радостными криками, а мужская часть Канцелярии в лице Калымдая и Аристофана, еще и побили меня немного под видом счастливого похлопывания по плечам. Спасибо, и вам счастья такого же.
Когда все немного успокоились, в горнице на большой стол был выставлен, опять же большой самовар и все чинно расселись вокруг него. Маша традиционно утащила к себе тарелку с пирожками, Калымдай настрогал колбасу, Аристофан потянул из кармана штанов бутылку самогона, но увидев мой строгий взгляд, запихнул её обратно. Олёна довольно улыбалась и чуть ли не подпрыгивала на месте, похоже, торопясь порадовать меня очередными успехами на чертёжно-гороховском фронте. А Михалыч просто тихо сидел и умиленно обводил взглядом всех нас.
— Уважаемые товарищи! – начал я, наливая себе чай. – Начинаем производственное совещание. По первому пункту повестки выступит…
— Можно? – вклинилась Олёна. – Можно я, батюшка Секретарь?
— Слово предоставляется Олёне.
— А я чертежи добыла!
Ух, как все заорали и кинулись поздравлять девушку! Мне даже немного завидно стало.
Олёна же метнулась в угол и вернулась к нам с охапкой скрученных в рулон листов бумаги.
— Вот! Вот они! – радостно провозгласила она и положила чертежи на часть стола, быстро очищенную от тарелок.
Все сгрудились около бумаг и стали рассматривать их, тыкая пальцами в листы. Я тоже подошел и через головы своих соратников попытался разглядеть, что же там за чертежи такие за которыми мы так долго охотились. Схемы и рисунки оказались вполне понятными, хотя и слегка приукрашенными. Сам корабль больше всего походил… ну на корабль. Типичная древнерусская ладья, на которой Вещий Олег ходил тиранить Царьград. Я знаю, я в книжках такие видел. Разглядев небольшие крылышки по бокам ладьи, я хмыкнул и снисходительно произнес:
— Не полетит.
— Чавой-та, внучек?
— Да фантазии это на тему полетов, не более того. Крылья, чтобы поднять ладью, должны быть очень большими, да и мускульную силу надо приложить очень приличную. На таких лодка даже планировать не сможет. Это если бы двигатель присобачить и, лучше — реактивный… — я осёкся. Все улыбались, кивали и ласково смотрели на меня как на мальца, объясняющего взрослым дядям и тётям, как им жить правильно надо. – Ну чего? Чего не так-то?
— Внучек, — мягко сказал дед, отводя глаза, — корабль ить он волшебный-то…
— Ну и? О… Э-э-э… Волшебный?
Все закивали. Ну да, еще раз опростоволосился перед лицом всей Канцелярии. Не могу я никак привыкнуть, что здесь законы физики густо замешаны с волшебством в одном стакане эдаким коктейлем. Да еще и колдовство в виде декоративного зонтика торчит из этого стакана.
— Дошло, внучек?
— Дошло, дед. Как Македонский пешком до Индии. И что, неужели полетит?
— А кудыть он денетси? Знамо полетит.
— Ну-у… ладно. Только его еще построить надо. Мастера наши разберутся в чертежах? Да и вообще построить смогут?
— А сейчас и узнаем, Федор Васильевич, — Калымдай быстро вышел из горницы, но скоро вернулся с уже знакомым мне Боровом и еще с одним мужиком, вылитым Боровом, только на полголовы ниже. Надо понимать — это Свин, которого Боров нам порекомендовал.
Мастера склонились над чертежами, долго хмыкали, хекали, чесали в затылках, разумеется, а потом выпрямились и Боров солидно прогудел:
— Сделаем.
— Отлично! – обрадовался я. – Для работы у вас всё есть? Инструмент, материал, люди?
— Инструменту бесы натаскали, — начал перечислять Боров, загибая пальцы, — брёвна давно уже лежат дожидаютси. Людёв вот нет, но Аристофан обещалси бесов своих в подручные нам направить.
— Аристофан? – обернулся я к бесу.
— Десятка в натуре хватит? – шагнул вперед Аристофан.
— Ещё бы пяток, — пробасил Боров. – Вы же ить торопить сейчас начнёте, подгонять.
— Без базара, — кивнул Аристофан, одновременно соглашаясь, что и бесов дополнительно выделит и, что подгонять начнем.
— Ну начинайте тогда, — подытожил я. – Ежели ить надобность в чём-нить… Тьфу ты! Я говорю, если возникнет необходимость в чём-нибудь, то сразу мне говорите или вон, Аристофану.
Когда мастера ушли, захватив в охапку чертежи, все снова уселись за стол и наконец-то принялись за чай. С закусками разумеется.
— А знаете, — как-то даже растеряно произнёс я. – А всё. И дел-то у нас больше никаких нет. Ждём окончания постройки корабля, обеспечиваем секретность, отгоняем любопытных и… всё.
— Как всё, внучек? – удивился дед. – А Варьку-то свою ты бросить, что ли надумал?
— Это дело личное и втягивать в него Канцелярию мне кажется неправильным.
— Дурень ты, внучек… — вздохнул дед.
— Полный абсюрд, мсье Теодор, — заявила Маша.
— Фигня, босс! Без базара! – уверил меня Аристофан.
Калымдай укоризненно покачал головой, а Олёна вздохнула.
— Э-э-э… Спасибо конечно только… — начал я, но меня перебил дед:
— Ты вот Федька умный-то умный, а как отчебушишь в другораз глупость какую, так я даже от стыда за тебя лицом краснеть начинаю, вона даже борода пятнами пошла. Тут же не только Канцелярия, но и друзья твои собрались! Понимать надо…
— Правильно дедушка Михалыч говорит, — кивнула Маша. – В кои-то веки правильно.
— Всё равно, босс, реально дел нет, — на удивление логично выдал Аристофан. — А так хоть типа поприкалываемся.
— И не сомневайтесь, Федор Васильевич, — заверил Калымдай.
А Олёна только кивнула головой и снова вздохнула.
А я был растроган.
Я встал и торжественно поклонился им всем сразу:
— Спасибо!
— На здоровье! — откликнулся дед, обводя гордым видом присутствующих, вона мол, какого я внучка уважительного воспитал. — А мог бы и Кощею скормить…
Когда все отхихикались и заели торжественный, но немного неловкий момент пирожками, я попросил деда ввести в курс дела всех остальных.
— Перво-наперво, — начал дед, — надоть нам братьев Варькиных с дороги убрать. Погоди, Аристофан, я знаю, что порешить их легче лёгкого, да вот Статс-секретарь наш то ли по дурости, то ли от избытка чуйств, побожился красе своей, что и пальцем он паскудников тех не тронет.
— Что в натуре даже морду им начистить нельзя? – загрустил Аристофан.
— Морду – можно, — немного подумав, разрешил дед. – А есть у нас с Федором другая мысль. А ну как мы на этих братцев ментовку натравим?
— Не по понятиям, Михалыч как-то… — протянул Аристофан. – Своих в натуре в ментовку сдать?
— Какие они тебе свои?! – рявкнул вдруг Михалыч. – Совсем берега попутал, сявка ты рогатая!? Ты кого это своими считаешь? Пьянь подзаборную, что только и может, как селян потрошить да путников поодиночке на дороге тормозить, себе на самогон зарабатывая? Да еще и Кощею-батюшке долю не отстёгивают! Это они тебе свои а, Аристофан?
— Ну, ты чё, Михалыч в натуре? – перепугался бес. – Я же про долю не знал! Без базара тогда их давить надо!
— Есть план, Михалыч? – спросил Калымдай.
— А как же, — закивал головой дед. – В две ватаги пойдем. Одну я поведу прямо в усадьбу ихнюю, да оденусь щёголем залётным, да бесов пяток с собой прихвачу для солидности. А ты, Калымдай, тоже возьмёшь одного-двух бесов, да по деревенькам Зубовским пробежишьси.
— Понял, — кивнул Калымдай. – А что именно сделать надо будет?
— Ну, я к дурням ентим заявлюсь под видом лихого человека, удачливого, фартового. Пальцы веером распетушу, да поманю их жистию сладкой. В дело предложу войти, да встречу назначу где-нить тут неподалеку, чтобы участковому ножки не утруждать. Он-то их и сцапает голубчиков.
— Если они такие идиоты как я про них слышал, то вполне могут и клюнуть на такое заманчивое предложение, — согласился Калымдай. – А я что должен буду делать в деревнях?
— Ментовскую работу будешь делать, — захекал дед. – Ты же у нас грамотный, майор, вот и возьмешь с собой бумагу, да повыспрашиваешь селян, да под запись, что братцы эти вытворяли. Что не скажут – сам придумаешь, никто особо проверять не будет. Да пущай деревенщина крестики на бумажку ставит мол, подтверждаю рассказ свой.
— А еще лучше, — вмешался я, – пусть палец в чернила макают и на бумаге оттиск пальца ставят.
— Енто еще зачем? – озадачился дед.
Оказалось, до отпечатков пальцев криминалистика тут еще не дошла, чему все дружно и порадовались, когда поняли, после моих объяснений, как это им жизнь осложнить может. Но я всё-таки убедил Калымдая обязательно брать отпечатки: участковый такой метод знает, и веры нам больше будет. Да и вообще прикольно.
— А где ты им, деда, встречу назначить хочешь? В кабаке каком-нибудь в Лукошкино? И когда?
— Когда – подумаем сейчас, — ответил дед. – А в город не надо их тащить. Вдруг они на Варьку твою наткнутся? Да и сами могут не пойтить — тут и стрельцы и милиция, да и бояре, которые их отца знали, да и их самих знать могут... Где-нить рядом надо, где поспокойней.
— А тут в натуре рядом с городом трактир один есть, — реабилитировал себя Аристофан, выдав хорошую идею. – Всего реально пару верст по Кобылинскому тракту.
— Верно говоришь, Аристофан, — одобрил дед. – Знаю я ентот трактир — одни беспредельщики там. Раньше-то хороший народ собирался, свой, а уж года два как совсем оборзевшие там малину себе обустроили. Ежели и их участковый загребёт, то всем енто только на пользу будет.
— Ну, место, значит, нашли, — я загнул палец. – Теперь второе – когда?
— Видала? — громким шепотом спросил дед у Маши, тыча её в бок. – Третью неделю учу я, учу его, а он всё никак пальцы растопыривать правильно не может. А без понтов, внучка, ну никак в нашем обчестве не обойтися.
— Дедушка Михалыч, ну что вы пихаетесь?! Больно же! – возмутилась Маша. – Немедленно подайте мне вон те блины и варенье из тутовника — я рану лечить буду!
— Ну, дед, — укоризненно протянул я, — ну мы же серьезно.
— А сурьёзно, внучек, тут подумать надо. Сегодня мы не успеем, енто понятно. А завтра? – дед поглядел на Калымдая. Тот на секунду задумался и кивнул. – Вот завтра и можно натравить участкового.
— Завтра так завтра, — согласился я. А чего тянуть? – А как участкового в трактир заманить? Опять записку ему написать?
— А я могу, — сказала Олёна и вдруг покраснела. – Давайте я случайно с ним встречусь и намекну?
Все удивленно посмотрели на Олёну — чего эта она как помидор стала? Одна лишь Маша загадочно улыбнулась, оторвавшись на секунду от восьмого блинчика.
— Давай, конечно, Олён, — согласился я. – Если знаешь как и сможешь, так одной проблемой меньше.
— Смогу, батюшка, — ответила девушка.
Глядя на неё я подумал, что за время нашего с ней знакомства, моё отношение к ней сильно изменилось. Она показала себя с лучшей стороны, успешно справилась с чертежами, к которым, честно говоря, я и не знал с какой стороны подступиться. Да и вообще отлично вписалась в команду. И в отношении личных качеств я сильно пересмотрел свои взгляды на неё. Ну, действительно досталось девчонке в жизни и её желание покинуть Кощееву службу да зажить простой жизнью, было мне вполне понятно.
— Действуй, Олён, — кивнул я и повернулся к Михалычу. – Деда, а ты когда думаешь в усадьбу Зубова ехать?
— Да вот прямо сейчас, внучек, — поднялся дед. – Время уже полдень, а нам и собратьси надоть и добратьси еще до туда… Калымдай, бери бесов и вперед, — скомандовал он. – А я пока себя в надлежащий вид приведу… Аристофан, пошли бойцов пусть купят, наймут или украдут телегу посолиднее, да ждут меня с ней за воротами, понял?
— Без базара, — ответил бес и умчался.
— Я тоже тогда пойду, — откланялась Олёна.
— И я если сегодня не нужна, — сказала Маша подымаясь с лавки, — то продолжу наблюдать и разведывать в Немецкой слободе… И ни слова не говорите, дедушка Михалыч! Да к Кнутику пойду! А вы своё отгуляли в связи с преклонным возрастом вот и завидуйте молча.
— Я?! Отгулял?! Да я… Да ты… Ах ты ж…
— Уделала тебя Маша, дед, — засмеялся я и повернулся к вампирше. – Иди, Маш конечно. Ну и это… пригляди там, ладно?
— Не переживайте, мсье Теодор. Варвара Никифоровна под надёжной защитой.
Маша исчезла и только тут Михалыч обрёл дар речи и возмутился:
— Вот чаво, внучек эта кровопийца себе позволяет, а?! Я к ейным капризам завсегда с пониманием! Надо ей к послу, так иди, внученька на здоровье! Надо ей лишний пуд варенья, так и того мне не жалко! А она?! А я же… А она… Эх…
— Да ладно тебе дед. В кои-то веки и она тебе в тему ответила, а ты уже в обморок падать собираешься.
— Кто в обморок?! Я?! Да я!.. Да она… Эх…
— Не расстраивайся, деда, по очкам ты всё равно выигрываешь — сейчас счет 89:1 в твою пользу, я считал.
— Эх… молодежь… Ну коли такой счет, тады ладно… А ты не врёшь, Федька? Нет?.. Тогда пойду я собиратьси в дорогу. Но Машка пущай больше на мои оладики и не облизываитси!
Михалыч всё еще ворча под нос о современной молодёжи и её неправильном представлении об активной жизни пожилого населения, стал копаться в своём кошеле, подбирая себе подходящий наряд для сегодняшней операции. За базовый костюм дед взял наряд пирата, в котором как-то заявился к Кнуту Гамсуновичу с целью запугать его и что у него, кстати, прекрасно тогда получилось. Простые штаны по повсеместной моде дед оставил, но заправил их в шикарные сапоги с высокими голенищами. Сменил холщовую рубаху на шелковую белую всю в кружевах, покрутился перед зеркалом, повздыхал, почесал затылок и, накинув пиратский же камзол, остался доволен.
— Ну как, внучек? – горделиво подбоченился он. – Сойду я за удальца фартового?
— Да как-то… — с сомнением протянул я, — уж больно вид у тебя европейский, деда. Из национальной одежды только штаны и остались.
— Да? – дед на секунду задумался, потом вытащил из кошеля фуражку, надел и лихо сдвинул на ухо. – А так, внучек?
— Самое то! – я показал деду большой палец. – Ещё одуванчик за ухо прицепи. И с европейским шиком и с национальным колоритом!
— А то! – гордо сказал дед и тоже убежал, но быстро вернулся. – Совсем мы забыли Кощея-батюшку с чертежами-то порадовать! На от, внучек, зеркальце, сделай доклад ампиратору нашему, глядишь, он на радостях тебе мешок золота и отсыплет. Тогда – поделишьси!
Ага — поделюсь и ага — отсыплет.
Дед опять убежал, а я потёр зеркальце, вызывая Кощея.
— Здравствуйте, Ваше Величество, — поприветствовал я его, когда в зеркале появилась сначала корона, а потом и недовольное лицо.
— Виделись, — проворчал царь-батюшка. – Чего тебе?
— Грубый вы, Ваше Величество, — обиделся я. – Я к вам с новостью хорошей, можно сказать, что отличной, а вы… Вот ничего не скажу вам.
— А я тебе велю башку срубить, — ожидаемо ответил Кощей. – Ладно, Федька, говори, а то у меня дел тут полно.
— Эх, вот добрый я у вас, Ваше Величество… Слабохарактерный. И ведь скажу. Даже прибавки к жалованию просить не буду, хотя оно того стоит. А кстати, а как у вас тут жалование повышают? По итогам года или по результатам выполнения заданий?
— Федька!
— Я и есть Федька. Слуга ваш незатейливый. Под скромным руководством которого, чертежи у Гороха выкрали и работу по постройке корабля уже начали.
— Да неужто?!
— Да чтоб я без премии остался, Ваше Величество! – побожился я.
— Молодец, Федор Васильевич, — расплылся в страшноватой улыбке царь-батюшка. – Вот чес-слово — молодец!
— А у вас, Ваше Величество, молодцам как премии выдают? А если серьезно — вы бы дежек еще чуть подбросили бы, а? Бесы Аристофановы все на постройку корабля отправлены, и я хочу им питание наладить регулярное, чтобы они сами по городу не шастали и не воровали себе еду. Ну кухарку им нанять, закупку продуктов организовать… А то, говорят, они тут повадились на кошек охотиться с голоду.
Кощей задумался, потом кивнул головой:
— На днях прибуду к вам и привезу заодно денег.
— Всё-таки решили сами первый полёт проконтролировать? Не надо бы, а? Ну зачем вам это? Риск-то какой…
— Ты, Статс-секретарь своими делами занимайся. Ты моих всех планов не знаешь, а туда же лезешь советы давать. Занимайся своими делами, а я приеду, да еще и проверю, что вы там намастерили.
— Как скажете, Ваше Величество, — пробормотал я, но Кощей уже отключился.
А на самом деле оно мне надо? Пусть Кощей свои планы разрабатывает глобальные, а раз меня в курс дела не вводит так и ладно. С меня же и спрос меньше если что.
Я прошелся по комнате, съел от нервов пирожок, огляделся по сторонам и вдруг понял, что остался совсем один. Странно, непривычно и некомфортно. И совершенно нечем заняться. Пришлось съесть еще один пирожок. Не помогло. Скорее всего, ослабевший после болезни организм, требует продолжительного оздоровительного сна. Ну, вот эта версия вполне заслуживает уважения. Вообще сон, как и здоровое полноценное питание – суть здорового образа жизни. Я когда это понял, то не пожалел тонера в принтере и бумаги и распечатал, а потом и склеил себе плакат, повесив его над своей кроватью в Канцелярии в назидание и как намёк сотрудникам:
СОН – КАК ПУШКИН: НАШЕ ВСЁ
И что вы думаете? Правильно — вся Канцелярия вовсе не стала ходить на цыпочках, пока я сплю, а кинулась выяснять, кто же это такой этот Пушкин?
— Енто небось боярин Мусин-Пушкин, — авторитетно заявлял дед, — прадед которого, Тимофей, придумавший как лепить вензеля с царскими именами на пушки, отправился замаливать грехи ажно в Новый Афон, а оттедова вернулся с чернявой девкой израилевского богоизбранного роду, по имени Мария, на местный лад, обзываемой Мусей.
Однако после горячего спора в результате которого деду порвали рубаху, Калымдаю вывихнули большой палец, когда он крутил фигу всем подряд, Маше помяли крылья, когда она уворачивалась от фиги Калымдая, а Аристофану выщипали хвост, просто так, чтобы не выпендривался, было принято решение, что Мусин-Пушкин, тут совершенно не при чем. Маша как знаток всех сплетен местного бомонда, категорически заявила, что Мусины-Пушкины только и умеют, что писать дрянные стишки да ухлёстывать за местными родовитыми дамочками, а к здоровому сну если и имеют отношение, то только потому, что на заседаниях боярской Думы постоянно дрыхнут, отсыпаясь от ночных проказ.
Впоследствии когда спорщики распили мировую под девизом «Фига нам воевать — мало ли что там Федька исчо придумал?», было выдвинуто еще несколько вариантов, но уже не научных, а, так, исключительно для гармонии и в сочетании с осетровым балыком, который в тот момент исключительно хорошо пошел спорщикам как закуска:
1. Федька ить — пьянь подзаборная. Хотел написать «Пушка», а рука с похмелья дрогнула и получилось «Пушкин». Пора лечить его от пьянства беспросветного, а то назначат главой Канцелярии Гюнтера и будем мы все ходить в розовых штанишках да благоухать лавандой.
2. Федору Васильевичу в бреду от сильной болезни привиделось поле ратное, вот он вскочил, да и давай приказы строчить, как лучше врагов Кощея-батюшки одолеть. А получилось хоть и грозно и достойно, но несколько непонятно. Что впрочем, совершенно обычно для армейской жизни.
3. Мсье Теодор, сильно озаботившись мужским своим здоровьем, подорванным купанием в ледяной воде, боясь оконфузиться как тот шевалье из романа господина Мортумсканье «Пушки и девы», который будучи наводчиком самой большой пушки на галеоне «Сент-де-Жюпри» под командованием адмирала Ла Форте, идущего с Бретани на Виргинские острова, где капитан галеона д’Бурдуак упросил своего адмирала Ла Форте, уже известного нам, сделать остановку, дабы прекрасная маркиза де Сент-Инвар, которая прозябала на острове Санта-Крус, сосланная туда жестоким губернатором, господином Кумбре, который хоть и поддерживал открыто королевский двор, а, главное – его канцлера мсье де Парве, но притом тайно вынашивая честолюбивые планы, в которых не малое место уделял фавориту Мадридской Королевы Антальеты-IV, некому сеньору Лас Дросантос, которому еще будучи во время царствования славного монарха Испании Карлоса-де-Фантосьеда, удалось с помощью фрейлины королевы-матери Мартугарескенты, которая, не королева, господа (и это очень важно для дальнейшего повествования!), а фрейлина, смогла с помощью интриг, очаровательного внешнего вида и природного обаяния обольстить рейх-канцлера Великой Римской империи, правда, на тот момент в отставке, господина фон Базен-Штраухе, совершенно очарованного… И не перебивайте меня, дедушка Михалыч, я еще даже и не начала!.. Так вот тот самый рейх-канцлер со своей пассией графиней Орловой… Да-да, мсье Калымдай, вашей соотечественницей… Которая, надо заметить, не просто так прозябала при дворе германского императора Адольфа Третьего, а исполняла чрезвычайную миссию даденную ей первым министром тогдашнего царя Российской империи… Уже скоро, дедушка Михалыч, успокойтесь и положите на место топор!
4. Да просто босс в натуре загнался, гадом буду.
5. Вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик.
Последний вариант, как вы поняли, от Дизеля.
Короче плакат так и остался тайным посланием от меня Канцелярии.
 
* * *
 
Извините, снова отвлёкся. И это тоже от недосыпания такая рассеянность. Хотя на самом деле было бы от чего отвлекаться. У меня в делах возникла пауза и стало откровенно скучно. Все мои разбежались по делам, а я, побродив по горнице, решил сходить в ангар проконтролировать постройку корабля.
На моё удивление работы шли полным ходом. Во дворе уже начали расти кучи строительного мусора, опилок, стружек и прочих доказательств, что мы не зря платим деньги Борову да Свину. Сами они обосновались в большом сарае и, когда я заглянул туда с самым начальственным видом, они продолжали изучать чертежи, елозя по ним бородами. По всему ангару носились бесы с топорами, рубанками и пилами, а вокруг стояла хорошая такая рабочая атмосфера и вкусно пахло сосной. Под будущее летательное средство было уже очищенно пространство и бесы, подготовив очередной брус или доску, подтаскивали и складывали их на этом пяточке не просто так, вповалку, а явно по определенной схеме. Вот только пяточек этот был, на мой взгляд, совсем уж небольшим. Если корабль будет именно такого размера, то на него поместится ну человек пять, ну от силы десять. А уж нагрузить его чем-то более радикальным, пушками, например или сделать большой запас бомб вряд ли получится. А ладно не буду расспрашивать, а то в очередной раз оконфужусь. Может и тут колдунство какое-нибудь. По размерам – лодка, а вместимость как у танкера.
Всё тут было вроде бы в порядке, помахать топором желания не возникло, да и не умею, поэтому я направился к выходу, одобрительно похлопав по спине Борова мол, работайте-работайте и снова вышел во двор. Скучно. Пойти погулять что ли? Можно и к Немецкой слободе сходить, а вдруг повезет, и Варя тоже выйдет погулять? Хорошая идея кстати! И я, протиснувшись сквозь низкую калитку, зашагал через площадь в сторону базара.
Вот на базаре было не скучно. Толпы орущего, ругающегося, хохочущего народа, суета, крики, горы разнообразных товаров, запахи. Весело! Первые минут десять, но всё это быстро приелось, и я двинулся было опять в сторону Немецкой слободы, как вдруг глаз наткнулся на знакомый силуэт. Олёна. Она, отойдя на несколько шагов от основных рядов, разговаривала с какой-то рыжей девахой, высокой и очень крепкой. Такой метанием молота заниматься надо, я поёжился, представив, как такая вот красавица может врезаться в меня на полном ходу. Нет, она не толстая была, просто крепкая. Интересно, а что это Олёна затевает? А она, уловив мой взгляд, коротко улыбнулась и подмигнула пока её собеседница орала на мальчишку, подскочившего к ним с лотком баранок.
Я решил подождать и беседа девушек скоро закончилась, рыжая скрылась в толпе, а Олёна быстро подошла ко мне.
— Настасья это, батюшка, — доложила Олёна, не дожидаясь моего вопроса. – Полюбовница хозяина постоялого двора, к которому завтра участковый пойдёт.
— Да? А нам она зачем?
— Так я же, батюшка завтра участкового наведу на тот трактир, а пока вот — колечко простенькое в лавке умыкнула, да Настасье этой передала. Участковому скажу, что колечко у меня украли, да подтолкну его к мысли, что поискать надо на том дворе постоялом.
— Ага. А Настасья?
— А ей я сказала, что колечко то не простое, а на самого участкового заговоренное, — девушка залилась смехом. – У кого то колечко, тот милиции любые приказы отдавать сможет! Настасья и будет под нос участковому колечко совать в надежде силу обрести над ним.
— А Ивашов колечко украденное увидит, — подхватил я, – и поймёт, что в нужное место попал. Молодец, Олёна! Немного сложно, на мой взгляд, но проработанные детали операции, обеспечивают успех.
— Ну, я побежала, батюшка? Мне еще надо за участковым присмотреть, — она вдруг снова слегка зарделась.
— Давай, Олён, беги. Молодец.
И я снова остался один.
У Немецкой слободы я пробыл немного. Постоял с часик, поглазел на закрытые ворота, да сделал пять, ну десять кругов по периметру вдоль высокого забора. Варю, к сожалению, не увидел, да и вообще тихо было, как будто все вымерли. Европа! Цивилизация! Я сплюнул и побрел в сторону базара.
Перекусил у знакомого лавочника Ахмета, накупил пряников Маше, поглазел на выступление местного кукольного театра с Петрушкой же, конечно, в главной роли. Тот верещал писклявым голосом и лупил забавного и совсем не страшного Кощея палкой. Похихикал, кинул артистам грошик и снова заскучал.
И тут меня дёрнули за рукав рубахи. Да не слабо так дёрнули, аж треск пошёл от рвущейся материи. Я резко развернулся и слегка ошалел. За рукав меня продолжал держать парень, ну моего возраста, наверное, но вид у него был… Эльф — первое, что пришло мне в голову. Белокурый, волосы ниже плеч. В опрятной европейской одежде, преимущественно светлых тонов, да еще и в кружевах. А сам слащавый такой ну как… как эльф. Мечта Гюнтера, в общем. А рядом стоял и откровенно скалился мужик. Обычный такой русский мужик. Под два метра ростом, та самая косая сажень в плечах, короткая русая бороденка, а сами волосы расчесаны на прямой пробор и перехвачены кожаным ремешком. Очень колоритный мужик. И очень здоровый.
Я уже начал вспоминать как там меня учил Михалыч правильно растопыривать пальцы, перед тем как наехать на обидчиков, но белокурый ангелочек опять дёрнул меня за рукав и скрипучим голосом прошипел:
— Уймись, Федька. Давай веди — где тут вы мастерскую устроили?
— В-в-ваше В-вели-
— Моё-моё, — ворчливо подтвердил эльф голосом Кощея.
— Застрелиться и не встать… А как вы…
— Потом, Федор Васильевич, — отрезал Кощей. – Пошли скорее... Зря я эту личину натянул. Бабы так и щупают глазами, а мужики сразу рукава подворачивать начинают и смотрят эдак недобро. Надо было попроще что-нибудь… Да ладно, веди, Секретарь.
Идти от базара до Колокольной площади было всего ничего, и только поэтому я не лопнул от любопытства. Кощей пресекал все мои попытки вызнать цель его появления в Лукошкино, но едва мы вошли во двор нашей авиастроительной компании, я тут же накинулся на царя-батюшку с вопросами:
— Ваше Величество, случилось что? А разве вам можно по городу ходить? А как вы сюда попали? На Горыныче? А личина эта ваша…
— Да погоди ты, Фёдор! – оборвал меня Кощей. – Всё расскажу, да мало того, еще и запоминать заставлю, а пока веди нас с Кузьмичем к чертежам. Взглянуть на них надобно.
— Тимофей Кузьмич, — протянул мне ладонь, размером с небольшую лопату, древнерусский здоровяк.
— Федор Васильевич. Очень приятно, — представился и я, стараясь не морщиться от боли в ладони, попавшей, будто в тиски. – Ангар у нас вот он. Сарай в смысле, где работы идут.
В сарае ангел-Кощей одобрительно кивнул головой, увидев стройку века и тихо проскрипел:
— Давай Федь, расчисть нам место у чертежей. Ненадобно никому тут знать, кто мы и зачем пришли.
— Ребята! – махнул я Борову и Свину. – Погуляйте немного. Сходите покурить минут на десять.
Ребятки слегка удивленно переглянулись, но оторвались от чертежей и послушно ушли на другой конец ангара. А Тимофей Кузьмич взял и действительно закурил. Вытащил трубочку, кисет, да так смачно запыхтел, что я чуть не подавился слюной. Курить вдруг захотелось просто невыносимо. Я даже подобрался поближе и с жадностью втянул в себя клуб ароматного дыма. Эльф хихикнул, порылся у себя за пазухой и протянул мне сигару:
— Держи, Секретарь, а то сейчас слюной изойдёшь.
Я с благодарностью выхватил из холёных пальцев сигару и тут же задымил. Гадость-то какая, горькая и крепкая! Фу!
— Давай, Кузьмич, изучай, — кивнул Кощей на чертежи, а сам отвёл меня на пару шагов в сторону. – Не будем мастеру мешать.
— А кто он такой, Ваше Величество? – тихо спросил я.
— Это, Федь — наилучший мастер по любым механизмам какого только в моём царстве-государстве найти можно. Голова у него… — Кощей в восторге помотал своей, — обзавидуешься! Любую нестыковку враз видит. Да оно и понятно — он у самого Леонтия Петровича во Флоренции в учениках лет десять ходил.
— Что за Леонтий? – удивился я. – Из Флоренции?.. Леонардо?! Да Винчи?!
— По ихнему – Леонардо, — кивнул Кощей, — по нашему если уважительно, то как раз Леонтий Петрович и будет.
— Офигеть… А что не так с чертежами этими?
— А вот сейчас и узнаем. Сомнения меня берут, Федь. Кузьмич с Леонтием несколько лет бились, пытаясь по небу порхать аки Горыныч, да только неважно у них получалось. Хотя… Магию они иноземную применяли, а тут, — Кощей снова кивнул на чертежи, — тут — наше колдунство, может и заработать.
— Ваше Величество, — взмолился я. – А не по теме вопрос можно? А как вы тут по Лукошкино гуляете-то свободно? Тут же и церкви и попы! Говорят же — вы на дух Лукошкино не переносите и если и можете тут объявиться, то только ночью, а?
— Говорят? – хмыкнул Кощей. – Вот и пусть говорят. А так… Чего бы это я, Федор Васильевич, попов каких-то боялся? А дураки пусть верят, что ходу мне сюда нет.
— Господин хороший! – прервал нашу беседу Тимофей Кузьмич.
Кощей живо подошел к нему:
— Ну? Полетит?
— Полететь-то полетит, — прогудел эксперт. – Ить только недолго и не высоко. Ошибка тута имеется, царь-государь, да и вообще намудрили мастера енти. Но идея хорошая, интересная. Пару месяцев покумекать — можно до ума довести. Наверное…
— А что не так-то? – заинтересовался я.
— А вот смотри, барин, — оживился Тимофей и начал тыкать черенком трубки в чертежи, увлеченно объясняя. – Вот тута крен они не правильно посчитали. Мачту опять же на три вершка больше чем надобно нарисовали. Корпус поширше надоть, поокруглее. Но енто мелочи всё, главное – амплитуда движения крыльев, хош убейси, а не будет соответствовать угловым скоростям, да опять же и радиусу виража, понимаешь, барин?
А как же. Каждое слово по отдельности — легко. А вместе…
Кощей в лёгком замешательстве всё же уточнил:
— Ты мне прямо скажи, Кузьмич, полетит или нет?
— Да хрен его знает, — вздохнул Тимофей. – Полетит, скорее всего. Но я бы в ём не рискнул отправляться в дорогу. А ты уж сам решай, государь.
— Понятно, — Кощей полез в карман и выудил увесистый мешочек. – Держи, Тимофей Кузьмич свою плату за знания… Подкинуть тебя домой?
— Спасибо, государь, — Тимофей довольно подкинул приятно звякнувший мешочек на ладони и подмигнул мне. – Сам доберусь. Мне еще надо по базару пройтись…
Ага, до первого же кабака, понятное дело.
— Пошли до ворот тебя провожу, — предложил Кощей и кинул мне: — Давай Фёдор, командуй, пусть продолжают мастерить.
Я махнул Борову и Свину и припустил за Кощеем.
— Ну, где у вас тут в тишине поговорить можно? – спросил Кощей, когда Кузьмич протиснулся сквозь калитку на волю.
— В дом извольте, Ваше Величество, — пригласил я. – Прикажете подать перекусить чего или пару бутылок чая откупорить?
— Не надо ничего, — отмахнулся Кощей.
— Да оно и к лучшему, — вздохнул я. – На те гроши, что у нас после оплаты всех расходов остались, только и можно купить, что три корочки хлеба.
— Вот неугомонный ты, Федька! – проворчал царь-батюшка. – Привёз я тебе денежку, привёз… Только, чтоб отчёт написал и в бухгалтерию сдал, понятно?!
— А как же, Ваше Величество, — обрадовался я. – И напишу и сдам! Вот тут голову пригните, а то ушибётесь еще. И ступенечка тут, осторожней, пожалуйста.
В горнице я уселся за стол, с печалью покосился на остывший самовар и подзасохшие уже пирожки, вздохнул, загрустив от несовершенства мира, и приготовился слушать царя-батюшку.
А царь-батюшка в облике милого парнишки разгуливал по горнице, знакомо заложив руки за спину:
— Дела у нас, Федь, грянули серьезные и очень не ко времени. То, что услышишь сейчас, никому передавать не надо. Михалыча в курс дела введешь и всё. Понял ли?
 — Без базара, Ваше Величество. Ой, пардон, нахватался от бесов. Понял.
— Угу, — Кощей продолжал вышагивать по тихо скрипящим доскам. – Помнишь, рассказывал я тебе о враге моём старинном?
— Вы про дракона того здоровущего? Фон… как его там?..
— Дракхена. Про него, собаку. Донесли мне люди мои верные, что собрался он войной на меня идти да еще в самое ближайшее время. А я, Фёдор, совсем пока не готов с ним побороться. Вот, — он неопределенно махнул рукой, — на корабли летучие была надежда. Думал, а ну как создать флот кораблей из двадцати-тридцати, да пушками мощными его вооружить. Выманили бы тогда Змея того, да врезали б ему одновременно со всех стволов. Вот это да, было бы дело. А тут… сам видишь.
— Да провалилась затея с флотом, — посочувствовал я. – А что теперь делать думаете?
— И так и сяк я прикидывал да размышлял и одно мне теперь остаётся, — Кощей остановился напротив меня и поднял вверх палец, — сгинуть на каторге Гороховской.
— Это как?! – я даже подпрыгнул на месте. – Зачем?!
— А вот так, господин мой Статс-секретарь. Нет меня, и фон Дракхен на земли мои не полезет. Ему не земли нужны, ему меня погубить надобно.
— Ну, так вы бы в другой стране схоронились, Ваше Величество. А то еще лучше – на другом континенте.
— Думал я, — отмахнулся царь-батюшка. – Найдёт и там. Это для него не проблема. А вот на каторгу в Сибирь, он не сунется.
— И почему же?
— Холодно, а главное – хлопотно. Да и эффекту мало. Какая же радость своего давнишнего грозного врага слабым и больным придушить? Нет не для того он веками свою месть вынашивал, он, гад, насладиться должен моей погибелью.
— Кстати, Ваше Величество, — задал я вопрос, давно меня интересовавший, — а вы же, простите, бессмертный. Что по паспорту, что, по сути. Как же вас погубить-то можно?
— А с какой целью интересуешься? — как-то особенно ласково протянул Кощей.
— Да ну вас, Ваше Величество… — обиделся я.
— Ладно-ладно… Тебе я верю, Федор Васильевич. Не как себе, но очень к тому близко. Цени.
— Ценю, Ваше Величество. И вы тогда меня, такого распрекрасного, цените.
— Вот такие мы с тобой ценные оказывается, Федь, — хмыкнул Кощей и уже серьезно продолжил: — Погубить совсем этот Змей меня не сможет это понятно. А вот развеять в мелкую пыль, так что я в тело возвращаться пару сотен лет буду, вот это — может. А мне бы этого совсем не хотелось, Федь.
— Да и мне, Ваше Величество, уж поверьте.
Остаться одному без такого мощного покровителя и щедрого работодателя?! Нет уж, увольте. За царя-батюшку грудью станем! Смерть гадам-драконам!
— Так что, Фёдор, — подытожил Кощей, — дорога у меня одна – на каторгу. Отсижусь с полгодика, а там видно будет. Может и придумаю что против Дракхена этого.
— А чем его вообще одолеть можно, Ваше Величество? Чего он боится?
— Силы боится, — не раздумывая ответил Кощей. – Вот кабы к тому мечу-кладенцу, что тебя на мосту до икотки напугал, еще бы и богатыря под стать подобрать…
— И вовсе не напугал… — обижено протянул я. – И уж точно не до икоты… А разве нет сейчас таких богатырей? Я читал в сказках, что спят они в горах каких-то, да часа своего дожидаются.
— Сказки, — презрительно махнул рукой царь-батюшка. – А если и завалялся где соня такой, то пойди его еще упроси на Змея пойти. А если он потом на меня меч повернет? Я же тоже не из ангельского сословия, тьфу-тьфу-тьфу.
— Ну-у… А еще чего он боится?
— Холода. Совсем не переносит и на зиму либо в спячку впадает, либо в южные края переселяется. Да и то это раньше так было, а сейчас отгрохал он себе дворец на стеклянной горе, да отапливает его мощно, дровишек не жалеет. И теперь может всю зиму во дворце не спать, сторожить его, да с девками забавляться.
— На стеклянной? Так может раз она такая хрупкая…
— Это она только так называется, — сразу понял мой замысел Кощей. – Крепкая зараза и скользкая.
— Дела, Ваше Величество… — протянул озадачено я. – Думать будем.
— Придётся, Федь. Иначе не только мне хана, но и Лысую гору под корень снесет этот Дракхен, а потом и за всё мое государство примется.
— А вы говорите, на полгода в тюрьму собираетесь? Значит за полгода нам надо придумать, как врага вашего одолеть.
— Нашего, Федь, нашего. Или ты думаешь, он тебя помилует?
— Я и думать о таком не хочу, — гордо заявил я.
— Ну и молодец, — одобрил Кощей. – А сейчас нам надо с тобой придумать, как бы мне в плен правильно попасть.
— Не понял, Ваше Величество… А в чем проблема? Руки вверх и шагом марш во дворец к Гороху сдаваться.
— Да, если бы… — вздохнул Кощей. – За столько лет тут уже схема отработана и никто меня вот так в плен брать не будет, дураков нет.
— Опять не понимаю, Ваше Величество, — покачал головой я. – Объясните, а?
А тут всё просто оказалось. Кощей же силой огромной обладает, ему Лукошкино с землёй сравнять, как мне тарелку пирожков умять. И это не считая сил колдовских, а в колдовстве Кощей тоже далеко не последний, а скорее — один из первых. Разумеется, никто не поверит в добровольную сдачу, а если и поверит, то как царя-батюшку, при его-то силушке, под стражей содержать если он любые цепи как паутинки рвет, а любую тюрьму вместе с фундаментом в пыль разнесёт? Поэтому с веками, а то и с тысячелетиями, выработался основной принцип пленения Кощея – брать его можно только в полном измождении. Правда и обратный принцип на случай побега Кощея тоже существует – дать ему хорошенько водицы напиться. Ведра три-четыре. И минимальный запас сил ему обеспечен. А Кощей и при минимуме сил натворить такого может… Уж с каторги ему сбежать тогда вообще плёвое дело. Кстати про казнь вопрос в последнее время тоже не стоял. Бессмертный же. Раньше, говорят, пытались да самыми разными способами, только пустое это занятие оказалось. Царь-батюшка восставал, силушку накапливал и шёл жестоко мстить обидчикам. Поэтому если засадить Кощея в тюрьму и было подвигом, то вполне таким безопасным. А вот казнить его так потом хлопот не оберешься. Да и головы вместе с царством своим.
— Понял вроде бы, Ваше Величество, — вздохнул я. – Как-то у вас тут всё сложно… Значит должны вас взять обессиленного, да лучше естественным путем – чтобы вас сил лишили, а не в канаве пьяным подобрали?
— Тьфу, на тебя, Федька! – обиделся Кощей. – Ты будто как не с царем разговариваешь. Ну какая канава, а? Обидно же… Вот отдам тебя Гюнтеру на воспитание…
— Я всё понял, Ваше Величество! Не надо меня Гюнтеру отдавать. Виноват, уж простите, не специально я.
— Ещё бы специально, — хмыкнул царь-батюшка. – Ладно, думаем и над этой задачей. А я пока домой отправляюсь.
— Понял, Ваше Величество, думаем, значит.
— Думай. И не болтай. Понял?
— Ага, Ваше Величество, понял. А что вы там про три мешка денежек говорили? На текущие расходы.
— От зануда ты, Федька, — Кощей кинул на стол вполне таких приличных размеров кошель, уж и не знаю где он его у себя в эльфийском этом наряде прятал. – Трать разумно, не шикуй, казна, небось, не безразмерная.
— А жаль. Вот бы зажили а, Ваше Величество?
— Ладно, Статс-секретарь, думай, работай, а мне пора. Горыныча еще покормить перед дорогой надо.
И ушел царь-батюшка в дорогу дальнюю, а меня просил не беспокоиться, не утруждаться мол, сам дорогу найдёт не маленький. Так прямо и сказал:
— Сиди, Федька. Сиди и думай о задачах, что я тебе загадал. А я пошёл.
Сел я думать. Раз подумал, другой… А ничего, довольно забавные ощущения! Шучу-шучу. Вот такой я задумчивый шутник. А если серьезно, то ничего я придумать не мог, даже элементарных идей не возникало. В принципе оно и понятно – слишком мало у меня вводных данных. Чтобы знать, как помочь Гороху Кощея одолеть, мне надо больше фактов. Вот почему я в детстве мало сказок читал, а слишком много резался в «Дум» по сетке? Ладно, вернётся Михалыч, его попытаю. Он у меня всё на свете знает.
Вот только проверить эти знания, когда Михалыч вернулся, я не смог. Потому что и говорить у деда толком не получалось, такой пьяный был. Завели его бесы в горницу, он постоял, покачался, как та тонкая рябина, поднял торжественно руку вверх и сказал:
— В-всё сделал… ик!.. внучек! За-в-втра жди. Только тс-с-с!
Он заговорщицки подмигнул самовару, потом удивленно уставился на поднятую руку, горестно махнул ей и полез почивать на стол. Я сходил в спаленку, принес деду подушку с одеялом, и уже собирался было последовать его примеру, только не на столе, конечно, как в горницу вошел Калымдай.
Я кинулся к нему:
— Ну как?! Всё в порядке?
— Всё хорошо, Федор Васильевич. Операция прошла успешно, задание выполнено.
— Ну, слава богам. А чего ж Михалыч так назюзюкался? Я понимаю, конечно, ему попировать там надо было напоказ, но не до такой же степени?
— А дедушка Михалыч вовсе и не напился на той гулянке, — заступился за него майор. – Это мы когда в Лукошкино въехали на него и нашло. То ли в телеге укачало, то ли хмель наконец-то из живота до головы дошёл, но только мы ворота проехали начал дедушка чудить. А так бы мы еще с час назад сюда прибыли.
— Ох, ты ж… Ничего хоть ужасного не натворил?
— Ну как вам сказать, Федор Васильевич... – замялся Калымдай. – Ничего критичного, так скажем.
— Уже легче. Рассказывай.
Калымдай задумался на секунду, видимо решая с чего начать, потом хихикнул, вспомнив что-то и доложил:
— Сначала всё спокойно было, Федор Васильевич. Как в город въехали, дедушка сразу послал в ближайший кабак одного из бесов за самогоном. Потом уже когда отъехали от кабака на пару улиц, а самогон закончился, дедушка стал орать, что самогон был прокисший и вообще дорого и велел разворачивать телегу, чтобы вернуться и набить морду кабатчику.
— Кабатчик-то хоть жив остался?
— Наверняка жив. Мы уговорили дедушку, что кабатчики все одинаковые. Ну не возвращаться же нам? Дедушка пробормотав, что это разумно, велел остановиться у ближайшего кабака и отправил туда бесов чинить разгром.
— Разгромили?
— Ну не весь кабак конечно… — замялся Калымдай.
— Понятно. А что же ты деда не остановил?
Калымдай посмотрел на меня удивленно:
— А вы сами пробовали когда-нибудь дедушку Михалыча остановить в таком состоянии? Я даже и пытаться не стал, успел только отвлечь его богословским диспутом от того, чтобы он самолично в кабак не отправился бесами руководить. Только зря я божественную тему поднял, ляпнул первое, что в голову пришло ну и вот…
— Ох… — я схватился за сердце. – После кабака пошли церкви громить?
— Ну что вы, господин генерал. Совсем, даже наоборот. Дедушка так проникся спором, оправдывая первородный грех…
— Это что же у вас за тема диспута была?! – поразился я.
— Да не важно, Федор Васильевич, к делу никакого отношения не имеет. Важно что дедушка Михалыч призвал бесов, аки фараон, который с перепою, надо полагать, увидевши странный сон, призвал мудрецов и волхвов со всего Египта… Тьфу, ты! Вот же тема какая прилипчивая!.. Виноват, господин генерал. Короче, позвал Михалыч бесов и повел их каяться, а заодно и креститься в ближайшую церковь.
— Твою ж дивизию… Бесы хоть успели убежать?
— Не успели. Но вовремя вручили дедушке Михалычу бутыль самогона, которую стащили для себя во время драки в кабаке.
— Фух… ну чуть легче…
— Чуть-чуть, Федор Васильевич, — согласился Калымдай. – Дедушка, когда и эту бутылку выжрал, про церковь сразу позабыл, но не про наш с ним диспут. Он снова стал что-то орать, а потом даже и петь про первородный грех и велел бесам поворачивать на Лялину улицу мол, он сейчас всё нам в деталях объяснит и наглядно покажет.
— Завтра ожидать огромных счетов от каждого публичного дома на Лялиной улице? – вздохнул я.
— Не доехали мы до туда, — успокоил Калымдай. – На полпути дедушка заметил собаку бродячую и кинулся ловить её мол, нам в хозяйстве она очень полезная будет, да и вообще симпапулечка — на Кощея похожа.
— А да, есть у деда такой бзик, — согласился я. – Он как переберёт, то всех собак готов в дом тащить. Не поймал, надеюсь?
— Не поймал…
— И слава богам.
— Дедушка бесов заставил её ловить. А они же ловкие да быстрые…
— И где же это чудо блохастое? — спросил я, заглядывая на всякий случай под стол.
— Не беспокойтесь, Федор Васильевич, нет здесь собак. Бесы, когда её поймали — дедушке вручили, он сразу кинулся её обнимать и мечтать, как он с ней на Гюнтера зимой ходить будет и как вы этому обрадуетесь. Но я ему вручил еще одну бутылку и когда он её допил, то сразу спать лёг. Прямо на собаку. А когда проснулся, то про собаку даже и не вспомнил, только удивленно посмотрел на неё и согнал с телеги.
— Всё?
— Почти, Федор Васильевич…
— Ох, нет, хватит с меня дедовых приключений! Живы и хорошо.
— Согласен, господин генерал. А кстати, — спохватился Калымдай и достал из холщевой сумки кипу толстых, бумажных листов, — показания от крестьян. И даже трех мелких купцов нашли, которых братья обидели.
Листы были исписаны мелким почерком и повсюду как кляксы виднелись пятна отпечатков пальцев.
— О здорово! Молодец, Калымдай, спасибо!
— Там не только на каторгу, там и на три смертных казни хватит, — похвалился Калымдай.
— Много от себя приписали?
— Да почти ничего, Федор Васильевич, они там и сами хорошо так набезобразничали.
На этой хорошей новости мы с Калымдаем и отправились спать. Благо комнат у кожевенника в тереме хватало. Я только подоткнул деду одеяло, поправил подушку, да поставил на лавку поближе к нему остывший самовар. С утра он точно пить захочет после местной-то самогонки, вот и будет ему маленькая радость.
 
* * *
 
Разбудил меня утром тот самый самовар, грохнувшись с лавки. Я как-то сразу понял, откуда это грохот идёт, вскочил, быстро оделся и ехидно улыбаясь, вошел в горницу. Самовар уже стоял на столе на самом краешке, а под ним на коленях стоял дед и открыв рот, жадно ловил струйку воды из носика самовара.
— «Хмурое утро», Алексей Толстой, – я подошел поближе, дабы получше насладиться картиной. — Хороший внучек у тебя, дед? Водичку тебе поставил…
— Отстань, Федька, — пробулькал Михалыч, с неохотой закрывая краник самовара и принимаясь копаться в своем безразмерном кошеле. – Да где же он?.. Зелье от поноса — вот… Зелье для поноса — вот оно… А где же мой елексир похмельный?.. Ёршик для ушей… Полбутылки пива… Подкова… Кто енто мне всякой дряни в кошель напихал?.. Факел… Зачем мне факел? А ладно пригодитси… Веер. Да большой какой... Гюнтеру подарю… А! Вот он!
Дед дрожащими руками извлёк небольшой флакончик и с рычанием вцепился зубами в пробку. Я отвернулся, зная уже, что сейчас произойдет. По стенам заиграли отблески искр, сыпавшихся с Михалыча — это такой побочный эффект у отрезвляющего эликсира, потом мелькнула короткая вспышка, громыхнуло, да не слабо так и сразу же послышался торжествующий вопль:
— Ага!!!
Я обернулся. Дед стоял подбоченясь, торжествующе смотря на меня:
— Вот так-то, внучек! Знатное зелье! Надо бы побольше запас сделать… А то с вами и совсем пьянчугой подзаборным станешь… А тут — глотнул, пострадал секунду и как огурчик! Наливай, внучек!
— Да ну тебя, дед. Чего это ты вчера так нахлестался?
— Для дела, внучек, токмо для дела… А где собачка? Такая лохматая с блохами? А ладно пёс с ней… Какие у нас на сегодня дела, Федь? Сейчас завтрак приготовлю и про дела поговорим.
— Погоди, деда, — остановил я его и присев за стол, кивнул на лавку. – Садись. Надо обсудить кое-что пока никто нас не слышит.
Михалыч опустился на лавку и внимательно уставился на меня, озадаченный моим серьезным тоном.
— Вчера Кощей сюда приходил — проблемы намечаются. Денег привез на расходы. Кстати, деда, возьмешь на себя все эти финансово-хозяйственные хлопоты? Ну бесам и мастерам кормёжку обеспечить, чтобы от работы не отвлекались, ну и всё остальное?
— Кощей, — коротко напомнил Михалыч.
Ну рассказал я ему и про облом с летательной лодкой и про того змея огромного и про то, что надо нам придумать как бы поестественнее царя-батюшку на каторгу упечь. Да еще и вдвоём придется всё это делать и никого в курс дела не вводить.
Дед долго молчал, я даже забеспокоился, не заснул ли он вот так с открытыми глазами, но он наконец-то вздохнул:
— Дело ясное, Федь, что дело тёмное. С летучим кораблем я ить так сразу и помыслил, что ничего хорошего из него не выйдет. Про гада того Дракхена я много слышал и скажу тебе, внучек — опасный енто противник. Не по зубам нам будет.
— А с пленением Кощея есть идеи?
— Подумаем. Давай только, внучек, дела по порядку разгребать будем. Я так мыслю, что Кощеюшку мы на каторгу не сегодня отправлять будем. Посему пока насущными делами давай заниматьси.
— Я, Михалыч, с этой каторгой совсем не понимаю. Ну как он спокойно на неё идёт? Да и ты что-то совсем не дёргаешься.
— А чего дёргатьси? Чай и царю-батюшке не впервой по тюрьмам шататься, да и я попривык к ентим его отсидкам.
— А мы как же без Кощея?
— Перебьёмси, внучек. Заодно и отдохнём от начальства. Ты лучше о сегодняшнем дне думай.
— А что сегодня? Сегодня у нас затишье, дел никаких нет.
— Да неужто? А участковый?
— А что с ним не так? – удивился я. – Олёна его сегодня на постоялый двор наведёт, он туда съездит, всех арестует и дело в шляпе.
— Вот когда ты, внучек, думать начнешь? И учу тебя с утра дотемна и рыбку пользительную для мозгов подсовываю, а ты временами ну тупее бесов Аристофановых.
— Ну чего ты, дед? – обиделся я. – Просмотрел я что-нибудь, так и скажи, чего обзываться-то?
— Ты же начальник… — начал было Михалыч, а потом махнул рукой. – Сам подумай, внучек, начнет арестовывать участковый в кабаке том весь лихой люд, дойдёт дело до братьев ентих, поганцев, да и отпустит он их.
— Как так? А доказательства?! Вот же они лежат у меня спокойно… — я осёкся.
— Дошло, — удовлетворённо кивнул головой дед. – Есть в Африках животинка такая смешная, жирафой обзывается…
— Ой, ну хватит, дед. Понял я, понял. Тупой у тебя внучек, осознал я.
— Не тупой, а неуч, — важно поправил дед. – Как думаешь бумажки енти участковому отдать?
Я задумался:
— Ну-у… Можно тупо на милицейский двор через забор подкинуть, а?
— Тупо, внучек, — согласился дед. – Енто ты верно сказал. Стрельцы бумажки на самокрутки и пустят, а то еще похуже куда приспособят. Лично в ручки холёные участковому их вручить надо.
— Ну схожу и отдам ему… Хотя в городе мне не стоит с ним видеться… А давай, дед, как он соберется с облавой ехать, я его на полпути на постоялый двор и встречу?
— Вот теперь вижу – весь в меня пошел внучек, — закивал дед. – А то всё тупой да тупой, неуч да неуч… Так бы взял штакетину, да по горбу бы раз двадцать и съездил бы для просветления в мозгах!
— Ой, ну хватит, дед.
— Да я еще ить и не начинал… Ладноть связывайся с Олёнкой, узнавай обманула она уже участкового или нет, а я пойду о завтраке побеспокоюсь… А ты умывался сегодня, Федька? Вот вижу же, что нет! Ну-ка марш паршивец во двор я полью тебе!
— Пить тебе деда нельзя, — проворчал я для проформы, а сам уже встал и с удовольствием потянулся. – Ты на утро после пьянки слишком активный становишься. Всё шпыняешь меня бедного и несчастного…
— Иди ужо несчастный, — дед врезал мне по спине полотенцем.
Я взвизгнул, отпрыгнул к двери и показал деду язык:
— Не догонишь, не догонишь!
— Ну, чисто дитя малое… — прозвучало мне в след. – Секретарь царя-батюшки, растудыть вас обоих…
 
* * *
 
На встречу с Никитой мы отправились уже ближе к вечеру.
Ранее прибегала Олёна и, хихикая, рассказала, как ходила в отделение подавать официальное заявление о пропаже колечка. Как строила глазки участковому и тот, похоже, втюрился в неё по уши. А сама при этом была очень довольная и очень смущенная. Даже на её смуглой коже румянец отчетливо выделялся. Я тогда еще подумал, что, похоже, тут без взаимности не обошлось. А было бы прикольно посмотреть на роман мента и бесовки, прямо голливудский сценарий!
А когда Калымдай сообщил через булавку, что во дворе милицейского отделения собираются стрельцы и явно готовятся в дорогу, то мы с Михалычем быстро собрались, прихватили с собой пару бесов на всякий случай и быстро рванули из города по Кобылинскому тракту.
Я с удовольствием одел на встречу свой европейский костюмчик — надоело в обносках ходить, да и вдруг Варя по дороге попадется…
Варя не попалась, зато попались любопытные стрельцы на городских воротах.
— А ты, барин кто такой будете? – остановил нашу компанию стрелец в лихо заломленной на бок шапке.
— А енто — барон фон Дрангнахостен, — тут же шагнул к нему Михалыч. – Из самого Блюдомврежского королевства!
— Из самого Блюдю… Блюдя… этого самого?! – поразился стрелец.
— Я-я, — подтвердил я надменно.
Михалыч шагнул поближе к стрельцу и тихо произнёс:
— Золотишко, грят на Смородине нашли, прямо россыпью слитки валяются! Бояре пока лаются между собой кому золото добывать, а ентот барон уже кого надо подмазал, теперь едет осмотреться, где лучше шахты рыть.
— Я-я, — кивнул я головой. – Геология, минералы, мезозой! Матка, яйки, партизанен!
— Пойдем мы, внучек, — шепнул дед стрельцу. – Злющий немчура, аки мой кум с бодуна. Чуть что не так, сразу бежит царю жаловаться.
— Давай, дед, проходите, конечно, — и промолвил задумчиво нам вслед: — Золотишко, говоришь?..
— Ну, дед, — заржал я, когда мы отошли от ворот. – Спровоцировал ты золотую лихорадку в Лукошкино! Сейчас полгорода побежит участки золотоносные столбить!
По Кобылинскому тракту мы прошли совсем немного, до первого пня на обочине и я категорически отказался идти дальше. И так сойдет. Потом же еще назад возвращаться.
Я как мог удобно устроился на пеньке, а бесы с дедом укрылись в кустах. Дед для солидности выдал мне сигару, а прикурить не предложил мол, сигар мало осталось, экономить надо. Да не больно-то и хотелось.
Никита со своими стрельцами ехали верхами, и я с удовольствием отметил для себя, что я на Максимилиане держался более уверенно, чем участковый. Без всякой ложной скромности скажу — даже более грациозно и изящно, вот так вот.
— Огоньку не найдется? – встал я с пня, когда отряд подъехал почти вплотную.
Стрельцы тут же насторожились и поправили кто сабли, кто бердыши, а кто и пищали перехватил поудобнее. Как-то неуютно тут у них на дороге. Все нервные такие...
Никита, узнав меня, тут же приказал:
— Еремеев! Давайте проезжайте чуть далее. Там меня подождёте, пока я с этим гражданином побеседую.
Еремеев нахмурился, но кивнул и махнул рукой стрельцам.
— Ты что офонарел?! – зашипел Никита, едва мы остались одни. – Уже среди бела дня маякуешь тут на глазах у всех!
— Да я же не просто так! Я официально, по делу.
— Да ну? – удивился участковый, а потом в лоб спросил: — Ты чертежи похитил?
— Даже пальцем к ним не притрагивался! – возмутился я. И это была чистейшая правда. Я только заглядывал в них.
— А почему не спрашиваешь, что за чертежи? – ехидно ухмыльнулся Никита.
Я заухмылялся в ответ:
— Во-первых, я вообще ни к каким чертежам не прикасался, а, во-вторых, и так всё Лукошкино обсуждает, что у Гороха чертежи летучего корабля спёрли.
— Ладно, разберёмся. И что у тебя за дело?
— Ты же сейчас на постоялый двор едешь? Малину брать?
— Следишь за мной?
— Редко и по необходимости, — признался я.
— Ну, допустим, еду и что?
— Ну вот… Никит, помнишь я тебе про девушку из монастыря рассказывал и про братцев её?
— Боярского рода которая? Помню.
— Ага, Зубова Варвара. Так её братцы там, на малине сегодня будут.
— Интересно… — протянул Никита. – И что ты от меня хочешь?
— Исключительно официальных, правозащитных действий хочу. Вот, — я протянул ему сумку, — полюбуйся на подвиги этих кадров.
Участковый взял сумку, пробежал глазами один лист, хмыкнул, взял второй, взглянул на меня, вернулся к первому:
— Сам сочинял?
— Да ну тебя, Никит, — обиделся я. – Там же отпечатки и свидетелей и потерпевших в качестве подтверждения есть. Не веришь — сам поезжай да проверь, заново людей опроси.
— Ну, допустим, — он продолжал листать. – Да тут, если всё это правда, то не сносить им головы.
— Ага, а вот тут я к личному уже перехожу, — заторопился я. – Варя… ну Варвара Зубова… Ну чего ты опять ухмыляешься?! Она, короче очень меня просила в живых братцев оставить. Ты же со своим Горохом в хороших отношениях? Может, посодействуешь? Пожизненной каторги им вполне хватит.
— Посодействовать-то могу, — вздохнул Никита, — только это от настроения царя зависит. Может и взбрыкнуть и лично побежать им головы рубить. Но попробую. – Он помолчал и доверительно произнёс: — Знаешь, мне и самому все эти смертные казни как-то не очень.
— Ну, тем более.
— Хорошо. А тогда ты мне про чертежи всё же намекни – кто их украл.
— Кощей, — спокойно произнёс я. – Не сам, конечно, но по его приказу их выкрали.
— Ага! – обрадовался Никита. – Я так и знал! Сразу на него подумал! Кому еще корабль такой понадобиться мог?
— Да и Кощею он особо не нужен, — заявил я. – Так, побалуется да бросит.
— Да ну?
— Дело говорю. Вот увидишь.
— Разберемся… А чертежи?..
— Да и чертежи вернёт, — успокоил я.
— Хорошо бы, — протянул Никита. – А то меня дума боярская уже поедом ест с этими чертежами.
— Никит, — вернулся я к больной для меня теме, — а ты не в курсе как тут дела с этими боярами обстоят? Ну, если засудят братцев этих, что дальше с Варей будет, с её поместьем?
— Понятия не имею, — пожал плечами участковый. – Совершенно в этом не разбираюсь.
— А ты не мог бы у Гороха узнать так, издалека?
— Ну, можно, наверное, — он снова пожал плечами. – Ладно, если это всё, то мне пора. Скоро уже темнеть будет.
Распрощались мы вполне мирно, почти дружески. Он поехал бандитов воевать, а я с Михалычем и бесами возвратились в Лукошкино.
На воротах в город того стрельца, которому про золото сказку рассказали, уже не было, сменился, наверное. Жаль, а я такую историю заготовил…
 
* * *
 
Разбудила меня Варя.
Я открыл глаза и увидел над собой бездонное небо синевы её глаз.
— Молчи, — строго прошептала Варя и наклонилась надо мной.
Я задохнулся от восторга и счастья и, обхватив ее за плечи, прижал к себе. А она вдруг дёрнулась, пытаясь отстраниться, но я совсем не собирался выпускать своё счастье из рук и только посильнее прижал её к себе. Она затрепыхалась в моих объятиях, но вдруг врезала мне по уху и хрипло произнесла:
— Федька, совсем ополоумел али тебе Гюнтер приснилси? Отпусти, внучек, не доводи до греха, ить я тебе сейчас в печень побудку устрою!
— Михалыч?
— Нет, внучек, это я, твоя Варька.
— А как ты узнал про Варю?..
— Что?
— Ну… — я начал потихоньку просыпаться и светлый Варин образ растворился в грубой действительности в лице Михалыча.
— Совсем ты, Федька на Кощеевой службе тронулси… — горестно вздохнул дед. – А всё енто от…
— Знаю-знаю, — отмахнулся я, — от недоедания.
— Вот и пошли завтракать, — подытожил дед.
Только сначала он меня выгнал во двор и долго поливал холодной водой из бочки. А может там микробы, а?! Да и пневмонию так заработать легко… Хотя тогда снова поваляюсь, отосплюсь.
К завтраку подтянулись и Калымдай с Аристофаном. Олёна по булавке сообщила, что попозже подойдет. А Маша, как обычно, когда попадала в Лукошкино, все свободное время старалась проводить с Кнутом Гамсуновичем.
Я сел на своё привычное место и торопливо потянул к себе тарелку с блинами. Знаю я своих соратничков, оглянуться не успеешь, как придётся голодным весь день ходить до самого обеда. Хорошо, если дед сжалиться и даст бутерброд для легкого перекуса.
— Это… босс, — Аристофан поставил на стол увесистый мешочек. – Твоя доля, босс.
— Что еще за доля? – я от удивления задержал руку с блином, не успев донести его до рта.
— Да мы тут в натуре с лавочниками бизнес конкретный замутили, — бес запихнул в пасть сразу круг колбасы, торопливо прожевал и проглотил. – Они там типа разборки друг с другом устроили и нас разрулить попросили.
Калымдай усмехнулся, а Михалыч покачал головой.
— Вот прямо пришли и в ножки вам поклонились мол, бесы дорогие, а разрешите спор наш, а мы вам за это денежку дадим, так что ли?
— Не, босс, мы же не сявки какие. Они там, в натуре уже улица на улицу идти хотели, места на базаре не поделили. А мы тут типа мимо шли…
— Ага. И вы решили вступиться за тех и за тех, морды и тем и тем набить, а за это плату взять? – я отодвинул блины. Всё, блинов я наелся. Что у нас там еще есть?
— Да ну, босс… — Аристофан подхватил отодвинутую мной тарелку с блинами. – Мы за бабки не дерёмся. Ну, почти. Они нас наняли пожечь друг друга на фиг.
— Что?! Да вы же всё Лукошкино спалите в этих разборках!
— Не, босс, не спалим. С огнём шутки плохи.
— И на том спасибо за понимание техники безопасности… Дед, а что ты там миску от меня подальше отодвигаешь? Котлеты? Не кошерные? Это Калымдаю нельзя, да и Аристофану тоже. Ну-ка дай я проверю, чего ты такого не кошерного в котлеты напихал... Аристофан, возьми еще блин… да, можно два… и расскажи, чем дело закончилось, а то я не пойму никак.
— Они там, Федор Васильевич, — вмешался Калымдай, — никого не пожгли, не беспокойтесь… А давайте я вам бутерброд, а вы мне котлету? С колбасой бутерброд, вкусный. Ага, спасибо… Ням! Бесы просто свели в итоге всех лавочников вместе и предложили для экономии сжечь их всех сразу. Мол, так гораздо дешевле и проще получится… Михалыч, подай, пожалуйста горчичку… ага, спасибо…
— Ничего не понимаю, — я торопливо прожёвывал третью котлету, — а деньги тогда за что дали?.. Нет, Аристофан, котлеты не вкусные. Отрава просто… Честно... Правда… Ой да на, на, пробуй…
— Деньги, Федор Васильевич, — ухмыльнулся Калымдай, — за доброту и справедливость дали… Еще один бутерброд махнём на котлету?.. Вот спасибо! Лавочники после радикального предложения бесов сразу решили помириться, а чего им еще оставалось? Жить-то всем хочется. Ну а бесы стребовали с них и за примирение сторон и за сохранение в целости имущества и жизни. В итоге всё разрешилось ко всеобщему удовольствию. Ну, почти. Бесы точно довольны остались.
— Не ну а чё, босс? – оскалился Аристофан. – Мы же не обманули никого в натуре, да еще типа и мир им принесли. И пальцем же никого не тронули, отвечаю! А теперь еще раз в неделю будут к ним пацаны приходить, рассказывать об энтой… ну как её?
— Противопожарной безопасности, — подсказал Калымдай.
— В натуре! – обрадовался бес. – Не бесплатно, конечно.
— Вот вы, жуки! – я восхищенно покрутил головой.
— Но это еще не всё, — Калымдай протянул кружку Михалычу. – Дедушка, плесни чайку, пожалуйста… Бесы, Федор Васильевич, разработали целый курс лекций и не только об опасности случайного возгорания, но и о защите имущества от стихийных бедствий, личной безопасности, методы неуплаты налогов в царскую казну, тактику боя на случай нападения врагов на город, тактику боя при захвате чужого города, лекции о международном положении, семинар по рукопашному бою и скоростному бегу, ну и практическое занятие по самогоноварению.
— Платные курсы, конечно же, — кивнул я.
— Без базара, босс, — подтвердил Аристофан. – Другие лавочники со всего города тоже реально просят нас типа лекции им провести.
— Прямо вот просят? А ладно, всё с вами ясно, рэкетиры Лукошкинские. А деньги эти ты Аристофан на свой отряд потрать. Одежду там, еду хорошую парням, оружие или еще что, понял? Только на самом деле на отряд потрать, не пропей, ясно?
— Спасибо, босс в натуре. Пацаны реально заценят… Босс, а что ты там про страхование рассказывал? Типа интересный проект…
Но ответить я не успел — дверь скрипнула и в горницу проскользнула Олёна.
Дед сразу засуетился:
— А ну-кась, внучка, садись к столу живо. Набегалась, небось. Я вот тебе сейчас и блинчиков с медком и колбаски со свежим хлебушком, да чайку духмяного, сладкого.
— Спасибо, дедушка Михалыч! Только я на базаре уже перехватила…
Ага, дедушка Михалыч прямо сразу сел и ручки сложил. Сейчас! Кушай, Олёнушка, кушай, не одним же нам тут под тиранией деда страдать!
Одно удовольствие было со стороны понаблюдать, как дед издевается со своим принудительным кормлением. Он впихнул в девушку пять блинов и, не дав ей опомниться, закинул в неё два бутерброда с колбасой. Утрамбовал хорошенько, попрыгал сверху утаптывая и запихнул чудом уцелевшую котлету. Вздохнул удовлетворенно, налил кружку чая и подсел поближе с блюдечками варенья наготове.
Стоны, вздохи, жалобы, плач… Ничего Олёне не помогло. В конце концов она откинулась на стену, благо лавка близко к стене стояла, тяжело вздохнула, посмотрела на нас осоловевшими и совершенно коровьими глазами и тяжко произнесла:
— Му-у-у…
Вру, конечно. «Ох» она сказала. Но прозвучало это очень похоже на древнерусский коровий язык. Я знаю, я тут разного уже наслушался.
Где-то через полчаса, когда Михалыч успокоился, а все немного пришли в себя после завтрака, Олёна наконец-то смогла нам рассказать последние новости.
— Участковый вчера весь постоялый двор заарестовал, — Олёна с опаской посмотрела на кашлянувшего Михалыча, но тот сидел спокойно. – Несколько человек на месте зарубили. А братья Варвары Никифоровны сразу же во всем сознались едва Никит… участковый их допрашивать начал.
— Слабаки в натуре, — хмыкнул Аристофан.
— Просто — босяки, — поправил его дед.
— А вот Настасью милиция упустила, — продолжила Олёна. – Она меня сегодня уже на базаре отыскала, убить грозилась за то, что я её подставила.
— Вот как? – озаботился я. – Наверное, стоит Аристофановым ребятам взять её на себя.
— Не надо, батюшка Секретарь, — улыбнулась ласково Олёна. – Что такое девка, пусть и разбойничья против бесовки?
— Думаешь, сама справишься?
Все дружно фыркнули.
— Ладно… Интересно, как там Горох суд с этими братцами проведёт?.. А так дел у нас пока спешных нет, но вы не расслабляйтесь. Доверительно вам сообщаю, что через пару-тройку дней готовится большая и сложная операция. А сейчас все свободны. И да, Аристофан, ты всё-таки сильно не наглей с лавочниками в Лукошкино. Мы тут не для этого.
— Без базара, босс.
Ребята ушли, а мы с Михалычем остались вдвоём.
— Деда, ты по Кощеевому делу ничего не придумал? Ну, как его в изможденное состояние привести?
— Думаю, внучек. А только, чтобы енто нам у его самого, злодея нашего, не спросить бы, а?
— Да неудобно как-то… Я вчера его про бессмертие спросил, так он меня сразу во враги чуть не записал мол, собираюсь тайну его выведать. Наверное, с целью свергнуть его, а самому трон занять.
— Рассчитывай на меня, внучек ежели надумаешь! – хихикнул дед. – А с бессмертием тут всё просто.
— Да ну?! Расскажи, деда, а?
— Да просто он ить — бессмертный. Не умирает, хош стреляйси. А как да почему? Оно тебе надобно, внучек, тайны колдовские знать?
— Да не, просто интересно… О, Маша вызывает! Подключайся к нам, деда!
— Мсье Теодор? – послышалось у меня прямо в голове. – Ау?
— Здесь я, Машуль и Михалыч тоже на связи. Как дела у тебя?
— Бонжур, мсье Теодор, — откликнулась вежливая Маша. – И вам бонжур, дедушка Михалыч.
— Здравствуй, внучка! – отозвался дед и подмигнул мне. – Ты там еще не всю кровь из посла выпила?
— Фи на вас, дедушка Михалыч. А вам, Теодор, я настоятельно советую сделать отвар прополиса, я вам потом дам полный рецепт.
— А мне зачем? – удивился я.
— Это – чудодейственное средство, мон ами. Моя троюродная бабушка по папиной линии, будучи возлюбленной знаменитого Парацельса, получила от него сей рецепт и вполне успешно пользовала этим отваром своего прадедушку. По крайней мере, тот перестал терроризировать семью, ругаться на инквизиторов по-китайски, гоняться за рыжими кошками, чтобы научить их правильно ловить мышей, а так же вычёсывать и есть свою перхоть.
— Маша, ты здорова? – осторожно спросил я. – А какая связь между мной и этим волшебным лекарством?
— Не волшебным, а чудодейственным, — строго поправила меня вампирша.
— Да пофиг.
— Фи. А связь, мсье Теодор самая прямая. Кому же, как не вам придется отпаивать этим отваром нашего дедушку Михалыча? Вы же видите, как ему с каждым днём, становится всё хуже и хуже. Старческий маразм, мон шер, это не шутки!
— Вот чего, внучек, она опять ко мне цепляитси?! – завопил дед.
— Ты первым начал, дед, — рассудил я, когда прекратил хихикать. – Есть новости, Машуль?
— Есть, мсье Теодор. Сейчас состоялся суд над ле криминель, в числе которых были и братья вашей Вари. В качестве наблюдателя от цивилизованной Европы там присутствовал и мой Кнутик. Он, при посильной помощи участкового, уговорил местного царя Гороха заменить этим братьям плаху на пожизненную каторгу.
— Ага, отлично!
— А всё-таки зря вы, мсье Теодор обещали Варе неприкосновенность для братьев. В следующий раз обязательно подумайте хорошенько, перед тем как давать очередное обещание. Иначе вам придется в двойном количестве тот отвар чудодейственный делать. Для дедушки Михалыча и для себя.
— Ой, ну Маш! Ну, понял я, понял. Сколько вы еще меня шпынять этим будете?
— Как вы, Теодор, быстро схватываете местные вульгаризмы… Ну что это за «шпынять»? Вы же глава крупного отдела…
— Маша!
— А еще и перебиваете постоянно…
— Маш, есть еще новости? А то нам на задание пора. Дед уже саблю отполировал, а теперь пищаль начищает.
— В кабак собрались, мон шер?
— Маша!
— Ну, хорошо, хорошо… Ваши моральные качества и постоянная деградация пусть на вашей же совести и остаются, мон шер Теодор. А я вам лучше новость про вашу Варю расскажу, если вы захотите её услышать. Я имею в виду — новость услышать, а не Варю, как вы могли подумать. Хотя возможность услышать и увидеть дорогую Варвару Никифоровну у вас тоже имеется.
— Р-р-р!!!
— Вы себе собачку завели, Теодор? Или это дедушка Михалыч… Всё-всё, не надо так кричать, рассказываю. Эта пародия на монарха — Горох, после суда велел Варваре Никифоровне предстать пред его очи. За Варварой Никифоровной было подтверждено её право на родовое поместье и сегодня боярыня Зубова отправляется в свои земли, чтобы мудро распоряжаться там хозяйством во славу своего государя.
— О отлично! Спасибо, Машуль!
— После всех ваших заявлений о высоких чувствах к мадмуазель Вари, я крайне удивлена вашей, Теодор, радостью предстоящей разлуки с ней. Хотя, это лишний раз подтверждает, что все мужчины…
— Маша!
— Ох, как же меня утомляет этот разговор… Ничего личного, шевалье, просто констатация.
Дед знаками показал мне, что когда Маша попадёт в его старческие, но еще крепкие руки, то он сначала удавит её, потом будет бить по голове чем-то (я не разобрал чем именно) тяжелым, потом будет бить головой об это что-то тяжелое, а после всего этого будет прыгать на ней… секунду, попрошу повторить, а то освещение тут плохое… да, действительно будет прыгать на Маше и топтать её сапогами.
Я так же жестами показал деду, что я следующий сразу за ним, а сам собрал волю в кулак и ровно спросил:
— Маша, а когда Варя уезжает из города?
— А вам это и правда, интересно, мсье Теодор? Всё-таки какие-то чувства остались?
— Машенька, — ласково спросил я. – А у тебя подпись большая? Много места занимает?
— А к чему такой странный вопрос, мсье Теодор? – насторожилась наша вампирша.
— Мне просто заранее знать надо, сколько места для твоей подписи оставить в приказе на твоё увольнение.
— Кнут Гамсунович благородно предоставил мадмуазель Варе свою карету и сегодня после обеда мы отвезем боярыню Зубову в её поместье, — отрапортовала Маша.
— А за полчаса до вашего выезда…
— Я сообщу вам, господин Захаров по булавочной связи.
— Умница, Маша. До связи. Целую, Фёдор.
И я отключил булавку.
— Прибью я её внучек, как есть прибью, — протянул задумчиво Михалыч, а потом вдруг гордо задрал нос к верху. – Моя школа!
 
* * *
 
После обеда, переодевшись в европейский костюм и тщательно расчесав волосы, я с нетерпением ожидал сигнала от Маши.
«После обеда», кстати, в данном случае не имелось в виду время после полудня. Я говорю про обед, который меня заставил съесть дед, почти сразу после небольшого перекуса «от нервов». Ну как бы то ни было, а я был готов к встрече. И ужасно волновался.
— Ну, хватит тебе метатьси из угла в угол, внучек, — не выдержал дед, сочувственно глядя на меня. – Пойдем-ка лучше погуляем, развеишьси маленько…
— А Маша вдруг свяжется?
— Так мы в нужную сторону гулять пойдём, — хмыкнул дед. – От Немецкой-то слободы до восточных ворот только одна дорога. Мимо не проедут.
Я всё время торопил Михалыча и наша прогулка сразу же превратилась в скоростной пробег «Колокольная площадь – Восточные ворота». А вот недалеко от ворот, где мы нашли вполне удобное место для ожидания на небольшом пяточке между избами, нам пришлось простоять довольно долго. Дед даже успел сбегать за пряниками и квасом. От нервов, понятное дело, а я успел их быстро уничтожить. Нервам не помогло, но на душе стало немного легче, хотя в животе — тяжелее. Но эта тяжесть не помешала мне довольно резво выскочить на дорогу, когда вдалеке послышался стук подков об утрамбованную землю и громкий скрип колёс. Ох уж мне этот гужевой транспорт.
Да, это была карета посла.
Поравнявшись со мной, карета остановилась и в окошке показался белый пышный парик посла. Ну и голова, на которую был напялен парик.
— Добрый день, господин Захаров! – вежливо улыбнулся мне посол.
— Добрый день, господин Шпицрутенберг! – так же вежливо ответил я.
Дверца с другой стороны хлопнула и, обойдя сзади карету, передо мной оказалась Варя. Сегодня на ней было простое, но очень симпатичное платье по стандартной древнерусской моде. Перед тем, как снова утонуть в её глазах, я заметил еще только носки красных сапожек, да длинную косу, покачивающуюся за спиной.
— Здравствуй, Варя.
— Здравствуй, Федя.
В окошко кареты, потеснив посла, высунулась любопытствующая физиономия Маши и я, едва сдержавшись, чтобы не показать ей кулак, пробурчал:
— Давай отойдем немного? А то любопытных развелось…
Мы отошли на несколько шагов и я, не придумав ничего умнее, спросил:
— Ты как, Варюш?
— У меня всё хорошо, — тут же ответила она. – Это ты помог моих братьев на чистую воду вывести?
— Ну-у… Не только я…
— Спасибо.
— Да не за что… А ты… Домой, да?
— Ага. Надо в порядок поместье привести, да всё к свадьбе подготовить. Ну, ничего, время до Красной горки еще больше полугода, успею.
— К к-к-какой свадьбе?!
— Ну как же, — Варя отвела взгляд. – Я теперь боярыня, слуга царю. Найдут мне мужа из какого-нибудь захудалого рода, нарожаем детишек на радость государю, и будет мой род и далее верно служить Отечеству.
— Да вот — фиг.
— Что?!
— И царю твоему — фиг, — меня вдруг будто заковало в лёд. Не осталось никаких чувств, только холодная злая логика и абсолютная уверенность, что Варя будет только моей. – И всем захудалым и не захудалым родам — фиг. А дети наши, когда вырастут, сами будут решать, кому служить. В этом их неволить не будем.
— Ты… ты… — Варя сжала кулачки и снова уставилась мне в глаза упрямым взглядом. – Ты что такое говоришь?!
— А что, думаешь, стоит заранее определить наших детей на чью-нибудь службу? Ну не знаю… Давай подумаем, посоветуемся…
— Ты… — она вдруг кинулась ко мне, прижалась всем телом, а потом так же резко отодвинулась, поднялась на цыпочки и коротко чмокнула меня прямо в губы. – Дурак!
И она так быстро развернулась, что я даже не успел заорать от счастья. Мелькнула взвившаяся в воздух коса и очаровательная фигурка моей Вари уже скрылась за каретой. Кучер щелкнул кнутом, карета заскрипела дальше, а я так и остался стоять возле дороги, улыбаясь во весь рот.
— Весь в меня, внучек, — гордо сказал дед. – Ить только так с ними и надо!
— А? Что?.. А деда… Пошли домой?
Вечером прибежала Маша, принесла нам маленький бочонок немецкого пива и гору сосисок.
— Искупила вину, — кивнул дед, орудуя над бочонком.
— Отмазалась, — согласился Аристофан, протирая краем рубахи глиняную кружку.
— Всякий имеет право на ошибку, — заметил Калымдай, высыпая сосиски из корзинки на широкое блюдо.
— А я пиво не пью, — загрустила Олёна и стащила сосиску.
— Наливайте, — подытожил я.
А еще Маша доложила, что Варю благополучно доставили домой, и она там сразу принялась хозяйничать.
Мы подняли кружки за любовь, потом за Кощея, за Канцелярию, за мир во всём мире, за то «шоб они все сдохли!» и на этом пиво закончилось. Аристофан вылез с предложением сбегать за самогоном, но его строго отчитали, заставили мыть кружки, а потом все дружно разбрелись по комнатам и завалились спать.
 
* * *
 
Разбудил меня слаженный дует лауреатов конкурса «Голосистый садист».
— Внучек, просыпайси! – шипел дед, держа у меня перед лицом зеркало с костлявой рожей Кощея в нём. – Сам царь-батюшка с тобой изволют пообчаться, а ты дрыхнешь как Горыныч после восьмой коровы.
— Не знаю никакого Горыныча, — пробурчал я, снова закрывая глаза.
— Куда?! Куда? – заволновался в зеркале царь-батюшка. – Федька! Не спать!
— Вот учишь их, учишь… — вздохнул дед, исподтишка пихая меня сухеньким кулачком в бок. – Мы вот, молодыми были, так сразу, еще не успели петухи пропеть…
— У-у-у! Дед! Больно же!
— По печени ему засади, Михалыч — весь сон как рукой снимет.
— Не надо по печени, — твёрдо заявил я. – Слушаю вас внимательно, Ваше Величество, доброе утро.
— Давай, Федь, просыпайся и дуйте с Михалычем ко мне. Будем думку нашу думать. Горыныч через пару-тройку часов у вас будет. Всё ли понял?
— Абсолютно, Ваше Величество.
Кощей отключился, а я недовольно протянул:
— И вот стоило меня будить? Передал бы через тебя, дед, а я бы еще часок точно поспать мог бы…
— Ну чего ты ворчишь, Федька? Не юный отрок, а прям какой-то…
— Какой-то кто, Михалыч?
— Вот я щас тебе… Марш умываться, паразит!
Доброе утро, страна ага. Но бодрит.
Про завтрак я вам и рассказывать не буду. Всё как всегда. Принудительное обжорство в особо тяжких размерах. Спасибо Калымдаю, который утащил у меня половинку запеченного поросенка да Аристофану, сумевшему незаметно для деда частично освободить мою тарелку от особо опасных для моего желудка расстегаев.
Но потом все равно пришлось с полчасика поваляться на кровати, покурить, дожидаясь пока поглощённая еда гармонично уляжется в пузе. Так что на встречу с Горынычем мы вышли как раз вовремя.
Я вынужденно переоделся в обычную местную одежду и, просочившись через калитку на улицу, сонно разглядывал небольшие облака, дожидаясь деда. Дождался и я вместе с дедом тычка в бок.
— У-у-у!!! Дед!!!
— Тихо, Федька, — зашипел тот. – Быстро рожу в забор и давай ходу за угол!
— А чего… — начал я, но получив толчок в спину, умолк и рванул за угол. Сейчас буду кое-кого убивать. Ну что это такое?! С самого утра бьёт меня и бьёт! Я вообще, начальник тут или где?! Ну, дед…
Но все мои мстительные мечты, так и остались на стадии планирования. Дед, загнав меня в ближайший переулок, присел, потянул меня за собой и кивнул в сторону площади:
— Участковый. С Олёной возле дерева милуются.
Да ну? Интересно. Я осторожно выглянул. Действительно картина маслом. Ромео и Джульетта Лукошкинского разлива. Олёна стояла приобняв старую березу в весьма соблазнительной позе, подчеркнув и выпятив всё, что полагается девушке. Участковый пялился на неё, роняя слюнки, а эта бесовка, к тому же, изредка проводила язычком по губкам да виляла бёдрами, будто собираясь поменять позу. Участковый при этих телодвижениях, кажется, начинал подвывать, как старый койот на Санта-Клауса, пролетающего в упряжке оленей мимо огромной голливудской луны.
— Во дают! – я оглянулся на Михалыча, сидящего рядом с улыбкой от уха до уха. – Или это Олёна участкового так классно охмуряет или…
— Или, внучек. Еще одна парочка у нас наметилась, — он встал. – Ладноть пошли...
Я вздохнул и поплелся за Михалычем. Эх, а еще по лесу переться, а потом и обратно…
— Что енто внучек, будто епидемия какая грянула? – удивлялся дед на ходу. – Машка с послом амуры крутит, ты вона с Варькой своей драму древнегреческую разыгрываешь, да еще и бесовка наша с участковым на пару потом истекають, да слюнки друг на друга пускают.
— Так август же дед, — пояснил я. – Это же почти март, а в марте… ну сам знаешь. Коты с ума сходят, а по их примеру и весь остальной народ.
— Вот осталось и мне тогда вдовушку какую найтить, — захекал дед.
— Тогда и Кощею, чтобы от коллектива не отрывался, — предложил я, перепрыгивая через очередную навозную лепешку.
— Кощею не надо. У него и так запас всегда имеетси.
— Не понял… Да блин, у них тут не улицы, а общественный туалет для коров!
— У Кощея завсегда в тайных комнатах несколько царевен да прынцесс сидит, — пояснил дед, наблюдая, как я очищаю о траву сапог.
— Да ты что?! А я ни одной не видел… Вот же старый маньяк!
— Ну-ка, внучек, сделай особо тупое лицо – сейчас через ворота проходить будем.
— Да ну тебя, дед… Здорово, служивые! А где тут у нас ближайшее кладбище? Дед достал, выведу погулять его... Так что вернусь один, а вы, уж прикройте, ребят, ладно?
Стрельцы ухмыльнулись и без вопросов пропустили нас.
— Паразит ты, Федька…
— Твоя школа да, дед?.. А зачем Кощею все эти принцессы?
— Прынцесс там сейчас всего одна штука, если не вру. А вот царевен ажно четыре обитаетси.
— Я правильно понимаю, дед, что царевна и принцесса, это одно и то же, только последняя – это импортный вариант?
— Точно, внучек.
— Ну и зачем Кощею такая головная боль? От Марьянки же еле отделался.
— Для престижу, внучек. Положено ему так, злодею. Ну и для других нужд. Ты еще маленький, рано тебе такое знать.
— Ой, да ладно!.. О, я помню этот овраг! Уже немного осталось до поляны… Значит и Кощей у нас на любовном фронте сражается?
— Да какой там фронт, внучек, — дед вылез из оврага и протянул мне руку. – Баловство одно… Ух-х-х… От тяжелый ты Федька…
— Сам раскормил, теперь не жалуйся… А что с ними потом Кощей делает, как наиграется?
— Отпускает обычно, — пожал плечами дед. – Что с ними еще делать-то? Если вредная девка попалась, то выкуп за неё требует, а если хорошая да послушная, то и сам золотишка ей отсыпет… Ага вот и дошли, радуйся внучек.
Точно. Наконец-то.
Горыныч уже ждал нас, валяясь на спине, поджав лапы и подставив чешуйчатое брюхо солнышку. Заметив нас, он перевернулся на живот.
— Здорово, Михалыч! – пробасила правая голова.
— Салют, Фёдор! – пропищала левая.
— Апчхи! – сказала средняя, подняв клуб пыли.
— Здорово, Горыныч, — поприветствовал я. – Заболел что ли?
— Да не, — отозвалась средняя, — просто по приколу. Смотри!
Она снова чихнула и более мощный клуб пыли окутал головы.
— Апчхи! – рявкнула правая голова. – Завязывай, слышишь?!
— Апчхи! – подтвердила левая. – Надоел, блин!
— Ладно, полетели, — скомандовал дед. – Потом развлекаться будете.
— А что это у Кощея такая суматоха? – повернулась к нам правая голова, когда мы прошли слой облаков. – Загонял нас совсем. Прикинь, Федь, вчера без продыху по свету мотался, да и сегодня уже и на Тмутаракань слетал, а потом на дальние шамаханские рубежи пришлось чесать, аж на Волгу. А теперь вот за вами.
— Не знаю толком, Горыныч, — осторожно ответил я. – Наверное, опять что-то затевает царь-батюшка.
— Затейник… — проворчала правая. – Но кормит он нас грех жаловаться, Федь. Всегда бы так.
Действительно, едва мы приземлились у Лысой горы, как из ворот выскочило несколько скелетов с освежёванными бараньими тушами.
— Во, видал? – подмигнул мне Горыныч. – Это всё мне. Ладно, давайте, жду. А я пока покушаю да вздремну маленько.
На царя-батюшку мы натолкнулись в тронном зале. Кощей стоял, заложив руки за спину и внимательно наблюдал, как на место старого трона ставят новый. Десятка два скелетов с каждой стороны постамента держали канаты, уходящие вверх к сложной системе блоков. Старый трон уже стоял у стены, а новый, ничем особо, на мой взгляд не отличающийся от старого, медленно опускался из-под потолка вниз.
— Здрасте, Ваше Величество. А чего это вы? – я кивнул на скелетов.
Кощей отмахнулся от вопроса:
— Прибыли? Хорошо… Пошли в Канцелярию.
И он размашисто зашагал из тронного зала, чеканя шаг и длинный плащ красиво, как у злодеев в итальянских вестернах-спагетти, заколыхался складками.
В Канцелярии Кощей устало развалился на диване, достал сигару и прикурил от огонька, вспыхнувшего на пальце. Тишка да Гришка тут же притащили пепельницу и робко протянули её Кощею в четыре лапки. Тот кивнул благодарно:
— Ух ты ути-пути! Какие поросятки! Так бы и съел!
Бесенята с визгом вкарабкались в моё компьютерное кресло, а дед неодобрительно покачал головой мол, неча маленьких пугать. Ага, испугаешь этих негодяйчиков, как же. Они уже довольно прыгали в кресле и показывали царю-батюшке длинные розовые языки.
— Михалыч, плесни коньячку, а? – попросил Кощей и выпустил клуб дыма. – Ну что, господин Секретарь, Федор Васильевич… Ага, спасибо, Михалыч. Ты тоже подсаживайся… Так вот, думал я думал и получается есть у нас только одно средство, чтобы правдоподобно меня привести в полное измождение для сдачи в плен.
Сидя на лавке около стола, напротив Кощея, мы с дедом вопросительно посмотрели на него.
— Соль, — коротко сказал Кощей.
Михалыч кивнул, а я попросил:
— Объясните, пожалуйста, Ваше Величество. Я ведь совсем не в курсе.
Тут всё просто и одновременно сложно оказалось. Идеальным способом привести себя в нужное состояние, была длительная, причем, сухая голодовка. Месяца через два-три после такого самоистязания, Кощей был бы совершенно обессилен. Но, как вы понимаете, ждать пару месяцев никто не будет, да и как это преподнести Гороху, не вызвав подозрений? Мол, Кощей так озаботился здоровым образом жизни, что сел на диету и из фитнес-клубов сутками не вылезает? Бред конечно. Существовали и другие способы, я толком их и не запоминал из-за особой экзотичности или чрезмерной жестокости. Ну, например, как убедить Гороха провести шестидневный древний обряд, крайне сложный, с задействованием толпы народа, кострами, сложными растительными ингредиентами и обязательным массовым жертвоприношением? В итоге Кощей выбрал самое простое, но крайне губительное для его здоровья средство, как вы уже поняли – соль. Я начал было удивляться, ведь я неоднократно видел, как царь-батюшка с аппетитом наворачивал и солонину и балыки, да мы даже как-то раз с ним удачно пива попили под шикарную астраханскую вяленую воблу. Когда я спросил о таком парадоксе, на меня посмотрели как на идиота. А ну да, конечно – волшебство.
Короче, для достижения нужного нам эффекта, царя-батюшку надо было обильно посыпать солью, как шмот украинского сала. Добавить перца, натереть чесноком… Шучу.
— Ты, Федька, — Кощей ткнул в меня сигарой, — пойдешь к своему дружку участковому и сдашь ему меня с потрохами. Да еще можешь и награду с него стребовать, — Кощей захекал, а потом закашлялся, внимательно осмотрел сигару и кинул в пепельницу.
Тишка тут же сполз с кресла и стал подбираться к сигаре, но был перехвачен бдительным Михалычем и, поскуливая полез обратно к Гришке, потирая отшлепанную задницу.
— Не очень как-то мне ваша затея, — поморщился я. – И может не поверить участковый, ну с чего бы это я вас предать надумал? Да и вообще, как выражается Аристофан – западло своих сдавать.
— Ну как хочешь, — Кощей пожал плечами. – Общую суть ты уловил.
Я кивнул:
— Придумаю что-нибудь более приличное, не переживайте, Ваше Величество.
— Да я и не переживаю. Когда там мастера обещают работу закончить?
— С летающим кораблём? – уточнил я.
— Нет, с новым резным сортиром для Гороха! Конечно с кораблём, с чем же еще?
— Через два-три дня, Ваше Величество… Деда, подлей царю-батюшке еще коньячку от нервов.
— Нервы это да, — вздохнул Кощей, залпом закидывая в себя коньяк. – Нервы уже ни к чёрту… Значит, Федор, готовь моё пленение аккурат как корабль построят. Хоть полетаю на нём маленько на прощание.
И он снова захекал, а Михалыч снова наполнил его бокал.
— Не нравится мне вся эта ваша затея с пленением, — вздохнул я.
— Да и мне не нравится, Федь, а куды деваться? О! Чуть не забыл! – Кощей покопался в складках плаща и достал из внутреннего кармана конверт, запечатанный сургучной печатью. – На, Секретарь, схорони подальше.
— А что там? – я повертел в руках конверт из плотной, желтоватой бумаги. Ничего не видно, а на ощупь вроде листок какой.
— Что надо, — отрезал Кощей. – Как упекут меня в тюрягу, позовешь бухгалтершу, Гюнтера и Михалыча, да при них и вскроешь. Понял ли?
— Так точно, Ваше Величество, понял.
Я поднялся и закинул конверт в сканер. К моим железкам никто прикасаться не осмелится.
— Ну, тогда всё, — Кощей поднялся. – Летите обратно, держите меня в курсе и готовьте моё пленение.
А мы взяли и не полетели, отложили полёт на завтра. И тому была причина — я собрался к Варе. Да, на свидание, если получится. Ну и что?
Дед, конечно же, никак не мог оставить меня одного в такой сложный момент, поэтому сбегал к Горынычу и договорился, что тот прилетит за ним завтра. Почему только за ним? А потому что я собирался заявиться к Варе верхом, как благородный рыцарь. Ну, про рыцаря это я загнул, конечно, еще чего не хватало. Но на Горыныче же я не мог к ней прилететь, пешком тоже как-то не очень, телега или карета Кнута Гамсуновича сразу отпадали, и оставалось у меня только единственное средство передвижения – конь. А из всех коней в мире я доверял только одному. Максимилиану, как вы уже поняли.
Сбегал к Кощею, спросил — не нужен ли ему будет Максимилиан на завтра? Кощей только отмахнулся, явно ему не до конных прогулок было. Ну и отлично.
Весь остаток дня я провел в подготовке к завтрашней встрече. Сначала надо было решить проблему с одеждой. В штанах на веревочке я к Варе показываться не хотел, как вы понимаете, а мой европейский костюм остался в Лукошкино. А гонять бесов по их подземным ходам ради личных дел мне было крайне неудобно. Хотя… Я задумался. А чего тут неудобного? Тут вообще мораль такая, что чем больше ты о себе любимом заботишься, подминая под себя всех остальных, тем больше тебя окружающие уважать будут. Решено! Я вызвал Аристофана и затребовал передать с попутным бесом мой европейский наряд, да еще и наорал на Аристофана мол, не дай бог помнут рубашку или брюки!.. Аристофан проникся моим приказом и воспринял его как нечто вполне естественное. А через полчаса, взмыленный бес из его команды, уже вручал мне аккуратный пакет причем, вручал с крайним уважением и даже лёгким страхом, уж не знаю, что ему там Аристофан наговорил. А что хорошо быть начальником у Кощея!
Дед, кстати, эксплуатацию подчиненных в личных целях тоже одобрил. Правда с оговоркой – если эта эксплуатация не будет на него распространяться. «А так, Федька, гоняй их в хвост и в гриву, всё равно от безделья маютьси!»
Надо было еще договориться с самим Максимилианом, но тут я легко нашел решение проблемы. Просто привёл его к нам в Канцелярию и запустил пару документальных фильмов. Над первым фильмом про строительство пирамид Максимилиан ржал во всех смыслах все сорок минут. А вот второй, о Гипербореи, как центра распространении современной цивилизации, ему очень понравился. А когда я его попросил завтра покататься немного, то он с радостью согласился. Труднее было его выпроводить назад в конюшню.
Ну а потом дед загнал меня спать пораньше. Да я и не стал особо противиться.
 
* * *
 
Разбудил меня не Дизель, чего я ожидал с покорной грустью, а дед с тарелкой своих фирменных оладиков. Причем часов в восемь утра, а не в шесть, как обычно меня Дизель будит.
— Поросята мои, — объяснил дед, хлопоча вокруг меня, — стащили у ентого твоего Дизеля любимое зеркальце и он гонялси за ними по всей Канцелярии с полчаса не меньше. А когда они зеркало возвернули, он как сел, вона на диван, так и сидит не колыхнётси.
А понятно. Оригинальное решение надо сказать. Дизель же запрограммирован запускать движок ровно в шесть. А если помешать ему, то надо ли запускать движок в другое время? А если надо, то почему не в шесть? Как бы он не завис от раздумий.
Когда мы с Максимилианом вышли на поляну перед дворцом, там уже собрался весь цвет местной элиты проводить Федора свет Васильевича на свидание с его девушкой.
Шеф-повар Иван Палыч вручил мне маленькую корзинку:
— Профитроли, Федор Васильевич. Каждая юная мадмуазель их просто обожает.
Кощей протянул мне большую алую розу:
— На, Федька, отдай своей прынцессе. Колдовская вещь — полночи на неё угробил. Три месяца стоять будет, не завянет. Цени.
Агриппина Падловна просто троекратно меня расцеловала и отошла в сторонку, промакивая платочком глаза.
Дед всхлипнул, хотел было перекрестить меня, но вовремя одумался и полез на Горыныча, бормоча что-то под нос.
Горыныч, цинично оскалившись, открыл было одновременно три пасти, но схлопотав от бдительного деда по ушам котомкой, ограничился запуском салюта в виде трёх струй пламени в небо.
Гюнтер ничего не сказал, только поплевал через плечо.
Толпа бесов вперемешку со скелетами тоже ничего не сказали, застеснявшись начальства, но очень выразительно подмигивали и ободряюще кивали.
Да меня на битву с Вельзевулом никто так не провожал! Да вообще никак не провожал, если честно, а тут… Я был тронут. Даже не ожидал за собой такой популярности.
Поклонившись всем сразу, я залез на Максимилиана, приладил поудобнее корзинку и розу и уже было хотел отправляться в путь, как Максимилиан тихо проговорил:
— Неудобно как-то, Федор Васильевич. Надо бы речь сказать.
Верно. Только не умею. А ладно. Я выпрямился в седле и заорал:
— Дорогие мои все! Спасибо! Вот от всего программистского сердца — спасибо! Я поехал. Пока.
— Мощно задвинул, — кивнул царь-батюшка и, развернувшись, зашагал во дворец.
— Начнем сразу с рыси, Федор Васильевич, — предупредил заботливый Максимилиан и мы отправились в путь.
С Максимилианом в дороге было не скучно. Иногда он доставал своей болтовнёй, но в целом рассказывал интересно и буквально обо всем на свете, так что я и не заметил, как пролетели эти пара часов до поместья Зубовых. А поместье, надо сказать, было не самым огромным, хотя по местным меркам считалось вполне зажиточным. По пути мы проехали только через одну деревеньку в двадцать-тридцать изб, а это совсем не малое поселение в этих местах, а всего таких деревень было у бояр Зубовых три. Не Рокфеллеры, но и бедствовать им не приходилось. Ага, а вот и сама усадьба. Вполне приличный такой трехэтажный терем, довольно длинный, да еще и куча маленьких построек вокруг. А вот забора в обычном понимании тут не было. Невысокое такое ограждение, а-ля «по газонам не ходить» и всё.
Меня наверняка заметили издалека, потому что когда я слез с коня, оставив его за спиной и поднявшись на невысокое деревянное резное крыльцо, постучал в дверь, мне открыла сама Варя.
— Привет, Варюш! – я протянул ей розу. – Пошли в кино?
— Куда пошли? – удивилась Варя, зарываясь носиком в розу.
— В кино. Это такое развлечение. Когда девушка встречается с парнем, то они ходят вместе в разные места. Ну и в кино тоже.
— Ты что, ополоумел, Федька?! Развлечься со мной приехал?! Ты меня еще на сеновал позови!
— Ой, нет, Варюш, нет! Это я не так выразился, извини! Ничего такого, ты не думай. Просто кино, это… Не я объяснить так не смогу. Пойдем, сядем где-нибудь, я покажу тебе, что это такое.
— Варвара Никифоровна, — над моим плечом зависла морда Максимилиана, — я прошу прощения, мне крайне неловко обращаться к вам с просьбой, а нельзя ли мне, пока вы с Федором Васильевичем будете… Что с вами?.. Федор Васильевич, мне кажется, ваша дама сейчас в обморок упадёт.
Это я уже и сам заметил. Варя, широко открыв глаза, часто крестилась и тихо сползала по двери вниз. Я подскочил к ней и, подхватив за талию (ух, класс!), не дал ей осесть на крыльцо:
— Варюш, да это конь такой говорящий, не пугайся! Вот познакомься, его Максимилиан зовут и он очень хороший.
— Максимилиан, — подтвердил Максимилиан, куртуазно шаркнув копытом. – Уж простите, уважаемая Варвара Никифоровна, что я своими необдуманными действиями вызвал у вас столь негативную реакцию. Заверяю вас, что Федор Васильевич, совершенно не погрешил истиной, назвав меня хорошим.
— Говорящий… — протянула Варя, высвобождаясь к моему великому сожалению от моей дружеской поддержки. – Ой, правда, что ли?! Как здорово!
— Спасибо, Варвара Никифоровна, — поклонился конь. – Однако же, возвращаясь к моей просьбе и совершенно не желая мешать вашей беседе с Федором Васильевичем, позволительно ли будет мне попастись вон на том лужку? Проголодался, знаете ли, за долгую дорогу, как ни неловко в этом признаваться.
— Ой, ну конечно, господин Максимилиан! – захлопала в ладоши Варя. – Кушайте на здоровье! А хотите, я прикажу вам овса подать?
— Весьма любезное предложение, Варвара Никифоровна! – обрадовался Максимилиан. – Если это конечно, не затруднит вас.
Достал этот конь! Я уже и словечка вставить не мог из-за его галантной болтовни!
— Максимилиан! – зашипел я на коня, когда Варя скрылась в доме чтобы распорядиться на счет овса. – Ты чего делаешь-то?! Кто тут вообще на свидание пришел я или ты?!
— Ох, простите, Федор Васильевич. Виноват. В последнее время мне редко удается завести интересную беседу, вот и обрадовался новому и, позвольте заметить, очаровательному собеседнику в лице вашей чудесной Варечки.
— Хм-м… Короче, Максимилиан, не мешай. Лады?
Две хихикающие девушки вынесли деревянное корыто с овсом и поставили его возле крыльца. Когда Максимилиан принялся за еду, а девушки скрылись в доме, я спросил у Вари:
— Варюш, а что это у вас за беседка такая необычная около речки?
Беседку я сразу заприметил, когда подъезжал к усадьбе. Она совершенно не вписывалась в местный пейзаж, хотя в моё время подобные часто ставили и на дачах, да и везде, где только можно было. Симпатичная такая, резная и что самое приятное для меня – сплошь увитая каким-то растением кажется, хмелем. Со стороны смотрится миленько, а что там внутри творится, не видно.
И нет! Это я вовсе не для этого самого туда Варю позвать хотел! Не надо тут пошлости разводить. Вы можете думать, что хотите, а я, при самом благоприятном исходе, планировал сегодня только подержать мою девушку за руку и всё. Только в эти времена даже такое невинное действие воспринималось как разврат в чистейшем виде. А так хотя бы нас там никто не увидит и вдруг мне повезет.
— А это тятенька для маменьки поставил еще давно, — ответила Варя и вздохнула. – Мама часто там сидеть любила в теплую погоду.
— Пойдём?
Я подхватил корзинку, и мы побрели к реке.
— А что это ты за корзинку с собой таскаешь? – спросила Варя.
— А это тебе наш главный повар Иван Палыч передал вкусненького, — помахал я корзинкой. – Кстати во время этого самого кино, обычно и жуют что-нибудь небольшое и вкусное. Обычай такой.
— Небось маринованные собачьи уши, — наморщила носик девушка. – Или отрубленные пальцы покойников, да?
— Ух ты! – восхитился я. – Это у вас про Кощея такие сказки рассказывают? Смешно, надо будет ему пересказать, он тоже посмеётся.
— Да тебя, Федь послушать, — хмыкнула Варя, — так Кощей твой, ну просто ангел небесный!
— Ну не ангел конечно, но и никак не хуже твоего Гороха.
— Ой, ну ты скажешь! – залилась смехом Варя. – Сравнил царя-батюшку со своим злодеем!
— Ага, давай смейся. Я тебе в два счета докажу, что они одинаковые как те двое из ларца. Только сейчас мы кино смотреть будем, а поругаемся потом.
Мы зашли в беседку. Действительно уютно. По периметру тянется лавочка, а посередине небольшой столик.
— А ругаться нам обязательно? – серьёзно спросила девушка.
— А как же! Слышала же: милые ругаются – только тешатся?
— А мы с тобой милые?
— Ну, ты – точно милая, — я сел и похлопал по лавочке рядом с собой. – Садись. Начинаем сеанс.
— Чего начинаем? – Варя осторожно опустилась рядом. Ну не так чтобы уж совсем вплотную ко мне, но всё-таки рядом.
— Вот смотри, — я достал свой большой смартфон и потыкал по экрану. – Кино — это такие движущиеся картинки. Про театр слышала?
— Ты уж совсем меня за серую и убогую считаешь, Федька! – она пихнула меня локотком в бок. – Я читала про театр, а еще в Лукошкино как-то аж на трёх телегах лицедеи приезжали и я все представления их посмотрела, вот!
— Ах ты, умница моя! – умилился я. – Вот мы сейчас и будем смотреть движущиеся картинки, которые покажут нам выдуманную интересную историю, как в театре.
Я долго думал, чтобы в первый раз посмотреть с Варей и, в конце концов, остановился на «Собаке на сене» с Тереховой и Боярским.
Варя была просто очарована фильмом, а я был очарован Варей.
Я держал смартфон в руке перед нами, и ей пришлось (ага вот такой я коварный!) подвинутся ко мне вплотную, чтобы лучше видеть экран. А к концу первой серии, когда Варя незаметно для себя прикончила все профитроли, я осмелел и положил ей на плечо руку. Ну, вы же знаете, все так в кино делают. А потом и легонько притянул её к себе. Вот теперь было здорово. Она, увлеченная фильмом, не заметила моих хитрых манипуляций, а может и заметила и ей понравилось. Хотелось бы в это верить.
— А что это они поют так много? — в паузе между сериями спросила она.
— Ну, это тип кино такой, — как можно доступнее попытался объяснить я. – Есть вот такие, где поют много, есть смешные, есть страшные. Много разных.
— Ох, а платья, какие у нее нарядные, да? – Варя вздохнула и прижалась ко мне.
— Хочешь себе такие?
— И куда я в них пойду? – хихикнула Варя. – На скотный двор или на кухню? Ой дальше начинается, да?
— Ага.
И мы снова окунулись в приятное времяпровождение. Варя наслаждалась просмотром фильма, а я – обниманием Вари.
Когда фильм закончился, Варя снова вздохнула:
— Красивая сказка такая…
— Ага. Романтично и смешно.
— Романтично… — протянула Варя. – А ты вот у меня только и можешь, как тишком меня хватать. Думаешь, не заметила, как ты меня облапил за плечо? Вот только попробуй меня поцеловать, Федька! Вот только попробуй… Ну?
И я попробовал. И было это очень-очень приятно и здорово. Жаль только мало.
Варя отодвинула голову, приоткрыла глазки и протянула:
— Я так и знала, что ты у меня вот такой вот кобель, Федька. Все вы парни такие… Ну давай, целуй, что уж с тобой поделать…
И мы сидели и целовались. А потом болтали о всяких пустяках и снова целовались. И весь свет для меня просто исчез, до того хорошо мне было с моей Варюшей.
А потом пришел этот гад Максимилиан и сказал, что уже темнеть начинает.
Варя ойкнула, подхватилась, и я проводил её до крыльца, получив по дороге нагоняй за то, что она и не заметила, как день пролетел.
— Мы скоро еще увидимся, Варюш, — пообещал я, карабкаясь на Максимилиана.
— Ага, — улыбнулась мне Варя.
Она так и стояла на крыльце, провожая меня взглядом, когда Максимилиан тихо предложил:
— Если захотите, Федор Васильевич, то мы можем пуститься сразу в галоп, сходу перепрыгнув ограду. Милейшая Варвара Никифоровна будет очарована нами, уж поверьте.
И как оказалось, это было вовсе не предложение.
Этот черный изверг без всякого предупреждения рванул с места, как гоночный автомобиль, а я успел только взвизгнуть и вцепиться в гриву. Уж и не знаю, насколько очаровательно выглядел наш аттракцион со стороны, но как минимум я не свалился на землю. Да и Варя на крыльце заливалась смехом, наверное, очарованная нами.
— Максимилиан, — попросил я коня, когда мы отъехали от усадьбы, — а подкинь меня до города, а?
— Никаких проблем, Федор Васильевич. А заодно хотел бы вас попросить. Если вы еще надумаете отправиться к Варваре Никифоровне, то возьмите и меня с собой, пожалуйста. После темных и душных конюшен, сегодняшнее приключение было просто восхитительным.
Максимилиан ссадил меня за деревьями в ста метрах от ворот и я, дружески распрощавшись с ним, зашагал в Лукошкино.
 
* * *
 
На воротах опять дежурил тот стрелец, которому Михалыч заплетал про золотые россыпи на Смородине.
— А, барин! – обрадовался он, увидев меня и заговорщицки подмигнул. – Ну как, много чего хорошего нашли?
— Я настороженно оглянулся по сторонам, приблизил свою голову к его и торжественно прошептал:
— Золото. Целый айн гора. Ферштейн?
На углу я оглянулся. Стрелец стоял в воротах, чесал затылок, сбив шапку на лоб и задумчиво смотрел в сторону Смородины.
На следующем углу я вызвал Михалыча:
— Дед, ау? Ты где сейчас на базе или в гостинице?
— Федька вернулси! – сообщил он кому-то. – В мастерской я, внучек. Как погуляли с Варькой?
— Всё в порядке, деда. Я тогда тоже к тебе иду, ставь самовар.
Почаёвничать было бы неплохо. Я же с утра не ел, а профитроли как-то тоже все мимо меня просвистели. Даже овёс и тот весь Максимилиан сожрал.
Предвкушая лёгкий, но сытный обед, плавно переходящий в ужин, я, уже завернув на Колокольную площадь, наткнулся на Олёну, которая казалось, так и не уходила от той старой берёзы, у которой вчера, так мило кокетничала с участковым. Она стояла, прислонившись к дереву плечиком и мечтательно смотрела на луну, уже появившуюся на еще светлом небе. Заметив меня, она радостно помахала рукой и улыбнулась.
— Здравствуй, батюшка! Как у вас день прошел, удачно ли? – спросила она, когда я подошел поближе.
— Привет, Олён. Ага, спасибо, всё хорошо.
— Хорошо… — мечтательно повторила она. – Очень рада за вас с Варей, батюшка Секретарь.
— Спасибо. А ты чего тут стоишь? И твой день как прошёл?
— А тоже хорошо! – она заливисто засмеялась и затараторила: — Я участкового сегодня на болото заманила, а там с чёртом одним сговорилась, чтобы он участковому скучать не давал!
— Развлекаешься? А знаешь, Олён, — доверительно протянул я, — не пойму я что-то никак тебя. Ты ведь точно влюбилась в Никиту. И не отрицай, я же вижу, какими глазами ты на него смотришь. Да и он на тебя облизывается, как барбос на сладкую косточку…
— Правда? – перебила она меня.
— Ну а то! Сама что ли не видишь? Так чего ты его всё время шпыняешь, какие-то каверзы ему устраиваешь? Затащила бы его в укромный тихий уголок, да и… поболтали бы душевно, на звёзды полюбовались бы.
— Нельзя мне никак, батюшка, — горько вздохнула Олёна. – Он царёв слуга, а я… Раба сами знаете кого.
— Да ну, Олён… Вон Варя, она ведь тоже не у нас работает, а совсем даже наоборот и ничего ведь, — я постучал по березе и сплюнул через плечо. — Ну да, сложности тут имеются, но ты же всё равно через полгодика-год свободной будешь, вот и начала бы уже сейчас фундамент для новой жизни закладывать.
— Думаете, отпустит меня господин наш?
— Оно же обещал. Да и я за тебя слово замолвлю, если что. Уж поверь, всё будет хорошо.
— Хорошо бы… А как узнает Никита… ну, участковый, что это я его убить надумала да яблоки ему отравленные подсовывала?
— Не узнает, — решительно заявил я. – Мы ему не скажем, а сам он ни за что не догадается. Ты тут совсем ни при чем.
— Ну, наверное…
— Даже и не сомневайся, Олён. Хватай Никиту, пока не увели. А то вон, барышни местные на него через одну так и заглядываются, прозеваешь своё счастье.
— Убью, — тихо и очень серьёзно заявила девушка. – Любую, что на него глаз положит, убью.
— Ну, Олён… — я поморщился. – Убью-убью… Ты бы начала уже потихоньку привыкать к мирной жизни, а? Думаешь, участковый твой обрадуется таким твоим методам?
— Не обрадуется, — вздохнула Олёна.
— Ну вот. А если помощь какая тебе нужна будет ты, даже не раздумывая ко мне иди. Никита и мне не враг, понятно?
— Понятно, батюшка, спасибо вам…
— Ну раз понятно, пошли тогда чаи гонять, а то Михалыч сейчас со шваброй выскочит и по шеям нам надаёт, что стоим тут лясы точим, а у него там всё стынет давно.
 Олёна от чая отказалась, сказав, что еще дела имеются, ну а я настаивать не стал – мне больше достанется.
И досталось ведь. И чая, и всякого вкусненького, и дружеских похлопываний по плечам, и подмигиваний, и… Молодцы они у меня, в общем.
 
* * *
 
Разбудил меня Михалыч. Он легонько, совсем не характерно для него, тряс меня за плечо:
— Вставай, внучек, вставай.
— Дед, ну дай поспать, а? – привычно заныл я.
— Вставай, Федь, беда у нас.
— Что случилось?! – я вскочил и стал поспешно натягивать джинсы с майкой.
— Идём, внучек в горенку, а умоешьси попозжее.
А вот это было серьёзно. Умывание, как и последующий завтрак, соблюдались почище правоверных молитв. Марсиане с лазерными дробовиками сжигать Лукошкино будут, а всё одно обождут, пока Феденька личико ополоснёт, да плюшками пузо набьёт.
Встревоженный я рванул в горницу, а там сидела только Олёна, зарёванная, с красным носом, опухшими глазами, да и сейчас по лицу тихо катились слёзы, а сама она немигающе смотрела перед собой, ничего и никого не замечая.
— Олён… — я подошел и сел рядом с ней на лавку. – Что случилось?
Она медленно, будто возвращаясь в реальность, повернула ко мне голову, а потом вдруг рухнула мне на грудь и зарыдала.
— Батюшка Секретарь!.. У-у-у!!! Федя… А-а-а!!
Я растеряно глянул на Михалыча, а тот только сочувствующе развел руками.
— Олён… — я погладил девушку по голове, — ну не плачь не надо… Что случилось-то? Чего ты так ревёшь?
— Я Ксю-у-ушу убила-а-а… — прорыдала она.
— Какую еще Ксюшу? – я снова взглянул на деда.
— Енто та девка дворовая, — пояснил дед, присаживаясь с другой стороны от Олёны, — которую Горох в полюбовницы себе взял, а наша Олёнка через её к чертежам подобраться сумела.
— А да, помню… Только я не знал как её зовут… Да не важно уже. А как же это произошло?
— Э-хе-хе… — вздохнул дед, подсовывая Олёне рушник. – Тут же, вишь какая загогулина, внучек, Олёнка-то она ведь только наполовину человек сейчас. А наполовину – бесовка. И половинки енти похоже войной друг против дружки идут. То одна одолеет, то другая.
Девушка всхлипнула, немного успокоившись и кивнула головой.
— А зачем же этой плохой половине понадобилось эту девушку Ксюшу убивать? – я снова погладил Олёну по голове. – Из вредности?
— Свидетеля ента бесовская сущность удалила, — пояснил дед. – Ну-кась, сморканись-ка красна девица от души в рушник! Бесы потом постирают… От так от! Ажно уши заложило!
— Я же с Ксюшей всё время рядом была, — хлюпнула носом Олёна, — она запросто могла проболтаться про меня, ну вот…
— Дела… — протянул я, а потом задумался. Девушку эту, Ксюшу, жалко было конечно, но тут уже ничего не поделать, судьба у неё похоже такая. Да и всех в мире не нажалеешься. Мне вон и Олёну жалко. И, честно говоря, я за неё сильнее переживал, чем за неизвестную мне девушку, которую я ни разу в жизни и в глаза не видел. Пусть это как-то и цинично звучит, но Олёна – наша и вот она рядом сидит, слёзы вперемешку с соплями утирает. И о ней я сейчас позаботиться должен.
— Значит так, — строго сказал я, собравшись с мыслями, — девушку эту, Ксюшу, жалко, чего уж говорить, но твоей вины, Олёна, в этом нет. Ты это чётко понять должна. Война идёт сейчас, а на войне без потерь не бывает. А будет кто выспрашивать про это, пусть и сам участковый… — девушка с надеждой подняла на меня глаза, -… скажем что Ксюшу убил… да Кощей тот же. Вот просто так пришел и убил. На царя-батюшку уже столько собак повесили, что еще от одного убийства ему ни жарко, ни холодно, а народ в очередное преступление всероссийского злодея с удовольствием поверит и проверять не будет.
— Верно говоришь, внучек, — кивнул дед. – Кощеюшка и сам бы такой план одобрил бы… если бы оно ему надо было.
Олёна встала и низко поклонилась нам:
— Спасибо вам, батюшка Секретарь и вам, дедушка Михалыч, что заступились за Олёнку-бесовку…
— Олёна! – рявкнул я. — Ну-ка завязывай ты с этими поклонами, слышишь?! Мы здесь все свои, одна команда, соратники. Поняла?
— Поняла батюшка…
— А ить поняла, так ступай, девка, да в порядок себя приведи, — засуетился Михалыч. – Да и мы с батюшкой Секретарем сходим личико его белое ополоснём, да и завтракать все сядем… Ну и чего сидим, глазки на меня таращим? Марш на двор, грязнули непотребные!
Завтрак прошел мирно и как всегда вкусно. Олёна, успокоившись, так наворачивала пирожки, что я даже запереживал, что мне не достанется. Но это я зря переживал. Дед так нафаршировал меня яичницей с ветчиной, что я смог осилить этих пирожков всего с десяток, стараясь оставить место для десерта.
— Ой, а я же забыла сказать, — Олёна полюбовалась на рубиновую каплю вишневого варенья, медленно сползающую с ложки в чашку с чаем. – У нас же тут в подвале с утра Настасья сидит, полюбовница хозяина трактира того, где Никита… участковый облаву устраивал.
— Во как? – неприятно удивился я. – А что произошло?
— Да она на меня второй день с ножом по всему Лукошкино охотится, — хихикнула девушка. – А сегодня на рассвете выследила меня видать, да прямо сюда к нам и заявилась.
— Чуть нам двух бесов не прирезала, — подтвердил Михалыч, забирая у Олёны варенье и подпихивая его мне.
— Ни чего себе…
— Бесы-то её и скрутили, а потом ко мне ить и побежали, а я уже, пока ты дрых, внучек и никак своими делами управлять не мог, заместо тебя, сони такого, и распорядился в подвал её кинуть.
— Ой ну ладно тебе, дед… И что дальше с ней делать думаем?
— Да прирежем её, внучек, — спокойно сказал дед. – А вечером ребятки в Смородину её скинут и всех делов.
— Как это — «прирежем»? – я оторопело уставился на деда. – Вот так просто возьмём и убьём?
— Можно и не просто, если ты позабавиться надумаешь, — хмыкнул дед, а потом посерьёзнел. – Разговаривал я с ей, внучек. Совсем озверела девка, месть ей глаза кровавой пеленой застила. Пока не убьёт Олёнку и кого еще из наших, не успокоитси.
— Ну, можно же её, например… — начал я.
— Не можно, — решительно перебил меня дед. – Я на таких за свою жисть нагляделся, внучек. Да оно тебе надо — врага смертельного за спиной иметь, да ходить, озираясь постоянно удара ножом в спину ждать? Вот то-то. Враг она, внучек, враг. А с врагом, что делають? Вот и оно…
— Да всё равно как-то… — мне было не по себе. Взять вот так запросто и убить человека? Девушку?
— Федька, — ласково протянул Михалыч, — а у нас тут ить не церковно-приходская школа и не богадельня какая. Забыл на кого и где работаешь?
— Ну ладно… — дед был прав на сто процентов, только я всё равно к такому привыкнуть никак не мог. – Только…
Михалыч с Олёной переглянулись и одновременно хмыкнули.
— Батюшка Секретарь, а давайте я Настасье ентой еще один шанс дам, а? – неожиданно предложила Олёна.
— Это как?
— Ну, выведу во двор, развяжу её и скажу, что свободна она. Пусть уходит по добру по здоровому.
— Ага, да вот так можно попробовать, — обрадовался я, что можно обойтись без лишнего убийства.
— А коли кинется она на меня, — спокойно продолжила Олёна, — то и прирежу её там же.
Всё, загнали меня в угол. Ну а действительно, чего я её защищаю, эту Настасью? Попадись я ей в темном переулке, так и прирежет же, не задумываясь. А потом пойдет на наших дальше охотиться.
— Хорошо, Олён, — кивнул я. – Только не будем рисковать и оружие в руки ей давать. Враг она? Избавимся от врага. А как – сама уже смотри.
— И наступило в мозгах его просветление, — торжественно завыл Михалыч. – На от тебе за енто еще один бутерброд!
— Ладно, — сказал я, когда с поощрительным бутербродом и обязательными оладиками было покончено, — наши все далеко? Надо нам хорошенько продумать последнее задание царя-батюшки.
— Калымдай от скуки, пошел в сарай топором помахать, — поведал дед.
— Это он бесов гонять вздумал, – хмыкнул я, — или с кораблём помочь?
Дед только отмахнулся:
— Позвать его, внучек?
— Ага, давай. А Аристофан там же?
— Аристофан, батюшка, — хихикнула Олёна, — дьяков нанял. Сидят себе в кабаке, бумаги ему составляют по страхе… страху… тьфу ты!
— Страхованию? Вот мерзавец! Делать ему больше нечего? Решил всё Лукошкино под себя подмять?
— Да остынь, внучек, — махнул рукой дед. – Пущай ребятки развлекутся маленько, пока дел особых нет.
— А чего ты их, дед, защищаешь? Небось, долю со своих делишек они тебе отстёгивают?
— А как же, — дед солидно похлопал себя по кошелю. – Только не мне, а тебе, а я ить только храню денежку.
— Кощею не забудь его процент отсчитать, — ехидно заметил я.
— Как обычно, внучек, без ентого никак нельзя, сам знаешь.
Они что серьёзно? Я тут уже стал местным городским мафиози и вышестоящему дону долю отсчитываю? Ой, ладно потом.
— Давайте и Аристофана сюда живо. А Маша где?
— А ты угадай, внучек, — хихикнул дед. – Где ей еще быть-то? С послом, конечно, романтические книжки читають.
Я заколебался, а потом всё же приказал:
— Вызывай и её, дед. Дело у нас сложное, ответственное.
 
* * *
 
К обеду вся наша банда собралась за большим столом и в нетерпении поглядывала на Михалыча, нервно поправляя стоящие на столе пока еще пустые тарелки и миски.
Дед важно прохаживался по горнице, делая вид, что не замечает оголодавших сотрудников, во главе с их самым лучшим и, не побоюсь этого слова — великолепным начальником, но всё же не выдержал и стал расставлять на столе обалденно пахнущие яства. Все довольно загудели и похватали ложки, намечая себе объекты для первой атаки. У нас же, как в жизни: не успеешь и ходи голодным.
Нет, не буду я описывать сам обед. Вы, может быть, на работе сидите, украдкой от начальства записки эти читаете и наверняка же голодные. А я вас дразнить буду? Нет, я не такой, я добрый. Если вам ну очень уж интересно, откройте меню ресторана «Максим» и читайте на здоровье. Там список блюд хоть и не такой богатый будет, как нам дед подаёт, но приблизительное впечатление вы получите. Но никакого алкоголя! Мы же на работе. Ну, в смысле и вы и мы. Потом вечером на выходных, потерпите уж.
Когда все миски были вылизаны, ложки отложены в сторону, Михалыч притащил огромный самовар, тарелки с пирожками, крендельками, блинами, пряниками, баранками, кому зубов не жалко и, конечно же, с оладиками. Выставил блюдечки с мёдом, разномастным вареньем, а сам тихо уселся в сторонке, умиленно поглядывая на нас.
Налив себе первую кружку чая, я призвал всех к вниманию и тишине:
— Заканчиваем чавкать и греметь чашками, приступаем к работе… Аристофан, не трогай пряник — Маша убьёт… Маша, не будешь убивать Аристофана? Ах, ты ж моя умница… Я помню, помню про мешок яблок, только давай не сейчас? Сейчас у нас, господа мои… И дамы, конечно же Машуль, спасибо за подсказку… Так вот. Пришло время сообщить вам о новой финальной операции в этом сложном деле. С мечом мы справились, слава нам, с кораблём тоже, тьфу-тьфу, заканчиваем, только всё это – мелочи, по сравнению с тем, что нам предстоит провернуть далее… Нет, Аристофан, Гороха красть не будем… Я понимаю, что за него не хилый в натуре выкуп потребовать можно, но не сейчас, ладно?.. Так вот… Да, Маша?.. Создать отряд рыцарей и пойти воевать Горыныча? А нам-то это зачем?.. Романтично?.. Михалыч, отбери у Маши книгу, да и вообще все книги надо забрать, а то её куда-то не в ту сторону поворачивает… Да, Маш диктатор, да деспот и тиран, пора бы привыкнуть… Что, Аристофан? Казино на берегу Смородины?.. Идея интересная, но не ко времени… Вы будете меня слушать?! У нас же не совещание о перспективном развитии нашего предприятия, а всего одна вполне конкретно заявленная задача!.. Михалыч, выдай всем по прянику, пусть заткнутся, а если кто будет разговаривать во время еды, разрешаю бить по голове половником. Калымдай, помоги дедушке!
В такой вот рабочей атмосфере, обычно и проходили наши совещания. Это я вам так, поплакался немного, чтобы вы не подумали, что жизнь тут у меня – сплошные пряники. Хотя пряники сегодня дед принёс исключительно вкусные.
Между рог половником огрёб, кстати, только Аристофан за не вовремя предложенное «В натуре, босс, ребята просят послать отряд на Лялину улицу, там реально каждый день та-а-акое бабло крутится!» Мне еще сутенёрского бизнеса только сейчас и не хватало.
— Итак, господа, — снова начал я, когда Михалыч полностью очистил стол и даже самовар убрал на подоконник. – И да, Маша! Да!!! И дамы!!! Я смогу когда-нибудь сегодня?!.. Всё. Совещание закончено, всем спасибо, все пошли вон.
Мне дали полстакана коньяка, погладили по голове, сказали, что больше не будут, влепили еще раз на всякий случай Аристофану между рогов и снова уселись за стол, чинно, как первоклашки на первом уроке, сложив ручки и лапки на столе.
— Убью, — пробурчал я напоследок, — всех убью, а сам уйду в монастырь. Вместе с Кощеем.
— В женский? – ожидаемо хихикнул Аристофан и так же ожидаемо схлопотал между рогов еще раз. Всё правильно — бог троицу любит.
— Когда корабль готов будет? – спросил я Калымдая, как наиболее серьёзного и ответственного сотрудника.
— Уже практически закончили, Федор Васильевич. Мелочи остались — красоту навести, да углы сгладить. Завтра уже можно в полёт.
— Вот значит завтра, и отправляем на каторгу царя нашего, батюшку Кощея.
— Это как так?!
— В натуре?!
— Переворот, мсье, ах, шарман…
— Ох и заживём-то!
— Цыц! – я грохнул ладонью по столу. Потряс рукой, подул на неё и продолжил: — М-да, любите вы царя-батюшку… Теперь уже можно сказать, но эта операция разрабатывалась много месяцев. Сложилась такая ситуация, что Кощей, сам… слышите?! Сам! Решил отсидеться в тюрьме пока не изменится обстановка в лучшую для него сторону. Что за обстановка вам знать не велено до поры до времени. Завтра, при попытке полета на корабле, которая, кстати, наверняка провалится... вместе с царем-батюшкой, хм-м… Короче, Кощей попытается взлететь и тут его надо арестовать. Только как вы все, конечно знаете, просто так его арестовать, фиг арестуешь, поэтому надо его привести в соответствующее состояние. Кощей предложил, а точнее — приказал использовать для этого соль.
— Ой-ёй, — вздохнула Олёна. – Соль это очень больно.
— Крайне неприятно, мсье Теодор, — подтвердила Маша.
— Ну, вот так вот, — я развёл руками. – План утверждён, изменению не подлежит. Но нам надо всё устроить, весь арест проконтролировать. И вот тут пока никаких идей. Думаем, товарищи. И если только кто-нибудь вздумает опять шуточки… Понятно?
— Мы же сами не будем арест проводить, правильно, Федор Васильевич? – уточнил Калымдай.
— Конечно, не будем.
— Логично тогда каким-то образом Гороха и милицию на арест настроить.
— Верно, Калымдай, молодец. Я могу с участковым поговорить, только мне не хочется, чтобы вся ситуация для Гороха выглядела как дворцовый переворот.
— Западло, босс, — кивнул Аристофан и тут же втянул голову в плечи, с опаской озираясь по сторонам.
— А ты участковому всё как есть и обрисуй, внучек, — предложил дед. – Только так издалека, намёками.
— Да тоже как-то не очень, Михалыч. Получается, что Кощей перед кем-то в слабости своей расписывается.
— Да так оно и есть, внучек, чего уж там.
— Федор Васильевич, — вмешался Калымдай, — так у нас всего-то два варианта и есть, если ничего не просмотрели. Или свержение царя-батюшки или его бегство от проблем. На время.
— Ну да. Похоже, так и есть. Хорошо, значит, я схожу к участковому и предупрежу о Кощее, решено. Дальше. Как именно Кощея обездвиживать будем?
— А нам-то чаво над ентим голову ломать, Федь? Пущай твоя милиция и думает, как Кощея заарестовать.
— Тоже верно, дед. Только… нам бы тоже план ареста знать надо бы.
— Вот и узнаешь потом. Сейчас сходишь, предупредишь, а вечерком заявишься за планом.
На том и порешили.
Только всё наше гениальное расписание рухнуло, правда, по вине самого участкового.
Наши разошлись кто куда, а я, откинувшись на стену, тянул тот самый коньяк, что мне налили от нервов, как в горницу вернулись Аристофан и Калымдай с Олёной.
— Это, босс… в натуре. Тут как бы реально, блин… Типа можно ну это…
— Федор Васильевич, — отодвинул его в сторону Калымдай. – Только что Олёна, встретилась, случайно, конечно, с участковым, глазками поиграла, поулыбалась ему, а он все планы свои милицейские и выложил. Оказывается участковый с бабкой своей, поставили ловушку на массового убийцу, посадив в качестве приманки очередного свидетеля к себе в поруб.
— Ничего не понимаю, — я потряс головой и подозрительно посмотрел на коньяк. – Что за массовые убийства? Какой еще свидетель? И чего свидетель?
Вперед вышла Олёна:
— По догадкам милиции выходит, будто отца Ксюши убили.
— А отец тут при чем? И кто его убил?
— Отец тут, батюшка, вовсе не при чем. Самоубился он как узнал, что его дочь, Ксюшу, участковый подозревать начал в том, что она могла мне помочь в краже чертежей.
— Ну, молодец, Никита, — протянул я. – Один допрос и получите суицид.
— Потом еще на постоялом дворе, — продолжила Олёна, — когда стрельцы хозяина гостиницы пытали, дали ему водички хлебнуть, а тот и откинулся. Надо понимать, Настасья яд приготовила для ментов, а он, видите как забавно, своему же и достался.
— Ага, забавно. И даже смешно, — передёрнул плечами я. – А Ксюша — это надо понимать, третья жертва этого массового убийцы? Ну и что вы задумали?
— Участковый засадил в поруб дьяка Груздева, помните такого, Федор Васильевич? – перехватил нить разговора Калымдай. – Они с ним в вечной конфронтации. Уж не знаю, следуя каким фактам, да это и не важно, участковый решил, что Груздев является свидетелем этих убийств, а сам убийца, узнав, что дьяк надежно заперт в порубе, явится туда, чтобы избавиться от свидетеля.
— Оригинальная логика… — я был в лёгком замешательстве. – Значит просто так Груздева, дома там или на улице, поймать и устранить нельзя, а надо обязательно дождаться, когда он окажется под охраной сотни стрельцов и вот тогда уже и нужно начинать действовать?
— Ну, получается что так, Федор Васильевич. Мы не знаем, как они там у себя в милиции размышляли и почему пришли именно к таким выводам, да нам оно и не надо. А вот воспользоваться этой ситуацией мы можем. Олёна?
— Мы, батюшка, под шумок можем избавиться от Настасьи, — довольно улыбаясь, сказала девушка, — а заодно и свалить на неё все преступления.
— Да? И что же ты придумала?
— Я накину шапку свою невидимку, да проберусь на двор милицейский, да шум там подниму сильный мол, вот он ваш долгожданный убийца пришел, ловите! – Олёна засмеялась. – Поддамся им немного, чтобы шевелились порезвее, да тикать от них брошусь и прямо сюда их приведу!
— Гениально! Тут-то они и корабль увидят да и повяжут всех нас. Олён, ты на кого работаешь, а?
— Да нет, Федор Васильевич, — снова вмешался Калымдай. – На самом деле план вовсе неплохой. И Настасью подставим, а заодно избавимся от неё и всю вину опять же на неё свалим. А за всех нас вы не беспокойтесь. Операция во дворе проходить будет, а мы спокойно в сарае да в доме отсидимся.
— Ну-у-у… А вдруг стрельцы надумают дом обыскать?
— Да с чего бы им это делать, батюшка? – искренне удивилась Олёна. – Я тут живу и дядюшка мой, кожевенник, вне подозрений. А что беглянка Настасья сюда заскочила, от погони укрываясь, так это не повод дом обыскивать. Зачем? Вот она беглянка, вот я, едва жизни от халатности ротозеев милицейских не лишившаяся, какой уж тут обыск?
— Рискованно как-то… — всё никак не мог я решиться на эту авантюру.
— Всё будет хорошо, Федор Васильевич, и не переживайте, — заверил Калымдай.
— Без базара, босс, — поддержал Аристофан, скромно молчавший до этого у дверей.
— Ладно, черти полосатые, действуйте.
— А почему полосатые? – удивились они хором.
 
* * *
 
Через пару часов прямо перед началом операции «Невидимка», ко мне снова заглянул Калымдай:
— Федор Васильевич, не заняты? Там мастера наши, Боров и Свин вас просят зайти в сарай. Похоже, закончили работу молодцы.
В ангаре было теперь тихо, бесы уже исчезли. Боров и Свин с достоинством поклонились мне и замерли. Посреди ангара стоял ну просто красавец корабль! Действительно небольшой, пузатый, с высокими бортами, весь как игрушечка, да еще и украшен резьбой, да выкрашен в белые и красные тона. И мачта и парус! Да еще и маленькие крылья, свисавшие по краям. Загляденье!
— Ух ты, — протянул я, обходя кораблик кругом. – Ну, ребята… Молодцы!
— Как заказывал, хозяин, — степенно произнёс Боров. – Как договаривались…
— Премиальные вы себе честно заслужили. Давайте тогда сейчас к Михалычу — расчет произведём. И, наверное, мужики, стоит вам затаиться на пару дней на всякий случай. А лучше вообще уезжайте из города на недельку.
— Не без понятиев, хозяин, схоронимся.
Я велел Калымдаю закрыть ангар на замок, а сам тем временем рассчитался с умельцами и, как дед ни ворчал, заставил его выдать мастерам вполне приличные по местным меркам премиальные. По крайней мере, прощались они со мной очень довольные.
— Вовремя-то как, — сказал я вернувшемуся Калымдаю. – Теперь и стрельцов сюда вести не так опасно. А то бесы эти работнички…
— Весьма неспокойный и шумный народ, — согласился Калымдай. – Ну, начинаем?
Как они там начали, я, разумеется, не видел. Аристофан затаился где-то среди дворовых построек, а Калымдай, взявшийся подстраховать Олёну, отправился с ней к бабкиному терему. Мы же с Михалычем устроились у открытого окошка.
— Всё равно не нравится мне эта затея, деда, — проворчал я, имея в виду устранение Настасьи. – Избавились бы от неё по-тихому и всё.
— Так-то оно так, внучек, — не согласился дед, — да только пущай ребятки порезвятся. А то сидят тут без дела, с ума сходить начинают или вон, как Аристофан сами себе занятие находят. Да и полезно нам енто будет.
— Всё равно рисково, — заупрямился я.
— Так риск ить — блаародное дело, слыхал небось?
— Я, дед за разумный риск, а не ради адреналина.
— И где ты, Федька, слов-то таких бесовских нахваталси? Аж завидно.
Я только отмахнулся.
— Ага, начинается, — сказал вдруг дед. – Схоронись, внучек, голову-то из окна не высовывай.
Обзор из окошка, что на улицу, что на двор, был хороший, только я ничего не видел. Тишина полная. А нет — откуда-то издалека послышались крики, похоже, это погоня за нашей невидимкой.
— Смотри, внучек, — дед указал куда-то во двор.
Аристофан на пару с другим бесом, тащили ту крепкую рыжую деваху, связанную сейчас по рукам и ногам, да еще и рот был затянут тряпкой так, что та могла только злобно мычать. Бесы ничего не предпринимали, а просто держали Настасью, вглядываясь куда-то в другом конце двора. Я перевел туда взгляд и увидел еще одного беса, выглядывавшего из-за забора, похоже, работавшего сейчас наблюдателем.
На площадь выскочили взмыленные стрельцы во главе с участковым и Митькой. Бес-наблюдатель махнул Аристофану и, спрыгнув с забора, тут же растворился среди дворового хлама.
Вдруг посреди двора буквально из ниоткуда появилась Олёна. Она быстро спрятала колдовскую тюбетейку за пазуху, улыбнулась нашему с дедом окошку, махнула Аристофану и вдруг завопила на всё Лукошкино:
— Ой, что это?! Ой, спасите, убивают! А-а-а!!! Помогите! – и спокойно двинулась в сторону Настасьи.
Аристофан тем временем рассек ножом путы, держащие Настасью, а та сама сорвала тряпку со рта и зло ощерилась на Олёну, будто и не замечая двух бесов рядом с собой. Аристофан сунул ей в руку нож и они с напарником тут же исчезли, оставив девушек с глазу на глаз.
Стрельцы тем временем добрались до ворот и яростно заколотили в них.
— Ломай! – закричал Никита, — Да живее же чёрт!
Олёна еще раз испуганно вскрикнула и поманила к себе Настасью, приглашая её к бою. Настасья совершенно озверевшая, зарычала и кинулась на Олёну.
— Дед да рыжая эта совсем чокнутая! – зашептал я, но тут же умолк, получив вполне заслуженный подзатыльник.
Девушки сплелись в яростной схватке. Настасья, похоже, была сильнее Олёны, но Олёна оказалась очень быстрой и увёртливой.
Пока стрельцы выламывали калитку, смертный бой переместился к одному из больших чанов с водой уж и не знаю, зачем стоявших во дворе. В тот момент когда стрельцы с участковым ворвались во двор, девушки рухнули в чан, подняв фонтан воды. А спустя пару секунд, из чана вылезла уже одна Олёна.
— Была Настасья, а осталась от неё только грешная душа, — прокомментировал дед, ловко перехватывая мою руку.
Так не честно! Почему за нарушение режима тишины мне положено наказание, а деду нет?!
Ну а дальше было уже не так интересно. Массовую убийцу и охотницу за свидетелями, случайно напоровшуюся на собственный нож, выловили из чана, завернули в мешковину и унесли со двора. Перепуганную Олёну, мокрую и несчастную успокаивал участковый, а она, очень натурально захлёбываясь слезами, рассказала ему, как во двор запрыгнула Настасья (ага через трёхметровый забор и без шеста) и сразу же кинулась на неё, размахивая огромным ножом. Долго успокаивать себя Олёна не позволила и истерично всхлипнув, забежала в дом, не забыв захлопнуть за собой дверь. Никита же еще немного постоял посреди двора, а потом отозвал стрельцов, рыскающих вокруг, и покинул нашу секретную базу, даже не поздоровавшись со мной.
— Вот и всё, батюшка, — раздался из дверей весёлый голос Олёны. – Никто нам мешать теперь не будет, да и оглядываться по сторонам всё время не надо.
— По этому поводу не грех бы и отужинать, — подытожил конец операции дед.
На ужин собралась вся Канцелярия даже Маша припорхала на своих крыльях из натуральной вапирьей кожи.
— Дед, мне много не накладывай, — попросил я Михалыча. – Мне скоро к участковому идти.
— Вот и растрясешь пузо по дороге, — не сдавался дед, выуживая из стопки жареных ломтей мяса кусочек пожирнее.
— Это… босс. Давай я под столом сяду, а ты мне втихаря от Михалыча, реально будешь жратву сбрасывать?
— Я сейчас тебя сброшу из окошка, — пригрозил Аристофану дед, но сжалившись, ляпнул и ему на тарелку приличный такой кус.
— Может быть, — начал Калымдай уже по третьему кругу, — мне все же с вами пойти, Федор Васильевич?
— Ну, договорились же, Калымдай, — отмахнулся я, нацеливаясь вилкой на солёный груздь. – Проводите меня да подождёте рядом, а высовываться там не надо.
— Не, босс, — подключился к майору Аристофан, — в натуре поставим за тобой двадцатку бесов, типа для солидности — никакой участковый тебя реально тронуть не посмеет.
— Да не будет он меня трогать, Аристофан. Всё нормально будет.
— Если что, мсье Теодор, я на соседней крыше буду, — пообещала Маша.
— Ой, ну всё хватит вам. Дайте уже спокойно поесть, да деда?
— А чаво, сразу «деда»? Волнуются ить за тебя друзья твои, внучек. Да и то подумать, там сто стрельцов, да участковый, да бугай ентот Митька, да бабка бешеная от рождения, да ишо и кот блохастый. А мы с тобой вдвоём на другой стороне стоим, нате, берите нас голыми руками. Нет, мы конечно им наваляем…
— И ты туда же, Михалыч, — перебил я его. – Один я там буду, один!
— Это холестерин на ваш мозг так негативно действует, мсье Теодор, — категорически заявила Маша. – А холестерин…
— Знаю-знаю. В мясе. Не завидуй, Маш, съешь лучше котлету.
 
* * *
 
Когда окончательно стемнело, я отправился на встречу с милицией.
Сопровождали меня скрытно, да так ловко, что я никого ни заметить, ни услышать не мог, хотя двадцать пять моих телохранителей хоть какой-то шум да должны были создавать. Даже когда меня попытались остановить, конечно же, для интеллектуальной беседы три подвыпивших местных гопника, то после «О, мужик, а пошли ты нас водкой угостишь?», кроме короткого шороха не было больше слышно ничего. Я даже оглянулся ради интереса — вообще никого будто привиделись мне те мужики.
Весь город уже беззастенчиво спал, и на пяточке возле ворот бабкиного терема не было ни одного человека, как впрочем, и по всей округе.
Я негромко постучал в ворота:
— Кто-кто в теремочке живет? Ау служивые? Есть кто живой?
— Чаво надоть? – раздался с той стороны сонный голос. – Кого там бес принёс в такую пору?
— Ну не совсем принёс, но в целом, верно мыслишь, — согласился я. – Позови сыскного воеводу да скажи, что посланец от Кощея ждёт его тут.
— Чаво?
— Блин. Есть не глухой кто? Участкового, говорю, зови!
— Я вот щаз тебе шутнику… — калитка заскрипела, открываясь, и ко мне выскочил стрелец с бердышом в руках. – А ну пшёл прочь… Ой!
Две тёмные фигуры перекинули стрельца через ворота обратно во двор и тут же исчезли.
— ..мать! – раздалось из-за забора и всё затихло.
К сожалению ненадолго. Судя по топоту и глухим голосам, около ворот собиралась вся стрелецкая сотня. Не ну я что драться сюда пришёл? Это бесам в удовольствие, а я – человек мирный.
— Еремеев! – заорал я, вспомнив фамилию более-менее адекватного сотника. – Зови участкового, скажи от Кощея посланник пришел!
Шушуканье, а потом удаляющийся топот. Действительно совсем не дурак этот Еремеев, соображает быстро.
Минуты через три калитка вновь заскрипела и, сначала из неё выскочило с десяток стрельцов с саблями наголо, а за ними вышел и Никита.
— Здорово, сыскной воевода! – махнул я рукой. – Поговорить надо… Э-э-э… То есть… К тебе, дурачок милицейский, прислал меня Великий и Ужасный, самый злодеистый злодей в нашем государстве. Ужас, летящий на крыльях ночи…
— Да понял я, понял, — перебил меня Никита. – Ну и чего Кощею от меня надобно?
— Пошли, отойдём, — предложил я, покосившись на стрельцов.
Участковый шепнул что-то Еремееву, а когда тот попытался возразить, строго прикрикнул на него и, кивнув мне, зашагал в сторону. Мы остановились метрах в пятнадцати от стрельцов. Нормально не услышат. Правда участковому пришлось пару раз шугануть Митьку, который никак не хотел уходить и «оставлять батюшку сыскного воеводу на поругание ворогам». Какое поругание? Это он о чем извращенец?
Наконец Митька поплелся к стрельцам, всё время оглядываясь и чуть ли не скуля, как собака, которую хозяин прогнал с пикника.
— Ты что вообще?! – зашипел на меня Никита. – Уже в открытую прямо в отделение заявился!
— Спокойствие, только спокойствие. Я по официальному делу. Пусть видят нам оно только на руку.
— Кому это «нам»?
— И мне и тебе. Хочешь Кощея арестовать?
— Что?!
— Арестовать говорю Кощея.
— С ума сойти, — протянул Никита. – Ты серьёзно?
— А то. Сам на его место сяду и буду всей мафией командовать… Э! Э! Шучу я!
— Шутник… — проворчал участковый. – Давай подробно и по порядку.
— Ладно… Помнишь я тебе как-то про одного гада рассказывал, с которым у Кощея конфликт?
— Ну.
— Ну, этот гад собрался войной на Кощея. Причем уже на этой неделе.
— Вот и отлично, — хмыкнул Никита. – Может, перебьют друг друга, спокойнее всем будет.
— Не перебьют и не будет, даже и не мечтай. Замочит тот гад Кощея на раз-два, а потом ринется Лысую гору под корень сносить. А потом и твоё Лукошкино на ноль умножит. Я же рассказывал тебе уже.
— Да помню я, помню… И чего Кощею от меня надо? Чтобы на его стороне Горох с войсками выступил?
— Да толку с того, — я вздохнул. – Гаду этому что войско, что Горох, так, на один зуб… Понимаешь нет сейчас сил у Кощея для борьбы. Очень не вовремя этот гад объявился, вот и задумал Кощей паузу сделать, затаиться на время.
— У Гороха в тюрьме затаиться?
— Ага. Да еще в самой дальней и крепкой. Тогда тот гад ни на кого нападать не будет. Не интересны ему ни Лукошкино, ни Горох, ни вся Русь целиком. Ну что, обстряпаем это дельце?
— Ну… — протянул Никита. – Заманчиво конечно. Вроде бы только одна польза с этого… А как ты предлагаешь этот арест устроить?
— Громко и публично. Чтобы весть о пленении Кощея моментально по всей Руси разнеслась.
— Это я понял, а если в деталях?
— Слушай, — я отвлёкся от основной темы разговора. – А что это там твои стрельцы с фитилями балуются? Стрелять надумали?
— Еремеев! – развернулся к ним участковый. – А ну отставить! Я скоро!.. Ну, так что с арестом? – он снова повернулся ко мне.
— С арестом потрудиться придётся — все же не воришку на базаре ловить будешь. Завтра взлетит Кощей из центра города на летающем корабле…
— А ну я так и знал, что похищенные чертежи – это твоих рук дело! – обрадовался Никита. – А ты мне еще говорил, что ни при чем. Эх ты…
— А я и ни при чем. Я тебе говорил, что и пальцем их не касался, — ухмыльнулся я. – А я и правда, к ним не притрагивался. Ладно, неважно это сейчас. Так вот. Взлетит Кощей, но судя по чертежам брак там какой-то в корабле, поэтому взлетит, но не улетит. Не знаю грохнется или на кусочки рассыплется, но это будет удобный момент для атаки.
— Угу, атака…— пробурчал Никита. – Хватать Кощея и не пущать? Он же здоровый, всех стрельцов моих положит на месте.
— Вот потому как знак доверия к тебе в этом деле, велел Кощей открыть секрет, как его забороть можно.
— Ну?
— Соль. Обсыпь его сверху до низу и бери тёпленьким.
— А да верно, — задумался Никита. – Мне и баба Яга что-то такое говорила.
— Ну, вот и действуй. Телеги две-три соли я думаю, извести придётся.
— Ладно. А откуда взлёт намечается?
— С Колокольной площади из дома кожевника, — четко проговорил я.
— Кожевника… Так там же!.. – Никита осёкся.
— Ага, — кивнул я. – Олёна. Хорошая девушка, между прочим.
— А я ведь догадывался, — горько протянул он, — что она на тебя работает.
— На Кощея вообще-то. Да и то не по своей воле… Давай, Никит о ней потом поговорим?
— Не о чем там говорить.
— Ну как знаешь. Тогда возвращаюсь к аресту. Давай так сделаем: я сейчас баиньки пойду, а ты ночку посидишь, и план захвата разработаешь. А завтра встретимся и перепроверим всё хорошенько.
— Это всё? – после неожиданной новости об Олёне, участковый явно был подавлен и торопился закончить разговор. Ну, я его вполне понимал.
— Да вроде бы всё. А если что забудем, то завтра придешь ко мне на Колокольную площадь и обговорим. До обеда где-то нормально?
— Нормально. Расходимся?
И я с чистой совестью отправился спать. Милиции вся слава за поимку Кощея вот пускай и работают. А я посплю. Только перед сном я связался с Кощеем.
— Ну? – из зеркала на меня глянула усталая и осунувшаяся рожа царя-батюшки.
— Ваше Величество, завтра ближе к вечеру вам предстоит арест. Корабль построен, с участковым я переговорил. Всё готово ждём вас.
— Охохошеньки… Не вовремя-то как, Федь… Дел столько, забот... эх... Ладно, ждите, завтра после обеда буду у вас.
Вот теперь, точно спать.
 
* * *
 
Проснулся я назло всем сам.
В Лукошкино я уже засветился по полной поэтому, плюнув на конспирацию, с удовольствием натянул любимые джинсы и майку и побежал, подгоняемый дедом, на утренние водные процедуры. Ну и завтрак, конечно. Наших никого не было и я спокойно и без спешки побаловался и яичницей на сале и булочками с повидлом и отличным чаем под пирожки. Нет надо всё-таки поговорить с Иван Палычем о сгущенке. Очень, знаете ли, не хватает для счастливой полноценной жизни. Сгущенку-то в домашних условиях сделать – плёвое дело было бы молоко хорошее да море терпения. Вернусь во дворец, сразу же побегу на кухню.
Тут мои гастрономические планы нарушил стук в калитку. Ага, вот и Никита заявился. Хорошо не всю стрелецкую сотню с собой взял, а только одного Еремеева.
Еремеев остался во дворе, а участкового Михалыч проводил прямо в горницу.
— Здорово, Никита! – я поднялся, протягивая ему руку. – Чай будешь? С пирожками.
— Доброе утро, — ответил вежливый участковый, обмениваясь со мной рукопожатием. Потом взглянул на пирожки и передёрнулся: — Спасибо, бабушка Яга уже покормили-с.
— Ну как гениальный план разработал? – я отодвинул в сторону тарелки и кружку, расчищая место.
— Ну, в общих чертах, — участковый открыл планшетку и присел за стол.
План в целом был неплохой. Всё было продуманно, стрельцы и телеги с солью расставлены в подходящих местах. Если ничего неожиданного не случится, то всё должно пройти как по маслу.
Мы немного поспорили, тыкая пальцами в грубо нарисованную схему Колокольной площади, стоит ли привлекать к операции горожан, но, в конце концов, Никита меня убедил, что толпа всё равно набежит, так пусть хоть не стоят без дела. Ну, логично.
Вроде всё мы обговорили и Никита поднялся, запихивая листочки в планшетку.
— Ребятки, а давайте оладиков? – дождался наконец-то паузы в нашей беседе Михалыч. – Сидите, мозги свои морщите, а оладики стынут.
— Деда, ну завтракали только что…
— Да когда енто было?!
Никита хихикнул. И зря. Дед тут же повернулся к нему:
— Садись, сыскной воевода, отведай не побрезгуй. Худющий-то какой… Не кормит тебя бабка твоя совсем. Садись-садись! Попробуешь настоящего кушанья, а не поганок под маринадом из лягушек!
— Спасибо, гражданин… дедушка Михалыч… — начал отнекиваться Никита, но был категорически усажен за стол и безжалостно накормлен оладиками.
Дед умильно смотрел на нас с Никитой, уплетающих за обе щёки и изредка вздыхал:
— От служба у вас какая… Ни поесть, ни поспать… Скоро в скелетов превратитесь от неправильного питания... Я вот Никит, своему оболтусу кажное утро говорю мол, надо хорошо кушать, внучек, особливо утром, а он похватает на скорую руку фунт-другой ветчины, заест миской каши и так и ходит голодный до самого обеда! Когда-никогда впихну в него пирожков тарелочку, чтобы в голодный обморок не упал, вот и вся еда… Да ты вареньеца ляпай побольше, сыскной воевода! Не стесняйси! Давай я тебе еще чайку плесну… Во-во! Вот и мой тоже «некуда, некуда», а ить поищем да найдём местечко и для медку и для сметанки!
После третьей кружки чая, Никита не выдержал и, тяжело поднявшись из-за стола, поплёлся, переваливаясь как утка с боку на бок к двери и, только открыв её, вспомнил и повернулся ко мне:
— А да чертежи. Мне же их предоставить надо, а ты обещал вернуть.
— Запросто. Нам они уже не нужны, — и я кивнул деду: — Михалыч, позови там кого-нибудь пожалуйста, пусть чертежи принесут… Садись, Никит, сейчас притащат.
— Да уже и страшно-то садиться… Михалыч как опять кинется кормить… — он доверительно нагнулся ко мне и зашептал: — У них старческий бзик такой что ли – кормить? Бабка моя как пристанет фиг отмажешься пока по самое горло еды не напихает… Одно спасение – на нервах всё время, все калории в момент сжигаются… А оладики у твоего деда классные!
— А то! – гордо икнул я.
Мы немного поболтали на нейтральные темы, поругали местные громоздкие пищали, похвалили натуральную еду, а потом я сразил напрочь Никиту описанием бытовых удобств под Лысой горой.
— Прикинь, — я с гордостью распахнул руки, — вот такенная натуральная ванная, два крана, всё как у нас, горячая, холодная, только вода в краны просто из воздуха подаётся!
— Вот же… — он с завистью вздохнул. – Волшебство?
— Колдунство! – я поднял палец вверх. – А, пардон, сортир какой… Сказка! Удобное такое кресло с дыркой в сидении, а внизу под полом ручеёк журчит.
— Пора воевать вас, злодеев, — протянул Никита, — и срочно экспроприировать нажитое нечестным трудом.
— А ты бабку свою запряги, пусть и тебе цивилизованную ванную с туалетом отгрохает.
— Ага допросишься её… А зато у меня баня есть, вот!
— Баня это да… — протянул я. – У Кощея такое про такое и не слыхивали.
Дверь скрипнула и в горницу вошла Олёна.
— Батюшка Секретарь, — поклонилась мне. – Сыскной воевода, — поклон участковому. И замерла, опустив взгляд.
Никита вскочил, открыл рот, закрыл, сел и уставился в окошко.
— Олён, — я с удивлением посмотрел на её пустые руки, — я просил чертежи принести…
Она очень заинтересованно стала рассматривать что-то на дощатом полу:
— А я их дьяку Фильке отдала… Я же не знала, что они еще понадобятся…
— Зачем?!
— Ну, — она покосилась на Никиту, — милиции навредить, показать какие они нерадивые.
Никита вздохнул, а я заорал:
— В батоги! На конюшню и плетей! Запор-р-рю!
Никита вскочил, Олёна хихикнула, а я развел руками и тихо пожаловался участковому:
— Видишь, какие у меня сотруднички? Инициативные когда не надо. Извини, сыскной воевода, подвёл я тебя… Олён, а давно-то отдала чертежи?
— Да с час уже будет, батюшка Секретарь.
— Не успеем отобрать?
— Да дьяк уже в Думе, небось, — ответил за девушку Никита, — подвигами своими хвалится. Ох, что сейчас будет…
— Могу предоставить политическое убежище, — невесело пошутил я и кивнул Олёне: — Ладно, Олён, иди продолжай работать… Только в следующий раз советуйся всё-таки со мной, хорошо?
Девушка кивнула и вышла.
Никита молчал и смотрел в окно, а я вдруг забормотал:
— Знаешь, Олёна когда у нас появилась я к ней как-то не очень… А потом оказалось, что очень хорошая девушка… И работница хорошая… И вообще…
— Что «вообще»? – покосился на меня Никита.
— Ну, хорошая она. А Кощею служит не по своей воле и только и мечтает, как бы уйти от него.
— Захотела бы так и ушла бы.
— Ага, прям сразу, — хмыкнул я. – Я в этих делах плохо разбираюсь, но там договоры какие-то магические, заклятия что ли… Короче не всё так просто.
— Плохо.
— Плохо, — я помолчал и хихикнул: — Зато очень ей форма милицейская нравится! Прямо румянцем заливается, когда о милиции говорит.
— Да?
— Век оладиков не видать! – поклялся я.
— Слушай, Федь… — нерешительно начал участковый. – А можно мне сейчас с ней поговорить? Обсудить надо кое-что для протокола ну, свидетельские показания снять, сам понимаешь.
— Для протокола – нельзя, — категорически помотал я головой. – Мы ж в натуре, не сявки какие, с ментами на сотрудничество не идем конкретно. Ну кроме исключительных случаев… Давай Никит как закончим с Кощеем, я ей скажу чтобы она вечером к отделению твоему подошла? Мол, поговорить ты с ней хочешь. Только без протокола, не официально. Лады? А то сейчас дел и у тебя и у меня…
— Лады. Спасибо, — Никита поднялся. – А кстати как у тебя с той девушкой? Ну, Варей?
Я ничего не ответил, только показал большой палец.
Он кивнул, вздохнул и ушёл.
 
* * *
 
Кощей объявился в Лукошкино сразу после полудня.
Царь-батюшка, решив порезвиться напоследок, постучался в наши ворота не в облике того белокурого эльфа, а в классическом одеянии католического монаха. Ну, знаете —  потертый коричневый плащ с большим капюшоном, скрывающим лицо, веревка вместо пояса, чётки в руках. Только вместо креста на шее висела небольшая медная ложка. Очень колоритно, знаете ли…
Ложку, кстати он сразу вручил мне, как только я распахнул перед ним калитку:
— Держи, Секретарь. Это – для вызова Горыныча. Носи не снимай. Понял ли? Не снимай!
— А как она работает? Здравствуйте Ваше Величество.
— А по лбу себя ложкой три раза стукнешь… — и Кощей залился скрипучим хохотом, глядя на моё вытянувшееся лицо. – Стукни ей обо что-нибудь и приказывай.
В горнице Кощей сразу же смахнул личину, представ пред нами в своём обычном облике. Отмахнувшись от наших приветствий, он сразу же оккупировал мою спальню, использовав как кабинет и заперся там, вызывая по очереди всех моих сотрудников.
Михалыч, Маша, Калымдай, Олёна… А меня так и не вызвал. Даже Аристофана позвал и долго орал на него, а меня, нет. Ну и ладно. Мне же спокойней будет. Хотя и обидно немного.
Пока царь-батюшка проводил свои собеседования, к нам с докладами начали прибегать бесы:
— Телеги с солью привезли, поставили вокруг забора.
— Стрельцы с крюками на веревках по соседним крышам затаились.
— Полсотни стрельцов забили пищали солью и за забором сидят.
— Зеваки начинают на площади собираться, привлеченные суетой.
Ну и так далее по плану участкового.
Когда прибежал бес и доложил, что объявился и сам участковый со своей стрелецкой сотней, а с ним еще зачем-то приперся и Горох, я постучался к Кощею:
— Ваше Величество, пора. Все на позициях, ждут только вашего выхода.
Кощей вышел в горницу, строгий, суровый и сосредоточенный. Обвёл нас всех тяжёлым взглядом и кивнул:
— Пошли.
Все разбежались по своим местам только мы с дедом пошли за Кощеем к ангару.
Кощей вдруг остановился посреди двора и ткнул меня пальцем:
— Запомни, Федька. У нас так заведено, если хочешь выжить — тебя должны бояться. Страх и жестокость, понял? Повтори!
— Страх и жестокость, Ваше Величество. Чего уж тут не понять?
— Еще раз!
— Хм-м… Ну страх и жестокость.
— И еще раз без всяких «ну»!
— Страх и жестокость! – чуть ли не заорал я. Чего он ко мне привязался со своими нравоучениями, да еще в самое неподходящее время?
А царь-батюшка, вдруг притянул меня к себе обнял, впечатав в костлявую грудную клетку и почти сразу отпустив, вдруг улыбнулся:
— До скорого, Федька, не горюй!
«Айл би бек!», мне кажется, круче бы прозвучало.
Я ошарашено смотрел, как Кощей резко развернулся и широким твёрдым шагом, зашёл в ангар и захлопнул за собой дверь. Чего это он такой добренький вдруг?
— Федька, очнись! – дернул меня за рукав Михалыч. – Бежим быстро сейчас начнётси!
 Едва мы с дедом выскочили на улицу через заднюю калитку, как крыша ангара со скрипом поднялась в воздух, а потом медленно рухнула во двор, свалив часть забора, выходившего на площадь. Стрельцы, прятавшиеся за забором, едва успели отскочить и стояли, чихая от поднявшегося облака пыли. Вслед за крышей заскрипели стены ангара и тоже медленно рухнули во все стороны, открыв для всеобщего обозрения летучий корабль, посреди которого, держась за мачту, стоял Великий и Ужасный. И это – совсем не красивый оборот речи. Кощей действительно выглядел крайне зловеще. А когда корабль стал медленно подыматься в воздух, Кощей громко захохотал:
— А вот хрен тебе дурачина участковый! И твоему пьянчужке Гороху такой же хрен, только в квадрате! Недоглядели разини?! А теперь… (дальше матерно, но очень колоритно) …вашему Лукошкино! Всех … разнесу, всех … сверху бомбами закидаю на фиг!
— На крышах! – заорал Никита опешившим стрельцам. – Крюки бросай, мать вашу юриспруденцию!
Стрельцы спохватились и, раскрутив веревки, попытались удержать корабль, но до него долетело всего два-три крюка, да и те Кощей тут же обрубил, невесть откуда взявшимся длинным чёрным мечом.
— Аха-ха-ха! – продолжал выступление царь-батюшка. – Шпана криворукая! Вы кого захватить вздумали, собачьи дети?! – корабль тем временем подымался всё выше и выше. – Молитесь придурки! Жить вам осталось три минуточки!
Корабль, поднявшись метров на тридцать над землёй, замер.
— Вы еще из пищалей в меня пульнуть попробуйте! Ха-ха-ха! – Кощей перегнулся через борт, выставляя себя на всеобщее обозрение, огляделся и вдруг рявкнул: — Огонь! Пли!
Стрельцы машинально спустили курки, тлеющие фитили ткнулись в затравочные отверстия и грохот пятидесяти выстрелов едва не оглушил меня. Площадь моментально окуталась пороховым дымом, а когда он немного рассеялся, все увидели, как летучий корабль, с яростно чешущимся и изрыгающим проклятия Кощеем, сделав небольшой круг, плавно пошел на посадку, причем как раз на место бывшего ангара.
Завороженные этим зрелищем все, и горожане, и стрельцы, тупо пялились на корабль, открыв рты. Когда корабль приземлился, покачался из стороны в сторону и снова начал взлетать, видя общегородской ступор, я заорал:
— Соль! А ну православные! Засыпем гада солью! Кидай по Кощею, не жалей силушки!
И первым схватив со стоящей рядом телеги кусок соли, размером с полкирпича, я запустил его прямо в царя-батюшку. Не, не переживайте не попал и даже не докинул, но мой крик вывел всех из оцепенения. Стрельцы, а за ними и горожане, радостные, что можно поразвлечься на халяву, кинулись к телегам и на бедный кораблик, а вместе с ним и на Кощея, посыпался град соли.
Царь-батюшка взвыл от первых же угодивших в него кусков, заметался по палубе, толпа радостно взревела, но тут же охнула. Корабль медленно натужно, но всё же начал подыматься в небо.
— Стрельцы, — заорал Никита, — огонь!
Снова рявкнули пищали, вырывая зарядами соли, куски плаща, да и куски самого Кощея и мне откровенно стало жалко его. Никак бы не хотел оказаться на его месте.
— Смотри, Федька! – окликнул меня Михалыч, показывая на милицейского Митьку шагах в тридцати от нас закинувшего на спину большой мешок. – Енто Горох с крыши сверзилси, а ентот бугай его зачем-то в мешок запихнул! А ну-ка… — Михалыч подхватил с земли булыжник и ловко запустил им в мешок. Мешок подпрыгнул на плечах Митьки и взвыл. — От и ладно, — кивнул дед и подмигнул мне.
Маленькие радости. Ничего против них не имею. Я тоже оглянулся в поисках подходящего снаряда, но меня отвлёк многоголосый радостный крик.
Корабль снова шёл на посадку и снова точно на место ангара. А понятно теперь, что там за глюк был в чертежах.
— Никита! – заорал я, призывно махая руками над головой, а когда он обернулся на мой крик, снова заорал, указывая на крыши: — Крюки готовьте! А то снова улетит!
Он кивнул и в свою очередь заорал на стрельцов.
Корабль, опустившись, сделал перекур, повздыхал, покряхтел и снова с усилием начал взлетать. Горожане вновь начали прицельное метание соли, а стрельцы, дождавшись, когда корабль подымится вровень с крышами, метнули в него крюки и резко потянули его вниз, крепко вцепившись в веревки. Славный кораблик замер, но сдаваться не собирался. Он покачивался в воздухе, не имея сил взлететь, но и упрямо не желая опускаться и сдаваться в плен. Кощей, почерневший и обугленный от соли, прожигающей на нём дыры, нашел в себе силы перегнуться через борт и славно так обложить трёхэтажным и участкового и Гороха и горожан и стрельцов, а потом досталось почему-то и мне с Михалычем, да и Калымдая с Машей царь-батюшка не забыл. Толпа не поняла, конечно, кого это так Кощей полоскает, но встречала радостными воплями каждый его перл. А я даже не обиделся. Ну, стресс, критическая ситуация, что я не понимаю что ли?
Трудолюбивые горожане так усердно развлекались в кидании соли по живой мишени, что телеги стали быстро пустеть, а я даже заволновался, что надо было притащить с десяток телег и не жадничать, но тут кораблик, жалобно заскрипев, нырнул носом вниз, выпрямился, задрожал и вдруг рухнул на землю, придавленный сотнями килограммов хлорида натрия. Все взвыли от радости, но не прекратили бомбардировку пока телеги полностью не опустели.
Я протиснулся сквозь счастливую толпу поближе к кораблю. Его так засыпали солью, что Кощея не было видно. Царь-батюшка был полностью погребен под ней. На другой стороне корабля я увидел Никиту. Он вопросительно мотнул головой мол, можно уже арестовывать злостного нарушителя, а я в ответ пожал плечами мол, а фиг его знает, попробуй.
Стрельцы с лопатами залезли на корабль и начали скидывать соль за борт и скоро уже выволокли, подхватив под руки, черное обугленное костлявое тело в драном, висевшем клочьями черном плаще. Толпа ахнула, отшатнулась, но видя, что самый страшный злодей, которым их с детства пугали на ночь, даже не шевелится, снова подались к кораблю, жадно разглядывая Кощея.
А Кощей вдруг с громким скрипом, медленно поднял голову и обвел тяжелым взором вокруг. Толпа снова ахнула, кто-то упал, кто-то взвыл, кто-то заматерился, а Кощей, не прекращая с усилием вертеть головой, остановил на мне взгляд и вдруг… подмигнул.
А я чуть не заплакал.
 
Эпилог
 
Я сидел за выключенным компьютером, положив клавиатуру на колени, и бездумно щёлкал пробелом. Справа от меня стоял Дизель с красным фломастером в руке, намекая, что пора бы обновить почетный знак радиоактивной опасности у него на лбу, а слева на полу пихались Тишка да Гришка, споря, кто пойдет выклянчивать запустить компьютер и врубить им мультики. Я почти и не замечал их, находясь в лёгком ступоре. Сказывалось нервное напряжение последних дней.
Кощея в тот же день как он позволил себя схватить, быстренько судили и сразу же отправили за Урал в особо тайную и охраняемую тюрьму. Мы всей Канцелярией, вызвав Горыныча, вернулись домой на Лысую гору и молча не глядя друг на друга разбрелись по комнатам. Олёна правда, с нами не полетела – у неё было свидание с Никитой. Но с утра она уже прибежала к нам очень радостная и раскрасневшаяся. Наверное, всё хорошо у них складывается. Вот и ладно.
Дверь скрипнула и Михалыч запустил в Канцелярию Агриппину Падловну и Гюнтера, которых я попросил привести, выполняя приказ Кощея.
Мне было не до вежливости, поэтому я просто кивнул прибывшим и поднялся с кресла:
— Царь-батюшка велел сразу же после его ареста, ознакомить вас с содержимым этого конверта, — я вытащил из сканера конверт и протянул его Гюнтеру.
Тот внимательно осмотрел его, проверил печать, кивнул и протянул его бухгалтерше, но та только отмахнулась и конверт вернулся ко мне. Я вскрыл его, достал свернутый вчетверо толстый лист бумаги, развернул, пробежал по строчкам глазами, вправил отвисшую челюсть и протянул листок Гюнтеру.
Гюнтер взял лист, зачем-то откашлялся и торжественно зачитал:
— Федьку Захарова сына Васильева, который верно мне служит Статс-секретарём моей Канцелярии, назначаю на время моего отсутствия, царем-батюшкой то есть  — мной.
Целую, Кощей.
 

 

Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия

И.о. Кощея